-'Мир как воля и представление', Артур Шопенгауэр;
-'Этика', Бенедикт Спиноза;
-'Исследование о человеческом разумении', Дэвид Юм;
-'Государство', Платон;
-'Политика', Аристотель;
-'О природе', Парменид.
...государство существует в первую очередь для того чтобы чернь чувствовала себя в безопасности.
-Чернь?-спросил я.-Кого вы понимаете под словом 'Чернь'?
-Чернь для меня в первую очередь те, кому в тягость их собственная воля от чего они отдают ее другим на растерзание. Они полностью пассивны к происходящему вокруг и для меня их жизнь выглядит, как тусклый сон, где они сами не понимают, что здесь делают.
Они заваленные грузом обязательств и того что так 'надо' проживают свои жизни в глубоком несчастье которым готовы поделиться с подобными себе существами чтобы вместе упиться им. Да именно. Они упиваются собственным горем и не могут без него, для них тот рай, что был им дан они добровольно превращают в ад и стремиться затянуть туда друг друга поглубже без возможности выбраться, чтобы только не думать о том, что можно было попробовать жить как то иначе. Везде где только можно чернь сразу старается образовать для себя устойчивую иерархии, раздавая каждому заранее уготованные роли.
Их мужчины грубы и злы к тем, кого они считают ниже себя, они рвутся к власти, которая присуща только черни, при которой более грубый управляет более слабым. Молясь лишь о том, как бы самому не стать изгоем. А женщины их подобны змеям, искушающим глупцов на путь продолжения вечного цикла жизни и смерти. Ждущие обожания мужчин потому что, несмотря на свою, физическую слабость они лучше всего понимают природу того принципа что заставляет мужчин к ним буквально липнуть и они успешно им пользуются. Тот же, кто не ищет ежеминутного удовлетворения ненасытной плоти, в обмен на свою жизнь, считается неполноценным среди своих собратьев.
'Счастливцы' утверждают, что они наполняют свою жизнь 'Любовью', за которой скрывается необъяснимая в своей природе сила, стремящаяся только продолжать страдания людского рода, не имеющего над собою власти. И чернь не смеет эту власть себе вернуть из страха быть выброшенным из того же общества что она и создала для своей безопасности. Обретшие 'Любовь' видят друг в друге лишь вещь что возбуждает в них это чувство, которым они стремятся насладиться, не понимая что в обмен они уже существуют не для себя, а для того плода, что будет порожден их страстью. И страстью, словно новенькая вещь он будет ослеплять их, заставляя делить между собою. Друг другом же они пресытятся и их 'Любовь' и так уже добившись своего, уходит, оставляя двух существ без общих интересов и какого либо смысла к дальнейшему совместному сосуществованию. Они начинают надоедать друг другу. Отсюда постоянные ссоры и конфликты, наступает период борьбы за власть, как и над чадом их 'Любви', так и впоследствии друг над другом. Что не закончится компромиссом, ведь рабам так просто конфликтовать друг с другом, за право быть господином, пока тот снова не вернется. И отпустить друг друга они уже не могут. Время идет и им становиться труднее предложить, что то внешне другим потенциальным угнетаемым, поэтому чтобы не тратить и так впустую потраченное время, они довольствуются тем, что имеют.
Но 'Любовь' не знает границ как мы видим! И каждый может получить свой второй шанс! Смотри, как неконтролируемо плодиться чернь, чья любовь подогреваемая 'запретными' союзами вступает в связь с чужими мужьями и женами, сыновьями и дочерьми. 'Любовь' не сдерживает ничего, даже страх перед законом, что пытается хоть как то усмирить эту негодяйку. Глупая чернь, что с возрастом все чаще оглядывается на то, что могло у нее быть и, то, что она в итоге потеряла, пытается спасти своих детей от такой же судьбы, что постигла их, но у нее нет сил, на то чтобы перебороть саму жизнь.
'Любовь' есть миф, которому придают значение непоколебимой истины. Она может служить оправданием любых природных стремлений, черни, неумело прячась за различными словами, которые сами по себе не имеют смысла. Я говорю о красоте, о прекрасном, дорогом. Обо всех этих характеристиках присущих предметам обожания. Поэтому такая 'Любовь' где люди вступают в связь с вещами, не имеет ничего общего с тем союзом, в который вступает человек с другим человеком.
Все лишь бы не разгневать хозяина что наделил людей инстинктами, верными стражами жизни, которые не получая того что им нужно начинают терзать людей. Попутно также отсеивая тех, кто неспособен продолжить род людской. Хотя, тем не менее, не убивая их окончательно.
На последних словах рассказчик улыбнулся.
-А кто этот хозяин? У меня есть чувство, что вы его уже упоминали, но как то вскользь.
Рассказчик укоризненно посмотрел на меня.
-Все вам нужно рассказывать. Но, тем не менее, ты кое в чем прав. Я упоминал его. Причем достаточно часто. Вокруг нее крутиться вся нить моей мысли. Она веретено, вокруг которого движется все, что ее окружает, включая и нас самих.
-Хорошо не продолжайте дальше. Я постараюсь угадать, кого вы подразумеваете под 'хозяином', хотя после ваше последней фразы, я сомневаюсь что это 'он'. Так я покажу вам, что понимаю то, о чем вы говорите. Но пока вы можете рассказать о том, как вы пришли к такому взгляду на окружающий вас мир?
- Я проходил все это на себе. Поэтому каждое мое слово это мой горький опыт, который я был вынужден принять как бы мне самому, будучи человеком, не было больно и трудно сделать это, сломав мои собственные иллюзии о мире и людях. Сейчас я преодолел это. И теперь у меня больше нет стремления быть с чернью на равных потому как я признал собственное превосходство над ней когда жил и трудился неподалеку от деревни К- во время строительства П-.
Тогда, в то время когда я был рабом, мы жили все вместе в одном доме, построенном одними рабами, для других, чтобы те могли отдыхать после долгого трудового дня. Собиравшись вместе в одной комнате по вечерам рабы делились между собой своим горем и проблемами, пока другие их внимательно слушали изредка поддерживая кивками головы в знак одобрения и принятия того факта что они сами живут также. Бывало что наиболее авторитетный среди рабов, а ведь и среди них есть те кого хозяин ставит выше за их организаторские способности, замечал мою молчаливость и то что я был единственный кто вместо того чтобы рассказывать о своих проблемах предлагал начинать их преодолевать. Он приближал меня к себе и, внимая моим словам, как будто на секунду задумывался над ними, но потом перебивал меня, объясняя это тем, что я не вправе говорить о том, о чем у меня нет опыта ввиду моей молодости. Глупец не видел разницы между тем опытом, что был у него, и тем, что получал я, слушая их, уверяя меня, что я ничего не понимаю в том, о чем берусь рассуждать. Видимо для него все люди жили так же как он, имея одну судьбу на всех. Тем не менее, я вынужден заметить, иногда слово, что я произнес, казалось бы, в пустоту, позже отзывалось эхом из других уст, так словно оно было сказано не мною, а кем-то чужим и только тогда оно находило поддержку среди остальных рабов и лишь тогда к нему прислушивались.
Со временем некоторые рабы начали сами искать общения со мною. Они делились своими интересами, и мечтами ища у меня совета или ожидая мнения по тому или иному вопросу волнующему их. Больше всего их интересовало, зачем им нужно бороться и что-то менять в своей жизни, если есть возможность потерять все. Я же отвечал им, что единственное, что они могут по настоящему потерять это драгоценное время своей собственной жизни. Эгоизм ли это? Пусть думают что это так. Не мне рушить их иллюзии о "Я", что существует отдельно от человека, и которому он посвящает свою жизнь дабы исполнять любые его прихоти. Пока они верит в свое "Я" что не принадлежит никому и тут же дано в равной степени каждому чтобы служить ему, люди сами того не ведая будут жить помогая другим. Себе же я оставлю тот эгоизм который не дает мне жить в рабстве "Я". Но тем не менее "Я" прекрасно понимает и мне не хочется с ним спорить, что ни один человек не сможет жить для другого пока не сможет полюбить самого себя. И ни один человек не сможет жить для себя, пока не будет жить в мире с окружающими его, помогая только тем и только затем, потому что такова его воля, потому иначе его жизнь может быть трудна...
