Эсаул Георгий : другие произведения.

Жизнь замечательных людей по дзэну

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Жизнь замечательных людей - притягивает сильнее, чем магнит опилки. Размер груди оперной дивы важнее, чем голод в Повольжье.
  
  
  Эсаул Георгий
  
  
  
  
  ВЕЛИКОСВЕТСКАЯ ЖИЗНЬ ПО ДЗЭНУЪ
  
  
  
  
  
  Москва
  2015
  
  
  
  
  
  
  
  ОХУ-ын хууль тогтоомжоор хамгаалагдсан хэвлэгдсэн утга зохиолын ажилд зохиогчийн эрх
  Awọn aṣẹ fun atejade ìwé kiko ise ni idaabobo nipasẹ awọn ofin ti awọn Russian Federation
  Ауторска права за обЌав ене к®ижевно дело зашти"ено законодавством Руске ФедерациЌе
  Авторские права на опубликованное литературное произведение охраняются законодательством Российской Федерации
  
  
  
  "Великосветская жизнь по дзэнуъ": Литературно-художественное издание.
  
  
  љ Эсаул Георгий, 2015
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  ЛУКАВСТВО
  
  Английский бизнесмен, композитор и не певец Людвиг Бетховен приехал по делам из Копенгагена в Санкт-Петербург - долго запрягал, да быстро ехал.
  Экономии ради, композитор зашел в придорожный ресторан экономического класса - кабак.
  В кабаке почти пусто, словно в чреве кита, только: кабатчик с усами, бородой, солидный господин в парике с буклями и девка-прислужница, но девка не человек.
  Композитор и не певец Людвиг Бетховен откинул фалды сюртука и приготовился уже присесть на сосновую скамью, как увидел на земляном полу банкноту в сто рублей, словно голая графиня Екатерина Волконская возлежала.
  Людвиг Бетховен с вопросом поднял глаза на солидного господина - почему не берет банкноту, словно приклеен к лавке.
  Дворянин щедро зевнул, понял немой вопрос композитора и ответил:
  - Созерцаю по дзэну бумажку, а так она мне без надобности.
  Людвиг Бетховен встрепенулся, почувствовал музыку денег, согнулся в поясе медведем и протянул руку к банкноте.
  Но рука скользнула мимо, как смычок мимо скрипки.
  Людвиг Бетховен крякнул от досады, ниже согнулся и снова... схватил рукой воздух, как убегающую служанку не схватил в Амстердаме.
  Пять раз Людвиг Бетховен пытался, но так и не взял сто рублей, словно они - проклятые.
  Ан, заметил под конец представления, что дворянин за почти невидимую веревочку, связанную из волосков конского хвоста подтягивает к себе сто рублей - шутка русского народа.
  Людвиг Бетховен понял, что над ним потешаются, поэтому не разогнул спины, а сделал вид, что не за банкнотой наклонялся, а радикулит его скрутил, как вола от голода.
  - Радикулит! Вот и не разогну спину! И вовсе не за бумажкой наклонялся! - Людвиг Бетховен с косой улыбкой ответствовал кабатчику и дворянину (девка не считается).
  - Лукавство! Дзэн! - дворянин обидно для Людвига Бетховена засмеялся.
  Кабатчик упер руки в бока и захрюкал свиньей.
  
  
  ПРИЗНАНИЕ
  
  Графиня Анна Павловна Шерер славилась вольным гегельянским поведением, как балерина.
  Летним днем она без ничего на Васильевском острове возлежала в своем саду на кушетке и посматривала на прохожих - так лиса высматривает мышь.
  Мимо сада проходил корнет с пушком над верхней губой и насвистывал марш Мендельсона.
  Анна Павловна Шерер взмахнула веером и крикнула корнету сквозь листья яблони:
  - Корнет! Заходите на чай с дзэном! Вы чай пьете?
  Корнет в изумлении рассматривал нагую графиню, а затем в величайшем смущении прибавил шаг, убегал от соблазна.
  Через двадцать метров корнет совладал с собой, посчитал себя несчастным скромником и выкрикнул в волнении - так бахвалится декабрист перед казнью:
  - Я чай не пью! Я пью только водку!
  
  
  НАРОДНОЕ
  
  Помещик Иван Васильевич Троекуров отличался отменным здоровьем, пышными усами и необычайной жестокостью с крепостными крестьянами.
  На Великий Праздник Покров Иван Васильевич Троекуров после обязательного утреннего дзэна вызвал к себе крепостного Сеньку и в благодушии предложил, как лиса журавлю:
  - Оброк ты, Сенька, платишь исправно Санкт-Петербургскому городовому.
  Я тобой доволен и за усердие награждаю шапкой из своего бабушкиного сундука с камелиями. - Помещик Иван Васильевич Троекуров открыл сундук и широким жестом пригласил Сеньку, как на ярмарке мёда: - Выбирай из сундука любую шапку в награду.
  Не продешеви, дороги шапки-то, как нижнее белье госпожи Ловенбрау.
  Сенька на сеновале часто предавался дзэну, поэтому догадывался, что барин шутит, потешается; шапку - а шапки дорогущие - на собольем меху, на горностае, даже шапка Мономаха с каменьями - не даст, а отшутится, например: "Не по Сеньке шапка".
  Но воля барская: Сенька примерял шапки, а Иван Васильевич Троекуров делал вид, что ни одна шапка Сеньке не подходит, не идет к его молодому лицу.
  Наконец, Иван Васильевич Троекуров пошутил:
  - Не по Сеньке шапки, - засмеялся с колыханием телес, и дворовые хохотали, и даже Сенька пыхтел, обиженный, как пес.
  Сенька ужо обрадовался, что легко отделался от дзэна барина, но Иван Васильевич Троекуров вскочил на белы ноженьки, дико закричал, выпучил очи:
  - Ату его! Хватай вора! На воре шапка горит! - и поджег на Сеньке шапку.
  Сенька с горящей шапкой на голове (снять не посмел) побежал к колодцу, а за Сенькой - с лаем барские псы борзые, как девки за пригожим парнем.
  Помещик Иван Васильевич Троекуров откинулся на мягкие подушки и с улыбкой Короля Англии произнес:
  - Народное! Дзэн!
  
  
  РАСПОРЯДИТЕЛЬНОЕ
  
  Известная танцовщица и певица полячка Эвка Малиновская долгое время вела охоту на Российского Императора Петра Первого - очень хотела стать его дамой сердца, как Анхен белокурая бестия.
  Император все время в делах Государственных: то сапоги тачает, то со стрельцов кожу снимает, а затем посыпает свежанину солью, то предается дзэну с Анхен.
  В отчаянии Эвка пошла на крайние меры соблазнения, словно потеряла честь под Полтавой.
  Она подкупила дьяка, узнала, каким путем Петр Первый направится на Рогожскую заставу и с утра стояла на дороге, словно столп Александрийский.
  Чу! Показался Царский выезд, на белом коне - Петр Первый с усами, и Анхен.
  Балерина Эвка в досаде прикусила нижнюю губку, но от своего не отказывалась: подняла ножку выше головы, а ножка обтянута заморским диковинным панталоном ажурным.
  Эвка делала вид, что поправляет чулочек над головой, а Царскую свиту не замечает.
  - Ах! Неожиданность, мой Государь! - Эвка обманно покраснела, будто бы её застали врасплох, как в будуаре с гусаром. - Не заметила вас, и панталон поправляю - неудобен он на моей ножке. - Эвка ножку не опустила, смотрела в глаза Петра Первого, как в бутылку с вином.
  - Иван Федорович, - Петр Первый подозвал дьяка безбородого, как жареный соловей. - Распорядись, чтобы девке выдали штаны из холстины, а то от ихних панталонов нет толку: ни греют, ни от комаров не спасают - только и подтягивают их дамы на дорогах, что создает препятствие торжественному Царскому выезду.
  Дзэн!
  
  
  НЕЛЕПОСТЬ
  
  Изобретатель Иван Петрович Кулибин часто летал на Луну на ракете - цилиндр, а из зада цилиндра адское пламя вылетает, словно из пасти черта.
  Императрица Екатерина Вторая в день майского равноденствия пригласила Ивана Петровича на ужин, много любезничала, отчего Иван Петрович к концу ужина ощутил полное довольство, но затем, после дзэна укорила изобретателя.
  - Иван Петрович! Не высокомерие ли это, когда вы на ракете летите на Луну на потеху иностранным Принцам.
  Принцы выглядят нелепо, а вы залезаете в цилиндр, затем в нем летите - еще нелепее выглядите, чем Принцы заморские.
  Посмотрите, что за картины камергеры и каптенармусы с вас рисовали, словно бесов в себе разводят. - Императрица показала пергаменты с рисунками затейливыми.
  На рисунках Иван Петрович Кулибин с карикатурно большим носом и в нелепых башмаках взбирается по лестничке в ракету, а потом также нелепо выглядывает в окошко.
  - Не видел себя со стороны в ракете, - изобретатель Иван Петрович Кулибин подцепил на вилочку рыжик и задумался над судьбой Российских механиков и продажных девиц: - Истинно, истинно говорите, матушка.
  Нелепо выгляжу! Ох, не по дзэну это, не по дзэну!
  С тех пор механик изобретатель Иван Петрович Кулибин на ракете не летал.
  
  
  СЛУЧАЙНОЕ
  
  Гусар Иван Васильевич Шереметьев долго искал подходы к несравненной княгине Ольге Павловне.
  Но Ольга Павловна замужем за Государственным человеком Семеном Михайловичем Ломоносовым, поэтому назойливость гусара отвергала с легкой игрой.
  Под Ильин День Семен Михайлович Ломоносов перекушал грибочков со столовым хлебным вином и испустил дух от старости, потому что превосходил жену на пятьдесят лет.
  Похороны проходили на Новодевичьем кладбище, с величайшей помпезностью, как при чествовании Римского Императора.
  Ольга Павловна в изумительнейшем платье и мантильке производила фурор среди любопытных гусар, словно танцевала канкан в ресторане "Париж".
  Возле гроба к Ольге Павловне подкрался гусар Иван Васильевич Шереметьев и шепнул в розовое ушко, как в трубу:
  - Сударыня! После похорон приглашаю вас в отдельный нумер в ресторации "Париж".
  Не пожалеете, будет весело и балет препакостный.
  - Позвольте, Иван Васильевич Шереметьев, но у меня же траур! Как вы смеете? - Ольга Павловна в величайшем негодовании ударила черным веером по руке гусара, словно пыль выбивала.
  - Ах, сударыня! Все случайное: жизнь - случайна, смерть - случайна, ресторация и балет - случайные.
  Поступайте, как вам дзэн подскажет.
  А пока не отвлекайтесь, смотрите, созерцайте по дзэну погребение мужа.
  
  Вечером того же дня Ольга Павловна по дзэну хохотала над потешными балеронами в ресторации "Париж".
  
  
  МАТЕРИНСТВО
  
  Английский посол Джон Смит прибыл с официальным визитом в столицу России Санкт-Петербург, похожий на Снежную Бабу.
  После знакомства с культурными достопримечательностями столицы и ужина в Зимнем Дворце Джон Смит отправился по некультурным достопримечательностями: домам художественного творчества имени Сонечки Мармеладовой.
  На Невском проспекте Джон Смит нечаянно наступил своей изящной туфелькой с бантом и серебряной пряжкой на ногу в скрипучем сапоге купца Калашникова Ильи Григорьевича, как в душу русской старухе плюнул.
  Купец Калашников гулял широко - кутил, хохотал, потешался, покупал баранки и ожерельями вешал на шеи девиц.
  Джон Смит извинился за причиненное неудобство и намеревался уже прошмыгнуть в дом с красным фонарем, но купец Калашников широким жестом шлагбаума остановил его, как паровоз.
  - Что же, сударь, пожалуй, полагаешь, что обувка ваша англицкая лучше наших сапог говнодавов?
  - Знамо лучше, - английский посол изъяснялся на чистом русском языке, потому что три года изучал язык на Симбирской каторге, где по культурному обмену работал старшим надзирателем. - Ваш, извольте, сапог неизящен, а моя туфелька модная, хоть сейчас с визитом к любому Королю в этих волшебных туфельках.
  - Во как, востроногий, переиграл ты меня! - купец Калашников подмигнул гуляй-компании.
  Возле спорщиков собиралась толпа, как мыши стягиваются к амбару с зерном. - Ты скажи еще, что ученей меня, грешного.
  - Я ученей, чем вы, потому что я - джентльмен, а вы торгового сословия, как гиря.
  - Браво, англичанин, и в учении ты лучше меня! - купец Калашников, словно напуганный дворовый пес, качал головой: - Но мой дзэн получше вашего-с?
  - Дзэн ваш под стать вам, поэтому мой дзэн лучше, - Джон Смит вошел в азарт, даже ножкой притопнул от нетерпения осадить бородатого купца-наглеца.
  - Фу, черт рогатый! - Илья Григорьевич почесал бороду, затем почесал за ухом, словно приглашал блох на спектакль. - Снова ты лучше, английская твоя душа.
  - Но из меня мать лучше, чем из тебя, так что не спорь в бреду.
  - Мать из меня лучше, потому что вы - грубый купец, а я - женственный!
  Я - лучшая мать! - английский посол вскричал в победном восторге - так лорд Байрон кричал с галерки, что он в искусстве.
  Наступила тишина, словно в Булонском лесу после урагана.
  И грянул гром хохота: смеялся купец Калашников с лопатой-бородой, хохотали бабы - руки в боки упирали, визжали в восторге дети, скалили пьяные рожи нищие и вечные студенты.
  Джон Смит догадался, что купец Калашников с самого начала потешался над ним, как над соломенным Манчестерским бычком.
  Английский посол приложил батистовый платочек к лицу, наклонился и по лужам без галош побежал от культурного наследия Санкт-Петербурга.
  
  
  ПОДДУВАНИЕ
  
  Богач Савва Морозов очень любил балерин и других актрисок со смазливыми личиками, похожими на первый снег.
  Деньги Савва Морозов тоже любил, как балерин в неглиже.
  Бывало, закроется богач в своей казне, откроет сундуки с золотом и пересыпает из руки в руку золотые монеты, тяжелые, словно их малиновым вареньем намазали.
  Часть монет Савва Морозов в карман насыплет, а затем балеринам и актрискам раздает от щедрот души своей.
  Однажды, после утреннего дзэна вошла в хоромы богача толстая девка в пуховом Оренбургском платке, словно квашня на двух ногах и с порога потребовала:
  - Денег давай, да побольше! Я - балерина!
  - Давеча я видел балерину, - Савва Морозов усомнился, но на одних усомнениях воз не вытащишь. - Балерины благоприятнее и тоньше в талии.
  - Даешь золотые червонцы балеринам, и мне дай, потому что я - балерина! - девка покраснела лицом, злобничала, как пёс после войны с кошками.
  - Если ты балерина, то известен тебе дзэн поддувания! - богач нашёл выход из положения, как потайной ход к балерине Протасовой: - Задуй свечу!
  Девка с готовностью задула ближайшую свечу, будто три года тренировалась поддувать в кузне.
  - АХАХАХАХА! Не балерина ты, матушка, - Савва Морозов изволил смеяться, закутался в горностаевый халат, как Король Франции. - Балерина дзэн поддувания знает, но никогда не опустится до задувания свечи, потому что - не эпатажно!
  Ступай, матушка, ногу поднимай, учи дзэн поддувания!
  
  
  ЧУВСТВИТЕЛЬНОЕ
  
  Графиня Наталья Ростова часто принимала ванны, особенно любила ванны с пеной и мылом, потому что летели мыльные пузыри, словно шарики.
  В десять часов пополудни графиня Наталья Ростова вошла в ванную и возлегла в теплую воду с мылом и пузырями, словно в мир красок упала из кареты.
  Во время купания графиня Наталья Ростова почувствовала зуд между лопаток - чесалось от грязи, а белые ручки не доставали, словно их заколдовали.
  Графиня раздосадовалась, что отпустила девок в трактир - кто же ей теперь спину намылит и вымоет добела?
  В доме только муж - граф Пьер Безухов, молодой, толстый, очкастый перспективный Государственный человек в белых панталонах.
  Не графское дело намыливать спины дамам.
  "Что, если муж мой Пьер Безухов вознегодует, укорит меня, когда я попрошу, чтобы он намылил мне спину и протер мочалкой между лопаток, как метлой прошел по улице? - графиня намокала, но спина зудела сильнее и сильнее, словно по ней подводные вши бегали. - Граф скажет, что дзэн ему не позволяет взять в руки мыло.
  Ах, я несчастная натура! - Наталья Ростова прикрыла глаза в безысходности, но вспомнила, словно пробила лед на реке Москве: - Ох! Истопник Иван в полосатых портках и замызганной рубахе, как слон.
  Иван не чувствительный, дзэн ему не помеха, как кость в горле!"
  - Ивааааан! - графиня Наталья Ростова протяжно пропела, словно готовила голос к постановке в театре. - Иваааан!
  На зов пришел Иван истопник - кряжистый дубовый парень, и его никогда не терзали сомнения:
  - Что изволите, барыня? - истопник вылил на голову Натальи Ростовой ведро теплой воды, будто в купель окунул.
  - Иван! Немедленно намыль мне между лопаток и потри спину мочалом французским! - графиня Наталья Ростова нагая - что стесняться мужика? - встала в корыте, вышла, наклонилась, уперлась руками в края, как кланялась народу. - Тебе графский дзэн не помеха, мужик!
  Нет в тебе барской чувствительности!
  
  
  НЕРЕШИТЕЛЬНОСТЬ
  
  Поручик Голицын Семен Игнатьевич манкировал придворный этикет, манкировал, манкировал и доманкировался.
  На Рождество его пригласили на торжественный бал с ужином в Зимний Дворец, разукрашенный, как физиономия денщика Ивана.
  Поручик Голицын Семен Игнатьевич пришел на ужин в некотором волнении и легком подпитии для храбрости: опасался, что нарушит этикет, как вазу разобьет.
  За столом по правую руку от поручика сидела графиня Пустовойтова Алина Родионовна в воздушном платьице и собольей накидке, что шла к её милому личику, нежному, как дуновение зефира.
  Графиня Пустовойтова ловко орудовала ножами, ножичками, вилками, вилочками, ложками, ложечками, при этом знала застольный этикет сногсшибательно, чем конфузила поручика Голицына.
  Поручик волновался, судорожно трепыхался, но к столовым приборам не прикасался - опасался, что вызовет смех графини Алины Родионовны, словно в колодец упадет без воды.
  Семен Игнатьевич решил, что будет пить только водку рюмками, а к другим предметам не прикоснется, словно они отравлены американским ядом.
  Рюмка за рюмкой, рюмка, за рюмкой!
  Графиня Пустовойтова Алина Родионовна с улыбкой следила за манипуляциями поручика Голицына, наблюдала, как маленького утенка:
  - Что же вы, поручик, не закусываете белое столовое хлебное вино? - графиня улыбнулась мило и с помощью замысловатой вилки и кривого ножичка из набора подцепила маленький гриб рыжик.
  - Не решаюсь! Не решаюсь дзэн нарушить! - поручик Голицын слукавил и снова выпил, будто загонял жажду в печенки.
  - Экий вы нерешительный, поручик! - графиня Алина Родионовна Пустовойтова засмеялась и тут же вздрогнула, как из кареты выпала на мостовую.
  Поручик Голицын облапил её под столом и над столом - как рук на все части тела дамского хватило, охальнику?
  - Однако, Семен Игнатьевич, вашу нерешительность да в Институт благородных девиц! - графиня Пустовойтова Алина Родионовна прошептала в смущении, но с великой долей довольства и радостного головокружения, как на качелях в Летнем Саду.
  
  
  ДИКОЕ
  
  Естествоиспытатель натуровед Семен Абрамович Пржевальский изучал в горных селеньях дзэн и лошаков.
  В высокогорной деревне он приметил замечательного статного лошака с умными проницательными очами, тонким станом и лакированными копытами, не загрязненными людскими руками.
  Семен Абрамович Пржевальский долго зарисовывал лошака, ходил вокруг да около, как кот крутится около капкана с мышью.
  Житель горного аула потешался над Семеном Абрамовичем Пржевальским: смеялся над ученым, щелкал пальцами, корчил рожи, потому что - неуч, а в конце предложил на потеху сотоварищам по горному селу.
  - Дуй лошаку в зад, дядя!
  Семен Абрамович Пржевальский протер очки, внимательно посмотрел на хохочущего шутника и его одноаульцев и ответил по-народному, потому что долго изучал быт и нравы жителей горных племен:
  - Маму свою поцелуй в зад, баран!
  Через сутки помятый, побитый Семен Абрамович Пржевальский очнулся в областной лечебнице, ощупал себя, остался доволен, что ничто не отрезали ему обиженные горные люди:
  - Дикий народ горцы с лошаками!
  Дзэна в них нет, дзэна!
  
  
  ПАНИЧЕСКОЕ
  
  Конструктор Сергей Иванович Королев очень любил свою собачку Лисичку и часто запускал её на ракете в космос, потому что так велел Государственный дзэн.
  Однажды, по приказу Главнокомандующего, космический корабль с собакой по кличке Лисичка взорвали в атмосфере Земли, чтобы не упал на вражескую территорию, где люди с рогами и с копытами.
  Сергей Иванович Королев очень горевал по смерти собачки, даже шептал имена всех псов в полоумном бреду.
  Курьер из столицы привез Сергею Ивановичу Королеву Царскую награду за смерть собачки и утешал конструктора конфетами с миндалем:
  - Полноте, полноте, Сергей Иванович!
  Смотрите на случившееся со стороны дзэна!
  Дзэн не воспрещает убивать подопытных! - Курьер приколол к халату конструктора звезду почета, как майскую розу цыганке.
  Сергей Иванович Королев оглушил курьера пустой бутылкой, засунул в ракету и поджег фитиль двигателя, словно раздувал самовар в Мытищах.
  Курьер понял свою судьбу подопытной собачки, бился головой в иллюминатор - так бьется рыба в озере об лед.
  - Дзэн не воспрещает убивать подопытных! - Конструктор Сергей Иванович Королев высморкался в берестяную грамоту, задумался, затем в последний раз взглянул на курьера паникующего и носком дорогого ботинка на песке написал: - Паническое! Дзэн!
  
  
  НЕВОЗМОЖНОЕ
  
  Купец Рукавишников Степан Георгиевич обожал пироги с грибами - так собака обожает конину.
  Степан Григорьевич кушал пироги в изобилье, жадничал, давился, затем, после вкушания отдувался, пучил глаза и громко испускал газы из всех природных отверстий.
  После Великого Поста купец Рукавишников заказал в трактире пять пирогов с грибами и еще два пирога.
  Трактирщик предостерегал купца Степана Георгиевича, хотя себе в убыток предостерегал, как выкидывал из кармана червонцы:
  - Полноте, полноте Степан Георгиевич, лопните от обжорства, как корова на весеннем лугу с клевером.
  Повремените, не толкайте сразу все пироги в пасть, вы же не крокодил аглицкий.
  Невозможно столько пищи, лопаете, как донжуан.
  - Невозможно! Дзэн! - купец Рукавишников Степан Георгиевич согласно кивал головой: то ли соглашался с трактирщиком, то ли не соглашался и говорил, что невозможно отказаться от пирогов с грибами, как конторский служащий не откажется своровать миллион. - Невозможное! Дзэн! - и приступал к следующему пирогу с грибами.
  
  
  ПОПУСТИТЕЛЬСТВО
  
  Графиня Елена Федоровна Митяева частенько воровала орехи на ярмарках.
  Наденет дорогую шляпку со страусиным пером, сверкнет глазками из-под кокетливой мантильки, а руку запускает в орехи и орехи в ридикюль бросает - не много, не больше одной горсти от одного продавца, похожего в доброте своей на карася в сметане.
  Знали торговые люди, что Елена Федоровна Митяева ворует, но всё спускали ради красоты её и знатного рода.
  - Ишь, выжига! - торговцы качали головами и смотрели вслед утонченной графине (бывшей балерине Императорского театра), похожей на скрипку.
  А графиня Елена Федоровна Митяева уносила с собой ворованные орехи.
  "Попустительство" - Елена Федоровна Митяева думала с улыбкой Джоконды.
  
  
  ВЕЛИКОСВЕТСКОЕ
  
  Поэтесса Ольга Петровна Ломакина - писала под псевдонимом Ольга Сафо - часто разъезжала по России в поисках новых тем - так медведь обходит свои угодья, проверяет - не созрела ли малина.
  На Пасху Ольга Петровна отправилась в путешествие из Петербурга в Москву, наняла извозчика на торговой бирже, где пуд соломы продают по цене пуда сахара.
  Кучер - молодой крепкий парень с ровными белыми зубами, чистым приветливым поэтическим лицом, романтическими золотыми кудрями, спелыми вишневыми губами, облаченный в красную новую рубаху, синие полосатые портки, а на ногах яловые сапоги со скрипом - пришелся по сердцу, душе и телу поэтессы.
  - Что, барыня, так и до Москвы вас повезу, как ляльку драгоценную, - кучер скрипнул ягодицами на козлах, полуобернулся, одарил ямбовой улыбкой.
   - Великосветское это, путешествия из Петербурга в Москву, милейший! - ноздри поэтессы хищно раздувались, как капюшон индийской кобры в зоосаду: - Вези сначала в ресторан к Потёмкину, а потом ко мне в нумер поедем лафит пить, по-простому, по-народному!
  Дзэн!
  
  
  СТЕПЕННОСТЬ
  
  Генерал в отставке Сергей Васильевич Прокофьев - большой оригинал, как Петрушка в балагане, но серьёзный.
  Писатель, поэт, философ, художник, композитор, военный инженер Сергей Васильевич Прокофьев в доме поддерживал образцовый казарменный порядок.
  После чая в восьмом часу Сергей Васильевич курил трубку в кресле и наблюдал, как девка Авдотья составляет с подноса графинчик с водкой, рюмку и закуски, словно пишет повесть о чревоугодии.
   - Постой, выжига! - Сергей Васильевич Прокофьев властным жестом остановил прислужницу, словно в лоб из мортиры влепил заряд. - Что ж ты суетишься, как цыган в лошадином ряду?
  Подавай закуски степенно, со значимостью, как в лучших домах Лондона, где на стенах висят головы кабанов и оленей.
  - Полноте, барин! Что вы говорите о степенности? - Авдотья не поощряла пьяниц, но отчего-то женихи ей попадались употребляющие, словно их просолили в младенчестве. - Сейчас накушаетесь, буянить станете - вот и вся ихняя Лондонская степенность, словно без портков бегают по улицам.
  Стыд, срам!
  Авдотья покачивала широкими бедрами, пошла из залы вон, словно шхуна с Беллинсгаузеном отходила к Антарктиде.
  Генерал Сергей Васильевич Прокофьев следил за девкой, за её поступью, за колыханиями, затем опрокинул в себя рюмку водки, закусил соленым расстегаем:
  - Вот где степенность русская! Дзэн!
  
  
  ПОУЧЕНИЯ
  
  Натуровед Андрей Павлович Ферсман часто посещал портовые кабаки, из которых черпал вдохновение и набирал мужиков для геологических партий.
  В кабаке в порту города Санкт-Петербург Андрей Павлович затеял спор с матросами и боцманом шхуны "Провидение", доказывал морякам, что тюлень - рыба, а в Охотском море русалки плавают.
  О русалках в умных книгах написано ученых аглицких.
  - Эк, милейший, ты пули льешь! - боцман досадовал на Андрея Павловича, словно натуровед пробил днище шхуны ломиком для отколупывания камней. - Тюлень - не рыба, а русалок никто из наших не видел, словно нам глаза повыкалывали.
  - Мошенники вы и балаболы, - Андрей Павлович Ферсман горячился, показывал морякам книгу с картинками, изданную в Англии Смитом и Виссоном, поучал с пристрастием. - Неучи!
  Смотрите на картинку и на подписи, как в свою душу глядите в шторм.
  Аз есмь русалка в Охотском море, - Андрей Павлович Ферсман тыкал толстым пальцем в картинку - дева с хвостом среди волн.
  - Идём, милейший, мы тебе русалку покажем с хвостом, как в книжке, - боцман подмигнул сотоварищам и повел весьма заинтригованного натуроведа в нумер на второй этаж.
  Натуровед Андрей Павлович Ферсман проснулся под утро с больной головой, совершенно нагой, как родившийся жеребенок.
  Он подошел к зерцалу и в неясном свете догорающей свечи увидел собственное отражение с хвостом большой рыбы между ягодиц - потешался над ним боцман.
  - Аз не есмь русалка! - Андрей Павлович Ферсман с негодованием и болью вырвал рыбий хвост из ягодиц и задумался думой крепкой, поэтому великой: - Может быть, и девы в Охотском море с подложными хвостами?
  Поучения мои матросам прошли даром, как фальшивые монеты? Дзэн!
  
  
  НЕЛЮБОВЬ
  
  Штабс-капитан Егор Ильич Потемкин разводил дома борзых, готовился к загробной жизни с собаками.
  В гости к Егору Ильичу заехал сосед помещик Антон Павлович Репин с бородкой, в пенсне-с и в двубортном пиджаке, как баба из театра, где женщины играют мужчин.
  - Что-с, Антон Павлович, накрути-ка ты, брат, моему кобелю Трезору хвост! - Егор Ильич закручивал усы, но смотрел без смешинки, без иронии, без бахвальства и поучений, словно только что прошел тропой мужества.
  - Экую глупость, вы, Егор Ильич, сморозили! - Антон Павлович протер пенсне-с и с интересом посмотрел на дворовую девку с ведром мяса для собак. - Где это видано, чтобы солидный муж псам хвосты накручивал, как пьяный конюх?
  И укусит меня ваш пёс Трезор запросто, по-домашнему - так дворник метлой прогоняет непрошеную балерину.
  - Аль, сдрейфил, Антон Павлович? - штабс-капитан в отставке Егор Ильич вошел в раж, чуть ус себе не выщипал, как кенар выщипывает весной перья. - Накрути, накрути - сразу для меня царем знаний станешь!
  - Любопытен, вы, Егор Ильич, но к собаке не подойду, - укусит, шельма! - Антон Павлович сжал тонкие губы, похожие на створки устрицы.
  - А я тебе Настаську в услужение на неделю отдам, Антон Павлович, если накрутишь Трезору хвост! - Егор Ильич подозвал девку, встряхнул за плечи, как мешок с мукой.
  Настасья робко улыбнулась, озорно сверкнула брильянтами очей:
  - Воля ваша, Егор Ильич! Как скажите, так пойду, так и встану, так и лягу травой под копыта мерина! - Настасья распушила волосы ниже ягодиц.
  - Эк, вы меня подловили, треклятые! - Антон Павлович Репин сплюнул с досадой, но и с неким удовольствием - уж очень хороша девка Настаська - ягода, а не девка. - Будь, по-вашему! Но я не сдрейфил, а проявляю осторожность, присущую высокому сословию.
  Антон Павлович с опаской подошел к псу Трезору - пёс стоял спокойно, только левый глаз наливался кровью - крутанул пса за хвост, как выкручивал розу из земли.
  Пёс Трезор мигом цапнул помещика за руку, грыз, урчал, как вурдалак Гоголевский.
  - АААААА! - Антон Павлович Репин вопил, вырывался, очки его запотели до крайней степени.
  - Антон Павлович, не любит тебя Трезор! Дзэн! - штабс-капитан в отставке Егор Ильич Потёмкин подкрутил ус и в досаде вышел с псарни, на свежий воздух, словно опрокинул на ноги ушат с кипящей ухой.
  
