Белая Яся
За тридевять земель. Автор - Яся Белая, Василик Свартмэль

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Типография Новый формат: Издать свою книгу
  • Аннотация:
    Есть тайны, аромат которых столь силён, что ощущить его можно через все двери и засовы, скрывающие их. Такой была трагедия Выгжела... Повесть пишется. Обновление от 28.03.15

За тридевять земель

   ФЭНДОМ: Миры Елены Ершовой
АВТОРЫ: Василик Свартмэль (идея, персонажи, локации, исполнение) & kreznutaya belka_aka_ Яся Белая (литературная обработка, общая редакция)
БЕТА: Jenova
ПЕЙРИНГИ: много разных *не будем спойлерить*
РЕЙТИНГ: 18+
ЖАНР: драма, научная фантастика, постапокалипсис
ДИСКЛАЙМЕР: дивный мир, в который мы с Василиком вторглись, принадлежит несравненной Леночке Ершовой (Ersh), нам -- только нижеследующее баловство
САММАРИ: Есть тайны, аромат которых столь силён, что ощущить его можно через все двери и засовы, скрывающие их. Такой была трагедия Выгжела
РАЗМЕР: макси
СТАТУС: в процессе
   ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ: Данное произведение - отредактированная версия фанфика Василика Свартмеля "Стрела и Жаба". События фанфика были скорректированы с учётом реалий канона - Миров Елены Ершовой. Разрешение на редактирование "Стрелы и Жабы" получено.
  
  

Посвящается Елене Ершовой и всему её Сумеречному миру

***

Просто иди упорно. И, главное, верь глазам.
Люся Пикалова

ПРИСКАЗКА

   Это не моя история. И ни чья-то ещё. Слишком много судеб она переплела воедино, чтобы приписать её кому-то одному. У каждого -- история своя. Как и правда. Поэтому я постараюсь рассказать это повествование беспристрастно.
   Нет. Не так.
   Историю, разумеется, расскажут те, кого она коснулась. Я буду лишь чем-то вроде репродуктора, рупора, что донесёт свету такие разные правды.
  

***

   ... в дверь позвонили. Я открыла, на пороге топтался посыльный. Хлипкий парнишка в бейсболке и широких брюках по последней моде.
   -- Вот, вам тут коробка. -- Он водрузил мне на руки посылочный ящик. -- Распишитесь тут и тут.
   Я пристроила посылку на полку в прихожей и подмахнула возле нужной галочки.
   И курьер исчез.
   Прежде, чем я успела задать главный вопрос: "Что это?"
   Потому что на странном послании не значилось ни обратного адреса, ни штемпеля...
   Когда кому и за что я расписалась?
   Мне стало страшно.
   Я -- журналист, получаю много корреспонденции. Приходят и анонимки. Но столь увесистая -- впервые.
   Вдруг это происки недоброжелателей и там бомба? Наклонилась, послушала -- не тикает.
   А поскольку любопытство всё-таки движущая сила моей профессии, я, вооружившись ножом, осторожно, насколько это было возможно в моём взволнованном состоянии, вскрыла странное послание. И на меня, как тесто из квашни, полезли бумаги, и казалось, несть им конца, и я погибну под этим ворохом. Но когда верхняя шапка, должно быть, с силой затрамбованная в коробку, сошла, подобно пене на пиве, взгляду явилась пухлая папка. Наискосок, словно клеймо, её пересекал алый штамп: "Совершенно секретно". Ниже, чётким округлым почерком выведено: "Выгжел[1]. Начато: март 28**. Окончено: январь 28** года"
   Сухо. По факту.
   Но этого хватило, чтобы я осела, схватившись за сердце.
  

***

   Есть тайны, аромат которых столь силён, что ощутить его можно через все двери и засовы, скрывающие их. Такой была трагедия Выгжела. Считалось, что около пятидесяти лет назад город погиб под снежной лавиной. Во всяком случае, так говорилось в официальной и широко известной версии. Но была и другая, её рассказывали шепотом, по секрету, но в которую верилось больше... Она так и осталась "притчей во языцах". Даже после того, как случился Переход [2]. Даже после того, как васпы перестали быть фольклором. Даже после того, как открыли Дар и туда устремились колонны с гуманитарной помощью.
   Теперь я понимаю, почему -- гриф секретности.
   Я всегда мечтала о сенсации, и вот она приплыла ко мне в руки.

***

   Дрожащими пальцами я развязала шнурки и открыла папку. На титульном листе значилось: "Отчёт ведущего картографа второй /закрытой/ экспедиции географического общества Дербендского университета Естественных наук Василика Свартмэля".
   У меня пересохло в горле.
  

***

  
   С господином Свартмэлем, ныне профессором и весьма уважаемым в научных кругах специалистом, я совсем недавно говорила по телефону. Готовила материал о сельскохозяйственных проблемах, с которыми сталкиваются жители Дара. Нужно было уточнить несколько топонимов, уж слишком разным было их написание на картах. Поговорили мы тогда весело. Приятный собеседник. Интеллигент старого "выпуска". Сейчас таких "не делают".
   Тогда меня ничего не удивило: о Даре писали много, да и картографов-географов туда съездил ни один десяток. Ну, а уж такой крупный специалист, как Свартмэль обязательно должен был там побывать: ведь именно он составил самую подробную карту северных районов Южноуделья.
   Но я и предположить не могла, что он побывал в Даре. Да ещё и в легендарном Выгжеле. Ведь этот город закрыт до сих пор, будто не сошествию лавины подвергся, а -- поражению неизвестным и страшным вирусом.
   Впрочем, мне сейчас представилась возможность узнать -- что же именно там случилось.
   Но я не торопилась.
   Собрав рассыпавшиеся по полу бумаги, кое-как затолкала всё обратно в ящик, и перетащила своё сокровище в зал, поближе к компьютеру.
   Даже беглый осмотр показал, что в руки мне попали не только официальные бумаги, но и путевые заметки, дневники, тетрадки с какими-то расчётами и даже -- личные письма...
   Кто-то бережно, по крупицам, собирал этот разношерстный архив.
   И когда телефон зашёлся третью -- я догадалась, кто именно...

***

   ... Свартмэль был взволнован. Начал без предисловий:
   -- Вы получили посылку?
   -- Да, минут десять назад.
   -- Уже ознакомились?
   -- Крайне бегло...
   Повисла пауза. Я не выдержала и спросила то, что более всего занимало меня в этот момент:
   -- Почему именно я?
   Он тихо рассмеялся, а потом -- зашёлся в кашле. Проговорил хрипло:
   -- В той нашей беседе о топонимах вы мне понравились. Редко сейчас среди вашей братии встретишь человека, который знает, о чём пишет...
   -- Благодарю...
   -- Не перебивайте... Так вот... Потом я прочёл ваши статьи. Вы умеете обращаться с фактами. Поэтому я решился. Ведь вчера умер Вацлав. Тихо и бесславно. Мы остались последними ... я да Иминай.
   -- Постойте... -- нарушила я просьбу не перебивать. -- Какая Иминай? Светило криптозоологии госпожа Вынтэнэ?
   -- Да...
   -- Но ведь она же наоборот -- можно сказать местная в Даре? Её-то каким боком занесло в вашу экспедицию?
   -- Скорее нас занесло к ней... -- чуть грустно усмехнулся он. -- Но не буду забегать вперед. Вы сами всё узнаете. Если что -- разрешение от Имми я тоже получил. Мы с ней долго обсуждали и решили: люди должны знать. Потому что это касается не только нас, но и каждого в Южноуделье. Мы не можем уйти, не рассказав... Хотя, это очень грустная и местами даже страшная история... Не боитесь?
   -- Если честно -- очень. Не истории, ответственности и не оправдать доверия.
   -- Вот и хорошо. Значит, я не ошибся. Приятного вам чтения.
   Он положил трубку. Я, совершенно ошалевшая, стояла, привалившись к стене, и слушала короткие гудки.
   ... А вечером в теленовостях сказали, что его не стало.
  

***

   С Иминай Вынтэнэ мы впервые встретились на похоронах профессора Свартмэля. Она совершенно непублична, поэтому последнее фото, которое как-то попалось мне на глаза в "Справочнике начинающего криптозоолога", было, наверное, сорокалетней давности, когда красота и талант этой удивительной женщины ещё сияли на полную. Но я все равно узнала госпожу Вынтэнэ без труда -- её наряду, исконному в северных племенах оленеводов, тем не менее позавидовали бы все гламурные красотки современности. Несмотря на седину и морщины, она всё ещё могла называться очаровательной. Слёзы застыли в её по-прежнему горящих молодых глазах, не смея сорваться...
   Я поспешила выразить соболезнования.
   Она лишь грустно улыбнулась:
   -- Смерть -- лишь переход. Он скоро вернётся к нам. А пока -- ему там хорошо. Там нет бедных. Нет боли. Нет страха. Только свет.
   У неё был мягкий северный акцент, который, сочетаясь с певучим голосом, даже самым простым словам придавал оттенок шаманского камлания.
   Мы отошли в сторону, чтобы не смущать своей спокойной беседой безутешных родственников и коллег. И я сказала то, что вертелось на языке с того дня, как ко мне попал архив Выгжелской экспедиции:
   -- Вы любили его?
   Она пожала узкими плечами и усмехнулась:
   -- Кто знает. У любви множество лиц, а, порой, даже масок.
   Госпожа Вынтэнэ полезла в свою сумочку из оленьей кожи, глядя на которую, я совершенно неприлично исходила слюной, и достала оттуда дискету:
   -- Вот. Здесь, можно сказать, отчёт обо всей моей жизни. Там все, кого я любила. И все, кто любил меня. Прочтёте -- поймёте.
   Я взяла носитель, убрала в сумку и распрощалась.
   А, придя домой и просмотрев полученный материал, поняла: последняя глава этой истории написана, и пора выпускать её в свет.

