Малышка была невысокая, но крепенькая и сбитая с иссиня-черными, унаследованными от матери волосами и огромными, не по-детски вдумчивыми глазками, похожими на два озерца. Странно - подумал Сильвио - ни у кого в моей семье нет подобных глаз. Черт, она даже чувства к дочери смогла отравить грязными подозрениями! Сколько же их накопилось за пять лет брака. Основанные скорее на интуиции, чем на реальных фактах, эти подозрения разъедали душу подобно ржавчине, постепенно вытесняя первоначальное чувство влюбленности.
-Как же я любил ее! Гормоны? Конечно, что странного в том, что здоровый молодой мужчина хочет свою жену как женщину. Хотя страсть, желание обладать этим прекрасным телом была далеко не на первом плане. Скорее это была неосознанная попытка заполнить пустоту, образовавшуюся в душе после распада родительской семьи, слепая вера в то, что у меня все будет по-другому. Не вышло.
Моя избранница Чинция Маркони, дочь известного кинорежиссера Антонио Маркони и актрисы Изабеллы Фьоренца, ни смотря, на свои итальянские корни, родилась и воспитывалась в Штатах. Красивой, не лишенной актерского таланта девочке, имевшей таких родителей, сам Бог велел сниматься в кино. Впервые она показала свои способности перед камерой в три с половиной года, участвуя в съемках незначительного эпизода. Очаровательная, кудрявая малышка, абсолютно не стеснявшаяся камеры, сразу же почувствовала себя на площадке, как рыбка, вернувшаяся в родную водную стихию. С возрастом кино стало занимать все больше и больше места в ее жизни, ни учеба в школе, ни занятие вокалом и танцами не могло отвлечь ее от любимого дела. Вопрос о том, какую профессию избрать по окончанию школы даже не стоял.
Впервые я увидел Чинцию на одной вечеринке, куда пришел в качестве сопровождающего своей сводной сестры Мари Лекруа. В тот день Мари страшно поцапалась со своим парнем, а появляться одной было ниже ее достоинства. Студенческая вечеринка с большим количеством спиртных напитков и оглушающе громкой музыкой. Кое-кто из присутствующих уже успел хорошо набраться, безумное веселье готово было, вот-вот перерасти в драку. Она стояла ко мне спиной, невысокая, тоненькая, хрупкая и такая беззащитная среди надвигающегося безумия. Сердце болезненно сжалось от желания согреть, увезти подальше от всех этих пьяных глаз, бесстыдно разглядывающих ее стройную девичью фигурку. Я был готов порвать любого, кто осмелиться подойти к ней. В висках стучало, ладони незаметно сжались в кулаки, на мое счастье в этот момент подошла Мари и капризно заявила, что эта вечеринка полный отстой и ей тут делать нечего. Плохо соображая, что делаю, я повез родственницу домой. Следующие две недели прошли, будто во сне. Я по-прежнему вставал по утрам, отправлялся под душ, затем быстро пил кофе и шел на лекции. Тупо записывая конспект под преподавательское бубнение, я мысленно все время возвращался к ней, корил себя за то, что не подошел, не спросил ее имени. Подобное происходило со мной впервые, честно сказать до этого, я считал себя скептиком с некоторым уклоном в цинизм. Сильный отпечаток на мой характер наложил развод родителей, перетекший в арест отца и отъезд матери во Францию с новым мужем.
"Сильвио, - чья-то теплая маленькая ладошка легла мне на плечо. Оглянувшись, я увидел перед собой Мэген Андерсен, крошку Мэги, с которой меня связывали годы дружбы. Оглядываюсь назад, я не могу вспомнить того времени, когда в моей жизни не было бы Мэги. Кажется, она была всегда, даже если ее не было рядом, что-то неуловимо напоминало о ее присутствии, вытянутый свитер, который она связала мне на Рождество, фотография в рамочке, на которой мы как полоумные смеемся, глядя в объектив. Должно быть, если бы не Мэги с ее живым человеческим теплом, я бы так и не понял, что такое семья. Я появился на свет третьим ребенком во внешне благополучной семье. Мой дед Джованни Оливетти уже в те годы был известным ученым - медиком, бабушка Маргарет
посвятила свою жизнь переводу книг с древнегреческого и латыни. Отец пошел по стопам деда и окончил медицинский институт. На третьем курсе он познакомился с очаровательной девушкой учащейся литературного колледжа, именно ей и суждено было стать моей матерью. Мне трудно подобрать слова, чтобы правильно ее описать. Невысокая брюнетка с карими глазами, сейчас, глядя на свою мать глазами взрослого мужчины, могу сказать одно, в ней всегда жила какая-то изюминка, не имеющая ничего общего с канонически правильной красотой. Некоторые психологи утверждают, что мужчины инстинктивно находят себе жен, похожих на своих матерей, на мне это правило сработало на все сто. И внешним сходством здесь не ограничилось, порывистые, непостоянные в своих чувствах, не способные глубоко к кому-то привязаться они обе умели причинять боль с невинным очарованием. Моя мать никогда меня не любила, нет, упаси меня Господь сказать, что она плохо со мной обращалась, наоборот, должно быть, чувствуя в самой себе недостаток материнской любви, она забрасывала меня подарками, игрушками, книжками, конфетами, но вся ее нежность доставалась Джулиано моему старшему брату.
Человека никогда нельзя загонять в угол, этой простой истине я научился на примере своей матери, выйдя замуж в девятнадцать лет, она так и не получила хорошего образования. В первый же год их с отцом супружеской жизни на свет появился Джулиано, затем Доменико и, наконец, я. Думаю, что если бы процесс деторождения закончился еще на Джулиано, брак моих родителей не закончился бы так плачевно. Первый ребенок был радостью, чудом, рождение второго стояло под вопросом, меня же она вовсе не хотела, но так уж вышло, что мой дед-патриарх и бесспорный глава нашей семьи считал аборт узаконенным убийством и преступлением. Вопрос о том, не являлось ли большим преступлением принуждать молодую женщину рожать вопреки ее желаниям до сих пор остается для меня открытым.
Порывистая, эмоциональная Марина Хаджести плохо вписала в общую семейную картину, насколько я могу судить брак с моей матерью был первым поступком, совершенным моим отцом вопреки желаниям деда, хотя я бы ни за что на свете не назвал его подкаблучником. Уже, будучи взрослым человеком, я впервые взял в руки Библию, взгляд сам собой упал на строки "не сотвори себе кумира". Думаю, что именно против этой заповеди-предостережения согрешил мой некрещеный отец. Дед всегда был для него Богом, существом высшего порядка, а с Богом не пререкаются, Ему служат и поклоняются, а мой отец своего Бога еще и любил, чего не скажешь о многих христианах Помню, как радовался в детстве, когда моя мать возвращалась домой, всегда веселая с озорными искорками в глазах, она напоминала мне порыв свежего весеннего ветерка, проникший сквозь приоткрытое окно в затхлую комнату. Часто, заигравшись с нами, она превращалась в шаловливого ребенка, и я невольно забывал, что эта женщина-девочка произвела меня на свет. Отец Чезаре Оливетти ассоциировался у меня с занятиями, нудными развивающими играми. Всегда подтянутый, сдержанный он никогда на меня не кричал, тем не менее, с его появлением в детской становилось как-то холодно и не уютно, появлялась какая-то официальная строгость, и мы больше не могли непринужденно щекотать маму, безуспешно пытающуюся отбиться от нашей троицы.
Я точно помню тот день и час, когда закончилось мое детство. Двадцать пятое сентября выдалось на редкость холодным, на улице шел дождь, дед с утра ушел на работу, с недавних пор он возглавлял одну частую клинику, которая занималась какими-то генетическими исследованиями, у бабушки из-за погоды разыгралась страшная мигрень и она велела принести завтрак к себе в комнату. Мы втроем сидели в комнате притихшими мышками, Джулиано сидел ко мне спиной и что-то рисовал на альбомном листе, Доменико катал машинкой по стене, я же стоял, тупо уставившись на часы. Прошлым вечером наши родители страшно поругались, и я впервые понял, что мой отец может кричать. Ни то чтобы они раньше никогда не ссорились, просто обычно источником громких звуков была моя мать, пытавшаяся криком пробить броню отцовской сдержанности. Дети многое чувствуют и понимают, хотя и не могут дать точной логической оценки своим ощущениям, в тот вечер за ужином я кожей чувствовал какое-то напряжение. Внешне все происходило привычно чинно, дед с отцом обсуждали какие-то медицинские новинки, бабушка как всегда делала нам замечания по поводу локтей на столе. В какой-то момент мама не выдержала, она вскочила со стула и срывающимся тоном заявила отцу, что хочет с ним поговорить, тот нехотя оторвался от интересной беседы.
-Одну минутку, дорогая. Как только закончится ужин, мы сразу же поднимемся в нашу спальню и поговорим - его голос прозвучал привычно сухо и спокойно.
-Нет, Чезаре, я хочу, чтобы ты встал и поговорил со мной сейчас! - я заметил, как по маминому лицу пошли красные пятна.
-Ну, что ты так нервничаешь, душенька. Твой муж от тебя никуда не денется, Боже, неужели нельзя спокойно поесть.- За елейными нотками в голосе бабушки явно слышалось раздражение. Между ней и матерью всегда существовала необъявленная война, живая, искренняя мама с трудом могла переносить бабушкину чопорность. Англичанка, да еще и принадлежавшая к знатному роду, бабушка свято соблюдала все мыслимые и немыслимые правила этикета и нас, домашних принуждала к этому. Пожалуй, единственным человеком, избежавшим ее гневным тирад за бескультурье, был наш дед. Мне до сих пор не понятно, как мою бабушку, носившуюся со своим генеалогическим древом, как с величайшей святыней угораздило выйти замуж за итальянца, по меркам ее семьи абсолютно безродного.
Мой дед родился в конце тридцатых годов на корабле, плывущем с Соединенные Штаты Америке. Насколько я знаком с семейным преданиям, несколько раз видоизмененным в угоду бабушки-аристократки, моя прабабушка по отцовской линии была простой итальянской девушкой-крестьянкой, умудрившейся забеременеть до брака, да еще и от парня, который, не успев надеть ей, кольцо на палец влез в авантюру, закончившуюся убийством одного видного политика и расстрелом моего прадеда. Удивительно, как родные не убили бедняжку, опозорившую семью, но так или иначе, ее с растущим внутри грехом отправили на покаяние к родственникам в Штаты. Там она жила на правах прислуги-приживалки, которую родственники католики, возвращаясь с воскресные мессы, на которой они, вытирая платочками глаза, слушали проповедь о покаявшейся блуднице, попрекали последними словами. Думаю, что эта лицемерная политика двойных стандартов наложила немалый отпечаток на характер моего деда, утверждавшего в последствии, что ему как ученому религия представляется антинаучной басней. В нашем доме никогда не было икон, моего отца и дядю Альфредо не крестили в церкви. Я испытал искренне удивление, когда в четырнадцать лет вернувшись, домой на летние каникулы, увидел, как моя бабушка молиться ночью, тайком от деда. Тогда она попросила меня никому об этом не говорить, я дал ей слово и его сдержал, но странное чувство в душе так меня и не покинуло.
Отец встал со стула, и они с матерью молча поднялись к себе в спальню, не прошло и нескольких минут, как из их комнаты послышались отцовские крики, прерываемые мамиными всхлипами. Не теряя прежней невозмутимости, бабушка позвала прислугу и велела ей отвезти нас в детскую комнату. Это была ее самая большая ошибка, так как наша комната находилась рядом с комнатой родителей, а перегородки в доме были достаточно толстыми для того, чтобы не слышать нормальных бесед, но крики людей, потерявших над собой контроль, слышались более чем отчетливо. Из всего услышанного мой детский мозг смог выделить только то, что моя мать встретила другого мужчину и хочет уйти от моего отца. При этом она страшно упрекала его за все прожитые годы, говорила, что очень его любила, хотела сохранить семью, но он сам все разрушил, позволяя своим родителям собой вертеть, обвиняла его в холодности к себе и к нам детям, плакала, начинала просить прощенья и тут же снова впадала в бешенство. Что говорил мой отец, я приводить не буду, подобная брань явно не для печати, затем мы услышали, как хлопнула дверь, а через несколько минут под окном засияли фары отцовской машины. Больше я его не видел.
Двадцать пятого числа, как раз в тот момент, когда маленькая и большая стрелки застыли на цифре два к нам в дом пришли полицейские и сообщили, что отец был обнаружен около трупа своего бывшего одноклассника Майкла Стюарта и у них есть весомые доказательства того, что Стюарт был любовником нашей матери. К тому же на пистолете были обнаружены отпечатки отцовских пальцев, на лицо было совершение убийства из ревности. Отца арестовали, было назначено предварительное слушанье, судья вынес сумму предполагаемого залога, но мой дед наотрез отказался платить. Странно, но все это время он вел себя так, как будто ничего не случилось, по-прежнему ходил на работу, читал газеты, только с друзьями перестал общаться. У бабушки обострились головные боли, она почти не выходила из комнаты. Однажды я пришел домой с прогулки и не нашел маму, я ждал ее до вечера, но она так и не пришла. Пришлось обратиться бабушки за разъяснениями, услышав о матери, та изменилась в лице, глаза злобно сверкнули.
-Не смей больше упоминать при мне о ней. Считай, что она сдохла - я увидел, как предательски затрясся ее подбородок. Что я мог знать в шесть лет о том, что для бабушки это была уже вторая потеря. Дядя Альфредо в отличие от отца никогда не признавал бесспорного дедушкиного авторитета, т. е. он был готов уважать и почитать его как отца, но не больше, жить он хотел своим умом. Более того, приходя к нам, домой, он, не стесняясь, уговаривал отца забрать нас с мамой и начать жить отдельно своей семьей. У того всегда находились на это какие-то отговорки, то бабушка болела, то ему легче было улаживать дела, в клинике живя рядом с дедом, казалось, что он не замечает искорки в маминых глазах, которые появлялись при мысли о возможности жить подальше от елейно-ядовитой свекрови и излишне властного свекра. Мой дядя вопреки воли дедушки закончил экономический институт и рано начал заниматься бизнесом, насколько я понимал из обрывков взрослых разговоров не совсем законным. Странно, однако, мне всегда казалось, что дядю Альфредо дед ценит гораздо больше, чем отца, разрушившего, в конечном итоге, ради него семью. Свободомыслие в нашей семье никогда не поощрялось.
Дед, сам выросший в тяжелых условиях считал, что жалостью детей можно только испортить, родители и дети стояли на разных ступенях и никакие фамильярности не допускались. Не представляю себе, чтобы я мог вернуться из школы или после теннисной тренировке и просто с ним поболтать о девочках, спорте, своих музыкальных и прочих пристрастиях. Хотя в те годы я еще от этого и не страдал, как человек всю жизнь питавшийся одними бананами и не знающий, что есть другие продукты не будет страдать по макаронам. Позже, близко столкнувшись с другой семьей, с совершенно иным укладом жизни я понял, насколько были ущербны наши семейные взаимоотношения.
Суд над моим отцом состоялся в кратчайшие сроки, будто кто-то подгонял господ присяжных. Спустя восемь лет я разговаривал об этом с дядей Альфредо. Аль, как мы любили его называть, утверждал, что подобная поспешность как ничто другое выдавала попытку спрятать концы в воду. Следствие велось халатно, не буду вдаваться в юридические тонкости, скажу лишь, что убитый мамин любовник, закончивший по злой иронии школу вместе с моим отцом, к моменту своей кончины по уши завяз в криминале и люди, занимавшиеся раскрытием данного преступления, не захотели глубоко копать, боясь нарваться на крупные неприятности. Благо, что нашелся козел отпущения в лице моего отца опять-таки по глупому стечению обстоятельств, явившемся разбираться с потерпевшим в самый неподходящий момент. Отцу вынесли обвинительный приговор и осудили на предельно длительный срок. Вполне вероятно, если бы дед, как ученый, имевший определенный авторитет, к тому же неплохо знакомый кое с кем из сильных мира сего открыто вступился бы за сына, то подобного можно было избежать, но он даже не пришел на слушанье и бабушке запретил это делать. Властная, привыкшая настаивать на своем в некоторых вопросах она слушалась его безоговорочно.
-Мой сын умер - вот что сказал дед одному своему знакомому Питеру Андерсену отцу Мэги. Больше он к этой теме не возвращался. Совсем недавно я впервые осмелился с ним об этом заговорить. Дед долго смотрел на меня, только тут я заметил какие у него уставшие глаза, не грустные, не больные, просто уставшие, как будто он давно уже тащит на себе какой-то воз, с тяжестью которого почти сроднился.
-Ты знаешь, Сильвио, что такое быть сыном преступника? Конечно же, ты знаешь - последнюю фразу он произнес с горькой иронией - Я жил с этим пятном с самого рождения, чтобы я не сделал, как бы умно и правильно не поступал, я все равно был заклеймен. Тебе трудно это понять, в ваше время позволено многое из того, что нам и не снилось. Моя бедная мать допустила всего одну единственную ошибку, за которую платила до самой смерти. Все эти лицемеры, единственное достоинство которых заключалось в том, что их грешки были, не так очевидны, относились к ней как прокаженной. Вознося губами молитвы к своему Богу, в уме уже прикидывали, как бы обсчитать наивных покупателей, заходящих к ним в лавку, где моя мать горбатилась как ломовая лошадь, а ее попрекали куском хлеба. Я говорю о наших родственниках, у которых мы жили пока я не смог снять отдельную квартиру. А ведь всего этого можно было бы избежать, если бы мой отец не возомнил себя вершителем судеб и не застрелил того политика. Возможно для тебя все эти убийцы, проститутки, наркоманы и являются существами достойными сострадания, я же считаю, что человек, посягнувший на чужую жизнь, сам больше не имеет права существовать. Больше мы к этой теме не возвращались.