  
  СЕМЕЙНОЕ
  
  Граф Евграф Петрович Сокольский долго ухаживал за балериной Эвкой Новак - эффектной полькой с вывороченными, как у гусыни, ступнями.
  Балерина с шармом принимала политесы, ждала, когда же граф Евграф Петрович Сокольский сделает ей предложение руки и сердца, как с дуба рухнет на золотой сундук.
  Граф не торопился с предложением, но ездил к Эвке Новак с завидной регулярностью молодого усатого гусара.
  Эвка Новак постоянно намекала, что она тоже из графского древнего знатного польского рода, почти, что от Адама, потому что в Польше много Адамов.
  Майским солнечным днем граф Евграф Петрович Сокольский, балерина Эвка Новак и толпа наблюдали на Кузнецком мосту у схода к ресторану "Париж" прелюбопытнейшую картину: мужик привязал свою бабу к телеге и хлестал жену вожжами со всей русской ядрёной силы.
  Баба дико вопила, проклинала жизнь и мужа, вырывалась и грозила мужику всеми карами небесными, как только освободится из пут змЕя.
  - Однако! - Евграф Петрович Сокольский через стекла золотого лорнета смотрел на истязание - так молодой адвокат разглядывает старую посетительницу с золотой цепью на шее! - Моветон!
  При последнем издыхании! Священника!
  Балерина Эвка Новак прикусила хорошенькую губку, думала о том, что баба слишком толста и безобразна, но у неё есть хоть никакой, но муж с телегой, значит - и хозяйство имеется.
  Вдруг, на потеху толпе, баба вырвалась из веревок, схватила мужа за волосы и мутузила, била его головой об оглоблю, привычно била, как белье о камни выбивала во время стирки.
  Теперь вопил мужичок, краснел, вырывался, но руки жены крепче корабельных тросов.
   - Это у них семейное! - с открытой иронией граф Евграф Петрович Сокольский красиво грассировал, полуобернулся к Эвке Новак и пожал ей ручку в знак дружеского участия - так друзья на Воробьевых горах пожимают груди подружек.
  - Да, семейное! А некоторые до семейного не доходят ввиду удивительной близорукости! Дзэн! - Эвка Новак неожиданно для себя и для графа Евграфа Петровича Сокольского вырвала теплую аккуратную ладошку и пошла по Неглиной в сторону увеселительного заведения с лафитом и кловунами.
  
  
  РАССЕЯННОСТЬ
  
  Великий Русский ученый Михайло Сергеевич Менделеев размышлял о конструкции кресла с крыльями, поэтому не заметил, как прошел мимо своего дома и углубился в мытные улицы - так собака в лесу теряет хозяина, но находит тушу лося.
  В величайшей задумчивости Михайло Сергеевич Менделеев зашел в баню, в женское отделение, прошел в моечную и присел на каменную скамью рядом с нагими женщинами, похожими на мокрых куропаток.
  - Ах, боже мой, мужчина!
  Что вы делаете у нас в бане, словно забыли, что вы мужеского пола? - купчиха Александра Сергеевна Пушкина всплеснула белыми полными руками, но прелести свои не прятала - к чему, если мир так жесток.
  - Извините! Рассеян по причине слабого здоровья и шаткого душевного настроения! - ученый Михайло Сергеевич Менделеев протер запотевшее пенсне-с и весьма сконфузился немедленно от обилия голых женских тел в окружении - так лисица в курятнике краснеет от стыда за своё поведение: - С какой стати я сюда зашел?
  На что надеялся, если сконфузился до судорог в ногах, так что не встану по своей воле еще пять минут, словно мне в ноги залили ртуть.
  - Не похожи вы, сударь, на больного ученого, - графиня Наталья Ростова испытующе смотрела на Великого русского ученого, словно искала у него на теле знак три шестёрки: - У больных взор бегающий, губы пересохшие, а руки опускаются, как у обезьяны из зоосада.
  Ваши же очи горят адским пламенем, губы пухлые, влажные, похотливые, а руки вознесены к небесам, словно вы тучи ловите в женском отделении бани.
  - Всё из-за рассеянности: и руки воздетые, и губы пухлые влажные, и отсутствие больного взгляда, - Михайло Сергеевич Менделеев оправдывался и облизывал губы, увлажнял их, как на ветру в Сибири. - Вона как рассеянность меня подвела! Дзэн!
  
  
  БЕСОВСКОЕ
  
  Банкир Анатолий Михайлович Шерер крупно выиграл на бирже, словно золотую гору нашел в доме терпимости.
  Радостную весть он отправил письмом с гонцом своей жене Анне Павловне Шерер, а сам отправился на дружеский ужин в честь победы на бирже - так Александр Македонский съедал на ужин коня после победы над врагом.
  После ужина Анатолий Михайлович Шерер с сотоварищами и примкнувшими незнакомыми, но весьма положительными по виду, людьми отправился в увеселительное заведение, где ночью светлей, чем днем, как в Африке.
  Поутру компания разрослась за счет веселых дам, похожих на розанчики.
  Домой банкир Анатолий Михайлович Шерер вернулся только через неделю: уставший, раздраженный, больной и бедный - все деньги спустил на увеселения.
  - Что ж вы, ирод, прогуляли состояние! - жена Анна Павловна Шерер из будуара кидала в мужа мягкими подушками и флаконами с ароматной французской водой: - Знала бы я, так курьеру тому, подарила бы своё благоволение, чем теперь на вас взираю с укором и журьбой в глазах.
  Отвечайте, Анатолий Михайлович, зачем деньги потратили на пустое, никчемное и без юбок?
  Граф Анатолий Михайлович Шерер долго мучительно соображал, чмокал, вытирал нос батистовым белым платочком, затем развел руки в стороны, словно ловил балерину Альфонсину и произнес с великоросской тоской - так кричат гуси под ножом повара:
  - Бесовское всё это! Бесовское! Дзэн!
  
  
  ОТЧАЯНИЕ
  
  Помещик Иван Сергеевич Тургенев каждый день с ружьем и записной книжкой уходил на охоту, как в библиотеку читального общества "Знание".
  Теплым августовским днем, когда жирные зайцы обнаглели и гоняли по лугам диких баранов, Иван Сергеевич Тургенев вышел к извилистой речке с неисчислимым количеством уток в камышах.
  Чу! В речке омывала перси белая молодая поселянка с длинными распущенными соломенными волосами.
  Помещик Иван Сергеевич Тургенев в недовольстве крякнул от досады - наступил на одни и те же грабли мысленные:
  - Эка! Я ведь заранее знал, что так закончится, что зайца не затравлю!
  Дзэн отчаяния!
  Предчувствовал, а к реке свернул, словно баламутный школяр.
  Иван Сергеевич Тургенев скрипнул зубами от злости, откинул ружье и ягдташ, разделся и с недовольством полез в речку к прекрасной незнакомке.
  
  
  ИЗОБИЛЬНОЕ
  
  Императрица Екатерина Вторая с дружеским визитом осматривала свои земли возле Вологодчины, словно с небес сошла пава.
  После утреннего дзэна, еще немытая и нечесаная Императрица в карете въехала в село Балабуево, прославленное пирогами с калиной.
  - По сусекам поскреби, Иван Павлович, собери медяков - раздам нуждающимся крестьянам, а то у них дырки на задницах. - Екатерина Вторая приказала казначею, зевнула и прикрепила парик к голове, как корону Российской Империи. - Я - матушка моего народа, щедрая и справедливая.
  Уши, уши не затыкай, когда с тобой Императрица разговаривает - одаривает золотыми словами.
  Иван Павлович руки от ушей убрал, но медяки не собирал, а сказал супротив госпожи:
  - Их бин, матушка!
  Крестьяне твои живут привольно, ни в чем не нуждаются, особенно в мелкой монете, потому что на золоте едят, богаче аглицких Королев живут.
  Не обессудьте, лучше медяки мне отдайте на благие дела по переустройству моего прохудившегося загородного имения.
  - Потерял рассудок и помешался, дерзновенный! - Императрица укорила Ивана Павловича и вышла из кареты, как в сноп с золотыми зернами прыгнула.
  Налетели на Императрицу крестьяне и дети крестьянские: в золото и парчу разодетые, в собольих накидках и горностаевых мантиях.
  Сапоги у всех дорогущие, на руках перстни с драгоценными камнями - немерено, как в казне.
  Телеги крестьянские из золота, а ведра в колодцах из серебра.
  Императрица Екатерина Вторая подивилась весьма, словно на небо в Рай живая пришла, вскочила в карету, послала устное благословение крестьянам и прошептала хихикающему Ивану Павловичу:
  - Истинное изобилие! Дзэн! - Екатерина Вторая стукнула перстнем в лоб Ивана Павловича, чтобы журьба из глаз его - вон!
  Не слышала и не видела матушка, как крестьяне в золотых цепях и яловых новых сапогах бежали за каретой, падали на дорогу, мощеную мрамором, воздевали руки к небу и вопили дурными голосами паралитиков:
  - Не надо нам изобилия злата, матушка!
  Исти, исти хотим!
  На что нам золото и каменья драгоценные, если нетути хлебушка!
  С голоду пухнем в шелках!
  На брюхе шелк, а в брюхе - щелк!
  Изобилия хлебушка нет! Дзэн!
  
  
  ПРИСТАЛЬНОЕ
  
  На Новогоднем балу Наташа Ростова, ах, как хороша, свежа - бутончик в панталончиках!
  Графиня Ростова танцует, а муж её граф Безухов с князьями беседы политические ведет, словно пьет водку стаканами.
  На одинокую танцующую Наташу Ростову внимательно смотрит поручик Голицын, закручивает ус, сверкает глазищами - по три рубля за фунт глаза черные идут на ярмарке.
  Графиня конфузится, поправляет оборочки, натягивает бальное платье, веером грудное место прикрывает, чтобы охальник Голицын не взирал с животной страстью.
  - Так-с, - Наташа Ростова не выдержала и после мазурки, которую танцевала одна одинёшенька подошла к поручику Голицыну, надула губки и игриво стукнула поручика веером по правой щеке: - Милостивый государь! Объяснитесь!
  Почему вы меня конфузите пристальным взглядом, от которого я честь замужней жены теряю?
  Охальник!
  - Ничего, сударыня! - поручик Голицын звякнул шпорами, как серебряными колокольцами. - После дзэна меня на баб потянуло!
  Вы танцуйте, танцуйте, я пристально не на вас смотрю, а на ваши прелести, ваши движения и ягодицы!
  Вас, как личность вниманием не оскорбляю.
  Нет мне дела до вас, а ваши прелести - они живут своей, отдельной жизнью, как платье отдыхает в шкафу.
  Поручик Голицын алчно зыркнул графине Ростовой в разрез бального платья, словно высматривал щуку в проруби.
  Графиня отбежала на середину залы, танцевала снова одна, но уже не конфузилась под взглядами поручика Голицына:
  "Не на душу мою пристально смотрит, а на телеса!
  Честь замужней жены не запятнана! Дзэн!"
  
  
  ПОЧТИТЕЛЬНОСТЬ
  
  Статскому советнику Евгению Петровичу Карнаухову в трактире попала в горло гусиная кость и стала поперек, как баба домой пьяного мужа не пускает.
  Евгений Петрович закашлялся, покраснел, затем позеленел и посинел, словно гусь протухший на печи.
  Он стучал пальцами по столу, хрипел, вращал очами дико, будто разбойник на опушке леса.
  Вокруг собралась толпа холопов, послали за доктором, но никто не решался кость вытаскивать из горла статского советника.
  - Поймите, сударь, - кабатчик приложил руки к груди, со страхом и подобострастием смотрел на хрипящего статского советника. - Мы с почтением относимся к знатным особам, поэтому не лезем грязными мужицкими руками в горло господам - не сортир ваша глотка, а - храм Государственных дел.
  Ежели бы мужик подавился костью, или баба, то мигом бы кость вытащили, даже не запылились.
  Но к вам с почтением относимся, потому что дзэн почтения!
  Вы же нас потом укорите и засудите, если мы пальцами неблагородными вам в глотку залезем за костью.
  Ваши начальники пожурят вас за сношения с низшим сословием, словно вы купили дешевую девушку на ярмарке.
  Кабатчик почтительно кланялся, а статский советник Евгений Петрович Карнаухов задыхался кровью и сучил ногами - так сучит сурок на весенних играх.
  Народ качал головами в знак согласия со словами кабатчика - кабатчику не перечат, потому что - не нальет спорщикам.
  Через час прибежал запыхавшийся доктор Антон Сергеевич Плеханов в бекеше, раскрасневшийся на морозе, свежий и значительный, как Исаакиевский собор.
  Пенсне-с доктора запотели в жаркой избе, и доктор их долго протирал замшевой тряпочкой, словно любимую кобылу вычищал.
  Наконец доктор Антон Сергеевич Плеханов взглянул на пациента, затем скрестил руки на груди, воздел очки к закопченному потолку и пропел красивым семинаристским голосом:
  - Почтим усопшего Евгения Петровича Карнаухова.
  Экая нелепая смерть простая - костью подавился, да я запозднился! Дзэн!
  
  
  НИЗМЕННОЕ
  
  Корнет Оболенский Дмитрий Васильевич демонстрировал перед барышнями в Манеже своё искусство верховой езды, словно на помеле летал.
  Барышни охали, ахали, посылали корнету воздушные поцелуйчики (при этом краснели неимоверно от конфуза).
  Корнет Оболенский разохотился, сменил кобылу, показывал чудеса конкура и танцев на лошади, словно на плечах балерины восседал.
  К обеду у дам пыл поубавился, а к ужину барышни откровенно зевали и стреляли глазками по сторонам в поисках разносчика пирогов с потрошками.
  - Корнет, не пора ли отужинать у Лавуазье? - смешливая княгиня Волконская Ольга Витальевна раскрыла веер - так рыбачки поднимают юбки в порту Одессы. - Уж полночь близится, а Дмитрия всё нет!
  Нам би бизе-с на один зубок-с!
  - Полноте, полноте, Ольга Витальевна! - Корнет Оболенский взял новую высоту - перепрыгнул с лошадью через бадью с опилками. - Возвышенное - наша пища, духовное; насыщение от искусства, а не от рестораций, где половые напомаживают волосы, как сапоги. - Корнет Оболенский подстегнул лошадку (плеткой с серебряной рукояткой корнет гордился, как и золотыми зубами).
  Когда он входил на очередной круг на манеже, то обнаружил, что барышни ушли, словно в опилки закопались.
  - Низменное! Дзэн! - Корнет Оболенский соскочил, ловко ударил каблучком о каблучок, но звон не выветрил досады от одиночества - так академик живописи ужасается наскальным рисункам в Коктебеле.
  
  
  ЗАИМСТВОВАННОЕ
  
  Граф Сергей Александрович Вяземский привез из Англии новую забаву - боксирование.
  К обедне в имении Вяземских собрались приглашенные князья, графья и деятели искусства с красными носами и в припудренных париках, как в соломе.
  Граф Вяземский демонстрировал новую забаву спортивного толка, комментировал, как в газете "Ведомости":
  - Небывалое ощущение радости, безопасность движений, унятие нервной дрожи - всё соединено в новом физическом упражнении боксировании.
  Мы прыгаем, мы наносим удары, отскакивает взад, отворяем душу порывам.
  Каждый культурный светский человек и дамы обязаны знать боксирование, как французские идиомы. - Граф Сергей Александрович Вяземский подпрыгивал, наносил удары по потешной соломенной груше, причем сам выглядел для гостей не менее потешно: диковинные большие кожаные рукавицы, маленькие сапожки, и полосатое нижнее белье - гадкое до неприличия.
  - Экий стыд и срам! - князь Радонежский сплюнул в бороду раскольнику Никодиму: - Вырядился Сергей Александрович шутовски - полосатое исподнее.
  - Истину, истину глаголете, Анатолий Александрович! - граф Коломенский Андрей Егорович покачал золотым лорнетом, как веслом: - Негоже русскому человеку заимствовать у поганых иностранцев срамное, нечистое, смердящее и бесстыдное, как заголенные ягодицы отрока.
  Не по дзэну заимствованное, ох, как не по дзэну!
  - Ну, это с какой стороны к делу подойдешь, уважаемый Андрей Егорович, - академик словесности Михайло Иванович Ломоносов вступил в спор, потому что всегда спорил, как на торгах на ярмарке. - Случается, что заимствованное красоту приносит в рукаве, словно девица ведро студёной воды в полдень на стол выставила.
  Князь Шереметьев Антон Поликарпович заимствовал из Парижа новый вид искусства в виде танцорок - пляшут в прозрачных одеждах, а ногу выше головы поднимают, аж до небес.
  Дух захватывает, и ничего сложного в заимствованном искусстве не наблюдается, но не так омерзительно как боксирование.
  - Возможно ли подобное, чтобы дама в прозрачной одежде ногу выше головы вскидывала? - господа взволновались, приказывали запрягать, да без экивоков в гости к князю Шереметьеву Антону Поликарповичу ехать. - Почто скрывает заимствованное от света?
  Дзэн!
  
  
  НЕМЫСЛИМОЕ
  
  Помещица Салтыкова Нина Евграфовна слыла самодуршей - избивала и убивала крепостных крестьян по своему хотению - так медведь на воеводстве рыбу глушит лапой.
  Летом Нина Евграфовна отправила крепостных девок в лес по ягоды - на заготовки зимние, чтобы зимой с голоду животы не подводило у неё и её гостей с женскими голосами.
  Чтобы девки во время сбора ягод не кушали ягоды, помещица приказала им петь до хрипоты в горле и до покраснения в выпученных очах - так норвежские рыбаки выпучивают глаза, когда возвращаются из похода, а дома ждет любовник жены.
  Но девки во время песен умудрялись - кушали ягоды по дзэну!
  Салтыкова Нина Евграфовна тогда приказала, и девкам зашили рты проволокой - через губы протыкали.
  Но девки кушали ягоды через нос - немыслимо как.
  Махнула рукой на немыслимое и на девок помещица Салтыкова Нина Евграфовна, приказала - вытащили проволоку у девок из губ, раны залечили, смазали мазями заморскими дорогими, чтобы девки красоту возвратили, а затем Нина Евграфовна продала крепостных девок туркам на потеху.
  На вырученные деньги помещица купила греческое варенье из греческих же орехов.
  Дзэн!
  
  
  ВСПОМОЖЕНИЕ
  
  Графиня Маргарита Викторовна Сухомлинская прекрасно музицировала, профессионально танцевала, похвально пела, изящно откидывала головку к правому плечу и знала всё о женском вопросе в губерниях - так писарь знает все закорючки начальника.
  На балу в честь приема французского посла графиня Маргарита Викторовна собирала пожертвования на детскую больницу в Саратове, где люди пухли от голода, на завтрак кушали крапивные щи и нюхали на ужин лапти.
  Францзузианец посол Жан-Жак жмотился, скаредничал, не клал на серебряный поднос пожертвование, словно у него дома ураган прошел.
  Жан-Жак амурничал, сплетничал и за сплетнями и амурами скрывал жадность - так лисица скрывается в перьях петуха.
  Но графиня Маргарита Викторовна Сухомлинская упорно требовала денег на больницу для сирот, словно готовила койку для Царя батюшки.
  Французский посол пришел в неистовство, укорял, журил графиню в излишнем рвении во вспоможении, но с лица угодливую улыбку не убирал, потому что держал имидж куртуазника:
  - Ах, мон шер, графиня Маргарита Викторовна Сухомлинская!
  Вы во всех изящных искусствах преуспели, а на больницу гадкую себя тратите, словно по болоту идете в бальных тапочках. - Жан-Жак осветился внезапной спасительной мыслью, которая спасла бы его от пожертвования: - Если бы вы станцевали канкан, графиня, то я бы дал денег на больницу для сирот.
  Но вы же не переступите через себя, как и я через себя не переуступлю изящной ножкой в башмачке Людовика.
  - АХАХАХ! - графиня Маргарита Викторовна Сухомлинская засмеялась, откинула к плечу изящную головку и тотчас начала танец канкан, немыслимый на великосветском вечере, посвященном культуре.
  Когда танец закончился, и графиня Маргарита Викторовна Сухомлинская зашнуровывала корсет, французский посол Жан-Жак с негодованием и неудовольствием бросил на поднос деньги - вспоможение на строительство больницы для сирот, словно Луну от сердца оторвал.
  Но графиня Маргарита Викторовна Сухомлинская деньги посла схватила с подноса и засунула себе за лиф профессиональным движением поэтессы.
  - Ах, мон шер! - Жан-Жак от удивления уронил золотой лорнет (под ноги купца Калашникова, и лорнет тотчас же погиб под сапогом). - Вы забрали деньги себе?
  Но это же - дурной тон!
  - Дурной тон, когда мужчина не вспомогает сирым и убогим, а бросает деньги в жерло разврата! Дзэн! - графиня Маргарита Викторовна Сухомлинская грозно смотрела на французского посла, от негодования даже топнула изящной ножкой.
  
  
  ПРЕДРАССУДКИ
  
  Помещики Артем Иванович Дубровский и Сергей Игнатьевич Троекуров выехали на охоту на матерого волка.
  С вечера ловчие обложили волка, и помещикам с борзыми и легавыми осталась только честь - посадить матерого волчицу на нож - так в трюмах Санкт-Петербурга на нож сажают журналистов.
  Гукнули, аукнули, понесли кони.
  Помещики скачут на добрых лошадях, лица мужчин розовеет на фоне белейшего снега цвета кристаллов цианистого калия.
  Волку нет дороги, бежит на охотников, как в нору к львице.
  Вдруг, с тракта несется жирная свинья, а за ней баба в тулупе, и вопит дурным голосом злой сплетницы:
  - Борька! Борька, чтоб тебя черти сожрали!
  Сбежал, ах, сбежал, родимый, из свинарника!
  Баба ловит сбежавшую свинью, а помещики с досады рвут бакенбарды, как девушкам локоны обрывают.
  Боров прорвал красные флажки, и в дыру ринулся матерый волк, убегал, уходил от погони, потому что борзые и гончие рванули за свиньей, оттого, что она менее опасна и более жирная, чем матерый волк.
  - Свинья охоту сорвала! - Артем Иванович выстрелил в сторону бабы, но нарочно не попал, чтобы грех на душу не лег мельничным жерновом.
  - Полноте, Артем Иванович! - Сергей Игнатьевич Троекуров порывисто извлек фляжку с водкой и сделал пять глотков, как верблюд в Кара-Кумах. - Свинью загоним вместо водки - потеха!
  - Свинью-с? Фуй, Сергей Игнатьевич! Это низко и неподобающе, словно в бане с мужиками париться и трогать бородатых мужиков, как баб.
  - Мой дзэн считает ваши слова предрассудком, почтеннейший Артем Иванович, - Сергей Игнатьевич Троекуров подгонял коня за свиньей.
  Когда конь и всадник с собаками скрылись в лесу, Артем Иванович в задумчивости почесал затылок под малахаем: не знал помещик, о чем сказал Сергей Иванович, что - предрассудки - о гонке за свиньей, или о бане с бородатыми мужиками.
  
  
  ОСОЗНАНИЕ
  
  Мальчик Миша княжеского рода Васнецовых рос прилежным гражданином, умным, почтительным, благородным, как олень в английском зоосаде.
  Становлению Мишеньки способствовали родители, сказки няни Арины Петровны и книжки с картинками пристойного содержания, не меняющую сущность человека в дурную сторону - так кусок шоколада не испортит ребенка.
  Папенька Мишеньки - богатый граф Васнецов Сергей Иванович поощрял Мишенькино рвение к книжкам, говорил, что в книжках - правда жизни, и, кто по книге живет - добра наживет!
  Мишенька очень любил книжки о Царях и богачах, что естественно для мальчика в полосатых чулках и в парике с буклями.
  Маменька Мишеньки графиня Анна Александровна тоже поощряла Мишенькино рвение - погладит сыночка по головке, угостит медовым пряником и укатит на балы.
  Веселая маменька, добрая, от неё всегда пахло шампанским и мужскими духами, как от поручика Оболенского.
  Однажды графиня Анна Александровна прибыла с бала под утро в прекраснейшем настроении, даже пела в будуаре, как соловушка.
  В опочивальне на кровати Анна Александровна нашла зарезанного своего мужа - графа Васнецова Сергея Ивановича: в крови, с множеством ран.
  Анна Александровна бросилась в детскую, но бежала изящно, следила, чтобы стопы правильно выворачивались, как на сцене в балете "Лебединое озеро".
  В детской в кроватке лежал младшенький сынишка Андрейка с перерезанным горлом, а рядом, на коврике с вышитыми медвежатами мирно сопел с окровавленным ножом Мишенька.
  - Мишенька, Мишенька, сынок мой! Не спи на полу - простудишь простату и не сможешь на балах блистать! - Анна Александровна разбудила Мишеньку, аккуратно взяла у него из детской ручки ножик: - Почто, Мишенька, ты папеньку своего убил, мужа моего Васнецова Сергея Ивановича и братика своего зарезал Андрейку - несмышлёные они, но это не повод для убийства.
  - Повод, милый друг маменька, огромный повод для убийства! - Мишенька потянул к маменьке кровавые ручонки, и Анна Александровна тщательно оттерла с них кровь, как макияж на личико накладывала: - В умных книжках литераторы пишут, что надобно убивать конкурентов, поэтому и я убил, как в одну реку два раза вошел: с папенькой вошел, и с братиком Андрейкой.
  Когда я бы достиг наследного возраста - кто знает, как папенька повернул бы себя, с хитрецой: вдруг бы все состояние на Андрейку написал, а меня постылым бы прогнал.
  Али от кого бы еще одного наследника прижил, словно каленым железом кроликов размножал.
  И вас, маменька, бросил бы, без вспомоществования оставил, а я уважаю вас, маменька, потому что вы - веселая и красивая, как яблоня в цвету!
  - Ах, Мишенька! Прекрасная ты натура, восхитительная! - Анна Александровна заключила сыночка в объятия и осыпала поцелуями, как парики после кваса и пива посыпают мукой: - Дзэн тебе помог, не иначе, как дзэн! - Маменька на миг отсранила Мишеньку: - Ты осознал?
  - Осознал, милый друг маменька, что я вынужден, как мужик зимой в сугробе.
  И вам же выгода - я не буду препятствовать вашим утехам на балах и в будуарах!
  - Ну, ежели осознал, Мишенька, то - умничка!
  Помоги мне, мертвых конкурентов наших - папеньку и Андрейку - надо до утра в речку Неву сбросить осетрам на корм.
  
  
  НЕЗНАЧИТЕЛЬНОЕ
  
  В имении князя Пинягина Сергея Васильевича любили голубцы - капустные листья, а в них фарш свиной с рисом и специями заморскими.
  По утрам каждого дня: кто куда - Питерцы на причал за свежей финской рыбой, Саратовцы и Астраханцы - на базар за арбузами и воблой, подданные князя Пинягина - на местную ярмарку за свежими голубцами - так кукушка весной летит в родное гнездо чижа.
  Пинягинский шеф-повар из крепостных крестьян Антон Егорович Блохин прошел обучение кулинарному искусству в городе Париже, где много беспамятных дев окунают тела в холодную воду, чтобы похудеть.
  Но свой шедевр - Антон Егорович Блохин создал втайне и секрет пинягинских голубцов не отдал бы даже под пытками каленым железом, а палачи - голые Королевы красоты Мозамбика.
  В четверг князь Пинягин Сергей Васильевич как всегда выездом проследовал на ярмарку за свежими - ночными голубцами - так кружки падают на глиняный пол янычара.
  Народ расступался, пропускал хозяина - шапки долой, поклоны земные с пристрастием, словно лбом пробивают дорогу для ростков пшеницы.
  Около лабаза шеф-повара Пинягино Антона Егоровича Блохина князя Сергея Васильевича пробил пот - так карась пробивает головой тонкий лед.
  На двери висел амбарный замок, а толпа мужиков, баб, стариков и детей черным морем назревала к бунту, как чирей.
  - Что-такое! Голубцов дай, Антошка! - князь Пинягин робко спросил закрытую дверь, хотя в робости не замечен был ранее: - Где повар?
  Где голубцы, народ честной?
  Что вы молчите, ироды? - Сергей Васильевич привычно схватился за рукоятку серебряного пистоля, другую руку красиво положил на эфес шпаги.
  Но народ не отступал, в толпе мелькали топоры, вилы, рогатины на медведя и ножи для кастрации кабанчиков.
   - Ишь, будто не знает, а сам виноватый! - мужик в одной ермолке, голый, словно из бани выскочил, а, может и из бани пробегом до голубцов, взмахнул топором над головой, как мечом Правосудия. - Хандрит повар, говорит, что свинина некачественная и рис негожего сорта, а листья капустные - грех, а не листья.
  Антон Егорович сердится, бает, что не будет больше нам голубцов по причине дурного сырья - так Донецкие шахтеры отказываются от балерин.
  - Как не будет? Почему? Кто приказал? - князь Пинягин грозно сверкал очами, но в карету подался, дальше от народного гнева русских своих же медведей.
  - Кровь! На тебе кровь наших детей, князь Пинягин, - толстая мать-героиня неожиданно взорвала толпу, неприличными жестами ягодиц призывала к бунту - так сучка ведет за собой стаю кобелей.
  И тотчас толпу прорвало, как плотину Беломорканала после смерти Сталина:
  - Кровь! Кровь!
  - Раньше всё лучше было: капуста без нитратов, свинина на хлебе, рис нашенский, краснодарский круглолицый.
  - Химия! Всё ваша химия голубцы губит!
  - Сами по мамзелькам, по заграницам да по ресторанам, а в стране голод - неурожай голубцов.
  - Бей его, опричника! Пусть ответит за голубцы!
  Толпа рванула к карете, но спасибо отчаянным коням и трусливому кучеру Петрухе - вывезли, родимые, спасли князя Пинягина от поругания чести.
  В тот день князь Пинягин Сергей Васильевич в Думу не пошел, пропустил важные думские слушания о разделении украины Руси на татаро-монгольские улусы.
  И к балеринам не поехал на празднование дня рождения Мими.
  На квартире в Пинягино (о которой мало кто из народа знал) князь пил горькую и сокрушался, что не закусывает голубцами.
  - Незначительное всё: и голубцы, и балерины, и улусы! Дзэн! - после десятой рюмки князь Сергей Васильевич засмеялся, а затем заплакал над конфузом, как поваренок над развалившимся голубцом.
  
  
  БЛАГОРАЗУМИЕ
  
  Графиня Елена Натановна Ольшанская прослыла сердобольной и добродетельной помощницей людям в несчастиях и грехе - так добрый доктор Айболит помогает зверушкам.
  Елена Натановна часто жертвовала на строительство изб-читален для крестьян, домов терпимости для нуждающихся молодых девушек, приютных комнат с повивальными бабками для проделывания абортов и на другие благие цели, словно птичка летняя с клювиком желтым.
  Однажды сердобольная графиня Елена Натановна в лютый мороз пробегала от ресторации к карете, а в карете печурка дымится и шуба медвежья готова на печке, как казак молодой в постели.
  На Елене Натановны небрежно накинуто соболье манто, на ножках изящные котильоны с мехом горностая, панталоны оторочены беличьим мехом, а душегрейка из серебристой лисы.
  Возле кареты стояла девочка нищенка в рубище, и мороз дубил оголенные её посиневшие места, так усердный кучер стегает ломовую лошадку.
  - Барыня, помилосердствуйте! Дайте на хлебушек, с голоду пухну! Три дня не кушала, только снег и лёд, снег и лед!
  Губы девушки лиловые, едва двигаются, словно им ножки невидимые оторвали.
  - Ах ты, негодница! - графиня Елена Натановна Ольшанская возмутилась, топала изящными ножками (а камердинер приоткрыл уже дверцу кареты). - Молодая бесстыдница!
  Шляешься без толку по дворам, а приличные девушки в домах терпимости, построенных на мои пожертвования, пользу приносят, как пчелки мед.
  Всё у трудолюбивых девушек в почете: лафиты, теплые ванны с пузырьками, шампанское рекой, овощи питательные, фрукты занимательные, колбасы и мясА, дичь в изобилии, а самое главное - общество знатное - господа расфуфыренные, и господа девушек потчуют.
  А ты, как тебе не совестно, несолидно, девица, замороженная, с третьёводни не кушавшая, - графиня Елена Натановна Ольшанская укорила и пожурила нищенку, запрыгнула в карету, прислонила озябшие ручки к печурке, искала понимания у огня.
  Но, когда лошади тронули с места - красивые, лоснящиеся дорогие лошадки - гордость и краса Замоскворечья, сердце доброе графини не выдержало, слеза скатилась по гриму на щечке - так ледокол прокладывает дорогу к золоту тунгусов.
  Елена Натановна Ольшанская приоткрыла дверцу и крикнула по доброте души своей в поучение нищенке (девушка уже осела в сугроб):
  - С мороза в тепло иди, а то замёрзнешь, непутевая!
  Прояви благоразумие! Дзэн!
  С чувством выполненного перед народом долга графиня Елена Натановна Ольшанская отправилась на балет, где балероны ноги поднимают.
  
