Ермаков Сергей Александрович : другие произведения.

Туз и четыре шестерки

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Местный бомж Кощей, в отличие от своего сказочного тезки, оказался, увы, вовсе не бессмертным. Он умер, его похоронили. И очень неудачно: опустили в чужую могилу. Пришлось обратно доставать. И тут обнаружилось страшное: он похоронен был заживо, задохся и погиб уже в могиле. А при нем был конверт, из которого выпала бубновая шестерка. Следователь Тычинский, конечно же, сразу вспомнил, что шестерку, только другой масти, нашли возле трупа недавно убитого бандита по кличке Корень. Что происходит? Какая связь между бомжом и бандитом? И не будет лит новых жертв? Ведь шестерок в колоде - целых четыре...

Сергей Ермаков

Туз и четыре шестерки

Глава 1

   Корень очнулся от ощущения мокроты под животом и ногами, и боли во всем теле, но особенно в голове. Отворив сомкнутые веки, он увидел, что перед лицом его плещется прозрачная вода, которую он наблюдал сквозь запотевшее стекло водолазной маски. Ощущение происходящего было полностью нереальным, поэтому Корень снова закрыл глаза, подумав, что все это ему, наверняка, снится. Но и с закрытыми глазами чувство того, что он купается в холодной воде, все-таки не проходило и было столь явственным, что Корень понял - это не сон. Когда спишь, коловоротом не ломит голову и не ощущается прохлада воды, заполняющей ванну. Как он вообще умудрился оказаться в этой склизкой ванне, да еще и мордой вниз?
   Корень попытался шевельнуться, дабы осмотреться и сориентироваться в пространстве, но не смог этого сделать оттого, что руки его были связаны за спиной, да так крепко, что он уже не чувствовал ладоней и пальцев рук, словно их и не было вовсе. Но это было еще полбеды, потому что ноги его, сильно согнутые в коленях, привязаны были за лодыжки к локтям рук так, что никакого шевеления или перемещения в пространстве даже на миллиметр Корень совершить не мог.
   Вдобавок к этому, он был облачен в дайверское снаряжение, в котором радостно плескался прошедшим летом в ласковом Черном море. На лице его была одета подводная маска, а возле подбородка трепыхалась дыхательная трубка. Когда вода хлынула Корню в рот, он, борясь за жизнь, ухватился губами за резиновые края трубки, сжал их крепко, выплюнул через трубку воду изо рта и сделал глубокий вдох. Перед лицом его находилось сливное отверстие ванны, аккуратно закрытое пробочкой с серебристой цепочкой, которая тянулась наверх, туда, куда поднять голову Корень не мог. Между тем, вода все прибывала и натужно рычала, оттого, что смеситель в ванной Корень не мог починить уже полгода.
   Кран знакомо гудел и из этого факта Корень сделал вывод, что он все-таки находится у себя дома, в своей ванной комнате! Это открытие придало ему силы для борьбы, и Корень стал судорожно соображать, что же ему можно предпринять, чтобы отыскать выход из создавшейся ситуации.
   В ванной он находился в одежде, что вообще-то не принято при купании. На нем были штаны, трусы, футболка и носки. Этого всего на себе он не видел, но ощущал их сырость - из чего сделал вывод, что не сам залез в ванну, а его туда насильно загрузили. Но кто, зачем и почему? На эти вопросы ответа не было. Обездвиженный, он попытался подать голос и громко замычал в дыхательную трубку, чтобы привлечь к себе внимание и позвать на помощь. Никто не откликнулся. Тогда Корень замычал еще раз, уже членораздельно стараясь выкрикнуть: "Помогите!".
   Но и на этот раз ответа не было, зато Корень, выпустивший во время крика изо рта резиновые держатели трубки, хлебнул хорошее количество воды, отчего закашлялся, ударился маской о дно ванны и больно потянул спину. Он и не думал, что его в его тридцать лет можно так вот сложить, как трансформера, привязав лодыжки ног к локтям рук.
   Не то, чтобы он не был достаточно гибким для своего возраста, как раз наоборот - Корень всегда был физически развитым и спортивной формы старался не терять, занимался каратэ, дзюдо и боксом. Но все-таки он не был настолько гуттаперчевым, чтобы безболезненно сложиться вот так, как девушка-змея из местного самодеятельного цирка, которая, согнувшись в спине, просовывала себе голову между ног, становясь в позу, которая и возбудила Корня к более близкому знакомству с этой циркачкой. Вспомнив о девушке, он снова попытался поискать разгадку теперешнего своего незавидного положения в событиях предшествующих тому времени, когда он очнулся связанным в ванной.
   Он задумался и вспомнил, что вчера, как обычно по пятницам, ездил поразвлечься в соседний городок, поскольку в своем городе всех кого можно было он уже "поразвлекал". Там в баре он познакомился с сексапильной женщиной, с ней приехал домой... А вот что дальше было - Корень, хоть убей, не помнил.
   Тем временем вода в ванне все прибывала и полностью уже закрыла его уши, залилась между лопаток на спину. Промокшая одежда противно липла к телу, которое все ломило, словно его перемалывали в мясорубке. Корень стал пытаться вырваться, напрягая все свои тренированные мышцы, чтобы порвать путы, но результатов не было никаких. Веревки, которыми Корень был связан, впивались в плоть, разрезая, словно бритвой тонкую кожу запястий. Корень вертел головой, маска съехала и туда залилась вода, попав в нос и он чихнул, потянув на этот раз мышцы шеи. В это время кто-то присутствующий закрутил кран смесителя и произнес с издевкой:
   - Не дергайся зря, все равно сдохнешь!
   Корень затих. Выходило, что он все это время был в ванной не один, а тот, кто над ним глумился, стоял и смотрел, как он мучается. Поскольку голова Корня была уже полностью погружена в воду, то и тембр голоса он не узнал. Не понял даже мужчина это был или женщина. И тогда снова включилась вода, плюхнула, зашлепала по поверхности, затрещала над ухом у Корня, как отбойный молоток.
   Корень стал кричать, материться в дыхательную трубку и угрожать своему мучителю, но добился только того, что спасительный конец трубки вывалился у него изо рта и доступ воздуха прекратился. Трубка всплыла на поверхность, а Корень сжал губы и стал барахтаться в воде, пытаясь подняться в ванной хотя бы на колени. Но это ему не удавалось оттого, что ванна была чрезмерно узкой, со скользкими краями и свобода его движений была сильно ограничена.
   Если принять во внимание, что Корень всю жизнь жил с готовностью бесстрашно взглянуть, если будет нужно, в лицо смерти, то можно понять всю глубину унижения из-за положения, в которое он попал. Корень ежесекундно был готов к нежданным попыткам смерти забрать его в мир иной, он вел рискованный образ жизни местечкового бандита, участвовал в разборках и просто драках, и не единожды был объектом ненависти тех, кого он ставил перед собой на колени. Но потому он был до сих пор еще жив, что умел противостоять "старухе с косой", умел при посягательствах на свою жизнь заломать "костлявую руку смерти" и воткнуть ей в ее худую задницу наточенную косу.
   Если Корень и ожидал когда-то умереть, впрочем, не скоро, то только от руки достойного соперника, который выйдет на него с ножом-пистолетом, и они будут биться не на жизнь, а насмерть. И Корень умрет героем и о нем будут слагать легенды. Это он так думал. Но парадокс заключался в том, что сегодня он может умереть совсем не так, как мечтал - не героем, ни от пули мента, а постыдно захлебнется в ванной, связанный по пьяному бесчувствию. Так позорно умереть - этого Корень даже в самом страшном своем сне представить не мог. А оно к тому и шло.
   Дыхательная трубка, которая выпала у Корня изо рта, когда он стал кричать и материться на своего мучителя, плавала на поверхности. Корень лежал, уткнувшись в дно ванной лицом, задержав дыхание. Он мог вот так пробыть под водой целых три минуты, чем поражал прошедшим летом воображение местной сочинской братвы. Но, отдыхая на море, Корень знал, что когда вынырнет на поверхность, то сможет сделать спасительный вдох. Что же с ним станется, когда истечет запас кислорода в его легких - об этом думать было страшно.
   Внутри становилось все душнее, глаза непроизвольно полезли на лоб от нехватки кислорода, а по телу пробежала агония. И только лишь Корень уже невольно открыл рот, чтобы сделать вдох - вдохнуть рефлекторно, как вдруг его мучитель снова подставил трубку к его губам. Корень жадно схватил ее ртом и с наслаждением втянул в легкие насыщенного спасительным кислородом воздуха. Он дышал и не мог надышаться.
   Когда ванна заполнилась целиком, а над поверхностью воды остался торчать лишь только самый кончик дыхательной трубки, краны наверху завернули и стало тихо. Погруженный в остывающую воду и томящую тишину, Корень лежал и судорожно вспоминал - кому и за что пришло в голову отомстить ему таким подлым образом, подложив под него сексапильную телку и засунув его, как какое-то последнее "чмо", в ванну.
   Время шло. Он пролежал в воде еще какое-то время, но ничего больше не происходило - спасительную трубку не отбирали, краны не откручивали. У Корня появилась надежда, что его бросят вот так лежать и уйдут. Если это произойдет, то тогда он постарается вытащить пробку ванны ртом, вода из ванны полностью выльется через сливное отверстие и можно будет выплюнуть эту дыхательную трубку. Разрабатывая этот план своего освобождения, Корень стал просчитывать в уме, как все это он сделает. Ему нужно будет зубами достать до цепочки, которая была привязана к пробке. Это он сделает без труда. Перед этим нужно будет выпустить трубку изо рта, задержать дыхание, выдернуть пробку и потом ждать когда вода через дырку слива вся стечет в канализацию.
   Корень клял себя за то, что он никогда ранее не засекал на часах, сколько времени сливается вода в ванной. Он знал, что может обходиться без воздуха под водой три минуты и даже чуть больше. А вдруг вода будет уходить пять минут или десять минут. Тогда ему не хватит времени для вдоха. Он просто захлебнется и все тут.
   Внезапно Корень услышал в тишине, что тонкий ручеек воды под ванной журчит по сливной трубе, и с радостью вспомнил, что пробка в его ванной примыкает к стенкам сливного отверстия не очень плотно. Это было так, ведь однажды Корень забыл спустить воду в ванной после того, как помылся, ушел на всю ночь, а, вернувшись утром, увидел, что вода вся утекла через щель между краями пробки и сливного отверстия. Это был шанс на выживания. Не важно, что придется лежать в воде всю ночь и дышать через трубку - Корень был готов лежать вот так сколько угодно, лишь бы его мучители ушли, оставив его одного. Он будет дышать через трубочку и ждать, когда вода утечет. А там видно будет.
   Все-таки кто же и за что его мог так обидно наказать? Ясно было одно - вчерашняя телка, с которой он был накануне в баре с этими людьми связана. Он приперлась к нему на квартиру, усыпила, а потом какие-то козлы его скрутили и закинули в ванну. Но кто это мог за всем этим стоять? Кто посмел?
   Корень вспомнил, что недавно в баре подрезал одного фраерка дешевого "пером" вдоль по корпусу за то, что тот занял его место за столом. Но окровавленный фраерок потом долго извинялся и пускал сопли до самого пупа, прося еще прощения. Вряд ли бы он осмелился на столь дерзкую выходку.
   А может быть, это менты его так "опустили"? Но он на их территорию вообще не совался, держался своей и ни с кем не пересекался, не бодался! Да и вряд ли бы менты стали выдумывать такую хитроумную операцию, просто "побакланили" бы на стрелке и все решили. А если бы они захотели его "завалить", то "завалили" бы из ствола, а не топили в ванне.
   Скорее всего, кто-то из своих, из местной братвы с ним так поступил. Молодежь подрастает наглая, беспринципная, от жизни много хотят, зубами рвут жизнь. Возможно не бандитствовать, а работать пошли бы, бакланы, да некуда идти - безработица, вот они и лезут буром, сворачивая все на своем пути.
   Но, перебрав в памяти местную "братву", подозрения ни на кого из молодых у Корня не возникло. Не было таких, кто мог бы так хитро расставить капканы, чтобы Корень в них попался. Большее на что способны были молодые отморозки это устроить драку со стрельбой, когда одна единственная извилина у них вдруг от спиртного или от "дури" начинала перекашиваться.
   Так и не нашел Корень объяснения своему теперешнему положению. Вода в ванной совсем остыла, Корень озяб и даже дрожал, дыша судорожно. Сколько минуло времени с того момента, как он очнулся, Корень не знал, но ему казалось, что прошла вечность. Чтобы скоротать время он стал краем маски шевелить пробку в ванной, чтобы она приоткрылась и вода убегала побыстрее. Добился он того лишь, что маска у него съехала на бок, скользнула на лоб и вовсе соскочила.
   И тогда неведомая безжалостная рука одним махом разрушила все надежды Корня на выживание. Эта самая рука выхватила трубку у него изо рта. Корень попытался вцепиться зубами в резиновые назубники дыхательной трубки, как собака в добычу, и не отдавать ее в борьбе за свою жизнь. И тогда тот, кто хотел его убить, не стал играть в "тянем-потянем", а поступил хитро - он просто опустил всю дыхательную трубку в воду. Корень, вдохнув, вместо воздуха глотнул воды, закашлялся, заметался, запаниковал и от этого нахлебался еще больше.
   Дыхание его сперло, он непроизвольно вдохнул и его легкие моментально наполнились водой. Не прошло и пяти минут, как тело Корня скрутили судороги, он стал биться в ванной, выплескивая воду на пол, пытаясь спастись, но это ему не удавалось. После нескольких минут бесплодной борьбы сознание его помутилось и навсегда угасло. Он затих. К утру вода в ванной была совсем холодной, но Корня это уже не беспокоило.

Глава 2

   Капитан МВД Тычинский жил в маленьком заполярном городке, который расположился в горной долине, работал в местном отделении милиции следователем, любил свою работу и был доволен местом своего проживания.
   В этот день он, как обычно, сидел в своем кабинете, по обыкновению занимаясь текущими делами. В городе, где он проживал и работал большая часть населения бичевала, кормясь чем придется, подворовывала медные провода и прочую содержащую цветные металлы дребедень, а та часть, что работала на местном предприятии, тоже не "жировала", а перебивалась с копейки на копейку, платя втридорога за привозные продукты. Народ был озлобленный, забвения искал в спиртном, оттого работа у Тычинского была всегда. Не проходило и недели, чтобы в городке кого-нибудь не убили, не зарезали, не избили до полусмерти или не ограбили.
   Следователь медленно листал материалы дела об убийстве типа по кличке Корень, которого нашли утопленного в собственной ванной. Этот случай сам по себе был не так уж и редок - частенько граждане как мужского, так и женского пола, особенно сердечники, набрав себе в ванной чрезмерно горячей воды, погружались в нее и отдавали богу душу. После обильных возлияний также тонули.
   Но все эти граждане не были связаны по рукам и ногам, как покойный Корень, да и купались они в основном без одежды. Налицо было умышленное убийство и Тычинскому предстояло найти того, кто это сделал. Следователь вгляделся в посмертную фотографию Корня, сделанную в ванной, после того как его обнаружили. Тычинский знал "бандита" живым - ему не раз приходилось сталкиваться с ним по роду профессиональной деятельности.
   Корень в городе "крышевал" несколько ларьков и магазинов, которые расплачивались с ним натуральным продуктом - ящиками пива, да упаковкой чипсов с орехами за то, что именем его пугали местную шпану, которая, подпив паленой водки, начинала дурить и распугивать в магазине потенциальных клиентов. Местные бизнесмены большего, чем простые владельцы ларьков, масштаба тоже подкармливали Корня, зная, что он им может пригодиться в качестве "дурной силы" на неожиданных разборках. Так Корень и жил, кое-где имея свою малую долю от бизнеса, регулярно посещая окрестные бары и дискотеки, и нигде толком не работая.
   Больших "безобразий", которые тянули на возбуждение уголовного дела, Корень в принципе не совершал, а если и ломал кому-то челюсть или пару ребер, что было в порядке вещей, то пострадавшие в милицию не обращались. Разбирались между собой.
   Но вот влип, видимо крепко, куда-то Корень, да так, что его утопили в собственной ванной. Теперь следователю, чтобы найти зацепку, придется проехаться по его знакомым и друзьям, узнать, кому и где в последнее время Корень "насолил", кому дорогу перешел.
   Только Тычинский собрался одеваться, чтобы заняться делом об убийстве Корнева, как в кабинет вошел старший лейтенант Федько - коллега Тычинского, упорный подвижный молодой мужчина, мечтающий стать начальником милиции городка. Они вместе занимали тесную комнату, именуемую "кабинетом". В комнате друг напротив друга стояли два их стола.
   - Капитан, - обратился Федько к Тычинскому, - а ты куда собрался?
   - Поеду, допрошу соседку утопшего Корнева, - ответил следователь, - мне сказали соседи снизу, которых затопила вода из ванной, что эта старушка за всем подъездом подглядывает в глазок.
   - А чего сразу ее не допросил? - поинтересовался Федько, садясь за свой стол.
   - Сразу она дверь нам не открыла, - ответил Тычинский, - испугалась, наверное. Попробую сейчас ее убедить.
   - Погоди, - окликнул его от двери Федько, - тебя начальник к себе вызывает.
   - По какому делу? - удивился Тычинский.
   - Я не знаю, - ответил Федько, - я в приемную заходил забрать кое-что, и меня секретарша попросила тебя позвать к шефу.
   Тычинский снял с шеи мохеровый шарф, который уже аккуратно уложил на груди и развел руками в стороны:
   - А что дело какое-нибудь взять с собой - не сказала? - спросил он.
   - Не знаю, - ответил Федько, - мне она ничего об этом не говорила. Просила передать, что ОН тебя ждет.
   - Возьму последнее дело Корнева, - решил Тычинский, - наверняка о нем разговор пойдет.
   Он взял со стола папку с делом убитого Корня, вышел в коридор и, пройдя на первый этаж, вошел в приемную начальника милиции города.
   - Проходите, товарищ капитан, - сразу сказала ему секретарша, - вас давно ждут.
   Тычинский вошел и увидел, что рядом с подполковником Крупным, такая была фамилия у местного начальника милиции, за столиком для кофе сидит некий субъект с козлиной бородкой и всклокоченными рыжими волосами. Черты его лица были тонкими, аккуратными, что выдавало в нем потомственного интеллигента. Тот факт, что полковник Крупный расположился с гостем не за своим огромным дубовым столом, а в закутке за маленьким гостевым столиком, говорил о том, что беседа пойдет на короткой ноге и, возможно, не о деле убитого Корня.
   Тычинский давно работал в милиции и умел, когда было нужно, интуитивно угадывать настроение окружающей обстановки.
   - А вот и тот следователь, о котором я вам говорил, - вставая с места, громогласно пробасил подполковник, не дожидаясь даже когда Тычинский поздоровается, и спросит у старшего по званию разрешения войти.
   Гость начальника тоже поднялся с места вслед за Крупным и повернул свои глаза, облаченные в очки в толстенной черной оправе, на Тычинского. Следователь попробовал угадать - кем же может быть гость Крупного? Скорее всего, журналистом. И судя по одежке столичным - Питер или Москва. Не принято в провинции так вычурно одеваться, да и просто возможности нет - в магазинах и на рынке один ширпотреб.
   - Это капитан Тычинский, - представил полковник следователя своему гостю.
   - Очень приятно, - кивнул тот, тряхнув козлиной бородкой, и протянул Тычинскому свою узкую и холодную ладонь.
   - А это писатель из Москвы, - продолжил взаимное представление полковник Крупный, - детективист Воловилов. Слыхал про такого?
   "А-а, это писатель! - понял Тычинский. - Чуть-чуть "промазал", я думал, что это журналист, а оказалось писатель. Но разница не большая".
   С живыми писателями раньше Тычинский никогда в жизни не встречался. Конечно, он видел их по телевизору, но никогда не думал, что ему придется вот так лицом к лицу столкнуться с человеком, который сам пишет книги. Про себя Тычинский отметил, что ничего не слышал о писателе Воловилове, а тем более не читал ни одного его детектива.
   - Извините, я книг последнее время мало читаю, - признался Тычинский, пожимая московскому беллетристу руку, - некогда читать, работы у нас в отделе много. Поэтому фамилия мне ваша, к сожалению, не знакома.
   - Ничего страшного, - надменно улыбнулся детективист, - возможно, что мои бестселлеры к вам в глубинку даже и не доходят. Просто их хорошо покупают в столице. Весь тираж моей последней книги разошелся за две недели.
   "Подумаешь, тоже мне "столица", а мы глубинка, значит", - обидевшись за свой город, который любил, подумал Тычинский, но вслух ничего из своих мыслей не выразил, только ответил коротко:
   - Возможно-возможно.
   - Ну, проходи, капитан, присоединяйся к нам, - предложил Крупный, - наливай себе кофе или чаю, если хочешь. Поговорим с тобой в неформальной обстановке.
   - Спасибо, - согласился Тычинский, и хотя ни пить, ни есть он не хотел, но ломаться не стал и присел с начальником и писателем за столик.
   - Так вот, товарищ Воловилов, - продолжил полковник прерванную приходом Тычинского беседу, - капитан Тычинский, как я вам уже говорил, это наш лучший следователь. С ним поработаете, посмотрите, как тут у нас все.
   Тычинский только было на мгновение возгордился, что его назвали лучшим следователем, а тут же и осекся, поняв, что на него "вешают" зачем-то этого столичного беллетриста. Вот так всегда бывает - только похвалят и тут же норовят пристроить хомут!
   Воловилов, вероятно, по вытянувшемуся лицу следователя и застрявшем в его рту после слов полковника куске рулета, понял, что Тычинский не слишком доволен перспективе, что за ним везде будет таскаться приезжий беллетрист. Поэтому сразу же попытался объяснить капитану, зачем ему нужно поработать с ним в одной команде.
   - Понимаете, товарищ Тычинский, - сказал он, деловито поправляя на переносице свои модные очки указательным пальцем, - я человек вообще весьма далекий от криминала. Знаете ли, писал с юности стихи, неплохие даже, я вам доложу. Но ведь понимаете, что сейчас мало кто читает стихи, а о том, чтобы издателя стихи заинтересовали, об этом и речи нет! Не печатают сейчас стихи. Так что мне пришлось переквалифицироваться в детективиста. Попробовал - получилось. Но вот опыта криминального у меня маловато. Вернее, его вовсе нет. Понимаете ли, я написал несколько книг в детективном жанре и почувствовал, что сюжеты у меня высосаны из пальца, в персонажах нет глубины, потому что в реальном уголовном расследовании я никогда не участвовал.
   Тычинский, который нахохлился уже, как еж, после искреннего признания писателя в собственной некомпетентности даже проникся уважением к беллетристу за эти его честные слова. Он-то ведь представлял себе писателей заносчивыми снобами, которые поучают всех окружающих как жить, тычут пальцем в белое, а говорят, что это черное. Такое было мнение у Тычинского о писателях. Но Воловилов показался на первый взгляд нормальным человеком, не чуждым обучению и работе в качестве "ученика" с обычными сотрудниками милиции из глубинки. Такими, как Тычинский.
   - Товарищ Воловилов прибыл к нам по рекомендации областного МВД, потому что у нас в городе самый высокий уровень преступности в области! - гордо сказал Крупный, как будто говорил о большом достижении, а не о позорном для него, как начальника милиции, факте.
   - У нас и раскрываемость хорошая, - добавил Тычинский, чтобы сгладить впечатление москвича о городе, как о каком-то рассаднике криминала.
   - Да, а я разве об этом не сказал? - удивился Крупный.
   Тычинский благоразумно промолчал, чтобы не намекать начальнику на то, что он кое-что иногда забывает сказать.
   - Так вот, капитан, - продолжил полковник, - бери писателя к себе в напарники и покажи, как мы на самом деле работаем. Чтобы о нас во всякого рода детективах писали правильно, а не так как сейчас, будто в милиции только взяточники, воры и пьяницы служат.
   - Да-да, - согласился Воловилов,- это будет как раз в точку.
   - Сюжет, Тычинский, какой-нибудь предложи писателю криминальный, - продолжил полковник, - чтобы получился бестселлер.
   - Да у нас, вообще-то ничего такого, что могло бы читателей сильно заинтересовать и не происходит, - задумчиво пожал плечами Тычинский, - сплошная бытовуха в городе творится. То провода медные срежут, по передерутся по пьянке. А кому это интересно? Ведь для детектива загадка нужна...
   - А последний труп? - напомнил громогласным басом полковник, нагнувшись через стол к следователю, отчего тот непроизвольно в сидячем виде выпрямился, как по команде "смирно".
   Затем Крупный повернулся к писателю и, явно пытаясь заинтересовать его, пояснил:
   - В ванной накануне нашли труп одного местного бандита связанного веревкой. Утопили его, если не ошибаюсь не оставили практически никаких следов, но зато подкинули кое-что таинственное...
   - Что подкинули? - заинтересованно спросил Воловилов, глядя на полковника.
   Он крутил головой на длинной шее, как любопытный гусь в поисках пищи.
   - Скажи, Тычинский, - предложи Крупный, с торжеством откинувшись на спинку стула - ему удалось заинтересовать Писателя.
   - В ванной возле трупа плавала шестерка пик, - ответил следователь, - а при обыске в квартире погибшего мы нашли две полные колоды карт. Шестерки пик в них были на месте. То есть карту, скорее всего, принесли с собой и подкинули в ванну, как какой-то знак.
   - "Черная метка"? - потирая руки в предвкушении расследования, заерзал на месте писатель.
   - Пока не знаю, - ответил Тычинский, - в этом еще предстоит разобраться.
   - Вот вам и тайна завязки, - с удовлетворением сказал полковник, - чем не сюжет для детектива? Что, я не прав? - снова обратился к капитану начальник.
   Тычинский не мог сказать Крупному, что он не прав. Во-первых, потому что в чем-то полковник был прав - это преступление было нетипичным для их маленького города, а во-вторых, никакой человек в их отделении не решился бы сказать полковнику, что он не прав. Крупный был нрава сурового, воспитания военного и поэтому неповиновения терпеть не мог. Поэтому Тычинский безропотно согласился с мнением полковника кивком.
   - Ты, капитан, своей выгоды не понимаешь, - добавил Крупный, - потому что ты не просвещенный, читаешь мало, сам признался. Кстати, вот проверю кто у нас в библиотеку не записан и всех накажу, чтоб читали! Ты подумай, Тычинский, товарищ Воловилов будет писать свой следующий роман, а главным героем выведет тебя.
   Перспектива оказаться прообразом книжного персонажа самолюбие Тычинского отчего-то не потешила. Он не был тщеславен, а если бы был тщеславен, то пошел бы служить, например, в артисты, а не в милицию. Но он опять же промолчал и решил не говорить Крупному, что не хочет быть прообразом литературного персонажа. Раз уж полковник решил, что ему быть прообразом литературного персонажа, то мнения своего даже под пыткой не поменяет и спорить тут ни к чему.
   Тем временем начальник милиции с громким хлюпаньем допил свой кофе и сказал:
   - Ну, что ж, товарищи, мне пора работать. Вы идите, занимайтесь делами. Тычинский, помоги с гостиницей человеку.
   - Есть, - по военному ответил Тычинский, встав со стула.
   Следователь и писатель вышли в коридор. Воловилов не был бы хорошим литератором, если бы не заметил сразу, что капитан Тычинский не слишком рад перспективе, что за ним будет таскаться везде столичный тип с козлиной бородкой, да еще в таких выделяющихся на общем фоне очках и апельсинового цвета дубленке. Поэтому Воловилов не стал сразу лезть к следователю с дружескими объятьями, а решил выждать время и молча шел за Тычинским по коридору, где на его экстравагантный прикид с любопытством оглядывались работники ОВД.
   Следователь зашел в кабинет, где в это время его сослуживец Федько что-то чертил на листке бумаги. Увидев незнакомого господина в непривычном для этих мест обличье, старший лейтенант нахмурился.
   - Познакомьтесь, господин Воловилов, это мой коллега, следователь Федько, - представил его писателю Тычинский, - а это писатель из столицы. Пишет, между прочим, детективы.
   - Детективы? - удивился Федько, отвлекаясь от своего черчения на листке бумаги. - А к нам какими судьбами?
   - Приехал собирать материал для новой книги, - ответил писатель, пожимая старшему лейтенанту руку.
   - К нам за материалом? - еще более удивился Федько. - А что же в столице уже теперь убивать перестали?
   - Почему же перестали, - усмехнулся писатель, - убивают так же.
   - Тогда почему к нам? - недоумевал Федько.
   - Захотелось поработать на периферии, - ответил Воловилов, - мне ведь не голый сюжет нужен, мне интересны люди, их образ мыслей, жизнь. Россия это же прежде всего провинция.
   Тычинский изучающе посмотрел на писателя, стараясь понять - заигрывает ли Воловилов с ними, пытаясь понравиться, или все же говорит искренне. Взгляд писателя скрывали желтые стекла очков, но какие-то неуловимые флюиды располагали к нему.
   - Я хочу поработать в вашей команде, - продолжил Воловилов, - под видом простого сотрудника милиции поучаствовать в расследовании, понять тонкости вашей профессии.
   - В такой одежде? - запросто спросил Федько.
   Он отличался прямотой и безапелляционностью суждений, что иногда ему помогало в жизни, а иногда приводило к взысканиям по служебной линии.
   - А что не так в моей одежде? - удивился Воловилов, внимательно оглядывая себя. - Я как-то не так выгляжу?
   - Ну, очки такие ни один милиционер у нас не надел бы, - сказал Федько, - и бородка явно не строевая. Если бы я после отпуска с такой бородкой пришел в отдел, то мне бы ее Крупный сразу отсек бы топором, как Петр Первый боярам. И дубленка у вас странного цвета.
   - Это все или еще что-то добавите? - спросил Воловилов с легкой обидой.
   - Еще ботинки надо бы поменять, - запросто добавил Федько, - вы же не подросток, а серьезный человек. Что это за подошвы такие рифленые, вы же не в горах лазить собрались.
   Воловилов даже не нашелся что ответить и тогда за писателя заступился Тычинский.
   - Что ты к человеку пристал? - спросил он. - Он же "богема", у них в столице все люди искусства так одеваются, я по телевизору видел!
   - Ничего-ничего, я понимаю, ваш коллега прав, - с готовностью согласился Воловилов с замечаниями старшего лейтенанта, - и это хорошо, что вы мне об этом так прямо сказали. Ведь если я хочу не выделяться, поработать инкогнито, то я должен одеться так же, как и вы...
   - Правильно, - деловито произнес Федько, полез в шкаф и достал оттуда свою зимнюю форму, которую сам не носил, - вот жертвую ради русской литературы. Но бороду все равно придется сбрить.
   - Не могу я, - печально вздохнул писатель, - у меня раздражение по лицу пойдет. Я просто подравняю бородку в парикмахерской и очки куплю другие. Где у вас тут очки продают?
   - В оптике, я объясню как пройти, - ответил Федько и посоветовал, - купите обычные очки с обычными стеклами.
   - Хорошо, - согласился Воловилов.
   Он снял свои "окуляры" и поглядел на них с внешней стороны, как будто разглядывая в первый раз. Видимо, в столице его очки не вызывали такой реакции. Но, с другой стороны, в столице он был писателем, а не "сотрудником милиции". Тычинский, увидев "обезоруженные" глаза беллетриста, заметил, что тот весьма не прост и даже хитроумен, что выдавали в нем определенные морщинки возле глаз, складывающиеся от хитрого прищура.
   - Скажите, а у вас с собой книжки вашей нету? - спросил тем временем Федько. - Я чтобы жене показал, что у нас писатель столичный в город приехал и с нами работает.
   - Книжка-то есть, только я бы вас хотел попросить, чтобы пока никто, даже ваши жены не знали о том, что я московский писатель, - сказал Воловилов, - набегут журналисты, творческую встречу предложат организовать, потом еще какое-нибудь выступление - и все, прощай инкогнито. А мне же нужно пока не "светиться", чтобы никто меня не узнавал. Давайте, пусть я буду просто командированный по обмену опытом. А потом, когда уезжать буду, то я вам книги свои и подпишу. А пока без подписи, просто дарю.
   Воловилов полез к себе в сумку и достал оттуда две книжки в мягкой обложке, одну протянул Федько, а другую Тычинскому. С обложек бандитского вида типы угрожающе смотрели на потенциального читателя.
   - "Кровавая схватка", - прочитал название Федько, - автор Воловилов. О, тут даже ваша фотография на обороте есть. В этих самых очках. А у нас я ваших книжек в продаже не видел.
   - Можно подумать ты часто в книжный магазин заходишь, - подковырнул коллегу Тычинский.
   - Ну, часто, не часто, а захожу иногда по пути домой, - обиделся Федько, - я, между прочим, много читаю, особенно в отпуске. Читаю там про спецназ, про войну, вообще...
   Тут Федько осекся, потому что читал он, правда, мало, примеров прочитанных книг не имел, но хотел показаться писателю начитанным. Чтобы исправить положение, он перевел тему:
   - А чего у вас книги в мягкой обложке? В твердой нет?
   - Вот я к вам и приехал материал собирать, в надежде написать что-то не банальное, - ответил Воловилов, - в Москве живешь и непроизвольно западаешь на какие-то штампы, повторяешься за кем-то. А здесь у вас все свежее, да еще в областном управлении МВД мне сказали, что лучшего места, чем ваш город для писателя и не найти. Выйдешь, сказали, вечером в своих очках с такой бородкой и лишишься своей дубленки, да еще и по зубам схлопочешь.
   Федько рассмеялся, а Тычинский улыбнулся. Нет, все-таки он был не прав, что сразу как-то к этому писателю отнесся нехорошо. Нормальным мужиком оказался этот писатель, не выпендривается, за дело свое литературное горит. Сказали бороду сбрить - согласен, ботинки его не понравились, так он теперь форменные Федько примеряет.
   - Отлично, - сказал Федько, когда Воловилов примерил его форму, - только плечи ровно держите, а то один погон ниже другого.
   - Сколиоз у меня, - ответил Воловилов, - мне кажется, что я ровно стою, а на самом деле получается криво.
   - Ничего, сколиоз выправим, - пообещал Федько, - у нас здесь в подвале хороший тренажерный зал. А кстати, вы не подумываете о главном герое вашего будущего произведения? Я бы подошел на эту роль.
   - Мне Тычинского порекомендовали, - ответил писатель, - я с ним и работать буду. Ваш подполковник так приказал.
   - Вот так всегда, - расстроился Федько, - Тычинский, ты мне дорогу перебегаешь! А я, например, лучше тебя стреляю из пистолета! Согласись?
   Тычинский соглашаться не стал, но и спорить тоже было бы глупо, поэтому что на последних стрельбах Федько занял первое место в отделе по стрельбе из пистолета. Тычинский опять благоразумно промолчал, собираясь идти по делу, которое отложилось из-за визита в кабинет к подполковнику Крупному.
   - Вы не расстраивайтесь, - сказал Воловилов, - на страницах моей книги я и для вас, если хотите, место найду.
   - Да? - радостно удивился Федько. - Тогда ладно. У меня, кстати, столько есть всяких сюжетов, я ведь тоже писатель в душе. Только мне писать некогда, а то бы я как написал!!! Но я вам, если хотите, расскажу.
   Он уже открыл рот, видимо полагая уже начать свой рассказ, но у Тычинского были другие планы, к тому же писателя поручили ему.
   - Пойдемте, я вас отвезу, - предложил Воловилову Тычинский, перебив полет фантазии старшего лейтенанта, - помогу в гостиницу устроиться.
   - Не нужно, - отказался Воловилов, - я ведь, честно сказать, уже десять дней в вашем городе живу. Сначала просто приехал сюда, чтобы книгу в спокойной обстановке закончить. На север потянуло, к горам, к снегу, к полярной ночи и северному сиянию. Потом присмотрелся, съездил в областное управление внутренних дел, поговорил там и уже потом пошел к Крупному для беседы. Так что я в вашем городе почти старожил. Десять дней живу.
   - То-то я смотрю, что где-то вас уже видел, - вставил вездесущий Федько.
   - Я иногда прогуливался вокруг гостиницы, - пояснил писатель.
   - Только осторожнее, когда стемнеет на улице, не гуляйте особо, - посоветовал Тычинский.
   - Я итак предельно осторожен, - ответил Воловилов, - статистику о криминальной ситуации в городе хорошо знаю.
   - Так что мы сегодня тогда будем делать? - спросил Тычинский.
   - Я сегодня хотел еще поработать немного в гостинице, - ответил Воловилов, - я же еще последнюю свою книгу не закончил, осталось несколько страниц дописать. А завтра, если возможно, с утра мы с вами встретимся и я уже плотно начну в вашей команде работать. Меня это дело об утопленнике тоже заинтересовало. Заодно сегодня попытаюсь и преобразиться, чтобы не выдавать задуманное инкогнито своим видом.
   На том и порешили. Воловилов отправился в гостиницу, а Тычинский поехал на квартиру к погибшему Корню, чтобы допросить бабушку соседку.