-Это ли не 'Любовь' которую вы призываете избегать?-неожиданно для себя вставил я.
Рассказчик только нахмурился на секунду, видимо оскорбленный тем, что я его перебил, но в следующую секунду сменивший гнев на милость продолжил.
-Я не должен учить тебя тому, что ты будешь называть любовью. Мне важно раз уж у нас так хорошо пошла беседа, сказать тебе о том, что такое жить для себя и что такое быть рабом. 'Любовь' делает человека рабом своего "Я", захватывая его волю. Желание человека жить в меру, данную ему телом, как его носителем, есть желание его воли данной ему от рождения. Когда же что то, что вызывает в нем сильное чувство, затмевает все остальные его мысли, тогда он перестает владеть собой и становиться рабом. И ни мне, ни кому-либо еще не дано право решать за самого человека, как и чему он должен подвергаться сильнее. Но все равно находятся те кто, пользуясь слабостями других людей, хотят добиться блага для себя чужими руками. Только и они живут так лишь потому, что не имеют способности сопротивляться соблазнам даруемым 'Государством'.
Какая же власть может быть свободна от пут 'Государства' чтобы жить в меру положенного ему изначально? Возможно, лишь та власть, что и дана нам нашим разумом в том, чтобы осознавать каждый аффект и понимать, на что он толкает нашу волю.
-Выходит, что люди изначально уже не равны между собой и большинство из нас обречены с рождения, как вы говорите быть чернью, а другие подобно вам. Тогда есть ли у черни шанс на спасение? Ведь шанс на спасение, нам обещают всегда когда, упрекнув нас в наших пороках, тут же замечают что есть путь, что непременно поможет нам избежать 'заслуженного' наказания после смерти. И только тот путь правильный, который знает тот кто, осуждает нас.
-Да люди не равны. Ты понял это. Тогда ты можешь слушать дальше. Большинство действительно обречены на то чтобы быть чернью всю их жизнь. Но я презираю не чернь как таковую, а того кто мне о ней напоминает, своим поведением. Достоин моего порицания тот раб что, захочет получить власть над остальными рабами способами, достойными его рабской души. Чернь легко обмануть скажет он, и будет прав, ведь чернь, как и все живое, стремится к благу и она не думает, о том какие ужасные преступления ей придется совершить на этом пути. Достойна ли она порицания? Поверь мне и она не в меньшей мере достойна порицания, но она накажет сама себя, убивая своих близких и теряя человеческий облик, на пути к благу. Я же от лица визиря лично накажу того раба кто потерял власть над собой пленив себя аффектами и чья воля, ничем более не сдерживаемая стремится к мощи губительной для нее. Но ведь и я, скажет мне этот раб, всего лишь раб, что был, обманут блеском трона царя, что звал меня к себе. Я же отвечу ему, что твоя рабская природа не оправдывает твое поведение, ведь ты потерял единственно возможную власть, дарованную тебе, чтобы быть рабом, когда поддался блеску трона, и твой разум более тебе не принадлежал. И в этом твоя вина. Специально для таких рабов, что теряют власть, над собой отдавшись аффектам, люди придумали законы. Целью, которых и является устрашение и наказание подобных тебе. Если ты не против,-рассказчик обратился ко мне,- сейчас я упущу то как должен наказываться раб чтобы он смог вернуть власть над собой и у него больше не возникало в голове мыслей чтобы вновь ее потерять. Не забуду я и тех из господ, которые допустили, чтобы нашелся такой раб, который посягнет на их права. Они будут достойны наказания также, за то, что не справляются со своими обязанностями. Останется наказать еще и меня, если я не замечу вовремя вредные веяния в своем государстве, и не предприму необходимых мер чтобы их избежать. Меня уже накажет царь, лишив и должности и жизни.
Нетрудно заметить эти веяния, когда один из рабов начинает говорить о единении и равенстве всех людей без исключения, и что все они достойны блага, что у них не по праву отнимают. Если случится такое что чернь захватит власть и создаст себе новое государство, на месте того что она разрушит чтобы не вспоминать о своем рабском происхождении, она все равно создаст новое государство, в основу которого будет положен принцип разрушивший старое. Где равные будут сами следить друг за другом, чтобы не нашелся тот, кто будет ровнее других. Пока элита и хозяин, которые никуда не исчезнут, а просто обретут новые лица, будут следить за поддержанием такого порядка. Поэтому в таких случаях всегда выгодно иметь врага, с которым нужно бороться, чтобы он не отнял у тебя благо. Им можно будет оправдать все преступления, и все лишение черни, выставляя хозяина и элиту героями. Не стоит только забывать что то стремление к мощи, что привело к власти текущего хозяина, без ее должного сдерживания, не утихает ни на минуту. Она будет постоянно требовать все большего роста, хотя малейшая попытка выйти за пределы уже созданного на основе равенства общества мгновенно приведет к его разрыву, ввиду не желания обновляться, сначала в элите, недовольной действием своего хозяина, потом среди черни. А такое если у власти находятся рабы вполне предсказуемо. Мы видели подобное уже не раз.
И опять цикл убийств повторится пока люди не пресытят свою жажду, на пути ко всему тому же благу, произойдет это только после того как вместе с головой их нового хозяина разрушится и их новое государство. И тогда толпа, обескровленная, на какое то время успокоится. Если бы был способ, который может прекратить этот бесконечный цикл, смены власти одних над другими то он все равно оставался бы только крошечным огоньком в ночи для тех, кто отважится его увидеть. Да этот огонь тоже иллюзия, как и тьма его окружающая, доступная лишь немногим кто хотел бы верить в спасение человека от жизни, что была не выбрана им самим. Если бы такое было бы возможно, то люди, скорее всего, не захотели бы и дальше продолжать свое существования, поняв, что вся их жизнь просто иллюзия, и реальной для них осталась только смерть...
Тут рассказчик замолчал. За окном послышались разговоры. Где то играли дети. Казалось что это мир, брошенный им, все еще пытается сказать, что он здесь и прекрасно себя чувствует даже без него, но, тем не менее, даже в ту комнату, где мы сидели через окно падал луч солнца, которое светило нам, так же как и остальным.
-Если ты ждешь от меня руководства по спасению людей, то я скажу тебе что черни проще оставаться чернью чтобы жить счастливо,-продолжил рассказчик,- Ей не нужно искать себя, или свой путь, потому что ведомая кем то, а иначе чем быть кем то направленной на этом пути, чернь быть не может, она будет стремиться к общему как ей кажется благу, став единой волной, что смоет все на ее пути. Поэтому чтобы избежать кровопролития, должны быть те, кто всегда смогут сокрушить тех, кто стремится установить свою власть через идеи патриотизма, единства, свободы и равноправия, иначе нам не избежать застоя в обществе которое будет постоянно смывать кровью свои старые принципы, чтобы позже отмыться и от них. В остальном же я не вижу больше других причин, чтобы разговаривать с чернью об том, что ей нужно. Это только злит ее. В особенности это злит вожаков, которым, кажется, что их власть пытаются низвергнуть. Вот что я понял, когда жил с теми рабами. И вот как я вижу их иерархию.