  
  ПОТРЯСЕНИЯ
  
  Помещик майор в отставке Анатолий Борисович Карамзин увлекался историей, разведением породистых свиней и искусством, словно подсчитывал последние дни до финальной выставки на Небесах.
  Каждый вечер после ужина в горницу Анатолию Борисовичу приходила дворовая девка Глашка в цветастом сарафане, похожая на распустившуюся голландскую розу.
  Глашка обычно два часа плясала и пела перед барином - незамысловато плясала и безыскусно пела, но с народной душой, подпрыгивала, взвизгивала, ухала.
  Щеки у Глашки румяные, глаза навыкате, а телеса - дородные, справные, потому что Глашка не отказывала себе в еде, и барин не отказывал ей в еде, так породистую свинку откармливают сразу два хозяина.
  В субботу перед сном в горницу вбежала жена Анатолия Борисовича помещица Авдотья Никитична, взволнованая, словно её обокрали мыши.
  - Вы увеселяетесь, Анатолий Борисович, а в Москве земли трясения происходят - скоро и до нашей Саратовской волости докатятся толчки земли, как на почтовых прискачут! - Авдотья Никитична потрясала Московской газетой "Известия", как веником.
  Чепец барыни съехал на левое ухо, а панталоны безобразно несвежие, словно в них земли трясение.
  Анатолий Борисович придирчиво оглядел жену, мысленно укорил её и пожурил за несвежий вид, но недовольства не показал, потому что культурный человек, оттого, что - майор в отставке:
  - Полноте, душа моя, Авдотья Никитична!
  Нам ли чрезвычайно волноваться по поводу Московских потрясений.
  Мы живем по своему дзэну, и никакие обстоятельства не заставят меня сменить его на трясение земли в Москве, где медведи по улицам бритые разгуливают.
  - Эка, батюшка! - Авдотья Никитична покосилась на пляшущую и взвизгивающую Глашку. - Земли трясения...
  - Славная вы, матушка, - Анатолий Борисович с досадой отставил стакан с наливкой, словно провожал молодость в сабельный поход, - но неспокойная, как свинья без кормежки.
  Истинное трясение в искусстве - Глашка: трясется, потрясает, и телеса её трясутся - вот трясение, подобного в Москве не видывали!
  Дзэн!
  
  
  ЛУЧИСТОСТЬ
  
  Известная в светских кругах балерина Эвка Мирековна Новак в холодной Москве чувствовала себя неуютно, а в Санкт-Петербурге - подавно, словно в лиф подложили снега.
  Но в Польсце денег нет, поэтому Эвка терпела и холод, и грубости пьяных мужланов, и нравственный разврат эстетов, похожих на палки.
  Эвку Мирековну охотно приглашали на увеселительные вечера по поводам и без поводов - так охотник любуется уткой.
  Балерина посещала мероприятия, танцевала балет (иногда и без одежд), получала деньги за танцы, но хулила устроителей веселья, словно рубила сук, на котором сидела.
  - Невежи! Настоящего балета не видите за пьяными грезами!
  Вам бы скотское, а не возвышенное птичье!
  Однажды, на пирушке в Думе по поводу принятия закона о Возлияниях, Эвка Мирековна перебрала бургундского и излишне ретиво хулила Депутатов, словно они виноваты в падеже свиней в Польсце.
  - Ишь, как вас мой танец разобрал, до трясения рук!
  Женились бы на приличных девушках, как я, а не на ваших безграмотных бабах, которые ногу выше головы не поднимут, словно ТАМ заклинило.
  В балете не смыслите и в балеринах, а в законы лезете, как шелудивые псы в холодильник за колбасой.
  Одни депутаты потешались и смеялись над журьбой Эвки Мирековны, другие не замечали пьяную балерину, но находились и те, кто осуждал её слова, словно Эвка не пьяная балерина, а член английского Парламента.
  Депутат граф Семенихин Федор Иванович вознегодовал и даже толстыми ножками топал, как пьяный извозчик:
  - Извольте любить нас, пани балерина!
  Мы вас пригрели, накормили, напоили, денег дали, а вы буяните и поносите нас, как дворовых крестьян.
  Из милости вас терпим, хотя вы уже старая для праздников, ищИте себе пристанище в богадельне, где на сто стариков один зуб.
  Старички оценят ваши гадости, хотя вы уже не лучитесь весельем!- граф махнул рюмку водки, будто назойливую пчелу отгонял.
  Балерина Эвка Мирековна тотчас упала в обморок, но так как её никто не поднимал - Государственные люди не обращают внимания на падеж одной балерины, Эвка Мирековна поднялась и в слезах пошла в будуар (одежды забыла).
  В будуаре балерину нагнал депутат радикал граф Сергей Миронович Антакольский, похожий на белую зиму в Ярославской губернии.
  Сергей Миронович посадил обнаженную Эвку на колени и успокаивал словами медовыми - так палач успокаивает козу:
  - Полноте, пани Эвка, не рыдайте, как корова на сносях.
  Граф Семенихин Федор Иванович - Государственная душа, умнейший человек, но в балеринах только в молодых толк знает.
  Вы же - зрелая, но ещё - ОГОГО!
  - Но он сказал, что я не лучусь весельем! - пани Эвка с благодарностью приняла от графа Сергея Мироновича кредитный билет.
  - Морщинки в уголках ваших глаз лучатся, извольте к зерцалу!
  - Значит, лучусь! Дзэн! - Эвка успокоила своё самолюбие, и даже польщена в некоторой степени - так солдат радуется пощечине генерала.
  
  
  НЕБЫЛИЦЫ
  
  В Английском клубе на Тверской отдыхали после трудного дня графья, князья и другая знать - так рыбы караси собираются около кормушки.
  Граф Одоевский Петр Николаевич только что прибыл из заморских стран и после дзэна с упоением рассказывал о путешествии, даже домой еще не заглянул (где его ждал сюрприз - графиня изменила с поручиком Рогожиным).
  - Представьте, господа и судари, - граф Одоевский Петр Николаевич в волнении потирал потные ручки, словно муку пересыпал, да запачкался, - рыбачу на ихней реке, а по реке покойник плывет натуральный!
  Я забеспокоился, а слуга подсказал, что обычай - покойников по реке сплавляют, как у нас бревна.
  - Вздор-с! - граф Шереметьев Андрей Григорьевич откинулся на мягкие подушки, как в гробу.
  - Небылицы, рассказываете, уважаемый Петр Николаевич, - генерал Смирнов Сергей Павлович укорил, но мягко, по-дружески, как лафит пил.
  - Отчего же-с! Слыхивал и я, что тунгусы по рекам покойников из экономии сплавляют, - князь Охлобыстин Марк Иванович заступился за графа Одоевского.
  В собрании воцарилось молчание, слышно только, как в будуаре упали юбки с приглашенных французских балерин.
  - Скоты-с! - граф Антакольский Семен Евграфович заключил - то ли по поводу балерин, то ли по покойникам, то ли по другому поводу!
  
  
  ОТЧАЯННОСТЬ
  
  Графиня, вдова Анна Павловна Костомарова с зонтиком прогуливалась по Летнему Саду, искала жениха.
  Женщина в соку, молодая, перспективная, богатая, она никак за три дня после сорока дней по мужу, не находила подходящего кандидата на роль нового мужа, что графиню очень волновало и досадовало, потому что продукты после поминок могут до свадьбы испортиться - так портится покойник на Солнце.
  Графиня уже все перепробовала: визиты, театр, ресторан, возлежание в гамаке в Зимнем Саду, чтение умной книги на скамейке в Летнем Саду - ничто не помогало, женихи не набрасывались, словно отощали от голода.
  Сейчас подходила прогулка с зонтиком - никакого результата, словно графиню бабка колдунья заколдовала от любви.
  В конце аллеи графиня Анна Павловна Костомарова заметила графов Меркулова Антона Викторовича и графа Вышинского Сергея Михайловича, в исступлении побежала к ним, падала, поднималась, поддерживала подол подвенечного (на всякий случай) платья.
   - Граф, Антон Викторович! Сделайте мне предложение руки и сердца немедленно, иначе прокляну вас, пошлю к лешему! - графиня Анна Павловна Костомарова схватила графа Меркулова за манишку, тягала, как пес крысу.
  - Позвольте, уважаемая Анна Павловна, но я давно и счастливо женат! - граф Меркулов кривил лицо, искал поддержки у товарища - графа Сергея Михайловича Вышинского - так моряк просит акулу помочь доплыть до острова.
  - Отравите жену, сошлите в Сибирь, а меня заместо её возьмите, как балерину!
  Мочи моей больше нет в терпении!
  Беспокоит одиночество пуще разорения! - графиня Анна Павловна Костомарова подумала секунду и взяла руку графа Вышинского Сергея Михайловича, словно девочка припала губами к руке: - Сергей Михайлович, так вы меня замуж возьмите - у эскимосов подобное принято, чтобы быстро и без проволочек, не то, что на Думских заседаниях, где курят и спят в залах.
  - Знаю, что глупо, Анна Павловна, но и я женат счастливо и крепко, поэтому над сердцем своим и капиталами не властен.
  - В шею! Гоните жен в шею! Меня берите! - графиня Анна Павловна Костомарова сломала зонтик о спинку скамьи, заламывая руки и стеная, пошла по аллее.
  - Однако! - граф Антон Викторович пригладил пейс, словно уладил дела с судебным приставом.
  - Отчаянье! - граф Сергей Михайлович с тоской смотрел вслед Анны Павловны Костомаровой - так крестьянин на полях Саратовской губернии читает следы коров. - Дзэн! Но какой дзэн от нас ускользает: грудастый, здоровый, с приданным, ах, прелестный дзэн!
  - Отчаянность, а не отчаянье! Дзэн! - граф Антон Викторович поправил оппонента по Думским заседаниям и по балеринам.
  
  
  УНЫЛОСТЬ
  
  В ресторации оркестр из пяти музыкантов истязал тихую музыку Вивальди, отчего свечи заметно дрожали в негодовании.
  Князь Мышкин Григорий Андреевич почесывал бородку, часто протирал пенсне-с и с ленивой истомой ждал выхода на сцену мадемуазель Мими в платье из прозрачного ситца, а на голове убор из перьев индюка.
  Время шло, а мадемуазель Мими не удостаивала чести своим появлением, и публика напивалась под музыку Вивальди - так в портовых кабаках Нью-Йорка рабы негры напиваются под грохот барабана.
  - Человек! - князь Мышкин после двух часов напрасного ожидания подозвал холопа и с недовольством скомкал салфетку, бросил её в морду халдея. - Почему нет мадемуазель Мими с перьями на голове?
  Совесть свою прогуляла?
  - Никак нет-с, барин! - холоп поднял салфетку, засунул за пояс, как кнут. - Мадемуазель Мими срочно выехала по настоянию Высочайшей особы, в Зимний Дворец, где обезьяны пляшут.
  Если пожелаете-с, то музыкантов в перья нарядим, как кловунов.
   - Уныло у вас без мадемуазель Мими! Унылость! Дзэн! - князь Мышкин порывисто встал в гневе, оттолкнул полового и вышел из ресторана на свежий воздух с миазмами лошадей и запахом извозчиков.
  Не заплатил в ресторане - поделом им, беспорточным наглецам, что не удержали для него мадемуазель Мими.
  
  
  НЕПОТРЕБСТВО
  
  Граф Москвин Евгений Петрович обожал карасей жареных в сметане, с корочкой и луком Петропавловско-Камчатским.
  Графиня Москвина, жена Евгения Петровича часто укоряла мужа за поедание карасей - так строгий учитель француз стегает ученика по оголенным ягодицам прутьями лозы:
  "Дурно, дурно-с, милостивый государь муж мой, Евгений Петрович!
  Караси с луком и в сметане - пища батраков, кузнецов и городовых! Непотребство - ваши караси с плавниками и хвостами, как у бешеных лисиц!
  Мы, высшее сословие, не опускаемся до скотской пищи, а вкушаем дорогое, изысканное и редкое, как золотые слитки кушаем!"
  Граф Москвин Евгений Петрович заказывал карасей тушенных в сметане и с Петропавловско-Камчатским луком в величайшей тайне, а затем в той же тайне кушал их и хрустел умными глазами карасей.
  Однажды, когда он устроил пир, нежданно-негаданно приехала из Парижа, отдыхавшая там с полюбовником, жена.
  Граф Евгений Петрович за неимением лучшего, скинул карасей в панталоны и сидел с жареными карасями за столом, а караси в панталонах приятно грели чресла.
  Графиня Москвина тщательно посмотрела в глаза мужа, укорила его за сдержанность, что не встретил, не подбежал и ручки не целовал.
  В оскорбленных чувствах она ходила вокруг стола, журила мужа, называла его бессердечным, но граф Евгений Петрович не поднимался, иначе конфуз - караси в панталонах.
  Графиня Москвина не выдержала, подумала, что граф на неё зол из-за полюбовника, поэтому упала перед мужем на колени, зарыдала и била головой в пол, словно руду железную добывала кайлом:
  - Грешна! Грешна перед вами, милостивый Государь!
  Бес попутал, а хотя поручик Мордвин - чистоплотен и опрятен, и устрицы потребляет с шампанским, но не жареных карасей, как вы любили ранее.
  Ну, так пойду я вымою тело со всей рачительностью, как балерина!
  - Блуд! Стыд! Непотребство! - граф Москвин вывалил карасей из панталон, когда жена ушла в ванную комнату и там танцевала под музыку Бетховена, словно скидывала с себя грехи. - После пакостей жены, её непотребства с полюбовниками открыто стану вкушать карасей себе на потребу! Дзэн!
  
  
  ПОСЛУШАНИЕ
  
  Граф Никифор Самуилович Ольшанский по примеру Толстовских старцев и отшельников в Масленичные дни облачился в холщовое рубище, накинул на шею пудовую цепь и чугунные гири, босой пошел по Руси матушке.
  На выходе из усадьбы графа удерживали жена, любовницы, дети, но он властным жестом отослал всех в чайную гостиную - так король отправляет на казнь сына:
  - Не упрашивайте меня, ибо я уже не граф Никифор Самуилович Ольшанский, а - отшельник, словно оторванный лист ясеня.
  Послушание - мой корабль, а дзэн - паруса на корабле том! - граф Никифор Самуилович с трудом звякнул веригами, но не заплакал, удержал скупую слезу отшельника - так крестьянин удерживает норовистую кобылу.
  Граф Никифор Самуилович прошел по Руси от усадьбы не больше километра, но вспотел, словно Луну тащил с неба.
  Он присел под дубом, жевал корочку хлеба (специально сушил для умерщвления плоти) и гордился собой в послушании.
  Пошел дождь, пробежали миом злые собаки, ухнул филин к ночи.
  "Ежели я послушник и отшельник, то в первую голову слушаю себя и послушаюсь себе, - Никифор Самуилович по темноте перекрестил лоб, шарахнулся от красных глаз из кустов. - Я же говорю себе истинно: иди и отшельничай в усадьбе своей, и не прибавь ничего от себя, но и не отбавь!
  Не голос ли Разума мне шепчет, как сухой ковыль?"
  По ночи граф Никифор Самуилович Ольшанский уже сидел в своем имении, в серебряной лохани; дворовые девки охали и натирали дебелое тело послушника ароматными китайскими снадобьями, повышающими воображение и интерес.
  Из лохани граф поучал - ибо имел уже право на поучения, потому что - отшельник и послушник:
  - Иже всегда слушайте голос своего Разума! Дзэн!
  Станьте послушниками своего тела! - и добавил с довольством праздничного артиста: - Манька! жару поддай! Жару!
  
  
  НЕТЕРПЕНИЕ
  
  Помещик Иван Петрович Рудин вздумал обучиться игре на популярном народном инструменте румын и западных хохлов - скрипке.
  Для благородной цели Иван Петрович выписал из Румынии скрипача румына и заодно: медведя на цепи с кольцом в носу.
  Целый день румын учил помещика игре на скрипке, а к вечеру Иван Петрович раззадорился и журил румына:
  - Что же, башка твоя, Карпатская, не научил меня еще музыке?
  Прикажу - выпорют тебя на конюшне вожжами, так голос станет тонкий, как у скрипки!
  - Помилуйте, царь-батюшка, - румын пал на колени, стучал лбом в еловые доски пола, подобострастничал, лебезил: - Учение игре на скрипке требует годы труда и таланта!
  Видано ли, чтобы в один день человек скрипку выучил?
  Нетерпение, барин, нетерпение в вас клокочет, как в жерле грязевого вулкана в станице Голубицкой.
  - Нетерпение? Дзэн! - Иван Петрович схватил скрипку румына и скрипкой по хребту его, по макушке, по тощим ягодицам. - Бить тебя буду, пока с нетерпением меня не обучишь музицированию.
  Худо тебе, правда, ль?
  - Худо, барин! Худо! - учитель музыки ждал помощи от медведя ручного, но медведь принял сторону помещика, слишком медведю нравилось на Руси.
  К следующему вечеру румын научил Ивана Петровича сносно играть чижика-пыжика, и годы труда не понадобились, словно провалились в колодец.
  
  
  НАТУРНОЕ
  
  Графини Анна Ивановна Молочникова и Аделина Семеновна Бургомистрова в жаркий полдень летнего дня искали на речке место для совместного купания - так утка ищет сход к проруби, в которой царствует пингвин.
  Графини тщательно следили, чтобы поблизости не оказался мужик или сударь, потому что не взяли с собой купальные костюмы и имели намерения купаться оголенные, как в бане.
  Графиня Аделина Семеновна робела, постоянно спрашивала:
  - Не безнравственно ли купание в обнаженном виде на натуре?
  Графиня Анна Ивановна тоже опасалась, но храбрилась и доказывала, что, если сама Аврора из пены вышла нагая, и древние всегда принимали купание без одежд, то и телу графинь полезно, когда на натуре в воде:
  - Натурное, оно - полезно и не возмутительно, как у доктора Вассермана на приеме! Дзэн! - графиня Анна Ивановна ободряюще похлопала подружку зонтиком по левой руке с перстнями.
  Место искали долго: то подход к речке удобен, да камыши растут; или - камышей нет, но место глубокое - авось водяной схватит и в омут затащит к русалкам; или мужичок вдалеке показался с бревном на плече - что, если увидит натурных барышень?
  Наконец, под вечер графини отыскали прекрасное место под ракитой, даже башмачки сняли, уже платья потянули, но заохали, заахали, словно уксусной воды нюхнули.
  - Ах! Трава колкая! Нежные ножки испоганила! - графиня Анна Ивановна в раздражении ругала обыкновенную прибрежную травку, сладкую, как мед.
  - Ох! Я на сучок наступила!
  Я оправдываю веточку но не нахожу слов поддержки своему поступку - неразумному!
  Теперь вся жизнь моя нарушится до поездки в Париж!
  Графини скоро надели башмачки, и пошли в сторону усадьбы - так и не приняли натурное купание нагишом.
  Молодые князья Волконские с досадой выругались в кустах бузины, где волки воют.
  - Винишь ли ты меня, брат Николай Андреевич, что графини не разделись на натуре, словно им в мозги вставили печные заслонки? - князь Федор Андреевич закусил травинку, сломал молодой, но с червоточинкой зуб.
  - Целый день мы за графинями подглядывали, ждали, когда они в натуре разденутся, а они, словно - недоразумение женское! - князь Николай Андреевич встал в полный рост, выше кустов, словно к небу рос. - В крестьянках больше натуры: разделись, прыгнули в воду и - ОГОГО!
  - Дзэн! - князь Федор Андреевич сплюнул осколки зуба с кровью, словно весь день пустой выплюнул.
  
  
  ЕСТЕСТВЕННОЕ
  
  Граф Егор Алексеевич Пантелеев по утрам совершал моцион: на велосипеде два раза объезжал значительное свое имение, как вокруг света за восемьдесят дней с Паспарту.
  Одиннадцатого марта граф Егор Алексеевич после дзэна вскочил на велосипед, крутил педали и наслаждался мышечной радостью, притоком свежего воздуха в легкие и теплым дуновением Солнечного ветра - так щенок наслаждается первым годом жизни.
  После моциона граф Егор Алексеевич соскочил с велосипеда, отдал дворецкому - Патрикеевичу, пошел было в умывальную комнату, но услышал несдержанный смех мамзелек.
  Девушки прикрывали батистовыми платочками ротики, но не могли сдержать здоровый женский смех, будто пружинами его выпирало из грудей.
  - Граф Егор Алексеевич, от вас потом воняет, как от мужика, - изящная княгиня Ольга Васильевна Лебедева озвучила причину всеобщего смеха и залилась пуще прежнего, как в театре братьев Филипповых.
  - Больно возводить на себя поклеп, поэтому поклеп на себя не возвожу, - граф Егор Алексеевич поклонился барышням (на княгиню Ольгу Васильевну и её капиталы он возлагал большие надежды и уже считался её женихом). - Но потоотделение у мужчины после моциона естественно, также естественно, как, если бы вы, княгиня, например, испустили газы.
  Естественное - не смешно! Дзэн!
  После слов графа Егора Алексеевича наступила тишина, как перед грозой.
  Девушки вспыхнули румяной зарей, подобрали юбки и спешно уходили от сконфуженного графа.
  Только княгиня Елена Ивановна сложила губки бантиком и прошептала:
  - Фи-с! Дурно-с, граф Егор Алексеевич!
  Долго граф Егор Алексеевич укорял себя и журил за неосмотрительность и легкомыслие, искал повода подойти к невесте - княгине Ольге Васильевне, приводил барышням примеры из естественного в природе человека, но в конце третьего дня понял, что помолвка с княгиней и значит - с её капиталом расторгнута, как рвется в бурю якорная цепь - также естественно.
  
  
  РАЗДЕЛЬНОЕ
  
  - Иван!
  - А?
  - Гирю тебе в карман!
  - Иван?
  - Чего изволите, барин?
  - Отец твой татарин! - помещик Иван Георгиевич Румянцев потешался над дворовым человеком стариком Иваном: - Иван?
  - Ну, я Иван!
  - На шею тебе солдатский барабан!
  - Иван!
  - Потешаетесь?
  - С ведьмами по ночам шаритесь!
  - Иван!
  - Ась?
  - В портках у тебя карась! - Иван Георгиевич в отличнейшем настроении после дзэна потешался и хохотал над Иваном, словно с кловуном в балагане.
  Иван насупился, принимал потешание стойко, но с достоинством нищего мужика.
  Наконец, после очередной потешки барина (- Иван! - Слушаю-с! - За обедом скушаю!) Иван обнаглел и сам пошутил.
  - Барин!
  - Да?
  - На нос тебе женская м...а!
  Барин Иван Георгиевич, как услышал потешку мужика, так сначала выпучил очи, хватал жадно воздух, как карась в сухом болоте, а затем успокоился, простил мужику Ивану фамильярность.
  - Дзэн, он и на потешку дзэн и на раздельное!
  На то дзэн нам и дан, чтобы мужик и крестьянин раздельно жили и шутили.
  И баб разделил на красивых и плоскогрудых!
  Вечером ужинали раздельно: помещик Иван Георгиевич за столом на веранде, а мужика Ивана подвязали к дереву вверх ногами, и под голову поставили корыто с помоями для свиней.
  
  
  БЕСПРЕДЕЛЬНОЕ
  
  Графиня Ангелина Федоровна Круглова в белом кружевном платьице с оборочками, рюшечками, ленточками, в белых чулочках, балетных тапочках бегала по Летнему Саду, взмахивала руками-крылами и звонким, милым кошкам и канарейкам голоском, призывала к радости:
  - Господа! Сегодня прекрасный совершенный день!
  Жизнь удивительна и обворожительна, словно лебедь.
  Верьте, верьте в лучшее, господа!
  Мы же все веселы!
  Души у нас добрые, а сердца преисполнены благодати!
  Откройте себя людям, подарите свою радость, искрящуюся, как шампанское в ресторации Жана-Жака. Господа!
  - Беспредельное счастье! А ведь графиня Ангелина Федоровна - девица на выданье, и не боится в счастье казаться бесцеремонной! - князь Андрей Семенович Полянский от волнения пустил слезу, и слезинка бриллиантом застыла в уголке левого глаза с лучиками доброты - так плачет крокодил над рыбкой. - Девичий задор, нерастраченная энергия молодости, фонтан светлых, искренних чувств.
  - Душечка, отчего же только господа? - князь Андрей Семенович Полянский подпускал к графине Амура, издалека, как с ружьем отправился на ловлю рыбы: - Радость - для всех, даже для скотов малых и великих.
  Пусть же ваше веселье затронет и дам!
  - Зачем мне дамы, милостивый государь? - графиня Ангелина Федоровна Круглова на миг сгустила тучи на обворожительном личике. - Дамы - вздор!
  Дамы - конкурентки на пути к счастливому семейному счастью с мужем в белых обтягивающих макаронных панталонах!
  Позвольте, я растрачу радость и призову к веселью только господ!
  На мадемуазелек не растрачу доброту души и не призову гадких, отвратительных бабенок!
  Дзэн!
  
  
  ПОПИРАНИЕ
  
  Граф, историк, политический деятель Семен Альбертович Кривоухов в Думе занимал солидное положение, как шмель на воеводстве.
  На очередных Думских слушаниях разбирался насущный вопрос о попирании основ общества, Государства Российского иностранными кредиторами.
  Граф Семен Альбертович стоял в оппозиции к радикалам, поэтому уверял коллег по Думскому собранию, что:
  - Полноте! Полноте, господа!
  Нет угроз Государству Российскому от инородных попираний - а вино из Италии кислое.
  Наше Государство попирали много раз и еще неисчислимое количество раз попрут, я, вам, как историк Государства Российского со всей ответственностью скрипичного ключа заявляю!
  Представьте, что я - Россия, и мне нет страха, если инородец с длинным носом меня попрет!
  Дзэн!
  Довольный своим выступлением, граф Семен Альбертович вытер круглое лицо батистовым платочком с вышитой Сусанной Хорватовой (венгерской балериной, что так ловко поднимает ногу и произносит "Зю-зю") и отправился по нужде в мужскую комнату!
  Когда граф и историк Семен Альбертович наклонился над серебряным умывальником, нежданно-негаданно погасли свечи в канделябрах, и из полной темноты что-то или кто-то (граф Семен Альбертович потом уверил себя - что черт его попирал) чем-то (граф Семен Альбертович додумался, что ногой) ударило в ягодицы так, что граф Семен Альбертович конфузливо и больно ударился головой в серебряный в форме пениса лебедя кран.
  Голос из темноты (граф Семен Альбертович нашел в голосе нотки Великого князя Сергея Анатольевича) с ехидцей пропищал:
  - Аз, ежели ты - Рассея, то я - инородец и попрал тебя, Иуда?
  Понравилось?
  - Не попирание сие, а - глумление над личностью! Дзэн! - граф Семен Альбертович не согласился, даже в темноте начал диспут о значениях слов и политики, словно дзэн ему глаза выел.
  - Вот тебе и глумление! Дзэн! - второй удар в ягодицы привел к обмороку графа Семена Альбертовича.
  
  
  РАЗУМНОЕ
  
  Графиня и балерина Анна Петровна Верховодина на своей даче часто устраивала литературные вечера с питием лафитов, водок и обилием закусок (за счет приглашенных).
  Приходили графья, князья, купцы и просто просвещённые литераторы с массивными золотыми цепями.
  Графиня Анна Петровна Верховодина часто жаловалась на припадки, в которых не ведала, что творила - так птица вьет гнездо и не знает о птенцах.
  - Ах, господа, найдет на меня дурная болезнь, так я и не помню, что творю, несчастная! - графиня Анна Петровна Верховодина рассказывала, заламывала руки, пускала диковинную слезу, отчего все жалели балерину и сочувствовали весьма. - Страшная болезнь превращает меня в неразумную!
  Дзэн!
  Неразумность графини Анны Петровны заключалась всегда в одном и том же: балерина бледнела, порывисто раздевалась донага (но тапочек балетных не снимала, и одежду складывала аккуратно на пуфик - подарок английского посла), а после нагая танцевала до изнеможения час или более в зависимости от физических сил - так волчок крутится, пока не кончится вращательный момент.
  После припадка графиня Анна Петровна Верховодина быстро приходила в себя, конфузилась, стеснялась своего поступка и нагого вида, с одеждой убегала в залу, одевалась, а затем весь вечер укоряла себя и журила за припадочность.
  На очередных литературных посиделках (тема - поэты погребенщики) господа с деланным волнением следили за поведением Анны Петровны - не случится ли с ней прискорбный припадок, как в прошлые разы.
  Все желали здоровья Анне Павловне, выражали на словах надежду, что припадки больше не повторятся, как Солнечные затмения в Антарктиде.
  В десятом часу, когда господа уже отчаялись, и Анна Петровна Верховодина постоянно уверяла, что сегодня она чувствует себя как никогда здоровой, начался припадок - сильнейший с нагими танцами, подпрыгиваниями, подниманием ноги выше головы.
  Господа удобнее уселись в плетеных креслах, качали головами, выражали сочувствие, словно сами танцевали в снегах Магадана:
  - Ах, бедное создание!
  - Графиня Анна Петровна очень больна, как белочка в колесе в зоосаду.
  У белочки - гиперреактивность!
  - Несчастная, не ведает, что творит в бессознательном, и танцует, и танцует нагая - етить её мать, как хороша!
  - Господа, милостивые государи! - молодой поэт, впервые приглашенный на собрание литераторов Андрей Петрович Вознесенский, выразил сомнения словами и жестами - так индийская танцовщица жестами в банке умоляет выдать кредит: - Мне кажется, что графиня Анна Петровна Верховодина в полном сознании танцует - ишь, как ловко перепрыгнула стул, словно видит его и ощущает.
  Разумная она, а не припадочная, словно патокой пятки смазали.
  Наступило тягостное молчание - пролетел ночной жук.
  Графиня Анна Петровна Верховодина продолжала танец, и Лунные блики выгодно играли на её обнаженном теле - так в ювелирной лавке правильный свет свечи приводит к сиянию бриллиантов.
  - Извольте, сударь, покинуть собрание литераторов! - доктор Антон Евграфович Потехин в негодовании взмахнул золотым лорнетом: - Вы слишком неразумны, как каннибал в Африке.
  В Африке я видел многое, и каннибалов видал!
  Графиня Анна Петровна Верховодина в горячке безумия страдает, а вы журите её и укоряете, потешаетесь над болезнью!
  Господа поддержали доктора Антона Евграфовича Потехина и выдворили молодого поэта Андрея Петровича Вознесенского из храма литературы.
  Андрей Петрович долго отряхивал пыль с сюртука, мрачно ругал и графиню и литераторов, пошел в направлении к станции, но затем в поэтическом порыве не выдержал, побежал к саду, продирался сквозь колючие кусты, и из темноты, аки волк голодный, незамеченный литераторами, следил за танцем обнаженной графини Анны Петровны.
  
