Ермилов Александр Александрович
Тунеядец

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Типография Новый формат: Издать свою книгу
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Клим К. - житель городской окраины, проводит дни в поисках работы, но постепенно понимает, что все вакансии заняты будущими выпускниками, а за всеми уволенными следит специальная служба контроля уровня безработицы. Абсурд / сатира / современная проза. Сборник рассказов
  Его только что выгнали из кабинета. В одиночестве и мраке Клим, держа в руках документы, свою трудовую книжку, постоял секунду-другую, а после медленным шагом направился вниз по лестнице. Этаж, следующий, стараясь дышать медленно и ровно, размышляя, что увольнение не первое в стране и не он единственный был когда-либо уволен. Он все еще слышал эхо хриплого голоса директора, называющего его тунеядцем. Проходящие мимо бывшие коллеги едва заметно кивали ему, укромно пожимали руки, словно опасаясь заразиться от него неудачей увольнения и не желая быть замеченным рядом. Шагал он ровно и размеренно, ожидая, что вскоре на него навалится каменная глыба воспоминаний, и прижмет к земле так сильно и быстро, что выдавит слезу утраченных возможностей и разочарования. Но его ботинки скользили по ступеням, построенной давно, величавой лестницы, едва касаясь мрамора. Все в кабинетах и коридорах теперь казалось чужим и словно покрывшимся коркой увядания. Его письменный стол, бумаги на нем и прочее, раньше представлявшееся очень важным и содержащим великий смысл задуманного, найденного, полученного, теперь уже заняты подоспевшим свежим кандидатом на образовавшуюся вакантную должность: лицо его румяно и молодо, наверняка едва окончил университет, и по повелению распределителя работы на бирже труда направлен сюда взамен постаревшего (в глазах немногих) и ставшего неугодным.
  На улице в вязком облаке выхлопных газов автомобилей, просеянном через облака солнечном свете, Клим направился к автобусной остановке, стараясь держать голову, вновь забитую мыслями о поиске работы, высоко, прямо, словно доказывая окружающим прохожим свою уверенность, свою решимость в скором времени все исправить. Но во взглядах пешеходов ему виделось презрение и отвращение к очередному нерадивому работнику, ставшему тунеядцем по своей вине. И не спросят тебя о причинах увольнения, виноват всегда сам.
  В автобусе душно, кажется, все смотрят только на него - испуганного бездельника без нашивки трудоустроенного на плече: ее в кабинете директора сорвали, точно погоны военного преступника; он ожидал плевка в лицо, но получил только толчок в спину, подбирая трудовую книжку с пола, брошенную будто ненароком, но под глумливо-презренную улыбку помощницы директора. По электронному табло автобуса бежит-спешит срочная информация ― новости, необходимые всем и каждому: о военных действиях, о повышении налогов, о проводимых где-то далеко, за морем, в другой стране, праздниках, и самое важное ― низкий уровень безработицы, достигнутый трудом и потом народных избранников и их недюжинных умов. Красными светящимися буквами и цифрами регулируется настроение народа, выжигая на роговице глаз основы государственного бытия. Искрящийся воздух наэлектризован, все в автобусе в унисон судорожно громко вздыхают, а кто-то вскрикивает: уровень безработицы увеличился! Многие начинают откровенно громко проклинать тунеядцев, не стесняясь, выбирая слова грязные и неблагородные. И это в кризис! Когда нужны руки и силы каждого, нужна помощь солдатам, охраняющим наши границы и защищающим весь мир от грязных мыслей пожирателей культуры, разрушающих цивилизацию своим бесцельным образом жизни. И кто-то смеет нагло увольняться с работы, согласно кивая и направляясь в сторону указующего перста начальника, не догадываясь, что это, скорее всего, проверка на преданность и трудолюбие: умоляй о прощении, проси снизить оплату, но останься на рабочем месте, добивайся лучшего для всех. Но в итоге вина всегда на тебе; опоздал, ослушался, не исполнил приказ, обязанности свои забыл, а результат ― потерял работу, повысил уровень безработицы, ухудшил и без того сложное положение.
  "Тунеядцы - предатели Родины!", ― кричат плакаты везде и всюду, рекламные вставки в сети и на телеканалах.
