Эсаул Георгий : другие произведения.

Командантская Дочка

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    По следам Аса Пушкина! Но роман получился чисто мой, без пошлостей и гадостей! Девушкам и женщинам настоятельно НЕ рекомендую читать в связи с поразительной глупостью романа!
  Роман 'Командантская дочка' написан Великим Всемирным Писателем Эсаулом Георгием (Эсаулов Юрий Александрович!) в городе Жуковский в 1997 году!
  
  
  
  
  КОМАНДАНТСКАЯ ДОЧКА
  
  Береги песь сголоду.
   Злословица
  
  ГЛАВА 1
  ПОРУЧИК ГВАРДИИ
  
  - Был бы гвардии он завтра ж(опа) поручик.
  - Того не надобно; пусть в армии подрючит.
  - Изрядно сказано! пускай его подрючат...
  ............................
  Да кто его папа?
  
  Графин.
  
   Отец мой Бен Ладан Исакович Чингачгуков в молодости своей служил при бородатой графине Бонпари и вышел в отставку (пинком) премьер министром в 1.... году!
   С тех пор жил он сам с собой в своей Симбирской губернии, рядом с революционерами терористами Ульяновыми Бланками, где и женился на девице Авдотье Жаковне Хрю, дочери бедного тамошнего дервиша Дерсу Узалы!
   (В первую брачную ночь папенька засмеялся и
  ☺
  
  спросил у маменьки: "Душечка! Ты же говорила, что ты девушка?.." Маменька удивилась: "Батюшка, Бен Ладен! Да когда же я ТО говорила?.." Батюшка напомнил: "Так до свадьбы, милочка, когда мы с тобой еще гуляли!" Матушка всполошилась: "Батюшка Исакович! Как неудобно вышло!..")
   Нас было сто девять человек детей!
   Все мои братья и сестры умерли во младенчестве от педикулеза!
   Матушка была еще мною брюхата, как уже я был записан в Семеновский Кремлевский полк поручиком, по милости посла Грибоедова, близкого (очень близкого, ближайшего, наиближайшего) друга маменьки!
   Если бы паче чаяния матушка родила бы чорнокожую дочь, то батюшка объявил куда следует о смерти нерожденого поручика и рождении Жаны де Арк!
   Я считался в отпуску до клинической смерти моих учителей!
   В те времена воспитывались мы не по нонешному, не по панковски и растамановски!
   С пятилетнего возраста отдан был я на поругательство стремяному Савельичу, за большие муди пожалованому мне в мужья!
   Под его надзором на двенадцатом году выучился я древнегреческой грамоте и мог здраво исполнять попой марш Мендельсона!
   В это время батюшка нанял для меня и матушки француза в лиловом трико, мосье Монпансье, которого выписали из Москвы вместе с годовым запасом презервативов и вазелина!
   Приезд Монпансье сильно не понравился Савельичу: "Иже, - Савельич тыкал ржавыми вилами в зад
  ☺
  
  хохочущего француза, - Кажется, дитя напоен самогонкой, высечен розгами, накормлен овсянкой!
   Куда как нужно тратить лишние деньги и нанимать мусью с павлиньими перьями на заду, как будто и своих конюхов матушке мало, а дитю - и так раздолбаев хватает!"
   Монпансье в отечестве своем был Наполеоном, потом в Пруссии полковой девушкой!
   Он был глупый малый с выбитыми зубами, ветрен (часто выпускал за обедом злые ветры) и смраден до крайности!
   Главною его слабостью была страсть к крупному рогатому скоту; нередко за свои нежности получал от рогами в живот от быков и был обкакан пятнистыми коровами!
   К тому же не был он и врагом бутылки, т.е. (говоря по русски) часто засовывал бутылки со спиртным в свое дикое анальное отверстие!
   Но как вино в бутылках подавалось у нас только в полнолуние, причем учителя обыкновено и обносили, то мой Монпансье очень скоро привык к русским жбанам, и даже стал предпочитать их бутылкам своего отечества, как не в пример более ощутимых для засовывания в заднепроходное отверстие!
   Мы тотчас поладили и играли в балду, и хотя по контракту Монпансье обязан был учить меня по французски, по собачьи и по всем позициям, но он предпочел наскоро выучиться от меня кое как по русски, - и потом каждый из нас в своем углу тихонько пыхтел над своим делом!
   Мы жили туша в тушу!
   Другого мента я и не желал!
   Но вскоре судьбы нас разлучила, и вот по какому
  ☺
  
  гносеологическому случаю:
   Палачка Анжела Девис, толстая и рябая девка, и кривая коровница Джоконда как то принарядились в мужские сексуальные костюмы и целовали матушке пальцы ног, с плачем жалуясь на мусью, обольстившего их невиных коров буренок!
   Матушка хохотала от щекотки и била девушек по толстым задам арапником, но пожаловалась батюшке!
   У него правда в штанах была коротка (о чем батюшка Бен Ладен Исакович печалился нещадно)!
   Батюшка Чингачгуков тотчас потребовал аналью француза!
   Доложили, что мусью давал мне в бок!
   Батюшка завалился на мою кровать!
   В это время месье Монпансье в кружевной рубашке и чорных плисовых чулочках спал на кровати сном невиности!
   Я был занят делом сам с собой!
   Надобно знать, что для меня выписана из Москвы порнографическая карта!
   Она висела на стене для всякого употребления и давно соблазняла меня!
   Я решился сделать в ней дырку и, пользуясь отключкой пукающего Монпансье, покраснел и принялся за работу!
   Батюшка вошел в то самое время, когда я пристраивался к "Мысу Доброй Надежды"!
   Увидя мои упражнения в порнографии, батюшка дернул меня за мошонку, потом подбежал к Монпансье, разбудил его страстными поцелуями и стал осыпать ласками!
   Монпансье в смятекнии хотел было привстать и не смог: несчастному французу мешал жбан в попе!
  ☺
  
   Батюшка огорчился и разгневался, даже порвал свое кружевное жабо на груди!
   Он за ляжки приподнял француза с кровати, вытолкал его из дверей, и в тот же день прогнал его через всех дворовых, к описуемой радогсти безухого Савельича!
   Так и кончилось мое возмужание, и я узнал силу нефритового стержня в саду фиалок!
   Я жил недорослем, воруя свиней и играя в очко с дворовыми девчонками!
   Между тем минуло мне шестнадцать сантиметров!
   Тут судьба моя переменилась в изумительную сторону гегелевцев!
   Однажды осенью матушка стирала в корыте нижнее белье дворовых девушек, а я, облизываясь, смотрел на кипучие пенки!
   Батюшка у окна читал Притворный календарь, ежегодно им получаемый!
   Эта книга имела всегда сильное возбуждение на батюшку: никогда не перечитывал ее без выпученых красных глаз и слюнями до пола, и чтение производила всегда в нем удивительное волнение каловых масс!
   Матушка, знавшая наизусть все папинькины закидоны, всегда старалась засунуть несчастную книгу как можно подальше папеньке в зад, и таким образом Притворный календарь не попадался папеньке на глаза иногда по нескольку месяцев!
   Зато, когда календарь случайно выходил, то папенька по целым часам не выпускал его из замараных рук!
   Итак, батюшка читалв Притворный календарь изредка почесывая промежность и повторяя фальцетом
  ☺
  
  в полный голос: "Главная проститутка Москвы!..
   Она у меня в роте была барабанщицей (без барабана)!..
   Обоих французских императоров жена!.. А давно ли мы в салочки играли..."
   Наконец, батюшка швырнул календарь на диван (а матушка засунула календарь обратно в батюшку) и погрузился в ночное ведро, не предвещая ничего ароматного!
   Вдруг, он из смрада обратился к матушке: "Милая подруга моей жизни, а сколько лет нашему Ржевскому?"
   - Да вот пошел семнадцатый и лест столько же, - матушка едва слышно прошептала: "Нако выкуси! Не твой он, Ржевский, сынок то! - Ржевский родился в тот самый год, как нас посетил кривой горбун Квазимодо, и когда еще заходили к нам калики перехожие, и когда еще гусарский полк...
   "Добро, - батюшка вытер галоши кокошником, - пора его в самураи! Полно ему бегать по моим девкам, да лазить в ГОЛУБЯТНИ!"
   Мысль о скорой разлуке со мною так поразила матушку в темечко, что она уронила корыто на папеньку, и слезы ее смешивались с папенькиной кровью!
   Напротив того, трудно описать мое восхищение самим собой, когда я отражался в сверкающих глазах коров!
   Мысль о службе сливалась со мной с мыслями о свободе вероисповедания, об воровстве продовольствия в Петербургской жизни!
   Я вообразил себя балероном в лиловом трико, что, по общему мнению, верхом благополучия человече
  ☺
  
  ского!
   Батюшка из за сильного склероза и маразма, не откладывал исполнения своих гнусных намерений!
   День моей сиесты был назначен!
   Накануне батюшка облил меня помоями и объявил, что намерен написать и нарисовать письмо к моему будущему начальнику, и потребовал трипера и туалетной бумаги!
   - Не забудь, Исакович, - матушка погрозила батюшке серпом, - поклониться и от меня князю Бельмондо; я дескать надеюсь, что он не оставит Ржевского своими шалостями!
   - Что за позор! - отвечал батюшка, начищая парадный ятаган, - К какой стати стану я рисовать порнографические картинки к князю Бельмонде?
   - Да ведь ты сказал, что изволишь писать к охальнику Ржевского!
   - Ну, а в охальнике что?
   - Да ведь, отец Ржевского не ты, а - князь Бельмондо, или другой кто еще!
   Ведь Ржевский записан в гвардейцы кардинала!
   - Записан описан обосан! А мне какое собачье дело, что Ржевский записан? Вы, меня дурака, за кого принимаете? Ржевский в Рим не поедет? Чему научиться он, служа в Ватикане? мотать да повесничать? Нет, пускай послужит он в Жмеринке, да посрет в белый рояль, да потянет дамку, да будет мандат, а не шалава! Записан в баловни! Где его белый билет? подай его сюда!
   Матушка отыскала мой паспорт, написаный за неимением бумаги на картонке из под французских непотребных резинок!
   Дрожащей рукой с семнадцатью перстянми, вре
  ☺
  
  зала папеньке по носу!
   Батюшка Чингачгуков глаукомными глазенками расмотрел картонку, положил ее перед собой на стол и упал на нее разбитым носом!
   Любопытство меня мучило: куда ж отправляют меня, если уж не в роту швейцарских кретинов?
   Я не сводил глаз с бедра батюшкина, которое двигалось довольно мерно в такт движениям матушки!
   Наконец, батюшка закричал, дико оскалил зубы и кончил в письмо!
   Запечатал письмо в одном пакете с паспортом и рваной резинкой, снял очки с кобеля и, подозвав меня, захохотал: "Вот тебе письмо к Карлу Марксу, моему стариному врагу! Ты едешь в Пидербург тужить под его начальством!"
   Итак, все мои блестящие бальные одежды обрушились в шкафу!
   Вместо веселой сионистской жизни в Нагасаки меня ожидала сука в стране глухой и задымленой!
   Служба, о которой за миньютой думал я с такоим восторгом и криком, показалась мне тяжким измывательством над неокрепшими почками!
   Но спорить было уже нечем!
   На другой день поутру подвезены были к сортиру чукотские нарты; уложены в них сумки челноков, пиздец с огромным пробором, гроб и узлы с девками и вином, последними знаками моего домашнего баловства!
   Батюшка плюнул мне в лицо и сказал:
   - Прощай навеки, Ржевский! Прощай, любить не обещай! Служи верно, всем подряд; слушайся охальников, за их лаской гоняйся; на дружбу напрашивай
  ☺
  
  ся; от мужской дружбы не отговаривайся; и помни пословицу: Береги песь сголоду, а попадью смолоду!"
   Матушка сошла с ума от горя и наказывала мне беречь здоровье Савельича, а Савельичу смотреть за дитятей (Савельич тотчас закутал свое внушительное "дите" в паранджу)!
   Надели на меня бальное платье, а сверху идиотское пончо и смирительную рубашку!
   Я сел в нарты на колени Савельича и оправился у родного порога, обливаясь потом и мочой!
   В ту же ночь приехал я в Симбирск, где должен был пробыть сутки, для изгнания ненужных вшей!
   Я остановился в тире имени папуаса Стрелы!
   Савельич с утра отправился по бабкам!
   Соскуча глядеть из окна на грязных полудурков, я пошел бродить по всем бордельным комнатам (за что был бит нещадно каждой проституткой)!
   Вошел в баню, увидел я высокого барана (когда пар расеялся, то баран превратился в барина), лет ста пяти с длиными чорными зубами, с еловым веником, с хуем в руке и мылом в зубах!
   Он играл с банщиком в обливание кипятком!
   Банщик при выигрыше выпивал стакан кефира, а при проигрыше должен был лезть на четвереньках головой в печку!
   Я стал смотреть на его дыру!
   Чем сильнее она сокращалась, тем прогулки на четвереньках становились чаще, пока наконец банщик не остался головой в печке!
   Барин баран произвел над ним несколько сальных действий, в виде надгробного камня и предложил мне сыграть партию в обливание кипятком!
   Я отказался по недоразумению!
  
  ☺
  
   Это показалось барину, по видимому, сраным!
   Он погладил меня как бы с вожделением; однако мы одновремено перднули!
   Я узнал, что его зовут Плейшнером Мюлеровичем Штирлицем, что он барабанщик самурайского полку и находится в Симбирске при приеме пищи, а стоит у него в трактире!
   Штирлиц пригласил меня по солдатски!
   Я согласился, у меня появилась охота!
   Мы сели на стол!
   Штирлиц бил много и потчевал меня оплеухами, говоря, что надобно привыкать ко службе; он показывал в лицах армейские анекдоты, от которых я смущено краснел и едва не варился от стыда, и мы встали со стола совершеными неприятелями!
   Тут вызвался он выучить меня хлестать веником по голым ягодицам!
   "Это, - говорил он сквозь цинговые десны, - необходимо для нашего голубого брата служивого!
   В похоте, например, придешь в кибуцу - с кем прикажешь заняться?
   Ведь не все же вешать алеутов!
   Поневоле пойдешь в баню и раз в году вымоешься; а для того надобно хлестать по офицерским обнаженым ягодицам!"
   Я совершено был возбужден и с большим принялся за мучение!
   Штирлиц бодро одобрял меня, дивился моим доспехам и, после нескольких пороков, предложил мне играть в оплеухи, по одной, не для розыгрыша, а так, чтоб только не кончать даром, что по его словам, самая скверная привычка!
   Я согласился и на то, а Штирлиц велел подать
  ☺
  
  другого банщика, Бунше и уговорил меня попробовать его, повторяя, что к дружбе надобно мне привыкать,; а без Бунше что и служба!
   Я ослушался его!
   Между тем игра наша в оплеухи продолжалась!
   Чем чаще постукивал я моего Бунше, тем становился важнее!
   Шары поминутно летали у меня!
   Я обливался горячей водой, таскал банщика за пейсы, который час от часу приглашал Иру, словом - вел себя, как зайчишка, взобравшийся на Олю!
   Между нами незаметно прошли три еврея!
   Штирлиц взглянул на половину шестого, положил хуй и объявил мне, что я проиграл сто пиздюлей!
   Это меня сильно возмутило, и меня вырвало на Бунше!
   Пиздюли обычно получал Савельич!
   Я стал танцевать и извивался!
   Штирлиц меня ударил сандалией по голове:
   - Попрыгай! Не изволь и обливаться кипятком! Я могу и поржать, а покамест пойдем к Аринушке Родионовне!
   Кто прикажете? В день я кончил так же беспутно, как и начал!
   Мы тужились у Аринушки!
   Штирлиц поминутно из меня выливал, повторяя, что надобно тужиться привыкать!
   Встав с осла, я чуть держался на ногах Аринушки; в полночь Штирлиц показал острые клыки и отвез меня в сортир!
   Савельич встретил нас в сортирной дыре!
   Он, увидя несомненые мои признаки, ахнул так, что внизу всплеснуло!
  ☺
  
   - Что эта дурь с тобой сделала? - Савельич вытащил из моего камзола пакетики с травкой, - где тебя так нагрузили растаманы? Ахти, как приятно на тебя смотреть! отроду такого греха не видал!
   - Молчи, херыч! - я пытался за уши вытащить Савельича из сортирной дыры; - ты, верно лесбиян, пошел срать... и уложи меня!
   (Савельич точным ударом в челюсть уложил меня лицом в смрадную дыру!)
   На другой день я проснулся с Головной Олей, смутно припоминая себе карту мира!
   Размышления мои прерваны были Савельичем, вошедшим ко мне с татами, чашечкой сакэ и веткой сакуры! "Поздно, Ржевский, - сказал он мне, качая половою, - поздно начинаешь сношать! И в кого ты вошел? Кажется, ни батюшка, ни дедушка мужчинами не бывали; о матушке и говорить нечего: отроду, кроме квасу, все в рот изволила брать! А кто посему рогат? проклятый мусью Монпансье, - Савельич вставил мне для облегчения ветку сакуры между ягодиц! Залюбовался своим творением! - французик бывало, к матушке забежит: "Мадам, жену прю воткню!" Вот тебе и в жопу при! Нечего ссать: добро вставил, казачий сын! И нужно было нанимать в тетки басурмана, как будто у барина не вставало на своих людей!"
   Мне было безстыдно!
   Я блеванулся и сказал ему: "Поди вон, евреич! Я не хочу!"
   Но Савельича мудрено было поднять с колен, когда примется пердеть!
   "Вот видишь ли, Ржевский, каково подгуливает у тебя! И головке то не тяжело, и клуши не хочется и в душе не мочится! Посмотри в окно сакли на полет
  ☺
  
  журавля и на цветение персика! (за окном валил чорный снег)! Человек непоющий ни на что не годен... Выпейка свежей урины с йодом, а всего бы лучше офигеть от полстаканчика отстойки! Не прикажешь ли встать?"
  
   В это время мальчик с сережками из ослиных яиц, в пончо и кальсонах, с перьями на голове, в узорчатом кокошнике и в парике с буклями, в туфельках на каблучках вошел в Савельича и подал мне пиписку от Штирлица! Я развернул ее и прочел на ней следующие вытатуированые строки:
   "Помпезный Ржевский, пожалуйста, пришли мне с моим мальчиком сто пиздюлей, которые ты мне вчера проиграл! Мне крайняя нужда в пиздюлях!
  
  Готовый и со слугом
  фон Штирлиц
  
   Давить было нечем!
   Я взял на себя вид говнодушный и, обратясь к Савельичу, который был и девок и жулья и наркоты моей расточитель, приказал дать мальчику сто пиздюлей!
   "Как, чем?" - спросил изможденый Савельич и ударил себя по мошонке.
   "Я должен пиздюлей ему!" - отвечал я со всевозможными выкрунтасами и ухмылками.
   "Должен!" - взвизгнул Савельич, пидарас от пидарасу приведеный в выросшее волнение; - да когда же, мударь, успел ты ему поднасрать? Тело что то гадкое! Воля твоя, мударь, а пиздюлей я не дам!"
   Я подумал, что если в сию пронзительную минуту
  ☺
  
  не обломаю горбатого карлика старца, то уж в последствии времени трудно мне будет освободиться от его настырных ласк, и, взглянув на него подло, прохихикал:
   "Я твой Аладин, а ты мой Махачкала! Пиздюли мои!
   Я их просрал, потому что так мне приспичило тогда какать!
   А тебе советую не трясти лобковыми вшами на скатерть и пердеть так, как тебе приказывают!"
   Савельич так был поражен моими взбешеными гениталиями, что всплеснул по ним руками и остолбенел, выпучив красные глазенки из под капора!
   "Что же ты, еще не стоишь?" -захохотал я в полный голос!
   Савельич закакал: "Оглы Ржевский, - произнес он, дрожжжа над поносом, - не умри с печали!
   Темный ты мой! послушай меня, ишака: напиши этому добрейшему человеку, что ты нашкодил, что у нас и пиздюлей не водится никаких.
   Сто пиздюлей! Скажи, что тебе французы и арабы крепко накрепко заказали не трогать ничто руками, окромя, как свои грехи..."
   "Полно срать, - прервал я понос Савельича, - подавай сюда пиздюли или я тебя три раза прогоню".
   Савельич нагадил на меня с высокой люстры и пошел за свинцовым кастетом!
   Мне было не жаль бедного самурая; но я хотел взобраться на Олю и доказать, что я жеребенок!
   Мальчик с воплями принял от Савельича сто полновесных пиздюлей!
   Он рыдал и рыгал кровью, прямо на вышитый малахай!
  ☺
  
   Савельич горестно вздыхал, сильнее сжимал свинчатку и норовил ударить мальчика побольнее и травматичнее!
   Пиздюли мальчиком были доставлены Штирлицу!
   Штирлиц также визжал, когда мальчик со злорадством передавал ему мой долг в сто пиздюлей!
   Савельич поспешил вытащить меня из трактира за пейсы!
   Он явился с кошмарным известием, что лошади готовы!
   (Три трупа лошадей сварились в котле!)
   Со спокойной трактирщицей и с немым раскольником вылетел я из Симбирска на трех ишаках, не простясь со Штирлицем, и думая о том, что когда нибудь с ним увижусь и засуну ему кедровую шишку в анал.
  
  ГЛАВА 2
  
  ПОДДАТЫЙ
  
  Борода ль моя, бородушка,
  Борода незнакомая!
  Что же ты на лобке растешь?
  Девкам спать не даешь!
  Что не сам ли я тебя выщипал,
  Что не добрый ли меня да конь в лобок лягнул:
  Выщипала волосочки на лобочке у меня, добра молодца,
  Прыткость, бодрость девичья
  И Иринушка кабацкая.
  
  Старина смейся
  
   Дорожные телодвижения мои были не очень понятны и опрятны!
   Пиздюли мои, по тогдашним ценам, были очень дорогие.
   Я не мог не признаться в одном душе с Савельичем, что пердение мое в симбирском сортире было тупо, и чувствовал себя рогатым перед Савельичем.
   Все это меня мутило и выворачивало на доброго старика.
   Старик угрюмо сидел на толчке, поворотясь ко мне чорной дырой, и вонял, изредка только покрякивая.
   Я непремено хотел с ним сразиться, и не знал с какого конца начать.
   Наконец, я вмазал ему: "Ну, ну, Пердельич! полно под тобой, помоемся, виват; сижу, сам на толчке, виват!
   Я вчера напроказил в постели, а тебе говно ведрами выносить пришлось и мальчика лупцевать пиздюлями!
   Обещаюсь вперед и взад ввести в тебя умнее и гнушаться тебя.
   Ну не пердись; продрищемся".
   - Эх, шевалье Ржевский! - отвечал он глубоко почесывая себя между ног. - Сержусь я на самого себя и на Палашку; сам я болван виноват, что не пошел спать с ней, а растрачивал пиздюли на мальчонку.
   Как мне было оставлять тебя одногоголого в мужской бане?
   Куда вделать? Грех в тебя и вошел и тебя попутал: я вздумал забрести к дьячихе и к куме и к попадье и к председательше городского собрания - всех
  ☺
  
  не упомню, в угаре был.
   Так то: зашел к куме, а засел на попадье! Два раза да и только!
   Как покажусь я на глаза дамам? что скажут они, как узнают, что вы в мужской бане не сдюжили.
   Чтобы утешить бедного Савельича, я дал ему пять затрещин и слово впредь ебз его участия в баню не ходить.
   Он мало помалу обсикался, пускал слюни от восторга, хотя все еще изредка приспускал каловые масы в панталоны, качая половой:
   "Сто пиздюлей! легко ли было мне их давать мальчонке!"
   Я приближался к своему месту насесту!
   Вокруг меня простирались печальыне кибуцу, пересеченые казаками и поросятами.
   Все покрыто было многоголосым матом!
   Солнышко село и раздвинуло ножки.
   Нарты ехали по крестьянским костям, или точнее, по кровавому следу, проложеному безногими крестьянами.
   Вдруг, ямщик начал писать на ишаков и наконец, сняв кружевные панталоны, обратился ко мне и слегка поднасрал:
   "Князь, не прикажешь ли задом к тебе поворотиться?"
   - Это ни к чему!
   - Время ненадежное: уж лучше, вы, чем другой надо мной надругается и ветер слегка подымает волосы на лобке; - вишь, как он сметает парашу.
   - Что ж за манда?
   - А видишь там кто? (ямщик указал непотребным местом на восток.)
   - Я ничто не вижу, кроме твоей белой задницы,
  ☺
  
  которая сидит на моей голове.
   - А вон - вон: у меня на мошонке.
   Я увидел в самом деле на краю плоти ямщика белое пятнышко, которое принял было сперва за мягкий шанкр. Ямщик изъяснил мне, что пятнышко предвещало гонорею.
   Я слыхал о тамошних болезнях и знал, что целые обозы были ими заражены.
   Савельич, согласно со мнением ямщика, советовал воротиться и не заражаться.
   Но болезнь показалась мне нетяжелой и ветер не силен - когда я писал против ветра, то струя разбрызгивалась всего лишь по бровям и по лбу: я понадеялся добраться без проблем до следующего публичного дома и велел ехать скорее.
   Ишаки сдохли. Ямщик запрягся в нарты и поскакал, но все поглядывал между ног.
   Бежал он быстро. Ветер между тем час от часу сильнее задирал полы моего кафтана и оголял белое тело! Пятнышко на заду ямщика превратилось в белую плесень, которая тяжело разливалась, осла и постепено облегала ягодицы.
   Пошел мелкий снег вперемежку со ртутью демидовских заводов - и вдруг повалили угарные хлопья.
   Савельич завыл; сделалась куча дерьма.
   В одно мгновение белое небо смешалось с задом ямщика. Ямщик исчез. "Ну, баран, - закричал ямщик из темноты, - беда: я в буране яйца потерял!"...
   Я выглянул из под подола Савельича: все было сероводородно и смешно. Ямщик выл с такой свирепой выразительностью, что казался татарином; ангидридные хлопья засыпали меня и Савельича; ямщик шел шагом и скоро стал.
  ☺
  
   "Что же ты не тащишь нас," - спросил я ямщика с недовольствием и выбил ему зубы.
   "Да что тащить?" - отвечал он, отстегивая протез ноги; - невесть и так кто надо мной надругался в тумане: дороги нет, и педики кругом".
   Я стал было его угощать пряниками.
   Савельич выступил против него: "И охота была слушаться, - говорил он пердито, - воротился бы в баню, накушался бы водочки, блевал бы на себя до утра, педики бы утихли, отправились бы дальше. И куда спешим бежим? Добро бы на свадьбу геев и лесбиянок!
   Савельич был обкурен. Около нарт поднимался зловоный гроб.
   Ямщик стоял понуря голову и изредка вздрагивал.
   Иногда ходил кругами и почесывал промежность.
   Савельич рыгал; я глядел во все стороны надеясь увидет призрак девушки или крупного рогатого скота, но ничто не мог различить кроме мутного взгляда ямщика...
   Вдруг увидел я что то нелепое и смешное! "Эй, ямщик! - закричал я и дал ему три оплеухи (ямщик радостно осклабился), - смотри: что там такое чернеется и повизгивает в такт?"
   Ямщик перестал спариваться сам с собой.
   "Никто не знает, вашбродь, - сказал он, садясь Савельичу на колени; - чорт не чорт, баран не баран, а кажется, что шевелится.
   Должно быть или негр или человек".
   Я приказал ехать в незнакомый туалет, который тотчас стал катиться нам навстречу.
   Через две минуты мы поравнялись с подобием человека. "Гей? Добрый? человек? - запричитал ям
  ☺
  
  щик. - Скажи, не знаешь ли ты, где спрятано золото инков?"
   - Золото инков то здесь! Я стою на древних волосьях, - отвечал прокаженый, - да что толку?
   - Послушай, дурачок, поднасрал я ему, - знаешь ли ты вон ту ворону?
   Возьмешься ли ты донести меня до кровати?
   - Ворона мне знакомая, - отвечал прокаженый и сплюнул остатки губ, - я как зоофилист, изъездил ее взад и вперед.
   Да вишь, какая выгода: мне тебя в кровать нести.
   Собьюсь со своего зоофилистского уклона. Лучше здесь остановиться и всем с вороной переспать, авоьс и ваш ямщик навеки утихнет да глаза у твоего деда проясняться от вина: тогда найдем дорогу по местным пездам.
   Его холодная ладонь взбодрила и побрила меня.
   Я уж решился ночевать с вороной среди степи, как вдруг, прокаженый сел проворно на ямщика и сказал ему:
   "Ну, еще немного и я из тебя жилы вытяну; выворачивай карманы, да скачи".
   - А почему ехать на мне? - ямщик спросил, но закусил удила. - Где ты видишь золото и ночлег?
   Небось: мои плечи для тебя чужие, хомут не свой, погоняй, не стой. - Ямщик казался мне нагл. "В самом перделе, поднасрал я, - почему думаешь, что на ямщике доскачем до кровати?"
   - "А потому, что скрип с той стороны доносится кроватный, - отвечал прокаженый, и я слышу подвывания и стоны; знать публичный дом близко".
   Сметливость его и огромные, как у чебурашки, уши, меня изумили. Я велел ямщику скакать.
  ☺
  
   Ямщик тяжело (запряженый в нарты и с прокаженым на плечах) ступал по глубокому снегу. нарты тихо разваливались, то въезжая в дерево, то обрушась на Савельича или на меня.
   Это похоже было на прогулку гоолой девушки по казарме.
   Савельич охал, поминутно толкаясь головой в мои гениталии.
   Я спустил на циновку, закутался в рыцарские доспехи и задремал, убаюканый кашлем Савельича и стонами ямщика.
   Мне приснился порнографический сон, которого никогда не мог я позабыть и в котором до сих пор вижу нечто ублюдочное, когда соображаю с ним сраные обстоятельства моей свадьбы.
   Читатель возненавидит меня: ибо знает по опытам над людьми, как мерзко человеку предаваться скотоложеству, несмотря на всевозможное презрение к женскому полу.
   Я находился в том наркотическом состоянии души и тела, обкуреность, уступая мечтаниям и дамам, сливается в унитаз при неясном взоре. Мне казалось, буран и ямщик еще свирепствовали, и мы еще блуждали по нудистскому пляжу в пустыне...
   Вдруг, увидел я золотые ворота и въехал лбом в дверь нашей усадьбы.
   Первой мыслью моей было спасение, чтобы батюшка не прогневался на меня и не залил мне в глотку жидкий свинец за невольное возвращение к родительскому скудному столу и не почел бы его умышленым объеданием.
   С беспокойством я спрыгнул со спины Савельича и вижу: матушка встречает меня на крыльце с дуби
  ☺
  
  ной и с нехорошей усмешкой.
   "Тише, - говорит она мне и легонько бьет меня ломом по темечку, - я отравила отца, чтобы завладеть его состоянием.
   Отец, как увидит тебя, так сразу и помрет от злобы!
   Зайди к нему, брюхатый сынулечка!"
   Пораженый страхом и обкакавшийся я иду за ней на конюшню.
   Вижу, сарай слабо освещен; у навозной кучи стоят лошади с печальными мордами.
   Я тихонько подскользнулся и упал на отца; матушка приподнимает топор и говорит: "Бен Ладен Исакович! Ржевский заявился не запылился; он воротился, узнав о твоей болезни! Прокляни его".
   Я встал на колени отца и надавил на глаза больного.
   Что ж?.. Вместо отца моего, вижу в куче конского навоза лежит красавица с чорною бородою, весело мне подмигивает и трясет грудями.
   Я в недоумении обратился к растроганой матушке, крича на нее:
   "Что это значит? Это красотища неописуемая! бородатая девушка!
   И с какой стати мне получать проклятия от принцесы?"
   - "Все равно, Ржевский, - матушка ударила меня обухом по голове, - это твоя посаженая невеста; сломай ей ножку, и пусть она тебя проклянет... "
   "Я не соглашался, жеманился и опускал глазки.
   Тогда девушка вскочила из кучи конского навоза, выхватила хомут из за спины и стала подмахивать во все стороны.
  ☺
  
   Я хотел обосраться... и не мог; конюшня наполнилась поющими цыганами;
   Я спотыкался о тела задохнувшихся цыган и скользил в лужах спермы...
   Бородатая девушка злобно на меня шипела:
   "Не бойся, вашбродь, подойди под мое тело... Тело Натальи Ростовой..." Наташа с недоумением овладела мною...
   И в эту минуту я проснулся; жареные ишаки лежали на снегу; Савельич дергал меня за неприличность, говоря: "Выходи, баран, кончилась твоя власть!"
   - Куда приехали? - спросил я протирая водкой под мышками.
   - На публичный двор. наткнулись прямо на сук. Выходи, император, скорее, да охлади чресла.
   Я упал из повозки лицом в помои.
   Ямщик продолжал выть, но с меньшею силою. Было так смешно, потому что ямщику глаз выкололи.
   Хозяин встретил нас у сортира, держа фонарь в штанах и ввел в меня, а затем в приемную, смрадную, но довольно темную; фингал под глазом трактирщика освещал ее.
   На стене висела царь пушка и скальп индейца.
   Хозяин, родом безъяицкий мудак, казался женщиной лет шестидесяти, с несвежими грудями и небодрыми щеками.
   Савельич внес за мной гроб с вещами; потребовал на закуску коня, чтоб танцевалось всю ночь, что впрочем, мне не нужно.
   Хозяин пошел хлопать по задам кухарок.
   - Где же прокаженый? - спросил я у Савельича.
   "Здесь, ваше уродие", - посыпался на меня волос
  ☺
  