  
  САМОДУРСТВО
  
  Помещик Илья Соломонович Рубинштейн часто на конюшню вызывал для наказания мужиков и баб и собственноручно их стегал по оголённым ягодицам вожжами, даже не боялся, что ручки барские замарает.
  Мужики с пониманием относились к порке, потому что знали - барин, он - Царь и Воевода в деревне.
  Бабы и девки тоже радовались, и при малейшей удаче задирали подолы и подставляли для порки оголенные белые ягодицы, потому что барин после экзекуции очень страдал душевно и битым выдавал подарок дорогой: кому - платок Оренбургский пуховый, кому - пряник Тульский медовый, кому - топор наточенный Костромской.
  Под Рождество Илья Соломонович на утеху выписал из Санкт-Петербурга балерину Анну Васильевну Ломакину.
  Денег у Ильи Соломоновича много - удачный выдался урожай, знатный, и свиньи жирели на хлебах, как киты на отмелях.
  Часть денег Илья Соломонович (малую часть) обещал балерине за танцы, ну и харч в придачу бесплатный, и постель с периной на гусином пуху.
  Балерина Анна Васильевна позарилась на кормежку и денежку - в Санкт-/Петербурге Анна Васильевна вышла на время из моды после ссоры с поручиком Голицыным - так одалиска убегает из гарема падишаха Абдулы.
  Посулы помещика оказались кстати, и Анна Васильевна с радостью прикатила в деревню на крестьянской попутной телеге (болталась на мешках с картошкой).
  Три дня и три ночи балерина усердно в танцевальной форме плясала перед Ильей Соломоновичем в горнице: дворовые бабы плевали в сторону Анны Васильевны ("Стыд, срам! Худобища, как у гадюки"), мужики качали головами в недоумении, словно ловили белок на качания: "Ишь, вытанцовывает, выпрыгивает, а сисек-то нетути!").
  Наскучила Анна Васильевна помещику Илье Соломоновичу, и повел он её на конюшню вожжами стегать по оголённым мускулистым рельефным ягодицам - так Король оказывает милость придворному шуту.
  Анна Васильевна привязанная к столбу нагая вознегодовала, ругала помещика бранными столичными выражениями, кричала, что так не оставит избиения, а всенепременно пожалуется генерал-губернатору Павлу Олеговичу Остроумову.
  - Самодурство, Илья Соломонович! Самоуправство! Дзэн!
  Илья Соломонович не обращал на брань должного внимания и с усердием стегал балерину по натруженным ягодицам - так пахарь бросает в землю сырое зерно.
  Сильная танцевально-спортивная Анна Васильевна неожиданно вырвалась из пут и мощными тренированными ногами воздала должное помещику: била Илью Соломоновича крепкими дубовыми ногами, потому что ручки у балерины тонкие, соломенные.
  Балерина сначала била в живот, по нижним конечностям, а, когда барин подпрыгнул от боли, подняла ногу выше головы и ударила пяткой в лоб, как обухом по темечку.
  Помещик Илья Соломонович отметил, что ноги у балерины ладные, а во время танца и не сказал бы, что красивые, а теперь - пригодные, прошептал:
  - Сама дура! Самодурство! - и погрузился во тьму дзэна!
  
  
  ОТВЛЕЧЕНИЕ
  
  В собрании поручик Амбицин Евгений Петрович обучал корнета Милославского Сергея Анатольевича игре в правильный бильярд - так молодая коза обучает мужа козла собирать полынь.
  Корнет Сергей Анатольевич Милославский делал заметные успехи: прикидывал кий к носу, перебирал ногами в белых панталонах, жевал слова, ругался по-французски и пил водку стаканами.
  Удар в бильярде получался крупный, с вывертом.
  Поручик Евгений Петрович поощрял корнета похвалами, ставил его руку, вытягивал плечо, как на резиновой веревке в бане.
  В собрание вошла графиня Елена Антоновна Кречинская - молодая, эффектная особа с чувством юмора и потрясающего вкуса, словно породистая поджарая ахалтекинская кобылица, только не ржала.
  Елена Антоновна скинула белые ажурные перчатки у окна и попросила прощения перед господами за визит, сказала, что давеча оставила в собрании муфточку и теперь пришла за ней, как за судьбой.
  В собрании начался переполох, господа услужливо бросились на поиски муфточки, словно в ней сосредоточены мужская сила и женское обаяние.
  Поручик Евгений Петрович предостерег корнета Сергея Анатольевича от необдуманного поступка:
  - Друг мой, Сергей Анатольевич!
  Ты не знаешь ещё коварства графинь в муфтах и без оных.
  Не отвлекайся от бильярда, ибо отвлечение ведет к поражению, как в любви, так и на бильярде. Дзэн!
  Корнет Милославский не послушал совета боевого товарища и отвлекся на гибкий стан графини Елены Антоновны, похожей на горностая в течке.
  От волнения корнет кием пропорол дорогое сукно на бильярдном столе и поранил палец о костяной шар.
  С досадой корнет сосал палец, а поручик Амбицин укорял ученика, словно лапшу китайскую развешивал на мортирах:
  - Отвлечение, батенька, отвлечение! Дзэн!
  Корнет Милославский молчал и проклинал дзэн отвлечения!
  
  
  СОБЛАЗНЕНИЕ
  
  Граф Троекуров Алексей Геннадьевич на лодке катал по озеру графиню Барышникову Светлану Михайловну - молодую, обеспеченную красавицу с брильянтами на пальцах и в волосах, как капли Лунной радуги.
  Графиня Светлана Михайловна с одобрением и светским вниманием выслушивала куртуазности графа Алексея Геннадьевича, качала головкой, и время от времени оголяла ножку Солнышку - так уточка вылупляет из яиц последних птенцов.
  - Вот-с, милостивая государыня Светлана Михайловна, утка! А за утицей селезень плывет с намерениями! - Алексей Геннадьевич Троекуров не слыл куртуазом, поэтому конфузился перед красавицей, часто потел и краснел, подобно вареной моркови. - Вот-с, если изволите, лебедь белыя, а подле неё вертится лебедь белый.
  Или, взгляните на берег, мадемуазель, мужик за бабой бежит, как за поездом!
  Потешно!
  Граф Алексей Геннадьевич третий час катал графиню Светлану Михайловну и рассказывал о природе - так старый ботаник поучает молодую кухарку.
  Графиня Светлана Михайловна отсидела ягодицы и потеряла терпение, словно в воду обронила:
  - Ах, Алексей Геннадьевич, примерами с натуры не соблазняете ли вы меня? - графиня Светлана Михайловна наклонила головку и позволила милостивую, слегка игривую лукавую улыбку.
  - Соблазнение? Хм! Соблазнения великий дзэн! - граф Алексей Геннадьевич сконфузился до конечной границы, поднял указующий перст в небо, и, забывшись, вышел из лодки посредине озера!
  Лодку качнуло, и графиня Светлана Михайловна вылетела с зонтиком в воду вслед за неловким графом - так жена декабриста отправляется за мужем в ссылку в Париж.
  
  
  ДОБРОДЕТЕЛЬНОСТЬ
  
  Пожилой, но крепкий и задорный богатый граф Одоевский Михаил Афанасьевич после бала соблазнил графиню Наталью Васильевну Пушкину.
  Злые языки шептали, что графиня лично затащила Михаила Афанасьевича в будуар, словно ведро с водой тягала.
  На следующий день к ужину граф Одоевский Михаил Афанасьевич нанес визит Наталье Васильевне Пушкиной и пообещал за вчерашнюю усладу дорогой подарок - так помещик вдове убитого крестьянина дарует мешок муки.
  После отъезда Михаила Афанасьевича окрыленная графиня помчалась с визитами в лучшие дома Санкт-Петербурга, и в каждом бахвалилась (на зависть дамам), что граф Одоевский одарит её бриллиантовым колье!
  - Он добродетельный! Он - душка!
  Он - милашка, граф Одоевский Михаил Афанасьевич!
  Поступает всегда по дзэну и ни на шаг от обещанного!
  На следующем балу в честь английского посла графиня Наталья Васильевна со сладкой истомой ожидала колье с бриллиантами от графа Одоевского.
  Барышни обмахивались веерами и также с напряжением смотрели на галопирующего Михаила Афанасьевича: выдержит ли он после плясок дружбу в будуаре?
  Посреди бала граф Одоевский Михаил Афанасьевич торжественно подошел к графине Наталье Васильевне (Наталья Васильевна засмущалась, покраснела, словно деревенская девушка на сеновале), извлек из изящной французской сумочки нечто и вручил подарок Наталье Васильевне - так с торжеством военноначальники вешают на грудь солдата высший знак боевого отличия.
  Графиня Наталья Васильевна Пушкина с восторгом приняла дар, развернула папиросную бумагу и вместо задуманного (ею же) колье с бриллиантами обнаружила портрет графа Одоевского Михаила Афанасьевича на картоне.
  От неожиданного дешевого подарка Наталья Васильевна упала в обморок, а, когда очнулась, то увидела Лунные улыбки на лицах знакомых барышень, словно Планеты сошли со своих орбит.
  Графиня Маковская Эвелина Ивановна со сдержанной иронией поляков спросила, будто открывала потайную дверь в хоромы Императрицы:
  - Вы же, Наталья Васильевна, утверждали, что граф Одоевский Михаил Афанасьевич - щедрый, душечка, милый и добродетельный!
  Что вы сейчас скажете после его шокирующего моветонского подарка - портрет вместо колье с бриллиантами?
  - Я не отступлю от слова своего! Дзэн! - Наталья Васильевна едва сдерживала слёзы, словно держала козу за рога, а коза рвалась к клеверу. - Граф Одоевский Михаил Афанасьевич добродетельный! - и добавила неслышно для хохочущих графинь: - Жадный старый пердун! Дзэн!
  
  
  НЕОЖИДАННОЕ
  
  Помещик Иван Сергеевич Тургенев заказал рыбалку на сома.
  С вечера мужики готовили сети, а ночью с Иваном Сергеевичем вышли на лов - так волки собираются в стаю для поимки коровы.
  В полной темноте мужики заходили в речку с бреднем, тащили, кряхтели и, наконец, вытащили на берег огромную тушу сома, пуда на три!
  - Не ждал, не чаял, словно не верил в Звезду Давида! - Иван Сергеевич потирал руки, вытирал пенсне-с, от удовольствия похлопывал себя по ляжкам, словно посторонними звуками чаял обрадовать сома. - Дзэн нам помог, мужики!
  Братцы, дзэн нам в помощь!
  Мужики зажгли огонь и в неясных бликах пламени увидели, что не сома в сети отловили, а пригожую девку - она ночью омывала телеса в речке и постеснялась кричать, когда мужики её сетью тащили, как сома.
  Девка степенно вышла из сетей, не смущалась наготы, встала перед барином Иваном Сергеевичем, уперла руки в бока, словно подпирала яблоневое дерево и неотрывно смотрела глазами омутами.
  Помещик Иван Сергеевич не смутился, подкрутил бородку - так мальчишки собакам накручивают хвосты:
  - Неожиданное не всегда нежданное! Дзэн!
  
  
  ЗАДУМЧИВОСТЬ
  
  Во время сражения под Измаилом молодой солдат знаменосец Петруха потерял полковой стяг: выбросил за ненадобностью, или продал врагу за турецкие серебряные деньги - никто не ведал.
  Штабс-капитан Ольшанин Егор Дмитриевич слыл справедливым офицером, законником, душой общества и отцом солдат.
  - Что ж мы с тобой сделаем, братец? - Егор Дмитриевич в нерешительности стоял перед Петрухой, как кол стоит в болоте. - За потерю полкового знамени, выбирай: сожжение на костре тебя, отрубание головы, расстрел перед строем, забить шомполами до смерти?
  - Ничто ты мне не сделаешь, ваше благородие! - Петруха наглел, не боялся суда чести и с вызовом смотрел не только в глаза Егора Дмитриевича, но и на сослуживцев, которых по ночам обворовывал, словно хорь лабазный. - Мне покровительствует генерал Сумкин Анатолий Витальевич.
  Я у генерала в фаворе после того, как в бане веником его по ягодицам отхлестал, а потом он меня, словно в дремучем лесу с медведем...
  Анатолий Витальевич обещает меня в майоры произвести, как золотом одарит.
  Ежели вы, Егор Дмитриевич, меня пожурите или укорите, тотчас послание отправлю своему благодетелю, на плаху вам. Задумайтесь! Дзэн! - Петруха с торжеством смотрел на штабс-капитана, подмигивал простым солдатам в драных трофейных фесках.
  Офицер Егор Дмитриевич встал перед непростым выбором, словно одной ногой попал в колодец, а другой - на пожарище: если не накажет сурово Петруху за поругание полковой чести, то упадет в очах простых солдат и совесть свою обидит.
  Ежели накажет сурово, то генерал Сумкин не пожалует, а разжалует, и, пожалуй, спросит сурово за потерю любимца.
  Егор Дмитриевич в волнении выпил котелок столового белого вина и, наконец, к вечеру (когда к Петрухе прислали гонца от генерала Сумкина) нашел решение - так карась по суху перебирается из одного озера в другое.
  - Задумайся, говоришь? Задумчивость - полезна по дзэну!
  Вслушайся, Петруха: зад ум!
  Не накажу я тебя; ты же возжелал отправить послание генералу Сумкину, так мы тебе поможем, как баба помогает мужику в бане. Дзэн!
  По приказу Егора Дмитриевича солдаты оголили зад Петрухи и каленым железом (гвозди раскаляли на огне) за сорок пять минут вывели послание на белых ягодицах и на ляжках провинившегося:
  "Сим уведомляю вас, уважаемый Анатолий Витальевич, что хотя Петруха данный знамя полковое потерял на поле брани, но к наказанию не приведен. Дзэн! С величайшим уважением и почтением к вам, штабс-капитан Ольшанин Егор Дмитриевич!"
  
  
  ТОСКОВАНИЕ
  
  Граф Вахрушев Петр Александрович присутствовал на балете, восседал в партере, как рассматривал яства за столом.
  Балерины отрабатывали свои деньги - подпрыгивали, бегали по сцене, изгибали тела, взмахивали руками-крыльями, поднимали ноги выше головы - всё, как положено по прейскуранту театра.
  Граф Петр Александрович лениво рассматривал искусство балерин через золотой лорнет, но тосковал, ах, как граф тосковал, словное потерял веру в золотые червонцы и литературу.
  Тоска смутная, неясная, несолидная и худая.
  "Всё у меня имеется материальное, но тоскую! Батюшки, как я тоскую! - граф Петр Александрович взирал на приму балерину Евдокию Малиновскую, но не щелкал пальцами, не подзывал со сцены танцорку - лень, да и в тоске балерина не интересовала, словно просроченный вексель. - Думал, что театр тоску прогонит, но ни трепыхание эфира, ни блеск служанок Мельпомены, ни мысли о времяпровождении с ними - не радуют и не уводят тоску.
  Кобыле на скотобойне легче, чем мне в тоске!
  Дзэн!"
  Граф Петр Александрович лукавил, и лукавство немного разгоняло кровь - так в мороз мужик в проруби греется.
  Спектакль закончился, господа и дамы пошли к выходу из залы, а граф Петр Александрович в задумчивости взирал на балерину Евдокию Малиновскую, как на пятно на сюртуке.
  Балерина Евдокия Малиновская сегодня никуда не приглашена: ни на офицерскую вечеринку, ни в Усадьбу очередного благодетеля, поэтому чувствовала себя оскорбленной и брошенной уткой в Неве.
  "Когда же этот лощеный франт богач с золотым лорнетом снизойдет до меня прекрасной и ангажирует на ночь? - балерина Евдокия Малиновская выжидала, не покидала сцену, с надеждой поедала глазами графа Вахрушева! - По долгам пришло время платить за выезд, за шелка, за бархат и бриллианты, а благодетели, словно в болоте сгинули.
  Прелестно бы, чтобы господин взял надо мной покровительство, или, хотя бы ужином накормил в ресторации "Париж", или в усадьбу увез на ночной ужин, как Снежную Королеву".
  Граф Вахрушев Петр Александрович в тоске рассматривал балерину еще минут двадцать, затем поднялся, поправил фалды сюртука, подкрутил ус, сложил золотой лорнет и почти подарил надежду Евдокии Малиновской, но затем надежду и сжег:
  - Тоска! Дзэн! - граф Вахрушев Петр Александрович вышел из залы (даже о порожек не споткнулся, словно видел свою Судьбу с тоской).
  
  
  ГАРМОНИЯ
  
  В салоне графини Анны Петровны Шнайдер под Масленицу званый вечер, как на Парнасе.
  Господа офицеры мило беседуют за ломберными столиками; играют в бильярд; изредка бросают многозначительные взгляды на барышень, а барышни конфузятся, но с довольством отвечают улыбками.
  У камина старый граф генерал Шнайдер Антон Семенович рассказывает дамам и старикам историю своей первой любви, когда он еще ОГОГО! коня поднимал левой рукой, а правой преподносил розу цыганке Азе.
  Посреди гостиной белый рояль, за роялем ослепительнейшая графиня Козловская Мирослава Ивановна - выгодная партия для достойного Государственного мужа.
  Мирослава Ивановна музицирует, а на рояль облокотилась и даровала своё драгоценейшее пение сорокалетняя, но вполне сохранившаяся привлекательная графиня Разумовская Ольга Викторовна, словно канарейку живьем проглотила.
   Внезапно в собрание ворвался пухлый граф Безухов Петр Михайлович, словно ураган с улицы занес.
  Манишка графа Безухова в бурых пятнах, панталоны порваны на неприличном месте, сапоги забрызганы конскими испражнениями, сюртук мятый, а цилиндр - с дыркой, как честь гейши.
  По лицу графа Петра Михайловича блуждает страшная улыбка, а щеки горят, как у больного чахоткой извозчика.
  - Господа! Милостивые государи! - граф Безухов торжественно поднял перст в направлении хрустальной люстры (сотню крепостных граф Шнайдер Антон Семёнович отдал за люстру). - Москва сожжена! Дзэн!
  Дотла!
  - Москва сожжена, а наш Санкт-Петербург стоит, как золотой столп Александрийский! - граф Антон Семенович после продолжительной паузы отметил со стариковским серебряным смехом кастрата. - В природе от одного убывает, а другому прибывает, словно река Нева ворвалась в подвалы с вином.
  Гармония! Дзэн!
  Москва сожжена дотла!
  - Дотла! Дооотла! Дооооооотла! - графиня Разумовская Ольга Викторовна запела чистым хорошо поставленным голосом великосветской львицы!
  
  
  БАРЫШИ
  
  - Халдей! Водки! Живо! - купец Семен Игнатьевич Кормильцев второй день не вылезал из трактира - кутил с балеринками Альфонсинкой и Мими.
  Альфонсинка и Мими поначалу пили шампанское, а, когда во вкус вошли, то - только водку под обильную закуску - так собака выбирает между овсом и куском мяса на ужин.
  Семен Игнатьевич не скупился, платил щедро половым, бросал деньги под ноги цыганам, засовывал в корсеты Альфонсинки и Мими.
  Литератор, издатель, просветитель Колганов Игнат Парфенович с неодобрением взирал на пир купца Кормильцева - так в голодный год обезьяна скалится на слона.
  Желчный, небольшого достатка, худой, в заношенном платье, в стоптанных башмаках просветитель Игнат Парфенович ковырялся в тарелке с пустой кашей, словно искал в зернах жемчужины.
  Наконец, литератор не выдержал и обличил купца Кормильцева, словно купил трибуну:
  - Вы откровенно пируете, хотя и купеческого сословия, оттого, по природе прижимистый воробей!
  Ваша польза для Государства Российского - барыши, пополнение казны, а вы деньги на ветер пускаете, словно они на деревьях растут.
  Мамзелькам раздаете, цыганам и ихним медведям жертвуете, а барыш в это время мимо вас проплывает на ладье Харона!
  Дзэн!
  - Барышни плавать изволят? - купец Кормильцев Семен Игнатьевич в шуме и гаме кабака не расслышал истину слов литератора Колганова. - На ладье?
  Половой! Супу нам в бадье, чаю, говядины и пирогов по дзэну!
  Я с барышнями мамзельками на корабль ухожу - за свои гуляю! - купец Кормильцев расхохотался и облапил мамзелек, а они с ответным хохотом кидали в него папироски, как и красноречивые взоры.
  Просветитель, литератор, издатель Колганов Игнат Парфёнович закусил лошадиную губу, нахмурился тучей и в угрюмой задумчивости жевал кашу.
  (Когда же купец Кормильцев с мамзельками и припасами отбыл на пароход, литератор порывисто схватил с его стола початую бутыль водки и жадно приложился к горлышку, убеждал себя, что действует по дзэну.)
  
  
  ИНТЕРЕСНОЕ
  
  Графиня Толоконникова Маргарита Венедиктовна возлежала на мягких подушках в гамаке и с пристрастием расспрашивала гусара Анатолия Карповича Вяземского об интересном - так упрямая гимназистка с эксцентрическим упрямством выискивает в библиотеке отца книжки с картинками, разжигающими воображение.
  - Анатолий Карпович, а Анатолий Карпович!
  А воевать - интересно?
  - Ежели по дзэну правильно воюем, то - интересно! - Анатолий Карпович подкрутил ус, щелкнул шпорами, как канделябрами. - Если неправильная война, то - скотство!
  - Ах, как вы мило непосредственно грубы, дикий! - графиня Маргарита Венедиктовна состроила умилительную кошачью гримаску. - Анатолий Карпович, а сострадать по павшим на поле брани - интересно?
  - Сострадать по павшим - не интересно, уважаемая Маргарита Венедиктовна! - Анатолий Карпович вытащил и вложил саблю в ножны, словно карандаш из стакана. - Даже дзэн не помогает, если рассматриваю и сострадаю по павшим.
  - Экий вы увертливый, Анатолий Карпович, - графиня Маргарита Венедиктовна бодра и свежа, словно яблочко на яблоньке. - А после боя подглядывать в театре за переодевающимися в гримерке балеринами - интересно?
  - Подглядывать за переодевающимися балеринами всегда интересно, - Анатолий Карпович потерял бдительность, поддался на уловку графини. - В этом случае, напротив, даже дзэн не нужен, когда подглядываю за балеринами в гримерке через щелочку в двери или замочную скважину. - Гусар Анатолий Карпович снова подкрутил ус - по новому витку времени, так гуси взрослеют и становятся на крыло.
  Графиня Толоконникова Маргарита Венедиктовна с иронией захохотала, выгодно оголила ножку, словно одна в саду цветов в Африке.
  Анатолий Карпович понял свою оплошность, в раскаянии схватил руку графини, собирался осыпать её поцелуями, как пиявками.
  Но графиня Маргарита Венедиктовна ловко вскочила из гамака, увернулась, вырвалась и с девичьим восторгом, хохоча и подпрыгивая, словно кобылица, побежала по аллее:
  - Вы деспот, Анатолий Карпович!
  С ума сошли с вашими балеринами неинтересными!
  Догоняйте же меня, догоняйте, изверг!
  Догоните - получите от меня поцелуй, как пыльцу невинности сдуете с нарцисса.
  
  
  ВОЗБУЖДЕНИЕ
  
  Графиня Кристалинская Елена Валерьевна робела перед паровозами - так робеет героиня романа перед локомотивом из Саратова в Санкт-Петербург.
  В мае, накануне именин, Елена Валерьевна вынуждена отправиться из Москвы в Екатеринбург по неотложной надобности: за сватанным втемную женихом - так крестьянин с лошадью вброд переходит незнакомую реку в Сибири.
  По дороге на железнодорожный вокзал графиня Елена Валерьевна робела, обмахивалась веером и открывалась признаниями случайным попутчикам:
  - Ах, я так возбуждена, так возбуждена!
  Эти паровозы, эти железные дороги с паром, свистом и воем нарушают моё душевное равновесие, словно на качелях в Летнем Саду! Дзэн!
  Возбуждена паровозом до неприличия!
  Попутчики с пониманием качали головами, отворачивали взоры от личика графини Кристалинской, но почему-то взоры загадочным образом фокусников падали на прелестные ножки возбужденной графини.
  Купец с окладистой бородой даже подарил Елене Валерьевне серебряный портсигар с выгравированными конями.
  На вокзал графиня Кристалинская прибыла аккурат к отходу поезда; грузчик едва успел закинуть коробки в вагон, подсадил за мягкое Елену Валерьевну, и поезд отправился от перрона в сказку.
  Графиня последовала за кондуктором в свое купе, в изнеможении откинулась на мягкие подушки и, когда кондуктор осведомился "Не угодно ли чаю", Елена Валерьевна с девичьей простотой и знаниями жизни призналась:
  - Я возбуждена до предела!
  Всю дорогу робела и возбуждена!
  За мое возбуждение добродетельный купец подарил мне золотой портсигар, а я ведь не курю дурной табак, я же не макака из зоосада.
  Видели ли вы, кондуктор, макаку в зоологическом саду?
  Макака изволит пить, курить и дурным голосом верещит, словно баба на телеге.
  Сейчас моё возбуждение проходит, и я уже не робею!
  Дзэн!
  
  
  ИЗОБРЕТАТЕЛЬНОСТЬ
  
  Инженер-конструктор Иван Маркович Кулибин на день именин преподнес Императрице куртуазный стул тонкой работы и с дивной подъемной механикой.
  Винтовой стул поднимал и опускал сидящего по его желанию, с помощью хитроумного винта и плотского усилия - так графиня поднимается с кровати графа.
  На торжество прибыли и заморские послы, Короли, промышленники, деятели искусств, как жуки майские.
  Балерин не пригласили; не любила Императрица балерин, а балеронов и цыган в красных рубахах жаловала, рублем одаривала.
  Гости и изобретатель с нетерпением ждали демонстрации чуда русского подъемного стула, похожего издали на эшафот.
  В пятом часу утра Императрица соизволила и собственноягодично присела на чудодейственный стул - так курица присаживается на золотые яйца Фаберже.
  Горячие покрасневшие щеки и слезинка в уголке левого глаза выдавали царственное волнение, но Императрица иного страху не показывала, иначе народ поднимет бунт, как в Индокитае в опиумную войну.
  Белой ручкой Императрица дергала рычажок, и сиденье по винту плавно поднималось, словно осознавало, насколько ценный груз восседает.
  Вдруг, ручка Императрицы соскользнула с потешного рычажка в форме шеи лебедя, Императрица потеряла равновесие, камердинер не проявил расторопности, и Императрица упала со стула на спину, словно встревожила муравейник.
  Задранное платье показало кружевные розовые панталоны с оборочками.
  Императрица сучила ногами, но никто не посмел помочь подняться, ибо нельзя дотрагиваться до коронованных особ, если ты не Король (Король Англии в это время отвлекся в отхожее место).
  Императрица поднялась, гневно посмотрела на изобретателя-конструктора Ивана Марковича Кулибина, готовила ему позорную смерть, оттого что на потеху Мировому сообществу упала со стульчика, словно написала сама на себя памфлет вместо оды.
  Инженер-изобретатель Иван Маркович Кулибин побледнел лицом (возможно, что и другими частями, но их не видно за манишками, сюртуком, панталонами, полосатыми гетрами, перчатками и башмаками), выдавил, словно веревкой себя душил:
   - Иже сей стул не только для сидения пригодился, но и для опрокидывания ваших кавалеров на спину!
  После столь дерзкого оправдания Ивана Марковича наступила гробовая тишина, слышно только, как чавкает лорд Джон Смит.
  - Однако, Иван Маркович! Изворотлив ты, как змей. Дарую тебе свою милость и благосклонность не только за изобретение диковинного подъемного стула, но и за изобретательный ответ!
  Получи из рук моих серебряный рубль на вино! Дзэн!
  
  
  СТЫДЛИВОЕ
  
  Молодая графиня Круглицкая Светлана Александровна нанесла визит своей подруге графине Шереметьевой Елизавете Петровне, прибыла из Москвы в Санкт-Петербург - так купцы по санному пути везут белуг.
  Графиня Светлана Александровна везла не рыб, а своё белое тело.
  Графиня Елизавета Петровна радушно приняла подругу: обнимались, даже всплакнули на плече друг у дружки, вспоминали строгого учителя французского языка Жана-Жака.
  С дороги графиня Светлана Александровна спросила ванну, чтобы смыть пыль и грязь, а, возможно, и блох дорожных, наглых, как трактирные прислужники.
  Ей тотчас же предоставили ванную комнату с огромной дубовой бадьёй подогретой воды, словно из недр земли выкачивали к приезду дорогой гостьи в корсете.
  Графиня Круглицкая разоблачилась донага, только полезла по приставной серебряной лесенке в бадью, как вошли два молодых, статных лакея в белых париках с косицами, а парики политы пивом и обсыпаны первосортной белой мукой.
  Лакеи склонили головы в поклоне и сказали, что по Санкт-Петербургским новым обычаям будут прислуживать во время омовения, так еще с Древнего Рима заведено.
  Графиня Светлана Александровна смутилась, сконфузилась, но не журила лакеев, не упрекала, не прогоняла в шею, не желала прослыть невежей, как пугало огородное!
  
  
  НЕЗДОРОВОЕ
  
  Помещик майор в отставке Семен Ипатьевич Рохальский долго и пристально наблюдал за рыбаком крестьянином Потапом, словно на Потапе заметил древнеримские письмена.
  Потап с высокого обрыва Волги удил рыбу Семену Ипатьевичу на обед, как пошел без денег на ярмарку.
  Рыба брала плохо - два пескаря и один ерш - что из них за расстегаи?
  Помещик Семен Ипатьевич негодовал, но внешне вида не показывал, потому что слыл среди крепостных разумным рассудительным барином, как Царь-батюшка в деревне.
  Потап из соломы и яблоневого листа скрутил цыгарку, прикурил и чадил нещадно рыбам и русалкам на потеху.
  "Курит зелье? ну и пусть курит себе на здоровье, крепостной, - Семен Ипатьевич лениво следил за струйкой дыма и переживал, что скотницы не пошли купаться - он следил бы за ними, а не за дымом. - Дым крестьянину прочищает мозги, а умный и творческий крестьянин - подспорье в хозяйстве и барину барыш.
  Но с другой стороны, с точки зрения Толкиена, Потап во время курения отвлекается на цыгарку, поэтому невнимательно следит за ужением рыбы мне для пищеварения.
  Чем меньше рыбы, тем скуднее ужин для меня, тем меньше здоровья и услады после ужины.
  Выходит, что курением Потап подрывает моё здоровье, драгоценное, как племенной бык!"
  Семен Ипатьевич поднялся на толстые ножки, подошел к к Потапу, покачивался из стороны в сторону, как следил за кобылой у кузнеца:
  - Куришь, Потап?
  - Курю, барин! Охоч я до курения, как до работы!
  - А, знаешь, ли, смерд, что курение здоровью моему косвенно наносит ущерб, словно саранча на горохе?
  - Во как! - Потап почесал за ухом, извлек из волос яичную скорлупу (значит, лакомился яйцами с утра).
  - Нездоровое это - курить! - Помещик Семен Ипатьевич в сердцах столкнул Потапа с крутого обрыва на острые камни и бревна - душа вон! - Дзэн!
  