Глава 3

   Он приехал к дому, где жил Корень, поднялся на нужный этаж и остановился у двери, которая была расположена как раз напротив квартиры убитого Корнева. По рассказам соседей из квартиры, которая находилась под квартирой Корня и которых затопила вода из ванны, старушка была местной "шпионкой", следила за всем подъездом и поэтому могла поведать что-либо важное. Сразу же поговорить с ней не удалось, она не открыла дверь и поэтому Тычинский направился к ней на следующий день.
   Старушка была подозрительной, отличалась бдительностью. Увидев второй раз одного и того работника милиции, снова проверила его удостоверение, попросив передать его в щель в приоткрытой двери. Она долго изучала его, но потом цепочка звякнула и дверь со скрипом отворилась. Из квартиры пахнуло затхлостью, нафталином и лекарствами. Хозяйка предложила Тычинскому пройти в комнату, тяжело вздыхала, держась за повязанный на пояснице пуховый платок.
   Для начала старушка рассказала Тычинскому о том, как дочь ее уехала на Украину, как ей там не сладко, а сын и вовсе пропал, уехав на заработки в Москву, и теперь она одна живет, как она хворает и как ей тяжело и тошно одной. Минут через тридцать монотонного монолога старушка дошла, наконец, и до личности Корня.
   - Вообще он парень был неплохой, - сказала бабуля, - другие соседи мне говорили, что музыку громко включал, та я не слышу музыки, я ведь глухая - инвалид второй группы. А так скажу вам, он не грубил мне, даже гонял из подъезда пацанов, которые плевали у нас в подъезде. И еще женщин к себе приводил часто. Такой был баловник. Много женщин приводил и все время разных.
   - А в пятницу вы видели его вечером? - громко спросил у бабушки Тычинский еще при знакомстве уяснивший, что ей необходимо кричать чуть ли ни в самое ухо, чтобы она услышала, что ей говорят.
   - А как же? - с гордостью ответила бабуля. - Я вот тут, у окна сижу, все время и смотрю в окно, потому что телевизор мне не слыхать. А в окне я все вижу. Как сосед крадет доски с работы вижу. Он плотник в детском саду, домой тащит, ворюга, у детей крадет! Еще наблюдаю как к Марусе с первого этажа любовники ходят пока муж на работе. Вот бы вы их наказали!
   Следователь пообещал наказать "злодеев", затем, не перебивая старушку, прослушал так же и всю информацию обо всех жильцах дома с первого до последнего этажа, пока, наконец, бабушка не добралась и до своего соседа Корня.
   - В тот вечер он пришел с какой-то блондинкой, - уверенно поведала она, - я смотрела в окно, гляжу, его машина подъехала, они вышли из машины и пошли в подъезд. Я сразу же побежала к глазку, чтобы рассмотреть его новую...
   - Вы эту женщину раньше с ним никогда не видели? - спросил Тычинский.
   - Нет, - ответила бабуля, - ее раньше у него никогда не было, я бы это запомнила.
   - Вы уверены? - спросил следователь.
   - Я, молодой человек, глухая оттого, что в дробильном цеху всю жизнь проработала, - ответила бабушка, - а со зрением и с памятью у меня все в порядке. Не было этой женщины раньше у Корня, да и вообще я вам скажу, что раньше этой девушки в нашем городе не видала. Высокая, блондинка видная из себя. У нас в основном девушки низкорослые, кряжистые, оттого, что потомки их из крестьян...
   - А больше никто в квартиру не приходил? - перебил словоохотливую старушку Тычинский. - Только они вдвоем?
   - Никто не приходил, могу вам заявить со всей ответственностью, - сказала бабушка, - но только до одиннадцати часов я ручаюсь, потом я спать легла и ничего не видала больше. А я вот тут возле глазка ставила табурет и сидела смотрела. Но в одиннадцать я пью лекарства и ложусь спать.
   - А когда эта блондинка уходила из квартиры, вы не видели? - уточнил Тычинский.
   - Нет, - помотала головой бабушка, - может рано утром она ушла, может ночью. Когда она ушла, я не видела.
   - А кто-то еще приходил в тот день к вашему соседу? - спросил Тычинский.- Не помните?
   - Отчего же, - ответила старушка, - я видела, что заезжал к нему его друг, парень работает на такси машина такая синяя, всегда грязная, с длинной такой антенной. Приезжал он к нему, а через полчаса уехал. А потом и сам мой сосед уехал.
   - А не помните как этого его друга зовут? - спросил Тычинский.
   - Я не знаю как его зовут, - ответила бабушка, - даже если они и говорили что-то, то я по своей глухоте и не слышала. Но машина одна такая в нашем такси. Синяя, грязная, с длинной антенной и еще у него спереди на стекле сердце прилеплено, которое мигает.
   - А друг этот, как он выглядит? - спросил Тычинский, вспоминая, что машину похожую он в городе видел.
   - Среднего роста, ничего особенного, обычный такой, каких много, - ответила бабушка и добавила, - вот если бы из ванны вода на пол не вылилась, да соседей внизу не затопила, то лежал бы сосед мой в ванной до сих пор, пока бы не засмердел.
   - Это точно, - согласился Тычинский.
   - Ой, что твориться, - запричитала старушка, - ведь убивают когда хотят. Раньше-то такого не было...
   Тычинский ретировался к двери, пытаясь попрощался с бабулькой, но она не замолкала, выглянув из двери продолжала ему громко рассказывать о том, "как все обнаглели". Пришлось Тычинскому выйти из подъезда и когда дверь у бабушки с шумом захлопнулась, он вошел вновь. После этого следователь снова прошелся по жильцам подъезда в надежде на новую информацию, но никто ничего к рассказу старушки добавить не смог, потому что жители вообще мало интересовались друг другом, и лишь бдительная бабушка наблюдала за всеми в свой огромный глазок.
   Единственная ниточка, тянувшаяся от того дня, был тот самый таксист, о котором говорила соседка Корня. Его и предстояло отыскать. Возможно, он мог рассказать что-то о планах Корня на вечер, возможно, сам Корень похвастался таксисту своей новой пассией. Но это дело Тычинский отложил на завтра, потому что уже вечерело и он, не заезжая в отдел, отправился домой.
   На следующий день писатель Воловилов, как и обещал, пришел в отдел с самого утра, чтобы занять свое место в команде сыщиков. За прошедшие вечер и ночь он преобразился - купил себе новые неприметные очки, такие, какие носили все люди со средним достатком, приобрел в местном универмаге куртку и джинсы, такие, какие видел на жителях города, поменял ботинки на обычные черные и подравнял свою бороду. Теперь он стал похож, например, на архитектора из здешнего конструкторского бюро, но на милиционера так по-прежнему не походил. Тычинский ему об этом говорить не стал, чтобы не огорчать зазря человека.
   Тычинский и писатель вышли из ОВД и вместе обошли все "пятачки", где ждали своих клиентов частные извозчики. Поскольку таких "пятачков" в городе было немного - всего три, то уже на втором из них они вскоре заметили ту самую синюю машину, о которой говорила старушка-соседка Корня - с длинной антенной, под лобовым стеклом которой сверкало огнями пластмассовое сердце.
   Воловилов покачал головой и сказал:
   - Да-а, а в Москве нам это такси пришлось бы поискать, побегать и поездить дня три, как минимум.
   Тычинский согласно кивнул. В маленьком городе работать легче - практически все на ладони. Тычинский и беллетрист подошли к синей таксистской машине и не обнаружили внутри никого. Громко играла в салоне музыка, но водителя не было. Тычинский оглянулся вокруг и тогда из соседней раздолбанной "Волги" выглянул бородатый дядька и спросил у них:
   - Куда ехать, мужики?
   - Никуда, - ответил Тычинский, - нам водитель этой машины нужен.
   - "Кипяток", что ли? - переспросил таксист. - Он за угол отошел "коня привязать". Сейчас будет.
   - Какого коня? - не понял Тычинский.
   - Скорее всего, он намекает, что тот, кто нам нужен, пошел в туалет, - пояснил догадливый Воловилов.
   Недаром же он был писателем. Таксист, усмехнулся и закрутил стекло своего окна, моментально потеряв интерес к людям, которые потенциальными клиентами для него не являлись. Тычинский и Воловилов остались стоять возле машины Кипятка.
   - Куда едем? - весело спросил подскочивший сзади мужчина лет тридцати.
   - Пока никуда, - ответил ему Тычинский и сунул под нос удостоверение работника МВД.
   - А че такое? - испуганно спросил мужчина. - Я не нарушал, у меня патент есть.
   - Мы по другому поводу хотели бы с вами поговорить, - ответил Тычинский.
   - А-а, вы, наверное, по поводу Корня, - догадался таксист и, пожав плечами, сказал, - дак я че, я ниче и не знаю.
   - Давайте лучше поговорим в вашей машине, - предложил Тычинский, - а то холодно тут стоять.
   Кипяток кивнул и плюхнулся на свое место, приглушив громкость магнитофона. Следователь и Воловилов сели на задние сидения. Парень повернулся к ним в ожидании вопросов.
   - Вы были в приятельских отношениях с погибшим? - спросил Тычинский.
   - Мы с ним корешами были с самого детства, - ответил Кипяток.
   - Кто мог его убить? - спросил Тычинский.
   - Фиг его знает, - пожал плечами Кипяток, - вроде бы некому было его убивать...
   - Враги у него были? - спросил Тычинский.
   - Да вроде и не было, - ответил Кипяток, - мне кажется не за что было его убивать. Но я вообще-то не при делах! Да мы, в общем-то, с ним не особо якшались последнее время. Он мне звонил, если, типа, где-то нажирался и не мог ехать сам за рулем, вот и все. Я его подвозил в таком случае до дома.
   - Вы были у него в пятницу накануне его смерти? - спросил Тычинский.
   - Да, был, - с неохотой ответил Кипяток, - он как раз в кабак собирался. Я к нему приезжал потому что он сначала хотел на моей тачке ехать, но потом передумал, решил ехать на своей. И потом я узнал, что его убили.
   - В какой кабак он ехать собирался? - спросил Тычинский.
   - В бар "Колокольчик", - ответил Кипяток, - но это не точно, ведь он мог куда угодно зарулить.
   - Он ничего не говорил о своей новой знакомой блондинке высокого роста? - спросил Тычинский.
   - У него было много знакомых блондинок и высоких, и маленьких, - ответил Кипяток, - но он никогда о них не распространялся. А если и говорил, то я этого не старался запомнить.
   - О чем же вы говорили, когда вы к нему приезжали в тот день? - спросил Тычинский. - Он же наверняка что-то говорил вам.
   Кипяток на мгновение задумался, а потом ответил:
   - Так, вроде и не о чем... Я ему новый анекдот рассказал, он мне тоже, мы поржали... Что еще?
   Кипяток почесал голову.
   - А потом он вам рассказал, что познакомился с девушкой, - попытался вывести на нужные рельсы воспоминания Кипятка Тычинский.
   - Нет, ничего про девушку он мне не говорил, - ответил Кипяток, - ведь он как раз собирался поехать в кабак для того, чтобы там познакомиться с девушкой, он для этого туда и ездил, чтобы закадрить какую-нибудь девку.
   - Больше вы его не видели в этот день? - спросил Тычинский.
   - Больше не видел, - подтвердил Кипяток.
   - Так вы говорите, он собирался в "Колокольчик"? - переспросил Тычинский.
   Кипяток молча кивнул.
   - А с кем вообще общался Корнев, кроме вас? - спросил Тычинский.
   - Я же вам сказал, что мы с ним последнее время редко общались, - ответил Кипяток, - мы в детстве дружили, когда в одном доме жили - я, Корень, Кощей... Но когда это было? А теперь у Корня друзей не было. Так, были бандиты с которыми он поддерживал отношения, но какие же они друзья? Они волки.
   - А из этих "волков" никто не мог убить Корнева? - спросил Тычинский.
   - А зачем? - пожал плечами Кипяток. - Все давно поделено...
   - Ладно, - сказал Тычинский, открывая дверцу автомобиля, - если понадобитесь, я вас повесткой вызову.
   Кипяток пожал плечами, как бы говоря: "Чего меня дергать, ведь я уже все, что знал, вам рассказал". Тычинский и писатель вылезли из машины таксиста и Воловилов спросил:
   - А что это за бар такой "Колокольчик"?
   - Обычный бар, - ответил Тычинский, - в соседнем городке, тридцать километров отсюда. Но проверить его нужно, расспросить охрану, официантов. Может кто-то запомнил с кем Корень в тот вечер был в баре. Понимаете, ведь никаких следов в квартире не осталось. Улик никаких, только эта карта - шестерка пик.
   - А отпечатки пальцев? - спросил Воловилов.
   - Все аккуратно стерто, - ответил следователь, - осталась бутылка шампанского и два бокала, но они чистые.
   Воловилов достал из кармана блокнотик и что-то пометил в нем, а Тычинский сказал писателю:
   - Пойдемте перекусим чего-нибудь в отделе, а потом возьмем машину и в бар "Колокольчик" съездим!
   - Давайте лучше сходим в кафе, - предложил Воловилов, - я утром завтракал в чудесном кафе рядом с гостиницей, там хороший кофе варят и обеды неплохие.
   - Может быть, вам за книги платят достаточно, что ежедневно обедать в кафе, но я себе этого позволить не могу, - сказал Тычинский, - обычно я обедаю в отделе тем, что жена с собой мне дала или макаронами быстрого приготовления.
   - Извините, я не хотел вас как-то обидеть, - примирительно сказал Воловилов, - просто хотел вас угостить в честь нашего знакомства.
   - Спасибо, не нужно этого делать, - сдержанно поблагодарил писателя Тычинский, у которого был принцип - ни есть, ни пить на халяву и не принимать никакие презенты, чтобы эти подарки потом не отрыгнулись.
   - Хорошо, я тоже с вами поем макарон быстрого приготовления, - сказал Воловилов, - где они продаются?
   - Я покажу где они продаются, - ответил Тычинский и направился в сторону ОВД.
   Воловилов поспешил за ним. Минут через сорок они, подкрепившись уже китайскими макаронами, приехали в бар "Колокольчик" и зашли внутрь. Это было полутемное помещение, обильно покрашенное флуоресцентной гуашью и пропахшее табачным дымом смешанным с запахом кислого пива. За стойкой копошилась средних лет пухлая официантка, время еще было не разгульное, поэтому в баре сидело лишь двое тихих молодых людей, которые не шумно похмелялись свежим пивом, закусывая его солеными орешками.
   На этот раз Тычинскому и Воловилову повезло - барменша оказалась той самой, которая работала и в пятницу вечером. Она мельком глянула на удостоверение Тычинского и кивнула в знак того, что готова ответить на вопросы.
   - Скажите, а вы не были знакомы с гражданином Корневым? - начал впрямую Тычинский.
   - Кто ж Корня не знал у нас? - усмехнулась барменша. - Он личность был известная. Я одно время очень близко с ним общалась. Правда, недолго. Я так и думала, что он этим закончит.
   - Почему вы так думали? - спросил Тычинский.
   - Потому что он козел был редкостный, - ответила барменша, - менял женщин как перчатки, бросал, новых заводил.
   - С вами так же поступил? - спросил Тычинский.
   - Вот еще, - фыркнула барменша, - я сама его кинула. Нужен мне такой бабник и придурок.
   - Так у него были враги среди женщин? - спросил Тычинский.
   - Враги? - переспросила барменша. - Не думаю. Злились на него многие, но чтобы убивать, это вряд ли...
   - А от кого вы сами о его убийстве узнали? - поинтересовался Тычинский.
   - Сорока на хвосте принесла, - уклонилась от прямого ответа барменша.
   - Ну, все-таки? - уточнил Тычинский, ведь барменша тоже была блондинкой, хоть и не высокой, а маленькой и пухлой.
   - Подруга мне недавно в бар звонила и рассказала, - ответила барменша, - а ей еще одна наша подруга звонила. Сарафанное радио.
   - А скажите, - продолжил Тычинский, - Корнев в пятницу вечером один был здесь или с дамой?
   - Пришел один, ушел с дамой, - ответила барменша.
   - А как выглядела дама, с которой он ушел? - продолжил задавать вопросы следователь.
   - Обычная потаскушка, - с презрением бросила барменша.
   - А в чем это выражалось? - спросил Тычинский.
   - Что выражалось? - переспросила барменша.
   - То, что она "потаскушка", - пояснил следователь, - ведь "потаскушки" по определению чем-то отличаются, какими-то особыми приметами.
   - Ну, высокая такая, в короткой юбке по самое некуда, - начала описывать спутницу Корня барменша, - на высоченных каблуках, сильно накрашенная, блондинка, волосы длинные до самой задницы, голос грубый.
   - Так обычно выглядят потаскушки? - с интересом спросил Тычинский.
   - Милиционер, а не соображаете, - сказала барменша, - дело ведь ни в том, как она выглядела, а в том, как себя вела. Она сама на Корня повисла, прилипла к нему, как банный лист, вот он ее и потащил к себе.
   - Сама то есть привязалась? - уточнил следователь.
   - Да, - коротко ответила барменша, которую расспрос начал уже утомлять.
   - Понятно, - кивнул Тычинский и задал следующий вопрос, - а скажите, та блондинка, о которой мы с вами говорим, вы с ней раньше не были знакомы, не знаете как ее зовут, фамилию ее, например или имя?
   - Я вообще-то ее в ту пятницу в первый и последний раз видела, - неохотно пробормотала барменша, - но имя ее я случайно узнала, она мне представилась, когда пиво покупала. Ее Юля зовут. А вот фамилию она мне не сказала, извините...
   - Вы, однако, очень наблюдательны, - сказал Тычинский, - заметили, например, что Юлия сама к Корню липла и имя ее запомнили.
   - А я бы, может, и не заметила ни Корня, ни эту бабу вообще, и имени бы не запоминала, - продолжила барменша, переворачивая на подносе помытые стаканы, - да только меня тоже Юля зовут, как не запомнить ее имя, если мы тезки? И еще я этим гадом, Корнем, поглядывала все-таки непроизвольно. Мы же встречались раньше...
   - Ревновали? - понятливо уточнил Тычинский.
   - Вот еще, - фыркнула барменша, - больно мне надо ревновать. Просто интересно наблюдать, как он теток глупых "разводит". Я кстати, как только эта блондинка Юля вошла, сразу подумала, что точно Корень к ней прицепиться - он любил новых таких потаскушек, а еще и не местных. Так оно и случилось - он ее и зацепил! Или она его...
   - Откуда же вы знаете, что она не местная? - спросил Тычинский. - Вы со всеми жительницами города знакомы?
   - Я всех наших местных знаю, не такой уж у нас город большой, - ответила барменша, - и потом, когда она заказала пиво и сказала, что ее Юля зовут, то сболтнула мне, что, мол, я приехала на север из Питера на горных лыжах покататься. А я еще ей сказала тогда, что, мол, не сезон сейчас, но она мне ответила, что это хорошо - на горе народу мало, никто не мешается спускаться.
   - А лет ей сколько, так навскидку? - спросил Тычинский.
   - Лет тридцать, а то и больше, - ответила барменша, - но лица я ее не запомнила, у нее челка пол лица закрывала. Только помню, что сильно от нее духами пахло. Сладкие такие духи. Сразу понятно, что пришла в бар мужика себе найти на вечер.
   - А вы психолог, - сделал комплимент женщине следователь.
   - Опыт, - скромно, но горделиво ответила барменша, - я десять лет за стойкой стою, многое повидала.
   - Если мы эту Юлию найдем, вы ее узнаете? - спросил Тычинский. - Сможете опознать?
   - Я же говорю, что у нас в баре темно постоянно, а вечером сканеры по глазам бьют, - ответила барменша, - а еще у нее очки были на лице темные, когда она со мной говорила. Поэтому стопроцентно не обещаю, что узнаю ее, но попытаться могу. Но вы ее найдите сначала, она наверняка уже из города умотала!
   - Найдем, - пообещал Тычинский.
   - У вас все вопросы? - спросила барменша. - Мне еще посуду надо готовить к вечеру, а вы меня отвлекаете. Мне за разговоры с вами денег не заплатят.
   - Нет, спасибо, вопросов больше нет, - ответил ей Тычинский.
   Он еще раз поблагодарил барменшу, она кивнула и напоследок лениво бросила:
   - Вон еще Ваньку охранника можно спросить об этой женщине, он в тот вечер тоже дежурил...
   Тычинский и Воловилов подошли к охраннику, но тот ничего нового не добавил, только повторил слово в слово описание Юлии, которое дала барменша. Тычинский про себя отметил, что Воловилов все-таки молодец - с глупыми вопросами не лезет, не мешает со свидетелями разговаривать, только слушает и записывает в свой блокнот.
   - Нужно будет вызвать свидетелей, фоторобот этой Юлии составить, - сказал Тычинский, когда они вместе с московским беллетристом вышли наружу.
   На улице слегка подмораживало, шел легкий снег. В это время писатель, чихнул, непривычно поежился от северного холода и торопливо выпалил:
   - Едва-едва дождался когда мы с вами выйдем из бара!
   - А что так? - поинтересовался Тычинский.
   - Просто одна женщина, очень похожая на ту, что описала сейчас барменша из "Колокольчика" живет рядом со мной в гостинице, в соседнем номере, - продолжил Воловилов, - волосы у нее длинные густые до самой попы. Блондинка. Высокая, красивая очень, лет тридцать на вид. Я видел ее с горными лыжами несколько раз и один раз мы ужинали за одним столом в ресторане. И она как раз из Санкт-Петербурга. И зовут ее, представьте, Юлия.
   - Да? - с интересом спросил Тычинский. - А когда вы ее видели в последний раз?
   - Вчера вечером видел, мы встретились в холле, - ответил писатель, - я как раз шел на ужин в ресторан, а она входила в гостиницу.
   - Так-так, - сообразил Тычинский, - Юлия зовут? Это хорошо.... а давайте-ка мы прямо сейчас с вами поедем в гостиницу и с ней поговорим. Нет, пожалуй, сначала я поговорю с администратором гостиницы, я его хорошо знаю, он у меня под следствием разок был за хищения.
   Они сели в машину и уже вскоре приехали к гостинице, в которой обычно обитали лыжники, приезжающие в город покататься на горных лыжах. Следователь вошел внутрь, а писатель засеменил за его спиной. Администратор гостиницы узнал следователя и расплылся в улыбке:
   - Товарищ капитан, какими судьбами? Неужели у нас что-то не в порядке?
   - А вы как считаете? - спросил Тычинский. - У вас все в порядке?
   - Да вроде без всяких эксцессов живем, - пожал плечами администратор и спросил тревожно, взглянув на стоящего за спиной следователя постояльца его гостиницы, - а что такое? Что-то произошло с господином Воловиловым?
   - Нет, не беспокойтесь, с ним ничего не произошло, он со мной, - ответил Тычинский, - давайте-ка лучше пройдем куда-нибудь, где поменьше народу и возьмем с собой ваш журнал с ресепшена.
   - Хорошо, - согласился администратор, взял с ресепшена толстую общую тетрадь и засунул ее к себе подмышку.
   Они все втроем пошли в рабочий кабинет администратора, где Тычинский взял тетрадку, стал ее листать и спросил:
   - Скажите, вы всех ваших постояльцев заносите в журнал, кто когда ушел, кто когда пришел, сдал ли ключи?
   - Конечно, - ответил администратор, - у нас же лучшая гостиница в городе и это входит в наши обязанности.
   - У вас сейчас живет женщина лет тридцати, высокая симпатичная блондинка, - сказал вопросительным тоном Тычинский, - вроде бы из Санкт-Петербурга.
   - Да, есть такая, - кивнул администратор, - Юлия Кузнецова из триста восьмого номера.
   Брови Тычинского едва заметно шевельнулись, когда администратор назвал имя постоялицы.
   - А можно узнать по записям журнала, ночевала ли она в ночь с прошедшей пятницы на субботу в своем номере, - спросил Тычинский, - я что-то ничего не пойму, что тут у вас написано.
   Администратор взял тетрадку и стал водить пальцем по расчерченным страницам.
   - Так-так, - бормотал он, - вот на этой странице ее номер триста восьмой... пятница, это какое число... так, ключи были сданы, но это было днем. Вот, нашел! В тот самый день, о котором вы спросили, ее не было в гостинице с семи вечера до шести утра. А потом она пришла, заказала завтрак в номер и больше не уходила.
   Что она делала потом, Тычинский и Воловилов не слушали, потому что они переглянулись и кивнули друг другу.
   - А что случилось? - удивился администратор, отвлекаясь от журнала.
   - Ничего особенного, - ответил Тычинский, - и я вас попрошу, чтобы вы пока никому ничего не говорить о моем визите. Возможно, мы ошиблись и не хотелось бы подвергать подозрениям невиновного человека. А скажите, она сейчас у себя в номере?
   Администратор снова уткнулся в тетрадь, а потом поднял голову и кивнул в знак того, что Юлия была в данный момент в гостинице.
   - Хорошо, - сказал Тычинский, - придется нам ее навестить.
   Он, не прощаясь с администратором, вышел из кабинета и пошел наверх по ступеням парадной лестницы. Воловилов побежал за ним:
   - В городе всего тридцать тысяч населения, - с одышкой шепотом сказал он, - возможно, что это и не она. Возможно, это просто совпадение.