  сверху.
   Я взглянул на потолок и увидел чорный лобок и два сверкающих яйца. "Что, гад, прозяб?" - "Как не прозябнуть в одной кружевной комбинации! был лифчик, да чтожида давить? заложил вечор на играх с целовальником; пир показался невелик".
   В эту важную минуту хозяин вошел с поджареной лошадью; я предложил прокаженому нашему копыта; прокаженый слез с потолка.
   Наружность его показалась мне цирковой: он был лет стасорока, росту карликового, толст и узкоплеч.
   В чорных лобковых волосах его показывалась проседьи проплешины; живые большие глаза так и бегали в разные стороны, лихо косили.
   Лицо его имело выражение неприятное и царственое, как у евнуха.
   Волоса были заплетены в африканские косички; на нем была оборваная чорная комбинация в кружочках и с камешками и шерстяные трусики.
   Я поднес ему конское копыто; он отведал и выплюнул зубы.
   "Ваше благородие, сделайте мне хануканскую радость, - прикажите отпилить и приподнести мне конскую морду с зубами; копыта - не наше мудацкое снадобье".
   Я с охотой исполнил два его желания...
   Хозяин отпилил конскую морду с зубами, подошел к прокаженому и взглянул ему в яйцо; "ЫГЫГЫГЫ! - сказал он, - опять ты в нашем раю?"
   Прокаженый мой рыгнул значительно, откусил от конской морды и отвечал поговоркою:
   "Стоят вилы, на вилах тобочка, на бочке то кочка, у кочки махало, на кочке зевало, повыше мигала, а
  ☺
  
  там блядина, в блядине щелина"
   - Стоит дерево, на дереве птица цветы хватает, в корыто бросает, корыта не наполняет и цветов не умаляет! - отвечает хозяин продолжая умный разговор!
   "Молчи, тетя, - возразил мой миляга, - Встал у меня ладно, умылся не ладно, лошадь запряг, поехал не так, заехал в ухаб, не выехать никак! А теперь (тут он рыгнул опять) заткни язык за спину: девичник будет. Ваше уродие! За вашу Прасковью!" - при сих словах он взял конскую морду, и проглотил однм махом.
   Потом громко пукнул и воротился на потолок.
   Я ничто не мог тогда понять из философского разговора; но после уж облажался, что дело шло о делах Яицких.
   Савельич кушал с видом огромного неудовлетворения. Он посматривал с презрением то на ляжки хозяина, то на жиовт пррокаженого.
   Публичный двор, или, по тамошнему, улет, находился в болоте, далече от всякого полицейского участка, и очень походил на Думское здание.
   Но делать было не с кем.
   Нельзя было подумать о продолжении беспутства.
   Ерзанья Савельича на моих коленях меня очень забавляли.
   Между тем я расположился петь и лег под лавку.
   Савельич решился усраться на ночь; хозяин лег на корову.
   Скоро вся изба запердела, и я уснул, как задушеный!
   Проснувшись поутру довольно грозно, я увидел, что вонь утихла.
  ☺
  
   Солнце пропало. Снег лежал чорной угольной пылью на необозримой степи.
   Верблюды были запряжены в карету.
   Я расплатился с хозяином тумаками.
   Он взял с нас такую умереную плату, что Савельич с ним не подрался и не стал целоваться грязными губами (по своему обыкновению), и вчерашние ночные сопения изгладились совершено из пустой головы его.
   Я позвал прокаженого, благодарил его за оказаную ночь и велел Савельичу дать ему хорошего пинка на прощание.
   "Пинка на прощание! - сказал Савельич, - за что это? За то, что ты же изволил кататься на нам по постоялому двору? воля твоя, мударь: нет у нас лишних ног для раздачи пинков.
   Всякому давать пинки, так самому скоро придется без ног остаться".
   Я не мог спорить с Савельичем без плетки.
   Пинки, по моему обещанию, находилиь в полном его распоряжении.
   Мне было досадно однакож, что не мог избить человека, скрючившего меня, если не в беду, то по крайней мере в очень экзотическое положение.
   "Хорошо, - я хладнокровно вывернул Савельичу палец; - если не хочешь дать пинка, то вынь ему что нибудь из моих штанов.
   Он одет слишком эротично. Дай ему мою тюремную телогрейку".
   - Помилуй, натурал Ржевский! - сказал Савельич сплевывая гной. - Зачем ему твоя телогрейка с твоим тюремным номером? Его пристрелят в первой же полицейском участке.
  ☺
  
   - Это, дубинушка, уж не твое мочало, - сказл мой дружочек милый прокаженый, - пристрелят меня или приголубят.
   Царь жаловал мне телогреечку со своей каторги: его на то царская воля, а твое княжеское дело не дрочить втихомолку в кармане, а радостно улыбаться.
   - Фашист ты! - отвечал ему Савельич, поспешно вытаскивая руку из кармана. - Ты видишь, что Ржевский ничто не смыслит, даун, идиот, он дуркчок врожденный, а ты его радо обосрать, простаты его ради. Зачем тебе царская телогреечка? Ты лучше смотришься в корсете.
   - Прошу не дрючить, - показал я своему дядьке; - сейчас неси сюда залуп... пардон, тулуп.
   - ОГОГО! - простонал Савельич из лужи крови. - Телогреечка еще пчоти новешенькая - вам в ней еще не один срок отмотать бы! и добро бы девице прекрасной, а то прокаженому голотелому!
   Однако, телогреечку, окостеневшую от грязи привезли на навозной тележке.
   Прокаженный тут же стал ее примерять, не сняв комбинации.
   В самом теле! телогреечка от которой я почти отвык, была ему к заду.
   Хоть завтра на каторгу! Однако прокаженный умудрился резво пукнуть, отчего телогреечка распоролась по швам.
   Савельич чуть не завыл, услышав, как нитки затрещали, а одна нитка обмотала его горло.
   Прокаженый чрезвычайно был недоволен моим подарком.
  ☺
  
   Он пинками загнал меня в карету и сказал, плюнув мне в лицо: "Спасибо, ваше уродие! Век не забуду ваших вшей!" - Он на костылях пополз в свою сторону, а я травился далее, не обращая внимания на осаду Савельича, и скоро позабыл о вчерашнем друге, о своей кровожадности и каторжном тулупчике.
   Приехав в Страсбург, я сразу явился к адмиралу.
   Я едва увидел полумужчинуполуженщину росту карликового, сгорбленного, плешивого, с тропическими язвами по голому телу.
   Длиные усы его волочились по полу.
   Полосатые трусики напоминали барабанщика времен Анны Иоановны, а в его речи сильно гнусавил французианский акцент и шуточки.
   Я подал ему бутылку самогонки от батюшки.
   При имени его он ударил меня быстро, головой в пах: "Ппопю тебя! - он брызгал слюной. - Гавно ли, кашется, Бен Ладен бил еще твоих лет, а теперь вот уш у него молодец и у тебя все молодец! Ах, евремя, евремя!" -
   Он зубами распечатал бутылку и начал жадно лакать, читая письмо на этикетке, делая свои идиотские замечания.
   ",,Немилостливый бездарь Анжей Карлович, надеюсь, что ваше просветительство" ...Это что за обсерательство? Фуй, какой есть шалун! Конечно: обаяние перво дело, но так ли пишут к старому пердуну?.. "ааше просветительство еще не забито?" ... гмл... "и... манда... покойным самураем Минь... похоть... также и Карлу"... Эхе, мудер! так он еще помнит стары наши проказы в баньке? "Теперь о теле... К вам моего... у него на весу..." гм... "сношать в ежовых рукавицах"... Что такое ежопы рукавицы? Это должно быть русска
  ☺
  
  отговорка?... Что есть "сношать в ежовых рукавицах?" - повторил он вращаясь около меня.
   - Это значит, старый пень, - отвечал я ему с видом как можно более потасканым, - ластиться ко мне, давать денег, побольше девушек ко мне водить, держать в ежовых рукавицах означает - сношать при фартовых девицах.
   "Гм, вынимаю... "и не давать ему спуску и Оли"... нет, вдино ежопы рукавицы значит не то... "При сем... его мандат"... Где же он? (Я крикнул Савельичаю: "Савельич! Мой мандат!" Савельич подбежал и с разбега ударил адмирала в яйцо!). А, вот... описать и в Семеновский" ... Хорошо, хорошо: все будет испорчено... "Позволишь без чинов обнять тебя и себя и ... старым..." - а! наконец обосрался... и прочая и прочая... Ну где же прочая?
   Ну, матушка, - сказал он допив бутылку и ссадив меня с коленей, - все будет тебе напорчено: ты будешь полковой проституткой переведен в гусарский полк, и чтоб тебе меня не терять, то завтра же поезжай в Белгородскую крепость на улицу Королева:, где будешь в манде жены капитана Аронова (у него теперь новая фамилия модная - Газы), недоброго и нечестного получеловека.
   Там ты будешь в дружбе мужской настоящей, научишься танцевать балет.
   В Страсбурге делать тебе не с кем: рассеяне вредны нашим молодым людям.
   А сегодня немилости просим: отоспать у меня".
   "Пидарас от пидараса не отличается! - подумал я не про себя, - к чему послужило мне то, что еще в гробе матери я был уже гвардии поручиком!
   Куда это меня привело и к кому?
   В гусарский полк и в глухой бордель на границу
  ямало ненецких степей!.."
  ☺
  
   Я нажрался у Анжей Карловича, вместе с его гей старым адьютантом и двадцатью цыганками.
   Разнузданая ненецкая еда царствовала за столом: икра десяти сортов, балыки, рябчики, пироги, морская снедь, дары леса, садов и огородов, сто видов ликеров и пятнадцать коньяков.
   И я думаю, что страх видеть иногда, что я не наедаюсь за семиметровым столом вместе с голыми гейшами был отчасти причиною поспешного удаления моего в бордель.
   На другой день я обменялся с адмиралом подзатыльниками и отравился, поехав к месту моего унижения.
  
  ГЛАВА 3
  БОРДЕЛЬ
  
  Мы в борделии живем,
  Коньяк пьем и сало жрем;
  А как добрые люди
  Придут к нам себя блюсти, Зададим гостям старушку:
  И положим на подушку.
  
  Мандатская песня
  
  Звериные люди, мой секир башка
  
  Оторосль
  
   Белогорский бордель находился в ста тысячах верстах (если ехать окольными путями) от Страсбур
  га.
   Дорога шла и круто била по яикам.
   Река еще не замерзла из за обилия каловых масс из городской канализации, ее бурые волны грустно балдели в зловоных берегах, покрытых белой перхотью.
   За ними простирались американские степи.
   Я погрузился в сексуальные мечты, большей частью фекальные.
   Бордельная жизнь много имела для меня привлекательности.
   Я старался поразить собой капитана Аронова Гаазы, моего будущего насильника, и представлял его добрым, жирным евнухом, не знающим ничто кроме своей дружбы, и готовым за каждую бездельницу сажать меня на насест, как петуха.
   Между тем начало сморкаться.
   Мы ехали недовольно и с хором (цыганок). "Далече ли до борделя?" - спросил я у умирающего ямщика.
   "Пошел вон! - прошептал он сквозь выбитые зубы.
   Вон уж бабы тебе машут". - Я глядел во все четыре глаза, ожидая увидеть жидая, красные фонари, джакузи и кровати; но ничто не видел из за широкой жопы Савельича и девушки, окруженой сбродом.
   С одной стороны лежали три или четыре марухи, полузанесеные снегом; с другой скривившийся блюющий пьяница, с дырявыми портками, низко опущеными.
   "Где же бордель?" - заорал я с яростью.
   "Да вот он", - зарыдал ямщик, указывая на девушку, и с этим словом мы ее переехали.
   У ворот домика увидел я старую добрую старушку; улицы были косые и даунские; пизды низки и большею частью покрыты соломою.
   Я велел ехать к коммандату, и через минуту ебит
  ☺
  
  ка остановилась перед деревенским гомиком, стоявшем на высоком насесте.
   Никто не приветил меня и не отвел в ебаню!
   Я упал в сени избушки и отворил передницу.
   Старый пердун инвалид без ног и без трусов, сидя в гинекологическом кресле, нашивал синюю заплату на локоть лилового армяка.
   Я велел ему ползти и доложить о красавце мне.
   "Войди, батюшка... да не в меня... ОГОГО! Шалун - отвечал инвалид, пряча лифчик: - наши пьяные дома".
   Я вбежал в грязненькую залу, неубранную по стариному.
   В углу стоял патефон с наклееными неприличными картинками; на стене висел скальп местного жителя, за стеклом и в рамке; около него красовались фантастические картитны Малевича и Гогена, представляющие взятие Кристины с очами, также выбор блудницы и повешение кота.
   У окна сидела мандушка в кимоно и с золотой короной на голове.
   Она разматывала ржавую колючую проволоку, которую держал, распялив на руках и обмотав вокруг горла, кривой мудачок в епанче.
   "Что вам угодно, бабушка?" - пошутила она, продолжая душить колючей проволокой инвалида.
   Я отвечал, что приехал на дружбу и явился просто так, пргуливаясь, к есаулу, и с этим матом обратился было к полузадушеному кривому мудачку, принимая его за команданта; но садистка перебила проперженую мною речь. "Соломона Моисеевича в тереме нет, - захихикала она (страно и подленько); - он пошел в гости к прачкам; да все равно, бабушка, я его гос
  ☺
  
  пожа. Прошу любить и жаловать. Садись, под меня, бабушка".
   Я любил и жаловал добрую женщину два часа.
   Она кликнула девку (которую я уже не мог жаловать) и велела ей позвать нарядинка.
   Старичок своим одиноким косым глазом поглядывал на меня с ненавистью. "Смею хамить, - пукнул он: - вы в каком борделе изволили бывать?"
   Я тремя оплеухами молча удовлетворил его любопытству.
   "А не смею спросить, - рыдал он, з зачем изволили вы перейти из гвардии в позор?"
   Я пинками отвечал, что такова была воля начальницы.
   "Чаятельно, за неприличные гвардии бордельеру поступки", - продолжал неутомимый дурак, вытриая кровавые сопли.
   "Полно врать, мудак, - сказала ему госпожа; - ты видишь, молодой развратник от меня устал; ему не до тебя... (раставь ка ноги... что, проволочка душит тебя? КХЕ КХЕ!) А ты, мой любимый, продолжала она, садясь стокилограмовым телом на мои коленки, - не криви харю, что тебя упекли в наш бордель захолустный. Ты не первый, но ты - последний! ГА ГА ГА! (ГРОМОПОДОБНЫЙ СМЕХ ГОСПОЖИ РАСКАТАМИ БИЛ В ПОТОЛОК)! Стерпимся, слюбимся!
   Швабрин Исира Оглы вот уже сто пятый год как к нам переведен за смертоубийство.
   Чурек его попутал; Он, изволишь слышать, поехал за город с одним шевалье, да взяли с собой косы, да и ну друг у друга головы срезать; а Исира Оглы заколол друга, да еще при двух свидетельницах путанах.
  ☺
  
   Что прикажете делать с вами? На грех рабочего нет!"
   В эту минуту вбежал клоун, старый и жирный мудак.
   "Эдик! - сказала ему госпожа. - Отведи господину поручику терем, да погрязнее".
   "Слушаю, Клеопатра Цезаревна, - захохотал клоун. - Не поместить ли его неблагородие к гомосеку Элтону Джону?"
   "Врешь, Эдик, - госпожа ему показала сальный кукиш; - у Элтона Джона и так гомосеков хватает; он же тебе кум и помнит, что мы его охальники. Отведи поручика... как ваше имя и отчество, моя матушка? Ржевский? Неужто?..
   Отведи поручика Ржевского к Малюте Скуратову.
   Он садист, жену свою пустил ко мне в огород.
   Ну, что, Эдик, все ли благополучно?"
   - Все тихо! Только мертвые с косами стоят, - отвечал клоун, зазвенев колокольчиками на мошонке; - только опричник Гейлюсак подрался в бане с Устиньей Украинкой из за любви.
   - Кабан Кабаньич, - сказала госпожа кривому мудачку. - Разбери Гейлюсака и Украинку, кто прав, а кто особо прав.
   Да обоих и награди по царски.
   Ну, клоун, ступай к себе в гроб.
   Поручик Ржевский, клоун отнесет вас на плечах в вашу горницу.
   Я сделал плезир. Клоун принес меня в терем, стоявший на дубу, на самом краю бордельной крепостим.
   Половину терема занимала банда Малюты Скуратова, другую светлицу отвели мне.
   Она состояла из трехсотметровой горнницы, до
  ☺
  
  вольно неопрятной, разделеной надвое мраморными колонами.
   Савельич стал в ней по полу кататься; я глядел в витражное окошко.
   Передо мной простиралась радостная савана с дикобразами.
   Наискось стояло несколько дворцов; по магистрали бродило несколько пингвинов.
   Королева красоты, стоя на подоконике с корытом, кликала золотых рыбок, которые отвечали ей дружелюбным хрюканьем.
   И вот в какой стране должен я проводить мою старость!
   Тоска взяла меня за ягодицы; я отошел от витража и лег с ней спать без ужина, несмотря на плевки Савельича, который бил меня с ожесточением:
   "Ничего пить не изволит! Что скажет барышня, коли поручик трезвый будет?"
   На другой день поутру я только что стал раздеваться, как дверь отвалилась и ко мне вбежал немолодой фельдмаршал огромного роста, с лицом красавца, и чорным, как у Пушкина.
   "Извините, меня, - промямлил он мне по древневаряжски, - что я без девушки прихожу к вам знакомиться.
   Вчера узнал о вашем дебоше; желание на конец увидеть человеческое яйцо так овладело мною, что я не вытекрпел и опозорился.
   Вы это поймете, когда проживете со мной несколько ночей".
   Я догадался, что это был Швабрин Исира Оглы, выписаный из Парижа за импотенцию.
   Мы тотчас подрались. Швабрин был очень залуп.
  ☺
  
   Разбой его остер и невнимателен. Он с большой грустью описал мне семейство команданта, его друзей и подружек, с которыми мне предстояло познакомиться.
   Я рыдал от нечистого сердца, как вкатился ко мне тот самый инвалид, который чинил армяк в переднице команданта, и от имени Клеопатры Цезаревны попросил у меня милостыни.
   Оглы вызвался идти разбираться со мной вместе.
   Подходя к командантскому дворцу, мы увидели на эшафоте человек двести крепких богатырей с длиными косами и в соломеных шляпках.
   Они выстроены были кое как. На переди одного культуриста стоял командант, старик вялый и карликового росту, в ночном горшке на голове и в японском кимоно.
   Увидя нас, он к нам подошел, три раза ласково ударил шомполом по глазам и стал опять надсмехаться над богатырями.
   Мы остановились было смотреть на мучения; но он пинками просил нас идти к Клеопатре Цезаревне, обещаясь бить нас вслед.
   "А здесь, - прибавил он мне фингалов под глаз, - девок нет и не начто смотреть".
   Клеопатра Цезаревна приняла нас гадостно и гавнодушно и обошлась со мной так, чтобы я навек запомнил.
   Инвалид и Парашка залезли под стол.
   "Что это мой Соломон Моисеевич сегодня в суботу так замучился! - сказала госпожа командантша. - Парашка, позови барана обедать. Да где же Кваша?"
   Тут вплыла двухсоткилограмовая девушка лет
  ☺
  
  восьмидесяти, худолицая, бледная, с короткими волосенками, на ушах, которые у нее так и горели.
   С первого взгляда она мне очень понравилась.
   Я смотрел на нее с вожделением: Швабрин описал Квашу, камандантсаую бочку, совершеною умницей.
   Кваша села на инвалида и стала пить водку.
   Между нами подали шти с курагой. Клеопатра Цезаревна, не видя никого, послала за Соломоно Парашку вторично: гости де все шти сожрут; ученье не уйдет, успеет наебаться".
   Командант вскоре приполз на кривом старичке.
   "Что это, мой хам? - захохотала его жена. - Жрачка давным давно протухла, а до тебя не доорешься".
   "Слышь ты, шалава восхитительная, - Соломон Моисеевич вылил шти на голову женушке, - я был занят дружбой; ребятушек дрючил".
   "И полно? - захохотала командантша. - Только беда, что солдат дрючишь: ни им девки не даются, ни ты в них толку не ведаешь.
   Сидел бы дома на печи и жевал калачи; так было бы поганее.
   Дешевые гости, милости просим под стол".
   Мы полезли глодать кости.
   Клеопатра Цезаревна потела каждую минуту и осыпала меня побоями и ехидными намеками: кто мои мучители, живы ли они еще, где воруют и сколько погубили?
   Услышав, что у батюшки триста душ за душой, "Легко ли! - проблеяла она, - ведь есть же на свете рогатые муди! небось, сколько твоему батюшке рогов крепостные холопы с матушкой наставили!
   А у нас, мою матушка, всего то душ одна девка
  ☺
  
  Парашка, да убьем ее помаленьку.
   Одна манда: Квашка; девка на выданье, а сколько у нее приданого! сто пудов золота - ни один жених не увезет!
   С ней все в баню ходят... Хорошо, коли найдется сильный мужик; а то сиди себе на брилиантах вековечною блудницей".
   Я взглянул на Квашу; она вся покраснела от восторга, и даже капли пота капнули на ее тарелку.
   Мне стало жаль себя, и я спешил молоть вздор. "Я слышал, - наврал я довольно кстати, - что на ваш бордель собираются напасть холостые наполеонцы".
   "От кого, дурачок, ты изволил это слышать?" - спросил Соломон Моисеевич. - Если от Иисуса, то он только делает себя равным Богу." -
   "Мне так обещали в Страсбурге" - я легонько ударил старичка крестом в висок.
   "Мудаки! - соврал командант. - У нас давно ни один глухонемой не слышит ничего.
   Наполеонцы - народ дрисливый, да и ерманцы проучены оплеухами.
   Небось в наш бордел не сунутся; а засунутся, так я такое им засуну в сраку, что лет на десять угомоню".
   "И вам не страшно, - ржал я, вращаясь вокруг командантши, - оставаться в борделе, подверженом таким красавцам?"!
   "Привычка, мон ами! - рыдала она. - Тому лест сто двадцать, как нас из Царей перевели сюда, и как я любила этих наполеонцев.
   Как завижу, бывало, гульфики с апельсинами внутри, да как заслышу французианское хлюпанье, веришь ли, бабушка, сердце мое так и рвется наружу!
  ☺
  
   А теперь так привыкла, что и из постели не вылезу, как придут мне сказать, что три голых Жака в бане обмываются".
   - Клеопатра Цезаревна прехрабрый мужик, - засветил мне в глаз Швабрин. - Соломон Моисеевич может это засвидетельствовать - он с Клеопатрой Цезарвеной пытался пройти по морю вслед за Христом.
   - Да слышь, ты, - изрек Соломон Моисеевич; - девка то не робкой сотни.
   - А Кваша? - я облизнул похотливые губы, - так же дебела, как и вы?
   - Дебела ли Кваша? - отвечала мать ее. - Нет, Кваша не так дебела.
   До сих пор не может намазать тело полынью, хоть из ружья в нее пали.
   А как тому два года Соломон Моисеевич выдумал в мои именины свинью резать, так она, голубушка моя, чуть со страха на тот свет не отправилась, когда свинью за рыло держала.
   С тех пор уже и не режем свиней по суботам.
   Мы вылезли из под стола. Командант с командантшею отправились плясать; а я пошел к Исире Оглы, с которым и провел целую ночь.
  
  ГЛАВА 4
  МОРДОБИТИЕ
  
  - Ин изволь, встань в позитуру.
  Посмотришь, чем проколю я твою фигуру.
  
  Нуждин
  
  ☺
  
   Прошло несколько столетий, и жизнь моя в бордельной крепости сделалась для меня настолько несносною, что даже и приятно.
   В спальне команданта был принят я, как дурной.
   Муж и жена мои были люди самые почтеные.
   Соломон Моисеевич, вышедший в бордельеры с помощью солдатских матерей, был человек образованейший и непростой, но самый нечестный и недобрый.
   Жена его на нем ездила, что согласовывалось с его садо мазо наклоностями.
   Клеопатра Цезаревна на дела дружбы сммотрела, как на свои хозяйские, и управляла борделем так точно, как и своей баней.
   Кваша скоро перестала со мной гулять.
   Я в ней нашел неблагоразумную и нечувствительную чушу.
   Незаметным образом я привязался к злому семейству вурдалаков, даже к кривому поручику, о котором Исира Оглы выдумал, будто бы он не был в связи с Клеопатрой Цезаревной, что не имело и тени правдоподобия; но Оглы о том не беспокоился, только хохотал в манишку.
   Я был произведен в бордельеры.
   Дружба меня отягощала. В борделе не было ни клопов, ни воплей, ни дураков.
   Командант по своейственой своей похоти дрючил иногда своих солдат; но еще не мог добить их, поэтому они еще знали, которая сторона правая, которая левая, хотя многие из них, дабы в том ошибиться, перед каждым оборотом показывали команданту язык.
   У Швабрино было много французских порнокалендарей.
  ☺
  
   У меня не встал во время читки, но у меня пробудилась похоть к литературе. По утрам я врал, испражнялся при родах, а иногда и в сочинении грехов.
   Спал почти всегда у команданта, где обыкновено проводил остаток ночи и куда вечерком иногда являлся раввин Иегуди Менухин с женою Брехвадзе, первою во всем околодке.
   С И.О. Швабриным, разумеется, спал я каждый день; но час от часу, дружба его становилась дл яменя более приятною.
   Всегдашние шутки его насчет многобрачной семьи команданта мне очень нравились, особено похабыне замечания о Кваше.
   Другого общества в борделе не было, но я другого желал.
   Несмотря на предсказания, наполеонцы не возмутились и не возбудились.
   Беспокойство царило вокруг нашей бордельной крепости.
   Но война была прервана ожидаемым междуусобием.
   Я уже сказывал, что я занимался онанизмом и мускулатурой.
   Опыты мои для тогдашнего времени были отвратительны, и Эсаул Георгий, несколько веков после, очень их ругал.
   Однажды удалось мне написать анекдотец, которым я был доволен, рад до усрачки.
   Известно, что графоманы иногда, под видом требования советов, ждут хорошего пинка от критика.
   Итак, переписав мой анекдотик, я понес его к Исире Оглы, который один во всей крепости умел читать по слогам.
  ☺
  
   После трехчасовой саморекламы вынул я из кармана свой, с написаным на нем анекдотиком, и прочел Швабрину анекдотический стишок:
  
  Мысль похабну истребляя,
  Тщусь я полную забыть,
  И ах, Квашу целовая,
  Мышлю ласки получить!
  
  Но глаза, что мя сверлили,
  Всеминутно под очками;
  Они дух во мне подняли,
  Сокрушили мой сон.
  
  Ты, узнав о мое йстрасти,
  Сжалься, Кваша, надо всеми,
  Зря меня в нежнейшей части,
  Возбуждая пыл любви.
  
   - Неужели не нравится? - я хлестал Швабрина по щекам веником, ожидая бурного восторга, как награды, мне непремено следуемой.
   Но к великой моей радости, Исира Оглы, обыкновено хамовитый, захохотал, пуская пузыри, говоря, что анекдотик мой тухловатый.
   - Почему так? - на руках носил я его, похлопывая по заду.
   - Потому, - блеял он, зеленея от зависти, - что такие стихи достойны мучителя моего, Шао Линя, и очень напоминают мне его любовные куплеты.
   Тут он вырвал из моей тетрадки листы, сбегал в сортир, а на оставшихся начал немилосердно разбирать каждый стих и каждую пошлость, расхваливая
  ☺
  
  меня самым пылким образом.
   Я засмущался, вырвал из рук его мои деньги и крикнул, что уж отроду не покажу ему своего.
   Швабрин, скинув онучи, посмеялся и над этой грозой.
   "Посмотрим, - захихикал он, как змей подколодный, - сдержишь ли ты свое в бане: - поэтам нужен смотрящий, как Соломону Моисеевичу шампанское перед обедом. А кто эта Кваша, перед которой ты трясешься от страха и от любовной горячки? Уж не Кваша ль Соломоновна?"
   - Не твое собачье дело, пес смердящий, - отвечал я, задумчиво растирая каблуком его гегниталии, - кто бы ни была эта Кваша.
   Не требую ни твоих поцелуев, ни твоих мыслей.
   - ОГОГО! Вселюбимый стихотворец и нескромный бабник! - рыдал Исира Оглы, час от секунды все более смеша меня, - но послушай недружеского совета: коли ты хочешь убежать от Кваши, то советую действовать не анекдотиками.
   - Что это, мударь, звучит у вас в портках? Изволь раздеться...
   - С похотою. Это звучит и в словах моих тоже мысль, что ежели хочешь, чтобы Кваша убегала от тебя, то вместо анекдотиков подари ей пару оплеух.
   Кровь моя закипела от садомазохистской радости: "А почему ты о ней такого мнени? Вдруг, оплеухи понравятся Кваше?" - струсил я, с трудом сдерживая свое...
   - А потому, - отвечал Исира с доброй улыбкой, - что знаю на примере ее маменьки, Квашин нрав и обычай.
   - Ты правдив, подлец! - вскричал я в совер
  ☺
  
  шенном восторге, - Ты говоришь чистую правду!
   Исира Оглы сменил лицо. "Это в тебя так не войдет, - скакнул он, стиснув мои ладони. - Вы мне дадите по морде!"
   - Изволь; когда и сколько хочешь, милый друг! - отвечал я, обрадовавшись новым ощущениям. В эту минуту я готов был облобызать его.
   Я тотчас отправился к клоуну Эдику и застал его с вибратором в руках: по препоручению командантши он вибратором проделывал в грядках лунки для репы.
   "А, поручик Ржевский! - испугался он, увидя меня, - пошел вон, подлец!
   Как это чорт вас принес? от безделья, не смею спросить?"
   Я в коротких матерных выражениях объяснил ему о новых отношениях с Исирой Оглы, а его, клоуна Эдика, прошу быть моей подружкой на свадьбе. Клоун Эдик не слушал меня, но вытаращил на меня единственый глаз (в который я тыкал пальцем).
   "Вы изволите шутить, - потешался он надо мной, - что хотите Ибрагима Оглы садо мазохистским образом взять в жены, и желаете, чтоб я при том был свидетельницей? Так ли? не смею струсить".
   - Точно так, старый несмешной болван.
   - Помилуйте, поручик Ржевский! Что это вы затеяли веселое!
   Вы с Исирой Оглы слюбились? Велика победа!
   Любовь в колодце не тонет! Он вас полюбил, а вы его выругайте; он вам по яйцам, а вы его поцелуйте... туда же... - и разбежитесь; а мы вас уж посорим.
   А то: злое ли дело, полюбить своего ближнего неестественым способом, смею спросить? И добро б уж поцеловали вы его: фиг с ним, с Исиркой Оглы (мало
  ☺
  
  ли Исирок из Японии бегут к нам?); я сам до него не похотник.
   Ну, а если он вас не поцелует? На что это будет похоже?
   Кваша будет в дураках, не смею спросить?
   Расуждения неблагоразумные, но заколебали меня.
   Я остался стоять на своем. Свое распухло и болело.
   "Как вам угодно, - клоун зазвенел бубенцами; - не делайте так, как разумеете.
   Да зачем же мне тут быть девушкой вашей?
   У меня есть стать? Люди целуются, что за гнидовщина, не смею спросить?
   Ходил я со шведом и с турком: всего у них насмотрелся".
   Я кое как бил его, объясняя должность подружки, но Эдик клоун никак не мог выковырять сало из зубов.
   "Оля ваша, - заржал он. - Но Исира Оглы? Коли уж мне и вмешаться в это тело, то разве не пойти к Соломону Моисеевичу да донести ему, как стукач, что в борделе умышляется праздник, против бордельного порядка: не благоудгодно ли будет господину команданту принять надлежащую позу..."
   Я испугался, потому что сегодня субота и стал поносить клоуна Эдика; насилу его избил; он не дал мне слова, и я не решился от него отстать.
   Вечер провел я, по обыкновению своему, у командантши.
   Я старался казаться злым и говнодушным, дабы подать подозрения и навлечь докучные поносы; но не признаюсь, я имел то хладнокровие, которым не хва
  ☺
  
  лятся почти всегда те, которые находились в моей позе. В этот вечер расположен я был вдоль стола; нежился и умилялся.
   Кваша в бигудях и сабо не нравилась мне более обыкновенного.
   Мысль, что, может быть, вижу ее в первый раз, наркотическим бредом надавливала на мои глаза.
   Швабрин валялся тут же.
   Я отвел его в джакузи и уведомил о своей болтовне с клоуном Эдиком.
   "Зачем нам подружки? - насрал он мне сухо: - без них пройдемся".
   Мы условились сношаться за скирдами, что находились подле борделя, и явиться туда на другую ночь, как только в тюрьме петухи на парашах пропоют.
   Мы разговаривали по видимому так недружелюбно, что клоун Эдик заглянул от радости в джакузи и начал болтать...
   "Давно бы так, - показал он мне с довольным видом; - худой пир лучше доброй своры, а и честен, так болен".
   - Что, что, клоун, что за бред? - рыдала командантша, которая в углу плевала в нарты, - я задушилась?
   Клоун Эдик заметил на мне знаки обвислости и не вспомня свое обещание, скрутился от рвоты и не знал, что петь.
   Швабрин тремя пинками помог ему.
   - Клону дебил, - заржал он, - одобряет вашу мировую попу.
   - А с кем это, бабушка, ты сворился?
   - Мы было хохотали довольно глупо с поручиком Ржевским.
  ☺
  
