Он вошел в город на рассвете, когда дымка утреннего тумана еще витала над землей прозрачно-молочным покрывалом. Стражник у ворот казался нахохлившейся вороной, опершейся на черный штрих копья. Пауль широким, гремящим железом шагом приблизился к нему, и стражник, вздрогнув, поднял голову от земли. Был сей оборонитель человечества давно не брит, лицом темен, а глазами мутен. "Пил, что ли?" - нахмурившись, подумал паладин. Но когда от стражника пахнуло кислым гниением, а глаза расширились от радости при виде паладина, все сомнения отступили. "Это все-таки Чума, нет сомнений"...
Сторож смотрел, как мимо идет один из Защитников, самый настоящий паладин. Тяжелый, сияющий мрачным серебром нагрудник, два массивных наплечника в виде черепов, латные печатки и ботинки. И огромный, двуручный молот, прикрепленный за спиной. Одежда, выглядывающая из-под доспехов иссиня-черная, а на голове сияющий чистым золотом Обруч Чистоты. За спиной сума с вещами, но судя по размеру, этих вещей минимум. И то правда, какой безумец откажет паладину в помощи и гостеприимстве?
"К вечеру весь город будет знать обо мне. Ну и ладно - пусть трепещут".
Город был болен, Пауль ощущал это всей своей душой, сердцем. Малочисленные горожане, бездомные кошки и псы, сам воздух - все твердило о болезни города. Он стонал и молил об избавлении, и Пауль принес его.
В трактире, самом большом во всем городе, хозяин раболепно кланялся и подобострастно улыбался, глядя в серые, ледяные глаза паладина.
- Лучшая комната, стол, все для сиятельнейшего господина! - Поток велеречивостей водопадом срывался с губ рыхлого толстяка, семенящего за остающимся безразличным паладином.
Пройдя в комнату, и бросив там суму, Пауль обернулся к толстяку, и тщательно скрывая презрение к этой жирной крысе, сказал:
- Благодарю, когда мне что-то понадобится, я обязательно оповещу, а ныне вы можете быть свободны.
Трактирщик, тут же поняв истинный смысл слов, торопливо скрылся.
Пауль побрился, сменил рубаху, и вышел на улицу. Его снежно-белый, не испачканный ничем плащ привлекал к себе внимание лучше любого пожара в городе, и вскоре за ним стайкой кралась городская малышня, и даже несколько взрослых шли невдалеке позади.
"Ничего, пусть знают. Пусть все в этом городе поймут, что игры кончились".
Он широким жестом распахнул дверь в ратушу, и прошел через весь холл, изумляя и потрясая своим видом клерков, посетителей, и еще один Он знает кого. Повернувшись в сторону одного из клерков, Пауль спросил:
- Где магистр?
- Э... А... Там, на втором этаже, в-в кабинете! - Все-таки справился с собой вопрошаемый.
Паладин поднялся по лестнице, и миновав секретаря, без стука вошел в резные двери.
Магистр ощутимо подскочил в своем резном кресле, при виде паладина вошедшего к нему.
- Я так рад!... Но, торжественная встреча еще не готова, и мы не рассчитывали видеть Вас так ра...
- Хватит. - Каждое слово паладина звучало каменной плитой, падающей на голову магистру. - Никаких торжеств. Вы знаете, что в городе Чума? Вы знаете, что город умирает? Почему ничего не сделано, чтобы остановить ее, кто потакает Культу? Кто ответит за все это?
Магистр под напором паладина склонившегося над ним вжался в кресло и только жалко пискнул:
- Мы старались, но что мы можем??? Мы же сразу позвали Вас!!!
- Жалкий глупец, бездарно потрачено слишком много времени, и чрезмерно бездействия! Волей Империи и Протектора, смещаю тебя с твоего поста, коий ты занимаешь не по уму и надобности, и теперь, до следующих моих распоряжений, отправляйся под домашний арест. Теперь все, пошел вон!
Сгорбившись и поникнув, но тем не менее юрко, чтобы не вызвать еще большего гнева паладина, бывший магистр юркнул в так и оставшиеся открытыми двери кабинета. Пауль обернулся лицом к двери, и сказал застывшему статуей секретарю, который слышал весь разговор:
- Начальника стражи сюда, ко мне. И живо!
Секретарь, как ошпаренный, тут же слетел по лестнице вниз.
Оставшись ненадолго в одиночестве, Пауль решил осмотреть кабинет. Буквально нескольких взглядов ему хватило с головой, чтобы оценить обстановку здесь. Слишком напыщенно, стол покрыт неуместной золоченой резьбой и лепкой, на стенах дорогие, но совершенно безвкусные гобелены, в шкафу возле стены драгоценные чаши. Куча бумаг на столе, но ни одной действительно важной, в чем тут же убедился Пауль. Весь этот осмотр утвердил его во мнении относительно того, что бывший магистр трус, подлец и сластолюбец.
Через некоторое время появился запыхавшийся начальник стражи, который боясь слишком уж задержаться все не решился прийти в повседневной одежде, отчего на нем были не до конца надеты детали разных костюмов, порождавшие странные ассоциации на этом крепком, но уже начинающем оплывать человеке.
