Вокруг была темнота, лишь издалека лился искусственно-рыжий свет, и доносились людские слова. Девочка, прятавшаяся в темноте туннеля, смотрела на этот свет большими глазами, наполненными мечтами и надеждами, и слушала слова. Они были вялые, грубые и даже более искусственные, чем свет, но девочка всё равно слушала и слушала. Для неё было истинным наслаждением слушать эти слова, потому что она не знала, что слова бывают искренними и наполненными чувствами. Всё, что она когда-либо слышала, было ложью, как и темнота вокруг неё, и рыжий свет в прорезях туннеля, и белые огоньки, за которыми она носилась целыми днями. Эта девочка никогда не видела солнца и не ходила по земле. Её звали Джини, и она была ветром из подземки. Она жила в туннелях метро и бегала за поездами, пронзительно свистя свои песни. Когда поезд ехал, она глядела в окна на всех этих сонных, подавленных или усталых людей, которым было наплевать на происходящее вокруг, все мысли их были в будущем или в прошлом, потому что поездка в метро - всего лишь метод добраться куда-нибудь. Метро - лишь промежуточный пункт в распорядке человеческого дня, и оттого никто не собирается слушать ветер, что дует здесь, и тем паче оставлять ему кусочек собственного сердца.
Мисс Джини родилась ещё давно, в угольных шахтах, где тоже никому не было до нее дела. Она месяцами бродила по искусственным пещерам и лениво тянула звуки. Но и тогда, давным-давно, она любила слова. Когда кто-нибудь произносил их так громко, что она слышала, Джини ловила эти слова за хвост и повторяла, повторяла, повторяла, пока голос её не становился таким тихим, каким и должен быть. За это Эхо злился на нее, ведь Эхо на то и Эхо, чтобы повторять хвостики человечьих слов, он этим живет. А ветер на то и ветер, чтобы петь свои свистящие песни, ерошить детям волосы, спать в парусах кораблей и беседовать с игриво шепчущимися деревьями. Вот только в шахтах, где жила Джини не было ни детей, ни кораблей, ни деревьев, а песни её звучали зловеще, так, что люди испуганно вздрагивали, едва их заслышав, и говорили, завороженно, про демонов подземелий. Потому Джини и слушала слова предназначенные другим: ведь для нее ни у кого слов не было.
Шли годы, люди росли умственно, но падали ещё ниже духовно. Они писали книги, письма, рекламные объявления, снимали фильмы и, глядя на игру актеров, начинали так же играть и в свою жизнь. Их слов становилось всё больше, а смысла в этих словах всё меньше, но Джини этого не замечала, как не замечала в темных туннелях восход и закат солнца. Она слушала, слушала слова, листала газеты и книги, которые находила у шахтеров, и упивалась ими, как люди упивались своими новыми знаниями и открытиями. И вот однажды она забрела в одно преинтересное местечко. Там было много джентльменов и барышень в шляпках, и все они говорили слова, так много слов, что Джини не могла различить отдельных реплик и фраз, отдельных голосов, всё сливалось в мощных поток, и от этого маленькое сердечко вечно грустного ветра забилось так сильно. В том подземелье горели огни и носились поезда, перевозя людей, с губ которых слетали неиссякаемые потоки слов. Конечно, это было далеко не первое метро, но Джини никогда ранее не бывала в подобных местах. Она даже не думала, что под землей могут ходить такие разнообразные и болтливые люди, ведь все, кого она ранее видела, были шахтеры и случайные люди, все равно молчаливые и грубые. А люди в метро улыбались, искрились счастьем и фальшью, которую не замечала Джини. Она, наслаждаясь гулом голосов, понеслась за поездом и запела так громко, так пронзительно, как ранее никогда.
И вот Джини решила навсегда поселиться в этом живом и ярком подземелье, наполненном людьми, и больше никогда не возвращаться в унылые тихие шахты. Она перестала грустить и больше не воровала хвостики слов у Эха. Такие изменения в малышке Джини не могли остаться незамеченными другими ветрами, но никто не приходил спросить, что же произошло. Кому какое дело, если в конечном итоге Джини стала счастлива? Пришли лишь двое: один любил Джини больше, чем все остальные, а второй видел больше, чем все остальные.