Злата Залевски, Дербенд, 28** год

  

________________________________________
  
[1] Название города взято из романа Е. Ершовой "Царство Медное", глава 8
   [2] О Переходе -- новой эре в жизни расы васпов -- рассказывается в романе Е. Ершовой "Выход: дневник монстра"

СКАЗКА
Зачин

   Фиолетовые сумерки...
   Сижу, задумавшись.
   Если всматриваться в суть,
   наблюдать за душами --
   получается шум. Какая-то сутолока.
   Броуновское движение --
   Чувства, амбиции, страстишки...
   Мелочи. Излишки.
   Суета одного мгновения.
   Иллюзия счастья
   Пары-тройки десятков лет,
   Дальше -- осень. Ненастье.
   Вечно повторяющийся сюжет,
   Замкнутый в кольцо...
   Подставляю лицо
   Фиолетовым стылым лучам.
   Разорвать. Разомкнуть. Зачать
   Новый мир, иную, новую эру,
   Где более -- никаких колец... Химеры --
   В месиво кровоточащих сердец.
   Миг откровения Смерти.
   Человек инертен.
   Кольцо вытягивается в овал
   И скручивается посередине.
   Алмазами высверкивают льдины
   Вечности. Смерть -- не финал,
   Смерть -- это только вопрос
   Жизни. Не той, конечной и обречённой,
   Состоящей из белых и чёрных,
   А той, что из жёлтых и чёрных полос.
   Отныне --
   Только из жёлтых и чёрных
   Лышко Лютенвальд, 28**

-- 1 --

ВАЦЛАВ СИБЕНИЧ
(Личные хроники)

   ... всегда ненавидел бумажную волокиту!
   Вот и теперь: пока оббежал кабинеты, печати-подписи под документами собрал, пришёл, а -- места заняты.
   Илана губки дует и глазки просящие делает. Канючит:
   -- Ну, Вацек, ну что тебе стоит. Видишь, места нет!
   -- Конечно, -- злюсь я, -- ты же под кодовым названием "самое необходимое" весь шкаф протащила.
   -- Нет, ну как будто я хотела! В такую даль! Без удобств! Да ещё и ты достаёшь! -- утыкается в плечо Клима и судорожно рыдает. Он сжимает её ладонь, заводит глаза вверх.
   Мол, дружище, нечего не поделаешь! Женщины!
   Подкаблучник хренов.
   Плюю и иду в другую машину.
   С геологами мы только до точки сбора. Можно сказать, сами попутчики. А значит, не моё дело, что они там за какую-то безделушку договорились двоих типов подбросить. На вид оба -- ни дать ни взять -- беглые урки. Поэтому сажусь подальше.
   Закурить. Так спокойнее.
   ... Вообще Илана права. Никто из нас в эту экспедицию не рвался...
  
   /неразборчиво/
  
   ... вызвал меня в кабинет. Сидит, важный такой. Весь в тон шкафов и диванов. И сам, что-то среднее, только разговаривает.
   Махнул небрежно: садись, мол, челядь.
   Я мысленно обозвал его "тупым боровом". Полегчало. Вежливо поблагодарил. Сел. Сидим пару минут, смотрим друг на друга. Чувствую, у меня уже скулы сводит от формально-заискивающей улыбки.
   Наконец он оживает и произносит (он всегда говорит так, будто небожитель, снизошедший к смертным: важно, с паузами):
   -- Скажи мне, Сибенич, твоё сердце жаждет подвига?
   Вот зря я взял воду. Давлюсь, брызгаю на его дорогущий стол, но отвечаю честно:
   -- Да как-то не очень.
   -- А придётся.
   Разумеется, твою мать, придётся. Иначе, зачем бы ты меня звал? Но нет бы сразу прямо и по делу! Что вы, невесело!
   -- Поедешь в Дар. Ты, Василик, Климентий. И эта, звезда ваша, Илана...
   Откашливаюсь. Сказать шефу прямо, что он не в своём уме, как-то некорректно. Приходится заходить издалека.
   -- Ну как бы я немного читал о Даре... Мне не кажется, что это подходящее место для девушек вообще, и для панны Поленз в частности. Потому что палатки с джакузи и спа-салоном ещё не придумали.
   -- Попредержал бы ты свой сексизм, -- буркает шеф. -- И коней. Состав рабочей группы утвердили на самом верху, -- тычет пальцем в потолок. -- Так что -- собирайтесь. Выезжаете завтра. И -- кстати -- забыл поздравить: ты -- старший.
   День сюрпризов!
   -- Почему не Василик?
   Шеф пожимает плечами.
   -- Я же сказал -- всё наверху. Моё дело -- довести до сведения.
   Довёл. Заодно и до кипения.
   -- Иди, получи командировочные. И собирай своих оболтусов. Пусть подготовятся серьёзно. Такая миссия! С меня шкуру сдерут, если провалите! Но я сначала с вас! -- грозит пальцем.
   -- А о важности миссии можно поподробнее.
   Знаю, что нарываюсь, но как иначе-то?
   -- Дальнейшие инструкции получите на месте. У меня всё. Иди.
   И снова -- рукой: брысь-брысь.
   Ухожу.
   Вот так всё началось...
  

***

   Мужики, которых подобрали геологи, складно заливают про охоту. Мол, ещё сезон на беляка открыт.
   Ага, беляк -- такая редкостная дичь, что за ним до Паучьих ворот ехать надо!
   Затягиваюсь и говорю:
   -- И все же аккуратнее будьте. Я слышал, что до зоны дичь еще нормальная попадается. А уж если за ворота перейти, то всякую дрянь встретить можно.
   Но эти -- не из робкого десятка. Отшучиваются, что дрянью не напугаешь.
   То-то я и говорю, что они не охотники. Интерес у них там другой. Видно -- непростой и тёмный. Но это -- не моё дело. У нас тоже миссия под грифом. До сих пор толком не выяснили: куда и зачем? Это пугает и настораживает.
   Да никто в эти края просто так не ездит. И случайных людей берут редко. Только кто вот этого юнца взял -- Игорёк, кажется? -- понять не могу. И почему не проверили, что у парня с головой. Потому что по мне там вместо мозгов -- ископаемые мезозойской эры. Не очень полезные.
   Страшные истории ему подавай! Будто мы тут в турпоходе... Ага...
   Несёт мальчонку лихо. Даже на поворотах не тормозит.
   -- А еще говорят, -- распаляется он, -- далеко на севере есть гигантские термитники, высотой до неба. И живут там огромные муравьи. У них ядовитая слюна, а питаются они...
   -- ...любопытными геологами, -- говорю я с улыбочкой. [3]
   Как там характеризует мою мимику Илана? Оскал крокодила перед броском.
   Вроде, выходит убедительно -- Игорёк замолкает.
   Можно передохнуть и подумать, отгородившись от попутчиков сигаретным дымом.
   Хорошо, что Игорёк не знает правды. Хотя и подобрался к ней почти вплотную.
   Ведь он говорил об Ульях и васпах.
   Конечно, нам на инструктаже рассказали об этом. И о болотниках. И о прочих прелестях Дара. И даже познакомили с отчётом Тория. С настоящим, который не для прессы.
   Васпы, согласно сведениям, виноваты и в гибели Выгжела. Да и вертолёт, которым тогда управлял я, тоже подбили васпы. По их вине погибли славные ребята-учёные. Благодаря васпам я теперь сам похож на творение Франкенштейна, потому что врачам пришлось в буквальном смысле собирать меня по кусочкам. А значит, васпы отняли у меня память и прошлое.
   И я мечтаю здесь, в Даре, встретиться с этими тварями и вынести их столько, сколько смогу.
   Мои коллеги со мной не согласны. Они утверждают, что раз васпы -- плод эксперимента, то они сами жертвы и нуждаются в сочувствие.
   Но у меня перед глазами встают кадры из хроник: горящие деревни, крики детей и женщин, кровь и смерть... Им нравилось это!
   Васпы -- монстры. И никакого к ним сочувствия быть не должно!
   ... Вот только я не знаю, кто и когда, а главное -- как! -- снял те документальные ленты. И когда я их видел? Должно быть, когда ещё готовился к своей первой экспедиции в Дар.
   Кстати, мне так и не удалось получить более-менее вразумительный ответ -- какова цель была той исследовательской группы? Что искали они?
   Да и ребят, которые улыбались мне с фотографий, расставленных по моей квартире, в нашем Университете никто не знал.
   Мне намекнули, что тропинку к разгадке своей головоломки я найду здесь, в Даре.
   Я очень на это надеюсь.
  


ВАСИЛИК СВАРТМЭЛЬ
(Заметки на полях)

   Та-ааак...
   Что у нас тут... Аптечки... Пайки... Радиационные скафандры... Дозиметры, счётчики... Это -- в сторону, это на пояс, не в рюкзак... Фото-, видео-, тепловизор, инфракрасник... Штативы. Вспышки. Аккумуляторы... Парашюты. Хм. На кой ляд нам парашюты-то? Ладно, ладно, молчу... Оружие. Это ладно, это понятно... Парализатор. Великие Сумерки! А он-то зачем?! Нам что, ещё и образцы волков-мутантов прихватить надо, до кучи?! Ну, уж извини, подвинься! В звероловы мы не записывались! Меньше, чем за тройной оклад -- ни за что!
   Вацлав, как всегда спонтанен. И как всегда -- в ночи.
   "На сборы у вас пять часов. В семь выезжаем -- не опаздывать".
   Блин... Прям, как школяров строит. Начальник! С чего вдруг? Он же только на словах герой, да и голова -- решето. Как у старушки: тут помню, тут не помню.
   О чём только думают те, кто формирует группы?
   Звонок.
   О, Илана-душечка!
   Поди, расстроена?
   Ничё, принцесса, я тоже не ликую.
   -- Силь! Приветики! Полуночничаешь?
   -- И вам не хворать, звезда моих очей.
   И впрямь ведь звезда! Только что телеграфные столбы вслед не оборачиваются.
   Остальным особям мужского пола -- сложнее.
   Что греха таить -- сам слюной исхожусь, как вижу.
   Добавляю в голос печаль и щепотку пафоса:
   -- Конечно. Поспишь тут. С новым-то начальством!
   -- Да, Вацек круто взял. Прикинь, говорит мне: только самое необходимое! Да что он знает о необходимом!
   В голосе -- певучем, сладком -- вселенская боль.
   -- Сказала ему, пусть добивается, чтобы нам за такую нервозность платиной выдавали. Хотя лично мне можно и бриллиантами.
   -- И что он?
   -- Как всегда в своём репертуаре. Ага, щаз, говорит. Ты, кстати, не в курсе, зачем нас туда шлют эти изверги с верхов?
   -- Нет, принцесса, не осведомлён. Более тебе скажу -- и наш главный не у дел.
   -- Ну вот всегда так, -- хнычет она. -- Только собрались с Климом на выходных выбраться на лыжах покататься. В кино сходить.
   -- Но вот и накатаешься. По тайге. А уж приключений будет -- ни с одним кино не сравнить.
   Она расстроено хмыкнула.
   -- Нет чтоб поддержать девушку в печали.
   -- Ну хорошо, скажу, -- перехожу на таинственный шёпот: -- Нам выдали парализатор. Смекаешь?
   -- Что-то не очень...
   Так и вижу, как морщит лобик в попытке догадаться:
   -- Кого поймать-то велено? Давай, не томи. Сказал "А" -- говори уж и "Б" ...
   -- Туманно всё. Вроде, конкретно -- никого не велели. Но -- парализатор. Зачем?
   -- Парализатор... Это ж можно ведь... Тем более что конкретной разнарядки нет...
   -- Ну-ну-ну. Умерь воображение. Никаких можно ведь... Мы на съёмку идём. Да и кому у нас стрелять из него, скажи на милость? Я едва знаю, как он заряжается и где у него предохранитель...
   -- Нет, ну ты конечно у нас семи пядей во лбу, никто не спорит. Но ведь там и кроме тебя мальчики будут. Уж поверь, и Клим, и Вацек и то и другое знают...
   -- Ну да, ну да, как же я забыл наших приятелей "не-разлей-вода". И что, спрашивается, с такими навыками в научно-исследовательском делают, им бы в спецназ.
   -- Эй-эй, пан вундеркинд, да если бы они не прикрывали вашу пятую точку, вам бы ой как невесело приходилось порой...
   -- Виноват, каюсь... А ты лучше это, собирайся иди...
   -- Я уже положила пергидрид магния и бромистую серу...
   -- Помилуйте, ваше высочество, когда из ваших уст звучат такие слова -- у меня мир переворачивается.
   -- А это потому, что вы, пан, шовинист... Ну, ладно, бывай ... Пойду будить Клима, а то самой мне шкаф не упаковать.
   -- Какой шкаф?
   -- Платяной, разумеется...
   Смеёмся... Прощаемся...