Паладин смерил его взглядом и без приветствия произнес:
- Согласно моему мнению, ты виновен в небрежении собственным долгом, а посему ты, и те, кто не остановил тебя, имея на то возможности - то есть твои офицеры, приговариваетесь к смертной казни.
Начальник стражи смертельно побледнел и ухватился за косяк двери, паладин имел полное право казнить его прямо здесь.
- Но помня, о человеческой природе, и частичной ответственности остальных членов магистрата, - Тут уже побледнел секретарь, - я оглашаю отсрочку приговора до завершения очистительной операции, те, кто проявит себя на ее протяжении достойно, будет помилован моей же волей. Все ясно?
- Да... - Выдавил сквозь помертвевшие губы начальник стражи.
- До конца же очищения, жизнь твоих офицеров и твоя, полностью в моей власти. Через час, чтобы все приговоренные были здесь. Выполнять.
Начальник развернулся и исчез в двери.
Паладин сел в кресло магистра. "Первый ход сделан. Посмотрим на ответный..."
2.
- Он здесь без прикрытия? Невозможно! - Произнес шипящий голос.
- Если кто-то и есть, то я не смог его найти, а уж я могу найти кого угодно. Так что я уверен в этом, - ответил второй голос, он в отличие от первого, казался абсолютно безликим, и уже через секунду его невозможно было вспомнить.
- Ну, как знаешь. Что думаешь делать?
- А что тут думать? Кончу его, да и дело с концом. Еще и побольнее сделаю. - В этот раз в безликом голосе явно слышалась наглая уверенность в себе, и садистское желание чужих страданий.
- Думаешь, сможешь сам? Он ведь паладин полного посвящения. Вон как все на цыпочках бегают.
- И что? Конечно, если я попадусь ему, то он от меня тухлого места не оставит, но я-то как раз и не собираюсь попадаться. У него кишка тонка для меня.
- Ты бы не рисковал понапрасну. Можем ведь и отойти, пока не поздно.
- Ты, Заэш, всегда был изрядным перестраховщиком. Он ведь один. Мы с ним, как кот с мышью будем играть! В общем, так, решено, я его до сегодняшнего вечера прикончу, и дело с концом.
- Вы кто вообще такие? - Бушевал паладин. - Стражи этого города, или кто? Да вы на себя посмотрите! Вот ты, да, ты - чем ты был занят вместо тренировок долгие годы, и откуда у тебя взялось такое брюхо? Ты для чего вообще этому городу нужен? Торговок обирать? Так на это у нас воры есть... Или ты тоже вор? Нет? А кто? Уж точно не стражник, как я погляжу. Или ты - почему кольчуга не чищена? Почему рожа не брита? Ты человек, или орк вообще??? Да вас половину нужно на месте прирезать, чтоб умертвий не смешить вашим видом. Кого вы можете защитить, если не способны спасти даже себя? Офицеры, мать вашу!
Бледная линия из восемнадцати офицеров, составлявших, по идее, элиту стражи стояла, переминаясь на ногах перед паладином. Тот был в ярости.
- Как можно с вами что-то очистить здесь? Да от вас самих нужно город очищать! Смотря на вас, я уже думаю, что помилую тех, кто вообще доживет до конца чистки... И знаете почему? А потому, что миловать будет некого! - Пауль раздраженно сделал еще круг перед строем, и остановился в центре комнаты.
- Что вам известно о культе? Ты, начальник стражи, тебя как зовут?
- Вертиго, сир.
- Что ты, как начальник стражи, Вертиго, знаешь о культе в вверенном тебе городе?
Вертиго вытянулся и выпятил вперед грудь:
- Несмотря на проведенные разыскные мероприятия нами были выявлены только двое подростков, мучающих кошек, и трое попрошаек, нанятых неизвестными для рисования бессмысленных символов на стенах домов. До сегодняшнего дня, у нас не было причины подозревать существование культа в городе.
- Да? А как же болезни, следы ритуалов?
- Все объяснялось естественными причинами, либо хулиганскими действиями отдельных лиц. Так же магистр настаивал на полной бездоказательности в определении данных действий как действий организованной враждебной силы. Несколько организованных им облав дали вышеприведенные данные, косвенно подтверждающие его мнение.
- Тогда почему же, вы все-таки решили послать сообщение в Орден?
- Это была моя личная инициатива, и когда магистр узнал о ней, он был в ярости. Но смирился с фактом, и заявил, что все последствия падут лично на меня.
Пауль стиснул зубы. С такой косностью и некомпетентностью, ему не часто приходилось сталкиваться. В свете последних событий, отстранение магистра стало очевидным, необходимым, и абсолютно верным шагом.
- Ясно. Теперь, я беру под свой контроль проведение зачистки этого города. И поверьте, результат будет более... впечатляющим. А теперь, все вооружились, и за мной.
Шаз-Кхерул наблюдал за толпой вооруженных людей вышедших из здания магистрата, и ведомых огромным паладином вниз по улице. Он сидел в тени трубы на крыше здания, и был абсолютно незаметен для постороннего взгляда. Ассассины немертвых всегда были отменными специалистами маскировки.