Думаю бессмысленно говорить о том, что я испытывал в те дни. Боль, страх, чувство одиночества стали моими верными спутниками, временами мою детскую душу охватывало такое чувство отчаяние, что хотелось кричать, плакать, топать ногами, но чувство внутренней дисциплины, усвоенное чуть ли ни с младенчества, не позволяли мне выкинуть ничего подобного. Просыпаясь посреди ночи, я тихонько плакал от сознания того, что остался совсем один. Самая страшная трагедия моей семьи заключалась в том, что общее горе нас не сплотило, скорее наоборот, надорвались те внутреннее связи, которые еще существовали. Маму я увидел лишь в декабре месяце, она появилась на пороге нашего дома в новом пальто, пахнущая незнакомыми духами, к несчастью в этот момент дома была бабушка. Она смотрела на маму как на грязную дворовую собаку, и мне становилось жутко под прицелом этих глаз. Запинаясь, давясь слезами, мама начала говорить. Смысл сказанных ею слов дошел до меня не сразу. Она говорила, что встретила одного человека, его зовут Матье Лекруа, он француз. Матье по маминым словам был очень добрым человеком, он собирался на ней жениться и увезти во Францию, к сожалению нас, она пока что забрать с собой не сможет, но обязательно будет нас навещать, писать, звонить, присылать подарки. Услышав, что мама снова уходит, я жутко расплакался, Доменико, стоявший неподалеку страшно побледнел, но сдержался, все-таки в нем было больше отцовских черт. Мама спросила о том, где Джулиано, на что бабушка презрительно фыркнула, что после того, что они с отцом выкинули, они с дедушкой были вынуждены отправить мальчика подальше в частную английскую школу. По маминым глазам было видно, что мысль о том, что она вынуждена, будет уехать, так и не попрощавшись с любимым сыном, ее окончательно добила. За окном просигналила машина.
-Это за мной - мама встрепенулась. Обняв меня в последний раз, она протянула руки к Доменико, но тот так и остался стоять на месте подобно изваянию. Послышался еще один требовательный гудок. Мама вскочила на ноги и, не оглядываясь, пошла к выходу. Она ушла, а я стоял, и молча вдыхал запах ее дорогих духов, пока бабушка не взяла меня за руку и не отвела в спальню.
-Пойдем, милый, - если бы я не был так огорчен происходящим, то обратил бы внимание на то, как непривычно нежно она это произнесла. Но в тот момент мне было не до этого. Дверь в мое беззаботное детство захлопнулась вместе с уходом матери, и я ей этого так и не простил.
Джулиано
"Мои соболезнования, сеньора Мадемьяни. Нет ни то, звучит уж больно строго и официально. Кьяра, дорогая, я очень сожалею - это уже ближе. Представляю, куда ей захочется послать меня с моими соболезнования. Все эти приличия - ложь для взрослых, специфическая игра, в которую мы все обречены, играть до самой смерти. Ах, Пабло, Пабло, как же не вовремя ты умер, а главное как нелепо. Надо будет поговорить с нашим человеком в полиции по поводу экспертизы, возможно, кто-то хорошо покопался в машине, подпортив тормоза. Кому это могло быть выгодно? Андриотти? Джулиано Оливетти ты становишься параноиком! Черт, как же меня угораздило вляпаться в это дерьмо с наркотиками. Хороший вопрос, только не к месту и не ко времени. Что делать? Пойти рассказать отцу, покаяться в допущенной ошибке? Сыграть на комплексе вины, который он испытывал перед нами после всего того, что случилось между ним и матерью? Подобная тактика была хороша в семнадцать лет, когда я подвыпивший сел за руль и сбил ту девушку. Но не сейчас, когда мне двадцать девять и я поставил под угрозу репутацию, а возможно и само существование империи Оливетти, будь она трижды проклята.
Азартные игры, оружие, проституция - все это отец готов назвать бизнесом, но не наркотики, странно, откуда такая нелюбовь, надо будет поинтересоваться у Ричарда.
Ричард Маэрс адвокат, представляющий интересы нашей компании. Интересно, на чьей он будет стороне, когда дело дойдет до серьезной драки, а то, что до нее дойдет, я даже не сомневаюсь. Анна никогда не смириться с тем, что отец назначил меня вице-президентом.
Сколько же лет я потратил на то, чтобы убедить всех в своей полной лояльности по отношению к мачехе и сводному братишке. Можно подумать мне двух других было мало.
Все-таки во мне умер великий актер. Хотя последний, произнеся все положенные сценарием монологи, может смело смывать грим, я же живу, не снимая маски последние четырнадцать лет. Все началось в тот день, когда я с громким криком папа кинулся на шею вернувшемся из тюрьмы отцу. Дяде Альфредо пришлось задействовать не один механизм, для того, чтобы вернуть младшему брату свободу. Большие деньги и хорошие связи - вот тот капитал, который никогда не обесцениться. К моменту возвращения отца я уже несколько лет жил в закрытом английском колледже для мальчиков. Англия- страна вечных туманов. Не могу сказать, что мне плохо там жилось. Учителя делали большой упор на успеваемость и дисциплину, в душу же никто не лез. В некотором смысле мне даже нравилось жить подальше от деда, отношения с которым у меня никогда не складывались. Спокойный, дисциплинированный, вежливый, я умел производить впечатление на учителей. Мою жизнь можно было считать вполне счастливой, если ни небольшая помеха в лице Кевина МакКалистера. Столько лет прошло со дня окончания школы, а в моей душе все равно поднимается неприятная волна при одном упоминании об этом человеке. Кевин МакКалистер - человек, которого я готов был назвать своим другом, позже считал злейшим врагом. Честный, открытый, эмоциональный Кевин, я всегда испытывал чувство превосходства перед ним. Задеть его за живое было так же просто, как отнять конфетку у младенца. Именно на нем я годами оттачивал свое искусство лицедея. Девять лет мы с ним учились в одном классе, и девять лет он попадался на одну и туже удочку. Сколько раз он кидался на меня с кулаками, после чего я с самым невинным видом подходил к мисс Вудс, как бы случайно демонстрируя разбитую губу, естественно учительница начинала допытываться, где я так поранился. Поиграв некоторое время в шпиона на допросе, я "нехотя" признавался, что случайно упал на кулак МакКалистера. Узнав о том, что ее любимого ученика избили, мисс Вудс приходила в ярость, за этим следовал вызов родителей МакКалистер в школу и объяснение недопустимости подобного поведения их отпрыска.
Естественно мне подобные фокусы просто так с рук не сходили. У МакКалистера всегда было полно друзей, готовых начистить мне физиономию, но и я к этому моменту успел обзавестись приближенными, готовыми прыгнуть ради меня под трамвай и выполнявшими за меня всю грязную работу. Так что в общественном мнении я так и остался хорошим мальчиком - отличником, позже подобные трюки, доведенные почти до совершенства, были мною использованы в институте и на работе. Просто удивительно, как я смог так глупо влипнуть в этот раз. Хотя нелегальный оборот наркотиков не детская разборка. Интересно, явиться ли Сантадио на похороны или предоставит мне сомнительное удовольствие в одиночку расхлебывать эту кашу. С него станется. Марк Сантадио всегда казался моему отцу сомнительной личностью, интересно, как бы вытянулось у него лицо, если бы он узнал, какие дела мы совместно проворачивали у него за спиной. Хотя после случившегося, у меня появился реальный шанс это узнать. Без пяти час, надо одеваться и идти на похороны.
Траурная музыка, море венков, удушливый запах цветов, смешанный с ароматом женских духов. Удивительно, насколько у некоторых людей отсутствует чувство меры, разве можно так обливаться парфюмом в такую жару! Голова немилосердно разболелась, в висок, будто кол вогнали, а надо было еще подойти к Кьяре, выразить ей свои соболезнования. Бедняжка, она еле держалась на ногах. Когда я последний раз ее видел? Кажется, это было в апреле, в день, когда мы с Лизой объявили о нашей помолвке. Кьяра, одетая в легкий брючный костюм, изумительно подчеркивающий ее стройную фигуру, вся светилась счастьем. Ее взгляд, направленный на Пабло, без слов говорил о том, как безумно она его любит. Сам Пабло, несколько раздраженный жарой милостиво принимал знаки внимания со стороны своей молоденькой жены. Меня, как постороннего наблюдателя очень смешила подобная сцена. Я-то знал, что, отправив супругу за очередным стаканом холодного лимонада, Пабло не переносил спиртное, он тут же начинал стрелять глазами по залу в поисках своей любовницы Паолы, служившей одно время секретаршей у Сантадио. Именно в кабинете у Марка они и познакомились. Паола была очаровательной блондинкой с аппетитными формами, такими обычно принято изображать секретарш - любовниц шефа. Правда в отличие от сложившегося стереотипа у Паолы в комплекте к симпатичной мордашке были еще и мозги, правда она их не выпячивала.
Думаю, что последнее как раз и послужило толчком к тому, что Пабло на ней "завис".
Будучи личностью, не особо выдающейся, он несколько терялся на фоне красивой, интеллектуальной Кьяры. С Паолой же все было просто, Макдональд-с, совместный просмотр футбольных матчей и кинокомедий, рядом с ней любой мужчина мог почувствовать себя героем. Что ни говори, а у этой девочки были блестящие актерские данные, именно за это Сантадио и держал при себе подобную секретаршу, не умевшую, на мой взгляд, даже нормально печатать. За несколько дней до гибели Пабло она мне позвонила, подобное поведение было несколько странным, во-первых, Паола работала не на меня лично, а на Сантадио, во-вторых, время звонка явно говорило о его срочности. Со слов Паолы выходило, что наш друг Пабло в последнее время был подозрительно напряжен и даже один раз накричал на нее, когда она без спроса сама сняла трубку в его квартире. Позже, извиняясь, он объяснил это тем, что ждал звонка от жены, Кьяра в это время уезжала к родственникам в Италию. Подобное объяснение выглядело весьма убедительно, в данной ситуации никому не было выгодно, чтобы Кьяра узнала о загуле мужа, ни самому Пабло, ни Паоле не до конца выполнившей задание Сантадио.
Церемония прощания близилась к завершению, я последний раз подошел к Кьяре, чтобы выразить свои соболезнования. Бедняжка, прилетевшая из Италии ночным рейсом, к обеду она уже с трудом держалась на ногах. Бледная, с заплаканными глазами, она смотрела на окружающий мир с какой-то странной одержимостью.
- Они убили его, Джулиано, они убили его - она произнесла это очень тихо и удивительно спокойно, как будто пересказывала вечерние новости. С этого момента я начал опасаться за ее рассудок. Так бывает, человек ходит, разговаривает, улыбается, а потом прыгает из окна восьмого этажа. Пожалуй, не стоит оставлять ее одну, впрочем, это не моя забота, вместе с Кьярой из Рима прилетела ее мать, она и присмотрит за дочерью.
-Они даже не дали мне с ним проститься, говорят, что лицо сильно изуродовано. Боже, почему, за что? - молодая женщина судорожно всхлипнула. Неожиданно я почувствовал облегчение, женщины так устроены, что им нужен эмоциональный выплеск. На мой взгляд, не так страшно, если женщина плачет, колотит посуду, чем когда она молча сидит, уткнувшись в стену невидящим взором. Если начала плакать, значит оправиться, хотя и из этого правила существуют исключения, взять хотя бы мою мачеху. Вряд ли найдется человек, который хоть раз видел бы Анну в слезах. Железная бизнес-вумен, с нервами, похожими на стальные канаты, такая не станет тайком бегать от тебя налево, скорее уж сообщит о намечающемся разводе через адвоката. Не знаю, была ли она отцу хорошей женой, но со своими обязанностями на фирме Анна справлялась идеально. Холодная, расчетливая, она сразу же меня раскусила, я это видел по ее глазам, никакие слова и уверения в искренней привязанности не могли ее убедить. Произнеся еще пару дежурных фраз, я отправился на стоянку за своим автомобилем, в четыре часа отец возвращался из Гонконга, и мне было поручено встречать его в аэропорту.
Мари
-Красивый, лицемерный мерзавец- Мари Лекруа сама не заметила, как оторвала последний лепесток розы - Он даже на этой вдовушке готов испробовать свои чары. Не удивлюсь, если Джулиано устроит оргию на опустевшем супружеском ложе. Интересно, зачем я ему понадобилась? Последний раз мы виделись в день его помолвки. Надо признать, что он был просто очарователен, а вот будущая новобрачная выглядела слегка бледновато. Подобное выражение лица больше подошло бы для похорон, чем для праздничной церемонии. Кстати, о похоронах, куда подевался Сантадио, когда он позвонил мне сегодня утром и попросил его сопровождать, я была немало удивлена, впрочем, этого человека всегда окружал некоторый ареол тайны, именно это и делало его таким привлекательным. Пожалуй, ему подошел бы эпитет интересный, ни красивый, ни сексуальный, а именно интересный. Невысокий, слегка полноватый мужчина сорока пяти лет, в нем чувствовалась некоторая привлекательность.
-Милая Мари, простите, что заставил Вас ждать" - от неожиданности я даже вздрогнула. Вот дьявол, что за привычка так подкрадываться.
-Вы напугали меня, мистер Сантадио - на самом деле я чувствовала себя ужасно неловко, будто он мог угадать то, что я думала о нем.
Еще раз прошу меня простить - Сантадио улыбнулся своей кошачьей улыбкой. - Вы же знаете, что деловой человек, подобный мне не может позволить себе расслабиться ни на свадьбе, ни на похоронах, везде тебя настигнут дела. Кстати, о делах, надеюсь, Джулиано уже успел ввести вас в курс дела? Видя Ваше удивление, могу предположить, что нет, впрочем, это даже хорошо, так как мне бы хотелось лично с Вами переговорить. Надеюсь, милая Мари, Вы позволите пригласить Вас куда-нибудь, в какое-нибудь тихое местечко, где бы мы могли спокойно все обсудить.
Абсолютно не понимая, что этот человек собрался со мной обсуждать, я, тем не менее, согласилась. Местечко, куда пригласил меня Сантадио, оказалось небольшим китайским ресторанчиком, увидев это, я вздохнула с облегчением. Подобная атмосфера никак не способствовала пробуждению романтических чувств. Ни то, чтобы я опасалась каких-то ненужных поползновений с его стороны, да и про себя саму могу заметить, что, начиная с шестнадцати лет, жила далеко не монашеской жизнью. К двадцати шести годам у меня за плечами было два официальных развода, а неофициальные отношения, закончившиеся крахом, я даже не подсчитывала. Просто удивительно, сколько раз я пыталась начать жизнь с начала, дважды надевая наряд невесты, я клялась, что именно с этим мужчиной я встречу старость, от него буду рожать детей и в эти минуту я искренне верила, что так оно и будет, а потом появлялся Он. Джулиано Оливетти мой первый мужчина. Странно, с той самой ночи прошло уже почти десять лет, а я помню все так, как будто это было вчера.
Мари - голос Сантадио вернул меня к реальности - Вы помните Альфредо Оливетти?
Признаться честно, я ожидала чего угодно, только не такого странного вопроса, от удивления я даже моргнула - Дядю Джулиано, конечно я его помню. Красивый мужчина с невероятно обаятельной улыбкой, лет в двенадцать я была в него тайно влюблена, мне всегда казалось, что Джулиано был больше похож на своего дядю, чем на холодно-сдержанного отца, впрочем, Сантадио об этих моих чувствах знать не обязательно.
-Простите, мистер Сантадио, но я все еще не могу понять, к чему Вы клоните, насколько мне известно, Альфредо Оливетти погиб три года назад.
-Именно так. Скажите, Мари, что Вам известно о его гибели? Тут я к своему стыду была вынуждена признать, что известно мне очень мало, вернее ничего. В то время я как раз разводилась во второй раз. А развод, как известно дело мало приятное, особенно, если стороны не хотят разойтись полюбовно, а в нашем случае существовали имущественные претензии, самое смешное заключалось в том, что исходили они от моего мужа. Он требовал, чтобы я выплатила ему внушительную компенсацию, утверждая, что, прожив со мной полтора года, он теперь всю жизнь будет вынужден лечиться у психоаналитика.
- В этот момент я находилась во Франции, у меня были некоторые затруднения личного характера от подобных объяснений, да еще произнесенных неуверенным голосом, мне самой стало противно.
-Альфредо Оливетти был убит - от этих слов Сантадио у меня внутри все сжалось в маленький противный комочек. Не обращая внимания на произведенный эффект, он продолжал - могу предположить, что его убили люди дона Франческо Андриотти. Вначале мне показалось, что он шутит. Дон Франческо Андриотти - этот тот симпатичный мужчина средних лет, которого я видела пару раз на благотворительных вечерах. Боже, неужели Сантадио пригласил меня сюда, чтобы забивать мне голову глупостям, типа мафии, кровной мести и всякой подобной чуши. Это что, новый способ завоевать внимание девушки, рассказав ей страшную историю, из моей груди вырвался смешок.
