Ермилов Александр Александрович : другие произведения.

Обида. Часть 1

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Максим работает в офисе, носит дорогое зимнее пальто и дорогие ботинки, которыми постоянно кичиться. Он брезглив, заносчив, не любит общественный транспорт, но вынужден им пользоваться, потому что не умеет водить автомобиль. Со своего рабочего места он часто наблюдает в окно за проходящими по тротуару девушками, фотографирует их, думает, как бы познакомиться. Он не любит книги. Он еще вспоминает свою бывшую девушку Веронику. Максим много тренируется в спортзале, любит смотреть вечерние скандальные ток-шоу, особенно про подростков из неблагополучных семей. Однажды, возвращаясь с работы, он случайно замечает проходящего мимо бывшего одноклассника Станислава, который постоянно издевался над ним в школе. Максим чувствует давно угасшую тревогу, которую испытывал почти все школьное время. Постепенно тревога сменяется агрессией. На следующий день Станислав появляется на работе Макса в качестве нового сотрудника. Он старый знакомый начальника Максима. С этого момента Макс словно возвращается в школьные годы, ему кажется, что над ним вновь все смеются. Вскоре Станислава повышают, сделав главнее Максима, а в туалетной кабинке появляется его школьное прозвище. Вернувшись домой после работы, он хочет напиться, но не находит ни одной бутылки спиртного. Темным вечером на улице он встречает дворовых алкоголиков, к которым подсаживается, сорит деньгами на водку и узнает, что один из собутыльников знал его покойного отца и тоже издевался над тем в школе. Внутри Макса начинает бурлить ярость, которую он до этого не чувствовал. Разбив пустую бутылку водки, Макс втыкает осколок в шею бывшего одноклассника отца, а потом обставляет все так, что его убил другой пьяница, уснувший здесь же под лавочкой. Несколько дней спустя Максим из теленовостей узнает, что в убийстве мужчины в его дворе обвинили собутыльника. Чувство безнаказанности и самоуверенности переполняет его. Максим верит, что поступил правильно. Он решает перестать быть жертвой, быть слабым. Он хочет жить без ограничений. И, главное, отомстить бывшему однокласснику.
  Вышагивая по ледяному тротуару и хрустя снегом между уличными фонарями с лампами маргаринового света, включенными в шахматном порядке, я кутаю нос под петлю шарфа на шее. Мимо проходит бывший одноклассник Станислав, виденный мною в прошлый раз на выпускном вечере и там же отвесивший мне пинок натертыми туфлями по отглаженному брючному заду. Он проходит, не заметив, не взглянув на меня, широкой амплитудой крутит плечами и локтями, жуя прикуренную сигарету, разрезая снегопад острым прищуром. И я прохожу несколько метров, даже вынимаю наушник, прежде чем обернуться, чтобы понять, не обознался ли. Но Стас мчится дальше, снегоходом перебегая дорогу и показывая что-то рукой водителям, недовольно нажимающим на клаксон. Кто-то выкидывает ему в ответ такой же знак, пытается задеть крылом машины, окатить грязевой кашей налетевшего снега, а Станислав барабанит гневно по капоту проезжающего автомобиля, как много лет назад стучал по головам слабых одноклассников, в том числе и моей. К слову, бил не только по голове, но и всем попадающимся под его руку или ногу частям тела. Плевал в лицо, смотрел в ожидании моих действий, расплачусь ли, осмелюсь плюнуть в ответ или убегу, роняя слезы, ища поддержки у учителей, что было еще хуже, ведь за это меня ждала дополнительная порция унижения и побоев. Обычно избиение проходило под хохот и улюлюканье счастливчиков, коих он не трогал, и которые еще спрашивали, будут ли они дружить и они хотят дружить, пока Станислав бросал кулаки в раздражающие его лица, окунал головой в грязь, найденные фекалии кошек или собак.