   - Слишком много совпадений, господин писатель, - остановился Тычинский. - Имя, приметы, отсутствие в номере как раз в то время, когда было совершено преступление. А чего вы так разволновались? Я хочу просто поговорить с ней и выяснить детали.
   - Разрешите, я с вами не пойду? - попросил Воловилов.
   - Почему? - удивился следователь, - вы же сами хотели участвовать в расследовании...
   - Я же вам уже говорил, что мы с ней однажды вместе ужинали в ресторане, - сказал писатель, - мы познакомились, у нас хорошие отношения. Из-за этого мне как-то не по себе, что так получилось, что я ее предал. А она, возможно, и не виновата...
   - Ну, что ж, как хотите, - сказал Тычинский и пошел дальше в поисках комнаты, которую занимала подозреваемая Юлия.
   Писатель побрел за ним, поскольку он снимал соседний от Юлии номер, и когда Тычинский остановился у занимаемой Кузнецовой комнаты, быстро юркнул к себе и закрылся изнутри. Левое крыло гостиницы ремонтировали, оттуда доносился стук отбойного молотка и легкий задорный матерок веселых строителей.
   "А писатель трусоват", - подумал Тычинский, шагнул вплотную к двери номера триста восемь и легонько постучал. Ответили не сразу, тогда Тычинский постучал еще раз, услышал за дверью шаги и хрипловатый женский голос с покашливанием спросил:
   - Кто там?
   - Следователь местного ОВД капитан Тычинский, - представился он.
   - По какому вопросу? - спросила она, не открывая.
   - Мне нужно задать вам несколько вопросов, - пояснил следователь.
   Женщина приоткрыла дверь и оглядела его с ног до головы. Тычинский тем временем разглядел женщину. Она была высокой, ростом чуть ниже самого Тычинского и даже без макияжа выглядела красавицей. Белокурые волосы ее были туго стянуты резинкой на затылке в "конский хвост".
   - У вас есть удостоверение? - спросила она.
   - Да, конечно, - ответил Тычинский и показал ей разворот своей служебной "корочки".
   Женщина, прочитав удостоверение и бдительно сверив фотографию, отступила назад в номер и пропустила следователя к себе, пошла за ним, по пути потуже запахивая тяжелый махровый халатик.
   - Извините, у меня не прибрано, - сказала она, - я никого не ждала. Приехала отдохнуть, покататься на горе, да вот простыла, теперь слегла и никуда не хожу, лечусь народными средствами. А вы по какому вопросу?
   Тычинский ответил не сразу, он осмотрелся и спросил, увидев на не заправленной постели карты Таро и книги по гаданию:
   - Увлекаетесь оккультными науками?
   - Как и каждая женщина, - ответила она, поправляя кровать и убирая книги в тумбочку, - а что за это теперь преследует милиция?
   - Нет, за это не преследует, - ответил Тычинский, взглядом сыщика обследую комнату, - я хотел бы с вами просто побеседовать, чтобы исключить всякие недоразумения.
   - Какие недоразумения вы имеете в виду? - спросила женщина, присаживаясь на заправленную кровать, и жестом предлагая следователю занять стул.
   Тычинский присел и пояснил:
   - Вы знаете, в прошедшую пятницу в городе совершено убийство.
   Юлия не без интереса посмотрела на следователя, склонив голову на бок, и ответила:
   - Я ничего не видела...
   - Дело в том, - продолжил Тычинский, - что у меня есть все подозрения, что вы были соучастницей преступления.
   - Я-а? - удивленно протянула женщина. - И кого же я убила по вашему мнению?
   - По моему мнению, вы не могли никого убить, - ответил Тычинский, - но вот улики говорят об обратном. Вы можете мне рассказать, где вы были в ночь с пятницы на субботу?
   - А кого это волнует? - резко спросила женщина и лицо ее преобразилось с приветливо- гостеприимного на злобно-отрешенное.
   - Это волнует следствие, - ответил Тычинский.
   - Мое личное дело, где я была с пятницы на субботу в ночь!!! - сказала женщина внешне спокойно, но голос ее предательски дрогнул. - И вообще, я не знаю, имеете ли вы юридическое право задавать мне эти вопросы?
   - Вам нечего волноваться, - ответил Тычинский, - вам достаточно только объясниться, где вы были в указанное мной время и тогда все вопросы отпадут сами собой.
   - А если я вам ничего не буду говорить? - спросила Юлия.
   - Тогда я вам расскажу кое-какие факты, - ответил Тычинский, - а вы мне объясните как они могли возникнуть. Свидетели видели вас вечером накануне убийства с человеком, который уже утром был найден мертвым.
   - С каким еще таким человеком? - спросила Юлия, нервно теребя поясок махрового халата.
   - С гражданином Корневым, - ответил Тычинский, - вы были с ним в баре "Колокольчик", а потом поехали к нему домой.
   - Я не была в баре "Колокольчик"!!! - воскликнула Юлия. - Я вообще не знаю где находится этот ваш бар "Колокольчик"!!!
   - Хорошо, где же вы были тогда в эту ночь? - терпеливо осведомился Тычинский.
   - Я не могу вам этого рассказать, - ответила Юлия, - это не моя тайна.
   - Вы понимаете, что сейчас вы подписываете себе срок заключения? - спросил следователь. - Вы сами себя тащите на нары.
   - Я вообще ничего не понимаю, - сказала Юлия, - вам тут что - сажать некого, что вы ко мне прицепились?
   - Барменша в баре показала, что вы подходили к ней, представились Юлией, рассказали, что живете в Санкт-Петербурге, - продолжил Тычинский, - все совпадает с вашими данными.
   - Это была не я!!! - ответила Юля. - Мало ли тут Юлий, которые приехали из Питера!
   - На сегодняшний день в городе вы одна Юлия из Питера, - сказал Тычинский, - я проверил.
   - И это все ваши доказательства? - воскликнула Юлия, вскочив. - То, что вам показала какая-то барменша?
   - Вас видел охранник и соседка погибшего, - добавил Тычинский.
   - Меня? - спросила Юлия. - Они точно видели меня? У вас есть еще какие-то доказательства, я вас спрашиваю или это все?
   - Нет, не все, - слукавил Тычинский.
   Но на самом деле предъявить Юле ему было особенно нечего - ни отпечатков пальцев, ни утерянной ей, например, улики - заколки или чего-нибудь в этом роде в квартире не нашли. Только игральная карта - шестерка пик. Но принадлежала ли она Юлии - это никак не возможно было доказать. Барменша видела женщину не четко - лицо скрывала челка и темные очки, бабушка-соседка видела ее только со спины, прямых улик нет, а есть только одна зацепка - в ту ночь Юлии в гостинице не было. А где она была - объяснить она не может.
   - Поймите, Юлия, если бы у вас было алиби на время убийства, то этот разговор даже бы и не возник, - пояснил Тычинский.
   - Моих слов вам мало? - спросила Юлия.
   - Мне нужен еще, по меньшей мере, хоть один свидетель, который бы показал, что вы провели ночь с пятницы на субботу в другом месте, - сказал Тычинский, - а не в "Колокольчике" и не на квартире Корнева.
   - Мне нужно подумать! - сказала Юлия.
   По всему видно было, что она была на грани нервного срыва. Тычинский понял, что именно теперь ему нужно "дожимать" женщину, тогда, возможно, Юлия сорвется и сознается в убийстве. А для этого необходимо было быстренько проанализировать - что могло подвигнуть эту очаровательную женщину на такое жестокое убийство?
   Объяснимо бы было, если бы, допустим, Корня нашли с ножом в животе. Тогда расклад был бы ясен - он привел женщину, потом они поссорились, в горячке она его ткнула в живот и убила! Но убийство произошло так, как будто оно было спланировано заранее. Злоумышленник усыпил Корня, затем связал, погрузил в ванну и утопил. А затем еще подбросил шестерку пик.
   Убийств на почве оккультизма в своей практике Тычинский не мог припомнить и вот, похоже, он с ним столкнулся, если вспомнить карты Таро и оккультные книжки, которые подозреваемая поторопилась убрать. Юлия кусала губы и Тычинский заметил, что она обвешена не золотыми украшениями, как большинство питерско-московских гостей, а всякими амулетами с шаманскими знаками, даже вместо сережек в ушах у нее висели две тазобедренные куриные косточки, правда, покрытые лаком.
   - Как долго вы будете думать? - спросил Тычинский.
   - Не знаю, - ответила Юлия.
   - А может быть, вы все сейчас мне расскажете, - предложил Тычинский, - и вам сразу станет легче. Заодно объясните мне зачем подкинули в ванну с трупом шестерку пик. Поверьте, мне любопытно зачем вы это сделали.
   - Какую ванну, какую шестерку? - нервно вскрикнула Юлия. - Я же вам сказала, что никого не убивала!
   - А у вас нет ли случайно в номере колоды обычных игральных карт? - спросил Тычинский.
   - Слушайте, прекратите это! - воскликнула Юля. - Вы пользуетесь тем, что я никогда не была в подобной ситуации и хотите вынудить меня сознаться в том, чего я не делала!
   - Ладно, - сказал Тычинский, вставая, - я даю вам время до завтра до десяти утра. Но если завтра вы ничего вразумительного мне не скажете... и, кстати, дайте мне ваш паспорт на всякий случай.
   - Вы не имеете права, я не дам, - прошептала Юля.
   - Тогда мне придется поместить вас в СИЗО, - сказала Тычинский, - я итак иду вам навстречу, оставляя вас в гостинице.
   Юлия полезла в сумочку, достала паспорт и протянула его следователю. Тычинский сунул паспорт себе в карман, отошел к двери, повернулся и добавил:
   - И помните, что ваша попытка уехать из города, будет расценена мной как подтверждение вашей вины.
   Он специально сказал эту фразу сухим казенным языком, чтобы Юлия поняла всю трагичность сложившейся ситуации. Юлия ничего не ответила, Тычинский вышел прочь и захлопнул за собой дверь.

Глава 4

   - Значит, она отрицает свою вину, - произнес назавтра утром в кабинете Тычинского Воловилов, записывая в свой блокнот рассказ Тычинского о вчерашнем визите в гостиничный номер Юлии Кузнецовой.
   - Пока отрицает, - сказал Тычинский, - я дал ей время подумать. Посмотрим, что она сегодня мне скажет.
   - А она не сбежит? - спросил писатель.
   - Я поставил в гостинице человека, который за ней наблюдает, - ответил Тычинский, - да и паспорт ее остался у меня. Кстати, а ведь это ваша заслуга в том, что мы так быстро нашли ее. Вы нам очень помогли, вспомнив, что Кузнецова живет в вашей гостинице. Я думаю, она не рассчитывала, что мы ее так быстро найдем. Иначе она бы сразу уехала из города.
   - Не нужно преувеличивать мои заслуги, - скромно сказал Воловилов, закрывая свой блокнот, - просто так совпало, что мы с ней вместе ужинали еще до моего знакомства с вами. Но я все-таки не уверен, что это она совершила это убийство. Юлия довольно приятная в общении женщина, мне показалось, что очень добрая и лично у меня все-таки есть сомнения, что это она убила Корнева.
   - Она, как и всякая аферистка, обаятельна, этого не отнять, - сказал Тычинский, - а по поводу убийства я вам могу сказать одно. Возможно, она совершила его в состоянии какого-нибудь мистического транса или легкого помешательства. Вы видели, что у нее в ушах вместо сережек куриные косточки?
   - Видел, - кивнул Воловилов.
   - Это многое объясняет, - сказал Тычинский.
   - Например? - не понял Воловилов.
   - Возможно, она психически не здорова, - сказал Тычинский.
   - Или считает себя оракулом, - предположил Воловилов, - я слышал историю как один человек, по-моему араб, возомнил себя провидцем и убил двух женщин, чтобы предотвратить "мировую катастрофу". Он всерьез считал, что, убив их, порвет цепочку событий, ведущих к краху Вселенной.
   - Да, такого случая, как с Корневым у нас еще не бывало, - сказал Тычинский, - в основном собутыльники сорятся из-за водки и режут друг друга.
   Воловилов приоткрыл свой блокнот и что-то в него вписал. Потом он в задумчивости погрыз кончик своей ручки, глядя куда-то в угол потолка, где примостился на паутине маленький паучок. Видимо его посетила мысль, потому что он снова склонился над блокнотом и застрочил в нем, разрывая бумагу. Воловилов старался, а Тычинский вспомнил о том, что вчера вечером он попытался почитать книгу писателя, которую тот ему подарил.
   Он с трудом достиг третей страницы и уснул. Ему было не интересно, начало было затянуто, сюжет его не захватил. Но беллетристу следователь этого говорить не стал, он решил заставить себя дочитать детектив до конца, чтобы потом обсудить его достоинства и недостатки с автором. Воловилов тем временем закончил писать в своем блокноте и поднял голову от бумаги.
   - А вы не пользуетесь этими новомодными штучками? - спросил Тычинский. - Компьютер, ноутбук?
   - Почему же, - ответил Воловилов, пряча блокнот в карман, - у меня есть ноутбук в номере. В блокнот я записываю интересные слова, отрывки фраз, сюжетные ходы, которые могу забыть, и правки, которые нужно сделать в уже написанном тексте. Но не могу же я таскать везде за собой ноутбук, это неудобно.
   - Да, - с серьезным видом согласился Тычинский, - я тоже пистолет с собой не всегда беру, ведь есть шариковая ручка.
   Воловилов не сразу понял, что Тычинский пошутил, потом рассмеялся и снова схватился за свой блокнот, записав то, что только что сказал следователь.
   - Я привык рукой писать, - сказал Воловилов, - на листке бумаги. В написанном от руки тексте есть какая-то жизнь, какое-то дыхание. Вспомните, Пушкин писал гусиным пером, а произведения его на века остались. А Толстой, а Чехов?
   - Да, - согласился Тычинский.
   - К тому же писателя и зовут "писатель", оттого, что он пишет, - продолжил Воловилов, - то есть рукой и ручкой. А того, кто печатает на клавиатуре, необходимо называть "печататель", а не писатель. Я прав?
   - Прав, - согласился Тычинский.
   - У меня еще нелады с этой новой техникой, с этими электронными носителями, - сказал Воловилов, - пишу-пишу, а сохранить забуду. Или что-то там зависнет, а я и не знаю, что делать с компьютером. Пока разберусь - полдня потеряно. Вот так и мучаюсь.
   - У меня есть друг детства, - сказал Тычинский, - он в компьютерах дока. Если нужно, посмотрит ваш ноутбук, поможет научиться на нем работать. Его Сергей зовут, но мы еще в школе его Паганель прозвали, как героя книги Жюль Верна. За внешнее сходство и ум.
   - Спасибо, не нужно вашего друга утруждать, - сказал Воловилов и Тычинскому показалось, что писатель как-то насторожился, - я привык во всем разбираться сам.
   Он громко вздохнул и захлопнул свой блокнот.
   - Что, пока не получается у вас на нашем материале новой книги? - спросил Тычинский. - Маловато одного убийства?
   - Маловато, - согласился Воловилов, - но я надеюсь, когда Юлия заговорит узнать что-то интересное. Добавлю к ее рассказу от себя что-то, придумаю, в конце концов. И тогда, возможно, смогу сделать новую рукопись. Интересно, мне кажется, было бы узнать мотивацию этого преступления со стороны Юлии. Возможно там, в глубине событий и кроется какая-то тайна, ведь она подкинула зачем-то эту шестерку пик? Что-то она хотела этим сказать?
   - Через полчаса мы это узнаем, - сказал Тычинский, - я попросил привезти ее в отдел к десяти часам утра. Останетесь здесь, чтобы послушать?
   - Нет, - испуганно помотал головой на худой длинной, как у женщины шее, писатель, - я пойду в гостиницу, у меня там есть еще кое-какие дела. Надо мысли как-то упорядочить.
   - Вы просто не хотите с ней встречаться, - понял Тычинский.
   - Да, вы правы, - согласился Воловилов, - я неловко буду себя чувствовать. Ведь начнутся с ее стороны какие-то вопросы, я не хочу на них отвечать. Мы ведь просто пообедали за одним столиком, поговорили об общих интересах.
   - Кстати, а о чем вы с ней говорили? - спросил Тычинский.
   - А вот вы уже подозреваете, что я сообщник, который и помог Юлии уложить Корня в ванну? - с улыбкой спросил Воловилов. - А ужиная вы полагаете, мы об этом договорились? Но, нет, товарищ капитан, у меня есть алиби на этот вечер. Я никуда из гостиницы не выходил.
   - Я вас не подозреваю, - ответил следователь, - вы сами начали этот разговор.
   - Я пошутил, - сказал Воловилов.
   - Я понял, - ответил Тычинский, - хотя вы, как автор детективных романов должны понимать, что иногда преступником оказывается совсем не тот, на кого вначале думаешь.
   - Это в романах, - согласился Воловилов, - в жизни все проще. Мы с Юлей в тот вечер, когда познакомились, говорили о том, как отвратительно готовят в вашем, извините, ресторане.
   - Можете не извиняться, я там никогда не ем, - сказал Тычинский.
   - А потом просто рассказали друг о друге, - продолжил Воловилов, - я не стал выдавать, что я писатель, иначе бы это пробудило нездоровый интерес, сказал просто, что работаю в издательстве. Она мне дала свою визитку и пригласила приезжать на экскурсии в Питер. У нее, кстати, муж очень богатый и влиятельный человек, как она мне сказала.
   - По ее виду этого не скажешь, - сказал Тычинский, - жены очень богатых людей ездят кататься на лыжах в Швейцарию, а не к нам.
   - У богатых свои причуды, - не согласился Воловилов, - одна моя знакомая пересела из "BMW" в "Жигули", потому что ей надоела людская зависть и оскорбительные выкрики в спину. Когда человек очень богат и влиятелен, ему необязательно одеваться в бутике и вести себя вызывающе - все итак знают кто на самом деле ты есть. А кто не знает, тому и знать незачем.
   - Юлия в ресторане сказала вам, что она приехала в наш город чтобы покататься на горных лыжах? - уточнил следователь.
   - А к чему мне было ее об этом спрашивать? - пожал сколиозными плечами писатель, - сюда люди приезжают только для того, чтобы покататься на горных лыжах. Иначе, что же еще может сюда привести?
   - Жажда криминальных сюжетов, - подсказал Тычинский, имея в виду беллетриста.
   - Я скорее исключение из общего числа приезжих, чем правило, - ответил Воловилов, - а Юлия с ее неувядающей красотой принадлежит к разряду таких женщин, которые используют мужчин, как одноразовые шприцы. Она назавтра со мной еще поздоровалась, а послезавтра уже забыла о том, кто я такой вообще. Я ей кивнул, а она прошла мимо.
   - Со мной ей придется здороваться все время, - похвастался Тычинский, - мимо она не пройдет.
   - Что же, желаю вам удачи в расследовании, - сказал Воловилов.
   Он заторопился и Тычинский отметил, что писатель и правда не хочет встречаться с подозреваемой. Воловилов быстро собрался и стал одеваться, дабы пойти в гостиницу, а Тычинский поднялся, чтобы его проводить. Минут через десять к нему в кабинет дежурный проводил Юлю. У нее были опухшие красные глаза - видимо ночью плакала. Женщина села на предложенный стул, зажав кулаки между коленями. Тычинский взял в руки ручку и положил перед собой чистый лист бумаги.
   - Я никого не убивала, - произнесла Юлия.
   Тычинский положил ручку на листок и посмотрел на Юлию долгим взглядом. Ему не хотелось спорить с женщиной, он вчера потратил на это время. А сегодня он ждал от нее или признания или алиби. Но скорее первое, чем второе.
   - Понимаете, - продолжила Юля, - я ведь сюда совсем не на лыжах приехала кататься, а затем чтобы...
   Тут она сделала паузу и следователь подсказал ей:
   - Чтобы убить Корнева...
   - Нет, - помотала головой женщина, - не за этим. Понимаете, я недавно вышла замуж и у меня нет детей.
   - Я давно женат и у меня тоже нет детей, - сказал Тычинский, - при чем тут дети?
   - Притом, что у вас в городе живет известный саамский шаман Петр Приставкин, - продолжила Юлия, - он лечит от бесплодия.
   - Знаю я этого "шамана", - ответил Тычинский, - шарлатан и жулик. Живет на окраине города в деревянном доме и чум построил рядом.
   - В этом чуме я и была всю ночь с пятницы на субботу, - сказала женщина.
   Тычинский выдержал паузу, посмотрел в глаза Юлии. На первый взгляд они говорили правду, но Тычинский был не легковерен. Он нарисовал на не начатом еще протоколе допроса чум и из него легкий дымок. Кузнецова заметила, что следователь заскучал и решилась поведать свою версию пятничного вечера.
   - Хорошо, - сказала она, - я расскажу вам все, как было, с самого начала, чтобы вы мне поверили. Дело в том, что я не коренная петербурженка. Я приехала в Питер поступать в технологический институт из Владивостока, но провалилась на вступительных экзаменах. Денег на обратную дорогу у меня не было, маме я соврала в письме, что поступила и осталась жить в Питере. Пошла вагоновожатой в трамвайное депо.
   - Вы? - удивился Тычинский. - Непохоже.
   - Я там и двух недель не проработала, как меня начальник заприметил, попросил уволиться и стал мне деньги платить, только за то, чтобы я его дома ждала и с ним жила, - продолжила Юлия, - так я и жила. А как-то через полгода начальник моего начальника меня увидел и предложил мне с жить с ним. Так я об институте позабыла, меняла одного любовника на другого, через какое-то время купила квартиру, обставила ее, машину почти каждый год меняла.
   - То есть занимались проституцией, - подсказал Тычинский.
   - Не совсем так, - с обидой ответила Юлия, - проститутка меняет клиентов каждый день, а у меня были поклонники. Как-то я с одним даже полтора года встречалась. И удовольствие получала, потому что абы с кем не спала. Я была профессиональной любовницей. Но это все детали. Понимаете, я не люблю презерватив, он мне мешает. Поэтому со своими любимыми я спала чистой. А чего мне было бояться, ведь они все были женатыми и кроме меня и жены никого? Ну, вы понимаете? Но вот одна проблема у меня была. Я часто залетала. Тогда, по молодости значения этому не придавала, думала, ерунда, один аборт или двадцать восемь, никакой разницы. Но вот два года назад я встретила своего нынешнего мужа и полюбила его. Мы поженились, а детей у нас никак не получается. Его проверили, у него все нормально, а я пошла к врачу и мне сказали, что у меня детей не будет. Все из-за абортов...
   Тычинский терпеливо слушал, ему было даже интересно к какому финалу приведет рассказ подозреваемой.
   - Я столько врачей обошла, даже к "светилам" ездила в Москву, к колдунам, они все руками разводили, - продолжила Юлия, - а потом мне одна знакомая посоветовала, у нее трое детей, мол, съезди к Приставкину на север, он чудеса творит. У нее такое же было положение, как у меня, шаман ее своими заклятиями от бесплодия освободил. И не дорого.
   - Гм, - произнес Тычинский недоверчиво.
   Приставкина он знал давно, как шарлатана, жулика и не усмиряемого для его шестидесяти пяти лет бабника. Шаман специально построил этот чум, для того чтобы привлекать туристов, сдирать с них денежки за пучок "волшебной" травы или подозрительное магическое заклинание, написанное якобы кровью оленя на шкуре лося. Летом Приставкин жил в чуме, специально не мылся, чтобы источать специфический шаманский запах, а зимой перебирался в деревянный дом, где, к слову сказать, тоже не мылся.
   - Я специально сюда приехала, договорилась с шаманом, чтобы он мне помог, денег ему заплатила, - сказала Юлия, - он мне назначил в ночь с пятницы на субботу. Я готовилась к обряду, читала целую неделю саамские заклятья на ночь, но это детали. И вот всю ночь с пятницы на субботу я была в чуме и плела там куколок из соломы, а шаман жег костер и вокруг меня скакал с бубном и пел.
   Тычинский по роду своей профессии был человеком недоверчивым и всякий рассказ принимать за правду не собирался. Юлия утверждала, что провела ночь в чуме с шаманом, а улики говорили, что она была сначала в баре "Колокольчик", а потом в квартире у Корня. Но все-таки он спросил у Юлии:
   - Почему же вы мне сразу не рассказали о том, где были всю ночь с пятницы на субботу, а только сейчас решились открыться?
   - Мне Приставкин сказал, что если кто-то из людей кроме нас двоих узнает о том, что мы делали этот обряд, то заклинание потеряет силу, а второй раз его уже проводить будет нельзя, - со вздохом ответила Юля, - и я останусь бесплодной. Поэтому я не хотела говорить вам этого, но раз уж так сложились обстоятельства, то пришлось выбирать - остаться на свободе, но без детей или за решеткой, но тоже без детей, ведь если вы меня посадите, то мужа я больше не увижу.
   - Шаман Приставкин или кто-то еще может подтвердить, что вы были в чуме ночью? - спросил Тычинский.
   - Не знаю, подтвердит ли это шаман, - ответила Юля, пожав плечами, - он мне говорил, что все саамские обряды, которые он делает, это большая тайна. Попросил меня об этом не болтать. Даже мой муж не знает о том, куда и зачем я поехала. Спросите у Приставкина... я никого не убивала, поверьте мне, я была в чуме всю ночь и плела кукол...
   - Я проверю, - пообещал Тычинский, - сегодня же поговорю с шаманом. А вы пока отправляйтесь в гостиницу и никуда не уходите.
   Юля кивнула, встала и пошла к выходу.