-Мистер Сантадио, я благодарна Вам за прекрасно проведенный вечер - произнеся дежурную фразу, я потянулась к своей сумочке, собираясь уходить. Неожиданно Сантадио встал со своего стула и подошел ко мне. Положив свою руку поверх моей, он почти ласково сказал - Мари, Вы чудесная девушка и очень мне симпатичны и мне бы не хотелось видеть Вас - на секунду он замолчал, подбирая нужное слово - видеть Вас в затруднительном положении. Поверьте, в сложившейся ситуации Вам будет лучше уехать обратно во Францию, для Вашего же собственного блага. Вырвав свою руку, я бросилась прочь из ресторана, только тут вспомнив, что прибыла сюда на машине Сантадио. Черт, придется голосовать.
Джулиано
Рейс отца задерживался почти на полтора часа. Хорошо, что, имея некоторый опыт подобных встреч, я додумался взять с собой книгу. Содержание было так себе, хотя возможно кому-то и нравятся английские детективы, мне же они кажутся излишне затянутыми. Время тянулось подобно жевательной резинке, чтобы не заснуть, я встал и решил немного пройтись. Когда я был здесь в последний раз? Кажется, это было в октябре. Отец тогда вернулся с похорон своего друга Джулио Джанкамо. Вместе с ним прилетела дочь Джанкамо Лиза. Худенька девушка, почти ребенок, несчастье будто бы придавило ее к земле. Ответив что-то невразумительное на мое приветствие, она решительно направилась к автомобилю, всю дорогу, пока мы добирались до дома, Лиза хранила молчание. Отец тогда велел мне ее не трогать, но смотреть - то мне никто не запрещал. И я смотрел. Мне всегда нравились стервы, уверенные в себе, слегка нагловатые, с острым язычком. Чего стоила одна Мари, взрывная, непредсказуемая, способная залепить пощечину и тут же ластиться, как котенок. С такой женщиной было хорошо в постели, но жить с ней постоянно было просто невыносимо, моего терпения обычно хватало дня на три. После этого у меня всегда "случайно" находились неотложные дела, требующие моего срочного вмешательства. Мари была далеко не дурой и быстро смекнула, что к чему. Никогда не забуду, какой грандиозный скандал она мне устроила, обвиняя во всех своих несчастьях, будто бы это из-за меня у нее никак не складывались отношения с мужчинами. В качестве решающего аргумента она запустила в меня вазу, просто удивительно, как я смог увернуться. Каюсь, грешен, подобные разборки меня страшно возбуждают, и тот наш разговор с Мари закончился в постели. Но жениться на ней, никогда! Я разве похож на самоубийцу?
Одного взгляда на Лизу Джанкамо мне хватило, чтобы понять, что такая девушка сможет стать идеальной женой. Спокойная, выдержанная, не склонная закатывать истерики и даже в горе, умеющая держать себя в руках. Следующие несколько месяцев я внимательно наблюдал за Лизой, и мое желание сделать ее сеньорой Оливетти крепло с каждым днем. Как выяснилось, мать Лизы умерла, когда той только исполнилось три года, после этого ее забрала к себе тетя, живущая на Сицилии в глубинке. Отец изредка ее навещал, привозил подарки, в этом сиротстве при живых родителях мы с ней были похожи. Правда в отличие от меня, Лиза к своему отцу была искренне привязана и его смерть причинила ей огромную боль. Мое предложение руки и сердца она восприняла спокойно, будто бы ждала чего-то подобного. Признаюсь, меня вначале даже слегка ошарашила подобная безимоциональность. Ни то, чтобы я ожидал, что Лиза сразу кинется ко мне на шею, но и простого "хорошо", произнесенного будничным тоном мне было явно мало. Должно быть, во мне говорило оскорбленное самолюбие, честно сказать, всегда был высокого мнения о собственной персоне. Начиная лет с шестнадцати, я постоянно ловил на себе восхищенные девичьи взгляды, некоторые мои одноклассницы готовы были, как мне казалось, выпрыгнуть из окна, чтобы привлечь мое внимание. Та же самая картина наблюдалась и в институте, да и на работе я не был обделен женским вниманием. Хотя завязывать интрижку на рабочем месте, было против моих правил. Здравый смысл подсказывал, что все мои романы длятся максимум месяца два-три, после чего женщина начинала меня ужасно раздражать, я начинал видеть все новые и новые недостатки, которые, как мне виделось, лезли из всех щелей. Одна был глупа, как пробка, другая наоборот излишне умничала, складывалось такое ощущение, будто бы ложишься в постель с ходячей энциклопедией на двух ножках. Я всегда оставлял за собой право уйти первым, ничего не объясняясь. Слезы, просьбы не бросать вызывали чувство глубокого раздражения, никогда не понимал, зачем так унижаться. Услышав это " хорошо" из уст Лизы, я впервые захотел взорваться, устроить сцену наподобе тех, что обычно устраивали мне брошенные женщины. В душе прочно поселилось чувство, что меня отвергли, вначале мать, потом МакКалистер, теперь Лиза. Этих людей я был способен полюбить, вот только им это было не нужно. Задумавшись, я не заметил, как объявили о посадке самолета, следующего по маршруту Гонконг - Нью-Йорк. Прошло еще несколько минут, и я увидел своего отца. Удивительно, как он умудряется всегда выглядеть таким свежим и аккуратным, будто только что принял душ, переоделся и спустился к завтраку, а не совершал многочасовой перелет. Гладко выбритый, аккуратно причесанный, даже костюм нигде не замялся.
-Здравствуй, отец - я постарался улыбнуться как можно более приветливо.
-Мой рейс сильно задержался, а у меня было назначено совещание на пять часов, будь любезен, обзвони всех акционеров и извинись от моего имени.
- Хорошо, отец - ответил я, а про себя подумал, неужели трудно было, произнести фразу здравствуй, сын?
-Кстати, как поживает твой друг Сантадио? - он произнес это так неожиданно и так буднично, что я даже опешил - Насколько я знаю, Вы с Марком стали приятелям, так Джулиано? Я попытался собраться с мыслям. - Ты же знаешь, отец, погиб Пабло Мадемьяни, мы с ним одно время сотрудничали, а они с Сантадио были добрыми друзьями.
-Ну что ж, наш долг помнить о покойных. - На какой-то момент отец замолчал, я бы поспорил на пятьсот баксов, что в этот момент он думал о дяде Альфредо, что ж, это его немного отвлечет. Интересно, откуда он узнал про Сантадио, неужели от Анны, тогда мне остается только подумать о завещании. От этих безрадостных размышлений меня отвлек очередной отцовский вопрос.
- Доменико еще не вернулся?
-Пока нет, но он звонил вчера из Рима, сказал, что задержится у Ломбарди еще не пару дней.
- Что же, это даже к лучшему, твой брат всегда умел находить с ним общий язык. Кстати, Джулиано, в мое отсутствие мне не звонил некий Кевин МакКалистер? Да что с тобой сегодня, можно подумать, что ты выпрыгнул из самолета и только в воздухе обнаружил, что на тебе нет парашюта. Я начинаю серьезно за тебя беспокоиться, возможно, тебе стоит, взять отпуск и съездить куда-нибудь с Лизой, думаю, ей тоже не помешает развеяться, сменить обстановку, мне кажется, что она так до конца и не отправилась после смерти отца.
Лиза
Странно, почему каждый раз, когда он до меня дотрагивается, у меня внутри все сжимается? Я никогда не могу расслабиться, получить удовольствие от его ласк. Странно, но чем нежнее он со мной, тем больше мне хочется его оттолкнуть. Нет, он мне не противен, скорее это страх, мою душу не покидает ощущение, что он с легкостью сломает мне шейные позвонки. Откуда такие мысли, ведь Джулиано не разу меня не обидел, напротив, с самого первого дня, как я поселилась у них в доме, он был со мной крайне любезен и очень внимателен. Пожалуй, за всю мою жизнь обо мне еще никто так не заботился, почему же я его боюсь? Никогда не забуду тот день, когда он сделал мне предложение. Это было в гостиной, он стоял напротив меня, такой красивый, серьезный и очень высокомерный. Позже я убедила себя, что он вовсе не был высокомерен, не пытался меня осчастливить своим предложением, просто он очень сдержанный и холодный, как и его отец, отсюда и ощущение некоторой надменности. Абсолютно непроницаемое лицо, никогда не могу понять, о чем он думает, иногда мне кажется, что он очень добрый и отзывчивый, просто его нужно понять, ведь о книге не судят по обложке. Да, но если на обложке нарисован окровавленный труп, вряд ли стоит надеяться на то, что внутри книга будет содержать сборник духовно-нравственных наставлений. Лиза, прекрати, грешно осуждать человека, даже не разобравшись. Господь заповедал любить своих ближних. Да, но ведь я не Господь и мне, между прочим, предстоит ложиться с ним в постель после свадьбы, а мы даже не разу не разговаривали с ним по душам. Хотя, конечно, в постели занимаются другими вещами. Я почувствовала, как мои щеки загорелись огнем. Пресвятая Дева, мне уже девятнадцать, а при слове секс я все еще краснею, во всем виновато тетушкино воспитание и та провинциальная глушь, в которой я выросла, здесь в Америке девушки более раскованные, взять хотя бы эту Мари, сводную сестру Джулиано, хотя данный пример не совсем подходит, она ведь француженка. Все равно, мне кажется, что Мари не стала бы так глупо краснеть, интересно, мне показалось или она вправду смотрела на моего жениха с далеко ни сестринским интересом. Ну вот, я уже ревную.
-Мисс Джанкамо - в комнату незаметно зашла горничная - там какой-то интересный мужчина спрашивает мистера Оливетти.
-Джулиано? Передай, что он еще не вернулся с похорон.
-Нет. Спрашивали мистера Чезаре Оливетти и он - служанка запнулась - он стоит там, ждет. По ее лицу было видно, что ей кажется кощунством заставлять, ждать такого интересного мужчину.
-Хорошо, Кэтрин, передайте, что я спущусь через минуту. Горничная удалилась так же бесшумно, как и вошла. Подойдя к зеркалу, я попыталась привести в порядок непослушные волосы. Вот пакость, но почему каждый раз, когда я куда - то тороплюсь, мои волосы встают дыбом так, будто бы я только что прокатилась на американский горках, да еще и вниз головой. Удивительно, как легко я подхватываю чужое волнение, стоило только поговорить с Кэтрин и я тут же начала трястись так, будто от разговора с этим незнакомцем зависит моя жизнь. Глупо. В голову тут же пришла другая мысль. Почему я никогда так не прихорашивалась для Джулиано, разве мне безразлично, какой он видит меня? Зачем тогда я выхожу за него замуж? Потому что я должна, но кому, отцу, так его нет в живых. Боже, разве можно быть такой забывчивой, я чуть было не спустилась в комнатных тапочках.
Он сидел в кресле, пролистывая сегодняшний "Нью-Йорк Таймс". При моем появлении он встал и улыбнулся, в эту секунду я почувствовала, как пол уходит у меня из под ног. Высокий, стройный, темноволосый мужчина с удивительно красивым лицом. Они с Джулиано были чем-то похожи, хотя последнему не хватало той, отрытой дружелюбности, которой светилось лицо незнакомца. Нет, Боже, только не сейчас, я не могу думать о Джулиано, я не хочу о нем думать! На секунду я представила, как выгляжу в этот момент, удивленная, с приоткрытым ртом, ему, наверное, смешно на меня смотреть. Да, кстати, кто он? Будто бы прочитав мои мысли, незнакомец протянул мне руку.
- Кевин МакКалистер - его рука была такой теплой и нежной, что мне захотелось подержать ее подольше.
- Лиза Джанкамо - ответила я и почувствовала, как дрожит мой голос.
-Рад познакомиться, Лиза - и он поднес мою руку к губам. Поцелуй продлился считанные секунды, но я почувствовала, как учащенно забилось мое сердце.
-Убери руки от моей невесты, МакКалистер - вздрогнув, я оглянулась, на пороге стоял Джулиано. Похоже, что Кевин тоже не ожидал ничего подобного, я почувствовала, как он резко отдернул руку и слегка побледнел, но тут же взял себя в руки.
- А то, что, Оливетти? Ты заколешь меня одной из своих запонок - в голосе МакКалистера послышалась ирония. На секунду мне показалось, что Джулиано вот-вот потеряет свое обычное самообладание и кинется на Кевина, но к счастью в этот момент в гостиную зашел его отец.
-Молодые люди, какие то проблемы?- по тому, в каком тоне это было сказано, можно было предположить, что он предпочитает отрицательный ответ.
-Не беспокойся, отец, все в порядке. Мы с МакКалистером старые знакомые
-Да, простите нас, мистер Оливетти - по голосу Кевина было заметно, что ему действительно искренне жаль.
- Что ж, надеюсь, что подобное больше не повториться. Мистер МакКалистер, я надеялся найти в Вас делового партнера, не разочаровывайте меня. Лиза, будь любезна, принеси нам чаю - Чезаре ласково мне улыбнулся - Иди же.
Повторять дважды не потребовалось, я и сама была рада поскорее уйти из гостиной и не смотреть больше на Кевина. Зайдя на кухню, я упала на первый попавшийся стул, ноги обмякли и из глаз полились слезы. Боже, что я наделала со своей жизнью. Двадцать третьего числа, то есть ровно через две недели должна состояться моя свадьба, подвенечное платье почти готово, приглашения разосланы. Я слышала, как вчера Джулиано по телефону договаривался с музыкантами. А я, я его почти ненавижу, потому что больше всего на свете хочу быть с мужчиной, который сейчас сидит в нашей гостиной и даже не вспоминает обо мне. Он пришел в этот дом, чтобы решить какие-то деловые вопросы наша встреча для него всего лишь незначительный эпизод, который скоро сотрется из его памяти.
'Лиза, прости меня Бога ради, я сам не знаю, какой бес в меня вселился, когда я увидел тебя с МакКалистером, просто потерял контроль над собой - это было так странно, извиняться перед кем-то, извиняться не из страха, не желая извлечь из этого какую-то выгоду. Джулиано Оливетти действительно чувствовал себя неловко, ему была противна одна мысль о том, что он настолько не умеет держать себя в руках.- Вот отец никогда бы не позволил себе так распуститься. Черт, похоже, мысли об отце стали приобретать у меня вид фобии'
Джулиано, - Лиза подняла на молодого человека недоумевающий взгляд - что с тобой сегодня происходит? Он не знал, что на это ответить. Неужели он ревнует? Глупо! Он никогда не воспринимал Лизу...
А как он вообще ее воспринимал? Все это время она вела себе, как милая, воспитанная девушка из хорошей семьи. Вежливая, немного сдержанная, но это в глазах Джулиано, было скорее плюсом, чем минусом, излишняя сентиментальность в его семье никогда не поощрялась. Считал ли он ее красивой? Пожалуй, да. Иначе, он никогда бы не сделал ей предложение, все его вещи должны были быть качественными и красивыми. Его женой должны были восхищаться, как прекрасным произведением искусства, смотреть смотри, но руки держи в карманах. В своем воображении он уже нарисовал картину будущей семейной жизни: вот он вечером приходит с работы, Лиза ждет его, красивая, ухоженная, в гостиной накрыт стол со свечами, они садятся, поднимают бокалы с шампанским по случаю годовщины, Лиза слегка раскраснелась от волнения, на щеках выступил румянец, она такая хорошенькая, когда улыбается. Вот он жестом умелого фокусника достает из кармана маленькую коробочку, в глазах девушки светится нетерпение, желание поскорей заглянуть внутрь. Его всегда поражала ее не избалованность, любой, даже самый недорогой подарок мог ее порадовать. Общаясь с Лизой, он чувствовал себя эдаким Санта Клаусом, достающим из мешка подарки, впервые в жизни, ему самому захотелось что-то отдавать, дарить кому-то радость. Конечно, он делал в прошлом презенты своим любовницам, но это было как-то не так, возможно потому, что к этому моменту между ними уже существовала интимная связь, и это воспринималось в некотором смысле, как плата за доставленное удовольствие. Лиза тоже не оставалась в долгу, когда в прошлое воскресенье она преподнесла ему очаровательный набор письменных принадлежностей, он долго ломал голову над тем, какой же в этот день отмечается праздник. Заметив его недоумение, Лиза рассмеялась, и сказал, что она сделала это просто так, чтобы его порадовать. Просто так, да в его семье никто никогда ничего не делал просто так, все имело какой-то смысл, Джулиано просто не мог представить, что кому-то из его родственников придет в голову сделать остальным подарки ни в честь какой-то важной даты, а просто так, в порыве душевной теплоты. И вот сейчас он сидит на полу около заплаканной Лизы и просит у нее прощенья. Он просто не может ее потерять, он не хочет, она его шанс. Шанс на что? Будущее покажет. Неожиданно его размышления были прерваны криками, доносящимися со второго этажа. Вернее на повышенных тонах говорил всего один человек, Анджело младший брак Джулиано сын его отца от второго брака. Импульсивный, открытый и очень ранимый шестнадцатилетний мальчик. Лиза считала его единственным нормальным человеком в семье Оливетти.