  
  НИЗМЕННОЕ
  
  Искусствовед, культуролог, историк Андрей Михайлович Короленко слыл в свете большим знатоком и ценителем изящных искусств: от картин фламандских мастеров до поднятия ног в балете польского народного театра "Кобьеты".
  На открытии выставок, на премьерах Андрей Михайлович всегда в первых рядах, весел, остроумен, дает советы, критикует, нахваливает - вносит живое слово профессионала - так кухарка на серебряном блюде подает запеченного с антоновскими яблоками гуся.
  В Санкт-Петербург удосужился приехать из Саратова знаменитый цирк братьев Гримм.
  Андрей Михайлович долго уговаривал себя:
  "Эка пошлость и низменность - цирк!
  Услада для плебеев!
  Низменное, трюки, дурной запах пота и конских копыт, как в аду! - но не сдержался: - Однако, я, как просветитель, как критик и знаток искусств обязан пойти и раскритиковать вертеп, чтобы неповадно стало Саратовским лиходеям культурную столицу осквернять дыханием слонов и тигров".
  В субботу культуролог Андрей Михайлович торжественно облачился в фрак, белую хрустящую манишку, обтягивающие модные полосатые панталоны, похожие на лицо Французского шансонье Луи-Филиппа.
  В назначенный час Андрей Михайлович обнаружил себя в цирке, среди плебеев (но встречались и прехорошенькие мамзельки, они строили Андрею Михайловичу глазки, с умыслом бросали в него конфетки).
  Публика неприятно поразила искусствоведа и эстета в третьем поколении: по-купечески разодеты - ни фраков, ни цилиндров, ни лаковых штиблет, ни тросточек с серебряными набалдашниками.
  "Быдло-с".
  Но когда началось представление, эстет Андрей Михайлович увлекся чрезвычайно, словно слушал лекцию профессора Разумовского.
  "Восхитительно! Ах, как отважны акробаты под куполом цирка!
  Поразительно! Дрессировщик засовывает голову в пасть льва, словно зубы пломбирует!
  Мужественно, отважно по-солдатски!
  Иых! Досадно, что я давно не посещал балаганы и ярмарки, где связь с народом, а только в детстве с папенькой изволил на представление силачей сходить.
  Силачи в полосатых купальниках, как девицы в Париже!"
  Культуролог Андрей Михайлович растрогался, вытирал слезы батистовым платочком, рассматривал циркачек сквозь золотой лорнет, потирал бородку, хлопал в ладоши, сучил ножками, притоптывал, даже изволил свистнуть, как в детстве свистел, когда подглядывал за прачками в бане.
  Но больше всего воображение эстета потрясла акробатка в лиловом трико и в серебряной манишке, словно по Лучу солнечному спустилась с купола.
  "Уникальнейшая! Милейшая! Храбрая!
  Романтическая особа! Не в пример изнеженным барышням из Летнего Сада, где под кустами пьют шампанское "Клико"!" - Андрей Михайлович расчувствовался, кусал губы, похлопывал себя по щекам и по ляжкам для прилива крови к жизненно важным органам - так эскимос оживляет замерзшего оленя.
  Акробатка выделывала трюки, невиданные для балерин польского театра.
  Эстет Андрей Михайлович проникся и по завершению представления пошел за кулисы, к циркачам - имел право, потому что - образованнейший человек и культуролог.
  Акробатка после представления, в отдельной милой комнатке с ручными макаками отдыхала после трудов - возлежала на мягких подушках, подобно дорогой греческой кошке.
  Андрей Михайлович со сладчайшей улыбкой и соразмерным поклоном - не слишком, и без простоты - представился:
  - Позвольте представиться... - эстет на миг задумался, как величать эту простолюдинку, и пришел к выводу - никак, - эстет, культурный деятель, искусствовед, историк, принят в лучших домах Москвы и Санкт-Петербурга Андрей Михайлович Короленко.
  Разрешите вас ангажировать на вечер!
  - Меня уже изволили ангажировать, - акробатка без почтения, но с интересом рассматривала перстень искусствоведа - не фальшивый ли? (фальшивый).
  - Ну, тогда на завтрашний вечер, позвольте, ибо сломлен вашим мастерством! - Андрей Михайлович намеренно не сказал - искусством, потому что искусство - для балерин, а не для циркачек!
  - И завтрашний вечер уже ангажирован! - акробатка с легкой досадой - то ли из-за того, что отказывает эстету, то ли из-за настойчивости его, прикусила губку.
  Андрей Михайлович покраснел - он не ожидал отказа от простой акробатки - хороша, да, хороша и искусна в гимнастике, но не до конфуза же.
  Андрей Михайлович эффектно перекинул тросточку из левой руки в правую, и в гримерку боевым маршем ворвался генерал Штоцкий Арнольд Карлович, принятый ко двору.
  Генерал Штоцкий мельком взглянул на искусствоведа, подкрутил левый седой ус и...
  Андрей Михайлович ретировался из комнатки, словно за ним ползли все кобры Индокитая.
  По выходу из шатра, Андрей Михайлович развернулся, остановился и зло сплюнул:
  - Скоты-с!
  Цирк - никак не возвышенное, а - низменное!
   Дзэн!
  
  
  ОСКОРБИТЕЛЬНО
  
  Графиня Малинина Александра Степановна откровенно скучала, словно просидела в цугундере шесть лет.
  Она возлежала в гамаке в Летнем Саду, а поручик Голицын Андрей Анатольевич свирепо вращал усами, выпучивал глаза, надувал грудь колесом, звякал шпорами - кадрил во всю военную прыть.
  Поручик - не пара для молодой богатой красавицы графини, но графиня Александра Степановна находила в нем что-то дикое, необузданное, первобытное, степное, и эта дикость помогала разжижать полнейшую суку до уровня скуки серой - так молочник разбавляет молоко бургундским вином.
  - Поручик! Ежели мы бы с вами обвенчались, то вы меня бы любили, как любите армию? - графиня Александра Степановна провоцировала, и в игре находила отступление от скуки - так гимназистки дразнят дворника дохлой крысой.
  - Да-с, милостивая государыня, обожал бы! - Андрей Анатольевич порывался поцеловать ручку графини, но Александра Степановна не позволяла.
  - А ведь после свадьбы вы бы доносили на меня в тайную канцелярию, Андрей Анатольевич!
  Услужливо бы доносили себе на потребу, чтобы вас в звании повысили до генерала!
  - Как можно-с, Александра Степановна! Никогда-с! - поручик упал на колени, вскочил, белой лайковой перчаткой стряхнула пыль с панталон. - Никогда бы не предал-с вас!
  - Но это же скучно, без интриги, Андрей Анатольевич.
  С образцовой честностью в свете капитала не наживешь!
  - Действовал бы по собственному соображению, мон ами!
   - Ах, Андрей Анатольевич, оставьте!
  А, если бы меня отправили на каторгу в Сибирь, то по собственному соображению без раздражения последовали бы за мной туда, где дикие тунгусы, холод, олени, ягоды и вечный, весенний снег, поручик!
  - Никак нет-с, графиня Александра Степановна!
  В Сибирь на каторгу не последовал бы за вами, потому что как - вы Государственная Отступница, а я присягу давал Государю Императору!
  Устав не позволит мне пойти за вами в Сибирь к тунгусам; оскорбительна для офицера каторга.
  - Оскорбительна не каторга, а ваша наглость и дерзость, Андрей Анатольевич! - Александра Степановна сошла с гамака, как Императрица сходит по трапу с корабля "Верный". - Я думала, что вы питаете ко мне чувства, а вы - безнравственный и хитрый, как турок. Дзэн!
  Не провожайте меня, поручик! - графиня Александра Степановна в гордом одиночестве пошла к фонтану, где резвились нагие гимназисты.
  
  
  ДОПУСТИМОЕ
  
  В Зимнем Дворце проходил ежегодный бал в честь Английского посла.
  (В Англии балы в честь русских послов запрещены, но проводятся тайно при поддержке союза шахтеров и пуритан.)
  Светское общество, блеск бриллиантов, изысканейшее шутки, потрясающие наилучшие графини и княгини, отважные генералы, модные и богатые князья с графами.
  Среди приглашенных особое внимание дам и кавалеров занимал князь Мышкин Егор Афанасьевич, только что прибывший из Швейцарии, где проходил курс Камасутры.
  Князь Егор Афанасьевич недавно в России, в лучших домах Санкт-Петербурга еще не принят, но занимателен и таинственен в своей неожиданности - так эстеты гадают по поводу пола балерины.
  Мамаши подталкивали в сторону князя Мышкина дочерей на выданье, словно груши катили к бочке:
  - Иди, иди, мон шер, выведай у Егора Афанасьевича - богат ли он, или в долгах, как в шелках.
  За границей нынче модно, когда молодые люди растрачивают состояние на африканок.
  Покупают за свои деньги чужие диковинные болезни.
  - Ах, маменька, неудобно мне, что свет подумает, если я первая подойду без стыда к мужчине, словно кобыла на лугу скачет к жеребцу?
  Пойдут сплетни, кумушки заверят, что я безнравственная, нечестна, словно жемчужина просверленная.
  - Ежели не пойдешь, так другие выгодного жениха уведут, словно в омут без головы! - маменьки шептали дочерям после раздумий, словно взвешивали золото на аптекарских весах. - Ты же не просто подойди, а с видимой причиной - так Королевы посещают тяжело больных радетелей Отечества.
  Подобные разговоры велись между мамашами и дочками во всех углах залы для торжественных приемов в напудренных париках.
  Старая графиня Ольховская Елена Павловна взглянула на решительных конкуренток и первая подвела к князю Мышкину свою дочку - ослепительной красоты утонченную графиню Ольховскую Людмилу Викторовну.
  Князь Мышкин оказался остроумным, грассирующим, всесторонне развитым эстетом с достаточным чувством такта и несравненно благородный, как олень.
  Пока мамаша рассматривала его бриллиант в булавке на галстуке, князь Мышкин пригласил молодую графиню Людмилу Викторовну на первый танец, как под венец позвал.
  В сиянии завистливых улыбок, в обожающем причмокивании генералов графиня Ольховская Людмила Викторовна под руку с князем Егором Афанасьевичем вышли на середину драгоценной залы (пол из янтаря).
  Музыканты взяли первый аккорд, сделали паузу, и, вдруг, среди полнейшей тишины, когда дыхания всех в зале остановились в предвкушении прекрасного, князь Мышкин Егор Афанасьевич оглушительно пукнул так, что звякнули канделябры и потухли семь свечей.
  Потолок не упал, и князь Егор Афанасьевич поправил с невозмутимым видом фалды сюртука, дрыгнул левой ножкой:
   - Подобное допустимо в лучших домах Лондона и Парижа! Дзэн!
  Праздник продолжился, но легкие облачка сплетен по поводу конфуза князя Мышкина поплыли над Санкт-Петербургом.
  
  
  ПОЗОРНОЕ
  
  Поручик Малиновский Андрей Михайлович звезд с неба не срывал, трусом не слыл, а по дамской части и по словесности - профессор непревзойденный.
  Со своей ротой поручик Малиновский попал в окружении и очень боялся, словно смерть украдет у него невесту.
  Огромный бородатый турок в лиловых шальварах, в красной феске с кисточкой и острой саблей оскалил зубы и с рычаньем бросился на поручика, как голодный волк бросается на жирную Тамбовскую курицу.
  Нервы поручика Малиновского не выдержали, он икнул и побежал от турка в горы, забился в ущелье и отчаянно визжал, но больше не от боязни смерти, а от досады, что опозорился перед составом роты - так девушка визжит, когда по ошибке в третий раз заходит в солдатскую баню.
  Жирный турок не смог протиснуться в щель за поручиком Малиновским, или - не захотел, потому что поручик собрался с духом и угрожал вострой сабелькой, как хомяк верещит на кошку.
  В укрытии поручик просидел некоторое время, пока звуки боя не затихли, словно их накрыли периной с пухом гагары.
  С горькой усмешкой раскаяния поручик Малиновский вышел, наконец, из узилища, подбирал нужные оправдательные предложения, заключал с собой мысленное перемирие.
  Но на поле брани поручик Андрей Михайлович нежданно-негаданно обрадовался, словно нашел вместо трупов людей и лошадей бочонок с Самарским медом.
  Все товарищи полегли смертью храбрых (но, по мнению поручика Малиновского - неразумно отдали свои жизни, потому что жизнь принадлежит Государю Императору, и так просто отдавать жизнь непозволительно).
  На гребне холма поручик Андрей Михайлович заметил повозки санитаров, как из рога изобилия.
  - Братцы! Братцы! Я живой один остался, контузило меня! - поручик Малиновский побежал к повозкам, на ходу смотрелся в серебряное зеркальце (подарок княгини Анны Александровны Вяземской), старался, чтобы глаза сверкали, как в лихорадке, щеки пылали нездоровым румянцем и решимостью побеждать врага. - Братцы! Мертвые сраму не имут!
  "Позорное не в моем тактическом уходе с поля боя, а смерть позорна, и трижды позорно лежать с вывернутыми ногами! Дзэн!" - Поручик Малиновский Андрей Михайлович старательно обошел труп Михайлы и прислушался к своему сердцу, как к звону Царь-Колокола: сердце не щемило.
  
  
  НЕПОСТИЖИМОЕ
  
  Поручик Анфимов Дмитрий Иванович битый час упрашивал барышню, справную купеческую дочку (с румяными щеками, достойными грудями, тонкой талией, длинными ногами) Елену Степановну взобраться на жеребца, как на карусель.
  - Душа моя, Елена Степановна!
  В городе все барышни обучены верховой езде, так что примите уверения в моем почтении и взбирайтесь на Вихря - лучший жеребец в полку. - Поручик сделал еще одну попытку подсадить барышню на жеребца, словно видел в катании на лошадях свет в окошке.
  - Полноте, Дмитрий Иванович!
  Я бы с превеликим удовольствием, но конфузливо, как в бане одной, - и добавила шепотом, затем побледнела от страха, словно увидела в поручике привидение. - Не запрыгну я в седло, потому что не мужик-баба.
  Тяжко, неудобно и срам!
  - Так не прыгайте, дражайшая Елена Степановна! - поручик гарцевал, как жеребец. - Я вас легонько подсажу, подтолкну без умысла.
  - Как же подтолкнете, Дмитрий Иванович? Возьмете меня за бедра?
  Стыдно, не для молодой девицы утеха, когда незамужнюю молодой человек тискает.
  - Так я же повторяю - без умысла.
  Я отверну голову в сторону, а руками подсажу, как все равно, что Депутата бы подсадил, или помог древней княгине в седло забраться.
  - Ох, не знаю, не ведаю, Дмитрий Иванович!
  Боязно мне, а, вдруг, кто увидит бесстыдство моё и разнузданность, как у танцорки из балагана?
  Задыхаюсь от восторга, как хочется на жеребца вскочить, но подавляю восторг в себе ради целомудрия.
  - Без умысла я, без умысла! - поручик Дмитрий Иванович подкрутил ус с умыслом.
  "Как подхвачу барышню под талию, как подтолкну в ягодицы, так промелькнет между нами искра сговорчивости.
  Тайна останется, а с тайной - так и до пикника на натуре дойдем с шампанским и фруктами заморскими.
  Только бы позволила, чтобы я под ягодицы подсадил, а там - ОГОГО!"
  - Безумие! Я безумна! - барышня Елена Степановна с побелевшими губами шептала, подбодряла себя, словно шла на охоту на медведя. - Возможно ли это, чтобы мужчина девушку под колени на жеребца подсаживал?
  Уговорила себя статная Елена Степановна, позволила, и поручик Дмитрий Иванович лихо, по-молодецки с руками под ягодицами барышни подсадил в седло, как на трон.
  Жеребец Вихрь почувствовал слабого седока - трусливую, худую женщину: оскалил зубы тигром, вывернул лиловые глаза, ударил копытом и помчался, понес девушку в дальние дали, как Черномор несет богатыря.
  Несравненная Елена Степановна в горячке обхватила шею животного и вопила дурным голосом, чем подгоняла жеребца сильнее и сильнее до треска в селезенке.
  Поручик Дмитрий Иванович Анфимов долго стоял в оцепенении, затем ударил себя кулаком в ухо:
  - Что скажут в собрании господа офицеры?
  Непостижимо, как и жеребца и девку упустил.
  Зачем купчиху в седло подсаживал, словно я гимназист выпускного класса?
  Сразу бы повел в ресторацию или на природу пригласил - всё лучше, чем подпихивание под ягодицы без смысла.
  Непостижимо опростоволосился, и увещевания мои бесполезны для плоти, как соловья баснями накормил.
  Дзэн!
  
  
  ВОСХИТИТЕЛЬНОЕ
  
  Председатель Думского Собрания граф Антакольский Лев Иванович перед очередным праздничным заседанием Государственной Думы (по поводу голода в Поволжье, и как следствие - подорожание пшеницы) вышел перед депутатами Государственной Думы со скрипкой работы мастера Страдивари и без вступительной речи извлекал из инструмента музыку сфер.
  Одни депутаты почесывали седые бородки, под музыку вспоминали польских балерин, качали головой и в целом воспринимали выступление графа Антакольского сдержано - так купец продаёт несвежие туши свиней.
  Другие депутаты нервно теребили бакенбарды, молча называли графа Льва Ивановича позером и лживым первосвященником, подмигивали друг другу и мысленно осуждали его.
  Находились среди депутатов и ценители хорошей музыки и приличного поступка: реакционеры Думского комитета в защиту женщин.
  Реакционеры в нервических припадках кусали губы, прикладывали все усилия, чтобы не закричать "Браво! Брависсимо, маэстро!", скрывали волнение за немощными улыбками скопцов.
  Очарованные музыкой реакционеры тихо плакали и вспоминали лучшие годы России.
  Некоторые депутаты не оценили выступление графа Антакольского, потому что спали после вчерашнего приема в честь французского посла, когда выпито сто бочок фиолетового крепкого.
  Иногда депутат просыпался на высокой ноте из скрипки Страдивари, с недоумением оглядывал лица притихших товарищей, пускал слепую слезу и снова засыпал, как в гробу.
  Два часа граф Антакольский Лев Иванович играл на скрипке Страдивари в Думском собрании, а когда закончил - молча, с достоинством поклонился и вышел из залы к славе и мишуре света.
  - Что, вопрос о голодающих Поволжья решен? - князь Вяземский Ефим Андреевич проснулся и с чиханием чахоточного больного обратился к товарищу по фракции графу Пятакову Роману Измайловичу!
  - Восхитительно! Восхитительно! Дзэн! - граф Пятаков Роман Измайлович не слышал вопрос коллеги, потому что находился во власти эфирной музыки и её последствий - так пианистка рыдает над клавишами белого рояля "Беккер".
  
  
  КАПИТАЛЬНОЕ
  
  Меценат и знаток искусства, покровитель юных балерин и пожилых художников Савва Игнатьевич Егоров после трудового дня подсчитывал барыши, перекладывал золотые монеты из карманов в сундук.
  - Иван курьер тоже умер? - Савва Игнатьевич не поднимал голову от монет, спрашивал у верного слуги Фирса (бакенбарды, щеки, нос).
  - Забегался Иван, свалился, даже послания не донес, как дохлая барышня! Помер! - Фирс с презрением сплюнул в платок, затем убрал платок в карман.
  - Стряпчий мой Антон Евграфович тоже умер? - Савва Игнатьевич меценат и покровитель попробовал на зуб монету - не фальшивая.
  - Стряпчий не умер еще, но лежит в приюте для нищих, помирает от голода.
  Сгорел на работе! - Фирс поклонился спине хозяина - так пёс лает на стенку.
  - Приказчик в моей лавке на Тверской Ероха тоже умер? - покровитель искусств рассматривал банкноту на свет, будто искал изображение балерины Свешниковой.
  - Ероха от бессонницы умер! Пять дней не спал, мешки с мукой грузил, вот и надорвался, помер.
  - С хилыми работниками капитала не наживешь! - Савва Игнатьевич на миг оторвался от злата, поднял указующий перст к своду потолка в подвале, словно указывал на невидимое непознанное. - Капитальное, оно - ОГОГО!
  Воздвижение!
  Дзэн!
  
  
  НЕВЕДОМОЕ
  
  Граф Иннокентий Павлович Зиновьев по приглашению с визитом ехал в карете к графине Ермолаевой Анне Игоревне.
  Приглашение запланировано негласно, как сватовство, но и граф Иннокентий Павлович, и графиня Анна Игоревна и её матушка и батюшка царственные делали вид, будто визит обыденный, как майские пироги с курятиной.
  Граф Иннокентий Павлович заметно волновался, цыкал на кучера Ивана, подгонял, дабы не опоздать и не оконфузиться при столь важном, как жизнь, мероприятии.
  Иван чмокал, свистел, хлестал откормленных лощеных лошадей и думал о нижнем белье мамзелек с Кузнецкого моста.
  Кучер тоже осведомлен о важности визита своего барина к графине, но не волновался особо, так как относился к жизни с философией кучера пропойцы.
  Граф Иннокентий Павлович в воображении рисовал живые картины визита, сватовства, но не сватовства майора, как на картине художника Рубенса, а сватовства самоличного - графского.
  Он прислушивался к своим чувствам, мыслям, ощущениям, как в голове, так в руках, ногах и в паху; находил себя излишне робким в ответственный момент, но уповал на опыт маменьки графини Ермолаевой и на пришедших графинь.
  "Вот войду, небрежно брошу шубу лакею - непременно небрежно брошу, потому что я - выгодная партия, богатый, раскрепощенный, без припадков, без неестественных усилий над горшком во время запоров, - граф Иннокентий Павлович репетировал, хотя понимал, что поступает глупо, а необходимо войти в расслабленное состояние души и тела, как во время танцев в бане с балериной Мими. - Церемонии, пустые слова, изумительнейшее необыкновенное, что в тягости становится неразумным, - всё покрыто красотой и обаятельностью моей невесты... гм... пока не невесты, но, возможно, что через час, или через два часа - невесты.
  Затем - венчание, рысаки, смех, умильный обожающий взгляд Анны Игоревны, словно она меня взглядом обмывает на обмывочном столе.
  Кровать молодоженов с множеством подушечек; атласное красное одеяло, перина с пухом гуся, балдахин из Парижа, непременно балдахин закажу у француза на Кузнецком мосту, чтобы люди завидовали моему счастью.
  Графиня Анна Игоревна робко подойдет к ложу, перси её под тонким батистом трепыхаются, треугольник темного цвета, непременно темный, потому что..."
  - Барин! К "Яру" едем? - Иван повернулся в тулупе, поднял лопату бороды.
  - Что? К какому Яру? Дурак! - граф Иннокентий Павлович вышел из мягких розовых грёз, смотрел на кучера с ненавистью за неприглашенное вмешательство - так татарин разглядывает непрошеных русских гостей. Возникло желание огреть Ивана тростью по спине, но - бесполезно: толстый тулуп, слой жира - не достигнет удар нужного результата с болью, а рука графская пострадает, и трость обломается, потому что - тонкой индийской работы из слоновой кости. - Забыл, дурья башка?
  К Ермолаевым едем!
  - Мабыть! Ужо! - Иван отвернулся, свистнул на лошадей, словно соловей разбойник, а не возница достопочтимого графа.
  "Почтительно, с долготерпением, нежно поцелую ручку старой графини..." - граф Иннокентий Павлович кусал губы, хмурился, потел, перебирал ногами, как кот перед диким псом.
  Показался угол дома Ермолаевых!
  - Стой! Дурак! Куда прешь! - граф Иннокентий Павлович вскричал в необычайном волнении с душевной болью гимназиста. - Ворочь! К "Яру"! К "Яру"!!!
  "Неведомо, как я здесь оказался! - через недолгое время граф Иннокентий Павлович откинулся на мягкие подушки в отдельном кабинете ресторана "Яр" (балерина Эвка старательно танцевала на столе среди бутылочек и закусок). - Неведомо и непостижимо! Дзэн!"
  
  
  БЛАГОДАРНОЕ
  
  - Вы называете меня неучем, невежей и дураком, несравненная Светлана Витальевна, а я в огорчении от ваших слов - так огорчается поросенок без проса. - Купец Иван Силантьевич Полушкин, молодой, в красной поддевке, рыжебородый, румяный, в яловых сапогах тянул руки к графине Неверовой Светлане Витальевне, словно собирал малину с медведями. - Человек - высшее существо, будь он купец или граф!
  - Полноте, Иван Силантьевич, - графиня Светлана Витальевна коротко хохотнула, но поняла, что смех не великосветский, поэтому приложила платочек к губам, будто стирала смех. - Графы и князья - высшие существа, а купцы - мужики в сапогах.
  ХАХАХА!
  Потешно я выразила мысль - мужики в сапогах!
  Вы куртуазничаете со мной, пожалуй, что даже не куртуазничаете, потому что на куртуазности способны только натуры возвышенные, эстеты, искусствоведы и депутаты Государственной Думы.
  Амурничаете, хотя я вам повода не давала, а, если бы и давала, то нет у вас шансов, а у меня желания, потому что гусь свинье не товарищ - это я говорю нарочно мужицким языком, мы изучали мужицкий в Институте благородных девиц; мужицкий русско-народный язык вы поймете.
  Не пара я вам, Иван Силантьевич, не пара купцу неграмотному.
  Не утомляйте меня больше своими притязаниями, Иван Силантьевич! - графиня Светлана Витальевна в глубокой задумчивости подошла к окну, жадно выискивала женихов около усадьбы, да нет женихов по причине бедности графини и отсутствия за ней должного придания для эстетов и культурологов, только купец сватается, но купец - пыль, несерьезно, пошло и отвратительно. - Пойдите, пойдите же вон, мужик в сапогах! АХАХАХАХАХ!
  - Ну, ежели так, то я, с величайшим почтением и в досаде, удаляюсь! - купец Иван Силантьевич пятился к дверям, как рак к норе. - Полагал, что ваша знатность и мои миллионы, что перешли ко мне от почившего папеньки, станут дополнением, как коса к сохе.
  - Стойте, стойте, несносный шалун! - графиня Светлана Витальевна, порывисто, как с обрыва в реку, подбежала к Ивану Силантьевичу, взяла его широкие ладони в свои маленькие ладошки! - Вспомните, как в Писании Архангел принес благую весть.
  Радостную! Радостную!
  Да, это хорошо, это прекрасно, когда весть благая!
  Что ж вы сразу, потешный, милый, милый друг, Иван Силантьевич, не упомянули о миллионах, словно вам рот зашили оловянной проволокой?
  Дзэн взаимопонимания и радости позволяет соединение любящих сердец немытого безграмотного купца и благородной графини! Дзэн!
  Радость-то великая!
  
  
  НЕСОЕДИНИМОЕ
  
  Артистка погорелого театра Анна Борисовна Бергольц никогда не унывала, даже в постели с нищим купчишкой - так не унывают чукчи отдаленных уголков России.
  Анна Борисовна не гнушалась, и без страха и без особого счастья брала деньги за свою любовь, потому что полагала: все всегда всенепременно себя продают - артисты - талант, игру, время - так отчего же не продать естественное - положение в постели с жалким, но богатым болтуном.
  В постели Анна Борисовна играла с меценатами, исполняла роль превосходно, затейничала от души, за что получала высокие гонорары и не бедствовала, несмотря на погорелость театра.
  Под Масленицу Анну Борисовну ангажировал толстый, значит - зажиточный - купец Иван Евграфович Егоров.
  Иван Евграфович прельстился игрой Анны Борисовны в погорелом театре и пригласил на ужин в кабак, где цыгане поют и пляшут с ручным медведем, похожим на японского городового.
  Анна Борисовна не надула губки, оттого, что в кабак, а не в ресторацию: она знала, что в кабаках случаем больше денег, чем в самом наивысшем свете, где у графьев штопаные панталоны.
  Артистка не прогадала, потому что купец Иван Евграфович гулял широко, с размахом русской реки Волга.
  - Вы не поверите, дражайшая Анна Борисовна, сколь любопытным и испытующим сердцем часто случается сердце купца, - Иван Евграфович не целовал ручку артистки, но подливал шампанское, что выше всех поцелуев и дифирамбов - так стог сена для кобылы важнее бриллиантового колье. - Вы мягкая, лишены всяческих предрассудков, и это - мне на потребу и увеселение, ибо женщина, пусть даже артистка погорелого театра, интриганка с, восстановленной хитрым медицинским способом, девичьей честью.
  Иван Евграфович много говорил, а еще больше пил и вкушал от щедрот кабатчика, словно готовился к каторге на Колыме.
  Анна Борисовна тоже кушала и пила впрок, откладывала (незаметно, она думала, что незаметно, от купца хлебА в переносную дамскую сумочку величиной с мешок арбузника).
  От излишеств Анна Борисовна не заметила, как оказалась в неглиже на столе и лихо отплясывала среди бутылей с настойками и серебряных блюд со свинятиной, словно член Английского Парламента лорд Смит после приема у Королевы не помнит своих родных.
  Танец Артистки пришелся купцу по душе, и следующим номером Анна Борисовна обнаружила себя совершенно голую в ванной в номере купца Ивана Евграфовича.
  Нагота не смутила привычную артистку, а даже придала шарма, зажгла искру ночных увеселений с последующей оплатой.
  Купец Иван Евграфович - благородный, несмотря на то, что - купец, сразу предложил Анне Борисовне за ночь золотой червонец, а в подарок от души - кольцо с бриллиантом, похожим на горошину Самарских гороховедов.
  Кольцо с бриллиантом Иван Евграфович до поры до времени держал у себя на мизинце, чтобы не слетело, не утратилось, как вечная жизнь.
  Анна Борисовна возликовала, воспряла духом - не ожидала столь щедрой награды, поэтому изображала в ванной русалку с веником между ягодиц.
  Купец Иван Евграфович вельми смеялся, еще больше подливал и себе и душечке, отчего через час напились пьяными до грусти, и, как часто случается в хмельной компании, стали хвастать предками.
  - Аз есмь благородных кровей, - купец Иван Евграфович кулаком (не сильно, иначе пробил бы сам себя) ударил в грудь. - Мой род от Пушкина и его арапа.
  - Как же от арапа? - Анна Борисовна разбила фужер, но взяла новый. - Два мужчины не могут продолжать род, даже, если один из мужчин от арапа произошел, как Иванка из сажи выскочил.
  Для деторождения необходима одна женщина с бедрами и увеличенными, как у козы Меки, молочными железами.
  Спорили долго, даже отодвинули на потом постельные утехи с похрюкиванием и подпрыгиваниями до потолка.
  К утру выяснили, что находятся в родстве, не далеком, не близком, но недопустимым для постельных игр, как кошка не совокупляется с собакой.
  Третий граф по материнской линии от Анны Борисовны - отец бастарда, а тот, в свою очередь - сын предка купца Егорова.
  В унынии, но с обильными возлияниями, Анна Борисовна и купец Иван Евграфович восседали на ложе, но не прелюбодействовали, потому, что - родственники как Минин и польский царь Иозеф.
  - Не соединимся! - купец Егоров разбил стакан о мраморную статую Венеры! - Дзэн!
  - Несоединимое! - Анна Борисовна натягивала парик, а затем - затейливые кружевные панталоны (подарок князя Шереметьева). - Но дзэн позволяет несоединимое забрать, ибо это не убеждения против любви!
  Анна Борисовна ловко сняла с пальца Ивана Евграфовича кольцо с бриллиантом, спрятала в чулке, захватила обещанный червонец и убежала в погорелый театр с добычей.
  Купец Иван Евграфович долго сидел с молчанием, затем махнул рукой, крякнул, вызвал девок и цыган, поднял большой палец левой руки:
  - Несоединимое!
  