Вожаки среди рабов это псы живущие ради того чтобы выслужиться перед хозяином. В этом их счастье, которое они готовы защищать любой ценой только чтобы однажды хотя бы на мгновенье хозяин даровал им право сидеть с собой за одним столом. Урвавши кость со стола, они не преминут в случаи необходимости уйти к тому хозяину, что пообещает им кость помясистее, пускай они опять начнут с низов, с которых они и так никогда не поднимались. Ведь их преступления есть триумф их собственных животных инстинктов над ними, которым они без страха подчиняются в надежде на то, что хозяин простит их. Некоторым кто метит выше всех, даже не нужна будет кость, все лишь бы оставаться за столом как можно дольше. Такие ставят власть превыше материальных богатств, которые получают в соответствии с положением. Их меньше и они еще ценнее для хозяина, ибо это то, что называется элита. Элита не предаст и не уйдет, пока ее желанная власть будет находиться в руках хозяина. Преступления элиты, которые она вершит, имея власть, дарованную от хозяина, элита совершает через псов ниже и ее преступления больше связаны с интересами хозяина, чем со-своими иначе без него они погибнут. А вот и он. Хозяин стола. Сосредоточие власти и предмет всеобщего обожания и страха, двух аффектов таких казалось бы разных, но ставящих себе одну цель - подчинение предмету их вызывающих. Кажется, что он безумен, раз пустил животных к себе за стол, но он такой же зверь, что был приведен к власти предыдущей элитой, что засомневалась в своем старом хозяине. Начав, как и все буквально, с грязи хозяин уже буквально с малых лет живет лишь мыслью о власти. В ней смысл его жизни и только в ней он видит свое будущее окруженное сиянием света, что будет вести его к заветной мечте, на исполнение которой он положил свое тело и разум. Да. Хозяин потому и хозяин что его природа к власти хитрее, чем у обычных псов. Ему не нужна кость, или быть подле своего объекта вожделения ловя каждое его слово пока оно несет в себе хотя бы частицу того могущества которое дарует им право казнить и миловать тех кого хозяин считает нужным, став тем самым орудиями его воли. Он холоден ко всему животному внутри себя, однако не по причине того что живет по разуму своему, нет ему не чуждо все животное что есть в нас и он может быть подвержен некоторым аффектам сильнее чем другие. Но лишь до тех пор пока он не получит власть над всем столом. Это его 'Государство' что он должен сохранить, и лишь ради него он, и будет жить. И вот она истинная хозяйка всего. Что доверила своему главному псу следить за столом. Зачем ей это нужно? И для чего она так натренировала зверей, чтобы те сидели за столом и вели себя как люди? Мне не известно...скорее забавы ради, чем для пользы.
-Теперь, наверное, я понял, что это за хозяйка, хотя вы меня сначала и смутили, упомянув хозяина.- Сказал я.
-Я рад, что ты понял это.
-Но почему вы не знаете для чего все это? Вы уже сказали, что мы живем ведомые ей, чтобы продолжать жизнь?
-Похоже что ты все таки еще достаточно молод для этого учения,-сказал он с грустью,- Но я все таки привык к тебе и мне как никак приятно что ты приходишь ко мне чтобы поговорить о том что остальные бояться упоминать не то что слышать. Ты ведь помнишь, что я сказал насчет огня и тьмы что не каждый осмелится увидеть в себе?
-Да...-я начал понимать что хочет мне сказать рассказчик.
-Так и мое учение подобно всем этим бесчисленным огням лишь иллюзия, созданная во тьме, которая есть наш разум. Как и прочие честные науки, что лишь позволяет нам описывают нам явления, не выходя за рамки того что она изучает, так и я просто описываю явления, но с другой стороны, стремясь не выйти из границ созданного для этого учения. И цель свою как я сказал, вижу не в этом.
-Вы про то чтобы сокрушать тех кто, используя высокие слова, пытается захватить власть? Но какое вам дело до всех этих людей, до черни как вы ее называете если вы даже не хотите жить с теми об ком говорите? - спросил я, и как считал смог задать вопрос на который рассказчик мне не ответит или хотя бы на какое то время он будет поставлен в тупик.
Рассказчик, не думая ни минуты ответил мне.
-Если постараться то в этом только что созданном мною порядке, можно будет найти место и для меня. Но ты ведь прав когда сказал что мне нет дела до черни или до ее воли стремящейся к власти. Хотя я не могу не заметить того места что уготовано мне во всем этом.
-И что же это за место?-спросил я.
-Быть подле хозяйки, помогая поддерживать порядок за этим столом.
-Я не понимаю.
-Как бы мне не была противна ни чернь, ни все ее игры, и как бы я не понимал что все это подчинено воле, движущей этот мир в слепую путем проб и ошибок, я вынужден признать, что восхищен, тем как она добивается своего. Взгляни, как она постоянно сама себе усложняет правила, чтобы преодолевать их, становясь сильнее! Правда проблем от того у нее не становиться меньше, но если она остановиться то остановиться и вся игра.
Возможно, ты хочешь спросить, что же это за игра, в которой ее участник должен постоянно ставить себе препятствия, чтобы самому же их и преодолевать, иначе как он просто не может? Это игра, которую может позволить себе только воля и она есть сама жизнь. С появлением людей у воли появились и новые трудности, ведь сами правила не поменялись, а люди с их интеллектом получили возможность направлять ее. Хотя они также как и воля стремятся жить, постоянно усложняя для себя условия, они видимо не могут помыслить себя без того чтобы не создавать государства. Пусть будет так, но государства постоянно разрушаются из-за того что не могут вовремя остановить свой рост, и не контролируют стремление своей воли к увеличению силы. Глупо в таком случае будет ждать помощи от черни, которой самой нужна помощь, ведь интеллект еще не делает тебя чем то больше чем то, что ты есть. Поэтому воля сажает меня, подле себя, чтобы я видел со стороны все, что она делает и поправлял при необходимости ее действия. Иначе вся ее игра просто ломается и ей приходится потом заново отстраивать свои государства в надежде, что в этот раз у нее все получиться и можно будет пройти этот этап. Не знаю, слушает ли она мои советы, но факт что я сейчас здесь говорит, что ей нужен тот, кто постоянно должен следить за тем, чтобы она не заигралась и ничего не сломала. В обмен на это я свободный от нее как ее игрушка, связываю себя узами наставления. При каждом правителе есть те, кто дает ему советы, принимая на себя великий груз власти. В моей власти и тех подобных мне, быть рядом с ней пока она играет. И что опять же не дает мне права, просто оставаться рядом и наблюдать за ее игрой не принимая никаких действий? Взгляни в наш век, когда давно нет места мудрецам, их места занимает чернь, в чьи руки без их желания попала власть сравнимая с той, которая была бы у визиря.
Когда одна чернь силой сменяет другую чернь, на всех постах, попутно соблазняя так военных, которые глядя на это решат что и они могут занимать посты хозяина и элиты, а армия им в этом поможет, защищая их государство от врага в лице собственного народа. Перед которым они, не стесняясь, будут предаваться благу, растлевая свою плоть и разум в потоках нескончаемого удовольствия, сравнимого с удовольствием преступника вкушающего запретный плод, стыдя тех, кто еще не с ними. Чернь, которой не досталось места за столом, но власти ей от этого меньше не захотелось, подумает 'Так почему бы и мне не последовать примерам хозяина и элиты и не получить то чего я хочу силой у того кто не сможет оказать сопротивления?' А противостоит этому ведомый идеалист, пускай он в чем то лучше и из черни он, быть может, более других достоин, властвовать над небольшой деревней, даже он своими благими намерениями вскружил голову остальным и ведет их во тьму без шанса на спасенье. Кого же за это благодарить? Когда чернь позабыла свое место, а элита полностью срослась со своим народом? Этот ответ ты, может быть, найдешь сам для себя, когда начнешь искать корни нашей демократии. Но что же делать тем, кто видит все это подобно нам? Играть с ли с ней в ее игру или предпочесть ей блаженство доступное лишь избранным? И позволить прийти на свое место сказочникам, которые, желая лучшего для одних забывают, что будет хуже остальным или фантазеров занятых своими безумными идеями они окончательно все запутывают, готовя людям лишь сладкий сон, но ни как не реальность, в которой их жизнь будет поставлена с ног на голову. Где власть, пытаясь оправдать свое место, будет слушать советы безумцев, которые с попустительства визиря оказались рядом с нею. Достойно бедствия такое государство!
-Выходит что, даже осознавая свое положение, вы колеблетесь помогать ли воле или же разрешить всем править черни? Как вы можете так думать? Доверяя власть черни, вы по вашим же словам полагаетесь на то, что у безумца вместо пожара получиться огонь. Вы просто сами не готовы принять собственное виденье мира!
-Я не могу назвать это колебанием. Ведь чтобы колебание было должно быть, что то, что способно его вызвать, но камень что мы бросаем в воду не несет в себе ни одного элемента колебания, подобно кружкам и палочкам которые если правильно расположить будут напоминать нам человеческое лицо. Что естественно способно быть только благодаря нашей фантазии, ведь ни один кружок или палочка не несут в себе лицо. Поэтому ничто не несет в себе колебание кроме самого процесса колебания. Мое тело может колебаться только ввиду того что мы видим в нем то что нам привычно назвать колебанием, опять же только потому что в нас есть такая идея, но мысль же вообще не доступна никакому колебанию которое можно увидеть или почувствовать. Она безмятежна, ни громка и не тиха, и не мешает, только если мы не ей этого не позволяем.
