Они видели, как я бежала. И смеялись, конечно. Двенадцатилетняя раззява, отчаянно визжа, улепётывает от петуха. И где только Дунья Мельничиха достала такого? Огромный, раза в два больше обычного. Говорят, клюётся до крови и одежду рвёт. А я виновата, что на мне сегодня платье новое? Мать каждый день твердит: мол, дочь книготорговца всегда должна быть опрятной. Попробовала бы я не надеть что велят. У матушки Санциетти рука - ого-го, мало не покажется.
Вышла из лавки, а этот дьявол как налетит! Свиста, клёкота - на всю улицу. Цвет платья ему не понравился, что ли? Я - бежать. На другой конец предместья унеслась бы, наверное. Хорошо, что это безобразие увидел пёс соседский. Слышу сзади возмущённый вопль, крылья захлопали. Оборачиваюсь - а Бай уже гонит подлеца в другую сторону. Только у меня от сердца отлегло, как с другой стороны: "Ха-ха-ха! Гы-гы-гы!" Расселись на заборе и ржут, как кони. А громче всех - Азаринда с Гассией. Подруги, называется! Были нормальные девчонки, но как с мальчишками связались, стали просто невыносимы. Стараются изо всех сил - и ругаться, и по заборам лазить, и яблоки из чужих садов таскать, и домой за полночь являться... И над чужими неудачами глумиться.
- Трусиха! Бояка! Петуха испугалась!
- Ничего не испугалась! У меня платье новое, он бы его порвал!
- Ага, ври теперь!
- Да не вру я, дураки!
Так обычно и бывает. Скажешь слово, потом ещё, и сам не заметишь, как в очередную дурацкую историю вляпаешься.
- Не трусиха - докажи!
- И докажу!
- Не докажешь, не докажешь, бе-бе-бе!
- Ещё как докажу!
- А чем?
- Да чем хотите!
Ведь читала же недавно в одной умной книжке, что не надо серьёзно реагировать на подначки. Но мне же обидно! Я не трусиха, темноты и мышей не боюсь, при виде лягушек и тараканов не визжу, а гусениц и пауков могу спокойно в руки брать. Гассия, между прочим, при виде насекомых визжит, как поросёнок - и над ней почему-то никто не смеётся, трусихой не называет. А тут прицепились. И кто меня за язык тянул...
Азаринда прищурилась ехидно, улыбочку состроила и говорит:
- Вигеста поцелуешь - тогда поверим.
Ах, как я пожалела, что не умею правильно произносить нехорошие слова!
Она всегда так: найдёт самое слабое место, дождётся подходящего момента - и ударит. А сейчас ещё и нарочно перед Брейном, сыном кузнеца, выпендривается. Знает же прекрасно, что при виде этого... этого... у меня ноги отнимаются, спина немеет, а внутри как будто смерзается. Потому что любой нормальный человек, будь он даже самым смелым смельчаком, всё равно боится живого мертвяка.
Правда, к Вигесту все привыкли. Сперва чурались, конечно, и даже не ходили в трактир, потому что трактирщик поселил это чудище у себя. Первыми мужчины осмелели. Им хоть дьявола в трактирщики, пропустить после работы кружку-другую - святое дело! Потом как-то вспомнили, что ревенант опасен только для того, кто его убил, а для остальных всё равно что обычный мертвец, только не в гробу лежит, а ходит и спрашивает, не видел ли кто его убийцу.
А вот женщины боялись. Даже советовались с настоятелем церкви Святого Эммануила, не сжечь ли эту нежить вместе с трактирщиком и трактиром. Но у отца Асея на всё один ответ - смириться и молиться. Конечно, смирились не сразу, и если молились - только о том, чтобы Вигест ушёл из предместья. Косточки трактирщику перемывали. Вспомнили, что сам он явился неизвестно откуда, и о себе рассказывать не любит. Наплели всяких небылиц... Мой отец только плевался, когда матушкины гостьи пересказывали их друг дружке.
И только, когда Вигест от нашего поселения пару раз разбойничьи шайки отогнал, сплетни как по волшебству прекратились. Потом некоторые женщины, что посмелее, стали осторожно наведываться в трактир - якобы по мелочам хозяйственным. Рассмотрели Вигеста поближе и пошло кудахтанье - ах, бедняжка, ах, сиротка! С чего взяли? Может, у него родители живы.
Попытались приодеть, разговорить, очеловечить - без толку. Ревенант же мертвец, и все человеческие штучки ему не нужны. Говорят, с трактирщиком как-то общается. Хотя, может и это враки.
Ребятня сперва тоже боялась. Младших, конечно, матери сами Вигестом пугали. Но мои-то сверстники быстро раскусили, что Вигги безобидный, и одно время развлекались, подстерегая его и закидывая всяким хламом, какой под руку попадётся.