  
  ОТВЛЕЧЕНИЕ
  
  Художник, действительный член академии художеств Иван Антонович Кустодиев очень стеснялся барышень, поэтому имел связи только с проститутками, словно отмывал грехи своего деда проказника.
  Первое время картины уходили бойко: на ярмарках, в театрах, в салонах, где дамы напомаживают пятки, чтобы не скользили во время балетных прыжков.
  Но уже третий месяц Иван Антонович сидит без барыша, картин накопилось - гора, а денег нет даже на суп с фрикадельками из конины - так страдает горец без форели.
  К удрученному Ивану Антоновичу забежал с мороза расторопный художник Силантий Анфимович Вознесенский, удачник по жизни, художник с неотразимой уверенностью в своем таланте и в силе денег.
  Силантий Анфимович с укором осмотрел бедный стол, мутную самогонку и дешевую женщину под балдахином, затем укорял Ивана Антоновича, журил, как кота Ваську:
  - Что ж, друг милый, Иван Антонович, колышешься от бедности, а картины умные не рисуешь на продажу, словно возомнил себя римским патрицием в золотом шлеме?
  Чайники изображаешь на картинах, медведей, натюрморты с убитой птицей, а не чувствуешь веянья времени, когда медведей съели, мясо уже не употребляют, а только - растительное, и чайники - дурной тон, все равно, что пукнуть на приеме у Кардинала.
  - Что ж я нарисую, Силантий Анфимович? - Иван Антонович развел руки, да нечаянно в глаз пальцем заехал девке - пусть её, на то она и девка, чтобы в глаз ей ежедневно били. - Отворяется дверь в бесконечность, а я без денег и без рвения к оным.
  - Голых баб рисуй! - Силантий Анфимович ударил тростью по ноге девки - пусть отрабатывает, гулящая. - Голые барышни всегда в моде, как абрикосы зимой.
  Нынче в поветрии, когда графини себя заказывают в обнаженном виде на холсте, а затем холсты милым друзьям раздаривают, словно пирожки из золота.
  Прорисовывай самое интимное у графинь, тогда - барыш тебе, как конокраду.
  - Совестливо мне, - Иван Антонович пожурился, краснел, отводил глаза от друга, будто напакостил его жене. - Как это - голая женщина?
  Стыжусь я обнаженной натуры, как огня.
  По мне лучше чайники и медведи бурые, с гениталиями.
  - Экий ты, недальновидный талант, Иван Антонович, - Силантий Анфимович воскликнул в сердцах, махнул стакан перцовой, крякнул и уже с одобрением посмотрел на девку продажную (она натягивала рваные чулки). - Ты, когда голую графиню рисуешь, или купчиху, то представляй, что перед тобой не обнаженная женщина позирует, а - медведь, или чайник с носиком и двумя выпуклыми китайскими крышками.
  Умом отвлечешься от обнаженной графини, ан и талант за деньги получится на холсте, как медведь, но только - баба голая.
  Отвлечение! Дзэн!
  Силантий Анфимович схватил в охапку кушак да шапку, и девку прихватил, как ветер.
  Член Академии художеств Иван Антонович долго сокрушался над своими страхами, думал, грыз ногти, а к вечеру направился с визитом к худенькой красавице балерине графине Антохиной Ильзе Михайловне.
  Ильза Михайловна заказала Ивану Антоновичу портрет себя в обнаженном виде в полный рост (портрет для утех друзей).
  Иван Антонович рисовал графиню балерину Ильзу Михайловну, а думал, что рисует не её, и даже не медведицу, а - свинью розовую с салом и щеками.
  Когда Ильза Михайловна взглянула на портрет, то схватила себя за голову, затем - за бедра и вознегодовала, долго журила художника, потому что он изобразил её толстой, как свиноматку розовую.
  Иван Антонович, разумеется, денег за заказ не получил, выбежал с портретом пристыженный, в душе клял Силантия Анфимовича за дурной, недружеский совет.
  На улице купец Порхальский Егор Кузьмич с восторгом вырвал из рук Ивана Антоновича портрет растолстевшей обнаженной балерины, отсыпал за художество полные карманы серебра и золота и заказал еще и еще портретов голых женщин, толстых, как свиноматки.
  С тех пор Иван Антонович не бедствовал, получал заказы отовсюду, даже из заграницы, рисовал толстых женщин, но натурщиц представлял свиньями.
  
  
  НЕОПРЕДЕЛЕННОСТЬ
  
  - Что есть война и мир? - граф Толстой Лев Николаевич спросил у дворовой девки Натальи Ростовой в сельской бане.
  - Неопределенность событий есть война и мир! - девка Наталья Ростова заколыхалась от смеха, хлестала графа по оголенным ягодицам березовым веником с листьями.
  - Неопределенность? Хм? - граф Лев Николаевич Толстой задумался надолго, а затем хлебнул квасу и произнес с противодействием своим ощущениям - так карась гонится за щукой. - Смысл неопределённости не определен дзэном!
  
  
  ВОЛШЕБНОЕ
  
  Врач Антохин Антон Павлович лечил только бедных крестьян, в чем видел пользу Отечеству и приростание здоровых людей.
  На прием к богатым Антон Павлович не выезжал из принципа, даже пенсне-с не вытаскивал из кармана, когда его умоляли навестить тяжело больного графа или графиню.
  Земское дворянство определило бы Антона Павловича в сумасшедший дом, но крестьяне с косами и вилами отстояли лекаря:
  - Волшебник он! Чародей! Денег не берет и девок не щупает!
   - Да, я волшебник и чародей! Дзэн! - Антон Павлович радовался, ему льстило, что крестьяне его возвеличивают, словно Римского сенатора, и ставил клизьму с перцем очередному пациенту, хотя пациент жаловался на зубную боль.
  
  
  ВЕЧНОЕ
  
  Помещица Салтыкова Евграфья Васильевна мечтала о вечной молодости со львами и зебрами в конюшне.
  В детстве Евграфья Васильевна читала книжки с картинками об Африке, и мечтала о львах и зебрах.
  Диковинных животных она видела в зоологическом саду в Санкт-Петербурге, но не купила по причине дороговизны тварей.
  Время шло, и Евграфья Васильевна видела, что стареет, как коряга - даже мечты о зебрах и львах не помогали.
  Задумала она стать вечно молодой, как статуя Аполлона в музее Эрмитаж.
  Евграфья Васильевна, что только не перепробовала: спала с молодыми балеронами, пила кровь младенцев, высасывала мозги девушек, прокалывала иглами сердца крепостных, варила заживо в кипятке приезжих индейцев, живьем глотала цыплят.
  Вечная молодость не наступала, а старость скакала огромными прыжками мастодонта.
  Однажды Евграфья Васильевна на ужин поедала селезенку молодого балерона (танцор с ужасом сидел рядом и переводил взгляд с дырки на теле на свою селезенку на столе), скрипнула дверь и вошел старец в капюшоне и с посохом в руках.
  - Ведун! Дракар! Чародей! Подари мне вечную молодость! - Евграфья Васильевна Салтыкова сразу поняла, что перед ней кудесник, потому что простых людей стража не пропустила бы в дом.
  - Что есть вечное? - старец задумался, поднял посох, как молнию. - Вечное есть - злато! Дзэн!
  Старец ударил посохом в темечко помещицы, как лед расколол на реке.
  Тело помещицы со стуком упало на дубовые половицы, и старец добил танцора без селезенки - чтобы не рассказал людям о случившемся.
  Затем ведун переворошил сундуки, забрал злато и серебро, и с тихим хихиканьем вышел из горницы в вечность.
  
  
  ЕСТЕСТВЕННОЕ
  
  - Что же вы, поручик, неловкий, как стреноженная макака из зоосада? - графиня Елена Дмитриевна Бармихина потешалась над поручиком Семеном Михайловичем Радищевым. - Волан - игра спортивная, простая, а вы стоите, столб столбом, словно вас из Египта привезли в телеге.
  Бегите, отбивайте волан, поручик!
  АХАХАХАХАХ!
  Это же естественно, просто!
  Графиня Елена Дмитриевна в обтягивающем трико, нарочно приобретенным для игр на свежем воздухе, причем куплено не у русских купцов, а у бесстыдных французов, что жалеют материю на костюмы, бегала за воланом, наклонялась, пуляла волан в сторону поручика Радищева, как стрелу Амура запускала.
  - Естественно-с! Дзэн! - поручик Радищев прикрывая чрезмерно натянутые панталоны, на деревянных ногах шел к волану, также древянно наклонялся, поднимал волан левой рукой, а правой загораживал чресла, бросал волан в сторону гибкой графини, которая не замечала, что спортивный французский костюм слишком откровенен, как если бы его и не было.
  
  
  ВООБРАЗИМОЕ
  
  Граф Польских Андрей Семенович обожал командовать, словно груши глотал целиком, с черенками, когда командовал.
  В удобное время он созывал дворовых людишек, приказывал им, руководил, отмечал довольство или недовольство на лицах подвластных.
  И знатные друзья не избегли участи находиться под командованием графа Андрея Семеновича, потому что он - влиятельная особа, принят ко двору, и богат до неприличия, как золотая кровать под серебряным балдахином.
  На Рождество граф Андрей Семенович почувствовал необычайный зуд к командованию, словно мыши в панталонах щекотали.
  - Всенепременно укажу, покажу, раскомандую людишек и жену свою графиню Наталью Петровну! - граф Андрей Семенович щипал бородку, поправлял золотые пенсне-с, хихикал, сучил ногами и размахивал белыми ручками с множеством фамильных перстней.
  Только граф Андрей Семенович собрал людишек под команду, как бежит курьер и докладывает на ходу зычным голосом, будто трубу в глотку вставил:
  - Ея Величество Императрица Елизавета Шестая оказывают честь вашему дому, граф Андрей Семенович Польских.
  Прибыла Императрица, не то, чтобы в горячке, но взгляд тяжелый, словно крышка чугунка.
  Андрей Семенович возрадовался, что Императрица честь оказала присутствием, но чуть лёгкая досада терзала, неудовлетворенное чувство командования, словно спасал из реки княгиню, да все равно она захлебнулась.
  Граф Андрей Семенович не накомандовался сегодня всласть, не потешил себя, не показал открыто тайные намерения генеральского сладострастия.
  Императрица за ужином много пила, пристально следила за графом Андреем Семеновичем, а он только взор долу опускал, как провинившийся конюх.
  До боли в зубах, до сведенных в судороге конечностях граф Андрей Семенович возжелал командовать Императрицей Елизаветой Шестой.
  "Вообразимо, ли это, чтобы я командовал Императрицей, как дворовой девкой без трусов?
  Когда же наступит золотое Библейское время, когда простой граф сможет командовать Императрицами?
  Ай, если немедленно не покомандую, то сойду с ума! Дзэн!"
  Граф Андрей Семенович ошибся в себе, как ошибается каша в горшке.
  Он сошел с ума чуть раньше, поэтому вскочил со стула, запрыгнул на стол, подбежал по блюдам (серебро, золото, хрусталь) к оторопевшей Императрицы, мотал головой, как бык осеменитель и с красным лицом, пеной изо рта выкрикивал команды:
  - Во фрунт! Налево! Направо! Сено-солома! Раком!
  Императрица с детским простодушием хохотала, словно граф Андрей Семенович не граф вовсе, а - клоун Петрушка в балагане.
  
  
  НЕОБЪЯСНИМОЕ
  
  Император Всея Руси Павел Романов слыл ходячим сводом законов, им же и сочинённых.
  Больше всего на свете Павел Романов обожал инспектировать войска, выискивал худое и доброе: радетельных награждал, а слабых казнил, хотя и переживал очень: утром казнит, и до вечера кручинится, упрекает и журит себя за несдержанность - так гимназистка после попойки с гусарами наказывает себя пощечиной.
  В Н-скую губернию на заставу император Павел Романов прибил по предварительному сговору, так что господа офицеры подготовились к инспекции, даже фамильярничали с дамами, но затем их от греха отослали с заставы, как курей прогнали с яйцами.
  Император прибыл и расхаживал, инспектировал с величайшим довольством.
  Одни господа показывали выучку верховой езды, другие - шашками рубили и из пистолей палили, третьи брали во фрунт, четвертые - ходили строевым шагом - ать-два!
  Император Павел Романов умилялся, иногда хмурился, когда видел упущения, и вдруг, остолбенел, остановился около поручика Голицына Петра Феофановича.
  Поручик Голицын не отошел после вчерашних именин, не замечал присутствие Высочайшей особы, поэтому с хмурым выражением лица играл в бирюльки, как школяр.
  - Что это вы совершаете, милейший? - Император Павел с любопытством разглядывал бирюльки, словно глядел в озеро с русалками.
  - В бирюльки играю! - поручик Голицын ответствовал без должного почтения, потому что не поднимал тяжелой, как Сизифов труд, головы.
  - Бирюльки! Ах, как потешно!
  Восхитительно! - Император всплеснул руками в белых перчатках. - Чудесно! Премиленько!
  И отвечает офицер без подобострастия, без меда в голосе!
  Вот, какие главнокомандующие нужны Русской армии, чтобы от немца не драпали с голыми пятками.
  По высочайшему указу поручика Голицына немедленно произвели в генералы.
  Когда же Император отбыл в Санкт-Петербург, после инспекции, господа офицеры с должным почтением (с генералом разговаривают!) расспрашивали Голицына Петра Феофановича, как же он не оробел? почему дерзновенно, но оказалось, что с удачей, общался с Государем Императором.
  Генерал Голицын только руки разводил в сторону, словно барышень ловил на заливном лугу, и мычал нечленораздельное.
  За него отвечал штабс-капитан Веденский Кузьма Георгиевич:
  - То необъяснимое, господа! Необъяснимое! Дзэн!
  
  
  ЧРЕЗВЫЧАЙНОЕ
  
  Корнет Оболенский Михаил Юрьевич очень стеснялся с барышнями, словно не молодой, а старик под дубом.
  Он краснел, потел с дамами, а продажных девушек с Трехгорки величал по батюшке и на "Вы".
  Товарищ корнета Оболенского повеса и жуир поручик Семенов Матвей Филиппович много потешался над робостью Михаила Юрьевича, но по-дружески посмеивался, накручивал усы и в усы же смеялся, как в батистовый платочек с вышитыми русалками.
  - Полноте, полноте, Михаил Юрьевич!
  Пора бы уже и Амура барышням подпускать бескрылого, но со стрелами.
  Вы навязали себе робость, а это для военного человека - недопустимо, все равно, что на козе скакать по бездорожью.
  - Но как же так-с! Невозможно! С дамами! - корнет Оболенский прятал голову в рушник (подарок маменьки).
  Жуир Матвей Филиппович в Покров не выдержал и принялся за обучение молодого Михаила Юрьевича наукам побеждать дам.
  К Ильину Дню Михаил Юрьевич настолько окреп, что без страха и сомнения подходил к любой барышне и словами затаскивал её в постель, как мышку в нору.
  После ночи любви дамы с удивлением трясли головками и шептали:
  - Амурник! Я даже и не помышляла, но Михаил Юрьевич замутил голову, словами склонил так, как иной пастух кнутом не склонит к сожительству!
  На Рождество Оболенский Михаил Юрьевич на балу в честь китайского посла с небрежным видом меланхоличного нигилиста бродил по зале, и уверенный в своей словесной силе обольстителя, подыскивал даму для ночных утех в будуаре, или в номерах.
  Его внимание привлекла роскошная красавица молодая графиня Ебужинская Анастасия Викторовна, только что из Парижа прибывшая по настоянию матушки Императрицы.
  Графиня Ебужинская хохотала, обмахивала веером чрезвычайно вольное декольте, бросала острые взгляды на кавалеров, вела себя, как деревенская девушка в гусарской бане.
  Михаил Юрьевич уже примерявший графиню к своей кровати, подошел, учтиво отвесил поклон, открыл рот и начал истертую словесную битву, в конце которой обязательно выйдет с победой, как Александр Македонский из Рима.
  - Честь имею графиня Анастасия Викторовна...
  - А? - графиня Ебужинская неучтиво перебила Михаила Юрьевича, но улыбкой искупила вину, словно три червонца положила в кирасиру.
  - Я...
  - Куда едем, Михаил Юрьевич?
  - Хм! Куда угодно-с! Хоть...
  - Пошла писать карета! - графиня Ебужинская выражалась потешно, неожиданно для Михаила Юрьевича, сбивала его с генеральной линии обольщения - так по окопам скачут овцы и бараны, мешают военным маневрам.
  - Я...
  - Вы, Михаил Юрьевич, любите семечки.
  - Позвольте, графиня...
  - Пора! Оставьте меня с вашими кузинами.
  - Хм! Почему мои кузины? - Михаил Юрьевич заметно грассировал, чувствовал, как уплывает ночь с графиней.
  - Употребляете, Михаил Юрьевич?
  - Извините-с, графиня...
  - Осчастливьте меня!
  - С превеликим удовольствием, Анастасия Викторовна...
  - Нужда заставит, и крестом вышьешь! - графиня Ебужинская отвернула от Михаила Юрьевича своё тело и благоволение, как в яму закинула.
  "Графиня Анастасия Викторовна не жалует мужчин! - Михаил Юрьевич оправдывался перед собой за поражение в кадрении. - Не нужны ей мужчины, словно в нас горох насыпали, как в мешки".
  Но графиня Ебужинская Анастасия Викторовна направила маленькие стопы к графу Безухову Алексею Петровичу, как к золотой карете.
  Графиня заигрывала с графом, склоняла его на свою сторону, допускала вольности в обращении с мужчиной, и, наконец, под зубовный скрежет Михаила Юрьевича Оболенского потащила в будуар.
  - Чрезвычайное! - Михаил Юрьевич перекусил мундштук, пригладил волосы и с рыданиями сбежал с бала.
  
  
  ПОТУСТОРОННЕЕ
  
  Графиня Маленковская Ирина Владимировна поутру обнаружила у себя на лобке вошь лобковую.
  Сие обстоятельство привело графиню в сильнейшее замешательство, словно она упала с телеги.
  Графиня Маленковская всегда славилась чистотой, даже до суеверий доходила в обмывании тела и волос, как на голове, так и на других участках тела - сурьмой изводила кожу, белилами, французскими присыпками и индокитайскими мазями с запахов деревенских выгребных ям.
  "Где же я эту гадость приняла на себя? - графиня Ирина Владимировна осторожно сняла лобковую вошь, раздавила ногтями - щёлк! - Не дворовая девка я, по соломам не каталась, как собака на сене.
  От графа Разумовского Алексея Геннадьевича?
  Но граф Разумовский чистоплотен до приличия, как и я, даже парик посыпает не мукой, а ядовитым для блох и клопов порошком.
  От Великого князя Сергея Мироновича?
  Но князь по три раза в день в лохани купается, словно карась.
  От дворни ко мне лобковая вошь переползла?
  Но с быдлами и хамами я не имею сношений, потому что - благородных кровей, как арабская кобылица".
  В обед графиня Ирина Владимировна в величайшем волнении нанесла визит ближайшей подруге - графине Ювеналовой Екатерине Петровне.
  - Совестно, что я тебя беспокою, отрываю от милого друга графа Бестужева, - графиня Ирина Владимировна оправдывалась перед подругой, что встретила её в неглиже, - но дело щекотливое и для меня жизненно важное, как рассол после пира.
  Поутру я обнаружила у себя на лобке вошь одноименную.
  Небось, ты себя сейчас едва сдерживаешь от брезгливости, когда думаешь о вше?
  - Отчего же? Вошь лобковая - ерунда, как дождь ночью! - графиня Екатерина Петровна зевнула, словно мужика проглотила. - Эка невидаль - вошь на лобке!
  Я сегодня с себя две вши сняла, и вчера вечером одну, как пыльцу девственности скинула!
  - Но откуда? Откуда они берутся, гадкие кусачие? - графиня Ирина Владимировна от ужаса прикрыла ротик батистовым платочком с монограммой правящего дома. - Дурно! Дурно-с тысячи раз!
  Можно подумать, что мы с мужиками якшаемся за праздничным столом!
  - А ты, душа моя, подумай, что вошь не от мужиков, не от графьев, а из другого Мира!
  Вошь - явление потустороннее! Дзэн! - графиня Ювеналова щелкнула красивыми пальцами без ногтей.
  Графиня Ирина Владимировна с радостным волнением приняла версию подруги, и в следующие разы, когда снимала лобковую вошь со своего тела, то воздевала очи к потолку и шептала пересохшими губками:
  - Потустороннее! Дзэн!
  
  
  БРУТАЛЬНОЕ
  
  На Сенной Площади естествоиспытатель, историограф, политик, поэт и музыкант Андрей Витальевич Смольянинов наблюдал, как кнутом били молодую цыганку.
  К Андрею Витальевичу подошел поэт, философ, искусствовед Федор Прохорович Григорьев, встал рядом, долго молчал.
  И Андрей Витальевич молчал: цыганку увели, а два великих ума стояли и молчали.
  Наконец, Андрей Витальевич посмотрел со значением на Федора Прохоровича и молвил по дзэну:
  - Совершенство!
  Федор Прохорович тоже слыл знатоком русского дзэна, поэтому добавил с легким поклоном,
  - Взаимодополняемое!
  Врач, биолог, зоолог, философ, историк, эстет Иван Михайлович Карамзин усмехнулся, когда услышал от коллег по дзэну "совершенство" и "взаимодополняемое", подошел, постучал тросточкой (с серебряным набалдашником) по камням и изрёк, как золотую реку переходил с песней:
  - Прекрасноположенное! Дзэн!
  
  
  ПОПРЕКАЕМОЕ
  
  Граф Одоевский Роман Проклович устраивал театры крепостных актеров, а затем театры продавал, дарил, отдавал внаем, как рабочую скотину.
  Для новой пьесы "Барышня-крестьянка" он нагнал для просмотра крестьянок, велел, чтобы разделись в бане, а он сидел в кресле, похожем на трон, стучал правой рукой по левой руке и разглядывал, а с разглядываниями и раздумывал над крестьянками - кто искуснее исполнит роль барышни-крестьянки.
  Все девки хороши, как на подбор - жаловал граф Роман Проклович своих крепостных: не изнурял непосильной работой, одаривал пирогами и салом, девкам - конфеты и мед с орехами, чтобы телеса не угнетались, не ссыхались, как солома.
  Нагие девки проходили перед графом, показывали своё русско-народное актерское мастерство: с длинными волосами до пят, с соразмерными телами, с синими глазами и румяными щеками, а все - белокожие, словно сахар.
  Никто не выделялся ни игрой, ни телом, что вводило графа Романа Прокловича в печаль, оттого, что не продвигалась работа над спектаклем, словно спектаклю оглоблю в рот засунули.
  Вдруг, из круга девок выскочила озорная красавица бритая налысо, как рекрут.
  Девка Авдотья, а граф Роман Проклович с трудом признал в ней дочку кузнеца Ермолая, озорно хохотала, подпрыгивала, но не как балерина, а, словно Петрушка в балагане.
  - Что ж ты, Авдотья, ведешь себя не как балерина, а - коза на выгоне?
  Артистки, прежде всего - степенные; поступь у артисток - как у пав, плавная, а голос - тихий с придыханиями, словно придушили легонько.
  И волосы напрасно сбрила, как рыба.
  С твоим усердием даже на платье не заработаешь в артистках.
  - Полноте, барин Роман Проклович! - Авдотья хохотала, стояла бесстыдно, словно в кабаке на столе. - Ежели не в артистки, то потешусь хотя бы!
  Что ж молодость зря терять на охи и ахи!
  Как только время свободно, так я и чудачу, будто меня на ключ завели немецкие мастера.
  - Попрекну я тебя, - граф Роман Проклович добро усмехнулся в мундштук, - но не укорю!
  Попрекаемое, но не укоряемое! Дзэн!
  
  
  ОСОЗНАНИЕ
  
  Корнет, поэт и музыкант Алексей Витальевич Шереметьев с утра проснулся в дурном расположении духа, словно с кобылы упал на плацу.
  Вчерашний день выплыл с ужасающими подробностями - так выплывает из-за ивы челн с разбойниками.
  Сначала пили за обедом во славу здоровья графини Пристельской Анфисы Егоровны - много пили, но корнет знал свое состояние, поэтому проявлял разумное соотношение пития и закусок, словно прошел школу французского мужества.
  Вечером чевствовали господина полковника Семенова Евграфа Федоровича, как море Байкал высасывали из кружек.
  Корнет Алексей Витальевич уверял господ офицеров, что знает меру, и знал бы её, если бы не сел за карты себе на позорище.
  Сначала играли по маленькой для разогрева, а, когда пошла большая игра, то корнет уже себя не чувствовал и очнулся лишь после крупного проигрыша, равного трем большим деревням, которых у него, разумеется, не было.
  Долг чести велел - либо расплачивайся, либо ходи с позором, как с отрубленной головой.
  Корнет Алексей Витальевич Шереметьев выбрал третий путь чести - застрелиться без сватовства и признания в своих ошибках.
  "Эка, мои кредиторы утрутся, когда узнают, что я героически покончил с жизнью, но сраму не поимел, подобно Александру Македонскому! - корнет Шереметьев осмотрел наган, приставил к виску - красиво, как на старинных гравюрах. - Мертвые сраму не имут!
  Меня повезут на лафете пушки, а затем с должными почестями придадут матушке земле!"
  Корнет Алексей Витальевич в последний раз в жизни взглянул на своё молодое отражение в зерцале (серебряное, дорогое, но долг не покроет), палец нажимал на курок, но...
  - Досада! Неприглядная досада, как голая девка в грязи! - корнет Шереметьев с негодованием рассматривал лицо, с синими кругами под глазами, с красным носом, кровавыми глазами, опухшими скулами, словно не торжествовал вчера, а на поле брани дрался с Кочубеем. - Меня в дурном виде даже мертвого никто не полюбит, а это - стыд и срам!
  Щетинка, словно у дикого кабана выросла за ночь.
  Никто её из кожи не тянул, а выросла грязными островами бамбука.
  Корнет Шереметьев отложил наган, кликнул Ивана, и... через час гладко выбритый, надушенный (парфюм - подарок балеринки Мими) любовался собой в большом зеркале, прикроватном.
  - Ничего-с! Но одежда... галифе-с... Где это я валялся, или меня валяли свиньи?
  До обеда корнет Алексей Витальевич гонял денщика: одежду стирали, сушили, гладили, придавали светский шик и лоск, словно свадебное платье жениха.
  К вечеру посвежевший, надушенный, элегантно-чистый корнет Алексей Витальевич осмотрел себя со всех сторон, остался более чем доволен, даже подмигнул себе в зерцало, залихватски закрутил ус, и потянулась рука к нагану - в этаком виде не грешно и не срамно застрелиться дамам на радость.
  - Ишь, что захотела смерть, красавчика поиметь возжелала! - корнет Шереметьев неожиданно передумал стреляться: жалко, когда красота пропадает зря, и её в землю, как репу. - А долг чести, карточный долг, ну его к чертям!
  Всенепременно - к чертям!
  Хорошо, что я осознал до смерти, а не после... Дзэн!
  Красавчики сраму не имут!
  
  
  ВДОХНОВЕНИЕ
  
  Мальчика, поэта, музыканта, композитора графа Оселецкого Митрофана Львовича никто не бил, кроме папеньки.
  Маленький Митрошка всячески сопротивлялся наукам и музицированию, но папенька граф Оселецкий Лев Николаевич полагал, что принуждением, смычком вобьет маленькому графу музыку и эстетизм в темечко, как вбивал кол проштрафившемуся крепостному кузнецу Вакуле в заднепроходное отверстие.
  Граф Лев Николаевич зажимал голову сына между ног, оголял ягодицы отрока и хлестал по ним очищенными тонкими розгами с поучениями:
  - Ученье - свет, а неученое - тьма!
  Пренебрежение к наукам приведет к опале у Высочайших особ, а рвение в науках злата, серебра и почета прибавит, как из станка.
  Ан, музыкант Моцарт музицировал, музицировал и до большого вспомоществования домузицировался, как клад нашел с яхонтами.
  Митрошка в ответ ревел, кусал папеньку, щипал, не проявлял должного понимания и уважения.
  К семнадцати годам граф Митрофан Львович достиг высочайших успехов в музицировании, даже обошел по классу Людвига ван Бетховена.
  Престарелый папенька весьма радовался успехам отпрыска, хвастал перед графьями и князьями, даже почётные награды получал за сына, будто с деревьев груши сбивал сапогами.
  Однажды граф Лев Николаевич перед концертом тайком заглянул в будуар, где готовился к выступлению его сыночек Митрофан Львович, солнце и надежда русской музыки.
  Завлекательная картина открылась взору графа Оселецкого старшего: сыночек, граф Митрофан Львович на коленях с оголенными ягодицами стоял на полу (белые чулки приспущены), голова великого музыканта и композитора зажата между ног здоровенной девки - кровь с молоком и коса до пола, как метла у коня.
  Но что поразило графа Льва Николаевича до глубины сердца: к лицу бабы приклеены бородка, усы, точь-в-точь, как у него на личине, будто девку срисовали дворовые художники.
  Девка с усердием хлестала молодого музыканта розгами по голым ягодицам, с придыханием и ругательствами повторяла:
  - Ученье - свет, а неученье - тьма!
  Пренебрежение к наукам приведет к опале у Высочайших особ, а рвение в науках злата, серебра и почета прибавит, как из станка.
  Граф Митрофан Львович увидел папеньку, но не смутился, а более - обрадовался, как желанному караваю с медом:
  - Под вас девку сделал, папенька!
  Иже она розгами в меня музыку вбивает, как и вы!
  Французы называют этот процесс - вдохновение!
  Дзэн!
  
  
  ПРЕНЕБРЕЖЕНИЕ
  
  - Ах, ловите меня, догоняйте, граф Алексей Максимович! - графиня Елецкая Антонина Александровна легко, потому что молодая и худенькая, убегала от жениха, графа Пристолова Виталия Евгеньевича! - Ну, же-с!
  Решительно догоняйте, и получите моё признание!
  Граф Виталий Евгеньевич пыхтел, с трудом поспевал за невестой, протирал золотые пенсне-с, ораторствовал, подобно древнеримскому оратору Витии:
  - Полноте! Полноте, Антонина Александровна!
  Я оценил вашу легкость, как у козочки.
  Рад бы, да упаду сейчас и заплачу, как баба от бессилья!
  - Корнет Оболенский меня догнал бы! Ах, - графиня Антонина Александровна забежала на сельское кладбище, бегала среди могил - то ли не замечала кладбища, то ли в молодой веселости не придавала значения мертвым под землей. - И поручик Голицын догнал бы.
  Военные, ах! Они - душки, и в беге соразмерные, словно жеребцы.
  - Но не благороднее!
  Не умнее, нас, штатских! - граф Виталий Евгеньевич надрывал сердце, но упоминание о подвигах военных, придало последних сил: - Не пренебрегайте полными мужчинами ради подтянутых, как тополя.
  Пренебрежение - враг семейного!
  Почва улетела из-под толстых ног графа Пристолова, и он рухнул в глубокую могилу, вырытую, вероятно, для крестьянина или для офицера.
  Оглушенный, припорошенный землей, граф Пристолова даже не протирал загрязнившееся золотые пенсне-с, а смотрел в далекое небо и повторял, как могильный червь:
  - Пренебрег собой, за что и получил могилу при жизни, как Вольтер!
  Дзэн! Дзэн! Дзэн!
  
