Федорова Любовь : другие произведения.

Путешествие на север

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Первая часть четвертой книги. Не самый окончательный вариант текста из возможных. Пока выглядит так.

   Для СамИздата
  

Путешествие на Абсолютный Полдень

  
  
  
  
  
   "Я не решаю такие вопросы единолично, но я бы попробовал вот что..."
  
   Когда князь Внутренней Области швырнул маршальский жезл, рассчитывая, что тонкая женская рука не удержит тяжелый предмет, он не подумал, что вернуть обратно так неразумно брошенный символ военной власти будет не очень-то просто. Длиной металлический жезл был чуть короче гвардейского меча, толщиной почти в запястье Лала, украшен сглаженными фигурками, напаянным бронзовым орнаментом с прозеленью в пазах, и неопрятными красными и синими шелковыми кистями. Лал крутанул его так, чтобы кисти нарисовали в воздухе замысловатый узор, замер в стойке и холодно улыбнулся. Необходимый эффект был произведен. Этого от него не ждали. От бабы вообще не ждали ничего. Тем более, требования возглавить решающее сражение против таргов. И, уж конечно, никто это требование удовлетворить не поспешил. Положение нужно было завоевать. Что Лал и собирался сделать.
  
   - Ну? - топнул князь на красноглазого генерала Ордеша Амрая, которому принадлежала идея насчет жезла. Кажется, мысль о том, что жезл будет использован, как оружие, в момент, когда генерал шептал князю на ухо совет, светлую голову командующего не посетила.
  
   Тот нехотя встал из-за стола, вынул из ножен тонкий, покрытый письменами меч, но сам за свой жезл поначалу не вступился. Кивнул своим офицерам, стоявшим на приличествующем расстоянии. Сразу двум. Когда те, в фейерверке искр, десять секунд погодя оказались на земле и без оружия, а каменная плитка двора была проломлена жезлом в нескольких местах, Лал указал на самого Ордеша Амрая и даже слегка поманил его пальцами.
  
   Амрай был быстр, силен и умел. Но недостаточно. Хотя фехтовал он намного лучше собственных подчиненных, однако и он минуты через три оказался посреди двора на коленях. И замер, отведя в сторону руку с оружием. Собственный жезл касался шеи генерала чуть сбоку под подбородком, и, будь у жезла режущая кромка, это означало бы смертельную угрозу. Лал улыбнулся, глядя прямо в прозрачные красные глаза альбиноса, но жезла не отдал. Над внутренним двором бывшей губернской управы, а ныне резиденцией военного совета, на несколько мгновений повисла необычная для этого места тишина. Амрай, вроде бы, не растерялся, и воспринял случившееся спокойно. Он вообще очень хорошо владел собой, и никаких других эмоций, кроме строго дозированного презрения в нужные моменты и в нужный адрес, Лал на его лице за полчаса их знакомства заметить еще не успел.
  
   - По-вашему, это случайность? - спросил Лал и убрал жезл за спину. - Хотите повторить?
  
   Амрай поднялся, брезгливо стряхнул полу кафтана и откинул голову. Лал гадал, сильно ли уязвлено генеральское самолюбие.
  
   - Нет необходимости, - спокойно сказал Ордеш Амрай. - Благодарю за урок. Но боюсь, что савров вы так просто не убедите.
  
   Лал отметил ощутимый прогресс и изогнул бровь. К нему уже напрямую обратились, и даже на "вы".
  
   А князь в это время, оправившись от удивления, захлопал в ладоши.
  
   - Я восхищен! - воскликнул он. - Так с эргром Амраем не шутил еще никто! Эргр Амрай! А я бы поверил. Я бы оставил ей ваш жезл! Вы сами с ним так ловко не справляетесь!
  
   Амрай, возвращаясь к князю, прошипел ему что-то ругательное по-энленски. Браслет затруднился с переводом, но Лал и сам догадался, о чем речь. Князь хохотнул.
  
   Лал шел с неясной целью в неизвестном направлении. Не заботясь о собственной безопасности, не боясь ничего потерять, не рассчитывая на чью-либо благодарность и светлый завтрашний день. Смерть сейчас его не страшила, совесть он потерял где-то по дороге сюда, честь требовала отыграться за проигрыш с орбитальными базами хотя бы так, душа саднила, как ободранная коленка, но сильно раненым себя Лал не считал. Он не тот, кем можно играть. Он не тот, с кем можно играть. Он разберется сам, с кем ему дружить, кому верить и кого любить, и не надо его ставить в изначально заданные жесткие рамки. Хватит ограничений. Они ему дома... осточертели.
  
   Наемный генерал Внутреннего войска смотрел на Лала через плечо враз потемневшими кровавыми глазами. Ничего хорошего этот взгляд не обещал.
  
   - Посмотрим, что скажет кир Иуркар, - бросил Амрай, сплюнув с губ имя саврского князя, словно оно было ядовитым.
  
   Князь Внутренней области тоже глядел на Лала, но при этом улыбался, как будто знал что-то такое, чего никто вокруг не знает. Уж Лал не знает точно.
  
   Полчаса назад Лала стащили с лошади посреди этого двора и проволокли на крытую галерею, где князь Внутренней области кир Нолар Дигон и командующий его войском эргр Ордеш Амрай пили вино и крошили хлеб на карту саврского берега. Вот так, в открытую, шпионы в саврский лагерь еще не приезжали. Тем более, роль шпиона никогда не исполняла таргская государыня.
  
   - Это еще кто такая? - вопросил кир Нолар сопроводивших Лала лиц.
  
   Один наклонился и быстро зашептал что-то на ухо князю. Брови на лице того поползли вверх. Лал стоял очень прямо, заложив руки за спину. Очевидно, князю излагалась история попадания пред его очи новой таргской императрицы.
  
   - Бой-баба, - прокомментировал сказанное князь и обратился к Лалу. Подняться и поприветствовать высокую гостью, или хоть как-то проявить уважение, ни он, ни Амрай нужным не посчитали. Князь только спросил: - Чем наши скромные персоны обязаны высочайшему вниманию?
  
   - Вы воюете бездарно, - отвечал Лал на своем плохом таргском. - Еще хуже, чем ваш противник.
  
   - Неужели? - деланно удивился князь. - И что же, вы явились нам помочь?
  
   - Да, - сказал Лал. - Позвольте мне перестроить и возглавить ваше войско. Я знаю, что делать. Иначе вас вышибут и с этого берега точно так же, как вышибли с таргского. Словно паршивых собак.
  
   Ордеш Амрай медленно откинулся на высокую спинку стула. Из глаз его, казалось, сейчас брызнет кровь, настолько они пульсировали гневом - ведь командовал княжеской армией он. Но в остальном его лицо было каменно спокойно. Лал впервые в жизни видел абсолютного альбиноса. С белыми волосами, желтоватыми ногтями, совершенно лишенной пигмента кожей и рубиновыми глазами лабораторной крысы. Губы белесой твари пошевелились, однако вслух Амрай ничего не сказал. Лал выдержал этот взгляд. Противостояние, возникшее между ними, казалось, развлекло князя.
  
   - Разрешите узнать, отчего же вы покинули свой лагерь и помогать решили нам, а не своему благоверному супругу? - поинтересовался он.
  
   - Я его себе в супруги не выбирал, - сказал Лал.
  
   - Тем не менее, то, что вы сейчас нам предлагаете, называется предательством. Какую цель, кроме как возглавить мое войско, вы преследуете, явившись сюда?
  
   Лал высокомерно усмехнулся и стал расстегивать высокий воротник таргского военного кафтана и рубашку. Князь смотрел с видом человека, которого ничто на свете уже не может удивить. У Амрая слегка приоткрылся рот, но лишь на секунду. Потом, когда им стало понятно, что Лал хочет показать, Амрай сухо сглотнул и отвел взгляд.
  
   - Бить женщину в любом случае недопустимо, - сказал он.
  
   Государь Аджаннар очень боялся перестать уважать самого себя, подняв на Лала руку и наставив тому синяков - что ж, вот он и перестал. Лал добился того, что олицетворение справедливости, император Тарген Тау Тарсис окончательно взбесился. Вышел из себя. После того, как, государь взял Лала за шею, хорошенько потряс, оторвал от земли и, процедив сквозь зубы: "Кто я тебе? Да никто!" - вышвырнул его из своего шатра, отметины на шее и плечах Лала остались очень примечательные. Даже со следами ногтей и запекшейся кровью в одном месте. "Убирайся!" - крикнул государь ему вслед.
  
   И Лал убрался. Взял первую попавшуюся лошадь и ускакал по свеженаведенному мосту на другую сторону Ияша. С таргской стороны задержать его не посмели, поразевали рты и дали уехать. Убить с саврской - не смогли.
  
   - Я не женщина, - хрипло сказал Лал Амраю. - Я полковник армии Верхнего Мира Тай.
  
   Генерал наклонился к князю и минуты три излагал тому в ухо какие-то свои мысли. Видимо, шептаться подобным образом здесь было принято.
  
   - Месть? - спросил Лала с улыбкой внутренний князь.
  
   - Реванш, - отвечал Лал. - Мне есть, за что с ним поквитаться.
  
   - Я не решаю такие вопросы единолично, но я бы попробовал вот что...
  
  
  
   Глава 1
  
  
   В то несчастное утро посланник Нижнего Мира Тай, господин Фай Ли, бегал по своим покоям в императорской резиденции Ман Мирар, словно вошь по гребешку. Ему принесли завтрак, он перепутал соль и сахар, и пищу невозможно стало есть. Ему принесли чай, он пролил его на ковер. В окна стучалась первая четверть непонятного таргского лета. Ветер был пронзительный, восточный. Закроешь тяжелые оконные створки - жара и солнце во всех комнатах. Откроешь - падают вазы с цветами и летят на пол столовые приборы. Невозможно решить, как сделать правильно. Вообще ничего невозможно решить.
  
   Все нехорошее и вредное, что только могло с господином посланником случиться, уже случилось этой ночью. В утреннем разговоре с Маленьким Ли, своим семейным партнером, он во многом обвинял государя. Государь, де, имеет предвзятое мнение, всех инородцев таю считает мошенниками, а сам идет на поводу у первой встречной, такой же точно инородной сволочи. Хотя Фай прекрасно понимал, что абсолютно во всем виноват он сам. Беда его состояла в том, что он не царедворец. Не политик. Раньше, когда-то давно, почти не в этой жизни, он занимался наукой. Он совершил несколько важных и нужных открытий, поэтому покинул Нижний мир Тай и находится здесь, на Та Билане. И совсем недавно он сделал одну чудовищную ошибку. Это произошло минувшим вечером, когда он позволил главному врагу Нижнего мира не только прибыть сюда, в императорскую резиденцию, но и остаться в живых. Поэтому есть шанс, что назад на Нижний Тай он не вернется никогда. Или вернется, но так, что лучше бы ему туда не возвращаться.
  
   Фаю было плохо, мутно на душе, и он мало понимал из происходящего. Вчера он пытался удержать ситуацию под контролем, но не преуспел. Случилось необъяснимое. Два врага, которые ругались и всерьез боролись каждый за интересы и стабильность собственного мира, после того, как один выиграл, а другой проиграл, посмотрели друга на друга, и попросили Фая выйти вон. Откуда между ними подобное согласие? Всемогущий Добрый Хозяин -- человек, контролирующий орбитальные и планетарные комплексы, превосходящие по возможностям оба мира Тай сложенные и возведенные в степень, -- и Лал, всего лишь таю, козыри которого биты по определению, а других у него нет. Что между ними общего? Что они вчера могли сказать друг другу? Чем дополнить опыт предыдущего неудачного общения? Зачем Фай вообще дал разрешение на эту встречу? Из жадности? Ради того, чтобы забрать на Бенеруф рудничное оборудование, парк роботов-копателей? Да спровились бы сами. Для важности? Чтоб выглядеть перед Добрым Хозяином дипломатом, с которым возможно вести переговоры? Без этого тоже вполне можно было обойтись, не обращать на себя лишнего внимания, не делать широких жестов, и жить в результате спокойнее. По доброте? По слабости характера? Из страха? Из любопытства - поглядеть, что выйдет?.. Поглядел. Хоть локти теперь кусай, хоть головой о стенку бейся...
  
   И ведь Фай до сегодняшнего утра был абсолютно уверен в разумности императора. В тот единственный раз, когда государь и Лал говорили друг с другом по каналу Быстрого Света, они поссорились. Лал разочаровал государя Аджаннара своим упрямством и прямолинейностью, а государь наобещал в ответ Лалу гадостей. Наобещал, сделал, и вот тебе, Фай, пирог с тараканами. Перепад манеры и уровня общения Фай испытал в тот вечер на собственной шкуре едва ли не до рукоприкладства - был перед Фаем Добрый Хозяин, а стал всесильный государь Аджаннар. Был человек, говорящий на одном с Фаем языке о проблемах планетарного масштаба, стал - дикарь, повелитель дикого феодального государства. Перемена была нелогичной, непонятной и страшной. С Добрым Хозяином сам Фай мог оставаться тем, кто он есть: ученый-физик, руководитель проекта по спасению Нижнего Мира, представитель пусть и не самой высокоразвитой технологически цивилизации, но все же вышедшей в космос. Перед государем он был та самая вошь, которую гоняют по гребешку, - даже не чиновник, инородец без места и звания, униженный проситель, который не может надеяться и на то, что его просьбу дослушают до конца. Смена масок произошла в одно мгновение, и в это же мгновение Фай полностью потерял над событиями контроль.
  
   Все, что ему оставалось теперь - в уединении перебирать причины.
  
   Прилететь на Та Билан, чтоб умереть подальше от своих, от ближнего круга друзей и соратников, для полковника Лаллема было бы слишком нелогичным ходом. И слишком трусливым. Он не из слабых, вполне способен был решить такую проблему самостоятельно, быстро, точно и спокойно. Выторгованная им у Доброго Хозяина аудиенция просто не могла иметь никакой другой цели, кроме мести за срыв его далеко идущих замыслов, за крах карьеры, исчезновение за пределами знаемых миров и освоенных пространств орбитальных баз Верхнего Мира Тай. Если Лал не отомстил сразу - значит, сделает это потом. Сейчас не время, и его план более изощрен, чем можно себе представить. Эти мотивы Фай расмотреть был способен. Но зачем нужна была встреча с Лалом самому Доброму Хозяину?..
  
   Поводом для аудиенции послужило письмо. Завещание, как сам Лал сказал. Это была не выдумка. Письмо действительно пришло к Бенеруфу сквозь воронку перехода вместе с орбитальными базами, но базы стараниями Доброго Хозяина провалились в ловушку следующего перехода и исчезли, а письмо осталось. Фай проявил тактичность. Чужие письма, тем более, письма, адресованные государю Аджаннару, который оказал Нижнему Миру Тай неоценимую услугу, вышвырнув в неизвестность базы Верхних, Фай просматривать не стал. Или, правильней сказать, не смел. Тем более что бессовестный Лал записал это письмо, как самую конфиденциальную информацию, на одноразовую пластину, а оригинал стер. Сам-то он знал, что за послание везет.
  
   Что было дальше? Лал отдал письмо. Они поговорили с государем и мирно разошлись. Фай стоял под дверью, ему нужно было знать, что все в порядке. Все и было в порядке. До определенного момента.
  
   По предварительному уговору, у Фая было разрешение дальше делать с полковником, что посчитает нужным. Фай не хотел судить Лала самостоятельно. Но охране приказал так: если он решит умереть, не мешать ему, а будет нужно - даже помочь. Здесь, на планете, Лал сказал Фаю только одну фразу: "Следи за выражением лица". Значит, их договор оставался в силе. И Фай просто отошел в сторону. Считая, что жестокая позиция в данном случае попросту гуманнее. И проще: нет человека - нет проблемы. Ничего против воли Лала не случилось бы. Только то, что он сам хотел и что сам решил. Но тут государь Аджаннар, тысячу лет его справедливому царствованию, снизошел до перемены собственного благоизволения. Взял и вернулся. Вытащил недотопленного офицерами охраны Лала из ванны, завернул в одеяло, поднял на плечо и унес в собственную спальню. А Лал позволил ему так собой распоряжаться. Почему?!! Против такого поворота событий у Фая способов борьбы не было. Он остолбенел. Потом бросился выяснять, в чем дело. Ничего не выяснил, кроме того, что охране от государя крепко досталось. Теперь Фай метался по отведенным ему покоям, обставленным и оформленным с великоимперской роскошью, ронял вещи и кусал ногти.
  
   Слуги говорили: существует неписаная традиция -- государев утренний доклад. Когда государь в Столице, он проводит его очень рано, на первой заре. Вчера доклад состоялся в положенное время. Сейчас время уже близится к полудню, а чиновников в приемной перед кабинетом даже не соизволили распустить по делам или по домам. Или забыли про них, или Небо ведает, что случилось. Когда государь уезжал, все, что угодно могло не соблюдаться. Но в присутствии Аджаннара всегда существовал железный распорядок.
  
   Как он вляпался, во что он вляпался, Фай осознать боялся. Догадывался только, что последствия всего этого простираются гораздо дальше морали и придворных дел. Минувшей бурной ночью он улучил момент и добыл из ковра наибольший кусок от растоптанного в суматохе письма, привезенного Аджаннару Лалом. Хотя пластинка и была для одноразового просмотра, тем не менее, пусть без звука, но Фай выковырял из обломка датировку записи: намного позже отправки в систему Та Билана их экспедиции "Золотой Дракон", - и статичную картинку. Облик респондента, надиктовавшего таинственное письмо, без всякого сомнения соответствовал Верхнему Тай. На нем была форма капитана службы внешней разведки. Дело стоило того, чтобы открыть рот и оставшуюся половину ночи пытаться его закрыть, пялясь на изящного верхнего с новеньким блестящим наградным шевроном на плече. Возможность того, что государь когда-то водил или по сию пору водит шашни с неизвестными верхними таю из внешней разведки, ужасала вариативным взрывом мерзких последствий. Не только для Нижнего Мира Тай, но и для господина посланника Фай Ли лично.
  
   Да если б Лал с государем даже убили друг друга, и то было бы лучше, чем так - ничего не понимать, кружа по комнатам, думал Фай. Прежде чем принимать какие-то меры, следовало знать, кто кому теперь друг, а кто враг. Чтобы не ошибиться второй раз.
  
   Единственный известный Фаю союзник во дворце, господин Первый министр Дин, был нужен сейчас, как никогда, но пропал в суете последних дней. На разумную помощь Маленького Ли надежды никакой, он балабол и шалопай, и в экспедицию попал только из-за Фая. Нэль, любезный братец, вообще ушел от таю к полулюдям. Все остальные таю в Ман Мираре совсем или почти совсем не говорят по-таргски. Маленького Ли Фай в третий раз за утро посылал на поиски Дина. Позавчера, после разговора с государем, Дину было плохо с сердцем. После этого связь с ним оборвалась, хотя, определенно, Дин был жив и на ногах. Просто разговор с императором случился очень тяжелый, и Дин то ли в себя приходил где-то в лабиринте канцелярий на первом этаже, то ли вовсе уехал из города.
  
   Часы в покоях Фая стояли водяные, большие и красивые, с золочеными и фиолетовыми колбами, и чем больше воды там утекало, тем больше Фай бесился. Период, когда господин посланник просто нервничал, вначале слегка, затем значительно, миновал еще ночью. Сейчас, из-за вынужденного бездействия и отсутствия информации, Фаю хотелось разбить тяжелой чернильницей или зеркало, или злополучные часы.
  
   Когда время перевалило за полдень, Фай перестал мечтать, будто государь проспал утренний доклад. Вчера, перед аудиенцией, Фай предупреждал самоуверенного императора Аджаннара, что полковник Лаллем на встречу напрашивается для мести. Лал обязан был убить себя сам, когда переброска орбитальных баз от Верхнего Мира Тай к Бенеруфу провалилась, но погибнуть вместе с тем, кто ему эту переброску сорвал - будет подвиг и дело чести. К сожалению, люди и полулюди одинаково глухи к предупреждениям, и это закреплено в них генетически.
  
   Мешаться в дворцовые протоколы со своим разумением Фаю не следовало, однако он собрался, как на парад, и отправился из правого, гостевого флигеля Ман Мирара в левый, государев. Часть территории там была открыта для доступа, к примеру, та приемная, где томились оставшиеся без утреннего доклада царедворцы. Вход во внутренние покои был строго ограничен, туда даже охрана не допускалась без особого вызова. Один единственный человек в государстве мог пройти внутрь без стука и без предупреждения: Первый министр Дин. Фай рассчитывал, что где-нибудь там его и встретит.
  
   В левом флигеле Фая, как и следовало ожидать, остановили, развернули и сказали, что чиновников четверть стражи назад отправил восвояси Первый министр. Тогда Фай поспешил обратно к себе, поскольку Дину были отправлены уже две записки о необходимости срочной встречи. Фай успел. Дин появился по другую сторону гостевой галереи, когда Фай, почти бегом, запыхавшись на многочисленных лестницах, добрался до своих покоев.
  
   Дин выглядел усталым, нездоровым и недовольным. Спешки и суетного беспокойства господина Фай Ли он не одобрил. Они раскланялись, зашли в небольшую приемную залу, и Дин, откинувшись, расположился на диване, а Фай наискось, через десертный столик от него, на неудобном стуле с золочеными подлокотниками.
  
   Полторы декады назад они делали общее дело, и у них установились неплохие доверительные отношения. Настолько доверительные, что Маленький Ли всерьез приревновал один раз, не от большого ума, конечно. На Фая еще не настолько повлияла эта планета, чтобы он забыл, кто он и зачем он здесь, как сделал это Нэль, и как время от времени тянуло сделать некоторых таю. Впрочем, вскоре в Столицу вернулся государь, и Дин стал какой-то стеклянный, словно живую жилку внутри у него перерезали. Так что поводов ревновать у Маленького Ли больше не случалось.
  
   Посмотрев на Дина сейчас, Фай даже замялся с началом разговора. Первый министр был бледен и глядел куда-то в потолок.
  
   - Вы совершали когда-нибудь глобальные, вселенские, непоправимые ошибки, господин Дин? - спросил Фай.
  
   Дин повернул лицо к нему.
  
   - Ой-ой, - сказал он. - А то ты не видел, как я третьего дня на коленках перед государем ползал. И будто бы не знаешь, почему. Надеюсь, ты хотя бы молчишь об этом?
  
   - Мне ползать не перед кем, - признался Фай. Он вынул из кармашка платок и вытер лоб и шею. Это было не очень вежливо, но необходимо. Фай взмок от жары, волнения и четырех огромных лестниц, которые несколько минут назад ему пришлось преодолеть.
  
   Дин опять смотрел в потолок. Похоже было на то, что он отсутствует. И мысленно, и чувственно. Фаю трудно было вести разговор в таком ключе. Он расстегнул верхнюю защелку на вороте кителя и отпустил молнию на свободу. У Дина были свои заботы, у Фая свои...
  
   - Я понимаю так, - наконец, сказал Дин. - То был тот самый враг, которым ты много дней пугал меня и государя. А государь его не испугался.
  
   - Дин, ты видел государя?
  
   - Видел.
  
   - Сегодня?
  
   - Четверть стражи назад.
  
   - Что было ночью у государя в спальне?
  
   Дин криво улыбнулся.
  
   - Фай, - сказал он, - я очень уважаю и люблю государя. Я ему верю, я раскаиваюсь, я очень раскаиваюсь в том, что против него когда-то замыслил сделать. Говорю это без всякой лести и надежды, что ты ему передашь мои слова: я никогда не встречал настолько великодушного и умного человека, как он. Я преданный Первый министр. И я не поставлю себя больше в положение, когда мне придется собирать рукавами пыль с пола, плакать и просить или наказания, или прощения. - Дин помолчал немного, перевел дыхание. - Я знаю наверняка, что государь побил кого-то из ваших, но это было не в его спальне. А что происходит в его спальне - личное дело государя императора Аджаннара, тысячу лет его справедливому царствованию.
  
   - Дин, ты не понимаешь масштабов опасности, - в отчаянии в который раз повторил Фай.
  
   Дин повел бровью.
  
   - Я это неоднократно слышал. Коль скоро мы вернулись к тому, что обсудили еще пятнадцать дней назад, я, пожалуй, пойду. У меня дела. Не сочтите за невежливость, господин посланник. Встретимся как-нибудь в следующий раз.
  
   Ничего другого не оставалось. Фай сполз со своего неудобного стула и встал перед Дином на колени.
  
   - Дин, миленький, - сказал он со всей возможной силой убеждения, на какую только был способен. - Это же такая змея пригрета... Он уничтожит всех. Сам сдохнет, но и всем, кто рядом, не жить. Он же только за этим сюда прилетел...
  
   Тут Дин вдруг наклонился к Фаю, ловко отогнул край рубашки у того на груди и заглянул внутрь.
  
   - А у тебя есть титечки, Фай, - удивленно сказал он обомлевшему от такого жеста тайскому посланнику, и поднялся с дивана. - Это правильно. Раз титечки есть, их обязательно надо показывать. Пусть приносят пользу. - И с преувеличенной вежливостью поклонился: - Прошу меня извинить, господин посланник. Я спешу.
  
   Фай сел на пол и закрыл грудь руками. Титечки есть. Тоже мне, сделал открытие. Сын булочника. Правильно о нем говорят...
  
   Дверь за Первым министром осталась незатворенной.
  
   Оставшись один, Фай отогнул рубашку примерно так, как сделал это Дин, и попытался оценить, чего и сколько было видно, и какое это могло произвести впечатление. То, что он спровоцировал, было не нарочно. Сам не подумал, и от Дина такого разворота не ожидал. Интересно живем, вздохнул он. Все всех понимают неверно. Хорошо, хоть Маленький Ли этого бреда не видел. В довесок ко всему происходящему Фаю не хватало только семейного скандала...
  
  
   * * *
  
   Однако убедительность посланника Фай Ли не пропала даром. Дин тоже желал бы знать, что было ночью у государя в спальне, и кто там находится, кроме самого государя. Интерес был государственной важности, а не для того, чтобы сплетни сводить. Прежней напористости и дотошности в добывании сведений Дин не проявлял только потому, что с того момента, как государь вернулся в Столицу и разбил пузырек Дина с пьяным грибом, велев на государственной службе всякую гадость не нюхать, Дин начал чувствовать за грудиной сердце. Он знал, что переработал, когда весь груз ответственности за порядок в расшумевшейся Столице и за военные действия в Северной Агиллее лежал на нем. За те неполных две декады он вымотался, как сукин сын. До потери мироощущения. Но не совсем надорвался же. Ноги пока ходят. А вот в монастырь на Белый Север его не отпустили. Он надеялся уехать и найти там после всего пережитого отдых и покой. Вместо этого он снова с головой в государственных делах.
  
   Утренняя, вернее, почти дневная встреча с государем его не порадовала. Дин в ночь приехал из Эгироссы, сорок лиг туда, сорок оттуда. Ехал в карете, немного спал, но все одно вернулся уставшим. Его перехватили возле самого дома и вызвали в Ман Мирар из-за того, что чиновники никак не могли дождаться доклада. Государь действительно проспал утренний доклад, как это ни странно. С Дином он почти не разговаривал. Высунулся из своих золоченых дверей нечесаный, с оттиском мятой подушки на скуле, в халате и босиком, помахал рукавом, чтоб на него не рассчитывали, и снова закрылся.
  
   Личные покои государя устроены были так: приемная и кабинет, затем коридор с охраной, слева по коридору гардеробная, комната охраны, комната слуг, непосредственно пост перед золочеными дверьми, и далее что-то вроде личной гостиной или столовой залы, довольно большой, с двумя высокими окнами и камином, из которой двери в две спальни напротив друг друга - зеленую и белую. О цвете спален и их количестве Дин узнал всего дней пять назад. До коридора с охраной некоторым чиновникам доступ случался в самых чрезвычайных обстоятельствах, в том числе и Дину. Далее поста никто, кроме государя и немых слуг, которых в Ман Мираре называли "покойниками" из-за жизни внутри государевых покоев, никто никогда не входил. Говорили, будто в самом деле покойный Первый министр кир Энигор за все семь или восемь лет верной службы там не бывал. Даже телохранителям без категорической надобности переступать порог возбранялось. Как тут узнаешь, кто у государя в спальне? И в которой?..
  
   Ман Мирар - не Царский Город. Если здесь и есть тайные ходы, то нет их четырехсотлетней карты в кармане у каждого лакея. О слуховых и смотровых оконцах ничего неизвестно даже Дину. Единственный способ - найти достойный предлог и нагло вломиться. Первый министр единственный человек в государстве, которому можно. На что Фай рассчитывал? Что Дин сходит и посмотрит? Или вопрос государю задаст?.. Наивный Фай.
  
   В кабинет Дину принесли письма. Он выбрал из стопки два. От царевича Ша с рассказом о военных успехах в Савр-Шаддате, и от жены с мягким упреком в том, что такого мужа, как Дин, пора бы из дома выгнать за непосещаемость. Жене он ответил и отослал ответ сразу же. Пообещал вечером навестить. Не так давно Дин понял, что жену свою он все-таки очень любит. Она, как истинная аристократка, многое ему прощала. И безродность, и непосещаемость, и прочих женщин, и много что еще. Затем Дин занялся документами и принял трех посетителей из тех, что не попали утром с важными делами к государю на доклад. А из головы у него все не шло: что за змею государь пригрел? Что за опасность недооценил? С какого перепугу посланник Фай Ли взмок, словно мышь под помелом, и стал бросаться Дину в ноги? Покуда все ограничивалось одними страшными рассказами, не реагировать, не ввязываться в чужие конфликты, не поддерживать никакую сторону, кроме своей собственной, было возможно. Но вот появился живой человек, тот самый, про которого Дину столько плохого рассказано. Сказать "появился в опасной близости" - ничего не сказать. Никакого перехода из дальнего плана в ближний, никакого плавного движения в перспективе. Возник в один миг, сразу в центре государства, и, значит, государственных дел. Поглядеть бы на это диво хоть одном глазком...
  