***

   Ну, конечно, они опаздывают.
   Клим и Илана -- два сапога пара. Изысканных таких, гламурных.
   Понятно, Вацлав бесится.
   Он же, небось, всю ночь не спал. Вон, злой, помятый.
   С такой ответственностью за дело взялся -- жуть пробирает. Того и гляди, начнём у него строем ходить и говорить только по команде.
   Поэтому выжимаю из кофе-машины, что стоит у входа в ангары с техникой, две чашечки бодрящего напитка, подхожу и протягиваю ему одну.
   Улыбается. Но лучше бы этого не делал. До встречи с ним никогда не думал, что улыбка может пугать, а сказать ему -- природная вежливость не велит.
   -- Как оно?
   Он делает глоток, потом затягивается. Порой, мне кажется, что сигарета в него вмонтирована. Вечно в дыму весь. Вот уж воистину -- исчадье ада.
   -- Хреново, если честно.
   Говорит хоть и зло, но с грустью. Никогда на нашу сладкую парочку по-настоящему не злится.
   Даже завидую... Хотя ... как там писал досумеречный классик? Минуй нас, пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь... Так что и хорошо, что я несколько в стороне.
   Наконец подъезжает такси. И жаль, что нет фанфар и софитов. Ибо именно так нужно встречать коронованных особ.
   А Илана выглядит именно так. Лучи фонарей, освещающих подъездные пути, играют радугой в световозвращателях её дорогущего комбинезона, явно сшитого по фигуре на заказ. Это называется: "Нечего надеть!" Да я б не постыдился и в пир, и в добры люди выйти в таком-то комбезе... Сапожки, тоже... Вроде бы и "милитари", но -- как сделаны! Узенькие, никакой грубости, каблучок высокий, зауженный... Мягкие явно, как перчатки. Даже не знаю, что за кожа использована, но ценник тоже, конечно, не двух-, да и не трёхзначный... Не из дешёвых девушка.
   Я любуюсь.
   Клим выгружает багаж.
   А Вацлав -- помогает и матерится. Забористо и совершенно не для нежных ушек нашей Венеры.
   Но на душе у меня почему-то теплеет.
   Вот они, ребята. Во всей красе. Такие разные, но всё же -- команда. И неплохая, чёрт возьми.
   Да что там, одна из лучших в нашем универе.
   Остаётся только радоваться, что и я состою в ней.
  
   _____________________________
  
[3] Данные события описаны в романе Елены Ершовой Неживая вода

-- 2 --

КЛИМЕНТИЙ ШТРУДОФФ
(Просто тетрадь)

   Я чего за тетрадь-то взялся. Иланка говорит: "Пиши! Всё, что помнишь". Ну, я-то -- пожалуйста!
   Тем более что с этой целью меня сюда и отправили -- я ж что-то вроде штатного летописца: с камерой и ручкой. Фиксирую происходящее, так сказать.
   Ну а что пилот запасной -- так это хобби. Как единоборства и горные лыжи.
   Вообще-то я филолог. Книжный червь и всё такое.
   Кто меня первый раз видит и узнаёт об этом, говорят: "Врёшь! Все вы, тренеры по фитнесу, -- филологи..." Ну что поделаешь, пусть так. Тем более, что я ничего против фитнеса не имею...
   Итак, сидели мы, значит, ждать, когда за нами из Нордара вездеход придёт. Скукотища витала смертная. Василик предложил поиграть в снежки, но Вацлав зыркнул на него так, что наш бедный картограф чуть в штанишки на месте не наделал. Суров у нас шеф и не в духе сегодня.
   Вообще, парень он классный. Я с ним в разведку, огонь и воду пойду. Тем более что досталось ему от судьбы круто.
   Словом, чтобы отвлечь друзей от мрачных мыслей, я достал гитару -- верную подругу мою, вторую, после Иланки -- и, покосившись на нашу гоп-компанию, спросил:
   -- А не спеть ли вам песню?
   Вацлав недобро хмыкнул.
   Илана, золотце моё, улыбнулась.
   А Василик чуть в ладоши не захлопал.
   Я брынькнул пару раз по струнам, но решил слушателей своих помориновать чуток.
   -- А знаете ли вы, други мои, что в начале века, годах в тридцатых, был такой поэт -- Лышко Лютенвальд. От него песен всего несколько осталось, в основном -- стихи, странные такие... Как будто деревянная заготовка сразу после топора -- не обструганная, не отшлифованная. А для музыки он абсолютно по-другому писал... Так вот, у нас на филфаке говорили, что на самом деле он вовсе и не поэт, а какой-то очень замороченный учёный, а поэзия -- это так, для души, и чтоб мозги отдохнули.
   -- Ага, а наши чтоб засохли, -- уныло прокомментировал Василик.
   -- Да, котенька, мы хотим музыку, а ты нам -- лекцию! Бука! -- надула губки моя краса.
   -- Лабай уже! -- пропросил-приказал Вацлав.
   Я раскланялся и голосом взволнованного конферансье произнёс:
   -- "Баллада о недождавшемся друге".
   Ребята фыркнули.
   Пролился короткий вступительный перебор, затем гитара перешла на простенький вальс, и я запел:


Дело, братцы, табак, коль застала в тайге зима,
А тебе предстоит в одиночку нелёгкий путь;
А погода с морозом свихнулись совсем с ума,
А ветрище такой, что ни выдохнуть, ни вдохнуть.

Вся задача -- идти, остановишься -- тут же в рай.
Вот заснеженный лес. Там, за лесом -- конец пути,
Там сухая палатка, с багульником терпкий чай --
Чудеса, одним словом. Вот только бы лес пройти.

Вроде, всё позади, остаётся пустяк: дожить!
Ты упрямо идёшь, продираясь сквозь сети вьюг...
Ты идёшь, и не знаешь, что друг твой без сил лежит,
А огонь, что горел для тебя, уж давно потух.

   -- Клим, ну блин, не мог на дорогу что-нибудь пооптимистичнее-то подобрать, а? -- возмутился Василик.
   Вацлав погруснел, видно, моя песня пригрузила и его.
   И лишь Илана смотрела на меня с откровенными восхищением и гордостью... Ну хоть кто-то понимает в искусстве!
   Правда, скоро мою девочку ждало испытание -- приехал вездеход. Всего один! И вместить туда всех нас, оборудование да ещё и её багаж оказалось нереальным.
   Поблизости нашёлся охотничий домик -- пришлось оставить половину вещей там.
   То-то обрадуются охотники, когда найдут целый чемодан изящного женского белья!
   Я мысленно поржал, представив картину, поудобнее устроившись, спрятал в объятиях мою девочку: ей нужна поддержка, расстроилась не на шутку!
   И плевать мне на ваши косые взгляды, ребя...
  

***

   После мегаполиса провинциальные городки кажутся игрушечными. Таков и Нордар, куда привёз нас водила, не пожелавший представиться.
   Дело его.
   Высадил у гостиницы, лучшей в городе, и как я подозреваю, единственной. Нам дали ключи от номеров, сообщили, во сколько подадут ужин. И мы разбрелись восвояси.
   Уж не знаю, кто над нами подшутил, но нам с Иланой достался номер для новобрачных. Нет, я в целом не против, давно Илану замуж зову, но, помилуйте, такое обилие розовых рюшей и прочей приторной милоты у кого хочешь отобъёт желание жениться!
   Иланка оставшиеся чемоданы кое-как рассовала, и сразу же к кровати -- сорвала с постели покрывало цвета нежнейших тортовых розочек, сгребла в охапку подушки, свалила это всё в кресле, и вроде как дышать полегче стало.
   Вопреки стереотипам о блондинках, Илана совсем не любит розовый.
   Короче, управилась она и в ванну.
   А я в кресло сел, только глаза прикрыл -- сразу в сон бултых.
   Описывать сны -- неблагодарное дело. Ведь уже успеешь их обдумать, проанализировать. А что-то -- и досочинить. Но я всё-таки постараюсь. Ведь этот был, как кино -- реальный, выпуклый.
   Приснилось мне будто мы с Иланой на курорте, солнце там, пальмы, всё такое... Она красивая настолько, аж светило небесное ей завидует: боится затмения.
   В общем мы с ней на пляже, одни, песок теплющий, солнце, чайки горланят...
   Ну, у нас уже... Вот-вот... Кульминация, так сказать... Она мне что-то шепчет такое, я отвечаю, и вдруг понимаю, что губами-то шевелю -- а звука нет, совсем. И вокруг всё постепенно так замолкает: Илана, чайки, даже ветер. И застыло всё, как если плёнку вдруг в кинотеатре остановить на половине кадра. И свет меркнет, как в том же театре после последнего звонка. И когда уже сумерки едва брезжат, вот-вот настанет полная, непроницаемая тьма, весь антураж вокруг рассыпается, словно всё это было на самом деле из стекла сделано, осколки сыплются кругом, только всё беззвучно происходит... Я Илану собой накрываю, чтоб её стёкла не задели, и чувствую, как мне в спину-то они втыкаются, раз за разом, один за другим, и всё глубже, глубже входят... И тут вдруг наваливается смертельный, адский холод. А у меня из спины кровь волнами хлещет. Я смотрю -- а она, кровь эта, не красная, не тёмная вообще, а лимонно-жёлтая, даже как будто светится. И заливает всё вокруг, ни песка, ни моря, ни неба уже нет, а всюду -- только эта светящаяся лимонная кровь. Дальше -- как в телевизоре, когда канал резко трансляцию прерывает, а настроечную таблицу включить не успеют, полосы пошли. Просто полосы, сверху вниз, сверху вниз: жёлтая -- чёрная, жёлтая -- чёрная. А потом вообще всё исчезло. Словно провалился в абсолютно тёмный бездонный колодец. Проснулся -- вроде как с другой стороны из него вылетел... Вот такой сон.
   Сижу в кресле, глазами хлопаю.
   Иланка испуганная, в полотенце, волосы мокрые.
   Нимфа морская.
   -- Что такое, котенька? -- спросила вроде спокойно, но слышу -- голосок дрожит.
   Пересказал ей кратко сон, она лишь головой покачала. Но пульс пощупала и давление на всякий случай измерила.
   Хотела ещё кровь взять -- вдруг я какой-то вирус местный подцепил, как в дверь постучали: и горничная -- милая девчушка -- сказала, что пора на ужин.
   И тогда я понял, что голоден, как два медведя.
   Дал Иланке десять минут на сборы, схлопотал за это подзатыльник, и поплёлся в душ -- звёздочка моя никуда без меня не улетит, а за те "десять минут", которые она одеваться будет, я вполне успею привести себя в порядок.
   Василик и Вацлав уже столик заняли. Они тоже сияли, как надраенные пятаки. Тяжко всё-таки нам, столичным, в такой глуши. Удобствами разбалованы.
   Но сейчас поболтали вполне себе весело.
   Даже Вацлав разошёлся. Вина заказал. Выпили все за успех операции.
   Илана пожаловалась на нашу розовую жуть, ребята прошлись на счёт знаков судьбы и потребовали чуть ли не здесь, за столом, назначить дату свадьбы...
   Моя девочка трогательно краснела, а смех её -- теплый, мягкий, как мех, -- укутывал и согревал это унылое местечко.
   Но на самом интересном у Вацлава зазвонил телефон, он извинился и ушёл, как сказал: "Осмотреть стрекозу". Василик тоже уплёлся к себе.
   А я подхватил Илану на руки на глазах у пришалевшей от этого местной публики и понёс в наш номер.
   Кто крикнул нам вслед: "Совет да любовь"...
   И ночь наша была горяча и сладка, как у истинных новобрачных.