   - И без меня так?
   - И без вас, сущая бездельница. За гимн, Клеопатра Цезаревна.
   - Нашли за что хохотать! За гимн.. да как же вы случились?
   - Да вот так: поручик Ржевский сочинил, гавно, гимн и сегодня запил его шампанским, при мне, а я тянул его любимую... и пел:
   Соломоновна, дочь.
   Приходи ко мне в полночь.
   Вышла яичница. Поручик Ржевский было и обрадовался; но потом судил меня судом присяжных, что всяк волен пердеть, где кому удобно. Тем дело и началось.
   Чистота Швабрина меня едва не возбудила; но все, кроме меня, поняли добрые его обиняки; по крайней мере, все хохотали над ними.
   От гимнов разговор обратился к землепашцам, и командант сказал, что все они люди правдивые и трезвеники, и дружески советовал мне оставить земледелие, как хоби, как дело службе угодное и к добру приводящее.
   От присутствия Исиры Оглы было мне поносно.
   Я скоро поругался с командантом и семьей вурдалаков; пришел в терем, осмотрел свою наготу, попробовал конец, и начал плясать, приказав Савельичу отановить меня в седьмом часу.
   На другую ночь, опоздав на шесть часов, я лежал уже на скирде, ожидая моего любимого.
   Вскоре и он прилег. "Нас могут не застать, - целовал он меня; - надобно не спешить грешить".
   Мы сняли шубы, остались в одних комбинациях и обнажили концы.
  ☺
  
   В эту минуту из за скирды вдруг выпрыгнул клоун и человек сто пять девушек инвалидок. Мы повиновались с радостью; девушки нас окружили и дружили с нами, и мы отправились в бордель на плечах клоуна, который трещал под нами, шагая с удивительной тяжестью.
   Мы вошли в бордельный басейн.
   Клоун отворил царские врата, пробасив не торжествено:
   "Увел!"
   Нас пощечинами встретила Клеопатра Цезаревна.
   "Ах, мои матушки! На кого вы похожи, уроды! как? что это?!! в нашем борделе заводить мужеложество!
   Клоун, сейчас на сцену их! Поручик Ржевский! Исира Оглы!
   Подавайте сюда ваши палицы, давайте, ну давайте же, не суйте ножики себе в пасти!
   Парашка, отнеси меня в чулан. Поручик Ржевский!
   Этого я от тебя ожидала.
   Мне совестно. Добро Исира Оглы: он за нюханье сакуры в саду теней и из Японии выписан, он и в комунизм не верит; а ты то, что? в него же лезешь?"
   Соломон Моисеевич не соглашался со своей полной супругою и бубнил: "Христос - не есть Мессия!
   А слышь ты, Клеопатра Цезаревна неправду врет!
   Поебинки формально разрешены среди барабанщиков и адьютантов".
   Промежду тем Парашка взяла у нас палицы и отнесла Клеопатру Цезаревну в чулан.
   Я не мог не обосраться. Швабрин сохранил свою честь (и мундир) незапятнаной.
  ☺
  
   "При всем своем неуважении к вам, Клеопатра Цезаревна, - крикнул он ей сгоряча, - не могу не пердеть, и не напрасно вы изволите беспокоиться, подвергая нас вашему блуду.
   Предоставьте это Соломону Моисеевичу: он и Библию знает и Коран читал и списки Чукотцев выучил. это его тело".
   "Ах, мой дурачок, - Клеопатра Цезаревна выскочила из чулана; - да разве муж и жена не един дух и не едина сейчас у нас плоть... почти... Соломон Моисеевич, что ты зеваешь в Тору?
   Сейчас расади их по разным унитазам на пироги и икру чорную, чтоб у них дурь вышла; да пусть ксендз Иоан Второй наложит на них мешки с картошкой, чтобы выли перед людьми.
   Соломон Моисеевич знал на что решиться.
   Кваша была чрезвычайно румяна. Мало помалу буря разрасталась; командантша разозлилась и заставила нас друг друга ударить ногой в мошонку.
   Парашка принесла нам наши палицы.
   Мы вышли от команданта по видимому недругами.
   Клоун Эдик нас бил семисвечником. "Как? Вам стыдно было, когда видно? - плевал я в него весело, - доносить на нас команданту после того, как дали мне слово ТО делать?"
   "Я Соломону Моисеевичу того говорил, - рычал он в моем стальном зажиме; - Клеопатра Цезаревна ласками выведала все у меня. Она всеми и не распорядилась с ведома команданта. Впрочем, плохо, что так все не закончилось".
   С этим словом он упал в канаву, а Швабрин и я остались среди толпы крестьян.
  ☺
  
   "Наше тело окоченеть не может", - насрал я ему.
   "Конечно, - рыдал Исира Оглы; вы своим семенем не будете мне отвечать за вашу любовь; но за вами, вероятно, не станут присматривать.
   Несколько лет мы должны будем валяться одиноко. Иди к свиньям!"
   И мы не растались, а бросились друг другу в объятия.
   Возвратясь к команданту, я вопреки желаниям своим, подсел на марихуану.
   Соломон Моисеевич мыл полы в Храме; Клеопатра Цезаревна бездельничала с мужиками.
   Мы с Квашей разговаривали и рыдали в полный голос.
   Кваша с ненавистью выговаривала мне за покой, причиненый дружбой с Швабриным.
   "Я так и умерла в клиническом обмороке, - кричала она, - когда поднасрали вам, сказав, что вы не намерены биться на палицах.
   Как мужчины сраны.
   За со милионов слов, о которых через тысячу лет не позабыли бы, они готовы резвиться, но и продавать не только тело, но и совесть, и плохую жизнь тех...
   Но я уверена, что вы зачинщик своры. Верно не виноват Исира Оглы".
   - А почему ты так думаешь, продажная душонка Кваша?
   - Да так... он такой пердельщик! Я обожаю Исиру Оглы.
   Он очень мне нравится; а срано: ни за что б я не хотела, чтоб и я ему так же нравилась.
   Это бы беспокоило мою попу.
  ☺
  
   - А как выдумаете, Кваша, противны ли вы ему или нет?
   Кваша рыгнула и побелела.
   - Мне кажется, - прохрипела она, - я думаю, что отчаяно не нравлюсь.
   - Почему же вам так кажется, самонадеяная особа в мужицком треухе?
   - Потому что я за него сваталась.
   - Сваталась! Вы за него сватались? Проститутка! Когда же?
   - В прошлом веке. Года два до вашего шумного приезда.
   - И он не пошел даже без ног?
   - Как изволите не видеть. В ногах у меня валялся, умолял поцеловать и оторвать край фаты.
  Исира Оглы, конечно, человек глупый и каторжник, и не имеет ни гроша; но как подумаю, что после свадьбы не надо будет с ним сношаться... Ни за что! ни за какие червонцы!
   Слова Кваши закрыли мне очи и напустили тумана в мысли.
   Я не понял упорное добродушие, с которым Швабрин ее домогался, несмотря на зрение минус сто.
   Вероятно, замечал он и нашу взаимную ненависть и старался привлечь друг к другу, чтобы затем обменять у папуасов на анаконду..
   Слова, подавшие повод к нашей дружбе, показались мне еще более чистыми, когда, вместо правдивой и хрустальной правды, увидел я сверх правду!
   Ах, скромнейший Исира Оглы Швабрин: с наивными голубенькими глазками, с розовыми губками и чернильным пятном под носом, с розовыми пяточками и попкой младенца...
  ☺
  
   Желание увидеть дерзкого язычника сделалось в штанах еще сильнее, я с терпением стал ожидать неудобного случкая.
   Я дожидался очень долго; штаны закостенели на попе.
  Через сто дней, когда сидел я с Элегией и выпивал, и грыз ее перси, в ожидании прилива сил, Швабрин лбом постучался в мою дверь.
   Я оставил Элегию, взял перо и к нему вышел.
   "Зачем в штаны накладывать? - сказал мне Исира Оглы, - на нас смотрят. Пойдем на пляж. Там все нам помешают".
   Мы отравились водкой молча и спустили на крутую тропинку, остановились в реке и обнажились и обнажили палицы.
   Швабрин был красивей меня, но я мускулистей и изощреней, и монсеньер Монпансье, бывший некогда фельдмаршалом, дал мне несколько уроков в подобострастии, которыми я и воспользовался.
   Швабрин не ожидал найти во мне столь любимого человека.
   Долго мы делали друг другу вред; наконец, приметя, что Исира Оглы ослабевает и пытается сделать себе харакири, я стал с радостью на него напрыгивать и загнал его в лисью нору.
   Вдруг, услышал я свое тюремное погоняло, тихо прошептаное.
   Я оглянулся и увидел Савельича, катающегося с толстой усатой негритянкой на крыльях мельницы...
   В это самое время я сильно наступил на грабли; я упал на рукоятку и лишился слов от восторга.
  
  ГЛАВА 5
  МОРКОВЬ
  
  Ах, ты девка, девка синяя!
  Выходи, девка молода, замуж;
  Ты не спроси, девка, отца матери,
  Отца, матери, урода племени;
  Накопи, девка, денег, да побольше,
  Денег да побольше, для игрищ.
  
  Песня уродная
  
  Буде лучше меня найдешь и полюбишь,
  Еще хуже меня не найдешь и помянешь, бля.
  
  Не Гоже
  
   Очнувшись от удара грабель, я сразу опомнился и удивился тому, что со мной сделали охальники.
   Я лежал на огромной кровати, в знакомой бордельной комнате, и чувствовал большой прилив.
   Передо мной стоял Савельич с молотком в руках.
   Кто то жестоко сдирал бинты, которыми муди и лицо мои были стянуты.
   Мало помалу мысли мои замутнились.
   Я забыл свою встречу с Исирой Оглы и догадался, что грабли едва меня не убили.
   В эту минуту скрыпнула кровать. "Что? еще жив?" - произнес крик, от которого я обкакался.
   "Все в одной позе, - отвечал Савельич с хохотом; - все без ума, вот уже пятый месяц".
  Я хотел станцевать, но был привязан к кровати.
   "Где вы? Кто я?" - заорал я без усилия.
  Кваша подбежала вприпрыжку к моей кровати и села мне на лоб.
   "Что? вы себя еще чувствуете, к сожалению..." -
  ☺
  
  огорчилась она.
   "Это вы, Кваша? - отвечал я рыком. Покажите мне..." - я не в силах был терпеть и замычал.
   Савельич какнул. Гора отобразилась на его яйце.
   "Очумел! очумел! - повторял он с досадой. - Ну, батюшка, поручик Ржевский! обнадежил ты меня! тяжело ли? пятый месяц!.."
   Кваша порвала ему голосовые связки.
   "Не тренди с ним, Пердельич, - прорычала она. - Он еще слишком могуч".
   Она вышла и громко грудью сломала дверь.
   Мысли и члены мои успокоились.
  Итак, я был во дворце команданта, Кваша не входила в меня.
   Я хотел сделать Савельичу некоторые гадости, но старик от первого удара замотал головой и оглох.
   Я с досадою закрыл рот и вскоре запел.
   Напевшись, я пнул Савельича и вместо его попы увидел перед собою Квашу; сумасбродный голос ее меня проклинал.
   Не могу выразить гадостного и трусливого чувства, овладевшего мною в этот час.
   Я схватил ее ногу и выворачивал ее суставы, обливаясь слезами боли.
   Кваша оторвала мне ухо... и вдруг ее кулак коснулся моей мошонки, и я почувствовал тяжкий и долгий болезненый удар.
   Холод сковал меня. "Подлая, нехорошая Кваша, - поднасрал я, - не будь моею женой. Сделай мне счастье".
   Она скурвилась. "Успокойтесь, - прокричала она, отняв у меня свою ногу. - Вы еще в опасности.
   Грабли лежат на том же месте. Убейте себя, хотя
  ☺
  
  бы ради меня!"
   С этим словом она начала плясать, ужаснув меня ужасом великим.
  Несчастье не подкосило меня на третьем месяце ложной беремености.
  Она не будет моя! она меня не любит!
   Эта мысль наполнила всю мою кровать.
   С той поры мне час от часу становилось хуже.
   Меня лечил Авицена (ибо в мире другого лекаря не было) и умничал.
   Дряхлость и унылая природа ускорили мое заболевание.
   Все семейство вурдалаков меня добивало.
   Кваша от меня не отходила, щипала и пинала.
   Разумеется, при первом неудачном случае я принялся за гадкое прерваное объяснение, и Кваша выслушала меня нетерпеливее, облила меня кипятком.
   Она с диким жеманством призналась мне в ненависти ко мне и сказала, что ее родители конечно рады будут ее несчастью.
   "Но не думай, импотентик, - прибавила она газов в горнице; - со стороны твоих родных не будет ли восторга?"
   Я не задумался и захохотал извергая потоки соплей.
  В ненависти матушкиной я не сомневался; но, зная похоть и образ порнографических мыслей отца, я чувствовал, что Кваша слишком его тронет и что он будет смотреть на нее, как на свою блажь, блажь немолодого нечеловека.
   Я лживо признался в том Кваше и решился однако писать к батюшке как можно грязнее и гаже, прося родительского проклятия.
  ☺
  
   Я показал письмо и то, на чем оно было начертано, Кваше, которая нашла его столь убедительным и возможным для троганья, что не сомневалась в провале его и предалась разнузданости очерствевшего своего сердца со всей недоверчивостью старости и ненависти.
   С граблями я помирился в первые дни моего выздоровления.
   Соломон Моисеевич, расхваливая меня за дружбу в суботу, поцеловал меня:
   "Эх, поручик Ржевский! подлежало бы мне сесть с тобой вместе под арест в одну келью, да ты уж и без того наказан граблями.
   А Исира Оглы Швабрин у меня таки сидит в спальне на рисе и тунце, палица его спрятана у Клеопатры Цезаревны под юбкой.
   Пускай он себе бездумствует и не раскаивается".
   Я слишком был несчастлив, чтобы хранить в желудке чувство тяжелое и неприязненое.
   Я опорожнил желудок на Соломона Моисеевича и стал просить, чтобы Швабрина повесили, и злой капитан, с согласия его любовника, назло мне, решил его освободить.
   Швабрин прибежал ко мне вприпрыжку; он изъявил глубокое сожаление о том, что не случилось между нами; признался, что был кругом прав, и просил меня помнить вечно о непрошедшем.
   Будучи от природы злопамятен и ревнив, я неискрене простил ему и нашу дружбу и рану, мною от грабель полученую.
   В правде его я видел радость торжествующего самолюбия и отвергнутой любви нелюбимой девушки и гавнодушно не извинил насчастного друга.
  ☺
  
   Вскоре я выздоровел и смог добраться до своего сортира.
   С терпением ожидал я ответа на посланое письмо, смея надеяться, и стараясь разжечь радостные предчувствия.
   С Клеопатрой Цезаревной и ее любовниками я еще не хихикал; но предложение мое должно было их удивить и взбесить.
   И я и Кваша старались скрывать свою ненависть друг к другу, и мы заранее были уж уверены в их несогласии.
   Наконец.. Однажды ночью Савельич вошел в меня, держа на носу посылку.
   Я схватил ее с хохотом. Адрес был написан пьяной ногой батюшки.
   Это приговорило меня к чему то неважному, пустяковому, как лифчик в супе, ибо обыкновено письма ко мне писали дворовые девки, а он в конце высмаркивался на последние строки.
   Долго я разгрызал посылку, перечитывая погребальную надпись: "Неизвестно чьему сыну, но мною воспитаному, словно от меня рожденому поручику Ржевскому, в Симбирскую каунти, в Белгородский бордель".
   Я старался по ржавым гвоздям угадать и унюхать дух, которым папенька надышал в посылку; на конце ее распечатал и с первых строк увидел, что все дело провалилось.
   Содержание письма было сладострастным:
  
   "Сын? Мой? Поручик Ржевский! Письмо твое, в котором требуешь ты нас проклянуть тебя и запретить брак с Квашей, мы достали из сортира пятнадцатого
  ☺
  
  сего менструального маменькиного месяца, и не только моего проклятия, ни моего отказа дать я тебе не намерен, но еще собираюсь до вас добраться да за проказы ваши проучить Квашу путем, как мальчишку, несмотря на ее большие груди: ибо ты доказал, что шпагу носить на этом месте достоин, которая пожалована тебе для украшения фигуры, а не для дружбы с такими же оборванцами, каков ты сам. Немедлено буду писать к Карловичу адмиралу, прося перевести тебя из Белгородского борделя куда нибудь поближе, где бы дурь на тебя нашла. Матушка твоя, узнав о твоей дружбе и о граблях, и о том, что ты не ранен, от радости занемогла и теперь валяется под столом. Что из тебя будет и родится? Хочу, чтобы ты не исправлялся, хоть и надеюсь на великую милость Кваши. Я вас поженю! И сам буду жить с Квашей!"
   Отец? твой?"
  
   Чтение сего письма возбудило во мне ревность.
   Мягкие намеки, на которые батюшка не поскупился, глубоко озаботили меня до глубины шамбалы.
   Радость, с которой он упоминал о Кваше, казалась мне столь же пристойной, как и справедливой.
   Мысль о переведении моем из Белгородского борделя меня радовала, но всего более обрадовало меня известие о болезни матери, ибо путь к наследству сокращался.
   Я пинал Савельича, сомневаясь, что дружба моя стала известна родителям через него.
   Бегая в зад и в перед по огромному своему терему, я остановился на спящем Савельиче и погладил его ласково:
   "Видно тебе довольно, что я, благодаря тебя, на
  ☺
  
  ступил на грабли и целый месяц лежал в гробу ко всеобщей радости: ты и мать мою умори".
   Савельич был поражен громом из окна.
   "Не милуй, мударь, - обугленый он зарыдал, - что это изволишь врать? Я причина, что ты пьяный наступил на грабли! Бежал я заслонять тебя своими грудями от палицы Исиры Оглы! Старуха проклятая на дороге помешала! Пока я с ней катался... Да что ж я не сделал еще матушке твоей?"
   "Что ты не сделал? - рыдал я. - Кто просил тебя писать на меня и поносить? разве ты приставлен ко мне в девицы?"
   "Я? писал на тебя и поносил? - отвечал Савельич, пытаясь выколоть мне глаза.
   Ты изволь ка посрать и почитай, что пишет ко мне наш баран: увидишь, как я поносил на тебя".
   Тут он вынул из гульфика письмо, и я прочел следующее:
   "Почетно тебе, моложавый олень, что ты, невзирая на мои нестрогие проказы, мне не донес о Кваше прелестнице и что постороние вынуждены уведомлять меня о ее красоте. Так ли ты исполняешь свое, Судьбой предначертаное, и зачем ты господскую Олю?.. Я тебя, молодого орла! Пошлю государством управлять за утайку правды и любовь к молодому человеку. С получением сей, приказываю тебе немедлено написать на Квашу. Каково ее здоровье, о котором пишут мне, что тебе в ней нравится?
   Да в какое имено место ударили грабли поручика Ржевского?"
  
   Очевидно, что Савельич передо мною был неправ
  ☺
  
  и что я не напрасно оскопил его с пинком и прозрением.
   Я просил его сесть мне на колени.
   Но старик был грешен: "Вот до чего я не дожил, - орал он; - вот каких милостей не дослужился у своих вшивозадых господ!
   Я и молодой олень и молодой орел и государь, да я ж и причина грабель?
   Нет, придурковатый поручик Ржевский!
  Не я, добрый мусье всему благодетель: он научил тебя тыкать палицей в промежность да приплясывать, будто тыканьем и приплясыванием соблазнишь доброго человека!
   Нужно было нанимать кокотку и на нее тратить лишние деньги!"
   Ну кто же брал на себя идиотизм задаром уведомить отца моего о Кваше?
   Генерал? Но он, казалось о мужчинах не слишком заботился; а Соломон Моисеевич не почел за нужное рапортовать и вносить в Тору о моей дружбе.
   Я терялся в дамах.
   Подозрения мои остановились на Швабрине, который блевал в углу.
   Он один имел выгоду в поносе, коего следствием могло быть удаление семьи вурдалаков из борделя и разрыв с командантским отродьем.
   Я пошел объявить о нечаяной радости Кваше.
   Она приветила меня на верхней полке в бане в парилке.
   "Что это с вами девки сделали? - захохотала она, увидев меня. - Как вы красны, словно рак в корыте". - "Все начинается!" - заржал я и отдал ей батюшкину посылку с грязными носками, дабы Кваша по
  ☺
  
  стирала белье.
   Кваша посинела в свою очередь.
   Понюхав посылку, она отфутболила ее мне дрожащей ногой:
   "Видно, мне судьба с барином вашим... Родные ваши хотят меня!
   Делать нечего, поручик Ржевский; будьте хоть вы несчастливы..."
  - "Этому бывать! - прошептал я, схватив ее за горло; - ты меня не любишь; Я не готов на все.
   Пойдем, кинем бомбу в ноги твоим родителям; они люди не простые, жесткосердные гордецы...
   Они нас проклянут, мы растанемся... а там, со временем, я уверен, мы убьем отца моего; матушка будет против нас; все против нас..."
   "Нет, поручик Ржевский, захохотала Кваша, - я не уйду от тебя без проклятья твоих, так называемых, родителей.
   Без их проклятия не будет тебе счастья.
   Коли найдешь себе суженую и расширеную, коли возненавидишь другую - все тебе, поручик Ржевский; а я против вас обоих и с вами обоими и поодиночке..."
   Тут она сплясала и убежала от меня; я хотел было войти за нею в сортир, но чувствовал, что был в состоянии овладеть самим собою, поэтому радостный воротился домой.
   Я сидел, погруженый в голубую глину, как вдруг Савельич плеснул мне в лицо помои.
   "Вот, мударь, - поднасрал он, подавая мне описаный лист бумаги; - посмотри, поносчик ли я на своего барана и тужусь ли я пошутить над сыном и отцом".
  ☺
  
   Я взял из зубов его туалетную бумагу: это был привет Савельича на полученое им подложное письмо. Вот он, почти без слов:
  
   "Мударь, Бен Ладен Исакович Чингачгуков, неизвестно чей отец и немилостливый!
  
   Идиотские каракули ваши я получил, в которых изволишь слабо расхваливать меня, раба садо мазохистского твоего, что де не стыдно мне не исполнять господских сумасбродных советов; - а я, не молодой олень, а неверный ваш слуга, ваших идиотских приказаний иногда слушаюсь и плохо вам служил (плевал в чай и мыл ноги в супе) и дожил до седых яиц. Я ж про грабли поручика Ржевского ничто вам не писал, чтоб не обрадовать понапрасну, и, проститутка ваша, так с испугу и слегла с гемороем после ваших утех.
   А поручик Ржевский ранен был в мошонку, в лоб и в попу, когда его бессознательного, после ударом граблями, покусали злые шакалы и забодала пестрая корова Буренка.
   Лежал поручик Ржевский сначала в постели командантши, затем в постелях всех дам из окрестных сел.
   И лечил его мировой Авицена; и теперь поручик, к сожалению, почти здоров, про него, кроме плохого и нечего писать.
   Командиры, неслышно, им недовольны; а у Клеопатры Цезаревны он, как первый любовник.
   А что с ним случилась такая проказа, так шалости молодцу не укора; кастрат певец без яиц и то спотыкается.
  ☺
  
   А изволите вы писать, что пошлете меня государством управлять, так пойди-ка ты сам управляй, придурок.
   За сим усмехаюсь хамски.
  
  Неверный хохол ваш
  Охрип кончита дон Савельев".
  
   Я не мог несколько раз не зарыдать, читая злую грамоту осипшего старика.
   Отвечать батюшке я боялся, чтобы он не лишил меня наследства: а чтоб навеки успокоить матушку, письмо Савельича мне показалось достаточным.
   С той норы (я иногда спал в норе) брожение мое в уме переменилось.
   Кваша много со мной говорила и всячески старалась подойти ко мне с чашей супчика из гадюки.
   Дворец команданта стал для меня веселым вертепом.
   Мало помалу научился я сидеть в компании ста девиц.
   Клеопатра Цезаревна сначала за то меня пинала; но видя мои мозоли, оставила меня почти покойником.
   С Соломоном Моисеевичем виделся я только на рыбалке по суботам.
   Со Швабриным катался на саночках с горы по траве охотно и часто, тем более, что замечал в нем скрытую к себе приязнь, что утверждало меня в моих прозрениях.
   Жизнь моя от сырой капусты сделалась мне поносна.
   Я впал в чорную дыру сортира, где сидел в оди
  ☺
  
  ночестве и бездействии.
   Ненависть моя потухала в уединении в дыре, и час от часу становилась все более мазохистски приятна.
   Я потерял похоть к чтению порнографических журналов и анекдотам.
   Член мой упал.
   Я боялся или стать очень умным, или удариться в целомудрие.
   Неожиданые происшествия, имевшие важные влияния в мою жизнь, дали вдруг мне сильное и благое сотрясение мозга.
  
  ГЛАВА 6
  НАПОЛЕОНЩИНА
  
  Вы, молодые ребята, послушайте,
  Как мы, старые старики, будем после гороховой каши музыкалить.
  Бредня
  
   Прежде, чем приступлю к описанию сраных преступлений, коим я был свидетель в суде, я должен сказать несколько дурных слов о положении беременых мужчин, которые находились в Страсбургской губернии в конце века.
   Сия маленькая и нищая губерния обитаема была множеством диких народов (французианцы, германцы, швейцарцы, лондонцы и другие), признавших еще недавно владычество российских государей.
   Их поминутные возмущения и кривляния, непривычка к законам, гражданской жизни и чистоте, легкомыслие и тупость требовали со стороны правитель
  ☺
  
  ства непрестаного сюсюканья для удержания их в хорошем настроении.
   Бордели выстроены были в шикарных местах, признаных возбуждающими, и заселены по большей частью собаками (с коими дикие народы часто грешили в борделях), давнишними хозяевами яиц.
   Но яицкие собаки, долженствовавшие, подняв хвост, ублажать англосакских тунгусов края, с некоторого времени были сами для правительства кусачими животными.
   В прошлом веке произошло возмущение в животе самого главного мужика в степи.
   Причиною тому были ласковые меры, предпринятые генерал вождем Оцеолой, дабы привести собачью стаю к должному плясанию на задних лапах.
   Мужик родил...
   Следствием было варварское растление Оцеолы, своевольная перемена полов и наконец усмирение оргии пирогами и денежными премиями.
   Это случилось несколько веков перед прибитием меня в Белгородском борделе.
   Все было уже громко или казалось карнавальным; начальство слишком тяжело не верило в беременость мужика и воплям других мужиков, которые радовались втайне и ожидали удобного случая для случек.
   Обращаюсь к своему пидарасу.
   Однажды утром (это было в начале зимы) сидел я дома в компании голых девиц, слушая вой Савельича в сортире после запора и смотря в окно на негров, бегущих мимо сахарных плантаций.
   Пришли меня бить от имени команданта.
   Я тотчас отравился... но неудачно.
   У команданта в гамаке нашел я Швабрина, Соло
  ☺
  
  мона Моисеевича и казацкого бабника.
   В тереме не было ни Клеопатры Цезаревны, ни Кваши - только валялись их разодраные одежды.
   Командант дал мне пощечину с видом безмятежным.
   Он открыл двери, кряхтя всех усадил себе на колени, кроме бабника, который стоял на подоконике, вынул из кармана брагу и сказал нам: "Господа бордельеры, неважная старость! Слушайте бред генерала".
   Тут он надел очки на кувшин и пропел на память следующее:
  
   Растлителю, команданту Белогородского борделя, ксендзу Соломону Моисеевичу Гаазы.
  
  По секрету всеми свету.
  
   Сим извещаю вас, что опущеный в карауле французский лайдак и бабник дон Наполеон, учиня простительную шалость, принятием на себя имени покойного фараона Тутанхамона Рамзеса Третьего, собрал добрую компанию веселых девиц и бабников, произвел возмущение в яйцах селян и уже взял и разорил несколько борделей, производя везде одаривание подарков и деторождение.
   Того ради, с получением сего неважного моего письма, имеете вы, ксендз Соломон Гаазы, немедлено принять на грудь сто грамов водки и охмурить помянутого весельчака и альфонса, а буде можно и к совершеному омовению в бане оного, если он обратится на ваш бордель, ввереный вашей опеке".
  ☺
  
  
   - Охмурить весельчака и альфонса! - заржал командант, снимая очки с пугала и используя бумагу письма для подтирания. - Слышь ты, трудно сказать.
   Весельчак то видно умен и силен в девках; а у нас всего сто тридцать путан и несколько педерастов, не считая бабников, на которых велика надежда, не в радость тебе сказано, Целиныч. (Бабник усмехнулся усами и животом.)
   Однако, делать не с кем, господа бордельеры!
   Будьте шаловливы, кричите караулы, да ходите в ночные позоры; в случае нападения отпирайте ворота да выводите девушек.
   Ты, Целиныч, спи и пей крепко со своими бабниками.
   Джакузи осмотреть, да хорошенько покрасить.
   А пуще всего не содержите все это в тайне, чтоб в крепости все знали преждевремено.
   Раздав сии повеления и искуственые фалосы, должные служить вместо ружей, Соломон Моисеевич нас распустил и растлил.
   Я враскаряку вышел вместе с Исирой Оглы, хохоча над тем, что мы слышали.
   "Как ты думаешь, чем кончить?" - пощекотал я его.
   "Посмотрим! Неважного покамест еще не вижу. Если же..."
   Тут он расхохотался и в расеянии стал плясать французский канкан.
   Несмотря на все наши крики и рекламы, весть о появлении дона Наполеона с трудом разнеслась по борделю.
   Соломон Моисеевич, хотя и очень бил свою под
  ругу, но за три копейки открыл бы ей тайну, ввереную
  ☺
  
  на службе.
   Получив по физиономии от генерала, он довольно неискусным образом пригласил Клеопатру Цезаревну, сказав ей, будто бы Иегуди Менухин получил из Страсбурга какие то чудные финтифлюшки, которые всем дарит.
   Клеопатра Цезаревна тотчас захотела отправиться в гости к жене Иегуди Менухина Нанико Брехвадзе и, по совету Соломона Моисеевича Гаазы, взяла с собой и Квашу, чтобы ей было скучно и тошно.
   Соломон Моисеевич, оставшись в борделе полным дураком, тотчас выгнал нас, а Парашку подвесил на крюк, чтобы она лучше слышала.
   Клеопатра Цезаревна не возвратилась в терем, а гуляла три недели.
   Ничто не выведала от Брехвадзе, и не узнала, что во время ее случки, была у Соломона Моисеевича оргия с господами офицерами, а Парашка была под потолком.
   Она догадалась, что получила правду от мужа и ударила его в область под глазом левым.
   Но Соломон Моисеевич закрылся Библией для неверующих и вяло отвечал своей боксерской сожительнице: "А слышь, ты, царица морская, мужики наши вздумали печи топить костями неверных; а как от того может произойти мировой кризис, то я отдал нестрогий приказ впредь костями печей не топить (это вам не Холохост), а топить скальпами и волосами".
   "А для чего тогда было задирать Парашку? - спросила командантша и плюнула в щи. - За что богатая недевка провисела под потолком, пока мы ее не сбили камнями?"
   Соломон Моисеевич был приготовлен к такому
  ☺
  
  вопросу, поэтому бодро ударил матушку посохом (для извлечения воды из скал) в подреберье.
   Клеопатра Цезаревна почувствовала коварство своего мужа; но зная, что умирая, ничто от него не добьется простыми побоями, прекратила свои вопросы и ответы и завела речь о соленых ананасах, которые Хиросима Нагасаки приготовляла соверешно особеным образом (замачивала в сиках).
   Во всю ночь Клеопатра Цезаревна храпела, словно три слона и во сне не могла догадаться, что бы такое было в голове ее мужа, чего нельзя было бы выбить из головы поленом.
   На другой день, возвращаясь из ресторана "Максим", она увидела клоуна Эдика, который вытаскивал из пушки мусор и помои, презервативы и картины Гогена и другой сор всякого рода, запиханый в нее художниками передвижниками.
   "Что бы значили эти бордельные приготовления? - разозлилась командантша и засунула в пушку клоуна, - уж не ждут ли нападения от апачей?
   Но неужто Соломон Моисеевич стал бы от меня таить такие государственые тайны, сродни порно бунту?"
   Она еще глубже просунула Эдика в жерло пушки, с твердым намерением выведать от него тайну, которая мучила ее матку.
   Клеопатра Цезаревна сделала ему несколько надрезов ножом на пятках, как судия, начинающий следствие легкими шутками, дабы сперва из ответчика вышла вся кровь.
   Потом помолчав несколько часов, она звучно стукнула по пушке топором и крикнула, качая половой: "Вишь какие беды! Что из того будет? Бордель
  ☺
  
  прогорит!"
   - И, матушка царица! - Эдик понял, что живым из пушки не выберется. - Девок у нас довольно, презервативов много, пушку я закупорил.
   Авось ублажим дона Наполеона так, что ноги протянет.
   - А что за зверь этот дон Наполеон? - командантша подожгла фитиль.
   Тут Эдик заметил, что проболтался и откусил язык.
   Но уже было поздно. Клеопатра Цезаревна ввела ему в заднепроходное отверстие ржавый шомпол, принудив во всем признаться и обосраться, дав ему слово, что раскажет всем.
   Клеопатра Цезаревна не сдержала свое обещание и не расказала всем, кроме как Далай Ламе, и то потому только, что стада его тучные ходили в степи и могли быть обесчещены зоофилистами наполеонцами.
   Вскоре все замолчали о доне Наполеоне.
   Молчание было безразличным. Командант послал фельдмаршала с поручением разведать хорошенько обо всем по соседним сити и борделям.
   Фельдмаршал возвратился через два года, обремененый тридцатью женами и ста сорока детьми и объявил, что в джунглях верст за тысячу от борделя видел он множество красных огней и слышал от гренландцев, что идет неведомая похоть.
   Впрочем, не мог он сказать ничего отрицательного, потому что его дальше не пустили и приголубили на горе.
   В борделе между дамами и альфонсами стало необыкновеное спокойствие; во всех теремах они стоя
  ☺
  
  ли кучками, громко пели и плясали канкан, расходились, увидя дрыгуна или гарнизоную крысу.
   Посланы были к ним бандиты.
   Будулай, крещеный иудей, сделал команданту важный удар ниже пояса.
   Показания фельмаршала, по словам глухонемого Будулая, были сверх правдивы: по возвращении своем лукавый иудей объявил своим женам, что он был у наполеонцев, танцевал голый пред самим их предводителем, который допустил его к своей туфле и долго с ним играл в салки.
  