   Чуть позже незаметный человечек, значившийся на должности второго секретаря, но на самом деле исполнявший совсем другие поручения, доложил Дину все, что сумел разузнать.
  
   В начале первой ночной стражи так называемую "змею" доставили вроде бы как из Большого Улья, но на самом деле из прибрежных скал возле Порта, где оная персона, по всей видимости, была тайно высажена с корабля. Государь немедля с ней переговорил и вышел. А молодчики Фая, если двуполые существа возможно считать молодчиками, вошли и стали топить "змею" в ванне. Тут государю вздумалось вернуться, он увидел свершающееся у него в доме неправое дело, кому-то разбил лицо, кому-то сломал руку, и унес заморскую гостью к себе в опочивальню. (Интересно, отметил про себя Дин. Этот экземпляр таю дворцовая челядь единогласно идентифицировала для себя как женщину. С прочими таю по сию пору в точности никто определиться не мог.) А вот потом настало самое интересное. Утром в мусор для сжигания бросили полотенца с кровью, а трубочист, которому летом делать нечего, но крышу обходить он все равно обязан, якобы слышал из вентиляционной трубы подозрительные звуки, словно выл кто-то. Слушать особенно трубочист не стал (ну да, так Дин и поверил, много там через вентиляцию услышишь, если до половины в нее не забраться), счел за благо удалиться, и на разговор незаметный человечек сумел вывести его только припугнув чиновничьим значком весьма высокого ранга.
  
   На вторую дневную стражу у Дина было запланировано посещение Торговой Палаты. Там приготовили государю жалобы по всяческим несправедливостям, но работа по налогам и таможенным сборам была сейчас отписана Дину, стало быть, ему и заниматься. Обедать, брать под мышку "Торговое Уложение" и отправляться на Гранитный остров, чтоб разобраться, какой чуши опять нанес государственный советник по торговле кир Мамур, исполняющий пока что обязанности министра. Дин бегло просмотрел оставшуюся корреспонденцию. Повод пойти в государевы покои среди бумаг не присутствовал. Письма царевич Ша отцу пишет отдельные, а больше ничего подходящего. Беспокойство посланника Фай Ли вряд ли можно считать оправдательной причиной. Видимо, это следствие двойственной натуры таю - сначала смело сделать дурацкий подарок, а потом ныть и переживать из-за его последствий. Дин, конечно, не ожидал, что Фай грудью ринется на защиту государя. Ведь то, что Дин рассмотрел за отогнутой рубашкой, само выглядело очень нежно и беззащитно. Но, видимо, "змея" и впрямь была серьезной угрозой. Если не для государя, то для Фая - точно.
  
   Никому нельзя верить, сказал себе Дин. Надо поступать, как государь: тот всегда сначала послушает, что ему насоветуют, а потом сделает, как захочет. Поискать, где сходятся интересы таю с интересами государя и государства, не торопиться с выводами и идти средним путем... Он захлопнул папку с письмами, слишком резко встал из-за стола и вынужден был сесть обратно. С памятного ночного похода в Большой Улей - а Дин подозревал, что именно тогда и был подписан указ о назначении его Первым министром - сердце взяло привычку то приостанавливаться, то колотиться как-то слишком, с болью. Особенно, когда что-нибудь назревало. Вроде нехорошего предчувствия.
  
   И тут прислали от государя. Чтобы зашел во внутренние покои. Искать повод не стало нужды; Дин усилием воли выскреб себя из-за стола и, стараясь не замечать раскаленный гвоздь в плече и немеющую левую руку, поплелся в сторону таинственной опочивальни.
  
  
   * * *
  
   Государь сидел в личных покоях точнехонько в центре комнаты на белом атласном диване, скрестив руки на груди и закинув ногу на ногу. Он по-прежнему был в халате поверх ночной рубахи и босиком, хотя время подошло к обеду. Лицо его было мрачным. Хмурое настроение у государя случалось часто, однако Дин не припоминал таких времен, когда император Аджаннар настолько пренебрег бы государственными делами, чтоб босиком сидеть посреди дня, проспать утренний доклад и забыть отпустить докладчиков.
  
   За золотыми дверями неуловимо пахло лекарствами, и от этого намека на чью-то немощь Дину, всегда старавшемуся свои недомогания скрывать, стало не по себе. Вопросы государю не задавались, но государь молчал и пауза затягивалась, поэтому в конце концов Дин произнес полуутвердительно:
  
   - Случились неприятности, мой государь?..
  
   Государь вертел в пальцах маленький шарик, похожий на хрустальный. При этих словах он бросил его в чеканную вазу возле дверей, в которой вместо цветов стояли кудрявые белые перья, и не попал. Шарик откатился под порог.
  
   - Пройди. Сядь, - велел император Дину.
  
   Дин покосился на затворенные двери спален, ту и другую, и подошел. Император подвинулся на диване. Дин присел рядом, изобразил внимание.
  
   Государь набрал в грудь воздух, чтобы что-то сказать, и не сказал. Потом повел пред собой рукой, уронил ладонь на колено, сжал в кулак и спрятал в рукаве.
  
   - С вами все хорошо? - наконец, решился нарушить все церемонии и приличия Дин, удивленный подобным поведением императора. Он не знал, видит ли сейчас новую для себя сторону жизни Ажаннара, лежавшую ранее за гранью обзора тайного советника Дина, или с государем действительно творится нечто необычное.
  
   - Со мной все хорошо, Дин, - и государь так улыбнулся, словно собирался укусить Дина и сбежать в окно. Если бы Дин сейчас стоял, он безотчетно сделал бы полшага назад. Фай выбил его все-таки из рационального восприятия событий, заразил дрожанием рук. - Просто я очень зол. Мне лучше никого не видеть. И молчать. Иначе я кого-нибудь задушу... Не обязательно виноватого. Я... не знаю. Не знаю, что делать, Дин. Выручи меня пока. Побудь сам за государя - тебе ведь не привыкать.
  
   - Да, государь. - Поколебавшись мгновение, Дин переступил через внутреннее ощущение опасности, давя его в себе как глушат кашель на дворцовой церемонии, и опять задал вопрос: -- Могу я помочь... чем-то еще?..
  
   - Нет, - резко ответил Аджаннар.
  
   Тут следовало растечься кляксой и не перечить.
  
   - Как прикажете, государь, - Дин ниже наклонил голову, покорно переводя взгляд с дверей спальни на узоры ковра. Порог дозволенного лежит здесь, в гостинной. Вопрос: "Вы что, убили кого-то ночью?" - тем более нужно оставить при себе. Даже если и убили. Лучше не знать. Потому что там, на светлом ковре, ближе к камину, кровь. Цепочка капель...
  
   Государь меж тем перечислял повеления:
  
   - Посольство Тай не выпускай из города. Кто в Большом Улье, пусть сидит в Большом Улье. Кто в Ман Мираре, пусть здесь и остается. Печати возьми в кабинете, и забери их с собой. Дня через станет ясно, что дальше... или не станет, но я на что-нибудь решусь. Отчетов и докладов мне делать не нужно. Я отсюда выходить не буду. Я полностью тебе доверяю и полностью на тебя полагаюсь. Иди.
  
   - Да, государь.
  
   Дин встал, поклонился, и чуть не бухнулся государю в ноги.
  
   - Стоять, - велел Аджаннар и ухватил Дина за локоть и посадил обратно. - А ну-ка, смотри на меня. Прямо смотри. - И взял за воротник. - Ты меня вообще-то видишь?
  
   Дин сосредоточился, одновременно пытаясь как-то продолжить дышать.
  
   - Да, государь...
  
   - Пьяный гриб нюхаешь?.. Я же запретил.
  
   - Нет. Простите. С сердцем нехорошо.
  
   - Тебе в последние дни все время с сердцем нехорошо.
  
   Дин сделал попытку все-таки встать и уйти. Для этого снова нужно было поклониться, а у Дина именно поклоны сегодня не получались.
  
   - Сиди. В могилу лечь не опоздаешь, - император стал подворачивать на халате рукава. - Не хватало еще и тебе на тот свет засобираться.
  
   Через сотую часть стражи из зеленой, зашторенной наглухо (только это Дин сквозь туман в глазах и рассмотрел) спальни государь вынес коробку с книжечкой и какими-то погремушками.
  
   - Что тебе врач говорит? - был задан Дину вопрос.
  
   - Я не спрашивал. - Первым министром Дин стал, однако личным врачом не обзавелся.
  
   - А почему? - удивился государь, разворачивая на маленьком столике костяную книжечку и какие-то усики к ней. - Хватит уже на пол сползать по всякому поводу и без. Ты что, нарочно уморить себя собрался? Что ты так смотришь на меня?.. Давай я посмотрю, пока я все это опять не собрал и не убрал далеко и надолго. - Государь расправил на книжечке последний ус и высыпал себе в ладонь мелкие, похожие на леденцы предметы. - Пожалуйста, сам расстегни одежду.
  
   Несмотря на "пожалуйста" из уст государя, Дин заартачился. Он понял, что с ним намерены провести какие-то медицинские манипуляции. Лекарствами здесь пахло не просто так. Учитывая, что самый страшный день в своей жизни Дин пережил не в подвалах Царского Города, когда почти уверен был, что государь мертв и придется умирать ему, Дину, и не когда просил себя казнить, обрубив руки, ноги и вымотав кишки, как полагается за государственную измену, а тогда, когда ему рвали зуб, испытание на верность государю медициной - это было наименьшее из всего, чего бы ему хотелось в жизни. Стой перед ним другой человек, не государь, Дин сам укусил бы его и сбежал в окно, даже не пытаясь сохранить видимость достоинства.
  
   - Не надо, - Дин поднял ладонь. - Все обойдется. Я уже привык.
  
   - Не заставляйте меня опять на вас кричать, господин Дин.
  
   Дин сдался. О медицине в этот день он узнал много нового. Он видел, как над раскрытой книжечкой вращается полупрозрачное человеческое сердце. Его сердце. Оно билось, изредка заикаясь, вместе с перепуганным сердцем Дина, а государь движением большого пальца по краю стола поворачивал его в воздухе и выражение лица у него было кислое и не обещающее ничего хорошего. Потом он захлопнул книжечку, и прозрачное сердце пропало. Собирая с Дина леденцы, прилепленные на что-то вроде рыбьего клея, государь спросил:
  
   - Ты сегодня чем занят?
  
   Дин наконец-то вздохнул.
  
   - Еду в Торговую Палату, потом в казначейский совет, приму градоначальника по поводу Старой дамбы, потом, если все сложится, я обещал жене, домой.
  
   - Старая дамба сорок пять лет ждала, и еще подождет. - Государь смотрел на Дина задумчиво. - На сегодня с тебя достаточно. Никакой Палаты, никакого совета. Сейчас поедешь домой. Вина и водки не пей, к пьяному грибу на сто шагов не приближайся. Ужинай не поздно, на ночь прими слабительное. С утра голодный - слышишь меня? - голодный приедешь сюда. Чашку воды я тебе здесь налью. Запомнил? Жду тебя, - государь поочередно загнул к ладони четыре пальца, - в третьей четверти утренней стражи. - И, как бы между прочим, добавил: - Тебе нужна операция, Дин. Чем скорее, тем лучше.
  
   У Дина внутри похолодело почти до смерти, но тут ему под левую лопатку больно вкололся какой-то острый угол из последнего леденца, и Дин прикусил язык. Государь вложил ему в ладонь рукав от снятой до пояса рубашки.
  
   - Не расстраивайся. Одевайся. Все будет хорошо, Дин.
  
   Спросить, что с ним, Дин забыл. Сердце, покрутившись над столом, больше не болело. А вот руки и ноги слушались плохо. Разузнал, кто там в спальне, называется. Взвыла собака на свою голову... Помнится, покойному министру Энигору, смертельно раненому, доктора говорили "все будет хорошо". И когда кузену Дишу вырезали опухоль, тоже велели заранее ничего не пить и не есть, а уж как он орал, слышно было через три улицы. "Вот уже я через вентиляцию повою", - посетила Дина невеселая мысль.
  
  
   * * *
  
   Из внутренних покоев господин Первый министр вышел на галерею главного корпуса, словно пыльным мешком из-за угла пристукнутый, и прямо на Фая. Поглядел мимо, замогильным голосом сказал:
  
   - Из Ман Мирара до особого распоряжения никому не выезжать, - и пошел дальше. По прямой линии, но слегка качаясь.
  
   Фай догнал его, довольно бесцеремонно забежал наперед и остановил.
  
   - Дин, что такое?
  
   - Ничего такого. Ничего. Помру, наверное, скоро, - тяжело вздохнул Дин. - Плохо мне.
  
   - Дин, ты обалдел, что ли? - испугался Фай.
  
   Дин вытер лицо рукавом, отклонил Фая и пошел дальше. Шагов через десять вдруг остановился, обернулся и спросил:
  
   - Слушай, Фай, у тебя слабительное есть?
  
   Фай захлопал глазами.
  
   - Есть... наверно...
  
   Если бы господин Дин ответил: "Тогда пойди, съешь его, и тебе будет чем заняться, вместо того, чтоб морочить мне попусту голову", - Фай бы понял. Это была бы норма. Живой, настоящий Дин. Но Дин вместо этого сказал:
  
   - Человеку моему дай, когда зайдет, а то я таких вещей дома не держу.
  
   И Фай понял, что дальше говорить с ним бесполезно. Можно было гадать, что именно Дин проглотил: ключ от сейфа тайной канцелярии или большую государственную печать, но разговор сегодня с ним не получался ни в какую.
  
  
   * * *
  
   Вечером случился удивительно красивый закат, а утром удивительно красивый рассвет. Над океаном небо всегда бывает красивое, но разве у Первого министра есть время, когда смотреть? Для этого нужно иметь незанятый делами вечер и бессонное утро.
  
   Дин перебрал в памяти всех своих и чужих знакомых, близких и дальних, кто умер из-за сердца. Получался каждый третий, а Дин уже вынужден был признать, что он в том возрасте, когда счет ровесникам, опередившим его в очереди на тот свет, идет пополам с пребывающими на этом. Выходило, что этот умер, и этот умер, и тот тоже. Приходилось хоронить друзей по лицею, и бывших сослуживцев по Первой Префектуре и Царскому городу, сильных и молодых еще людей. И вообще, он, Дин, умереть должен, по-хорошему говоря, раньше государя, потому что Первого министра кладут с покойным государем в могилу живым. Так есть ли смысл что-то менять? Может, пусть будет все, как будет? Вот только бы сразу, долго не мучаться...
  
   Но Дин, хоть так и думал, а лекарство, присланное Фаем, принял, и, сделав все, как велено, в середине утренней стражи голодный и с холодным от беспокойства нутром стоял в государевых покоях. Уж если он хвастался, что доверяет государю, надо было приводить дело в соответствие со словами. Проще говоря, ослушаться он не посмел.
  
   Обе створки в белую спальню были приглашающе раскрыты. Там все устроено оказалось просто и красиво, хоть и не совсем обычно для спальни. Невысокая кровать без изголовий и балдахина, стены обиты белым шелком с мелким золотым рисунком, пушистый парфенорский ковер на полу глушит шаги, нет зеркал, нет комодов и шкафов, тяжелые шторы на золотых кистях-подхватах разведены наполовину. За окном витая решетка балкона обросла трехцветным плющом. Рядом с кроватью тумбочка, на ней уже знакомая книжечка, "леденцы", блюдечко с похожей на рыбий клей пакостью и еще несколько незнакомых и, вроде бы, неопасных на вид предметов, но кто знает... У Дина предательски громко заскулил желудок.
  
   Никого постороннего Дин в покоях опять не разглядел. Государь был сух и лаконичен, и лицо почти спокойное, только в углах рта залегла какая-то горечь. Правда, он опять ходил босиком. Он принес Дину обещанную чашку, но не с водой. В чашке густо переливалась жидкость с металлическим отблеском. Такими на вид бывают либо яды, либо противоядия, подумал Дин. Но вкус у жидкости оказался приятный, кисло-сладкий. Потом государь велел Дину разуться, раздеться, лечь и укрыться простыней. Сам он пошел в зеленую спальню, и по тому, как осторожно он открывает и закрывает дверь, можно было подумать, что там, все-таки, кто-то спит. Дин снял с себя половину одежды, отпил из чашки, и остановился. Его откровенно мутило от страха. На перепутье между своими желаниями и приказами государя он застрял всерьез. Беспомощно, как осел на льду. Когда государь вернулся, Дин сидел на кровати в исподнем и глупо стучал зубами о фарфоровый край.
  
   - Не могу. Я боюсь боли, - сознался он. - Мне бы лучше уйти.
  
   Государь нервно поджал губы. Сейчас он надо мной посмеется и прогонит, подумал Дин. Не тут-то было. Аджаннар отнял у него недопитую чашку.
  
   - Молодец, - сказал он Дину. - Герой. - И рывком расстегнул ему пуговицы на вороте. - Под Царским городом Имина учил смелым быть - сам не боялся. - Распущен шнурок на портках. - В могилу со мной собирался живым идти. Не боялся ничего. - Скатаны и сняты чулки. - Мне стыдно тебя слушать. О чем ты думаешь? Ты жить хочешь? Тогда ложись и успокойся. - Рубашка потянута через голову и застряла на локтях.
  
   Дин вспотел и ухватился за рукава. Это что же с ним случиться должно было, что государь с него чулки снимает?.. На десять неверных ударов сердца государь взял Дина за запутанные в рубахе локти и придержал.
  
   - Тихо. Спокойно. Себе операцию на сердце я сделал, и тебе сделаю. Я не хочу, чтоб ты пошел отсюда, вон там на ступеньку сел и больше не встал никогда. С таким пороком, как у тебя, люди редко доживают до тридцати. Тебе уже сколько? Тридцать восемь?
  
   - Тридцать семь.
  
   Государь Дина отпустил, и тот сам выбрался из рубахи.
  
   - Ты старше меня, Дин. Ты же все понимаешь. Ты знаешь, что надо и как надо. Ты видишь, какая у нас страна. Чтобы править эдаким столпотворением, нужны недюжинные способности и силы. Поверь мне, ты жив только чудом, я не знаю, каким. Я не хочу опять опоздать. Ничего не бойся. Не будет больно. Ты заснешь, а когда проснешься, все будет уже позади. Потом я тебе покажу и расскажу, что с тобой было. Это не страшно. Ну?
  
   - Да что же я, кокетничаю разве? - Дин в отчаянии и злости скомкал одежду в руках. Уж лучше б, честно, сразу умереть. Без разговоров. - Я боюсь. Я правда боюсь...
  
   Государь вдруг и самом деле засмеялся:
  
   - Давай, ложись.
  
   Дин смотал с себя остатки одежды и сделал, как его просили. Будь, что будет. Ради государя.
  
   На руку выше и ниже локтя к нему присосались две холодные бляшки с пульсирующими трубочками, идущими к тумбочке и, на миг скосив глаза, Дин увидел в прозрачной трубочке свою кровь. И еще раз чуть не умер от этого зрелища.
  
   - Дин, - окликнул его государь, перебив все его нехорошие мысли. - Ты посланнику Фай Ли за пазуху зачем лазил?
  
   - Донесли, сволочи?.. - удивился Дин, и упал в темноту.
  
  
   * * *
  
   Когда Дин проснулся, ему показалось, что было все то же утро. Глаза закрыл, глаза открыл. Из воспоминаний - один только страх. Броду по колено, а страху по горло. Как просто...Однако на обеих руках присоски. И от шеи что-то тянется. И из-под простыни на животе... Дин шевельнулся, и за головой у него звякнул колокольчик.
  
   Дверь сразу приоткрылась. В гостиной слышны были голоса. Дин вслушался. Государь с кем-то разговаривал:
  
   - То, что пряник сладкий, не есть причина. Это способ описания, а способ описания причиной не является. Если появляется предмет, то появляются и свойства предмета, а не наоборот.
  
   - Конечно, однако, если бы пряник не был сладкий, разве он бы появился? В нашем случае первопричина появления пряника заключается в том, что он сладкий, значит, его свойство и есть его причина.
  
   - В чем-то ты не прав, Сафа, но в чем, я не пойму, - отвечал государь. - Эта логика неверна. Возьми чернильницу и опиши пряник на бумаге.
  
   - Э, государь, чернильница есть и у осьминога, - хихикнул кто-то в ответ. - А жизнь сложнее логики, хотя данное утверждение антинаучно. Вот эти стаканы здесь нужны? Я унесу.
  
   Государь зашел в спальню к Дину, почти улыбаясь.
  
   - Сегодня на кухне пекут пряники, - объяснил он.
  
   У Дина спросонья были легкие затруднения с формулированием мыслей. Он спросил:
  
   - "Сегодня" это... вчерашний день или... следующий?
  
   Государь слегка задумался:
  
   - Не очень понимаю, что ты имеешь в виду, но, скорее следующий, чем вчерашний. Ты пришел вчера. Сегодня следующий. Так?.. Извини, у меня сейчас тоже с логикой проблемы... Давай посмотрим, что получилось. - Он скатал простыню на Дине до пояса.
  
   - Я замерз, или мне кажется? - спросил Дин.
  
   - Замерз, наверное. Сафа, закрой окно!
  
   Маленького роста старичок вошел в спальню, отодвинул штору, потянул возле окна за шнур и поглядел на Дина.
  
   - День добрый, господин, - кивнул он.
  
   Окно захлопнулось где-то сверху. Дедушка, похоже, не знал должности Дина при дворе. Дин вымучил в ответ улыбку. Он думал, слуги здесь немые. А они просто философы. В окно, пробиваясь сквозь балконный плющ, прямо светило солнце. Куда выходят эти окна, Дин забыл. Южная это сторона или восточная? Утро или вечер?
  
   - Дела налаживаются? - спросил у государя Дин.
  
   - Все замечательно. Не считая, что проснулся ты на полстражи раньше, чем должен был.
  
   Но Дин спрашивал не о своих делах. Он поморщился. От шеи и нижних ребер присоски отлипали больно. На руке присоски остались, а трубочки были сняты.
  
   - Мне можно встать?
  
   - Тебе это надо? Может, полежи пока?
  
   - Я не привык лежать днем, государь. Кто в Царском Городе занимается делами?
  
   - Мой отец вернулся с Ходжера.
  
   Комната крутанулась вокруг Дина, но он удержался и поставил ноги на пол. Выглядел он теперь интересно. Два сухих до белесости надреза на груди - один под самым соском и вывернут уголком вверх, другой прямой и ниже. Под нижними ребрами тоже разрезано, и изнутри Дина торчит холодящая разум прозрачная веревочка с завязанным на хвостике узелком. Все надрезы скреплены скобками, то ли железными, то ли стеклянными, а под скобками круглые свинцовые пластинки с пупырышком посередине. От этого зрелища Дин покрылся гусиной кожей и едва не потерял сознание. Пришлось обратно лечь.
  
   - Видишь, - сказал государь. - Совсем не страшно. И не болит ничего. Мне в свое время пришлось хуже. Через стражу будет ужин. Я приказал на двоих. - На мгновение приложил ладонь Дину ко лбу и ушел.
  
   Дин посмотрел ему вслед. И понимайте этих "двоих" как хотите. Но хотя бы причесался и обулся на этот раз, и рубаха ночная из-под халата не торчит, тысячу лет его справедливому царствованию...
  
  
   * * *
  
   Одежду Дину положили на край кровати не его. Похоже, что просто какую-то новую. А обуви не дали. Теперь Дин гулял по государевым покоям в ночной рубахе, парчовом халате, нечесаный и босиком. Хорошо, хоть умыться нашел где. Ванная комната при белой спальне была самым роскошным местом не только из виденных Дином в Ман Мираре, но, пожалуй, и вообще в пределах цивилизованного мира. Там были теплые полы, загадочное освещение, загорающееся, когда человек входил, и гаснущее, когда выходил, мрамор, золотая мозаика, и тому подобные изыски. А Дин подумал было, что государь предпочитает жить скромно. Хотя, может, это роскошество осталось в наследство от кира Хагиннора Джела. Ман Мирар раньше принадлежал ему, и в императорскую резиденцию превратился всего пятнадцать лет назад, когда сын кира Хагиннора стал императором.
  
   Дин, насколько это было возможно в его положении, привел себя в порядок, и вышел к ужину, чуть-чуть по дороге не сбив лбом дверной косяк. Тело было ватное, слушалось не во всем и не всегда. Скобки на груди ощущались, но почти не мешали. Гораздо хуже вела себя под одеждой завязанная узелком веревочка. Дин очень нервничал, когда она ко всему цеплялась при малейшем движении.
  
   Государь сидел на своем любимом месте ровно в центре комнаты, держал в руке какую-то бумажку и грыз кончик стила. На столике с кручеными звериными лапками Сафа расставил тарелки, заглянул в пыхающий на жаровне чайник и исчез. На этот раз государь избавил Дина от греха опять задать вопрос, и спросил первым:
  
   - Ну, что?
  
   Дин слегка пожал плечами и поправил халат, чтоб ненароком не увидеть на себе скобок. Он затруднялся с ответом. Государь скомкал бумажку и отправил ее в жаровню.
  
   - Тебя домогался господин Фай Ли, - сказал государь.
  
   - Он вызнал, что я здесь? - почти не выдавая вопросительной интонации, проговорил Дин.
  
   - Ну, люди видели, что ты сюда зашел. И не видели, как вышел. Я его, в общем-то, послал.
  
   - Куда? - Вот тут вопрос скрыть было невозможно. И задавать его не стоило. Но государь, кажется, не обращал внимания на тонкости придворного этикета, и Дин решил, что сегодня можно себе позволить спрашивать дальше.
  
   - Куда, по-твоему, посылают людей, которых не хотят видеть?
  
   - Кто как. Вы обычно посылаете в ссылку в округ Дэм. С условием, не приближаться ближе пятьста лиг к Столице.
  
   - Скажи лучше, господин шутник, что ты ему наобещал?
  
   - Ровным счетом ничего, - Дин вспомнил про вопрос, который государь ему задал прежде, чем Дину заснуть, и потер кончик носа.
  
   - Мне нужно будет, чтоб ты с ним поговорил потом, - сказал государь. - Я не желаю его видеть, и у меня на это есть причины. А на тебя он рассчитывает, как на последнюю опору и надежду. И хватит задавать мне вопросы. Я сам скажу все, что нужно. Садись, поешь. На меня не смотри, я не голоден. И, вот еще что...
  
   Заметно было, что к вечеру у государя опять переменилось настроение. Он перестал договаривать фразы. По придворным приметам - не очень хороший знак. Дин сел ужинать. Через некоторое время государь продолжил:
  
   - Я обещал рассказать, что в тебе требовало исправления.
  
   Аппетита у Дина и так не было. Не хватало еще добить его жалкие остатки. Он сказал:
  
   - Я догадался. Я мог скоро умереть.
  
   - Не скоро. В любой момент. Чтобы ты знал, Дин, и не вообразил себе лишнего. Я не жалею тебя и не подкупаю. Да, мне нравится, как ты работаешь, как ты думаешь, как ты относишься к государю и государству. Как ты принимаешь то, что видишь. Я тобой дорожу, но причина не в этом. Я делаю для тебя то, что делаю, только потому, что не хочу потом жалеть о том, что я этого не сделал. Я совершал в жизни жестокие ошибки, которые нельзя повторять. Я сейчас исправляю свое прошлое. Насколько могу и так, как могу. Мне кажется...
  
   Государь замолчал. Дин ждал, зачерпывая ложечкой творог со свежими ягодами. Под кружевной салфеткой ждали обещанные пряники. Он выбрал себе с белой глазурью. Государь не торопился продолжать. Наконец, Дин решил напомнить о деле.
  
   - Три дня проходит, государь Аджаннар. Вы собирались принять решение.
  
   - Сиди и молча жуй, - неожиданно зло осек его Аджаннар. - У меня решения нет. Задача эта не решается.
  
   Он посмотрел на дверь зеленой спальни и сломал заметно покусанное стило, которое до сих пор держал в руках. Огрызки бросил на пол. Дин доел ужин и выпил чай. Государь сидел рядом на диване угрюмо, как нагорелая свеча. В комнате, обращенной окнами в сад, начинало темнеть. Зажигать лампы никто не торопился. Они с государем так и остались в сумерках. Дин уже подумывал испросить разрешения и пойти прилечь. Боли он не чувствовал, но была какая-то ни на что не похожая натянутость во всем теле, которая не слишком ему нравилась.
  
   - Хорошо. Я тебе расскажу, что случилось, - вдруг услышал Дин голос государя. - Если ты сейчас клятвенно пообещаешь, что ни слова без моего ведома никому не передашь. Никогда и ни при каких обстоятельствах.
  
   И, не дождавшись от Дина обещания молчать, указал на зеленую спальню и стал говорить полушепотом, останавливаясь почти после каждой фразы:
  
   - Вот там тот враг... о котором господин Фай Ли все время говорит тебе и мне. Я не уверен, что Фай поставлен в известность обо всем с самого начала и до конца. Он мне привез его сюда для разговора о моем прошлом. Этот разговор никакого отношения ни к миру Тай, ни к Тарген Тау Тарсис, ни к мести лично мне или кому другому не имеет. Лал всего лишь выполнял волю покойного. За это я обещал Фаю рудничное оборудование, и для него это... много значит. Что будет после разговора, мы не обсуждали, но он якобы сам захотел умереть. Я... Я не знаю, Дин...
  
   Взгляд государя остановился на нетронутом столовом приборе, поставленном для него, и государь медленно вырвал у себя из головы клок волос. Прежнее сердце Дина, наверное, заикнулось бы в этот момент. Потому что такое Дин видел впервые за пятнадцать лет личного знакомства с Аджаннаром. Государь посмотрел на Дина и отвернулся.
  