ВАСИЛИК СВАРТМЭЛЬ
(Заметки на полях)

   Наконец-то летим в Выгжел. Четвёртый час пути подходит к концу. Мерцающий овал тени от винтов уже скользит по сплошному морю хвойников, и ни впереди, ни сзади по курсу не видно никаких вкраплений, никаких "островков".
   Таков Дар -- край диких таёжных просторов... По предварительным подсчётам, до места высадки -- к сожалению, нас ждёт ещё остановка, прежде чем попадём в город -- остаётся всего ничего -- километров восемьдесят-сто, двадцать-тридцать минут лёту.
   Все взвинчены.
   Клим, вон, взъерошенный сидит, вытащил из чехла кинокамеру и колдует над ней. Время от времени встряхивает копной волос, жёлтых, как кукуруза. Бормочит что-то под нос.
   Прислушался -- напевает. Должно быть, счастлив.
   Илана расчехлила тепловизор и запустила тест.
   Через пару минут в динамике щёлкнул разряд, и раздался голос Вацлава:
   -- Подходим! Ребята, глуши музыку, кончай танцы! Пристёгивайтесь, снижаюсь!
   Зубной бормашинкой взвывает на форсаже двигатель, "Северин" (так называется наш вертолёт) замедляется до минимума, затем обороты двигателя плавно падают, звук сменяется от визжащего сопрано форсажа до забивающего уши, как серая техническая вата, контральто ротации. И машина медленно и грузно начинает проваливаться в широкий колодец таёжной прогалины на берегу сонно ползущей среди зарослей подлеска маслянисто-тёмной реки.
   -- Заимка Медвежья, -- сообщил Вацлав. -- Тут керосина в бочках дофига! Переночуем, заправим баки и дальше уже без остановок.
   -- А фон? -- кричу ему в открытую дверь кабины.
  
-- Тут ничего, терпимо! -- хрипит динамик.
   Кстати, о чём там Вацек говорил вчера с теми, кто прочертил наш дальнейший маршрут и снабдил лётным средством, мы до сих пор не знаем.
   Этот подлец нам и слова не сказал.
   Хотя это не от подлости, конечно, просто он -- гиперответственный. И предпочитает всё на себя взваливать.
   И сначала даже не поймёшь -- то ли не доверяет, то ли бережёт. Лишь потом доходит -- второе!
   "Северин" вздрагивает: сели.

ИЛАНА ПОЛЕНЗ
(Дневник наблюдений)

  


12-е марта 28**
   12.30. Приземлись возле Медвежьей Заимки. Координаты -- 64 градуса 2 минуты северной широты / 42 градуса 8 минут восточной долготы. Радиоактивный фон за бортом соответствует норме. Разрешаю высадку, но помечаю себе всё-таки взять кровь на анализы.
   12.50. Разложили снаряжение. Настраиваем приборы.
   13. 20. Сготовила обед на переносной газовой конфорке. Накормила мужчин. Повеселели. Сама чувствую себя неважно: подташнивает, кружится голова. Никогда прежде не укачивало в полётё. Вацлав тоже выглядит странно -- бледный, озабоченный, курит в два раза больше. Сказала ему, что вредно. Глянул, как на врага. Предложила померить давление -- махнул рукой, ушёл. Василика и Клима всё-таки поймала, провела первичное обследование (давление, пульс, состояние роговицы) -- состояние удовлетворительное. Отпустила работать.
   13.50. Принесла из ручья образец воды. Кое-как пробился из-подо льда. Так же взяла пробы воздуха и грунта. До грунта пришлось докапываться. В буквальном смысле.
   15.30. Сделала экспресс-анализ крови себе и Вацлаву. Едва его дозвалась, вылез из своей железной "стрекозы", как трубочист! В такой мороз -- с железом возится, на снегу лежит, в тонком свитере и комбинезоне! "Я простуды не боюсь, если надо -- простужусь!". Горе моё луковое. И, видимо, скоро мне придётся вспомнить бабушкин метод стирки. "Не мог, -- говорю, -- протереть там всё тряпочкой сначала?" А он в ответ: "А это что -- не тряпка?", -- на комбинезон свой показывает! "Да, -- говорю, -- теперь тряпка, без сомнений". Мальчики -- это диагноз и это не лечится. Заявляю, как врач. А кровь абсолютно нормальная. У меня. У Вацлава, правда, очень высокое гематокритное число, 56%. просила его, так, на всякий случай, не надеясь на ответ -- не знает ли он, случайно, какой у него обычно гематокрит анализы показывают. Ну, естественно, не знает! "Вы ж, лётчики, -- говорю, -- перед каждым вылетом проверяетесь, анализы сдаёте!" А он мне: "И что с того? Мне говорят: "Норма" -- и всё". Без комментариев! Отжигают коллеги, ничего не скажешь!
   15.50. Анализы воды и воздуха опять ничего нового не показали, и то, и другое просто отличные! Ладно. Всё равно буду делать каждые три часа, так решила.
   16. 40. Вернулись Василик и Клим. Чумазые, счастливые. Один с почти готовой топонимической картой, другой -- с полной видеокассетой. Гудят, как потревоженные осы. А я смотрю на них и понимаю, что банно-прачечный день придётся устраивать раньше, чем представлялось. Кстати, баня нашлась за заимкой, сообщили они. Вот и хорошо. Послала попить.
   18.00. После бани все осоловелые. Поели. Расстелили спальники и улеглись. Сморило сразу. Всех. Словно кто сон-травой на нас махнул. Сон-трава -- фольклор. Но с фольклором в здешних краях нужно быть осторожнее.

-- 3 --

  

ИЛАНА ПОЛЕНЗ
(Дневник наблюдений)

   13-е марта 28**
  
   14.10. (Записано по памяти) Сегодня с нами произошло нечто странное: мы словно попали под мощное внешнее наркотическое воздействие. Началось всё утром. Я подскочила, потому что вспомнила об анализах. Села, протёрла глаза. И с ужасом поняла, что всё равно комната плывёт. Растолкала Климку и остальных. Поэтому нижеописанное -- не плод моего воображения. Это видели все! Из каждой щели в помещение заползал туман (пар? дым? газ?). Лимонно-жёлтый, с приторным карамельным запахом. От него першило горло и начинался кашель. А голова заполнилась молочно-апельсиновым миксом с мороженым. В общем, мы начали глупеть на глазах: хихикать или драться подушками...
   Мы такое вытворяли! Сейчас и вспомнить стыдно.
   Единственный, на кого чудо-дымок не оказал воздействия, -- Вацлав. Взглянув на спятившую команду, выскочил за дверь и вернулся со шприцем. Ловил нас по одному, ибо мы затеяли игру в салочки, и делал укол. Когда схватил меня, я начала брыкаться, и ему пришлось прижать меня к себе. И я почувствовала, как он возбуждён. Значит, его тоже затронуло, только несколько по-другому.
   Хорошо, что инъекция быстро отрубила меня, а то я, кажется, была в шаге от того, чтобы совершить нечто такое, за что потом было бы ещё стыднее...


ВАЦЛАВ СИБЕНИЧ
(Личные хроники)

   ... Меня словно ударило по затылку. В голове звон, перед глазами радуга... Потом исчезло всё, только звон этот остался. Смотрю: что за ***! Наши себя ведут -- ну, ни дать, ни взять, делегация психов на отдыхе, только что друг на дружке в лошадки не играют! Иланка подтанцовывает, то к Климке прижмётся недвусмысленно, то Василика под ручку подхватит, в глаза заглядывает. Клим, уж на что шутник-неудачник, сейчас сам себя по всем параметрам превзошёл -- прыгает, вертится, по потолку пройтись норовит... Ну, обезьяна, и только. Горилла. И ржёт без передыху. Нет, он посмеяться-то любит, но -- не так же, не бессмысленно, на любой поднятый палец, на любое слово. Василик, тот вообще расклеился, такое ощущение, что литр креплёного без закуски заглотил. Он вообще-то у нас трезвенник-язвеник. Разве что иногда, в честь больших событий. А тут, как они, картографы, говорят, будто -- "до нулевого меридиана" добрался.
   Ну, я ему первому и всадил капсулу, из шприц-пистолета. Они с собой этот громоздкий девайс сроду не берут, а зря. У меня он всегда за креслом, вместе с аптечкой. И ампул -- полный джентльменский набор. Медик из меня, конечно, аховый, но уж подобие наркотической интоксикации диагностировать могу. Всадил я ему капсулу, значит, с наркоблокиратором хорошим, "Преславский спецмед" делает, я его с боем у спасательских медиков раздобыл. Ну, Василик -- в ступор. Стоит, как истукан, ни влево, ни вправо. Ладно, думаю, я пока с остальными разберусь ...
   Так, вот и Клим, друган мой закадычный, попался. Я ему -- капсулу, удачно попал, в предплечье. Он сразу сложился и на пол спикировал. Складировал я их с Василиком рядком, и на нашу девочку оглянулся. И меня даже повело.
   Она и так-то красотка, что её, наверное, и мёртвый будет хотеть. А тут -- настоящая сирена. В простыне на ... Лучше дальше не думать. Золотые локоны по загорелым плечам. Губы приоткрыты. На щеках -- румянец, глаза сияют.
   У Клима в репертуаре есть песня: "Потому что нельзя быть красивой такой!" И сейчас я полностью с этим утверждением согласен.
Делаю к ней шаг -- а она со смехом срывается с места да ещё и дразнится:
   -- Догони! Догони!
   Догоняю. Хватаю.
   В голове снова звон. В горле пересохло. Хочу её так, что в глазах темнеет.
   А эта стерва ещё и извивается!
   Прижимаю к себе, чтобы утихомирить.
   Но вместо того, чтобы успокоиться, маленькая дрянь трётся об меня!
   Обдаёт жаром.
   Стискиваю зубы и колю прямо в изящную шейку. Илана обвисает в моих объятиях.
   Мечта моя золотая, неосуществимая.
   Подхватываю на руки, бережно укладываю на спальник рядом с Климом.
   И напоминаю себе: девушка друга -- под запретом!
   Замутнённое сознание воспринимает это с трудом.
   Делаю укол себе.
   А потом -- на улицу. К ручью. Лью на голову ледяную воду.
   Прихожу в себя.
   Вижу, как туман, будто ложноножки какой-нибудь амёбы, втягивается в лес.
   Словно нас прощупали.
   Тащусь к вертолёту, заползаю внутрь и здесь отрубаюсь. Даже не закрыв дверь.