Избавиться от страха и привыкнуть к ревенанту не смогла только я. Может, прочитала слишком много страшных историй, и ещё больше выдумала, рассказывая на ночь младшим братьям. Стоило мне хотя бы издали увидеть серую фигуру со скупыми деревянными движениями - кровь обращалась в лёд, и я даже бежать не могла. Замирала столбом, глаза закрывала и ждала, пока Вигест не скроется из виду.
И вот теперь я должна его поцеловать! Иначе прослыву трусихой не только у нас, но и в соседних поселениях.
Вечер я коротала в одиночестве на чердаке. От несчастий здесь не спрячешься, но спокойно порыться в книгах никто не помешает. Хорошо, что есть время до завтра. Если бы не везение, пришлось бы доказывать свою смелость уже сегодня. Идея Азаринды всем так понравилась, что мальчишки сразу же отправились к трактиру - караулить Вигги. И, естественно, я с ними. Но не успели мы сделать и нескольких шагов, как раздался громкий топот лошадей. На дорогу вылетел отряд гвардейцев.
- Королевский приказ: никому до вечера не показываться на центральной дороге! Приближается кортеж Его Величества! - кричали они. Один из гвардейцев замедлил ход, увидев нас.
- Эй, ребятня, где тут у вас трактир с нежитью?
- Дальше по дороге и налево, - ответил Брейн. - Король тоже хочет посмотреть на трактирного ревенанта?
- Думай, что говоришь! - рявкнул гвардеец. - Корчмарю сегодня лучше вообще не выпускать из дома свою нежить, а то сам станет мертвяком! - и солдат доходчиво изобразил виселицу.
Зрелище пришлось отложить до завтрашнего утра. Теперь, наверное, на "помолвку Вигеста" сбегутся все мальчишки и девчонки предместья.
Я пролистала множество страниц, но ответ не находился. Уйма советов, как уберечься от живых мертвецов, и ни одного - как избежать неприятной ситуации.
- Так-так, и над чем это ты колдуешь? - поинтересовался бодрый голос. На чердак протиснулся мой отец, почтенный книготорговец Мартирен Стардур. - Отлыниваем от работы по дому?
- У меня неотложное дело, папа.
- Ага, "Магия на все случаи жизни", "Памятка юного рыцаря", "Истории прославленных героев", "Подвиг благородное дело есть"... Прекрасного рыцаря приворожить задумала?
- Ох... - я захлопнула бесполезную "Магию".
- Какие горестные вздохи! Хочешь, поехали завтра на городской праздник летнего солнцестояния? Говорят, там будет театральное представление, и фокусники в передвижных балаганах, и заклинатели со змеями, гуляющие прямо по улице.
- Спасибо, папа, - вздохнул я, возвращая книгу на место. - Но завтра у меня важное дело.
- Сегодня дело, завтра дело. Какая деловая дочь растёт у Мартирена Стардура!
- Да так... Попросили кое-кому помочь тут, - ах, нехорошо врать родному отцу, но не признаваться же во всём. Не маленькая. - Папа, скажи, ты чего-нибудь боишься?
- Нет такого человека, который ничего не боится, - улыбнулся отец. - Только хвастуны и блаженные могут уверять, что не знают страха. А если перечислять всё, чего боюсь я, то, наверное, ночи не хватит. Над каждой книгой, которой владею постоянно или временно, я трясусь, как скупой всадник из легенды. Постоянно боюсь, что их попортят мыши, или сырость, или холод, или мои собственные дети. Боюсь нападения разбойников, голода, войны и эпидемий, боюсь боли и ночных кошмаров. Да что там! Я даже твою мать иногда боюсь. Видишь, какой у тебя трусливый папаша!
- А позора? - тихо спросила я. - Позора ты боишься? Такого, чтобы на всю жизнь?
На этот вопрос отец ответил не сразу. Задумался.
- Знаешь, - наконец сказал он, - не так страшен позор перед людьми, как позор перед самим собой. У совести долгая память, громкий голос и злой язык. Она не знает пощады. А люди, как ни странно, даже любят тех, кто в чем-то хуже. Вслух осудят, а в мыслях порадуются, что не сами на месте опозоренного.
Когда отец ушёл, я ещё какое-то время листала книги, пока окончательно не убедилась в собственной глупости. Отсиживаюсь на чердаке, когда есть время что-то сделать! Что именно? Да хотя бы попробовать преодолеть свой страх, а там видно будет.
Через чердачное окно я вылезла на крышу, осторожно спустилась вниз и направилась к трактиру. Конечно, чем дальше, тем быстрее таяла моя бодрость. Шаги становились короче и неувереннее. В голову приходили всё новые причины повернуть назад. Вскоре коленки пустились в пляс, и зубы, кажется, собрались аккомпанировать им.
По ночам Вигест обычно "прогуливается" в окрестностях, разыскивая своего убийцу и попутно распугивая всякий сброд. Может, если я увижу его сейчас и смогу справиться со страхом, завтра будет легче?