Внешний его вид мог поразить кого угодно. Худая, невысокая фигурка, без выделяющихся мышц, но перевитая тугими жгутами жил, кожа на всем теле напоминала змеиную, такая же обсидианово-черная, с мелкими, ячеистыми чешуйками. Лысая голова, с плотно прижатыми к голове небольшими ушами, сидела на удивительно тонкой, изящной шее. А лицо вгоняло в ступор тех юлдей, которые имели несчастье его видеть. В основном, правда, это длилось очень недолго. Приплюснутый, с тонкими вздернутыми ноздрями нос, глубоко спрятанные в глазницах провалы тьмы, заменяющие глаза, и главное, заостренные зубы, шевелящиеся, втягивающиеся и складывающиеся, как змеиные клыки. Беспорядочно шевелящиеся, они отражали всю беспокойную суть убийцы и маньяка, наслаждающегося своим делом. Когда убийца шевелился, зрелище было одновременно удивительно мерзким и завораживающим, потому что он двигался как змея. В теле ассассина не было костей, составлявших скелет обычного человека, и поэтому он то ли струился по крыше, то ли перетекал из одной позы в другую, но в целом его движения ничем не напоминали человеческие. И пока Шаз-Кхерул наблюдал за процессией стражи, его тонкие пальцы беспорядочно свивались в кулак, как клубок червей или змей. Убийца следовал за людьми по крышам, оставаясь невидимым и неслышимым для всего мира.
Пауль указал на тяжелую деревянную дверь, ведущую в какой-то подвал.
- Они тут. Я их чую.
Трое стражников рванулись в главную дверь, ведущую в дом. Пятеро стали полукругом за спиной паладина и остальной группы, зажав в руках тяжелые арбалеты. Сам паладин поднял свой молот, и изо всех сил ударил по замку. Дверь вылетела внутрь, и тут же, прикрываясь щитами, туда бросились пятеро стражников. За ними вошел Пауль. Лестница вела вниз и вправо. Когда паладин дошел до поворота, случилось то, что он допускал, но чего надеялся избежать. Снизу гулко ухнуло, и навстречу Паулю понеслась волна темной магии. Она была настолько слабой, что ему не пришлось даже напрягаться, отражая ее. А вот для обычных людей, она была достаточно опасной, и поэтому паладин ускорил шаг. Когда он вошел в зал, все было закончено. Из пяти штурмовавших подвал стражников, на ногах стоял один. Двое лежали у его ног, и еще двоих не было нигде видно. В другом же конце подвала лежала смердящая куча плоти, на глазах паладина начавшая исходить зловонием и разлагаться. Пауль повернулся к лежащим стражникам. У одного из живота торчала глубоко вонзившаяся, заостренная бедренная кость, внутренним зрением Пауль видел темные нити, расходящиеся от нее по всему телу. Стражнику повезло, он потерял сознание. Второму офицеру здоровенный булыжник превратил ногу ниже колена в месиво из костей и плоти. Стоящий на ногах страж заслонился щитом от костей и камней, но что-то из того, что он только что видел, вогнало его в ступор, и он застыл со щитом посреди подвала как парализованный. Пауль наклонился над человеком с костью в животе, и положив одну руку ему на грудь, другой вынул кость и одновременно направил поток исцеляющего и выжигающего света внутрь. Стражника выгнуло дугой, и звериный вопль вылетел из его легких вместе с воздухом. Адская боль выедала его изнутри, но она же выжигала и остатки темной магии проникшей в его тело вместе с гнилой костью, этот же свет затянул рану, но исцеление и очищение проходило через боль, и поэтому человек продолжал корчиться на полу. Паладин отвернулся от вылеченного, и наложил руки на искалеченную ногу второго стражника. Он собрал в горсть разорванную плоть и осколки кости, а после направил через руки мощнейший импульс исцеляющей магии. От боли человек тут же потерял сознание и не мешал дальнейшему процессу восстановления конечности. Но Пауль поднявшись с колен, вынес вердикт - не боец. Наконец очередь дошла до третьего, пораженного магией бойца. Пауль отогнул вниз руку со щитом и уперся своим взглядом в пустые глаза этого человека. Он смотрел не столько зрением, сколько разумом, и увидел на дне сознания солдата тьму, боль и пустоту. Этот человек получил наибольшую рану изо всех троих выживших, несмотря на ее внешнюю безобидность. Пауль начал разматывать клубок тьмы, вынимая и разрушая цепи, сковавшие беззащитный разум.
3.
Шаз-Кхерул, наблюдал за штурмом дома из канавы напротив. Он всегда недолюбливал и не ценил прикормленных Заэш-Казоргом культистов, считая их бесполезными кусками мяса, которые только отнимают время и внимание от истинно важных вещей. Но все эти темные культы были сферой деятельности лича, и поэтому он не вмешивался. Если тому нравится забавляться с живыми - это его дело. И теперь он ухмылялся, глядя, как культист уничтожил себя магией, чтобы не выдать секретов своего повелителя. "Это хотя бы было забавно". Он решительно пересек улицу и вошел в дом. "Настало время для развлечений".