ИЛАНА ПОЛЕНЗ
(Дневник наблюдений)

   13-е марта 28** (продолжение)
   15.13 Пришла в себя в два пополудни. Голова только будто ватой набита, а так -- ничего. Спать совсем не хочется, никаких глупостей -- тоже. Только того, что было с утра и до двух, помню смутно. Полагаю, это сознание блокирует неприятные воспоминания. Как на утро после сильной пьянки.
   Клим и Василик очень крепко спали. А Вацлав уже пришёл в себя. Наверное, одновременно со мной или чуть раньше. Мрачный и злой. В глаза почему-то не смотрит. Сказал, что успел сделать мне, Климу и Василику пневмоинъекции общей наркотической блокировки препаратом "Антрексан-дельта", после чего наше состояние перешло в стабильный сон. Молодец, сориентировался! Похвалила его, а он, подлец, лишь криво хмыкнул и продолжил ровно, будто начальству рапортовал: Василику пришлось инъецировать препарат дважды, в то время как на более рослого и массивного Клима подействовала первая же доза. Странно! Как проснутся -- выясню подробности, если вспомнят. Сейчас состояние ребят стабильно, и я смогу выйти из заимки, чтобы сделать подробные анализы воздуха и воды из ручья.
   Уже за ручку взялась, вдруг Вацлав как рыкнет: "Куда раздетая?! А ну куртку возьми! Там холод адов".
   Ненавижу, когда он говорит в таком приказном тоне. Мужлан. Но ведь заботится.
   И только за дверью, когда уткнулась в мех капюшона, дошло: а он-то сам с мороза в легком свитерке и джинсах пришёл.
   Преступная беспечность для начальника экспедиции!
   Вернусь -- отчитаю.
   15. 30 Снова взяла пробы воды и воздуха. Как ни странно, самые подробные анализы, которые возможно сделать в условиях полевой лаборатории, не показали абсолютно никаких отклонений от нормы -- и воздух, и вода совершенно чистые, без каких-либо побочных элементов. Очень странно. Повторю тесты ещё раз, чтобы выявить возможное кратковременное появление примесей.
   16. 00 Приготовила поесть. Проснулись Клим и Василик. Вацлав возится с вертолётом, есть не пришёл, сказал ему оставить. Меня всегда злят подобные его выпады. Будто цену себе набивает!
   16.15 Пошли с Климом на вечернюю съёмку. Для удовольствия и пользы. Объектив обычно замечает больше, чем человеческий глаз.
  
  

КЛИМЕНТИЙ ШТРУДОФФ
(Просто тетрадь)

   Вышли, а тут как раз закат. И любимая девушка рядом. Эх, жаль, я без гитары!.. Но я и без неё могу блеснуть.
   Обнял свою спутницу за тонкую талию, наклонился и шепнул на ушко:

Освещена последняя сосна.
Под нею темный кряж пушится.
Сейчас погаснет и она.
День конченый -- не повторится.

День кончился. Что было в нем?
Не знаю, пролетел, как птица.
Он был обыкновенным днем,
А все-таки -- не повторится.[4]

   Илана вскинула на меня глаза -- космические, карие с золотыми звёздами, в пушистых ресницах. У меня голова кругом пошла, так и рухнул в бездну её теплого микрокосма. А она выдохнула с восторгом:
   -- Твоё?
   В поэзии Иланка ни черта не смыслит. Это для неё -- высшая материя. Поэтому даже "любовь-морковь" может вызвать у неё умиление.
   Но я никогда на это не обижался: Музе необязательно разбираться в поэзии, Музе достаточно просто быть.
   Поэтому поцеловал в космические глаза, ласково щелкнул по носу и ответил:
   -- Нет. Одной поэтессы досумеречной эпохи.
   Илана кивнула понимающе. И достала фотик. Вот тут она -- богиня. Моей камере за ней не угнаться: Илана выдаёт на-гора подлинные шедевры. Как вернёмся в Дербенд -- нужно будет ей выставку устроить, давно ведь обещал...
   Наснимали аж с превышением лимита. Надо не забыть в портативный компьютер слить, а то скоро память забьётся.
   Подошли к нашей стоянке, и тут Илане пришла в голову идея, как она сказала, "просто гениального снимка"... Короче, не успел я и глазом моргнуть, как моя радость на хвост вертолёта забралась, эквилибристка...
   Пощёлкала-пощёлкала, давай спускаться и ...
   ... подхватил, сумасшедшую, к себе прижал, сердце в груди колотиться так, что как бы лавина не сошла.
   Дурочка, так же и до инфаркта довести можно!
   А она рассмеялась:
   -- Я реакцию проверяла.
   -- Нет! -- возмутился я. -- Ты смерти моей хотела! Скажи правду, коварная женщина!
   Но сказать не успела: мимо нас в сторону заимки мелькнуло нечто -- тёмное, с тяжелым дыханием...
   Мы обомлели.
   Надо бы ребят предупредить. Я по корпусу вертолёта постучал: Вацлаву просигналил. Услышал, нет -- не знаю.
   А вот Василика не предупредить. Завис там со своими картами -- просматривает то, что я наснимал, и рисует.
   Но придумать я ничего не успел: Илана парализатор выхватила. Она, кстати, этим парализатором хамарского пещерного зайца с сорока метров снимает, причём, точно в бедро. Вот, она с парализатором, значит; я же -- за пистолетом полез.
   Но Илана шикнула на меня:
   -- Идиот, это ж может быть вообще неизвестное науке животное! А ты его -- в мясо!
   Я ей в ответ прошипел:
   -- Лучше пусть для науки останется замороженный труп зверя, чем наши -- и на фиг науке не нужные...
   Но пистолет всё же опустил. А что -- она с парализатором мне всё равно очков пятьдесят вперёд даст, в случае выстрела. Подошли ближе, тень уже у самого входа в избушку темнела... Оружие для скорости реакции обеими руками на уровне головы, ну, ни дать, ни взять, напарники-детективы из мистико-детективного сериала вечером по телеку...
   Но нечто оглянулось, и на нас сверкнули желтые фары-глаза.
   А потом -- за спинами -- холодный голос Вацлава к месту пригвоздил:
   -- Стоять! Не двигаться! Не оборачиваться!
   Но я обернулся... И Илана. Я потерял дар речи, а от её вопля -- заложило уши...
   И тогда зверюга, что высилась за нашими спинами, задрала рогатую морду и заревела тоже...
   С макушек сосен полетел снег.
   Илана потеряла сознание.
   Вацлав выстрелил...
   _______________________________
  
[4] Зинаида Гиппиус, "Закат"

-- 4 --

  

ВАСИЛИК СВАРТМЭЛЬ
(Заметки на полях)

   Картография -- особый код, понятный лишь посвящённым. Изображение возвышенности, например, для кого-то лишь кляксы, заключенные друг в друга. А для меня -- знакопись, сродни кольцам на срезе дерева. И это неспроста: и горы, и деревья растут, стремятся вверх, к небу.
   Картографу ведомы сокровенные и изначальные законы космоса. Ведь пространственные отношения позволяют получить общую картину реальности, упорядочить имеющиеся данные. Создать мир. Ведь если что-либо незафиксированно в человеческих источниках -- оно не существует.
   Нет ни стран, ни материков, ни гор, ни рек, ни лесов. И имён у них. Но стоит нанести их на карту, и они обретут жизнь. Облик. Параметры. Недаром же человечество изобрело карты задолго до того, как научилось писать.
   Молодчина всё-таки Клим! Снимает подробно -- всё как на ладони, бери и переноси на бумагу. Мурчу даже от удовольствия.
   Жёлтый туман вырубил нас, и полдня псу под хвост. Работаю сейчас лихорадочно. Соскучился по делу.
   Эх, жаль я не у себя в отделе. Здесь на моём портативном компьютере невозможно создать объёмную модель. Как же мне нравится видеть карты, которые на экране высвечиваются в растровом и векторном форматах. На электронных картах можно использовать особые мигающие знаки, меняющиеся расцветки, добавлять новую информацию, менять их масштаб и проекции, выполнять другие трансформации. Можно "перелистывать" карты прямо на экране, совмещать их друг с другом -- словом, работать с электронными картами в интерактивном режиме...
   Но блин, тут и в обычном не дадут! Заимка вздрагивает, будто началось землетрясение.
   И тут уши раздирает крик. Иланочка, душечка! Кто ж ещё может вопить на таких децибелах!
   За ним -- рык, да такой, что волосы на всём теле встают дыбом.
   Потом начинается пальба.
   Похоже, у нас гости.
   Сидеть здесь, когда там ребята сражаются -- разумно, но неприлично. Поэтому хватаю кочергу и выскакиваю во двор.
   Дверь распахиваю резко, и она ударяется обо что-то плотное. И нечто -- с визгом отлетает. Однако, оказывается, ночной гость ни лыком шит: ориентируется быстро и разворачивается ко мне. Я вижу горящие яростью золотые плошки-глаза. Слышу сопение.
   По размерам существо -- почти с небольшого медведя, а бросается на меня с грацией и лёгкостью кошки. Евда успеваю отбить нападение.
   Кочерга гнётся о прочный череп. Но в этот раз, прежде чем упасть, существо успевает оставить след своей когтистой пятерни у меня на лодыжке.
   Мы падаем вместе: я -- с порожков, оно -- в сугроб.
   И ... разверзается ад...
  