Первый гость явился, когда метро ещё было закрыто, а улыбающаяся девчушка сидела на станции и, болтая ножками, ожидала пришествия людей. Кучерявый парнишка тоже улыбнулся, глядя на счастливую Джини, и уселся рядом.
- Привет, сестренка! - звонким голосом проговорил он, а улыбка Джини стала ещё ярче от слов, предназначенных именно ей.
- Лука! - воскликнула она, обнимая брата. А был её брат древним ветром, живущим на западе, но выглядел ребенком, должно быть, потому что вел себя так. Он без конца носился, играл с осенними листьями, вырывал вещицы из людских рук и смеялся ярче, чем светило солнце. - Лука, я нашла прекрасное место! Здесь так много людей и так, так много-много-много слов! Здесь замечательно! Правда, пока никого нет... Но люди придут, когда наступит время! И тогда... И тогда...
- Я рад, что ты счастлива, - нежно перебил ее лепет Лука.
- Счастлива, счастлива, очень-очень счастлива! - продолжила тараторить Джини. - Я хочу остаться тут навсегда! Тут так замечательно! Так замечательно! Наверное, даже лучше, чем на поверхности! Я больше никуда не хочу, лишь бы остаться здесь навсегда!
- Ты пожалеешь об этом. Когда-нибудь потом, - сказал спокойно второй гость, до этого скрывавшийся в тенях. Это был еще один из братьев Джини. Вообще, у неё было много братьев и сестер, ведь все ветра друг-другу родные, а ветров на свете столько, что не счесть.
Джини хотела было выкрикнуть и его имя, как недавно выкрикнула имя Луки, но не могла. У этого ветра не было имени, зато были старые деревянные бусы. Он жил на севере и у него были холодные руки. Он не выглядел взрослым, но не выглядел и молодым, а ещё он был самый серьёзный и нелюдимый из всех ветров. От того он и знал цену словам, искренним и настоящим, ведь слов он слышал совсем мало и над каждым из них думал целыми днями.
- Не правда, братик, - после небольшой заминки произнесла Джини, нахмурив брови, - не пожалею!
- Я знаю, что ты пожалеешь, и просто пришёл об этом сказать. Не привыкай к словам, они тебе добавят лишь боли, ведь с каждым днём всё меньше и меньше становится людей, которые говорят с ветрами.
- Отчего это ей не любить слова? - подал голос Лука. - И отчего она пожалеет, если счастлива в этом месте?
- Вот-вот! - кивнула Джини. Она тоже считала, что счастлива, хотя на самом деле не знала, что значит это слово.
- Я просто сказал и всё. Я не хочу ни с кем спорить. Ты вольна делать, что хочешь, ведь ты ветер, а на свете нет ничего свободнее ветров, - произнес тогда Неизвестный, но Джини не запомнила его слов, как не запомнила всего этого разговора и как не запоминала ничего из людских слов, которые с таким упоением слушала.
И вот теперь, когда прошло так много лет, она слушала слова и всё ещё ни о чем не жалела. Метро стало таким большим, оно появилось в столь многих городах, и людей там стало очень много, хотя теперь они не улыбались, как тогда, и барышни больше не носили шляпок. Но Джини всё слушала слова, любовалась искусственно-рыжими лампами, бегала за сияющими звёздами на мордочках поездов, громко свистя свои песни. Это продолжалось день за днём и никогда ей не надоедало. Время пробегало мимо так же привычно и быстро, как поезда, но ничего не менялось: ни Джини, ни её мысли, ни людские слова.
Однако потом кое-что произошло, и мысли Джини начали меняться.
Однажды утром, когда девочка-ветер привычно разглядывала в окно вагона лица сонных людей, которых было так много по утрам, что создавалась настоящая давка, взгляд Джини соприкоснулся с взглядом одного мальчишки. Они смотрели друг на друга слегка удивленно и до безумия пристально, не отрываясь до тех пор, пока толпа не сдвинула мальчишку в ту часть вагона, откуда из-за стен и людей не видно было окна.
На следующий день это повторилось. И через день тоже. И даже через два. Джини уже стала специально вылавливать его взглядом в толпе, чтобы потом пялиться на него через стекло. Вскоре это вошло в привычку у обоих: они глядели друг на друга через стекло, не делая, впрочем, никаких попыток познакомиться и лишь интересуясь в душе: что это за чудо такое, на которое я смотрю.