Первого стражника он обезглавил одним движением руки, отрубив ему голову ставшей как стальной ладонью, и в потолок ударила струя крови, пятная все вокруг. Еще троих стоящих в передней комнате ассассин убил тонкой нитью тьмы, вырвавшейся из пальцев руки. Она стегнула тончайшей плетью и разрубила всех троих напополам. Несмотря на огромное количество событий втиснутых в считанные секунды, за пределы комнаты не вырвался ни один звук. Падающие на пол куски тел, разломанные столы, стулья, тяжелые алебарды и арбалеты падая, не издавали никаких звуков. Шаз-Кхерул улыбался, простейшая магия, а сколько пользы. И что самое главное - магия абсолютно неопределимая. В этом его сила, его власть. Будь в подвале хоть сотня паладинов, ни один не почувствует того, что происходит здесь, наверху. А потом будет поздно. Неожиданно для самого себя в комнату вошел еще один несчастный, и убийца слегка пошевелив пальцами, протянул в его сторону руку. У человека лопнули кости шеи, как будто кто-то огромный и невидимый изо всех сил выкрутил ее в сторону. Труп упал на пол, и ассассин убедившись, что никто не хочет сам идти к нему, вышел в главный зал дома. Там стояли еще четверо стражников над истыканным болтами трупом культиста. Этот даже не успел вызвать свою магию перед смертью. Тело немертвого ассассина окутала черная дымка, протянувшись легким шлейфом за ним, она смазывала и скрывала его движения. "А сейчас - никакой магии, этих людишек с ней убивать слишком легко и не интересно!" - подумал кровожадный труп, и по-змеиному гибко шагнул вперед.
Арториус, ассассин Света, наблюдал за движениями покойника и ощупывал местность на наличие его союзников. Но никого не находил. "Как всегда, слишком беспечен и нагл. Что может послужить причиной такого поведения? Уверенность в себе? Нет. Это не она... Это самоуверенность". Арториус смотрел на мертвого убийцу, калечащего и убивающего стражников, но не вмешивался. Это могло быть западней, рассчитанной, на то, чтобы выманить его. Но нет, он на это не поймается. "Наверное, настоящая причина в безнаказанности. Сотни лет никто не мог не то что причинить ему боль, но даже оказать сопротивление. Поэтому это существо развратилось и стало животным, существующим лишь для утоления собственных низменных страстей. Но сегодня все закончится, я преподам ему не просто последнюю смерть, но урок".
Шаз-Кхерул не нашел ассассина Света по той простой причине, что искал тех, кто мог войти в город вместе с паладином, а Арториус был здесь уже за неделю до прибытия Пауля. Он заготовил заранее несколько точек скрытия, и против них хваленое черное искусство оказалось бессильным.
Мертвый ассассин как раз отрывал вторую руку последнего оставшегося в живых стражника, когда внезапно все его чувства встрепенулись, и заголосили об опасности. Шаз-Кхерул извернул свой корпус, как змея кольцом, перед броском, и перекатился в сторону. Осмотрелся по сторонам, но никого не увидел. И тут стены комнаты, в которой он находился, исчезли, а пол сменился ровным грунтом, и все пространство заполнилось ровно мерцающим, серебристым туманом. Несколько раз, ассассин старался уйти от возможного удара, перекувыркнувшись через голову, и беспорядочно меняя направление, но ничего не произошло. И вот он встал с колен, посмотрел вперед и спросил:
- Ну что, думаешь, что поймал меня? Я...
И в ответ, прежде чем покойник успел что-то сделать, из тумана прилетело копье, сотканное из чистого, слепящего Света. Все экстра чувства и способности покойника в этот раз не сработали, и копье пригвоздило его к полу, как змею. Впервые за четыре сотни лет своей не-жизни, Шаз-Кхерул испытывал боль. Он знал, что его тело не способно создавать это чувство, но копье опровергало все эти знания. Оно причиняло нестерпимую, ужасную боль, которая не концентрировалась только в том месте, где оно проткнуло тело, а распространялась по всему телу, заставляя его гореть огнем.
Арториус смотрел, как мертвец извивается вокруг копья, словно бесхребетный гад, видел, как из раны вытекает вязкая черная жижа, заменяющая убийце все внутренние органы, кровь и кости. И он позвал Пауля.
Паладин услышал зов Арториуса, когда закончил со стражником, и улыбнулся про себя. Ловушка сработала. Интересно, кто же из этих отродий клюнул первым? Наврядли это был лич, и маловероятно - что вампир, эти слишком осторожны. Скорее уж, мертвый рыцарь, или ассассин. Уже поднимаясь по лестнице, паладин почувствовал тяжелый запах крови. Густой и тяжелый, он заполнял все пространство в этом мире, не оставляя человеку ничего кроме чувства неотвратимости. Неприятное чувство укололо Пауля, умом он понимал, что не может учуять магии ассассина, но такая бойня произошедшая у него прямо над головой, и при этом, не замеченная им, не могла не вызывать в нем чувство недовольства. В первую очередь собой. Как можно защитить кого-то, если не можешь защитить себя?
Пауль вошел в главный зал и поморщился, повсюду лежали части тел, внутренности, и главное, все вокруг было буквально залито кровью. Переступая через трупы, паладин приблизился к лежащему на полу мертвому ассассину. Тот вяло извивался в черной и вязкой луже, зажимая руками рваную дыру в боку. И хотя он не кричал в обычном смысле этого слова, его боль такими страшными волнами разносилась вокруг, что, преодолевая этот напор, последние шаги паладин делал с трудом. Пауль знал, что мертвец не видит сейчас ничего кроме равнины заполненной серебристым туманом, это была излюбленная ловушка Арториуса, но все равно отшатнулся, когда ассассин повернул свою морду, уже утратившую половину человеческих черт прямо по направлению к подходящему паладину. Пауль поморщился, и достал молот из петли.