   - Понимаешь, Дин, они его топили в ванне прямо в одежде, чтобы быстрее. Потом они забрали бы тело, и я бы ничего не узнал. По-другому им было нельзя, они торопились. А я вернулся... Я не знаю, как говорить Дин. У меня нет слов такое рассказывать. Зачем я его забрал, я не знаю. Я его просто увидел... Я не собирался ничего менять в течении событий. Я думал в тот момент о себе. Будто бы я исправлю такую ошибку, которую невозможно исправить. Я его забрал у них... Я не знал, что все так плохо... По-моему, ты мне как-то сказал: не тяни за хвост, не зная, что с другой стороны... Первый раз он потерял сознание там, в правом флигеле. Ненадолго. У него или пониженный болевой порог, или шок, или он настолько хорошо собой владеет, что ждал смерти спокойно. Я подозревал, что ему досталось от других таю на Бо или еще на Бенеруфе...
  
   Тут Дин, очень внимательно следивший за каждым словом и малейшим движением государя, откинулся на спинку дивана. Бенеруф - маленькая рассветная звезда, яркий красный огонек на небосклоне. Так вот они откуда взялись, такие похожие и непохожие на обитателей Та Билана... С тех пор, как стал Первым министром, Дин научился ценить и понимать любую информацию, какой бы запредельной она не казалась, -- может быть, не на полную глубину осознавая, но навсегда откладывая в памяти. Что ж. Пусть будет так. Хорошее, наверное, местечко: Бенеруф.
  
   Государь провел по лицу руками, снова было взялся за волосы, но отпустил, и продолжил рассказ:
  
   - Держался он отлично, улыбался Фаю в лицо. Ни тени не допустил в разговоре со мной. Жаловаться у них не принято... У него на спине татуировка такая красивая - цветной дракон. От затылка до копчика. Я мокрую одежду с него снял и сразу подумал, что бить его удобно, на драконе синяков не видно будет. На первый взгляд, вроде, цел, а так - кто знает... Спрашиваю - били? Молчит. А я же вижу, что все плохо. Я диагностику достал, только провел по спине - слева точно почка отбита. Опять спрашиваю - куда еще били? Он все равно молчит. Только дрожит без звука, губу насквозь прокусил. Я повернуть его хотел, чтоб проверять удобнее, а у меня на руке кровь. И не понять, откуда. Я грешным делом подумал - он же наполовину баба, всякое бывает... А потом... оно как потечет. Я испугался. На спину его кладу, он себе коленки разнять не дает... Дин, я не знал, что люди, зовущие себя цивилизованными, на такое способны... Я никогда в жизни не плакал. Меня головой в дерьмо окунали, я близких терял, я в каторжной тюрьме клеймен был, меня предавали, меня продавали как раба для развлечений, мне выбили глаз, ломали кости и воткнули в сердце шило. Я не плакал ни разу... Я не знаю, сколько их было. Не один, не два, не три. Даже не пять, наверное. Больше. Им показалось мало просто унизить и показать свою власть. После того, как с ним развлекались, они еще натолкали всюду битого стекла. Понимаешь, о чем я?.. А он Фаю улыбался, и мне улыбался... Доказал всем, что сломать его невозможно. Никак и никому... Я над ним и разревелся, как недоеная корова, у меня слезы, сопли, руки трясутся, кровь, не поймешь, где чья, потому что я этим стеклом себе все руки перерезал... Пока я все достал, где замазал, где зашил, утро наступило. У него шок, снотворное его не берет, обезболивающее его не берет, пьяный гриб его не берет. Я догадался ему полстакана спирта налить, хоть и нельзя в таком состоянии, и на руках его по комнате носил, пока он не уснул... Уйти, оставить его не могу. Спать с ним рядом не могу, он шевельнется - я вскакиваю. Своей крови ему перелил пол-литра. Потом, когда получше стало, лошадиную дозу снотворного в вену вкатил, он третьи сутки спит под капельницей. Завтра проснется, дольше нельзя. Какое я должен принять решение, Дин? Я себе успокоительного сейчас колю столько, сколько тебе и ему вместе взятым, и мне не помогает. Я не ем, не сплю, и выйти из этого состояния я рад бы, но не могу. А бутылка, Дин, наша, ишулланская. Это здесь, на Бо все происходило... Мне его жалко безумно... Я не знаю, что с ним будет, когда он проснется. Кем он проснется. И что скажет мне. Исправить... все-таки, невозможно. Ни прошлое, ни настоящее. Ты знаешь, я не любитель плакаться. Но мне теперь так худо, как никогда еще не было. Спасибо, хоть ты меня отвлек немного на искусственный клапан в твое сердце. А то бы я рехнулся. Или сам пошел и убил бы кого-нибудь, наверное...
  
   Дин пристально смотрел на человека, которому вначале воспитывал сына, которого потом хотел предать, потом его боялся, затем им восхищался и боготворил, чье право на всемогущество признал, и, наконец, которому стал доверять, почти как самому себе. Ему и хотелось бы обнадежить государя, только он не знал, чем. Понятно, что с людьми случаются вещи и похуже рассказанных. Но это само по себе не утешение, и происходить имеет право где-нибудь на войне или в диких землях, а не в государевой спальне. Когда человек, известный своим твердым характером, теряет самообладание, когда человек с хлестким чувством юмора и ядовитой иронией не может приложить эти качества к собственному положению в пространстве и времени, значит, положение его действительно тяжело. Даже если это положение он придумал себе сам.
  
   Государь держался за лицо руками так, будто его сейчас вывернет наизнанку, или он закричит. Дин морально приготовился даже дать императору пощечину, если у того сейчас случится истерика. Пощечина или стакан холодной воды за шиворот помогают в таких ситуациях лучше всего. К счастью, не пришлось. Наверное, легче стало, когда выговорился. Только не начал бы заводить себя заново... Государь вздохнул. И Дин вздохнул. Дину тоже было худо. И самому по себе, и от увиденного-услышанного, но он молча налил государю чаю и почти силой заставил его отнять руки от лица, взять чашку и пить. Не то, чтобы Дина вся эта история особенно глубоко тронула или ужаснула. Но он видел искренность и просьбу о помощи - такие вещи, которые всерьез от императора-загадки Аджаннара не видел никто и никогда. Ну, не был устроен этот человек так, чтобы делиться с кем-нибудь душевным теплом или болью, что ж поделаешь. Ему же хуже. И хорошо это или плохо, что теперь правила изменились?.. Кто его знает.
  
   - Знаете сказку про то, как осел осла в долг почесал? - спросил по прошествии некоторого времени Дин. - Большего я для вас все равно сделать сейчас не смогу. Я скажу вам, что я про это думаю. Не понравится - велите мне заткнуться.
  
   Он перекинул подушку со своей стороны дивана на государеву, на подлокотник, подтолкнул к подлокотнику круглый стул и похлопал по подушке рукой, предлагая государю класть голову. Его научила так успокаивать людей старая нянька, и он частенько применял метод к царевичу Ша, когда того обижал вот этот самый государь Аджаннар. Вытащил костяной гребень из волос у государя, распутал свернутый на затылке узел и стал пальцами растирать ему шею под волосами, затылок и темя. Нащупал заодно пару шрамов и костяной нарост, похожий на давнюю травму. Вероятно, повествование о ломаных костях и каторжной тюрьме было скорее сокращенной версией событий, нежели преувеличением собственных заслуг. Каторжная тюрьма запала Дину в память. Про клеймо Дин не знал. Он вообще, оказывается, многого о государе не знал.
  
   - А думаю я вот что, - начал Дин. - Во-первых, живучие сразу не умирают, и, раз человек жив, значит, не просто так, а нужно зачем-то. Во-вторых, живая кость мясом обрастает обязательно, все заживет, все срастется... Руку из-под подушки уберите... Расслабиться не умеете, так хотя бы просто лежать и не дергаться я могу попросить?.. Раз подставили мне свою шею - доверяйте. Я же вам доверял.
  
   - Понимаешь, Дин...
  
   Дин уткнул государя лицом обратно в подушку. Говорить он старался как можно ровнее. Эмоций за сегодняшний вечер и без участия Дина хватало:
  
   - Я понимаю больше, чем вам хочется. Я понимаю, что непозволительные вещи сейчас делаю и говорю. Я понимаю, что понимаю лишнее. Я понимаю, что железными скобками можно починить тело, но не душу. Я понимаю, что некоторых хочется убить немедленно, а под рукой только господин Фай Ли, который, может быть, ничего о происшедшем на Бо не знает. Ведь он был здесь, в Ман Мираре. Я понимаю, что, потянув за хвост, поздно думать о том, что с другой стороны. Я понимаю, как жалко и как жутко. Я понимаю, что плакать не грех. Грех проплакать всю жизнь и ничего не сделать. У вас было три дня на жалость и отчаяние. Этого достаточно. На свете все, абсолютно все можно победить терпением и любовью. Слышите меня? Терпением и любовью. А красавице своей, когда проснется, вы скажете: не надо погружаться в обстоятельства. Поднимись над ними. Нужно себя беречь. Ничего этого не было. Не было. Не было, и все. Вы оба сильные и упрямые люди. Вы друг друга поймете... И все будет хорошо... Давным-давно, еще при префекте Ваваде, в Третьей Префектуре в Приречье жили-были два осла. Белый и черный. Белого все любили и угощали, а черный кусался...
  
   Позвать бы теперь кого-нибудь чесать затылок мне, подумал Дин, когда государь заснул. Вот так. Все будет хорошо. Все лечится. Терпением и любовью. Любовью и терпением. Чего нам не хватает, что у нас так плохо-то все постоянно? Любви? Терпения? Того и другого разом? А сам-то ты, Дин, веришь в то, что говоришь?.. Вот жизнь, воровка, довела...
  
  
   * * *
  
   Дружить можно было бы с господином Фай Ли, например. Дружить с государем Дин никогда бы не решился. Ни до того, как в сердце ему вставлен был искусственный клапан, ни после. Дин четко осознавал дистанцию. Это невозможно, в том-то все и дело. У Первого министра свои функции при дворе и ответственность за отрезок предоставленной ему работы. Дин далек был от того, чтоб претендовать на большее. Вчерашнее нарушение дистанции, когда недотрога Аджаннар, который на церемониях, вручая указы, старался даже рукавом никого не коснуться, который сына собственного обнял всего раз за семнадцать лет, вдруг погладил Дина по лбу, а Дин в уплату долга почесал ему затылок, вышло случайно, как тот приступ откровенности о слезах и каторжном клейме. Порыв души, и более ничто. Хотя его нельзя не ценить. Но Дин не хотел бы снова подходить так же близко. И не в искренности дело.
  
   Прежний Дин, прослуживший при государе простым тайным советником девять лет, посчитал бы государеву дружбу привлекательной, но опасной. Нынешний Дин, всего месяц назад назначенный Первым министром, уже слишком много знал такого, что устраняло любую опасность при верном соблюдении определенных условий, но, в то же время, исключало участие человеческих чувств во взаимоотношениях при дворе. Не только из требований дворцового протокола, но и по внутреннему ощущению. Быть министром-функцией много проще и спокойнее, нежели министром-человеком. Говорить с императором функцией тоже. Может быть, поэтому покойный Первый министр Энигор так ни разу и не переступил порога государевых внутренних комнат. Да и вообще, дружить это - труд. Порой, весьма обременительный и непростой.
  
   Утром Дин поднялся в решительном настроении идти принимать доклад. Чиновники каждый раз преданно собирались и ждали рассвета в приемной зале. В канцеляриях накопились стопки указов и прошений на прочтение, утверждение и подпись, толстые, как старые списки кодекса "Иктадор". Ночью слуги тайком вернули Дину его одежду с новыми надушенными кисточками на углах воротника и принесли придворную маску белой рыси для официальных церемоний. Забыли оставить только расческу. И исчезли, невидимые, неслышимые и недосягаемые, как привидения. Дин вчера осваивал пространство своей роскошной ванной комнаты, потому что государь заснул, и света в покоях так никто и не зажег. Ванная была единственным независимым в этом отношении местом. Там все происходило само по себе. Сам загорался свет в матовых, похожих на перья лепестках светильников, сама лилась вода, если к кранам поднести руку, сами согревались в шкафу полотенца. Вечером Дин расплел и выполоскал свои волосы, и за ночь они почти высохли. Теперь он был лохмат, как черт, который под землей чеснок ест, и толку, что с надушенным воротником, если почти до полу висят нечесаные космы?.. А посредством чего здесь вызываются на помощь слуги, Дин пока не нашел.
  
   Он выглянул прежде, чем выйти. Зеркальные лампы горели по всей центральной комнате; на улице еще было темно, и за открытой дверью балкона робко пробовала голосок какая-то заспанная пташка. Навстречу Дину из зеленой спальни почти сразу же появился государь с чайной чашкой в руке. Он был полностью одет, в туфлях и с аккуратно собранными под гребень и за вышитый пояс волосами. Дин посмотрел на государя, а государь на Дина, погрозил Дину пальцем и прижал ладонь к губам.
  
   Дин поклонился. Государь слегка кивнул, поставил чашку на сервировочный столик и вернулся в зеленую спальню. Там тоже горел свет. По глазам Аджаннара Дин догадался, что не так все плохо, как ожидалось.
  
   Дин изменил направление движения, подошел к каминной полке, прислонился возле нее к стене и стал подслушивать. Впрочем, слышно было только голос государя.
  
   "Не надо... Нет... Я... Ты сам ничего не будешь делать... Да, я... Меня уже стыдиться незачем... У тебя температура тридцать семь и семь, давление на нуле, гемоглобин почти на нуле. Что ты хочешь сам? Что ты сможешь сделать? Ничего... Все-все-все, тихо. Тихо... Тихо... Все уже позади, не надо. Все хорошо... Бери меня за шею, я отнесу..."
  
   Щелчком закрылась дверь ванной. Государственный интерес Дина был удовлетворен, а из ванной все равно ничего не слышно. Дин вернулся на исходную траекторию и ушел требовать себе расческу.
  
  
  
   Глава 2
  
  
  
   Сделал Враг, может быть, все правильно. Просто он не должен был оказаться усталым добрым человеком с теплыми и грустными глазами. Он не должен был гладить Лалу лоб, брать его за руку. Он не должен был настолько хорошо знать о себе, что ни в чем не встретит отказа. И он не должен был вдруг смотреть на Лала так, будто это Лал его убивает, а не наоборот. Лал умел блокировать собственные болевые физические и моральные ощущения, но ровно до той минуты, пока кто-то не начинал его жалеть. От такого взгляда Лалу опять становилось плохо.
  
   Враг снова положил Лалу ладонь на лоб, разгладил собравшиеся там унылые и хмурые морщинки и сказал, что все, что было до сегодняшнего дня, им надо забыть. Вдвоем. Лал знал, что он прав. Такие удивительные люди, как его Враг, всегда бывают правы.
  
   Они молчали, пока Лал не спросил его, о чем он думает. Вместо ответа Враг дотронулся пальцами до браслета-переводчика, который надет был у Лала на запястье. И Лал услышал музыку, очень красивую, очень необычную, очень глубокую и очень совпадающую с его, Лала, внутренним состоянием. Лал посмотрел Врагу в глаза и понял, что это и есть его мысли. Он умеет думать так. Враг невесело улыбнулся, а Лал вернулся в другое и обновленное, но, все-таки, собственное "я". Музыка царапала душу и, вместе с тем, давала надежду и силы держаться. Это не было бессмысленное и пустое сочувствие. Из взгляда Врага ушла унизительная для Лала жалость. Враг у Лала был очень сильным и достойным. Проиграть такому не стыдно. Лал понял, что уже не считает его получеловеком. Он вообще больше никого не считает людьми или нелюдью. Ему было хорошо и плохо одновременно. Его Враг твердо держал его за руку и разрешал слышать свои мысли. Он сбрасывал Лала в пропасть, и поднимал его с самого дна самой страшной могилы. Он вырвал Лала из жизни и отобрал у смерти. Отнял сердце и отдал взамен свое. И все это он предлагал забыть. Как будто ничего этого не было. Не было, и все. Лал приближался к нему медленно. По миллиметру. Двигаться было трудно, но он полз навстречу, как умел. Прошлое действительно не имело значения. Да, Лал хотел бы забыть все на свете, лишь бы этот человек не отказался от своих слов. От обещания подхватить и удержать, если Лал начнет падать.
  
   - Я столько лет тебя ждал, - сказал Враг. - Я удержу.
  
   И когда он обнял Лала, Лал закрыл глаза и перестал дышать от ощущения, похожего на отчаяние. Только это было не отчаяние, а итог. Итог всего того многого, что надо забыть. Лал был умница. Из последних сил, но он дополз.
  
   Вот только смысла в том было ноль. Лал не обладал способностью забывать. Как бы ему ни хотелось. Как бы он ни старался. И думать музыку, чтобы забить ею пережитое и по-другому настроить себя, способности тоже не было. У него не получалось совмещать несовместимое. Любить и ненавидеть сразу он не мог. Ненавидеть и любить - тоже. Таким уж уродом он появился на свет. Он отдал припасенную с внутренней стороны щеки закапсулированную иглу с мгновенным ядом, который они должны были разделить на двоих. Положил Врагу в ладонь и сказал, что дарит.
  
  
   * * *
  
   Ближе к обеду Дину, сидевшему с бумагами в своем кабинете на канцелярском этаже центрального корпуса, принесли записку от государя. "Куда пропал? Все брось и иди обратно", - было написано там. Все бросить было никак невозможно. Дин сгреб наиболее примечательные документы в отдельную папку, завязал в замшевый мешочек государственные печати, и поплелся обратно во внутренние покои. Секретарям, смотревшим вопросительно, ничего разъяснять не стал.
  
   Господин Фай Ли в это утро никого не беспокоил. Очевидно, он был "послан" государем так далеко и крепко, что забыл дорогу из правого флигеля в левый. И это хорошо, потому что Дин не знал пока, простит государь тайского посланника за недогляд за подчиненными, или не простит. Указаний еще не поступало.
  
   Обедать, вероятно, предстояло с государем. Дин притерпелся уже и к скобкам, и к присоскам на руке, и даже веревочка с узелком, торчащая из-под нижних ребер почти перестала его тревожить. На веревочке каким-то образом прикреплялись капсулы с лекарством, которые постепенно таяли, и потом, когда они все растворятся, веревочку можно будет вытянуть. Дин даже к перспективе вытягивания из него веревочки почти привык. Не хотелось ему одного - мешаться. Он ушел потому, что не хотел быть навязчивым.
  
   Утром, когда он вышел из покоев в поисках слуг, помимо телохранителей на входном посту он встретил кира Улара; в Ман Мираре тот был начальником охраны резиденции, и, в принципе, псом довольно верным. По крайней мере в смуте недавних дней он государя не предал. Улар спал сидя, поставив локти на откидной столик. Изнутри наружу Дин прошел незамеченным. На пути назад Улар поджидал его возле золоченой двери и поставил Дину руку поперек дороги. Немая то ли рабыня, то ли служанка Ката, жестами обещавшая Дину расчесать и заплести ему волосы, от неожиданности стукнулась Дину в спину.
  
   С Уларом Дин знаком был с детства. Они учились в Каменных Пристанях с разницей в два года. Дин закончил лицей раньше, но в императорскую резиденцию попал много позднее.
  
   - Господин Первый министр, - далеко не самым смиренным тоном обратился к Дину начальник охраны. - Доложите государю, что я прошу позволения войти.
  
   - Не могу, кир Улар.
  
   - Почему?
  
   - Я вам не секретарь, и государь сейчас занят.
  
   - Что вы все там делаете молчком три дня?
  
   - Даже если бы мы там пили мертвецки, то кому какое дело?
  
   - Господин Первый министр, я говорю серьезно.
  
   - И я говорю серьезно. Улар, не надо меня злить. Еще и с утра. Я к государю в спальню стучаться не намерен.
  
   - У меня важный доклад.
  
   - Что за глупая настойчивость? Там дама. Или ты думаешь, я здесь затем, чтоб им свечку держать? Государь тебя сейчас не примет. Хочешь - говори со мной. Не хочешь говорить со мной - жди.
  
   Улар поджал тонкие брезгливые губы. Киру Улару очень не нравилось то, что Дин попал в ближайшие доверенные лица к государю. Дин хотел спросить: "Ты ревнуешь, что ли?" - но Ката подлезла вперед Дина, отцепила руку начальника охраны с резного наличника и открыла Первому министру дверь. Улар сунул им вслед голову, ни ничего полезного для себя не увидел и не узнал. Он тоже приходил на разведку. Будь дело действительно важным, он поговорил бы и с Дином.
  
   Дин догадывался, кто его подослал. Тот, кто сейчас занимался государственными делами в Царском Городе. Арданский генерал-губернатор, кир Хагиннор Джел.
  
   И, как оказалось позже, Дин угадал.
  
   Папку с документами государь у Дина вынул из-под локтя, бегло просмотрел несколько листов, вернул, и сказал, что Дин почитает эту ерундень в спальне. Потом придержал Дина за локоть и сказал тихо: "Ты извини меня за сопли, ладно? Я лучше всех знаю, что не должен позволять себе... такого". Дин кивнул. Наконец-то он дождался от императора нормальных слов и нормального внешнего вида. С выражением лица тоже все было в пределах нормы. Легкая вертикальная морщинка на лбу и строгие глаза - в порядке вещей.
  
   К присоскам на руке снова подцепились трубочки. Дин, которому на этой привязи оставалась некоторая свобода движения, разложил бумаги на постели в несколько рядов - так, как привык работать, погрузился в чтение и сравнение текстов, время от времени припасенным в рукаве красным карандашом делая пометки на полях, и стараясь не глядеть в сторону капающей в прозрачных трубочках крови, которая там с чем-то смешивалась и черз что-то фильтровалась. Секретаря ему не хватало, но тут уж ничего не поделаешь. Превращать государевы покои еще и в канцелярию, помимо лазарета, который они сейчас из себя представляют, было бы откровенной наглостью.
  
   Меньше, чем через четверть стражи загремели золотые двери - сквозь них шел отнюдь не аккуратный неслышный Сафа, неся обед. Акустика в гостиной была превосходная, а спальня Дина то ли прикрыта неплотно, то ли нарочно устроена так, чтоб быть в курсе всех происходящих в сопредельном помещении событий.
  
   Дверь противоположной спальни открылась, закрылась, снова открылась и закрылась. Замки эти работали со щелчками, а по количеству шагов легко было определить, кто куда идет.
  
   - Будьте любезны, кир Хагиннор, туда больше не суйтесь, - послышался голос государя.
  
   Дин очень живо представил себе, как папаша ему сейчас нарежет. Плевать кир Хагиннор хотел, что государь это государь. За ушко и на солнышко - за ним это никогда не залежится. Тем более, что Таргский Жезл Власти на самом деле должен был бы принадлежать прежде отцу, и только потом сыну. Когда кир Хагиннор отказался от императорской власти в пользу кира Александра Джела, он знал, что делает. Знал он и сейчас.
  
   Открылись двери спальни Дина. Кир Хагиннор в мгновение оценил обстановку внутри и сомкнул створки. Дин не успел с ним поздороваться. Из центральной комнаты резко зазвучал недовольный голос арданского генерал-губернатора:
  
   - В Царском городе скромно и официально шепчутся, что государь, де, заболел, и господин Дин, де, заболел, опять, мол, с сердцем плохо. Я строчу в Царском Городе указы, подписываюсь под ними хвост знает кем, ставлю свою печать, надеясь, что это хотя бы в половину законно, беспокоюсь и жду, пока хоть кто из вас очухается. Жду зря. Время идет. Посланник Фай Ли пишет мне письма, что он заперт в правом флигеле, а в государевой спальне содержится некое кровожадное чудовище. Не то тигр-ножезуб из Известковых Пустот, не то бескрылая птица форорак, ужас Мертвой пустыни. А время идет. Я беспокоюсь. Спешу сюда. Приезжаю в Ман Мирар. И что я слышу? Здешняя дерзкая челядь с порога мне заявляет, что вы тут пьете. Третий день. Оба. Внутрь никого не пускаете. Я начинаю грызть остатки ногтей остатками зубов. Наконец, приставляю нож киру Улару к горлу, и он меня сюда впускает - только не смей его наказывать за то, что я его продал! Ну, сына булочника я знаю. Кровожадное чудовище это вряд ли он. А что насчет цыпочки, до изумления похожей на типа, от которого судьба нас счастливо избавила пятнадцать лет назад? Только у новой красавицы грудь побольше, да глаз поострее. Объяснитесь, государь Аджаннар!
  
   Дин замер, от избытка внимания приоткрыв рот. Кир Хагиннор, как всегда, был великолепен. Никто в Тарген Тау Тарсис не умел формулировать мысли так ярко, как он. Даже "сына булочника" Дин ему прощал, не задумываясь.
  
   - Господину Фай Ли я распоряжусь отрубить голову, - спокойно отвечал император. - А оправдываться я ни перед кем не обязан.
  
   - Сынок, - голос арданского генерал-губернатора вдруг совершенно изменился. - Тебе не везет с женщинами. Я понимаю, почему. Небесному Посланнику трудно найти бабу, которая его хотя бы чуть-чуть понимала. Я согласен, что у государыни Яати не самый лучший в мире характер, но то, что она плодит капризных рыжих девчонок вместо того, чтобы родить тебе настоящего, законного наследника, не только ее вина. Ну чем тебе, хотя бы, плоха госпожа Шер Шерилар? Она любит тебя, и, мне кажется, что даже понимает неплохо...
  
   - Зато я не люблю госпожу Шер Шерилар. И, кстати, во многом не понимаю.
  
   - А вот таких персон, как этот... эта... эти... значит, понимаешь и готов любить?
  
   - Они, по крайней мере, из одного со мной мира. Ничего не могу поделать, нас лепили в одной лабораторной колбе.
  
   - Ну да. Вот только расу Аваллона лепили как трудолюбивых, честных и добросовестных людей, готовых выполнять любую работу, лишь бы данная им жизнь не проходило бесполезно. Я в этом убедился, и, в силу этого, полностью тебе доверяю и на тебя полагаюсь. А для чего налепили этих полубаб?
  
   - Издеваешься? Чтоб позлить тебя их налепили.
  
   - Я серьезно. Я хочу знать, для чего они коптят небо. Какой в этом смысл?
  
   - Серьезно - они существуют, чтобы быстрее ассимилироваться с любой другой расой и в кратчайший срок создать вдвойне сильный народ. Они такие специально, чтобы нравиться всем. Со специфической регуляцией уровня нужных феромонов. У тебя, видимо, что-то с обонянием, если на тебя это не действует.
  
   Последовала пауза. Кир Хагиннор опять непредсказуемо изменил интонацию:
  
   - Деточка, мой разум идет впереди моего обоняния. И красивыми титьками меня тоже не заманишь. Любишь - люби. Только знаешь, жил когда-то в Ардане царь Асаана, которому всегда не везло на охоте. То олень в реку спрыгнет и уплывет, то гончие бегут не по тому следу, то лучшая лошадь в разгар погони захромает. И тогда царь велел собрать своих подданных, встал на холме, приказал им окружить лес и гнать на него всю дичь, которая там прячется. Дичи было так много - то слева, то справа, то сверху, что царь успевал только вертеть головой. Последним выскочил из-под куста тушканчик. И, так как он был последний, и царя больше никто не отвлекал, его-то Асаана и подстрелил. Вот так ему улыбнулась охотничья удача, и больше царь никогда не охотился, чтоб не портить успех разочарованиями. Это правдивая история.
  
   - Я рад за Асаану, - отвечал император. - Хоть что-то у него получилось.
  
   - Я тоже рад за тебя, сынок. Что-то действительно лучше, чем ничего. Одному быть нехорошо, я по себе знаю. Я даже согласен смириться и благословить. Но одно только скажу, чтоб не вышло потом, будто я тебя не предупреждал. Люби, но не торопись доверять. Слишком велика твоя ответственность. Думаю, историю с арданским адмиралом Римеридом ты помнишь. Он не заблуждался, считая свои силы и свою власть огромными. Он просто недооценил противника.
  
   - Я не арданский адмирал, - сказал государь. - Да и Лал не тушканчик. Взгляни, что он мне подарил.
  
   - Что это?
  
   - Моя жизнь. Моя смерть. Противоядия не существует.
  
   Кир Хагиннор ничего не ответил сыну на эти слова. Он поднялся, со скрипом сдвинув по паркету какую-то мебель и, сказав на прощание:
  
   - Давай-ка, заканчивай свое затворничество, - покинул внутренние покои.
  
  
   * * *
  
   На четвертый день пребывания фактически под арестом на втором этаже правого флигеля, Фай находился в состоянии, близком к панике. Однако, что такое настоящая паника, он узнал только к вечеру, когда Дя Фэй, хотя и со сломанной челюстью, но все же сознался, что офицеры на Бо позволили себе с Лалом кое-что лишнее. Сам Дя в дезинфекционную камеру, предназначенную, чтобы пресечь бенеруфским песчаным блохам путь на Та Билан, опоздал, и к безобразию руку приложить не успел. Но, будто бы с Лалом с Бенеруфа прилетела парочка верхних, номинально находящихся сейчас под командованием Фая, а на деле преданных полковнику Лаллему. Они намеревались сопровождать своего прежнего командира до конечного пункта, несмотря на объявленные всем условия: Лал может быть только один и обязательно в наручниках. Эта троица верхних что-то такое сказала нижним, что во взвинченной обстановке с одной стороны и победной эйфории с другой, сошло за удачную провокацию, и нижним захотелось показать, кто теперь здесь командует, и где место бывшего командира верхних. Вроде бы, они Лала на глазах его бывших подчиненных избили.
  
   Перед отправкой на Та Билан Лал дал Фаю слово чести, что не станет препятствовать возвращению всей экспедиции на Тай. И только с этим условием Фай дал согласие на посещение государя. Лал поклялся, что передаст Доброму Хозяину личное обращение третьего лица, а потом с ним, Лалом, можно будет делать все, что Фаю хочется. Без ограничения на полет фантазии. Это было смелое заявление. Но решать должен был Фай, а не солдатня на Бо.
  