Это продолжалось около месяца, а потом Джини увидела его не в вагоне, а на станции; не рано утром, а днём, когда народу в метро было совсем мало. Мальчишка тоже увидел Джини и махнул ей рукой, приветливо улыбнувшись, а она пробежала в маленький закуток, где не было совсем никого, и где обычно останавливалась мордочка поезда.
- Ты кто такая? - спросил мальчишка, подбежав к Джини. - И как это ты летаешь около поезда по утрам?
- Я ветер, - просто ответила Джини. - А как ты меня видишь, если ты человек?
- А почему ты говоришь, если ты ветер?
- Это ты почему со мной говоришь, если ты человек?
Погрузившись в смятение, они молчали некоторое время.
- Тебе не нравится, когда с тобой говорят люди? - наконец спросил мальчик.
- Нет! Я люблю людей, и слова я люблю, и разговоры тоже! - поспешила сообщить Джини. - Вот только люди меня не видят и не слышат. А ты вот и видишь, и слышишь. Как так?
- Не знаю.
И они вновь замолчали.
- Меня зовут Джини, - заполнила тишину словами малышка-ветер. - А тебя как?
- Егор, - ответил мальчишка, а Джини поморщилась, уж больно не нравилось ей это имя. Потому она замолкла, похмыкала, подумала и наконец робко спросила:
- А другого имени у тебя нет?
- Нет. Зачем это человеку два имени?
Джини снова задумалась, а после просияла и радостно протараторила, придвинувшись ближе к мальчишке:
- А что самое-самое хорошее на свете? Что-то, что каждый ждет день за днем, и от чего сразу становится так хорошо-хорошо, сразу дальше жить хочется?
- Наверное, счастье? - озадаченно произнес мальчишка, слегка склонив голову на бок.
- Счастье? Здорово! Хорошо! Теперь я буду называть тебя Счастье!
- Нет, счастье - это состояние души такое, а я Егор.
- Но я всё равно буду называть тебя Счастье! - по-детски обиженным голосом сказала Джини.
Они поговорили ни о чем еще немного, а потом мальчишка сел в поезд и уехал, а Джини летела рядом и всё глядела на него через стекло.
На следующий день, когда мальчишка уже проехал, Джини бегала по туннелям и обнаружила небольшой конверт, на котором было её имя и имя мальчишки, которое ей так не нравилось. А в конверте Джини обнаружила целый ворох слов, слов, начертанных именно для неё.
Думаю, каждому знакомо чувство, когда получаешь первое письмо. А чувство, которое испытала Джини было еще сильнее, ведь она так любила слова и так редко получала их.
С тех пор письма обнаруживались каждый день, и Джини без конца улыбалась. Этот мальчишка был просто мастер писать, несмотря на то, что имя у него было скучное. Он рассказывал ей о своей жизни, об окружающих людях, о книгах, о животных и природе, обо всём, о чём только можно было рассказать словами. Он вкладывал в письма фотокарточки и живые цветы, а Джини улыбалась, смеялась и потихоньку влюблялась во все написанные им слова. Ей уже было тошно слышать то, что произносили люди в метро, её больше не восхищали все, она обращала внимание лишь на немногих, таких редких живых людей, а сама жила лишь этими письмами. С каждым прочитанным письмом она всё сильнее и сильнее осознавала разницу между искренними словами и ложью, между реальными чувствами и притворством, между хорошими людьми и плохими. С каждым письмом она всё больше и больше взрослела сердцем, и глаза её начали сиять не только детским любопытством, но и мыслями. Вскоре писем у Джини собралась целая гора, она их прятала в одном всеми забытом ответвлении, и если вы хорошенько обыщите всю питерскую подземку, наверняка найдёте их.
Мальчишка ездил в метро каждый день, исчезая, конечно, временами на недельку, но не более того. Даже когда его как-то раз не было целых два месяца, и Джини уж начала думать, что он больше не придёт, он вернулся, извинился и улыбнулся так искренне, что Джини подумала: он всегда будет возвращаться, даже когда исчезает надолго. Это и вправду было так: шли годы, а он всё ездил на метро и носил для Джини конверты. Он вырос и стал куда выше девчушки-ветра, но всё равно каждый день писал такие чудесные, волшебные письма.