'Мам, да Бога ради! Ну что я сделал, ну подумаешь, раз в жизни вернулся домой в половине двенадцатого. А что ты мне предлагаешь, возвращаться из клуба к концу вечерних новостей? Почему я не позвонил? Как ты это представляешь, вот я стою, общаюсь с другими парнями и тут резко обрываю разговор, извините, мне нужно позвонить мамочке. Да не хамлю я! Просто вы с отцом мертвого доведете, зачем туда ходил, зачем это сказал! Вы мне скоро дышать велите по команде! Что у нас за семья такая, никого в дом пригласить нельзя, вы всех чуть ли не под лупой рассматриваете, этот не так говорит, а этот вообще по виду наркоман. Ну, ладно, мам, ладно, все, только не плачь, обещаю в следующий раз позвонить. Может быть, не будешь отцу рассказывать, у него сейчас и так проблем хватает. Все, мамуль, я побежал, а то на занятия опоздаю. Целую. Пока'
Притихшие Лиза с Джулиано услышали топот ног на лестнице. 'Интересно, мой брат, вообще, умеет тихо разговаривать?' Вместо ответа Лиза хихикнула, подумав, что сам Джулиано был бы ей гораздо симпатичней, умей он так по-человечески себя вести, вот Кевин, наверное.. Пресвятая Дева, я опять думаю об этом человеке, что за искушение такое, только что помирилась со своим женихом и опять по новой. Кстати, - Лиза встрепенулась - звонил Доменико, его рейс задерживается из-за плохих погодных условий. 'Что - Джулиано меньше всего готов был сейчас говорить о своих братьях - так значит, рейс задерживается - тупо повторил он только что произнесенную Лизой фразу.
'Тебе, пожалуй, надо отдохнуть, когда ты последний раз ездил на море? - девушка по-прежнему улыбалась, легким, нежным жестом она пригладила волосы у него на голове и тут же ужаснулась своему порыву, она никогда не допускала в отношении него подобной дружеской вольности. Неожиданно он приблизился к ней, обхватил руками ее плечи и поцеловал в губы. Странно, это был первый в ее жизни поцелуй. В романах, которые она читала тайком от богомольной тети, главная героиня в такие минуты должна была быть на седьмом небе от счастья, вдыхать запах ее волос, наслаждаться его близость, а Лиза сидела на стуле и думала о том, что еще с утра должны была дать позвонить, договориться о визите в парикмахерскую.
Похоже, это моя карма, аэропорт, туман и полное одиночество - Доменико Оливетти горько улыбнулся, хотя при любом напоминании о тех события у него в душе не то, что кошки, тигры начинали в кровь раздирать, успевшую почти полностью зажить рану.
'Ты думаешь, что ты ей нужен? Ха-ха, Доменико, посмотри правде в глаза, она тебя не знает, ты представляешься ей таким прирученным диким зверьком, которого она за кусочек лакомства сможет почесать за ушком' 'Да заткнись ты, Джулия!' Прошло уже почти десять лет, а его реакция на эти слова не менялась, ему хотелось закричать, сжаться в комочек, начать протестовать, доказывать, а в душе жил противный, липкий страх, что она права. Нэнси действительно его не знала, ни в том смысле, что они были мало знакомы, напротив, познакомились они в самый первый день, когда он приехал в Англию, чтобы вслед за братом поступить в закрытый колледж, в этом же колледже учился брат Нэнси Кевин МакКалистер. Высокая девочка с растрепанными волосами и огромными очками пол лица, она куда-то очень торопилась и не заметила Доменико. Неожиданно вылетев из-за угла, она буквально сшибла его с ног, мальчик выронил ранец, книжки рассыпались по полу. Девочка сильно покраснела начала извиняться и тут он взорвался, в душе будто плотину прорвало, он безостановочно на нее кричал, выплеснул на ни в чем неповинную девочку всю свою боль из-за ареста отца, отъезда матери, несладкой жизни с дедом. Она стояла и молча на него смотрела, потом также молча развернулась и ушла, а он стоял и смотрел ей вслед с полуоткрытым ртом вплоть до того момента, пока не прозвенел звонок, зовущий учеников в класс. Позже он узнает и про вражду своего брата с братом Нэнси, да и сам окажется по уши в нее втянут и не потому, что во всем разделял взгляды старшего брата, просто оказавшись один в чужой стране он невольно потянулся к единственному близкому ему человеку.. Нэнси никогда этого не понимала, для нее всегда существовала возможность выбора. Добро и зло, свет и тьма, Боже, какая чушь. В жизни все ни так просто, на человека постоянно влияют какие-то обстоятельства и иногда они оказываются сильнее нас. Некоторые из них нас просто ломают. Ей не дано было этого понять. В мире Нэнси не было потерь, легко быть доброй и порядочной, когда в твоей жизни все хорошо. Ей не пришлось пройти того, что прошел он, ее отца никогда не арестовывали, ее мать не бежала от проблем во Францию. Она действительно его не знала, не ощущала тех демонов, которые таились у него внутри. Почему же их так стихийно потянуло друг к другу? Для всех было полной неожиданностью, когда они начали встречаться. Был ли он счастлив рядом с Нэнси? С одной стороны да, впервые в его жизни появился по-настоящему близкий человек, даривший ему душевное тепло, с другой стороны общаясь с Нэнси, он постоянно вынужден был себя сдерживать. Да что там сдерживать, он себе ломал! Хорошая девочка из приличной английской семьи, в глубине души она оставалась чистым, непорочным ребенком, просто удивительно как ей это удалось, имея в братцах Кевина, который вечно где-то зависал со своей компаний и вел достаточно свободный образ жизни, естественно их родители этого не одобряли. Из-за Кевина в семья МакКалистеров часто случались ссоры, его отец, настоящий англичанин старой закалки не мог принять сына таким, каким он был, и бедная мать Кевина была вынуждена разрываться между ними. Один раз Нэнси созналась, что ей бывает очень одиноко, родители вечно обсуждают Кевина, Кевина пришел тогда то, Кевин вытворил то-то, ее будто и нет на свете. Нэнси вовсе не была тихоней или заучкой, она просто очень серьезно относилась к жизни, ей были не интересны шумные компании, с выпивкой и танцами до утра. Любимым занятие девушки было чтение, она зависела от книг, как наркоман от иглы. Иногда меня это умиляло, иногда приводило в бешенство. Я ведь был молодым парнем, и мне хотелось оттянуться в свободное время где-то вместе с Джулиано, пожалуй, Нэнси бы хорошо поладила с Сильвио, вот уж кто в нашей семье не вылезал из библиотеки. Помню, как приходил за ней в дом ее родителей, вежливо беседовал с ее отцом, хвалил стряпню ее матери, иногда перебрасывался парой слов с Кевином, если тот, конечно, был дома, в такое детское время. Затем я просил разрешения у ее родителей сходить куда-нибудь с их дочерью, мне милостиво разрешали. Обычно мы ходили в кино, признаюсь, больше смотрел на девушку, чем на экран, один раз я решился ее поцеловать, никогда в своей жизни я еще так не боялся. Оставшись без родителей, я рано приобщился к запретным плодам, в моей жизни были девушки во всех принятых смыслах этого слова. Именно на этом я и попался, я устал изображать из себя хорошего мальчика, готового провожать девушку до дома и терпеливо ждать удобного момента, когда она даст понять, что мне можно еще раз ее поцеловать. Когда Джулия пришла ко мне в ту ночь, я просто не смог отказаться, дурак, я верил то, что Нэнси ничего не узнает. Ей сообщили на следующий же день подружки Джулии, представляю, каким комментариями они пересыпали свою речь. Бедная Нэнси она держалась на высоте, подошла ко мне и сказала, что между нами все кончено, я тогда разговаривал с братом и не сразу понял, о чем она говорит. Когда же до меня дошел смысл, сказанных Нэнси слов, я побежал за ней, но она не хотела со мной говорить, я звонил ей домой, но мне всегда говорили, что ее нет. Я прекрасно понимал, что она просто не хочет подходить к телефону. Я подкарауливал у дверей ее колледжа, но она никогда не ходила одна, всегда ее сопровождали подружки. Затем наступили экзамены, выпускной вечер, на который я пошел с очередной пассией, после чего нас выкинули во взрослую жизнь. В последний перед отъездом в Штаты день, я все-таки решился поговорить с Нэнси, я подошел к ее дому, но зайти так и не решился, так и остался стоять у нее под окнами и ждал. Стемнело, пошел дождь, а она все не возвращалась, наконец, в ее комнате зажегся свет, Нэнси зашла в комнату, села за компьютерный стол и начала что-то читать. Боже, как многое бы я отдал в тот момент, чтобы как раньше сидеть напротив нее и, подшучивая над ее тягой к знаниям, играясь с ее волосами, обычно стянутыми в тугой пучок. Мне доставляло огромное мальчишеское удовольствие их расплетать, накручивать кончик себе на палец, Нэнси всегда сердилась или изображала, что сердится. Наконец, она подошла к окну и увидела меня, наши взгляды встретились, на секунду я поверил, что еще ничего не кончено, но она закрыла шторы. Постояв еще немного около закрытого окна, я развернулся и ушел. Этой ночью я улетел в Штаты. К этому моменты отца давно уже выпустили из тюрьмы, он женился на Анне, очень серьезной и деловитой женщины, работающей вместе с дядей Альфредо, а вернее на него. Отец тоже занял свое место на фирме, врач по образованию он решил кардинально поменять свою жизнь. Он получал экономическое образование, одновременно подкрепляя его практической работой на фирме. Отец всегда был очень ответственным человеком, еще работая в клинике вместе с дедом, он засиживался на работе допоздна. Перейдя на другую работу, он, вообще, перестал появляться дома, другая женщина на месте Анны, давно бы устроила мужу скандал, но моя мачехе сама могла поспорить с отцом в количестве часов, проведенных на работе. Просто удивительно, как она смогла родить Анджело, насколько я помню, она ходила на работу до последнего, и роды начались прямо посреди совещания. Бедная Анна потом долго сокрушалась, что из-за не вовремя начавшихся родов сорвалось подписание важного контракта. Меня подобное отношение к жизни со стороны мачехи вполне утраивало, по крайней мере, она не лезла к нам с поучениями в то время, когда мы приезжали домой на каникулы. Воспитанием Анджело занималась няня, я никогда не видел, чтобы Анна, подобно другим матерям, сюсюкалась с малышом. Для всех стало полной неожиданностью, когда она категорически воспротивилась тому, чтобы мальчика, вслед за нами отправили в Англию на учебу. Она утверждала, что место мальчика дома, рядом с отцом и матерью, отец не стал с ней спорить, думаю, что ему было все равно, где находится его младший отпрыск. Позже мне в голову стали приходить мысли, что это все было не спроста, Анна хотела, чтобы отец больше привязался к младшему сыну, который рос у него на глазах, чем к старшим детям, которых он несколько лет не видел, а потом наблюдал за нашим взрослением лишь во время летних каникул. С момента окончания школы прошло уже достаточно много времени, я закончил экономический ВУЗ и вслед за Джулиано пошел работать на фирму. К этому времени моего дядю Альфредо успели убить, и отец занял место главы компании.
Чинция
Боже, сколько крови. Чинция брезгливо передернулась, ее всю трясло, желудок сжимали противные спазмы. Пусть меня только не вырвет прямо на труп,- взмолилась она, и тут в ее голове произошло просветление - надо бежать отсюда, прочь из этого проклятого кабинете, прочь из этого дома. Сегодня вечером я никуда не выходила, я переутомилась на съемках и решила лечь спасть пораньше - начала она доказывать невидимому собеседнику - пусть бы только никто не видел, что я выезжала из гаража на своей машине. Они не должны знать, что я здесь была, мне никто не поверит, что я его не убивала. Боже, но почему я такая невезучая, только я могла влипнуть в такую историю, пришла поговорить со своим режиссером, а он мертв - Чинция обернулась, чтобы еще раз взглянуть на то, что осталось от известного кинорежиссера Седрика Ходберга. Он был окончательно и безапелляционно мертв, кто-то проломил ему голову статуэткой, полученной им в прошлом году на одном престижном кинофестивале. Хватит. Надо взять себя в руки и бежать отсюда, Боже, как жаль, что здесь нет кинокамеры, неплохо было бы, потом посмотреть пленку в качестве учебного пособия для будущей картины, будет ясно, как я выгляжу, когда действительно нахожусь в панике. Чинция улыбнулась последней реплике, ей самой показавшей бесстрашной, другому человеку откровенно кощунственной. На негнущихся ногах она вышла из дома, села в машину и поехала домой. Уже подъезжая к особняку Оливетти, она испытала приступ горького разочарования, во всех окнах горел свет, значит, никто еще не спал и ее отсутствие в этот вечер будет трудно скрыть. Зайдя в гостиную, она увидела все семейство в сборе, в другое время она бы отпустила шутку по этому поводу, но, взглянув на выражение лица своего свекра, она решила промолчать. С Чезаре Оливетти она старалась не связываться, пожалуй, он был единственным человеком, который внушал ей некоторое подобие уважение.
'Проходи, дорогая, мы тебя ждали - Анна Оливетти изобразила приветливую улыбку.
'Боже, какая же она змея! Почему я раньше этого не замечала. И глаза змеиные, да и кожа желтоватая - она не успела закончить критическую оценку своей свекрови, как от этих интересных мыслей ее отвлек вопрос Анджело.
'Чинция, а где Сильвио? - вопрос прозвучал достаточно невинно, но Чинции показалось, что во многих взглядах зажглись издевательские огоньки.
'И вправду, где мой муж? Дон Чезаре, Вы не знаете, куда он мог пойти? Свекор повернулся к ней, под его пристальным, холодным взглядом Чинция всегда чувствовала себя неуютно.
' Не беспокойся, милая - кошка дранная тебе милая, мысленно передразнила его Чинция - Твой муж отправился к Андерсенам, я попросил его забрать кое-какие бумаги.
'Ах, бумаги - Чинция почувствовала, что начинает закипать - значит, бумаги, думаю, крошка Мэги поможет ему их собрать.
'Милочка, нельзя же быть такой ревнивой. Твой муж и Мэги друзья с детства, между ними никогда нечего не было - Анна улыбнулась. Вот теперь она точно издевается, - решила Чинция, но сдаваться не собиралась. - И почему же в таком случае он не дождался меня? Ведь если между ними ничего нет, почему он не захотел поехать с женой - говоря все это, Чинция был уверена в святой правоте своих слов.
'Возможно потому, что сейчас уже половина одиннадцатого, а наносить визиты в такое время, было бы несколько неуместно - Чезаре Оливетти поставил бокал с вином на столик.
Чинция почувствовала, что краснеет, но зачем ей нужно было вступать в перепалку с домашними, вместо того, чтобы спокойно подняться наверх через задний ход.- Но почему у меня так развито лестничной остроумие. - Ей очень нравилось это выражение, являющееся французским аналогом знакомой фразы задним умом крепки.
'Дон Чезаре, я поднимусь наверх, когда придет мой муж, скажите ему, что я уже сплю. Пускай меня не тревожит - Чинция улыбнулась и, пожелав всем спокойной ночи, удалилась к себе в спальню. Боже, какой трудный день, вначале она чуть было не опоздала на съемки из-за этого дурака водителя, видите ли, на дорогах пробки, затем поцапалась с Брендой своей лучшей подругой из-за какой-то ерунды и в довершении всего убили ее любовника. Только сейчас Чинция начала это осознавать. Молодая женщина не могла понять, что она испытывает, было ли это чувством потери или что-то иное. Ходберг ей точно нравился, ей было с ним хорошо и все-таки, как он мог устроить ей такую подлянку, не мог умереть в другой день! И почему этой клуше, его жене приспичило, именно сейчас съездить в Грецию, ведь если бы она не уехала, то Седрик был бы жив. Они бы не назначили встречу в этот день, Седрик бы не отпустил домой прислугу, способную донести жене о позднем визите сеньоры Оливетти, грабитель бы побоялся забраться в дом, в котором полно народу и Седрик Ходберг был бы жив. Чинция не могла дать вразумительного ответа на вопрос о том, почему она считала, что Ходберга убил ночной воришка, просто ей так казалось, а Чинция Маркони - Оливетти все свою сознательную жизнь прожила с мыслью, что ее чувства и желания являются истинной в последней инстанции. От размышлений ее отвлек муж, вернувшийся от Андерсенов, похоже, кто-то уже успел сообщить ему о том, что она недовольна его задержкой в этом доме. На лице Сильвио было виноватое выражение, ну что же будет на ком оторваться за ужасно проведенный день. Она резко вскочила на постели, подлетела к мужу и залепила ему пощечину.