   Теперь получилось, что Фай не сдержал слова. На Нижнем Тай, в отличие от Верхнего, дисциплина слегка хромала. Последствия уже сказались - экспедиция "Золотого Дракона" разделена на четыре части. Все верхние на Бенеруфе; нижние частью на Бо, частью в Большом Улье; и он, Фай, с десятью нижними таю в императорской резиденции Ман Мирар. И сейчас им не хватает только междоусобной свары в лучших традициях феодального княжества. Но, кажется, все к тому идет.
  
   Теоретически Фай мог бы применить силу и освободить себя сам. В принципе, выйти отсюда он был волен. Только похоже было, что он сильно озлил против себя государя, без помощи которого ни генераторы атмосферы на умирающую родную планету с Бенеруфа не перебросить, ни про Медленный Свет не узнать. Каждый день промедления ложился на плечи Фая тяжким грузом. Но выбора не было, приходилось ждать.
  
   Согласно сведениям Хранителей из мира Тай, именно здесь, в системе Бенеруфа - Та Билана, было две тысячи лет назад скрыто самое страшное оружие из созданных Корпорацией Научно-Технического Развития - Медленный Свет, из-за которого погибли тысячи обитаемых миров. Либо здесь хранились точные координаты места, где его искать. Но по возможностям и подготовке того Хранителя, которого Фай встретил здесь, нетрудно было догадаться, что никуда отсюда на поиски лететь не нужно. Аджаннар не говорил напрямую, что и где он прячет. Фай и без того чувствовал, что цель совсем рядом. Он был готов уже протянуть руку и прикоснуться к ней. И теперь - такая глупость...
  
   Лал сам сложил с себя полномочия командующего экспедицией. Задачи экспедиции верхних таю и нижних таю по прибытии на Бенеруф кардинально разошлись. Оказалось, что верхние и не собирались доставлять генераторы атмосферы на умирающую планету Тай. Их устраивал Бенеруф, на котором, запустив древние машины, уже через пол столетия можно было бы получить сносную атмосферу. И кто знает, чем обернулась бы для семисот нижних таю, выселенных на соседнюю планету, удачная реализация замысла верхних. Что было бы, не объявись в этой солнечной системе Хозяин...
  
   Из верхних Лала если не все любили, то уважали все, и ни словом, ни взглядом не сомневались в его праве на командование. И ведь он успешно справился со своей задачей. Он вообще был уверен в себе, умен и профессионален, что является эквивалентом везения. Беда всего предприятия, вину за неудачу которого Лал принял на себя, заключалась в отсутствии у верхних каких-либо иных сведений о системе, в которую они летят, кроме чисто физических параметров. Таким образом, отправляя всех нижних таю на соседнюю планету, чтобы они не мешали осуществлять действия вне заявленной программы, несогласованные с Нижним Тай, Лал допустил просчет и позволил Фаю переиграть себя. Будучи сам Хранителем, Фай нашел одного из или даже единственного Хранителя на Та Билане. На безжизненном Бенеруфе, где кроме песчаных блох нет других сколько-нибудь заметных обитателей, заключать союзы было не с кем. В результате силы оказались неравны. Планета-крепость против горстки оторванных от собственного мира верхних, располагающих только тем, что привезли с собой. База Корпорации, хранящая непостижимые умом тайны и технологии самой развитой в галактическом рукаве цивилизации против дошедших до некоторых технических успехов своим умом таю, которые и сами-то были созданы в генетических лабораториях Корпорации и проданы Колониальному Управлению для заселения мира Тай. Всемогущий хозяин планеты, мыслью управляющий сотней боевых спутников - против Лала, чужого в чужом краю. До размолвки Добрый Хозяин сказал Фаю, что сканировал технический потенциал орбитальных баз Верхнего Тай, и, если бы дело дошло до открытого конфликта, против него верхние продержались бы секунд десять. Причин не верить в это у Фая не было. В короткое мгновение, когда направлявшиеся к Бенеруфу орбитальные базы вывалились из подготовленного для них Лалом перехода и неожиданно провалились в следующий переход, устроенный Добрым Хозяином и ведущий неизвестно куда, Фай получил все, что желал, и очень собой гордился.
  
   Но с момента появления на Та Билане Лала дела пошли чем дальше, тем хуже. Когда Фай выменял десятиминутный разговор Доброго Хозяина с Лалом на рудничное оборудование, это выглядело очень выгодной сделкой. Потом оказалось, что у Лала есть письмо, а самого Лала перед разговором избили. В результате рудничного оборудования Фай не получил. Дин тоже оказался предателем. Стоили ему зайти повидаться с Лалом в государевы покои, как он стал смотреть на Фая, словно на пустое место, а ведь сам ему под рубашку только что заглядывал. Потом Дин, как и государь, ушел туда, где находится Лал, и канул там, словно под воду. А в правом флигеле выставили охрану с приказом с этажа на этаж и между корпусами никому не перемещаться. Фай обязан был узнать, что творится сейчас на Бо и на Бенеруфе. После того, как Дя поделился скудной информацией об инциденте на островной базе, необходимость срочно связаться, а, еще лучше, посетить Бо возросла стократно. Фай решил ждать еще двенадцать часов, а потом прорываться отсюда пусть даже вопреки государю. Душа у него была очень неспокойна. Он перестал есть и спать, и даже ругаться с Маленьким Ли.
  
   В таком положении его застала новость о том, что к нему идет государев отец, арданский генерал-губернатор кир Хагиннор Джел. Человек, у которого Фай купил для своих таю остров Бо. Чтобы случайно не повторилась история с Дином, Фай защелкнул на форме все застежки, пригладил всклокоченные за беспокойный день волосы и внимательно посмотрел на себя в большое каминное зеркало. Щеки осунулись, глаза сухо блестят, губы ярко-красные оттого, что он все время их кусает. На Та Билане Фай сильно похудел, и привезенная с Бенеруфа форма стала ему велика. Справлюсь, сказал своему отражению Фай. Нечего рассчитывать на чью-то помощь. На какой-то договор. Все буду делать сам. Как Лал. Умру, но сделаю, как нужно мне.
  
   Кира Хагиннора привел Маленький Ли. И, хитрец, сразу скользнул из гостиной залы в спальню - подслушивать.
  
   Фай, как это принято было при дворе, поклонился. Кир Хагиннор же, вместо того, чтоб ответить на поклон, как из вежливости и этикета следовало бы, остался стоять в центре залы, держась двумя руками за черную трость с золотой собачьей головой вместо набалдашника, но не опираясь на нее. В возрасте он был довольно значительном, тем не менее, держался очень прямо и двигался легко. К удивлению Фая он не был единобожцем и не растил волосы для погребального обряда. Седые волнистые пряди зачесаны были назад и длину имели не бОльшую, чем принято стричь волосы на Тай. По характерному оттенку седины Фай заметил, что раньше кир Хагиннор был медно-рыжим и внешне с сыном-государем сходства у него очень мало. Разве что повадка держать плечи и двигаться неожиданно и по хищному точно. И еще то, что на Фая они оба смотрят одинаково свысока, хотя роста с ним одного.
  
   - Ну, так что вы от меня ждете, господин посланник? - вместо приветствия спросил кир Хагиннор, надменно откинув голову.
  
   - Помощи, кир Хагиннор, - Фай старался держаться с достоинством.
  
   - Я уже однажды помог вам, уступив остров Бо.
  
   - Я хочу понять, почему государь забыл про то, что обещал мне, едва увидел полковника Лаллема.
  
   Кир Хагиннор вдруг невежливо фыркнул и надавил ладонями на трость.
  
   - Почему? Барану ясно, почему. Одно лицо.
  
   - Одно лицо... с кем?..
  
   Фай быстро вынул из кармана проектор с уже вложенным обломком письма. Персонаж из службы внешней разведки безмолвно застыл над столом.
  
   Кир Хагиннор насмешливо смотрел на Фая.
  
   - Единственная любовь всей жизни, - сказал он, даже не присматриваясь к изображению. - Прощайте, господин Фай Ли. Удачи вам в вашем безнадежном деле.
  
   Повернулся и ушел.
  
   Фай на десять секунд зажмурился. Он все, что угодно передумал за эти четыре дня. Перебрал все возможные и невозможные причины и следствия. Только не те, на которые ему только что открыл глаза старый ходжерец.
  
   Из спальни высунулась мордочка Ли.
  
   - Что? - вопросительно кивнул он.
  
   Фай не улыбнулся, а оскалился.
  
   - Господин Дин говорит: не мути водою, случится черпать. Он мудрый человек, хоть ты его и не любишь. Я делаю последнюю попытку уйти отсюда по-хорошему. Если нет - мы пропали.
  
  
   * * *
  
   После прохода по этажам правого флигеля кира Хагиннора Джела охрана испарилась. Фай беспрепятственно попал в приемную залу в государевой половине дворца и подал прошение об аудиенции. И у него, как ни странно, приняли. Дверь в кабинет государя была на пару сантиметров открыта, но перед нею неподвижно стоял гвардеец, и Фай с полчаса маялся, издали заглядывая в эту щелочку, словно собака в кувшин. За окнами уже начинало темнеть. Полосатые облака расчертили небо с севера на юг разными цветами от бело-желтого до красно-фиолетового. Раньше перед встречей с государем у Фая коленки не тряслись, и сердце, как у господина Дина, не ёкало. Фай хотел этой встречи, потому что ему нужна была определенность для дальнейших действий. Боялся сейчас Фай государя как человека, а не как всемогущего хозяина планеты.
  
   Наконец, из кабинета послышался легкий шорох. Фай вдохнул поглубже и медленно выдохнул. Гвардеец, скосив глаза на дверь, выбрал нужный момент и открыл ее перед Фаем.
  
   Государь неподвижно стоял у шелковой карты государства Тарген Тау Тарсис и смотрел на пол в двух метрах от себя. Едва переступив порог, Фай был поставлен в трудное положение: хоть кланяйся, хоть крутись, а в поле зрения императора не попадаешь.
  
   Прошла минута. Две. Один раз у государя на скулах выступили желваки. Но только раз. Это была секундная слабость, он ее подавил. Говорить первым по протоколу было не положено. Делай, Фай, что хочешь. Лучше всего - беги.
  
   Фай нарушил протокол. Терять ему было нечего.
  
   - Я не имею связи с Бо, - сказал он хрипло.
  
   Государь смерил его тяжелым взглядом и качнул головой вроде ответа: "Ну, надо же!"
  
   - Ко мне не допускают никого из Большого Улья, - продолжил Фай. - Все, что я знаю, рассказал мне лейтенант охраны, которому вы сломали челюсть. Это немного и через десятые руки.
  
   Государь молчал.
  
   - Мои люди совершили ошибку, - признал Фай и склонил голову.
  
   - Ошибку? - государь вздрогнул. В голосе его прозвучали возмущение и удивление: - Это у вас называется "ошибка"? Замечательно. В моей стране это зовется "преступление". И карается смертью через сечение кнутом.
  
   Фай напряженно всматривался в лицо государя.
  
   - Я не знаю... что они сделали. Я разберусь.
  
   - Поезжайте, господин Фай Ли. Поезжайте на Бо и узнайте, - проговорил государь, делая к Фаю несколько шагов. - И чтобы ни одного из вас завтра не осталось в Большом Улье. На Бо и на Бенеруфе делайте, что хотите, но чтобы я вас не видел и не слышал, пока вы не разберетесь между собой и со своими упырями!
  
   Фай попятился от угрозы, звучавшей в голосе государя.
  
   - А Нэль?..
  
   - Оставьте Нэля в покое. Он единственный из вас, кто здесь точно не при чем. Даю вам время до полудня, чтобы вывезти людей, найти и купить свободный фрахт и убраться из Столицы. И вот еще вам ваше имущество. Заберите.
  
   С этими словами государь вынул из рукава сверток, сделанный из белого платка, подошел к Фаю, взял его за запястья, высыпал на ладони битое стекло и сжал его руки в своих так, что Фай запрокинул голову и стиснул зубы, чтоб не закричать. На светлый ковер часто закапала кровь. Дверь во внутренние покои закрылась за государем с грохотом. Фай не мог разжать ладоней.
  
   В правом флигеле, когда сбежались все таю в Ман Мираре, и Маленький Ли, наконец, заставил бледного, как полотно, Фая выпустить из кулаков бутылочные осколки, Фая прорвало; он заорал, схватил окровавленной рукой бронзовую чернильницу с бюро и со всей силы запустил ее в фиолетово-золотые часы. Фейерверком разлетелись чернила и тонкие водяные колбы. Таю шарахнулись кто куда. На бледном шелке стены расплывалось черная мокрая клякса. Время из часов брызнуло в разные стороны, спасаясь бегством - все эти проклятые четыре дня, которые тупо капали у Фая перед глазами.
  
   Время вышло. Время истекло.
  
  
  
   Глава 3
  
  
   Остров Бо встретил Фая пылевой бурей. Крошечная верхушка погасшего вулкана на южной оконечности архипелага Ходжер, выкупленная у Патриарха островного Дома за двадцать восемь золотых слитков, была безжизненной и сухой. Ни деревьев, ни травы, только чахлый кустарник у дальних холмов. На месте брошенной обитателями лет двести назад деревни сейчас располагались ангары и кубы жилых блоков, между кладбищем и старинной береговой башней поместилось летное поле. На кургане за бывшей деревней висела сеть энергоустановки, а еще дальше виднелись антенны пункта космической связи. На Бо пыль почти всегда кружилась в воздухе. Откуда она здесь бралась, если вокруг океан, непонятно.
  
   Амфибия с Бо брала на борт двенадцать пассажиров и полтонны груза. Все остальные таю и имущество посольства из Большого Улья плыли на остров на остроносом хофрском паруснике. Фай был зол на Тарген Тау Тарсис в целом, и все его составляющие по отдельности, поэтому отказался иметь дело с таргскими, мемнорскими, арданскими и ходжерскими судами. Во фрахтовой конторе он заказал самый дорогой из возможных, но иностранный корабль - "Летящую" под командой капитана Глаара. Бумага с описанием площади и состава парусного вооружения, водоизмещения, валовой вместимости в регистровых единицах, осадки и скорости в морских лигах ничего Фаю не говорила. А вот запись в журнале рекордов, где "Летящая" все три года после спуска на воду занимала по скорости первую строчку, стала решающим фактором. Хотя в Порту фрахтовой агент с опаской, но и восторгом признался, что корабль Фай выбрал странный, что капитан Глаар отчаянный безумец, ставит максимум прямых парусов на грани переворота судна, тем самым выжимая из ветра бешеную, по здешним меркам, скорость, а когда идет круто к ветру, не меняет курс и не маневрирует галсами, а разворачивает реи почти вдоль борта, прижимая их к вантам. Фай только отмахнулся. Неважны детали, важен результат. Красавица "Летящая" не должна была подвести. Тридцать четыре паруса, три мачты, двадцать восемь человек команды; обещание затратить на путь от Порт-Таргена до Бо не более шести суток, вне зависимости от ветра или дойти за четверо при попутном, против прошлого, тяжкого, более чем двухнедельного путешествия на "Звезде морей" выглядели очень привлекательно. Капитан тоже Фаю понравился. Отправляясь в экспедицию на Бенеруф и на Та Билан, Фай мог бы считать себя таким же отчаянным безумцем. Фрахт был оплачен, груз и пассажиры разместились на борту. "Летящая" немедленно покинула гавань и, когда она легла на курс, Фай, наблюдавший за отплытием с дальнего мола, с удивлением обнаружил, что самого-то корабля он и не видит - одни сплошные паруса, вдруг распустившиеся надо водой, словно неведомый цветок. Ничего лучше придумать было нельзя.
  
   Сам Фай прибыл на Бо после полудня. Первое же, с ходу полученное впечатление об обстановке здесь у него возникло странное. Среди офицеров - будто эти люди глубоко поссорились между собой и не разговаривают друг с другом. Гражданские специалисты вели себя попроще: они одичали. Они ловили рыбу и добывали на отмели мидий и морскую крапиву. Раньше у таю был хороший театр. Кое-кто рисовал. Другие занимались музыкой. В свободное от работы и вахт время они развлекали друг друга весьма неплохо. Куда-то это все девалось.
  
   Прознав, что Бо теперь густо населен, обитатели соседних островов и проплывающие мимо купцы наладили сюда дорогу и развернули бойкую торговлю. В общем, на Бо творилось что попало. Еще хуже, чем у таю в Столице вскоре после переезда в город, когда в один прекрасный день половина посольства из Большого Улья разбежалась по Приречью, и кое-кто вернулся в Улей лишь под утро. Несмотря на жесткое ограничение небольшими размерами острова, таю почувствовали здесь небывалую свободу. Субординация соблюдалась плохо - видимо, из-за отсутствия рядом положительного примера верхних, а так же собственной верхушки командования; многие вопросы отчего-то решались совещательно, а, проще говоря, базарным образом. В журнале станции в графе "происшествия" записаны были две драки между собой, две с местными, шесть распавшихся семейных пар (за почти четыре года на "Золотом Драконе" и год на Бенеруфе не распалось ни одной), а так же побег на остров Круглый трех таю на целых две недели, откуда один вернулся беременным - от таю или получеловека, неизвестно, и наотрез отказался избавиться от будущего ребенка.
  
   Фай провел разъяснительную беседу с теми, кто жил с ним четверо суток в Ман Мираре, особенно тщательно - с Маленьким Ли. Насчет его поганого языка. Доносить до чьего-либо сведения, будто Фай рассорился с государем, и думать надо было не сметь.
  
   Но всю глубину происшедших здесь изменений Фай постиг только когда с докладом вызвал собственного начальника службы безопасности. Вечного соперника Лала, полковника Донга.
  
   С Донгом у Лала был изначальный конфликт, обусловленный тем, что двум котам в одном мешке улежаться невозможно. Начальник службы безопасности Нижнего Тай и начальник службы безопасности Верхнего Тай никогда ничего открыто не делили, но всегда и все делали в противовес друг другу. Все четыре года, что прошли на борту "Золотого Дракона", между ними существовало непримиримое противоречие и несогласие, и всегда не в пользу Донга. В тот год на Бенеруфе, когда Лал принял командование экспедицией у капитана "Дракона" Сеймура Сана, Донг вообще ходил в тоске и трауре. И сейчас он торжествовал победу. Спокойно и нагло. Он считал, что с Лалом покончено. Он был уверен, что полковник Лаллем мертв. Отчего полковник Донг был неприкрыто счастлив.
  
   Фай молча выслушал его соображения насчет того, как распорядиться оставшимся после Лала наследством, ничего не сказал, только быстро, чтоб не встали на дыбы другие островные таю, велел надеть на Донга наручники и подцепить его скобе откидного стола в командном пункте.
  
   Следующим номером доставили обретающихся на гауптвахте двух верхних, прибывших, в нарушение приказа, вместе с Лалом. Один был из охраны, и здорово побит. Другой - капитан оставшегося на орбите Бенеруфа корабля "Золотой Дракон", Сеймур Сан - почти нет. Слишком важная птица. И слишком полезная, чтоб попусту распускать ей по ветру перья. Его поберечь у кого-то ума хватило. Эти двое стояли против Фая плечом к плечу и откровенничать не торопились. Фай оглянулся на недобро сузившего глаза Донга и приказал отвести на гауптвахту его. И выставить пост охраны. Хоть охранять, вроде бы, и не от кого, замка на дверях более чем хватит. Два месяца - срок недостаточный, чтобы окончательно потерять все ориентиры и полностью распуститься, поэтому островные таю удивились, но приказание выполнили.
  
   Раздумывать у Фая времени не было. Выправлять ситуацию следовало быстро и решительно.
  
   Внешних освободили от наручников, и младший по званию тут же кинулся Фая душить. Его оттащили. Фай наорал на своих подчиненных. На верхних тоже наорал. Через четверть часа грубого внушения ему удалось пробить лютую ненависть, которую все они испытывали друг к другу, и донести мысль, что коллегиальная заслуга всех таю состоит не только в том, что они подставили Фая, но и в том, что они подставили сами себя. Всю экспедицию. Нравится им в такой ситуации быть вместе, или нет.
  
   - Ты знаешь, что они с ним сделали? - прошипел на его тираду капитан Сеймур. - Знаешь?
  
   У Сеймура Сана не хватало слева сверху одного зуба, и в углу рта запеклась кровь.
  
   - Что? - спросил Фай.
  
   И капитан Сеймур рассказал, что. И как. И сколько. И кто.
  
   По мере его рассказа волосы у Фая сначала начали шевелиться на затылке, а потом вовсе встали дыбом. Что же касается таю из островных, то присутствовавшие в командном пункте тихо расступались и отходили к стенам помещения, исчезая в тени.
  
   - Е..... вас .... в... . ..на . .... вместе с вашей е....ой службой безопасности, - тихо простонал до сегодняшнего дня неизменно корректный и выдержанный Фай, которого тоже испортила планета, и накрыл голову изрезанными руками.
  
   Вот это подарок они отправили государю Аджаннару на материк. Кто был виноват в том, что все погибло? Нет, не государь. И даже не Лал. Безумие какое-то. Что нашло на этих людей?.. Это действительно не была ошибка. Это было преступление. И против смертной казни за такие дела Фаю впервые в жизни нечего было возразить. Верхние казнили бы провинившихся, не раздумывая. Аджаннар, вероятно, тоже. Перед каким выбором стоит теперь Фай?..
  
   - Теперь мы сдохнем все на Бенеруфе к е..ням собачьим... - проговорил он.
  
   И добавил еще несколько фраз, от которых верхние недоуменно переглянулись, а нижние расползлись еще глубже по углам.
  
   Потом Фай взял себя в руки. Бросил заместителю Донга чистую пластину и корректор.
  
   - Всех, кто его насиловал, поименно, - прохрипел он побледневшему таю. - И чья это была идея.
  
   - Как Лал умер? - спросил Сеймур.
  
   Фай оглянулся на него, дернул щекой, но не произнес: "Лал жив", - вовремя одумался.
  
   - Никто из нас не видел, - отвечал он.
  
   Капитан Сеймур Сан в своем командире не сомневался.
  
   - Мы верим, что он ушел достойно, - кивнул верхний.
  
   Когда список из тринадцати имен во главе с Донгом был готов, Фай велел всем таю покинуть помещение и оставить его наедине с капитаном. Кое-кто пытался возразить. Фай снова гавкнул на них так, как научился в городе. Капитан Сеймур опять удивленно приподнял бровь.
  
   - Вам будет оказана медицинская помощь, - пообещал Фай.
  
   - На Бенеруфе, - твердо сказал капитан. - Я никому здесь не доверяю.
  
   - Я полечу на Бенеруф с вами, - сказал Фай.
  
   - Я бы на вашем месте не совался. Не боитесь, что с вами там сделают то же самое, что ваши сделали с Лалом здесь?
  
   Фай помолчал.
  
   - Лал не умер, - сказал он. - Его забрал Добрый Хозяин.
  
   Лицо Сеймура чуть посветлело.
  
   - Я знаю, что он должен был убить Хозяина, - оборвал его радость Фай. - Но он и этого не сделал.
  
   Фай показал три шва на ладонях и два десятка более мелких порезов.
  
   - Вот она, эта бутылка, - сказал он. - Погодите радоваться, Сеймур. Хозяин не различает верхних и нижних. В качестве кого Лал при нем, мне неизвестно. Хозяин... странный человек. В принципе, он дикарь. И планета эта дикая... - Фай поморщился, на секунду подумав, что таю ничем не лучше, и продолжил: - Подарить, продать, купить человека для него в порядке вещей. Он только убийством руки не пачкает, а на все остальное очень даже способен. Вы знаете о письме?
  
   - В некотором смысле, - уклонился от точного ответа капитан.
  
   - А о Добром Хозяине?
  
   - Мало.
  
   - Нужно сворачивать базу на Та Билане, - сказал Фай. - И как можно скорее убираться с Бенеруфа. Пока не стало хуже. Пока нас терпят. Первое предупреждение я уже получил. Вы с орбитальными базами тоже предупреждены. Продолжения лучше не ждать.
  
   - Я знаю про Медленный Свет, - не сразу, но все-таки, сказал Сеймур Сан. - Это где-то здесь.
  
   - Я тоже знаю про Медленный Свет. Однако наш выбор на сегодняшний день таков: либо угодить в западню Хозяина, как ваши орбитальные базы, самим пропасть и родному миру не помочь, либо быстренько забрать с Бенеруфа генераторы атмосферы, сколько и как сможем, и скорее лететь на Тай, чтобы запустить их там, дома, и сидеть, никуда больше не высовываясь.
  
   Капитан секунд на тридцать задумался. Он сказал:
  
   - Понимаете ли, командор Фай Ли, - а вы ведь теперь наш командор, не так ли? - я не говорю, что сомневаюсь лично в вас, или что вы мне откровенно лжете. Я сомневаюсь в том, что вы верно оцениваете ситуацию. Я не имею информации, чтобы проверить правильность вашей оценки. Вы можете ошибаться.
  
   - Давайте, Сеймур, без выканий и званий. Мне дорога моя жизнь. И жизнь моих детей, которых я оставил на Тай.
  
   - Мои дети пропали вместе с орбитальными базами, - пожал плечами капитан. - Мне-то что делать с сознанием этого? Что мне теперь мир Тай, населенный детьми нижних? Я лучше здесь издохну, но Лала найду и то, что ему не удалось сделать, сделаю сам.
  
   - Здесь говорят: не нужно раскачивать корабль в бурю. Не хотите думать о себе - о людях подумайте. Многие и многие погибнут, если вы не поведете "Золотой Дракон" обратно.
  
   - Многие уже погибли. Почти все, кто был дорог мне.
  
   - Орбитальные базы не уничтожены. Они переброшены к другой планете. К уже готовой для заселения, а не такой пустой и холодной, как Бенеруф.
  
   - Но проверить это никак. Верно? Так я не поверю, пока не увижу.
  
   Фай ладонями загладил волосы назад.
  
   - Сеймур, как мне убедить тебя не пороть горячку, а помочь мне? Нам всем тяжело. И тебе, и мне, и другим. И от того, что ты откажешься повиноваться, ни тебе, ни мне, ни другим легче не станет.
  
   - Найди Лала. Если он жив, я хочу, чтобы он сказал мне, что делать. Будет так, как скажет он. Это мое условие. Пусть он решит, возвращать мне вас домой, или взорвать "Золотой Дракон" вместе с собой и командой. Да, мы погорячились. Мы ничего не знали. Полковник Лаллем сказал, что вся вина на нем, и мы ему поверили. Потому что мы привыкли ему верить. Но все было не так. Он лучший из нас. Он самый достойный. Я никогда не прощу тем, кто так с ним поступил. Если он жив, найди его, Фай. Иначе тебе будет плохо. Всем вам, нижним, будет плохо. И нам, верхним, тоже. Ты заботишься о всеобщем благе? Вот и давай. Решай.
  
   - Заключить хотя бы перемирие мы можем? - спросил Фай. - Без взаимных обвинений и подозрений во лжи? Я попробую сделать то, о чем ты просишь. Не гарантирую результат, но постараюсь. Только не сегодня и не завтра. Ситуация очень сложная. Добрый Хозяин - человек. Он зол на таю, мы мешаем ему, и он требует, чтоб мы убирались из его системы. Дай хотя бы время, чтобы он успокоился.
  
   - Дам. Но учти, что бесконечно ждать я не намерен.
  
  
   * * *
  
  
   Днем Лал снял браслет-переводчик и забросил его подальше, на балкон. Полдня провел так. Благо остался один. Ничего не изменилось. Он все равно ждал, когда Враг вернется. Зависимость сформировалась изнутри, внешние факторы мало что значили и мало на что влияли. Лал это и так чувствовал, но подверг проверке. Пришлось подобрать переводчик и снова надеть на руку.
  
   Предыдущей ночью Лал решился и первый дотронулся до Врага. Провел рукой по его груди, чтобы послушать, есть ли сердце. Когда понял, что Враг не спит, руку отвел. Лал лежал поблизости от него, но не рядом. Под собственным золотистым шелковым одеялом, в пуховых подушках. Он изучал свою новую жизнь. Если кто-то ожидал, что его самолюбие не позволит ему пережить то, что он пережил, этот кто-то глубоко ошибся. В новой жизни многое было по-другому и многое происходило впервые.
  
   Лал впервые находился на планете, где не надо прятаться от внешних условий под землю или бежать на орбиту. Впервые спал на перине и в вышитых золотом подушках. Впервые его носили на руках. Впервые он жил иными интересами. Вернее, позволял себе иные интересы. Впервые его интересовали человеческие взаимоотношения за рамками приказов и повиновения. Впервые в жизни он любовался кем-то. Может быть, Лал не замечал раньше подобных людей вокруг себя. Может быть, они просто никогда ему не встречались. Полулюди вблизи не встречались точно, но они и были на Тай не такие. Враг не делал ни одного случайного или неверного движения, не говорил лишних слов. У него были темные внимательные глаза, черные волосы, длинные настолько, что, если бы он запрокинул голову, то мог бы на них наступить, ухоженные легкие пальцы, очень красивые четко очерченные губы и, наверное, хорошая улыбка. Только он не улыбался пока. Внешность и поведение были иные, совершенно не такие, как у таю. Поэтому-то Лал и не мог оторвать от него взгляд. Смотрел, смотрел, смотрел. Когда не видел - вспоминал то, что видел. В этом человеке все было не так, как Лал привык, и, при этом, все абсолютно гармонично. Все удивительно. То, что он такой сильный; поднять Лала одной рукой ему ничего не стоило. То, что он почти все время молчит, но понимает Лала без слов. То, что он думает музыку. И, самое странное, что он рядом. Что он не боится реальной угрозы, которую Лал, даже полумертвый, из себя представляет. То, что Лал не смог убить его, тоже было удивительно. Не смог убить какого-то получеловека. У которого теплые руки и добрые глаза. Не испугался, не растерялся, не замешкался, и сил хватило бы. Просто не смог. Отказался даже пробовать; и, если быть честным перед самим собой, вовсе не после того, как Враг вернул его с того света, а сразу, как увидел. Сначала убедил себя, будто хочет получше рассмотреть такую примечательную фигуру, как Добрый Хозяин, а потом...
  