Надолго решимости не хватило. Я изо всех сил старалась не думать о ревенанте, рассматривая дверь трактира, но в какой-то момент очень ясно представила, как эту дверь медленно открывает синюшная рука, всё шире, шире, и вот наконец из светлого проёма выдвигается фигура, шагает через порог, глядя на меня горящими нечеловеческими глазами... Тут дверь действительно начала открываться - и я кинулась бежать, не разбирая дороги.
Через какое-то время ноги подкосились, не столько от страха даже, столько от отчаяния, и я рухнула в траву. Всё пропало. Завтра меня ждёт всеобщее осмеяние и презрение. Потому что, едва увидев Вигеста, я брошусь бежать, или, может, со страха закопаюсь прямо в землю... Позор! Перед всеми - потому, что не сдержала слова. Перед собой - потому, что не сдержала страх.
Что ж, остаётся только мысленно подготовиться ко всему этому - и, стиснув зубы, терпеть. Может быть, со временем я привыкну. Говорят, привыкнуть можно ко всему.
Я подняла голову - и не сразу сообразила, где нахожусь. Оказывается, убежала за окраину поселения и очутилась на склоне Лесистого холма. Пора домой! Мать, наверное, уже сообразила, что Алиова Стардур ушла, не спросив разрешения.
Но стоило подняться на ноги, как из-за крайних хижин показался Вигест. Он бесцельно брел в мою сторону.
Я отступила в тень деревьев и шаг за шагом погружалась всё глубже в лес. Кусты заслонили склон, опушку, ревенант был уже не виден, но я знала, что он идёт сюда, и продолжала пятиться. Спина упёрлась в толстый ствол. Силы были на исходе. Оставалось только вжаться в дерево, втайне надеясь, что откроется какая-нибудь потайная дверца и спрячет меня.
Если бы не страх, не было бы меня здесь! Жила бы себе, на все подначки отвечая едким словцом. Но, видно, я и в самом деле трусиха. Поделом мне.
Сухонько трескнул лесной ковёр. Кто-то шёл сюда, но не из предместья, а из леса. Дождусь, пока пройдёт мимо, и побегу домой, а завтра... Но я не успела представить себе, что будет завтра - сухое ветовьё затрещало снова. Значит, и со стороны поселения кто-то идёт. Вигест? Или кто-то другой?
Шаги остановились прямо за моим деревом. Кто-то, покряхтывая, уселся на землю, наверное, прислонившись спиной к стволу с другой стороны. И начал тихо насвистывать что-то весёлое. Шаги со стороны предместья приближались - частые, несоразмерные. Видимо, шёл не один, а несколько.
- Ага, - сказал сидящий, когда шаги замерли совсем рядом. - Отлично, дружище. На сколько мы договаривались?
- Пять десятков, - бросил грубоватый голос.
- Эге! А я помню, ты говорил четыре?
- Передумал.
- Не дороговато ли?
- Тогда обходись как знаешь.
- Да ладно тебе! Что я, зря вылез из своей берлоги? Развлекаться, так развлекаться. Это твоя дочь?
- Да.
- Как тебя зовут, детка?
- Не твоё дело.
Это сказал третий голос. Очень холодный и безразличный, казалось, ко всему на свете. Никогда, никогда я не слышала его таким. Но всё равно узнала.
- Ты не больно-то разговорчива, совсем как отец. Ну, да я с тобой не разговаривать собираюсь. Пять десятков, говоришь?
- Деньги вперёд.
Зазвенели монеты.
- Располагайся, красотка. Постель, конечно, твердовата, да ничего, мы быстро. Я заглянул бы к вам на огонёк, да говорят, в вашей округе ревенант поселился - кто его знает, может, по мою душу. В лесу безопаснее.
- Хватит болтать, времени мало.
Я просила неведомых волшебников оглушить меня, но они не вняли. Наверное, решили, что нечего со мной церемониться - уши не отсохнут. И правда, не отсохли. Самые обыкновенные звуки. Отрывистое ритмичное дыхание, как у запыхавшегося. Скользкое причмокивание, словно кто-то хлебает горячий суп. Хруст сухих веток. И только потом, когда всё это уже кончилось, по моей спине словно слизняк прополз от равнодушного и неестественного девичьего смешка.
От родителей, конечно, досталось. При этом вид у меня был такой равнодушный, что мать заподозрила неладное и приказала завтра же идти к знахарке. Что же, схожу - и пусть мать потом расспрашивает её, сколько хочет. Главное, завтра не пойду к трактиру. Пускай дразнятся Трусихой или Вигестовой невестой целый день, а может, и неделю, если не произойдёт ничего интересного. Больше всех смеяться и тыкать пальцем будет Азаринда Крамер. Но что мне этот её глупый смех, если я знаю, что иногда дочери Галанда Крамера приходится смеяться совсем по-другому?
- Топай отсюда, нечего зря людей беспокоить, - проворчала старая карга, ссыпая в карман мои гроши.
- Скажите это мамаше Стардур, - попросила я и, облегчённо вздохнув, спустилась с крыльца.