- Оставь этот мир, тварь, тем, кому он принадлежит на самом деле. Живым.
Шаз-Кхерул кричал, он вопил от боли и злости. Он проиграл. Так глупо. Он кричал до того самого момента, пока молот не разнес его голову в клочья...
4.
Прошел день. Солнце прочертило дорогу от одной стены до другой, и исчезло. Заэш-Казорг скорчился в своем кресле, заменявшем ему трон, и за весь день лич так и не пошевелился. Он чувствовал предсмертные муки ассассина, он слышал его беззвучный крик. В отличие от Шаз-Кхерула, он был значительно менее подвержен неконтролируемым животным страстям, но сейчас его буквально колотило от ненависти. "Вы решили поиграть со мной? Ну что ж, поиграем. Но в этом танце вести буду я".
Выглядел лич как скелет человека, вырезанный из зеленовато-мутного камня. Он был статуей самому себе. На лбу покоилась тяжелая золотая тиара, из-под которой выбивались лохмы седых волос. Тело лича было укутано в серую, невероятно древнюю мантию, на костяных запястьях так же была масса золотых браслетов различной формы и толщины. Пояс перехватывал тяжелый суставчатый пояс, так же из золота. Слева к нему были прикреплены ножны с ритуальным обсидиановым кинжалом. Справа же, на цепях, в воздухе парила покрытая человеческой кровоточащей кожей, и скрепленная золотыми гвоздями инкунабула. В глубине глазниц черепа горел яростный изумрудный свет.
Наконец, лич встал с кресла, поднял с колен труп огромной крысы, который он раньше нянчил как старуха любимую кошку, и сбросил его на пол. Но вместо того, чтобы удариться об пол грудой гнилой плоти, крыса вполне бодро упала на все четыре лапы, и юркнула в щель стены.
Лич вышел на середину огромного складского помещения, которое он сделал своим тронным залом, и остановился посреди нарисованной на полу гектограммы. Линии ее были продавлены в полу, и наполнены кровью и костями жертв. По сути, этот рисунок был заряженным луком с уже натянутой тетивой. Нужно было только отпустить руку. И сейчас лич собирался заняться именно этим.
Заэш-Казорг поднял руки вверх, и многочисленные браслеты забренчали в такт движению кистей. Скелет не разжимал челюстей, но, тем не менее, в воздухе разнесся скрипучий голос.
- Я, Заэш-Казорг, Чума Двух Миров. Смерть Всего Сущего - проклинаю! За'эрдал, наг-шшас кхиммет"сса. Аерт"ваэсс. Проклинаю!
И скелет запел. На древнем языке, который был давным-давно забыт, и который не помнил ни один из живущих ныне. Это был в буквальном смысле мертвый язык.
Тень и тьма. Приди ко мне.
Боль и смерть моя тропа.
Гнев и боль есть врата
Которые я отворю для тебя
Приди же, и закрой глаза зрячим!
Приди же, и пусть слепые прозреют!
Пусть живые уснут!
Пусть мертвые проснутся!
Приди ко мне, Тьма!
Крыса, выпущенная личем, бежала по темным норам и щелям, она летела, прошивая город насквозь, и везде оставляла тонкую дымку с удушливо-сладким запахом. Сотни крыс, которых она встречала на своем пути, попав в эту дымку, разбегались по сторонам и растягивали ее за собой, покрывая все большую и большую площадь города. А в домах заворочались люди. Черные кошмары вползли в их сны, и заполнили их видениями смерти. Залаяли собаки и заплакали дети. Некоторые горожане, почувствовали жжение невидимых черных меток, и поняли, что их время пришло.
Паладин и убийца сидели в гостиничной комнате, снятой Паулем. За день они уничтожили еще более двадцати культистов, но так и не смогли найти кого-то еще из немертвых, своих настоящих врагов, зато культисты уничтожили весь остаток боеспособных офицеров, реквизированных паладином. Так что в результате, у них осталось шесть человек лежащих без сознания, и неспособных вести дальнейшие боевые действия. Паладин был доволен результатом. По его мнению, выжившие не допустят разложения нового офицерского состава, и продемонстрируют всем на личном примере, что бывает с теми, кто слишком расслабляется.
Пауль рассматривал сидящего в кресле ассассина. Невысокий рост, худощавое сложение, бледная кожа, молочно-белые волосы, свойственные всем убийцам после определенной степени посвящения. И глаза без радужки и зрачков, свойственные только убийцам высшего посвящения. Одежда среднего горожанина, взгляд ни за что не цепляется. В общем, ничего примечательного кроме лица и волос. Но, если на Арториуса будет смотреть кто-то посторонний, он увидит только то лицо, которое тот сам пожелает ему показать. Уже в который раз паладин думал - а что из того, что есть на самом деле, он показывает мне? Может, и эта внешность - маска? Одна из тысяч...
Внезапно ассассин поднял взгляд от носков собственных сапог и вперил слепые глаза в паладина.
- Началось. Я нашел его.