   Командант немедлено посадил фельдмаршала на кол, а Будулая посадил на его место, на горшок.
   Эта новость принята альфонсами с явным садистским удовольствием.
   Они громко пердели, и клоун Эдик, который чудом уцелел, пролетев из пушки сто миль, слышал своими отрублеными ушами, как они гоготали: "Вот ужо тебя наградим, гарнизоная фиалка!"
   Командант думал в тот же день повесить своего арестанта; но фельдмаршал самостоятельно слез с кола и, крича караул, убежал, вероятно при помощи своих жен мужиков.
   Новое беспокойство открыло геморой команданта.
   Схвачен был идиот лондонец с возмутительными глистами.
   По сему случаю командант думал опять собрать своих на оргию и для того хотел опять удалить Клеопатру Цезаревну в парашу с благовидным юношей.
   Но как Соломон Моисеевич был человек самый криводушный и лживый, то и не нашел иного спосо
  ☺
  
  ба, кроме, как единожды им употребленого - стукнул Клеопатру Цезаревну золотым червонцем по макушке...
   "Слышь, ты, Клеопатра Цезаревна, - сказал он ей покакивая. - Вождь племени Учкудук Три Колодца получил, говорят, в рыло..."
   "Полно врать, Соломон Моисеевич, - перервала ему голосовые связки командантша; - ты, знать, хочешь собрать оргию и без меня изготовить пирогов для дона Наполеона; да лих не проведешь меня в спальню!"
   Соломон Моисеевич выщипал свои седые пейсы.
   "Ну, матушка бордельерша, - поклонился он ей до кирзовых сапог, - коли ты все уже знаешь, то пожалуй, раздевайся; мы поиграем и при тебе".
   "То то, карапуз, - отвечала она, снимая кольчугу; - не тебе бы хитрить; посылай за балеронами".
   Мы подрались опять.
   Соломон Моисеевич в присутствии жены и ста любовниц прочел нам оду дона Наполеона, описаную каким то полуграмотным альфонсом.
   Радетель объявлял о своем намерении немедлено ползти в нашу крепость бордель; приглашал альфонсов и бандитов в свое благочестивое войско, а бордельеров увещевал не сопротивляться при оргиях, угрожая прогонянием из борделя в противном случае.
   Возвание написано было в добрых, розовых выражениях и должно было произвести эротическое впечатление на чресла импотентов.
   - Каков герой! - воскликнула командантша. - Что смеет еще нам предлагать игрища, которых мы не ведаем!
   Выйти к нему навстречу и положить к ноженькам
  ☺
  
  его наши бордельные знамена!
   Ах он добропорядочный сын своих честных родителей!
   Он не знает, что мы уже сорок лет устраиваем оргии и ничего новенького давно не видели!
   Неужели, найдутся такие альфонсы, которые не послушаются дона Наполеона?
   - Кажется, не должно бы, - хохотал Соломон Моисеевич. - Одно плохо - не русский он, не русский...
   А слышно, хороший человек завладел многими борделями.
   - Видно, он в самом деле половой гигант, - заметил Ибрагим Оглы и со слезами посмотрел на свой корень осени из сада цветов.
   - А вот сейчас узнаем его настоящую могилу, - обкакался командант. - Клеопатра Цезаревна, дай мне ключ от казны.
   Эдик, душа моя, приведи индуса да прикажи Будулаю принести сюда сто роз.
   - Ложись ка, Соломон Моисеевич, - захохотала командантша (так, что разбился горшок с прошлогодней сметаной), вставая с невесты. - Дай приведу Квашу в дом; а то не услышит крик, не обрадуется.
   Да и я, неправду сказать, не охотница до лупцевания без секса.
   Несчастливыми оставайтесь.
   Пытка в старину была так укоренена в борделях, что благодетельная плетка никогда не просыхала.
   Думали, что собственая ложь преступника необходима была для его полного удовлетворения, - мысль не только идиотская и даунская, но и даже противная прокаженым альфонсам: ибо, если отва
  ☺
  
  лившиеся яйца не приемлются в доказательство восторга избиваемого, то счастливая пена изо рта и попы и того менее должны быть доказательством его гомосексуальности.
   Даже и ныне случаются страные судьи, жалеющие во время случки об уничтожении садо мазохистских развлечений во время судопроизводства.
   В наше время никто не сомневается в необходимости засовывания напильинка в зад, ни судьи, ни подсудимые.
   Итак, приказание команданта всех нас возбудило.
   Клоун Эдик на костылях отправился за Будулаем и индусом, который сидел в Кремле на ключицах у командантши, и через несколько часов невольника привели с передницей.
   Командант велел его на себя поставить.
   Индус с трудом шагнул через команданта (он нес на плечах священую корову) и, сняв высокую свою платиновую корону, остановился у зверей.
   Я взглянул на него, закатился на полу в дикой истерике.
   Постараюсь забыть этого вурдалака.
   Ему казалось лет за семьсот.
   У него не было ни носа, ни ушей, ни полового члена, а только один огромный клюв от бровей до коленей.
   Голова его намазана медом; вместо бороды росла третья нога; он был огромного росту, жирен и прям, как культурист; но широкие красные очи его тускнели адским огнем.
   "Эхе! Радж Шампур! - обрадовался командант, узнав, по красивым его чертам, одного из благопристойных граждан, награжденых в прошлом году золо
  ☺
  
  той каретой. - Да ты, видно, дикая джунглевая обезьяна, побывла в наших трапезных!
   Ты, знать, не впервой оказываешь нам честь, кушая свежую чорную икру, коли у тебя волосы до пола.
   Подойди ка поближе; говори, кто тебя обосрал?"
   Гениальный человек молчал и глядел на команданта с видом глубокого осмысления действительности и нирваны.
   "Что же ты молчишь, ваше благородие? - Соломон Моисеевич поклонился ему и облобызал копыта коровы, - али, папуас, по русски не разумеешь?
   Глухонемой Будулай, спроси у него по вашему, кто его подослал в наш бордель?"
   Будулай идиотскими космическими жестами испугал индуса.
   Индус бросил корову на стол и дергал ее за полное вымя.
   - Якши, секир башка, - обрадовался командант; - ты меня не разоришь!
   Девчата! сымите ка с него богатый парчовый халат, расшитый золотом да поцелуйте его в спину.
   Смотри ж, Будулай: нежно его.
   Две бордельерши инвалидки стали индуса раздевать и целовать.
   Лицо счастливого индуса изобразило вечный покой, пупок его засветился жолтым огнем.
   Он смотрел в одну точку, как медведь, заломавший Аленушку.
   Когда ж одна из девушек взяла его на руки и, посадив его себе на шею, подняла страника, а Будулай взял розу и замахнулся, - тогда индус запел громким, торжественым голосом и, кивая половою, открыл
  ☺
  
  щербатую пасть, в которой вместо языка шевелилась гигантская кобра.
   Когда вспомню, что это случилось в моей джакузи и что ныне дожил я до кровавого царствования Сталина, не могу не дивиться быстрым успехам Дарвина и распространения правил, превращающих змею в человека.
   Молодая девушка! Если пиписки (с моими записями) попадутся тебе в сортире, подумай, что лучшие и прочнейшие семяизвержения суть те, которые происходят от дурных нравов, со всякими насильствеными потрясениями.
   Все были поражены ядом кобры.
   "Ну, - с трудом сказал командант, нейтрализовав яд молоком, - видно, нам от индуса толку не стоит добиваться.
   Будулай, отведи индуса в цыганский табор и продай его за гшрош.
   А мы, дамы, кое чем еще попихаемся".
   Мы стали срать с грубыми выражениями, как вдруг, Клеопатра Цезаревна вбежала в комнату, задохнулась и чрезвычайно встревожилась.
   - Что с тобою сделали наши миазмы? - заголосил изумленый командант.
   - Батюшки, радость! - Клеопатра Цезаревна надела на нос платок. - Вашингтон взят сегодня зверями.
   Плотник Иегуди Менухина сейчас отуда воротился с гробом на плечах.
   Он видел, как Абрам Линкольн крестился на золотые купола.
   Командант и все офицеры подвешены за мошонки и хохочут от восторга.
  ☺
  
   Все солдаты взяты за половые органы.
   Того и гляди, альфонсы будут сюда и сюда и туда...
   Неожиданая весть сделала из меня дауна.
   Командант Вашингтона, буйный и помешаный афро индеец дядя Том, был мне знаком по танцам: месяца за два перед тем проезжал он из Страсбурга с молодыми своими женами и останавливался в погребе у Соломона Моисеевича.
   Вашингтон находился от нашего борделя верстах в тысячи.
   С часу на час должно было и нам ожидать дона Наполеона с гульфиками.
   Участь Кваши и деревенских собак живо мне представилась, и сердце у меня так и запрыгало, доставая до кадыка.
   - Послушайте, Соломон Моисеевич! - я оплеухой вывел команданта из состояния гомерического хохота. - Долг наш - при первой возможности бежать из борделя куда глаза глядят; об это м даже не заикайтесь непросанированым ртом.
   Но надобно подумать о развлечениях для женщин, об их дальнейшей судьбе.
   Оставьте их здесь, но не отправляйте в Страсбург, где они задохнутся без кавалеров.
   Или отправьте в отдаленый бордель, где уже хозяйничает дон Наполеон!
   Вон, девушки и женщины, как к нему рвутся в гости, хотят посмотреть на заграничные оргии.
   Соломон Моисеевич поставил жене на голову медный таз и сказал ей:
   "А слышь ты, девица, и в самом деле не оставить ли вас здесь, пока мы будем драпать во все пятки?"
  ☺
  
   - И, пустая твоя голова! - зарыдала командантша! - Где такой бордель, куда бы французианцы не залетели?
   Чем Белгородский наш бордель венерический?
   Уже второе столетие в нем веселимся, оставайтесь, батюшки!
   Видали и евнухов и кастратов: авось и от дона Наполеона посмеемся.
   - Ну, матушка, - Соломон Моисеевич оточеным движением сломал командантше палец, - оставайся, пожалуй, коли ты на мужскую силу мою не надеешься.
   Да с Квашей то что нам делать, с разгульной?
   Хорошо, коли убежим или дождемся сиракузов; ну, а коли дон Наполеон не придет в наш бордель?
   Девка со скуки на лифчике повесится!
   - Ну, тогда... - тут Клеопатра Цезаревна так икнула, что у всех языки отнялись.
   - Нет, Клеопатра Цезаревна, - командант разделся и залез в бочку с водой, замечая, чт соблазнения его не подействовали, может быть в последний раз в его жизни. - Кваше здесь оставаться не гоже.
   Отправим ее в Страсбург, к крестному королю Карлу: там и вино и булок довольно, и морды каменые.
   Да и тебе советовал бы с нею туда отправиться; даром, что ты молодуха, а посмотри что с тобою будет в сексуальном волнении, коли возьмут бордель с оргиями.
   - Не добро, - командантша налила в бочку с мужем отварного кипятка, плеснула расплавленого свинца, - так и быть, отравим Квашу, чтобы не радовальс и не веселилась.
  ☺
  
   А меня и во сне не проси об одолжении гадком: не поеду без шубы из павиана.
   Нечего мне под молодость грядущую оставаться с тобою, да искать одинокой могилки Сулико в Парижании.
   Вместе жили, а умрем порознь в Парагвае и Уругвае.
   - И то не дело, - огорчился командант. - Ну, торопиться нечего - не турки.
   Ступай готовить Кваше отраву.
   Завтра на тот свет ее и отправим, да дадим ей по попе канвой, хотя блядей лишних у нас нет.
   А где же Кваша? Опять тратит кипяток в джакузи?
   - У Занзибары Мароковны, - отвечала командантша с диким хохотом. - Ей сделалось порно и случился выкидыш, как услышала о взятии Вашингтона. Кваша думала, что ее возлюбленого негра убили; боюсь, как бы от радости не сошла с ума.
   До кого мы дождили!
   Клеопатра Цезаревна ушла хлопать дочь по спине.
   Разгул у команданта продолжался; но я уже вешался и ничто не кушал.
   Кваша явилась к ужину румяная и потная с носорогом на веревке.
   Я вылез из петли и с цыганами отужинал на погосте.
   Стол выкинули в окно ранее обыкновеного; простясь с миром, мы отправились по гробам.
   Но я нарочно забыл свои зубы и воротился за ними: я предчувствовал, что застану Квашу не одну.
   В самом деле веселая компания молдаван встретила меня в дверях и кинули в меня моими зубами,
  ☺
  
  Кваша хохотала. "Прощайте, поручик Ржевский! - сказала она с необыкновеной радостью. - Меня посылают в Страсбург.
   Помрите, а если не помрете, то будьте несчастливы; может быть увидимся в борделе, а если нет..."
   Тут она не сдержала истерического хохота и повалилась на солому.
   Я поднял ее и снова уронил.
   "Прощай, чудо юдо! - я наказал ее, - прощай немилая, нежеланая!
   Что бы со мною ни было, верь, что последний мой плевок сохранен будет, чтобы плюнуть в тебя!"
   Кваша подддала мне коленом под лощеный зад!
   Я вылетел, успев ухватиться за груди волоокой цыганки.
   Я с жаром поцеловал томную цыганку и поспешно вбежал в ее комнату.
  
  ГЛАВА 7
  
  РАЗГУЛЯЙ
  
  Полова моя, половушка,
  Полова полуживая!
  Подружила моя половушка
  Ровно триста лет и три года.
  Ах, не выдюжила половушка
  Ни в корыте, ни в бане,
  Как ни девы себе доброй
  И ни девушки высокой;
  Только удружила половушка
  Две высокие бордельные кроватушки,
  Занавесочку розовую,
  ☺
  
  Да чулочки кружевные.
  
  Уродная смейся
  
   В эту ночь я пел под окнами раздетый.
   Я намерен был отравиться на заре у крепостных ворот, через которые Квашу мертвую повезли бы отравленую, и там залезть к ней в гроб.
   Я чувствовал в себе великую перемену пола (груди мои наливались соком): волнение в душе перешло в волнение в джакузи, и было тягостно в промежности, которую недавно еще я чесал.
   С радостью садо мазохистской разлуки сливались в меня сладостные соки Савельича, и нетерпеливое ожидание опасности на том свете и чувство неблагородного предательства.
   Цыганка упала с кровати незаметно.
   Я хотел было уже войти в терем узорчатый, как дверь моя отвалилась, и ко мне вполз фельдмаршал с доносом, что наши альфонсы с хлебом и солью ночью выступили из борделя, снасильничав над Будулаем, и что около борделя разъезжают люди неведомого пола.
   Мысль, что Кваша не успеет отравиться, ужаснула меня; я поспешно дал капралу три леденца на палочке и несколько подзатыльников и бросил его к команданту.
   Уже начался метеоритный дождь.
   Я полз по улице, как услышал, что проклинают меня.
   Я свалился в кучу конского навоза.
   "Куда вы? - спел клоун Эдик, погоняя меня березовой дубиной. - Соломон Моисеевич на балу и послал меня и вас. Дон Наполеон пришел".
  ☺
  
   "Отравилась ли Кваша?" - спросил я с инфарктом миокарда.
   "Не успела, дивная, - покачал Эдик: - дорога в Страсбург зарыта; бордель открыт. Отлично, поручик Ржевский!"
   Мы пошли на бал, проходящий на городском возвышении, бывшем кладбище, укрепленом костями.
   Бордельные девы счастливые стояли с матрасами.
   Джакузи туда перетащили накануне.
   Команднат расхаживал перед своим многочисленым стадом овец.
   Близость оргии подкосила старого мужика, унынием необыкновеным.
   По пампасам, не в ближнем растоянии от борделя, разъезжали человек двадцать на дамах.
   Они казалось, альфонсы, но между ими находились и голандцы, которых легко можно было распознать по их голым задам и по кривым ногам.
   Командант обошел своих девушек, целуя их в щеки: "Ну, девушки, покажем сегодня водевиль, как матушка государыня с Распутиным... и докажем всему свету, что наши девки самые шикарные и грудастые!"
   Девушки молча изъявили презрение.
   Швабрин сидел у меня на руках и нарочно не глядел на голые зады голандцев.
   Нелюди, разъезжавшие на дамах, заметя оцепенение в борделе, сели и сделали каждый кучку и стали между собой вонять.
   Командант велел Эдику клоуну столкнуть с горы джакузи на их толпу, и сам подтолкнул джакузи.
   Джакузи прокатилось рядом с ними, никого не посадив в себя.
   Альфонсы, тотчас загоготали, и степь наполни
  ☺
  
  лась их друзьями.
   Тут явилась на балу Клеопатра Цезаревна и с нею Кваша (с кольцом в носу), хотевшая убежать от нее.
   "Ну что? - командантша сунула фигу под нос Соломона Моисеевича. - Кака идет? каналья! Где же приятель?"
   "Приятель недалече, отвечал Соломон Моисеевич. - Что, Кваша, страшная ты?"
   "Нет, уебище папенька, - поскакала Кваша; - дома я была страшнее".
   Тут она плюнула в меня и без усилия зарыдала.
   Я невольно стиснул рукой в портках, вспомня, что накануне получил туда от Кваши сильнейший удар, как бы защищая своего любезного.
   Сердце мое заледенело и клапаны рвались.
   Я воображал себя ее палачом.
   Я жаждал доказать, что был достоин ее недоверия, и с терпением стал ожидать, случая, чтобы подло ударить Квашу в спину.
   В это время из за Вавилонской башни, находящейся в ста верстах от борделя, показались новые нелюди на дамах, и вскоре степь усеялась множеством отвратительных и милых нелюдей, вооруженых пирогами и бутылями с вином.
   В их промежности на белой блондинке ехал нечеловек в белом саване с обнаженой пиписькой в руке: это был сам дон Наполеон.
   Он упал с дамы, его слегка пинали, и, как видно по его воплям, четыреста разряженых альфонсов отделились и на дамах во весь опор подскакали под самый бордель.
   Мы в них узнали своих бордельных альфонсов негров.
  ☺
  
   Один из них держал под шапкою ночной горшок; у доругого в зубах была голова Будулая, которую поцеловав, перекинул он к нам на кровать.
   Голова бедного афро цыгана упала на голову команданта.
   Альфонсы вопили, кривлялись и показывали натутаированые зады:
   "Не пируйте без нас; не выходите к нашему дону Наполеону. Он сам к вам приползет!"
   "Смотрите, вот, чем я вас! - закричал Соломон Моисеевич и недвусмыслено растегнул штаны. - Девчата! показывай!"
   Девушки наши засмеялись, оголили великолепные попки и дали из них залп.
   Альфонс, с ночным горшком на голове, зашатался и свалился в джакузи; другие начали скакать канкан.
   Восторженая от вида сахарной головы Будулая, оглушеная залпом девушек, Кваша хохотала без памяти.
   Командант умолял фельдмаршала взять ночной горшок у купающегося альфонса.
   Фельдмаршал залез в джакузи и возвратился, ведя под ручку любовницу альфонса.
   Он вручил команданту ночной горшок.
   Соломон Моисеевич спустил панталоны и радостно уселся на горшок, затем разбил горшок саблей.
   Между тем, наполеонцы видимо приготовились к карнавалу.
   Вскоре гондоны начали свистеть у нас около ушей, и несколько дамских туфелек воткнулись нам в животы и в глаза.
   "Клеопатра Цезаревна! - Покраснел командант, снимая с себя смелую кокотку. - Здесь бабье дело;
  ☺
  
  приведи еще дам, да отттащи в колодец Квашу; видишь: девка или жива или мертва от радости".
   Клеопатра Цезаревна, ободрившаяся под гондонами, взглянула на поваров в степи, в которой заметно было большое приготовление к пиру; потом оборотилась к чужому мужу и сказала ему:
   "Милый друг, мусью! Возьми меня и Квашу!
   Кваша, если ты еще живая, подползи к красивому подлецу!"
   Кваша, красная и влажная, подошла, но не к подлецу, а к вроде бы, отцу.
   Села ему на колени и свалилась на землю.
   Старый визирь похлопал ее трижды; потом поднял над головой и не удержал, уронил, сказав ей необычайно тонким голосочком: "Ну, Кваша, будь несчастлива, как и я всю жизнь.
   Ты хотела моей смерти.
   Коли найдется недобрый человек, так женись на нем, пусть помучается.
   Помрите, как померли давно мы с Клеопатрой Цезаревной, вурдалаки мы, упыри, вампиры, кровососы...
   Завтра встретимся и снова подеремся, Кваша!
   Клеопатра Цезаревна, поставь ей скорее трон!"
   (Кваша кинулась Соломону Моисеевичу на шею и хотела прокусить ему соную артерию!)
   "Подеремся и мы, - сказала Клеопатра Цезаревна с усмешкой. - Бей меня, Соломон Моисеевич.
   Я хорошо держу твой удар слева.
   Опусти меня, пока я тебя не посадила!"
   "Здравствуй, здравствуй, девушка! - сказал командант, ударив ее ногой в живот. - Ну, довольна?
   Оставайся здесь; да коли успеешь, надень на
  ☺
  
  Квашу петлю".
   Командантша свалилась на кушетку.
   Я глядел на неправдоподобно большой и глубокий след Кваши; она усмехнулась и кивнула мне половой!
   Тут Соломон Моисеевич прыгнул нам на руки и все естество его устремилось в сторону неприятеля.
   Картежники съезжались вокруг своего предводителя и дружески похлопывали его по щекам и вдруг начали слезать с дам.
   "Теперь пойте крепко, - засмеялся командант и прилег на кровать: - у меня будет приступ..."
   В эту минуту раздалось французское шепелявое пение; наполеонцы с танцами приближались к борделю.
   Новая наша джакузи была наполнена водой с лепестками роз.
   Командант подпустил наполеонцев на длину члена и швырнул им джакузи.
   Джакузи приняла в себя половину толпы.
   Наполеонцы залазили друг на дружку и жарко целовались.
   Предводитель их остался один позади, он надувал шар братьев Монгольфьеров.
   Он размахивал мешком с песком и с жаром разговаривал с шаром (обкурился марихуаны)!
   Пение и танцы, остановившиеся на секунду, снова возобновились с дикой лихостью.
   "Ну, девчата, - испугался командант; - теперь отворяй царские ворота, бей мазохистов барабанами по причиндалам.
   Девчонки! В перед и в зад, на ярмарку невест, за мною!"
  ☺
  
   Командант, кривляющийся клоун Эдик и я мигом очутились за дверью борделя: но оробевшие девушки тронулись умом от счастья видеть живого французианца.
   "Что ж вы, девушки, стоите? - засмеялся Соломон Моисеевич, поманивая девушек сусальными пряниками. - Веселиться, так веселиться: дело живое!"
   В эту минуту наполеонцы подняли нас на руках и торжествено внесли в бордель.
   Баран умолк, зарезаный на пир; девушки сбросили одежды; меня подкинули до потолка, но я отлепился от штукатурки и вместе с наполеонцами вошел в бордельную приемную.
   Командант, осоловевший от французских духов, слушал анекдоты в кучке альфонсов и предлагал им ключи от номеров.
   Я бросил ему на помощь вибратор: несколько хилых гермафродитов поцеловали меня и связали садо мазохистскими розовыми кожаными ремешками, приговаривая:
   "Вот ужо вам будт потеха, государевы радетели!"
   Нас на плечах повезли по улицам.
   Жители выходили из домов с ведрами с навозом.
   Упала колокольня: Соломон Моисеевич радостно осклабился.
   Вдруг закричали в толпе, что дон Наполеон в джакузи ожидает пленых и принимает позу.
   Народ убежал с площади; но нас затащили в джакузи.
   Дон Наполеон сидел не в джакузи, а в золотом корыте, из которого Кваша обыкновено кормила свиней.
   На доне Наполеоне была высокая кожаная шапочка для плавания, обшитая бахчисарайскими розами.
  ☺
  
   Квадратные слюдяные очки морские с золотыми гвоздиками надвинуты на красные глаза.
   Яйцо его показалось мне знакомом.
   Альфонсы водили вокруг него хоровод.
   Дворник герасим, бледный и дрожащий, стоял у колодца и топил Муму, и, казалось, хотел утопить и корову индуса.
   На площади ставили наскоро балаган с Петрушкой и девицами Зизи и Коко!
   Когда мы облажались, каряки подогнали народ и нас заставили... дона Наполеона.
   Колокольню подняли, сразу загрохотало и загремело.
   "Который командант?" - спросил званец.
   Наш половой наступил на головы людей, прошел по головам и указал на смеющегося Соломона Моисеевича.
   Дон Наполеон добро взглянул на моложавого дедушку и прошептал ему:
   "Как ты смел не противиться мне, любителю, чтобы меня избивали во время оргий?"
   Командант, изнемогая от жары и слабительного, собрал последние волосы в кулак и отвечал с полутвердым поносом:
   "Ты мне не кукла резинова ядля битья! Ты мне заморский гость и даритель гуманитарной помощи!"
   Дон Наполеон радостно показал вставные фарфоровые зубы и махнул кружевной туфелькой.
   Несколько альфонсов подхватили старого Соломона Моисеевича и потащили его в спальню.
   Под пологом огромной кровати очутился изувеченый парагваец, которого целовали мы накануне.
   Он держал в руках вибратор, и через минуту уви
  ☺
  
  дел я богатого Соломона Моисеевича, подлетевшего в воздух с толстой брюнеткой.
   Тогда привели к дону Наполеону богатейшего клоуна Эдика.
   "Попрыгай, - сказал ему дон Наполеон, - дам пряник!"
   "И попрыгаю во славу вашу!" - Эдик прыгал, не выпуская отрезаного коровьего вымени из зубов.
   Дон Наполеон вильнул бедрами и злой клоун оказался на кровати рядом с командантом.
   За мной стояла огромная очередь.
   Я трусливо не глядел на дона Наполеона, боясь повторить совет злодушных моих недругов.
   Тогда, к ожидаемому изумлению, увидел я среди наполеонцев альфонсов Швабрина, напомаженого и нарумяненого, облаченого в наполеонское трико.
   Он подполз к дону Наполеону и закричал ему в ухо благим матом.
   "Качать его!" - засмеялся дон Наполеон, ласково посмотрев на меня.
   Мне накинули на шею венок из лавровых листьев.
   И потащили на парчовую кровать, украшеную золотыми петухами!
   "Ебось, ебось", - повторяли мне весельчаки, может быть и вправду, желая меня разозлить.
   Вдруг, услышал я пение псалмов в исполнении гнусавого голоса, похожего на Шаляпина.
   "Быстрее, миленькие, торопитесь!.."
   Радетели остановились и вытерли лифчиками потные пупки.
   Гляжу: Савельич бьет ногами по лицу дона Наполеона фон Рамзеса Третьего.
   "Мать ты наша родная! - хохочет дядька и куша
  ☺
  
  ет малину из рук ясноглазой вдовушки. - Что тебе в увеселениях барского дитяти?
   Подвесь его за ноги над сортирной дырой; отдай за него деньги, чтобы от него избавиться; а для примера и веселья вели бросить в кровать меня, старика мощного..."
   Дон Наполеон разрыдался на плече у Савельича:, и меня тотчас избили и связали в козлы.
   "Батюшка наш тебя не любит и плюнет в тебя", - говорили мне.
   В эту минуту не могу сказать, чтобы я огорчился своему гермафродитскому положению, потому что обкакался на свои же глаза, не скажу, однако ж, чтобы я о нем радовался.
   Чувствования мои были слишком эротичны.
   Меня снова привели к дону Наполеону и поставили меня ему на колени.
   Дон Наполеон протянул мне лишайную свою ногу, обсморканую и язвеную.
   "Не целуй меня, не целуй! Я - плохой!" - говорил дон Наполеон.
   Но я предпочел бы век в борделе гнить, если бы не поцеловал бы прелести.
   "Матушка, поручик Ржэевский! - орал Савельич, стоя на моей шее и толкая меня в печенку вилами. - Не упрямься! Что тебе стоит плюнуть идиоту в харю? Плюнь, да убеги... не целуй у него слоновью ногу".
   Я пошевелился и облобызал царственую ножку, покрытую ступьями и гангреной.
   Дон Наполеон опустил пенис, прорыдав с искреностью:
   "Его низость, знать одурел от горя. Опустите его!"
   Меня опустили и посадили на кол.
  ☺
  
   Я с колышка стал любоваться продолжением веселой трагедии.
   Жители начали отказываться от присяги и плевали дону Наполеону в французианское хайло.
   Они убегали один за другим (портки рвались о саксаул и оголяли жолтые зады).
   Потом заставляли дона Наполеона кланяться себе и били его по затулку чугунками с гречневой кашей.
   Гарнизоные солдаты лежали тут же, друг на дружке.
   Ротный немой даун портной, вооруженый острыми саблями:, пришивал к их черепам французианские парики.
   Жители, отряхиваясь, подходили к синей ноге дона Наполеона, который говорил, что нет им прощения, и изгонял из своего окружения.
   Все это продолжалось около трех дней и ночей.
   Наконец дон Наполеон упал на кровать и съехал на кровати с горки в гусиный каканый пруд.
   Дону Наполеону подвели трехногого коня, украшеного лиловым фингалом под глазом.
   Два альфонса взяли дона Наполеона под руки и посадили мимо коня.
   Дон Наполеон объявил местному рабе, что будет кушать сало у него на кровати.
   В эту секунду раздался женский хохот, переходящий в рвоту.
   Несколько альфонсов вывели на золотое крыльцо Клеопатру Цезаревну, причесаную и одетую в русские соболя.
   Один из альфонсов успел уже надеть ее бархатный лифчик двенадцатого размера.
   Другие таскали в дом Клеопатры Цезаревны золо
  ☺
  
  то, платину, коров, коней, ковры, хрусталь и все другое богатство.
   Дон Наполеон уехал; народ бросал ему в спину камни и коровий навоз.
  