Кьяра
Я не могу, я не хочу так жить!- Кьяра Мадемьяни ворочалась на своей крови. Был уже второй час ночи, а она никак не могла заснуть - Боже, но почему? За что? Почему убили Пабло? Кьяра задавал вопросы в пустоту, она и не ожидала, что небеса разверзнуться, и она услышит глас Божий, объясняющий причины случившейся трагедии. - Должно быть, и Бога то нет, иначе как бы Он допустил такую трагедию! От мысли, что вселенная лишилась Творца всего сущего, бедную женщину захлестнул очередной приступ отчаяния. Я не могу так больше жить, но и не жить я тоже не могу. Будь, проклята эта религия, меня даже возможности умереть лишили, ведь самоубийцы попадают в ад. Да ну и Бог с ним, с адом, разве я не испытываю уже здесь не земле адских душевных мук, но вот маму жалко, она даже не сможет похоронить меня по человечески, ведь самоубийц не отпевают. Значит надо что-то делать. Я больше не могу жить в доме матери и постоянно терпеть сочувственные взгляды ее подруг, они все меня жалеют. Боже мой, да не нужна мне их жалость, мне нужен мой муж. От мыслей о Пабло захотелось закричать, сделать что-нибудь. Да, если она сейчас же ничего не сделает, то просто сойдет с ума. Но что? Что она может сделать в Риме, где никто не знает о причинах трагедии с Пабло, она должна вернуться в Нью-Йорк, поговорить с друзьями мужа, кое-кого она знает, например сеньора Сантадио или Джулиано Оливетти. Они же были друзьями, они должны ей помочь. Молодая женщина вскочила с кровати, зажгла настольную лампу, достала чемодан и начала собирать вещи.
'Кьяра, детка, что ты делаешь? Мать Кьяры стояла в дверях и неодобрительным взглядом окидывала дочь, стоящую в одной ночной сорочке перед чемоданом с наспех собранным вещами. Мама, я улетаю в Нью-Йорк - Кьяра постаралась говорить как можно более убедительно, что, учитывая ее внешний вид, было весьма затруднительно.
' В Нью-Йорк в такое время, в таком виде? - Глаза матери наполнились неодобрительным удивлением.
'Конечно, нет, мама, я вовсе не собираюсь ехать в аэропорт в ночной сорочке - впервые в жизни Кьяра была возмущен материнской тупостью.
Но зачем, дорогая? Почему ты именно сейчас собралась ехать в Нью-Йорк, ведь мы, кажется, уже все обговорили, тебе нечего там делать одной после смерти мужа - в голосе пожилой дамы появилась настойчивость.
'Боже, мама, неужели ты не понимаешь, я должна все понять, выяснить все, что случилось с Пабло - Кьяра бессильно опустилась на ковер и заплакала. Ее мать молча подошла к ней, села рядом и обняла рыдающую женщину - Милая, я все понимаю, я знаю, как тебе сейчас тяжело. Но пойми, дочка, Пабло мертв и ты ему уже ничем не поможешь. От этих слов матери Кьяра встрепенулась, будто ее ударили током. - Я должна знать, мама, я хочу понять. Пойми, ты все равно меня не удержишь, я улечу в Нью-Йорк, хочешь ты этого или нет - По лицу матери Кьяра поняла, что начала кричать - Мама, прости, я не хочу с тобой ссориться, ты единственный человек, который у меня остался. Но Пабло, я не успокоюсь, пока не пойму, что это был всего лишь несчастный случай. По лицу матери было видно, что она этого не одобряет, но ничего не может сделать, поэтому покоряется. Хорошо, я согласна. Но, пожалуйста, дождись до завтра. Мы обе выспимся, а потом я закажу для нас билеты в Нью-Йорк.
Хорошо, мама - Кьяра улыбнулась, она уже знала, что не будет ждать пробуждения матери, да и в Нью-Йорк она тоже поедет одна - Спокойно ночи, мамочка.
Спокойно ночи, детка. Приятных снов - женщина вышла, закрыв за собой дверь. Кьяра снова прилегла на кровать, поджидая того момента, когда ее мать крепко уснет
Мне очень жаль, мама, но так будет лучше для нас всех.
Доменико
'Как прошла встреча у Ломбарди? - Дон Чезаре Оливетти посмотрел на сына пристальным немигающим взглядом - Надеюсь, что вы смогли все обсудить.
Не беспокойся, отец, все прошло так, как мы и планировали - Доменико улыбнулся, но в его глазах по-прежнему можно было прочесть напряжение. 'Итак, - продолжил дон Чезаре - дон Ломбарди принял мое предложение? - Пока, что нет, отец, он сказал, что ему нужно время, чтобы все обдумать - Доменико Оливетти запнулся, почему отец имеет на меня такое влияние? Стою и смотрю на него, как провинившийся школьник. Интересно, его взгляд только на меня так действует?
- Ну что же, я ожидал чего-то подобного. Ломбарди осторожный человек, к тому же он не молод, а зрелый возраст не способствует тяге к авантюрам - Чезаре Оливетти улыбнулся.
-Неужели отец и вправду считает все то, что должно произойти авантюрой?
Мой мальчик - Чезаре Оливетти будто бы подслушал мысли своего второго сына - Я уже ни в том возрасте, чтобы легко к чему-то относится, но и излишне усложнять жизнь я тоже не собираюсь. Кстати, ты видел Фернандо? В голосе сеньора Оливетти почувствовались едва различимые нотки презрения. Фернандо Ломбарди был единственным сыном его старого компаньона, к сожалению, мальчик пошел ни в отца. Взбалмошный, безответственный, способный за одну ночь просадить кучу денег у казино. Дон Ломбарди ни в чем не мог положиться на своего отпрыска.
'Фернандо редко бывает дома, отец. Он почти все время проводит у своей новой любовницы. Похоже, что на этот раз он действительно привязался к этой женщине.
'Это уже интересно. Надеюсь, ты выяснил кто она такая? - вместо ответа Доменико кивнул головой - Какая-то танцовщица, отец. На красивом лице Чезаре Оливетти появилось выражение брезгливости. Он никогда не понимал тяги некоторых мужчин к доступным женщинам.
Маргарита знает? - Маргаритой звали жену Фернандо Ломбарди, представлявшую из себя полную противоположность беспутному мужу. Умная, деловая женщина, несчастная в браке, но способная далеко пойти в бизнесе - Конечно же, она знает - ответил сам себе дон Ломбарди - от такой женщины трудно что-то скрыть, думаю, что ее давно уже перестали интересовать интрижки мужа, но если на этот раз все так серьезно, как ты говоришь, то она просто обязана обратить на это свое внимание. Жаль, что дон Ломбарди придерживается старых взглядов относительно женщин и Маргарита не имеет должного веса в компании. Она легко смогла бы заменить своего муженька. Да и лучшего приемника на посту президента трудно найти. Что же, ни все в этом мире зависит от нас, придется нам со временем терпеть Фернандо в роли компаньона. Думаю, что мы легко сможем управлять этим мальчишкой, вот только с Маргаритой его придется развести. Мне бы не хотелось, чтобы кто-то еще имел на него какое-то влияние.
Вполне возможно, отец, что Маргарита Ломбарди уже устала от одиночества. Она молода, хороша собой, а муж не обращает на нее должного внимания - на секунду Доменико прервался - Продолжай, сынок, это уже становится интересно.
-Предположим, что в ее жизни появится интересный мужчина, который будет отдавать должное ее уму и красоте, вряд ли найдется на свете женщина, способная устоять под таким натиском...
'Неплохо, неплохо - дон Чезаре массировал длинным пальцами заболевшие виски - Ты не боишься, что Фернандо убьет жену, узнав о ее неверности?
' Я думаю, отец, что он не такой идиот, к тому же мы живем не в Средневековье, в наше время распространены разводы - Доменико осекся, как же он мог быть таким ослом, ведь его отца судили за убийство любовника матери.
-Отец, я - Доменико начал оправдываться, но по лицу отца понял, что тот в его оправданиях не нуждается.
'Кстати, Доменико, мы сегодня приглашены на помолвку Нэнси МакКалистер с Джанни Андриотти. Странная штука жизнь, ты не находишь? Брат Нэнси собирается поддерживать нас в войне против Андриотти, а его сестра выходит замуж за сына дона Франческо. Доменико сам не знал, что его больше поразило. Мысль о том, что Нэнси сейчас в Нью-Йорке, и она выходит замуж за сына старого врага его семьи или же слово война, впервые открыто прозвучавшее из уст отца. Конечно, он давно знал, что рано или поздно этим кончится. Недаром же он ездил к Ломбарди, убеждая того, выступить на
стороне семьи Оливетти. И все-таки ему до конца не верилось в реальность происходящего.
Нэнси или как много юношей хороших, но что-то тянет нас к плохим
Нэнси МакКалистер стояла у окна и рассматривала красивое кольцо с бриллиантом, подарок Джанни Андриотти ко дню помолвки. Безумно красивый и страшно дорогой подарок. Она сама бы никогда не позволила себе купить нечто подобное и не потому, что ее семья нуждалась, просто ее бы задушила жаба тратить такие огромные деньги на украшения. Джанни такой милый, сегодня утром, когда она только проснулась, обнаружила у себя в спальне огромный букет цветов. Ему всегда нравилось делать ей подарки, даже когда между ними ничего еще не было. Нэнси это несколько смущало, она боялась реакции своих родителей на такую щедрость, вряд ли бы они все правильно поняли. Но к счастью все обошлось, Джанни самым волшебным образом нашел путь к сердцу ее родителей. Он мог часами слушать рассказы отца о временах его юности, когда и погода была лучше, и цены ниже, да и в правительстве сидели одни порядочные люди. Матери он тоже понравился, убежденная католичка, она нашла в нем отклик к своим словам о Христе, о церкви, Джанни почтительно слушал будущую свекровь, временами вставляя краткие, но очень точные реплики. Пожалуй, единственным человеком, с которым Джанни не ладил, был ее брат Кевин, при чем Нэнси так и не смогла понять, какая кошка между ними пробежала. При ней они вовсе не ссорились, наоборот были тактичны до зубного скрежета, чем-то, напоминая любовников, скрывавших свою связь под маской полного равнодушия. С семьей Джанни все обстояло не так просто, свадьбу сына с мисс МакКалистер они приняли в штыки. Джанни объяснял это тем, что они итальянцы и в качестве жены единственного сына, хотели видеть итальянку, Нэнси сделала вид, что поверила ему, но в душе жили странные подозрения. В любом случае, сегодня должна была состояться их помолвка, и хотят этого родители Джанни или нет, она станет его женой. Ее собственные родители приехали из Англии за несколько дней до намечающегося события. Мама была в приподнято-возбужденном состоянии, обычно спокойный отец от нее не отставал, они буквально замучили девушку замечаниями о том, какого прекрасного мужа она себе нашла. Будто бы она сама об этом не знает. Конечно, Джанни прекрасный человек, в некотором смысле даже образец порядочности. Но что же ее гложет, не дает покоя с того самого момента, когда она сказала да. Возможно все дело в сплетнях насчет незаконности бизнеса отца Джанни, она уже успела наслушаться о том, что дон Франческо Андриотти самый настоящий мафиози, глава преступного синдиката. Впервые, услышав такие разговоры, она рассмеялась, но чем больше проходило времени, тем больше ее начинали мучить сомнения. Откуда у семьи ее будущего мужа такие деньги, конечно, бизнес может и должен приносить прибыль, но не такую же! К тому же зачем вся эта охрана. Иногда ей казалось, что на празднике по случаю их помолвки будет больше охраны, чем на свадьбе английского принца.
А душа все томится и чего-то ждет! О, Боже, почему на душе такая тоска? Мне так грустно, что хочется плакать, я знаю, что я не права, но мне от этого не легче. Я постоянно испытываю чувство вины перед Джанни, перед родными, они все так радуются и не понимают, почему я так печальна. А мне хочется закричать, чтобы они перестали улыбаться и тормошить меня, я так хочу покоя. Хочется где-то спрятаться и никого не видеть, ни с кем не разговаривать. А сегодня надо будет принимать гостей, улыбаться, изображать на лице счастье. Пресвятая Дева, чего мне не хватает, Джанни из кожи вон лезет, чтобы меня порадовать, он даже с родителями из-за меня переругался, а ведь до этого он всю жизнь был послушным сыном. Как же тошно! Хочется разбить вон ту вазу, чтобы осколки разлетелись во все стороны. Пускай все сбегутся, увидят, как мне плохо, я больше не могу лицедействовать.
'Нэнси, - голос Джанни Андриотти прозвучал так нежно, что внутри все сжалось. Это же не его вина, что сама не знаю, чего хочу. Я не имею права так с ним поступать.
'Любимая, пойдем, гости уже начинают подходить. Что с тобой? Почему у тебя такие холодные руки, тебе не хорошо?
- Не хорошо. Да мне просто ужасно. Хочется кричать, плакать, выпрыгнуть в окошко. Нет, нет, надо молчать, надо стиснуть зубы и идти к гостям. В конце концов, они пришли, чтобы поздравить меня. Если я сейчас сбегу, то это будет скандал, мама с папой такого не заслужили. Нет нельзя. Надо молчать. В конце концов, это был мой собственный выбор, никто меня не принуждал, выходить замуж.
Снова Доменико
Две змеи. Две старые мудрые змеи. Интересно, кто из них ужалит первым. Отец или дон Франческо? В любом случае они кажутся достойными противниками. Прошлую войну мы проиграли. Семья Оливетти был не готова тягаться с Андриотти, дядя Альфредо этого не понял и в итоге погиб. Для него жизнь была игрой, последнюю партию он проиграл. Дядя Альфредо не дошел нескольких шагов до машины. Он был таким веселым в тот день, постоянно шутил, подразнивал отца. Конечно, его охраняли, но что значит охрана против Судьбы. Ему суждено было умереть в этот день, и он умер. Черт, я становлюсь фаталистом, и это в мои-то годы!Что за чушь в голову лезет, может быть, это от жары. Заставлять людей надевать фрак в такую жару просто бесчеловечно. Интересно, с каких пор Андриотти экономят на кондиционерах? Было бы очень мило узнать, что они полностью разорены, тогда никакая война бы не понадобилась, куча людей остались бы живы. Или все - таки понадобилась бы? Что движет отцом, желание отомстите за дядю Альфредо или финансовые интересы, неужели он под благовидным предлогом мести за брата, хочет оттяпать у дона Франческо кусочек пожирней? Интересно, куда запропастился официант? Не бегать же мне самому по дому в поисках прохладительных напитков.
Простите, мисс, Вы не знаете, куда делся официант? Странная какая-то, худенькая, глаза с пол-лица и выражение напуганное, будто бы не на праздник пришла, а на похороны. Кажется, я ее уже где-то видел. Нечистая сила, стоило покинуть Нью-Йорк всего на полгода и уже начал забывать знакомые лица. Ладно, об отъезде сейчас лучше не думать, может быть, отец смилуется и позволит мне остаться в Нью-Йорке, неужели он не понимает, как мне тяжело жить в этом захолустье, куда он меня отправил. Маленький городок, где половина жителей работает на фабрике, принадлежащей моей семье. Будь, проклята эта фабрика вместе с городом. Мне просто осточертели эти унылые пейзажи, от такой жизни и спиться можно. Большинство местных жителей ненавидят все, связанное с фамилией Оливетти. В некотором плане я их понимаю, уж больно вызывающе смотрится особняк, в котором я сейчас живу, да и машина у меня не из дешевых. Глядя на подобную роскошь не грех и вспомнить о классовой вражде. Точно, вспомнил, Нина Андриотти, сестра Джанни Андриотти, именно она то мне и повстречалась, а девочка повзрослела, когда я в последний раз ее видела, она было похожа на ни в меру вытянувшегося жеребенка, хотя и сейчас ее нельзя назвать красивой. А вот и Нэнси, она, кажется, почти не изменилась, все такая же красивая, уверенная в себе, только уж очень бледная. Да и улыбка могла бы быть по - натуральней. Плохо, плохо, мисс, МакКалистер, не верю я Вашей игре, уж больно громко Вы смеетесь и в глазах лихорадочный блеск. Зачем же себя так насиловать? Но если так ставить вопрос, то почему бы мне просто не послать моего папочку куда подальше и ни начать жить своим умом. Круто! Аж дух захватывает! Самому смешно! По большому счету, что я умею, кроме как выполнять папочкины указания? Нет, как управляющий я показал себя с хорошей стороны, но ведь этого мало. Имея на руках диплом престижного ВУЗа я мог бы найти себе неплохую работу, получать приличную зарплату. Интересно, надо будет как-нибудь ради эксперимента спросить, как это люди живут от зарплаты до зарплаты, экономят, подсчитывают, все тщательно взвешивают прежде, чем сделать серьезную покупку. Я просто не понимаю, как можно жить и постоянно думать о том, что завтра могут кончиться деньги, нет, конечно, я не клинический идиот и в теории я могу представить себе все, что угодно, но это лишь теория. Все таки придется признать, что как самостоятельная личность я не состоялся. Может быть, все дело в диффекте воспитания, уж больно сильно на меня передавливали в детстве. Я должен был во всем слушаться старших, вот и вышел с возрастом такой вот подкаблучник. Так, хватит заниматься самобичеванием, если уж Андриотти изволили пригласить меня в гости, стоит воспользоваться случаем и закрутить необременительный романчик хотя бы вон с той красоткой. Будет очень смешно, если окажется, что она какая-нибудь подруга Нэнси. Ведь подруги обычно ничего не скрывают друг от друга, даже подробности своих романтических встреч, я бы многое отдал за то, чтобы увидеть глаза Нэнси, когда ее подружка начнет со смаком пересказывать наиболее интимные подробности.