Ну, наконец-то! Ожидание закончилось. Невыносимая тяжесть бездействия упала с плеч Пауля. Он поднялся с кровати.
- Где он???
- В районе складов. В одном из них. Когда ты подойдешь ближе - сам почувствуешь. Я доберусь туда своим путем - значительно быстрее тебя. А ты готовься к подавлению бунта.
- Какого бунта??
- А такого. Культ проснулся вместе с первыми движениями магии.
Пауль только открыл рот для вопроса, но ассассин просто исчез из комнаты. Запертой комнаты. А паладин ничего не почувствовал. Ни-че-го. Как и с ассассином немертвых. Собственное бессилие в этом вопросе раздражало Пауля. Хуже, оно вызывало в нем чувство незавершенности и несовершенства...
5.
Лич занимался тем, что любил больше всего - дергал за нити, привязывающие к нему марионеток. Магия - величайшая сила в этом мире. С каждым прожитым столетием он убеждался в этом все больше и больше. Именно магия давала ему все, что не способно было дать мертвое тело. Да и живое, раз уж на то пошло... И теперь он дергал за ее нити, пробуждая мертвых, убивая еще живых. Распространяя чуму по этому городишке. Конечно, вербовал культистов не он. Но именно он обеспечивал бесперебойную работу накопителей магии, он контролировал проведение ритуалов, и даже он давал заемную силу этим живым дурачкам. Да, именно он, Заэш-Казорг, является главной осью этого механизма. Если кто-то подкрался к немертвому ассассину незаметно, и считает, что здесь этот номер пройдет еще раз - то он глубоко заблуждается. Ловушки, приманки и сигнализация стоит везде, и поэтому он, Заэш-Казорг, Чума Двух Миров, не падет так просто.
В городе уже запылали факелы, и некоторые дома. Толпы уже подогреваются демагогами, людям уже выдается оружие. Живые сами сделают за него самую простую часть работы, или, как минимум не дадут сделать ничего его врагам. Все рассчитано, все проверено. А уж он, Великий Лич, сделает свою часть работы, и пожнет плоды. И все это время лич заворачивал себя в заклинания как в драгоценные шелка, плотно и аккуратно. Все его заклинания начали наполняться новой, свежей болью жертв. Это значило, что служители культа делают все как нужно. Это хорошо. Это по плану.
Паладин прорывался по улицам разбуженного города. Теперь, он и сам чувствовал, что происходит что-то неправильное. Но в отличие от ассассина, не чувствовал направления, источника этого зла. Люди собирались в группы, тревожно смотрели на пятна пожаров поднимающихся в нескольких местах города. И тут же разбегались, завидев паладина. Никто не хотел быть обвиненным в мятеже. Почти в самом центре города случилось первое столкновение. Пауль увидел группу из примерно двадцати горожан, стоящих на одной из мелких площадей, они внимательно слушали стоящего на бочке и что-то орущего человека, а паладин почувствовал дуновение зловонной магии от этого сборища. Кто-то из культа! Он ускорил шаг, на ходу извлекая молот. Ассассин был прав, бунт может вспыхнуть в любой момент. И его, паладина, святейшая задача, не допустить массовых волнений. И пусть не все из собравшихся перед ним уже примкнули к этой отраве рода человеческого, лучше пусть они погибнут сейчас от его руки, чем унесут с собой десяток лояльных граждан. Первый горожанин, с огромным мясницким тесаком в руке, так и остался на долгие годы в памяти Пауля бледным пятном с темными провалами глазниц и рта. Мощнейший удар молотом снес его с дороги паладина, и он исчез из поля его зрения. Уже через три шага, больше пяти человек из двадцати разлетелись вокруг Пауля. Эта демонстрация силы произвела нужный эффект - толпа разделилась на две части - те, кто просто пришел сюда послушать, о чем идет речь, и те, кого сюда привел темный зов. И теперь первые спешили убраться с пути машины кары, не ведающей ни жалости, ни пощады - а вторые старались сплотиться вокруг бочки, чтобы организовать ему отпор. Оратор же начал размахивать руками и петь что-то невнятное. Паладин понял, что он завершит заклинание раньше, чем Пауль до него доберется. И принял нелегкое решение: он раскрутил свой молот над головой, и запустил его в главаря культистов. На полуслове, полупесня-полумолитва оборвалась, и труп с размозженной грудной клеткой улетел во тьму через головы собственных приспешников. Десяток оставшихся культистов увидев, что паладин остался без своего ужасного молота, с яростными воплями бросились на него, чтобы убить, растерзать ненавистного человека. Но если они думали, что паладин стал для них безопасен, то глубоко заблуждались. Что Пауль тут же им и доказал. Вооруженный ножами, ножками от столов, и в лучшем случае короткими мечами сброд, был неопасен для опытного бойца. Первым же ударом латного кулака Пауль проломил череп ближайшему врагу, вторым сломал шею еще одному культисту. Ножи врага до него не дотягивались, обломки мебели соскальзывали или просто отскакивали от кирасы, а каждый удар паладина неумолимо уносил жизнь кого-то из предателей. И вот, наконец, последний культист визжа лежит у ног паладина. Пауль вырвал из его руки короткий ржавый меч, стряхнул с рукояти оторванные пальцы, прихваченные впопыхах вместе с клинком, и прибил мерзавца его собственным оружием к полу, как мясник тушу. После чего вынул молот из предводителя, и стряхнув малоприятные комья слизи и крови с оружия и самого себя, продолжил путь к складам.