  В трамвае между тесно поставленными мужчинами и женщинами в толстых куртках или пальто, я под ритмичные басы музыки в своем смартфоне, едва просовываю руки и ноги, пропихиваю тело внутрь вагона, где теплее и как будто уютнее. Подальше от свистящих морозным ветром створок дверей, щелей кузова, где можно не держаться за поручень и качаться на поворотах. Сумку я держу над головой и при каждом торможении ударяюсь об нее лбом как об гонг. При этом меня не отпускает чувство отвращения и раздражения всякий раз, когда кто-то обтирается о мое дорогое пальто купленное недавно. В особенности это касается кондуктора, бороздящего салон ледоколом невоспитанности. И, казалось бы, почему я должен терпеть это ежедневно, ведь можно просто купить автомобиль. У меня нет водительского удостоверения, и я не разбираюсь в машинах. Кого попросишь помочь? Настоящих друзей нет, только коллеги, которые продадут и сдадут за премию, за квартальный бонус или прощение опоздания. Пока они лениво нежатся в теплых постелях, сражаясь с собой, своей неуверенностью и нежеланием ехать на работу, оказывается, что не успевают вовремя, согласно большим круглым часам в приемной директора, где каждый обязан отметиться, поставить галочку, показаться на глаза помощнице руководителя, а не успел ― штраф.
  В этот момент кто-то наступает на мои начищенные коричневые ботинки, стоимостью не меньше пальто. И я принимаюсь возмущаться, наращивая громкость голоса по мере увеличения наглости этого растяпы с лишним весом, решившего, что может справиться с работой кондуктора. Наши крики превышают шум трамвая и всеобщее бормотание пассажиров, по команде повернувших головы на нас, а кто-то из них ― старик и женщина ― кривят рты, призывая всех успокоиться, но я требую крови в виде нижайших извинений этого тяжеловесного дурака. И что-то буркает из складок его рта и подбородка, что-то похожее не "извините", а я горделиво поднимаю нос, осматриваясь в поисках сочувствующих и восхищенных взглядов, но почти все смотрят за окна или в прямоугольник смартфона, и только старик и женщина, недовольно поджали губы, изредка посматривая на нас.
  Шагая по парку, я как могу, чищу снегом ботинки, смакуя публичные извинения неудачника, но при этом меня не отпускает подспудное чувство, что кондуктор отделался малой кровью, нужно было отвесить ему смачную звонкую пощечину, чтобы смотрел себе под ноги впредь, или хотя бы пытался смотреть. Дойдя до своего двора, я внезапно стыжусь возникшей ненависти к кондуктору, возможно не стоило так громко и гневно требовать извинений. Увидев ненавистного одноклассника, я вспомнил его издевательства, заново почувствовал собственную беспомощность, и горечь отсутствия у меня какого-либо защитника: родители умерли давно, а братьев не было. Меня растил дед на крохи зарплаты сторожа и дырявую пенсию. Сейчас и дед помер.
  Во дворе на лавке ютятся алкоголики, которых я знаю с детства и по привычке обращаюсь как к дядям, успевая только считать валяющиеся утром пустые бутылки водки. Приветствую, но рук не пожимаю, они эти руки, куда только не засовывают. Например, в мусорный бак за приглянувшимся огрызком яблока или пластиковой тарой, а потом, скорее всего не моют. И я всегда удивлялся долгожительству дворовых завсегдатаев, а удивление часто сменялось неосознанной и даже мне непонятной злобой: обычно я вспоминал смерть родителей, и думал, почему они погибли, не дожив до тридцати, а этим уже перевалил пятый десяток. Иногда после этого я хотел взять кухонный нож для мяса, спуститься вниз, воткнуть каждому в глаз, живот или перерезать горло. Возможно, придется гнаться за одним или двумя, зовущими на помощь, но я успею их догнать и вонзить лезвие ножа в спины. Почти сразу я успокаивался, глубоко дышал, как советовал психолог при моих приступах паники или гнева, и включал телевизор, чтобы отвлечься, увидеть привычные картины телеведущих и мировых новостей.
  Я люблю смотреть ток-шоу и новости, их рассказывают красивые женщины (мужчин я не слушаю и не смотрю), и обычно о вещах и событиях, которые помогают понять: моя жизнь не так плоха. Я знаю поименно всех женщин-телеведущих на каналах, доступных благодаря прикрученной к фасаду дома антенне. Кабельное телевидение требует дополнительные деньги, что для меня дико и непонятно, когда вот же нужные телеканалы и бесплатно.
  Свое дорогое пальто я аккуратно на вешалке прячу в шкаф, предварительно слегка почистив щеткой. Ботинки любовно намываю и протираю сухой тряпкой. Потом намазываю кремом, опрыскиваю водоотталкивающим средством и выставляю на обувную полку. Несколько минут я еще посматриваю на их блеск.