   - Спи уже. Хватит меня разглядывать, - шепотом ответил Враг на мысли Лала. Читает он их, или угадывает, было неясно. - Ты мне доверяешь?
  
   Вопрос о доверии между ними не обсуждался. Вообще-то, сложно было не доверять человеку, для которого запретных мест на теле и табуированных тем для разговора не существует. Но об этой части их отношений Лал старался не вспоминать, и вообще об этом не думать. Бойся, стесняйся, красней, кутайся в одеяло, а выбора нет. Никто другой не поможет.
  
   - Почти, - признался Лал.
  
   - Тогда иди сюда. - Враг сам подвинулся, подсунул под подушки руку и повернул к себе Лала так, что голова того оказалась у него на плече. - Хочешь, я придумаю для тебя сон?
  
   - С музыкой?
  
   - Обязательно. Закрой глаза. - Взял Лала за запястье с браслетом, и они птицами полетели над водой.
  
  
   * * *
  
   Дин соскучился по дому. Во внутренних покоях, под дверью государевой спальни ему было тоскливо. Сумерки следующего, четвертого по счету дня собственного пребывания здесь, он просидел на атласном диване один. От последней порции лекарства кружилась голова. Документы, разложенные в две стопочки - подписанные и неподписанные - не радовали глаз чиновника. Весь вчерашний день его мучил вопрос. Сегодня с утра он этот вопрос государю задал. Сможет ли государь вылечить Дину сына. Государь спросил, какого рода недуг. Дин рассказал. Государь отвел глаза. Объяснил, что может исправлять физические недостатки. Но за душевные болезни не берется. Такая уж вещь душа: уйдет - не воротишь, заболеет - не поправишь. Дин, впрочем, и не питал особых иллюзий. Просто государь сегодня был такой, как всегда. Доклад принимал утром сам. Потом даже уехал на Гранитный остров со свитой, прихватив маску Справедливого Государя, до этого времени сиротливо висевшую в очень неподходящем для нее положении - зацепившись серебряной сеткой за шишечку на резной каминной полке. Государь себя заставил вернуться в прежнее состояние. А Дин - нет. Всего на четверть стражи он спустился в канцелярию, потом вернулся, лег, и день провел зря, о делах почти не думая, чем снискал похвалу. Государь сказал, что, наконец-то, Дин ведет себя разумно. Впрочем, сегодня это было Дину несложно.
  
   Дин прилежно болел. Ему на самом деле нездоровилось. Государь ему объяснил, что у него шалит давление, и надо отдыхать. Дин не знал, давление чего и на что, но отдыхать согласился. День он все равно растратил зря. Зато увидел того, кто в спальне. И, в какой-то мере, Дин испытал потрясение. Во-первых, это действительно была женщина, а не неопределенное существо из Большого Улья. Во-вторых, женщина очень красивая, с прекрасным лицом и тонкой фигурой. То, что с ней сделали на Бо, Дину как-то вдруг очень стало не по сердцу. Когда он служил в Первой Префектуре, вначале простым дознавателем, потом инспектором, ему приходилось расследовать разные дела. В том числе, такие, в деталях которых лучше было лишний раз не копаться. Сейчас Дин тоже постарался детали забыть; ему хотелось во всей этой истории лишь поддержать государя, не более того. Но увидел ее - и сразу вспомнил, насколько эта история получилась скверной.
  
   Он стоял на балконе, глядя сквозь витую решетку вниз, где садовник подрезал траву по краям дорожки. Женщина вышла, держась обеими руками за стену. Дин оглянулся на легкий шорох и встретился с ней глазами. Впечатление у него сложилось двойственное. Она ему понравилась и не понравилась одновременно. С одной стороны, поразительная красота, с другой - очень жесткий взгляд, оценивающий и недобрый. Сразу ясно стало, что ничего хорошего ни от жизни, ни от встречных-поперечных эта красавица отродясь не ждала. Кажется, в первые мгновения Дин смотрел на нее так же. Не зря ему еще заранее вспоминались сегодня профессиональные привычки, нажитые в Первой префектуре. Встретились, как на допросе, называется. Через два удара сердца Дин опомнился и быстро напустил на себя придворную вежливость. Она задала вопрос в два слова. Дин поклонился и сказал, что не понимает. Впрочем, догадался, что она ищет браслет. Учтиво поднял оброненную вещь и положил в руку новой государевой избраннице. А между делом подумал, что, если такая баба станет государыней, многое изменится. И не факт, что в лучшую сторону. Она коротко поблагодарила и ушла, все так же держась за стены, оконные рамы и мебель, к себе, в зеленую спальню. Дин проводил ее взглядом. Да, действительно. Живучие сразу не умирают. И, если человек жив, значит, не просто так, а нужно зачем-то. Интересно было бы только знать, зачем.
  
   Подозрения Дина оправдались в тот же день. Государь вернулся в Ман Мирар в конце второй дневной стражи.
  
   - Я даю развод государыне Яати, - сообщил он.
  
   - Ведь вы можете жениться, не разводясь с Первой государыней, - покачал головой Дин.
  
   - Могу. Но не буду.
  
   В этом есть резон, подумал Дин. Первая государыня, как и Первый министр, должна живой лечь в могилу покойного мужа. Особенно такая, какой станет эта. Ах, государь Аджаннар. Как же вас угораздило втюриться. Бесповоротно, словно рожей в лужу. Без памяти. Без рассуждения. Вы же государь. А она - жестокая стерва. И далеко не восемнадцати, насколько Дин успел заметить, лет. Она уже хорошо знает, чего в жизни хочет и как этого добиваются. Не зря господин Фай Ли ее до судорог боится. А вы здесь сопли вокруг нее размазываете. Жаль ее до безумия, никогда в жизни не плакал... Она-то отряхнется и пойдет себе дальше. С таких каменных все стекает, как песок с верблюжьего копыта. Вы бы себя пожалели и поберегли. А то и правда, никогда в жизни не плакали, а как начали, так остановиться не можете. Понесло по кочкам вскачь...
  
   Ничего этого вслух Дин, разумеется, не сказал. Государь в любом случае поступит, как ему угодно. Советы ему сейчас давать бессмысленно. Даже кир Хагиннор Джел признал, что с этим делом справиться не может, и отступился. Да и вероятность, что первое впечатление Дина обмануло, все-таки, есть. Что, в сущности, Дин о ней знает? Страхи господина Фай Ли? Что ему не понравилось? Только взгляд. Холодный. Спокойный. Пронизывающий. Будто человек видит тебя насквозь, а ты цепенеешь перед ним, как курица перед змеей-птицеедом. Ну так и что? Государь тоже любит так посмотреть на нерадивого чиновника. И Дин так смотреть умеет. Но только тогда, когда это необходимо. Не всегда и не на всех. Хотел бы Дин сыграть с ней в королевское войско. Впервые после того, как стал Первым министром, его потянуло за игральную доску. Не ради зарядки для ума, как прежде, а чтобы узнать, как на Бенеруфе дела со стратегией, тактикой и логикой. Если отлично - то трудновато государю придется...
  
   Потом принесли около ста пятидесяти документов по внутренней деятельности Государственного Совета, читать - не перечитать, и Дин от мрачных размышлений отвлекся.
  
  
   * * *
  
   Учителем в том, как следует наводить порядок среди подчиненных, Фаю был Первый министр Таргена. С виду вежливый и мягкий, в нужный момент Дин умел схватить провинившегося за шиворот и бросить носом в землю, чтоб тот внимательно послушал, что ему сей же момент нужно сделать, и что с ним будет, если он не сделает. Сейчас на Бо по-другому было нельзя. Ничего не получилось бы, начни Фай увещевать таю, как раньше. Он развесил всем по заслугам. У него было тринадцать арестованных, семьдесят семь человек с дисциплинарными взысканиями, один публично и звонко отхлестан по лицу, а остальные тут же начали ходить по струнке, скромно прятать взгляд и разговаривать полушепотом. Они все сразу друг с другом помирились, никто не вспоминал про старые обиды и собственный гонор. Сеймур Сан, отпущенный на волю, подышать свежим воздухом, наблюдал за процессом, с нескрываемым удивлением на лице. Лучше Фая выстроить и выровнять семьсот с лишним человек за какой-то час не сумел бы и он сам. Во взгляде его появилась некая толика уважения.
  
   Фай сам отвел верхних в медблок, персонал которого, в отличие от СБ, связистов, техников, экологов и прочих, сохранял некоторую адекватность восприятия и помощь оказал без вопросов и без претензий. Младшего по званию врачи оставили у себя. Сеймура Фай позвал вместе обедать. Рацион на Бо был кое-какой, уже на две трети адаптированный. С перепугу островные таю подали руководителю лучшее, что имели. Будь Фай на "Золотом Драконе", он отказался бы, желая быть наравне со всеми. После двух месяцев в Столице, Фай расценил такое отношение к себе, как должное. Сеймур Сан все еще нервничал. Рассматривая жареную рыбу с овощами в брюхе, он долго сомневался, можно ли ее есть, и, если да, то как. Фай тер ладонью лоб. Нужно было как-то начинать разговор. Капитан облегчил ему задачу. Он спросил прямо:
  
   - Спирт есть?
  
   Фай достал из сейфа личную заначку - бутылочку с диамирской виноградной водкой, лучшей, какую можно было найти в Столице. Выплеснул из посуды чай и налил чашки до половины - себе и ему. Они выпили, глядя друг другу в глаза.
  
   - Хочу напиться, - сообщил Сеймур, - покуда никто из наших не видит. Хорошее пойло. Налей еще.
  
   Фай налил.
  
   - Мне нужна твоя помощь, - сказал он Сеймуру после третьей чашки. - Я не могу вернуться на Бенеруф и обругать тех верхних, которые меня не послушают. Ты - можешь.
  
   - Э, нет. Расскажи мне все с начала: что с Лалом?
  
   - Я сам в ужасе от того, что с Лалом, - пожал плечами Фай. - Не знаю, что рассказывать. Мне же никто ничего не говорил, кроме тебя. Все в тихую делалось. А Лал... Он даже вида не показал. Да я бы и не поверил тогда... Думаешь, я сам не понимаю, какое это сумасшествие?.. Понимаю, Сеймур. Слишком хорошо понимаю.
  
   - Кто тебе руки разрезал?
  
   - Добрый Хозяин.
  
   - Поделом тебе. Меньше надо быть в ужасе и больше всех держать под колпаком. Что ты хочешь, чтоб я сделал? Кроме того, чтобы обругать всех и вернуть корабль обратно на Тай?
  
   - Пока ничего не говори про Лала верхним. Ты помнишь, на каких условиях он улетал с Бенеруфа?
  
   - Ну... понятно было, что человек ищет смерти. Желательно, не в одиночку. Я не расслышал, каким образом твой Добрый Хозяин в нем заинтересован? Ему что от нас надо?
  
   - Ничего. Чтоб отвязались.
  
   - Тогда зачем ему Лал?
  
   - Ты видел письмо?
  
   - Предположим. И, тем не менее. Лал - носитель полной информации о нас самих и обо всем, что есть у нас.
  
   - Умоляю, Сеймур. Хозяин занят здесь настолько, что мы ему нужны, как зуб в носу. Отставь свою паранойю, будто он хочет узнать твои секреты. Во-первых, он и так все знает.
  
   - А во-вторых?
  
   - Хватит одного во-первых. Он не дал Лалу умереть. Вспомни, как они переругались перед переброской орбитальных баз. С его стороны это уже громадная любезность. И не смотри на меня так. Мы квиты. Вы хотели обмануть нас, мы хотели наказать вас. И весь этот пузырь лопнул. И вы, и мы оказались в ловушке, в которую сами себя загнали. Один мой знакомый получеловек с материка говорит: когда копаешь другому яму, на всякий случай рой ее по своему росту. Я бы тоже хотел воспользоваться возможностями обеих планет по максимуму. С Бенеруфа забрать генераторы атмосферы, не один и не два, как мы сумеем сами, а все. Здесь поглядеть на Медленный Свет и, может быть, на что-нибудь еще. Только кто нам это позволит сделать, Сеймур? Мы здесь непрошеные гости. Питаемся подачками. А Медленный Свет и Бенеруф - чужое имущество. Но неужели мы летели сюда зря? Неужели ты опустишь руки после того, как тебя постигла первая неудача? Ты офицер, ты всю жизнь выполнял приказы. Теперь над тобой командовать некому. Ты отвечаешь за жизни людей. Ты главный. И ты хочешь взорвать корабль вместе с командой? Это идиотизм, Сеймур. Это трусость. Я понимаю, что в состоянии депрессии трудно классифицировать собственные побуждения, и любые поступки кажутся равнозначными. Но для того, чтобы совершить самоубийство, смелость и чувство офицерского долга не нужны. Нужно только состояние аффекта. Пойми, наконец, что ты в первую очередь человек. И тебе должно быть стыдно. Так, как стыдно сегодня мне за все, что между всеми нами до сегодняшнего дня происходило.
  
   Сеймур подставил пустую чашку.
  
   - Они молодцы, что назначили командором тебя, - сказал он. - Ты умеешь надавить на больное место.
  
   - А разве я не прав? По сути, Сеймур, где нам искать других виноватых? Только ты и я. И Вселенная, энтропия в которой всегда растет. Мир хаоса, в котором на протяжении развития происходит лишь потеря информации. И мы никогда не скажем, какая информация находится за горизонтом видимости. Вселенная - она большая. И только из-за этого вы сами отправили своего командира на смерть, а теперь вот закатываете мне истерику с угрозой массового самоубийства?..
  
   - Ну, кто же знал?..
  
   - Я знал. Я. И ты знал. Или ты скажешь, что тебе неизвестно, будто весь мир - бардак? Все просто, Сеймур. Мир вышел из хаоса и в хаос вернётся. Во всех процессах заложено состояние неустойчивости. Неустойчивость привела к образованию связанных структур. Неустойчивость формирует из хаоса сложные системы, регулирует их и приводит в равновесие. И она же рушит их обратно в хаос. Идеальный порядок с идеальной логикой событий никогда не наступит. Не надо пытаться установить порядок там, где его не может быть. Не надо уничтожать степени свободы. Мы балансируем на грани хаоса и должны спокойно к этому относиться. И получать удовольствие от неожиданных флюктуаций... А не уходить по одному к Доброму Хозяину в поисках смерти из-за разочарования в подлой действительности.
  
   - Если следовать твоим посылкам, то все еще хуже, чем казалось мне. Мы с тобой находимся в общем процессе, Фай. Если я глупо выгляжу, то и ты со всей твоей умностью и лекциями по упорядоченности информации тоже выглядишь сомнительно.
  
   - Что ты, Сеймур. С какой умностью? Я поверхностная и лукавая особа. Легкомысленная, тщеславная, амбициозная. Когда я говорю перед нижними таю: "Таково мое решение", - это чаще всего значит, что я не знаю, что вообще сказать и чем себя оправдывать. Но ты со своей догмой о непогрешимости военного командования Верхнего Мира, действительно, ничем не лучше. Догма вообще страшная вещь. Ты изучаешь систему, врастаешь в нее и думаешь, будто она тебя возвышает. А на самом-то деле ты щенок, который плохо разбирается в жизни. Скажи, тебе страшно было, когда ты выводил "Золотой Дракон" на курс к Бенеруфу?
  
   - Меня никто не спрашивал страшно мне или не страшно. Мне просто сказали, что нужно сделать, и я сделал.
  
   - А мне знаешь, отчего было страшно? Оттого, что экспедицию ведет человек, неуверенный в себе. Подчиненный внешнему командованию. Без понимания, зачем он делает то, что ему велят. Нужно, прежде всего, знать себе цену, Сеймур. И не ставить перед собой цели, которые повергают тебя в состояние неуспеха. Адекватность уровня притязаний - вот что нужно тебе изнутри выстраивать. Не позволяй ситуации овладеть собой. Какой ты свою жизнь видишь - такой ты ее и получаешь. Если неудача для тебя поражение, значит, ты пуглив и слаб. Ты плачешь, что ли?..
  
   - Нет, - качнул головой Сеймур. Глаза у него странно блестели.
  
   - Ты не плачь, потому что я тогда тоже сразу начну плакать. Я эмоциональный человек. Я не признаю ваших запретов на жизнь воображения. Запретов говорить о чувствах - о любви, об агрессии. Я очень хочу быть человеком, которого ничего не волнует. А меня волнует все. Хоть мы и живем меж двух миров на уровне традиционного лицемерия. Ты обижаешься на меня, Сеймур?
  
   - Я не обижаюсь. Я делаю выводы.
  
   Фай протянул руку над столом и тыльной стороной ладони погладил Сеймура Сана по разбитой щеке. Он разлил остатки водки по чашкам, и говорил теперь вкрадчиво и тихо:
  
   - Человек часто забывает о том, что у него с миром общая судьба. Люди думают, что время иллюзорно, а события последовательны и непротиворечивы. В физике есть такое понятие - момент бифуркации. Это условие существования сложных систем, когда их структура изменяется резко и непредсказуемо. Упрощение, равномерность, тепловая смерть Вселенной - не единственный вариант развития. В течение событий легко вмешивается случай. Это называется точка бифуркации. Благодаря ей у каждого из нас однажды возникает выбор - возможность сделать свою жизнь чем-то большим, нежели путь от рождения к смерти... Сеймур, с таким грустным лицом, как ты сейчас сидишь, вообще нельзя жить. Улыбнись. Я тоже готовился к серьезной работе, а оказался в балагане. Но мы люди профессиональные, мы бытовых пристрастий иметь не должны. А все остальное, как в песне - фигня, мой генерал, все то, что не война. Пойдем, я тебе открою каюту. Тут много свободных.
  
   Фай привел капитана "Золотого Дракона" в спальный бокс Нэля, через стенку от собственного обиталища. Сеймур смотрел в круглый иллюминатор на ярко-синее небо, начинающее к вечеру обретать бездонную глубину. Выпили они поровну, но Фаю казалось, что сам он менее пьян. Он решил, что попросит сейчас заварить себе крепкого чая и через час придет в норму. И отправится давать распоряжения нижним таю дальше.
  
   - Когда на Тай будет такое же небо? - спросил его Сеймур, садясь на застеленную серым одеялом кровать. - Сколько придется ждать?
  
   - От двадцати до пятидесяти лет, - пожал плечами Фай. - Зависит от того, сколько генераторов возьмем с собой.
  
   - Плюс четыре года на обратный перелет. Мне почти сорок. Я не доживу.
  
   - Дети доживут.
  
   - Мои дети на орбитальных базах, - напомнил Сеймур.
  
   - Роди еще раз. Пока не поздно.
  
   Фай умолк, поняв, что сказал бестактность и глупость. Семейный партнер Сеймура Сана погиб год назад, почти сразу после высадки на Бенеруфе, да и вообще произносить вслух такие вещи права у Фая не было.
  
   - Извини, - сказал Фай.
  
   Вместо ответа Сеймур взял Фая за руку и потянул к себе. В маленьком боксе некуда было отступать. Фай сел рядом с ним.
  
   - Слушая тебя, понимаешь, что смысла у жизни все-таки нет, - проговорил Сеймур, расстегивая на себе китель. - Но он может быть назначен. В зависимости от допустимых нами степеней свободы... Я думал, ты тихоня, Фай. А ты стал совсем другим...
  
   За двенадцать лет семейной жизни Фай ни разу не изменял партнеру. И никогда не интересовался фактической верностью Маленького Ли. Даже когда они ссорились, по месяцу не разговаривали друг с другом и спали, отвернувшись. Одежда верхнего таю упала на пол. Фай облизнул сухие губы. Хоть Маленький Ли и был моложе Сеймура почти на десять лет, но сравнивать их было все равно, что сравнивать воробья и райскую птицу.
  
   - Ты не совсем правильно меня понял, - попробовал уклониться Фай.
  
   - Правильно, неправильно... Я давно один. Я не очень пьян и не то, чтобы изголодался. Мне просто год как не с кем поговорить. Некого обнять... Останься. Ты не пожалеешь...
  
   - А ты? Не пожалеешь?..
  
   Сеймур наконец-то улыбнулся, прикрыв пальцами выбитый зуб.
  
   Следующим утром, едва розовая рассветная дымка расплылась над восточным горизонтом, тот таю, что был беременным неизвестно от кого и бит за это Фаем по щекам на площади в центре поселка, и Маленький Ли вместе с ним сели в рыбачью лодочку, причалившую к пристани со свежим уловом, и сбежали с острова Бо.
  
  
  
   Глава 4
  
  
   Наконец-то скобки были сняты, присоски отлеплены, и даже мерзкая веревочка, из-за которой Дин переживал больше всего, извлечена на свет. Государь дал Дину с собой мешочек с "леденцами", объяснил, куда их прикладывать и где нажимать, чтобы лекарство вошло под кожу, и написал бумажку с домашним адресом своего собственного врача (зачем ему-то врач, не понял Дин, при таких возможностях), господина Эргора - на случай, если станет плохо ночью, или еще случится что.
  
   Вчера, на шестой и последний день своего пребывания во внутренних покоях, Дин сыграл с новой государыней в королевское войско. Он уже называл эту женщину государыней, потому что все было ясно без расспросов, объяснений и объявлений при дворе. Днем Дин расставил на доске простую игру "город", и на половину стражи ушел по делам. Когда вернулся - обнаружил на прежнем месте расстановку "войско". Это была не проба сил, а очевидное приглашение воевать всерьез. Дин пошумел немного в центральной комнате, она услышала, вышла, и они стали играть. По-таргски она не говорила, но, вроде бы, понимала, о чем речь. Дин для начала кинул хитрую приманку. Поддался и честно признался в том, что поддался. В поддавки она обыграла его мгновенно. Вторую игру, сыгранную по-настоящему, Дин, лучший мастер королевского войска в Столице, к ночи едва сумел свести вничью. И подумал, что Тарген погиб. Или вознесся. Но лучше бы ни того, ни другого с ним не происходило. Когда в государстве нет времени, а просто все идет своим чередом, это для государства предпочтительней всего. Потому, что времена преходчивы, и каждое "новое время", являясь под предлогом перемен, водит, словно ведьма в лесу, то по кругу, то в болото, и когда ты такой дорогой выйдешь к сказочному кладу, и выйдешь ли, написано в гадательных книгах, да гадателей в смутный день всех на собственных кишках перевешали за то, что те наобещали жуть и чуму.
  
   Государь был доволен, что его женщина развлекается. Вернувшись в середине вечерней стражи, к уже на половину сыгранной партии, он молча присел сбоку от доски и стал смотреть. Потом, когда понял, что игра идет всерьез, и ни один из противников не хочет делать поспешных ходов только из-за того, что на него смотрит император, ушел в спальню, умылся, переоделся, и вернулся снова. Неслышно юркнул внутрь покоев Сафа, зажег лампы, выставил еще один столик, накрыл ужин, которым никто не поинтересовался. Дин кожей чувствовал каменное спокойствие и надменную уверенность новой государыни. На мгновение поддался давлению ее взгляда, и зевнул офицера. Недоглядел, недосчитал, недомыслил. Да просто на доску надо было смотреть, а не ей в глаза. Хотел заметить, теплеет ли ее взгляд при появлении государя Аджаннара. Заметить ничего не заметил, зато едва не проиграл. Потом, когда партия закончилась взаимно невыгодной ситуацией, она вдруг позволила себе улыбнуться, и по-мужски прямо подала Дину руку. Дин пожал твердую и сильную ладонь над несколькими оставшимися в боевом строю фигурами. Государь обнял свою пассию за плечи, и они затворились в зеленой спальне.
  
   Оставшись в одиночестве, Дин глупо хихикнул над опустевшей доской. Уже лет восемь он не играл с другими людьми, поскольку ему неинтересно было всегда выигрывать. Неужели, наконец-то, в Столице у него появился достойный противник?..
  
  
   * * *
  
   Маленький Ли многому научился на Та Билане. Основной закон выживания здесь гласил: если хочешь что-то сделать, не рассусоливай. Делай сразу. Иначе или опоздаешь, или промахнешься. Он так и поступил. Товарища по бегству с Бо оставил на Круглом, поскольку у того там случилась неземная любовь, а сам, не обремененный лишними чувствами и ненавистью Фая к таргским кораблям, отбыл на Поворотный остров, где, обтекаемая широким рукавом Ланиньенского течения, находилась большая гавань с ремонтными доками. Там ему посчастливилось сразу сесть на нужный корабль, и он отправился ни много ни мало - на остров Джел, прямиком к Патриарху островного ходжерского Дома. Здесь Ли тоже успел вовремя. Кир Хагиннор Джел посещал собственное фамильное жилище не часто, застать его тут было большой удачей. У Маленького Ли был красивый почерк, его прошение об аудиенции выгодно отличалось от прочих, и чернильная пиявка, сидевшая на приеме бумаг в нижней канцелярии дворца, оценив поданную бумагу по достоинству, положила ее поверх других. Утром Ли прибыл, вечером был приглашен на ужин в числе еще пятисот или шестисот гостей. Места за столом были пронумерованы, Ли оказался почти в самом хвосте стола, в дальнем углу огромной залы, но под его тарелкой лежала записка с указанием, как через половину стражи пройти в кабинет кира Хагиннора и с вечерними паролями для внутренних галерей. Ли сжег записку над свечой и в назначенное время был в указанном месте.
  
   Кабинет кира Хагиннора Джела был стилизован под корабельную каюту. На стенах висели звездные и морские карты, на широком письменном столе стоял золоченый глобус.
  
   - Что ищете на этот раз в моих владениях, любезный господин Ли Фай? - ласково поинтересовался хозяин архипелага. - С каким вы поручением?
  
   - Я без поручения, сиятельный кир, - ответствовал Маленький Ли. - Я покинул остров Бо и не намерен туда возвращаться.
  
   Ли не был уверен, не ищут ли его и здесь в том числе. На путешествие он затратил шесть дней, и еще день пропал у него на всяческие ожидания - то нужного транспорта, то нужного человека, то аудиенции. За это время Фай мог успеть связаться с другими ходжерскими островами и учинить полицейскую облаву.
  
   - Так что же вы не отправились в Столицу?
  
   - Государь Аджаннар, тысячу лет его справедливому царствованию, велел всем таю удалиться из Столицы. Поэтому я решил нижайше просить вас, сиятельный кир, принять меня на службу, - Ли учтиво поклонился, взгляда, однако, не отводя.
  
   Кир Хагиннор вдруг рассмеялся, взял свою трость под локоть и обошел Маленького Ли кругом, а потом потрепал его ладонью по загривку, наклонил к себе и вроде как понюхал - или это Ли показалось?
  
   - Ну, ты лиса, - покачал головой он. - На службу, говоришь? А что ты умеешь, Маленький Ли?
  
   - Видеть. Слышать. Запоминать. Передавать, не перевирая. Фантазировать или не фантазировать. Говорить правду. Лгать. Не сожалеть. Делать вид. Ну, и много еще что. Психолингвистика и социолингвистика, как основная моя специальность, вряд ли вас заинтересуют с точки зрения пользы дела.
  
   - Ну, почему же. Глаза, уши и фантазия есть у всех. А вот умения их применить людям часто не хватает. Значит, ты шпион?
  
   - Да. Но после того, как государь Аджаннар закрыл проблему с орбитальными базами Верхнего Мира, целесообразность моей миссии резко устремилась к нулю. Мне нужна другая работа. Я хочу действовать. Быть дураком на посылках мне утомительно.
  
   - Ты моя прелесть... - кир Хагиннор все ходил и ходил кругами вокруг Ли, то в одну, то в другую сторону, и что его так веселило при этом Ли не очень понимал. - Ты чудо. Даже я тебя дураком на посылках считал, уж извини, дружочек. Конечно, я тебя возьму. Ты идеальный шпион. Не знаю, как в Верхнем мире, но мне ты очень пригодишься. В закрытую для женщины дверь ты войдешь как мужчина, в закрытую для мужчины - как женщина... Приехал ты правильно. Но я сначала проверю твои способности, если не возражаешь. И твою готовность быть преданным мне и только мне. Согласен ты?
  
   - Ничего не имею против, - пожал плечами Маленький Ли. - Сегодня мне нужно только новое имя и новые документы, чтобы меня не разыскали с Бо. И я в полном вашем распоряжении, кир Хагиннор.
  
  
   * * *
  
   Если бы не Сеймур, Фай нового витка событий, может быть, и не пережил бы. Капитан многое сделал за Фая. Он поговорил с нижними на очень понятном, ясном и ласковом языке о беспрекословном повиновении, о том, что, если хоть что-то подобное уже происшедшему повторится, они будут выгребать с острова Бо на Тай в весельной шлюпке, что им и так многое прощается и списывается со счетов только потому, что они нижние, что "всё и сразу" скотский лозунг, и никто никогда ничего согласно ему еще не получал, и, если они хотят поговорить с капитаном "Золотого Дракона" по-другому, то это произойдет либо уже на Нижнем Тай, либо никогда, а съездить по зубам он сам может любому, только подойди. Потом он приходил к Фаю и, мало-помалу, возвращал того к нормальному руководству экспедицией.
  
   - Ты ни в чем не виноват, - говорил он Фаю, присаживался в спальном боксе к его ногам и брал ладони Фая в свои. - Ли должен был поговорить с тобой. Ты объяснил бы ему, что это всего лишь политика, и я бы не обиделся. Я понял бы все правильно. А так поступать нехорошо, нечестно. Раз он уехал, значит, на то у него были причины. Ты знаешь, он сделал это не просто так, не с истерики. Он спокойно собрал необходимые вещи и ушел. Значит, повод он ждал давно, и не вини себя. Ты сам говоришь, что жизни у вас никакой в последнее время не было. Так должно было случиться, и так случилось. Нечего было вообще над тобой столько лет издеваться. Раз он так выбрал, я теперь буду с тобой. Я не соберу вещи и не уйду. Я тебя не предам, не оставлю, не променяю. Ты замечательный, ты прекрасный, изумительный человек. Я тебя люблю. Давай будем вместе.
  