Арториус остановился за два здания от искомого. Присел на краю крыши, внутренним зрением посмотрел вперед. Всюду виднелись черно-зеленые потеки враждебной магии. Ловушки и сигнализация. Вдали, над наибольшим из складов поднималось видимое магическим зрением зловонное облако магии смерти. Именно там проводился сильнейший из ритуалов. Там находилось средоточие всей этой мерзости. Ассассин оглянулся назад. В городе полыхали уже явно не единицы, а десятки домов. Но главное в работе ассассина - не суетиться и не торопиться. Вот немертвый торопился - и что из этого вышло? Вот то-то и оно. И поэтому ассассин сидел на крыше до тех пор, пока не увидел, как по улице под ним трусцой пробежал паладин. Он обходил самые опасные ловушки, видя их магический фон, но активировал несколько поменьше, явно служивших сигнализацией.
"Теперь пора" - Произнес про себя Арториус, и след в след, невидимый, двинулся за Паулем.
Заэш-Казорг поднял голову, и уставился в темный угол.
- Он идет, Каэр-Гехрул, он идет. Ты готов сделать ему сюрприз?
В ответ из темноты донеслось неразборчивое, но очень низкое ворчание.
6.
Паладин вошел в приоткрытые ворота склада. Внутри царила полная темнота. Но она не могла быть помехой такому воину, как Пауль. Арториус, как всегда был прав, и это начинало раздражать, паладин почувствовал нужное здание за несколько кварталов до того, как увидел его.
Оказавшись внутри, он вынул из петли молот, и медленно пошел внутрь. Как бы не повернулось дело, все закончится здесь и сейчас. Это радовало, и паладин улыбнулся - но улыбка вышла мрачной.
На первый взгляд зал был пуст. У дальней стены стояло нечто, напоминающее стул с высокой спинкой, но сложенное из костей и черепов.
"Где же ты, лич?" - задался беззвучным вопросом паладин. Он знал, что заклинатель не смог бы бросить свою работающую гектограмму без присмотра. Внезапно, еще до того, как разум воина Света понял, что произошло, тело само бросилось на пол, и только поэтому кусок заостренного железа пролетел не сквозь паладина, а над ним. Из того, что только что было абсолютно пустым местом, вышла фигура, закутанная в темноту так же, как путник в дождливую погоду кутается в плотный плащ. Что поразило паладина, это рост существа. Пауль как и все святые воины, был далеко не самым мелким представителем человечества, но то, что предстало перед ним сейчас, было ростом значительно больше двух с половиной метров, а ширина плеч и корпуса наводила на мысли о квадратах, и тысячелетних горных кряжах. И оно держало в руках косу с рукоятью длиной в собственный рост. На секунду плащ темноты рассеялся, и Пауль рассмотрел черный как смоль металл доспеха, и черненого золота узоры на нем. Настолько изящно и искусно сделанные черепа, позвоночники и кости, что казались настоящими, плотной вязью облегали каждую отдельную деталь доспеха. Забрало навечно закрытого шлема было выполнено в виде клыкастого и шипастого черепа, так же сделанного из золота. И этот череп сейчас грозно, и в то же время безразлично уперся прямо в глаза смертному, дерзнувшему бросить вызов смерти в ее самом брутальном обличии. Коса, рассекая воздух, поднялась вверх и паладин, сквозь снова смыкающийся полог тьмы увидел сотни рубиновых глаз, смотрящих на него из золотых черепов, выгравированных на лезвии и рукояти косы.
"Какие же они все-таки пижоны, эти ходячие покойники" - думал ассассин, наблюдая с балки под потолком склада, за происходящим внизу. Он, как всегда, не спешил вмешиваться в происходящее. Что его беспокоило, так это то, что он, хотя и был уверен в наличии лича в зале, никак не мог его найти, и поэтому вынужден был ждать, пока тот сам себя обнаружит. И пока ждал, он наблюдал за схваткой идущей внизу, ведь в итоге, именно она все и решит. Ведь если проиграет паладин, то Арториусу придется проявить себя, добив мертвого рыцаря. Ну, и соответственно, наоборот. И Арториус был более чем уверен, что лич тоже это понимает.
Тем временем внизу битва разворачивалась с невиданной силой. Чемпион немертвых, на вид громоздкий и неповоротливый, оказался существом невероятной скорости и проворства. Его коса летала вокруг с такой скоростью, что была неразличима обычным взглядом. Ставленник сил Света тоже оказался не новичком, и держал дистанцию достаточную для маневра. Противники кружили по залу друг вокруг друга, не давая шанса приблизиться на расстояние удара. Арториусу это уже начало надоедать, когда все изменилось.