-И что же вам самому безразличны те выводы, к которым мы пришли?
-Можно сказать, что это так или у меня должен быть какой-то повод следовать тому, что я знаю?
-А воля не может являться той самой силой, что дает нам переход от одного состояния к другому или нести в себе действие? И таким образом направлять и вас на помощь ей или во вред.
-Сама воля не может являться силой, так было сказано еще тем, кто впервые сообщил нам о ней, просто поверхностно обежав глазами окружающий его мир, и не найдя в нем никакой силы, а только одну лишь волю. Потому что сила будь то сила, с которой один объект притягивается к другому или же толкает его, есть только идея, полученная нами через наш созерцательный опыт, но эта идея не возникают у нас только из одного опыта, мы можем вывести ее из действия только через множество подобных экспериментов. Даже тогда мы просто обобщаем весь полученный опыт только лишь на основании того что он часто давал похожий результат. Хотя как мы это делаем, имея в основании этого обобщения лишь привычку это совсем другой вопрос. Ведь опыт в прошлом и опыт сейчас это как ты сейчас и год назад или два яблока с одного дерева, не имеющие между собой по сути ничего общего кроме родства в виде яблони, что питает их, и даже если сорвут одно, другое так же может остаться висеть. В итоге наша сила будет только идеей полученной нами в следствии привычки о том что так и должно быть, причем чем более разнообразен был источник нашего опыта тем более сильнее будут отличаться эти силы друг от друга не давая нам прояснения касаемо своей природы.
Воля же процесс известный нам, потому что он исходит из нас самих. И для него нам не нужно созерцать как один объект, соединившись с другим, приводит его в движение, без возможности узнать причину этого движения. В отличие от воли, что может быть рассмотрена независимо от причин и действий как непрерывное движение, с помощью которого мы может отойти от бесплодного поиска исходной причины к тому, что окружает нас непосредственно.
-Но можем ли мы сказать, что эта воля есть сама по себе?
-Нет. Любая попытка объяснить, что есть воля без нас, обернутся тем, что она оттолкнет нас от себя нашими же словами. Если только сейчас ты не поверишь мне на слово о том, что все это лишь игра ради игры и в ней сама жизнь, хотя кто другой мог бы заметить что это больше похоже на бег, с препятствиями оставаясь на месте, без смысла и цели, кроме как жить. Пусть пока будет так, ведь он и я видим в отражении один и тот же отражающийся мир. В противном случае нам не о чем будет разговаривать, если только он не начнет видеть за этим отражением благо, что зовет его и остальных на дно.
-Да мы так и не пришли к тому, зачем она собственно играет и нужно ли ей помогать.
-И это вопрос, который служит барьером для всякого, кто, столкнувшись с этим учением, не сможет сказать себе сам, хочет ли он получить волю в свою руки, и готов ли он будет нести ответственность перед собою до конца. Потому что даже будучи в нас самих этот принцип, не скажет о себе сам хороший он или плохой. В отличие от тех случаев, когда мы действуем, прикрываясь поддержкою всевышнего существа. Чья воля настолько велика, что создала нас, а значит, для нас не будет ничего лучше, чем следовать ей, читая священные книги, где подробно расписано чего это существо от нас хочет. Конечно сама мысль о том что всевышнее существо в ком то нуждается, для того чтобы выполнять его указы, несколько сбивает с толку и заставляет усомниться в его всемогуществе. Ну и пусть. Главное что существо обещает нам благо в обмен на службу и наказание за неповиновение. Это мы уже узнаем из священных книг, не имеющих за собою авторства, кроме авторства всевышнего. Ведь на все будет воля его и, наблюдая за нею, мудрецы находили причины, что побуждают творца поступать, так как он поступает. Записывая эти причины в книгу, мы получаем практически готовый кодекс для нашего повседневного поведения. Предварительно разделив полученные знания о причинах на те, что ведут к благу и на те, за которыми следует наказание. Естественно все эти представления о благе исходят от самого всевышнего существа. О том как, порою необдуманно поступают те кто, имея на руках, лишь один опыт выводят из его причины действия, которые как им кажутся, будут именно такими, какими они в них верят, я не буду говорить.
В итоге тому существу, что пыталось объединить нас ради блага, будет очень трудно это сделать из-за противоречий которые обязательно возникнут в его образе, когда всякий раз как по новому будут приходить новые люди, для которых их опыт в познании всевышнего может отличаться от того что уже стал каноническим. И проблема тут будет уже несколько в противоречии, а в неумении меняться, пытаясь заставлять других слушать тебя старыми, уже неработающими методами.
Глядя же на нашу волю многие могут прийти в замешательство относительно ее темной природы, и, не имея возможности сказать, о ней, что то без привычки прицепив к ней всевышнего, они не узнают ни благая ли она, ни злая ли. Тогда и нам будет не ясно, должны ли мы помогать ей или нет.
Даже если мы скажем, что по природе своей стремимся к благу, и в наши руки попала возможность это благо обрести, то ответ все равно не будет очевиден. Ведь единого и общего для всех блага нет, иначе мы давно бы уже узнали о нем, и пришли к общему согласию. Тогда что за благо, мы ищем? И получаем ли то, чего мы хотим? Если нет то мы разочаровываемся и становимся несчастными от того что тот свет что манил нас к себе так и остался только в нас. Если, да и мы действительно обретаем благо, что видели в своих мечтах и имеем теперь его и наяву, то значит что наше путешествие закончено, и теперь мы можем предаться наслаждению от обладания своего блага. И тогда наша конечная цель это наслаждение. А что мы можем сказать о наслаждении? Может ли оно вредить нам тем, что мы его имеем?- спросил у меня рассказчик.
-Нет, какой тогда от него смысл? Пускай я лучше не буду его знать, ведь так я избегу страдания.
-Значит, ты хочешь спастись от страдания, не предпринимая тех действий, что будут вести тебя к благу? Тогда ты избежишь не только страданий, но и блага.
Ни чувствуя никакого подвоха от рассказчика, я не колеблясь, ответил.
-Выходит что да. И моя жизнь от этого будет спокойна и безмятежна. Я думаю так. Не этот ли путь вы выбрали сами, уйдя жить сюда?
-Да, но я не разорвал полностью свои связи с людьми, и они нужны мне, так же как и я, им, раз ко мне приходят те, кто хотят поговорить со мною.
-Значит, мы можем жить отшельниками, что не стремятся к страданию, избегая блага, что это тогда за жизнь без каких либо действий? Или мы можем идти к чему то, что и не ждет нас, но и не гонит от себя?
-Да, но такой путь, о котором ты сейчас сказал, ни несет нам ничего кроме смерти.
-Зачем нам тогда жить вообще? Если мы умрем при жизни. Останется лишь только отбросить наше тело, даже будучи в котором ни воля, ни кто-то другой не смогут заставить нас страдать, но и радовать уже не смогут.
-И как ты думаешь, такое освобождение от человеческого естества в нас самих, тот ли путь по которому нам стоит идти?
-Я не знаю. Ведь он никакой. В нем ни радости, ни горя, он мертвый.
-Да. И я так думаю. Ты еще упомянул, что в таком случае, мы не должны помогать воле, потому что убиваем ее в нас самих. И это тупик, в который мы пришли сами и никто нас туда не звал. Там мы отказываемся от самих себя и превращаемся в живых мертвецов.
-Но разве есть еще, способ жить так, чтобы не предаваться наслаждениям, перед которыми будут сначала страдание, затем снова страдания по долгой дороге в поисках другого наслаждение. И так по кругу пока мы можем ходить.
-Эти пути, о которых мы сейчас рассуждали, один из них зациклен сам на себе, другой себе же тождественен, мы можем выбрать себе любой из них. Или тебе этого мало? - сказал рассказчик, улыбнувшись мне.
-Я ведь знаю, что должен быть еще и третий путь между этих двух.
-Раз ты знаешь о нем, тогда я не могу больше молчать и мы обсудим и его тоже, а потом ты сможешь получить ответ о том должен ли я помогать воле.
-Да я жду, когда вы мне ответите.
-Надеюсь только, ты не забыл, что все эти пути есть только здесь? В мире, где всем управляет воля.
-Конечно, нет. Поэтому я не жду от вас истины.
