Я ненавидела ММКФ за полгода до его XXIII пришествия. Во-первых, потому что это адская и неблагодарная работа в самый разгар лета. В пору отпусков, курортных романов и прочих таких простых и сладких, таких заманчивых и волнующих радостей, ты сидишь и пишешь по 10 центов за строчку и потолок на одну тему - 30 строк, больше писать нельзя. Во-вторых, Московский Международный кинофестиваль в 2001 году был ненавистен мне уже тем, что совпал с Фестивалем Фестивалей в Питере, куда я так мечтала поехать на белые ночи, пить пиво и смотреть кино. Только очень хорошее кино, на то ФФ и сливки фестивалей, где вам не подсунут кота в мешке. А еще я мечтала влюбиться, уделить наконец-то внимание своей такой никчемной личной жизни, шляться белыми ночами по самому любимому городу на свете, так пошло и романтично целоваться на Поцелуйном мосту. Не зря я обиделась на Яночку, которая отказала мне в лобзаниях на этом ритуальном месте в наш прошлый приезд. Правильно говорят: если поцелуетесь на мостике купца Поцелуева - будет вам впредь помогать бог Пруха в личной жизни, а мы этим пренебрегли, вот и маемся каждая в силу своей испорченности, но одинаково глупо.
Я была уже почти влюблена в этом предвкушении лета, душных ночей, простыней, которые будут липнуть к телу, утренней сигареты на двоих... Черт! как давно не было у меня ничего такого летнего-романтичного, как я была настроена и практически готова, а тут ММКФ:(((
Я - первертное существо, мифологический отец моего ребенка - мой полный идентичный тезка. Евгений Леонидович Пашкевич -так записано в одной из толстых ЗАГСовских книг (маленькая месть за то, что я отказалась открыть свои секреты заведующей). Сначала это казалось забавным, потом начало тяготить и принимать ирреальные стороны. Я нашла в интернете своего однофамильца. С потаенным желанием, что он окажется родственником, и я смогу испить чашу своего греха, за то, что родила сама от себя, я встретилась с ним. Все случилось, как я и обещала: я лепетала что-то несвязное, смущалась и глазела на Пашкевича во все глаза, глупо улыбаясь. Он был чудовищно хорош. Инкуб - сгусток моих малоприличных снов и пошлых фантазий, когда хочется - пусть не по-настоящему, но красиво. Мы виделись всего полтора часа, но в этом-то и состояла прелесть. Не было времени разобраться друг в друге, что-то понять, заскучать, разочароваться. У меня времени хватило только влюбиться. Не знаю, что получилось у него, что он понял и что увидел. Я обмирала от самого ощущения, что вижу его так близко, и дурацки шутила, называя Пашкевича моим "питерским Братом". Когда я вернулась в Москву, то бросилась к компьютеру с целью тут же написать ему, наворотить еще больше мути, но удостовериться, что он существует. Пашкевич меня опередил, он сам мне написал всякие благоглупости, как он боялся того, что я понравлюсь ему, но мы окажемся родственниками ("последнего я боюсь до сих пор" - признался он), мне недостаточно показалось тогда этих дразнящих намеков, и он написал открытым текстом, что я ему понравилась. А дальше началась мучительно-звенящая игра полушутливых полупризнаний, провокаций и молчания, если вдруг она обретала реалистичные черты. Все это переплелось с ненавистным фестивалем, который мешал мне вскочить тут же, помчаться в Питер, уткнуться ему в плечо и воплотить хоть маленькую толику накопленных за полугодичное воздержание фантазий, чтобы уснуть со счастливой мордой и уверенностью, что счастье существует в этой жизни.
Первый фильм - японский триллер "Кинопроба" был слишком красив и страшен, чтобы хоть что-то отправило меня в действительность, следующим я должна была смотреть "Интим", о котором слышала, слышала разное. Я написала Пашкевичу в тот день: вчера смотрела японскую эротику, сейчас отправлюсь смотреть французскую порнографию. Он ответил: "Думай обо мне!" Хмыкнув в ответ что-то невнятное, я выключила компьютер и отправилась на "Интим". Естественно ни о чем другом, кроме как о Пашкевиче я думать не могла. Я смотрела этот фильм и заставляла себя не представлять в подробностях - как закончится фестиваль, я приеду в Питер, и мы ляжем прямо на пол, потому что сил не будет дойти до кровати, ни сил ни времени. Сюжет картины все же возымел на меня действие - мысли стали еще более туманные. Вот здорово, приезжать к нему раз в неделю, ничего не говорить, ничего не обещать, заниматься любовью и уезжать... Я была бы счастлива... Именно так все и будет, когда этот чертов фестиваль закончится...
А дальше на меня рухнула лавина фильмов, от которых остаются в голове только какие-то осколки, но когда мой коллега Мишенька сформулировал все эти МКФ-тенденции в краткую формулу: "любить и резать", я была полностью с ним согласна. Чего стоят одни названия "Сексуальная тварь", "Слишком много плоти", "Любовники", "Секс из сострадания", "Жертвы и убийцы", "Бандиты любви", "Возбудитель", "Богоматерь убийц", "Долгая, долгая ночь любви" и прочее
Краткие два утренних часа в "аське" с Пашкевичем и сожаление на весь день, что эти два часа я могла полежать в постели, понежиться, успокоиться и встретить все это кинопиршество сладострастия хладнокровно. Потому что после утренней болтовни я превращалась в источающее самое себя желание и шла смотреть фильмы, в которых люди убивали друг друга, плодились, размножались, занимались сексом с частотой достойной домашних зайцев, а потом выплескивала все в письмах к Пашкевичу и в рецензиях. Но это не утоляло ни на грош. То кино, которое крутилось у меня в голове, победило бы на любом фестивале в самых шокирующих номинациях. Окончательно из благопристойной колеи меня выбил австралийский фильм "Невинность". Глупо купившись на название, я оказалась практически одна в темном зале. Пытаясь предугадать худшее, что меня может ждать, я представила, что на экране случится потеря этой самой невинности, и порадовалась своему уединению. В конечном счете, "человек от любви не умирает, потому что у него есть руки", в пределе видимости не было ни одного зрителя, а если они и затерялись вообще в просторном зале, то я сумею быть очень тихой, почти незаметной. Делать этого не пришлось, фильм был асексуален до омерзения, я даже порадовалась за свое здоровье, потому что половой акт партнеров, которым за 70, меня не заставил приложить к себе руки...