И увидела много ребятни. С нашей улицы, с соседних, с другого конца предместья... Впереди всех, конечно, были Азаринда и Брейн, полководец и вдохновитель мальчишеских армий. Увидев меня, они развеселились и вразнобой закричали что-то про Трусиху Стардур. Толпа торжествовала, но по Брейну было видно, что он задумал что-то ещё.
- Даём тебе последний шанс! - прокричал он. - Вигест идёт по соседней улице и скоро свернёт сюда, потому что развилок там нет.
В животе образовался холодец, коленки дёрнуло дрожью.
- И что? - поинтересовалась я.
- Сама знаешь, обещала вчера.
Окружающие с наслаждением предвкушали, как Брейн меня задавит. Я и сама знала, что задавит. Моего запала не хватит надолго.
- Идёт! Идёт! - закричали те, кто стоял ближе к дороге.
Из-за поворота показался Вигест. Чей-то медленный, но неотвратимый кошмар. В данном случае - мой.
Если сейчас я громко пошлю их по самому далёкому адресу, всё кончится быстро. Толпа потеряет интерес. Поулюлюкает для порядка и разойдётся.
Если развернусь и уйду, мне в спину полетят камни.
Если останусь стоять и ничего не сделаю, камни полетят в лицо.
Я вспомнила, как Азаринда смеялась там, в лесу. Наверное, ничего более беспомощного мне слышать ещё не доводилось.
- Отстаньте, - сказала я.
Брейн первым подберёт камень. Остальные просто повторят за ним. Надо сразу закрыть руками голову - и бежать, бежать, как от того петуха. И готовиться бегать неделю, а то и больше.
- Трусиха!
- Дураки!!
Два почти одновременных выкрика. Первый - голос Брейна, второй - Азаринды.
Я обернулась.
- Только троньте её - кину в окно, старуха разозлится и наведёт на вас порчу! - встав между мной и ими, Азаринда подбрасывала в руке булыжник. - А ну пошли вон!
В толпе недовольно забубнили, но шагнули назад. Даже Брейн отступил, медленно опуская свой камень.
- Чего встали? Пошли вон, я сказала! - в голосе её прорезалась знакомая многим ярость.
- Ааааааааааааааааааааааааааааа!
Все вздрогнули, обернувшись на вопль. Гассия Мизекки бежала к нам, как на пожар. Размахнувшись на полном ходу, дочь пекаря запустила в толпу чем-то круглым и увесистым. Мальчишки бросились в стороны. Зазвенело разбитое стекло, раздался крик знахарки. Мне даже показалось, что это какое-то жуткое заклинание, но слов мы с Азариндой и Гассией не разобрали, потому что улепётывали в противоположную от мальчишек сторону.
Добежав до конца соседней улицы, мы обнаружили, что Гассия отстала и остановились. Азаринда прислонилась к забору. Посмотрев ей в глаза, я растерялась, потому что никогда ещё не видела подругу плачущей. Она вообще не плакала никогда, и над нашими слезами смеялась. А сейчас сидела под забором, скрючившись в три погибели, захлёбывалась и выла - со злостью и отчаянием.
Я присела рядом. Осторожно погладила её по плечу.
- К чччёрту всёоооооо! - прорыдала дочь наёмника, утыкаясь в меня. - Никто... не хочет... нас... защищать! Все своооолочиииии... И... я... т... тоже!
- Нет, Азаринда! - мне стало одновременно и хорошо, и плохо. - Ты - нет!
- Я знаю, как бывает, когда всем плевать...- она всхлипнула в последний раз и поелозила по лицу подолом. - Прости меня. Я просто хотела быть сильной...
- Я тоже.
- Послушай! - она заглянула мне в глаза с такой жадностью, что я едва не отшатнулась. - Неужели ты в самом деле хотела подставиться под камни? Ведь закидали бы, скоты!
- А разве лучше посмеяться и подчиниться? - не знаю, почему я выделила слово "посмеяться" и зачем я вообще его сказала.
Она замолчала, задумалась. Тут, пыхтя и отдуваясь, приковыляла Гассия - и ужасно обрадовалась, что мы её ждём.
- Не пошла я вместе со всеми к трактиру, - рассказывала она потом, когда мы сидели у неё и жевали булочки, тайком позаимствованные в кладовке. - Что-то так тошно стало. Хотела найти тебя, Алиова, увидела всех - и такая обида взяла, ужас! А тут камень подвернулся...
На следующий день Азаринда пропала. Её мать обегала, наверное, все дома в поселении. В первую очередь, конечно, побывала у нас и у Гассии. Мы ничего не знали и сами разволновались не на шутку - Гассия от неизвестности, а я наоборот. Мы почти с ума сошли от беспокойства, но через пару дней приехал отряд "конников-законников", как их называют в народе. Они схватили в нашем лесу какого-то разбойника, и вместе с ним Галанда Крамера, отца Азаринды - сказали, он его сообщник. А потом один из законников привёз Азаринду - якобы она в лесу заблудилась. Может быть, конечно, и не заблудилась, а нарочно... Но толком никто ничего так и не узнал.