  Допивая чай после ужина (куриная отбивная и овощной салат), снова борюсь с приступами рефлексии назойливых школьных воспоминаний. Лицо Станислава, рассекающего тротуар и снегопад, появляется передо мной снова и снова. Я стараюсь приостановить кадры, убрать помехи, почистить картинку. Всегда остается шанс ошибки, что я обознался, принял дворового алкаша за бывшего одноклассника. Возможно, я подсознательно желал видеть Стаса таким: в просаленной куртке, затертых джинсах, в сапогах, купленных на распродаже, с потеками солей от гололеда, черной шапке на коротко стриженой или (надеюсь) вовсе облысевшей голове, и с вечной щетиной на впалых щеках.
  Я прыгаю в интернет, ищу в социальных сетях Станислава, сразу вспомнив фамилию, и быстро его нахожу: на фотографии он рядом с автомобилем (какой-то старой иномаркой, я не разбираюсь), голый по пояс, на фоне тонкого жгута неизвестной речушки, руки скрещены на груди, в зубах кажется одна и та же сигарета. Еще фото: горделиво подняв подбородок, он показывает узорчатую татуировку вокруг напряженного бицепса, а девушка в черной кожаной юбке и розовато-белой футболке опирается рукой на его плечо, держа в другой руке бутылку виски. Узнаю о нем основное, в том числе место жительства (в нескольких домах от меня, даже квартира указана), предпочтения в алкоголе, способность показывать бутылки с водкой или коньяком почти на каждой фотографии, для всех указано его мнение о бывшей жене, о смысле жизни, философии спорта, обязанностях каждого мужика. Никаких сведений о месте работы и образовании. Всматриваясь в его худощавое лицо, внезапно понимаю, что до сегодняшнего вечера я ни с кем не спорил, открыто и громко, и при этом публично, на виду у окружающих, и никому не дерзил. Мое хамское надменное поведение можно объяснить только появлением, пусть и на мгновение, бывшего одноклассника, напомнившего унижения и побои, которые я перенес, и теперь мысленно переживаю заново.
  Мои руки слегка задрожали, и я почувствовал, как загорелись щеки, и заслезились глаза, так что мне пришлось откупорить бутылку красного полусладкого, дожидавшегося меня с весны прошлого года. Я тогда взял его на вечер для Вероники, а теперь переливаю вино из горлышка бутылки в свое собственное горло, минуя бокал. Потом, все же наливаю вино в бокал, только бы не превратиться в невоспитанное животное вроде Стаса. Помню, я эту бутылку выбирал долго и нудно, чтобы недорого, но и прослыть скупым в наш первый вечер у меня дома тоже не хотел. Когда подходил к дому с большим прозрачным пакетом, то один из дядьев хихикнул хриплым коршуном и, кривым пальцем показывая на бутылку вина в пакете, сказал, что "хватит тебе гомиком ходить", выпей, как настоящий мужик. Протянул пластиковый одноразовый стаканчик с водкой, но я промямлил, что опаздываю и помчался по лестнице наверх, позабыв про лифт. К слову, вино мы с Вероникой так и не открыли, но сняли одежду и раскрыли объятия.
  У своей любимой телеведущей сегодня вечером я замечаю неприятную родинку на носу, которую раньше почему-то не видел, и это коричневое пятно постоянно отвлекает внимание, не позволяя сосредоточиться на словах. И почему ее только выпустили в эфир с такой отметиной (?), задаю я вслух вопрос телевизору и переключаю телеканал, а там вечернее шоу о проблемах подростков из неблагополучных семей, которые создают неблагополучную же атмосферу в школах и среди учеников. Выступают: заслуженный психолог страны, заслуженный педагог страны, полузабытая знаменитость, у которой сын попадает постоянно в неприятности на своем внедорожнике, известные певцы, парочка актеров. Кто-то, чье лицо мне незнакомо, постоянно выкрикивает имена пострадавших детей в лица неблагополучных родителей, их сыновьям и дочерям, приглашенным в студию за символическую сумму, которую потратят известно на что и, скорее всего, с дядьями, подобным моим. На середине шоу один из актеров подскакивает на пружине своего неизвестно откуда возникшего гнева, перелетает от дивана, на котором сидел, к дивану с родителями детей-хулиганов и с размаха шлепает затрещину одному из отцов, обвиняя того в неумении воспитывать детей. Актера вскоре оттаскивают под всеобщий одобрительный гомон и аплодисменты зрителей и нескольких приглашенных гостей, в том числе сына опозоренного мужчины. И этот подросток ужасно похож на Станислава, словно внебрачный неизвестный (а может известный) его сын, и даже ухмылка у него словно скопирована с издевательской гримасы моего бывшего одноклассника. Наезд камеры на парня ближе и ближе, увеличивает его желтоватые зубы и потрескавшиеся губы, и я с криком кидаю бокал с остатками вина в телевизор и, пыхтя, брожу по квартире, привычно скрипя зубами. Оплеванный вином телевизор сообщает, что темой завтрашнего шоу будут ранние беременности и проблема нехватки противозачаточных препаратов в стране.