  Дома Клим задвинул шторы, включил музыку и постарался оградить себя от окружающего мира, планируя остаток дня провести в медитативном размышлении о случившемся сегодня. Ни голод его не мучил, ни жажда, только нужна была тишина и единение, будто в темноте комнаты и своем разноцветном воображении он искал работу или пути ее поиска, как всегда составил последовательный план, рассчитывая на оставшиеся деньги приобрести необходимые подарки важным личностям. Моргнув дважды, он встает и только успевает прилечь на жесткий диван, готовясь по привычке воткнуть взгляд во включенный телевизор, а в дверь уже стучат, сопровождая стук трелью звонка. Он и не заметил, как вечер наступил на город тяжелой черной подошвой. Щелкает замком и в квартиру забегает Кристина - его девушка, разбрасывая свои вещи: пальто, сапоги и сумку. Выпив залпом бокал вина, прятавшегося не один месяц в его шкафу, она громко выдыхает приветствие и прыгает в его объятия.
  Почти также, шаг в шаг, прыжок в прыжок, она повалила его на мокрый после дождя тротуар полтора года назад, когда преследовала очередного тунеядца, завершая практику в социально-педагогическом университете. Безработного в итоге догнали, скрутили, связали руки, арестовали, затолкали в ржавый полицейский фургон и увезли в известном направлении, сопровождая руганью и громкой сиреной. Вставая, отряхиваясь, задевая коленом его живот, Кристина раздраженно фыркала, недовольная, что поймала тунеядца не она, а сокурсник, а во всем виноват этот прохожий, и как там его зовут... Клим улыбался широко и глупо, предлагая помощь девушке, протягивая руку, желая познакомиться, называл свое имя. Едва задев его взглядом, она тогда направилась дальше по улице, желая уйти скорее, быстрым шагом, гордо подняв нос, а Клим шел рядом, шутил, брал ее руку в свою, словно не замечая большую разницу в возрасте и позабыв обо всем и сразу. После он ждал ее возле университета, высматривал в шуршащей сапогами и ботинками толпе - выходцев из семей достопочтенных и послушных, в которых никто ни разу не был заподозрен в тунеядстве. В итоге, своей широкой улыбкой и взявшейся из потайных комнат его души настойчивостью, он уговорил ее пойти на свидание. По такому случаю он надел свой нерабочий костюм, а она - выходное платье. Весь вечер они говорили о работе: в основном о ее будущей профессии, о благородстве всех честных рабочих и тех, кто выявляет и преследует тунеядцев, словно не замечая за панорамным окном ресторана волнующееся море пикетчиков, протестующих против реформы тунеядства с большими плакатами и громогласными возмущениями, а вскоре убегающих от униформенно одетых сотрудников правопорядка. Прогуливаясь поздней ночью по мостовой, ступая по оставленным в спешке погони плакатам, Клим и Кристина держались за руки и высматривали в кривом, словно электронная линия сердцебиения, горизонте города свое загруженное работой будущее.
  Вечером, на смятой простыне, оба лежат, не двигаются, высматривая в прямоугольнике приоткрытого балконной дверью города скупые созвездия, едва проявленные в туманном свете пригородных малоэтажек. Она проводит рукой по его животу, выше, щеке, заворачиваясь в одеяло и, словно, желая укрыться его ногами-руками.
  - Слишком много работы, много звонков, все жалуются, пользуясь анонимностью, что перерабатывают, задерживаются и так далее, всю жизнь без отдыха и пенсии за низкую оплату... - начала девушка, словно он спрашивал ее об этом - Столько трусов и тунеядцев! Вокруг одни бездельники. Найти бы каждого и пристрелить. Но я же должна оказывать моральную и психологическую поддержку! Направлять на путь истинной любви к стране. А еще рядом сидит эта заплывшая напарница! Именно напарница, даже имени не хочу ее называть. От нее смердит луком и протухшей рыбой, видимо спрятанной в закромах ее старой просаленной формы. Между звонками она выливает на меня подробности своей жизни, описывая все кульбиты, которые она делает в постели со своим мужем, пока дети топочут мраморные полы вечерних курсов выявления потенциальных тунеядцев. И каждый день я слушаю и сдерживаю свой гнев, ведь я профессионал! Но сегодня после окончания рабочего дня, во время сверхурочных, когда она вновь начала жаловаться и хвастаться, окуная меня в протухшие подробности предпочтений ее мужа, я вдруг зашипела на нее, оскалив зубы, словно молодая львица. Напарница умолкла и сделала вид, что отвечает на звонок. Я вышла в туалет и громко долго смеялась, вспоминая выражение ее лица. Представила, как раньше, что она сдалась, стала предателем-тунеядцем, и я, широко улыбаясь, бегу за ней по солнечной дороге, догоняю и на глазах у директора бросаюсь на нее и, схватив-скрутив, надеваю наручники на ее пухлые запястья. И внезапно я захотела вина и тебя.