   Тут он обычно начинал Фая целовать, и Фай во многом с ним соглашался. Фай удивлялся, до чего же ему, оказывается, не хватало в жизни обыкновенного человеческого тепла. Чтобы спать обнявшись, чтобы держаться за руки, чтобы желать друг другу доброй ночи и доброго утра. Разве мог Фай неделю назад хотя бы предположить, что найдет подобное счастье с верхним? Да никогда. А с Маленьким Ли действительно в последнее время отношения складывались очень неудачно. Тот всегда находил, на что обидеться, к чему придраться, и, сколько бы Фай ни терпел его капризы, лучше от этого не становилось. Сеймур - красивый, умный, спокойный и понимающий, идеальный во всем, каким и должен быть настоящий верхний таю - казался Фаю полной противоположностью. И совершенством. Фай во многом пересмотрел свое отношение к верхним. С Сеймуром было очень хорошо. Кроме всего, он был нужен. И наплевать, что он верхний. Нету теперь Верхнего мира и Нижнего. Сейчас Тай один единственный. Ли волен был бросить Фая. Но бросать мир Тай никому не было позволено.
  
   Фай даже не подумал искать беглецов и посылать на Круглый амфибию. Взрослые люди. Одумаются - сами вернутся.
  
   За три оставшихся до прибытия "Летящей" дня Сеймур почти привел Фая в состояние работоспособности и адекватной реакции на окружающее.
  
   Категорически не мог осознать Фай одного единственного: как он сам дошел до точки бифуркации в собственной судьбе таким образом, что не уловил предпосылок и не сделал вовремя выводов. В общем, Фай был бы счастлив, если б не был так несчастлив. Или наоборот, - сейчас пока сложно было разобрать. Он доверился Сеймуру больше, чем должен был открывать верхнему. Тот слушал внимательно, опять взял Фая за руку и ответил только: "Ли не был так прост, как тебе казалось. Когда ты успокоишься, я расскажу тебе подробнее". На этом они тему закрыли. Фаю надо было думать, что делать с арестованными. Увези он их на Бенеруф - и за их жизни никто не поручится, даже Сеймур. Там свои правила и свой закон. Верхних таю в экспедиции три тысячи триста человек, против семисот нижних. Еще, чего доброго, и тем, кто не виноват, достанется. Отпустить их - и сразу станет ясно, что Фай боится Донга, и что всем таю можно продолжать чудить и безобразничать в любом направлении. Глядишь, Фай сам окажется в дезинфекционной камере. Не надо этого. Держать их под замком долго - опасно. Однажды Донг найдет способ выбраться. Он уже искал пути наружу, переговариваясь с теми, кто его охранял. На счастье, люди были верные и достаточно Фаем напуганные. Первым делом они сообщили Фаю, а Сеймур, исполняя его обязанности, принял меры.
  
   Слегка придя в себя, Фай вспомнил, что оставил Дину спутниковый коммуникатор - еще давно, когда они вдвоем топили армию внутренних обитателей в темных водах Шоша. Утром искать Дина оказалось бесполезно. Днем Дин взял коммуникатор на втором вызове. Спутники не всегда располагались удобно, поэтому поговорить надо было успеть в четко заданный интервал времени. Фай коротко изложил проблему, выпустив имена. Дин сказал ему, чтоб Фай не шифровался, дело уже ему известно во всех деталях. Фая передернуло. Он попросил совета. Дин спросил, какие гарантии Фай предоставит на соблюдение таргских законов со своей стороны и со стороны других таю. Фай спросил, какие гарантии предоставит Дин на сохранение пленникам жизни. Дин сказал, что речь идет не о пленниках, а о преступниках. Но другого выхода, кроме как переговорить с государем, попросту нет. Фай помялся, но надо было соглашаться. "Летящая" уже показалась на горизонте.
  
   Дин сам вышел на связь через четыре часа, когда разгрузка трюмов шла полным ходом.
  
   - Невольничий рынок в Северном Икте, - сказал Первый министр без предисловий. - Самое милосердное, что можно подобрать. Сначала суд в Столице, но это быстро. Затем клеймо на спину, на корабль, и на продажу. Но, по крайней мере, будут жить. У хороших хозяев - даже неплохо.
  
   В центральных и северных провинциях торговли рабами не существовало. На островах тоже. Невольничьими рынками Диамира и Дартаикта Фай никогда не интересовался. Но нужно было делать шаг. Исправлять чужие грехи за счет собственной совести. Наверняка рынок лучше, чем казнь в Таргене или растерзание верхними на Бенеруфе.
  
   - Сегодня я отправляю их в Столицу, - решился он. - Я не палач и не судья. Коль скоро мы приняли подданство империи и обязались соблюдать ее законы, пусть будет так. Доверяюсь твоим словам. Пообещай мне, Дин, что они будут жить.
  
   - Я говорил с государем, - уверил Дин Фая. - Они будут жить. Он не станет вмешиваться в расследование. Если твои ребятки доедут до суда в полном порядке и признают свою вину - сможешь вернуться в Столицу. Может, он тебя и простит.
  
   - Дин... - Фай замялся. - Расскажи мне про Лала. Что с ним?
  
   - Не уверен, что уполномочен делать официальные заявления.
  
   - А все-таки... Мне это нужно знать. Я теперь зависим от этой информации. И от его благополучия.
  
   - Думаю, ваш полковник службы безопасности - наша новая государыня, и дело это уже решенное. Утешил?
  
   - А что сам без радости в голосе?
  
   - Кое в чем я тебя теперь понимаю.
  
   - Подожди-ка. А если таю в Столице своей вины не признают?
  
   - Пообещай им что-нибудь, чтоб признали. Кнута на Лобной площади, например. Каторги. Или отправь без переводчика. Сколько у тебя арестованных?
  
   - Тринадцать. Я, наверное, сам поеду за переводчика, - сказал Фай. - Путных переводчиков у меня не осталось.
  
   - Ну, приедешь - и поговорим, - закончил разговор Дин. - Я выпишу вам разрешение на тридцать пять человек. Большого Улья вам уже не дадут. Жить будете на Гранитном острове, в бывшем арданском посольстве. Там хорошие подвалы.
  
   Фай подумал немного. Дело ему, кажется, предстояло тяжелое. Но он решил рискнуть еще раз. Не то, чтобы он спешил перед государем оправдаться. Просто камень на душе лежал очень тяжелый. Еще он тайно надеялся встретить в Столице Маленького Ли и хотя бы попытаться поговорить с ним. Куда еще было Ли отправиться, кроме Столицы? Он и мест-то других здесь не знал.
  
   - Если хочешь встретиться с Лалом, едем со мной, - сказал Фай Сеймуру. Сейчас, с прибытием бывшего посольства обратно на Бо, Фаю было кого оставить следить за порядком вместо себя.
  
   Но капитан Глаар отказался брать новых пассажиров и плыть обратно в Столицу. У него был уже оплаченный фрахт на главном ходжерском острове Джел. Пришлось ждать лодок с Круглого, чтоб связаться со следующим островом, Поворотным, и через фрахтовую контору заказать там другой корабль. На этот раз уж точно таргский.
  
  
   * * *
  
   Когда господин Дин был выселен из внутренних покоев, государь подвел Лала к зеркальной стене в ванной комнате за бывшей спальней министра, поскольку других больших зеркал в покоях не было, и спросил:
  
   - Кто сказал тебе, что таю хорошо, а полулюди плохо? Кто сказал тебе, что ты создан для войны, а не для любви? Мне ничего не стоит разубедить тебя.
  
   - Хватит читать мои мысли, - отвечал ему Лал.
  
   - Хорошо, - государь снял с его запястья браслет-переводчик. - Тогда учись говорить по-таргски.
  
   Лал улыбнулся ему в зеркале. Они хорошо смотрелись рядом. Одного роста, оба черноволосые и темноглазые, оба с очень светлой, не привыкшей к солнечному свету кожей, оба с белой ровной улыбкой, и с одинаковыми именами - Александр Лаллем, Александр Джел. Улыбка у Лала получилась холодной. Такой улыбкой люди дают понять, что презирают слова и не верят в них. Государь сказал Лалу что-то еще. Повернул его к себе лицом и повторил. Теперь Лал его не понимал. Он пожал плечами.
  
   - Мне нравится твоя музыка, - сказал он.
  
   Теперь государь развел руками и показал Лалу браслет. Либо браслет и музыка, либо выбирай, очевидно, говорил он. Ну что ж, пусть будет тишина. Лалу совсем не хотелось зависимости. Он уже глотнул свежего воздуха на балконе, и, если правда все то, что рассказывают о жизни на настоящей планете убогие нижние братья, то здесь должно быть очень и очень неплохо. И провести счастливую жизнь за золотой клеткой балкона внутренних покоев Лала отчего-то не прельщало.
  
   Лал понемногу вставал в полный рост. Государь очень нравился ему. Это было что-то вроде помешательства, Лал надеялся, что временного. Когда он был рядом, Лал видел вот что: этого человека ему не переупрямить, не затмить, не задавить силой воли. Никогда. Бесполезно даже и пытаться. Там, изнутри добрых теплых глаз изредка вдруг проглядывало что-то жуткое. Безграничная власть. Единоличная власть, которая командованию Верхнего мира Тай даже и не снилась. Стоять за чьей-то спиной и находиться в чьей-то власти, увидев хоть краем глаза, что такое эта планета, Лал уже не хотел. Добрый-то Хозяин был добрый, да по-своему. Что такое счастье в его понимании, Лал тоже не знал. В разговорах на расстоянии он против государя вполне мог заедаться, спорить, отвечать, прикрываясь грубой солдатской маской. Но стоило тому подойти ближе, чем на метр, Лал умолкал и безотчетно позволял распоряжаться собой, как куклой. Даже без браслета. Влечение было неуправляемо и никуда не годилось. И если это продолжится, то зайдет так далеко, что точка возврата для Лала останется позади. Пять лет назад он дал себе обещание не заводить больше в сердце новых привязанностей. Потому, что это больно. Однажды он уже сдуру и по молодости любил, все очень плохо кончилось. Сколько можно начинать жизнь с начала? Вчера, сегодня. Этого достаточно. Сегодня - в последний раз. И все будет не так, как вчера. Не по воле обстоятельств. На этот раз Лал выберет, проверит и решит свою судьбу сам.
  
  
   * * *
  
   С севера, от армии, возглавляемой царевичем Ша, приходили только хорошие вести. У мальчика был талант полководца. Так, по крайней мере, утверждали сопровождавшие его в походе против захватчиков офицеры Военной Академии и государевы военные советники. Может, льстили, может быть, нет. По крайней мере, успехи Северная армия под его командованием делала значительные. Ша сумел соединить и восстановить разделенные противником таргские силы, и армия сейчас воевала в оба крыла, а не по отдельности, как раньше. Он отправил обратно в Столицу прибывшее оттуда пешее подкрепление, сказав, что городские мальчики ему в лесах и болотах не нужны. Как будто сам он мальчик лесной. Оставил при себе только чистопородных воинов - таргов из центральных и северных провинций. Те были заинтересованы в победе кровно и шкурно. У них были поместья на растоптанном саврами и внутренними обитателями таргском Севере. Здесь лежали их земли, жили или уже были убиты их родственники, сожжены их деревни, истреблены или переманены в стан мятежа их крестьяне и ремесленники. Северная армия всего в двадцать тысяч сабель, неполных двенадцать в Правом, восемь с половиной в Левом Крыле, успешно шла по пяткам отступающему, когда-то пятидесятитысячному войску царевича Галахара, ныне рассеявшемуся, наполовину потопшему во взбунтовавшемся Шоше, на пути туда разграбившему земли, по которым две декады спустя ему пришлось возвращаться. Вели имперскую армию два смелых мальчишки - восемнадцати и девятнадцати лет. Во главе Правого Крыла царевич Ша. Во главе Левого - новый хозяин Северной Агиллеи, кир Джуджелар Волк, который после возвращения из Столицы запрещал называть себя Волком. Бывало, что они взашей выгоняли умудренных возрастом военных советников из штабных шатров. Бывало, самолично вспарывали животы предателям и рубили головы шпионам. Но они не ссорились между собой. Люди говорили, будто они побратались кровью после первого же сражения на безымянном заболоченном лугу в верховьях Шоша, когда армия князя Внутренней Области еще не была измотана погоней и собиралась огрызнуться в полный голос.
  
   - Ты стенка на стенку с ребятами дрался когда-нибудь? - спросил один молодой полководец другого, когда они ночью стояли над картой местности.
  
   - Нет, - покачал головой царевич Ша.
  
   - Смотри. Вот здесь болото, здесь и здесь. Так они строятся... - разведка уже донесла им порядок построений в противном лагере, а военные советники помогли упорядочить полученные сведения, объяснив, как будет выглядеть фронт, согласно саврским военным традициям. - Здесь у них, по-видимому, резерв. Место неудачное - дорога на северо-восток между топями их единственный путь к отступлению...
  
   Место для битвы выбрали савры и князь Внутренней Области. Они же предложили принять бой. Выбирать было особенно негде, кругом леса и болота. Единственная встреченная на пути широкая, длинная и относительно сухая луговина меж трех топей и непроходимой стены леса, более или менее похожая на поле для сражения, но негодная по сути, выглядела лучше, чем была на самом деле. По краям ограниченная топкой черной жижей, она годилась для наступления конницы лишь по центру, а оба войска состояли преимущественно из легкой кавалерии. По левому краю этой луговины шла широкая и грязная дорога, по которой войско внутренних обитателей прошло в Тарген, и по которой оно сейчас уходило из Таргена.
  
   Сейчас внутренние обитатели встали лагерем на сухой подкове, на подъеме луга, болотами закрыв самим себе пути к отступлению. Может быть, сознательно, потому что князь подозревал, что его мокрое, едва спасшееся от наводнения войско может побежать перед лицом свежих и злых, только что прибывших по морю из центральных областей страны таргов. Оба войска были неполными. Треть внутренних обитателей уже успела отступить по грязной дороге. К таргам же прибыли не все подкрепления. Левое крыло было совершенно разукомплектовано и местные полководцы, привыкшие выстраивать боевой порядок по шаблону и линейке, находились в сильном недоумении, как им поступить, если их левый фланг, долженствующий противостоять лучшим и отборным частям савров, воюющих у внутреннего князя на правом, наполовину пуст. У противника было около двадцати тысяч воинов, из них только четыре тысячи пехоты и пятьсот наемных реннских стрелков. У таргов стрелков не было вовсе, а пехоты из тринадцати тысяч общей численности войска - всего около полутора тысяч.
  
   - Лошадей седлать, не дожидаясь зари, пока темно, - распорядился кир Джуджелар. - Сюда, на островок, пошлем в лодках человек сорок с факелами, пусть они распределят их ровно, зажгут и быстро уплывают. Это будет наша пехота, и пусть думают о ней, что хотят. Нельзя с самого начала дать понять, что нас почти вполовину меньше.
  
   - Но это нечестный ход, - попробовал встрять один из военных советников.
  
   - А убивать мою беременную тетку, по-вашему, был честный ход? - спокойно спросил кир Джуджелар.
  
   - Здесь плохая местность, нет ни одного холма, чтобы правильно расположить ставку, - посетовал другой военный советник.
  
   Кир Джуджелар только посмотрел на него удивленным взглядом. Какой в болоте, к бесам, холм? Какая ставка?..
  
   - Дорога для планомерного отступления у них есть. Здесь, между трясинами. Но она узка для панического бегства, - снова обратился он к царевичу и ткнул пальцем в карту. - Она у них ближе к правому флангу, и они постепенно уходят по ней все это время.
  
   - Князь Внутренней Области не держит при себе тех, кто не хочет сражаться, - кивнул царевич. - Не любит трусов - так говорят.
  
   - Или бережет силы на следующий раз, - пожал плечами Джу.
  
   - Надеется на численное превосходство, - добавил по сию пору молчавший тысячник Правого Крыла, кир Негор. - Если бы здесь было, где нам подождать, через два дня их осталось бы столько же, сколько нас сейчас, а нас бы стало больше...
  
   - Их отборные части стоят на правом фланге, - наконец-то по делу подали голос советники. - Нам следует выставить против их правого фланга ударную колонну.
  
   - Которая благополучно потопнет в грязи и болоте, - кивнул царевич Ша.
  
   Он закрыл карту чистым листом бумаги, и по краю нарисовал болота и построение вражеского войска. Савры и внутренние обитатели воевали в линию, равномерным фронтом, конницу ставили спереди пехоты, но на правом фланге традиционно стояли лучшие ударные части. Тарги воевали зеркально, иногда усиливая основное направление большей глубиной строя. Кир Джуджелар пририсовал грязную дорогу и сделал стрелку на отход внутренних обитателей.
  
   - Нам надо только, чтобы они побежали, - сказал он. - А вот сюда... - он пририсовал стрелку обратно в Тарген, - им бежать незачем. Что они там встретят? Наш обоз? Наши подкрепления? Наш резерв? Нажать надо здесь...
  
   Первоначальную расстановку собственных боевых порядков перерисовали раз семь, споря и перестраивая ударную колонну то влево, то в центр, опасаясь болотин, то обратно вправо, пока, наконец, не получился широкий косой клин с кривыми надписями "кони", "люди", "болото" и "лес", в сорок шеренг глубиной максимально, четыре минимально и шириной по фронту в тысячу всадников. Бить этот неровный клин должен был, сместившись от центра ближе к левому флангу противника, потом развернуться плечом, и додавить к отходной грязной дороге и болотам. Таким образом надеялись избежать обходного маневра и попадания врага в тыл. Чтобы повернуть саврские части в нужном направлении, оставили в резерве пехоту и полторы тысячи всадников.
  
   - Но так же нельзя, - стонали советники. - Клином нужно строить конницу против крестьянского ополчения, а не против саврских всадников... Они обойдут... Они разрежут...
  
   - А по-другому мы увязнем в тине, - отказывались юные военачальники. - Какая атака по флангу, когда там на лодке впору плыть, а не конем скакать?
  
   - Ну, не знаем, что из этого получится. Очень рискованно... Мы незамедлительно напишем государю, что не советовали вам, что вы нас не послушали... - отвечали советники.
  
   Но все получилось. В утреннем тумане клин рассеял внутренних обитателей, как брошенный камень разгоняет стаю галок на помойке. Пехота их, заметив такое дело, сама попрыгала в болото, саврская конница неожиданно легко для себя проскакала по грязной дороге, однако разогнаться для хорошего удара на кислой и скользкой почве не смогла, напоролась на резерв и частокол, из-за недостатка скорости не проломила там обороны, попала лошадьми на копья и рогатки, и приняла резервных за еще одно десятитысячное войско. Савры вовремя сообразили, что остальной армии как единой силы уже не существует, развернуться по кругу и зайти в тыл не смогли или не захотели, снова вернулись на грязную дорогу и поскакали по ней домой, в Савр-Шаддат, оставив около трехсот человек убитыми и опрокинув по пути собственный резерв внутренних обитателей в болото. Потери в остальной армии внутреннего князя были значительно серьезнее. Тарги зажали противника в угол с узким горлом грязной дороги у края. Возникла паника и давка. Верные кони, недавно выносившие хозяев из бурлящего шошского потопа, сейчас отказывались идти в трясину, с визгом скидывали всадников в черный кисель почвы и втаптывали в грязь.
  
   В половину стражи все было кончено. Пленных тарги не брали.
  
  
   * * *
  
   Несколькими днями позже Дин застал государя за очень странным занятием. То, что император Аджаннар в последние дни снова потерял интерес к обязанностям Справедливого Государя, было еще ничего. То, что Железный Имин, назначенный в дни неудавшегося переворота начальником Тайной Стражи взамен спившегося с круга Домового, отказался от поста и уехал домой, в далекий Лиларос, тоже понятно. То, что вместо него прибыл человек, с одной стороны, новый для Столицы, а, с другой, хорошо известный Дину - арданский проконсул Мем Имерин, еще недавно правая рука генерал-губернатора - закономерно вполне. Но вот какого беса они с государем сидели сейчас под пальмами в зимнем саду и в две лютни и в два голоса выводили жуткую песню арданских галерников, называвшуюся "Никогда", а новый начальник охраны государя, личность совершенно уж темная, некто Халис Верзила, отстукивал им ритм по оплетенному крашеным тростником цветочному горшку? Причем, исполнение было ну очень проникновенное, с чувством и душой. Закрой глаза - увидишь прикованных к веслам рабов на боевой галере, услышишь хрип, стон и отсчитывающий ритм барабан. Увидишь так, как это выглядит снизу, под настилом палубы, а не сверху, где по ветру красиво струятся красно-черно-золотые стяги с арданским девизом "Меч и бич". Дин ничего не имел против пения. Ему не нравилось только присутствие арданских галерников в императорской резиденции. Кто такой Халис Верзила? Откуда он явился? Даже Дин, у которого информация была про всех и вся при дворе, ничего о нем не знал. Хотелось бы думать, что не с Бенеруфа... У кого-то из исполнителей от чрезмерного усердия со звоном лопнула струна. На рынке Диамира или Дартаикта в базарный день это трио, несомненно, имело бы огромный успех...
  
   Дин взял на себя смелость нарушить их выступление и вышел из-за обвитой пестрым плющом решетки.
  
   - Дин! - обрадовался новый начальник Тайной Стражи. Будто и не ждал, что обнаружит в этом государстве Первого министра. - Дружище! Ты изменился.
  
   Обрадовал, ага. Пятнадцать лет, между прочим, с той поры прошло. Дин поклонился вначале государю, потом придирчиво оглядел поднявшегося во весь свой огромный рост арданского проконсула.
  
   - А ты все такой же, - сказал он. - Человек-башня. Задавишь пальцем и не заметишь...
  
   - Замечу, замечу, - засмеялся господин Мем.
  
   - Ну, вы тут поговорите, - произнес государь, смотав с колка испорченную струну и отложив лютню. - А мы пойдем.
  
   Вообще-то Дин шел к государю. Но теперь заметил невдалеке и новую государыню. В Ман Мираре и в Царском Городе она носила женское платье, причем, довольно откровенное, все, чем можно похвастаться - напоказ. Разговоры среди придворных и челяди уже давно сводились исключительно к тому, какая у нее роскошная грудь, точеные плечи, тонкая талия, стройные ноги, и какая же она при всем этом великолепии неподражаемая стерва. А ей, похоже, нравилось себя представлять во всем блеске. Плечи и голову она не накрывала. Вместо этого придворный парикмахер укладывал ей в волосы венок из живых цветов, подкрашенных золотым лаком и блестками. Но Дин узнал, что гардероб ей шьют и женский, и мужской одновременно. Свадьбы с государем у них еще не было. Дин называл бенеруфскую красавицу государыней по собственной, уже утвердившейся привычке, а многие другие - потому, что искренне считали ее той самой государыней, которая стала женой Аджаннара за один вечер до неудавшегося переворота и сгинула в сумятице смутных дней. Для многих - бесследно. Государь этим слухам не препятствовал. Похоже, такое общественное мнение его полностью устраивало.
  
   Категорически недовольных нашлось немного. В первую очередь, конечно, госпожа Шер Шерилар, старшая наставница государевых наложниц, два дня назад отстраненная от должности за то, что никак не могла угомониться, вовремя закрыть рот, и всюду подсылавшая с тайными записками своего пса. Дело решило столкновение лицом к лицу новой государыни и старшей наставницы государевых наложниц на смотровой площадке возле одного из садовых павильонов Царского Города. Государь был занят в официальной церемонии, новая государыня гуляла, держа приданную ей свиту от себя на расстоянии. Дину потом рассказали, что Шер, в принципе, умевшая быть дипломатичной и осторожной, слегка сбилась с придворной линии поведения и решила выяснить отношения всерьез и до точки. Новая государыня по-таргски знала очень плохо, и ничего из сказанного ей не поняла. А, поскольку она при этом умела смотреть так, что человек обращался в бегство от одного ее взгляда, то подобная ее реакция на горячий монолог госпожой Шер Шерилар была воспринята как сильно недружественная. При этом госпожа Шерилар была не из пугливых. Увидав, что все ее доводы разбиваются о ледяное нежелание понимать, как волна о прибрежный камень, она уперла руки в бока и еще раз попыталась доказать свои права на государя перед всякими залетными б... то есть, птицами. Государыня отвечала ей два непонятных, но, судя по интонации, несомненно грубых слова, отвернулась и пошла. Госпожа Шерилар ухватила ее за рукав и хотела, кажется, вцепиться ногтями в лицо, но получила такую затрещину, от которой перелетела через розовый куст и изорвала юбки. А остроухий пес, кинувшийся на защиту хозяйки, в мгновение ока был схвачен за горло и осажен о бордюрный камень площадки почитай, что намертво. Даже телохранители не успели подбежать и вмешаться ни с той стороны, ни с другой. Новая государыня сама дралась, как солдат, и женщина перед ней или мужчина, для нее не имело значения. Через десятую часть стражи госпожу Шерилар попросили из Царского Города и из Столицы. Не помогло ей ни то, что она валялась потом в ногах у государя, ни то, что с плачем целовала туфельки своей обидчицы (та только брезгливо оттолкнула ее носком туфли прочь). Все одно - выгнали.
  
   Другими недовольными были родственники бывшей государыни Яати, сгоряча заявившие, что отныне резервы банка "Купеческий союз" для затыкания дыр в государственной казне закрыты на двойной эгиросский замок. С ними было еще проще. Их только попросили освободить здания, занимаемые банком на Гранитном острове и переехать куда-нибудь в Парфенор или Агиллею. Их даже из Таргена не гнали, всего лишь с Гранитного. Впрочем, их извинения за проявленную горячность не сразу, но были приняты, и комплекс банковских зданий с собственной пристанью на Гранитном, хоть со скрипом и доплатой, все же остался за ними; государыней Яати пожертвовать им оказалось проще.
  
   Условно недовольных, таких, например, как сам Дин, или как кир Хагиннор Джел, было больше. Но они не торопились проявить свое недовольство. Сначала надо было посмотреть, что с того выйдет, а потом уж заявлять государю свое "я же вас предупреждал! отчего вы мне не вняли?" Как написано в одной старой мудрой книге: "Для всякого дела нужнее всего терпение"...
  
   Обстановка в Ман Мираре и Царском Городе быстро и заметно менялась. Дин хотел того переворота? Он его практически и получил. К власти приходили новые люди, и он сам - первый из них. Государь рвал с прежней жизнью и начинал новую. В новом окружении.
  
   Проводив государя и государыню взглядом, Дин снова повернулся к господину Мему. Тот, тоже глядя вслед удаляющейся паре и начальнику их телохранителей, наигрывал что-то приятное на лютне. Мем Имерин был из семьи богатых купцов, закончил, как и Дин, лицей Каменных Пристаней, сразу уехал в Ардан вместе с киром Хагиннором, и там его карьера стремительно взлетела вверх. Зная, какой человек сам кир Хагиннор и каковы его требования к людям, нельзя было сказать, что незаслуженно. Дураки и бездельники при нем не продвигались. Кроме этого господин Мем славился необыкновенной физической силой и пользовался большим успехом у женщин. Кожа у него почти дочерна загорела на южном солнце, черты лица были крупные, не сказать, чтобы породистые, но правильные, а глаза неожиданно светлые для потемневшего лица, серебряно-серые, с насмешливым прищуром. Господин Мем вообще легко смеялся, чем часто вводил беседующих с ним в заблуждение - его, огромного и смешливого, принимали за простака, добряка и увальня. И очень на этом ложном впечатлении обжигались.
  
   - Как жизнь в Ардане? - задал дежурный вопрос Дин.
  
   - Жарко, - так же предсказуемо отвечал Мем. И кивнул вслед государю: - Кто такой?
  
   - Э... - Дин чуть не спросил "который?" Что-то он туго соображать стал в последнее время. - Новый начальник охраны из Царского Города?..
  
   - Ну да.
  
   - Понятия не имею. По твоему ведомству узнать проще всего, - ухмыльнулся Дин. - Что ж ты не позаботился?
  
   - Позабочусь. Завтра узнаем.
  
   - Меня не забудь поставить в известность. Я тоже хочу подробностей.
  
   - Мужик, вроде, толковый. - Господин Мем прищурился. - Но скрытный. Галерные песни знает...
  
   - Государь тоже галерные песни знает, - сказал Дин.
  
   - Государя я научил.
  
   - А тебя кто научил?
  
   - Я, друг мой, четыре года галерным флотом командовал.
  
   - Чего мы здесь стоим? - сказал Дин. - Идти обедать пора.
  
   - Если б ты мне еще сказал, чего я вообще сюда приехал... - Мем все смотрел и смотрел в ту сторону, куда ушел государь. - Песни петь, что ли? Или просто так - показаться?.. Ты не обижайся, но я пока приглашений отобедать в Столице ни от кого не принимаю. Это ведь не приказ, господин Первый министр? Нет? Ну и хорошо. Потом как-нибудь. Позже. Сначала мне осмотреться надо.
  
   Широко улыбнувшись на прощание и перехватив белую с травчатой росписью энленскую лютню, начальник Тайной Стражи двинулся в сторону оранжерей, где девушки из прислуги срезали цветы для букетов. Через некоторое время Дин с галереи второго этажа имел удовольствие наблюдать, как миловидные садовницы, раскрасневшись, отплясывают вокруг него какой-то деревенский танец, стуча под музыку каблуками и хлопая в ладоши. У Мема с детства была такая способность - хороводить вокруг себя девиц, сумасшедших и сыщиков Тайной Стражи. Бог даст, ему нелегкая работка в Столице придется по плечу. Знает ли он уже про то, что зачинщиком несостоявшегося переворота был Дин? Знает ли, что государь Дина простил? Что ему вообще известно?.. А на лютне играл и пел Мем очень даже хорошо. Не каждый профессиональный музыкант так умеет. И девки от него млеют и тают прямо на глазах...
  