  
  ***
  
  На следующее утро я сижу за рабочим компьютером, спина к спине с Андреем - моим коллегой. Разглядываю остальных в кабинете, прижавшихся плечами и взглядами, стучавших пальцами по клавиатуре. За много лет работы на компанию я смог добиться рабочего места возле окна, из которого разглядываю широкий проспект с пыхтящими автомобилями. Иногда под окнами проходят девушки, которых я почти сразу подмечаю натренированным периферийным зрением и украдкой фотографирую на смартфон, строго соблюдая правила анонимности, не желая быть уличенным остальными в кабинете. И сейчас мимо окна двумя этажами ниже гарцует в кожаной юбке, колготках и короткой зимней курточке блондинка с телефоном возле уха, а в приоткрытые створки доносится ее возмущение: ей пришлось пешком месить снег в поисках такси, припарковавшегося неизвестно где, а говор водителя явно не местный. Я щелкаю фото без вспышки, удивленный до чего похожа она на Веронику.
  Кстати, она именно Веро́ника, а не Верони́ка, просила так называть с первой нашей встречи, ей не нравилось быть Верони́кой, решив стать Веро́никой после прочтения какого-то там романа иностранного автора. Прочитала и рассказывала мне про книгу не единожды, пытаясь заставить меня прочитать, но я не поддался, незачем тратить время на книжки. Кстати, вино, которое я пил вечера, осталось именно по причине ее взявшегося внезапно, почти из ниоткуда, решения перестать употреблять алкоголь. Совсем-совсем, Максим, говорила она мне, ведь это плохо влияет на организм, и для будущих детей тоже нехорошо, а я стал ее разубеждать, надеясь, что она перестанет думать/мечтать и говорить/напоминать о детях, тем более своих/наших.
  Кто-то щелкает пальцами возле моего носа и глаз, и только тогда я замечаю, что смотрю в окно невидящим взглядом уже десятую минуту точно, а возле меня начальник отдела давит ухмылку своим кашляющим хохотом, которым он раздражает все человечество. Он призывает всех обратить внимание на него, а рядом стоит Станислав в белой рубашке и черных брюках, словно только что с выпускного. И теперь он работает с нами! Станислав почтительно и наигранно благодарно улыбается, кивает каждому, даже машет рукой, тут замечает меня и его улыбка становится больше. Он показывает зубы, а потом подмигивает мне, как старому знакомому, которым я бы не хотел оказаться, но деваться некуда. Станислава усаживают за стол в дальнем углу кабинета, дальше всех от двери к начальнику, а я пытаюсь отвлечься и дрожащими руками перелистываю полученные фотографии блондинки, приближаю ее обтянутый юбкой, но, к сожалению, пиксельный зад, стройные ноги в колготках, а больше и не видно ничего интересующего меня.
  Телефон выскальзывает из моих вспотевших рук. От нахлынувшей духоты я ослабляю галстук, а потом и вовсе снимаю, пряча в нагрудном кармане пиджака, может никто не заметит, подумают мода такая. Мои губы сохнут, я облизываю их, но не помогает, тогда натираю, надеясь смочить их по́том ладоней, но сухость не проходит. Я открываю окно шире, подставляя лицо ледяному ветру, глотаю залетающие мелкие снежинки, но кто-то кричит, чтобы закрыл окно, а я, подскочив, громко ругаюсь впервые за все время работы в компании и ору в ответ: "Лучше закрой свой рот, засранец!", под громкий хохот Станислава и удивленные взгляды коллег. Вокруг возникает плотная тишина, а я чувствую необъяснимое облегчение, даже руки перестают дрожать, и возвращаюсь к просмотру фотографий уже уехавшей в неизвестном направлении блондинки.