Услышав последнее слово, рассказчик бегло повернулся в сторону окна, сощурил глаза, будто старался, что то увидеть, и снова повернулся ко мне, глубоко выдохнув.
-Давай еще раз вернемся к наслаждению и страданию. Ведь о них мы все-таки можем еще, что то сказать.
-Хорошо.
-Когда мы ищем наслаждение в чем то, что находится вокруг нас, можем ли мы рассчитывать что вещь, а иначе чем вещью это что-то быть уже не может, будет радовать нас с течением времени так же как в первый раз?
-Нет, впечатление от первого раза, обычно не повторяются.
-И не заметил ли ты то, что я сказал про вещь?
-Честно говоря, я не заметил ничего странного.
-А то, что я сказал, что это вещь возбуждает в нас аффект наслаждения?
-А вы про это. Выходит, что вещь владеет нами, а не мы ей. И наше наслаждение может и не наше вовсе.
- Наслаждение остается нашим аффектом, раз мы можем его испытывать, но мы не способны влиять на то, как оно будет воздействовать на нас. От того что оно вызвано не нами не нам и решать когда оно закончиться. Да наше впечатление со временем начинает мутнеть, и мы больше не видим в вещи то, что так манило нас к ней. А раз так мы, когда мы снова захотим испытать наслаждение, нам снова придется, пустится в поиски, ища, что то новое, по зацепкам которые остались в нас от предыдущей вещи. И так мы можем продолжать в течение всей нашей жизни. Пока наслаждение способно звать нас к себе, и соответственно нашу волю. Вся наша жизнь пройдет в движение от желания быть рабом вещей и идей. В этой жизни нам останется лишь направлять нашу волю, которой хоть и безразличны наши желания, но она доверяет нам вести ее, не подозревая, что мы сами стали ведомыми. Пока мы направляем все свои силы куда-то, но лишь не на себя, мы становимся слабее для внешних угроз, которые только и желают как стать сильнее за счет других.
Только что кроме, нашей воли, способной одной лишь нашей мыслью, действовать в угоду нам, ведя нас к мимолетным наслаждением, способно радовать нас, одним своим наличием. Она подобная реке несущей нас через потоки истории и все эти бесконечные государства, населенные одними же и теми же людьми, но под разными нарядами, которые не могут остановиться, чтобы самим себе не причинять вреда в надежде, что за ним последует благо.
Мне действительно жаль их, потому что они сами, не понимают, какой дар им дан быть здесь и действовать, так, чтобы жить вволю. И добровольно, желая показать этот мир другому человеку принести в мир своих детей, чтобы и те, насладившись жизнью, могли также показать это чудо своим потомкам и так далее. Но нет. Давай те вместе этого проживем свои жизни, вверив свою волю в руки различных плутов и мошенников, которые знают, чего они хотят, и будут добиваться этого через нас. Доверить свою жизнь кому то помимо себя это высшее преступление, на которое может пойти человек. Причем неважно кто это будет бог или еще один человек. Неважно, какова цель в итоге будь это опять же всеобщее благо. Я приведу тебе пример подобной жизни.
Если есть человек, что считает своим долгом служение, кому либо, потому что так ему велит его любящее сердце, орган в котором, между прочим, любви не больше чем в том, что мы используем для плотских утех, то вот такой человек, стремясь исполнить свое предписание, открывает приют, в котором каждый желающий может получить помощь. Кто придет в такое место, зная, что там он бесплатно получит отдых и сон, не заплатив за это ничего? Опустим этот вопрос. И вот этот простак решивший положить всю жизнь в помощь другим будет носиться среди всех этих 'бедняков' как среди равных для него не будет одного конкретного бедняка, а будет один которому надо помочь, только этот один может быть, как и безнадежно пропащим, так и тем которому и вправду можно помочь. Только будет ли будущий святой видеть между ними разницу? Нет. И какой тогда будет толк от его помощи если она не дойдет до того кто ее будет действительно достоин? Сам же спаситель либо полностью уйдет в свой мир грез, где его помощь будет всегда востребована и в то же время, по сути, бесполезна или же разочаруется, как и в себе так в том, что он это делал. Осознав, в итоге что он виноват в том, что не смог помочь, тому, кому действительно можно было это сделать.
Спаситель не поймет, что если человек будет в рабстве своих аффектов то такому рабу помочь уже невозможно, не достучавшись до его разума, потому что он движется в пропасть. Он и других за собой потянет, кто решится ему помочь. Если что то пришло в движение, то это останавливается не, потому что ты это остановишь. Ты будешь не больше чем наблюдателем чуда движения. Останавливается все только лишь по личной воле движущегося тела. В твоей воле будет только попытаться направить его на путь остановки либо попытаться его уничтожить. Также и среди людей. Опустившемуся на самое дно жизни не поможет никто кроме него самого, но пока ему будет оказываться помощь в надежде, что в нем взыграет голос разума, он окончательно погубит и себя и возможно тех, кто будет рядом. Благоприятный результат может быть только временным и зависит уже от воли каждого отдельного человека, который пока будет жив, имеет возможность снова столкнуться с тем, что тревожит его разум. Тогда есть шанс, что он снова повернет к пропасти. Для того что бы это предотвратить, заранее, можно спросить у человека почему ему комфортно оставаться рабом, и попытаться изолировать от этого, смягчая постепенную утрату блага рабства показывая ему радости свободы, надеясь что та своей возможностью к мощи, разрушит рабство не имеющего такую. Но я уже говорю так, будто мы уже решили помогать кому то.
Уловив паузу в словах рассказчика, я сказал.
-Для человека вы готовы прибегнуть к способу исследования причины заставляющей его действовать, а для воли вы отказываетесь, мотивируя тем, что причина будет туманна и ничего нам не даст.
-Ты заметил это. Но быть может, ты также заметил, что не причина, которую мы обнаруживаем, позволяет нам сказать, что за ней обязательно последует движение?
-Да. По крайне мере я не могу быть в этом полностью уверенным или вообще не могу ничего сказать, если вижу что, то перед собою впервые. Тогда мне проще обратиться к вере, но это все равно мало мне поможет. Точно. Вы уже говорили об этом, когда рассуждали, о камне, брошенном в воду
-Зачем же нам искать причину, что будет приводить нас к разногласиям во время трактовки, объясняя нашу волю? Чья природа действовать, не ища повод вне ее. Будучи направляемой, только с помощью разума приставленного к ней как наставника, что помогает избегать препятствий, правда не всегда удачно.
-Вот. Значит, разуму нужны причины, чтобы действовать! Только так он может менять направление движения своей воли. И значит, нам все равно придется вернуться к помощи всевышнего существа.
-Но зачем? Если он все равно не приведет волю в движении и не остановит ее. Какой нам тогда смысл искать у него оправдание для наших действий, которые происходят без его помощи? Прибегать к его опыту? Но он тоже не может нам гарантировать, что все будет, так как нам пообещают. И я отбрасываю все эти внешние причины как ненужные и отвлекающие мой разум от самой возможности действовать непосредственно сейчас, буду находить все новые способы, расширить границы своей воли из одной только возможности наслаждаться этим. Если мне дана такая возможность, то не воспользоваться ее как я сказал до, этого будет преступлением, но многим видимо проще быть преступниками, чем свободным человеком.
-Хорошо. Зачем помогать себе я понял. Но вы все равно ищите причину, стараясь объяснить поведение других.
Рассказчик засмеялся.
-Ты вцепился в меня как дикая собака! Хотя твоя хватка уже ослабла. И зубы еще не достаточно остры, чтобы укусить меня больно. Сейчас я тебя не оскорбляю, а хочу лишь, чтобы ты и дальше продолжал это делать, иначе ты можешь погибнуть от голода или от другого более сильного хищника. Мне радостно видеть, как кто то на моих глазах воплощает, то, что я говорил, про мощь и жизнь, помогая тем же самым и мне, всегда оставаться в форме.
Я же занимаюсь поиском причин в поведении других, ради развлечения и, пользуясь этим методом, не утверждаю, что им нельзя пользоваться для некоторых моментов. Потому что иногда он действительно работает и дает мне больше знаний для расширения моих возможностей. А также позволяет найти новые трудности в рамках, исследуемого предмета которые я стремлюсь преодолеть.
-Правда, я уже подумал, что вы отрицаете опыт.