  
  
  ОТВРАТИТЕЛЬНОЕ
  
  Графиня Алиса Александровна Польских вышла на Сенную площадь и отчаянно сконфузилась, словно в щеки плеснули холодным огнем.
  Около гвардейцев стояли граф Вознесенский Петр Федорович и граф Безухов Андрей Николаевич, похожие в своем величии на каменные столпы.
  Молодая гимназистка Алиса Александровна прошмыгнула бы мимо них по своим делам (направлялась к модистке за новыми кружевами), да стеснялась графьев, словно они раздевали её собачку взглядами.
  Граф Вознесенский Федор Павлович на прошлом балу в честь китайского посла изволил шутить, подпускать амура к Алисе Александровне, отчего она полагала себя, если и не невестой, то - в полушаге от сватовства - так птичка колибри думает, что она несет в лапках слона.
  Сейчас графиня Алиса Александровна отчаянно краснела, придумывала ответы, всенепременно остроумнейшие, когда граф Федор Павлович заметит её и обратится с пламенной речью, чуть неприличной, но неприличной не до крайности - граф не камаринский мужик.
  В то же время чувство нарастающей любви влекло графиню к графу, она бы сама подошла, или деликатным кашлем обратила на себя внимание Федора Павловича, но порядочное воспитание не позволяло молодой непорочной девушке скверно вот так и подойти бесстыже, словно она не красавица графиня с приданным, а - торговка семечками, или что ещё ужаснее - ах - торопливая цыганка в красной юбке.
  Воспитание гимназическое не позволяло, а душа (и уже тело) требовали, поэтому графиня Алиса Александровна конфузилась, переступала с ножки на ножку, отчаянно потела (спасали духи из Парижа) и чувствовала себя крайне неуютно, словно бедная сиротка на торгах рабов.
  "Что, если графья видели меня, знают, что я рядом, но не подают вида, потому что - ужасно! ужасно! - пренебрегают мной, как крестьянской телегой, - Алиса Александровна от неожиданной догадки чуть не упала в положенный обморок, но подумала, что неосмотрительно падать в обмороки, когда никто не подхватит; девушка - не полено около печки. - Непременно заметили, ибо я ярчайшая, меня разве что филин около огня не заметит.
  Нарочно на меня не любуются, не глядят, не уверяют в своем глубочайшем почтении, словно я заплаканная корова".
  Еще пять минут графиня Алиса Александровна строила догадки по поводу загадочного поведения графьев, распаляла себя, разжигала дурное чувство, которое присуще только людям низшего сословия - ненависть, и, наконец, не выдержала, словно падала с Исаакиевского Собора: подошла к графьям (граф Федор Павлович как раз грациозно сбивал тросточкой снег с цилиндра собеседника), высказала всё, что накипело на робкой девичьей душе:
  - Отвратительно, милостивые государи! Низко и омерзительно!
  Вы - звери, господа!
  Вы - скоты-с! Дзэн!
  От переизбытка чувств графиня всё-таки упала на камни головой, а графья в удивлении не среагировали, не поддержали Алису Александровну за талию.
  
  
  ВЛЕКОМОЕ
  
  "Есть в ней нечто влекомое, воздушное, словно соткали из эфира! - граф Семенов Прохор Михайлович не без робости поклонился молодой красивой графине Хорватовой Сусанне Ивановне, похожей в белом платье на крем-бизе из десерта Парижского ресторана на Тверской. - Утонченная барышня, с понятиями и капиталом, будто золотая антикварная шкатулка младых лет.
  Но влечет, завлекает, и сердце моё уже не принадлежит мне, будто его украли цыгане!"
  Граф Прохор Михайлович с легким модным грассированием произнес, поглаживая бородку (свою) клинышком:
  - Что, милостивая государыня, Сусанна Ивановна, Летний Сад нынче прекрасен, словно его облили серебряной краской?
  Погода стоит изумительнейшая, картина Исаака Левитана, а не погода.
  Не примите ли уверения в моём совершеннейшем почтении, и не допустите ли до своей ручки и до прогулки, чтобы я с целью приятного времяпровождения прошел с вами по Летнему Саду, где часто ступала маленькая нога поэта Пушкина.
  - Вы приглашаете меня на прогулку, милейший граф Прохор Михайлович? - графиня Сусанна Хорватова внимательно до неприличия осмотрела графа с головы до мысков лакированных штиблет, и обратно - до донышка цилиндра, словно искала в нем отгадку на старинный еврейский вопрос - "Допустимо ли в краску для кипы добавлять деготь?"
  Девушка расхохоталась молодо, задорно, откинула головку назад, устремила личико белое к небу, а губки, губки алые - круасаны с земляничным джемом.
  Граф Прохор Михайлович слегка досадовал, хотя не видел объективную причину для своей досады, словно наступил в неприличное от коровы, но корова же не виновата.
  - Граф, вы важный, в орденах, красивый собой и статный, как Государственная палата, - графиня Сусанна Хорватова нежно положила ручку (белая лайковая перчатка из дорогих) на плечо графа Прохора Михайловича (графу показалось, что Сусанна Иванова слегка сжала его плечо, более чем по-дружески). - Экий вы непостижимый, будто катакомбы в Аджимушкае.
  Я бы с радостью составила вам компанию в прогулке, мы бы уточек покормили суфле, но, в глубочайшем сожалении вынуждена вам отказать, хотя и не прачка.
  Сегодня неуклюжая модистка на Кузнецком Мосту, когда подгоняла мне платье, воткнула иглу в жопу... вот тут и вот тут. - Сусанна Ивановна пальчиками притронулась к своим влекомым ягодицам в одном месте, затем в другом - так путешественник натуралист Пришвин Евгений Самуилович исследует болото около деревни Хатынь. - Ножки мои - бо-бо!
  АХАХАХАХА! Граф!
  Графиня Сусанна Ивановна направилась к своей изысканнейшей карете, как в дальнее плавание уходила.
  Граф Прохор Михайлович закусил губу, стучал серебряным набалдашником тросточки по правой коленке, будто выгонял из неё злых духов Ямбуя:
  "Однако, же! Моветон!
  Откуда и почему графиня Сусанна Ивановна взяла дурные слова и манеры, будто её окунули в бочку с нефтью?
  Употребила неупотребительное в свете слово, и показала на запретное для девиц пальчиком, как приглашала меня в опочивальню!"
  Граф Прохор Михайлович долго ходил по Летнему Саду в раздумье, не выпил даже шампанского, не здоровался с графьями и князьями, а погрузился в мысли, словно утонул в сметане.
  Он мысленно хулил и журил графиню Сусанну Ивановну за дурное поведение, но в конце дня мысль о её пальчиках, задорном молодом смехе и ягодицах под платьем выбила из графа журьбу, и на выходе из Летнего Сада он остановился около статуи Венеры, внимательно осмотрел мрамор, потрогал изгибы и впадины, а затем произнес чуть слышно:
  - Влекомая девица! Дзэн!
  
  
  ПРЕДЧУВСТВИЕ
  
  Граф Клейнмихель Карл Гансович изволил выйти на рыбную ловлю вблизи села Царское.
  Загодя мужики и егеря подготовили мостки для ужения рыбы, принесли на мостки кожаное канапе для удобства графа, сервировочный столик, серебряное ведерко для выуженной рыбы, золотую коробочку для дождевых червей, удилище из кости мамонта и с тончайшим волосом арабского скакуна Зейнаба.
  Поутру, как изволили проснуться, совершить моцион и дзэн, граф Клейнмихель пополудни вышел на мостки и приготовился к рыбной ловле, как к походу на турка.
  Егерь Митрич насадил наживку, обедневший граф Задумов Фриц Оттович взбил мягкие подушки; граф Карл Гансович откинулся на оные, принял из рук заботливого Митрича удилище и - пошла, пошла рыбная ловля в селе Царское.
  - Что, Карл Гансович, не выпить ли нам по бокалу шампанского? - граф Фриц Оттович потирал ручки, но смотрел с культурным подобострастием, которому обучают в гимназиях всех польских детей даже немецкого происхождения.
   - Шампанское? С утра? - брови графа Клейнмихель поползли вверх, будто ловили мух. - Больны, вы, Фриц Оттович, наверно, если на рыбалке предлагаете выпить, будто мы три дня не пили.
  - Отчего же-с, пили-с!
  Но традиция, иначе рыбка не клюнет!
  Пользительно для натуры - шампанское над водой! - граф Фриц Оттович грозно посмотрел на егеря, как на провинившегося холопа.
  Красноносый Митрич с готовностью прогудел в бороду лопатой:
  - Самое необходимое на рыбалке - шампанское, ваше превосходительство!
  Традиция, а без традиции не только рыба мертва, но и народ мертв!
  Смотрю я на вас, ваше превосходительство, и вижу в ваших очах бездонных не только заботу о рыбке, но и о Государственной думе, где денег не хватает.
  Знаю, как вас озабочивает процесс рыбной ловли и в ту же минуту - Государственные дела, поэтому хорошо, если неприятности разгоните бокалом шампанского!
  Традиция-с!
  - Нуте! Нуте! Иже еси! - граф Карл Гансович принял из рук графа Фрица Оттовича хрустальный бокал, выпил с достоинством и пониманием.
  Фриц Оттович в ту же минуту снова наполнил бокал (не забывал и о себе, сам пил, да на Митрича поглядывал, а Митрич уже из бутылки залпом шампанское допил и другую открывал):
  - За первую рыбку, душечка Карл Гансович!
  - Полноте, Фриц Оттович, милейший!
  Где же вы видите первую рыбку? - граф Карл Гансович потешно развел руки в сторону, словно показывал размер рыбки (егерь едва успел подхватить удилище!). - Предчувствие у меня дурное, граф, дурное! - граф Клейнмихель задумчиво пил шампанское, а мысли его то ли около рыбы, то ли в Государственной Думе, где всё разворуют, всенепременно разворуют, пока он отвлечен на рыбную ловлю.
  - Вот и выпьем, чтобы первая рыбка нашла случай к вам на удилище, милейший друг Карл Гансович! - граф Задумов уже без утайки посмотрел на Митрича, и егерь приволок из кустов ящик шампанского, как лучшую наживку на сазана. - Я люблю времяпровождение возле вас, Карл Гансович, с радостью принимаю и рыбалку и плач в Государственной думе по поводу голода в Поволжье.
  Из благородной гордости думаю о вашем высочайшем положении и о себе, за что благодарен вам и вашей кузине графине Антакольской Павлине Егоровне милейшей.
  Вспомните, как вы вынесли оскорбления от её мужа князя Антакольского Федора Александровича, с достоинством вынесли, а я ведь до полночи просиживал с судейскими и положительно запретил им посещать вас, когда у вас дамы в опочивальне.
  - Предчувствие у меня дурное, - граф Клейнмихель вздрогнул, будто опомнился после зимней спячки в берлоге. - Сон снился, как медведь из зоологического сада убежал и меня досаждал.
  Я во сне еще предчувствовал, с мучительной тоской приглядывался к медведю, а он меня беспокоил лапами и насылал темный рок, словно сажу в глаза кидал.
  - Так то не медведь, а - рыба, что вы сейчас удите! - Митрич сказал серьезно, и графья не уловили в его словах миллилитра иронии. - Виновата перед вами рыба, ваше превосходительство, что не клюет, а пора бы ей навестить высочайшую особу!
  Медведь - рыба, и он предостерегает вас от трезвости на рыбалке, ваше превосходительство.
  Вдруг, слова егеря исчезли, а на их место пришел звонкий женский смех - так смеются наяды над утонувшими моряками.
  Из осоки, справа, метрах в десяти от мостика, на котором граф Клейнмихель удил рыбу, выбежали в воду две тончайшие в талии, но крепкие в бедрах, девицы абсолютно нагие.
  Девицы не смотрели на графьев и егеря, и с хохотом стегали друг дружку тончайшими прутиками по ягодицам и по втянутым животам.
  - Однако! Вразумительно! Гм! - граф Клейнмихель округлил очи, поднес к глазам лорнет в золотой оправе, как дополнительное зрение.
   - Сисек совсем нет, ребра выпирают, но девки справные, интересные, как кобылы в течке, - Митрич щедро, по младогегельянски, высморкался в рушник.
  - Дурак! Это же - балерины Мими и Зизи! С визитом к князю Мышкину Петру Емельяновичу пожаловали, я их замечал второго дня, в пятницу! Прелюбопытнейшие девицы, ногу выше головы поднимают! - граф Задумов шипел, как змея: - Тише, а то обнаружат, что мы за ними наблюдаем, а это - конфуз!
  - Мы же рядом, неужто, не видят? - граф Клейнмихель вскочил с мягких подушек, затем осторожно присел, снова выпил шампанского - для раздумий.
  - Творческие особы! Увлечены! - граф Задумов приглушил голос до минимума, словно шептался за тонкой стенкой опочивальни Императрицы. - Капризы ихние, вот за капризами ничего и не видят!
  Граф Карл Гансович смолчал, барабанил пальцами по бокалу, выбивал свадебный марш.
  Вдруг, он порывисто вскочил, поправил безупречное, жабо, силился на слова или на дело, но не удержал равновесия и полетел с мостков в воду.
  За ним - егерь (чтобы барин не бранил за неухватистость и несамопожертвование).
  После короткого раздумья в воду сиганул и граф Фриц Оттович, словно большой сом.
  Девицы Мими и Зизи обернулись на шум, крики.
  Завизжали, прикрыли как можно и что можно маленькими ладошками и побежали в камыши, словно за ними акробат бессмысленный гнался.
  Впрочем, граф Задумов Фриц Оттович не заметил в девицах прыткости и поспешания, а вроде бы мелькнула легкая досада на личике Мими (или Зизи?).
  - Ах, что это у нас?
  Что уж тут за рыбалка с медведями! - граф Клейнмихель Карл Гансович с раздражением вышел из воды на берег, махнул рукой, пригладил мокрые волосы, словно успокаивал себя после дебатов в Государственной Думе: - Не обмануло предчувствие! Дзэн!
  
  
  ХОЛОПСКОЕ
  
  - Авдотья! Поди-ка в гостиную, милейшая! - граф Шереметьев Андрей Ефимович постучал серебряной ложкой по золотой тарелке: - Что ж ты, воруешь?
  Почему ложка в борще не стоит?
  Борщ-то ненаваристый, обворованный!
  - У кого не стоит, а у кого - стоит! - Авдотья неспешно подошла, воткнула в борщ ложку: - Гляди, барин!
  У меня всё стоит!
  - Пошла вон! - граф Андрей Ефимович прогнал кухарку, с удовольствием вкушал борщ, словно три дня на приступе Исмаила не кушал.
  Когда наелся до отрыжки, выпил столового хлебного белого вина с ледника:
  - Не холопское дело обсуждать, что у графа стоит и где стоит! Дзэн!
  
  
  ПОУЧИТЕЛЬНОЕ
  
  На плацу капрал Ефимов натаскивал новобранцев - так егерь натаскивает молодых борзых на волка.
  Новобранцы - дюжие парни, косая сажень в плечах, но глупы до грязи.
  Не понимают команд, даже во фрунт не встанут, словно им оглобли засунули в глотки.
  Поручик Казаков Иван Евгеньевич с горькой усмешкой наблюдал, как мучается капрал с новобранцами, будто первый раз гоняет баранов.
  - Что ж ты, каналья, сено-солому им не дал? - К концу часа поручик не выдержал, подбежал к капралу, словно барышня к конюху, врезал кулаком в морду капралу, и пока тот вытирал кровь, кричал, поучал: - Они на тебя зенки выпучили, таращатся, как собаки, которые гадят в мешок с мукой.
  Сено-солому им, быдло!
  Через пять минут всё уладилось, как на приеме в Зимнем Дворце.
  К правой руке новобранцев привязан пук сена, к левой - семафором пук соломы.
  Сено и солому деревенские парни понимают: сено дома с голодухи ели, а на соломе девок тискали.
  - Направооооо! Сено! - капрал командует, как в трубу Иерихонскую.
  Солдаты - недружно поворачиваются направо!
  - Солома! Налевоооо!
  Вечером утружденный поручик Иван Евгеньевич пришел домой, к молодой жене, дочери купца Варваре Степановне.
  Варвара Степановна - славная жена, уже месяц живут душа в душу, как голубки.
  Красивая, статная - кровь с молоком, русая коса до пола, взгляд прямой, щеки горят гранатовым румянцем.
   - Что ж вы, Иван Евгеньевич, устали с трудов праведных? - Варвара Степановна пригласила мужа к столу: наливки, водка, селедка, кабаньи потрошка, запечённые караси, гусь, телятина и красное вино. - Откушайте, Иван Евгеньевич!
  Вы же с пониманием на службе, а дома - с любовью, как соловей на ветке.
  О соловье Варвара Степановна выучила в гимназии, потому что - культурная, образованная, не то, что солдаты с сеном и соломой.
  После ужина с обильными возлияниями поручик Казаков, потому что - рубаха-парень, потащил упирающуюся (для проформы) жену в опочивальню, на мягкие перины, как в снег бросил.
  Вроде бы хорошо шло, с ладом, но закручинился поручик, присел на кровати, спустил на пол ноги и закурил трубку Мира.
  - Эка вы, Варвара Степановна!
  Нет в вас изобретательности в кровати, словно вы не изучали труды итальянца Леонардо Давинчи и русского изобретателя Кулибина.
  Кулибину Императрица своё благоволение пожаловала за изобретательность!
  - Что это на вас нашло, Иван Евгеньевич, словно вы ополоумели после удара шашкой по голове? - Варвара Степановна натянула фамильное одеяло до подбородка, скрывала открытое. - Зачем же я в постели крылья приделаю и с крыльями спрыгну на пол?
  В нашем селе изобретатель кузнец Микитка сладил себе крылья, забрался на колокольню и сиганул с неё, словно птица.
  Морду разбил, рубаха и портки в клочья - стыд и срам!
  Чудом выжил, потому что на козу свалился!
  - С крыльями в постели? Высоко! Возвышенно, но это для графьев! - поручик Казаков шутливо толкнул жену в бок, ластился, как кот к старушке: - Смотри, как ты испугана, словно черта под юбкой нашла.
  Я заласкался, как дитя, а надо бы строгость проявить в постели.
  - Научи, милый друг, Иван Евгеньевич, что я должна изобрести!
  Но только пошлости не предлагай служивые!
  Я - твоя жена, женщина стыдливая и строгих устоев, как владычица морская.
  - Гм! Как же без пошлостей, душа моя, в этом деле? - Иван Евгеньевич принужденно положил руку на бедро жены, вот, ежели сюда...
  - Так не научите, потому что стремления ваши видны и пугают меня, как большая рыба! - Варвара Степановна сбросила руку мужа, горела конфузом. - Я предвкушала наслаждение любить понятливо и не мучить вас и себя изобретательностью, но теперь вижу что мои подозрения...
  Поручик Иван Евгеньевич не дослушал жену, выбежал в сени, вернулся с сеном, соломой и пеньковой веревкой, как на плацу побывал.
  Он привязал сено к голове жены, а солому - к её бедрам, будто помечал новобранцу нужные места.
  Варвара Степановна с ужасом взирала на мужа и объясняла поступок его белой горячкой.
  Но Иван Евгеньевич, потому что - бывалый, за пять минут разъяснил молодой жене суть сена и соломы, как азбуку академику прочел.
  До утра из опочивальни слышались (с промежутками) приказы поручика Казакова:
  "Сено!
  Солома!
  Сено!
  Солома!"
  Утром, когда муж утомленный заснул, Варвара Степановна выпила ковш ледяной воды и с мечтательной улыбкой прошептала, словно вошла в сад с соловьями и розами:
  - Сено! Солома! Поучительно! Дзэн!
  
  
   БЛАГОРОДНОЕ
  
  Граф Мурашко Валентин Петрович без объявления зашел в будуар своей жены Галине Алексеевне и нервно теребил край манишки, словно искал в ней ответ на животрепещущие темы спасения человечества и брачных уз.
  Графиня Галина Алексеевна с неудовольствием посмотрела на мужа, но грубостей не наговорила, потому что воспитана в высших традициях лучших семей Санкт-Петербурга и Москвы.
   - Сударыня! Помогите и исправьте, если я сделаю неосторожное замечание по поводу вашего фривольного поведения, словно вы не мужняя жена, а - муза Греческая.
  Намедни вы изволили танцевать с поручиком Оболенским Петром Самуиловичем.
  Он ангажировал вас на мазурку, что до неприличия крайне, а затем - на польку - высший позор для тех, кто понимает.
  Граф Ермольский приподнял бровь и молча посмотрел на меня, как я отреагирую на духовные ваши отношения с поручиком.
  У меня найдется множество соображений на ваш вчерашний поступок, но обрадуют ли они вас и меня в той должной степени, которая необходима для сглаживания отношений, как между кошкой и собакой.
  - Граф, сознаюсь вам во всем откровенно, - графиня Галина Алексеевна пудрила носик, но на мужа не смотрела, что в высших кругах считается верхом неприличия. - От высшего наслаждения и новых впечатлений на приеме в честь китайского посла я получила расстройство нервов, но избежала хандры, хотя вы вводите меня в то состояние души, которое философ Дейнека называл отторжением, а поручик Оболенский - непостигаемым разумом несуществующего.
  Ну и что же с того, что я оказала честь поручику Оболенскому с выпуклыми ляжками?
  Ему скоро на войну, так пусть порадуется жизни рядом с первой красавицей столицы, красавицей, которую муж часто на час меняет на пустышек и дурнушек, тем лишает меня противодействия ощущениям и вводит в пугливую тоску ожидания, словно я не женщина с плотью и кровью, а - продавщица копченой рыбы.
  Ваше дурное поведение, если и поддается объяснению, то это объяснение оставьте для кухарок, которым вы без брезгливости задираете юбки на головы и создаете тем самым новую моду.
  Неопределенность ваших отношений и ожидание мучений и холодной кровати бросили меня в танец с поручиком Оболенским, и когда я танцевала, то представляла, что непременно в скором времени в Храме увижу сияние, а вы с мутными глазами встанете передо мной, все тело ваше заколышется желе, и тьма ваша прикроет от меня светлое и беззаботное чувство.
  - Позвольте! Галина Алексеевна! Что вы себе позволяете, душа мон шер! - граф Валентин Петрович негодовал, как собака на привязи, когда рядом проходит кошка. Он из золотой табакерки засыпал в ноздрю табак, чихнул, снова чихнул, вытер мокроту батистовым платочком с монограммой дома Романовых. - Не напрасно я направил стопы свои в ваш будуар, ох, как не напрасно!
  С ночи во мне установилась самая полная уверенность, что непременно, неминуемо вы не раскаетесь в содеянном танце, а возведете хулу на кристально чистого и возвышенного мужа благороднейших кровей.
  Граф Валентин Петрович в болезни внезапно затрясся в сильнейшем гневе, не подобаемом особам из высшего света, но не мог с собой поладить - так рука убийцы тянется к горлу жертвы.
  Порыв бешенства сорвал графа Валентина Петровича с места, словно жеребец закинулся со старта.
  Граф Валентин Петрович напрыгнул на жену, будто он не граф, а крестьянин, который поучает нерадивую крестьянку.
  Схватил за волосы, стащил графиню Галину Алексеевну с пуфика на пол и таскал по полу, со сладчайшим остервенением драл волосы, при этом желтая слюна слетала с губ графа, а золотые пенсне запотели от юношеского задора.
  - Мерзавка! Нижайшая клятвопреступница и распутница!
  Порочишь честь благороднейшего мужа, а я принят ко двору!
  Граф Валентин Петрович возил жену по мраморному полу (итальянская плитка), ни на секунду не усомнился в своей правоте, а даже уверился, что так и должно, когда провинившуюся графиню наказывают, как мужичку.
  Графиня Галина Алексеевна сначала, подобно половой тряпке, елозила за мужей, пребольно ударилась головой о ножку кресла (а-ля Людовик Пятнадцатый), но не кричала, не призывала к благоразумию графа и не призывала прислугу.
  Вдруг, на удивление графа, графиня Галина Алексеевна извернулась, вывернула руки мужа, освободила волосы из захвата, вскочила на ножки, и, когда граф открыл рот для новой порции хулы и журьбы, схватила со стола подсвечник (работы мастера Фаберже) и драгоценностью ударила мужа по спине.
  Граф Валентин Петрович от неожиданности с болью упал на пол, силился подняться, но графиня Галина Алексеевна мутузила его - так дерутся мужики на кулачных боях на Сенной площади.
  Уже пошла у графа кровь из носа, выбиты три передних зуба (клык и два резца), заплыл правый глаз, а под левым наливался синяк иудейский, но графиня продолжала отчаянное:
  - Мои предки благороднее ваших, граф Валентин Петрович!
  Когда ваши запрягали, наши уже на троне сидели!
  Дзэн!
  
  
  УМИРОТВОРЕНИЕ
  
  - Со второго куплета, пожалуйста, несравненный Александр Митрофанович! - графиня Лесовская Анна Дмитриевна грациозно облокотилась на клавесин (работа мастера Шуберта). - Лололо!
  Ах, восхитительно, словно меня надули теплым воздухом.
  - С величайшим моим удовольствием и уверениями в почтении! - граф Александр Митрофанович Шереметьев откинул фалды сюртука, пригладил черные волосы, подкрутил усы и опустил изящные благородные пальцы на клавиши слоновой кости - так кошка ночью осторожно пробирается между кувшинами с молоком. - Извольте! Второй куплет, как с листа!
  - Ах, граф! Изумительно!
  Я вся дрожу до основания от вашей игры!
  Надо бы - кончила с жизнью на третьем куплете!
  Лалалала!
  Дивно!
  Гениально волшебно!
  Вы - кудесник, потрясающий граф Александр Митрофанович!
  - Музыкальное умиротворение! Дзэн! - граф Александр Митрофанович откинул голову и в музыкальном экстазе воспрял душой!
  
  
  ПЫТЛИВОЕ
  
  - Папенька, а в Индии люди живут? - маленький Митрофанушка теребил фалды сюртука батюшки. Батюшка граф Назаров Антон Евгеньевич собирался на бал в Зимний Дворец.
  Графиня Назарова ожидала в карете, нетерпеливо обстукивала пажа тросточкой по основанию черепа.
  - И в Индии люди живут, душа моя, Митрофанушка! - граф Антон Евгеньевич погладил сына по головке, как только что гладил по выпуклостям новую горничную Анюту.
  - Папенька, милый друг, а индийские люди с двумя головами? - Митрофанушка с утонченной изящностью гимназистки, но с некоторыми замашками будущего деятеля искусств поцеловал папеньке ручку.
  - Полноте, Митрофанушка! Что за вздор?
  Отчего же индийские люди с двумя головами?
  У индианцев одна голова, потому что они - колония Англии.
  - А отчего же у индийцев хоботы слона и ноги тигров? - Митрофанушка черными глазками буравил благородное лицо отца, лицо, принятое при дворе.
   - Пытливый ты у меня, Митрофанушка!
  Породистый красавчик, как лошадка!
  Вольно тебе, Митрофанушка! - граф Антон Евгеньевич услышал нетерпеливый призыв жены и отстранился от сына, как от огня убегают волки: - Пусть будет по-твоему: В Индии люди живут с двумя головами, слоновьими хоботами и лапами тигра вместо ног.
  Дзэн!
  С тех пор Митрофанушка у учителя географии Карла Оттовича слыл невежей, как арап.
  
  
  НЕДОМЫСЛИЕ
  
   - Огого! В нашем полку прибыло! - поручик Романов Андрей Никодимович с охотой пожимал руку грациозной княгини Трубецкой Анны Ермоловны. - Что же вы, сударыня, заранее не соблагоизволили прислать курьера с длинными ногами и в полосатых потешных панталонах, как макароны?
  Мы бы подготовили для вас торжественную встречу с барабанами, горнистами и выездкой не хуже приема в честь Нигерийского посла.
  Во фрунт!
  Наааалево!
  Направо!
  Примкнуть штыки! - поручик Андрей Никодимович гаркнул так, что графиня Анна Ермолаевна сначала подпрыгнула, побелела, позеленела, а затем чуть в обморок не упала на сено-солому с конским навозом.
  - Полноте, Андрей Никодимович! Что вы бравируете и кричите, как на Северном Полюсе?
  Я же рядом, и прекрасно вас слышу, как в будуаре с граммофоном.
  Нет ли в вашем полку изысканных искусств, статуэток, картин старинных мастеров, где Амуры и Венеры?
  - Ах, графиня! К чему Амуры и Венеры, когда лошади подкованы и вычищены - блеск и красота, словно каждой кобыле губы подвели помадой.
  Выправка, стать, хвосты - моё почтеньице!
  - Всё, решительно всё сказали? - графиня Анна Ермолаевна надула губки, в её очах решительность и сталь холодного оружия. - Вы же - образованнейший офицер, музыкант, поэт, художник, артист, философ, а ведете себя, будто примерили роль ярмарочного солдафона.
  Ведите меня в ресторан, поручик, по крайней мере, в приличном заведении не будете громыхать голосом и таращить глаза, как кухарка на черта в печке.
  - Извольте, милейшая сударыня, Анна Ермолаевна.
  Вот сюда, мимо отхожих мест, в солдатскую столовую с хлебом, солью и кашей перловой - шрапнелью.
  От каши живот пучит, но веселость в организме разливается необыкновенная, будто водки ведро выпил.
  В ответ графиня Анна Ермолаевна уже с участием посмотрела на поручика Романова - так взирает сестра милосердия на смертельно больного чахоточника.
  Графиня молча дошла до своей кареты и отбыла восвояси к величайшему удивлению господ офицеров, словно они оскорбили женщину бездействием.
  - Что это она, милостивые государи, взбрыкнула, как кобылица необъезженная? - поручик Романов в недоумении подкручивал ус и звенел медалями, как ломовая лошадь колокольцами. - Приехала на случку, но уехала непокрытая, как одинокая баба в Покров.
  - Может быть, по недомыслию, мы оскорбили барышню предложением откушать каши? - корнет Оболенский Николай Ефимович высказал робкое предположение и вскочил на кобылу. - Утонченные барыни устриц вкушают за обедом, а запивают шампанским с ананасами.
  - По недомыслию? Чем же каша хуже устриц, и к тому же, от каши пучит меньше, чем от устриц с шампанским - по себе знаю, едал-с, в Париже-с! - полковник Абрамцев Степан Ильич подмигнул удрученному поручику Андрею Никодимовичу Романову. - Если и есть недомыслие, то в хорошенькой головке Анны Ермолаевны! Дзэн!
  
  
  ПРОТИВНОЕ
  
  Граф Петровский Игнат Александрович отправлялся с семейством на воды в Баден-Баден из Санкт-Петербурга, словно в столице вода закончилась.
  По выезду из города у кареты отлетело колесо, покатило и ухнуло в овраг, где гуси и пьяные мастеровые.
  Граф Игнат Александрович укорял кучера в недомыслии, непредусмотрительности, а кучер Иван только моргал, разводил руки в стороны, словно баб ловил в бане, и отвечал, что и слов ефтих не знает.
  В величайшей досаде граф пошел прогуляться, пока мужики колесо поставят на место и отладят ход кареты, чтобы - всенепременно мягкий, без геморроев.
  Неподалеку шумела ярмарка с балаганами, Петрушками, циркачами, кренделями, медовыми пряниками, медведями на цепях и сахарными петушками на палочках.
  Маленький граф Петровский Алешенька Игнатович тянул папеньку за рукав камзола, топал ножками в розовых с белыми бантиками ботиночках:
  - Ах, папенька! Прошу вас! Что за диво там творится!
  Пойдемте скорее, ибо я желаю развлечений и увеселений!
  - Милый друг, Алешенька, - граф Петровский Игнат Александрович с недовольством посмотрел на сына - так печник сурово оглядывает непрошенного в гости члена Государственной Думы. - Мы принадлежим высшему свету, а здесь резвится свет низший, с низменными потехами, противными балаганами, ужасными мужиками и мерзкими бабами в платках, похожих на дерюгу.
  Не умоляй меня, Алешенька, а то оставлю без должного вечернего чтения латинской книжицы о приключениях Короля Артура.
  - Не желаю короля Артура, желаю противного! - Алешенька закатил глазки, открыл ротик с алыми губками, подготовил великосветскую истерику с надрывом - так воет волк над убитой овцой.
  - Фуй! Дурно-с, граф! Противно! - Игнат Александрович потащил сына к карете - мужики уже подгоняли колесо, пыхтели противно, воняли дегтем и столовым хлебным белым вином.
  - Папенька, вы молвили, что бабы дурные на ярмарке, в платках-дерюгах, а глядите, баба идет без платка и не столь дурная, даже на мой детский притязательный вкус.
  Вовсе не противная!
  Она не замерзнет, бедненькая, в короткой юбочке, почти голая, как маменька разгуливает по Усадьбе с князем Мышкиным, когда вы в отъезде в Государственной Думе?
  - Баба без платка? Поучительно! - граф Игнат Александрович заинтересовался, нарочно не обратил внимания на упоминание о жене, которая показывает себя голой влиятельному князю Мышкину (графиня после слов Алешеньки с дочерями весьма резво удалилась в ближайшую рощицу). Игнат Александрович посмотрел в театральный бинокль (оправа - золото и слоновая кость). - Гм! Весьма и весьма недурственно-с!
  Она, милый друг, Алешенька, - циркачка, акробатка, гимнастка из бродячего цирка.
  Ах, как она молода, но уже талантлива, вижу, что танталова, потому что идет грациозно, а уж ногу поднимет выше головы, так уверяю - талант!
  С артисткой белый пудель потешный, как парик князя Мышкина.
  Только ты, Алешенька, князю о пуделе не докладывай, дурно это, когда людей с пуделями сравнивают, особенно, если князь и приближен к Царской Особе.
  Пойдем же, в балаган, Алешенька, взглянем на бродячих циркачей и собачку.
  - Но вы же папенька, молвили, что противное нам всё на ярмарке, - граф Алешенька Игнатович не понимал, но догадывался, что хорошее настроение папеньки - от гимнастки без панталончиков.
  В уголках глаз маленького графа мелькнули лучики лукавства, как у лисы, что сожрала все кур.
  - Связь с народом выше противного! Дзэн!
  Пойдем, же, милый друг, Алешенька, а то гимнастка сейчас начнет представление, а мы опоздаем, что непозволительно для светских особ!
  Граф Игнат Александрович с удивительной для него прытью побежал в сторону балагана, из которого слышны крики, свист, смех, и куда упорхнула молодая циркачка в короткой юбочке и противной тряпочке на груди.
  