  
  ***
  
  В обеденный перерыв я иду вдоль проспекта в направлении кафе, которое я посещаю ежедневно в будни вот уже несколько лет, оставив там явно не одну тысячу. По пути продолжаю рыскать следы блондинки, возможно, она что-то обронила, вдруг потеряла документы, и я смогу ее найти, вернуть пропажу. Может между нами завяжется интересная беседа на тему ее груди или хотя бы моего предложения поужинать вместе, поговорить об ужасных водителях такси (очень мне знакомо, кстати), и какой спортивный зал она посещает (я хожу в "Большой Бицепс").
  На пешеходном переходе меня нагоняет Станислав с все той же ухмылкой доброго старого друга и хлопает меня по плечу, одновременно протягивая свою ручонку, которую я после трехсекундного замешательства жму изо всех сил, и он даже слегка отдергивает ее, уважительно качая головой моей хватке.
  Потом по пути в кафе он окружает меня предсказуемыми высказываниями, что-то из: "Вот так сюрприз!", "А кого из наших еще видел?", "Давно здесь работаешь?". Я с удовольствием, которое никоим образом не отражаю на своем гладковыбритом лице, отмечаю, что его должность ниже занимаемой мною, а значит и оплата меньше, долбаный урод. Словно прочитав мои мысли, он нагло спрашивает, сколько я получаю, а я прибавляю к настоящей сумме пару десятков, объясняя это персональной надбавкой за ум и трудолюбие, и этот идиот верит всему, что я говорю. Он увязывается за мной в кафе, даже усаживается за один столик и продолжает, продолжает вещать хрипотцой своего явно пропитого голоса о трудной жизни и нелегкой судьбе с окончания школы и службы в армии, после которой не смог поступить ни в университет, ни в колледж, и решил не пытаться больше. Устроился на работу, потом сменил: грузчиком, оператором колл-центра, продавцом, гуляющим по офисным полям, официантом. В одном из кафе встретил бывшего сослуживца, теперь работающего моим начальником. Он перечисляет все свои должности и места работы, а я сочувственно и понимающе смотрю на него и киваю один-два раза в десять минут. Внутри себя я громко смеюсь, ухахатываюсь, ржу безудержно до слез, с трудом удерживаясь, чтобы не закричать от удовольствия и не начать прыгать по кафе, закружить официантку в танце и даже присосаться к ней поцелуем. Потом кричать и показывать пальцем на Стаса, чтобы все взглянули на классического неудачника, смотрящего на меня уныло из своих глубоко впавших серых глаз. Может ударить его? Но вот он затыкается, хлюпая супом и чавкая куском мяса. Ест, как и живет, по-скотски. Кажется, не знает назначения вилки. Стоя в очереди, он округлившимися глазами рассматривал цены, а потом переводил невинный взгляд на меня, картинно заказывая только чай. Я в свою очередь дружелюбно похлопал его по плечу, предлагая угостить "старого одноклассника", и у него при этом так просветлело лицо от предвкушения бесплатного обеда, что он забыл поблагодарить меня, и взял две порции предложенного для бизнес-ланча. Унижение Стаса я потом долго смаковал за рабочим местом и дома, откупорив по такому случаю бутылочку белого.
  В вечернем шоу показывают стройные ряды девчонок от четырнадцати до семнадцати лет с округлившимися животами и их ровесников - виновников беременности. По разные стороны баррикад: родители, сдерживаемые охранниками, приглашенные специалисты и знаменитости, к моей радости, новые. Кто-то угрожает избить малолетних недоумков не умеющих пользоваться презервативами и посмевших затащить в постель его/их дочь. Скорее всего, под постелью подразумевалась подъездная лестница, чердак или раскладной диван в квартире наглеца. Пока его родители проводили приятный вечер во дворе с друзьями-пьяницами, он тоже проводил приятный вечер и становился будущим родителем. Некоторое время еще бушует буря негодования и злости, парочка мужчин порывается врезать кулаками по наглым лицам растлителей их дочерей, а матери защищают сыновей, царапая воздух и возмущенно крича в ответ на претензии, что и девочки могли бы думать головой и не ложиться в постель. Вихрем спасения на сцену врывается именитый доктор, орущий на каждого, что все забыли о контрацепции: принимай правильные таблетки и не думай про беременность. Один или два раза из зала спрашивают про аборт, а на них смотрят гневно и угрожают избить после эфира, и как могли только подумать о таком (?), нелюди и содомиты. Всматриваясь в лица на экране, я вновь замечаю похожего на Станислава подростка: у парня даже видно такой же гнилой желтовато-коричневый зуб при улыбке.