  Она умолкла, делая вздох-другой, после словесной пробежки по ступеням памяти и лестницам воображения. Этажом выше включили телевизор, и телеведущий громко начал оповещать жителей страны о новых подробностях военных действий, о соотношении производительности населения к уровню безработицы, не забывая хвалить и прославлять новые правительственные меры, применяемые к тунеядцам. На широком экране беззвучного телевизора в темноте комнаты, они видели того же ведущего, безмолвно слово в слово повторяющего текст за своим двойником этажом выше. Но вот он сменился картиной тесных рядов новичков, пополнивших отряды выявления тунеядцев. Чеканят шаг в ареоле родственников и гордых сограждан, теснящих тротуары и проезжающий мимо транспорт. Мигнув, экран сменился новым репортажем - новостями с очередной облавы, устроенной на притоны тунеядцев: из подъездов и квартир выводят помрачневших исхудалых людей, послушно молчаливых и будто познавших свое нарушение, свое преступление против всех и каждого.
  Кристина, воспользовавшись молчанием, решила продолжить свои жалобы, но он резко ее прервал. Вонзив в него взгляд, недоумевающий и обиженный, она потребовала объяснений. Ему интереснее тунеядцы?! Она резко села на кровати, скрестив руки. Он и забыл ее приступы детских капризов, ранее умилявшие его и приводящие в восторг, но теперь изводящие и раздражающие.
  Приподнявшись, он откинулся спиной к стене.
  - Меня уволили сегодня, ― сказал он, закурив и вновь всматриваясь в блеклые созвездия далеко, за окном, в полумраке.
  Молчание девушки ярким контрастом с еще недавно непрекращающимся излиянием проблем и мыслей повисло в завихрениях дыма. Дыхание ее замерло и она, широко раскрыв глаза, смотрела на него, стараясь угадать, шутит ли он, в своей привычной манере выдерживая каменное лицо до последнего, пока она не начинала топать и бегать по квартире требуя, выпрашивая, негодуя и откровенно приходя в ужас, но потом из него, наконец, со звуком лопнувшего шарика выходил смех и весь задержанный воздух, чтобы не проколоться раньше задуманного и довести ее до нужной температуры гнева. Но сейчас он прямо сказал, что не разыгрывает ее. Лицо его было не каменным, но хмурым и полным ярости.
  И вот осознание случившегося заполнило ей голову и глаза, проникнув в мысли. Тишина поздней ночи треснула от крика Кристины. Она рассекала комнату вдоль и поперек, расталкивая сваленные книги и журналы, позабыв, что нагая, всплескивая руками столь привычно для нее и одновременно обычно, подобно плаксивой героине из множества прочитанных ею любовных романов. Одевшись, она начала демонстративно собирать вещи, громко шагая, словно желая, чтобы соседи снизу стали свидетелями их ссоры, их и его позора тунеядства, но только позже осознала, что ее вещей в этой квартире нет, а одежда, брошенная в наспех найденный пакет - Клима. Потом она сидела на полу, едва сдерживая слезы, бормоча что-то о наказании, о вечном презрении, постигшем его, а он обнял ее, пытаясь утешить безмолвно и слабо. Внезапно она подскочила, невольно, а может быть, намеренно ударив плечом в подбородок своего избранника, и твердым голосом заявила, что не останется с ним ни на секунду, пока он все не исправит. А потом второй раз за сутки он услышал громкий стук захлопнувшейся двери.
  
  * * *
  
  Следующий день ― солнечный, но холодный, острым ветром подгоняет укутанных в шарфы и пальто пешеходов вперед, быстрее, кусая за щеки и нос. В рядах прохожих бежит и Клим, в таком же пальто, надетом поверх чистого отутюженного костюма: лицо выбрито, волосы причесаны. Бежит, еще ощущая запах автобуса, набитый достопочтенным населением страны, устремившимся на славную работу ради всеобщего блага. У всех глаза горят гордостью за свершаемый труд, решимостью работать больше и качественнее, без отдыха и благодарности; лучшая награда для них - благополучие родины.