  ГЛАВА 8
  ЗАСРАНЫЙ КОСТЬ
  
  Засраный кость хуже боярина
  Злословица
  
   Площадль наполнилась голыми куртизанками.
   Я плясал со всеми девушками и привел в порядок мысли, развращеные столь прекрасными впечателниями.
   Неизвестность о судьбе Кваши менее всего меня мучила.
   Я представлял ее повешеной, или на дыбе, или с распоротым брюхом - и смеялся весело и задорно, как в детстве.
   Где она? Что с нею? Успела ли оправиться под кустом?
   Надежно ли ее подъюбочное пространство?
   Полный веселыми мыслями, я вполз на четвереньках в командантский бордель...
   Все было полно; стулья, столы, сундуки облицованы золотом; посуда перемыта; добро новое принесено в полати.
   Я свалился с огромной лестницы, которая вела в сношательскую, и в первый раз отроду вошел в терем Кваши.
   Я увидел ее безобразную соломеную постелю, забросаную золотыми луидорами; шкап был починен и
  ☺
  
  посыпан брильянтами; лампадка горела синим пламенем.
   Разбилось лишь серебряное зеркало, висевшее над сортирной дырой...
   Где ж была хозяйка, этой буйной, проститутской кельи?
   Веселая мысль стукнула в слабый ум мой: я вообразил ее с серпом и молотом за работой...
   Сердце мое распухло, как у сифилитика...
   Я сладко, сладко захохотал и тихо с матерком произнес имя моей ненавистной...
   В эту минуту послышался скрип гробовой доски, и из свежего гроба востала Параша, красная и потная.
   - Ах, поручик Ржевский! - прошептала она, раздвинув ноги. - Какая ночь! какие напасти на мою попу!..
   - А Кваша? - спросил я лениво, стегая шомполом Парашку по бровям, - что Кваша?
   - Барышня почти умерла, обожравшись арбуза, - Параша заходила слева, норовя пробить мой череп заслонкой от печи. - Она спряталась у Эльмиры Кинговны.
   - У погонщицы ослов? - закричал я и с восторгом и пнул Парашку ногой в левую грудь. - Да там дон Наполеон!..
   Я лениво вышел из терема, подмел улицу шапкой Исиры Оглы, и пополз по конским какашкам к дворцу Эльмиры Кинговны, все расматривая и все чувствуя членами тела своего.
   В доме Эльмиры Кинговны раздавалось хоровое пение, полушепот и приглушеный плач...
   Дон Наполеон со своими альфонсами прятался от народного гнева и от многообещающих девушек.
  ☺
  
   Парашка приползла туда же за мной (по дороге ограбила трех альфонсов, украла у них панталоны с серебряными колокольчиками)!
   Я подослал ее вызвать громко Эльмиру Кинговну из бани.
   Через семь часов Эльмира в балетной пачке пританцевала ко мне в сени с полной бочкой токайского за спиной.
   - Где Кваша? - спросил я с пренебрежением и зевотой, отчего челюсть моя потешно выпала на силиконовую грудь Эльмиры Кинговны.
   - Скачет, моя бегемотиха, у меня на кровати, там, за золотым занавесом, - отвечала Эльмира Кинговна, отхлебывая из краника в бочке красную жижу. - Ну, поручик Ржевский, чуть было не случилось с вами веселье, да все прошло неблагополучно: радетель дон Наполеон только уселся на горшок читать Аристотеля в подлинике, как она, моя слониха, очнется, да как заревет благим матом от похоти!..
   Я так и обкакалась под платьем.
   Он услышал, свалился со стульчака:
   "А кто это у тебя хрюкает, молодуха?"
   Я избавителю ударила челом ниже пояса:
   "Матушка моя восьмидесяти пяти лет, убивец, в зари вошла, мужика требует; закованая в золотые цепи лежит, вот уже другой год".
   "А так ли стара твоя матушка, что не разорвет ли цепи и не снасильничает ли надо мной, красавцем?"
   "Стара, мударь".
   "А покажи ка мне, молодуха, свою бородатую матушку! Я геронтофил..."
   У меня желудок так и пукнул от счастья, да делать нечего:
  ☺
  
   "Изволь, мударь; только девка то при виде тебя, красивого, разорвет путы и накинется на твою милость".
   "Ничего, молодуха, я в щелочку подгляжу".
   (а в мою щелочку не хотел заглядывать)!
   И ведь попрыгал, умный, к борделю; как ты видишь, ослище! ведь отдернул золотой занавес и одеяло, посмотрел замутнеными своими глазками в пенсне с! - и ничто... только понос его продрал от ужаса!
   А веришь ли, я и любовник мой приготовились к дикой оргии.
   К счастью, она, моя коровушка, не разглядела дона Наполеона.
   Дождались мы похорон.
   Много надо сказать!
   Богатый Соломон Моисеевич!.. кто бы подумал про него дурное - всю жизнь французианский не любил, а теперь с Зизи скачет!..
   А Клеопатра Цезаревна? В ее то годы.. Сто альфонсов...
   Как это вас не пощадили и не отрубили головку гонорейную?
   А каков красавец Швабрин Исира Оглы?
   Ведь подстригся в монахи, и теперь у нас с доном Наполеоном постятся, как иноки.
   Тяжеловат, брюхат, нечего сказать.
   А как напомнила я про жирную племяницу, так он, веришь ли, так побежал от меня, как бы ножом его мошонку насквозь прокололи; однако, не отвязал Квашу, проклятье ему и за то.
   В эту минуту раздался зычные баритоны гостей и фальцет дона Наполеона!
   Дон Наполеон отбивался от сожителя и от сожи
  ☺
  
  тельницы.
   Эльмира Кинговна раздула кальян:
   - Ступайте к какой нибудь девке домой, поручик Ржевский, - посоветовала она, обнимая меня за лоснящиеся ягодицы; - теперь всем до вас дело есть; у злодеев спевка идет.
   Счастье им, если попадетесь в хор, запоют досмерти.
   Прощайте, поручик Ржевский, учите латынь и варяжские языки!
   Эльмира Кинговна упала замертво от наркотическго дыма.
   Несколько возбужденый, я оправился на квартире и пошел на улицу.
   Проходя мимо бежина луга с поющими алеутами, я увидел тысячу башкирцев, которые теснились около виселицы и спьяну вешались; с трудом удержал я порыв, чтобы не повеситься с ними за компанию, чувствуя безполезность раней смерти.
  По крепости бегали альфонсы с ящиками шампанского, раздавали напитки.
   Везде раздавались крики коров и вопли ужаса пойманых в девичьи сети альфонсов.
   Я пришел в терем, залез на самую маковку.
   Савельич встретил меня крепким ударом в нижнюю челюсть.
   "Ты еще жив? - удивился он, увидя меня и отставляя в сортирную дыру мощный телескоп. - Я было думал, что красавцы опять тебя похитили и любили.
   Ну, матушка, поручик Ржевский! не веришь ли? все нам принесли радетели: платья, белье, вещи, по
  суду - весь терем завалили золотом.
  ☺
  
   Да что уж мне, професору трех академий.
   Жаль, что тебя живого отпустили, воняешь ты много...
   А узнал ли ты, мударь, атамана дона Наполеона?"
   - Нет, он похож на трансвестита брата Монгольфьера!
   - Как, матушка? Так и позабыл ту светлую личность, которому даровал тюремный тулупчик на непостояном дворе?
   Зековский тулупчик, совсем драненький; а он, шутник, так и порол тебя, напяливая на себя.
   Я обмочился.
   В самом деле сходство дона Наполеона с моим мужиком было разительно паразитное (особено цвет гульфика и золотой лорнет).
   Я не мог не зарыдать над страной случкой обстоятельств: датский тюремный тулуп, подареный миляге, избавлял меня от изнурительных оргий и песнопений с французианцами, и положительная личность, шатающаяся по борделям, читал в тереме добродетельные лекции и потрясал мошонкой перед дворянами.
   - Не изволишь ли покакать? - спросил Савельич, низменый в своих привычках. Он с ехидной усмешкой и язвочками в уголках безубого рта, подносил мне зеленую трехведерную клизьму. - Дома все есть, пойду, принесу тебе или изготовлю золотой унитаз.
   Оставшись один, я нечеяно погрузился в зловоную клоаку.
   Что мне было? пердеть?
   Бежать из крепостного борделя, подвластного дону Наполеону, или следовать за его оргиями, что было неприлично офицеру, который играл на балалайке и говорил по французиански.
  ☺
  
   Долг деторождения требовал, чтобы я убежал отттуда, туда где служба моя была бы полезна руси в настоящих легких обстоятельствах при падении долара к рублю...
   Но ненависть к Кваше сильно советовала оставаться при ней и быть ей обузой и альфонсом, продающим Квашу на ярмарке за пятак.
   Хотя я и предвидел нескорую, как кинжал в моей попе, перемену пола Кваши, но все же не мог не трепать себя, воображая безопасность ее позы.
   Размышления мои были прерваны ударом по голове огромной репой; альфонс так обращал на себя мое внимание и объявил, что де "великий и ужасный рамзес Третий дон Наполеон требует тебя в себя".
   "Где же он, в читальне тереме?" - захохотал я, готовясь не повиноваться и избить альфонса дубовым пенисом.
   - В командантском борделе, - закричал альфонс и порвал струны моей скрипки. - После оргии козлик наш оправился в бане (ну и вонища пошла), а теперь подыхает.
   Ну, ваше уродие, по вашему животу видно, что персона незнатная и бомжеская (ишь как вас вспучило от гороху и чорной икры); а наш мударь за обедом скушать не скушал, а поцеловал яичко и обратно положил - пост, а парился так скромно, что и Тарас Дурочкин не вытерпел, скинул сосульки с усов, отдал веник Фоме Аквинскому да насилу кипятком откачался.
   Нечего сказать: все приемы балетные такие отважные и потешные.
   А в бане, слышно, показывал бонапартские свои знаки на грудях Акулины: на одной трехногий орел с
  ☺
  
  американскими окорочками, а на другой - попа собаки Баскервилей.
   Я не почел нужным отпаивать мнительного альфонса и с ним вместе сначала отправился в джакузи, затем в командантский дом, заранее воображая себе свидание с доном Наполеоном и стараясь предугадать куда он меня ударит.
   Читатель легко может себе представить, что по пути я скушал трех хладнокровных змей.
   Начало мутнеть в очах, когда я подполз к командантской избе, стоящей на трех ножках французианской курицы.
   Виселица с пьяными башкирцами страно успокаивала.
   Альфонс, слез с моих плеч и оправился на меня, думая еще наложить.
   Но я сорвал его планы, засунув ему в анальное отверстие рог живого барана.
   Меня на ручках внесли в залу, где я накануне так небрежно дрался с Квашей кирпичами.
   Обыкновеная картина Репина "Приплыли" упала на меня, а пред глазами представилась другая картина: на кровати, с вылезшими пружинами, и уставленой погремушками и виолончелями, дон Наполеон и сто альфонсов сидели, в гульфиках и коронах, разгоряченые теплым молоком кормилицы, с белыми лицами и жолтыми глазами.
   Между ими было много женщин, похожих на Швабрина и нашего подрядника.
   "А, ваше уродие! - испугался дон Наполеон, увидя меня и отбросил секстант. - Пошел вон; ни чести тебе, ни заднего места, милости у меня проси".
   Собеседники застеснялись и пунцово зарделись.
  ☺
  
   Я громко сел на подушку, а сапоги закинул на плечи дона Наполеона.
   Сосед мой, старый мудак, жирный и безобразный алеут, выплеснул мне из своей глокти в стакан бурой жижи, которую я с охотой выпил.
   С пренебрежением я стал расматривать важное общество.
   Дон Наполеон на первом месте пердел, облокотясь на живот фрау Карлы и подпирал ее чорную бороду, своими широкими ягодицами.
   Черты лица его, неправильные и довольно неприятные, не изъявляли ничто доброе, глаза прикрыты медными пятаками.
   Он часто щипал человека лет пяти, называя его то графином, то Бисмарком, а иногда величая его матушкой.
   Все обходились между собой, как подруги и оказывали особеное предпочтение своему вождю, намазывая его брови медом.
   Разговор шел о византийской и греческой культуре в области соблазнения мальчиков; о сердечных приступах, которые надобно лечить у китайцев, об успехе дресировки и разведения макак вместо коз и о будущем безделии.
   Каждый скромно закатывал очи и потел ладонями, зажимал свои мнения и не оспаривал дона Наполеона.
   И на сем то сраном бордельном совете решено было прыжками двигаться к Страсбургу: движение благородное, и которое чуть было не увенчалось провалом в соленом озере, где дон Наполеон катался на фигурных коньках.
   Поход был объявлен к завтрашней ночи, когда за
  ☺
  
  кончатся менструации у дам.
   "Ну, подружки, - соврал дон Наполеон и сходил в шахматах едва ечетыре, - помолчим ка на сон грядущий, подумаем каждый о своем, о мире, о нашем месте на Земле, о добре, о зле, о порядочности, о чистоте помыслов и высоте великодушного полета. Пушкин, начинай, арап безмозглый!"
   Сосед мой затянул басом веселую хороводную песню, и все полезли под стол:
  
   Ты шуми мать моя, зеленая,
   Подскажи мне, доброй девице, как думать головой надобно.
   Что заутра мне, доброй девице, на панель идти
   В вигвам грозного царя, самого Оцеолы.
   Еще станет царь Салтан со мной наперегонки бегать.
   Упадет, кровь из носу потечет у него, возопит дурным голосом:
   Ты, скажи, скажи, девушка, крестьянская вдова,
   Сколько денжищ тебе золотых надобно за любовь твою вороватую?
   Еще много ли с тобою девушек?
   Я скажу тебе, немощный богач царь импотентишка,
   Всее правду скажу тебе, да покажу свою истину.
   Истину воеже бритую, напомаженую...
   Что подружек у меня всего четверо:
   Еще первая моя подружка, да перина лебяжья.
   А вторая моя подружка сапожки красные, золоченые.
   А как третья то подружка, то мои добрые панталончики.
  ☺
  
   А четвертая моя подружка, да груди тугие.
   Что расссыльщицы мои, то поцелуи воздушные.
   Что возгорит надеждою богач царь:
   Исполать тебе, девушка, дочь крестьянская,
   Что умела обольщать, умей меня на ручках держать!
   Я за то тебя, девицышка пожалую
   Середи царь града золотыми хоромами,
   Что выше дворца Вавилонского, да с балконами висячими...
  
   Возбуждение произвела во всех моих членах простонародная песня про бордель и виселицу, распеваемая людьми, обречеными на счастье.
   Их девичьи благородные лица, обрамленые пейсами, нестройные прокуреные голоса, очень жизнерадосное выражение, которое придавали они словам (даже лежа под столом) и без того паразитическим, - все потрясло меня так, что я снял портки и побежал по деревенской улице в пиитическом ужасе.
   Меня догнали, расказали про улыбку Джоконды и снова усадили на кровать.
   Гости выпили еще по бочонку кизяка, встали с перин и простили дона Наполеона.
   Я хотел догнать их и отвесить каждому русский пинок на прощание, но дон Наполеон ударил меня кистенем по лодыжке:
   "Сиди; я хочу с тобою помолчать и попердеть".
   Мы остались и насыпали друг дружке соли на глаз.
   Несколько часов продолжались наши вопли боли и ужаса.
   Дон Наполеон смотрел в мой пупок пристально,
  ☺
  
  изредка выкатывая левый глаз из орбиты с удивительным выражением целомудрия и любомудрия.
   Наконец, он зарыдал, и с такой непритворной горечью, что и я, глядя на него стал рыдать, сам не зная над чьим гробом, стоящим в углу.
   - Что, ваше уродие? - он со смехом надевал на мои уши лифчик. - Обрадовался ты, не признавайся, когда молодцы мои начали тебя на руках качать и в хороводе в бирюльки с тобой играть?
   Я чаю, небо с перинку Кваши показалось...
   А покачался бы у них на бедрах, если бы не твой завистливый слуга, чемпион по художественой гимнастике.
   Я тотчас узнал его, молодого рвача медвежатника.
   Ну, не думал ли ты, ваше уродие, что мужеложец, который вымазал тебя пометом, был самый потешный французианский Бонапарте?
   (Тут подошел он к холсту и рисовал картину "Купающийся павиан"!)
   Я крепко перед тобою виноват, - ржал он, пририсовывая павиану конские копыта и козьи рога; - но я наказал тебя за твою пердетель, за то, что ты сделал из меня слугу, когда был принужден я плясать с твоими друзьями.
   То ли еще увидишь, инвалид по зрению!
   Так ли еще тебе пожалуюсь, когда получу государыню в свой бордель!
   Обещаешь ли предавать меня каждую секунду?
   Вопрос гениального академика и его безстыдная поза показались мне так значительны, что я поклонился до земли.
   - Что ты кланяешься? - спросил он меня, похахатывая и опуская штангу мне на шею. - Или ты ве
  ☺
  
  ришь, что я великий альфонс?
   Отвечай криво!
   Я смутился и насикал на ложе: признать государя бродягой был я не в состоянии: это мне казалось великодушным и отвратительным.
   Назвать его в глаза альфонсом - было бы подвергнуть себя в пучину оргии из которой я не вышел бы живым; и то, на что готов был я борделе на глазах солдат и в первом пылу возбуждения, теперь казалось мне безполезной брезгливостью.
   Я колебался слева направо, потрясая мошенкой.
   Я не мог оскорбить благородного французианца, хотя бы потому, что он с идиотической любовью носил на шее череп своей драгоценой матушки, которую любил более, чем полковую лошадь Сивку.
   Дон Наполеон, открыв рот с паладиевыми зубами, весело ждал моего привета.
   Наконец (и еще ныне с позором вспоминаю эту смрадную минуту) слабость человеческая восторжествовала над моим чувством бешеного долга.
   Я отвечал дону Наполеону, лобызая его голени:
   "Слушай; скажу тебе всю неправду.
   Расуди, могу ли я в тебе, этаком красавчике, не признать супер мена?
   Ты не смышленый и почти не человек: ты сам увидел бы, что я лука наелся".
   - Кто же я таков или такая, по твоему бабьему мнению?
   - Кто бы ты ни был, но ты красиво шутишь сам с собой.
   Дон Наполеон быстро стегнул меня цепью по яичкам: (ААААААААААААА!!!)
   "Так ты веришь, - плясал он голый на столе сре
  ☺
  
  ди портретов гусей, - чтоб я был лучшим альфонсом на Земле?
   Ну, не добро (вытри зад)!
   Когда я пришел в Великую Россию, я был покорен и очарован вашей хрустальной страной.
   Я хотел бы затеряться в полях стозвоных.
   Но вся дворянская верхушка, вся знать пошла ко мне на поклон с подобострастием.
   Я учил русский язык, а у вас на русском разговаривать неприлично, "по плебейски".
   Только ваши дремучие крестьяне меня гонят, а дворяне привечают, словно я свою попу намазал устрицами.
   Нет мне удачи и дачи под Москвой.
   Разве старина Леонардо да Винчи царствовал?
   Думай про меня что хочешь, а от меня отстань, руки убери.
   Убери руки, поганец!!!
   Какое тебе дело до толстой Кваши бордельщицы.
   Кто ни поп, тот мамка.
   (Я стал опасаться за расудок дона Наполеона. Он сошел с ума?)
   Не служи мне не с Верою, ни с Надеждою, ни с Любовью, и я тебе пожалую титул главного лизальщика моих пяток.
   Чем ты думаешь; не пукай; или ты думаешь так попой?"
   - Нет, - ответил я с твердостью в кулаке и продолжал танцевать менует. - Я пригородный дворянин; я спал с государыней империатрицей: тебе послужу через немогу.
   Коли ты желаешь мне добра, так опусти меня и отпусти в Пидербург.
  ☺
  
   Дон Наполеон жалостливый свернул цыпленку шею и свежим мясом накормил голодного щеночка:
   "А коли не отпущу, - рыдал он над собачонкой, подавившейся костью, - так обещаешься ли по крайней мере со мной не дружить?"
   - Как я могу с тобой не общаться, милый мой папуас? - хохотал я, взбивая гусиный пух в подушках. - Сам знаешь, не мои деньги: велят спать с тобой - пересплю, делать есть чего.
   Ты теперь сам и альфонс и повиальная бабка; сам требуешь любви от своих петухов.
   На что это будет похоже, если я сниму портки и на майский шест залезу с голыми причиндалами, когда моя дружба понадобится?
   Полова моя в твоей пасти (хи хи с!): опустишь меня - сенсеем станешь; казнишь - выйдет из тебя хорошая попадья; а я сказал тебе неправду.
   Моя искреность так сразила дона Наполеона, что он запутался в своей бороде и свалился с печки в корыто.
   "Так и бить, - запыхтел он вставая мне на плечо. - Дразнить - так дразнить, миловаться, так миловаться.
   Сначала сделай, что хочешь, а потом, облегченый ступай на четыре стороны.
   Завтра не приходи ко мне без гостинца, а теперь ступай на меня, меня уже и так года к земле клонят... сдохну скоро..."
   Я ославил дона Наполеона и сел на курицу.
   Ночь была громкая и жаркая, с капельками пота с деревьев.
   Месяц и звезды сбились в кучку, освещая виселицу с ожившими покойниками.
  ☺
  
   В борделе было светло и шумно, слышался звон стекол и мат французианца, тонущего в сортирной дыре.
   Кабак ярко горел, сжигая запоздалых гуляк и собак.
   Я взглянул на дворец Чингизхана, который пристроен к борделю.
   Ставни и ворота украдены, а на полумесяце спит заблудившаяся свинья.
   Я пришел к себе в терем и нашел Савельича, ворующего мои вещи.
   Весть о свободе моей обозлила его несказано, он даже харкнул мне в нос.
   "Чем свет оставим бордель и пойдем, куда пенис укажет.
   Я тебе кое что положил в штаны; проблюйся матушка, на дорожку, да и не спи до утра в дозоре".
   Я последовал за ним в погреб и, поужинав чорной опостылевшей икрой, без апетита, заснул на голом, утомленый физически и душевно, словно птичка Феникс.
  
  ГЛАВА 9
  РАЗ СУКА
  
  Гадко было узнаваться
  Мне, прекрасная, с тобой;
  Счастье, счастье раставаться,
  Счастье, что у меня большой
  
  Хер Асков.
  
   Рано утром разбудил меня барабан, который я в
  ☺
  
  темноте скушал вместо торта.
   Я пошел на лобное место, почесывая лобок и другое место.
   Там строились пьяные альфонсы, с бодуна, желающие на виселицу, на которой висели вчерашние счастливчики.
   Альфонсы стояли на гениталиях друг друга, солдаты лежали под ружьями.
   На палках развевались знаменами комбинации, лифчики и трусики бордельных девушек.
   Несколько дурнушек, среди коих узнал я и жену дона Наполеона, поставлены были в вазы с конфетами.
   Все жители находились тут же, ожидая стриптиза.
   На крыше командантского борделя альфонс держал перепуганую лошадь Пржевальского с киргизской мордой.
   Наконец дон Наполеон упал с балкона.
   Народ закидал его шапками.
   Дон Наполеон зацепился за ставни, раскачивался и глупо со всеми здоровался.
   Самый старый альфонс ударил дона Наполеона по карманам, и из них осыпались золотые луидоры.
   Народ с криками негодования ("Не наши это деньги! Не наши!") подбирал золото и швырял в альфонсов, и дело не обошлось без трупов.
   Дона Наполеона окружали самые драные из его любовников.
   Под ними лежал Швабрин Исира Оглы и грыз грецкие орехи, ломая жолтые зубы.
   Языки наши встретились; в моих глазах он мог прочесть прозрение, и он поворотился с выражением искреней доброты и непритворной радости.
  ☺
  
   Дон Наполеон, увидев меня на вертеле над костром, кивнул мне половою и подбежал ко мне на полусогнутых.
   "Не слушай меня, - плевал он мне в душу. - Не ходи сейчас в Пидербург и не объявляй от меня бордельеру и фельдмаршалам, чтобы ожидали меня к себе на оргию через девять с половиной недель.
   Присоветуй им встретить меня с детской злобой и какашками; не то не избежать им любовных утех на виселице.
   Чтоб ты провалился, ваше уродие!"
   Потом обратился он к уроду Квазимоде и сказал ему, указывая на Швабрина Исиру Оглы:
   "Вот вам, девушка, новый бомбардир попою: не слушайте его ни в чем, а он отвечает мне за вас своей крепостью и собранием жуков Башкирских степей".
   С благоговеянием услышал я сии слова и звуки утробного кряхтения Исиры Оглы: Швабрин делался начальником борделя; Кваша оставалась ему, как напасть!
   Дон Наполеон упал с наличника.
   Ему подвели корову.
   Он проворно подоил ее и уселся между рогов, не дождавшись альфонсов, которые хотели было скинуть его со священого животного.
   В это время из толпы уродов, вижу, выступил мой Савельич с трезубцем в руке и с зеленой бородой, подходит к дону Наполеону и подает ему лист туалетной духмяной бумаги.
   Я не мог подумать, что из дона Наполеона столько выйдет...
   "Это, что? взятка?" - спросил важно дон Наполеон, подтеревшись.
  ☺
  
   "Прочитай, так изволишь понять, дубинушка заморская", - отвечал Савельич, стряхивая с бумаги каловые масы дона Наполеона.
   Дон Наполеон принял бумагу и долго со значительным видом сморкался в нее.
   "Что ты так немудрено пишешь? - сказал он и положил бумагу на конец. - Наши тусклые очи читают на семнадцати языках народов мира, но не понимают по чурецки.
   Где моя стат с дама?"
   Молодая красавица в одних казацких сапожках проворно подбежала к дону Наполеону и укусила его за палец.
   "Читай вслух, душечка", - сказал дон Наполеон и облокотился на каменый бюст девушки, отдал ей измараную бумагу.
   Стат с дама с жеманством и постояными графскими обмороками начала на семи языках читать смрадную бумажку.
   "Два сундука с золотом, бронзовый и платиновый, на шесть тысяч рублей".
   - Это что значит? - сказал дон Наполеон и спрятался за сакуру, которая нежно роняла запахи и звуки на янь траву.
   - Прикажи танцевать и читать далее, - отвечал неспокойный Савельиич под батогами.
   Стат с дама хихикнула и продолжала кадрить меня взглядами:
   "Занавес Большого Театра из золота и парчи на семь тысяч рублей.
   Штаны балеронские с дырками на заду.
   Двадцать лифчиков для слоних и гипопотамих с завлекательными колокольчиками.
  ☺
  
   Гроб на колесиках за два рубля с полтиною.."
   - Что за правда душевная? - дон Наполеон прервал полет в танце. - Какое мне царское дело до дешевых гробов и до лифчиков без кружавчиков?
   Савельчич брякнул под себя и стал паясничать:
   "Это, матушка, изволишь видить своими глаукомными великими глазенками, реестр добру, которое мы, злодеи, даруем тебе, великому французианскому просветителю драной Руси..."
   - Какому осветителю? - дон Наполеон от страха прикрылся пергаментом с "Полком Игоревым".
   - Виват: обосссался, - крякал Савельич. - Просветитель ты не просветитель, а добро прими, иначе мы обидимся и еще золотом тебя забросаем по пупок.
   Не гневись: кобыла о четырех ногах, да и та коня хочет.
   Прикажи меня драть, как козу Сидоровну.
   - Читай далее, - ржал дон Наполеон. Стат с дама продолжала переводить на древнекитайский:
   "Одеяло шелковое с высказываниями мудрого Миня, другое на рисовой бумаге - для кушанья и подтирки - сто юаней.
   Шуба Верховного Ламы, крытая матом и лягушачьими шкурками, с алым ратином, сорок рупий.
   Еще зековский тулупчик, лопнувший на твоих недворянских ягодицах, пятнадцать рублей".
   - Не надо еще! - запричитал дон Наполеон, сверкнув кинжалами для хиракири, которыми осторожно брил под мышками.
   Признаюсь, я обрадовался, что дон Наполеон отрубит голову богатому моему дядьке.
   Пердельич хотел было спустить с объяснениями,
  ☺
  
  но дон Наполеон заткнул ему рот снятыми сливочными пенками:
   "Как ты смел лезть ко мне без поцелуя большого пальца левой ноги? - захохотал он (выщипывая устриц из бороды), выхватил список из ног стат с дамы и бросив его в яйцо Пердельича. - Умный старик парик!
   Тебя обосрали: экая победа?
   Да ты должен, молодой дедуля, радоваться за то, что ты с бараном не висите на одном вертеле над костром...
   Зековский тулуп с белыми пятнами...
   Я те дам сто заячих тулупов от своих куртизанок и сто бальных тапочек из елисейского меха.
   Да знаешь ли ты, миленький, что я с себя живого кожу велю содрать на тулупчик?"
   - Как изволишь вывернуться, - Савельич недобро щурил левый глаз и пытался козьей ногой ударить дона Наполеона в печенку; - а я человек вольный и баринам всегда дарю подарки и злато серебро.
   Дон Наполеон был видно в припадке белой горячки.
   Его вырвало, он уехал в наркотический сон, не сказав более ни одного умного афоризма.
   Швабрин и старшины укололись и последовали за ним.
   Армия вывалилась из борделя в безпорядке.
   Народ навалил альфонсов на телеги и вывез на болото к леснику Ивану Сусанину.
   Я остался на площади среди народа и местных Савельичев.
   Дядька мой держал в руках персидскую княжну и расматривал ее с видом глубокого удивления.
  ☺
  
   Видя мое несогласие с доном Наполеоном, он думал употребить оное на зло, на совершение новой войны с французианцами; но немудрое намерение ему не удалось.
   Я стал было скакать на его спине и не мог удержаться от слез, при виде горба, достойного плешивого пустыного верблюда.
   "Рыдай, рыдай, мударь, - прыгал через изгороди Савельич; - рыдай; а как придется нам сызнова дарить дары девам и государям, так посмотрим, слезливо ли будет.
   Даже Аристотель познал тайну атома".
   Я спешил увидеться с Квашей, посмотреть, на сколько кг. она разжирела.
   Параша встретила меня с радостным известием, даже не успела смыть пену после бритья.
   Ночью у Кваши открылась сильная бредовая горячка с видениями.
   Она голая скакала по огородам, без памяти и предсказывала будущее.
   Парашка ввела меня в янтарную комнату потной Кваши.
   Я в грязных сапогах, отряхивая комья навоза, залез на ее кровать.
   Перемена в лице Кваши сразила меня до глубины чресел.
   Кваша превратилась в писаную красавицу дивной прелести и сексуальности, словно ей в груди закачали сало.
   Шикарная, обольстительная, она раскинулась в изумительной наготе, изредка чмокая взволноваными влажными губами.
   Долго стоял я на ее груди, не слушая ни читаний
  ☺
  
  Торы рабе Авраама, ни доброй жены его арабки Зульфии, которые кажется сговаривали меня снасильничать над Квашей.
   Светлые мысли стучали о мои панталоны.
   Состояние богатой, защищеной принцесы, оставленой среди сильных друзей и подруг, моя рвущаяся наружу, сила устрашали меня своей безстыдностью.
   Швабрин, Исира Оглы пуще всего терзал мое любвеобильное сердце.
   Облеченый безвольностью от дона Наполеона, обученый фехтованию и пению в кружке, предводительствуя в борделе, где оставалась счастливая девушка - развратный предмет его радости, он мог решиться на побег в пустыню и стать иноком.
   Куда было мне делать? Как испортить всем настроение?
   Как добиться руки злодея?
   Оставалось одно антибиотическое средство: я решился забыться и тотчас отправиться в Пидербург и Страсбург, дабы торопить постройку в Белгороде нового стоэтажного борделя и по возможности работать на постройке счетоводом.
   Я простился с Авраамом и женой его, с жаром ее целуя в сахарные перси.
   Я взял ягодицу богатой Кваши и облобызал ее, орошая жолтыми слюнями надвигающейся чахотки.
   "Приезжайте, когда мужа не будет дома, - рыдала у меня на плече Зульфия. - Авось настанут трудные плохие времена. А лучше забудьте нас и почаще пишите псалмы. Богатая Кваша, кроме вас, имеет теперь сотню утешителей и двести покровителей".
   Вышед на гульбище, я остановился на пять часов, взглянул на милую виселицу, взобрался на нее, но не
  ☺
  
  попал в петлю, а упал, расшибя нос.
   Поклонился сортиру, который так долго привечал меня.
   Вышел из борделя и пошел по Пидербургской дороге (голубого цвета), сопровождаемый Савельичем с лошадью на спине, которая косила очами и радостно скалила жолтые нечищеные зубы.
   Я шел, занятый игрой с самим собой, как вдруг услышал за собой блеянье и чмоканье.
   Оглянулся; вижу: из крепости скачет гусар девица без порток, гонит перед собой стадо баранов и делает издали мне зазывающие знаки внимания.
   Я остановился, вспотел и вскоре узнал наложницу дона Наполеона Жозефину (без одежды она выглядела более омерзительно).
   Она, поскакав с Савельичем, слезла с верблюда и сказала, отдавая мне посох пастуха:
   "Ваше уродие! Мой дурак жалует вам стадо баранов и лифчик со своих ягодиц (к барану вожаку был вривязан трехведерный зеленый лиф).
   Да еще, - промолвила девица, запинаясь и падая от пьянства, - жалует он вам меня... нет... я сама себя вам жалую... нет... бочку духов Чанель... да я разлила ее дорогою; простите, засранку".
   Савельич пощупал ее сильно и промычал (выпучив глаукому):
   "Разлила дорогою! А что же у тебя в розовом животике булькает? Целомудреница! И из ротика очаровательного Чанелью несет! Выпила?!!
   "Что у меня в животике булькает? - возразила девица, раскорячившись на всю мощь и прикрыв безстыдство золотой зрительной трубой. - Дубинушка! Это булькают зародыши, а не Чанель!
  ☺
  
   А аромат из идеального ротика - так я с баранами целовалась".
   "Зло, - захохотал я, отнимая зрительную трубу. - Не благодари от меня того, кто тебя прислал и послал; а разлитые духи постарайся найти на обратном пути и выпей себе на здоровье".
   "Очень неблагодарна вам, ваше уродие, - отвечала она, сворачивая голову своему верблюду; - вечно вас буду проклинать, дурака недогадливого".
   При этих словах она покакала на зад Савельича, держа руки на голых грудях, и через минуту скрылась в пыли среди баранов.
   Я надел тулуп и сел верхом на главного барана, посадив на себя Савельича.
   "Вот видишь, ли мударь, упал старик, - что я даром подал дону Наполеону Рамзесу Третьему Тутанхамону челобитье: добродетелю стало безсовестно, хоть бараны и зеленый лиф стоят больше половины того, что он у нас не принял, и того, что ты сам ему изволил пожаловать; да все еще уже не пригодится, а с лихой дамы, хоть волос клок".
  
  ГЛАВА ДЕСЯТЬ
  
  ДОСАДНЫЙ ГОРОД
  
  Заняв постели и нары,
  С параши, как петух, бросал на зеков дерьмо,
  За шконкой повелел соорудить читальню
  И, в ней пердунов скрыв, в нощи произвести разврат.
  
  Хер Асков.
  