  Вспоминаю, как в старших классах я отчаянно пытался попасть на вечеринки на даче или в квартире родителей у кого-то из одноклассников. Мечтал бултыхаться среди ровесников, вливая в себя водку и пиво, залипая в поцелуях с легкодоступными девчонками и, разумеется, постигая что-то приятнее и взрослее, что становится причиной круглых животов у этих беспризорных одноклассниц. Но меня никто не приглашал, не сообщал адрес пьянки, и видеть меня там не хотели, морщась при моем появлении в классе или столовой, как от протухшей рыбы. И Стас был причиной нежелательной беременности одной из таких раскрепощенных девиц, но ребенка, конечно же, не желал. Девочка была вынуждена признаться родителям, и те накинулись с криком и кулаками на Станислава и его родителей. Вместе собрали деньги на аборт, а после разбежались по разным сторонам, а девчонка перешла в другую школу. Все это, возможно, преувеличенное, передавалось из уст в уста между учениками. Вечерних ток-шоу на телевидении, обсуждающих такие темы, еще не выпускали.
  В конце шоу все тот же именитый врач показывает, применяя атрибутику и продукцию магазина интим-товаров, как правильно надевать презерватив и какой лучше выбрать. Ведущий ток-шоу объявляет начало сетевого голосования по вопросу снятия возрастного ограничения на продажу средств контрацепции. Я отправляю свой голос в пользу снятия запрета и через две минуты засыпаю.
  Последующие недели пробегают едва ли заметно. Я по-прежнему радостно ношу свое дороге пальто и свои дорогие ботинки, изредка посматриваю на Станислава, его тупое выражение лица в попытке понять свои обязанности и выполнить хотя бы часть заданий, которые я выполняю за час.
  Дважды я натыкаюсь на того придурковатого кондуктора и каждый раз пристально смотрю в его полоумные глазенки, бегающие трусливо по салону и старательно избегающие моего взгляда. При каждой встрече я здороваюсь с ним натянуто вежливо, иногда выпрастывая под его опухшие толстые ноги свои начищенные дорогие ботинки, чтобы снова наступил, а я мог наброситься с новыми гневными претензиями, облить позором праведной ярости всегда правого потребителя. Но кондуктор научился каким-то образом обходить брошенные мною преграды и ловушки, прыг-скоком уноситься дальше, прочь от меня. И меня это одновременно злило и веселило. В один из таких дней я громко расхохотался, наблюдая за его увертками от моих ботинок и последующим падением на грязно-снежный пол трамвая. Ему поспешили на помощь ближайшие пассажиры, а кто-то посмотрел на меня удивленным взглядом, даже надменным. Но ведь упал не я! Тогда я наклонился к девушке, сидящей рядом, и спросил, что она думает по поводу снятия запрета на продажу презервативов несовершеннолетним, но, не дожидаясь ответа, прыснул вновь смешком и вышел на остановку раньше.
  
  ***
  
  Проходят месяц или два, и Станислав под руку с начальником выходят из кабинета, после очередного часового перекура и обсуждения чего-то-там-важного. Начальник громко объявляет Стаса своим заместителем с этого дня. Все вокруг с неподдельной искренностью поздравляют моего бывшего одноклассника, даже раздаются два-три хлопка потными ладошками, и Стас не тушуется, любуется собой, машет рукой, благодарит поклоном артиста на бис. А потом громко выкрикивает мое старое прозвище со школы, которое он и придумал и звал меня только им, подчеркнуто унизительно. Я даже не хочу повторять, записывать кличку, от которой все мои коллеги, даже Андрей, начинают по-звериному рычать, задыхаясь от невероятного смеха, настигшего их. Станислав повторяет, снова, издевательски благодарит меня, помогавшего и поддержавшего его в трудный первый период на работе, хотя я и пальцем не пошевелил, чтобы оказать Станиславу содействие в его бессмысленных потугах работать.