  Пройдя пару перекрестков, он резко останавливается в воротах биржи труда - величавого и будто надменно смотрящего небоскреба, с треснутыми стенами и панорамными окнами, окруженной толпой безработных просителей, молодых и старых, черноволосых и седых, подобно человеческому забору. Все спорят с охранниками и представителями бюрократии, требуют и угрожают, показывая кулаки пыльным окнам здания. Пальто их грязные и старые, волосы свалявшиеся и лохматые. Где-то кричат слишком громко, начинается истерика, переходящая резко и неожиданно в давку. Слышится выстрел, спугнувший стайку птиц с дерева и стайку людей с тротуара. Исхудалых бунтарей уводят и уносят, оставляя за одним из них багровые капли и лужицы. Кто-то спрашивает, кровь ли это, но всех успокаивает представитель бюрократии, отвечая, что, разумеется, нет. И все, облегченно вздохнув, продолжают церемонно просить и требовать работы.
  Осмотревшись, Клим подходит к одному тунеядцу, в спокойствии и словно в безмятежности привалившемуся к воротам. Скрестив руки и глубоко вдыхая осенний воздух, человек наблюдал за происходящим.
  ― А почему ты не требуешь работы? - спросил Клим тунеядца.
  ― В итоге всем достанется работа, - ответил тот. - Им нужно понизить уровень безработицы, так? Я бы и не пришел сюда, но жена заставила. Не может она наблюдать за моим бездействием, не верит словам моим. А я прав! Ты видел где-нибудь бездомного? Хотя бы одного? Вот же. Иначе зачем тогда увольнять и негодовать о безработице? Только притоны тунеядцев иногда находят, но всех же направляют на принудительные работы. Может и нам найти эти притоны..?
  Он задумчиво опустил взгляд, словно в поисках подсказки на своих ботинках или россыпи окурков.
  В словах незнакомца сквозила логика, так необходимая всем, но Клим не хотел ждать, а намеревался сдержать обещание и взять свое. Он вновь огляделся; человеческое море бушевало и волновалось, головы голые или покрытые шапками, качались и кивали в такт словам особо голосящего просителя.
  - Почему не пускают никого? - спросил он снова тунеядца.
  - Всем не хватает места. Только некоторые проходят, но секрета не открывают, как им удалось.
  Виляя между тунеядцами, натыкаясь на спины и плечи, Клим подошел к главному входу в здание. Сквозь шум и гам спросил в ухо у охранника "сколько?", после ответа постоял, подумал, чуть снизил ставку, вновь поторговался, и вскоре вложил в карман охранника свернутые купюры в затребованном количестве. Поднялся на ступеньку-вторую, а на третьей - другой охранник: скалится, смотрит прямо и словно не замечает его, но уши приготовил, чтобы слушать и запоминать. Клим вновь спросил, подумал, предложил, подумал еще раз, и очередные свернутые ассигнации спрятались в кармане униформы. Следующие ступеньки, считает, радуется, но в дверях его встречает представитель бюрократии: карманы его глубже, а уши больше. С похудевшим кошельком Клим, наконец, вошел в здание биржи труда.
  От двери и дальше виляют и прячутся коридоры лабиринта биржи, заполненные работниками и просителями: каждый сидит в прозрачной кабинке за столом, тянет руки к сотруднику биржи, перелистывающему кирпичи томов, втыкающему носы в мониторы компьютеров, но по-прежнему вертящему отрицательно головами: работы нет.
  Стирая подошвы, Клим обошел весь первый этаж, второй, выше, на лифте поднялся на самый верх и там, в ворохе бумаг и сотрудников, отзвуках кашля и ругани, шепелявой мольбы, он нашел свободный стол и скучающую молодую сотрудницу, всем видом выказывающую желание помочь, найти, трудоустроить. И вот он, разительно отличающийся внешним видом от остальных нерадивых просителей, приземляется перед ней на деревянный жесткий стул и едва ли не пальцами указывает на свое превосходство вкуса и стиля перед всеми тунеядцами. Он уверен, это должно ему помочь найти работу незамедлительно.
  Сотрудница улыбается широко и радушно, записывает его личные данные, стучит ногтем по столу в такт секундной стрелке и, минуту спустя, показывает внушительный список вакансий, подходящих его образованию и стажу. Вздохнув с грустью, не забывает добавить поправку: все вакансии забронированы.