  
  СОЗЕРЦАНИЕ
  
  Молодой английский посол Джон Смит по протекции назначен в Санкт-Петербург, чему вельми досадовал, потому что полагал всех русских грязными никчемными скотами.
  Карету за ним не прислали, и Джон Смит с проклятиями в адрес Высочайших особ и российских улиц пробирался к Зимнему Дворцу на аудиенцию.
  На извозчика он денег жалел, потому что отличался необычайной скупостью, даже Английской Королеве предлагал спитой чай.
  Под ногами хлюпало, расползалось, с неба капало, со все сторон - толкало, и неслись ужасные запахи, хуже которых только вонь в Версале.
  На набережной реки Мойки Джон Смит остановился перевести дух, вытер батистовым казённым платком с вышитым Тауэром влажное от мерзостей Санкт-Петербурга, лицо, словно лопатой прошелся по конюшне.
  Собрался продолжить путь, но прислушался к разговору двух господ, и остался под видом расшнуровывания своего корсета:
  "Послушаю, о чем русские разговаривают на улицах - донесу в Тайную Канцелярию её Величества, или, на худой конец, пойму загадочную свиную русскую душу", - английский посол взбодрился, даже высморкался в кулак от усердия для прочищения носоглотки (Джон Смит из экономии не использовал для носовой влаги носовой платок).
  - Эка невидаль, ваша кокотка Зизи, уважаемый Петр Афанасьевич, - господин в дорогой шубе теребил пуговицу не менее дорогой шубы своего собеседника, словно через пуговицу пропускал электрический ток для стимулирования мозговой деятельности. - Вы же академик Российской словесности (Джон Смит обрадовался удаче - послушать болтовню академика русской словесности), а не видите, что кроме ужимок, поднимания ножки выше головы и прекрасного личика в вашей Зизи ничего нет, словно её обокрали при рождении.
  - Ну, уж, милейший, Антон Павлович, вы лиху хватили, словно гороху откушали на обед! - Не моя она, Зизи... к сожалению...
  Князь Трубецкой Александр Михайлович при себе её держит в домашнем театре, как в конюшне.
  А насчет ножки выше головы, личика, стати - да уж, хороша, прелестное создание, лакрица на палочке.
  Вы изобретатель, а подобное не изобрели бы вовек, даже, если бы истратили всю золотую Казну.
  - Хороша-то, хороша, согласен! - Антон Павлович отпустил пуговицу академика, но захватил рукав, как терьер хватает крысу. - Но ни слова, ни слова более о Зизи, умоляю вас, Петр Афанасьевич! - Антон Павлович с жаром вскричал, даже в негодовании притопнул, как в танце мазурка. - Увидите, как музицирует Елена Петровна, так забудете о Зизи, и язык свой оставите в гостиной на потеху лакеям.
  Я тоже совершенно ошибался и оскорблял себя непониманием женской красоты, даже не возражал, когда кокотки меня укоряли, что слишком слаб на белое хлебное вино, но как увидел Елену Петровну возле рояля, так Рубенса и Шуберта забыл, словно похоронил их в одной могиле.
  О, если бы вы сейчас пошли со мной с визитом в дом Хабаровых, то, всенепременно испытали бы ангельский восторг, когда взглянули бы в ясные озерные очи графини Елены Петровны.
  Не смейтесь и не упрекайте меня в излишней увлеченности, потому что графиня Елена Петровна относится к Олимпу, а, как вошел, так заметил, что в зале светло, хотя свечей обычно, и восковые.
  Свет исходил из глаз Елены Петровны, она горела, а глаза, глаза - источали.
  Не совру, милейший, Петр Афанасьевич, что источали пламя голубое.
  Разве Зизи источает?
  Зизи по карманам ворует - неоднократно замечена, но меры не приняты, потому что красотка, да, а ножку как поднимает - Сахар Медович, а не балеринка.
  Но Елена Петровна, если рядом с Зизи встанет, то Зизи никто и не заметит, так как в тень уйдет, подобной курьеру с плохой вестью.
  Меня сразу завлекло в гостиную, а скажу вам, что приходил с визитом к её отцу, по деловому поводу - дебаты о российской деревне и приданию крестьянскому плугу большей устойчивости, чтобы крестьянин мог спать на плуге, пока лошадь пашет.
  Обо всем забыл, когда Елена Петровна присела за клавесин, даже забыл о визите к князю Облонскому Дмитрию Александровичу, а визит давно намечался, подготавливался за изрядные деньги.
  Не похвалю красоту и грацию Елены Петровны, много не скажу, но замечу только, что - поразительнейшая и уникальная женщина или девушка, подобной я не видел, а побывал во многих Государствах и краях нашей Родины, где на одного мужика сто ладных девок.
  Своеобразный выгиб спины, и слова Елена Петровна не молвила еще дельного, а я уже видел, что у неё душа широкая, наша душа, и в душу правдивую провалится любой мужчина, пусть даже Государь Император.
  Любой мужчина упадет к ногам Елены Петровны, упадет и не встанет, пока она не попросит ангельским голоском с медом и орехами в тембре.
   - Слишком вы уже, Антон Павлович, увлечены-с! - академик Петр Афанасьевич добродушно посмеивался в воротник шубы, но видно, что рассказ о таинственной даме ему приятен и не назойлив, так пчела не сойдет с цветка, пока не соберет пыльцу (Джон Смит отчаянно мерз в парадном английском камзоле английского же сукна). - Согласен, что случаются девицы особенные, когда - ух!
  Всякому кавалеру кажется, что девица именно для него рождена эта, потрясающие особы - на них Мир держится.
  Я скажу вам, дражайший, Антон Павлович, что происходит подобное от грусти, ибо грусть женская затмевает и способствует, как китайская желчь.
  Что мы с вами здесь переливаем столовое хлебное белое вино словами из пустого в порожнее, как два золотодобытчика делятся впечатлениями о золотых самородках?
  Пойдемте же, немедленно, взглянем на Елену Петровну, так ли она хороша, как амфора.
  - Слушайте, слушайте, друг мой, Петр Афанасьевич, хоть и робею перед красотой и благородством Елены Петровны, но поддерживаю ваше стремление, глубокое, как река Нева около Английской набережной.
  Решительно покончим с мучительными разговорами и без колебаний, именно в том положении духа, куда поднялись, отправимся с рвением, и оно вознаградится пением графини Елены Петровны и созерцанием её честной красоты.
  Два господина пошли от Джона Смита, а он с недоумением осматривал свои задубевшие руки, словно только что их пришил в лекарне Иозефа Штольца:
  "Почтенные мужи бросили все свои дела Государственной важности и направляются созерцать!
  Вот что значит русский Дзэн!
  Куда я шел? Куда устремлялся, словно почтовый голубь голубых кровей?
  За ними; и непременно буду принят у графини Елены Петровны, принят с почетом и обласкан, оттого, что посол великой державы!"
  Английский посол Джон Смит без шубы и без калош побежал за господами - так устремляется уличный пес за тележкой мясника, с которой свисает колбаска.
  
  
  ПЕРВОЗДАННАЯ
  
  - Митюха, брат, посмотри, какая красота первозданная! - поручик в отставке Корней Иванович Боровицкий направлялся в свое имение, что получил в наследство от троюродной тетки.
  Поручик умилялся всему, что видел вокруг: бабам, мужикам, полям, реке, лугам, деревьям, свежему воздуху, теленку и даже шелудивому псу, что грозно охранял муравейник. - Душа поёт, душа ликует!
  И это всё моё, Митюха?
  - Ваше, барин, ваше, как пить дать!
  Вон от того, леса, что чернеет вдали и дальше - отсюда не видать, хоть ты в золотую трубу подзорную выглядывай, - кучер Митюха добродушно засмеялся, потому что баре любят, когда крепостные крестьяне довольные, как поросята возле чана с сечкой. - Владейте, пользуйте, барин, хоть баб, хоть мужиков, если к мужикам на военной службе привычные.
  - Что ты мелешь, дурак? - поручик в отставке Корней Иванович Боровицкий добродушно усмехнулся в усы, нафабренные на всякий случай - вдруг, да графиня в полях встретится. - Где это видано, чтобы мужчина пользовал мужчину, как половую тряпку?
  Вздор! Чепуха! Дурак!
  - Поэт проезжал, зайцев ваших травил, так он стих рассказал:
  "Кто не побрезгует солдатской задницей, тому правофланговый служит племянницей!".
  - То - не поэт, то - Кузьма Прутков, дурень.
  Мелет он чушь всякую, городит без оценивания, потому что не благороднее и не умнее господ офицеров, и проигрался в пух и прах в собрании, как институтка.
  Вот и злится на служивых!
  Эй, Митюха, а кто там по моему полю с ружьем и собакой бредет, как по своей гостиной?
  - Писатель Тургенев Семен Евстахьевич, городская штучка, книжонки пописывает.
  Забредает, куда ему подумается, говорит, что так вдохновение ищет.
  - Быдло-с! Хам-с! - поручик Корней Иванович соскочил с дрожек, выхватил саблю, пистолет (серебряная рукоять, подарок графини Шереметьевой Анны Ульяновны): - Эй, ты, кто там ходит лугом?
  Кто велел топтать покос?
  Зарублю!
  Писатель Тургенев Семен Евстахьевич остановился, приложил руку к козырьку охотничьей фуражки, всматривался в бегущего и вопящего поручика, и, очевидно, нашел в нем угрозу своему существованию, потому что быстро побежал от Корнея Ивановича в сторону чужого леса.
  Когда писатель (из одной когорты с Кузьмой прутковым) скрылся в буераке, поручик подкрутил ус и радостно засмеялся, словно женился на богатой вдове:
  - Эх, хорошо-то как!
  Вот теперь красота первозданная! Дзэн!
  
  
  ПРЕКРАСНОЕ
  
  Графиня Евстигнеева Елена Владимировна в своём будуаре прихорашивалась около славного зеркала в серебряной оправе.
  Пуфик, хоть и изрядно усиженный, приятно пружинил под упругими ягодицами - так седло лошади гусара подстраивается под своего хозяина.
  "Лицо моё подобно Луне, черты правильные, чрезвычайно пропорциональные, словно не от маменьки и папеньки я рождена, а выткана Солнечным светом.
  Иногда тучка набежит на моё мраморное чело, но тут же упорхнет, как балерина упорхает от мецената.
  Сколь ни была бы велика беда, но на личике моём изумительном всегда - радость и довольство, но и холодная учтивость присутствует, потому что я графиня, а не посудомойка с набережной реки Мойки.
  Овал лица правильный, как зеркало немецкой работы.
  Так бы и сидела с утра до вечера, любовалась на отражение своего изумительнейшего личика - нет лучше времяпровождения для светской красавицы, чем любование собой - так хороший пастух любуется породистой овцой без изъянов на мордочке.
  Зубки идеальные, белые, без черных точек, без маковых зерен и сколов - драгоценные зубки, здоровые: положительный муж выложил бы за здоровые зубы жены миллионы денег.
  Но где он, положительный Рыцарь на белом коне и в белом хитоне с золотыми позументами?
  Внешность моя притягательная, и тянет на сто баллов по шкале немецкого ихтиолога Рихтера.
  Обдуманное выражение знаний не сходит с моего лица, и в то же время печать снисходительной доброты, что так притягивает ласковые взгляды кавалергардов и корнетов.
  Лучи из очей - эмпатические, обладают немыслимой силой, волшебной, и я не удивлюсь, если придет сейчас волшебница и скажет, что я - избранная, Царица Мира.
  В Париже устраивают прохождения девиц в неглиже, с целью выбора наистройнейшей и привлекательнейшей, которую тут же венчают короной из дубовых листьев и называют на год Флорой.
  Без Парижа я вижу, что намного лучше, глубже, благороднее, привлекательнее всех-всех-всех!
  Изящная, грациозная - балерины Зизи и Мими по сравнению со мной - грубые мужики - породистая красавица с удивительно прелестными ножками и ручками.
  И сейчас мои ножки пойдут, понесут легкое, соблазнительное тело к ростовщику, грязному хаму.
  Пусть только он не даст мне заём, в мои белые ручки нуждающейся красавицы.
  Или в Казенную палату пойти за вспоможением?
  Прекрасная мысль для прекрасной дамы! - графиня Елена Владимировна в необычайном волнении вскочила с пуфика, выпила настойки полыни на квасе (чтобы дух изо рта шел весенний)! - В Казенную палату, пусть мне денег дадут за мои прелести!
  Охраняюсь Государством, как памятник красоты! Дзэн!
  
  
  ВОСПЛАМЕНЕНИЕ
  
  Художник, действительный член Академии живописи, Философии и Изящных танцев Иван Васильевич Васнецов в задумчивости стоял перед мольбертом и смешивал краски - в кобальт фиолетовый добавлял цинковые белила.
  Натурщица - молодая шикарная графиня Подольская Анна Измайловна (поговаривали, что хотя и молодая, но искушена весьма) томно возлежала на кушетке, на правом боку - рука под головкой, как положено на натуре.
  Взгляд графини прямой, добрый, чуть зазывающий, если только мужчина представит, что он - зазывающий, как у сирены.
  Но самая суть натурщицы - её абсолютная нагота в сей час, словно графиня не перед мужчиной возлежит, а в будуаре читает книжку.
  Графиня Анна Измайловна возжелала, чтобы известный художник Иван Васильевич Васнецов запечатлел её в образе Тициановской или Рембрантовской дамы - возлежащую в полной наготе, ослепительной, словно дельфийский мрамор.
  Иван Васильевич долго уговаривал графиню, что легкая накидка, хитон, неглиже лучше подойдут образу молодой дамы из Санкт-Петербурга, потому что сырая и холодная погода соответствует настроению картины.
  Но графиня Анна Измайловна возжелала, чтобы - без всего, или она направится к другому художнику, другу и в то же время конкуренту Ивана Васильевича - Рубенсу Петру Геннадьевичу.
  Иван Васильевич подобное не смел допустить, поэтому рисовал графиню с натуры в натуральном виде, как курочку на вертеле разглядывал.
  "Только бы чувства мои не помешали вдохновению! - Рука художника дрогнула, но Иван Васильевич закаменел, как волк под Москвой в феврале, и довел нужную линию бедра на холсте до совершенства. - Множество натурщиц прошли через мою мастерскую, и со многими я имел дела, но графиня без всего - забавно, потешно, трогательно и волнительно до воспламенения чресел.
  Может быть, она послана мне в испытание, и, если испытание не пройду, то весь свет меня осудит, пожурят, охулят, укорят и изгонят из высшего общества, как плебея, что не удержался и подсмотрел за своей хозяйкой в бане.
  Работа, прежде всего работа, представлю, что не графиня обнаженная возлежит, а - мраморная статуя, или лучше - воз с репой".
  - Иван Васильевич, что это вы, милый друг, улыбаетесь, словно вам повесили Анну на шею? - графиня Анна Измайловна двусмысленно пошутила - она Анна и орден - Анна! - Не перевернуться ли мне на бок, и как вы находите: достаточно ли свет играет на моих шикарных стройных бедрах?
  Грудь выйдет на холсте сочная, задорная, как резиновые колеса автомобиля Руссо-Балт?
  - Не нужно, милостивая государыня, не ворочайтесь!
  Очень правдоподобно возлежите, и свет на вас направленный, как в Академии Живописи с потолка.
  "Почему, почему я не пошел в купцы-лабазники?
  Сейчас бы кутил с цыганами в Яру, а потом поехал бы к этой же графине Анне Измайловне, и без стеснения изъяснялся с ней на языке шампанского и нумеров?
  В Париж бы отвез, на канкан посмотрели бы, и сама канкан сплясала у нас в нумере, где золотые кровати.
  А через свою скромность художника и нужду пойду по миру без денег и без графинь, разве что продам холсты и краски и в гусары подамся, а затем - по трактирам в угарном дыму! - Иван Васильевич отметил, что тень под правой грудью графини излишне насыщена, словно тьма адская, где зубовный скрежет и сера.
  Но ни ад, ни зубовный скрежет не охладили пыл художника, а рука заметно дрожала, словно на бормашине. - Хороша, завлекательна графиня Анна Измайловна, и богата очень, как золотой прииск.
  Но нельзя мне сейчас, вот так просто, без плезира и куртуазности!
  Ах, как я горюю, ах, я горюю!"
  В избытке чувств Иван Васильевич потерял сознание и упал на пол, как огромная кисть.
  Лицо художника красное, губы подрагивают, а глаза закатились в сильнейшем жару.
  - Воспламенился! Дзэн! - графиня Анна Измайловна подошла к зеркалу, придирчиво оглядела себя со всех сторон, словно выбирала невесту из самой же себя, осталась довольна увиденным, накинула на голое тело горностаевую накидку и только тогда милым голосочком, в котором слышны все соловьи Курской губернии, позвала: - Фееееедооор!
  Скорее неси воды, барин твой воспламенился!
  
  
  ДОЛЖНОЕ
  
  Граф Антон Ефимович Троекуров страдал манией писательства.
  Он писал всегда и везде: в отхожем месте на стенах, в будуарах - на спинах дам, в бане - на ягодицах девушек, в поездке - на сидении кареты.
  При себе граф Антон Ефимович возил всегда набор гусиных перьев для писательства, карандаши, уголь, мелки, гвоздики (для выкарябывания скабрезных надписей на деревянных фигурах и мебели), ножи (с той же целью, что и гвозди), и множество других приспособлений для увековечения своих творений, равных творениям римского Цицерона.
  Хоронили дальнего товарища графа Антона Ефимовича - князя Потемкина Егора Александровича.
  Родные и близкие графа Егора Александровича скорбели на Новодевичьем кладбище, а граф Антон Ефимович с вожделением смотрел на фамильный склеп Потемкиных - открытая книга для записи умных вечных мыслей.
  После торжественной церемонии прощания с покойным, опускания и засыпания гроба землей граф Антон Ефимович под предлогом великой скорби остался на кладбище под одобрительные взгляды родственников Потемкина "Весьма скорбит Антон Ефимович, значит - человек надежный и положительный, как скала в океане!"
  Когда все ушли, Антон Ефимович проворно достал из дорогого кожаного портфеля грифели, уголь, гвоздь и с чрезвычайным усердием начал выцарапывать, писать вирши на стенах склепа Потемкиных.
  Когда дописывал пятый стих "О, златокудрая Аврора, подскажи, где пены роются бараны..." графа непочтительным образом укорили, словно не граф он, а - подзаборный пёс Тузик.
  - Что ж ты, барин, чужое добро портишь, как школяр несносный? - кладбищенский сторож вернулся к склепу Потемкиных (не иначе, как чтобы цветы с могилы взять и перепродать другим скорбящим) и с негодованием хулил и журил графа Антона Ефимовича. - Люди старались, строили склеп, а ты, барин, пакостничаешь, будто забулдыга.
  Граф Антон Ефимович Троекуров сконфузился, чувствовал неловкость перед мужиком:
  "Что, если мерзавец доложит Потёмкиным, что я нарочно остался, чтобы углем и царапинами их склеп изукрасить, как барышню перед свадьбой?
  Не понравится Потемкиным, ох, не по нраву придется моё рвение.
  А Потемкины приняты ко Двору! - граф Антон Ефимович вытер рукавом, внезапно выступивший на морозе, пот. - Сторож - пренеприятнейший отвратительный хам!
  Обрюзгший, с длинным носом орла, лицо в оспинах, брови густые дворницкие, ноги кривые, а глазки свинячьи заплыли жиром, словно он трупы по ночам жрет.
  Гримасничает, как обезьяна в зоологическом саду, а выражение на лице - довольство чрезвычайное, потому что барина укоряет.
  Морда глупая, а еще капуста кислая в бороде из щей застряла, как застревает в сучке кобель.
  Убил бы мерзавца, да в землю закопал... если бы сил хватило".
  Всё это Антон Ефимович думал, но затем навесил на лицо сладкую медовую улыбку, с почтением раскланялся, расшаркался и ретировался с кладбища, как с поля боя без кирасиры.
  - Что должно, то и произошло! - граф Антон Ефимович за кладбищенскими воротами вздохнул свободно, расправил плечи, быстро нацарапал на доске калитки "Сторож - хам", воздел палец к небесам: - Должное! Дзэн! - то ли должное о смерти Потемкина, то ли о своей встрече с кладбищенским сторожем, но внес вклад в историю Государства Российского и Русского национального дзэна.
  
  
  УСТРЕМЛЕНИЯ
  
  - Устремления молодого патриота направлены на разжигание огня в груди, на борьбу с внешним и внутренним врагом и на барышень! - корнет Оболенский поучал товарищей своего же круга, возраста и разделения мыслей - так утка учит утят плаванию. Товарищи с пылкими взорами слушали корнета Оболенского, потому что он искушен в дамах - каждую неделю посещает заведение мадам Польских Эвки.
  - Господа! Друзья! Соратники!
  Посмотрите на прекрасную барышню, что выходит из салона модистки мадам Коко.
  - Княжна Анна Павловна! Влиятельнейшая и ослепительнейшая! - корнеты выдохнули, словно после боя с турками.
  - Вижу, что княжна Анна Павловна, молодая и чувственная, без всяческих вычурностей, - корнет Оболенский вскочил на кобылу, ловко - загляденье, как на диван вскочил. - Я покажу деликатное обхождение с дамой: на лету сорву цветочек с её чудной шляпки, а затем вернусь и с извинениями опущусь на колени перед несравненной княжной.
  Она простит, всенепременно простит молодого и обаятельного знатного меня, и, возможно пригласит на прогулку по Летнему Саду.
  Устремления сердца молодого корнета не могут быть не прощены.
  Корнет Оболенский пришпорил, и, когда кобыла достигла несравненной, ни в чем не подозревающей корнета Оболенского княжны, схватился за маленький, как палец гнома, цветочек на её шляпке.
  Кобыла понесла дальше, а цветочек не отрывался - хорошая, добротная работа французской модистки, как и её сношения с графьями.
  За цветком потянулась и шляпка, а к шляпке затейливо прикреплено английскими булавками легкое летнее платье княжны Анны Павловны.
  Чу! Миг! И княжна Анна Павловна, подруга Императрицы оказалась посреди людной улицы в одних только замечательных розовых панталончиках с кружавчиками, чулках, туфельках и весьма фривольном корсете, что не скрывал высокую, весьма взволнованную грудь.
  Мужики - сколько их сразу понатолкалось - тыкали в княжну грязными пальцами с траурными лентами под ногтями, а господа приостанавливались, поднимали цилиндры, галантно здоровались и уверяли княжну Анну Павловну в своем почтении.
  Корнет Оболенский скрылся из виду, а корнет Пичугин Сергей Анатольевич проговорил среди молчания сотоварищей:
  - Благородные устремления корнета Оболенского! Дзэн!
  
  
  ПОТАЕННОЕ
  
  Историк, граф, куртуаз, жуир, политик, философ, эстет Александр Михайлович Карамзин проснулся в необычайном волнении предчувствия Великого, так просыпается невеста в день свадьбы.
  - Влечет меня, зовет: встань, иди, отворяй людям правду о дзэне!
  Не зря же я слыву наипервейшим знатоком дзэна Российского! - Александр Михайлович с помощью камердинера и гувернантки (прехорошенькая, три дня, как из деревни прибыла, но смышлёная и в опочивальне разумная) принял туалет, облачился в повседневный смокинг, лакированные штиблеты, взял цилиндр и тросточку с серебряным набалдашником (барыга скупец Холмогоров из зависти уверял, что набалдашник на тросточке поддельного серебра, но Александр Михайлович не принимал слова барыг на веру - так индеец не верит, что бледнолицый брат использовал его жену Ласковую Лань).
  - Прикажите запрягать, барин? - камердинер Кузьма пригладил роскошные бакенбарды, как грива льва.
  - Нет! Сегодня я по-простому! Несу дзэн в массы, и дзэн использую! - граф Александр Михайлович замысловато для лакейского ума отвечал и вышел из дома, словно в волны бурные сиганул с корабля "Беллинсгаузен".
  Возле ворот граф Карамзин долго смотрел на кланяющегося дворника Федора, словно видел впервые, и у Федора рога выросли,
  - Что, милейший, метла метет?
  - Как же не мести, ваше превосходительство! Моё почтение и вам и метле - метем, барин, как еду со стола сметаем!
  - Ну-ну! Мети, Федор, мети, любезнейший!
  А я по дзэну - посозерцаю и тебя и метлу, как дивных фей дыханье робкое!
  Дворник подметал, а граф Александр Михайлович Карамзин наблюдал, качал головой, покрякивал:
   - Чистоплотность! Дзэн!
  Без всякой цели граф пошел в сторону Сенной площади, и вскоре услышал довольные крики зевак и вопли осуждаемой, словно ведьму сжигали на огне людской ненависти к котам.
  Молодую крестьянку привязали и стегали за провинности, и, судя по отметинам на спине, провинности великие и во множестве.
  В толпе граф Александр Михайлович Карамзин заметил Великого Русского писателя Некрасова Степана Егоровича и приподнял котелок в почтении.
  Степан Егорович Некрасов ответил учтивым кивком и продолжал созерцание, очевидно тоже - дзэн.
  Чувство ревности подошло к горлу графа Карамзина, недовольство, но он быстро справился с собой и спокойно, словно писатель Некрасов Степан Егорович давно почил в бозе, наблюдал, как истязают молодую крестьянку.
  - Долготерпение! Дзэн! - граф Александр Михайлович поднял указующий перст, когда крестьянку отвязали, бросили в телегу, и пошел дальше, с легкими мыслями и улыбкой в уголках добрых, всеобъемлющих очей.
  На Английской набережной граф Карамзин отметил весьма бедно одетого молодого человека с нездоровым горящим взглядом чахоточника.
  Молодой человек склонился над водой в задумчивости, странно смотрел перед собой, словно он - необыкновенный, а все остальные люди, даже граф Александр Михайлович - пустое, деревянные бочки.
  Граф Карамзин по спине бедняка понял надменность и осведомился с величайшим почтением, ибо опасался, что бедный молодой человек набросится и укусит в шею, как дикий кабан:
  - Трудно? Трудоемко и невзрачно? Дзэн!
  - Что вы знаете о Наполеоне? - молодой человек с торжествующей иронической улыбкой обернулся к графу Карамзину и вытер окровавленные руки о лохмотья панталон, словно освобождался от груза свинца. - Вы рассуждаете о дзэне с легкомысленной точки зрения гимназистки, и убеждаете меня, что вы не отец, потому что не горит в ваших щеках здоровый румянец отцовства и семейного благополучия.
  Я нынче старуху процентщицу убил, зарубил топором, и скажу вам, что странно произошло, без правил, а старуха даже на меня враждебно не посмотрела, потому что не успела, торопилась на другой свет!
  - Попустительство! Клятвопреступление! Дзэн! - граф Александр Михайлович удобно облокотился о перила, как дома на клавесин: - Вы рассказывайте, откройте мне душу, а я по дзэну вас посозерцаю без слов, ибо - дзэн!
  Что, старуха сопротивлялась, кричала, призывала на вашу голову проклятия адские и голод вечный, когда вы стоите у воды, но не можете выпить ни капли?
  - Не кричала, не звала, не плакала, оттого, что понимала - невыгодно для неё, ведь мы разные люди, у нее нет принципов, а у меня - величие необыкновенного принципа! - молодой человек рассказывал, а граф Александр Михайлович созерцал.
  Дзэн русский обволакивал и давал графу Карамзину понимание правильности избранного поведения и направления по изучению русского дзэна.
  Насозерцавшись всласть, граф Карамзин побрел бесцельно, и скоро ноги его вынесли к Яру, где цыганки и веселье круглый год, как на Ярмарке в Нижнем Новгороде.
  В ресторации граф Карамзин кушал плотно, смотрел представление - балерины Зизи и Мими весьма вольно показывали себя в постановке "Лебединое озеро".
  Зизи поднимала ножку выше головы, и Мими тоже ножку поднимала выше головы - вот и весь спектакль под звуки румынской скрипки.
  Действие незамысловатое, но граф Александр Михайлович находил в нем милую прелесть и притягательность, словно беседовал с княжной Мэри Ивановной Ломоносовой.
  В перерыве выступления Зизи подбежала к столику графа Карамзина, присела на коленки Александра Михайловича и дула губки, ждала угощения и куртуазностей.
  Граф Карамзин в думах об истории Государства Российского поглаживал балеринку по всем местам, но угощение не предлагал, словно не ощущал балерину в этом мире.
  Зизи вскочила, подняла ножку выше головы, капризно потребовала:
  - Барин! Денежку дай!
  - Неслыханное! Дзэн тебе русский, а не денежка! - граф Александр Михайлович Карамзин добро растянул губы в улыбке, как молодая мать над дитём. - Если бы я пришел из вольностей, то дал бы денежку и не одну за усладу.
  Но я созерцаю, дзэн у меня, а дзэн и деньги несовместимы, как топор и старушка процентщица.
  Балерина вернулась на сцену, представление продолжалось, а граф Александр Михайлович Радищев созерцал и созерцал.
  Около Александрийского столпа стрелялись офицер и поэт с бакенбардами, как у трубочиста из Курляндии.
  Граф Александр Михайлович озаботился судьбой дуэлянтов, прошептал:
  - Несомненное! Дзэн! - заткнул уши пальчиками - так гимназистка в страхе не слушает скабрезных слов корнета.
  Как и ожидалось, офицер подстрелил поэта, и дуэлянты выплатили по ставкам: выиграли, кто ставил на офицера.
  Много бродил граф Александр Михайлович Карамзин по Санкт-Петербургу в тот день и ночь, впитывал дзэн, глотал дзэн, дышал русским дзэном.
  Под утро он пришел домой, усталый, но счастливый от единения с дзэном.
  - К супруге вашей, Анне Павловне, если зайдете в будуар, то увидите то, что вас не обрадует! - лакей Кузьма поклонился графу Радищеву, чуть не сложился пополам.
  Из будуара доносились звонкий смех жены и мужской сочный бас князя Мышкина, весьма влиятельного, своего человека при Дворе!
  - Сокровенное! - граф Александр Михайлович добро засмеялся и дернул Кузьму за левый бакенбард, словно отрывал грушу от ветки. - Сегодня я насозерцался!
  Дзэн наш Расейский в том мне весьма помог!
  Дзэн!
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"