В ярком слепящем свете Фухтель не сразу разглядел тело, буквально заваленное трубками, датчиками, пучками проводов, а, разглядев, растерялся, в полной мере ощутив необычность и даже определенную торжественность ситуации.
Немолодой, довольно крепкого телосложения мужчина лежал на стальном столе, вокруг которого теснились ящики со злобно перешептывающимися аппаратами, бесчисленными нейрокомпьютерами и емкостями с жидкостями самого отвратного вида. У человека было приятное, вызывающее доверие интеллигентное лицо, ясные детские глаза. На его гладких, просто девичьих щеках играл здоровый румянец, выбритый подбородок спорил в блеске с металлом, и лишь под носом чернели нелепые, лихо закрученные аристократические усики.
- Только очнулся. Однако спрашивайте, пока свежий, спрашивайте, - заторопился тощий престарелый врач, длинные ноги которого лыжными палками торчали из-под белоснежного халата.
Решительно наклонившись к столу, Фухтель отпрянул, наткнувшись на прямой взгляд, полный дикой подозрительности и болезненного непонимания. Первое впечатление оказалось даже не обманчивым, а лживым. Человек был стар, очень стар, очень болен, и к тому же, на левой стороне его груди, под сердцем, краснели пятна плохо заживших шрамов, явно оставленных пулями.
- Профессор, он же... разве же диктатор? - судорожно выдохнул Фухтель, хватаясь за сухую руку врача.
- Юноша, институт дает стопроцентную гарантию генетических реконструирований. Однако это один из величайших диктаторов прошлого, собственной персоной, через месяц после покушения.
- Мне нужно же будет представить доказательства, профессор.
Врач одобрительно похлопал Фухтеля где-то между слегка намеченной талией и подмышкой, продвинулся вперед.
- Ну, как вас зовут? - спросил профессор и, услышав, вернее, разобрав по губам ответ, недовольно поморщился. - Говорите громче, однако я лично корректировал ваши воздушные пути и уверен в их функциональности. Итак, любезный, под каким именем вы попали в мировую историю?
- Катин, - отчетливо произнес лежащий на столе человек.
- Продолжайте, юноша, - бросил врач, отходя в сторону. - Однако эта копия полностью ваша.
- Как вы себя... чувствуете... Катин, - не вполне уверенно сказал Фухтель, явно боясь каких-либо интонаций. Пухлые, большие губы тряслись в нервном возбуждении, все сильнее напоминающем припадок душевнобольного. Смазливое породистое лицо побледнело, и без того тонкие черты заострились. Ежесекундно отбрасывая густые волнистые волосы за плечо, Фухтель не замечал движения собственной руки, вновь и вновь тянулся к падающей пряди, зачем-то, тоже не замечая этого, переступал с ноги на ногу. Сгорбленный, чуть ли не вдвое скрюченный жутким вожделением, он сейчас напоминал хищную птицу, танцующую над убитой дичью.
- Чувствую себя весьма неестественно, - помолчав, ответил Катин. Голос у него был мягким, спокойным, каждое "с" Катин подменял на сложный звук, целый набор, фейерверк согласных, до странности обтекаемых, сглаженных, создающих по-домашнему уютный консонанс. - Тело не повинуется, вас слышу сквозь механические шумы, и так, словно вы находитесь в смежной комнате. Страшная боль в груди, страшная ломота в костях. Что со мной?
Фухтель машинально потер ладонью о ладонь. Фотографии, памятные с детства, архивные снимки и кадры кинохроник, просмотренные им в архивах, все лгали, заметно искажая облик Катина. Лишь голос, сохраненный для истории примитивными техническими устройствами, лишь голос был в точности тот же! Этот тембр, каждый формант, каждый обертон принадлежали да и могли принадлежать исключительно Катину.
- С вами же все в норме. Не оправившись от ранений, вы умерли, это же произошло полтора столетия назад, - экономя время, затараторил Фухтель. - Профессор собрал вас по частям, воспользовавшись информационными блоками последних способных к синтезу клеток, или особыми соматическими молекулами, я же пока не уточнял, поскольку первое интервью в институте - это интервью с вами. Вы же воскресли из мертвых, Катин. Что ощущаете?
- Боль.
- Катин, что же еще?
- Пытаюсь привыкнуть к мысли. Сколько вам лет?
- Двадцать девять.
- А профессору?
- Точно не знаю. Лет шестьдесят, - сказал Фухтель, сбрасывая пару десятилетий с тем, чтобы не обидеть на редкость скверно выглядящего врача. - Что же вы этим хотите сказать?
- Хочу сказать, секрета вечной молодости ваша наука не раскрыла. Значит, нет победы и над смертью.