Глава 5

   После обеда, когда в кабинете снова появился Воловилов, Тычинский уже собирался поехать к шаману, чтобы его допросить. Писатель увязался с ним и по дороге Тычинский посвятил его в курс дела, пересказав то, что ему поведала Юлия.
   Приставкина они застали за мирной дремотой в нетопленой избе. Он спал, закутавшись в расшитую красными лентами оленью шубу, скрючившись калачиком на широкой скамье. Когда входная дверь скрипнула, Приставкин вскочил на короткие кривые ноги и суетливо забегал по комнате, спотыкаясь и натыкаясь на скудную мебель. Тычинский перешагнул порог дома и в нос ему ударил резкий запах давно не проветриваемого дома, кислятины, пота и перегара. Приставкин был либо слегка пьян, либо с сильного похмелья.
   - Здравствуйте, - поздоровался Тычинский.
   - Добрый день, - улыбнулся желтыми зубами шаман, сощурив и без того узкие хитрые глазки.
   Следователь предъявил ему удостоверение работника милиции, отчего в глазах шамана пробежал испуг и он начал еще больше суетиться, предлагая сесть за стол, "все обсудить" и попить чайку. Тычинский краем глаза посмотрел на заляпанный жирными пятнами стол и от чая отказался. Воловилов тем временем прошел в комнату, разглядывая висящие на стенах картины из жизни саамов, вероятно, нарисованные в манере наивного искусства самим Приставкиным.
   - Вам знакома Юлия Аркадьевна Кузнецова, наша гостья из Санкт-Петербурга? - спросил Тычинский.
   - Нет, - торопливо ответил шаман.
   - А она утверждает, что провела у вас в чуме ночь с пятницы на субботу, - поведал следователь, - и якобы вы заклинали ее от бесплодия.
   - Я? - сделал удивленное лицо шаман и покачал головой. - Ай, однако, как она вас обманула...
   - То есть вы хотите сказать, что не знаете Юлию Кузнецову? - уточнил следователь.
   - Нет, - ответил шаман.
   И тогда Тычинский добавил:
   - Учтите, если вы мне сейчас лжете, Кузнецова на самом деле у вас была и это в скором времени выяснится, то я вас привлеку к ответственности за дачу заведомо ложных показаний и вашу эту шарашкину контору прикрою.
   Следователь сказал это просто, но весьма убедительно, отчего шаман испугался. Он-то думал, что его пришли трясти за то, что он деньги с народа берет, а налоги не платит. Бандитам в лице покойного Корня он платил регулярно, потому что тот избил его как-то раз, привязал за ноги к машине и волочил по дороге метров сто.
   Приставкин и сейчас подумал, что теперь милиционеры пришли требовать от него свою долю, оттого и вертелся, как уж на сковородке. Но когда он понял, что Тычинский пришел не за данью, то Приставкин решил, что для него лучше будет сознаться.
   - Это такая высокая белая женщина? - как бы вспоминая, уточнил он.
   - Именно она, - кивнул Тычинский.
   - Да, она приходила ко мне за помощью, - закивал Приставкин, - но я ведь не спрашиваю у женщин их имена, я даю им свои саамские имена, иначе духи моих предков не будут помогать людям, у которых русские имена. Саамский бог Радиэ-Киэддэ очень не любит чужих и только мне он позволяет привести к нему чужаков. Мой дед был шаман, и отец был шаман и я сам шаман. Эта женщина приходила ко мне и я давал ей жевать кору ольхи, чтобы она очистилась, а потом помог ей изгнать из ее тела грязь.
   - Ты изгонял грязь из ее тела в ночь с пятницы на субботу? - спросил Тычинский.
   - У народа саами свой календарь, где нет пятницы, нет субботы, а есть только вечность, - заунывным голосом пропел шаман.
   - Что такое "вечность" ты узнаешь в камере, - с серьезным видом пообещал Тычинский, видя, что старик валяет дурака, - если не будешь точно и четко отвечать на вопросы, которые я тебе задаю.
   - Хорошо, я все вам расскажу, но тогда все заклинания, которые я делал, пропадут, - сказал Приставкин, - и женщина эта снова станет бесплодной.
   - Она сама рассказала нам о том, что ты заклинал ее от бесплодия, а тебе нужно только подтвердить или опровергнуть ее показания, - сказал Тычинский.
   Шаман встал, подошел к столу и вытащил откуда-то из-под скатерти маленький календарик. Он поводил по нему грязным пальцем и сказал:
   - Это было четыре дня назад с пятницы на субботу. Я велел ей раздеться, обмазаться жиром медведя и вязать кукол из соломы до утра. Чем больше кукол она свяжет, тем добрее будет к ней Радиэ-Киэддэ и тем больше детей она родит. Так я ей сказал. И еще говорил, что об этом никто не должен знать. А что случилось?
   Тычинский не стал отвечать на вопрос шамана, а сказал ему:
   - Завтра постарайтесь не пить с утра. Придете в мой кабинет для беседы. Но смотри, если ты солгал о том, что Юлия была у тебя в чуме в ту ночь, то я тебя из-под земли достану и засажу лет на пять.
   - Я не солгал, - искренне стал стучать себя в грудь Приставкин, - я всегда людям помогаю, чем могу. Я один остался, кто знает секреты шаманов саами и если ваш христианский бог не может помочь, то духи моих предков приходят, чтобы очистить...
   - Ладно, ладно, - прервал его Тычинский, опять перейдя на "вы", - завтра после обеда, в пятнадцать ноль-ноль приходите в мой кабинет, запишем ваши показания.
   Следователь кивнул Воловилову, чтобы тот следовал за ним и вышел из дома. Они остановились у калитки и увидели, как хитрый старичок поглядывает на них в окно из-за занавески.
   - Что думаете по этому поводу? - спросил Тычинский у писателя.
   - Я не профессионал, но мне кажется, что шаман и Юлия как-то связаны, - сказал Воловилов, - возможно, он специально выгораживает ее. Даже скажу больше, он и есть тот самый ее сообщник, который и убил в паре с ней Корня. И еще мне кажется, что это не простое убийство, а мистический обряд! У меня есть своя версия случившегося, и хотя я не профессионал в сыске, а только писатель, можно я вам эту версию расскажу?
   - Конечно, - ответил Тычинский.
   - Юлия приехала сюда к шаману лечиться от бесплодия, это она не лжет, - начал писатель, - и вот она, допустим, пришла к нему, рассказала свою проблему. А Приставкин сказал ей, что по старому саамскому обычаю нужно, чтобы ей забеременеть, то есть дать новую жизнь, принести кого-либо в жертву, освободив место для этой самой новой души.
   - А что есть такой старый саамский обычай? - удивился Тычинский.
   - Не знаю есть ли такой обычай, это просто моя зыбкая версия, - пояснил писатель, - но ведь она имеет право на жизнь?
   - Конечно, имеет, - согласился Тычинский.
   - И вот они вместе с шаманом заманивают Корня в ловушку, - продолжил писатель, - и топят его в ванной. А потом договариваются, что шаман будет обеспечивать Юлии алиби.
   - По моему мнению, жертвоприношение всегда как-то связано с кровью, - предположил Тычинский, - но никак не с затоплением в ванне.
   - Это в христианской культуре и в мусульманстве жертвоприношение связано с кровью, - попытался защитить свою версию Воловилов, - а что мы знаем о культуре саами? Может быть, они, принося жертву своих оленей, топили их в озере? Может быть, они думали, что этот их саамский бог живет в воде, на дне озера?
   - Вполне может быть, что вы правы, - сказал Тычинский, - но все это нужно еще доказать. И еще мне кажется, что нормальная современная женщина, даже ради рождения своих детей не могла бы так запросто пойти на убийство.
   - Могла бы, - ответил Воловилов, - вы же сами мне рассказывали, что этот шаман ее последний шанс, на который она все поставила! Да и кто такой для нее этот Корень - чужой, далекий человек? Вы же сами видите, что Юлия не вполне здорова умственно, верит в мистику и поэтому - почему бы ей ни решиться ради рождения собственного ребенка отправить на тот свет какого-то бабника?
   - А при чем тут тогда шестерка пик? - спросил Тычинский. - Если это убийство было, как вы утверждаете, саамским обрядом? Я бы мог понять, если бы на стене были начерчены кровью медведя саамские знаки или, например, валялись кусочки шкуры оленя. Но игральные карты, это же вполне современное явление, никак не связанное с культурой саами.
   - Карту преступники подкинули, чтобы запутать нас с вами, - нашел свое объяснение хитроумный Воловилов.
   - Возможно, - согласился Тычинский.
   - Кстати, а других приезжих блондинок в городе не было? - поинтересовался писатель.
   - Не было и сейчас нет, я проверил, - ответил Тычинский, - на горах у нас еще не сезон, погода плохая, поэтому народу приезжего мало, да и в основном это мужчины, а не женщины. Была еще в гостинице "Спорт" парочка похожих девушек, ярких блондинок, но они моложе - им по двадцать одному году и ту ночь они провели в местном баре, вместе с местными парнями. Поэтому этот вариант я даже не рассматривал.
   - Надо дожимать Юлию, - предположил Воловилов, - мне кажется, что все-таки это она утопила Корнева.
   - Завтра попробую с ней поговорить еще раз, - сказал Тычинский, - и шамана прижму. Хотя ваша версия кажется мне немножко сказочной, обычно мотивы убийства всегда более меркантильные. Но и ваша версия тоже имеет право на жизнь. Вот только шамана никто в квартире Корня не видел.
   - Он пришел поздно ночью, когда все уже спали, - вставил Воловилов.
   - Скорее всего, он вообще не приходил, - сказал Тычинский, - просто за деньги, которые она ему заплатила, он обеспечивал алиби Юлии на тот случай, если мы все-таки сможем ее поймать. А дело было так, я думаю. Кузнецова пошла в бар и там встретила Корня. Вариант первый - она его ранее знала и за что-то хотела отомстить. Приехала к нему домой, усыпила снотворным и утопила в ванне. Вариант второй, она его не знала, познакомилась в баре, поехала к нему и там ей что-то не понравилось, она решила его усыпить... хотя нет, снотворное было у нее наготове, поэтому первый вариант мне кажется наиболее правдоподобным.
   - Третий вариант, - подсказал Воловилов, - Корень, будучи хорошим подводным пловцом, решил перед новой знакомой похвастаться, мол, я со связанными руками и ногами освобожусь и из ванной вылезу. Она его связала, он нырнул, стал выбираться, но не смог, Юлия кинулась помогать, но сил не хватило, Корень захлебнулся и утонул. Кузнецова испугалась, стерла свои отпечатки с бутылки и с рюмок и убежала. В этом случае получается, что произошел несчастный случай из-за пьяного куража.
   Тычинский с уважением посмотрел на писателя, покачал головой и сказал:
   - А это мысль! Сразу видно, что вы писатель-детективист! В этой вашей версии вообще недочетов практически нет, кроме того, что Корень в одежде в ванну полез. Как-то глупо! Почему он не разделся?
   - Не знаю, - с гордостью сказал Воловилов, - надо об этом у Юлии спросить.
   - Завтра не хотите поучаствовать в моем с ней разговоре? - спросил Тычинский.
   - Нет, - отрицательно помотал головой Воловилов, - я появлюсь у вас после обеда, если успею все, что начиркал из блокнота в ноутбук перенести. Буду писать, мне же нужно в издательство сдать рукопись, сроки поджимают.
   - Ну что ж, - сказал Тычинский, - поехали, я вас до гостиницы подвезу.
   Писатель согласился, они залезли в машину и укатили в сторону города. На крыльцо своего домика выскочил шаман и смачно плюнул им вслед.