В Нью-Йорк в Нью-Йорк
Я больше не могу находиться в этом чертовом городе, на меня тут все давит. Мне здесь нечем дышать. Кругом однотипные здания, угрюмые люди и дождь, этот противный, мерзкий дождь. Как же здесь можно жить? Хотя мой муж живет и не жалуется, его вполне все утраивает, днем работа, потом ужин перед телевизором и обязательная кружка пива. Что ему еще нужно от жизни? Когда он в последний раз что-нибудь читал, кроме своих дурацкий спортивных журналов. Нам с ним даже поговорить стало не о чем, все его интересы свелись к работе, я бы еще поняла, если бы это была приличная, высокооплачиваемая работа, но нет, он работает механиком на фабрике, целыми днями возиться с машинами и ему похоже это нравиться. Стоит только послушать, с каким упоением он говорит о всяких карбюраторах, моторах и прочей ерунде. Неужели у этого человека совсем нет честолюбия? А ведь у него светлая голова, он бы мог пойти учиться, выбиться в люди, мы могли бы отсюда уехать. Боже, как я хочу отсюда уехать! Мне надоело просыпаться и видеть чердак соседнего дома, похожего на наш как брат близнец. И что это за квартира такая? Она больше похожа на домик для хомячка, комнатки, где невозможно нормально разместить мебель, я постоянно обо что-то бьюсь, синяки с ног так и не сходят. А коридор? Да в этом коридоре вдвоем не разойдешься. А мой муж еще подумывает о ребенке. Нет, я ни за что не буду растить ребенка в таких условиях, пусть вначале обеспечит мне нормальный уровень существования, а потом уже задумывается о потомстве. Да и на что мы будем жить, если я пойду в декрет, на те гроши, которые он приносит под видом зарплаты? Видит Бог, если бы я не работала в бухгалтерии и не знала, сколько ему платят, то подумала бы, что часть зарплаты уходит налево. Хотя с такими доходами даже любовницу не заведешь, женщине, как никак, надо дарить цветы, хоть иногда делать подарки. А у моего мужа в этом плане нет никакой фантазии, в последний раз он подарил мне на день рождения набор пластмассовой посуды и даже не подумал купить цветы! Я так долго смеялась, даже слезы потекли, чуть всю тушь не смазала, еще бы, мне приходиться пользоваться такой дешевой косметикой. Конечно, мама права, я сама во всем виновата, не надо было так торопиться выскакивать замуж, я должна была спокойно доучиться, найти себе нормальную работу, а потом уже думать о мальчиках, но в девятнадцать лет у меня в голове свистал такой ветер. Мне хотелось самостоятельности, я думала, что когда выйду замуж, стану сама себе хозяйкой, избавлюсь от маменькиной опеки и дурацких наставлений о том, как мне жить и во сколько возвращаться домой. Будь, проклята эта самостоятельность, хватит, наелась полной ложкой, теперь вот сама живу и думаю за какие деньги покупать новое осеннее пальто, у мужа об этом совсем не болит голова. Как бы мне хотелось переложить на кого-то хоть часть своих забот, а еще больше я хочу нормальную жизнь, без материальных проблем. Чтобы можно было не вставать с утра пораньше, пить дешевый растворимый кофе и бежать на работу, сводить ненавистный дебет с кредитом. А просыпаться и, не вставая с теплой постельки пить принесенную прислугой 'Арабику', затем идти и принимать ванну с пеной, долго нежиться в горячей ароматной воде, после этого можно было бы позвонить и пригласить на дом маникюршу или массажистку....
Интересно, когда вернется Доменико, мне всегда бывает так смешно, когда приходиться называться его на людях мистером Оливетти, знали бы они, какие у нас с мистером Оливетти 'близкие' отношения. Даже самой не вериться, хотя служебные романы существовали во все времена и в том, что у красивого молодого шефа роман бухгалтером одного из экономических отделов нет ничего необычного. Интересно, зачем он поехал в Рим, возможно у него там есть еще какая-нибудь подружка, хотя я не ревную, в конце концов, я ему не жена, а любовница. Лю-бов-ни-ца какое миленькое словечко, жаль, что его обычно понимают в таком примитивном смысле, нет ни все так просто. Рядом с Доменико Оливетти я интеллектуально расту, он часами может говорить о книгах, телевидении, театре, я по большей части молчу и слушаю, он часто дает мне книги из своей домашней библиотеки, как-то предлагал взять видеокассеты, но я отказалась, мне было стыдно признаться, что у меня нет денег на видеомагнитофон.
Мэги
Мэген, ты надо мной издеваешься или ты действительно думала, что я захочу пойти в дом твоей сестры на этот дурацкий праздник?! Ты думаешь, это так приятно, когда на тебя все пялятся!
Тим, Бог ради, да никто не будет на тебя пялится! мы прекрасно проведем время, пообщаемся с людьми, я так давно не видела своих школьных подруг..
А кто тебе мешает, я не держу тебя на привязи, ты не обязана все время торчать дома около мужа калеки!
Милый, ты не должен так говорить..
Ах, не должен! Я, вообще, никому ничего не должен! Я ничего не могу, только сидеть в этом дурацком кресле и пялиться на людей из окна. Знаешь, как я их всех ненавижу, у них есть жизнь, будущее, а у меня ничего нет, и уже никогда не будет. -
Но ты сам от всего отказываешься, например, сегодня мы могли бы выбраться из дома, пообщаться со старыми знакомыми
. - Пообщаться, чтобы вслух они меня жалели, а про себя думали, когда же это красавица Мэги наставит муженьку рога?
Тим, как ты можешь так думать? Ты что снова выпил?
Да, я выпил и что из этого? Разве тебе есть дело, до того пьян я или трезв, кому-нибудь, вообще, есть до меня дело? Стоило мне только попасть в аварию, как все обо мне забыли. Издательства, которые готовы были до этого передраться за возможность выпустить очередную мою книгу, теперь забыли дорогу к моему дому. Да при чем здесь дорога, когда можно снять трубку и позвонить, в конце концов, существует компьютер, Интернет.
Но, милый, ты ведь давно уже перестал писать - голос Мэги звучал мягко успокаивающе, как будто она разговаривала с ребенком. Она не знала, как и что должна говорить, чтобы не вызвать в муже очередной приступ агрессии. Все, что бы она ни сказала, Тим воспринимал, как попытку его оскорбить. Когда она была нежной, он злился и говорил, что она терпит мужа-калеку из жалости, попытки сыграть на его чувстве собственного достоинства заканчивались уходом в глубокую депрессию. Тим закрывался в своей комнате и по несколько дней не желал не с кем разговаривать, на вопросы жены о самочувствии отвечал односложно, всем своим видом показывая, что больше всего на свете он хочет, чтобы от него отвязались. Мэги ни в чем не винила мужа, но и жить так дальше становилось невыносимо. Единственной отдушиной в этом мирке, сотканном из боли и безнадежности было общение с Сильвио Оливетти, его брак тоже не клеился, Чинция откровенно пренебрегала мужем. Пару раз до Мэги доходили слухи о сомнительном поведении сеньоры Оливетти, само собой разумеется, она не стала пересказывать их Сильвио. Хотя подобное искушение у нее бывало, она мысленно прокручивала у себя в голове как рассказывает Сильвио о том, что творит его жена и как он после этого раскаивается, в том, что в свое время пренебрег чувствами Мэги из-за этой красивой пустышки. К счастью для себя самой Мэген была слишком умна для того, чтобы понять то, что, узнав о предательстве жены, Сильвио не кинется к ней с предложением руки и сердца. Думать так было, по меньшей мере, глупо, да и Тима она бросить не могла. Надежды на то, что ее муж поправиться не было, врачи однозначно сказали, что с такими травмами позвоночника ходить он не будет никогда. В первое время Мэги еще пыталась бороться, ездила по врачам со снимками мужа, даже дошла до того, что обратилась к целительнице. Но время шло, а ничего не помогало, жить с Тимом становилось все труднее и труднее, от безнадежности он начал спиваться, Мэги только удивлялась, откуда он берет спиртное. Прислуга клялась и божилась, что никто не приносил хозяину выпивку, пришлось даже, унижаясь просить оставшихся друзей мужа не приносить к ним в дом ничего спиртного, те пообещали, но запои Тима от этого не прекратились. Некогда умный, начитанный, интеллигентный человек деградировал буквально на глазах, Тим закрывался у себя в комнате и пил в полном одиночестве иногда прямо из горлышка. В такие минуты Мэги начинала опасаться за его психическое здоровье. На утро, когда муж становился вменяемым, и с ним можно было говорить, она упрашивала его обратиться к психологу, Тим согласно мотал головой, пил лекарство от похмелья, а через неделю или чуть больше он снова срывался. Мэги знала, что это она во всем виновата, если бы они не поссорились в тот день, Тим бы не сел бы за руль выпившим, вообще-то, он и до аварии позволял себе немного расслабиться в дружеской компании, объясняя это тем, что творческий процесс отнимает у него слишком много душевных сил. В тот вечер Тим слегка перебрал и приревновал жену к Сильвио Оливетти, такое с ним случалось и раньше, но в тот день он перешел все границы, закатив жене прилюдный скандал. Мэги ужасно обозлилась, сказала, что ни за что не вернется домой пока он перед ней не извиниться, тогда Тим выхватил у нее ключи от машины и выбежал прочь из зала, где собравшиеся гости уже с любопытством наблюдали за развитием семейного скандала. Мэги было ужасно неудобно, к счастью, все это произошло в доме Оливетти. Анна мачеха Сильвио отвела ее наверх, велев прислуге принести успокоительный чай на травах. Не прошло и получаса, как позвонили из больницы и сообщили о случившейся трагедии. До клиники ее подвез Сильвио, потом приехали родители и старшая сестра Сьюзан, они что-то говорили, пытались успокоить, но Мэги их не слушала, она знала, что жизнь ее кончена и она во всем виновата сама. Виновата в том, что влюбилась в Сильвио Оливетти, который никогда не воспринимал ее как девушку, виновата в том, что в пику любимому вышла замуж за другого и вот теперь этот другой лежал в реанимационной палате со сломанным позвоночником.
Сильвио
-Чинция, остановись Бога ради! Это уже четвертый бокал шампанского за вечер!
-Милый, ну разве можно быть таким букой, посмотри вокруг, люди веселятся, танцуют, а ты сидишь тут с постным видом, как пуританин какой-то. Хи-хи, я совсем забыла, что в твоей семейке никто не признает Бога - по ненормальному блеску в глазах жены Сильвио понял, что та уже успела напиться, а ведь они совсем недавно пришли в ресторан.
-Чинция, говори, пожалуйста, потише на нас уже все оборачиваются! - произнес Сильвио с мольбой в голосе, но Чинцию уже было не остановить. Почувствовав в муже слабину, она окончательно распоясалась.
- Кто это для тебя все, что ради них ты готов затыкать мне рот?!
-Официант, счет, пожалуйста - Сильвио Оливетти благоразумно решил, что пора увозить жену из ресторана пока та не устроила скандал. Молодому человеку, мечтавшему сделать карьеру политика, подобная реклама была ни к чему. Чинция никогда не была образцовой женой, но в последнее время с ней начало происходить что-то совсем из ряда вон выходящее. То она впадала в какой-то странный ажиотаж, начинала бегать по комнате, напевать, пританцовывать, то резко впадала в уныние, перетекающее в истерику со скандалами. Сильвио очень боялся, что все это отразится на дочери. Лючия была еще совсем маленькая, но ведь не даром же говорят, что дети все понимают.
- Ваш счет - голос официанта вывел его из раздумий.
- Благодарю. Чинция, ты можешь собираться - произнес он, оборачиваясь к жене. Та злобно сверкнула глазами, но все-таки повиновалась, нервно схватила сумочку и побежала к выходу. Уже выходя из ресторана, Сильвио почувствовал на себе сочувствующий взгляд официанта. Так больше продолжаться не может, я должен выяснить, что происходит с моей женой, в конце концов, от этого зависит благополучие моей дочери, да и мое тоже. Уже подъезжая к дому, я, наконец, решился.
-Чинция, что с тобой в последнее время происходит? - я очень старался говорить ласково, ничем не выдавая накопившегося раздражения - Я же вижу, тебя что-то мучает, пожалуйста, поговори со мной.
-Хорошо, давай поговорим, но только не здесь.
-Конечно, идея поговорить в машине была не самой удачной
-Боже, ну до чего покладистый мне попался муженек - В голосе Чинции прозвучала ирония, а я так надеялся, что она протрезвеет за время поездки домой - Тебе самому не противно? Сильвио, неужели у тебя совсем нет гордости? Я все это время ждала, когда же ты, наконец, прозреешь и поймешь, а ты будто завязал глаза, и заткнул уши - она снова истерически засмеялась - Я изменяла тебе все эти годы, наставляла рога с твоими друзьями по институту, с моими партнерами по сцене. Я все ждала, а ты предпочитал не видеть, тебе было удобно играть роль ничего не понимающего идиота, да ты и сейчас молчишь. Ну, скажи хоть что-нибудь! Знаешь, Сильвио в прошлый четверг я не задержалась на съемках, я была у своего любовника, Ходберга, я пришла к нему в надежде, что его жена уехала отдыхать, и мы прекрасно проведем время. Мне было хорошо с ним, понимаешь? Так хорошо, как никогда не было с тобой! А его убили, взяли и убили, разбили голову статуэткой, а я в этот день должна была вернуться домой, и улыбаться твоей чертовой родне, будь они все прокляты. А теперь мне звонит шантажист и требует деньги, он говорит, что видел, как я убегала из дома Ходберга, утверждает, что у него есть доказательства. А ведь они все поверят, что это я его убила, они все и ты тоже поверишь, Сильвио, ты тоже поверишь, тебе удобно будет верить.
-Прекрати истерику - в голосе Сильвио Оливетти звучал металл - Возьми себя в руки и прекрати напиваться, не позорь себя и меня. Все-таки ты еще моя жена и я не позволю тебе пачкать имя моей семьи. Сейчас мы зайдем в дом, ты, как ни в чем не бывало, поднимешься к нам в спальню, примешь успокоительно и поспишь, а я дождусь, возвращения отца и поговорю с ним о шантажисте. В конце концов, честь семьи это и его забота. Хотя это моя вина в том, что я дал свою фамилию такой ....как ты.
Чезаре
Мне не хочется уподобляться твоему деду и говорить, что я тебя предупреждал - Чезаре Оливетти потер пальцами виски - Чинция ни так женщина, которая тебе нужна, да ты и сам это понимаешь. Думаю, что будет целесообразно, если ты разведешься с ней еще до того, как твоя политическая карьера пойдет в гору.
-Да, отец, ты прав - Сильвио Оливетти чувствовал себя выжатым словно лимон. Ему никогда еще не приходилось испытывать такого чувства унижения, как в этот вечер, когда он пересказывал отцу разговор с женой.
-Вот и славно, ты умный мальчик, Сильвио, чего не скажешь о твоих братьях, я рад, что ты вовремя образумился и смог принять правильное решения, поверь, я знаю, насколько трудно это порой бывает. Само собой разумеется, Лючия останется с тобой, такой женщине, как Чинция нельзя доверять ребенка.
-Но, отец, я сомневаюсь, что судья примет во внимание мое желание воспитывать дочь, тем более что мне бы не хотелось трясти при всех своим грязным бельем.
-Глупый мальчик, неужели ты так и не научился мне доверять? - Чезаре Оливетти улыбнулся, но в его холодных серых глазах по-прежнему была печаль. Интересно, я когда-нибудь увижу у него настоящую улыбку, неожиданно подумал Сильвио.
- А теперь, самое лучшее, что можешь сделать это идти спать. Наши люди сегодня же свяжутся со специалистами и все телефоны в доме будут поставлены на прослушку, наш шантажист рано или поздно себя выдаст. Как только проблема с шантажом будет улажена, наш адвокат займется бракоразводным процессом. Надеюсь, что ты поведешь себя как мужчина и не передумаешь?
- Не передумаю, отец
-Вот и славно. Спокойно ночи, Сильвио.
-Спокойно ночи, папа.
Интересно, я когда-нибудь смогу отдохнуть? - Чезаре тяжело опустился в кресло и налил себе немного вина. Трудный день закончен и можно позволить себе слегка расслабиться.
Бедный Сильвио добрый, наивный мальчик, пожалуй, слишком мягкий, хотя сегодняшнее испытание должно его закалить. Насколько же он похож на свою мать! Все чувства на изнанку, он так и не научился ничего скрывать. Горе политик, такого облапошить проще простого, хотя сегодня я видел в его глазах что-то такое, трудно объяснить, что это было. Может быть сила духа? Все что нас не убивает, делает нас сильнее, замечательная фраза не помню где впервые ее услышал, Сильвио полезно повзрослеть так что в конечном итоге все к лучшему.
