"Как ты себя чувствуешь?"... С этого вопроса он начинал свой день. Иногда этот вопрос располовинивало утро, иногда он звучал чуть слышно, приглушенно, потому что дневной свет не пробивался сквозь шторы, и он радовался тому, что она спит. Но неизменно, как только вместе с пробуждающимся днем дрожали ресницы, он спешил задать этот вопрос. Иногда голос срывался, но он прокашливался, набирал в легкие воздуха и задавал его снова, словно заправский актер, внося новые интонации, меняя паузы и ударения. Он играл сам с собой в эту игру, иногда задыхаясь, словно спринтер, закрывал глаза, наощупь хватая близлежащие предметы, чтобы оттянуть ответ. Он, наверное, если бы мог, лишился слуха, чтобы не слышать. Но каждое ее слово проникало глубоко, туда, где начинался запретный фарватер, куда был запрещен доступ любому, и падало тяжелым камнем на самое дно. "Все хорошо, милый".
И открывая дверцу машины, и бездумно глядя на убегающие метры серой дороги, он снова и снова прокручивал в себе этот немудреный ответ. Облик ее стирался, и только дрожь ресниц, коричневые тени под глазами, нежный рот застывали на мгновение перед мысленным взором и, как китайские люди - статуэтки, замирали на самой высокой, отведенной только для них полке. Замирали, чтобы жить вечно.
Однажды, где-то в середине дня, когда мокрый снег падал огромными безобразными хлопьями, в суперсовременном, сверкающем никелем и пластиком кабинете сослуживец, ухмыляясь, бросил фразу: "Незаменимых людей нет." Он вскинулся, схватил говорящего и ударил его... жестоко, расчетливо, молча. Он, наверное, разломал бы эту странную мешковатую фигуру, бывшую человеком, если бы другие, такие же, как этот фигляр, не оттащили его.
Он ушел, аккуратно прикрыв дверь, и никто не пытался его задержать. Снег падал мокрыми хлопьями, и некрасиво расплываясь на подмерзшем стекле, стекал грязными лужицами на капот. Мотор чихнул и заглох. Он сжал руль разбитыми руками и безразлично стал смотреть, как падает снег. Потом все же завел машину и сквозь непрерывно падающие хлопья, похожие на разорванное ватное одеяло, сквозь слепящий замерзающий ноябрь поехал домой. Ему казалось, что за каждый поворот, за каждую клеточку тормозного пути он отвечает сердцем. Он ехал домой, чтобы задать самый главный вопрос: "Как ты себя чувствуешь?"