  Среди шума и гогота никто, кроме меня, разумеется, не вспоминает, что я был первым претендентом на должность заместителя начальника отдела, трудясь им неофициально все дни напролет, поверив в намеки и непрямые заверения руководителя в этом. Когда аплодисменты и смех стихают, начальник твердым голосом, но с улыбкой, приказывает мне перемещаться на место Станислава, а тот займет мой стол. И вот я сижу в полумраке, разглядывая спины и затылки коллег, и как Андрей подобострастно улыбается Стасу, с полупоклоном пожимает ему руку, помогает расставить вещи и подключить новенький ноутбук, преподнесенный тут же, и я почти уверен, что Андрей говорит Станиславу гадости про меня, чертов засранец.
  По дороге домой захожу в алкомагазин, рассматриваю каждую бутылку, но привычно выбираю красное полусладкое, две бутылки, и бреду в снегу от остановки в полумраке улиц. Допивая первые ноль семьдесят пять, я внезапно понимаю насколько убога обстановка в моей квартире. По большому счету в ней ничего не изменилось со смерти деда, только появилось мое дорогое пальто, дорогие ботинки и не менее дорогая полутораметровая плазма, вновь вещающая вечерним ток-шоу. Непривычно для себя я не смотрю, даже не знаю тему эфира, только успеваю замечать череду сменяющихся картинок дна моего бокала с красными потеками вина. Зелено-бежевые обои и багровые половицы пола угнетают меня, а скрип дивана, созданного в прошлом столетии, слишком громкий, звенит в ушах вместе с гулом в голове, а я хотел все поменять, содрать обои, оторвать каждую доску пола, сменить мебель, купить все необходимое для современного мужчины на зарплату заместителя начальника. Вкус вина тошнотворен, но к своему сожалению, я не нахожу ни одну бутылку виски, коньяка, водки или хотя бы рома, поэтому выбегаю из дома, намеренный закупить все, что найду.
  В потемках двора пустынно и холодно, только припаркованные в три ряда автомобили, покрытые толстым слоем снега. Проходя короткой дорогой между гаражами, натыкаюсь на рукотворную лавчонку из досок и пеньков, а на ней двое моих дядьев, за своим привычным делом утоления алкогольной жажды, и вновь тот, что советовал мне пить как настоящий мужик, приветствует кривым взглядом и снова приглашает "за стол". К его удивлению, я не отказываюсь, хватаю протянутый одноразовый стаканчик и залпом выпиваю что-то горькое и острое, а затем пью снова, не спрашивая, и стакан постоянно неведомым образом наполняется, вновь и вновь.
  Вскоре я отправляю одного из них за бутылкой, протянув несколько банкнот, возможно, столько он и не видел никогда. А вместе с другим собутыльником мы в братскую обнимку познаем красоту ночного безлунного неба в условиях выключенных уличных фонарей и черных окон домов. Он что-то шепчет, потом бормочет, пытается рассказать мне, а я могу разобрать только слова "были хорошие", "сочувствую... всем сердцем... сынок". И тут я понимаю, что он говорит о моих родителях, они были знакомы, он ходил на похороны, с моим отцом они учились в одном классе, узнаю, что мужчина, которого я называю дядя, поколачивал моего отца в младших классах, и они часто соперничали, даже за мою мать. А много лет спустя он советует мне пить, как мужчина!
  Возвращается с бутылками наш гонец, и вновь стаканы полны, но я свои порции умело выливаю себе под ноги или за спину, у меня вдруг появляется стойкое отвращение к водке, ее запаху и видам двоих алкашей между гаражами, закусывающих свалявшимся снегом. Когда тот, второй, который принес оплаченный мною заказ, падает с лавчонки, захрапев без движений, я разбиваю пустую бутылку о пенек и втыкаю осколок в шею старого одноклассника отца в момент его очередного опрокидывания стакана в себя. Отпрыгиваю, пошатываясь от выпитой водки, рассматриваю булькающий поток крови из него, как дядя пытается встать и неумело закрывает ладонями рану. Его ноги дрожат, а в глазах ― непонимание, зачатки страха, даже слезы, скорее всего от поднявшегося ветра, и этот урод даже не вопит, словно водка слепила ему губы. Не снимая перчаток, я беру другой осколок бутылки, царапаю лицо гонца, валявшегося под лавкой, а тот и не просыпается, будто не чувствует ничего, а потом вкладываю осколок в голую руку убитого мною отцовского знакомого, и кружащей походкой возвращаюсь в квартиру, напевая песенку, услышанную утром по радио.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"