ВАЦЛАВ СИБЕНИЧ
(Личные хроники)

   Да раз твою же ж мать!
   Неужели слова "стоять!" и "не оборачиваться" так сложны для понимания? Как бы мне хотелось пришибить этих придурков, которые выполняют команды с точностью до наоборот. Перестрелять к чертям и сложить ровненькими штабелями! Всё равно от них никакой пользы!
   Я тоже хорош. На что надеялся, когда пальнул в этакую дурынду? Попал, но, похоже, эффективности у таких атак не больше, чем в попытке муравья укусить медведя. Только разозлил.
   Чёрт!
   Илана закричала и упала... Надеюсь, с нею всё в порядке? Ведь рядом Клим.
   Грёбанные романтики! Когда начнут соображалку включать? Нашли время шуры-муры крутить.
   Ё*****!
   Ещё и Василик выперся! Герой на печке с кочергой. Мегакрут, б****!
   Интересно, их на географическом учат так хреначить детёнышей рованьского зверя?!
   Конечно, мамаша взбеленилась!
   Попёрла на Василика всей массой! А он лежит, ногами дрыгает, жук перевернутый.
   Соображать надо быстро.
   Ору ему:
   -- Катись отсюда!
   К счастью, он понимает буквально. Откатывается. И я падаю на его место. Пистолет-пулемёт -- впереди. Держусь за него обеими руками, как утопающий за соломинку.
   Зверюга склоняется надо мной. В свете луны белеют двадцатисантиметровые когти. Ветвятся рога. Серьёзный арсенал.
   Рядом -- пищит детёныш. Мать оборачивается к нему. Подхватывает лапой, сажает себе на спину.
   И снова возвращается ко мне.
   Я не стану убивать редкое существо. Поэтому откладываю оружие. И демонстрирую ей пустые руки. Типа: мирный, не трону, отчаливай восвояси.
   Но она не спешит, склоняется ещё ниже, обдавая смрадным дыханием. Рычит недобро, демонстрируя жуткие клыки. Видимо, не угодил и на ужин не гожусь. И она, показывая своё недовольство, бьёт наотмашь лапищей. Успеваю сгруппироваться и отпрянуть, но когти задевают плечо и спину.
   Меня обдаёт жаром. Снег вокруг разжижается и становится осклизлым.
   Но зверь уходит...
   Перед глазами идут красные круги. И луна тоже -- в отблесках крови. Лицо её -- белым-бело. И она плачет. Луна... плачет?..
   Нет... Илана... Бледная, дрожит, слёзы по щекам.
   Рядом Клим.
   В угаре драки я и забыл о нём. Сейчас Клим тихо произносит:
   -- Круто тебя, брат.
   Илана рвёт какие-то тряпки и, судя по острому запаху, льёт на них спирт (она всегда носит с собой фляжку "на всякий случай"). Прижимает к ране.
   Я стискиваю зубы, судорожно пропуская через них воздух, и сжимаю кулаки, потому что от боли перед глазами кружат белые звёзды. А потом меня начинает корчить в конвульсиях, как будто через нервные окончания пропустили ток (дописано другой пастой: откуда такая ассоциация?). И мучительно рвёт на грязный снег.
   Когда представление заканчивается, чувствую, что Клим придерживает меня.
   -- Сможешь встать? Нужно отвести тебя в заимку.
   Я подымаюсь на четвереньки, руки дрожат, особенно та, что ранена. Клим берёт меня поперёк живота и рывком ставит на ноги. Я опираюсь на него, и он почти волоком тащит меня в помещение.
   Следом семенит Илана. Она что-то говорит, я не слышу слов, но ощущаю расположение, беспокойство и опасение, исходящие от неё. Не замечал у себя прежде способностей к эмпатии. Не хочу думать об этом. Потому что в некоторых случаях человеческое тепло помогает лучше лекарств.
   При поддержке Клима опускаюсь на скамью, застеленную шерстяным ковром. Затем Штрудофф уходит за Василиком (тот, как выясняется, тоже ранен), а Илана склоняется надо мной: бледная, янтарные глаза широко распахнуты, но милое личико серьёзно и сосредоточено.
   -- Мне нужно обработать и зашить тебе рану, -- говорит она.
   -- Делай.
   -- Придётся без наркоза: антибиотики я взяла, а анестетики -- нет.
   Она словно извиняется.
   -- Плевать, -- говорю я. -- Переживу как-нибудь. Сейчас главное не допустить заражения.
   -- Похвально, когда врач и пациент думают в одном направлении, -- говорит Илана и разрезает мою окровавленную одежду.
   А я смотрю на золотистый локон, выбившийся из-под смешной синей шапочки, и думаю о том, что о готов стерпеть любую боль, если её причиняет она...

ИЛАНА ПОЛЕНЗ
(Дневник наблюдений)

   13-е марта 28** (дополнение)
   23.15 Закончила операции. Василик так и не пришёл в сознание: он отключился сразу, от боли, получив ранение. Его беспамятство только мне только на руку: обработала и зашила раны. Вколола антибиотик и "рабивак" от бешенства. На всякий случай. И он даже не брыкнулся. Золотко, а не пациент.
   А вот с Вацловом чуть не поседела. Досталось ему сильнее. Когти срезали лоскут кожи, задели мягкие ткани. Большая кровопотеря.
   Остановила кровь. Начала зашивать рану. И это крайне нелегко, когда пациент не только пялится на тебя, но ещё и комментирует твои действия, и язвит.
   Хотелось зашить заодно и рот ему.
   И Климке тоже! В нём, видите ли, мужская солидарность взыграла. Поддерживал друга в глумлении надо мной. Подлый.
   Хорошо, что когда я врач, я глуха и нема.
   А Клим за годы увлечения горным туризмом поднаторел в оказании медицинской помощи. Из него вышел высококлассный ассистент.
   Провела Вацлаву стандартную противовоспалительную терапию, и вот тут началось!
   Через несколько минут место укола вдруг раздуло, появился отек. У Вацлава подскочила температура и начался бред. Пот в буквальном смысле лился. Я не успевала менять салфетки.
   Я перепоручила его Климу, а сама пулей рванула в вертолёт, где остались медицинские карты. Как всегда, когда торопишься, всё валится из рук, а нужная информация куда-то прячется. Но его историю всё-таки нашла.
   Никакой аллергии на препарат! И вообще -- по всем показателям -- здоров, как бык! Замечательно!
   А у нас -- тут чуть ли анафилактический шок от обычных препаратов!
   Сделала адреналиновую блокаду. Ввела кордиамин для поддержания работы сердца и преднизолон для снятия отечности.
   Послала Клима за льдом, и обложила рану холодом.
   Дыхание выравнялось, сейчас он стабилен. И, к счастью, заснул.
   Клим пошёл делать кофе, а я -- анализы. Нужно понять, откуда такая реакция у Вацлава.
   23.25 Зла не хватает! Подоспели результаты исследования утреннего "жёлтого тумана". Несколько видов психотропных веществ, афродизиаки, феромоны.
   Перепроверила несколько раз. Что за дурацкие игры?! И почему нас не посвятили в правила?
   И вообще, прежде чем отправлять экспедиции, следовало бы более точно инструктировать о флоре и фауне здешних мест. Но -- увы! -- "рованьский зверь легенда, и если вам повезёт -- то вы её или докажите, или опровергните" -- так напутствовал нас специалист по безопасности.
   Нам повезло!
   23.40 Сахар в крови Вацека зашкаливает -- 25,3 ммоль/л! И СОЭ под восемьдесят! При таких показателях он должен быть в сахарной коме! Сбегала проверила -- спит спокойно. Разве что сердцебиение повышенное и жар не совсем спал. Интересно, кто ему медпутёвку перед отъездом подписывал? Нужно будет посмотреть и задать коллеге пару вопросов.
   23.55 Стоило выглянуть в окно -- как над лесом взмыла ракета. Красная. Явно не салют. Описала в небе большой крутой полукруг, упала в тайгу. Красная -- опасность! Что это -- предупреждение или крик о помощи? Клим, не говоря ни слова, схватил куртку и рванул к вертолёту.
   Спасатель мой! Бежать на выручку -- это у него в инстинктах.
   А я с этими мальчишками скоро верующей стану, ведь всё, что мне остаётся, -- заботиться, ждать и молиться.


-- 5 --

  

КЛИМЕНТИЙ ШТРУДОФФ
(Просто тетрадь)

   Прожектора шарили по лесным прогалинам, выхватывали просветы между деревьями.
   Я отлично понимал, что мой порыв -- безумие чистой воды: ночи в Даре -- густые, словно пролитые чернила. К тому же во вспышках света силуэты деревьев метались передо мной фантасмагорическими чудовищами.
   Я летел наобум, подгоняемый мыслью: Илана тоже заметила ракету, значит, мне не привиделось и кому-то тут, в тайге, отчаянно нужна помощь.
   И мне воздалось по вере: этот бедняга сам вышел в полосу света, взмахнул рукой, привлекая моё внимание.
   Неподалёку я разглядел полянку и посадил машину. Схватил фонарик, сунул за пояс парализатор и рванул туда, где заметил фигуру человека.
   Вовремя -- незнакомец шагнул мне навстречу, качнулся и рухнул в снег.
   Подбежал, подымаю, а тело -- словно пух.
   Ребёнок, что ли?
   Отнёс своего спасённого в вертолёт, уложил на сидение, включил свет и ... обомлел.
   Капюшон грубой брезентовой куртки сполз, и на сидении чёрной змеёй свернулась толстая коса.
   Девушка. Совсем юная, тоненькая, как тростинка, и очень красивая. Той утонченной красотой, что отличает лучших дочерей северных народов.
   Нельзя не залюбоваться.
   Беглый осмотр показал, что видимых повреждений нет. А для более детального -- нужно её раздеть.
   Однако стоило мне протянуть руку к вороту куртки, как девушка встрепенулась и закричала. Отползла от меня подальше, жалобно выставила вперед руку (я успел заметить, пальцы -- тонюсенькие -- в ссадинах, а на запястье -- след от верёвки)...
   -- Не трогайте меня, -- наконец проговорила она. Голос глухой, охрипший. Но, несмотря на хрипоту, приятный.
   -- Не волнуйтесь, я просто хотел убедиться, что вы не ранены.
   Она мотнула головой:
   -- Я в порядке. Мне только отдохнуть и отлежаться немного.
   -- Я отвезу вас к друзьям. Вам окажут помощь.
   Она лишь кивнула.
   Забралась на сиденье с ногами, притянула колени к подбородку и погрузилась в свои мысли.
   Я больше расспрашивать не стал -- захочет, скажет сама.
   И она сказала -- тихо, глядя в пол.
   -- Иминай.
   -- Что это значит? -- удивился я, решив, что она произнесла какое-то слово на местном диалекте.
   -- Я Иминай. Иминай Вынтэнэ. Криптозоолог.
   -- Климентий Штрудофф, -- представился я в ответ. -- Вольный художник и немного пилот.
   Она подняла голову, улыбнулась. И вокруг сразу стало светлее.
   Будет Иланке и пациентка, и помощница, и конкурентка.
   Усмехнувшись своим мыслям, сел за штурвал и взял курс домой.
   Интересно, сколько ещё сюрпризов вместит в себя этот безумный, никак не кончающийся день?
  