Вот только однажды он не объявился. Его не было и на следующий день, и на следующий месяц. Он пропал и всё не возвращался, как бы не ждала его Джини. Она стала уныло бродить по тёмным туннелям и перечитывать вновь и вновь родные тёплые письма. Больше Джини ничего не волновало и ничто не могло её обрадовать. Говор толпы теперь казался ей омерзительным и нудным, а всё вокруг - бессмысленным. Хотя она всё так же бегала за поездами и заглядывала в окна, надеясь, что кто-нибудь вновь на неё взглянет, но этого не происходило.
- Я же сказал, что ты пожалеешь, - прошептал Северный Ветер, когда заходил к ней однажды, и Джини не могла с ним не согласиться. Она жалела, что решила слушать людские слова, ей было бы куда лучше подружиться с Духом Подземелий, или помириться с Эхом, или сделать что-нибудь ещё в этом духе...
Прошло несколько лет с тех пор, как мальчишка исчез, Джини прекратила его ждать, но по привычке всё так же искала взглядом в толпе и всё так же заглядывала в окна поездов. Она увидела его однажды, он шел куда-то, но, когда Джини его окликнула, он не обернулся. Тогда крошке-ветру стало ясно, что произошло: он просто перестал слышать голоса вещей, стал взрослым, нормальным и таким скучным человеком. От этого Джини стало ещё грустней, ведь это значило, что он уже точно никогда не вернётся.
Прошло ещё несколько лет, Джини летала за очередным поездом в уже совершенно другом городе совершенно другой страны и вновь почувствовала на себе человеческий взгляд. По ту сторону стекла на неё заинтересованно смотрела девушка с бледной кожей и яркими глазами.
- Привет. Как твои дела? Не скучно жить в туннелях метро? - спросила девушка одними губами. Джини испугалась и улетела прочь, стараясь более никому не попадаться на глаза, даже тем, кто видеть её не мог.
Джини скрывалась в темных туннелях до самого вечера и лишь тогда полетела к освещенному пространству станции, однако её встретили яркие глаза и умилённая улыбка.
- Прощай, девочка из метро, - все так же одними губами произнесла девушка, оставила что-то в тени у края станции и ушла, даже не обернувшись.
Девочка-ветер пребывала в нерешительности некоторое время, но после любопытство захватило её маленькое сердечко и вынудило идти узнать, что же оставила незнакомка на станции. Это оказалась книга в яркой измятой обложке, поверх которой лежали четыре конфеты. Джини взяла книгу, провела ладонью по потертому корешку, внимательно прочла название и даже подумала, о чём могла бы быть история с подобным названием. Лишь после этого она открыла книгу, и на первым после обложки, залитом густо-синим листе, обнаружила нарисованных китов и написанные мелким кривым подчерком слова, гласившие:
"Здравствуй, девочка-ветер, живущая в метро!
Бушуй рассказал мне, что ты любишь слова, но знаешь в них толк, и от того хороших слов тебе не хватает. А ещё он сказал мне, что ты дорожила одним человеком, но он забыл про тебя. Должно быть, тебе очень одиноко сейчас, поэтому возьми эту книгу. Я любила её с самого детства, и от того между страницами спрятались кусочки моей души. Надеюсь, она поднимет тебе настроение. Я бы писала тебе письма, как тот мальчик, и носила бы их тебе каждый день (правда, я бы этого хотела!), но здесь я пробуду совсем недолго, а в городе, где я живу, нет метро. Но, знаешь, я могу изредка ездить в соседний крупный город и привозить тебе книги и сладости. Ты же любишь сладости? Как их не любить?"
После этого следовало название города и станция метро.
Джини прополоскала в голове прочитанные слова и открыла книгу на случайной странице. Та, помимо печатного текста, была покрыта рисунками и надписями, сделанными карандашом. Вся книга была исписана и изрисована во всех свободных местах, а ещё между страниц были заложены цветы, листья, бумажки со стихами, фотографии и прочие тому подобные вещицы.
- Ая-яй, рисовать в книжках плохо, - улыбаясь, сдерживая слёзы промямлила Джини. - Но тебе можно, ты же любя... и к тому же... ты ведь человек, по имени Счастье...