- Данные... параметры вашего организма в нейрокомпьютерах... Кропотливый труд. Вот тут, в этих машинах, матрица, глина, из которой теперь можно вылепить сколько угодно Катиных. Мозг... или разум или же, вернее, рассудок... сознание... словом, ваше нынешнее состояние нестабильно, и эфемерная жизнь продолжится недолго. Вчера вас допрашивала прокурорская комиссия. Сегодня, закончив интервью, я увижу перед собой хладный труп. Насколько знаю, на завтра запланирована конференция для историков или каких-то ученых, а на следующей неделе из вас будут выбивать признательные показания представители мирового банковского сообщества. Всем нужна информация из первых уст! Всем необходимы признательные показания! Что же вы думаете по поводу развития современной науки?
- Думаю, это настоящий ужас, бессмысленнейшее, кошмарнейшее из действ.
- За ваше воскрешение заплачена сумма с восемью нулями!
- Насколько сильно ученый должен ненавидеть человека вообще, чтобы додуматься до ежедневного воскрешения?
- Катин... я же... - растерялся Фухтель. - Ныне же век информации и... сумасшедших скоростей.
- Простите, не расслышал, вы сказали, век сумасшедших корыстей? Ваша газета оплатила создание моей сегодняшней копии и показательного убийства?
Соображая, Фухтель поморгал бесцветными маленькими глазками. Осознание того, что столетний мертвец, воссозданная машинами вещь, предмет, нечто неодушевленное и безликое мыслит быстрее его, пришло не сразу. Поверить в это было неприятно и отчего-то жутковато.
- Газеты же в прошлом, я корреспондент сетевого развлекательного телеканала. Все снимается, транслируется, монтируется в студии уже теперь, а завтрашним же вечером выйдет в эфир, - смягчая нотки недовольства и нешуточного страха, проговорил Фухтель. - Что же не любопытствуете о судьбе переворота, всех своих прочих делишек?
- Гибель нашего дела написана у вас на лице, угадывается в тоне вопроса.
- Что же вы почувствовали, очнувшись?
- Боль.
- Что же еще?
- Боль.
- Еще, Катин, еще!
- Зачем вы меня мучите?
Фухтель вновь взял паузу.
- Людям требуется информация из первых уст. Людям нужны признательные показания. Людям необходима правда.
- Людям, потребителям развлекательного, как вы сказали... телеканала?
- Гигантская страна десятилетиями находилась на краю могилы! Вы же, грязный диктатор, виновны в этом! - с пафосом вскричал Фухтель, гордясь тем, что так удачно применил тщательно отрепетированную заготовку. - На величайшем континенте век продолжались войны! Вы же виновны в этом! Миллиарды жизней утрачены, миллиарды судеб изломаны, и все это ради жалкого частного благоденствия, Катин! Отвечайте, отвечайте, отвечайте же потомкам тех, кого вы уничтожили, растоптали, взбираясь по лестнице власти!
- Так сразитесь с политической... персоналией, очевидно, не потерявшей ценности даже через полтора столетия... и оставьте в покое человека. Путь пройден, пройден до конца. Жертва, жизнь, принесена, пролитая кровь оплачена... дыханием.
- Мелкая низкая змеиная попытка ускользнуть от ответа!
- Нагому не сравниться... в искренности... с одетым, - с трудом выговорил Катин. - Не удивлюсь, если... в вашем мире... мертвецов кладут... в стеклянные гробы и выставляют на площадях... для... для... для всеобщей...
- Профессор! - истерично закричал Фухтель. - Профессор, сюда! Он же умирает!
Подбежавший врач схватил Катина за подбородок, приподнял его голову, с профессиональной безжалостностью начал срывать датчики, сбрасывать провода. Тело безвольно моталось из стороны в сторону, едва не срываясь со скользкого стального стола.
- Вчера продержался минут на десять дольше, - холодно заметил профессор. - Приборы зафиксировали высокую активность ментальной деятельности. Юноша, однако ваши вопросы прикончили диктатора. Ну, вы выбиваете признательные показания на уровне главного следователя.
Самодовольно улыбнувшись, Фухтель мысленно оценил свою работу. Он был явно не на высоте, полностью проигрывая несчастному покойнику, как-то незаметно и просто сломавшему шаблон запланированной беседы. Интервью получилось не слишком колоритным, каким-то оборванным, куцым.
- Еще немного нельзя? Минуту? Тридцать, двадцать, десять секунд? У меня же список вопросов, составленных нашими постоянными зрителями. Пусть ответит хотя бы на парочку... Хотя бы тридцать секунд?
- Готовьтесь ко второй части интервью, - согласился профессор.
Подхватив с полочки огромный шприц, он с размаха воткнул иглу в живот Катина, так быстро ввел мутную пенящуюся жидкость, что мгновенно посиневшее тело подпрыгнуло на волдыре. Мертвец отчаянно задергался, и врач налег на Катина, придавливая к столу. Фухтель стоял так, чтобы миниатюрная телекамера снимала все происходящее в мельчайших подробностях.