Глава 6

   Кладбище в городке, где работал Тычинский, находилось достаточно далеко от города. Если ехать по трассе по пути на юг, то с левой стороны километрах в десяти от города расположились дачи горожан, а с правой находилось старое кладбище с деревянными крестами, умерших еще лет тридцать назад.
   Теперь же хоронили же усопших на новом кладбище, которое было расположено сразу за старым. Чтобы проехать к нему, нужно было пересечь по утоптанной дороге ряды обветшавших могил, пробраться сквозь сваленный бурелом, и тогда можно было наткнуться на свежие земляные холмы со свежими венками на деревянных крестах и временных памятниках. Зияли вырытые еще летом ковшом экскаватора могилы "про запас", потому что зимой продолбиться сквозь окаменевший от мороза грунт вечной мерзлоты было невозможно.
   По дороге к новому кладбищу часов в одиннадцать утра двигалась небольшая траурная процессия. Видимо такова была воля покойного, чтобы его пронесли на руках от дороги по старому кладбищу. Этот процесс не доставлял удовольствия хоронящим, потому что было достаточно холодно, но не выполнить волю покойного они не могли. Позади за гробом брела, поддерживаемая под руки взрослыми сыном и дочерью, опечаленная вдова в преклонном возрасте. Сын и дочь с ненавистью поглядывали друг на друга, гадая - кому же теперь достанется отцовское авто, а кому дача.
   - Могилка там готова? - убитым голосом спрашивала у сына вдова.
   - Да, Саня туда ездил вчера, - ответил сын, - место хорошее. Там рядом вчера Корня хоронили, который в ванной утонул.
   - Это бандита что ли? - спросила дочь. - Хорошее соседство...
   - Да че им теперь? - равнодушно ответил сын. - За одним столом не сидеть...
   Вдова тяжело вздохнула - муж ее долго болел и то, что он умер, было скорее освобождением, чем трагедией. Но этого она никому не показывала, лила слезы и громко хлюпала носом. В тот момент, когда они должны были уже свернуть с дорожки ближе к вырытой могиле, тот самый Саня, мужик лет сорока с пропитым лицом баяниста Дома Культуры, которого послали вперед с табуретками для гроба, вернулся с лицом озадаченным и надо сказать испуганным.
   - Там это... - лепетал он, обдавая безутешную родню запахом свежевыпитой водки, - там это...
   Саня тыкал пятерней в направлении могилы и не мог четко изъясниться, что же произошло.
   - Ну, че ты, в натуре? - рассердился сын. - Водяры халявной перебрал?
   - Там могила уже занята... - наконец-то выдавил из себя Саня.
   - Ты че несешь? - рассердился сын. - Кем занята?
   - Не знаю, - пожал плечами Саня и отчего-то пьяно зарыдал, облокотившись на оградку придорожной могилы.
   Поскольку процессия все-таки двигалась, а не стояла на месте, то вскоре все увидели то, чего так испугался Саня. Мужики, которые шли впереди и несли гроб, остановились в недоумении. Первый из них оглянулся и спросил:
   - Хозяйка, а куда теперь? Чего напутали что ли?
   "Хозяйка" - вдова покойного застыла в недоумении. Ямка, которая предназначалась для ее покойного супруга была засыпана, аккуратный холмик выровнен и в него воткнут был криво сколоченный из неструганных досок крестик.
   - А что это, а? - спросила дочь в недоумении и икнула.
   - Мы ничего не спутали? - спросила вдова у сына. - Мы туда пришли?
   - Нет, блин, все верно, - возмущенно всплеснул руками сын, - ничего мы не спутали, мы же с Саней ездили, нам тетка эта, которая тут главная, показала эту могилу, сказала закапывать тут.
   - А где тетка эта? - спросила дочь.
   - Она в городе сидит, в конторе, - ответила сын, - что же она на кладбище будет сидеть, тут негде... Не, ничего мы не спутали, все верно - вот могила Корня, а справа от нее наша. Что за хрена тут похоронили?
   Тут подал голос мужик, который держал гроб:
   - Вы там решайте быстрее куда класть, а то покойник тяжелый. Уроним, бля.
   Разозленная неожиданным препятствием для похорон родня стала между собой ругаться, особенно злобствовали сын и дочь. Вдова рыдала, а мужик с гробом сказал:
   - Все, бля, бросаю. Я вам тут не нанялся за поллитру этого бугая на спине весь день держать.
   Нашелся какой-то разумный человек - язвенник, который не пил с утра. Под его руководством приспособили принесенные потерявшимся среди могил Саней табуретки, поставили покойника и стали чесать головы в раздумье о том, что делать дальше. Ямы свободные еще были, но находились они в отдалении от дороги, в непочетном месте. Да и зачем же тогда сын давал взятку той самой тетке, распоряжающейся местами на кладбище - чтобы она какого-то "левого" на их место сунула? Нет, с этим надо было разобраться жестко!
   - Чего делать-то? Чего делать? - ныл Саня, который выбрался из лабиринтов оградок и присел на свежий холмик, как какой-то вандал.
   - Поеду-ка в город по быстрому с теткой этой разберусь, - громко, чтобы все слышали, крикнул сын.
   - А мы? - в один голос спросили вдова, дочь и все остальные присутствующие.
   - А че вы? - вскипел сын покойного. - Че все что ли попремся? А батю тут кинем одного в гробе? В автобусе ящик водки, закуска - жрите, пейте!
   С этими словами он развернулся и трусцой побежал по направлению к дороге. Все, кто остались немедленно последовали за ним к тому месту, где стоял автобус. Было холодно, а там внутри остывала картошка с курицей, и звякали прозрачными боками бутылочки с водкой.
   Когда сын вернулся через час с лишним, то увидел, что все остававшиеся на кладбище, кроме язвенника, смертельно пьяны, а закуска и водка из автобуса за неимением стола стоит прямо на заколоченной крышке гроба. Вокруг этого "импровизированного стола" плотно сгрудились родственники усопшего, а так же его друзья. Они шумно чокались гранеными стаканами, подпрыгивая на месте от мороза. Кто-то уже попытался запеть. Увидев эту вакханалию, сын остолбенел.
   - Вы че охренели все тут? - завопил он.
   Но присутствующих эти его гневные слова не проняли.
   - Сам бы тут постоял на морозе! - с вызовом ответила ему дочь усопшего. - Сам, небось, в теплой машине сидел!
   - Да! - вступилась за гостей мать.
   - Я... да, я... - захлебываясь от возмущения закричал сын. - Я бегал там, искал эту мымру!
   С ним прибыла тетка, которая распоряжалась на кладбище "местами". Именно ее и назвал "мымрой" сынок. Женщина, сухая, как вобла вытянулась от возмущения и стала на десять сантиметров выше. Неизвестно чем бы кончилась эта сцена, если бы с "мымрой" не прибыли разбираться с ситуацией Тычинский, Воловиловым и двое рядовых милиционеров.
   - Я понимаю ваше состояние, - сказал Тычинский, - но давайте обойдемся без оскорблений. Сейчас разберемся со всем и все уладим.
   - Этот покойник не зарегистрирован, - дрожащим голосом объяснила тетка Тычинскому, - вот у меня вчера было двое похорон, вот их могилы - гражданин Корнев и еще одна гражданка восьмидесяти лет. А сегодня одни только одни похороны должны были быть. А кто это тут похоронен, я и не знаю...
   - Куда нам теперь мужа закапывать? - воскликнула вопросительно-злобно вдова усопшего, размахивая откусанным бутербродом.
   - Закапывайте вон там, - сказала тетка, тыкнув пальцем в зияющие пустотой могилы в некотором отдалении от дороги. - Какая покойнику разница?
   - Нет уж фиг!!! - ответил ей сынок, подтвердив свои слова, сложенной из пальцев фигурой, которую он подсунул прямо тетке под нос. - Покойнику, может, и никакой разницы нет, а мне потом лазай туда-сюда, чтобы отцу на праздник конфет да стопочку оставить! Это наше место, раскапывайте, доставайте, кто там есть и его вон там и закапывайте!
   - Что ли я буду копать? - возмутилась тетка, уперев руки в боки.
   Она не привыкла, чтобы с ней в таком тоне разговаривали, наоборот, все заискивали, совали купюры в коробке с конфетами.
   - А что ли я буду копать? - ехидно спросил сын. - Как взятки за место на кладбище брать, так ничего, а как копать, так ей в падлу!
   - Какая ложь!!! - опасливо взглянув на Тычинского, воскликнула тетка. - Какое вы имеете право на меня наговаривать?
   - Копать все равно придется, - спокойно сказал Тычинский.
   Повисла пауза. Копать никому не хотелось. Одно дело по быстрому песку в могилу накидать, да памятник поставить сверху, а другое землю обратно доставать - гроб раскапывать. А ведь потом придется снова закапывать. И в ту яму, что тетка показала вдали от дороги, этого покойника все равно не закопаешь, ведь специально для этой могилы грузовик земли Саня привез. Песка больше нет, его весь израсходовали те, кто в их могилу кого-то другого закопал.
   - Может быть, просто кто-то засыпал нашу яму песком, - предположил вполголоса Воловилов, - пошутил. Крест вон какой-то кривой воткнул. А там внизу никакого покойника и нет?
   - За такие шутки я бы убил, падлу! - воскликнул разгоряченный наследник. - Найду, блин, самого закопаю!
   Тычинский, не обращая внимание на всеобщее смятение, подошел поближе к могилке, подозвал писателя и сказал ему вполголоса:
   - Смотрите, землю на холмике снегом уже изрядно присыпало, да и крест тоже. Судя по всему, еще вчера вечером эту могилу закопали.
   - Кто же вечером хоронит? - спросил Воловилов. - Может быть, и правда покуражились вандалы, фашисты какие-нибудь - засыпали могилу?
   Писатель повернулся к вдове и спросил:
   - А какой национальности был покойный?
   - Чего? - вмешался сын. - При чем тут национальность? На че ты намекаешь? Батя наш был русский, так что не надо тут мне!!!
   - Но кто-то ведь засыпал могилу, - сказал Тычинский, - и именно вашу могилу. Подумайте, вам никто не угрожал? Ссор каких-то у вашего отца ни с кем не было?
   - Че тут думать-то? - набычился сын. - Какого-то козла без очереди эта "мымра" сунула, а теперь боится признаться! А мы думать должны!
   - Ну, знаете!!! - воскликнула тетка, которая распределяла места на кладбище. - Я не желаю этого слышать! Я посижу в вашей машине.
   Это она Тычинскому сказала. И неизвестно чем бы закончился этот бедлам, если бы на поле действия не появился еще одни человек. Когда все наперебой кричали, предлагая Тычинскому свои версии случившегося, позади него кто-то негромко кашлянул и хмыкнул. Воловилов и Тычинский оглянулись и увидели немолодого мужчину с красными, как у кролика глазами.
   - Вы главный милиционер? - спросил мужчина, пряча свои красные глаза под козырьком кепки.
   - Здесь - я, - кивнул Тычинский, - а вы что-то хотите рассказать?
   - Да, - кивнул мужчина, - только давайте отойдем в сторонку.
   Тычинский, Воловилов и мужчина отошли туда, где стоял катафалк, оставив родню усопшего ругаться между собой.
   - Я это... - начал мужчина, подкуривая папиросу, - я водитель этого катафалка. Это мы вчера сюда гроб привозили. И в эту могилу закопали. Решил подхалтурить, я же не знал...
   - Стоп! - остановил его Тычинский. - То есть вы были вчера на кладбище?
   - Да, сначала мы схоронили бандита этого, Корня, - продолжил мужчина, - но это было утром. Много было народу. А потом, часа через два хоронили старушку бесхозную. Никого не было. И вот после вторых похорон подошла бабуля горбатая с гнилыми зубами и попросила мужа ее покойного отвезти на кладбище. Я ей говорю, мол, это не ко мне, я только водитель катафалка. Но она привязалась, сунула мне две сотни в карман и говорит, мол, муж покойный просил вечером, когда стемнеет его похоронить.
   - И вас это не насторожило? - спросил Тычинский.
   - Я у нее документы проверил, - продолжил водитель, - все в порядке. Свидетельство о смерти было и все остальное, что нужно. Она мне хорошо заплатила, честно мне за такие деньги полгода горбатиться. Сказала, мол, сама скоро умру, а муж просил эти деньги потратить на его похороны. Я тогда взял мужиков из парка и мы поехали.
   - Во сколько все это было? - спросил Тычинский.
   - Часов в восемь мы его закопали, - вздохнул мужик, - темно было и мне пришлось фары включить. Подъехали, гроб опустили и стали закапывать. Бабка только с нами и была, больше никого.
   - Не страшно было? - спросил Воловилов.
   - Но нас четверо было, - усмехнулся водитель, - у всех лопаты. А кого нам бояться. Бабки старой?
   - Зомби, - подсказал Воловилов.
   - Я ведь уже пятнадцать лет на катафалке работаю, - ответил водитель, - и ни разу не видел, чтобы трупы оживали.
   - Вы видали покойника в гробу? - спросил Тычинский.
   - Гроб был заколочен сразу же, когда мы его забирали из гаража, - ответил водитель, - плохенький такой гроб. Не гроб, а ящик для помидоров. Я еще подумал, что нам столько денег дала, а гроб не могла сделать нормальный.
   - Из какого гаража вы забирали гроб? - спросил Тычинский.
   - Я покажу, если нужно, я запомнил, - ответил водитель катафалка, гася папиросу о борт своей машины, - номер двенадцать в правом ряду около очистных. У меня там же у свояка гараж, только в левом ряду.
   - Ну, чего копать или не копать? - спросил приблизившийся к ним с лопатой, еле стоящий на ногах Саня.
   - Копать, - коротко ответил Тычинский.
   Саня кивнул, повернулся и упал. Он был сильно пьян. Следователь подошел к группе мужиков и организовал эксгумацию. Какими бы ни были пьяными мужики, но они гроб все-таки выкопали и достали на поверхность.
   - Это то, что вы закопали? - спросил у водителя Тычинский.
   - Да, это тот самый горб, - кивнул водитель катафалка.
   Гроб был и правда больше похож на ящик для помидоров, чем на гроб. Сначала оттащили в сторонку выкопанный гроб, а потом уже приступили к похоронам, которые так затянулись из-за неожиданной препоны.
   - Батя, ты даже сдохнуть нормально не можешь, - тихо сказал сын, когда бросал горсть земли на крышку гроба, на которой во время застолья был раздавлен соленый огурец и разлита водка, - при жизни от тебя были проблемы и теперь тоже один геморрой.
   - Не смей так про отца! - воскликнула дочь.
   - Да пошла ты, сучка! - тихо сказал ей в сердцах сын.
   Он уже подозревал, что отцовская дача ему не достанется, батя всегда благоволил сестре, а поскольку отношения их с сестрой были и до этого напряженными, то поэтому он так и сказал. А сестра, осердившись, пнула его ногой под коленку. Она не была агрессивной, работала в библиотеке, но стресс сегодняшнего дня и выпитая водка всклокотали ее душу и она ударила брата.
   Тот тоже был не в лучшем настроении. Он ее толкнул и она упала прямо в яму на гроб отца. Уставшие и пьяные мужики, которые кидали песок автоматически, остановились не сразу и изрядно присыпали земелькой ревущую на дне ямы дочь. Чуть было не разразилась всеобщая драка, потому что муж сестры вцепился родственнику в щеку зубами.
   Хорошо, что с Тычинским приехали милиционеры с оружием, они и навели порядок среди ревущей родни. Похороны получились трагическими. Даже памятник как следует не воткнули, потому что все перессорились.
   Сопроводив всех провожатых в последний путь и дождавшись бригады из морга, вскрыли гроб. Зрелище, представшее перед глазами, было ужасным. Покойник лежал на боку с окровавленными, сломанными ногтями, которыми он, вероятно, пытался освободиться. Посиневшее лицо застыло в ужасной гримасе.
   - Похоже, его живым закопали, - равнодушно сказал патологоанатом, осматривая труп, - замерз или задохнулся. Вскрытие покажет.
   Он повернул мертвеца на спину и Воловилов сказал:
   - Я этого старичка знаю, он у меня мелочь "стрелял" возле магазина.
   - Я его тоже знаю, - сказал Тычинский, - это Кощей местный бомж и алкоголик. Бродит по городу от отсидки до отсидки, по помойным бачкам лазает. И он не старичок, ему еще тридцати нет. Это его поддельная водка, да зона таким сделала.
   - Что же за старушка его таким образом на тот свет отправила? - задумчиво спросил Воловилов.
   - Будем искать, - сказал Тычинский, - водитель катафалка сегодня после похорон придет ко мне со всей своей "бригадой землекопов", опишут старушку - авось найдем.
   - Чего-то тут конверт какой-то, - сказал патологоанатом, поднимаясь от гроба.
   - Дайте его мне, - сказал Тычинский, протянув руку.
   Врач отдал конверт, Тычинский аккуратно вскрыл его и на снег выпала, закрутившись на лету, шестерка бубен.

Глава 7

   - Ну и что мы имеем? - спросил задумчиво Тычинский, положив у себя на столе в кабинете две карты - шестерку пик и шестерку бубен.
   - Похоже, имеем не мы, а имеют нас, - мрачно пошутил Федько, - карты из одной колоды. Кто-то хочет поиграть с нами в кошки-мышки.
   Он сказал эту фразу и с достоинством посмотрел на писателя - вот, типа, как мы умеем метко выражаться. Но Воловилов почему-то не оценил ее по достоинству и в блокнотик не записал. Он был крайне задумчив.
   - Мне кажется, что мы изначально пошли по верному следу, задержав Юлию по подозрению в убийстве Корня, - сказал беллетрист. - И вот теперь кто-то из ее сообщников пытается выгородить Кузнецову. Этот "кто-то" нашел себе легкую жертву в лице Кощея. Ведь Кощей спившийся и опустившийся тип, заманить его в укромное место и убить, мне кажется, не составляло большого труда. Убийца и подкинул жертве шестерку бубен, в расчете на то, что мы теперь не будем "отрабатывать" Юлию. Ведь она вообще из гостиницы теперь никуда не уходит и поэтому у нее есть алиби на второе убийство. То есть, тот, кто убил Кощея косвенно хочет взять на себя и первое убийство. А Юлии выгородить.
   - Если следовать вашей версии, то тогда Кощея могли убить каким-то менее экстравагантным способом и оставить возле его трупа эту карту, - сказал Тычинский, - зачем же тогда было городить огород и закапывать его живого в могилу?
   - Это сделано для того, чтобы эти два убийства были сходны по жестокости, - ответил Воловилов.
   Он явно брал на себя роль лидера. Он хотел, чтобы его слушали и слушались, но и с другой стороны выдавал неплохие версии.
   - Резонно, - заметил Федько, - а что там вскрытие показало, капитан? Отчего Кощей умер?
   - Замерз, - ответил Тычинский, - его усыпили лошадиной дозой снотворного, а потом поместили в гроб и похоронили.
   - И все это сделала бабушка-старушка? - с сомнением спросил Федько.
   - Возможно, у нее были сообщники, - сказал Тычинский, - ясно, что Кощей сам в гроб не полез.
   - Так же, как и Корнев в ванну не сам полез, - добавил Воловилов.
   В это время в кабинет заглянул водитель катафалка и спросил разрешения войти. Получив утвердительный ответ, прошел и присел на стул.
   - Расскажите нам поподробнее о вчерашнем вечере, - предложил Тычинский, - и постарайтесь не упустить никаких деталей.
   - До обеда мы хоронили двух человек, - начал рассказ водитель катафалка, - этого бандита, который утонул в ванной и еще одну одинокую старушку. После этого я поехал в парк, и я уже собирался домой идти, когда пришла эта бабулька. Она меня нашла и предложила "халтуру" на вечер - закопать "жмурика" - своего покойного мужа. Я поначалу отказался, но она мне не показалась подозрительной, показала свидетельство о смерти, обещала хорошо заплатить, сказала, что покойник сам завещал его похоронить так, чтобы никто не видел его похорон. И сама собой такой божий одуванчик - очки большие с зелеными стеклами, горбатая сильно, но в молодости, видимо была высокой.
   - Вы в лицо ее запомнили? - спросил Федько.
   - Совсем нет, только зеленые очки врезались в память, - ответил водитель, - знаете, у нее так воняло изо рта, что мне было неприятно с ней говорить, я отворачивался. Одета она была в длинное старое такое пальто серого цвета, на голове платок, на ногах валенки.
   - Из особых примет только большие очки с зелеными стеклами, - констатировал Тычинский, - и вонь изо рта. Такие же приметы мне дал сосед гаража, из которого вечером забрали гроб.
   - Ты уже успел туда съездить? - удивился Федько.
   - Сразу же с кладбища поехали в этот гараж с Воловиловым, - ответил Тычинский, - гараж номер двенадцать был закрыт, а соседний открыт. Вот там мужик, хозяин того гаража, нам рассказал, что двенадцатый гараж где-то дней десять назад сняла старушка в зеленых очках, горбатая и изо рта воняло. Хозяин этого гаража уехал в отпуск, машины у него нет. Свой гараж использовал как склад или мастерскую, а в основном сдавал. Сосед этот видел, что около шести часов старушка пришла в гараж вместе с Кощеем, а потом он ушел домой и как приезжал катафалк не видел.
   - Мы не на катафалке были, а на грузовой "Газели", - признался водитель, - это же была "халтура", я с диспетчером договорился и поехал на той машине, на которой проще выехать из парка. Я сначала не хотел вам говорить, потому что мне и диспетчеру теперь влетит от начальства. Но потом подумал, что если вы сами докопаетесь, так еще хуже может быть. Чего доброго посадите за соучастие.
   - А где вы высадили старушку после похорон? - спросил Тычинский.
   - Оставили на кладбище, - ответил водитель.
   - Ночью, одну? - удивился Тычинский.
   - Не ночь была, а вечер, - ответил водитель, - она сама попросила ее оставить попрощаться с могилкой.
   - Но там же темно было и холодно, - сказал Тычинский, - как она добиралась?
   - Не знаю, - помотал головой водитель катафалка, - я ей предлагал с нами поехать, но она не поехала. Мне дела нет до этого, деньги-то заплачены...
   Тычинский поднялся из-за стола, прошелся по кабинету и спросил водителя катафалка:
   - А все остальные, кто были с вами вчера, пришли?
   - Да, они в коридоре, - кивнул водитель.
   - Что же, спасибо вам за помощь. Когда вы понадобитесь, я вас вызову.
   Водитель попрощался и ушел. Еще трое мужиков с нахмуренными бровями рассказали свою версию вчерашних таинственных похорон. Но ничего нового они не добавили, лишь один из них сказал, что старушка была не старушка, а переодетый мужик.
   - Почему вы так решили? - спросил Тычинский.
   - Она писала стоя, - ответил свидетель, - я пошел отлить за гаражом, а она тоже стоит возле угла и писает.
   - Может быть, она просто стояла? - спросил Тычинский.
   - Может быть, и просто стояла, - равнодушно согласился мужик, не сильно настаивая на своей версии.
   Когда последний свидетель ушел, Тычинский начиркал на листе бумаги фоторобот старушки. Воловилов подошел и заглянул через плечо. Федько не подходил к столу Тычинского, а просто прикрыл глаза, видимо, стараясь представить себе бабушку со слов свидетелей, зная, что художественный талант его коллеги далек от совершенства. Тычинский тем временем рассматривал свое произведение.
   - Хочу сказать, что все приметы старушки в точности совпадают с одной знакомой мне бабушкой, - резюмировал он, - даже похоже получилось.
   - Да ты что? - оживился Федько. - И что же это за бабушка?
   - Теща подполковника Крупного, - ответил Тычинский, не отводя глаз от нарисованного фоторобота.
   - Точно! - припомнил оживившийся Федько. - Все приметы совпадают! У тещи Крупного такие большие зеленые очки, она горбатая. Я раз ее видел, она приходила к подполковнику. Ну, что - будем брать?
   Тычинский ничего не ответил, только посмотрел на Федько долгим взглядом. Тот смутился и спросил:
   - А что, теща Крупного не может быть убийцей?
   Никто ему не ответил и тогда он пробормотал:
   - Не знаю как теща Крупного, а вот моя точно может быть убийцей. Однажды меня чуть не отравила консервированными помидорами.
   Тычинский снова сел за свой стол и в это время зазвонил его телефон. Он снял трубку и поднес ее к уху. Воловилов отошел к подоконнику, на котором временно расположился. И хотя Крупный приказал поставить для него в кабинете стол, но как ни пытались - его втиснуть не удалось. А если бы втиснули, то пришлось бы через него перелезать, чтобы подойти к столу Тычинского. В телефоне следователя сначала раздавался глухой треск, а потом механический голос произнес как будто с акцентом:
   - Я буду убивать, пока у меня не кончиться колода. А в колоде тридцать шесть карт. Я буду убивать, пока у меня не кончиться колода. А в колоде тридцать шесть карт.
   Тычинский оторвал трубку от уха и прошептал Федько:
   - Набери АТС, узнай, кто и откуда мне звонит.
   Федько моментально накрутил номер телефона, представился и спросил, кто в данный момент звонит на такой-то и такой-то номер. У Тычинского в трубке раздались короткие гудки и он с ожиданием посмотрел на Федько.
   Старший лейтенант кивнул, услышав номер телефона и спросил:
   - А не подскажете чей это телефон?
   После некоторой паузы ему ответили, Федько, услышав ответ, положил трубку и произнес с удивлением:
   - Вот это сюрприз!
   - Кто звонил? - спросил Тычинский.
   - Приставкин, - коротко ответил Федько.
   - Шаман? - в один голос произнесли Тычинский и Воловилов.
   - Голос в трубке был не его, - добавил Тычинский, - я запомнил голос Приставкина, его манеру говорить.
   - Голос можно и изменить для такого случая, - сказал Воловилов.
   - По крайней мере, тот, кто звонил, звонил с телефона шамана, - ответил Федько и добавил, - мы теряем время. Нужно ехать и брать шамана!
   - Едем? - спросил Воловилов.
   - Едем! - кивнул Тычинский, вставая из-за стола.
   Они быстро накинули верхнюю одежду и рванули на улицу. Тычинский и Федько захватили табельное оружие, а Воловилову указали держаться позади, потому что писателю, естественно пистолете не выдали.
   Домчались до халупы шамана минут за пять. Тычинский приказал двум милиционерам, которые были с ним обыскать подворье, а сами они втроем ворвались в дом. Внутри деревянного домишки было холодно и сильно воняло. Сыщики обратили внимание, что дверь была не заперта. С пистолетами наголо Тычинский и Федько ворвались в первую комнату, которая служила кухней и прихожей. В ней было пусто. Пока Тычинский проверял закутки, Федько устремился во вторую комнату дома, в ту самую, где на стенах висели картины с саамскими мотивами.
   Шаман Приставкин мирно спал в своем доме на лавке. Он был закутан в оленью шкуру, возле лавки стояла пустая бутылка водки. Услышав топот ног, он приоткрыл глаза, увидел вооруженных людей и тут же испуганно зажмурился. Федько подскочил к шаману и рывком за шиворот вытряхнул шамана из оленьей шкуры на пол. Приставкин упал, стал бешено тереть глаза.
   - Кто еще есть в доме? - заорал на него Федько, тыкая оружием прямо под нос.
   - Никто, никто нет, - жалобно пропищал шаман.
   - Не ври, сука! - угрожающе замахнулся Федько. - Ты звонил нам в отдел, признавайся?
   Шаман вращал глазами и испуганно втягивал голову в плечи. Увидев входящего Тычинского, он попытался отползти подальше от Федько и принялся оправдываться:
   - Я не мог к вам придти как вы говорили, товарищ капитан, ведь вы говорили, чтобы я был трезвый, а я с утра выпил...
   - Где у тебя телефон? - спросил Тычинский.
   - Там, - показал пальцем под стол Приставкин, - под скатертью.
   Тычинский подошел поближе к столу, заглянул под него, отдернул вонючую портянку, именуемую шаманом "скатертью" под которой находился телефонный аппарат. Он попытался поднять телефон на стол, но не смог - шнур был слишком коротким. Пришлось Тычинскому становиться на четвереньки, чтобы приложить трубку к уху. Телефон работал.
   - У всех нормальных людей скатерть на столе, а у тебя, Приставкин, под столом, - сказал Федько, - что она там делает?
   - Упала, - ответил Приставкин.
   - Упала или ты телефон прятал? - спросил Тычинский.
   - Я честный человек, я последний саамский шаман, - завел свою волынку Приставкин.
   Его жалостливый монолог перебил заглянувший снаружи милиционер, который проверял округу.
   - Снаружи чисто, - доложил он, - следов нет. В сарае и в чуме тоже никого нет.
   Тычинский кивнул в знак того, что информацию принял, милиционер вышел, а следователь спросил у шамана:
   - Ну и как это объяснить?
   - Что? - не понял Приставкин.
   - То, что с твоего телефона мне звонили с угрозой, - пояснил следователь.
   - С моего телефона звонили? - удивился Приставкин. - Никто от меня не звонил... а когда это было?
   - Только что, - пояснил Тычинский.
   - Я спал... я не знаю... никто не звонил... - пробормотал шаман.
   - Хватит валять дурака! - жестко сказал Тычинский. - Ты, Приставкин, попался с поличным! В твоих интересах рассказать нам правду. Так что, давай, поведай нам как вы на пару с Кузнецовой убивали Корня. А потом расскажешь зачем засунули в гроб живьем Кащея и подкинули карты?
   - Я не знаю, - заныл шаман, - я никого не убивал...
   - Тогда собирайся, - сказал Тычинский, - поедем в отдел.
   - Я не виноват, - торопливо затараторил шаман, - я честный человек, я последний шаман саами, я никого не убивал!
   Тычинский не слушал жалобных причитаний Приставкина. В это время Федько, который обшаривал ящики стола, заглядывал за картины на стене в поисках улик, вдруг остановился. Он сунул руку за одно из висящих на стене "полотен", на котором была изображена тундра с бегущими по ней зверьми, отдаленно напоминающими оленей. Федько пошарил за картиной и вытащил оттуда колоду игральных карт в упаковке.
   - Это твое? - спросил он у Приставкина, вытащив карты и предъявив их шаману.
   - Нет, не мое, - замотал головой шаман, - я в карты не играю. Это не мое!
   Федько открыл пачку и быстро пересчитал карты.
   - Здесь только тридцать четыре карты, - сказал довольный собой Федько, - и только две шестерки присутствуют в колоде - крестовая и червовая.
   - Где еще две шестерки? - спросил Тычинский.
   - Я не знаю, это не моя колода, - заныл снова Приставкин, - мне ее подкинули плохие люди...
   - И звонили только что мне в кабинет с твоего телефона тоже "плохие люди", пока ты спал? - с издевкой спросил Тычинский.
   - Я сам никуда не звонил, - оправдывался шаман, - у меня дверь открыта, наверное, кто-то зашел и позвонил, пока я спал... я сплю крепко...
   - Хватит рассказывать сказки, Приставкин, - сказал Тычинский, - все улики против тебя и будет лучше, если ты во всем признаешься и сдашь нам своих сообщников. Теперь ясно, что вы действовали в паре с Кузнецовой. А кто эта загадочная старушка в зеленых очках, которая живьем уложила Кощея в гроб и закопала?
   - Я не знаю никакой старушки... - ныл на одной ноте Приставкин. - Я не виноват...
   Шамана, безвольно волочившего ноги, погрузили в милицейский УАЗ и повезли в отделение. Туда же доставили и Юлию Кузнецову. Оба они ничего вразумительного сказать не могли. Юлия за время своего заточения в гостинице осунулась, похудела и перестала краситься. Ни Приставкин, ни Юлия в преступлении не сознавались, отмалчивались и Тычинский, устав от ничего не дающих допросов, заключил их СИЗО.
   Начальник милиции Крупный ежедневно торопил Тычинского с расследованием. Сыщик попытался отыскать ту самую старушку среди жителей города - у него же был фоторобот, нарисованный со слов свидетелей Тычинским собственноручно.
   Подозрительных старушек в зеленых очках задерживали сотрудники и пытались проверять у них документы. Но пенсионерок, больных глаукомой, в городе отчего-то оказалось больше, чем можно было предположить. Все попытки доставить их отделение милиции для беседы заканчивались обычно тем, что пенсионерки, быстро сгруппировавшись в банду, атаковали милицию сумками и клюками. Однажды по ошибке в отделение доставили и тещу полковника Крупного. Это был скандал!