Лиза
Пресвятая Дева, какое безумие! Какое сладкое безумие! - Лиза Джанкамо тихонько соскочила с кровати, чтобы не разбудить спящего Кевина. Мужчина заворочался во сне, очевидно, что-то почувствовав. Нащупав в полутьме комнатные тапочки, Лиза отправилась в ванную. Подставив голову под поток ледяной воды, она начала размышлять. То, что они совершили, действительно было безумием, Лиза Джанкамо невеста Джулиано Оливетти две недели назад стала любовницей Кевина МакКалистера, компаньона ее будущего свекра. Надев на голое тело одну из рубашек Кевина, Лиза отправилась готовить завтрак, никогда еще процесс поджаривания яиц не доставлял ей такого удовольствия. Конечно, будь в доме продукты, она бы приготовила для любимого что-нибудь повкусней и по оригинальней, но, открыв дверцу холодильника она обнаружила там кусочек давно засохшего сыра и баночку консервированной кукурузы, а выходить из дома за покупками она опасалась. Они и так ужасно рисковали, встречаясь на холостяцкой квартирке Кевина, Лизе постоянно приходилось выкручиваться, придумывать объяснения для своих отлучек. Например, вчера, когда она сообщила домашним, что собирается пойти в гости к своей подруге Монике, Анна Оливетти очень странно на нее посмотрела. Конечно, Анна это не Джулиано, да и не будет она рассказывать пасынку о своих подозрениях, но на душе сразу стало как-то не хорошо, Лиза даже передумала оставаться на ночь у любовника, но, перезвонив подруге, выяснила, что та уже успела выложить Оливетти, заранее приготовленную версию, будто бы она отправилась пиццей, и Лиза вынуждена будет остаться с ней на ночь. Будь Лиза старше, имей за плечами хоть капельку жизненного опыта, она бы поняла, что подобная версия не выдерживает никакой критики, но ей было всего девятнадцать лет, и она была влюблена.
-Уже встала, малышка - Лиза почувствовала на своих плечах руки Кевина. Нежные, теплые, родные руки, как же она его любила, непонятного, чужого и такого близкого одновременно - Боже, яичница горит! Подбежав к плите, она чуть было не схватилась за горячую сковородку голыми руками.
- Возьми это - МакКалистер протянул ей полотенце
- Куда ты обычно кладешь прихватки?
-Никуда - Кевин засмеялся - Нежели ты думаешь, что я сам себе здесь готовлю? Обычно я хожу в ресторан, один или с друзьями
- Или с другими женщинами - подумала Лиза. Должно быть Кевин что-то понял, потому что он встал со своего стула, подошел к ней, сел рядом на корточки, нежно взял ее правую руку - Котенок, о чем ты думаешь? Ты мне не доверяешь? - его голос звучал непринужденно, но в карих глазах молодая женщина прочла напряжение.
-Ну что ты! Как же я могу тебе не доверять, ведь я люблю тебя! - Лиза старалась говорить убедительно, но последняя фраза вопреки ее желанию прозвучала как-то плаксиво.
-Тогда в чем дело? Ты боишься Джулиано? - Кевин сильней сжал ее руку, Лизе даже стало больно, но это была приятная боль. Он тревожится, значит, любит - подумала она. Последние две недели они оба старательно избегали разговоров о ее женихе, и вот эта тема, наконец, всплыла.
-Я понимаю, что не должен был подвергать тебя такому риску - в голосе МакКалистера почувствовалась горечь - Джулиано опасный человек, впрочем, как и вся его семья.
Как бы не была наивна Лиза, даже у нее хватило ума спросить, зачем же в таком случае Кевин ведет дела с доном Чезаре. Помолчав минутку, Кевин ответил - Это бизнес, детка. Нельзя делать большие деньги и не быть замаранным. Лизу неприятно царапнуло слово детка, но она промолчала, хотя про себя подумала, что Джулиано никогда не допускал по отношению к ней таких вольностей. Ее жених был с ней неизменно вежлив и отстранен, хотя за то время, что Лиза прожила в доме Оливетти, она уже успела понять, что это была
обычная манера общения в этой семье, единственным исключением, пожалуй, был Анджело, хотя ему было только шестнадцать. Подростковый возраст, максимализм, желание доказать всему миру, что он имеет право жить так, как считает нужным. Отец Лизы как-то рассказывал ей, что таким же был дон Альфредо Оливетти, до самых последних дней сохранивший юношескую непосредственность.
-Милая, - голос Кевина вывел ей из раздумий - О чем ты сегодня целый день думаешь? Мне кажется, что рядом со мной находится только оболочка, а твои мысли где-то далеко.
-Ну, что ты, я всегда с тобой, даже когда ты далеко от меня - Лиза понимала, что говорит не правду или не совсем правду. Да, она любила МакКалистера, но жить им одним она не могла, как не могла все время о нем думать, в конце концов, у нее были и другие обязательства, большую половину из которых она нарушила, впервые переступив порог этой квартиры.
Кьяра
Как же мне все это надоело! Это не квартира, а какой-то перевалочный пункт, одни коробки кругом, зачем только я позволила матери заниматься моими вещами, хотя после гибели Пабло я была настолько подавлена, что едва-едва соображала, на каком свете нахожусь. Да где же этот чайник? В этой коробке я уже смотрела, там оказалось постельное белье. Так, а это что такое, откуда в белье может быть видеокассета? Оказывается не одна я в нашей семье такая растяпа. Хорошо, что мама не успела перевезти всю мебель, телевизор и магнитофон в комнате Пабло находятся на прежнем месте. Обязательно посмотрю эту кассету, но вначале надо перекусить, конечно, в самолете неплохо кормили, но мне кусок в горло не лез.
-Вы ни это ищете? - от неожиданности у меня подкосились ноги, оглянувшись, я увидела перед собой Марка Сантадио, держащего в руках мой электрочайник.
-Поставьте чайник на место! - по удивленному лицу Сантадио я поняла, что кричу - Бога ради, простите меня, мистер Сантадио, я не знаю, что на меня нашло. Смерть Пабло, переезд из Нью-Йорка в Рим, затем обратно нервы совсем расшатались.
-Тише, тише, деточка - Сантадио подошел ко мне, положил руку на плечо, в его глазах было что-то успокаивающее, так что меня сразу потянуло ко сну. Может быть, он обладает умением гипнотизировать людей? Боже, какая только чушь не придет в голову после бессонной ночи в самолете. Что-то я слишком часто стала вспоминать Бога, а ведь я с ним в ссоре, после того, как он отнял у меня самого любимого человека.
- Кьяра, присядьте, а я пока позвоню и закажу нам что-нибудь поесть. Кстати, Вы любите пиццу?
-Только не с грибами, я один раз отравилась ими в детстве и теперь их на дух не переношу - я даже гримасу скорчила, чтобы показать, насколько мне противна мысль о грибах - Но в остальном я не имею ничего против пиццы.
-Без грибов, так без грибов - Сантадио улыбнулся, вытащил свой сотовый и позвонил
пиццерию. Этот человек начинал мне нравится все больше и больше, в нем была какая-то своя прелесть зрелого, состоявшегося мужчины, много повидавшего в жизни.
Заказанную пиццу доставили минут через пятнадцать-двадцать, за это время Сантадио успел навести косметический порядок в одной из комнат, служившей раньше гостиной, сейчас же больше напоминавшей хлев. Я молча стояла и смотрела, как он ловко достает из коробок чашки, ложки, блюдца. В качестве стола мы использовали одну из коробок, уже наливая в кружки кипяток, я вспоминал, что в доме нет заварки, Сантадио загадочно улыбнулся и достал из своего дипломата баночку дорого кофе. В этот момент он ужасно напомнил мне Санта Клауса, так что я еле смогла сдержать глупый смех.
-Вам тяжело здесь находится? - вопрос Сантадио застал меня врасплох так, что я не сразу нашла, что ответить.
- Я не знаю, мистер Сантадио
- Бога ради, Кьяра - перебил меня мой нежданный гость - давайте обойдемся без мистеров, если позволите, то я для Вас буду всего лишь Марк - он снов ослепительно улыбнулся.
-Хорошо, Марк - покладисто согласилась я. Странно, почему мы раньше так мало общались, ведь они с Пабло несколько лет занимались совместным бизнесом.
Вечер прошел просто изумительно, я даже не помню, когда в последний раз так смеялась, Сантадио говорил о политике, литературе, цитировал классику, рассказывал анекдоты, наливал мне кофе с коньяком (коньяк он тоже принес с собой) ухаживал за мной при этом, не переходя дистанцию. Возможно, сказалась бессонная ночь и нервное переутомление, но к концу вечера я слега захмелела. Проводив Сантадио, я прилегла на кровать, решив, что эту ночь посплю, не застилая постельного белья. Но тут в мою не совсем трезвую голову пришла мысль о видеокассете, которая дожидалась меня рядом с импровизированным столиком в гостиной. Слегка пошатываясь (вот что значит многочасовой перелет) я добралась до гостиной, шторы были приоткрыты и я решила не включать свет, так как не испытывала не малейшего желания, чтобы меня было видно из окна соседнего дома. Нащупав видеокассету, я вернулась в комнату, включили видеомагнитофон, устроилась поудобней, обхватив одной рукой подушку, щелкнула пультом. На экране появилось изображение, съемка явно была любительская, но я сразу же поняла, что снимали на 'Паоле' яхте, которую мой муж приобрел ни за долго до своей гибели. Играла музыка, какая-то полуобнаженная девица глупо смеялась, обхватив за шею мужчину. Его лица я видеть не могла, но со спины он показался мне фантастически знакомым, и эти плечи и спина и ноги, ровный загар и даже шорты. В этот момент мужчина обернулся, и я увидела перед собой моего мужа Пабло, он взял гроздь винограда, оторвал одну ягодку и положил в рот девицы, та заулыбалась, поднялась на цыпочки и поцеловала его в губы. Естественно, за годы супружества я неоднократно целовалась со своим мужем, но такими долгими и страстными наши поцелуи никогда не были.
чезаре
'Неужели ты так ничего и не поняла? - Чезаре Оливетти медленно опустился на стул. Как же ему хотелось все бросить, уехать домой и, не раздеваясь лечь в кровать, закрыть глаза и никого и ничего больше не видеть. Усталость, копившаяся все эти годы, накрыла его с головой. В душе прочно поселилось смятение и, хотя внешне он старался сохранять спокойствие, внутри постоянно шла напряженная борьба здравого смысла с беспричинной тоской
Боже мой, что я сделал со своей жизнь? Зачем мне все это нужно? Что я делаю в этом кабинете и я ли это, вообще? Или это мой двойник, человек, обладающий моей внешностью, моим складом ума? Почему мне все чаще и чаще начинает казаться, что я прожил чужую жизнь. Я никогда не поступал так, как хотел, вначале мной управлял отец, и я не был невинной жертвой тирании, напротив, меня все устраивало в такой жизни, когда за меня все решали. Моя жизнь была предопределена с самого начала, я точно знал, что после окончания школы стану врачом. Все было решено заранее. Когда я оступился, сошел с выбранного пути? В тот момент, когда женился на Марине? Но ведь я любил ее, знал, что мы не подходим, друг другу, но все равно любил. Хотя любовь не является каким-то набором данных, иногда мы способны любить и вопреки всему, вопреки логике, здравому смыслу, намеченным целям и задачам. Это было безумием, мое глупое юношеское бунтарство. Как же забавно округлились глаза у матери, когда я впервые привел Марину к нам на ужин. Для англичанке, гордящейся своим аристократическим происхождением, моя избранница казалась настоящей дикаркой. Отец старался быть с ней вежливым, мать откровенно воротила нос от девушки, ярой болельщицы американского футбола. А мне было смешно! Каким же идиотом я тогда был! По большому счету я просто использовал Марину в своих личных целях, мне хотелось расшевелить этот чопорный мирок. Опомнился я слишком поздно, Марина была беременна, и заднего хода уже не было, мы поженились и тут полезли проблемы как грибы после дождя. В тот момент я еще получал образование, работы у меня не было и мы втроем я, Марина и ребенок оказались на шее у родителей. Я откровенно тяготился зависимым положением, тем более что моя мать, почувствовав в руках материальный кнут, совсем распоясалась, она не считала нужным считаться с нашими чувствами и желаниями. Мы не имели права пригласить в дом гостей, все наши траты строго регулировались, она даже в спальню к нам могла войти без стука. Марине доставалось еще хлеще, я, по крайней мере, мог уйти на занятия, а она целыми днями была вынуждена терпеть матушкины наставления. Я понимал, что это не жизнь, но ничего не мог придумать, ведь для того, чтобы уйти из родительского дома нужны были деньги, а их у меня не было, тем более что к тому времени у нас уже родился второй ребенок. Конечно, я мог бы занять деньги у брата, уверен, что Альфредо молча одолжил бы мне нужную сумму. Но мне было стыдно обращаться к нему с подобными просьбами, слишком уж долго я подпевал вслед за матерью о незаконности его бизнеса и грязных деньгах. Глупый стыд от гордости. Если бы только знать наперед к чему приведут некоторые слова и поступки. Я потерял Марину, потерял своих детей, потерял самого себя, в конце концов, а это страшней всего, когда ты сам уже не знаешь, кто ты и чего ты хочешь. Вначале за меня решал отец, потом была тюрьма, все близкие, за исключением брата меня оставили. Как много во мне было чистоплюйства, когда-то Альфредо был в моих глазах преступником, паршивой овцой в благородном стаде, позже только благодаря нему я и выжил. Глупый, избалованный, высокомерный юнец, удивительно, как я выжил в тюрьме. До сих пор для меня это остается вопросом из вопросов. Четыре стены, решетки, кругом люди, которых я в прошлой жизни считал отбросами общества и всячески чурался. Глупое щенячье высокомерие, как быстро я его потерял. Вслед за ним я потерял и надежду. В душе все выгорело от отчаяния и боли, мне стало нечем любить. Увидев своих детей, я понял, что они стали мне чужими. Взрослые самостоятельные мальчики, привыкшие жить без меня, я не знал, как себя с ними вести, глупо было изображать, что ничего не произошло, будто бы я вернулся с прогулки. Я больше не мог рассчитывать на свой родительский авторитет, мне даже не хотелось думать, насколько низко я пал в их глазах. Я мечтал забиться в какой-нибудь уголок, чтобы меня никто не трогал и забыться, поверить в то, что все это страшный сон. Я мучился угрызениями совести, злился на самого себя, считал себя трусом, а жизнь тем временем продолжалась. И от обязанностей меня никто не освобождал, сейчас даже трудно вспомнить, когда все закрутилось. Невозможно было компенсировать несколько потраченных лет, и я начал жизнь заново, если это, вообще возможно. Вокруг меня постоянно крутились новые люди по большей части друзья и сослуживцы Альфредо. Жизнь сделала странный виток и вот я врач, носитель идеи гуманизма занял свою нишу в мире бизнеса. Я прекрасно отдаю себя отчет, в том, что в очередной раз позволил обстоятельствам себя увлечь, проявил слабость. Вначале решал отец, потом Альфредо, я всегда был слабым человеком, хотя прекрасно умел маскировать это под внешней сдержанностью и покровом глубокомыслия. Анна, Анна, зачем я, вообще, второй раз женился? Да, она мне нравилась, в Анне чувствовался ум и железная воля, пожалуй, именно то, чего никогда не хватало во мне. Анна - уверенная в себе женщина лидер, интересно, каким я был в ее глазах, невинным страдальцем или несломленной жертвой судебного произвола? Неужели она смогла разглядеть во мне внутренний стержень, который я сам в себе так и не нашел, так или иначе мы прожили вместе шестнадцать лет. Любил ли я ее? А что такое любовь, у меня нет четкого ответа на этот вопрос. Мне было хорошо рядом с ней, спокойно. Анна всегда умела уважать мои чувства, она не тормошила меня подобно Марине, не требовала от меня каких-то душевных усилий, не заставляла меняться. Мне было рядом с ней комфортно, она принимала меня со всеми моими недостатками, с моим неумением любить. Любовь, снова я притыкаюсь на это понятие, иногда мне кажется, что любви надо учить и учиться. Меня этому не научили или же я сам родился душевным калекой. Родители старались дать нам все, что могли, мы с братом посещали хорошую школу, дополнительно занимались музыкой и иностранными языками, но тепла мы не знали. Позже я перенес этот стереотип поведения на своих детей. Я не был плохим отцом и мужем, напротив, я уверен, что многие женщины нашли бы меня чуть ли не идеальным, я не изменял жене, все заработанные деньги приносил домой, у меня никогда не было тяги к спиртным напиткам. Все свободное время я старался проводить с женой и детьми. Я много занимался с мальчиками, старался развивать их интеллект, специально перечел кучу книг о воспитании, но Марина всегда оставалась, недовольна, я не понимал, чего еще она от меня ждет. С Анной все было проще, она всегда была мне больше другом, чем женой, с ней мы многое могли обсудить, хотя все наши беседы в основном сводились к делам фирмы. Мы вместе решали деловые проблемы, поднимались к новым высотам профессионального роста, очень долго меня это устраивало. Почему же сейчас мне стало одиноко рядом с ней, я перестал видеть в ней желанную женщину, Анна превратилась для меня в партнера по бизнесу и только.