Со всей этой суматохой я совсем забыла про Вигеста. Но вскоре отец отправил меня к трактирщику с поручением. Ничего не поделаешь, пришлось пойти, хоть и боязно было. Когда ревенант открыл дверь, меня передёрнуло и чуть не стошнило. Стараясь не смотреть в мёртвое лицо, протянула сверток.
- Мартирен Стардур передаёт это для вашего хозяина, - пояснила я осипшим голосом.
Вигест взял книги. Дверь захлопнулась.
"Может, Вигги даже обидно, что его уже почти никто здесь не боится? - подумалось мне по дороге домой. - Нет, глупости! Разве ревенантам бывает обидно? Мёртвые - они и есть мёртвые".
Алиова и ходячий мертвец
Они видели, как я бежала. И смеялись, конечно. Двенадцатилетняя раззява, отчаянно визжа, улепётывает от петуха. И где только Дунья Мельничиха достала такого? Огромный, раза в два больше обычного. Говорят, клюётся до крови и одежду рвёт. А я виновата, что на мне сегодня платье новое? Мать каждый день твердит: мол, дочь книготорговца всегда должна быть опрятной. Попробовала бы я не надеть что велят. У матушки Санциетти рука - ого-го, мало не покажется.
Вышла из лавки, а этот дьявол как налетит! Свиста, клёкота - на всю улицу. Цвет платья ему не понравился, что ли? Я - бежать. На другой конец предместья унеслась бы, наверное. Хорошо, что это безобразие увидел пёс соседский. Слышу сзади возмущённый вопль, крылья захлопали. Оборачиваюсь - а Бай уже гонит подлеца в другую сторону. Только у меня от сердца отлегло, как с другой стороны: "Ха-ха-ха! Гы-гы-гы!" Расселись на заборе и ржут, как кони. А громче всех - Азаринда с Гассией. Подруги, называется! Были нормальные девчонки, но как с мальчишками связались, стали просто невыносимы. Стараются изо всех сил - и ругаться, и по заборам лазить, и яблоки из чужих садов таскать, и домой за полночь являться... И над чужими неудачами глумиться.
- Трусиха! Бояка! Петуха испугалась!
- Ничего не испугалась! У меня платье новое, он бы его порвал!
- Ага, ври теперь!
- Да не вру я, дураки!
Так обычно и бывает. Скажешь слово, потом ещё, и сам не заметишь, как в очередную дурацкую историю вляпаешься.
- Не трусиха - докажи!
- И докажу!
- Не докажешь, не докажешь, бе-бе-бе!
- Ещё как докажу!
- А чем?
- Да чем хотите!
Ведь читала же недавно в одной умной книжке, что не надо серьёзно реагировать на подначки. Но мне же обидно! Я не трусиха, темноты и мышей не боюсь, при виде лягушек и тараканов не визжу, а гусениц и пауков могу спокойно в руки брать. Гассия, между прочим, при виде насекомых визжит, как поросёнок - и над ней почему-то никто не смеётся, трусихой не называет. А тут прицепились. И кто меня за язык тянул...
Азаринда прищурилась ехидно, улыбочку состроила и говорит:
- Вигеста поцелуешь - тогда поверим.
Ах, как я пожалела, что не умею правильно произносить нехорошие слова!
Она всегда так: найдёт самое слабое место, дождётся подходящего момента - и ударит. А сейчас ещё и нарочно перед Брейном, сыном кузнеца, выпендривается. Знает же прекрасно, что при виде этого... этого... у меня ноги отнимаются, спина немеет, а внутри как будто смерзается. Потому что любой нормальный человек, будь он даже самым смелым смельчаком, всё равно боится живого мертвяка.
Правда, к Вигесту все привыкли. Сперва чурались, конечно, и даже не ходили в трактир, потому что трактирщик поселил это чудище у себя. Первыми мужчины осмелели. Им хоть дьявола в трактирщики, пропустить после работы кружку-другую - святое дело! Потом как-то вспомнили, что ревенант опасен только для того, кто его убил, а для остальных всё равно что обычный мертвец, только не в гробу лежит, а ходит и спрашивает, не видел ли кто его убийцу.
А вот женщины боялись. Даже советовались с настоятелем церкви Святого Эммануила, не сжечь ли эту нежить вместе с трактирщиком и трактиром. Но у отца Асея на всё один ответ - смириться и молиться. Конечно, смирились не сразу, и если молились - только о том, чтобы Вигест ушёл из предместья. Косточки трактирщику перемывали. Вспомнили, что сам он явился неизвестно откуда, и о себе рассказывать не любит. Наплели всяких небылиц... Мой отец только плевался, когда матушкины гостьи пересказывали их друг дружке.
И только, когда Вигест от нашего поселения пару раз разбойничьи шайки отогнал, сплетни как по волшебству прекратились. Потом некоторые женщины, что посмелее, стали осторожно наведываться в трактир - якобы по мелочам хозяйственным. Рассмотрели Вигеста поближе и пошло кудахтанье - ах, бедняжка, ах, сиротка! С чего взяли? Может, у него родители живы.