ИМИНАЙ ВЫНТЭНЭ
(Файл на дискете)

   Тепло...
   Нет боли...
   Сворачиваюсь, как эмбрион, закрываю глаза и вижу...
   ... Летит над миром Ворон Куркыль, смотрит, чтобы кэльэт, духи зла и вечные враги людей, не обижали никого в его землях. А если увидит -- то катится по небу громом, камлает шаманом у костра. И бегут кэльэт, заползают в норы. Роняет Куркыль перья -- и плещутся реки, встают горы. И тем спасаются люди: реками -- от жажды и бескормицы, горами -- от бурь и холода.
   Ворону не приносят жертв, но если явится он во сне -- спасённым будешь. И люди верят тому. Поверила и я.
   Он сел на дерево возле жилища, где я находилась последние полгода, и програял: "Пора! Пора!"
   И тогда я решила бежать.
   Ворон помог мне -- я была одна.
   Кэле (демон, злой дух), что пленил меня, оказался самонадеян.
   "Не уйдёшь", -- как-то прошипел он. И даже перестал связывать.
   И вот теперь он забрал своего младшего келэ, и они вместе ушли. А меня оставили, как обычно -- прибирать, мыть, готовить.
   Но Куркыль явился мне и сказал: "Пора!"
   Я бросила в котомку лепёшку и сыр, нашла ракетницу и побежала прочь от жилища кельэт.
   И Ворон сдержал своё слово, договорился с бурей-совой, и та, ухая, вовсю махала крыльями и заметала мои следы.
   Демоны не догнали меня.
   Дважды цвет мира становился, как крыло Куркыля. Я спала в сугробах, разрыв их до слоя хвои, и мне не было страшно. За день я уставала так, что не оставалось сил на страх.
   Потом кончилась еда.
   И когда мир потемнел в третий раз, я выстрелила красной звездой, чтобы призвать Ворона.
   И он явился за мной, светя глазами, грохоча и пугая демонов, которые могли спрятаться во тьме.
   А потом Куркыль обернулся мужчиной. Он нёс меня, и руки его были тёплыми. Тёплыми оказались и глаза цвета дыма.
   Я совсем замёрзла в жилище кэльэт. Отвыкла от тепла. И от прикосновений, которые не приносят боль.
   Но я не стану плакать. Мои слёзы расстроят Куркыля.
   Он спас меня. Дал мне свет.
   И я улыбаюсь ему.
   Ворону не возносят треб. Его нет среди прочих богов. Но он всегда был в моём сердце и в моих снах.
   И я знала, что он спасёт.
   И он спас.
   Тут тепло и мягко. Можно заснуть. И не бояться, проснувшись, увидеть красные глаза келэ.
   Летит над миром Ворон Куркыль, и несёт жизнь на своих крыльях. И бережёт от смерти.
  

ИЛАНА ПОЛЕНЗ
(Дневник наблюдений)

   14-е марта 28**
  
   1.15 Клим принёс её на руках. Она оказалась очень слабой, бредила и бормотала что-то про ворона. Она вся горела. Раздела её -- худющая, косточки видны, на теле -- ссадины и кровоподтёки. Крепко ей досталось. Обработала повреждённые области. Дала антибиотик. Она уснула. Я тоже ложусь. Хватит, скоро закипит голова.
   5.45 Подумала, что она -- призрак. И чуть не закричала. Хорошо, что рядом сопел Клим, с ним -- надёжно.
   -- Извините, что напугала, -- робко проговорила девушка. -- Одежду не нашла, пришлось завернуться в простыню.
Я встала, мы вместе искупались. Дала ей кое-что из своей одежды. Великовато, но сносно.
   6.30 Перешли на "ты" и сокращённые имена. Имми так удачно оказалась криптозоологом и, на наше счастье, специалистом по рованьскому зверю. То, что в столице его считают почти легендой, -- её удивило.
   -- Так проще, -- сказала она, смешивая ингредиенты для антидота, -- когда всё фольклор да легенда, то и проблемы нереальными кажутся. Вы там в Дербенде хоть представляете, что здесь творится?
   -- И что же? -- любопытствую я, отрываясь от микроскопа.
   -- Светопреставление, или чей-то не добрый эксперимент, -- отвечает, вздохнув. -- Будто весь Дар -- огромный виварий.
   Я не доверяю конспирологии и не приемлю все эти теории заговоров. Даже когда я прочла тот самый "секретный" отчёт Тория, до конца не поверила, хотя столь уважаемому профессору зачем придумывать?
   Списываю фантазии Иминай и её горячность на нездоровье (недавно ведь бредила) и экзальтированность, присущую народам, исповедующим анимализм.
   Однако не могу ни признать, что лекарство, о котором она рассказала и помогла приготовить, оказалось весьма кстати -- ребятам становилось хуже. Я бы не справилась без неё, потому что для этого надо знать состав яда, содержащегося в когтях и зубах рованьского зверя. Откуда она узнала компоненты этого вещества -- не спрашиваю, успею ещё ...
   6.40 Прежде, чем сделать мальчикам инъекцию, несколько раз проверяю приготовленный Имми состав. Формула мне совершенно неизвестна. Но, судя по составу, это должно сработать, и я решаюсь.
   6.50 Первым колю Вацека. Потому что ему досталось сильнее, и потому что у меня к нему вопросы. Удивительно, но действует на него почти мгновенно, и сеть тёмных капилляров, проступивших на его лице и делающая его похожим на разбитую маску, исчезает буквально на глазах. Отёк тоже спадает.
   Благодарю Имми, она же, заметив, что дыхание Вацлава выровнялось, тактично уходит.
   Я протягиваю руку, чтобы попробовать -- не спала ли у него температура, но тут Вацек, даже не проснувшись, хватает меня за запястье, притом с такой силой, что я аж вскрикиваю... Он распахивает глаза, они горят зелёным запредельным огнём и злобой... Я каменею от ужаса. Но тут Вацлав приходит в себя, взгляд становится осмысленным. Отпускает мою руку, теряется.
   -- Прости! -- шепчет взволнованно. -- Не знаю, что нашло. Не больно хоть?
   Отмахиваюсь: неприятно, но пройдёт.
   Но Вацлав всё-таки смотрит виновато. И, зная его, полагаю, что будет долго грызть себя. А я бы этого не хотела.
   Осматриваю его раны. Всё не так плохо. О таких, как Вацек, говорят: зарастёт, как на собаке.
   -- Послушай, -- наконец решаюсь я, -- тебе наши медики в институте, когда подписывали путёвку, ничего не сказали?
   -- Сказали: здоров, как бык, годен.
   -- Удивительно, -- тяну я, -- а согласно полученным результата, ты вообще и жить-то не должен.
   -- Правда? -- ухмыляется он, пробует размять шею и, конечно же, болезненно морщиться. -- А согласно моим сенсорам -- полёт нормальный.
   -- Врут твои сенсоры, -- говорю я, и мне совсем невесело. -- Ты сейчас -- в глубокой коме.
   -- О как! А ты, значит, мой глюк? -- ехидничает самый несносный в мире пациент. Подходит ко мне, и -- осторожно проводит согнутыми пальцами по щеке.
   Я цыкаю на него и отстраняюсь.
   -- Вот видишь, -- почему-то с грустью говорит он, -- мы с тобой более чем реальны. Будь это галлюцинация, то ...
   -- Что?
   -- Ничего, -- опускает глаза, заводит руки за спину. -- Я здоров. А эти царапины, -- показывает на свои раны, -- скоро пройдут. И ещё...
   -- Да?
   -- Тебе никто не говорил, что ты самый лучший доктор на земле?
   -- Льстец.
   В наш разговор вклинивается недовольный голос Клима: мой ненаглядный проснулся и голоден.
   А я должна следить за рационом моих подопечных, от этого зависит и моя жизнь тоже.


ВАСИЛИК СВАРТМЭЛЬ
(Заметки на полях)

   Я открываю глаза и вижу свет.
   И ангела. И вот дудки -- вовсе не златокудрого. Наоборот, по плечам льются тёмные, как смоль, волосы.
   Правда, потом появляется и златокудрый, но вовсе не ангел, а Илана. И тогда я понимаю, что не умер и не в раю.
   А чуть погодя -- что я обнажён, а у моей постели -- прекрасная незнакомка.
   И тогда я мучительно краснею и натягиваю одеяло до ушей.
   Девушка тоже краснеет, ойкает и убегает за ширму.
   А Иланочка, стервочка, смеётся и подмигивает:
   -- Вставай, герой! Тебя ждут великие дела и вкусный завтрак. И наша гостья.
   Тут хорошенькое личико этой бестии становится совсем уж коварным, и она переходит на загробный шёпот:
   -- Она дежурила у твоей кровати. Желает лично познакомиться с героем, который с одной кочергой вышел на рованьского зверя! Пусть и на детёныша.
   До меня доходит, я закрываю лицо руками и ругаюсь на свою дурь. Ибо представил себе эпическое зрелище.
   Но Илана всегда вовремя находит слова поддержки:
   -- Эй, парень, протри очки и не дрейфь, ты вообще-то нам жизнь спас.
   Она кладёт мне одежду на одеяло, треплет по волосам и уходит.
   Я быстро одеваюсь, и бреду следом.
   Нога болит жутко.
   Хромой географ.
   Вулкан-Гефест.
   Между прочим, умный был тип. Железо открыл. И на Афродите женат...
   Ой, куда это меня? Видимо, ещё брежу.
   Все уже за столом. Пахнет кофе.
   Мне представляют гостью.
   И становится трудно дышать -- она восхитительна.
   И такая хрупкая, что касаться её нужно осторожно, как хрустальную.
   Она представляется и протягивает мне ладошку, я аккуратно беру тонкие влажные пальчики и подношу к губам.
   Говорю, и голос не слушается меня:
   -- Я знаю вас давно, вы столько лет мне снились.
   Она улыбается и будто расцветает, становясь ещё краше.
   Никто не смеётся.
   Иминай (имя, как песня) отвечает мне:
   -- Не ожидала встретить рыцаря в этой глуши.
   Её голос нежен, как и румянец её щёк.
   -- А я не ожидал фею...
   Сажусь, смотрю в тарелку.
   Спасает положение Илана.
   -- Мальчики, Вацек, Силь, а ну-ка хором поблагодарили Имми, если бы ни она, не знаю, чтобы с вами было. А Имми, оказывается, специалист по этим зверькам. Рассказала мне структуре их яда, помогла разработать антидот.
   Я благодарю с жаром, Вацлав -- сдержано.
   И вскоре переключается на более интересный ему разговор о ночном полёте Клима. Но как-то незаметно в это обсуждение оказываются втянутыми все. Потому что постепенно оно переходит на воздушные катастрофы.
   Вацлав снова вспомнил, как его вертолёт подбили и погибла вся команда.
   Он всегда говорит об этом спокойно, но мы, хорошо знающие его, понимаем, что за этим спокойствием прячется боль. Когда такие ребята, как он, выживают в катастрофах, им нерадостно. Ведь всегда довлеет вопрос: почему судьба прибрала их, а не меня? Ему не позавидуешь. Может и лучше, что не помнит подробностей?
   Он замолчал, и тут заговорила Иминай:
   -- Вертолёт, в котором я летела -- мы как раз отслеживали рованьского зверя -- тоже подбили. Полгода назад...
   -- Кто же? -- полюбопытствовал Клим, подтаскивая к себе самый большой бутерброд.
   -- Чудовище. Оленеводы из моего племени называют таких келэ -- демон, злой дух.
   Илана усмехнулась:
   -- Даже то, что ты родилась в племени оленеводов, не оправдывает таких суеверий. Ты ведь учёный, Имми. Какие демоны?
   -- Он бледный. И глаза у него красные, -- пробормотала Иминай, остекленело глядя перед собой, -- а волосы -- белы, как снег.
Страшный. И пахнет от него так сладко и в тоже время -- резко, будто кто-то пёк ванильные пироги и у него перегорела проводка.
   -- Васпа! -- сжимая кулаки и подымаясь из-за стола, с ненавистью выплёвывает Вацлав. -- Скажите мне, Иминай, где его найти, и я убью эту тварь.
   Но девушка упрямо мотает головой и произносит решительно:
   -- Нужно быть осторожными. Там ещё и невинный подросток. А у этого красноглазого мерзавца хватит совести прикрываться мальчишкой. Младшего надо спасти.
   -- Значит, -- не терпящим возражений тоном говорит Вацлав, -- мы немного скорректируем цель нашего путешествия.
   И мы все соглашаемся с ним.
  