  - Как же это так: "забронированы"?! - восклицает Клим, но сразу жалеет о своей несдержанности.
  - Все свободные вакансии забронированы для выпускающихся в скором времени студентов нашего города и страны.
  - А я? Все остальные нуждающиеся в работе? Как нам жить? Как исправить ошибку? Снизить уровень безработицы, это нужно всем, это главное! Я готов! Позвольте...
  - Вы и другие... тунеядцы сами виноваты в своих ошибках, и никто не обязан помогать их исправить, так ведь? - сотрудница биржи вновь широко улыбнулась ему.
  - Но для чего здесь сидят все эти работники? Зачем нужна биржа труда, если она не может трудоустроить...? - голос Клима захрипел и упал до шепота.
  - Это наша работа и мы каждый день помогаем своей стране и ее добропорядочным гражданам! - девушка слегка привстала, устремив взор сначала вдаль, а после сурово посмотрела на Клима, словно на глупого школьника, не понимающего предмет, не желающего понять основы жизни.
  Клим дышал часто и кратко, сжимал кулаки, намереваясь излить скопившийся гнев и боль несправедливости, никто не спросил, почему он был уволен, как и подобает, все винят его. Он услышал тяжелый гул где-то в глубине себя, своей головы, в ушах застучало, и сквозь шум он различил громкий стук: в соседней кабинке проситель-тунеядец ударил кулаком по столу, требуя немедленно предоставить ему работу. Вокруг него вскрикнули сотрудницы биржи, остальные просители насторожились, а из полумрака лестницы и распахнутых ртов лифтов появились охранники, блестящими дубинками сверкая на редких солнечных лучах, неумолимо вежливо прося разбушевавшегося тунеядца пройти за ними, дальше, вниз, прочь из здания, напоминая ему о необходимости соблюдать нормы поведения и правила общения. Едва болтающиеся створки дверей, ведущие на лестницу, сомкнулись за широкими плечами охранников и узкими согбенными - безработного дебошира, Клим услышал приглушенную возню, глухие вскрики и удары.
  Внезапно закашлявшись, Клим почувствовал усталость во всем теле, и не было сил больше спорить или скандалить, не получит он здесь работу, но своего добьется, со временем, позже, как всегда.
  На улице, вновь в густом тумане, выдыхаемом из ртов бунтующих просителей, он обошел здание, вытирая плечом шаткий забор. Возле дороги на тротуаре сидел тот возмущавшийся тунеядец: лицо его в кровоподтеках и ссадинах, пара пальцев поломана, а на одежде появились новые дырки и пятна грязи. Смотрел он прямо перед собой, словно под гипнозом, не замечая прохожих, морщивших носы, обливающих его презрением и недовольством. Кто-то громко спрашивал, уберут ли его, наконец, с тротуара, но большинство задевало его туфлями и ботинками, наступая на распластанное пальто. Проходя рядом, Клим захотел помочь ему, поднять с грязного асфальта, отвести в его дом, если он у него остался, обработать побои и царапины, поддержать душевным ободряющим разговором, но грязь и смрад, опустошенный вид, привлекшее к нему всеобщее внимание, спугнуло Клима. Он не мог позволить себе оказать помощь тунеядцу, тогда и он бы стал подобием этого падшего бездельника, а Клим не хотел становиться с ним в один ряд, он вернет себе уважение. Шагал он быстро и широко, вперед, мимо тунеядца, стараясь не смотреть на него, опасаясь столкнуться взглядами и словами. По-прежнему чувствуя усталость, он троллейбусом, а затем автобусом, вернулся домой.
  
  * * *
  
  Проходит день, второй, неделя... Он шуршит газетами, журналами, листая страницы с объявлениями, предложениями работы, заработка, вакантных должностей, рыщет в сети, оставляя заявки и резюме. Звонит по каждому оставленному номеру телефона, предлагая свои услуги поставленным голосом, но неизменно слышит везде и всюду отказ, едва упоминая о своем увольнении. Он постоянно ходит на биржу труда, отдавая оставшиеся запасы финансов в прожорливые карманы охраны и прочих, ставших на пути, подмигивающих и туманно дающих надежду на трудоустройство, но вскоре невинно пожимающих плечами и наигранно извиняющихся, что не смогли помочь, увы, прости.