Попытались приодеть, разговорить, очеловечить - без толку. Ревенант же мертвец, и все человеческие штучки ему не нужны. Говорят, с трактирщиком как-то общается. Хотя, может и это враки.
Ребятня сперва тоже боялась. Младших, конечно, матери сами Вигестом пугали. Но мои-то сверстники быстро раскусили, что Вигги безобидный, и одно время развлекались, подстерегая его и закидывая всяким хламом, какой под руку попадётся.
Избавиться от страха и привыкнуть к ревенанту не смогла только я. Может, прочитала слишком много страшных историй, и ещё больше выдумала, рассказывая на ночь младшим братьям. Стоило мне хотя бы издали увидеть серую фигуру со скупыми деревянными движениями - кровь обращалась в лёд, и я даже бежать не могла. Замирала столбом, глаза закрывала и ждала, пока Вигест не скроется из виду.
И вот теперь я должна его поцеловать! Иначе прослыву трусихой не только у нас, но и в соседних поселениях.
Вечер я коротала в одиночестве на чердаке. От несчастий здесь не спрячешься, но спокойно порыться в книгах никто не помешает. Хорошо, что есть время до завтра. Если бы не везение, пришлось бы доказывать свою смелость уже сегодня. Идея Азаринды всем так понравилась, что мальчишки сразу же отправились к трактиру - караулить Вигги. И, естественно, я с ними. Но не успели мы сделать и нескольких шагов, как раздался громкий топот лошадей. На дорогу вылетел отряд гвардейцев.
- Королевский приказ: никому до вечера не показываться на центральной дороге! Приближается кортеж Его Величества! - кричали они. Один из гвардейцев замедлил ход, увидев нас.
- Эй, ребятня, где тут у вас трактир с нежитью?
- Дальше по дороге и налево, - ответил Брейн. - Король тоже хочет посмотреть на трактирного ревенанта?
- Думай, что говоришь! - рявкнул гвардеец. - Корчмарю сегодня лучше вообще не выпускать из дома свою нежить, а то сам станет мертвяком! - и солдат доходчиво изобразил виселицу.
Зрелище пришлось отложить до завтрашнего утра. Теперь, наверное, на "помолвку Вигеста" сбегутся все мальчишки и девчонки предместья.
Я пролистала множество страниц, но ответ не находился. Уйма советов, как уберечься от живых мертвецов, и ни одного - как избежать неприятной ситуации.
- Так-так, и над чем это ты колдуешь? - поинтересовался бодрый голос. На чердак протиснулся мой отец, почтенный книготорговец Мартирен Стардур. - Отлыниваем от работы по дому?
- У меня неотложное дело, папа.
- Ага, "Магия на все случаи жизни", "Памятка юного рыцаря", "Истории прославленных героев", "Подвиг благородное дело есть"... Прекрасного рыцаря приворожить задумала?
- Ох... - я захлопнула бесполезную "Магию".
- Какие горестные вздохи! Хочешь, поехали завтра на городской праздник летнего солнцестояния? Говорят, там будет театральное представление, и фокусники в передвижных балаганах, и заклинатели со змеями, гуляющие прямо по улице.
- Спасибо, папа, - вздохнул я, возвращая книгу на место. - Но завтра у меня важное дело.
- Сегодня дело, завтра дело. Какая деловая дочь растёт у Мартирена Стардура!
- Да так... Попросили кое-кому помочь тут, - ах, нехорошо врать родному отцу, но не признаваться же во всём. Не маленькая. - Папа, скажи, ты чего-нибудь боишься?
- Нет такого человека, который ничего не боится, - улыбнулся отец. - Только хвастуны и блаженные могут уверять, что не знают страха. А если перечислять всё, чего боюсь я, то, наверное, ночи не хватит. Над каждой книгой, которой владею постоянно или временно, я трясусь, как скупой всадник из легенды. Постоянно боюсь, что их попортят мыши, или сырость, или холод, или мои собственные дети. Боюсь нападения разбойников, голода, войны и эпидемий, боюсь боли и ночных кошмаров. Да что там! Я даже твою мать иногда боюсь. Видишь, какой у тебя трусливый папаша!
- А позора? - тихо спросила я. - Позора ты боишься? Такого, чтобы на всю жизнь?
На этот вопрос отец ответил не сразу. Задумался.
- Знаешь, - наконец сказал он, - не так страшен позор перед людьми, как позор перед самим собой. У совести долгая память, громкий голос и злой язык. Она не знает пощады. А люди, как ни странно, даже любят тех, кто в чем-то хуже. Вслух осудят, а в мыслях порадуются, что не сами на месте опозоренного.
Когда отец ушёл, я ещё какое-то время листала книги, пока окончательно не убедилась в собственной глупости. Отсиживаюсь на чердаке, когда есть время что-то сделать! Что именно? Да хотя бы попробовать преодолеть свой страх, а там видно будет.