  


ЗЛАТА ЗАЛЕВСКИ
Ремарка ?1

  
   Этот документ привлёк моё внимание особо - бортовой журнал, заполненный неуклюжим почерком подростка. Чернила автор заметок сделал сам - из дубовых галл, или так называемых 'чернильных орешков'.
  Всё это он рассказал мне позже, когда я вышла на него, и нам удалось немного поговорить: к тетради был приколот листок с адресом и телефоном. И, пожалуй, этот человек (?) оказался единственным, кто в данной истории пожелал сохранить инкогнито и назваться другим именем.
  - Яшкой, допустим, - предложил он и добавил: - Всегда нравилось.
  И дал мне несколько фото какого-то мальчишки:
  - Он слегка похож на меня в то время...
  И я вполне понимаю 'Яшку' - некоторые из его записей имеют весьма откровенный и сугубо интимный характер, а он сейчас - добропорядочный семьянин.
  Но в те времена, когда мой визави начал эти записи, он был ещё подростком и васпой.
  Сейчас, после Перехода, который возглавили легендарный Ян Вереск и профессор Института Нового Мира Виктор Торий, васпы стали полноправными членами социума. Их больше не боятся и не шарахаются от них. Но, разумеется, мало кому из самих перешедших захочется, чтобы близкие - а васпы, прежде одиночки, теперь очень дорожат привязанностями, - знали о некоторых, не очень приятных их особенностях.
  Поэтому сразу после нашей встречи я уничтожила все контактные данные своего респондента. В конце концов, всё описанное им вполне могло случиться с любым васпой, которому на тот момент исполнилось тринадцать.
  /прилагается сканкопия текста с оригинальными орфографией и пунктуацией/
  
  


ВАСПА 'ЯШКА' (Откровения)

  
  
  ... в обще я канешна испугался.
  Пофик что я васпа. От ниво даже старшие ныкались. Не брешу сам видал. Наш сержант ублюдок редкий как то нажрался в мутные сопли, идёт по коридору углы сшибает. А тут Сот ему на встречу. Вот сержант переср**. Походу заорал даже. Повязали его, притарианцы и в утиль. Кароч больше мы его не видели. Сержанта. А Сот, не он так же жил и здравствовал. Он же что то вроде зверюшки у всего улья. Кто ж такого порешит?
  Недо. Такая у него была кличка. И хотя в ульях ни принято сплетни про Сота все знали. Потому что о нём расказывали на уроках между тринировками и пытками.
  В обще ещё в коконе что то пошло не так. И когда он вылупился то принимающий пришол в шок! В роди руки ноги целы только волосы белые каг будто он родился старым а глаза, красные и бегают. Жуть.
  Кароч решили если зиму переживёт то пусть живёт, сколько протянет.
  Его почти ничему не учили на задания не брали хотя говорят он по этому поводу так злился что даже прирезал звенивова что эти задания давал.
  На нём тринировались вместо шудров.
  Но Сот обладал выносливастью таракана и упрямо жил.
  И цыплялся за жизнь.
  Ему поручали или грязную или несложную работу. Вроде надзирателя в казармах. На ноч.
  Ночью мы спали мёртво. Присматривать было просто.
  Мы спали когда затрясся улей.
  Моя койка стояла с краю.
  Он меня сдёрнул и прошипел Подёшь со мной!
  Ему как то повредили голосовые связки. С тех пор говорит он с трудом. Сипит шипит булькает глотает звуки. Слушать гадко.
  Кароч схватил меня и поволок. Он хоть и тощий но силища! Видно тоже из за его неправильного пирираждения.
  Почти придушил меня.
  Но я думаю всё же взял он меня не из за крайне койки а потому что я упрямый. И тоже живуч.
  А потом такая жуть началась все рушится все куда бегут!
  И я сообразил Сот жопой почуял что надо валить!
  Мы уже до вирталётной площадки добрались.
  Он меня в вирталёт затолкал.
  И говорит Умеишь?
  Я кивнул хотя тринировачных вылетов у меня на тот момент нет ничего было но литать нравилось.
  Но улители мы ни далико. Какаята шальная ракета снесла хвост.
  Плюхнулись на брюхо.
  Мне сильно досталось.
  Но вот Сота нихило приложило головой возли затылка лужа крови. Глаза бегающие наконец остановились. И в них будто тоже кровь застыла лужицами.
  Но он был жив. Пуговицы на моей гимнастёрке запотели когда я склонился к нему.
  И мне стало страшно па настоящему. Один. В лесу.
  Потому я его и вытащил какой никакой а старший.
  Сильно повезло начались сопки и вазвышынасти. И в одной из них огромная нора нашлась. На верна в ней жил рованьский зверь! Но почему то ушёл. Я не стал разбираться почему.
  Затащил туда Сота и сам рухнул на подстилку из листьев.
  И провалился в сон.
  
  ***
  ... он болел люто.
  Кашлял кровью. Бормотал что то невнятное.
  Я лечил его как умел давал воду отвар из еловых веток.
  Со жрачкой было туго.
  Ещё плохо знал месность и боялся уходить далико.
  А вокруг дичи водилось не так уж много.
  Но удача улыбнулась как то на водопой к ручью вышол заяц.
  У меня был пистолет. В нашем вирталёте был гирмитичный короб с оружием. Он уцелел при падении виртушки. И я варужился.
  Зайца уложил одним выстрелом. Разнёс ему башку. Поржал.
  Когда жарил тушку тут то Сот и выполз.
  Я чуть в штаны не наделал клянусь Королевой! Вот же страшон!
  Оторвал лапу зайца сожрал, молча с причмокиванием. Мясо прожарилось плохо и на губах Сота осталась кровь.
  То ещё зрелище.
  Хлебнул отвара в который я в этот раз накидал шышик. Скривился.
  Сел напротив, поковырял веткой в костре.
  Пробулькал Один ... плохо... открытое место...
  Я бы не понял если бы не знал его и его манеру речи.
  И это могло считаться благодарностью он рассказал мне о свой слабости. Значит, доверяет. Этого мне тоже хватило мозгов понять.
  Неплохо.
  С этого пожалуй и начну.
  Про Сота.
  И про наше житьё.
  
  ***
  ... зря ему доверился.
  Подобные ему недоумки любят повыпендриваца на ровном месте.
  Вот и стал он мной помыкать будто он притарианец мать его а я у него типа слуга! 'Яшка' то 'Яшка' сё...
  Ну пока болел и еле ползал ещё прощал кои как.
  А вот вычухался он тогда я сильно беситься стал!
  Этот ублюдок вместо благодарности нашёл забродивший отвар я закрутился не вылил и ухрюкался в зюзю!
  И давай значит жизни меня учить!
  Тварь.
  Избил даже.
  Я вознинавидел его люто. Решил свалю! Только сил наберусь.
  Этот уё*** кажица мне что то сломал!
  Болело дико.
  Но я терпел.
  Скоро правда пошло лучше. И я остался.
  Стали ходить на охоту.
  Он привязывал меня к себе за ногу. Боялся один.
  У него паника начиналась прям.
  Я мелко мстил ему перерезал верёвку ловко стреножил его и отбегал подальше.
  Он выл плакал звал меня!
  Я ржал с него!
  Но надо отдать должное охотник он был неплохой. И к хозяйству приучиный. Шкуры выделывал тушки солил.
  Соль мы находили на пнях. Охотники оставляли лосям. Только глупые те охотники лоси ушли давно. Но им всё равно упрямо сыпали соль.
  А мы забирали.
  Было у нас и другое занятие мы разузнали что отряды вооружённых людей бродят вокруг и Сот предложил их грабить.
  Я сказал ему что он дурак и спятил.
  Он меня звезданул и поволок показывать.
  Вышло прав он. Люди беспечны. Вояки мля. Спиртяги нахлещуца и спят без задних ног. Бери тёпленькими.
  Иногда мы развлекухи ради резали их как кур. А когда не получалось часовые дежурили там или что ещё. Не нарываться же нам? Тырили у них под покровом ночи и харч и одежду кой какую.
  Но особенно у Сота в цене был спирт.
  Мне он тоже его давал но мало.
  А ещё Сот как то упёр ракетницу. И у него появилось новая забава палить по вирталётам.
  Ужрёца бывало и ходит высматривает. Теперь он уже сам себе всякую бодягу делал на том спирту.
  Вирталёты летали тут редко.
  Но один всё таки как то прилетел.
  И Сот в него попал.
  Мы пошли туда и нашли её.
  Она была без сознания но живая.
  Сот сразу сказал Моя ... убью ... если ...
  Я понял.
  А она дура открыла глаза увидала нас и как заорёт!
  Ножик какой-то достала тычит им в нас.
  Мы её легко разоружили и скрутили.
  Она была маленькой с меня ростом. А я по жизни недомерок. И лёгкой.
  Только брыкалась сильно.
  Но бить её Сот почему то не стал. И мне не разрешил.
  От неё пахло цветами. И волосы мягкие.
  И пока мы её тащили я думал что она мне сница.
  У меня ещё не было девушки.
  А такой красивой подавно.
  Но мне она так и не досталась ...
  Иминай...
  Она напоминала весну...
  
  
   Продолжение следует...

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"