Аннотация: Отправляя сына на учёбу в Англию, новый русский говорит: "Учись, сынок, и будешь настоящим джентельменом", на что сын отвечает: "Я не хочу быть же... дже... я хочу быть, как ты".
- Женщин бить нельзя. Это низко! - отчитывал отец, назидательно тыча пальцем в потолок. - Только трусы бьют женщин!
В минуты ярости он становился похожим больше на зверя, чем на человека. Нет, не на зверя - на адского вестника, про которого был вчерашний фильм. Казалось, из- под его припухших век глядела тьма. Прицеливалась, примерялась и ждала момент, чтобы выплеснуться, поглотить, подчинить. И если оставить всё как есть, то так и будет. Задыхаясь от ярости, отец замолчал, собираясь с силами. Второго шанса оправдаться не будет... Димка облизал губы и затараторил:
- Но она ведь первая! Она меня знаешь, как назвала...она...она...
- Нет, ну, ты что, не понял, о чём я тебе говорю вот уже полчаса? - голос отца зазвучал звонче, взрываясь в конце фраз, - Когда ты повзрослеешь, тоже будешь всё решать кулаками?
- Я стану, как и ты, милиционером!
- Ещё одно слово, и получишь по губам! Ты меня слушай! Тебе никто право голоса не давал! Потому что, если такое повторится ещё раз, - отец ткнул раскрытым дневником в Димкино лицо.
Огромное, на пол-листа, красное замечание слилось в мутное пятно.
- Если такое повторится ещё раз, - в голосе отца звякнул металл, - то я решу, что ты не понимаешь по-русски, и начну тебя воспитывать по-другому.
Димка подумал о том, что мальчишек бить можно и даже нужно, и ему сделалось грустно. Он потупился, выпятил губу и подумал о приятном. Голос отца представился ему морем.
Слова-волны разбиваются о скалы и рассыпаются брызгами. Брызги падают на лицо - и вовсе не обидно, даже приятно. Димка едва заметно улыбнулся и решил прогулять последние уроки. Лучше пойти с ребятами на утёс по ставриду.
Ловить ставриду интереснее всего: она клюёт на голый крючок. Один крючок - одна рыбка, десять крючков - пять-шесть рыбок. За два часа можно поймать килограмма три-четыре. Вот уже два дня, как стая дельфинов загнала ставриду в бухту, и голодная рыба клевала пачками.
А отец всё говорил. Говорил о том, какой он, Димка, ленивый и неблагодарный. Рассказывал, как тяжело работал в Димкином возрасте. Грозился отдать его в семью алкоголиков.
Мальчик покосился на часы. Во взгляде отразилось столько тоски и надежды, что отец побагровел и крутанул его ухо.
Перед глазами потемнело от боли.
- Папочка! Я понял! Я не буду больше! - забормотал мальчик, пятясь к стене. - Не бу-у-уду! - взвыл он, когда рука нащупала другое ухо.
Отец решил, что воспитательная процедура подействовала, убрал руку и сказал напоследок:
- Смотри у меня!
Димка спрятался в своей комнате, выждал минут двадцать - обычно отец дольше не злился - и собрался уже улизнуть во двор, но скрипнула дверь и донёсся презрительный Юлькин голос:
- Брателло, зелень пучеглазая, иди к столу.
- Курица инкубаторская! - огрызнулся он, соскочил с кровати и понёсся в кухню.
'Зелень пучеглазая' - вовсе не обидно. Он уже привык. Для Юльки он останется 'мальком', 'сморчком' и 'зеленью пучеглазой' до тех пор, пока её не перерастёт. А там она начнёт побаиваться, и оскорбления закончатся. Терпеть пинки да затрещины - такова, наверное, участь всех младших братьев.
Как он и думал, отец уже успокоился, побелел, и глаза его больше не прятались под веками. Он с таким аппетитом поедал суп, что даже не взглянул на провинившегося сына. Усевшись на своё место, Димка принялся купать ложку в тарелке.
- Ты руки помыл? - спросила мама тоном строгой учительницы.
- Помыл, - солгал Димка и отправил в рот первую ложку супа.
- Ты знаешь, Володя, наша Валя ждёт четвёртого ребёночка! Вот молодцы-то! Это же надо, в наше-то время. Старшенькая её, Настенька, такая умничка, ты бы видел, как она вышивает. И по дому всё делает, и убирает, и посуду моет. И на родителей голоса никогда не повысит...
'Ну, вот, начинается, - с тоской подумал Димка. - Сейчас заладит, какие мы плохие'.
- Наши же тарелки за собой никогда не помоют...только гульки у них на уме, никакого уважения к родителям...
- Зато Настенька твоя в интернате для отсталых учится, - огрызнулась Юлька. - А у Кольки вши постоянно...а Захар ихний вообще ничего не соображает...а Димка наш в шесть лет уже читал!