Но потом все опять пошло по накатанному: инцест, гомосексуализм, который возбуждал меня настолько, что я готова была пробраться к экрану и слизывать капельки пота с разгоряченных тел придуманных героев. Мастурбирующий чужими трусами педераст в португальском "Фантазме", стягивающий свою шею душевым шлангом, был одним из самых эстетских ощущений этих дней. В эту палящую июньскую жару я носила длинные юбки, но зато не надевала никакого белья, я перманентно находилась в состоянии готовности к неизвестно чему. Иногда я не сдерживалась и в перерыве между фильмами шла в туалет, где быстро, молча, коротко доводила себя до исступления, чтобы хоть как-то избыть всю эту перенаполненность. Пашкевич читал мои письма и мои рецензии, приговаривал что-то успокаивающее, но действовал на меня хуже валерьянки (на кота). Я написала ему, что или во мне вообще пропадет интерес к сексуальным сторонам жизни, или на закрытие фестиваля я отдамся кому попало, от радости, что эта вакханалия закончена. Пашкевич невинно спросил: "мне приехать?". Но я хотела приехать сама, я даже отправилась на вокзал, чтобы взять билет. Билетов не было, и это стало знаком первых туч, которые все ниже спускались с целью накрыть меня - мелкую недотраханную извращенку. Со мной приключился первый вариант шутливого предсказания: я потеряла интерес ко всему простому и настоящему, я испугалась за себя, потому что в тот день, когда мне не хватило билетов, весь мой разгоряченный и взбудораженный мир вывернулся наизнанку. Я посмотрела "Пианистку", и уже седьмой день у меня в горле стоит комок от этого фильма. Седьмой день, когда я начинаю кому-либо рассказывать или писать о нем, у меня выступают слезы, потому что предельная откровенность с которой выдавались тайны пугающей глубины, выбила у меня всю придуманную почву из-под ног. Нет никакого Питера, нет никакого Пашкевича, никакой влюбленности. Нет на свете никакого секса, как простого и нормального взаимоотношения. А я похотливая сучка, которой гореть в аду за то, что она столько лет обманывала себя. Есть болезнь и страсть, а то волнующее ощущение, с которым я мастурбировала в туалете кинотеатра - оно ничтожно. Ничтожна я сама, потому что никогда не хватит смелости раскрыться. Я здорова и отвратительна. Я - не вопиющее желание, я - вопиющая пошлость. Кино на этом для меня закончилось, я осоловело смотрела на экран - не самое худшее из программы: Годар, "Мулен Руж"... и меня ничего не трогало, волшебство, которое снизошло на меня во время "Пианистки" не повторялось. То ощущение, когда я сидела на первой ступеньке переполненного зала, где было душно, люди, шокированные фильмом, уходили, наступая мне на ноги, но я была заворожена и близка к обмороку. Еще на следующее утро я пыталась войти в привычный ритм, в "аську" стукнулся Пашкевич. Я как-то нормально похвасталась ему, что сподобилась и на ММКФ посмотреть хорошее кино, он сказал, что рад и попросил прислать рецензию.
Вместе рецензии у меня получился бред, я писала ее на коленках, пока ехала в метро. На меня накатывало, и я фиксировала какие-то дикие вещи. Про 40-летнюю девственницу, которая режет себе плеву бритвенным лезвием. Про профессора Венской консерватории, которая отдыхает в кабинке порносалона перед экраном с откровенной патологией, и при этом так изысканно вдыхает аромат спермы с влажных салфеток, оставленных предыдущими посетителями. Про классику, которая и порождает все самое чудовищное... Но есть работа, и пришлось ставить ту рецензию, которая склалась. Я выслала ее Пашкевичу, сама не зная - зачем, скорее всего по привычке. В это же время я приняла решение не ехать ни в какой Питер... Я была изнасилована и раздавлена "Пианисткой", я не могла ни думать ни рассуждать, я могла только чувствовать... это было безумно болезненно и сладостно, я начинала задыхаться, когда вспоминала это кино. У меня исчезли желания, так мучившие меня. Я была больна этим фильмом, и при этом нерушимо счастлива. Словно ко мне вернулся кирпичик из-за отсутствия которого мой дом шатался, подверженный всем ветрам. Ощущение того, что мир это целостность, ощущение того, что я выбралась из хаоса и только теперь начала жить.
Я отправила эту рецензию Пашкевичу, и он перестал писать. Он исчез после моих панегириков мазохизму и целомудрию порока, исчез как сон, как утренний туман. Вряд ли он когда-нибудь посмотрит этот фильм. 10 дней безумия, жары, сладострастного кино и виртуального флирта закончились. Спокойствие воцарилось до осеннего всплеска, когда я начну мечтать о шуршащих под ногами листьях с запахом корицы, холодных дождливых рассветах и снова страдать от одиночества.