Через чердачное окно я вылезла на крышу, осторожно спустилась вниз и направилась к трактиру. Конечно, чем дальше, тем быстрее таяла моя бодрость. Шаги становились короче и неувереннее. В голову приходили всё новые причины повернуть назад. Вскоре коленки пустились в пляс, и зубы, кажется, собрались аккомпанировать им.
По ночам Вигест обычно "прогуливается" в окрестностях, разыскивая своего убийцу и попутно распугивая всякий сброд. Может, если я увижу его сейчас и смогу справиться со страхом, завтра будет легче?
Надолго решимости не хватило. Я изо всех сил старалась не думать о ревенанте, рассматривая дверь трактира, но в какой-то момент очень ясно представила, как эту дверь медленно открывает синюшная рука, всё шире, шире, и вот наконец из светлого проёма выдвигается фигура, шагает через порог, глядя на меня горящими нечеловеческими глазами... Тут дверь действительно начала открываться - и я кинулась бежать, не разбирая дороги.
Через какое-то время ноги подкосились, не столько от страха даже, столько от отчаяния, и я рухнула в траву. Всё пропало. Завтра меня ждёт всеобщее осмеяние и презрение. Потому что, едва увидев Вигеста, я брошусь бежать, или, может, со страха закопаюсь прямо в землю... Позор! Перед всеми - потому, что не сдержала слова. Перед собой - потому, что не сдержала страх.
Что ж, остаётся только мысленно подготовиться ко всему этому - и, стиснув зубы, терпеть. Может быть, со временем я привыкну. Говорят, привыкнуть можно ко всему.
Я подняла голову - и не сразу сообразила, где нахожусь. Оказывается, убежала за окраину поселения и очутилась на склоне Лесистого холма. Пора домой! Мать, наверное, уже сообразила, что Алиова Стардур ушла, не спросив разрешения.
Но стоило подняться на ноги, как из-за крайних хижин показался Вигест. Он бесцельно брел в мою сторону.
Я отступила в тень деревьев и шаг за шагом погружалась всё глубже в лес. Кусты заслонили склон, опушку, ревенант был уже не виден, но я знала, что он идёт сюда, и продолжала пятиться. Спина упёрлась в толстый ствол. Силы были на исходе. Оставалось только вжаться в дерево, втайне надеясь, что откроется какая-нибудь потайная дверца и спрячет меня.
Если бы не страх, не было бы меня здесь! Жила бы себе, на все подначки отвечая едким словцом. Но, видно, я и в самом деле трусиха. Поделом мне.
Сухонько трескнул лесной ковёр. Кто-то шёл сюда, но не из предместья, а из леса. Дождусь, пока пройдёт мимо, и побегу домой, а завтра... Но я не успела представить себе, что будет завтра - сухое ветовьё затрещало снова. Значит, и со стороны поселения кто-то идёт. Вигест? Или кто-то другой?
Шаги остановились прямо за моим деревом. Кто-то, покряхтывая, уселся на землю, наверное, прислонившись спиной к стволу с другой стороны. И начал тихо насвистывать что-то весёлое. Шаги со стороны предместья приближались - частые, несоразмерные. Видимо, шёл не один, а несколько.
- Ага, - сказал сидящий, когда шаги замерли совсем рядом. - Отлично, дружище. На сколько мы договаривались?
- Пять десятков, - бросил грубоватый голос.
- Эге! А я помню, ты говорил четыре?
- Передумал.
- Не дороговато ли?
- Тогда обходись как знаешь.
- Да ладно тебе! Что я, зря вылез из своей берлоги? Развлекаться, так развлекаться. Это твоя дочь?
- Да.
- Как тебя зовут, детка?
- Не твоё дело.
Это сказал третий голос. Очень холодный и безразличный, казалось, ко всему на свете. Никогда, никогда я не слышала его таким. Но всё равно узнала.
- Ты не больно-то разговорчива, совсем как отец. Ну, да я с тобой не разговаривать собираюсь. Пять десятков, говоришь?
- Деньги вперёд.
Зазвенели монеты.
- Располагайся, красотка. Постель, конечно, твердовата, да ничего, мы быстро. Я заглянул бы к вам на огонёк, да говорят, в вашей округе ревенант поселился - кто его знает, может, по мою душу. В лесу безопаснее.
- Хватит болтать, времени мало.
Я просила неведомых волшебников оглушить меня, но они не вняли. Наверное, решили, что нечего со мной церемониться - уши не отсохнут. И правда, не отсохли. Самые обыкновенные звуки. Отрывистое ритмичное дыхание, как у запыхавшегося. Скользкое причмокивание, словно кто-то хлебает горячий суп. Хруст сухих веток. И только потом, когда всё это уже кончилось, по моей спине словно слизняк прополз от равнодушного и неестественного девичьего смешка.