- Замолчите! - рявкнул отец. - Пожрать спокойно не даёте, - он одарил маму таким взглядом, что она остолбенела. - Что воспитала, то и получи! А я лучше в ресторане поем - кусок в горло не лезет!
Отпихнув стул, он устремился к выходу.
- Володенька! Володя! - мать захромала за ним. - Ну, что же ты так? Ну, за что ты так со мной?
Димка больше не обращал на них внимания. Сейчас они собой заняты, и не должны придираться. Взгляд остановился на сестре, налегающей на второе.
- Юля, - сказал он таким тоном, будто грядёт Армагеддон.
Девушка проглотила кусок котлеты и уставилась на брата, убирая за уши сосульки осветлённых волос. Димка продолжил всё так же серьёзно:
- Я, вот, помню, два года назад ты вот такая была, - он поднял мизинец. - Год назад - вот такая, - он пошевелил большим пальцем. - С каждым годом всё шире и шире, - он поглядел на дверь. - Скоро будешь не ходить, а кататься!
Щёки сестры вспыхнули. Обидчик пулей вылетел из кухни. Юлька бросилась за ним, переворачивая стулья.
Погналась! Здорово! Она перепрыгивала грядки, как козочка. Запыхавшись, схватила ком земли и запустила в брата, извергая ругательства. Услышав это безобразие, из дома выскочила мама, захромала к Юльке, чтобы надавать ей по губам. Димка затаился, выжидая, когда же мама погонится за Юлькой по огороду, это было бы смешно. Но хохма не удалась: Юлька заперлась в своей комнате.
Димка совсем не мог таить обиду, а вот Юлька была злопамятна. Она отловила брата возле туалета и отомстила, выкручивая больное, ещё красное ухо.
Вырываясь, он ни разу не ударил сестру, потому что она - девчонка. У неё уже были грудь, талия и приятная округлость бёдер.
Или всё-таки бить девчонок нельзя, а сестёр - можно?
Димка знал Юлькину тайну. Она встречалась с парнем - высоким блондином. Кажется, его звали Славиком. Димка видел, как они позавчера целовались у калитки. И знал, что вечерами сестра уходила на свидания, а не в компьютерный клуб.
Он никогда не понимал Юльку. Казалось, что она любила кого угодно, но только не родителей.
А Димка любил. И папу, хотя он часто наказывал, и маму, хотя она постоянно ворчала и ругалась, и Юльку...
Потому что папа - самый сильный и умный; мама - самая заботливая, а Юлька - всё-таки добрая. И ещё потому, что все они его семья, его мир - уютный маленький хрустальный шар.
После обеда к Димке пришёл лучший друг Никитка по прозвищу Рябой, с видом заговорщика вынул из-за пазухи тряпичный сверток, положил на скамейку и принялся разворачивать -осторожно, с любовью. Там была запелената дохлая крыса.
- Идёшь ты под деревом и вдруг - шлёп тебе на голову, - он бросил крысу вниз. - У меня леска есть. Привяжем её за хвост и...
Димка растянул губы в улыбке, взъерошил волосы.
- Клёвая идея!
Пришлось лезть на раскидистый платан, что над мощёной булыжником дорожкой, и долго возиться там, прикрепляя обмякшую крысу. Ну, вот и всё. Димка огляделся: отличное место - проходное.
С трудом сдерживая смех, мальчишки засели в лавровых кустах.
Вдалеке появились три девочки лет двенадцати. Никита насторожился, натянул леску. Ладони Димки взмокли. Как только подружки оказались под платаном, на них сверху шлёпнулась крыса.
Вот это был визг! Вот это вопли! Димка едва не оглох. Никита завалился на бок, поджал ноги и задёргался в беззвучном смехе. Димка упал рядом. Когда истерика закончилась, Рябой потянул за леску - крыса вернулась на место.
А вот и другие жертвы - старые тётки, похожие на вредных школьных училок. Перекатываются, как утки; колышут толстыми задами...
Шлёп!
Парк огласился визгом недорезанных свиней. Толстухи закатывали глаза, хватались за сердце. Опомнившись, они обступили крысу, заметили леску, и поняли, что какой-то негодяй чуть не довёл их до инфаркта.
Димка не удержался и громко прыснул - друзья, как зайцы, выскочили из рассекреченного убежища и понеслись прочь. Вдогонку полетели возмущённые возгласы.
Чтобы мама не ругалась, Димка вернулся в положенные семь, хотя ему безумно хотелось гулять с друзьями дотемна. Уроки он так и не выучил и лёг спать в десять, но долго ворочался, хихикал, вспоминая крысу на леске.
Юлька спала в смежной комнате. Биже к одиннадцати скрипнула её кровать, зашлёпали по полу ноги, зажёгся свет. Димка подкрался к дверному проёму и отодвинул штору. Скорчив смешную гримасу, сестра красила ресницы перед зеркалом. На свидание собралась! Чувствуя себя настоящим разведчиком, мальчик вернулся в кровать.