  
  
   Глава 5
  
  
   В первый же вечер, когда спальня напротив освободилась, Лал попросился туда. Не то, чтобы ему неприятно было жить в одной комнате и спать в одной постели, пусть и под другим одеялом. Просто он пока не видел смысла. Здоровье его поправилось, а всего остального он боялся. По многим причинам. Во-первых, не следовало начинать то, в необходимости и в закономерности чего не уверен. Во-вторых, Враг вынул у него из-под кожи на предплечье капсулу с контрацептивом и сказал, что потерял ее. Только этого Лалу не хватало. В-третьих, он сам Лала как будто бы стеснялся. Это было труднообъяснимо и несколько странно, учитывая хоть и одностороннюю, но доверительность их отношений, и Лал это видел и чувствовал очень четко. Так что не только Лалу надо было преодолевать себя.
  
   Не очень ему понравилось и то, что Враг без разговоров прогнал женщину, с которой, как потом Лалу стало известно, прожил шестнадцать или семнадцать лет. Когда Лал залепил по физиономии какой-то разъяренной рыжей фурии, налетевшей на него в саду, он не знал, с кем имеет дело и чего от него хотят, кроме как выцарапать ему глаза. Если бы он разобрался в ситуации, он повел бы себя по-другому. Легкость и простота, с которой государь удалил фурию за пределы собственных дворцов и садов, Лала поразила. Хотя, не ему судить. В таком деле он и сам был грешен. Его второй семейный партнер, данный ему на экспедицию, был изгнан самим Лалом так же просто и легко. Но Лал прожил с Нэлем всего четыре с половиной года, так и не найдя ничего общего между собой и смазливым и глупеньким нижним таю. К тому же, выбора для Лала в то время не существовало. Генетическая совместимость - вот все, что нужно верхнему для брака. А Враг?.. Половина жизни в никуда. При широчайшем выборе возможностей и полном отсутствии генетически обусловленных ограничений. Почему?.. Или мир здесь так устроен? Что все делается легко и просто. Просто прогнать старого друга. Просто взять совершенно чужого, опасного человека и прижать к себе... Хотя, нет. Второе Врагу вовсе не просто далось. Временами ему было еще хуже и тяжелей, чем самому Лалу. И это тоже Лал видел. Отчего тогда с рыжей поступил он так? Он же не себе жизнь перечеркнул, а ей. Значит, прогнать человека здесь, все-таки, проще, чем приблизить?..
  
   Мир удивлял. Он был очень красивый, яркий и очень... огромный, что ли. Лал помнил собственный ужас, когда впервые после извечного заключения в коридоры и кластеры орбитальных баз и корабля "Золотой Дракон" он выбрался на дикие и голые равнины Бенеруфа. Тогда, в первый раз, от открывшегося перед ним вида и от внезапного понимания, что сам он является частью этого бескрайнего пространства, мельчайшей песчинкой на нем, Лал едва не потерял сознание. Привыкал к открытому пространству он долго. Все таю, и верхние, и даже нижние, поначалу испытывали перед планетой страх. У некоторых он так и не прошел. Лал себя заставил не бояться. Ему нужно было работать, не отвлекаясь на внешние детали. Но там, на Бенеруфе, пространство было не такое, как здесь. Оно везде было одинаковым. Желтым, серым, иногда красновато-коричневым, иногда всхолмленным, иногда гористым, но за холмами и горами опять лежала такая же равнина и такие же ущелья, как везде, а потом опять холмы и равнины, горы и ущелья, одинаковые до неразличимости. Впечатлениями Бенеруф не баловал. Здесь же, на Та Билане, за каждой кочкой или ручьем лежало открытие. Окультуренное или дикое, но все равно отличное от прочих. И здесь не было страшно. От взгляда вокруг захватывало дух совсем по иным причинам. Лал прекрасно себя чувствовал именно в этом мире. И его очень устраивало, что Хозяин мира не требует с него возврата каких-то долгов или исполнения обещаний. Обиделся ли Хозяин на Лала за то, что тот ушел? Скорее да, чем нет. Но вида он старался не показывать.
  
   Зато Лалу одному и в отдельной спальне стали сниться неприятности. Иногда нереальные, но все равно оставляющие тяжелый осадок после пробуждения. Какой-то неясный бунт на "Золотом Драконе", например, или вторжение полулюдей на Бенеруф. А иногда действительные, и от действительности неотличимые, не разобрать, где сон, где явь. Исчезновение орбитальных баз и истерика по этому поводу, закаченная верхними. Землетрясение, обрушившее скалу возле бенеруфской базы. В последнюю ночь был кошмар вообще до крика. Злополучная дезинфекционная камера на острове Бо, и все точно так, как случилось, только держали за руки и волосы взбесившиеся нижние таю не Сеймура Сана, чтоб тот смотрел и запоминал, а Доброго Хозяина. Лал резко сел среди скомканных простынь, даже толком еще не проснувшись. Минуты три дрожал, растирая руками виски и пытаясь прогнать нахлынувшие ощущения из кошмара. Эмоционально его зашкалило совершенно всерьез. Наяву. Даже дыхание не получалось выровнять. Потом не выдержал, скинул одеяло и почти бегом бросился в спальню напротив. Вдвоем он быть не мог. Один тоже. Хотя бы сейчас. Встретились они с Врагом на середине центральной комнаты. Тот ухватил Лала за плечи и спросил на языке таю:
  
   - Что случилось?
  
   Не дождавшись ответа, подхватил на руки и понес к себе. Там теплым золотистым светом струился ночник. Лал, намертво вцепился во Врага, и, едва стало что-то видно, начал судорожно распутывать завязки у того на воротнике рубахи. Враг намерение понял, сам снял с себя одежду, и одним движением раздел Лала. "Любовь, война... - подумал в тот момент Лал. - Какая разница, кто для чего создан. И из любви тоже можно сделать войну, да еще какую..."
  
   Кажется, на следующее утро государь снова проспал утренний доклад. Но теперь уже совсем по другим обстоятельствам.
  
  
   * * *
  
   Корабль, возвращавший таю в Столицу, оказался более чем примечательным. Капитан беспробудно пил, некоторые матросы с гордостью повествовали, как служили когда-то в пиратском флоте адмирала Римерида, а на борту было полным-полно крыс. Хорошо, хоть выправилась погода и с ветром повезло, а то неизвестно, как это корыто держалось бы на плаву в шторм. Впрочем, помощник у капитана был парень чуть менее пьющий и более толковый, а боцман гонял бывших пиратов так, что взгляд не успевал следить за их перемещениями. Поэтому шла посудина неподражаемыми галсами, но быстро.
  
   Фай очень много думал о том, как ему поступить. Абсолютно правильным не казалось ему ни одно из возможных решений. Он выбрал некоторые шаги, как основную линию. Во-первых, он не порвет отношений с Сеймуром. Даже если Ли вернется. Даже если все слова Сеймура о любви окажутся ложью. А если Сеймур согласится, Фай заключит с ним семейный контракт. Потому что так нужно для общего дела и этого хочется лично Фаю. Во-вторых, он оставит виновных на Та Билане, как бы ни перевернулась судьба других нижних таю и его собственная. Вернуть их на Бенеруф равнозначно подписать им смертный приговор. Если им суждено погибнуть, то Фай не желает нести за это ответственность. Тем более, он не желает отвечать своей шкурой за их самоуправство и дикость перед тремя с лишним тысячами таю на Бенеруфе, для которых Лал был олицетворением самоотверженности и верности долгу. В-третьих, никакой амфибии. Они все отправятся в Столицу на обычном корабле. Это даст время Фаю еще раз все обдумать, Доброму Хозяину успокоиться, Лалу выздороветь, а острову Бо восстановить внутренний порядок управления. У таю, оставшихся на Бо, еще были задачи, которые следовало выполнять, и амфибия нужна будет им самим. Они не завершили обследование первой экспедиции таю к Та Билану - упавшего в приполярной области корабля "Летучий Змей". И, если им что-то кажется неверным в поведении Фая, пусть снова слетают туда и убедятся, что с чужаками здесь не шутят. Пока известен единственный способ добиться здесь чего-то - безусловное подчинение. Та Билан - чужой мир. Не таю здесь решать даже собственные судьбы.
  
   Потом Фай сделал еще одну вещь, которую давно подготовил. У него самого и кое у кого из таю была городская одежда, привезенная с материка. Перед тем, как садиться на корабль на Поворотном, он велел купить такую и всем остальным, кто ехал в этот раз в Столицу, кроме арестантов. Теперь таю не были посольством, и не считались даже чужеземцами. Незачем было слишком сильно отличаться и привлекать к себе внимание. Наоборот, раз они прибыли сюда соблюдать законы Тарген Тау Тарсис, значит, нужно делать это во всех подробностях. Отказался переодеваться только Сеймур. Но его Фай и не имел намерения принуждать. На встречу в Порту, как в прошлый приезд, Фай тоже не рассчитывал, хотя связался с Дином и предупредил, что к полудню следующего дня миссия прибудет.
  
   Тем не менее, их встречали. Окованный железом возок с кандалами для тринадцати арестованных, три десятка солдат городской стражи для сопровождения и человек пять тех, кого Фай называл "агенты в штатском" - негласный надзор, люди из Тайной Стражи, наблюдающие за перемещениями издали, не вступая в контакт ни с новоприбывшими, ни с охраной городского порядка. Фай не спешил покинуть борт корабля, стоял на палубе, стиснув зубы. Он знал, что ведет себя жестоко. За десять дней морского путешествия он ни разу не спустился в трюм и не посмотрел, как там его бывшие подчиненные соседствуют с крысами. Не мог он не понимать и того, что идет сейчас вперед вслепую, на ощупь. С тем, что расположение Доброго Хозяина можно купить ценой полного раскаяния, он смирился и верил в это. Потому что не было ничего другого, во что сейчас ему можно было бы поверить. Теперь, при передаче узников в руки таргского правосудия, Фай даже не смотрел в их сторону. Он знал, что большинство из них растеряны, а некоторые в бешенстве. Но все они были на Бо, когда подписывался документ, удостоверяющий их новое подданство. Формально все было сделано верно. Заслужили - получат. Надо прежде думать, потом действовать. У каждого была своя голова на плечах и своя воля. Неужели они надеялись на безнаказанность? Случись то же самое дома, на Тай, им это совершенно точно не сошло бы с рук.
  
   Гранитный остров был административным центром и миллионного города, и страны в целом. Там располагались Палата Правосудия, Государственный Совет, Торговый Совет, головной комплекс зданий крупнейшего в стране банка "Купеческий союз", администрация столичного градоправителя, Государственное Казначейство, Военная Академия и множество других, не таких заметных, но не менее важных опорных пунктов управления империей. В свою очередь, центром Гранитного острова являлся так называемый Плац - мощеная гранитными плитами площадь между Палатой Правосудия, двумя Советами и зданием бывшего арданского посольства, которое сегодня превратилось в пять этажей вспомогательных канцелярий для юридических, военных и казначейских ведомств.
  
   - Ничего себе, - удивился Сеймур Сан, когда портовый обоз достиг Плаца. - А ты мне говоришь, что это дикая планета. Смотри, как здесь все красиво. Отстроено не хуже, чем у вас в Мегаполисе, а то даже и лучше...
  
   Бывшее арданское посольство сверкало на солнце строгими рядами зеркальных стекол в высоких окнах и огромным витражным панно в центре, гигантский холл первого этажа был застелен коврами и блестел полированным мрамором и позолоченной каменной резьбой. Стеклянной бахромой свисали с краев каменных чаш струи фонтанов, а из-за мозаичных дверей распространял привлекательные запахи стилизованный под речные павильоны ресторан. У Фая было с полтора десятка пропусков для различных целей, внутрь, наружу, вверх и вниз, по всем восьми надземным этажам и нескольким подземным. Лошадей, доставивших имущество, охрана просила скорее убрать с Плаца - мол, тут вам не Порт и не Приречье, в старом городе на лошадях не ездят. Где арестованные, Фай еще не знал - тех завели внутрь не с парадного подъезда и отправили не на четвертый этаж, как Фая с товарищами, а в подвал. На сколько этажей здание углубляется вниз, в каменное тело острова, он пока не знал. Десять дней на корабле Фай сознательно выдерживал паузу и занимался только тем, что заставлял тех, кто немного умел и тех, кто совсем не умел, учить таргский язык на уровне хотя бы бытового понимания. Теперь он все делал бегом. Покончить быстрее с этими малоприятными делами - вот чего ему больше всего хотелось.
  
   Пока Фай был занят, Сеймур Сан тихонько улизнул из здания на площадь. Его внимание привлек обелиск из блестящего черного камня с тонкой и высокой золотой иглой в навершии. У подножия обелиска лежала черная же плита с вязью золотых букв, осыпанная лепестками живых цветов. Очевидно, Сеймуру захотелось узнать, что означает здесь этот камень. Хорошо, что Фай догадался выглянуть в окно и заметил, что к Сеймуру уже пристает какой-то получеловек, по наличию ожидающей его в сторонке свиты, несомненно, важный. Фай всплеснул руками. Вот так, отведи глаза хоть на секунду - и сразу кто-нибудь начудит. Уж от дисциплинированного Сеймура Фай ожидал неподчинения меньше всего. Он махнул помощнику, чтоб тот проследил за порядком, а сам бросился вниз по лестнице. К счастью, ничего плохого на площади случиться не успело. Когда Фай приблизился, оказалось, что Сеймур с получеловеком мирно беседуют ни о чем, и при этом каждый на своем языке. Кажется, получеловек вообще читал Сеймуру стихи.
  
   - Вот мой друг, он говорит по-таргски, - сказал Сеймур, завидев Фая. В руках у Сеймура был цветок, лепестки с которого он аккуратно крошил на каменную стелу.
  
   Огромный получеловек сделал к Фаю величественный разворот и поклонился. Очень вежливо, очень, если не сказать - преувеличенно, - учтиво.
  
   - Господин Фай Ли? - полуутвердительно произнес он.
  
   - Да, - кивнул Фай. - Но... я вас не знаю?..
  
   - Не имел чести быть вам представленным, - улыбнулся гигант, блеснув белыми, как сахар, зубами на загорелом лице. Один из зубов, следующий за клыком у него был золотой. - Я Мем Имерин, начальник тайного сыска этой многогрешной страны.
  
   Глаза начальника тайного сыска отчего-то смеялись. Фай прокрутил в голове знакомые ему имена и соответствующие им должности. Нет, господин Мем действительно был ему неизвестен.
  
   - Я меньше декады как прибыл из Ардана, - объяснил начальник Тайной Стражи свое неприсутствие при дворе параллельно с Фаем. - Но господин Дин мне про вас успел рассказать. Я как раз иду обедать в сиреневый павильон того здания, где вас разместили. Может быть, вы согласитесь составить мне компанию?
  
   - Он зовет нас пообедать вместе, - перевел Фай Сеймуру.
  
   Фай уже узнавал - все павильоны до ночи включительно были заказаны, и максимум, на что сегодня можно было рассчитывать - что чуть попозже в ресторане наберут в корзины еды и отправят на четвертый этаж.
  
   - Кто он такой? - спросил Сеймур.
  
   - Коллега Лала и Донга. Весьма важная птица, насколько я понимаю. Повезло тебе с первым встречным.
  
   - Ну, так пойдем.
  
   - Это неспроста, Сеймур. С таким человеком здесь случайно встретиться нельзя.
  
   - Тем более, соглашайся.
  
   - Мы принимаем ваше приглашение, - Фай тоже подпустил в глаза лукавую искру - собеседник действительно располагал к тому, чтобы сыграть с ним в эту игру. - Может быть, вы введете нас в общество этих закрытых павильонов, а то запахи там чудесные, но все места на год вперед расписаны? Мы две декады не были в Столице, хотелось бы восстановить о ней приятные впечатления...
  
   С огромным удовольствием новый знакомый станет это делать или вообще без удовольствия, Фая не интересовало. Ему нужно было знать, где Дин, как к нему попасть на разговор, минуя спутниковый коммуникатор, о чем думает государь и что с Лалом. На часть вопросов господин Мем ответил так, что Фаю почти не пришлось задавать вопросы. Государь третьего дня уехал на север к войскам. Новая государыня с ним. Новая государыня? Неужели не знаете, кто она? Ну, как же. Знаете. Обязательно знаете. Вы сами ее в Ман Мирар и привезли...
  
   Фай проглотил новость, почти не подававшись. Они уже сидели на мягких диванах подле роскошно накрытого обеденного стола. Сиреневый павильон был просторным, от прочих мерно гудящих разговорами и звенящих столовыми приборами павильонов ресторана его отделяли занавеси из нанизанных на нитки костяных бус. Блюд на столе было явно больше, чем можно съесть троим. Вероятно, ждали еще кого-то. И этот кто-то не замедлил появиться. Сухо застучали костяшки занавеси, Дин обошел диван, где сидел Фай, перегнулся через спинку и поцеловал обернувшегося к нему Фая в щеку.
  
   - Фай, радость моя, - сказал он. - Хорошо выглядишь. Таргская одежда тебе идет.
  
   Фай скромно потупил глаза и поправил бархатные рукава вышитого мелким золотым стежком темно-красного кафтана. Щеки у Фая, наверное, покраснели под стать материи. Что будешь делать, господин министр ведет себя, как привык. То за пазуху полезет, то целоваться. Фай мельком глянул на Сеймура. Тот изучал новоприбывшего с неподдельным интересом, но без злости или досады.
  
   - Это Первый министр Дин, - объяснил Фай. - Мы давно знакомы, ты знаешь, я рассказывал...
  
   Сеймур улыбнулся и сказал по-таргски: "Здравствуйте". Дин двумя ладонями взял протянутую ему руку и поклонился. В отличие от Сеймура, Фая кольнула ревность. "Здоровается, как с женщиной", - подумал он.
  
   - Капитан Сеймур Сан, командир "Золотого Дракона", - представил своего спутника Фай.
  
   Все еще раз друг другу поулыбались, а потом пошел разговор, в течение которого Фаю рта почти не пришлось раскрыть.
  
   - Не ты один в странном положении, - рассказал Фаю Дин. - Мы все в некой мере чувствуем себя не то одураченными, не то обиженными, не то совершенно неинформированными о чем-то важном, не знаю даже, как сказать и как к этому относиться. Уж услугу вы, таю, нам оказали, так услугу. Зато государь доволен. У него война на Севере, у него неспокойно в Столице и в провинциях - хоть беспорядки и не очень явные, но разве можно ожидать, что города, чуть не взбунтовавшись, в одну стражу, как ни в чем ни бывало, осядут обратно на дно? Муть и тина плавают посейчас. У меня нет половины министров в кабинете, кого убили, кто сбежал. Он никого мне не назначает, вот, кроме господина Мема, и я сам тащу на себе воз и политики, и экономики, и социального благополучия, и дворцовых церемоний, и всяких прочих радостей, как в новогоднем пироге. Да, он мне сделал подарок, вылечил сердце. Но это же не значит, что я теперь полностью буду вместо всех, включая его самого. Это непосильно. Я попросту не успеваю...
  
   - Возят, друг мой, на том, кто везет, - сделал веское примечание господин Мем.
  
   - Пока он копыта не откинет, - кивнул на его реплику Дин. - У государя любовь. Всерьез и надолго. Я консультировался по этому вопросу с киром Хагиннором Джелом, он рассказал мне, что с государем такое уже было, и что вел государь себя точно так же - все забросил и про всех забыл. Теперь о тебе, любезный Фай. Твое положение надо исправлять. Почему? А вдруг ты потом сумеешь исправить мое. Ты же помог мне тогда, на Шоше. Я помню и очень благодарен тебе за помощь. Государя сейчас нет, и неизвестно, когда он вернется, поэтому я пока могу тебе обещать от своего имени что-нибудь такое, о чем ты попросишь. По закону за преступление, которое совершили ваши ребятки, у нас секут до смерти кнутом на Лобной площади. Я могу своей властью отдать дело на рассмотрение не городскому суду, а в трибунал Палаты Правосудия. Случай, вне сомнения, особый, огласке ни в коем случае не подлежит, значит, трибунал возьмется его провести. Хорошо в этом то, что трибунал не подчиняется ни государю, ни правительству, ни даже законам. Они судят не формально, по уголовному уложению, а по своей совести и, самое главное, по выгоде для государства. Плохо - я на них влияние имею весьма слабое. Выиграем мы, может быть, на том, что подсудимые не говорят по-таргски. Господин Мем даст нам следователя, который напишет протоколы допросов так, как это нужно для сохранения обвиняемым жизни. Ты, насколько я понимаю, сам будешь переводить на суде. Вот прочитаешь эти протоколы, запомнишь и переводить будешь слово в слово по ним, что бы там эти герои сами ни говорили. Свидетелей на процессе не будет, потерпевшего тоже. Обвиняемым нужно будет только признать вину и раскаяться в доступных для понимания судьями выражениях. Тогда все получится так, как ты хочешь. То есть, малой кровью, или вообще без крови. Хотя гарантировать я ничего, сам понимаешь, не могу. Согласен ты попробовать сделать так, как я предлагаю?
  
   - Еще варианты есть? - спросил Фай.
  
   - Лобная площадь. Следователям господина Мема, в отличие от других следователей, дозволено снимать показания вместе с кожей, буде испытуемый заупрямится, так что идти по прямой линии не советую, тем более, что городской суд загружен делами, до рассмотрения дойдет где-нибудь через полгода и в результате тоже может решить спихнуть дело в трибунал. Могу дать на раздумье сутки.
  
   - Не надо. Я все сделаю, как ты предлагаешь. Ждать полгода у меня времени нет. У меня вообще времени нет.
  
   - Значит, завтра в это же время спускайтесь сюда обедать, я вам представлю следователя, - сказал Фаю господин Мем. - Начнем работать.
  
   На том порешили, и принялись за еду.
  
   - А что вдруг государь отправился к войскам, если ему ни до чего нет дела? - спросил через некоторое время Фай.
  
   - Это вы у господина Дина спросите, как он о государево лицо чуть кулаком не ударился, - усмехнулся начальник Тайной Стражи.
  
   - Можно, я не буду отвечать на подобные провокации, - сказал Дин. - Отправился и отправился. Нет у меня сейчас настроения дворцовые байки рассказывать.
  
  
   * * *
  
   В действительности дело было так. Дин получил письма из северных провинций, ничего срочного, просто отчеты и рассказы о происходящих вдоль границ Савр-Шаддата вещах. В том числе, находилось там и письмо царевича Ша, которому Дин когда-то служил воспитателем. В письме было кое-что толковое насчет возможного будущего северных земель, немного восторженной чепухи, короткое сетование, что отец видимо очень занят, раз от него уж месяц нет ни строчки, и упоминание, что его, Ша, ранили, и вот он, получив таким образом, отдых, пишет письмо, а то было совсем некогда...
  
   Почему-то Дина это письмо взбесило. Буквально до слез на глазах. Столица, двор и государь жили себе так, будто никакой войны на севере не существует. А, между тем, там происходили серьезные события, от которых во многом зависела и политика, и экономика Тарген Тау Тарсис. Кампания, начавшаяся стремительно, затягивалась. Караванная торговля заглохла, сухопутные купцы беспокоились. Началась северная навигация, но на корабли, приходящие из Таргена, северяне косились с подозрением. Пока неясно было, отстоит Внутренняя Область свои земли, или не отстоит, и останется ли Савр-Шаддат в составе империи, или выйдет и обретет самостоятельность. От этого зависели цены не только на предметы северного товарооборота где-то там, за горами и морями, но и цена на зерно в самой Столице. И эта цена росла чуть заметнее, чем обычно в начале летнего года. Морские купцы беспокоились тоже, поэтому цены на перевозки взлетели. Ни армии, ни дипломатам, ни шпионам никак не удавалось взять или убить саврского князя. Прекрасно понимая, что за предательство подобного масштаба его положено потрошить на Лобной площади на потеху всем столичным жителям и заезжим зевакам, он вел себя осторожнее улитки, и таргских шпионов или людей, принятых за таковых, уничтожал десятками. Свои его не сдавали и не продавали, потому что их потрошить положено было тоже, а незамешанных в сваре людей на степных просторах Савр-Шаддата найти оказалось невозможно. Северные савры, так или иначе, замарались все, а те из савров, кто был прищемлен за хвост в Столице, боялись ехать на север, чтобы помогать в таком скользком и опасном деле, и всячески отказывались от родства и от знакомства с мятежным князем.
  
   Государь же в это время играл на лютне в зимнем саду, новая государыня слушала, и ни до чего им не было забот. Прочитав письмо, Дин подавил в себе первую волну возмущения. Когда решил, что успокоился - пошел поговорить с государем, взяв письмо принца Ша с собой в рукаве. После попытки покушения на жизнь и власть, император Аджаннар Царский Город вниманием не жаловал. Он и раньше-то не любил этого места, а теперь и вовсе стал появляться там только по чрезвычайной необходимости. В последнее время церемонии, приемы, доклады и всевозможные бумажные и устные согласования стали происходить в Ман Мираре. Ман Мирар совершенно не был приспособлен для государственной работы, тем не менее, Дину здесь было удобнее - все рядом. Нужен государь - вот он, пожалуйста, двести шагов до него пройти. Сутолоки и сплетен не в пример меньше, людей лишних сюда не пускают. Надо спрятаться или подумать - ушел на государеву половину резиденции, и поди поймай там Первого министра, если сможешь. Стены пониже, да сады пожиже, зато охрана настоящая.
  
   В этот раз Дин обнаружил государя чуть дальше, чем за двести шагов, в манеже за конюшнями. Государыня на рыжей кобылке рысью "заезжала уголки", и получалось у нее очень неплохо для человека, севшего на лошадь всего лишь дня четыре как. Некоторым и через месяц такие фокусы чисто не удаются.
  
   - Я хочу поговорить с вами о войне на Севере, - начал Дин.
  
   Государь оглянулся на послушно разворачивающуюся в углах манежа лошадку и снял перчатки.
  
   - Пойдем, - сказал он.
  
   Они пошли сначала вдоль галереи внутреннего двора, мимо оранжерей и зимнего сада, мимо фонтана, через террасу с выставленными на солнце оранжерейными кадками, к центральному корпусу здания, где располагался целый этаж приемных, кабинетов и канцелярий. По пути Дин рассказывал о неустойчивости северных перевозок и о том, что Ренн сбрасывает цены на шелк, шерсть и пшеницу, а в Столице цены на хлеб неоправданно растут.
  
   - Хорошо, что ты от меня хочешь? - выслушав его спросил император.
  
   - Быстрее заканчивать с саврами и Внутренней Областью, - сказал Дин. - Наше войско предоставлено само себе. Так нельзя.
  
   - Мы регулярно отправляем провиант и пополнения, - пожал плечами государь. - Жалование выплачивается в срок. Чего еще желать?
  
   - Вы знаете, тарги воюют на севере не за жалование и не за добычу. Им нужна помощь другого рода. Им важно знать, что государь и Столица их поддерживают и ими гордятся. Иначе, освободив Северную Агиллею, армия встанет.
  
   - С ними мой сын. Он знает, что делать.
  
   - Вы читаете его письма?
  
   - Да. Конечно.
  
   - Когда последний раз царевич Ша вам написал?
  
   - Декаду назад примерно. Там все хорошо. Он справляется.
  
   - Разве сегодня вам письмо от него не приносили?
  
   - Нет. В чем дело? Ты о чем меня пытаешь, Дин? Что хочешь выяснить? Кроме царевича у меня достаточно заслуживающих доверия информаторов, чтобы мне быть уверенным в том, что я говорю. Нет никакой необходимости вмешиваться в то, что исправно работает, иначе можно сделать хуже.
  
   Перед ними отворили застекленные двери центрального корпуса. Дин с государем вступили под гулкие своды первого этажа. Прошелестела по коридорам команда охране. Перед кем-то неважным закрывали двери, кого-то ненужного оттесняли на всякий случай с дороги. Правила на первом этаже были строгие.
  
   - Ша умный мальчик, мой государь. Но нельзя же все военные и политические задачи на Северных территориях возлагать исключительно на него.
  
   - С ним полно советников, Дин. Или ты думаешь, я настолько безнадежен, как отец, что бросил его, словно слепого котенка в воду?
  
   Дин чуть приостановился, пропуская государя вперед себя в отделенное еще одними стеклянными дверями левое крыло здания, и негромко сказал государю в спину:
  
   - Думаю, что да. По-моему, вы хватитесь шапки, когда головы не станет.
  
   Государь развернулся прямо в дверях, нехорошо сощурился и вздернул подбородок. Что-то он сегодня тоже был злой.
  
   - Ты зачем меня привел сюда? Цирк на публике устраивать? Ты что, рехнулся, что ли?
  
   Ну да, как будто это Дин решил идти в канцелярский корпус. Дин поговорил бы и в манеже. Упрек был не заслужен.
  
   - Уж лучше б я рехнулся, государь, - тихо сказал Первый министр. - Я никогда вам не завидовал. Ни в чем. Кроме того, что вам дан клад, которым вы не умеете распорядиться - сын, умница и красавец. Глухому и слепому отцу радость.
  
   - Ты соображаешь, что ты делаешь? - зашипел государь. - Что ты болтаешь? Завтра твои слова цитатой будут ходить по Столице, послезавтра по всей стране!
  
   - Вас что заботит? Что о вас в Столице торгаши подумают? - возмутился Дин. - Вы хотели чтоб я был Первым министром? Ну так уважайте мое мнение и мою работу! Я шесть лет долбил вашему сыну, что у него великий отец, который забыл про собственного ребенка исключительно из-за государственных забот. Сколько царевичу Ша продолжать быть сиротой? Я стал ему воспитателем, но я не могу вместо вас быть в том месте сердца, где у сына должен быть отец!
  
   Теперь и государь возмутился тоже:
  
   - Ты как со мной разговариваешь, клякса ты чернильная?! С каких это пор ты решил, будто тебе все позволено? - повысил голос он, потом развел руками и сказал почти спокойно, очевидно, для той самой публики, тайком слушавшей из-за каждой двери: - У меня взбесился Первый министр. Как мне не повезло!
  