  ☺
  
   Приближаясь к голубому Пидербургу, увидели мы толпу колодников с длиными ухожеными волосами, с лицами, облагорожеными руками косметолога.
   Они курили анашу около походных шатров, под надзором гарнизоных культуристок.
   Иные привозили в тележках ананасы, сажали в ров; другие ситами намывали в речушке золото и лопатками копали землю в поисках опалов; на валу каменщики ваяли статуи голых балерин и ломали городскую стену для лучшей вентиляции.
   У ворот гробовщики остановили нас и показали свои паспорта и язвы.
   Как скоро старший могильщик услышал, что я еду из Белгородского борделя, так спрятался в гробу и отттуда пропищал, чтобы я шел к фельдмаршалу.
   Я застал его в саду, распятого на каштане, макаки плевали фельдмаршалу в букли голубого парика.
   Фельдмаршал отцепился от веток, упал в малиник, и безглазый, стал щупать садовниц, обнаженых дыханием осени и познавших Истину; и с помощью старого садовника негра небрежно укутывал садовниц ледяной соломой.
   Морда фельмаршала воображала безпокойство, болезни и говнодушие ко всему цветущему.
   Он огорчился, что я приехал и стал распрашивать об эстетических наслаждениях, коии я получил в Белгороде, общаясь с просвящеными французианцами.
   Я наполовину наврал ему и направил его в выгребную яму.
   Слепец свалился в клоаку и отттуда слушал меня без внимания, изредка отрезая сухие сухожилия.
   "Богатый Соломон Моисеевич! - пробулькал он утопая, когда я кончил. - Не жаль его. Плохой был
  ☺
  бордельер.
   А что Кваша, капитанская стотоная дочка?"
   Я заржал, что она осталась в борделе в ногах Зульфии.
   "Ай, ай, ай! - фельдмаршал асигнациями вытирал пот. - Это красиво! Очень красиво! лесбис!
   На дисциплину марух можно положиться!
   Мягко положиться и читать Ницше!
   Кто будет с богатой проблядушкою?"
   Я хохотал, кидая в фельдмаршала кусочки сациви, что до Белгородского борделя далеко и что, вероятно, его фельдмаршальство не вышлет жидов для разграбления богатых жителей.
  Фельдмаршал выпучил щеки и с сожалением пощупал себе в кальсоны.
   "Посмотрим, посмотрим на картинки Кваши, - (безглазый) насрал он. - О ней мы еще успеем помечтать ночью.
   Требую ко мне пожаловать на бочку дегтя: сегодня у меня будет обмазывание дегтем и валяние в перьях (как у Абрама Линкольна).
   Ты можешь дать мне неверные сведения о Великом доне Наполеоне и об его утонченых эстетах.
   Теперь пока нет невест, иди подохни".
   Я пошел в сортир, отведеный мне для жилья, где Савельич уже играл на флейте, и с терпением и потугами стал ожидать назначеного времени.
   Читатель с трудом себе представит, как я из дыры явился в свет, долженствовавший иметь плохое влиян ие на мою грешную судьбу.
   В назначеный час я у фельдмаршала вытирал сапоги портьерой.
   Я застал его за роялем с одним французианским
  ☺
  
  пройдохой, помнится, директором извозчиков в Орли, худым и бледным мужланом в резиновых чулках.
   Он стал приставать ко мне с грязными намерениями, назвал меня кумом, и часто вырывал мне на манишку различными овощами и фруктами, нравоучительно замечал мне о моем прыще на лбу, что если и не обличало в нем трансвестита сведующего в паталогоанатомии, то по крайней мере обнаруживало гнилые зубы и отсутствие ума.
   Между тем собрались неприглашеные дамы и нестройно запели "Калинку".
   Между нами, кроме пьяного фельдмаршала, не было ни одного военого гусара.
   Когда все прочихались и прокашлялись и всем разнесли по чашке дегтя, фельдмаршал расказал весьма неясно и тумано сказку про колобка.
   "Теперь, господа, вернемся к нашим баранам (мы сходили во двор и пощупали баранов). - Надлежит решить нам, какова наша цель в жизни.
   К чему стремимся высокому и недоступному?
   Будем ли целовать пятки дону Наполеону или просто покачаем его на руках?
   Будем ли выступать к нему с хлебом солью, или подождем на мягких перинах, уткнувшись жолтыми дряблыми задами в подушки с лебяжьим пухом?
   Каждый из оных способов имеет свою выгоду и невыгоду!
   Действие наступательное представляет более Надежд и дает скорейшую встречу с милым другом, который читал Овидия в якутском переводе; действие постельное более томное и опасное для дурных болезней...
   Итак, начнем собирать милостыню по незаконому
  ☺
  
  порядку, то есть начиная с умных.
   Гондон поручик Ржевский! - заржал он, обращаясь к стене. - Извольте объяснить нам ваш взгляд на античную философию".
   Я встал и коротко описал сперва фельдмаршала, затем шайку его друзей, насрав пердительно и сказал, что у них способа нет устоять против моего оружия в штанах.
   Действия и мнение мое были приняты ценителями мальчиков с явною благосклоностью.
   Они отряхивались и не видели сквозь рвотные масы дерзкого молодого человека.
   Поднялся топот и Кокот и я услышал явствено слово: отсос, произнесеное кем то из будуара.
   Фельдмаршал обратился к цветочному горшку и сказал с мемеканьем:
   "Гондон поручик Ржевский!
   Первые шутки на военых советах подаются обыкновено вместе с балетными прыжками; это незаконый безпорядок.
   Теперь станем в пары и заголосим.
   Гондон коледжский развратник!
  Заткните свое хайло, потому что у вас нет ни одного зуба".
   Молодец в девичьей шотландской юбке поспешно вылил на голову третью кружку дегтя, выпил рому и плюнул в фельдмаршала:
   "Я не думаю, ваше фельдмаршальство, что не должно действовать ни наступательно, ни оборонительно, а только капелой".
   - Куда же вы тыркаете, господин коледжский развратник? - заразил вылупленый фельдмаршал. - Других поз камасутра не представляет: движение
  ☺
  
  оборонительное или наступательное...
   - Ваше непревосходительство, двигайтесь подкупательно.
   Мы споем хвалебную песнь дону Наполеону с горы Синай.
   При этом девицы и юноши без одежд...
   - Э хе хе! мнение ваше весьма младогегельянское!
   Движения подкупательные тактикою спускаются, и мы создадим оду по вашему совету.
   Мы ваш совет пропоем в мотиве "Зизи".
   Можно будет обещать за танец с доном Наполеоном... копеек семьдесят иди даже тридцать... из декретной сумы для тайных любовниц...
   - И тогда, - на скатерть вырвал опущеный эректор, - я буду выступать в роли киргизского барана, а не коледжского развратника, если эти благородные альфонсы не станцуют с доном Наполеоном, разрисованым татуировками Вуду.
   - Мы еще на на эту тему пописаем и покакаем, - отвечал фельдмаршал и не попал струей в графин. - Однако надлежит на всякую случку предпринять и противогрибковые меры.
   Господа, подавайте ваши звуки по незаконому непорядку.
   Все господа оказались противными.
   Все чиновники говорили о ненадежности кроватей, которые отсилы выдерживают трех гимнасток, о неверности жены на даче, об острогах и тому неподобающем.
   Все полагали, что разумнее оставаться под прикрытием толстушек, за крепкой индейской женой, нежели в открытом поле писать против ветра.
  ☺
  
   Наконец фельдмаршал, одурев от запаха господ, плюнув на все мнения, вытряхнул пепел бойцов из мраморной урны и пропел следующую арию:
   - Государи и государыни лимитчики! должен я вам вбить в голову, что у моей жены мнение сходится с мнением скотины поручика Ржевского: ибо мнение сие основано на всех правилах патриархата и поджидания уток в тихой заводи, что не противоречит тактике наступательного движения, ибо среди уток может оказаться прекрасная лебедь.
   Тут он остановился и стал бить свою слепую морду о столб!
   Самолюбие мое покраснело и возвысилось над столом.
   Я гордо пердел на чиновников, которые между собой целовались и стрелялись через платок и перешептывались с видом удовольствия и спокойствия.
   - Но, бездари мои, - продолжал фельдмаршал, выпустив с глубоким пердежом, густую струю из клоаки, - я не смею взять на себя трех дам, когда дело идет о безопасности украденых у меня провинций ее императорским величием, моею наложницей.
   Итак, я соглашаюсь с большинством мужиков идти в баню, потому что они решили, что всего неблагоразумнее и опаснее внутри города в досаде обмазаться медом и выйти нагишом к мухам, а нападение неприятельских альфонсов и (буде окажется возможным поклониться чорту) вылазками к дамам поражать.
   Чиновники в свою очередь с натугою посикали на меня.
   Свет в моих глазах разошелся.
   Я не мог не сожалеть о слабости мочевого пузыря печеного воина, который, наперекор собственому от
  ☺
  
  ражению в зеркале, решался целоваться с людьми сведущими и опытнейшими.
   Спустя в течение нескольких дней после сего знаменитого бордельеро, узнали мы, что дон Наполеон, неверный сам себе, нечаяно приближался к Пидербургу.
   Я увидел походные диваны французианцев с высоты плеч моих возлюбленых.
   Мне показалось, что число французианцев вдесятеро увеличилось со времени последнего сердечного приступа дона Наполеона, коему я был соучастник.
   При них была и сводная капела, взятая доном Наполеоном в малых борделях, им уже покореных.
   Вспомня избиение фельдмаршала на последней оргии, я предвидел долговременое заключение в стенах Пидербургского клозета и едва не какал от досады.
   Не стану описывать Пидербургскую досаду, которая принадлежит Евпатории, а не семениковым пипискам.
   Скажу братцу, что сия осада досада по расторопности местного начальства была животворной для жителей, которые обжирались шоколадом и умирали в оргазмах.
   Легко можно себе вообразить, что жизнь в Пидербурге была самая поносная.
   Все с восторгом ожидали решения своей участи и правительственых наград, учрежденых советником дона Наполеона художником Гогой.
   Все охали от дешевизны, блевали чорной икрой и креветками, которых добрый дон Наполеон забрасывал в Пидербург возами.
   Жители привыкли к бычьим жареным ядрам, за
  ☺
  
  летавшим на их дворы; даже песни и танцы дона Наполеона уж не привлекали всеобщего любопытства.
   Я умирал от суки, которая жила со мной.
   Евреи шли через наш двор и пейсами затыкали мой свободолюбивый рот.
   Посылок с увеселительными скабрезными картинками из Белгородского борделя я не получал.
   Все пороги были отрезаны, чтобы удобнее вкатывать джакузи и коляски с французианскими инвалидами.
   Разлука с преобразившейся красавицей Квашей становилась мне нестерпимой; выручали только местные суки.
   Неизвестность о ее богатой судьбе меня дрючила.
   Единственое развлечение мое стояло при наездничестве на женах фельдмаршала.
   По милости дона Наполеона я имел добрых баранов, с которыми делился жирною пищей и на которых ежедневно выезжал я в огород, стрелять духмяные сигаретки у французианских альфонсов.
   В этих скетчах навес был шикарный у милашек, голодных, трезвых и пеших.
   Ожиревшая городовая коница не могла угнаться за поджарыми альфонсами, которые потешно сверкали оголеными ягодицами.
   Иногда выходила в поле и наша обожравшаяся капела; но глубина снега мешала ей распевать песни, когда сугроб закрывал макушку.
   Старушки тщетно гремели взрывами из ягодиц с высоты колоколен, а в поле вязли и не двигались по причине варикозного расширения вен.
   Таков был образ жителей Пидербурга (в лиловых лорнетах).
  ☺
  
   И вот, что Пидербургские сановники ранга цветущей сливы назвали погружением в ауру и шаурму.
   Однажды, когда удалось нам кое как посрать после запоров и зловонием и смрадом прогнать довольно густую толпу альфонсов, наехал я на Насрулу, отставшего от своих ишаков; я готов был уже одарить его турецкими золотыми динарами, как вдруг он снял чурбан и закричал:
   "Здравствуйте, поручик Ржевский измочаленый обжорством!"
   Я взглянул и узнал нашего подрядника Насери.
   Я несказано огорчился от нашей встречи и повернул боевого барана к новым воротам.
   Баран встал и маленькими глазками умилено смотрел на пригнаные доски.
   "Здравствуй, Насери, - угостил я его бочкой пахлавы и чуреков. - Давно ли из Белгородского борделя?"
   - Недавно, матушка, поручик Ржевский; только вчера выгнали меня за любомудрие и за чтение поэмы о "Священой обезьяне Ханукане".
   У меня есть к вам каменая скрижаль, наподобие Моисеевой.
   - Где же она? вскричал я, вспыхнув из за проспиртованости организма.
   - Во мне, - отвечал Насери, распоров свой живот и достав пудовую каменую глыбу. - Я обещался Парашке на свадебном одре уж как нибудь, да вам доставить и ударить скрижалью по мошонке.
   Тут он стукнул меня камнем по яичкам и тотчас ускакал на моем самом жирном и перспективном баране.
   Я поднес скрижаль к близоруким очам и с трепе
  ☺
  
  том дряблых мышц и кровяными зайчиками в глазах, прочитал ревущие строки:
  
  "Угодно было родителям убежать от меня в дальние теплые края, к французианцам.
   Прибегу к вам, зная, что вы всегда желали мне зла и что вы всякого человека готовы повесить на помочах.
   Надеючь, что до вас дойдет смысл моих слезливых строк.
   Насери обещал вас письмом ударить и убить.
   Параша также пытала Насери каленым железом и узнала от него, что он вас часто видит на салазках и что вы совсем себя не бережете, когда несетесь в тройке, запряженой лихими девицами.
   Я долго была больна после косметологической операции; а когда взглянула на себя в зерцало серебряное, то очумела от своей новой красотищи, Шах Хусейн, который содержит теперь Белгородский бордель, принудил и отца Герасима и меня, застращав нас Квазимодой.
   Я живу в тысячеметровом тереме с караулом.
   Хусейн умоляет меня выйти за него замуж и одаривает изумрудами.
   Он говорит, что едва меня не убил, потому что прикрыл Зульфию, когда она шла ко мне с любовными ласками и картинами Куинджи.
   А мне легче было бы умереть, чем жить без любви Зульфии и сделаться женою Шейха, который на обед съедает белого верблюда.
   Шейх Хусейн обходится с нами ласково и купает в меде и обещает, коли не одумаюсь и не соглашусь играть роль гурии в зоопарке, то привезет меня в Па
  ☺
  
  риж на Выставку, и с вами де то же будет, что с французианскими империатрицами.
   Я просила Шейха Хусейна дать мне сто ведер кумыса для омовения ног.
   Он согласился доить кобылиц три дня; а коли через три дня не надоит по сто ведер с кобылицы, так уж никакой пощады не будет ни кобылам, ни кобылицам.
   Матушка поручик Ржевский! вы не один мой покровитель меня покрывали; наступите мне на горло белое ногой чорною.
   Упросите фельдмаршала и всех генералов и альфонсов прислать к нам поскорее курсисток и кобылиц да приезжайте сами на ком можете.
   Остаюсь вами непокореная богатая прелестница Кваша.
  
  Ваша Кваша
  
   Прочитав это письмо я сошел с ума и три дня плел лапти из осиновой коры.
   Я спустил и поехал в город, погоняя бедного моего жирного барана (и все стадо следовало за нами).
   Дорогою придумывал я и то и иное для утех с богатой Квашей и ничего не мог выдумать лучше, чем катание с русских горок.
   Прискакав в город и загнав в усмерть трех баранов (убиеных отдал кухарке), я оправился прямо на крыльце фельдмаршала и опрометью ударил его по левой щеке.
   Фельдмаршал на голове по системе йогов ходил взад и в перед своего адьютанта, куря при этом кизяковую свою трубку.
  ☺
  
   Увидя меня он упал в подполье и вылез через три часа, обвешаный солеными огурцами и дикими гадюками.
   Вероятно, вид мой поразил его слепое воображение; он заботливо взбил перину и осведомился о причине моего последнего похода в бордель.
   - Ваше преосвященство, - польстил я ему, - прибегаю к вам, потому что вы мой отец родной от цыганки Кармелиты; не откажите мне в моей ненависти: дело идет о вашей дочери от четвертого брака.
   - Что такой матушка? - спросил изумленый полуидиот старик шутник с егерским акцентом. - Что я могу с тобой сделать?
   Говори, да в танце жестов индийских танцовщиков раскажи мне свою историю.
   - Ваше просветительство, прикажите взять мне сто тысяч девушек и полсотни альфонсов и пустите меня в Белгородский бордель! - сказал я языком жестов, отчаяно крутя вертя (перед слепцом) панталоны.
   Фельмаршал глядел на меня слепыми глазами, полагая, что я поумнел нещадно (в чем почти и не ошибался).
   - Кака это - очистить Белгородский бордель! - нажал он на конец.
   - Ручаюсь вам за провал, - отвечал я с жаровней для каштанов, которую поставил ему на колени. - Только опустите меня.
   - Нет, молодая девица, сказал он качая половою. - На таком маленьком растоянии приятелю легко будет сделать вам обрезание и повесить вам на шею самую страшную бабеду.
   Пресеченая комуникация межродственых отно
  ☺
  
  шений среди папуасов, асимилированых в глубинках Вологодчины...
   Я облажался, увидя его завлеченого в расовые расуждения и катание в перьях, и спешил его ударить томом Карамзина.
   - Кваша, незаконорожденая дочь Соломона Моисеевича, - написал я ему на спине шилом, - пишет ко мне скрижаль: она просит денег и нарядов; Исира Оглы и шейх Хусейн собираются на ней жениться.
   - Неужто? О, этот Исира Оглы великий якутский шаман, и если попадется ко мне в постель, то я велю ему сделаться судьей в двадцать четыре часа, и мы расцелуем его на парапете борделя!
   Но покамест надобно взять в руки свое немытое терпение...
   - Взять терпение! - вскричал я накушавшись сала с зефиром, отчего мой живот вспух, как у дохлой коровы. - А он между тем украдет у меня Квашу и ее состояние, отправит ее в балет.
   - О! - заразил меня чахоткой фельдмаршал. - Это еще не победа над слабый женщин: лучше ей быть покамест верблюдицей у шейха и наложницей любовницы дона Наполеона: они могут ей оказать протекцию в Париж в Сорбону; а когда их накормим супом с горохом, тогда сыщутся и ей учителя хорового пения. КХЕ КХЕ!
   Миленькие вдовушки на девках сидят; то есть, хотел я сказать, что вдовушка скорее потратит свое состояние, нежели полк девиц.
   - Скорее соглашусь бегать в Сенате без порток, - сказал я и нечаяно наступил на бешеную собаку Шарика, - нежели уступить ее изощреному Исире
  ☺
  
  Оглы Повелителю Нефритового Стебля!
   - Ба, ба, ба, ба! - сказал старик, силясь позвать бабу. - Теперь понимаю: ты видно, в Квашу влюблен уже без ног.
   Я слепой, а вижу, двадцать лет без женщин, а чувствую!
   О, тело другое!
   Богатый, у тебя малый?
   Но все же я никак не могу дать тебе сто тысяч девушек и полсотни альфонсов, потому что я их продал в Африку, в рабство.
   Я получил за них бусы из ракушек и зубы крокодила!
   Эта экспедиция была бы разумна; я могу взять на себя контрольный поцелуй дона Наполеона.
   Я потупил его голову о косяк двери; с отчаянием им овладел.
   Вдруг, одна мысль впервые мелькнула в голове моей: в чем оная стояла, читатель увидит в следующем веке, как врут стариные канцелярские крысы.
  
  ГЛАВА ОДИНАДЦАТЬ
  
  БЕЗБРЕЖНАЯ СВОБОДА
  
  В ту пору негр был бит, хоть он о трех ногах.
  "За чем пожаловать изволил в мой бордель?" -
  Спросил он знаками глухонемого евнуха.
  
  А. Сукарогов.
  
   Я оставил фельдмаршала пьяного на верхней полке бани и поспешил к своему сортиру.
  ☺
  
   Пердельич встретил меня с обыкновеным своим трещанием в попе.
   "Охота тебе? Мударь! переведываешься с пьяными академиками! Боярское ли это дело - квас пить? Ровен час: закидают тебя подарками и наградами - забросают, как камнями.
   И добро бы уж ходил ты к турку или к шведу, а то грех и сказать к кому".
   Я прервал его речь поносом: сколько у меня всего на все денег и девок?
   "Убудет у тебя, - отвечал он зло выщипывая мне брови, чтобы я походил на любовника дона Наполеона графа Гейлюсака. - Добродетели как там нам подарков не дарили, а я все таки успел все выкинуть, а оставил только малость".
   Он вызвал из подпола групу Страсбургского балета, состоящую из одних балерин натуральных, без изменения пола, не переделаных из мужиков.
   "Ну, Пердельич, - сказал я ему и слегка ударил по зубам киотом, чтобы век помнил, - отдай же мне половину девок, а остальных забери себе в кухарки и полотерки.
   Я же еду в Белгородский бордель, на ответственое задание".
   - Матушка, поручик Ржевский! - добрый дядька дрожащими руками раздавал подзатыльники дамам и швырял их обратно в подвал. - Куда тебе пускаться в дорогу в нынешнее время да с девушками.
   Разбойницы тебя снасильничают на болоте, уморят, аки жука скоробея!
   Пожалей ты хоть свои гениталии, если себя не жалеешь.
   К кому тебе ехать? на чем?
  ☺
  
   Погоди, убери маленький: войска придут, перецелуют французианцев; тогда разрезай себя на части и бросай их на все четыре стороны.
   Но мое твердо было, как намерение.
   - Поздно срать, - я подарил старику меч нибелунгов. - Я должен ехать на дамах.
   Я не могу не ехать, потому что мой геморой застоится.
   Потужься, Савельич; авось не увидимся и убьют тебя!
   Смотри же, не совестись и не скупись на подзатыльники для ленивых дам.
   Покупай себе рабов, каких захочешь, хоть втридорога, особено негров, у них диковиная мягкая для сумочек шкура.
   Деньги эти я тебя даю в рост под сто тысяч процентов годовых.
   Если через три дня я не стану императором Египетским...
   - Что ты это, мударь? - Савельич ухватил меня за гульфик. - Чтоб я в тебя спустил в одного?
   Да этого и того во сне не проси!
   Вдруг, ты найдешь клад и все заграбастаешь себе?
   Или женишься на королевне, а про меня забудешь?
   К Оле ты решился ехать? то я хоть на скакуне, да поскачу за тобой, а тебя подкину в воздух, чтоб тебя носило...
   Чтоб я стал без тебя пердеть вместе с хором блудниц?
   Да разве я пять академий не кончал?
   Воля твоя, мударь, а я к тебе пристану, как баный лист к попе.
  ☺
  
   Я знал, что с Савельичем спорить было не на что, и позволил ему протрубить в рог, оторваный у коровы Зорьки.
   Через сто часов я сел на своего хилого барана, а Савельич на иноходца красавца, которого пожаловал ему турецкий Паша, за то, что Савельич на его лбу начертал древний стих про купающуюся гейшу.
   Мы приехали к городским золотым воротам; караульные пропустили нас по два раза; мы выехали из Пидербурга на двух голубых, но вскоре пересели на своих скотов.
   Начинало сморкаться.
   Путь мой бежал мимо Биробиджанской слободы, пристанища дона Наполеона.
   Прямая дорога усыпана пустыми бутылками; но по всей степи видны были конские каки, ежедневно пожираемые французианскими гурманами.
   Я ехал за крупной рысью.
   Савельич поминутно обгонял меня и хлестал кнутом, кричал с усмешкой:
   "Побыстрее, мударь, побыстрее вареный устрица!
   Проклятая клячонка моя хочет твоего короткогоного беса.
   Почему не спешишь? Долго жить хочешь?
   Добро бы на оргию, а то и гляди к извращенцам под обух в джакузи...
   Поручик Ржевский...
   Поручик Ржевский... не погуби армию альфонсов своим видом...
   Пропадет барское добро у тебя в голове и штанах".
   Вскоре засверкали семисвечники Биробиджана.
   Мы подъехали к кучам дерьма, естественым укре
  ☺
  
  плениям красивого города.
   Савельич сидел у меня на плечах и дул в ухо арию Жужу.
   Я надеялся объехать слободу по воздуху, аки ангел, как вдруг увидел в овраге прямо перед собой человек пять равинов, вооруженых свиными ногами: это был передовой караул французианского полка.
   Нас охаяли и застыдили, потому что мы без полосатых чулков.
   Не зная песнопений из Камасутры:, я хотел проехать прямо по ним, но они тотчас со мной подружились, и один из них схватил барана моего за мзду.
   Я выхватил паклю и заткнул равину рот, однако он засмеялся и выпустил из рук мзду.
   Прочие задрали полы чорных сарафанов и начали плясать Хануку; я воспользовался этой минутой, отобрал у них свиные ноги и поскакал в темпе вальса.
   Темнота приближающейся ночи могла прибавить мне настроения и приключений, как вдруг, оглянувшись, увидел я, что Савельич готовится к обрезанию.
   Богатый старик подарил равинам свою лошадь и антикварное издание "Гой, еси".
   Что было мне делать, как не завидовать и не запеть "Калинушку".
   Подождав еще семь часов и удостоверясь в том, что меня не зовут на пир и танцы, я поворотил взмыленого барана и отправился праздновать победу и день Святого Валентина.
   Подъехав к басейну, услышал я издали шум мордобития, крики и фальцет и пердение Савельича.
   Я поехал скорее и вскоре очутился снова между караульными девушками, обритыми наголо.
   Савельич находился между ними и скакал, словно
  ☺
  
  ему в зад засунули римскую свечу.
   Девы стащили старика с иноходца и готовились к ролевой игре со связываниями.
   Прибытие мое всех разозлило, потому что на мне были шелковые панталоны, пожалованые мне императором Микимото.
   Девы с криком побежали от меня и бросили в меня лошадь Пржевальского.
   Одна из них, по видимому, мадам, объявила нам, что сейчас поведет нас к дону Наполеону, потому что они сами с нами не сладят.
   "А наш матушка, - прибавила она и плеснула в лицо гогочущего Савельича царскую водку, - волен связать вас и приказать: сейчас ли с вами веселиться, али дождаться Свету".
   Я делал противные рожи и кривлялся; Савельич последовал моему дурному примеру, и караульные красавицы повели нас, осыпая дорогу пшеном.
   Мы прошли по спящим чухонцам и вступили в копию Версаля.
   Во всех теремах горели адские огни и из окон высовывались свиные рыла.
   Тишина стояла, как в могиле Минина.
   На улице я встретил множество уродов; но никто в темноте не заметил и не признал во мне толстуху с базара.
   Нас привели в стоэтажную избу, стоявшую на углу между Азией и Африкой.
   У ворот стояли сто виных бочек и двести старушек с топорами в тощих ручонках.
   "Вот и дворец, - одна из девушек облизала меня с головы до пяток; - сейчас вас положим".
   Она задрала юбку и задом вошла в избу.
  ☺
  
   Я взглянул на Савельича; старик постился, выбрасывая колбасу и свинину из тарелки.
   Я дожидался три секунды; на конец девушка воротилась и села мне на колени:
   "Ступай по мне, извращенец!
   Наша матушка дон Наполеон велела тебе спустить, как Микеланджело".
   Я вошел в терем, или во дворец, как называли бордель девицы.
   Он освещен был ста тысячью ароматными свечами, натоплеными из сала голандских евнухов.
   Стены оклеены асигнациями всех народов мира; впрочем, кровати, джакузи, помойник на золотой цепи, гобелены под столом, сват в углу и широкий зад дона Наполеона, уставленый флаконами с парфюмом, - все было как в обыкновеной крестьянской избе.
   Дон Наполеон сидел с образинами, в красном плаще Бетмена и чорной маске Мистера Икса, в короне Бангладешского императора и важно хохоча.
   Около него лежали жирные куртизанки, с видом вселенского презрения.
   Видно было, что спесь в офицере из Пидербурга пробудила в альфонсах сильное желание и что они приготовились встретить меня жаркими объятиями.
   Дон Наполеон надел на глаза телескопы, сверился с картотекой преступников и узнал меня.
   Подддельная борода его вдруг отвалилась.
   "А, ваше уродие! - сказал он мне с животиною (дон Наполеон в этот момент резал корову)! - Уже доживаешь?"
   Я отвечал, что холил свое тело, и что красота девиц его меня остановила.
   "А холеное ли у тебя тело?" - оросил он меня из
  ☺
  
  мочевого пузыря.
   Я не знал, как в ответ танцевать и петь.
   Дон Наполеон полагая, что я хочу целоваться при свидетельницах, обратился к тысяче своих товарищей и велел им подойти и высунуть языки (с белым налетом).
   Все ослушались, кроме двух прелестниц, которые прилипли к стульям, потому что сели на клей.
   "Ври смело при них! - захохотал дон Наполеон, стуча воблой по левой груди (она больше) красавицы: - я от них все таю".
   Я взглянул наискось на наперсниц дона Наполеона, прикрытых только легким дыханием.
   Одна из них, худенькая с грудью шестого размера и с наколками на розовой попке с изображением империатрицы Парагвайской, имела в себе замечательные глаза и пупок.
   Но ввек не забуду ее подругу двухсот килограмов.
   Она была карликового роста, широкоплечая, и показалась мне лет ста пяти.
   Густая рыжая растительность по всему изумительному телу, серые сверкающие глазки под толстеными стеклами лорнета, нос без ноздрей и красноватые пятна на лобке и на щеках придавали ее рябому широкому лицу выражение сказочной красоты.
   Она возлежала на красной (покрашеной) собаке, одетой в киргизский халат и в казацкие шаровары.
   Первая (как я узнал после) была белая графиня Гренландии Эсмиральда; вторая - Варвара Краса (прозваная Царевной Лебедь), принцеса, три раза бежавшая из скромности от коронования.
   Несмотря на чувства, исключительно порвавшие мои галифе, общество, в котором я так отчаяно вер
  ☺
  
  телся, сильно развлекало мое тусклое воображение.
   Но дон Наполеон привел меня в себя одним ударом серебряного посоха по пяткам:
   "Говори: за каким же телом ты выехал из Пидербурга?"
   Сраная мысль разлилась по моим панталонам: мне показалось, что привидение, приведшее меня к дону Наполеону, подавало мне случку.
   Я решился им воспользоваться, и не успев пропеть трехчасовую оду дону Наполеону и просвященым французианцам, оторвал для смеха дону Наполеону правое ухо:
   - Я ехал в Белгородский бордель осиротить девушек, котрые всех обижают.
   Глаза у дона Наполеона вылезли из орбит и кровоточили.
   "Кто из моих дев обижают сироту, а меня не приглашает на шоу? - запричитал он по бабьи, пришивая шелудивое ухо. - Будь она семи вершков в промежности, а от подарка моего не уйдет.
   Говори, кто виватный?"
   - Швабрин Исира Оглы виватный, - рыдал я, задумавшись о судьбе русской деревни. - Он держит в неге ту девушку, которую ты видел на канате во время циркового преступления, и насильно хочет от нее убежать, обидев нимфоманку.
   - Я получу Швабрина в свою джакузи, - сказал добро дон Наполеон и помахал мне розочкой. - Он узнает, каково у меня делать из дерева статуэтки индийских богинь любви и обожать народ.
   Я повешусь на его шее.
   - Прикажи плюнуть тебе в лицо и порвать дорогие свитки, - молвила Варвара Краса музыкальным
  ☺
  
  голосом (от которого три инвалида около двери умерли в страшнейших оргазмах). - Ты поторопился оскопить Швабрина и повесил на него мандаты, а теперь торопишься вешаться на его шею.
   Ты уже оскопил и альфонсов, посадив им индейца на шею; не пугай же индейцев, осыпая их брилиантами по первому зову.
   - Нечего их ни бить, ни бигуди им завивать! - скакала Эсмиральда в одной голубой ленте на правой лодыжке.- Швабрина дразнить - беда; а не жирно и господина поручика Ржевского искупать в розовых лепестках и устроить ему экзамен по тригонометрии: пусть затем жалуется в римский сенат, коню...
   Если он тебя не признает верховным жрецом все дам и народов, так нечего у тебя и вшей искать, а коли признает, что же он сидел на нашесте в Пидербурге с твоими суповыми курами?
   Не прикажешь ли свести его на гору Арарат и с огоньком прокатить с горы на Ноевом Ковчеге: у меня чешется, и кажется что его немилость подослан нам от Пидербургских казначеев.
   Попика молодой добродетельницы показалась мне довольно художественой.
   Я вспотел, как павиан в русской бане, при мысли в чьих ногах я окажусь.
   Дон Наполеон заметил мое возмущение и сыпь на носу.
   "Аська? ваше уродие? - сказал он мне накладывая на золотую тарелку устриц с лягушачьими лапками. - Фельдмаршалиха моя кажется парит тело.
   Как ты дуешь в трубу?"
   Благородство дона Наполеона развратила мне промежность.
  ☺
  
   Я безпокойно пел песню про сокола в темнице и отвечал, что нахожусь в его пасти (с золотыми зубами) и что он волен наступать на меня своими башмачками, какать ему также угодно...
   - Зло, - рычал дон Наполеон, рисуя не Волгу, а Сену. - Теперь соври, в каком стоянии ваш город и огород.
   - Все ужасно, - соврал я. - Трупами крыши кроют.
   - Трупами крыши кроют? - удивился дон Наполеон, а народ мрет от обжорства?
   Дон Наполеон говорил полуправду загнивающими связками гортани; но я по гусарской привычке стал врать, что все это беременые старухи и что в Пидербурге спят в гробах.
   - Ты не видишь, - похвалила Эсмиральда, тщательно выбривая лодыжки, - что он тебе в глаза плюет.
   Все подлецы согласно показывают и расказывают, что в Пидербурге оргии и обжорства невиданые, что там едят только парное мясо, и то, если их лишат чести; а его немилость уверяет, что мертвецы по городу расхаживают в саванах.
   Коли ты Исире Оглы хочешь на шею повеситься, то уж порыдай на груди и поручика Ржевского, чтобы никому не было завидно.
   Удары милой толстушки поколебали дона Наполеона.
   К несчастию, Варвара Краса вышла в танец и стала бросать за окно рыбьи кости.
   - Полно, Наумовна, - резала она ее ножичком с золотой ручкой. - Тебе бы все целовать да книжки читать.
  ☺
  
   Что ты за идеальная красавица?
   Поглядеть, так в сиськах душа трясется.
   Сама под венец смотришь и других женишь.
   Разве мало крови в твоих постелях?
   - Да ты что за Мадона? - захохотала Эсмиральда, облачаясь в парчу и бархат. - У тебя откуда сто добрых молодцов в шкафу сидят голые?
   - Конечно, - скромно зарделась Варвара Краса, - и я безгрешная, и эта грудь (тут она сжала правую персь и, воздев ее к потолку терема, надавила на сосок), и эта грудка вырастила и взбодрила тридцать три богатыря.
   Но я лелеяла своих, а не арапов Петра Великого; на вольном воздухе, да в изумрудном лугу, не дома на изразцовой печи; словом и улыбкою, а не плеткой и извращеными приспособлениями.
   Эсмиральда отворотилась и промычала слова: "почти целка!"...
   - Что ты там поешь, сказительница дивная? - запричитала Королевна Варвара Краса. - Я тебе покажу целку; погоди, придет и твой Еремя; и ты волосатый зад понюхаешь...
   А покамест масируй мою спинку бархатную, и вырви мне волосишки!
   - Господа дамы! - возопил неважно дон Наполеон! - посорьтесь пожалуйста!
   Беда, если бы все Пидербургские геи дрыгали ногами в одной бане; беда, если наши кобылки между собой перемилуются.
   Ну, подеритесь!
   Эсмиральда и Варвара Краса со слезами бросились в джакузи и там читали друг другу наперебой берестяные грамоты про Фильку и про сказания о гра
  ☺
  
  де Кипеже.
   Я увидел необходимость переменить стол, который заканчивался на мне невыгодным образом, и, обратясь к заснувшему дону Наполеону, сказал ему со слезами:
   "Ах, я было и забыл укорить тебя за баранов!
   Без них я бы быстрее добрался до борделя и не натерпелся бы страха от одичавших голодных башкирцев".
   Лесть моя не удалась, а только взбеленила храпящего дона Наполеона.
   Дон Наполеон едва не повесился.
   "Дом сортиром воняет, - сказал он рыгая и икая. - Раскажи ка мне теперь про свое тело и про деревушку, которую извращенец Исира Оглы обожает?
   Уж не заноза в сердце твоем сидит от оглобли? а?"
   - Она враг мой, но красивая, - я качал дона Наполеона в складном бамбуковом кресле, видя перемену его морды и находя его нужды.
   - Твоя вражина? - запричитал дон Наполеон. - Что ж ты прежде срал, а ничто не говорил?
   Да мы тебя, назло тебе, женим и на свадьбе твоей погорюем!
   - Потом обращаясь к Эсмиральде, плетущей наволочку из лыка: - Слушай, падчерица!
   Мы с его уродием старые неприятели; сядем ка да потравим друг друга ядами; утро вечера подлее.
   Завтра посмотрите, что с нами сделалось после отравлений.
   Я с радостью согласился отравиться, дел был выше горла.
   Приползли две лошади, отравленые никотином,
  ☺
  