-Нет, а зачем? Пока он способен приносить мне пользу расширяя мои знания, я не откажусь от него. Опыт не помеха воле, или ты подумал, что я отрицаю, само существование той картины, в которой мир описывается опытом? Я не буду сейчас останавливаться на этом. Но скажу тебе лишь, что проще отрицать необходимость пользоваться чем то, чем существование этого.
-Еще...сказал рассказчик и ненадолго задумался-Это я должен сказать тем кто оправдывает свою рабскую и грязную натуру, а заодно и утверждает что будто бы и другие
должны быть как он и сам, прибегая к помощи науки. Которая строится на утверждениях будто есть что вне на нас самих такого что может влиять на нас в самой природе, я имею ввиду "материю" которая сама ни что не сколько не объясняет как и противоположная ей как многим кажется "идея" и оба берут свое начало из одного места, а потому так похожи между собой что только ненормальные начнут спорить о их различиях так словно бы они видели перед собою мираж и каждый бы старался доказать что его мираж первопричина другого. Опыт прошлого должен сказать я говорит что попытка вывести из этих миражей науку приводит лишь к геноциду и пролитой крови, чтобы утолить жажду ненасытного по своей природе чудовище потерявшего власть над собой. Но-сказал он мне-прости что несколько отвлекся просто вспомнив об опыте я вспомнил и о том что многие сами забыли о нем, но не забыли его поминать когда он им нужен чтобы обвинять других.
-Хорошо. Мне достаточно знать и этого, а то мы опять уйдем от вопроса, стоит ли, по-вашему, помогать кому-либо кроме себя, вообще? А безнадежно больные? Что делать с ними?
-Ну как же. Раз ты еще не понял, то придется добить этот вопрос. Если мы взглянем на врача, который стал таковым, потому что таков как он считал, будет путь, в котором он сможет лучше всего преодолевать барьеры что будут перед ним возникать, тогда что еще мы можем у него спросить? Зачем он это делает? Помогает ли он всем подряд или только кому захочет? И от чего он так поступает в отличие от того святого кто делал это без разбору пытаясь угодить всем и в итоге, загубил больше чем мог бы спасти. Пускай на это будет отвечать наш врач сам. И я уверен, что если он стал врачом, и пускай даже не врачом, а кем-либо еще, хоть тем же благодетелем, исключительно по своей воле, у него не возникнет трудности чтобы ответить тому любопытствующему, со всей присущей его разуму силой и красотою. Да так что тот, кто будет искать ответа на этот вопрос, стремясь низвергнуть нашего человека в общий котел к людям, с присущими им слабостями, будет повергнут сам же, от одной мощи услышанных им слов.
Оказывая помощь, наш человек не будет выходить за границы выбранного им пути, оставляя последний выбор за самим спасаемым, хочет ли он сам идти к собственному выздоровлению или же предпочтет остаться больным. А дальше все будет зависеть от того как больной будет распоряжаться своей волей.
Жаль лишь, что не все сейчас поддается излечению, и некоторые процессы в нашем собственном теле не подвластны нашему разуму...И врачам мало что остается кроме как попытаться облегчить страдания больного. Но не думай, что это остановит настоящего врача, чья воля будет требовать сломать и этот барьер. Когда-нибудь, пусть и будут возникать новые проблемы, только и они будут возникать после того как падут старые, лишь чтобы пасть также.
-И вот теперь что вы ответите мне на мой предыдущий вопрос. О том должны ли вы или нет помогать воле, ввиду всего того о чем вы сами же сказали выше.
-С того вопроса так ничего и не изменилось, просто теперь наверное ты еще больше понял по крайне мере я на это надеюсь, что значит помогать по настоящему. И если так, то ты будешь помогать только тому, кто в этом по-настоящему нуждается из-за того что эта помощь будет превосходить возможности его собственной воли, так же направляя его волю своей, не тратя сил понапрасну ради того чтобы услужить кому то. Главное будет то, что твоя добродетель может исходить из одной твоей воли. Тебе не нужен будет бог или еще, какая причина, чтобы делать то что ты считаешь правильным, никакой страх, или же другой аффект который способен вызвать в тебе повиновение не сдержат тебя. Никакое слово, пущенное в тебя авторитетным мужем, не попадет в тебя. Потому что твоя воля к власти над самим собой убережет тебя от того что уготовано черни у которой нет в себе этого дара. Поэтому помощь твоя будет самой искренней и бескорыстной, коль ты только возжелаешь этого.
Но предостереги себя от того чтобы объявить себя новым мессией! Ведь тогда ты обретешь ту власть над умами, что делает остальных рабами твоего мнения. Не набирай себе учеников, которые будут нести твою волю массам, тем самым насаждая твою власть в столь восприимчивые умы толпы, не говори о том, что не подвластно нашему пониманию. Если ты попробуешь исполнить все это, то поймешь что свой 'долг' визиря перед своей волей ты уже выполнил, далее ты уже никогда не собьешься в пути, как бы тебя не соблазняла слава стать, чем то больше чем ты есть.
-Так это вы имели в виду самого себя, когда рассуждали про помощь воле. А ведь если смотреть со стороны нашей воображаемой картины, в которой воля играет, усложняя себе правила. То, что вы будете делать тогда?
-То же что я и сказал тебе до этого. Ведь мое место здесь, а не в воображаемой картине. Я больше не буду говорить с тобой метафорами, дабы не запутывать тебя.
-А...- сказал я и замолчал.
Рассказчик снова засмеялся.
-Мне кажется что вам нравится смеяться надо мною. - сказал я.
-Не пойми неправильно мой смех, он вызван одной лишь радостью от общения с тобою и в нем нет ни капли зла, - продолжая смеяться, ответил он. - Прошу если у тебя еще остались, какие то вопросы ко мне, то можешь задать их. И насколько хватит моих сил, я постараюсь тебе на них ответить.
-Откуда если не от причины может взяться действие? Что нам на это может сказать воля, которая как вы утверждаете единственная, достойна внимания.
-Такой тонкий вопросы, на которые ты предлагаешь мне ответить, используя лишь волю. И я постараюсь ответить на него, так как и сказал до этого, настолько, насколько я смог понять ее игру.
Два носителя воли, что при их соединении образуют собою третьего имеющим в своей основе, что то общее от этих двух и несущее в себе характер временного явления, что прекратится, когда его воля разрушит тело, в своем стремлении всегда становиться сильнее, тема есть не столь интересная...
Я подумал, что рассказчик снова старается уйти от ответа в пространные рассуждения. Видимо он догадался, об этом, потому что готов был снова разразиться смехом, если бы вовремя не сдержал себя.
-Но, тем не менее, если постараемся, то мы найдем и в ней интересные моменты касаемо того как воля действует. Взгляни на желудь, из которого позже вырастит могучий дуб, что мы увидим на его пути? Упав в землю, он, стремясь нарастить свою мощь, чтобы стать сильнее и крепче, начнет расти, не стремясь себя ограничить. Его крепкие корни уходят все глубже в землю, земля же будучи сильнее не дает дубу прорастать до дозволенных его телом пределов, тем самым уберегая его от себя самого, позволяя вместе с тем получать ему все необходимое для наращивания мощи. Воля дуба стремится к мощи, поэтому он продолжает свое путь, но раз земля ограничивает дуб, то он начинает стремиться туда, где ее нет, а именно вверх. Но и тут он встречает сопротивление со стороны атмосферы. И опять он получает от нее все для того чтобы его листья наливались светом, а на ветках созревали его будущие дети которые так же как и он будут стремиться к тому же к чему и их родитель, всегда будучи чем то ограничены чтобы не погибнуть. Более активный и способный к мощи носитель воли всегда будет стараться распространить свое влияние, вступая в связь с чем то, пускай менее способным к действию, но, тем не менее, обеспечивающая его всем необходимым для роста. И вот этот сдерживающий принцип в самой воле, по отношению одного ее носителя к другому и дает нам жизнь в ее самых насколько это возможно разумных пределах. И та воля, то движение, которое более способно к преодолению барьеров сдерживающих ее и вместе с тем дающее этой жизни более мощи и способности действовать, чтобы впоследствии дать дорогу следующему за ним поколению, все более отличающемуся от своего предка, эта воля по праву занимает свое место в мире.