Глава 8

   Дня через два Воловилов и Тычинский сидели в кабинете и писатель предавался восторгам относительно того, что ему повезло попасть в город, когда в нем начали происходить такие загадочные события. Тычинский его восторгов не разделял, размышляя о том, что вот пока писателя не было, ничего экстраординарного в их городе и не происходило. Возможно, Воловилов сам невольно притянул эти события и теперь радовался происходящему.
   - Я вчера был в продовольственном магазине, - сказал писатель, - стоял в очереди за хлебом. Собственно, хлеб был мне не нужен, я его потом скормил голубям, я же ужинаю в ресторане. Я встал в очередь, чтобы послушать городские сплетни. Как раз давали дешевый хлеб от соцзащиты и в очереди было много пенсионерок. Так вот одна рассказывала, что слышала якобы в городе завелась бабушка-вурдулак, она, якобы раскапывает свежие могилы, достает мертвецов и съедает у них печень.
   - Почему именно печень? - рассеянно спросил Тычинский, который слушал писателя в пол уха, думая о своем.
   - Наверное потому, что говяжья печень в городе самый ходовой продукт, - ответил Тычинский, - не считая куриных окорочков. Поэтому, наверное, дальше печени фантазия аборигенов не идет.
   - Это еще что, - ответил Тычинский, - у меня жена вчера вернулась с работы и сказала, что эта самая бабушка-вурдулак замачивает жертву в ванной в растворе уксуса со специями, а потом жарит по частям в духовке. Жена у меня парикмахер и вот, пока она клиентку стригла, та ей такую чушь и поведала.
   - Чушь-то, конечно, чушь, но народ верит и сильно встревожен, - сказал Воловилов.
   - Сильно встревожен подполковник Крупный, потому что пока результатов расследования у нас кот наплакал, - сказал Тычинский, - я ему вчера докладывал обстановку. Пока обвинения нам предъявить некому.
   - А как же Приставкин и Кузнецова? - спросил Воловилов.
   - У меня есть некоторые сомнения на их счет, - сказал Тычинский, - стопроцентно утверждать, что это именно они убили Корнева и Кощея я не могу.
   - Ну, не знаю, - сказал писатель, - я, например, уверен, что Кузнецова и Приставкин входят в какой-то мистический сатанинский клан. И, естественно, они просто пешки в какой-то игре. Возможно, их используют вслепую. Мне кажется, что ими кто-то руководит в их убийствах и это, конечно, не бабушка, которую мы так и не нашли. Относительно убийства Кощея я думаю так. Эта старушка в зеленых очках с каким-то сообщником, вероятно, это и был шаман Приставкин, специально умертвили Кощея, чтобы мы перестали преследовать Юлию. И еще мне кажется, что убийства будут продолжаться до тех пор, пока Кузнецова не окажется на свободе. Мне вдруг пришла в голову мысль, что Юлия для этого мистического ордена, пока нам неизвестного, имеет какую-то определенную ценность, раз ее так хотят выгородить!
   - Вчера на опознании барменша из бара "Колокольчик" не узнала Юлию, - сказал Тычинский, - и еще был охранник и одна официантка. Все они видели в ту самую пятницу высокую блондинку вместе с Корнем, и в один голос сказали, что Юлия похожа на ту самую женщину, но это не она. Поэтому у меня и появились сомнения.
   - Юлия сильно изменилась в последнее время, - уверенно сказал Воловилов, - перестала краситься, волосы заплела в косу. Свидетели ее просто не узнали, наверное.
   - Изменилась она, это есть, - согласился Тычинский, - но не настолько изменилась, чтобы трое свидетелей в один голос сказали, что это не она.
   - И что теперь у вас есть какая-то другая версия убийства Корнева и Кощея? - спросил Воловилов.
   - Пока нет, но я думаю об этом, - сказал Тычинский, - я попытаюсь связать эти два убийства, проверить, не было ли чего-то общего у Корня и Кащея.
   - Кстати, а что это за субъект этот Кощей? - спросил Воловилов. - Насчет Корня все более-менее ясно - бандит, рэкетир, драчун и бабник. А кто такой этот Кощей и как он докатился до помойных бачков?
   - Кощей вырос в многодетной семье, - ответил Тычинский, - обычная история - отец алкаш, "настрогал" детей, которых обеспечить не мог, вот они и болтались на улице. Старшего брата Кощея убили в зоне, среднего уже здесь, есть еще сестра, но она уехала отсюда и живет где-то в областном центре. Отец само собой уже в могиле, а вот мать еще жива, торгует газетами в магазине. Кощей первый срок получил за кражу еще в шестнадцать, потом вышел, погулял еще немного и снова сел. Вернулся, работы не нашел, болтался, пил, подворовывал, слонялся по притонам и "опустился" буквально за полгода.
   - И кому понадобилось его убивать таким жестоким способом? - пожал плечами Воловилов. - Судя по всему, Кощей был безобидным и больным человеком. У меня он мелочь просил "на хлебушек", но не грубо, а так жалобно, я ему дал три рубля что ли или больше. Он кашлял все время, видимо от туберкулеза. Кстати, а соседка Корня, старушка, которая подглядывает в глазок, тоже была на опознании?
   - Была, но как и все остальные не узнала Юлию, - ответил Тычинский, - она ведь видела ее только со спины.
   - Хорошо, допустим, что Кузнецова невиновна и с Корнем в баре была не Кузнецова, а какая-то другая женщина, которая успела уехать из города, - сказал Воловилов, - но ведь у шамана мы нашли колоду карт, где не хватало двух шестерок, именно тех, которые подкинули в ванну и в гроб?
   - Шаман молчит или городит какую-то ерунду, - сказал Тычинский, - к тому же, если Кузнецова невиновна и была в ночь убийства Корня в шалаше вместе с шаманом, то, значит, шаман в убийстве Корня не участвовал.
   - Но он мог спланировать это убийство, - сказал Воловилов.
   - Шаман признался, что он ежемесячно платил Корню какую-то сумму и бандит однажды, привязав его за ноги к машине, тащил по дороге, - сказал Тычинский., - Я естественно сразу же подумал, что шаман ему решил отомстить за это и избавиться от дани. Но потом рассудил так, что Приставкин не мог не понимать, что место Корня тут же займет другой бандит.
   - Вы так спокойно говорите о том, что у вас тут платят рэкетирам, - покачал головой Воловилов, - вы знаете об этом и ничего не делаете.
   - Можно подумать у вас в Москве никто не платит бандитам, - ответил Тычинский, - а вообще, пострадавшие к нам не обращаются, поэтому рэкетиров за руку и не поймать. Я пробовал однажды раскрутить подобное дело. Корень вымогал деньги у одного владельца магазина. Сам владелец сначала дал показания на бандита, а потом от них отказался. Вот и все дело.
   - Хорошо, - перевел тему в старое русло писатель, - допустим, Кузнецова при чем, но ведь шаман стопроцентно в этом всем деле "замазан". Звонили с его телефона, колоду у него нашли, надо поднажать на него и он расколется.
   - Как поднажать? - спросил Тычинский.
   - Например, побить или не давать спать, - предложил Воловилов.
   - У нас тут не Гестапо, - ответил Тычинский, - а по поводу телефонного звонка я могу сказать, что в трубку говорил не Приставкин. Это был кто-то другой. Манера говорить абсолютно непохожа. Даже если человек пытается поменять голос, какие-то интонации остаются все равно. Это был не шаман. Да и карты в доме шамана лежали в таком доступном месте, что у меня возникли подозрения в том, что их ему подкинули. Посудите сами, ведь если шаман спланировал и смог провернуть убийство Корня и Кощея, что требует хороших мозговых усилий, то почему он не припрятал карты в такое место, где бы ни я, ни вы, ни Федько их не нашли даже при повальном обыске. Они словно специально лежали на поверхности.
   - Ну, я не знаю, - развел руками в стороны Воловилов, - недаром Федько говорил мне, что вы любите копаться в мелочах. По-моему дело лежит на поверхности, а ваши размышления уводят вас в сторону.
   Тычинский ничего не ответил Воловилову. Поначалу писатель был более скромен, а теперь уже почувствовал себя опером со стажем. В этот момент снизу от дежурного позвонили и доложили, что к Тычинскому пробивается муж Юлии Кузнецовой.
   - Я пойду в гостиницу, - сказал Воловилов, узнав о визите мужа Юлии, - перенесу пока все, что написал в ноутбук.
   - Не хотите послушать, что нам скажет муж Кузнецовой? - спросил Тычинский. - Как видите, он специально приехал из Санкт-Петербурга.
   - А может быть, он никуда и не уезжал, а все время был здесь.
   - Что вы имеете в виду?
   - Ничего, - ответил Воловилов, одеваясь, - но вот по поводу Юлии я могу сказать одно. Любая женщина с помощью косметики может преобразиться так, что ее никто не узнает. Однажды я сидел в компании и меня познакомили с одной женщиной. Мы долго общались о том, о сем. Где-то через неделю на одной из литературных встреч ко мне подошла приятная незнакомка и стала говорить со мной так, как будто мы с ней хорошо знакомы. Заметив мое недоумение, она рассмеялась и сказала, что тогда, когда нас познакомили, она была в черном парике, но сама она натуральная блондинка. И я ее не узнал. Только из-за парика. Вообще у меня хорошая память на лица, но косметика может изменить женщину до неузнаваемости.
   - Вы имеете в виду, что в баре все-таки была Юлия? - уточнил Тычинский.
   - Я полагаю, что и эту версию тоже нельзя упускать из виду, - сказал Воловилов.
   Он попрощался и вышел из кабинета, пропустив в дверь полноватого мужчину лет пятидесяти в одежде, которую на здешнем рынке ни за какие деньги не купишь - такого качества просто не бывает. Да и обувь мужчины тоже говорила о его высоком достатке. Мужчина был подвижным, самоуверенным, загорелое лицо его украшали седые виски. Он остановился у двери и спросил:
   - Я правильно зашел? Вы следователь Тычинский?
   Тычинский ответил утвердительно и предложил посетителю присесть. Тот воспользовался предложением, сел на стул, который под ним заскрипел. Повисла пауза, во время которой мужчина пристально разглядывал следователя и желваки на его скулах ходили ходуном. Было видно, что он внутренне взбешен, но внешне ничто, кроме желваков не выдавало его волнения.
   - Я пришел к вам по поводу своей жены Юлии Кузнецовой, - начал говорить мужчина спокойно и сдержанно, - которую вы задержали по подозрению в убийстве.
   Очевидно, господин Кузнецов очень хорошо умел держать себя в руках. Тычинский кивнул и изобразил на лице внимание. Он уже догадывался, о чем пойдет разговор.
   - Само собой это недоразумение и его я в Питере разрешил бы за пять минут, - высокомерно произнес импозантный господин, - и Юлия оказалась бы на свободе. Я и здесь могу надавить на ваше начальство, но сначала мне бы хотелось выяснить у вас некоторые детали и вашу точку зрения на произошедшее.
   - Я готов вам помочь, чем смогу, - ответил Тычинский.
   - Вы знаете, я Юлию обычно никуда не отпускаю одну, - сказал он, - потому что у нее есть странная привычка влипать без меня в различные неприятные ситуации. Она очень доверчива и болтлива, чем могли воспользоваться люди, которые ее подставили.
   Тычинский не полагал, что Кузнецова болтлива. Ему показалось, что она, как раз напротив, замкнута и недоверчива.
   - В эту поездку я, к сожалению, не мог поехать с ней, - продолжил Кузнецов, - я директор крупной торговой фирмы, и дела этой фирмы оставили меня в Питере, пока Юлия укатила в ваш городишко (сказано с нескрываемым пренебрежением) покататься на лыжах. Вообще для меня было странно, что она поехала сюда (опять этот же тон), ведь я предлагал ей Европу или Америку. Там и сервис получше, и шанс влипнуть в историю не так велик как у нас в России. Я ей звонил ежедневно, она мне ничего не сказала, но я по голосу почувствовал, что у нее неприятности, но вот когда ее мобильный совсем перестал отвечать, я бросил все дела и примчался сюда. И мне сказали, что она арестована по подозрению в убийстве и что ее дело ведете вы. Так что же за убийство вы на нее вешаете?
   - Я ничего ни на кого не "вешаю", - ответил Тычинский, - ваша жена сама на себя все "повесила". Кстати, вы сначала сказали, что она болтлива и тут же утверждаете, что она вам ничего не рассказывала о том, что здесь случилось.
   - В том-то и парадокс, - громко произнес Кузнецов, - она болтлива там, где не нужно и скрытна, когда наоборот следует сказать. У вас есть прямые улики, указывающие на то, что преступление совершила моя жена? Что это именно она утопила какого-то урода в ванне, который ей сто лет не нужен? Блядь, ну просто идиотизм какой-то! Отпечатки пальцев у вас есть, показания свидетелей?
   - У нас есть косвенные улики, - ответил Тычинский.
   - Ха-ха, - усмехнулся Кузнецов, - ваше дело шито белыми нитками. Разрешите я его гляну?
   - Это невозможно, - ответил Тычинский.
   Самоуверенная наглость Кузнецова начла его раздражать.
   - У нас в России, дорогой мой, все возможно, - сказал Кузнецов, - все зависит, как говорится, от полноты налитого стакана. Где сейчас моя жена?
   - В камере следственного изолятора, - ответил Тычинский.
   - Моя жена сидит среди бомжих и проституток! - скулы Кузнецова опять заходили ходуном. - Как вы вообще посмели ее тронуть?
   - Факты упрямая вещь, - сказал Тычинский.
   - Да засуньте вы себе в задницу эти факты, - с пренебрежением сказал Кузнецов, - нет у вас никаких фактов.
   По тому как хорошо Кузнецов был осведомлен о ходе дела, Тычинский понял, что он уже имел беседу с кем-то из отдела, кто был явно в курсе. Само собой, Кузнецов пошел сразу к начальству, значит, это Крупный раскрыл перед ним все карты.
   - Мы беспрерывно работаем над этим делом, - сказал Тычинский, - и, если ваша жена не виновна, то мы ее отпустим. Я итак до последнего времени не помещал ее в СИЗО, разрешил жить в гостинице, пока не всплыли некоторые улики.
   - Какие еще улики? - хлопнул себя по ляжкам муж Юлии. - Косвенные? Моя жена приехала сюда покататься на горных лыжах, она вообще из гостиницы не выходила лишний раз, а вы мне тут плетете, что она кого-то убила! В гостиничном номере? Или в ресторане? А может, быть на подъемнике стукнула лыжной палкой?
   - Вы можете посмотреть в гостинице журнал на ресепшене и из него узнать, что ваша жена не ночевала в гостинице в ту самую ночь, когда произошло убийство, - терпеливо сказал Тычинский, не обращая внимания на тон и оскорбительные выпады мужа Юлии в свою сторону. - Женщину, похожую на вашу жену видели в баре с убитым и она назвалась Юлией, сказав, что приехала из Питера покататься на лыжах.
   - Не ночевала... - пробурчал Кузнецов. - Везде бардак, ваши олухи в гостинице могли и перепутать ночевала она дома или нет.
   Внезапно лицо его покраснело, видимо слова Тычинского дошли до него.
   - Юля в баре с каким-то хреном? - спросил он. - Об этом мне не сказали...
   - Я не могу стопроцентно утверждать, что в баре была именно ваша жена, - ответил Тычинский, - не далее как вчера свидетели ее не опознали. Я же сказал, что в баре была женщина очень похожая на вашу жену, возможно, это была не Юлия.
   Но Кузнецов уже его не слышал, он что-то перемалывал в своей голове.
   - А вы давно приехали? - спросил Тычинский.
   - Сегодня прилетел, - равнодушно бросил муж Юлии и спросил, - если она не ночевала в гостинице, то где же она была?
   - И билет у вас есть? - спросил Тычинский.
   - Какой билет? - спросил муж Юлии.
   - Билет на самолет, - уточнил Тычинский.
   - Конечно, у меня есть билет, - хмуро буркнул муж Юлии, - я же не пешком сюда пришел! А зачем вам мой билет?
   - Чтобы убедиться в том, что вы прилетели сегодня, а не вчера или неделю назад, - ответил Тычинский.
   - Еще и меня на нары хотите подсадить! - рассвирепел муж Юлии. - Ничего не выйдет, уроды захолустные, кишка тонка! У меня двоюродный брат депутат Государственной думы! Он позвонит и вам всем тут будет крышка!
   Кузнецов вскочил и стал метаться по тесному кабинету.
   - Полагаю разговор закончен? - спросил Тычинский.
   Кузнецов остановился, плюхнулся снова на стул, помолчал какое-то время, а потом спросил совершенно другим тоном:
   - Ну и чего теперь делать?
   - Пока ничего вам ответить не могу, - сказал Тычинский, - основной подозреваемый отмалчивается, а от его показаний многое зависит. В общем-то, хорошо, что вы приехали. И будет лучше, если мы побеседуем с вами начистоту.
   - Ладно, - хмуро буркнул муж Юлии, - если я чего-то там не так, то уж ладно. Сами понимаете. Работаю, срываюсь, бросаю все дела, приезжаю, жена сидит в СИЗО. Нормально?
   - Не слишком, - согласился Тычинский.
   - Вот то-то и оно, - примирительно произнес Кузнецов.
   - Скажите, а ваша жена не говорила вам зачем она поехала в наш город? - спросил Тычинский.
   - Ясное дело покататься на лыжах, - ответил Кузнецов, - а что еще можно делать в вашем городишке?
   - А раньше она часто приезжала сюда покататься на лыжах? - спросил Тычинский.
   - Никогда она сюда не ездила, да и горные лыжи сами по себе ее особо не привлекали, - ответил муж Юлии, - это только в последнее время у нее возникла такая прихоть - мол, хочу научиться ездить на горных лыжах!
   - Но я так понимаю, что у вашей семью есть возможность выбрать любой горнолыжный курорт мира? - спросил Тычинский. - Почему же она поехала именно сюда?
   - Ну-у... не могу так сразу ответить, - потянул муж Юлии. - Ей так захотелось, это был ее каприз. Она вообще капризная. А на что вы тут мне все время так смутно намекаете? Что ли у нее тут был любовник?
   - Я этого не говорил и даже не намекал об этом, - ответил Тычинский, - скажите, а у вас с Юлей ведь нет общих детей?
   - А это-то вообще тут при чем? - спросил муж Юлии. - При чем тут наши общие дети?
   - Ответьте мне, пожалуйста, была ли у вас эта проблема в том, что Юлия не могла забеременеть или нет? - спросил Тычинский.
   - Ну, была, - буркнул муж Юлии после некоторой паузы. - Только я не пойму, какое это имеет отношение к делу?
   - Вы ходили к профессорам и "светилам", но ничего не получалось, - продолжил Тычинский.
   - Да, - кивнул муж Юлии, - но только я не пойму, зачем она вам все это рассказала? Это наше личное дело.
   - А вы знаете, что у нас здесь живет шаман Приставкин? - спросил Тычинский.
   - Какой еще шаман? - не понял муж Юлии. - Что у вас тут творится? Не город, а притон какой-то! Из аэропорта еле доехал - такси не взять!
   - Юлия утверждает, что по совету своей знакомой приехала в наш город, чтобы излечиться от бесплодия, - продолжил Тычинский, - и провела ту ночь, когда не ночевала в гостинице в чуме у шамана.
   - У шамана? - воскликнул муж Юли и побагровел, как помидор.
   Он представил как маленький узкоглазый шаман шарит своими потными ручонками по груди его жены, целует ее во влажное лоно, а угольки костра бросают на стены чума тени в неприличных позах. Какой позор в чуме с шаманом! Она скрыла от него свою тайную страсть к шаману!!!
   - Шаман Приставкин основной подозреваемый в серии убийств, но он пока молчит и поэтому мы не можем освободить Юлию, - продолжил Тычинский, не обращая внимания на то, что Кузнецов все багровеет и багровеет, - конечно, ее не опознали работники бара. Но ведь женщине ничего не стоит изменить свою внешность с помощью косметики, согласитесь? И поэтому стопроцентно утверждать, что в баре была не она, мы не можем. Вы меня слышите?
   - В чуме с шаманом... - злобно повторил муж Юли.
   - Вы меня не поняли, - сказал Тычинский, - в чуме она плела кукол из соломы, а он скакал с бубном. Так утверждает ваша жена.
   - Она взрослая умная женщина! - воскликнул муж Юлии. - Какие еще куколки из соломы? Вы сами-то понимаете, что это детский сад? Двадцать первый век на дворе, а вы мне, блядь, тут бубен приплели! Нет, она была его любовницей! Говорила мне мама, чтобы я на ней не женился, ведь она сердцем чувствовала. Ладно бы с директором банка, а то с шаманом в чуме! Откуда он взялся этот шаман?
   Тычинский понял, что разыгравшееся от ревности воображение не дает мужчине трезво мыслить. Ему едва удалось успокоить посетителя и отправить его в гостиницу, пообещав завтра устроить свидание с женой.
   С одной стороны муж Юлии был обычным ревнивцем, а с другой мог отлично сыграть свою роль и на самом деле быть тем самым "главой мистического ордена" о котором настойчиво талдычил Воловилов. В таком случае Юлин муж тоже мог быть причастен к этим убийствам.
   "А билет на самолет он так и не показал, - подумал Тычинский, - сразу же перевел тему, стал угрожать двоюродным братом. Подозрительно".
   Интересно, члены этого "мистического клана" выбирали ли каким-то образом себе свои жертвы или же убивали тех, кто попадался на их пути? Почему убиты именно Корень и Кощей? Почему одного утопили в ванной, а другого закопали живьем в гробу? Одного утопили в тесной посудине, другой замерз в замкнутом пространстве. Это о чем-то говорит или же просто совпадение? Две карты, две шестерки из колоды использованы, остались еще две. Кто должен был бы быть третьей и четвертой жертвой, если бы Приставкина не поймали?
   Тычинский решил установить наблюдение за мужем Юлии, ведь на свободе еще оставалась та самая бабушка. Да и сколько их еще ходит по городу членов этого "мистического ордена"? Одна бабушка с глаукомой чего стоит. Сколько вопросов нерешенных. Гроб для Кощея выстругала и сколотила сама бабулька? Сомнительно. Но никто другой в городе этого гроба не делал - Тычинский это выяснил. Скорее всего, бабушка была не одна, а кто-то ей помогал строгать гроб и уложить в него жертву. Уж ни муж ли Юлии? Тычинский с совершенно большой головой отправился домой, по дороге еще пытаясь сопоставить факты и вывести единую линию преступлений. По дороге он решил зайти в магазин за хлебом.