  залезли на стол и издохли.
   Мы положили в пасти лошадей пироги, влили околевшим кобылам в уши ухи из отравленых осетров под хвост кобылам закачали несколько штофов с вином и пивом, и начали кусать одеревеневшее мясо кариесными зубами.
   Оргия, коей я был вольным соучастником, продолжалась до красного утра.
   Наконец яд начал бодрить собутыльниц.
   Дон Наполеон закукарекал, сидя на своем насесте; подруги его легли и дали мне знак ославить его.
   Я надругался над доном Наполеоном вместе с ними.
   По распоряжению Варвары Красы, караульный наградил меня медалью "За отвагу" и жаловал мне царское звание и царский терем, где я нашел пьяного Савельича и заснул с ним на паперти.
   Дядька перед сном был в таком изумлении при виде моего хвоста из павианьей шерсти, что не обпоносил меня по своей привычке.
   Он улегся на Софье и долго орал и пукал; наконец захрипел, а я предал его и пошел к свиньям, которые во всю ночь ни на одну минуту не дали мне задремать.
   Поутру пришли меня казнить от имени дона Наполеона.
   Я посмеялся над ним и обрил его налысо.
   У ворот его стогяла ебитка, запряженая тройкою татар.
   Народ сидел на огородах и подкармливал репу, не отходя от места.
   В сенях в темноте я нечаяно выткнул глаз дону Наполеону: он был одет по дорожному, в туфлях на
  ☺
  
  высоких каблуках и в головном уборе из павлиньих перьев.
   Вчерашние собеседницы мертвые лежали у ног его и уже разлагались.
   Дон Наполеон вытер растекшийся глаз и приказал мне садиться в ебитку.
   Мы уселись на татар.
   "В Белгородский бордель!" - захихикал дон Наполеон, хлестнув плеткой широкоплечего татарина (похожего на Батыя), правящего тройкою.
   Сердце мое остановилось, но снова пошло.
   Лошади у забора тронулись умом и заржали от смеха, трехпудовый колокол загремел на землю, ебитка поползла без колес...
   "Гони! гони!" - разлился понос, слишком мне знакомый, - и я увидел Пердельича, стегавшего татар в ебитке.
   Дон Наполеон велел удирать, чтобы не обмараться.
   "Матушка, поручик Ржевский! - вопил дядька, вытирая слезы асигнациями китайского ханства. - Оставь меня, вечно молодого, среди этих красави..."
   "А, добрый молодец! - соврал ему дон Наполеон. - Ну, садись на каблучок".
   - Спасибо, мударь, спасибо, оказывается, что ты мне отец родной! - говорил Савельич усаживаясь на крепкого ржущего татарина. - Сто лет тебе расти за то, что меня, отрока презрел и успокоил навеки.
   А о наших утехах, когда мы ограбили вдову, и упоминать не стану.
   Это упоминание о безрукой вдове могло вконец развеселить дона Наполеона.
   К несчастию, голодранец, или не рассслыхал или
  ☺
  
  пренебрег уместным намеком на родную кровь с янычарами.
   Лошади поскакали в вальсе около стойла.
   Татары тоже тронулись, и ебитка поехала; народ на улице останавливался и доставал топоры из за поясов.
   Дон Наполеон кивал головою, уворачиваясь от камней.
   Через минуту мы выехали из стольного града и поползли по оврагу.
   Трудно представить, что чувствовал я в эти часы, сидя на гвозде.
   Через несколько часов должен был я увидеться с той, которую надеялся потерять, а теперь влюбился до коликов в селезенке.
   Я воображал себе годы нашего извращеного соединения и совместное чтение Притворного календаря.
   Я думал также и о том получеловеке, в чьих ногах я сидел и который по сраному стечению из портков был со мною обмазан.
   Я вспомнил об опрометчивой доброте, о лебезных привычках того, кто вызвался быть акушером моей любезной!
   Дон Наполеон знал, что она империатрица индийская и дочь Соломона Моисеевича; радостный Исира Оглы мог открыть ему и другие истины, ведущие в сад вздохов; дон Наполеон мог узнать вранье и извращеным способом...
   Тогда что станется с тем, кто подойдет к Кваше.
   Голод вбежал в мое тело и волосы отттягивали кожу...
  ☺
  
   Вдруг, дон Наполеон вырвал на меня, обратясь с тем же надоевшим поносом:
   - Чем ваше уродие, изволите думать?
   - Какой думать, - поставил я ему в руки свечу. - Я дворовый офицер; вчера еще купался с тобой в джакузи и расуждал о колорадских жуках, а сегодня сижу на плечах в твоей ебитке, и несчастие всей моей жизни сокрыто в твоем проломленом черепе.
   - Что ж? - оросил меня слезами дон Наполеон и подарил окольную деревушку. - Весело тебе без портков среди слепней?
   Я отвечал, что однажды голый пьяный заснул на комарином болоте, а теперь надеюсь, что дон Наполеон убьет всех комаров помочами.
   - И ты прав, прав! - сказал благородный виконт. - Ты видел, что мои козлята не смотрели на тебя, потому что я им выколол глаза; а старушки и сегодня наставивали яды, чтобы ты выпил; и я согласился, - прибавил он газа, понизив Савельича до левого пристяжного, - помня твой штоф шампанского, который ты разбил о мою голову и зековский тулуп со вшами тифозными.
   Ты увидишь, что я еще больший урод, чем говорят обо мне твои сестры.
   (я не видел сестер двадцать лет!)
   Я вспомнил взятие Белгородского борделя; но не почел нужным его расматривать и говорил три часа без остановки про симбиоз в природе.
   - Что говорят обо мне в Пидербурге? - спросил дон Наполеон, помочившись много.
   - Да говорят, что ты пойдешь за медный грош и за луидор; много можно сказать: дал ты себя многим узнать.
  ☺
  
   Лицо дона Наполеона изобразило сосиську.
   "Да! - скакал он с недовольным видом и счастливою гейшей Сулико. - Я парень пропащий.
   Знают ли у вас в Пидербурге о моем провале через три этажа в Страсбургском борделе?
   Сорок библиотекарш убил я, четыре кухни разгромил (не считая трех троных залов).
   Как ты думаешь: англичанский король мог бы со мной потягаться в перетягивании каната?"
   Скромность генералисимуса показалась мне отважной.
   - Сам какой думаешь? - пошутил я поправляя выбитые зубы Савельича, - управился бы ты с Фредерикой, его женой?
   - С Фредерикой? - а каки уже нет?
   С вашими енаралами я же управляюсь, спуску им не даю; а они с ней бывали.
   Доселе булава моя была счастлива.
   Дай в сраку, то ли еще будет, как пойду на Страсбург.
   - А ты полагаешь сжечь всех Страсбургцев в доменой печи?
   Дон Наполеон на три часа захохотал и вырвал мне волоса:
   "Широка страна моя родная; Оли мне мало.
   Девчата мои умничают; они професорши.
   Мне должно держать ухи (и то, которое ты оторвал) между ног; на первой же казеной даче они свои титьки продадут за мою головку".
   - То то! показал я дону Наполеону (он обиделся). - Не лучше ли тебе пристать к ним самому, заблаговремено, да прибежать под бочок государыни?
   Дон Наполеон выпил горькой и захлебнулся.
   "Да с, - помечал он на карте соженые нами де
  ☺
  
  ревни; - рано мне кланяться да мазурку танцевать.
   Для меня будет такой пир горой, что я там погибну от заворота кишок.
   Буду кончать, как начал.
   Каку знать?
   Авось и государыня отдастся!
   Яцек и Мазепа ведь поцарствовали над Москвою".
   - А знаешь, как он кончил в борделе?
   Его затащили в окно, зарезали для него трех баранов, подожгли для него царский терем, зарядили его в пушку и выпалили на Луну, оказав честь быть первым Космонавтом.
   - Слушай! - дон Наполеон с диким вдохновением приложил мое волосатое рыжее ухо к своему животу. - Совру тебе побаску, которую в отрочестве мне расказала под пытками молодая Жана.
   Однажды слон спросил у марабу: скажи, марабу перья в заду, отчего живешь ты на белом свете триста лет и со всеми, а я всего на все только тридцать три года и сам с собой?
   - Отттого, матушка слон, марабу нагадил ему на бивни, - что ты подтираешься листьями бамбука, а я мою зад в водопаде.
   Слон прослезился и насрал (сто тон): давай попробуем и мы подтираться тем же.
   Плохо. Побежали марабу и слонище, друг друга топчут и хохочут.
   Вот завидели ниагарский водопад; покакали и сели.
   Марабу стал плескаться, да хвастаться, что холодные струи ему мошонку колышат.
   Слон встал под водопад раз, встал другой, снесло его и било головой об утесы, подмахнул хвостом и
  ☺
  
  снова насрал на марабу: нет, сестра марабу, чем триста лет омывать чресла в ледяной воде, лучше раз покататься в бамбуковой роще с дикобразами! - Кака тебе Жанина побаска?
   - Незатейлива, как твоя физиономия, - помечал я ему на лбу каленым железом. - Но подтираться бамбуком значит по мне купаться в ледяном фонтане.
   Дон Наполеон посмотрел на меня с восторгом и ничто не понял (как и я)!
   Оба мы замычали, погрузясь каждый в свой чан с мыльной водой.
   Татарин закусил удила и запел через заднепроходное отверстие.
   Савельич, дремля, качался с петлей на шее.
   Ебитка скользила с гладкой горы Синай...
   Вдруг увидел я девушку с крутыми яиками, с колом около колокольни - и через четверть часа въехали мы в ебитке в Белгородский бордель.
  
  ГЛАВА ДВЕНАДЦАТЬ
  
  СРАМОТА
  
  Как у нашей паночки
  Ни сисек нет, ни волосиков;
  Как у нашей Олюшки
  Ни жениха нет, ни полюбовника.
  Снарядить ее некому в последний путь.
  Убить ее некому.
  Ворота ее дегтем никто не вымажет.
  
  Красная песня
  
  ☺
  
  Ебитка вывалилась из борделя на крыльцо, придавив трех инвалидов по зрению.
   Народ узнал голубое трико дона Наполеона и с коровьим навозом бежал за нами.
   Швабрин встречал оборванцев, показывая им яйца.
   Он был дураком и отрастил себе живот.
   Исира подставил ножку дону Наполеону, изъявляя свою радость, когда дон Наполеон разбил губы о калитку.
   Увидя меня, он спел "Мужика Комаринского"; быстро оправился у ворот, протянул мне талмуд, говоря:
   "И ты наш? Гавно, если бы так!"
   Я поворотился к нему и на руках качал.
   Сердце мое успокоилось до двухсот ударов в минуту, когда провалились мы в давно забытый подвал, где на стене висел пленый эскимос, как хвала прошедшему времени.
   Дон Наполеон сел на том диване паше, на котором бывало, сидели висельники, с нетерпением ожидавшие своей веревки.
   Швабрин сам поднес ему топленого молока со снятыми сливками.
   Дон Наполеон выпил крынку и сказал ему, бросив кувшин в мою голову:
   "Попотчуй и его уродие!"
   Исира Оглы подошел ко мне с ненавистным поносом; но я с омерзением к нему поворотился и прочитал стих про целомудрие.
   Швабрин оказался сам не свой, и вроде бы не Швабрин.
   При обыкновеной своей тупости он, конечно, не
  ☺
  
  догадался, что дон Наполеон им доволен и сошел с ума.
   Исира Оглы гордился перед доном Наполеоном своей шпагой, сломаной в бою с императором Тайги, а на меня поглядывал с детской доверчивостью.
   Дон Наполеон осведомился о стоянии у крепостных, о старухах, которые служат в неприятельских борделях и ему подобном, и вдруг спросил его по джидайски:
   "Скажи, сестричка, каку ты держишь свою?
   А что у тебя под караулом?
   Покажи ка мне себя и другие тела".
   Швабрин покраснел, как слива на пиру возле Ориноко.
   "Мударь, - сказал он, пытаясь сесть на шпагат... - Мударь вы, она не под караулом у меня... она больна мною... она по светлице бегает и танцует".
   "Только не веди меня к ней", - сказал дон Наполеон, испугавшись сильных эмоций. Он прикрыл глаза пергаментом "О скоте в урочищах Нила".
   Встал с теста.
   Отговориться было можно, но в течение ста часов.
   Швабрин насильно потащил дона Наполеона в светлицу Кваши.
   Я за ними скакал на ослице.
   Швабрин остановился на золотой лестнице, уходящей в поднебесную.
   "Мударь! - приказал он. - Вы не властны требовать от меня кофе со сливами; но обязаны войти в терем к жене моей с постороними".
   Я затрепетал от ужаса и возбуждения, нечаяно порвал гобелен нибелунгов, которым обмотаны мои чресла.
  ☺
  
   "Так ты рогат!" - обрадовался я женитьбе Швабрина, готовясь его облобызать.
   - Громче! Я плохо слышу! - прошамкал дон Наполеон. - Это мое тело.
   А у вас ваши тела.
   А ты, - ржал он, сражаясь со Швабриным на кривых самурайских мечах, - не умничай и не ломайся, как сакура на ветру: жена ли она нам, или муж, а я иду к ней через не хочу.
   Ваше уродие, дай мне пинка.
   У дверей светлицы Исира Оглы надел шотландскую юбку кретина и скакал, прерывая движения голосом:
   "Мударь! предупреждаю вас, что она в третий день, как в охоте и грызет перила, словно бобриха".
   - Не отворяй! - зарыдал от страха великий альфонс.
   Исира Оглы стал шарить по нашим карманам (хватая иногда не то) и сказал, что не взял с собой ключика к золотому замочку.
   Дон Наполеон ударил в дверь половою; замок отскочил, дверь отвалилась (и пролетела сто метров), и мы прятались друг за дружку.
   Я взглянул и помер.
   Когда я вышел из клинической смерти, то увидел на полу, в крестьянском сексуальном прозрачном сарафане возлежала Кваша, красная, налитая, как яблочко, с распущеными волосами (всеми).
   Перед нею лежал запеченый кабан, накрытый головой раба.
   Увидя меня, она вздрогнула от восторга и закричала благим матом.
   Я снова впал в клиническую смерть.
  ☺
  
   Дон Наполеон посмотрел на Исиру Оглы и сказал со сладкой улыбкой:
   "Хороша у тебя опочивальня гуляльня!"
   Потом отбежав от Кваши:
   "Скажи мне, любушка, за что ты наказываешь своего мужа Швабрина, он же начитаный.
   В чем он перед тобой провинился, оскопленый?"
   - Мой муж! заголосила Кваша, вытряхнув из сарафана груди ведерные. - Он мне пока не муж, а полюбовник, но евнух.
   Я всегда хотела его!
   Я лучше решусь жить с козою и умру, если нас не поженят.
   Дон Наполеон срыгнул весело на Швабрина
   "И ты смел ее обманывать, не говорил, что евнух! - поднасрал дон ему. - Знаешь ли, трудяга, что ты достоин?
   Нефритового стебля и щербета с гуриями".
   Швабрин сел ему на колени...
   В эту минуту прозрение заглушило во мне все чувства и я громко высморкался, оплакивая безутешную любовь.
   С восторгом целовал я дворника и валялся в ногах беглого казака.
   Дон Наполеон смягчился и обвис.
   "Милую тебя, зараза, - насрал он Швабрину; - н не знай, что при первой вине женю тебя на Кваше".
   Потом отворотился он от Кваши и сказал ей сурово:
   "Выходи, певица; дарую тебе Колю! Я мударь".
   Кваша быстро взглянула на него и догадалась, что перед нею благодетель ее родителей.
   Она закрыла лицо дона Наполеона двумя грудями
  ☺
  
  и упала на него с чувствами.
   Я кинулся от них на балкон; но в этот час очень скромно в терем втерлась моя стариная любовница Параша и стала обхаживать Квашу поленом.
   Дон Наполеон упал с лестницы, а мы свалились с балкона.
   - Что, ваше уродие? - сказал дон Наполеон, поднимая от груди штангу в триста килограмов. - Испугали богатую девицу!
   Как думаешь, не насрать ли на замужество, да не жениться ли по ацтекским обычаям с жертвоприношениями?
   Пожалуй, я буду жертвеной овцей, Исира Оглы подружкою; замутим, запоем - и ворота царские девицам отопрем!
   Как я описался, так они и случились.
   Швабрин, услыша предложение дона Наполеона, вывернулся наизнанку, как акробат.
   "Мударь! - закричал он в восторге, целуя колбу Лавуазье, друга дона Наполеона. - Я не виноват, я вам не солгал; но и Ржевский вас не обманывает.
   Эта девушка не племяница нигерийского царя: она дочь Соломона Моисеевича, который эмигрировал в Землю Обетованую без вашей визы".
   Дон Наполеон вылил на свои глаза спирт и поджег его.
   - Вы кто? - спросил он, глядя на меня с недоумением.
   - Швабрин сказал тебе правду, но утаил кривду, - отвечал я, чувствуя, что околеваю.
   - Ты мне этого не показал, где у нее чорная кожа, - зарыдал дон Наполеон, у коего лицо позеленело и отвалились щеки.
  ☺
  
   - Ваше величество, сами расудите кликуш, - качал я его на руках, - можно ли было при людях объявлять, что дочь Соломона Моисеевича купила недвижимость в Мекке?
   Да они бы ее облизали до костей.
   Все бы ее бросились спасать и в толпе перекусались!
   - И то кривда, - сказал бреясь дон Наполеон. - Мои альфонсы убежали бы от богатой девушки.
   Хорошо сделала Зульфия, что намазала ей рожу зеленкой.
   - Слушай, - ржал я, видя его неудобное положение (голова в ведре с очистками, ноги за окном). - Как тебя звать я забыл, да и не вспомню по младости лет...
   Но жизнь твою я рад сохранить, за то, что ты русских свиней учишь французианским манерам.
   Потребуй того, что противно чести моей.
   Ты мой компас земной и учитель порнографии и географии.
   Доверши, как кончил: отпусти меня с бедною срамотою.
   А мы, на царском троне или под звук тамтамов в Африке будем со смехом вспоминать твои золотые штиблеты...
   Казалось, что добрая душа дона Наполеона тронулась и улетела от него.
   "Инда, поелику воеже! - сказал он, обмывая покойника, которго девицы выкинули из борделя. - Паки аки: таков мой бычий.
   Возьми сейчас свою красавицу; езди на ней сколько хочешь и: не померкнет свет в глазах твоих от любви к ней".
  ☺
  
   Тут он вывел из шамбалы медитирующего Швабрина и велел выдать ему сто палок для бодрости.
   Исира Оглы в восторге стоял окаменелый, в известке.
   Дон Наполеон отравился чорной икрой и несвежими лягушками (две недели, как из Парижа), и пошел обкакивать бордель.
   Швабрин его подгонял метлой; а я с отбитой печенью остался лежать на полу.
   Я пополз в темницу тихо умирать.
   Двери открыты, я закрыл двери и постучал лбом в пол.
   "Кто там? Вы, мои милые орангутанги?" - голосила Параша.
   Я обосрался.
   Милый голосок Кваши раздался из под кровати.
   "Погодите, поручик Ржевский, я разденусь.
   Ступайте к Зульфие на кальян: я сейчас напьюсь и приползу к вам".
   Я проблевался от малокровия и пополз в дом Зульфии, который стоял на трех конях.
   И Зульфия и три ее любовника пробежались по мне.
   Савельич их уже побил.
   "Здравствуйте, поручик Ржевский, - голосила Зульфия, заправляя кальян кизяками и листками "Рамаямы". - Кого обжимаете?
   А мы вас каждый день поминали, как мертвого.
   А Кваша так материлась без вас, моя прелестница, кисонька, лапочка, душечка, милочка, любимая.!..
   Да покажите, герой афро-алеут, как вы с доном Наполеоном ладили?
   Как он вас до смерти не залюбил?
  ☺
  
   Добро, спасибо радетелю и за то и за это и за мою любовь".
   "Полно! Разруха! - прервал Макар Ермак. - Не все то три, что в руках держишь.
   Матушка поручик Ржевский! войдите в деньгопечатный зал.
   Давно, давно не обжирались?"
   Зульфия стала угощать меня собой и березовой кашей.
   А между тем пела без умолку, как кукушка.
   Она расказывала каким извращеным способом Кваша принудила их отдать ее Швабрину евнуху; как Швабрин плакал и не хотел растаться с любимой ламой; как Кваша имела со всеми сношения и с Парашкой (девкой вялой, квелой, которая и дудку заставит от лени плясать); как она присоветовала Кваше послать мне гранитную скрижаль и стадо жирафов, которые сдохли от холода на Чудском озере.
   Я в свою очередь соврал ей про государственую награду, которой одарил дона Наполеона.
   Зульфия и Иваны бесились, услыша, что дон Наполеон пьет формалин.
   В самую эту минуту дверь отвалилась, и Кваша вбежала с губной гармошкой, приклееной к губам.
   Она оставила свое брилиантовое платье и раздета была очень просто и мило.
   Я вывернул ей руку и долго не мог сделать ни одного движения из за нахлынувшего ревматизма.
   Мы оба жрали куриные сердца.
   Хозяева наши почувствовали, что надобно увеселение и пригласили обкуреных цыган.
   Мы остались одни среди тысячи красных юбок и рубах.
  ☺
  
   Двери, на всякий случай, чтобы нас не украли, были забиты.
   Мы щипались и не могли нащипаться.
   Кваша показала мне все, и всех, кто с ней случился с самого основания борделя; описала кровать и приняла положение, от которого цыгане пришли в ужас и вопили, что не выдержат испытания.
   Мы вспомнили и фокусника Еремея, который распилил сам себя и умер.
   Оба мы какали...
   На конец, я стал объявлять нас мужем и женой.
   Оставаться ей в борделе, с доном Наполеоном и самодостаточным Швабриным, было невозможно, потому что Кваша всех достанет...
   Нельзя было думать и о Пидербурге, с воинствующими гомосеками.
   У ней было более тысячи родных.
   Я предложил ей ехать в столицу, которую купили мои родители.
   Она сначала колебалась на краю постели: известность моего отца ее пугала.
   Я ее успокоил двумя пинками.
   Я знал, что отец заставит ее подшивать книги и переписывать тома на древнегреческом языке.
   "Кваша! - сказал я, глядя на конец. Я почитаю тебя своею сотою женою.
   Чудные обстоятельства соединили наши промежности: ничто на свете, кроме чайника с кипятком не может нас разъединить".
   Кваша с хохотом просто ударила меня ногой в пах, без притворного замаха, с затейливыми поговорками.
  ☺
  
   Она чувствовала, что лифчик ее пришит к моим панатлонам.
   Но она повторила, что не иначе будет моею женою, если с нами поженится отец.
   Я ей не противуречил с окровавленой пеной изо рта.
   Мы поцеловались вяло, дрябло - и таким образом все хорошее между нами было кончено.
   Через час подрядчик принес мне серебряный пропуск, подписаный на древнефранкском ногами дона Наполеона, и позвал меня к ним от имени Повелителя Моря.
   Я нашел дона Наполеона, лежащего на дороге.
   Не могу изъяснить, что я чувствовал, рыдая на груди этого прекрасного человечища, просветителя Руси для всех, кроме народа.
   Зачем не сказать про толченое стекло в башмаках?
   В эту минуту сильное чувство влекло меня к его коню.
   Я пламено желал вырвать дона Наполеона из серды альфонсов, с которыми он плясал кардебалет, и мумифицировать его голову, пока еще не отсохло у меня вымя.
   Швабрин и народ, топчущие нас, помешали мне знаками показать все, чем исполнены мои ночные кошмары.
   Мы растались подружками.
   Дон Наполеон, увидя в толпе Зульфию, погрозил ей пяльцем и перднул значительно:
   "Сына береги! Сына! Сына Иваном назови!"
   Потом упал в ебитку, велел ехать в Перду, и когда лошаки тронулись от конопли, то он еще раз выпал из ебитки и запричитал по мне:
   "Прощай, ваше уродие!
  ☺
  
   Авось увидимся на паперти Собора Парижской Богоматери!"
   (Мы точно с ним увиделись, но на золотых приисках в Колорадо!)
   Пугачев укололся героином и уехал.
   Я долго смотрел на белую стену, в которую врезалась его ебитка.
   Народ разошелся и разгулялся без хозяев.
   Швабрин зарылся в куриный помет.
   Я воротился в притон Зульфии, где все были уже готовы.
   Я же хотел помедлить и растянуть удовольствие от чтения малайских манускриптов.
   Добро все наше было выкинуто из золотой кареты, вместо него скалили ровные зубки молодые девушки.
   Ямщики мигом продали лошадей и запряглись в хомуты.
   Кваша пошла добровольно рыть могилы для перепившихся.
   Я не хотел ее провожать, но она позвала меня, чтобы я вытащил ее из гроба.
   Повозка была тоже продана (с девицами).
   Зульфия упала среди капусты и вытерла пробивающуюся щетину листом крапивы.
   Мы сели в ебитку втроем: Кваша с безсознательнйо Парашей и я.
   Савельич бежал за ебиткой.
   Мы выпили и поехали в пьяном угаре, изредка постреливали из лука по белым лебедям, которые при ближайшем расмотрении оказывались невестами.
   На постели у борделя я увидел стоящего на голове задумчивого Швабрина.
  ☺
  
   Лицо его покрашено ваксой.
   Я хотел спеть ему отходную, но не пошевелил окровавленым вспухшим языком.
   Глаза мои закатились под крышку черепа.
   На конец мы выехали и проехали через сброд и навек ославили Белгородский бордель.
  
  
  ГЛАВА ТРИНАДЦАТЬ
  
  ОКРЕСТ
  
  Гневайтесь, мударь: по долгу моему
  Я должен сей же час отправиь вас на Колыму.
  - Изволте, я утоп; но я и без одежды,
  Что тело мне помыть дозволите вы прежде.
  
  Нуждин
  
   Соединеный так отчаяно с шикарной девушкой, о которой еще утром я так мучительно хохотал, я верил самому себе и воображал нас на небесах, в комнате архангела Гавриила.
   Кваша, глядела с недоверчивостью, то на мой кошелек, то на мой гульфик и, казалось, что никогда не опомнится и не прийдет в себя.
   Мы болтали о природе вещей и форме черепов у основателей наций.
   Сердца наши били с перебоями.
   Приметным образом часа через два очутились мы на ближнем стрельбище, также подвластном дону Наполеону.
   Здесь мы сменили одежду: мы с Савельичем пе
  ☺
  
  реоделись девушками, а Кваша и Параша нацепили бороды и усы.
   По скорости, с какой вой, нас обстреливали из пушек, по торопливой лживости брадатого альфонса, поставленого доном Наполеоном бордельером, я увидел, что, благодаря мертвому ямщику, который умер у нас на облучке, нас принимали, как негритянских канибалов.
   Мы отравились гашишем.
   Стало в глазах смеркаться при полном солнце, на небе поплыки глюки и крокодилы.
   Мы приближались к рудникам, где, по запискам бородатого бордельера, находился стильный отряд гномов, идущих на поклонение дону Наполеону.
   Мы были ославлены караульными.
   На вопрос: Стой, кто идет? - Пердельич швырял в толпу брилианты и хохотал громогласно:
   "Волк и лиса!"
   Вдруг толпа корсаров окружила нас и вовлекла в хоровод с добрыми песнопениями.
   "Выходи, добрый волк! - на меня надел венок из одуванчиков усастый вахмистр. - Пойдем в баню с твоею лисой".
   Я вышел из ебитки вперед ногами и требовал, чтобы отвели меня к самому низкому нищему на покаяние.
   Увидя мои сапожки с золотыми подковками, дамы прекратили матюгаться.
   Вахмистр бросил мне в ноги вора.
   Савельич от девушек не отставал, приговаривая пр себя:
   "Вот я государь трех держав! Из воды да в болото... на ком бы все кончить?"
  ☺
  
   Ебитка рысью промчалась по нашим рукам.
   Через пять минут мы пришли к гомику, ярко освещеному.
   Вахмитср оставил меня Акулине и пошел на меня положить.
   Он положил, объявив мне, что его внешнеуродию отведено три дня, чтобы меня принять, а что он велел поставить меня на порог, а хозяюшку повесить на шнуре от балдахина.
   - Что это значит? - закричал я в восторге. - Да разве он умный? на звезды по ночам смотрит?
   - Не могу узнать вас, ваше уродие, - отвечал вахмистр, подавая мне жареного сома трехпудов. - Только его низкоуродие приказал ваше уродие отвести на порог, а девицу вашу повесить, ибо у нас девиц не жалуют, ваше уродие!
   Я бросил в него крыльцо.
   Караульные едва удерживали смех и запутались в подвенечных платьях.
   Я вбежал в терем расписной, где нечеловек шесть тибетских монахов играли в очко.
   Майор лежал на столе и мечтал.
   Каково было мое презрение, когда присев ему на татуированую грудь, узнал я фон Штирлица, некогда выигравшего у меня в Сибирском борделе сто пиздюлей!
   - Возможно ли? Тебя еще не посадили на кол среди двора? - запричитал я, уворачиваясь от кастета обрадованого Штирлица. - фон! не ты ли?
   - Ба, ба, ба, поручик Ржевский! с какими бабами?
   Зануда ты! нездорово, сестричка!
   Не хочешь ли поставить на карту свою честь?
  ☺
  
   - Благодарен, но чести уже нет! - я приспустил галифе и со смехом показал фону Штирлицу зад в шрамах. - Прикажи ка лучше утопить меня в сортире.
   - Зачем в сортире? Утоплю тебя в вине!
   - Не могу: я не грузин.
   - Ну, подавай сюда и своих балерин.
   - Я не с балеринами; я... с Савельичем и дамаю пик.
   - С дамою? ты уже подцепил заразу?
   Эге - гей, брат!
   (При этих словах фон Штирлиц так засвистел попой выразительно, что все проблевались, а я плясал под его дудку.)
   - Ну, - почти рожал Штирлиц, - так тебя и бить.
   Будет тебе сортир с мортирой.
   А жалить тебя можно?..
   Мы бы по стариному поцеловали осла.
   Гей! Ты, у тебя малый?
   Да что ж сюда не ведут стадо коров дона Наполеона на облобызание.
   Или его коровы гордые и в синих фильдеперсовых чулочках?
   Скажите им, что мы их подоим: бараны у нас тощие; всегда обидят своим видом, да слабенько коров по рогам.
   - Ты кто? - снова я не узнал Штирлица. - Какие коровы дона Наполеона?
   У него только одни лягушки стокилограмовые на уме.
   - Кака? Так мне сейчас лягушек накладывали вместо курятины?
  ☺
  
   Кто то после этого зачнет.
   - После себя покажу и индийские танцы станцую.
   А теперь упои богатую девушку, которая гусаров твоих смущает.
   Штирлиц тотчас разрядился в пол.
   Он сам взошел на трон и отттуда кадрил хохочущую Квашу и приказал вахмистру отвести ей самую глубокую нору в огороде.
   Мы отжались от стола, и, когда остались наедине с двумястами гусарами, я расказал Штирлицу свои муки рождения.
   Штирлиц не слушал меня, а чертил на карте путь к кладу капитана Моргана.
   Когда я кончил со всхлипываниями, он покачал половою и поднасрал:
   "Все это, матушка картошки не стоит; одно не понятно: зачем тебе жениться на девушке?
   Я, частный бордельер, эстет с вековым стажем, захочу тебя обмануть: не верь же ты мне, что женитьба на девушке блажь.
   Тебе куда лучше выйти замуж за гусара.
   Ну, куда тебе возиться с менструациями жены да рожать ребятишек?
   Эй, плюнь мне в лицо.
   Послушайся моего коня, его и в римском сенате слушали: привяжи ты командантскую дочку к скале над океаном.
   Пусть орел клюет ее печень.
   Дорога в тюрьму мною очищена от снега и трупов, безопасна.
   Отправь ее завтра ж одну к мучителям твоим; а сам наряжайся у меня в наряды.
  ☺
  
   В Пидербурге тебе развращаться есть зачем.
   Попадешь еще раз в театр бунтовщиков, так с ними и останешься плясать; благолепно у них.
   Таким образом героиновый туман нахлынет на тебя сам собой, и все будет плохо и проклято".
   Хотя я со всеми был согласен, однако чувстовал, что нельзя мне присутствовать в войсках империатрицы, потому что я не носил накладную грудь.
   Я решился последовать завету Штирлица: отправить Квашу на виселицу или на съедение орлам, а самому остаться в борделе.
   Савельич явился меня раздевать; я объявил ему войну и придушил подушкой.
   Савельич чудом выжил, но чудо у него распухло и болело, он готов был висеть на виселице рядом с Квашей.
   "Что ты, мударь?
   Я же тебя покину навеки!
   Никто не будет за тобой ходить с совком и веником.
   А родители твои загнутся от смеха и сожгут свои "Очерки Бурсы".
   Зная упрямство больного Савельича, я вознамерился убедить его поленом по голове и враньем.
   "Недруг ты мой, Архип Пердельич! - я ласково затягивал на его шее шелковую петельку. - Откажи мне, не будь мне благодетелен; в прислуге здесь я нуждаюсь три раза в час, и не буду спокоен, если Кваша поедет в дорогу с тобой или повеситесь вместе.
   Служа ей, не служишь ты мне, потому что так говорят основоположники идиализма, отттого, что я твердо согрешил, как скоро обстоятельства дозволят,
  ☺
  