Мы, будучи мутантами и возможно даже в некоторой степени паразитами берущими чужую жизнь, когда растем, понимаем, что того же ждут и от нас, и если бы не интеллект что мы обрели, когда это было нужно чтобы мы преодолели свои старые ограничения, у нас бы не было возможности сопротивляться, нашим инстинктам. Ну а воля вынуждена снова учиться, и расти с нами по возможности совершая как можно меньше ошибок, чтобы не убить нас.
Думаю если бы живые существа не были предусмотрительно разделены на тех, кто готов дать почву и на тех, у кого есть семена, мы прожили бы недолго, и не по причине что два самца одного вида не могут дать потомство, а потому что самцам по природе должно быть все равно с кем вступать в интимную связь. Ибо возможности есть и там и там, но лишь возможность проявить свою власть, по отношению к более как нам кажется слабому, самому готовому принять нас, вот что толкает нас вперед, хотя вопрос о том кто же более слаб мужчина или женщина прекращается, когда понимаешь, что оперившись в волю, он бессмысленный. Извини, что резко вставил эту мысль в рассуждение, просто она внезапно посетила мою голову, и я посчитал ее здесь наиболее уместной. Но вернемся на шаг назад.
Естественно обретя интеллект, у нас образовалось понятие смерти, и нам стало интересно, что лежит за этим понятием. Ну, на этот вопрос воля не даст нам ответа, предоставив нас самим себе. Оставив нас буквально перед лицом смерти, ей нужно, каким то способом уберечь нас от безумия, к которому она сама же нас и привела. Но когда старые боги уже ушли, а новые придут еще не скоро, кто спасет людей, от осознания собственного бессилия перед тем, что кажется нам не постижимым? Смерть не дает нам покоя в жизни, буквально захватывая наши умы созданными для нее культами. Я надеюсь, что смог ответить на твои вопрос, - внезапно оборвал рассказчик.
-Если во всем этом разобраться, начал, было, я, но рассказчик нахмурился,- Я услышал вас. И уже хочу кое о чем вас спросить.
-Хорошо. Но мне показалось, что придется еще раз тебе объяснять одно и то же, но на еще более простых примерах возможно даже используя метафоры и от этой мысли мне стало страшно за тебя.
-Спасибо, за то, что думаете обо мне. Но раз после ваших новых слов о смерти и безумстве у меня появились еще дополнительные вопросы, то если вы не устали мы можем продолжить нашу беседу?
-О нет, я не устал еще только вечер, поэтому спрашивай, если конечно не желаешь сначала заварить чая?
Я согласился на предложение рассказчика, и пару минут спустя сидя перед его домом на улице где день уже уступил место вечеру, мы попивали чай. На улице были слышны голоса радостно кричащих детей, но уже не так громко как днем, стало заметно тише, и теперь я слышал, как легкий ветер проносится через листву на деревьях. Но вот скоро и вечер уступит место ночи, последние звуки дня утихнут, и после воцарится тишина, прерываемая редкими криками, заплутавших гуляк, не терпящих покоя и не дающих его другим. Так много всего окружало меня, но теперь после всего услышанного во всем этом многообразии мне виделось единство, существующее в воле. В этом странном и непонятном, но все-таки близком мне как никто другой, существе.
-Если вы не возражаете, то я хочу еще кое-что спросить у вас, сказал я, как бы ненароком напоминая о себе рассказчику, который казалось, забыл о моем присутствии.
-Конечно, я жду. Мне трудно будет продолжать говорить, если я не буду знать, что ты хочешь чтобы я тебе рассказал.
-Значит, вы считаете, что сейчас мы движемся к безумию?
-Да, по крайне мере, если человек не перерастет самого себя. Мы меняем мир но, по сути, не меняемся, все, что мы называем прогрессом, это просто череда из приходящих и уходящих вещей, и мы с радостью вверяем им все, включая и заботу о себе. Благодаря этому, у нас должно появляться больше времени на то чтобы осмотреться вокруг и понять что мир, построенный на стремлении к благу все равно полон преступлений и порока. Но чернь стремиться не замечать этого, оправдывая свое стремление к мощи свободой и необходимостью. Из необходимости она будет сбрасывать с себя, как ей кажется то, что сдерживает ее на пути к бесконечной мощи, а значит и полной свободе, попутно, пожирая всех, кто будет ей противиться в этом. До тех пор как мы говорил до этого, она, опять не покончив с врагами, что хоть как то ее сдерживали, не возьмется за саму себя, пытаясь удержать себя от саморазрушения. Чего ей, конечно, не удастся, потому что ее будет убивать собственная неудержимая воля, бороться против которой означает сразу объявить себя мертвецом.
И проблема в том, что в черни нет той аристократии, что сдерживала бы ее волю, и направляло в другую сторону от временного блага, что засасывает в себя, неся разрушение, и даруется только тем, кто способен выжить, переступив через-других и самого себя. В награду получая подачку от хозяина, которому нужен верный раб, чтобы добиться своей желанной власти. О сколько же империй уже пало от этого и сколько еще падет! Дошло до того что элита и хозяин уже сплошь и рядом состоят из черни. И им ничего не остается кроме как либо быть на равных, со своими братьями, либо же стараться задавить их, отстраняя от власти, зная собственную природу и неумение держать себя в руках, но почему то будучи уверенными, что они сами достойны этой власти. Оба исхода есть разрушение. Только в первом случае победив до этого всех угнетателей в лице других людей, чернь, примется бороться с тем кто, по ее мнению, является главным виновником всех бед на протяжении всей нашей истории. Именно он своими законами, что дал нам в священных книгах, виновен в том, что люди не свободны, и не будут нам покоя, пока он не падет.
-Вы про бога?
Рассказчик грустно выдохнул.
-Настанет черед и бога пасть, и быть принесенным в жертву вечным идеям. Наш такой непостоянный бог, что был принесен в мир человеком, станет помехой и падет от людей, породив полубога открытого ветрам вечности, ступившему туда, куда ему идти не нужно, но он все равно продолжит это делать. Его ничем, не сдерживаемой мощи покориться все кроме смерти. Безумен тот кто, возомнив себя выше бога, решит сам стать богом, будь проклят тот, кому это удастся! Порочней и грязнее существа, что хочет вершить благо, придумать невозможно.
Для людей все кончиться, когда это существо, окончательно обезумев от осознания своего положения, найдет способ продления этой пытки, сделав последний шаг, что бы из полубога, но все же и получеловека, окончательно потеряв человека, превратиться в давно обещанного последнего бога. Что же он нам предложит дабы доказать свою власть?
Он дарует людям бессмертие и сделает их равными себе. И вроде бы. Нет смерти, нет мысли о страдании, о кончине. Представь сам и подумай о том, что у тебя впереди вечность, чтобы сделать все, о чем ты пожелаешь, тебе будет доступен, нескончаемый поток технологий которые смогут сделать для тебя абсолютно все! Ты сможешь бесконечно расширять власть своей воли, не боясь, что ты умрешь. Но помни! Ты как равный среди равных должен уважать желание других и твоя воля не должна стремиться к власти, кроме как той, что у нее будет изначально над твоим телом и разумом.
-Но это ли не рай! Ведь это тот третий путь, лежащий посередине между отказом от жизни и не бесконечным циклом между страданиями и удовольствиями, разве вы не про него сейчас говорили?
-Давай же взглянем на этот теперь уже четвертый путь, и третий. Тогда мне будет проще объяснить различия между ними. И оно не столь доступное, для человека, одурманенного от возможности низвергнуть власть разрушения его тела.
-Да честно я не вижу различий, ведь они оба есть движение от одного умения этим движением наслаждаться. А главное кто из нас хоть раз в жизни не мечтал об этом? И не надеялся пробыть здесь подольше со своими близкими и друзьями? Ответ для многих я думаю, будет очевиден.