  Клим звонил друзьям, и все как один хотели прийти, помочь, устроить на работу, успокаивая ментальными похлопываниями по плечу и тяжеловесными обещаниями. Он звонил Кристине, и она отвечала, спрашивала о его поисках вакансии, что он делает, куда ходит, часто ли посещает биржу труда? Вскоре она, слыша от него только жалобы и стоны, а в особенно тяжелые дни ― гневные тирады, что работу не найти никогда, перестала отвечать на звонки, перестала открывать дверь своей квартиры, скрывшись за толстыми стенами и короткими гудками в трубке. Он бы позвонил родителям, навестил их, попросил бы помощи и как в детстве отец бы отгородил его от всех проблем, нашел бы работу, а мать утешила его. Он бы позвонил им, но они мертвы.
  Небоскреб биржи ежедневно осаждают толпы просителей, некоторые не оставляют свои посты ни днем, ни ночью, охрипшие от требований и прошений. И смыслом их существования стала мольба и требование: то протянутая для подачи ладонь, то каменно-сжатый кулак. Гнев и обида соседствуют с коленопреклонением и слезливой верностью. Каждый миг в их сердцах и голове идет борьба за себя и свободу или желание получить заветную работу и, наконец, реабилитировать себя в глазах всех и каждого, вернуть родных и близких, друзей, стать обычными, как все.
  Месяц-другой, и Клим стал замечать, что просителей не становится меньше, но некоторые больше не появляются, а на смену им приходят новые, чистые, выглаженные и причесанные, подобные ему двухмесячной давности. Значит, работу возможно найти! Его одежда поистерлась, покрылась пылью и пятнами грязи, он стал забывать причесываться, да и волосы мыть было нечем. Появились заботы важнее, насущнее: что есть, на что купить, как смотреть в глаза продавцу, считая оставшиеся копейки, вываленные из кармана вместе с крошками и прочим, попавшим в него после осмотра мусорных контейнеров.
  Через два месяца он смог устроиться уборщиком. Неофициально. За дневную оплату. Маленькую дневную оплату. И это словно возвысило его, подняло над всеми тунеядцами. Он снова живет, ест, как раньше, спит больше и спокойнее. Клим стал забывать ходить на биржу труда, отмечаться в толстой потрепанной тетради, означавшей его несостоятельность и леность.
  Вскоре, скрываясь под широкими зонтами, брызгая стекающими каплями дождя, к нему домой, постучавшись, заходят трое сотрудников социальной службы. Один невысокий и худой, двое рослых и широких. Костюмы их и глаза черны, а улыбки желтозубы. Кивают, представляются, показывая краснообложечные удостоверения в вытянутых худых и мускулистых руках, обтянутых мокрыми рукавами костюмов. Натоптав грязи и налив дождевой воды в прихожей, Худой спрашивает, могут ли они пройти, поговорить, обсудить "Ситуацию" Клима, а потом, кашлянув один, второй раз, все проходят не разувшись. Каждый по очереди плюхается в кресло и диван, прося кто чашку чая, кто ― кофе, а после, среди завихрений дымки от трех горячих чашек с остатками чая и кофе, Худой начинает разговор. Голос его неожиданно высок и пискляв в тепле комнаты, после кипятка напитка.
  "Вы - Клим К., тунеядец, холост, бездетный и т.д.?" Ответ короток и утвердителен. Но сначала позабыв, теперь Клим восклицает, что он не тунеядец, он работает уборщиком уже неделю. Смотрите: деньги в кармане ― ежедневные выплаты! И при этих словах нос его, голова и голос вздымаются ввысь, словно указывая на допущенную ошибку. Не сметь называть его тунеядцем, исправился он, осознал вину и вернул, благодаря честолюбию, свое уважение и гордость! Клим дышит глубоко и громко, широко раздуваются грудь и живот.
  - Работа уборщиком официально не зарегистрирована, а значит Клим К. по-прежнему причисляется к тунеядцам, - Худой говорил о нем в третьем лице, словно зачитывал приговор, но смотрел прямо в глаза Клима и, казалось, выискивал в них страх, гнев или непонимание.
  - Но я же работаю на благо общества...
  - Клим К. работает ради себя, вновь проявляя эгоизм и себялюбие, присущее всем тунеядцам. Его трудоустройство никак не снижает уровень безработицы. Гражданин, предоставивший незаконную вакансию, уже наказан.