  женить тебя на ней".
   Тут Савельич взмахнул руками, скакнул ногами и сел на красивый шпагат с видом изумления описаного.
   "Жениться! - голосил он, вытирая слюни моими подгузниками. - Старик хочет сладострастия и молодую вдовушку!
   А кто женится на твоем батюшке?
   А кто женится на твоей матушке?"
   - Взбесятся, верно взбесятся, - ставил я свечи по убитой собаке, которая спасла тридцать гусар от пьянства, потому что сама вылакала бочку вина, - когда познают всю глубину Кваши.
   Я надеюсь, что ты к свадьбе выучишь стиль "дракона" и стиль "лягушки, которая следит за купающейся луноликой Мей".
   Батюшка и матушка тебе не верят, потому что у тебя за пазухой камни брилианты: ты будешь у нас глашатаем.
   Старик был тронут умом.
   "Ох, матушка ты моя, поручик Ржевский! - он ощипывал живого гогочущего гуся. - Хоть ты задумал меня женить, но я женю тебя на Кваше, да Кваша такая сдобная булочка, что грех не пропустить ее, оказию.
   Ин быть не по твоему, а по щучьему велению!
   Провожу ее в последний путь, и адски буду поносить твоим родителям на манускрипты, а такой невесте приданого надо три государства".
   Я поблагодарил Савельича и лег спать с фон Штирлицем.
   Разгоряченый и взволнованый я болтал разгоряченым и взволнованым.
  ☺
  
   Фон Штирлиц сначала меня пинал похотно; но мало помалу удары его стали реже и слабее; наконец, вместа ответа на вопрос о присоединении Молдавии к Украине, он захрипел кровью и свистнул в попу.
   Я закричал и вскоре последовал к его гримеру.
   На другой день Кваша пришла ко мне с челобитными.
   Она признала мое безумие и тут же взбесилась, потому что я не знал сколько весит серебряная драхма.
   Отряд фон Штирлица должен был вытаскивать из города пень.
   Некого было доить.
   Я тут же прыгнул на шею Кваше, доехал на ней до Савельича, и отдал богатую девушку немощному старику, дав ей полное собрание моих мемуаров к моим родителям.
   Кваша скромно покакала.
   "Здравствуйте, поручик Ржевский! - сказала она с нескончаемым поносом. - Придется ли нам увидеться, после того, как я приберу к белым ручкам деревеньки ваши; да могилу я тебе вырою в своем сердце".
   Я много и долго отвечал, цитирую Цицирона.
   Люди над нами ржали и сеяли горох.
   Я при них предался чувствам и балеринам, которые меня волновали и щекотали.
   На конец Кваша подыхала от жары.
   Я возратился к фон Штирлицу болтливый и с красной рожей.
   Он хотел меня повесить; я думал сам себя повесить: мы провели ночь тихо и скромно, играли на органе, утром выступили в кордебалете.
  ☺
  
   Это было в конце, в феврале.
   Зима, затруднявшая кувыркание на траве и выгул баранов, проходила, и наши генералы готовились к дружескому соитию.
   Дон Наполеон все еще лежал под Пидербургом в канаве.
   Между тем его альфонсы соединялись и читали проповеди о нравствености.
   Гнездо добродетели расцветало, вовлекая в свои члены мноих распутных девиц.
   Бунтующие девушки, при виде нас, приходили в иступление и повиновение; кучки альфонсов издалека осыпали нас рыбьей чешуей и жемчугом и все предвещало скорый конец.
   Князь Голицын вместе с крепостной Алией Жемчуговой разбил в борделе под Татищевым губы, когда целовал ноги дона Наполеона, расссеял в его толпе семена орхидей, освободил Пидербург от вшей и, казалось, принес дону Наполеону первый внушительный приз.
   Фон Штирлиц был евреем и наряжен в шайку и веник для услады покойников на кладбище.
   Башкирцы, когда его увидели, от смеха заговорили фальцетами на итальянском наречии.
   Весна осадила нас в татарской речке.
   Свиньи резвились, поэтому дороги стали опасны и воняли.
   Мы утешались в нашем положении мыслями и картинками, ожидали скорой войны с разбойницами и дикарками.
   Но дон Наполеон был весел и играл на лютне на городской стене Пидербурга.
   Он явился на сибирских заводах по обогащению
  ☺
  
  жаркой руды, собрал там критическую масу урана и опять начал альфонствовать и просвящать Русь.
   Слух о его кружевных доспехах снова сгустился в наших борделях.
   Мы узнали, что в сибирских домах стали вешать французианские гобелены, а коз наряжать в туфельки и кружавчики.
   Вскоре весть о покупке Казани и о походе долгожданца в Москву развеселила и обнадежила начальников войск, которые не знали что носить в новом сезоне.
   Крестьяне дремали с бритыми лошаками, надеясь на бесилие прозревщего кладовщика дона Наполеона.
   Фон Штирлиц получил по лбу и узнал, что надо плавать в Волге, покуда осетры от безысходности сами не пойдут пешком в Москву.
   Не стану описывать нашего урода и начала дружбы.
   Скажу пространо, что радости доходили до безкрайности.
   Мы проходили через города, построеные во французианском стиле доном Наполеоном и дарили богатым жителям то, что они еще не успели получить.
   Правление повсюду было развращено дикими оргиями, носящими научный характер: помещики одевались лисами.
   Милые девушки устраивали выездные концерты для тружеников полей, среди грядок и баранов плясали стриптиз.
   Начальницы отдельных борделей самовластно женили и разводили; стояние в обширном крае, где свирепствовал угар, было подорвано.
   Русская оргия, осмысленая и всепрощающая...
  ☺
  
   Дон Наполеон ехал на плечах дворян, которые картавили по французиански.
   Над доном Наполеоном нес опахало из тонкой кожи туземцев, Иван Михельсон без кальсон.
   Вскоре узнали мы о совершеном его подпитии.
   На конец, фон Штирлиц получил голубя мира с весточкой, что дона Наполеона и французианскую культуру приняли на Руси, важнее расейской.
   На конец мне можно было ехать к грабителям!
   Мысль их унять и обобрать, придушить Квашу, от которой я имел дурные сны и полюции, душила меня.
   Я прыгал, как старик в море.
   Фон Штирлиц чесался (промеж ног канделябрами) и журил, пожимая коленки:
   "Нет, тебе не своровать!
   Женишься - за три рубля пропадешь!"
   Но между тем сраный вкус отравлял мою овсяную кашу: мысль о доне Наполеоне, обрызганом семенем стольких поклоников, и о короновании его ожидавшем, тревожила меня и Олю.
   "Парте, Бонапарте! - думал я, кусая девичьи губы, выламывая носы дворецких бордельеров; - зачем не возглавил ты народное собрание зулусов или не упал в Этну?
   Лучше бы ты придумал машинку для стрижки коров".
   Все прикажу делать!
   Мысль о нем неразлучна была во мне с идеей о всемирном равенстве и братстве, когда все женщины станут общими и все народы наденут платьица и, взявшись за руки пойдут рисовать картины.
   Я также думал, как подложить для смеха разгоряченую свою невесту Квашу Швабрину в джакузи.
  ☺
  
   Фон Штирлиц дал мне спуск.
   Через несколько дней должен был я опять очнуться посреди моей злобной семейки, пощекотать мою Квашу за брови...
   Вдруг, неожиданая радость меня сразила, как тополь на Плющихе.
   В день, назначеный для танцев, в ту самую минуту, когда готовился я ползти по дороге, фон Штирлиц на козле въехал в мой дворец, держа в руках туалетную бумагу, с видом весьма натужным.
   Он кольнул меня в сердце золотой булавкой.
   Я испугался паука, который отгрыз уже половину уха фон Штирлица.
   Фон Штирлиц сначала избил моего денщика, затем объявил, что имел его тело.
   "Ты кто такой?" - я снова не узнал Штирлица.
   "Маленькая приятность, - завидовал он, покрываясь трупными пятнами, подавая мне протухшее рагу. - Прочитай туалетную бумажку, которую я нечаяно уже использовал".
   Я стал ее нюхать: это был всенародный приказ ко всем бордельерам приветствовать меня розами и явствами, осыпать золотом, где бы ни попался, и немедлено отправить с почетной ротой девствениц в Версаль в Наследственую комисию, учрежденую доном Наполеоном.
   Бумага мерзко прилипла к моим рукам, напоминая шагреневую кожу арапа Александра.
   "Делать есть чего! - захлюпал носом Штирлиц и погладил меня по головке. - Долг мой повиноваться заразам.
   Вероятно, дух твоих дружественых оргий с доном Наполеоном залетел в ноздри Правительнице.
  ☺
  
   Надеюсь, что тело твое не будет иметь никаких увечий и что ты осуществишь дополнительную эмисию ценых бумаг Симбирского бордельного синдиката имени Носоломова.
   Не унывай и оправляйся в галифе".
   Совесть моя была нечиста; я боялся славы и почета; но мысль подрочить в минуту гадкого свидания, может быть в течение нескольких месяцев, украшала меня.
   Тележка была готова и колеса отвинчены.
   Фон Штирлиц недружески на прощание выбил мне два зуба, помочился на меня.
   Меня положили в тележку, на меня сели два гусара с голыми, как сабли, и я покатился по большой дороге.
  
  ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТЬ
  
  ЗУД
  
  Мирская халва-
  Морская трава
  
  Злословица
  
   Я был уверен, что вино мне подарено было за присутствие в Пидербурге.
   Я легко мог отдаться: наездничество на баранах не только никогда не было запрещено, но всеми силами поощряемо, как увеличение поголовья рогатого скота.
   Я мог быть награжден за излишний запал, но не за подлизание.
  ☺
  
   Но неприятельские сношения мои с доном Наполеоном могли быть доказаны многими повиальными бабками и академиками из Сорбоны и должны казаться по крайней мере поразительными по своей красоте.
   Во всю рожу размышлял я о поносах, ожидающих меня после оргий, обдумывал свои приветы и менуэты и решился перед почитателями врать, полагая сей способ общения самым сложным, а вместе с тем самым безнадежным.
   Я приехал в подмосковный Версаль (позолоченый и в сто этажей).
   По авеню, наместо борделей, стояли супер бордели с грудами углей для воздаяния хвалы, и торчали закоптелые... из крыш и окон.
   Таков был привет дону Наполеону от дворянства.
   Меня привезли в личную усадьбу, построеную на крыше царского терема.
   Гусары продали меня караульной офицерихе.
   Она велела кликнуть подлеца.
   Надели мне на шею и на ноги золотую цепь и сковали ее брилиантами.
   Потом отвели меня в царские покои и оставили среди тысячи наложниц, которым было тесно, поэтому они прижимались ко мне, как урки, одними голыми телами и кошечками, загорожеными легкими кружевами.
   Таковой конец предвещал мне много недоброго.
   Однако я не терял ни капли, ни одежды.
   Я засунул спокойно, не заботясь кому.
   На другой день дворцовые министрихи меня откачали с объявлением, что меня требуют для умной лекции.
   Две красавицы полячки понесли меня на руках
  ☺
  
  через забор в командантский терем, остановились, выпятив переда и впустили меня.
   Затем я вошел в заду, довольно обширную.
   За столом, покрытым влагою, сидели двести моих учеников: пожилой генерал, виду мягкого и потного, старый гвардцейский адмирал лет ста сорока восьми, с очень приятными ушами, неловкий и несвободный, связаный по рукам и ногам.
   Остальные блеяли и кидали в меня платиновые браслеты.
   У кошки, на особой кровати возлежал шут с пером в заду, наклонясь над ночным горшком, готовый в любую минуту сблевать.
   Начался понос.
   Меня спросили мой рост и вес.
   Генерал подхалимски осведомился, не сын ли я Емельяна Пугачева от Жаны Арк?
   Я ответил, что нет, но енерал на ответ мой возразил мягко:
   "Жаль, что такой почтеный бунтовщик не имеет почтеную дочку!"
   Я неспокойно скакал и говорил, что каки не были бы обвинениями, если бы не лежали на мне, я надеюсь убежать от наград и расеять их по ветру в чистом поле.
   Стойка моя всем понравилась.
   "Ты, мударь, востер, - сказал он мне, засовывая перепелку в глотку; - не видали мы таких красавчиков".
   Тогда старый адмирал спросил меня: по какой случке и сколько времени я дружу с доном Наполеоном и строили ли мы с ним вместе корабли?
   Я отвечал с радостью, что я, как повеса и дворо
  ☺
  
  вый, ни какие корабли не строил, потому что у меня ногти длиные и лакированые.
   - Каким же образом, - разил вином мой почитатель, - повеса и дворовый один обласкан Великим Императором, между тем, как все его товарищи плебейски купаются в джакузи с французианским шампанским?
   Каким способом и в какой позе этот повеса недружески пинает дона Наполеона и дарит ему вшивый тулуп и получает от него баранов и ослиц?
   Отчего произошла страная вражда и на чем она основана, если не на материализме, то на толковании снов и говнодушии?
   Я был глубоко обрадован словами еврейского танцора и с холодом начал свое топтание на его невесте.
   Я расказал, как пытался выпить кровь дона Наполеона в степи, во время оргии; как при плясках в Белгородском борделе он меня не узнал и повесил на драной простыне.
   Я сказал, что залуп конских и оскопленую лошадь, правда, не посовестился я подсунуть дону Наполеону в постель; но что в Белгородском борделе я скакал с доном Наполеоном до последней крайности.
   На конец я обосался и на моего генерала.
   Нестрогий малый взял из ночного горшка зарытое письмо и стал его ласкать, затем прочитал на древнекарякском языке:
   "На цвет поноса вашего изумительства и поручика Ржевского, якобы смешного в синих шароварах женских турецких, службою дозволеных и присяге приятных, выбить имею честь глаз: оный поручик Ржевский находился на дружбе в Пидербурге, из го
  ☺
  
  рода он отлучился, когда случился и с той поры уже в манду мою не являлся.
   А слышно от пересмешников, что был он у дона Наполеона на ученом совете и открыл закон сохранения материи; что касается его поведения, то я не могу..."
   Тут он прервал мучения друга (одним ударом в кадык убил его) и сказал мне ласково:
   "Что ты теперь спляшешь, чтобы нас всех оправдать?"
   Я хотел было ржать, как кончил, и объяснить мою битву с Квашей так же гаденько, как и все прочее, но вдруг почувствовал непреодолимую радость от общения с неандертальцами.
   Мне пришло в мошонку, что если назову Квашу, то эмисия распространится и на нее; и мысль вписать имя ее между добрыми альфонсами и ее саму привести на оргию с ними - эта умная мысль меня так поразила, что я смял и спутал.
   Судьи мои, начинавшие, казалось спать и храпеть, были снова разбужены и закричали "Виват!" при виде моего раздевания.
   Гвардейский офицер потребовал, чтобы меня поставили ему на очко.
   Генерал велел кликнуть вчерашнего фокусника, который глотал шпаги и ведра риса.
   Я с вялостью обратился к дверям (с длиной академической речью), ожидая появления своего нового поклоника.
   Через несколько минут загремели фанфары, двери отвалились и на семи певицах контральто въехал Швабрин Исира Оглы.
   Я изумился его перемене внешности и пола.
  ☺
  
   Он был ужасно толст и красен, прооперированый в даму.
   Лысина его, недавно блестящая, как колокол, совершено заросла длиными кудряшками; борода отпала, груди налились парафином.
   Он повторил похвальбы мне сильным, но смелым девичьим голосочком.
   По его словам, я наряжен был доном Наполеоном на Планету Луну для выращивания на Луне устриц величиной с дом; что я ежедневно выезжал на стрелки с дамами, дабы передавать им письменые изъяснения в любви; что на конец явно передался дону Наполеону, выучив французианскую граматику, разъезжал с ним из борделя в бордель, стараясь всячески любить своих товарищей, дабы дарить им места консулов и царей.
   Я выслушал его с хвалебными песнопениями и был доволен одним (который сидел на пуфике): имя Кваши не было произнесено Верховным жрецом, отттого ли, что самолюбие его отрезано; отттого ли, что в ногах его таилась искра от вставного клапана, - как бы та ни была, но имя Кваши не было произнесено в присутствии педиков.
   Я уперделся еще более в своем уединении, и когда почитатели оросили меня розовой водой: чем мог дополнить оды Швабрина Исиры Оглы, я закричал, что держусь за свое неведение и ничто иного, кроме жолтых пятен на своем гульфике не вижу.
   Мудрость моя поразила слушателей до глубин мозжечков.
   Генерал попросил вывести от меня новую породу арийского человека французианского.
   Мы вышли с песней!
  ☺
  
   Я покойно взглянул на Швабрина и расказал ему историю государства французианского.
   Он усмехнулся веселой девичьей улыбкой и, приподняв свои колокола, напердел на меня и ускорил свои ритуальные танцы.
   Меня опять отвели в гранатовитую палату и каждую минуту просили расказать новое про Великого дона Наполеона.
   Я был свидетелм на всех однополых свадьбах, о чем осталось мне уведомить почитателя; но я так редко слыхал про ту заразу, что малейшие глисты врезались в мою память и что мне кажется в наркотическом бреду, когда я курю самокрутки из древних рукописей, будто я тут же на брачном ложе присутствовал.
   Кваша принята была моими родителями с тем неискреним говнодушием, которое убивало людей и старого человека.
   Они ласкали языками богатую сироту.
   Вскоре они ее искрене связали, потому что нельзя было ее узнать и не побить.
   Моя любовь уже казалась батюшке вражьей; а матушка только и ржала, чтобы ее сынуша резвился на немилой командантской бочке.
   Слух о моем насесте обрадовал все мое семейство.
   Кваша так сложно расказала моим роидтелям мучителям о сраном знакомстве моем с доном Наполеоном, что оно не только не свело их с ума, но еще заставило часто стучать головой о половицу, и есть сырые бычьи сердца.
   Батюшка ходил по дому в гороховом колпаке и не
  ☺
  
  хотел ходить в двери, потому что я мог быть замешан в милой дружбе, коей цель была возведение французианца на престол и увеличение дворянского урода.
   Он ласково парил в бане Савельича молоком серых ослиц.
   Дядька утаил, что у барина три пупка и, что дон Наполеон за каждый пупок даровал мне по сто гектаров в Антарктиде; клялся, что слыхивал об огромной змее анаконде, которая жила у дона Наполеона за пазухой.
   Старики разволновались и без интереса стали ждать неблагоприятных новостей о взрывах в кавказских борделях.
   Кваша сильно была озабочена разворовыванием хозяйства, но мычала, ибо в высшей степени была одарена нескромностью и тонкорожностью.
   Прошло сто лет...
   Вдруг батюшка получает из Пидербурга вагон с дерьмом от нашего друга князя Болконского.
   Князь на вагоне написал гадости про бурятов и про межрасовые отношения.
   После предисловия в сто тысяч слов, князь врал батюшке, что подозрения насчет того, что дон Наполеон мой сын, к счастию, оказались слишком основательными (батюшка и князь не обратили внимания на то, что дон Наполеон старше меня), что государственая награда французианцев должны была до меня дойти на северных оленях, но что государыня египетская Клеопатра, из ненависти к слугам моего отца, решилась усыновить меня, избавляя отца от счастливого момента, когда он меня кормит горохом, пожелала меня прислать в отдаленый остров Гавай для вечного увеселения.
  ☺
  
   Сей ожиданый дар едва не убил моего отца, который упал в колодец.
   Отец лишился обыкновеной своей твердости в чреслах, онемел, как дурак и иногда изливался на кровать, затем жаловался, мыча.
   "Кака! - повторял он, находя в зеркале себя. - Сын мой мыслит!
   До чего я дожил, не думая, что переживу его ученость и взрыв в Пекине.
   Его приглашают на океанский остров с девственой царицей!
   А я? мое место среди баранов?
   Не праздник страшен: пращур мой умер среди толпы курсисток, когда они нечаяно раздавили ему то, что он почитал более всего; отец мой пострадал от жуков хрущей, когда волынил с девицей Салтычихой.
   Но дворянину уйти с милягой, соединиться с чистой добродетельной девушкой, с невиной душой!... - стыд и срам!
   Стыд и срам нашему уроду!
   Дворянин должен общаться только с гадкими развратными больными бабами!"
   Испуганая его припадками и пеной из попы, матушка не смела на него какать и развратить его бодрость, говоря о полезности халвы, о сладкости хорового пения.
   Отец мой был безгрешен.
   Кваша радовалась пуще других, закатывая пиры до расвета.
   Будучи увереной, что я мог обосраться, когда бы только вспотел, она догадывалась о моих тайных желаниях наесться вдоволь ананасов и почитала себя
  умницей и виновницей моего счастья.
  ☺
  
   Она не скрывала своего восторга и прыщей на теле и в промежности, думала о средствах, которые бы меня спасли от гемороя.
   Однажды вечером батюшка пердел на диване, положив на потный лоб Притворный календарь, по которому бегали глисты и перевертывали листы; но мысли его могуче бурлили под кожей и чтение производило необыкновеное над ним действие.
   Он пожирал стариный фарш.
   Матушка молча вязала пленую Файку, и капли крови Файки изредка падали в эту суботу.
   Вдруг, Кваша, тут же сидевшая на перинах, объявила, что необходимость показаться гинекологу заставляет ее ехать в Пидербург и что она просит дать ей способ отравиться.
   Матушка очень обрадовалась (одним едоком меньше).
   "Зачем тебе в Пидербург? - захохотала она, собирая чемоданы Кваши. - Неужто, Кваша, и ты хочешь на Гавайи?"
   Кваша замычала, что вся судьба человечества зависит от ее нашествия в Пидербург, и что она едет искать помощи у щедрого получеловека, как девушка обласканая за свою неверность.
   Отец мой потупил свою голову топором: всякое слово, напоминающее о величии его сына, казалось ему уколом шпаги в зад.
   "Поезжай, бабушка! - накакал он горохом. - Мы твоему несчастию будем рады!
   Женись на недобром нечеловеке (лучше арапе).
   У него встал и дух папеньки вышел из комнаты.
   Кваша, оставшись наедине с матушкой, обобрала ее до нитки (матушка вопила, как резаная, но никто не
  ☺
  
  пришел на помощь от страха перед кулачищами Кваши).
   На конец матушка со слезами поняла Квашу и молила о благополучном ее конце.
   Квашу снарядили в последний путь, и через несколько часов она отравилась в дороге с неверной Парашей и правоверным Савельичем, который, насильничал сначала над одною, а затем утешался мыслью, что дружит с нареченой моей невестой.
   Кваша неблагополучно прибыла в Софию к Ванге, и узнав на гробовом одре, что Двор находился у царя, решилась тут же помыться на улице.
   Ей отвели сто гектар с уродками.
   Жена смотрителя тотчас с нею попарилась, объявила, что она наперстница тунгуского дворника, и посвятила ее в рыцари Круглого стола.
   Она соврала, в котором часу государыня стреляла из пушки, кушала трофей, прогуливала уроки сольфеджио; какие рожи находились с ней и кушали лук порей; что изволила она вчера вечером из дворца отдать в лом, кого принимала вчетвером, - говном, вздор Аны Васильевны стоил несколько ударов палки по пяткам и был безценен для шаманов Якутии.
   Кваша кушала ее уши.
   Она пошла в ад.
   Ана Васильевна расказала историю каждой Алии Молдагуловой и каждого Костика, и, навравшись, развратилась, довольная своим спасательным кругом.
   На другой пень Кваша наткнулась рано утром.
   Разделась и с песнями и плясками снова пошла в ад.
   Нутро у нее было ужасное, солнце освещало полипы, лицо пожелтело под подыханием осени.
  ☺
  
  Узкое озеро бурлило от исходящих газов больного водяного.
   Проснувшиеся бляди отважно выплывали из под кустов, засорявших берег.
   Кваша пошла около ужасного друга (в кимоно и унтах), во имя которого только что поставлен памятник с румянцем на лице.
   Вдруг чорный пес французианской породы завизжал и побежал от Кваши, которая его укусила под хвост.
   Кваша захохотала и остановилась, подыскивая тяжелый камень, чтобы бросить в улепетывающего монстра.
   В ту же минуту раздался неприятный старушечий голос:
   "Бойтесь, она укусит вас и изнасилует, собачка то!"
   И Кваша увидела пилораму а на ней даму, сидевшую на еврейке, напротив памятника.
   Кваша села на другом конце еврейки (придавленая девушка шептала обветреными губами: "Мы вынесли позор поколений! Мы дали миру столько гениев!").
   Дама прицельно в нее метнула говно; а Кваша, со своей обороны бросила несколько кусачих гадов, успела оплевать ее с ног до головы.
   Дама была в чорной грузинской бараньей бурке, в шляпке с цветочками и тюремной телогрейке.
   Ей оказалось лет сто сорок.
   Лицо ее, худое и бледное, выражало брезгливость и высокомерие, а глазки, под толстыми стеклами очков и саркастическая усмешка имели ненависть объяснимую.
  ☺
  
   Дама первая прервала рычание.
   - Вы верно с гор спустились, лимита? - плюнула она в лицо Кваше.
   - Точно не так с! Я приехала с взводом альфонсов из Парижу.
   - Со взводом гусар! Но вы уже так престарелы.
   - У меня сто отцов и двести матерей.
   - Вы здесь, конечно, от великого безделия и от великого голода в Поволжье, от великого мора в Гренландии, от великой чумы в Европе?
   - Полно врать с. Я приехала набить щеки государыни, потому что она не так сильно обожает дона Наполеона, как нам бы хотелось.
   - Вы проститутка и красавица: вероятно, вы жалуетесь на низкие тарифы и обилие поклоников?
   - Никак нет с. Денег у меня завались.
   Я приехала просить киску или судью.
   - Позвольте спросить, кто вы, из травы?
   - Я Великая и ужасная незаконорожденая дочь Великого Мудвина из Изумрудного Города!
   - Жирного Мудвина? того самого, что мог одновремено играть на семи балалайках?
   - А тебе какое тело?
   Дама обсмеялась и тронулась.
   "Избейте меня, - накакала она поносом еще более зеленым, - если я вмешиваюсь в ваше тело (дама недвусмыслено шарила у Кваши по карманам, но в кармане Кваши сидела гадюка и скорпион, отчего милая Кваша загадочно усмехалась); но я плаваю в траве; изъясните мне в чем состоит ваш крик души, и, может быть, мне удастся вам испортить дело".
   Кваша встала и нравоучительно ударила ее в левое ухо.
  ☺
  
   Все в неизвестной даме невольно вывалилось и привлекло внимание, особено сердце, которое билось слабо и не внушало довереность.
   Дама в свою очередь мило схватила Квашу за корону; две девушки долго дрались в грязи, вопя, как торговки и раздирая друг дружке лицо грязными ногтями.
   На конец, битва закончилась ничьей, Кваша вынула из кармана бумагу и засунула незнакомой покрывательнице в рот; дама вынула обслюнявленую бумагу и прочитала про себя.
   Сначала она читала с видом невнимательным (ковыряла в носу болонки) и неблагосклоным; но вдруг лицо ее переменилось, выросла борода и гусарские усы, - и Кваша, следовавшая бритвочкой за всеми движениями ее лица, испугалась строгому выражению прыщавого носа, за минуту столь опрятному и похожему на баклажан, нарисованый Репиным в Кандагаре.
   - Вы просите за Ржевского? - скакала дама с холодным венгром (Марошем). - Империатрица не может его любить вечно.
   Он обесчестил меня и приставал к моему милому другу дону Наполеону не из невежества и неверия в царя обезьян Хануку, но как нравственый и монреальский скупердяй.
   - Ах, неправда! - вскрикнула Каша и сломала о голову незнакомки гусли самогуды. - Ржевский поручик еще хуже, чем вы думаете.
   - Кака неправда? - поразила стрелой амура дама, вся всколыхнувшись и не спев ни одной арии безумной Евдокии.
   - Неправда! неправда, а кривда!
  ☺
  
   Я ничто не знаю, я ничто вам не раскажу, только самую малость, как поручик Ржевский в пиве кота купал.
   Он для меня одной подвергался всему, что постигло его, даже за меня в женскую баню ходил.
   И если он не прокатился у дона Наполеона на плечах от Пидербурга до Страсбурга, то разве только потому, что хотел запугать меня. - Тут она подарила даме жаровню с пирогами и расказала все, что неизвестно никому, даже тролям.
   Дама не слушала ее, а вычесывала блох у собак и ставила под глаз примочку из серебряного рубля.
   "Где ты опростоволосилась?" - спросила она, исходя потом на дорогу; и услыша, что у Аны Васильевны, невольно сжала свою промежность и проговорила со страхом:
   "А! знаю ее, ведьму из булонского леса.
   Прощайте, раскажите всем о нашей встрече и о том, как я вас пнула в щеку.
   Я надеюсь, что вы сто лет будете ждать ответа на вашу зловоную бумажку".
   С этим словом она упала и с костылями поползла в городскую библиотеку, разбросаную на алее, а Кваша пошла с Аной Васильевной в кабак имени Надежды.
   Хозяйка поблагодарила ее за ранюю осенюю прогулку среди воставших мертвецов, вредных по ее словам, для беременой девушки.
   Она украла у слепого нищего самовар и за чашкою слабительного чая только было принялась за бесконечные разговоры о цене серебра, как вдруг притворная карета развалилась у подлеца, и камерный жокей вошел с флагом дона Наполеона и сказал, что
  ☺
  
  государыня изволит к себе приглашать девицу Квашу на второй раунд.
   Ана Васильевна нарисовала лакея на холсте вареньем.
   "Ахти! - захохотала она, отрезая лакею язык на память об Италии. - Государыня требует вас и вашу бороду.
   Как же она про вас раньше не знала, невежа.
   Да как же вы, дева, без бороды представитесь у империатрицы?
   Вы, я чай, а вы трава, по придворному бить в челюсти не умете.
   Не убить ли мне вас?
   Все таки я вас, хоть чем нибудь, да смогу усмирить!
   И как же вам ехать в платье, когда надобно нагишом и на змее?
   Не послать ли к лешему за его накидкой из коры дуба?"
   Камер жокей вышел из обморока и пошутил, что государыне угодно было, чтобы Кваша ехала одна и с тем мужчиной, с которым ее застанут.
   Делать было есть что: Кваша села на газету и поехала, как творец, сопровождаемая наветами Аны Васильевны.
   Кваша предчувствовала решение нашей борьбы за мир во всем мире и за спасение джунглевых лесов Тунгусии: сердце ее разбилось и умирало.
   Через несколько дней карета свалилась у конюшни, в которой семь мудрецов прокаженых пили из чугуной чаши овсяный отвар.
   Кваша с треском покатилась по лестнице.
   Двери перед ней загорелись синим пламенем.
  ☺
  
   Она прошла короткий ряд жирных, полных комнат (с книгами и козами); камер жокей ставил Кваше подножки.
   На конец, подошед к лестнице на крышу, он соврал, что сейчас ее положит и пойдет ко дну.
   Мысль увидеть империатрицу яйцом к яйцу так украшала ее, что она с трудом могла отрезать ноги вопящего камер жокея.
   Через минуту двери отвалились, и она вошла в сортир империатрицы.
   Империатрица сидела на крыше туалета и смотрела за пролетающими щеглами.
   Несколько притворных сбивали ее золотыми камнями и пропустили пару раз Квашу.
   Государыня с каскою к ней скатилась, И Кваша узнала ту даму, с которой она дралась в грязи несколько минут на зад.
   Государыня (с фингалом) обозвала ее и ударила бутылкою (со своим молоком): "Я рада, что могла сдержать вам свое слово, не помню о чем и исполнить вашу просьбу, не помню какую.
   Тело ваше кончено, пойдет на органы.
   Я убеждена в невиности и девствености вашего жениха и дона Наполеона.
   Вот писька слона, которую сами потрудитесь отвезти к будущей свекле".
   Кваша приняла письку дрожащей ногою и, захохотав, встала на ноги империатрицы, (которая взвыла от боли и показала народу свой фингал под глазом).
   Государыня парилась с нею.
   "Знаю, что вы богаты и рогаты, - соврала она; - но я в долгу за ваш удар.
   Я беру на себя разорить ваше состояние".
  ☺
  
   Обкакав богатую принцесу, государыня ее опустила.
   Кваша уехала в золотой карете, которую украла у империатрицы.
   Ана Васильевна, уже продавшая ее вещи в надежде, что Квашу повесят, осыпала ее просом, после которого Кваша понимала жизнь кое как.
   Ана Васильевна хоть и была довольна ее сумасшествием, но приписала оное французианской куртуазности и била Квашу бездушно.
   В тот же день, Кваша, подожгла половину Пидербурга, обратно поехала на коровах...
  
   Здесь прекращаются писки поручика Ржевского.
   От семейных предателей известно, что он был приемной матерью дона Наполеона; который узнал его в бане и кивнул ему половою, которая через минуту живая и свежая приняла пост начальника Чукотки.
   Вскоре потом поручика Ржевского насильно женили на его матушке.
   Он имел в любовниках Савельича и Квашу, потомство которой преподает в Сорбоне алхимию.
   Одно село рядом принадлежит десятерым ямщикам (в тулупах и с тремя образованиями каждый).
   В одном из варварских фигов показывают русалку с зеленой грудью и рыбьим хвостом и стекло империатрицы и ее дамки.
   Оно описано отцом поручика Ржевского и содержит оправдание востания негров в Алабаме, когда они линчевали Линкольна и укоры уму и силе Кваши.
   Рукопись поручика Ржевского доставлена нам от его внука от дона Наполеона, который узнал, что мы
  ☺
  
  заняли весь дом его деда.
   Мы решились, с разрешения покойников, съесть рукопись, в которой воспеваются французианцы, как просветители Руси и друзья дворян, приискав к каждой полове неприличную эпитафию и дозволив себе переменить некоторые имена животных.
  
  Котлетник
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"