Глава 9

  
   В магазине Тычинский увидел мать Кощея. Она была пенсионеркой и последние годы торговала газетами, чтобы хоть как-то прокормить своего оставшегося в живых оболтуса-сына. Кощей часто ее избивал, отчего мать ходила с синяками, но никому никогда на это не жаловалась. Говорила:
   - Полезла на антресоль и оступилась...
   Тычинский подошел к матери Кощея для того, чтобы купить газету с программой на следующую неделю. Поздоровался. Старушка его узнала, кивнула и молча протянула газету.
   - Похоронили сына? - спросил Тычинский.
   - Вчера, - ответила старушка шепеляво, - люди добрые помогли. У меня ведь никаких сбережений нету. Но с миру по нитке насобирали. Похоронили моего Валерку.
   Тычинский не знал имени Кощея. Услышал в первый раз.
   - Вот ведь как, товарищ милиционер, - продолжила старушка, - два раза моего сына хоронили. А сколько я раз про себя всех их хоронила. Пропадут и ни письма, ни весточки по несколько лет. А как напишут, так я котомку соберу и к ним в зону еду, везу сладенького. И старшего убили, и среднего, и младшего. И откуда в людях столько злобы? Последнего моего сыночка похоронила я, товарищ милиционер.
   - Я вам соболезную, - сказал Тычинский.
   - Только дочка у меня осталась, но она ко мне не приезжает, продолжила бабушка, - стыдиться меня.
   - Ничего, приедет, - сказал Тычинский, - до свидания.
   Он хотел уже отойти, но старушка бросила вслед:
   - Вот ведь судьба - сына моего убили и друга его тоже убили, с которым вместе все бегали во дворе. Играли в войну, в салочки...
   - Какого друга? - повернулся Тычинский.
   - Корня этого, - ответила мать Кащея, - они же с моим сыном с самого детства были вместе.
   И тут Тычинский явственно вспомнил - да, ведь говорил же, упоминал Кипяток кличку Кощея, но ведь вылетело же из головы и не напомни сейчас старушка, не вспомнил бы Тычинский!
   - Мы все на одной площадке жили дружно, - продолжила мать Кащея, - дружно жили хорошо, хоть и тесно. Корневы были простые люди, его отец с моим мужем покойным часто вместе выпивали. И пацаны наши дружили. А наверху еще один из их компании проживал, а ниже другой. Вчетвером они и гуляли.
   - А как звали третьего и четвертого не помните? - спросил Тычинский, подходя поближе.
   - Отчего же не помню, - ответила старушка, - помню, конечно. Сверху жили Кипятковы, а они его звали Кипяток. Он на такси сейчас работает, я видела. А ниже этажом жили евреи Лазаревы. Но тоже нормальные люди. Начальники, а если надо всегда в долг давали. Правда, под проценты. Но небольшие. У них был сын и все наши парни были ровесниками и дружили.
   Матери Кощея хотелось высказаться, видимо ее давно никто не слушал и вот в лице Тычинского она нашла того, человека, который заинтересованно внимал ее воспоминаниям.
   - Хулиганы были все четверо, - мечтательно улыбнулась старушка, приоткрыв беззубый рот, - мои-то старшие сыновья всю их компанию защищали, да они и сами вчетвером были не промах. Всякую ерунду удумывали, особенно Лазарев был такой выдумщик. Однажды "бандой" назвались и придумали себе клички по карточным мастям - Червовый, Крестовый, Пиковый и Бубновый. Но это они в тайне держали, я случайно подслушала. Ручками рисовали себе наколки в форме мастей.
   Мать Кощея плавала в своих воспоминаниях, глядя куда-то далеко назад за десятилетия. Тычинский стоял, как окаменевший. Придя в себя, он спросил:
   - А вашего сына как звали? Ну, вот если по мастям, то как?
   - Крестовый по-моему, - ответила мать.
   Тычинский вспомнил вылетевшую из конверта на кладбище шестерку бубен. Что-то не стыковалось.
   - А не Бубновый? - спросил Тычинский.
   Мать посмотрела на следователя узкими слезящимися глазами и сказала:
   - Правильно Бубновый. У него майка была желтая в восьмом классе, он на нее вырезал из красной материи квадрат и пришил наискосок. Я его тогда ругала, что он вещь испортил. А он мне сказал - мать, так надо.
   - А у Корнева какая кличка была? - спросил Тычинский.
   - Не помню я, - сказала старушка, - я сама все это недавно вспомнила, когда хоронили мы сына моего, подошел Кипятков и мне могилку Корнева показал. Стали говорить, вспоминать как все было, как мы жили. И я все это с ним и вспоминала.
   - С кем? - переспросил Тычинский.
   - Да с Кипятковым же, - ответила старушка.
   - Так они и до нынешнего времени дружили? - спросил Тычинский. - Ваш сын, Кипятков, Лазарев, Корнев?
   - Нет же, - помотала головой старушка, - они только в детстве дружили, а потом все рассеялись кто куда. Дом тогда у нас был старый, деревянный, нас расселили, когда ребятам было лет по шестнадцать. "Банда" их распалась и оказались мы уже все по разным домам. Валера, младший мой попал за кражу в колонию. Взял-то всего ничего - еды, выпить, кое-какие вещи - мы же бедно жили. Взял мало, а дали много. Не пойму - олигархи эти воруют миллионы и их посадить не могут, а мои дети за ерунду сидели всю жизнь...
   - И что, больше ваш сын никогда со своими друзьями детства не встречался больше? - спросил Тычинский.
   - Когда сын вернулся из тюрьмы, - сказала старушка, - у него уже другая компания завелась, из свих, бывших зеков. Но недолго он походил, на работу не брали нигде, а потом снова посадили ни за что. Ведь у меня все мои сыновья на воле никогда не встречались, все больше по пересылкам, да на зоне встретятся, обнимутся братья. Убили всех моих сыновей. И чего плохого они людям сделали?
   Тычинский попробовал направить разговор в нужное ему русло, но старушка уже не возвращалась к теме дружбы ее сына с Кипятком, Корнем и Лазарем, а говорила о том, какие у нее замечательные дети и как им в жизни не повезло.
   Тычинский попрощался и пошел домой, забыв даже купить хлеба на ужин. То, что ему рассказала мать убитого Кощея переворачивало все дело и это не могло быть простым совпадением. Ведь убийца положил карты по мастям детских кличек Корня и Кощея.
   Бубновый это был Кощей, Пиковым, значит, был Корень. След этих убийств тянется назад почти на пятнадцать лет. Но тогда какое имеет отношение к этому шаман Приставкин? Откуда он знает их детские клички? Каким образом тут замешана Юлия? Может быть, эта их малолетняя "банда" что-то натворила в детстве и теперь им кто-то мстит? Что они такого могли натворить будучи подростками, чтобы их убивали теперь - через столько прошедших лет?
   Если следовать логике, то следующим убийца должен убить кого-то из двоих - или Кипятка, или Лазаря. С Лазарем Тычинский не был знаком, но наслышан был о его семье и личности человека, которого звали Лазарь. Папа этого взлетевшего по служебной лестнице молодого начальника был когда-то главврачом городской больницы, мама тоже занимала не последнюю должность и Тычинский знал, что сынок руководит отделом капстроительства в управлении градообразующего предприятия. Хлебная и влиятельная должность, позволяющая безнаказанно приворовывать.
   Дома Тычинский никак не мог забыть разговор с матерью Кощея, жена его Вера уже привыкшая к отстраненности мужа в те периоды, когда ему доставались сложные дела, начав разговор тут же прекратила его, заметив, что Тычинский отвечает односложно "да" и "нет". Ночью Тычинский никак не мог заснуть, ворочался, стараясь сложить из отстраненных фактов логически выстроенную фигуру. Чем больше он думал, тем хуже у него получалось состыковать эти самые факты.
   Придя на работу назавтра Тычинский решил, что будет не лишним предупредить Лазарева о грозящей ему опасности смерти, а заодно и попытаться узнать побольше о дружбе молодых людей в подростковом возрасте, расспросить об их "банде карточных мастей".
   Он позвонил Лазареву и предложил встретиться. Голос у молодого руководителя оказался тянучим, как жевательная конфета и надменным, словно Лазарь был король Франциск Первый, а не простой руководитель отдела в маленьком городишке на забытом богом предприятии. Говорил он неохотно, стараясь подчеркнуть свою занятость и значимость.
   На самом же деле таким вот образом Лазарев защищался от недоброжелателей, которые шептали по углам, что своей стремительной карьерой молодой руководитель обязан не знаниям или таланту, а исключительно "волосатой руке" ближайших родственников. Лазарев же считал себя все-таки умным и талантливым, а окружающих считал недоумками, мечтал со временем уехать в Москву, подальше от "глупого провинциального быдла". Но в ближайшее время таких перспектив на горизонте его жизни не возникало, оттого он был раздражителен и груб с окружающими.
   Тычинский по телефону не стал сообщать о цели своего визита, просто попросил о встрече. Лазарев насторожился и стал выпытывать чего, собственно говоря, нужно следователю? Тычинский ответил, что хотел бы поговорить о друзьях его детства Кощее и Корне, на что Лазарев ответил:
   - А чего мне о них говорить? Я с ними даже не виделся после того, как уехал в институт учиться. Корня еще видел пару раз, а вот Кощея вообще не видал. Говорили, он сидел безвылазно в тюрьме. Так что ничего о них я сообщить вам не могу.
   - Мне хотелось бы поговорить с вами о вашей подростковой группировке, когда вы называли себя по названию карточных мастей, - напомнил Тычинский, - помните, Червовый, Крестовый, Пиковый...
   Лазарев ответил не сразу. Он помолчал, словно вспоминая, а потом сказал:
   - А это вообще ерунда! Придумали по детству глупости, так чего теперь? Кто-то в пиратов играл, кто-то в буденовцев, а мы в гангстеров. А в чем дело-то? Что случилось?
   - Ну, это не телефонный разговор, - сказал Тычинский.
   - Что ж, ладно, - ответил Лазарев, - меня сейчас совещание у генерального директора, после этого я еду на объекты. Подходите во второй половине дня, я закажу для вас пропуск внизу. Как, вы говорите, ваша фамилия?
   Тычинский назвался и добавил:
   - Я буду не один, закажите, пожалуйста, пропуск еще на господина Воловилова.
   - Ладно, - ответил Лазарев и положил трубку.
   О Воловилове Тычинский вспомнил, потому что тот как раз во время разговора следователя с Лазаревым зашел в кабинет. Он прислушался к разговору и спросил, когда Тычинский закончил:
   - Что это еще за группировка карточных мастей? Какое-то новенькое дельце?
   - Нет, дельце-то старенькое, - ответил Тычинский, - просто новые факты появились. Вчера я случайно заговорил с матерью погибшего Кощея и она мне рассказала любопытные вещи. Оказывается, Корень и Кощей в детстве дружили, жили в одном подъезде. Помните, нам Кипяток об этом упомянул в машине?
   - Нет, наверное, я пропустил это мимо ушей, - сказал Воловилов.
   - И я пропустил, но, когда мне мать Кощея напомнила, то я вспомнил, - сказал Тычинский, - когда наши жертвы Корень и Кощей были в восьмом классе, то они еще с двумя своими друзьями организовали банду, в которой у каждого была кличка по карточной масти. Например, у Кощея была кличка Бубновый.
   - Погодите-погодите, - заинтересованно потирая замерзшие с улицы руки, засуетился Воловилов, - так вот чем объясняется то, что у него в гробу была найдена шестерка бубен. А у Корня, если следовать логике, была кличка Пиковый?
   - Вот это нам сегодня и предстоит выяснить, - ответил Тычинский, - какая кличка была у каждого из них.
   - У кого мы это выясним? - спросил писатель.
   - В этой самой "банде", как я уже сказал, было четверо подростков, - пояснил Тычинский, - кроме Корня и Кощея, еще знакомый нам Кипяток и некий Лазарь. Кипятка вы знаете, мы с ним разговаривали в машине, а вот с Лазарем, я надеюсь, мы познакомимся сегодня.
   - Так-так, - произнес Воловилов, что-то помечая в своем блокнотике, - теперь у нас выстраивается новая версия убийств. Судя по всему, эти ребятки в детстве натворили что-то такое, что кто-то им забыть не смог и теперь мстит. Но кто этот человек и тогда при чем здесь шаман и Юлия Кузнецова?
   - Они могут быть исполнителями, - сказал Тычинский, - ведь шаман появился у нас в городе недавно, лет пять назад. Мы можем долго гадать над всем этим, но резоннее будет поговорить с уцелевшими членами малолетней "банды" и выяснить, что такого они могли натворить в детстве. Если муж Юлии не врет, то она здесь никогда раньше не бывала...
   - Да-да, - кивнул Воловилов, - вы же вчера говорили с мужем Кузнецовой. Ну, и что он, кто таков?
   - Он? - пожал плечами Тычинский, - он директор торговой фирмы. Сам из себя такой представительный, богатый. Вот визитку мне кинул на стол.
   - И чего он хотел? - спросил Воловилов, разглядывая визитку.
   - Просто выяснить ситуацию, - ответил Тычинский, - попросил свидания с Юлией.
   - Взятку еще не предлагал?
   - Не предлагал.
   - Еще предложит, - усмехнулся Воловилов.
   Тычинский ничего не ответил, хотя и сам подозревал, что муж Юлии попытается начать его умасливать. Может и не впрямую сунет деньги, а пригласит в ресторан или придет с пакетом деликатесов. Такое и раньше бывало на службе следователя, да только ни разу он приглашения в ресторан не принял, а мешок подарков отправлял за дверь вместе с просителем. Некоторые находили лазейки повыше и тогда Тычинскому поступало указание сверху сделать так-то и так-то. Капитан подчинялся, но на свою совесть подношения не брал.
   - Можно мне свою версию преступления вам предложить? - спросил Воловилов, оторвавшись от своих записей. - У меня, как у писателя, моментально возникают какие-то версии.
   - Конечно, рассказывайте, - кивнул Тычинский.
   - Мне кажется, что Юлия что-то скрывает, - сказал Воловилов, - она ведь ровесница убитых Корня и Кащея. Возможно, когда-то их пути пересеклись и они ее, допустим, изнасиловали. После этого изнасилования оказалось, что она не может иметь детей. Она пробует показаться светилам, лечится у профессоров, но все тщетно и тогда она решает отомстить тем людям, из-за которых она осталась бесплодной. Деньги ее мужа позволяют ей нанять киллеров. Я полагаясь на новые, выясненные вами факты, считаю, что шаман Приставкин виноват, скорее всего, только в даче заведомо ложных показаний и в том, что приютил у себя этих киллеров. Но большая промашка этих киллеров, что они решили покуражиться и позвонили вам с телефона Приставкина. Когда они это поняли, то успели скрыться, а мы взяли только спящего шамана.
   - По вашей версии убийцы гуляют на свободе? - спросил Тычинский.
   - Скорее всего, это так, - сказал Воловилов, - и убийства будут продолжаться, если мы не примем меры.
   - В вашей версии есть одно слабое звено, - сказал Тычинский, - я не пойму где и как жизненные пути Юлии и малолетней "банды карточных мастей" могли пересечься? Ведь Юлия родом из Владивостока, как она мне сказала.
   Воловилов махнул рукой:
   - Ерунда, она могла вам и соврать! Она могла родиться здесь и жить, а потом уехать. Фамилию она поменяла, выйдя замуж, внешность тоже легко меняется путем пластических операций. Да и без всяких операций время сильно меняет, я вот встречаю сейчас своих одноклассниц и удивляюсь - где ваши осиные талии, где ваши горящие глаза? Некоторых своих одноклассниц на недавней встрече выпускников даже не мог узнать, пока они не сказали кто они такие.
   - А вам-то самому сколько лет? - поинтересовался Тычинский.
   - Мне тридцать с хвостиком, - ответил писатель, - но дело ни в этом. Надо разрабатывать Юлию, показать ее фото Кипятку и Лазарю, пусть припомнят, что они с ней сделали в юности.
   - Если они много лет назад ее изнасиловали с такими последствиями, то почему же это осталось тайной? - спросил Тычинский. - Почему они не понесли наказания?
   - Мало ли может быть этому причин, - уверенно ответил Воловилов, - например, родители Юлии не захотели, как говорится "выносить сор из избы". Это одна из версии. Или даже ее родители об этом происшествии и не узнали, потому что банда малолеток запугала девушку.
   - Ну, что ж, не могу не согласиться, что ваша версия имеет право на жизнь, - сказал Тычинский, - и для начала мы проверим Юлию Кузнецову по нашим каналам, все выясним - место рождения, год рождения и прочие вещи, а потом поговорим с Лазаревым и Кипятковым по поводу того, что они натворили в юности. Подождите меня, я сейчас вернусь.
   Тычинский вышел, а Воловилов стал записывать в блокнот свои мысли. У него была дурная привычка грызть свои ногти, но он подавлял ее в присутствии посторонних, а когда Тычинский вышел, принялся громко кусать заусенцы и плевать окуски на пол.
   Тычинский вернулся и сказал:
   - Информация по Кузнецовой будет завтра. Вот мы и узнаем, лжет она нам или говорит правду. Если хотите, сейчас мы можем проехаться по городу поискать Кипяткова и поговорить с ним.
   Воловилов согласился. Они вышли из ОВД, сели в машину и поехали разыскивать по городу автомобиль Кипятка.

Глава 10

   Чтобы отыскать Кипятка пришлось поколесить по городу. Таксисты отвечали - только что, мол, тут был на "отстое", уехал по вызову. Прошло два часа, а Кипятков так и не был обнаружен. Тычинскому пришла в голову светлая мысль - по таксистской рации найти Кипяткова через диспетчера и попросить чтобы подъехал в милицию.
   - А чего мы раньше-то так не сделали? - спросил сам у себя Тычинский. - Сидели бы в кабинете и ждали его, а не мотались по всему городу.
   И Тычинский подумал, что когда закончит с этим делом, то возьмет дней пять за свой счет, чтобы мозги привести в порядок. Они снова вернулись в отдел, Воловилов в кабинете по хозяйски поставил греться чайник, Тычинский задержался где-то.
   Когда он зашел, то первым делом сказал:
   - Выяснилось, что Юлия Кузнецова, урожденная Ромашкина родилась во Владивостоке именно в тот день, когда записано в ее паспорте. Родители ее до сих пор проживают во Владивостоке. Так что наша версия относительно того, что Юлия родилась здесь, рассыпалась, как карточный домик.
   - Быстро вы управились, - покачал головой Воловилов, - говорили, что завтра только будет все известно.
   - Век высоких технологий, - ответил Тычинский, - прогресс понемногу и до нас добрался. Сделали запрос через компьютер - и вот вам результат.
   - Ну, хорошо, предположим она не родилась здесь, - сказал Воловилов, - но Кузнецова-Ромашкина могла встретиться с бандой карточных мастей, например, в летнем лагере. Предположим, они всей своей "бандой" поехали в лагерь, а там отдыхала Юлия. Кстати, эта версия мне кажется даже более правдоподобной, потому что лето, тепло, вожатые особо за детьми не следят и родители далеко. Все это вкупе располагает к противоправным поступкам. Или я не прав?
   Тычинский удивлялся стремительному ходу мыслей и воображению Воловилова. Сразу видно - писатель, версии лепит одну за другой. Он кивком согласился с версией детективиста.
   - Как ни крути, а нужно беседовать с Лазаревым и Кипятковым, - с гордостью за собственный ум сказал Воловилов, - необходимо предупредить их, что их жизнь находится в опасности.
   - С Лазаревым мы встретимся после обеда, а вот с Кипятковым поговорим уже сейчас, я надеюсь, - сказал Тычинский, - если он только не проигнорирует мое устное приглашение.
   Воловилов присел за столик старшего лейтенанта Федько и поинтересовался:
   - А куда у нас наш коллега подевался?
   - Заболел, - ответил Тычинский, усмехнувшись тому, что Воловилов сказал "наш коллега", - слег Федько с температурой. Пусть отлежится дня три-четыре, нечего ему тут чихать, заразу разносить, а то мы все заболеем.
   В это время дежурный доложил, что к Тычинскому посетитель. Им оказался Кипятков. Он вошел в кабинет Тычинского, поздоровался, настороженно косясь на Воловилова, который временно занял стол болеющего Федько.
   - Присаживайтесь, Кипятков, - предложил Тычинский.
   Кипяток сел на стул, накручивая туда-сюда на пальце ключи от машины, пристегнутые к длинной цепочке. Ключи со звоном закручивались и раскручивались. Тычинский неодобрительно взглянул на вертящиеся железки, Кипяток моментально все понял и сунул их в карман.
   - А скажи мне, Кипятков, ты стоял в детстве на учете в инспекции по делам несовершеннолетних? - спросил Тычинский.
   Кипяток сначала хотел соврать, что не состоял, но потом передумал врать, потому что осознал, что следователь наверняка уже порылся в его автобиографии, если задает этот вопрос.
   - Было дело, - неохотно рассказал он, - мы с пацанами однажды разбили витрину в универсаме. Баловались, кидали камнями. А нас поймали и в милицию привезли.
   - Это с какими пацанами? - спросил Тычинский. - с Кощеем, Корнем, Лазарем?
   - Нет, Лазаря тогда не было, - ответил Кипяток, - только мы трое были.
   Он подумал о том, как же долго хранятся в архиве дела о такой невинной шалости, как разбитая витрина. Но следователь в архив не заглядывал.
   - А расскажи мне, кто из вас придумал клички Червовый, Бубновый, Пиковый, Крестовый? - спросил Тычинский.
   - А чего? - заерзал на стуле Кипяток. - Чего такого? Это же просто игра была. Мы типа мафия и у нас такие клички. Мы их держали в тайне и называли так друг друга только между собой. А при чем тут это-то, а?
   Тычинский ответил не сразу. Он некоторое время постукивал пальцами по столу, а Кипяток в это время судорожно соображал - какая может быть связь между теми их кличками и тем, что его сейчас вызвали к следователю. Не посадят же его за разбитое в детстве стекло!
   - Дело в том, Кипятков, - сказал наконец Тычинский, - что в ванной у Корнева после его смерти была найдена игральная карта - шестерка пик. А его кажется, звали Пиковый?
   - Корня-то? - переспросил Кипяток. - Счас вспомню.
   Он почему-то стал загибать пальцы, что-то неслышно шепча губами. Наконец, сообразил Кипятков.
   - Точно, Корень был Пиковый, - согласился он, - Корень был Пиковый, Кощей - Бубновый, я - Крестовый, а Лазарь - Червовый. А что такое?
   До Кипятка доходило туго. Он плохо учился в школе и вообще никогда не читал книг. Даже стоя на "отстое" предпочитал слушать группу "Руки вверх".
   - А в гробу Кощея мы нашли тоже шестерку, но уже бубновую, - продолжил следователь, - не дошло?
   - А? - переспросил Кипяток. - Нет, не дошло...
   - Кто-то решил уничтожить вашу компанию, - пояснил Тычинский, - и вы с Лазаревым по всему следующие в этом списке.
   - Чего? - дрогнущим голосом спросил Кипяток. - А чего вообще? За что нас убивать, ведь мы ничего...
   - Вот это мы и хотим выяснить, - сказал Тычинский, - за что вашу "банду карточных мастей" кто-то хочет уничтожить.
   - Да ведь мы уже давно вместе не "пасемся", - нервно пробормотал Кипяток.
   - А почему? - спросил Тычинский.
   - Потому что у Лазаря теперь свои дела, - ответил Кипяток, - да, Лазарь вообще на Корня зуб имел, с ним не здоровался, а Кощея за человека не считал. Кощей и правда совсем спаскудился. Ну, ко мне Лазарь нормально относился, я его подвозил пару раз. У Корня тоже свои были дела бандитские и я в его компанию не вписывался. Я с этими бандитскими делами завязал давно, в разборки не лез, работал в такси. Никакой банды карточных мастей давно уже не нет! Это вообще шутка была! Лазарь придумал по детству. Он вообще у нас все придумывал. Они с Корнем все время спорили, кто будет главарь. Мы с Кощеем в главари не лезли.
   - Ты сказал, что у Лазарева на Корнева был зуб, - прервал Кипятка Тычинский, - а откуда этот зуб "вырос"?
   - Каждый из них хотел быть главарем, - ответил Кипяток, - из-за этого и ссорились они все время. Даже дрались в детстве. А теперь, когда выросли, просто друг друга ни в хер не ставили. Один на другого постоянно гнал пургу.
   - А Лазарев не мог убить Корня? - спросил Тычинский.
   - Лазарь? - Кипяток даже расплылся в ухмылке, показав золотой зуб на клыке. - На хрена ему это нужно?
   - Но они же ссорились, - подсказал Тычинский.
   - Так когда это было, в детстве еще? А теперь-то им чего делить?
   - Значит, ты считаешь, что Лазарев мог убить Корнева ни при каких обстоятельствах? - повторил вопрос Тычинский.
   - Да зачем ему это? - вопросом на вопрос ответил Кипяток.
   Тычинский подумал о том, что если бы Лазарев и "заказал" Корнева, то зачем ему было подкидывать шестерку пик. А уж убийство Кощея никак в эту цепочку не вязалось.
   - А с Кощеевым у Лазарева какие были отношения? - спросил Тычинский.
   - Никаких, - ответил Кипятков, - он его просто не замечал. Не считал за человека.
   - Ладно, - сказал Тычинский, - оставим эту тему, дальше давай подумаем вместе. То, что Кощея и Корня убили, бросив им шестерки, означает, что причина и тайна этих убийств кроется в вашем подростковом возрасте и в каком-то поступке, который вы вместе совершили. Но это не разбитое стекло универсама. Кстати, когда вы эту банду карточных мастей создали?
   - Классе в шестом где-то, - ответил Кипяток.
   - Поподробней расскажи, - предложил Тычинский, - у каждой организованной группы есть свой устав, свои правила. У вас они были?
   - Че? - переспросил Кипяток.
   - Подробнее расскажи чем вы занимались?
   - Да ничем таким, - ответил Кипяток, - гоняли пацанву, дрались, девок щупали. Нас тогда даже десятиклассники боялись. Мы вчетвером кого хочешь могли налупить! В школе и в районе мы были в авторитете. Но ничего серьезного мы вместе не делали, иначе нас бы посадили, вы ж понимаете.
   - А в какое время банда ваша развалилась? - спросил Тычинский.
   - Когда мы закончили восьмой класс, наш дом деревянный летом расселили, - ответил Кипяток, - осенью все мы в разные дома, в разные районы разъехались и по разным школам стали учиться. Я в ПТУ пошел и там тоже Корень учился, Кощей пошел работать, чего-то там украл несколько раз и его посадили на "малолетку". А Лазарь, он десять классов закончил и поехал в Питер учиться в институт. Ну, так чего ему не учиться? Мне бы таких родителей, так я бы тоже сейчас сидел в управлении.
   - А у тебя плохие родители? - спросил Тычинский.
   - Нормальные, как у всех, - ответил Кипяток, - батяня фрезеровщик, мать вахтерша была. Теперь оба на пенсии, переехали в среднюю полосу, там живут. Только родителям до меня дела не было. Отец дочку хотел, а я родился. Потом сестра родилась, они все с ней нянькались, до меня им дела не было, вот я и бесился, специально вредил, чтобы им хуже было. А у Лазаря папа "шишка", мама "шишка", вся родня на руководящих должностях. Поэтому он сейчас в управлении и сидит.
   - Как же он в вашу компанию попал? - спросил Тычинский.
   - А куда ему было деваться, если мы в одном доме жили? - ответил Кипяток. - Но и тогда у них была четырехкомнатная квартира на троих, а я с сестрой, родаками и бабкой ютились в двухкомнатной.
   - Подумай все-таки напряженно и вспомни, что вы такого могли сделать, за что сейчас вашу банду хотят уничтожить? - спросил Тычинский.
   Кипятков наморщил лоб, пальцем с грязным ногтем поковырялся в носу, почесал глаз и в довершение пожал плечами.
   - Ничего "такого" мы не сделали! - сказал он. - Ну, чего мы там делали? На танцах дрались, вот стекло разбили огромное, ну грабанули ларьков парочку, это же мелочь!
   - А в летнем лагере вы все вместе не были? - неожиданно вставил вопрос Воловилов.
   Кипяток растерялся, а потом ответил после паузы:
   - Были мы все в трудовом лагере в Краснодаре как раз после восьмого класса, перед тем как нас расселили...
   - И что там произошло, расскажи? - предложил Воловилов таким тоном, как будто он уже все знает и только хочет утвердиться в своем знании.
   Кипяток явно растерялся. Он испуганно взглянул на Воловилова, но тот ответил ему прямым взглядом прищуренных глаз. Тычинский едва заметно с удовлетворением покачал головой. Похоже, писатель интуитивно чувствует в каком направлении ступить, какой вопрос задать. Зря он в писатели подался. В операх ему цены бы не было. Выбил Кипяткова из седла, тот вон как заморгался, видать и правда что-то они вместе сотворили в летнем лагере.
   - Ничего там не произошло, мы работали, - пробормотал Кипяток.
   Даже пауку в углу кабинета стало ясно, что Кипятков чего-то не договаривает.
   - А та девушка, которую вы изнасиловали? - резким, как удар плетки голосом спросил Воловилов.
   Кипяток вздрогнул и заморгал глазами.
   - Какая девушка? - спросил он. - Никакой девушки не было...
   Он затравленно посмотрел на Тычинского, потом на Воловилова и выдохнул:
   - А чего, она же сама! Мы-то чего были пацанами все! Не насиловали мы ее, она сама! Ее кто там только не дрючил, даже местные! Чего мы-то сразу?
   - Как звали девушку? - спросил Воловилов.
   - Откуда я помню, что я всех шлюх помнить буду? - бормотал Кипяток. - Не помню я как ее звали...
   - Откуда она приехала? - спросил Воловилов. - Или была местная?
   - Не помню я, говорю же, столько времени прошло, - ответил Кипяток, - там из Сибири были отряды, из Карелии. Не помню я...
   Но и этого уже было достаточно, чтобы Воловилов и Тычинский торжествующе переглянулись.
   - Посмотри на фото - это она? - спросил Тычинский, сунув Кипятку под нос фотографию с паспорта Юлии.
   Фотография была недавняя, потому что, видимо, Юля меняла паспорт, когда выходила замуж. Кипяток без интереса мельком взглянул на фото и ответил флегматично:
   - Не это не она. Та была девчонка лет шестнадцати, а этой на фотографии лет-то уже сколько. Старуха.
   - Времени много прошло уже, она повзрослела, - пояснил Тычинский, подумав:
   "Непонятно, Кипяток на самом деле такой тупой или прикидывается?"
   - Подумай, - предложил Тычинский, - вспомни, посмотри еще раз, может быть, припомнишь она это или не она.
   - Да не помню я ее, - сказал Кипяток, - темно уже было, когда мы ее это... а днем я ее особо не разглядывал.
   - Постарайся вспомнить, возможно, ее звали Юлия Ромашкина и приехала она из Владивостока? - подсказал Тычинский.
   - Да не помню я как ее звали!!! - сказал Кипяток. - У меня на имена вообще память плохая. А она что через столько лет на нас заяву накатала?
   - Ты что уже не помнишь о чем мы вначале нашей беседы говорили? - спросил Тычинский.
   - О чем? - переспросил Кипяток.
   - Ладно, - махнул рукой Тычинский и спросил:
   - А в лагере этом кто-то знал, что вы Бубновый, Крестовый и так далее?
   - Знали, - ответил Кипяток, - у нас были футболки такие с вышитыми мастями. У меня Крестовый туз был вышит, у Корня пиковый туз...
   - Так что у вас было с той девушкой? - спросил Воловилов.
   - Мы ее не насиловали, - сказал Кипяток, - она сама захотела с Корнем трахнуться. После отбоя, говорит ему, пойдем на пляж купаться. Мы все тоже пошли. Она уже с половиной лагеря переспала и даже с завхозом, которому лет сорок было. Короче, они шли-шли и стал к ней Корень приставать. А она стала ломаться, типа, девочка. Он ее повалил, а тут и мы выскочили. Подержали ее за руки и за ноги, и каждый по разу прошелся. Но она на нас не обиделась. Встала, говорит, ну, мол, вы все и козлы! Зачем вы меня держали - больно было, я бы и так всем вам дала.
   - Это все, что ты можешь рассказать? - спросил Тычинский. - Или ты чего-то все-таки не договариваешь?
   - Все рассказал как было, - ответил, выпучив предельно честные глаза, Кипяток.
   Тычинский и Воловилов переглянулись. Кипятков рассказал им много нового и интересного, эту информацию следовало бы переварить, прежде чем двигаться дальше.
   - Я попрошу тебя в ближайшее время быть поосторожнее, - попросил Кипятка Тычинский, - есть все основания полагать, что твой жизни угрожает опасность. Постарайся исключить контакты с малознакомыми людьми, будь побдительнее и если почувствуешь что-то подозрительное, немедленно звони мне.
   Тычинский записал Кипятку на бумажке номер своего рабочего телефона.
   - Как же я буду избегать контактов с незнакомыми, если я таксист, - сказал Кипяток, - мне работать надо. Если я вам понадоблюсь - вот вам номер моего мобильного телефона. Я его недавно купил. Очень удобно - постоянные клиенты звонят мне без диспетчера, лишние деньги никому не надо платить.
   - Подумай что тебе дороже - жизнь или работа, - сказал ему напоследок Тычинский, - тем более, это всего на несколько дней, пока мы не поймаем убийцу.
   - Ладно, - сказал Кипятков напоследок.
   Когда он ушел, следователь повернулся к Воловилову и сказал:
   - Как ловко вы его поддели с этим летним лагерем. Как будто знали об этом случае.
   - Что вы, откуда я могу знать? - ответил писатель. - Просто случайно попал в цель. Я и сам не надеялся, что моя версия возымеет такой успех. И еще мне кажется, что он нам не все рассказал. Возможно, этот их ранний сексуальный опыт проходил не так гладко, как описал Кипятков. Не исключена вероятность, что они ее изнасиловали и пригрозили, чтобы девушка молчала. Все-таки они все - и Корень, и Кощей, и остальные так и не стали пай-мальчиками. А тогда в шестнадцать лет, судя по всему, были просто отморозками.
   - Но вероятность, что та самая девушка и Юлия Кузнецова одно и то же лицо крайне мала, - высказал сомнение Тычинский.
   - Это можно легко проверить, допросив Юлию, - предложил Воловилов, - возможно Кузнецова откроется, узнав, что вам известно то, что произошло с ней в трудовом лагере в Краснодаре.
   - А вы, если я правильно понял, опять хотите улизнуть от допроса? - с легкой усмешкой спросил Тычинский.
   - Нет, мне теперь уже все равно, - ответил Воловилов, - просто через неделю мне нужно послать в издательство рукопись, а у меня финал застрял, голова занята этим делом. Не хочется подводить издателей, ведь в моем договоре строго обозначены сроки исполнения рукописи. Поэтому я пойду в гостиницу, закроюсь, отключу телефон и погружусь с головой в создание произведения.
   - А о чем сейчас вы книгу пишете? - спросил Тычинский.
   - О преступлении и наказании, - отшутился Воловилов.
   - И все же?
   - Я не люблю распространяться о содержании и сюжете, пока книга еще не готова. Но когда ее издадут, вам обязательно перешлю сюда экземпляр с автографом.
   Воловилов стал одеваться, отойдя к вешалке.
   - А как же визит к Лазареву? - спросил Тычинский. - Я же и на вас пропуск заказал.
   - Ничего страшного, - ответил писатель, - то, что вы узнаете, я надеюсь, мне перескажете потом. Еще мне кажется, что этот молодой начальник Лазарев вовсе не будет с вами так же откровенничать как Кипятков.
   - Возможно, - кивнул Тычинский.
   Воловилов попрощался и ушел. Тычинский стал мысленно выстраивать цепочку произошедшего. Итак, Юлия возможно встретилась с малолетней "бандой карточных мастей" в Краснодаре в летнем лагере. Они ее изнасиловали вчетвером, приказали молчать. В то время она была запугана, молчала и никому о произошедшем с ней не рассказала, вернулась домой во Владивосток, а потом уехала поступать в Питер.
   То, что она рассказала о своей планиде профессиональной любовницы, могло быть как правдой, так и выдумкой. Ясно было одно - вину за то, что она бесплодна, Юлия переложила на тех, кто ее изнасиловал в детстве.
   А ведь могло быть еще проще. Не нужно двадцати восьми абортов, о которых она говорила, иногда достаточно одного, особенно если он первый, чтобы навсегда остаться бесплодной. Например, тогда после летнего лагеря она забеременела и ей пришлось сделать аборт, который и оказался роковым, лишившим ее возможности иметь детей.
   Отчаявшись в своих попытках завести ребенка, она решает отомстить тем, кто ее насиловал. При чем тут тогда шаман? Он появился в городе не так давно, всего около пяти лет назад и, возможно, его наняла Юлия, чтобы тот отследил за ее предполагаемыми жертвами - узнал их привычки, "места обитания", короче все что нужно знать, чтобы можно было наказать ее обидчиков. И когда приехала Юлия "охота" началась.
   Тычинский достал из стола паспорт Кузнецовой. Судя по штемпелю она вышла замуж два года назад. Но это так не важно, ведь она могла начать готовить преступление как пять лет назад, так и год назад. Шаман Приставкин - известный жулик, неоднократно привлекавшийся к уголовной ответственности за шарлатанство. У него по всей России знакомых жуликов пруд пруди. Возможно, Юлия обратилась к какому-нибудь уголовному авторитету в Питере, а тот и подключил шамана к этому делу.
   - По моему все логично, - сказал вслух Тычинский, а поскольку собеседника у него не было, то обратился он к маленькому паучку, который плел свою паутину в углу под потолком.
   Все складывалось как нельзя лучше - оставалось только добиться от Юлии признания в том, что это именно она организовала все эти убийства. Тогда появиться возможность предупредить неожиданное появление еще двух трупов в лице Лазаря и Кипятка. Тычинский подумал о том, что таксиста Кипяткова киллерам будет "достать" проще простого. Убийцы или убийца придут, сядут к нему в машину и воткнут заточку в сердце.
   "Нет, так просто они делать не будут, - подумал Тычинский, - ведь, если учесть, что предыдущие убийства выполнены с особой жестокостью, со своей зловещей логикой, то и для Кипятка приготовлена особая смерть. Но он хотя бы предупрежден, а вот Лазарев пребывает в счастливом неведении об угрозе, которая повисла над ним, как Дамоклов меч. И этим тоже могут воспользоваться убийцы".
   Тычинский взглянул на часы и понял, что ему пора собираться к Лазареву.