   - Вам повезло, - горько сказал Дин. - Вам очень повезло. У вас чудесный сын, он не задает своему отцу вопросов, что делает тот, пока он, восемнадцатилетний мальчик, проливает кровь за своего государя. Он даже не написал вам, что ранен! Он не считает нужным сообщать, поскольку вы все равно не понимаете и не цените того, что он ради вас делает, и того, что он вообще у вас есть! Следующий заговор, если так и дальше пойдет, вы получите не от меня, а от него!
  
   Тут государь схватил Первого министра за воротник и поволок за стеклянную дверь, а Дин толкнул государя от себя и бросил тому в лицо смятое в рукаве письмо.
  
   - Я сам поеду на Север! - заявил Дин. - Интендантом, полковым писарем, извозчиком в обозе, кем угодно! Я не бесчувственный пень! Коли вам плевать, то и я здесь оставаться не могу!
  
   Повернулся и зашагал к выходу.
  
   - Я тебе поеду! - крикнул ему вслед государь. - Дин! Я тебе так поеду, что водой не отольют!.. Вернись, Дин! Вернись, кому говорю!.. Вот зараза... Дин!.. Люди, задержите его!
  
   А люди перепугались, и даже гвардия у входа обомлела.
  
   Потом оказалось, что известия с Севера государю доставляли исправно, просто читать он их не спешил. Отвлекся на другое.
  
   - Я виноват, - коротко сказал он Дину, когда того силой затолкали в собственный кабинет, откуда, при виде рассерженного государя, развилистыми тараканами побежали в разные стороны секретари. - Зачем скандалить? Зачем истерику устраивать? Ты не мог сказать нормально, что ли?
  
   - Он ваш сын, понимаете, - сказал Дин. - Простите меня, это не вы, это я виноват. Это у меня не так пошло. Просто грех сидеть и смотреть, когда идет слепой, а впереди него яма.
  
   - Я уже понял все. Достаточно. Я поеду к войскам. Ты останешься в Столице. Это тебя устроит? Устроит?.. Ну, так не стой над душой. Выйди отсюда.
  
   Дин закрыл за собой дверь и в коридоре прислонился к ней спиной. Государь возле окна расправлял скомканное письмо, чтобы прочесть. Вдалеке, в полутьме коридора столпились какие-то люди. Дин разогнал их, махнув в их сторону рукавом, и пошел в канцелярию к секретарям пить чай с виноградной водкой. Леденцов с лекарством он с собой не взял, а парочка из них сейчас ему пригодилась бы.
  
  
   Глава 6
  
  
   Фай ожидал, конечно, что будет трудно. Но не думал, что настолько. Господин Караш, назначенный начальником Тайной Стражи следователь, судя по безразличному поведению, человек ко многому привычный, краем глаза следил, как Фай мучается, когда на допросах вместо ответов на поставленные вопросы слышит от подследственных или то, что они о нем думают, или слезные мольбы простить и освободить. Провинившиеся таю сначала разделились почти поровну. Семь из них были согласны на что угодно, лишь бы избавиться от жути подвала под бывшим арданским посольством и последующей кары. Шестеро упрямых во главе с Донгом то стыдили Фая за предательство, то ругались на него последними словами. Караш, заметив среди них расслоение, велел содержать их раздельно, и к сознающимся постепенно, по одному, прибавлял упрямых. Таким образом через неделю раскаявшихся стало девять, оставшиеся четверо окончательно обозлились, и один вскрыл себе вены. Стража вовремя заметила, помереть ему не дали, да и не так он порезался, чтобы помереть. Но Фай, находившийся все это время в состоянии непрерывного кошмара, переживал настолько тяжело, что даже бесстрастный Караш смягчился и покормил Фая домашними пирожками с курицей, которые пекла ему на работу жена.
  
   - Вам отдохнуть надо, - сказал в конце того тяжело дня следователь, складывая в стопочку бумаги. - Вы завтра не приходите, я никого вызывать не стану. Буду переписывать тут кое-что и к общему итогу подводить. Выспитесь или еще лучше напейтесь. Нельзя все близко принимать к сердцу и изводить себя. Так никаких нервов не хватит, заболеете еще. Ступайте отдыхать, послезавтра встретимся.
  
   По широченной лестнице с коврами Фай поднялся на четвертый этаж. Было еще не поздно, всего-то конец второй дневной стражи. Из двадцати таю, приехавших в этот раз с Фаем в Столицу, на этаже он застал только двух, занятых друг другом. Остальные не сидели на месте; они гуляли по городу, ходили в театр, в зверинец, кататься на барже по каналам, на какую-то выставку камнерезов во дворе Академии Художеств, на ипподром, на праздник цветов, на фестиваль фонарей и пес знает, куда еще. Фай зашел в бывшие апартаменты посла, предоставленные сейчас им с Сеймуром. Расстегнул золоченые пуговицы на кафтане, присел к столу. Посидел минут десять. Тяжесть на душе не проходила. Хоть бы Сеймур был здесь, и то стало бы легче, но он болтался по праздникам и фестивалям вместе с другими таю - и правда, не торчать же день деньской в четырех стенах. Когда он теперь вернется, неизвестно. Сил и, самое главное, желания тоже пойти куда-нибудь, хотя бы в ресторан внизу, не было. Первое время, на Бо и в пути, Фай представлял себе, каково было Лалу. Потом - каково тем таю, которые закрыты в подвале. Сейчас он жалел уже сам себя. Ничем ему не лучше. Над Лалом издевались физически, а его, Фая, изнасиловали морально. Он хотел бы сейчас вызвать амфибию или флаер, и вернуться на остров. Но знал, что этого не сделает. Идти надо был до конца. Тем более, что две трети работы уже позади. Он достал из рукава платок и вытер лицо. В глазах предательски щипало. Жизнь опять шла наперекосяк и ломаным путем.
  
   Скрипнула незакрытая створка окна. Фай, не любивший сквозняков, подошел и закрыл окно на задвижку. Заметил внизу каких-то людей и, кстати, лошадей, хоть в старом городе им находиться не положено, но особого значения не придал. Мало ли кто из столичных шишек приехал. Сегодня Фаю было на редкость пакостно и тошно, лишняя суета внизу и нарушение порядков не вызывали любопытства, а только раздражали. Он прижался сначала лбом, потом щекой к холодной, окрашенной в ненормально красный цвет стене. Стены в арданском посольстве были толстые и холода за долгий зимний год в них накопилось много...
  
   Как Дин появился, почему без стука, Фай не услышал и не заметил. Застал его Первый министр империи в очень незавидном положении. Положив руку на выступ стены возле окна и уткнувшись лицом себе в сгиб локтя, Фай давился слезами. Ни здороваться, ни спрашивать о чем-то Фай был не в настроении. Дин это понял. По пути бросив на стол хлыст и перчатки, он быстро подошел, отнял Фая от стены, посадил его на широкий подоконник, прижал к себе и стал гладить по спине и бокам. Фай сначала уперся в Дина локтями, не позволяя тому по-настоящему приблизиться. Он Дина боялся, потому что подсознательно чувствовал, чего тот от него на самом деле хочет. Потом внутри Фая все поломалось, он разрыдался, повис на своем непрошеном утешителе и не обратил внимания, что тот уже водит под кафтаном - теплой рукой по тонкой рубашке. Очнулся Фай от поцелуя в губы. Отпрянул. Дин убрал ему волосы с лица и внимательно посмотрел в глаза.
  
   - А я ведь к тебе с хорошими новостями ехал, - сказал он. - Я думал, вы работаете там, внизу. Что случилось? Кто тебя обидел? Что с тобой?
  
   - Мне стало плохо, - всхлипнул Фай. - Сейчас... Извини. Я сейчас успокоюсь. - Он вытер глаза и нос платком. - Какие у тебя новости?
  
   - Государь знает, что ты вернулся. Он велел по-настоящему наказать только одного. Сказал, ты знаешь, которого.
  
   - Остальных отпустят сейчас?
  
   - Нет. Отпускать будет трибунал. На суде с них просто снимут обвинения, как с подчинявшихся приказу.
  
   - Это... Лал просил так распорядиться?
  
   - Не знаю. - Дин ладонью поймал у Фая на щеке запоздалую слезу. - Эх ты... Ну, довольно. Все. Не плакать. - Помолчал и добавил: - Ты мне очень нравишься, Фай.
  
   Подвернутые рукава у Дина пахли лошадью, а сам он - сладкими, с благородной горькой ноткой благовониями. Глаза у него были карие, необычного оттенка спелой вишни, очень выразительные, очень ласковые, и очень упрямые. Он все гладил и гладил Фая по виску, как будто бы закладывая ему за ухо прядь волос, а на самом деле просто ласкал. Фаю неудобна была привычка Дина смотреть, не мигая, в глаза, но взгляда отвести он не мог. Потом он собрался и стряхнул оцепенение. Он уже почти успокоился.
  
   - Я не могу. Я... не такой, Дин, - сказал он и слез с подоконника.
  
   - Ты такой, - с очень сложной интонацией отвечал на это Дин. Он по-прежнему смотрел, не мигая.
  
   - Нет, не такой, - твердо ответил Фай и демонстративно отвернулся к окну. - Дин, уходи.
  
   Дин обхватил его и прижал спиной к себе.
  
   -- Дин, если я разденусь, ты испугаешься, -- честно сказал Фай то, что думал, через сопротивление чужих рук запахивая на себе кафтан и застегивая пуговицы. - Мы разные люди разных рас.
  
   Дин отступил. Не сразу, но руки разжал и сделал два шага назад.
  
   -- Государь с государыней спит, и - ничего, -- сказал он. - Никакой разницы не хочет знать. Не грех ведь, если от этого могут быть дети?..
  
   -- Это не государь с государыней спит, -- отвечал Фай. - Это Лалу зачем-то понадобилось. Чтобы потом было хуже.
  
   -- Не знаю. - Дин отступил еще. - Мне не кажется, что это игра.
  
   -- Да пойми ты! Он для Лала даже не человек. Вы полулюди. Несовершенные, неполноценные. Не имеющие права на него, на абсолютный идеал, даже глаз поднять. А ты говоришь - "спит"...
  
   Дин отступал все дальше. Забрал со стола перчатки и хлыст.
  
   -- Да, -- сказал он. - Прошу извинить мою простонародную грубость. Происхождения мы хамского. Не нам посягать на абсолютный идеал. Коль так, прощайте, ваше совершенство.
  
   -- Дин, я объяснить хотел, а не обидеть тебя... -- произнес Фай, но дверь за Первым министром уже закрылась.
  
   И было плохо, а стало еще хуже...
  
  
   * * *
  
  
   - Никто не обещал, что со мной будет легко и просто, - сказал Врагу Лал ранним утром в день отъезда. - Ты действительно читаешь мои мысли? Я сомневаюсь. У тебя получается плохо. Я не могу знакомиться с людьми и открываться им навстречу с такой же непосредственностью, как если бы мне снова было пять лет. Чего ты ждал? Покорности? Благодарности? Может быть, любви?.. Я ценю тебя по достоинству, если сумеешь - будь счастлив этим. Я не привык оглядываться на других и подстраиваться под их ожидания. Я знаю, что ты думал. Ты боялся, что происшедшее изменит меня, что я согнусь, сломаюсь, лягу и больше не встану?.. Видишь, я умею читать мысли не хуже тебя - все они были написаны на твоем лице. Я не сломался. Я это я. И я всегда останусь собой. Не знаю, нравится тебе это, или нет.
  
   Лал снова носил браслет. С некоторых пор у него появилась потребность не только самому говорить, но и убедиться, что его понимают. Он сейчас сидел верхом на животе своего Врага, но отводил в сторону любые попытки до себя дотронуться. Тот снова попытался погладить Лалу грудь или бедро. Лал поймал его руки за запястья и завел их ему за голову.
  
   - Ты споришь, даже когда тебе не возражают, - усмехнулся Враг, дотянулся Лалу до выреза рубашки и потерся носом о его левую грудь. Не таким уж невыгодным было его положение. - Говори, я тебя внимательно слушаю.
  
   - Я стараюсь судить справедливо, - сказал Лал, глядя ему в лицо. - По справедливости - ты победил меня нечестно. Я бы переиграл эту победу, если бы время можно было повернуть назад.
  
   Враг качнул головой:
  
   - Не обманывай себя. Я сильнее.
  
   - Договаривай то, что хотел. Я знаю те слова, которые ты пропускаешь. "Ты в моей власти - был и будешь" - вот что хотел сказать мне ты. Да, ты меня сильнее. Но я-то знаю, что ничего на свете не бывает просто так за просто так. Я ничего хорошего пока для тебя не сделал. Ты же ждешь? Ждешь, что я теперь пойду навстречу? Поддамся? Я вижу тебя насквозь. А если я пойду в другую сторону? Вдруг у меня свои, совсем особенные интересы?
  
   Враг лежал расслабленно. Янтарный свет ночника играл на матовой коже плеч и на блестящих смоляных волосах. А в глубине глаз мерцал свой собственный, темный, опасный огонь. Враг обманчиво мягко улыбался:
  
   - Я все равно сильнее. Ты ошибся раз. Не боишься снова споткнуться в том же месте? Зачем загадывать, что было бы, если бы. Так, или иначе, ты все равно оказался бы здесь. Или я там, где ты. Судьба бы привела. Ты не веришь в судьбу, но, если человек человеку предназначен, он его и за печкой найдет. Хоть через сто лет.
  
   Лал не ответил. Презрительно покривил краешком рта. Враг приподнял голову:
  
   - Я читаю твои мысли, когда они сформированы четкой фразой и в один слой. Как тебе не совестно, Лал, думать про меня такие вещи. Ты же меня держишь, и я тебя не трогаю.
  
   - Это ты притворяешься, будто я тебя держу. Ты же сильнее. Мысли мои понимай, как хочешь, скажи спасибо, что я сдерживаю себя в словах...
  
   В следующее мгновение, ловко освободив руки, Враг пересадил Лала с живота себе на бедра, а Лал годами отработанным движением заломил ему кисть так, что затрещали кости. Враг, к чести своей, умел вывернуться даже из самого безнадежного захвата, и теперь уже Лал лежал носом в одеяло с завернутой за спину рукой.
  
   - Я не понимаю, - сказал Враг. - Зачем ты все время вынуждаешь меня с собой драться? Может, тебе стоит, успокоиться, а?.. Нет, вот так не надо, сейчас ты думаешь фальшиво... - и со сдержанным вскриком отшатнулся в сторону, потому что Лал до крови укусил его за коленку.
  
   - Ты попросту стервозная баба, Лал, - нервно сказал Враг чуть погодя, промокая простыней капли крови на ноге. - Тебя, как гадюку, надо сажать в корзину и закрывать крышкой. Ты делаешь, что хочешь. Когда тебе хорошо, ты кусаешься, когда тебе плохо, ты кусаешься и дерешься. Я не люблю этого в постели. Я не хочу все время держать тебя на расстоянии вытянутой руки. Все время бояться, что на меня дико будут смотреть придворные, когда я выйду к ним с искусанной шеей и с синяками на лице... Или, еще хуже, синяки будут у тебя. Я дошел до того, что пугаюсь, когда вижу в твоих руках простой столовый нож, потому что мне неизвестно, куда ты его воткнешь или бросишь. Я пытаюсь быть с тобой ласковым, но ты мне этого не позволяешь. Что происходит?.. Лал, я не могу так. Я не могу ударить тебя. Я не могу упасть в собственных глазах настолько, чтобы брать тебя силой так, как нравится мне. Десять дней назад ты был совсем другим. Ты позволял мне целовать себя - губы, плечи, грудь, глаза...
  
   Лал перекатился на бок и свистящим, гадючьим шепотом отвечал:
  
   - Вот еще. Слюней в глазах мне только не хватает...
  
   Кулаки Врага, напряглись так, что побелели костяшки, но сам он не шелохнулся. Отвел взгляд и твердо сжал губы.
  
   -Ты же меня ненавидишь, - почти равнодушно сказал он. - Уж лучше б ты... - и замолчал.
  
   Смелость и ровный холодный голос давались Лалу не так легко, как могло показаться. Не легче, чем то, что он не сломался, не согнулся и не упал в бездонную пропасть безволия и жалости к самому себе. Остров Бо ему запомнился накрепко. До седого клока волос на виске. Он думал, что после случившегося там долго не позволит никому к себе притронуться, очень долго, может быть, никогда. Враг дал ему другие воспоминания, сумел заставить почти забыть. Лалу это было нужно, и он это получил. Теперь Лал помнил и хорошее, нежное тоже. И чувствовал, что режет сейчас Врага по живому, как ножницами. Скулил и бился под этими ножницами сам, но изнутри, не показывая ему. Как скрывать мысли, он понял, как скрывать чувства - знал с детства. Оставалось только выдержать собственную затею морально.
  
   - Уж лучше б я, - согласился он. - Лучше. Но я предупреждал тебя, что многое ты делаешь зря... Знаешь, давно-давно у мира Тай были соседи. Такая же мирная колония, как мы тогда. Хорошие, трудолюбивые и жизнерадостные люди. Они взорвали свою звезду, превратив ее в сверхновую, чтобы уничтожить идущий на них флот Корпорации. Мы, таю, тоже могли бы сделать это. Но не сделали. Мне очень жаль, что так. Если бы я принимал решения тогда, я бы ни секунды не сомневался.
  
   - Лал, - позвал его Враг.
  
   И вдруг дотронулся до проклятого браслета, без которого было никак, и с которым тоже почти невозможно. Мелодия звучала та самая, которую Лал услышал в первый раз, после пробуждения. Воспоминания у них были разные, и понимание происшедшего у каждого своё, но единственное - одно на двоих. Когда Лал, раз за разом покрываясь волной холодного пота и давно забыв о существовании самоконтроля, кричит: "Мне больно!" - а Враг, удерживая его за липкое от испарины и крови, дрожащее от напряжения бедро, отвечает: "Я знаю, хороший мой, я знаю. Терпи, я осторожно..." У них одна группа крови, и кровь переливается сразу из вены в вену, горячей темной струйкой, пока лицо Врага не становится белее, чем еще одно чистое полотенце, которое он перекинул себе через плечо. "Держи меня крепче", - думает Лал и видит, что абсолютное понимание бывает возможно и без слов...
  
   Почти как сейчас.
  
   "Я не заставлю тебя делать то, чего тебе не хочется. Я не требую больше, чем ты можешь выдержать, - молча говорил ему Враг. - Ты застал меня врасплох в ту ночь, когда я увидел тебя. Я не был готов к тому, что случилось, и я не готов к тому, что происходит сейчас. Это я в твоей власти, а не ты в моей. Как заставить тебя поверить мне? Чем тебя убедить? Что сделать? Ты такой упрямый - еще хуже, чем я..."
  
   - Я такой, какой я есть, - прошипел сквозь зубы Лал. - Я не сломался. Я не позволил себя искалечить и изменить...
  
   - Я тоже родился не с серебряной ложечкой во рту. Событий моей жизни хватит на десятерых. Но есть вещи, которые я готов делать только для тебя.
  
   Лал собрался с силами, и расчетливо плюнул в открытую перед ним душу:
  
   - Да-а? А ночью ты ни на что такое не соглашался...
  
   Враг вдруг наклонился вперед, закрыл глаза ладонью и начал смеяться - если это и не была истерика, то что-то очень близкое к ней. Схема того, как добиваться от него нужных реакций, Лалу, в общем-то, была ясна. И он собирался ею в полной мере воспользоваться.
  
  
   * * *
  
   Не хватало только, чтобы Дин пришел на следующий день. Со своими извинениями или требовать извинения от Фай. До полудня Фай лежал в постели и старательно пытался исполнить совет Караша - выспаться, но открывал глаза и поднимал голову от подушки каждые двадцать минут, от всякого шороха на этаже или шума под окнами на площади. А на прикроватной тумбочке в цветной эмалевой вазе благоухал букет прекрасных белых роз, переданный утром через прислугу.
  
   Раскаяние за вчерашнюю случайность, которое Фай как будто бы испытывал, было не совсем искренним. Фай помнил, что остановил себя в последний момент. Что мог бы и не останавливать. Что допускал возможность того, что могло произойти. На этаже пусто, кровать в соседней комнате, да и Дин не из пугливых, что бы там Фай ему ни говорил. Он боялся смотреть Сеймуру в глаза. Сеймур, казалось, тоже что-то чувствовал и вел себя странно. Вчера шумная стайка таю появилась на четвертом этаже очень поздно. Рабежский колокол, который в центре города слышно было слишком хорошо, чтобы не обращать на него внимания, отбил первую ночную стражу сразу после их возвращения. Фай ничего не стал спрашивать, как никогда раньше не спрашивал, где задерживался допоздна Маленький Ли. Сеймур же, вопреки своему обыкновению честно отчитываться, тоже ничего не стал рассказывать и пояснять. От него слегка пахло вином и благовониями. Не теми духами, которыми пользовался он сам, а местными, масляными, тяжелыми и сладкими. Изображая из себя спящего, Фай заметил, как долго возится Сеймур в ванной, то выключит воду, то снова пустит, и подумал, что капитан, должно быть, пьян. Это было неосторожно, но кто такой Фай, чтобы отчитывать Сеймура Сана? Фай тяжело вздохнул и обнял друга, когда тот, стараясь не будить и быть осторожным, скользнул к нему под одеяло. Хорошо, что было темно, и Сеймур не видел при этом лица Фая.
  
   Рано утром Сеймур ушел работать. Спален в занимаемых ими покоях было две. Одна использовалась по назначению, в другой был устроен узел связи. Оттуда Сеймур управлял своим кораблем и Бенеруфом. В отличие от Фая, он не пренебрегал долгом руководителя, вставал затемно, сообразуясь с расписанием на Бенеруфе, и иногда сидел перед экраном коммуникатора по восемь-десять часов подряд, детально вникая в какие-то проблемы и выдавая указания, и только потом присоединялся к нижним и шел с ними обедать или развлекаться. Фай не мешал капитану и старался не показываться вблизи него, когда тот говорил с подчиненными ему бенеруфскими офицерами. На то, чтобы проверить и скорректировать обстановку на Бо, у самого Фая уходило не больше двадцати минут в день.
  
   В начале первой дневной стражи Сеймур вдруг покинул свой командный пункт, явился к Фаю в спальню, присел рядом на кровать и ошарашил его вопросом:
  
   - Что скажешь, если я постригусь налысо?
  
   Фай скинул одеяло и сел рядом.
  
   - Зачем? - только и сумел спросить он.
  
   - Затем, что они принимают меня за женщину, - сказал капитан. - Мне неприятно, когда они ко мне липнут. - И пристально посмотрел на розы. - Предполагается, что я должен быть в восторге от комплиментов и подарков, да?
  
   Фая на мгновение посетила мысль, что не он один грешен. Цветы могли предназначаться вовсе не ему.
  
   - Так уж неприятно? - криво улыбнувшись поинтересовался Фай.
  
   Сеймур нахмурился.
  
   - Запрети походы в город вечером, - сказал он. - До добра они не доведут.
  
   - Где вы были вчера?
  
   - Черт его знает. Я плохо ориентируюсь в городе. Там, где колокол висит, на набережной. Как это называется - карнавал? Когда все в масках?
  
   - Вы ходили на Веселый Бережок, - почти безразлично кивнул Фай. - Да. Пожалуй, такие походы надо запретить.
  
   - Я даже не знаю, с кем я целовался, - признался Сеймур. - Вернее, догадываюсь, но... Я больше не сделаю такую глупость. Я решил, что буду с тобой, и мне надо было держаться своего обещания. Если ты осудишь меня, я соглашусь. Я обманул доверие, я виноват. Можешь меня... прогнать.
  
   Фай взял его за плечо и повернул лицом к себе.
  
   - Если тебе надоело и ты хочешь расстаться, мы вызовем флаер, ты вернешься на Бо и вечером улетишь на Бенеруф, - сказал он. - Тебе скучно здесь со мной - так зачем долго и трудно искать нужные слова? Мы не давали друг другу семейной клятвы. Я тоже... перед тобой не слишком честен.
  
   - Тебе бывает передо мной стыдно? Из-за полулюдей? Или ты стыдишься перед своими что я верхний? - спросил Сеймур. - Ты ждешь, что вернется Маленький Ли?..
  
   - А ты? Тебя наверняка на все лады обсуждают и осуждают на Бенеруфе.
  
   - Фай. На самом деле я не нуждаюсь в советах и не желаю никому объяснять, как я дошел до такой жизни. Но я смотрю на тебя и вижу, что ты собой недоволен. Я давно это вижу. Просто я думал, что причина... другая.
  
   Фай помолчал.
  
   - Сеймур, - сказал он, - я до сих пор не понимаю многого. Как мы оказались вместе? Ты был далеким и холодным человеком, который никогда не глядел в мою сторону. - Фай еле удержался, чтобы виновато не заглянуть ему в глаза. - У нас все плохо, да? Пора заканчивать наш... мезальянс?
  
   Сеймур изучал свою руку, обдумывая ответ. Водил пальцем по линиям на ладони. Сейчас он скажет, что улетает вечером, думал Фай. Сейчас он мне об этом скажет.
  
   Пауза затягивалась.
  
   - Давай пройдем тест на генетическую совместимость, - вдруг предложил Сан. - Не хочу больше размениваться на маленькие удовольствия и давать повод мелочным сплетням. Что было, то было. С этого момента пусть все станет по-другому. Серьезно. Если согласишься. Один я не приму такого решения.
  
   - А если тест покажет, что мы друг другу не подходим?
  
   - Хорошо, мы не будем проходить тест. Мы вместе не потому, что были одиноки, случайно переспали и нам это понравилось, Фай. Мне просто показалось, что ты знаешь о жизни что-то такое, чего не знаю я, и за тобой можно идти. Ты меня убедил. Уговорил. Ты умеешь убеждать. Но если ты не хочешь, значит, не хочешь. Мне лучше в самом деле вернуться на "Дракон".
  
   Сеймур хотел встать, но Фай его удержал за локоть. Потом взял ладонь, которую капитан так пристально изучал в течение всего разговора.
  
   - Я умею держать обещания намного хуже, чем ты, - вздохнул Фай. - Я не хочу, чтоб ты улетал, но как ты сможешь доверять мне, если я сам себе не доверяю? Почему ты решил, что я действительно говорю то, что думаю? У меня заурядная внешность, сорванные нервы, путаные чувства и сил моих хватает ненадолго. Я занимаюсь хвост знает чем, Сей. Я считался когда-то перспективным ученым, многое умел, что-то делал, знал решение каких-то проблем, каких-то задач, а если не знал, то находил их с легкостью, с улыбкой, на зависть другим. Мне доверяли люди. Пока я не попал сюда. Теперь я ничего не знаю, ничем не занимаюсь и ничего не могу решить. Дурацкая планета, мне здесь попеременно хочется то размножаться, то издохнуть... Впервые в жизни здесь я понял, что на самом деле мозги - бесполезны. Жизнь у меня теперь странная и сам я... дурак. Когда я задумываюсь, что я делаю неправильно, меня посещает мысль, что я делаю неправильно все. И, хуже того, в моих стараниях нет никакого смысла. Ты можешь мне чем-нибудь помочь? Если да, то останься.
  
   Сеймур слегка пожал держащую его ладонь руку.
  
   - Что мне в тебе нравится больше всего, Фай, - сказал он, - так это то, что мы друг друга стоим. И еще, Фай. Нам с тобой жаловаться некому. Если только друг другу. Либо мы продолжим делать то, что делаем, либо... не знаю. Так что насчет семейной клятвы?
  
   - Я думаю, - тихо сказал Фай, - "Дракон" перевести на орбиту Та Билана нам, конечно, не позволят. Но мы можем перебазировать небольшой технический ресурс на Бо. По частям. База на Бенеруфе уже почти ничего не значит и существование ее там ничего не решает. Генераторы атмосферы найдены, обозначены, а запускать их мы не будем. Как считаешь, сумеем мы заставить моих и твоих таю ужиться вместе на одном острове, или одолжить у Ходжера еще один?
  
   - Думаю, сумеем. Если у них будет серьезная общая задача и напряженный график занятости.
  
   - Задачу и занятость я им обеспечу. А ты обеспечишь нам порядок. Здесь есть, что поискать и обозначить, кроме генераторов атмосферы. Мои болваны сами ленятся работать без положительного примера четкой дисциплины перед глазами. А я, чтобы приказывать им каждую минуту, слишком далеко.
  
   - Ты помнишь, что еще обещал мне? Найти Лала.
  
   - Не торопись с этим. Лал тоже кое-что нам обеспечит, - улыбнулся Фай. - Он сейчас занят и прекрасно справляется: отвлекает Доброго Хозяина на себя.
  
   - А ты... смелый, - покачал головой Сеймур. - Хочешь поиграть в чужие игрушки, пока Хозяин отвлекся?
  
   - Смелый, да, - Фай продолжал улыбаться. - Как висельник, который с веревки сорвался. Но если ты пострижешься налысо, я этого не переживу и никакой клятвы тебе не дам. Лучше уж сними свою форму и оденься в чиновничий кафтан, меньше будешь смущать окружающих. - С этими словами он взял Сеймура поперек и повалил на постель.
  
   А через час заверещал коммуникатор. Событие, не самое приятное для Фая на текущий момент. Он только что обговорил план рождения Сеймуром Саном ребенка от Фая, и только что вылез из ванны, не успев окончательно вытереться. Не говоря уже о том, что Дин, хоть и подлечил вчера Фаю комплекс неполноценности, заодно глобально испортив настроение, сегодня вряд ли был бы желанным гостем в том же месте и в том же качестве. На звук найдя коммуникатор в неаккуратном ворохе своих вещей, Фай нерешительно поводил над ним мокрой рукой прежде, чем взять. Вызов не унимался. Тяжело вздохнув, Фай согласился на разговор.
  
   - Фай, ты был прав, - без предисловий сказал Первый министр. - Эта гадина что-то сделала. Что-то отвратительное. Выручай нас с киром Хагиннором. Нам нужно в Северную Агиллею. Сейчас же.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"