-Отчасти в том, что мы готовы предаться страху, выбрав бессмертие нужно винить волю, для которой существование нашего тела представляет первостепенною ценность, для этого в нас еще с давних времен остались инстинкты, что должны удерживать нас от злоупотребления нашей властью над тем, что нам не принадлежит. Это же касается и страха, которому мы подвергаемся всякий раз, когда нам угрожает опасность. Тело вполне поддается разрушению, и мы чувствуем это всегда когда нас хотят ранить, но мы совсем забываем что не ощущаем того же страха когда засыпаем или когда теряем сознание, в такие моменты когда нас буквально выдергивает с нашего поста визиря. Так чего же нам бояться, когда наступит тот момент, в котором наше тело уже состарившееся от невозможности обновляться, так же как и раньше, в один момент просто остановиться? Что умрет в итоге? Как нам вообще определить, что смерть есть, где то кроме нашего понятия о ней? Тело, в котором ничего не работает, говорит только что это тело больше не способно качать кровь по его венам. Это не говорит нам о том, что стало с тем, что мы считали нашим другом или близким человеком. Лишь тоска о потери будет занимать наш ум, не давая нам какое то время понять, что в теле нет ничего такого, что могло умереть, и все что мы знали и помнили о тех кто был нам дорог по прежнему с нами.
-Но мы ведь больше не сможем встретиться с ними как раньше. И многие тоскуют об этом. Даже наши воспоминания будут тускнеть со временем. - сказал я.
-Это тяжело принять, но от тоски тот, кто был вам дорог, не откроет глаза и не начнет жить с вами также как раньше. Но и нужно ли это? Что страшного в том, что они не встретятся здесь? Потому что было в них такого, что могло бы безоговорочно принадлежать только им? Мысли и чувства, что они испытывали и которые многие так бояться потерять, веря, что только в них они и были когда то. Нет, скажу я. Они были подарены им как переходящие древние книги, но эти книги не есть они сами. В нашей власти формировать из этих книг них свою личность, подстраивая под себя. Что же делает человека человеком, как если не имеющее не начало ни конца движение воли, в котором и я и ты никогда не умирали и не рождались, потому что иначе бы мир никогда не смог бы явить ему нас.
Иными словами. Иначе я рискую быть для тебя не понятым. В нас нет того что может умереть. Но то, что делает тебя таким, какой ты есть сейчас, ты имеешь только благодаря своей воле, которой ты нужен таким. Поэтому тебе не о чем бояться, когда ты думаешь, о том, что ты исчезнешь, ибо чувства и опыт не скажут тебе ничего о том, что ты такое и почему ты должен исчезнуть, после разрушения тела. Когда воля вновь обретет интеллект, вернешься и ты, как ее наставник. Тебе не дано будет вспомнить своей прошлой жизни, но это будешь ты. И если ты поймешь это то подумай, зачем предаваться страху перед тем чего нет? Но если ты сейчас не примешь этого, то страшного тоже ничего не будет, если ты, конечно, не будешь доверять чувствам, что стремятся сохранить в первую очередь твое тело, ничего не говоря о тебе самом.
Это был третий путь. Путь, в котором ты и воля идете, рука об руку по жизни, которую ты выбрал для себя сам.
Четвертый путь, оправдания и страха, рабской природы, что противится тому движению, в котором каждое разрушение продолжает жизнь. И это путь смерти. А можем ли мы наслаждаться смертью?
-Нет. Чему в ней наслаждаться?-ответил я. И тут же добавил- Но если бы я мог отказаться от тела оставив только разум, который бы поместил в некий сосуд. И в этом сосуде продолжал бы свое существование как бессмертный дух, никому не мешая, какой бы жизни я остался помехой в таком случае? А если я еще и смогу помогать кому то в такой форме, возможно даже сокрушая тех, кто будет стараться объявить себе новым мессией. Разве это не будет хорошо? Пускай меня будут упрекать в том, что я раб страха, перед неизвестным, но я им отвечу, что моя способность расширять границы своей воли наслаждаясь этим, и лишить ее, себя по собственному желанию будет самоубийством. Но никто не станет считать самоубийцу мудрецом, ведь он раб, не способный любить жизнь.
-Мудрец ли тот, кто не знает когда ему лучше остановиться?
-Наверное, нет, но он и не глупее того, кто готов отдать, что он имеет, буквально ни за что.
-А не безумец ли тот кто живет окружив себя иллюзиями лишившись того что истинно?
-А что истинно? Вы еще никогда не упоминали истину в нашем диалоге как возможно то к чему действительно и нужно стремиться. Даже не называя это учение истинным, вы просто предлагали следовать ему только из одной возможности жить, как ты можешь, будучи человеком, а не рабом. Как же вы сейчас обернете то, что я сказал в ложь? И единственно верным путем, по которому останется идти будет лишь срединный третий путь.
-Мне все-таки пришлось прибегнуть к истине, но видимо только так мне удастся обрушить твой выпад о блаженной жизни в форме духа. И сделать это проще, чем сразу обозначить его ложью будет невозможно.
-Я готов отразить и это обвинение.
-Это ли не путь блага, о котором ты говорил? Блага, что ведет к страданиям?
-Нет, ведь он путь мудрого, и пока вы еще не объяснили, почему он ложен.
-Ложь его в том, что он создан из твоих иллюзий. Истина ни дает тебе сказать о ней ничего кроме того что она есть, но ни что она.
-Значит, ее нет, раз я ничего о ней не могу сказать?
-Почему. Я могу сказать, что есть воля. И это будет истина. Потому что она мне дана непосредственно в каждом моем действии. Ложью будет сказать, что я знаю, что она такое есть.
Я задумался.
-Теперь я понял вас. Лжец что считается мудрецом, есть безумец.
-Раз так и мы пришли к тому, что такое путь истины, и что такое путь лжи, мы можем взглянуть чуть дальше в то будущее, которое представили. Продолжим с того момента когда путь лжи подменит собою истину.
Ничем не сдерживаемая опухоль начнет расползаться по миру, вспыхивая очагами в разных его частях. Те немногие государства, где еще сильна традиция могут оказать достойное сопротивление, но даже они могут пасть изнутри из за черни поддавшейся на свет обещающий власть сродни божественной и жизнь полную свободы от забот тленной плоти, в обмен на то чтобы стать его частью. Только этот свет будет ложен и у черни не будет сил признать это.
Когда огонь захватит все до чего сможет дотянуться, он будет гореть еще какое то время, но без того что будет поддерживать его мощь он вскоре потухнет. И то, что останется после такого как пламя спадет будет уродливым назидательным памятником тем, кто подумает отказаться от жизни, продав свою смерть.
-Ваши слова звучат как предсказание. Вы верите в него? Неужели не будет того кто сдержит пламя поглощающее мир? И то будущее. Разве останется тот, кто будет рассказывать своим потомкам об ошибках, что совершили люди? Что это будет за существо, что сможет выжить и показать своим детям обгоревшие останки, древних чудовищ? Кому будет дано сохранить об это память?
-Сгорят лишь государства, человек, что не пустит в себя огонь, не погибнет. Такого человека как он будет, как и всегда до этого мало. И даже так. Суть его будет не в том, чтобы сдерживать обезумевшие государство, выше которого он будет стоять. А в том чтобы оставаться человеком, способным переносить любую глубинную ложь и спокойно видеть каждую истину, что всегда лежит на поверхности. В этом человеке свободном от страха разрушения его тленной плоти, не будет страха перед гибелью того что не рождалось с ним и не умрет без него. Ведь все таки, скажу я тебе сейчас. Что есть 'Я'? Лишь непонятное, неведомое существо, проснувшееся среди людей и вспомнившее о том, что ничто не властно над его волей, пока в нем сильна власть над самим собой. Да пусть, путь этот уготован не всем, но пока мы здесь, мы можем светить тем, кто сможет увидеть этот свет в себе. Свет, от которого тьма холодной ночи превратится в яркий летний день.
Рассказчик закончил говорить. Наступила ночь. Где то вдали были видны огни, зовущие заплутавших в ночи путников. Мы допивали наш чай. Услышанные мною слова горели во мне, перебивая остальные мысли. И мне не хотелось сейчас покидать дом рассказчика, чтобы идти одному в ночи. Он будто угадывая мои мысли сказал.
-Ты можешь остаться здесь на ночь, если ты этого хочешь. И если у тебя еще есть, какие то вопросы, то я попробую на них ответить. Это поможет с интересом провести время.
Я улыбнулся глядя на старика.
-Да. Благодарю вас, это было бы хорошо, - ответил я.
-Подожди, я зажгу светильник, - сказал он и скрылся в доме.
Когда он вышел в его руках был светильник, в котором спокойно горело небольшое пламя.
Я еще раз поблагодарил старика за то, что он разрешил мне переждать тьму, оставшись у него дома и сказал.