Юлька щёлкнула выключателем и тихонько вышла.
Повернувшись к стене, Димка равномерно засопел.
Проснулся он от того, что за стенкой кричала мама. Её отчитывал отец. Такое бывало часто. Димка с головой накрылся одеялом, но его всё равно беспокоил жалобный голос матери и невнятное бормотание отца.
В Юлькиной комнате загорелся свет. Донесся гневный отцовский голос:
- Вот, полюбуйся! Где она шляется? Уже почти двенадцать! Ты - ноль без палочки! Ни черта не умеешь! Даже детей воспитывать! Шлюху вырастила!
- Володенька, тихо... Димку разбудишь...
Отец перешёл на шёпот, его слова слились в шорох прибрежной гальки, но мальчик узнал тревожные интонации. Обычно отец так говорил, когда собирался надрать уши или выпороть хворостиной. Димка боялся за маму, он захотел стать между ними и попросить, чтобы они не ссорились, но в последнюю минуту струсил.
Родители погасили свет, вышли. Заснуть так и не удалось: за стеной хлопали двери и разорялся отец. Что теперь будет с Юлькой? Хотелось убежать и предупредить её, но тогда можно попасть под горячую руку и быть битым. Юльку папа бить не станет, она ведь девушка, а он, папа, - не трус. Женщин бьют только трусы!
В начале первого Димка услышал скрип двери и торопливые Юлькины шаги. Следом вошёл отец.
Молчание. Димка видел, как молчание петлёй обвивается вокруг Юлькиной шеи.
- Я за тебя волновался, мать волновалась. Мы тебе совершенно безразличны? Тебя интересуют только гульки! Не учёба! Не семья! Только гульки! Тебе плевать, что я убиваюсь на работе!
Юлька что-то возмущённо пискнула. Так непривычно - писклявая Юлька.
Отец её не слышал, он распалялся всё больше, а Юлькины жалкие реплики - каплями спирта в костёр.
- Вы бы меня всё равно не отпустили! - сорвалась на крик она. - Вам плевать на всё, что мне интересно!
- Замолчи! - прошипел отец.
- Да, я - плохая дочь! А вы - хорошие? Да вы меня каждой шмоткой упрекает! Да зачем я вообще родилась!
- Заткнись!
- Я - тоже человек! У меня есть интересы, переживания...
Звонкий звук пощёчины.
Дзенннь - маленький хрустальный шар выпал из ладони и разбился вдребезги.
Протяжный всхлип.
Возня.
Димка спрятался под одеяло, заткнул уши.
- Папа! Папочка! Ты что! - просочилось под ладони, впилось в мозг сотней иголок. - Я не буду... Не буду!
Глухой удар. Ещё удар - с присвистом - удар кожаного ремня о голое тело.
- Я тебе покажу, - шлепок, - Как шляться, - удар. - Тварь!
Голос отца и теперь напоминал море - бушующее море, бьющееся о прибрежные скалы.
Скалы трескаются, крошатся и исчезают. На их месте разевают чёрные рты бездонные овраги. Море пенится. Красное море с розовой пеной. Брызги разлетаются в стороны, падают на лицо, губы - горячие, терпковато-соленые капли. Как кровь.
Димка плакал, скулил, придавливал голову подушкой. Его тошнило, трясло от отвращения.
- Садист! Палач! - взвизгивала Юлька после каждого удара.
Отец успокоился, только когда она замолчала. Вышел, хлопнув дверью.
Из Юлькиной комнаты доносилось судорожное шумное дыхание. Превозмогая страх, он отодвинул занавеску. Сестра лежала на полу, свернувшись калачиком, и тряслась. Димка обнял её и разревелся в голос.
- Скотина! - бормотала она. - Ненавижу! Чтоб ты сдох... Под забором... Как собака! Уеду! Навсегда! Чтоб ты сдох, садист!
В темноте блестели её влажные глаза.
- Когда... он будет сдыхать, не приеду! И ты не приезжай! Пусть один, как собака!
Юлька не прощала обид.
Димка прижался к ней сильнее.
- У меня экзамены, - всхлипнула она. - Как же я... В таком виде?
Дима не спал до утра. В голове всё перемешалось. Бить женщин - нельзя, девчонок - нельзя. А сестёр - можно? А дочерей - взрослых дочерей - можно? В чём разница между сестрой и девчонкой, дочерью и женщиной? Бить кота - можно, собаку - можно, мальчишек - нужно. А дочерей? Только трус поднимает руку на женщину. Дочь - не женщина? Тогда кто? И кто ты, папа, - большой, сильный и умный? Трус или лгун?
Ведь у неё уже - бёдра, грудь, и целовалась она у калитки...
Утром Юля замазала кровоподтёк на щеке, надела брюки не по сезону, блузу с длинными рукавами. У неё сегодня экзамен.
Дима взял портфель и пошёл на утёс. Ловить ставриду.