Деловая встреча с китайскими партнерами, Эмма милая девушка переводчик, соседние номера в отеле. Я много раз до этого ездил в подобные командировки, и ни разу мне и в голову не приходило изменить Анне. А тут будто бы черт подножку поставил. Я сам не отдавал себя отчет в том, что делаю. Просто зашел к ней в номер, мы выпили кофе и проговорили всю ночь. Самое удивительное в том, что тогда между нами еще не было интимной близости, но я уже чувствовал, что мы перешли ту границу, за которой отношения шефа и сотрудницы переходят на другой уровень. Эмма милая девочка двадцати четырех лет, я взял ее к себе на работу по протекции ее матери, в свое время мы с ней вместе учились в институте. Тогда я долго сомневался в своем решении, уж больно молоденькой и неопытной она мне показалась, но за прошедшие месяцы Эмма полностью убедила меня и Анну, что гораздо сложней, в своей профессиональной пригодности. Мы проговорили почти до утра, я вспоминал молодость, своих друзей, мои несбывшиеся мечты, странно, но рядом с Эммой горечь жизненных разочарований притуплялась, и я без боли мог заглянуть в прошлую жизнь. Удивительно, каким хорошим слушателем она оказалась, Эмма ни разу меня не перебила, и в тоже время было заметно, что ей интересен мой рассказ. Мне давно не было так хорошо, как в ту ночь, я снова почувствовал себя живым человеком, а не куском льда. По прошествии трех дней мы вернулись домой, Анна встретила меня расспросами о переговорах, я рассказывал ей о китайцах, о том, как их представитель пытался блефовать, набивал себе цену, а внутри у меня росла горечь, я чувствовал, что не интересен своей жене, что она видит во мне лишь директора фирмы, в которой работает. По ходу повествования Анна вставляла реплики, одобряла или не одобряла тот или иной мой ход, а я смотрел на нее и понимал, насколько мы стали далеки. Должно быть, я все-таки отвлекся, так как Анна спросила, хорошо ли я себя чувствую, я мотнул головой и сослался на головную боль и усталость. Помолчав некоторое время, Анна покинула мой кабинет. Уже собираясь закрывать за собой дверь, Анна оглянулась, в тот момент мне показалось, что она хочет мне что-то сказать, но Анна промолчала, а я не стал ее задерживать. Все последующие дни я не встречал Эмму и даже старался убедить себя, что это к лучшему. Одновременно наши с Анной отношения стали обостряться, Анджело исполнилось шестнадцать и он как многие дети в этом возрасте начал отбиваться от рук. Он стал поздно возвращаться домой, один раз от него даже пахло спиртным, я естественно не одобрял такое поведение сына, Анна напротив взялась его защищать, она говорила, что это нормально, все дети проходят этот период, нам нужно набраться терпения, но я не хотел уступать. В моей семье было не принято, чтобы дети выходили из под контроля родителей, единственным ярким примером неповиновения был Альфредо, но я бы не хотел, чтобы он стал примером для моего младшего сына. Мы с Анной ссорились, и где-то внутри мне это даже нравилось, как будто бы я искал повод, оправдание поступку, который собирался совершить. Наконец я решился, придумав предлог, я вызвал Эмму к себе в кабинет. На работе ее не оказалось, как выяснилось она тоже пала жертвой эпидемии гриппа. Тогда я позвонил ей домой, голос у Эммы был грустный, но не больной, чтобы определить это, не надо было быть несостоявшимся медиком. Вначале я старался говорить официально, даже приплел какой-то совместный проект, который трудно будет осуществить без помощи переводчика, Эмма отвечала односложно, обещала поправиться к понедельнику, я убеждал ее не напрягаться, ведь простуда может дать серьезные осложнения. В процессе разговора я выяснил, что она была дома одна, ее мать еще утром уехала в Бостон на медицинский конгресс, тогда я набрался смелости и поинтересовался, не нужно ли ей чего-нибудь из еды или лекарств, помявшись, Эмма все-таки продиктовала мне небольшой список. Заехав в аптеку и супермаркет, я отправился к ней на квартиру. Увидев Эмму, я сразу же понял, что причиной ее недуга было что угодно, но только не грипп, очевидно правильно оценив мой взгляд, девушка растерялась, залепетала что-то о том, что она все отработает, я постарался ее успокоить. Мы выпили чаю, я сам заварил свежий на травах, этот рецепт я знаю еще от своей бабушки, странно, но я абсолютно не испытывал чувства неловкости залезая в чужой шкаф. Дальнейшее помнится с трудом, кажется, я как последний варвар взял Эмму на руки и отнес в спальню. Когда все закончилось, я не знал, стоит ли мне извиняться. За что? За то, что провел самые прекрасные часы в своей жизни за последние лет двадцать. Уходя из квартиры Эммы, я четко знал, что произошедшее никогда больше не повториться, но закончилась рабочая неделя, наступили выходные, мы с Анной пригласили к нам на ужин Ричарда Маэрса с женой. Адвокат как всегда был в безукоризненном костюме при галстуке, мы немного выпили, поговорили о погоде, политике, экономике, наших общих друзьях. У нас с Ричардом всегда были прекрасные отношения, с ним мне было легко обсуждать все проблемы, Анна шутила, что он одновременно мой лечащий врач и духовник. Под конец вечера Лидия жена Ричарда немного перебрала, в последние время она, вообще, стала злоупотреблять спиртным. Семейная жизнь Маэрса давно не клеилась, семь лет назад погиб их с Лидией шестилетний сын, это был трагический несчастный случай, после которого несчастная женщина стала часто прикладываться к бутылке. Мы все знали об этой ее 'особенности', хотя и делали вид, что все нормально. Мне было жаль бедняжку, но я также понимал, что для Ричарда и Марты их дочери это не жизнь. Бедная девочка вынуждена была часто лгать и изворачиваться, чтобы покрыть материнские проступки, я уже знал, что когда Марта говорит о том, что у мамы мигрень и она прилегла в кровать, значит, Лидия снова пьяна. На этот раз тоже не обошлось, выпив лишнего, Лидия начала подначивать мужа, отпускала шуточки по поводу их с Анной дружбы. Мне стало ужасно неприятно, но я постарался сдержаться, что взять с пьяной женщины? Бедный Ричард изменился в лице, мы с Анной попытались обратить все в шутку, хотя в моей души стали появляться нехорошие подозрения. Ричарду всегда нравилась Анна и он даже этого не скрывал, мой адвокат открыто ей восхищался, и я очень долго не находил в этом ничего предосудительного, но в этот вечер мне почему-то стало ни по себе.
Придя в понедельник на работу, я понял, что ни о чем не могу думать, кроме Эммы, промучившись полдня, я все-таки ей позвонил, мы договорились встретиться в маленьком кафе. Я чувствовал себя школьником, тайком сбежавшим с уроков, впечатление усиливала окружающая обстановка, кругом крутились молодые люди и девушки, я в своем деловом костюме чувствовал себя крайне неуютно. Тем не менее, мы прекрасно провели время, Эмма все время смеялась, я давно заметил, что энергия била из нее буквально через край. Я смотрел на нее и понимал, что это все ни на долго, что эти минуты, которые мы проводим вместе ворованные, оторванные от семьи, от работы, от общения с людьми моего возраста и круга. Эмма была слишком молода, чтобы правильно все оценить, для нее жизнь была праздником, а я в ее глазах ничем не отличался от большинства ее сверстников. Она не хотела понимать то, что я ей в отцы гожусь, что у меня есть жена, четверо взрослых сыновей и маленькая внучка, которую мне придется тем или иным способом оградить от влияния матери истерички. Ты так ничего и не поняла, Эмма.
Отец, - голос Джулиано вывел меня из раздумий - только что был убит Фернандо Ломбардии.
Как это произошло? - я попытался сохранить спокойствие.
В ресторане, где он обедал с очередной красоткой, к их столику подошел какой-то парень, спросил Фернандо и выстрелил. Доигрался олух.- В голосе сына послышались нотки презрения. - Я ведь его предупреждал, что все эти похождения плохо закончатся, должно быть у очередного рогоносца кончилось терпение, и он решил разобраться с обидчиком радикальным способом. Похоже, парень действительно дошел до ручки, он даже не пытался сопротивляться, когда его скрутили.
Личность уже установили?
Да. Некий Марио Гвинчери, работает водителем, женат, маленький ребенок, мать на инвалидности.
Так, так, и что он говорит? Как объясняет свой поступок?
Он молчит, отец, ни с кем не хочет разговаривать, даже с адвокатом.
Проследи за дальнейшими событиями, а я должен связаться с Ломбарди, выразить свои соболезнования, так или иначе, убит его единственный сын.
Да, отец - Джулиано кивнул головой и вышел.
Только этого не хватало! Оставшись один, я налил себе немного выпить. Необходимо успокоиться и все трезво взвесить. Хотя когда выпивка способствовала трезвости, я даже усмехнулся получившемуся каламбуру. Итак, что мы имеем, накануне войны с Андриотти убивают сына нашего главного партнера. Что это значит? Провокация, попытка вывести Ломбарди из игры, довести старик до сердечного приступа, ведь каким бы не был Фернандо он его единственный сын. Нет, слишком откровенно, в конце концов, можно было устроить небольшой несчастный случай, учитывая тот образ жизни, который вел этот юнец, это было бы нетрудно. Необходимо получить протокол допроса этого Гвинчери, уж больно странно он себя ведет для наемника, профессионалы так не действуют, быть может, Джулиано прав и этот парень, действительно обманутый муж или жених, который решил поквитаться за украшение из ветвистых рогов. А Маргарита, интересно, как ведет себя наша вдовушка, интересно, составил ли Фернандо завещание, хотя, что мог завещать этот гаденыш, кроме карточных долгов. Нет, Маргарите было более выгодно закрывать глаза на беспутства мужа, она ничего не выиграла, став вдовой. Конечно, дон Ломбарди не выкинет невестку на улицу, скорее всего, купит ей квартирку, откроет неплохой счет в банке. Неплохо. Но не то, ведь в случае, если бы Фернандо пережил отца, Маргарита вполне смогла бы занять место кардинала при слабовольном правителе. Что-то меня понесло на исторические аналогии. В любом случае, Маргарита больше проиграла, чем выиграла от своего вдовства. Все-таки Андриотти? Но зачем так откровенно? Ведь это больше, чем вызов, это война.
Джулиано
Весь прошедший день у Джулиано Оливетти болела голова в прямом и переносном смысле, вначале произошло убийство сына старого делового партнера отца. На Джулиано возложили обязанности разобраться в этой ситуации. Необходимо было выяснить все об этом Марио Гвинчери, вплоть до того, чем болел в детстве и когда начал самостоятельно ходить на горшок. Переговорив со знакомым детективом, молодой человек отправился прямиком в дом к Кьяре Модемьяни, вдове своего покойного друга Пабло. Джулиано до сих пор не мог понять, что его смущает в этом деле, но странна гибель Пабло, до сих пор не давала ему покоя. Конечно, Пабло был мелкой сошкой в их Сантадио бизнесе, но и он обладал достаточной информацией для того, чтобы надолго осложнить им жизнь. Подойдя к знакомой двери, Джулиано нажал на звонок, никакой реакции. Подождав еще некоторое время, он повторил попытку, ответом ему была тишина, в квартире явно никого не было. Уже собираясь уходить, он услышал какой-то звук, будто бы что-то упало.
- Все-таки в этом доме плохая звуковая изоляция, не хотелось бы мне, чтобы соседи знали обо всех моих делах. Но что это упало? Может быть, Кьяре плохо и она не может подойти к двери. Кьяра, Вы дома? Никакой реакции. Неужели придется ломать дверь, не хотелось бы, если все в порядке, то я окажусь в очень глупом положении.
Джулиано - от неожиданности я вздрогнул и обернулся. Кьяра стояла у меня за спиной, в руках у нее были сумки, она явно только что вернулась из супермаркета.
Джулиано, что Вы здесь делаете? - молодая женщина явно была обескуражена.
Простите, Кьяра, я узнал о том, что Вы вернулись в Нью-Йорк, решил Вас навестить, пришел, Вас не было дома, я уже собирался уходить, как вдруг услышал какой-то странный шум из Вашей квартиры.
Странно - Кьяра достала ключи, повернула в замочной скважине, толкнула дверь. Пред нами предстало воистину дикое зрелище, как будто бы в некогда уютной квартире Модемьяни устроило вечеринку дикое племя папуасов. Все вещи были перевернуты вверх дном, подушки, простыни валялись на полу вперемешку с платьями Кьяры. Вор - дилетант, самоучка, профессионалы так не работают.
Кьяра, как Вы себя чувствуете? Принести Вам воды? - на бедную девушку страшно было
смотреть, в какой-то момент я даже испугался, что у нее сейчас случиться сердечный приступ.
Не беспокойтесь, Джулиано. Со мной все будет хорошо - она попыталась взять себя в руки, но голос предательски подрагивал.
Кьяра, Вы должны немедленно зазвать в полицию. Давайте я позвоню прямо сейчас.
Нет! - Кьяра вздрогнула - Не стоит, мне бы не хотелось вмешивать полицию.
Но почему, Кьяра? Поймите, в Вашем доме был вор, простите, но Вы сейчас остались одна, а этот человек уже один раз побывал у Вас дома и может вернуться в любой момент. Вы можете оказаться дома, он запаникует и это может очень плачевно для Вас закончиться - Я старался говорить убедительно. Взял ее за руку, аккуратно посадил на диван, отодвинув, наваленные грудой вещи - Я все-таки принесу Вам воды. Она послушно мотнула головой. Я дал ей время немного успокоиться. Неплохо было бы вызвать сюда кого-нибудь из наших ребят, воришка-дилетант, скорее всего, оставил здесь кучу следов. Странно, почему Кьяра так болезненно отреагировала на предложение вызывать полицию. Что она скрывает и как это связано с гибелью Пабло? Просто голова идет кругом. Зазвонил сотовый телефон. Как ни во время, должно быть, отец, потребует отчет о проделанной работе, хотя это и не в его привычках дергать сотрудников, но и убийство Фернандо Ломбарди не рядовой случай. Но это оказался не отец, звонила Лиза. Голос у моей невесты был напряженный, пожалуй, я впервые слышал, чтобы она так разговаривала, обычно Лиза прекрасно умела владеть собой. Я понимаю, что виноват перед ней, в последнее время я уделял ей слишком мало внимания, проклятая работа.
Все в порядке, девочка моя? - мне нравилось так называть Лизу. Девочка, ни детка на американский манер. Девочка моя, единственное существо, которое я люблю и постараюсь сделать счастливой. Рядом с ней я чувствую себя сильным, настоящим мужчиной, умным, уверенным в себе, реализовавшимся.
Джулиано, нам надо поговорить, нам давно надо поговорить. Я должна многое тебе сказать. На секунду мне показалось, что она плачет.- Лиза, мы сегодня обязательно поговорим, но сейчас я не могу, у меня деловая встреча - конечно, про деловую встречу я солгал, хотя как же еще можно было назвать мой визит к Кьяре, не интрижкой же. Благородные вдовы меня никогда не прельщали. - Милая, я понимаю, что последнее время был с тобой холоден, мы проводили вместе слишком мало времени, мне очень жаль, если бы была моя воля, я сейчас же схватил тебя, побросал вещи в чемодан и махнул куда-нибудь отдохнуть.
Джулиано, у тебя же деловая встреча - Лиза отдернула меня - мы поговорим позже, она отсоединилась. На душе после разговора остался горький осадок.
Джулиано, - я вернулся с небес на землю, оказалось, что я стою посреди кухни в квартире Кьяры. Пожалуй, кухня была единственным местом, до которого еще не успел добраться грабитель. Добраться то он добрался, а куда делся потом. Черт, вот идиот! Ведь я же слышал какой-то шум в квартире. В то время, когда мы причитали над разбросанными вещами, вор скрылся, но куда? Кьяра, в этом доме есть запасной выход? - Женщина по-прежнему сидела на диване, поджав под себя ноги.
Запасной выход - на секунду она задумалась - да Джулиано, Вы правы, в этом доме был предусмотрен запасной выход, в каждой квартире существовала небольшая дверца. Когда мы с Пабло только въехали, я долго смеялась, мне это напоминала сказку про Пинокио, помните, ключ от потайной двери. Пабло говорил, что у меня слишком развита фантазия. Ему эта дверь никогда не нравилась, он даже хотел ее заделать, но потом отвлекся на другие дела, это было весной, а летом мы поехали отдыхать на Кипр.
Испугавшись, что Кьяра сейчас уплывет на волне воспоминаний, я постарался, как можно более тактично вернуть ее к действительности.
Кьяра, подскажите, кто кроме Вас и Пабло знал о запасном выходе?
Никто - Кьяра немного смутилась - понимаете, мне казалось, что это очень романтично. У нас была такая игра, Пабло тайком забирался в дом и мы...- она густо покраснела. Я понял, что начинаю закипать, можно подумать, что мне есть дело, до их любовных утех, тем более что большую часть своего пыла Пабло тратила на секретаршу Сантадио. - Кьяра, подумайте, не могли Вы или Пабло проговориться о существовании тайного хода?
Нет, я абсолютно в этом уверена, хотя существуют соседи и в их квартирах предусмотрены точно такие же потайные ходы - Кьяра даже наморщила лоб от напряжения. Я же с трудом удержался от того, чтобы не стукнуть себя по лбу, ошибка за ошибкой, конечно, соседи. Джулиано Оливетти, похоже, жизнь в особняке тебя изрядно избаловала. Я даже не подумал о таком явлении, как соседи. Необходимо будет подключить наших людей к охране Кьяры, не нравится мне вся эта история. Хотя почему наших? Пускай Сантадио тоже немного пошевелится, в конце концов, ни я один заварил всю эту кашу. Кстати, охрану придется ставить незаметно для объекта, похоже, Кьяра не заинтересована в том, чтобы посторонние люди, даже желающие ей добра лезли в ее частную жизнь. Надо будет об этом хорошенько подумать, а сейчас я должен ехать к Лизе, перед ней у меня тоже существуют серьезные обязательства.