От родителей, конечно, досталось. При этом вид у меня был такой равнодушный, что мать заподозрила неладное и приказала завтра же идти к знахарке. Что же, схожу - и пусть мать потом расспрашивает её, сколько хочет. Главное, завтра не пойду к трактиру. Пускай дразнятся Трусихой или Вигестовой невестой целый день, а может, и неделю, если не произойдёт ничего интересного. Больше всех смеяться и тыкать пальцем будет Азаринда Крамер. Но что мне этот её глупый смех, если я знаю, что иногда дочери Галанда Крамера приходится смеяться совсем по-другому?
- Топай отсюда, нечего зря людей беспокоить, - проворчала старая карга, ссыпая в карман мои гроши.
- Скажите это мамаше Стардур, - попросила я и, облегчённо вздохнув, спустилась с крыльца.
И увидела много ребятни. С нашей улицы, с соседних, с другого конца предместья... Впереди всех, конечно, были Азаринда и Брейн, полководец и вдохновитель мальчишеских армий. Увидев меня, они развеселились и вразнобой закричали что-то про Трусиху Стардур. Толпа торжествовала, но по Брейну было видно, что он задумал что-то ещё.
- Даём тебе последний шанс! - прокричал он. - Вигест идёт по соседней улице и скоро свернёт сюда, потому что развилок там нет.
В животе образовался холодец, коленки дёрнуло дрожью.
- И что? - поинтересовалась я.
- Сама знаешь, обещала вчера.
Окружающие с наслаждением предвкушали, как Брейн меня задавит. Я и сама знала, что задавит. Моего запала не хватит надолго.
- Идёт! Идёт! - закричали те, кто стоял ближе к дороге.
Из-за поворота показался Вигест. Чей-то медленный, но неотвратимый кошмар. В данном случае - мой.
Если сейчас я громко пошлю их по самому далёкому адресу, всё кончится быстро. Толпа потеряет интерес. Поулюлюкает для порядка и разойдётся.
Если развернусь и уйду, мне в спину полетят камни.
Если останусь стоять и ничего не сделаю, камни полетят в лицо.
Я вспомнила, как Азаринда смеялась там, в лесу. Наверное, ничего более беспомощного мне слышать ещё не доводилось.
- Отстаньте, - сказала я.
Брейн первым подберёт камень. Остальные просто повторят за ним. Надо сразу закрыть руками голову - и бежать, бежать, как от того петуха. И готовиться бегать неделю, а то и больше.
- Трусиха!
- Дураки!!
Два почти одновременных выкрика. Первый - голос Брейна, второй - Азаринды.
Я обернулась.
- Только троньте её - кину в окно, старуха разозлится и наведёт на вас порчу! - встав между мной и ими, Азаринда подбрасывала в руке булыжник. - А ну пошли вон!
В толпе недовольно забубнили, но шагнули назад. Даже Брейн отступил, медленно опуская свой камень.
- Чего встали? Пошли вон, я сказала! - в голосе её прорезалась знакомая многим ярость.
- Ааааааааааааааааааааааааааааа!
Все вздрогнули, обернувшись на вопль. Гассия Мизекки бежала к нам, как на пожар. Размахнувшись на полном ходу, дочь пекаря запустила в толпу чем-то круглым и увесистым. Мальчишки бросились в стороны. Зазвенело разбитое стекло, раздался крик знахарки. Мне даже показалось, что это какое-то жуткое заклинание, но слов мы с Азариндой и Гассией не разобрали, потому что улепётывали в противоположную от мальчишек сторону.
Добежав до конца соседней улицы, мы обнаружили, что Гассия отстала и остановились. Азаринда прислонилась к забору. Посмотрев ей в глаза, я растерялась, потому что никогда ещё не видела подругу плачущей. Она вообще не плакала никогда, и над нашими слезами смеялась. А сейчас сидела под забором, скрючившись в три погибели, захлёбывалась и выла - со злостью и отчаянием.
Я присела рядом. Осторожно погладила её по плечу.
- К чччёрту всёоооооо! - прорыдала дочь наёмника, утыкаясь в меня. - Никто... не хочет... нас... защищать! Все своооолочиииии... И... я... т... тоже!
- Нет, Азаринда! - мне стало одновременно и хорошо, и плохо. - Ты - нет!
- Я знаю, как бывает, когда всем плевать...- она всхлипнула в последний раз и поелозила по лицу подолом. - Прости меня. Я просто хотела быть сильной...
- Я тоже.
- Послушай! - она заглянула мне в глаза с такой жадностью, что я едва не отшатнулась. - Неужели ты в самом деле хотела подставиться под камни? Ведь закидали бы, скоты!
- А разве лучше посмеяться и подчиниться? - не знаю, почему я выделила слово "посмеяться" и зачем я вообще его сказала.
Она замолчала, задумалась. Тут, пыхтя и отдуваясь, приковыляла Гассия - и ужасно обрадовалась, что мы её ждём.
- Не пошла я вместе со всеми к трактиру, - рассказывала она потом, когда мы сидели у неё и жевали булочки, тайком позаимствованные в кладовке. - Что-то так тошно стало. Хотела найти тебя, Алиова, увидела всех - и такая обида взяла, ужас! А тут камень подвернулся...