Наконец конвульсии тела прекратились.
- Любезный, вы меня слышите? - натужно дыша, осведомился профессор.
- Да.
Услышав ответ, врач отпустил Катина, пару раз наотмашь ударил кулаком по жутким синюшным щекам, но не вернул им здоровый цвет.
- Для разговора бесполезен. На ваши вопросы ответит, однако торопитесь, юноша.
- Катин, зрители нашего канала интересуются, по какой причине вы выбрали себе этот псевдоним? - быстро и без запинки произнес Фухтель.
- Женщина, - деревянным голосом произнесло тело. Губы почти не шевелились, а в бессмысленных глазах застыла ледяная нездешняя мгла.
- Вы же ее любили?
- Нет.
- Что же с ней сталось?
- Сбежала с Керченским во Францию.
- Керченский, Керченский... Керченский, знакомая же фамилия. Готовясь к интервью, встречал в архивных документах.
- Председатель июльского правительства, - интеллигентным шепотом подсказал профессор.
Фухтель с легкой икотой подавил восторженный крик.
- Она сбежала во Францию с Алексеем Федотовичем Керченским, председателем июльского правительства?! Сенсация! Так вот из-за чего вы организовали весь этот гнусный переворот!
- Личная месть... Никто не может стоять у меня на пути.
- Катин, наши зрители хотят знать, что же вы любили при жизни?
- Деньги. Женщин. Деньги. Деньги. Женщин и деньги. Деньги и женщин.
- Вот многогранная натура! Вы же поразительно влюбчивы! - пошутил Фухтель, и врач добродушно хохотнул. - Катин, вы же напоминаете мне соседского недоросля, который знает лишь два слова: телки и пиво. У вас было много женщин?
- Около восьми тысяч.
- Катин, вы же изменяли законной супруге?
- Около... семисот раз.
- Сенсация! У нас не интервью, а признательные показания! Ответьте, Катин, почему же в вас стреляла опять-таки женщина?
- Ревность.
- Ревность! Воистину, женщины созданы на нашу погибель, в них источник мировых бед! Кстати, ваша смерть была вызвана ранением?
- ...подло отравили... соратники... Имена... готов перечислить...
- Не продолжайте! - воскликнул Фухтель, который видел ужасающие изменения, происходящие с разваливающимся на куски телом, и понимал, как мало времени осталось. - Важно подтвердить ту или иную версию, имена же давно известны нашим зрителям. Катин, деньги на переворот переводились из иностранных банков?
- Да.
- Кто же ваши таинственные покровители?
- Двадцать пять... лет... я... резидентом... и... разведок.
- То есть, переворот был полностью оплачен?
- Полностью...
- Назовите банки! Назовите суммы! Назовите номера счетов!
Профессор положил руку на плечо корреспондента.
- Не советую, однако. Эти вопросы могут не понравиться кое-кому из финансистов.
- Уже не ответит, - разочарованно сказал Фухтель, и засуетился вокруг стола, выбирая наиболее удачный ракурс для миниатюрной камеры. Снимая чудовищные метаморфозы мертвого тела, он даже не поморщился, напротив, старался выхватить подробности. Фухтель приседал, подпрыгивал, крутился у стола волчком, делал увеличение на по-обыкновению интересных зрителю деталях, не забывал о панораме и громоздящихся горах машин. - Теперь ваша очередь, профессор, - сообщил он, когда снимать уже было практически нечего.
- Ну уж нет! Мне еще рано! - засмеялся врач.
Фухтель прикрыл пальцами губы.
- Ох, простите, простите, я же имел в виду наше интервью!
- Идемте туда, юноша, - широко улыбаясь, предложил профессор. - За чашечкой крепкого кофе я, так и быть, посвящу вас в технические моменты генетических реконструирований.
В дальнем углу помещения сидел лаборант, близоруко вглядываясь в экран нейрокомпьютера. Не имеющий проблем со зрением Фухтель издалека увидел на мониторе ряд ответов Катина и внутренне напрягся, представляя, кому, для чего может понадобиться информация, так дорого стоившая редакции телеканала.
- Идемте, идемте юноша, - повторил профессор, но Фухтель решительным шагом подошел к лаборанту.
- Что же здесь происходит?
Лаборант вскочил, нервными движениями поправляя очки с толстенными стеклами.
- Ну, вы же сами настаивали на продолжении интервью, - многозначительным тоном сказал врач.
- Настаивал, и что же? - грозно поинтересовался Фухтель.
- Здесь вторая часть речи Катина, к первой мы не причастны. Суммы крупные, однако нам пришло на ум заранее подготавливать сенсационные ответы на обыкновенные вопросы... ну, чтобы вдруг не возникали неприятные накладки... В принципе плательщики до сих пор не жаловались. Юноша, вы недовольны нашей работой?
- Недоволен? Пожалуй, первую часть интервью я вообще выброшу.