Пауль понимал, что в отличие от покойника, сам он долго такой темп держать не сможет, и потому решил заканчивать это противостояние. Сделав шаг назад, он поравнялся с деревянной колонной, держащей крышу, и когда коса покойника, на долю секунды задержалась, преодолевая сопротивление толстого бревна, рванулся вперед, мгновенно миновав радиус поражения лезвием косы. Когда он в отчаянном прыжке уже почти достал молотом шлем врага, ему под ребра врезалась металлическая рукоять, и хотя его не разрезало пополам лезвием, Пауль почувствовал такой силы удар, от которого сломалось сразу несколько ребер. Из-за полученного толчка, удар паладинского молота пришелся не в голову, а в наплечник немертвого рыцаря. Пауль отлетел вбок, и перекувыркнувшись через голову замер на полу. Его молот отлетел в сторону. Чемпион Тьмы, согнувшийся от мощного удара в плечо, с хрустом выпрямился, и повернул голову в сторону лежащего человека. Затем попробовал поднять косу, и первый раз за бой хрипло заревел от ярости. Его левая рука стала практически бесполезной из-за погнутого молотом наплечника. Каэр-Гехрул отбросил косу, и разгоняясь, сделал первый шаг в сторону паладина, затем еще один, и наконец побежал вперед.
Пауль открыл глаза, и увидел перед собой окровавленный песок. Выплюнул изо рта слюну смешанную пополам с кровью и песком. Потом поднял взгляд и увидел несущуюся к нему ногу.
Пинок был настолько силен, что паладина с хрустом сложило пополам, и он пролетел по воздуху, как мяч, отправленный в полет опытным игроком. Арториус даже непроизвольно сморщился от такого зрелища. Но затем случилось то, что заставило его расправить лицо и придержать челюсть. Паладин влетел внутрь гектограммы, и стер сразу несколько ее линий. Линии магического поля тут же сместились, и Арториус увидел лича, которого так долго искал. Оказалось, тот все это время нагло сидел на своем стуле из костей. Не медля ни мгновенья, ассассин сложил руки в священном символе Карающей Длани, и из них в сторону мага тут же вылетела сияющая стрела. Сам же ассассин соскочил с балки, и запустил еще одну стрелу в спину ошеломленно застывшего посреди зала чемпиона Тьмы. И прежде чем успел отойти с места, был накрыт мощнейшим магическим ударом, видимо магия демаскировала и его тоже. Земля вокруг его ног тут же выкрошилась, как будто изъеденная сотнями лет беспрестанной эрозии. Судя по всему, то же самое должно было случиться и с его телом, но сработала защитная реакция Света, заложенного в него, и ассассина просто вышвырнуло за пределы действия заклинания. Он лежал, полностью обессиленный и наблюдал за результатами своих действий.
Чемпион катался по полу, при этом раздирая свой доспех и пытаясь вырвать из своего мертвого тела источник боли. Но этим он только все сильнее и сильнее калечил себя сам. "Не жилец" - вынес вердикт Арториус. А вот лич его обеспокоил. Судя по всему, стрела, выпущенная ассассином, не убила его. И хотя множественные слои защиты все же ослабили удар, того, что достигло цели, должно было хватить. Но нет. Лич, медленно и пошатываясь, зажав в костяных пальцах обсидиановый жертвенный нож, поднимался со своего импровизированного трона. Книга на его боку уже не парила в воздухе, а некрасиво свешивалась на цепи и уже не кровоточила, а истекала густой сукровицей, пятная мантию мага. Перекошенный весом книги лич ни на что не обращал внимания хромая, медленно, но уверенно шел к ассассину. "Теперь и я не жилец" - вынес еще один вердикт тот.
Но когда лич переступал через лежащий на его пути труп паладина, рука Пауля сжалась на хрупкой лодыжке мертвого мага и просто раздавила его окаменевшую кость в щепки. И когда лич наступил не на ступню, а на осколок кости, то потерял равновесие и рухнул рядом с паладином. Тем не менее, рука с кинжалом двинулась к лицу Пауля, который тоже тянулся к личу. "Кто же успеет первый"? Нож лича первым достиг плоти паладина, но Пауль просто перехватил кисть скелета, и раздавил ее своим кулаком. А потом, подтянувшись по кости руки обессилевшего мага, схватил того за глазницы черепа, и сорвал голову с плеч.
Наступила тишина, даже чемпион немертвых перестал дергаться. "Мы все-таки победили" - пришел к окончательному выводу ассассин, и его глаза закрылись сами собой, принося долгожданный покой.
Заэль-Гамаддих перестал кататься по полу своей шикарно обставленной комнаты. И медленно встал на четвереньки. Страшная и ужасная боль, наконец, отпустила его измученное мертвое тело. Он почувствовал, что от перенесенного, маска магистра, которую он носил на себе долгие месяцы, сползла как кожура с гнилого апельсина, и оставила только его истинную сущность. В этот момент, горничная, перепуганная ужасными стонами и криками доносившимися из комнаты господина магистра, вошла внутрь и застыла парализованная увиденным.
На полу, на четвереньках стояло нечто, одетое в домашний халат господина. Полусгнивший, несвежий труп, с отвисающей складками кожей, и горящими ненавистью буркалами. Тварь подняла голову навстречу горничной и обнажила два ряда острых как бритва, и тонких как иглы, клыков. Девушка набрала воздуха в грудь, чтобы закричать, но так и не успела сделать этого.
"В конце концов, всегда настает момент, когда нужно менять место жительства" - философски думала миловидная молодая девушка, покидая город через пустые по случаю бунта и пожаров ворота.