  Потирая внезапно вспотевшие ладони, Клим почувствовал неловкость и словно неудобство от нахождения рядом с этими тремя, а после - стыд перед ними. Он поднялся с края дивана, на котором просидел неподвижно минуту или час, и вышел на кухню, кашлянув, укрывшись предлогом налить еще чая и кофе, а сам умылся под краном холодной водой и, не вытирая лицо, вернулся в гостиную. И вновь к дивану его пригвоздил взгляд шести широко распахнутых глаз. Обступив многоруким и многоногим чудовищем, трое потребовали рассказать подробности увольнения Клима К. и о действиях, которые он предпринял в поисках новой работы. Он, снова откашлявшись, отпив остывшего чая, подробно описал тот день, не забыв упомянуть о злополучной луже и неуклюжем водителе, о серо-желтом небе и неулыбчивых пассажирах в трамвае, словно применив словесные краски он сможет в очередной раз поднять себя выше, значимее над тунеядцами. Короткими прыжками пробежался по первой половине того дня, а после рассказал о том, как директор вызвал его, улыбкой добродушной и дружеской настроил беседу в направлении трудолюбия Клима, его желания работать и перерабатывать, но по окончании долгого и величавого монолога директор предложил Климу работать бесплатно, с добавкой при этом нагрузки и ответственности. Разумеется, Клим не согласился и через час-другой был выставлен с позором, став прилюдно гонимым без права оправдаться.
  Клим вздыхал широко и жадно, словно задерживал дыхание на все свое словесное негодование, свою жалобу, а теперь, избавившись от нее, поделившись с незнакомыми угрюмыми бюрократами, он ждал сочувствия и помощи, склонив голову и поникнув костлявыми плечами.
  Внезапно, шурша влажными серыми костюмами, трое из службы социальной помощи поднялись и направились к выходу, мимоходом сказав Климу взять документы и следовать за ними.
  Внутри темно-синего автомобиля вчетвером ехали долго, в молчании и тишине, часто стряхивая с себя отсветы уличных фонарей и слепящие лучи проезжающих навстречу машин. Виляли по пригороду, преодолевая один перекресток за другим, улицы и переулки, отсчитывая внутри себя светофорные секунды и случайных пешеходов в столь позднее время. Вскоре выехали за город, и крошки светящихся окон от насаждений жилых домов скрылись из вида или слились с блеклыми созвездиями, которые совсем недавно он рассматривал вместе с Кристиной. Когда он уже собирался спросить, куда именно его везут, они свернули с дороги на грунтовую тропинку, и среди кустов и деревьев, в высокой траве пробирались в неизвестном Климу направлении, подпрыгивая на кочках в сторону светящейся вдалеке лампы. И вот трава отступила, раскрыв широкую поляну, освещенную фонарем на крыше припаркованного на ней фургона, гудящий экскаватор и группу людей, стоящую на краю вырытой глубокой ямы. Все как один грязны и испуганы, одежда на них старая и потертая. Среди них Клим узнает взбунтовавшегося на бирже труда тунеядца и нескольких из притона, арестованных недавно, показательно освещаемо в теленовостях. В пяти-семи шагах от них вооруженные представители правопорядка и несколько парней и девушек, вероятно студентов социально-педагогического университета, проходящих практику. Учитесь и наблюдайте, как нужно снижать уровень безработицы!
  Заглушив двигатель, вчетвером вновь сидят в молчании, словно ожидая друг от друга слов или поступков.
   - Как же я ненавижу вас, тунеядцев, трусливых предателей! Вы всегда недовольны: нет работы или ее много, и всегда находите оправдание своему бездействию и лени, ― Худой просеивал слова между зубами злобно, едва сдерживая копившуюся годами ярость, не повернувшись к Климу, продолжая смотреть перед собой за пыльное ветровое стекло. А потом, кивнув водителю, вышел из автомобиля.
  Двое рослых и мускулистых помощников вытащили Клима и толкнули к остальным тунеядцам на край ямы. От страха он молчал и не мог устоять на ослабших внезапно ногах. Он хотел молить о пощаде, но во рту пересохло, а сердце стучало громко и гулко, и в легких не хватало воздуха. Клим беззвучно дышал, широко раскрывая рот, как погибающая на суше рыба.
  - Вы все внесете вклад в дело снижения уровня безработицы! - крикнул Худой, и ночную тишину раскололи приглушенные выстрелы. Заработал экскаватор, а студенты едва успевали делать записи в тетрадях.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"