Глава 11

   Молодой начальник проводил совещание, когда Тычинский, миновав пост охраны, поднялся на лифте, прошел по коридору и зашел в приемную. За столом сидела секретарша, сильно "подкопченная" солярием, ярко накрашенная в блузочке с глубоким декольте. Она была блондинкой с хорошими длинными белокурыми волосами. Неестественный загар ее сильно старил, и она была бы привлекательна, если бы не презрительно надутые губы.
   - Вы к Максиму Исааковичу? - равнодушно спросила она.
   - Да, - ответил Тычинский, - мы договаривались с ним о встрече.
   - Пока ждите, у него совещание, - сказала она и занялась набором какого-то документа на компьютере.
   Печатала она двумя пальцами в темпе медленного вальса, но очевидно ее взяли на место секретаря не за скорость печати, а за какие-то другие заслуги, которые частью были видны в вырезе декольте. Быстро утомившись от работы, "нимфа" вздохнула и пошла к окну, покачивая бедрами, и Тычинский отметил, что секретарша Лазарева почти подходит под описание той женщины, что была в баре с Корневым. И хотя версия об убийствах Тычинского была уже крепко сбита в его голове, но все же он поинтересовался у нимфы:
   - А скажите, пожалуйста, вы бывали когда-нибудь в баре "Колокольчик"?
   Секретарша сначала удивленно вскинула брови, а потом спросила надменно:
   - Мне расценивать ваш вопрос как приглашение?
   Тычинский достал удостоверение и молча пояснил, что вопрос его имеет под собой несколько другие основания, чем просто флирт. Секретарша сделала безразличное лицо и ответила, как плюнула:
   - Я по такого рода заведениям не хожу. "Колокольчик" это гадюшник для люмпенов.
   С этими словами она снова села за свой стол и уткнулась в компьютер, дабы дать понять сыщику, что разговор окончен. Она снова начала печатать, но уже в темпе похоронного марша и вообще одним пальцем. Тем временем совещание у Максима Исааковича закончилось и из его кабинета вышел жуликоватый прощелыга, похожий на работника службы снабжения.
   - Машенька, очаровательно сегодня выглядишь, как всегда, - масляно процедил он секретарше уходя, отчего та расползлась в улыбке, показав ряд ровных и белых зубов.
   Улыбка на ее лице продержалась где-то полсекунды, пока прощелыга не исчез в проеме двери. Когда очаровательная мордочка секретарши повернулась к Тычинскому, то от улыбки не осталось и следа.
   - Можете заходить, - неприветливо буркнула она.
   Следователь прошел, Лазарев даже не поднял на него глаз, быстро чиркая свою резолюцию на каких-то документах. Тычинский не стал дожидаться разрешения присесть, сам занял стул, освобожденный недавним посетителем Лазарева.
   Честно говоря, барские замашки Лазаря следователя слегка раздражали, но по роду службы давать волю чувствам он не считал возможным. Максим Исаакович что-то долго писал, потом мельком глянул на Тычинского и спросил:
   - Вы из милиции?
   - Да, я следователь Тычинский.
   - Так и что же вы от меня хотите?
   - У меня к вам есть ряд вопросов.
   - Вопросов-вопросов, - деловито повторил Лазарев, откладывая бумаги в сторонку, - только давайте побыстрее задавайте ваши вопросы, у меня очень мало времени.
   - В общем-то, наша встреча больше нужна вам, чем мне... - сказал следователь.
   - Что вы говорите? - поднял голову Лазарев.
   В глазах его сверкнула самоуверенная насмешка.
   - Если я не ошибаюсь, это с вами мы говорили о моем детстве? - продолжил Лазарев, вольготно откидываясь в кресле.
   - Именно со мной, - кивнул Тычинский, - и я вам могу сказать, что двое из вашей подростковой компании - Пиковый и Крестовый уже мертвы. А теперь, я полагаю, начнется охота за вами, Максим Исаакович.
   Лазарев едва сдержал презрительную усмешку. Он ведь был значительным и неприступным. Он же принадлежал совершенно другому социальному сословию, чем Корень и уж тем более Кощей.
   - Ну что вы мне тут говорите, - сказал Лазарев, - при чем тут наши детские клички? Я думал милиция занимается более серьезными делами. Двух этих уродов - Корня и Кощея убили, потому что они ничтожества, растения недоразвитые, амебы! Корень к тому, что его замочат когда-то шел всю жизнь. Рано или поздно его все равно отправили бы на тот свет или его дружки, или недруги. А о Кощее я вообще говорить не хочу, это не человек, это отброс. Они закончили так, как и должны были закончить, как два куска дерьма.
   - Одному из них подкинули в ванну шестерку пик, а второму в гроб шестерку бубен, - поведал Тычинский, надеясь на благоразумие Лазарева.
   - Ну и что? - с неохотой спросил тот. - Фигня какая-то! Подбросили и подбросили. Мне-то какое дело? Меня-то почему все это касается? Чего вы ко мне пришли?
   - Опасность угрожает и вам, - попытался пояснить ситуацию Тычинский.
   - Ой, только не надо меня пугать! - отмахнулся Лазарев. - Какая опасность для меня может быть в этом городе? Я сам для кого хочешь опасность! Знаете, мне показалось, что вы тратите мое драгоценное время на пустые домыслы. У вас, что работы больше нет?
   - Со своей работой я разберусь сам, - сказал Тычинский, - а дело, поверьте мне, обстоит гораздо серьезнее, чем вы себе можете представить.
   - Опять вы за свое, - постукивая фирменной ручкой по столу, сказал Лазарев, - опять меня пугаете. Чего вам надо, я не пойму? А-а, я догадался! Вы хотите, чтобы я дал вам денег, чтобы вы меня охраняли!
   - Зарплату мне платит государство, - сдержанно сказал Тычинский, - а я пришел, чтобы задать вам некоторое вопросы, которые смогут помочь мне в поимке преступника.
   - Давайте-давайте, задавайте свои вопросы и уходите, а то у меня лимит времени на встречу с вами уже исчерпан.
   - Мне нужно, чтобы вы припомнили некоторые факты из вашей ранней юности, а именно летний трудовой лагерь в Краснодарском крае, - пояснил Тычинский.
   - Летний трудовой лагерь? - удивился Лазарев. - А при чем тут тот лагерь? Вообще ерунда какая-то...
   - В этом летнем лагере была девушка Юлия Ромашкина из Владивостока, - подсказал Тычинский, - помните ее?
   - Ну, вы еще бы спросили с кем я в детском саду на соседний горшок писал? - усмехнулся Лазарев. - Не помню я никакой такой девушки Юлии из Владивостока.
   - Хорошо, поставим вопрос по-другому, - сказал Тычинский, - ваш приятель Кипятков рассказал нам, что в этом самом летнем лагере вы вчетвером имели половой контакт с одной девочкой. Вас четверо, она одна. Было такое?
   Лазарев нахмурился.
   - Во-первых, Кипяток мне не приятель, он такое же говно, как и Корень с Кощеем, быдло тупое, - со злобой произнес он, - я не знаю, что он там такое придумал, но я в такие игры не играл никогда и не играю до сих пор.
   - То есть ничего подобного в вашей биографии не было? - спросил Тычинский.
   - Ни-ког-да, - четко по слогам ответил Лазарев.
   В это время его телефон зазвонил, Максим Исаакович снял трубку и минут десять объяснялся с собеседником по поводу каких-то машин и запчастей к ним. Тычинский терпеливо ждал. Положив трубку, он не извинился, а схватился за какой-то листок и стал что-то писать, словно и забыл, что перед ним сидит следователь. Тычинский кашлянул, Лазарев поднял глаза и с удивлением спросил:
   - А разве мы с вами не закончили?
   - Пока еще нет, - сказал Тычинский.
   - Но у меня уже нет времени, - пояснил Лазарев, - сейчас такая запарка, у меня каждая минута на счету.
   - В таком случае я вызову вас повесткой, - сказал Тычинский, - и вам придется выкроить время из своего плотного графика.
   При этом следователь приподнялся, как бы собираясь уйти.
   - Ладно, ладно, - кивнул Лазарев, - давайте обсудим все сейчас, я отложу свои дела.
   Тычинский помолчал, а потом решил, что, возможно, он не слишком детально пояснил Лазареву суть ситуации, поэтому тот кочевряжится и не хочет идти на контакт.
   - Когда мы нашли труп Корня в ванной, я почти не придал значение той шестерке пик, которая плавала там, - сказал Тычинский, - но потом в гробу у Кощея оказалась шестерка бубен, а это, согласитесь, уже не может быть простым совпадением, если еще и принять во внимание ваши подростковые прозвища - Пиковый, Бубновый.
   - А что? - спросил Лазарев, поморщившись. - Говорят, Кощея и правда закопали живьем в гробу?
   - Живьем, - ответил Тычинский.
   - Какое дерьмо, - процедил сквозь зубы Лазарев.
   - Мне важно знать причину, по которой вашу компанию могут преследовать киллеры, - продолжил Тычинский, - и было бы очень хорошо, если бы вы эту причину припомнили. На сегодняшний день по подозрению в убийстве Корнева задержана женщина, примерно вашего возраста. Она приехала из Питера. По нашей версии она организатор убийств как Корнева, так и Кощеева, но улик пока не хватает, чтобы предъявить ей обвинение и сама она молчит. С этой женщиной, опять же по моему предположению, по ваши души прибыло еще несколько человек, один из которых задержан. Но основные "исполнители", я думаю, еще на свободе. Поэтому я пришел не угрожать вам, а предупредить о грозящей опасности.
   - А за что нас убивать-то? - наконец-то победил свое заносчивое упрямство Лазарь и открылся.
   Видимо все-таки поверил словам следователя.
   - Я полагаю, что вас преследуют за то самой изнасилование в летнем лагере, - ответил Тычинский.
   - Да не насиловали мы ее, она сама нам всем дала. Оторва была эта девка такая, что волосы дыбом. Но она не из Владивостока была, а из Надыма. Ее, кстати, даже завхоз к себе таскал в каморку и местные все.
   - Откуда, вы сказали, она была? - переспросил Тычинский.
   - Из Надыма, - ответил Лазарев, - город такой в Сибири.
   - Я знаю такой город в Сибири. А вы точно помните, что она была из Надыма?
   - Абсолютно точно, - ответил Лазарев, - их отряд жил как раз над нами, звали мы их Надымские. Мы в одном корпусе жили, у нас танцы были совместные. Точно она была из Надыма!
   - А не из Владивостока? - спросил Тычинский.
   - Владивостокских там вообще не было, - ответил Лазарев, - не ближний свет их из Владивостока в Краснодар тащить.
   - Надым тоже не рядом, - задумчиво произнес Тычинский.
   - Не скажите, - помотал головой Лазарев, - гораздо ближе.
   - А звали девушку как? - спросил Тычинский.
   - Ну, уж вот этого я не помню, - ответил Лазарев, - то ли Маша, то ли Наташа.
   - Может Юля? - подсказал Тычинский.
   - Может и Юля, - согласился Лазарев, - теперь уже я и не помню, столько лет прошло. Столько девок после нее было...
   Тычинский подумал о том, что если Лазарев не врет, то снова его такая на первый взгляд стройная и выверенная версия рассыпается на части. В лагере не было никого из Владивостока, а значит и Юлии Кузнецовой там не было. А если Лазарев врет? Собственно говоря, какой смысл ему врать? Но если та девушка в лагере это была не Кузнецова, то кто же и за что тогда мстит этой четверке?
   И тут ему пришла в голову мысль, что та девушка, изнасилованная ими в лагере, приехала в город инкогнито, спряталась где-то и руководит процессом уничтожения "банды карточных мастей" со стороны. Но тогда Кузнецова - кто она? Случайная жертва расследования или все-таки она как-то связана с "мстительницей". Если она ни при чем, то ее просто подставили, а если она тоже в этой шайке, что и те, кто убил Кощея, пока она сидела в гостинице под присмотром?
   Лазарев посмотрел на часы, давая знак, что он крайне занят. Тычинский подумал о том, что сегодня безумно устал. И чего он замкнулся на этой версии с изнасилованием? Ведь изначально он шел к Лазареву, чтобы допросить его о том, из-за чего могли начать их методично убивать спустя столько лет? Возможно, Кипяток чего-то еще, произошедшего с ними не рассказал, так может быть Лазарев чего-то припомнит?
   - Скажите, а еще чего-нибудь не было ли в вашей биографии, из-за чего вам кто-то захотел бы отомстить? - спросил Тычинский. - Вы никого не мучили, не грабили, не избивали?
   - Поймите, товарищ следователь, мы же были тогда глупыми пацанами, - сказал Лазарев, - конечно, куражились друг перед другом, хотели показать какие мы крутые. Однажды бродячую собаку забили ломами в подвале до смерти. Проверяли свое "мужество". Это было лишь решение извечного человеческого вопроса - "вошь ли я смердящая или право имею", помните как у классика?
   - У классика говорится - "тварь ли я дрожащая", - поправил Тычинский.
   - Это не важно, важна суть, - сказал Лазарев, - мы проверяли друг друга - сможем ли мы убить собаку или нет? Каждому не хотелось выглядеть трусом, поэтому били ломом по башке ее все по очереди. Жалко было животное, но мы били, потому что стыдно было показаться слабаком. Живучая тварь оказалась, но все равно мы ее забили до смерти. Вряд ли у этой бродячей собаки осталась родня, которая нам сейчас мстит. Да и девчонку эту Надымскую мы не насиловали вовсе, она сама нам отдавалась с радостью.
   - И все-таки еще что-то постарайтесь припомнить, - попросил Тычинский, - больше пятнадцати лет прошло, срок давности на многие преступления уже истек. Вам бояться нечего, а нам важна любая деталь, за которую можно зацепиться, чтобы найти убийцу.
   Лазарев задумался. У него на столе зазвонил телефон, он снял трубку, не слушая кто звонит, снова положил ее на рычаги.
   - Нет, ничего такого не припомню, - сказал он через минуту.
   На столе включилась громкая связь и секретарша сказала:
   - Максим Исаакович, вас вызывает к себе генеральный.
   Лазарев пожал плечами, разведя ладони в стороны. Тычинский встал из-за стола.
   - Я думаю, что теперь, после нашего разговора, вы поняли всю серьезность сложившейся ситуации, - сказал следователь, - поэтому будьте поосторожнее в ближайшее время. Обо всех своих подозрениях сообщайте мне по прямому телефону.
   Он протянул Лазареву заранее записанные на листке бумаги свой служебный и домашний телефоны.
   - Хорошо, - кивнул Лазарев.
   Он больше не выпендривался, не строил из себя представителя высшей касты, этакого неприкасаемого.
   - И если что-то припомните, то звоните мне, - добавил Тычинский.
   - Непременно, - кивнул Лазарев.
   Когда они вышли в приемную, Тычинский отметил про себя, что секретарша Лазарева все-таки очень похожа, если верить описанию барменши и охранника, на ту самую женщину, которая была с покойным Корнем в "Колокольчике".
   Миновав охрану управления комбината и сдав свой пропуск, Тычинский вышел на улицу. В отдел он больше не пошел, отправился домой, где постарался отвлечься от работы, дабы отчистить свою голову от привязавшихся версии и штампов. Он поставил на видео свой любимый фильм и смотрел его, медленно попивая бутылочное пиво. Так он частенько отвлекался от основной версии ведомого им дела, наутро брался как бы заново и иногда это помогало найти свежее и неожиданное решение.
   Жена Тычинского Вера любимые фильмы мужу тихо ненавидела, оттого участия в их просмотре не принимала, а сидела на кухне и болтала с подругами по телефону. Тычинский смотрел, смотрел фильм и заснул прямо на диване.

Глава 12

   Наутро, придя на работу, Тычинский подумал о том, что после вчерашнего разговора Лазарев явно будет вести себя более настороженно и позаботится о собственной безопасности сам, потому что он, судя по всему, все же проникся величиной грозящей ему беды, чего нельзя было сказать о Кипятке.
   Таксист воспринял разговор как какую-то шутку. А ведь именно на него в первую очередь могло быть направлено оружие киллера. Скорее всего, именно Кипяток сейчас находится под прицелом, ведь Лазарев хорошо защищен. Предупрежден - значит вооружен. В кабинет к Лазареву просто так не проникнешь - внизу охрана, пропускают только по предварительному согласованию. Домой он ездит на служебной машине.
   А вот Кипятков открыт со всех сторон. Он стоит на своем "пятачке" в ожидании клиентов, он не слишком хитроумен, он не проникся важностью момента и величиной грозящей ему опасности.
   - А что если попробовать поймать этих самых киллеров на Кипятка, как на "живца"? - громко спросил сам у себя Тычинский.
   Он снял трубку телефона и набрал номер мобильного Кипятка, который тот ему вчера записал и который так и лежал на столе, написанный на бумажке. Долгие гудки говорили о том, что таксист не снимает трубку. Но трубка не была отключена, не находилась вне зоны действия сети. Тычинский подумал о том, что Кипяток забыл "мобильник" дома и уехал на работу без него. На Кипятка это было похоже. Тогда Тычинский созвонился с диспетчером и попросил, чтобы ему отыскали Кипяткова и чтоб тот по возможности перезвонил ему.
   После звонка Тычинский взглянул на часы и заметил, что сегодня Воловилов задерживается с приходом. Обычно он приходил минут на пять позже самого следователя. Тычинский хотел было позвонить ему в номер, но потом подумал о том, что писатель, возможно, всю ночь работал над книгой, так что пусть отсыпается. В это время в кабинете зазвонил телефон и секретарша вызвала его к подполковнику Крупному.
   Тычинский зашел в кабинет начальника, когда тот с обычным своим хмурым видом читал какие-то документы. Предложив Тычинскому сесть, спросил:
   - Ну, как там у нас дела с этими последними убийствами?
   - Работаем, - ответил Тычинский.
   - Долго, - сердито сказал Крупный, - долго работаешь. И много дров наломал ты, капитан!!! А результатов пока никаких нет!!!
   - Результаты есть, товарищ подполковник, - попытался оправдаться Тычинский, - дело нетипичное, информацию собираем по крупицам, но к разгадке уже близко подобрались.
   - Вы близко подобрались к моей теще, - сказал Пустой, - арестовали старушку, у нее теперь на нервной почве сердце разболелось. Надо же додуматься, задержать тещу начальника милиции!
   - Она похожа по приметам на описание, - пояснил Тычинский, - к тому же задержал ее не я, а патрульный, которому я дал фоторобот.
   - Все, - грубо прервал следователя подполковник, громко стукнув ладонью по столу, - хватит мне сказок! Вот ты еще Кузнецову задержал, а обвинения ей предъявить не можешь! Ее же не опознали свидетели, насколько я знаю, а ты ее в СИЗО держишь! Ты так полгорода пересажаешь сначала, а потом разбираться будешь? Или тебе писатель мешается дело делать? Так я его отправлю в Москву обратно в три секунды!
   - Нет, он мне не мешается, - сказал Тычинский.
   - Так почему результата нет? - спросил подполковник. - Кстати, женщину ту, что ты арестовал, Кузнецову, я своей властью освободил из-под стражи вчера.
   - Как? - удивился Тычинский. - Она же одна из основных подозреваемых...
   - Улики где? - спросил Крупный.
   - Но вы же в курсе дела, - ответил Тычинский, - я вам вчера докладывал.
   - Короче, - сменил тон Пустой, - эта женщина Юлия Кузнецова, она жена очень влиятельного в Ленинграде человека. Кто-то из Ленинграда позвонил нашему мэру, а тот позвонил мне и попросил оградить Кузнецову от общения с сокамерницами. Она сейчас в гостинице вместе с мужем, а тебя еще два дня на раскрутку этого дела. Больше ее не трогай и не допрашивай. У нее, как мне сказали, нервный срыв. Не хватало нам еще проблем с Ленинградскими... (тут Крупный многозначительно показал пальцами правой руки на потолок). Если ты ничего ей предъявить не сможешь, то придешь к ней и попросишь прощения, а дело на нее закроешь. Так уже мы, ее задержав, в большую кучу дерьма наступили, понял?
   - Понял, - ответил Тычинский.
   - Иди работай, - сказал подполковник, - и каждый вечер мне докладывай как дела двигаются. Помни, у тебя только два дня.
   Вернувшись в кабинет, Тычинский снова попытался набрать номер Кипятка. Трубка не отвечала. Тогда он позвонил диспетчеру и она сказала, что Кипятков сегодня на линию не выходил.
   "Странно-странно, - подумал Тычинский, - или он все-таки прислушался к моим словам и "залег на дно", или что-то с ним уже успело произойти".
   Он перезвонил диспетчеру и попросил выяснить, кто из водителей видел Кипяткова последним. Диспетчер обещала выяснить в ближайший час. В это время на допрос к Тычинскому привели шамана Приставкина. Своим скорбным видом жулик говорил о том, что он полон раскаяния и стремится содействовать следствию. Он присел на стул, зажав руки между коленями. Видимо он не умывался и не мылся ни вчера, ни сегодня, потому что от него плохо пахло и выглядел он не очень. Тычинский едва сдерживая рвотный рефлекс спросил:
   - Ну что, гражданин Приставкин, вы готовы объяснить мне, кто звонил мне в кабинет с вашего домашнего телефона и откуда у вас дома появилась колода карт без двух шестерок?
   - Я много думал, - торопливо заговорил шаман, - пока сидел в СИЗО. Но я ничего не помню. Я ведь тогда спал. Я выпил один бутылку водки и уснул крепко-крепко. Ведь я не спал всю ночь до этого, я делал обряд освобождения от безбрачия. В чуме. С вдовой по фамилии Мешконогина. Вы у нее спросите.
   - Вы мне об этом в прошлый раз говорили, - сказал Тычинский, - я уже имел разговор с вдовой, она мне то, что вы показали, подтвердила. Что-то новое вы можете добавить?
   - Утром я выпил водки, как обычно и лег поспать, - продолжил Приставкин, - обряд освобождения от безбрачия отнимает много сил, поэтому необходимо выпить для восстановления настойку коры осины с медом и поспать как минимум двенадцать часов. Так вот я заснул, а проснулся оттого, что ваш человек схватил меня за шиворот и стал трясти. Я очень крепко сплю, поэтому кто угодно мог зайти в мой дом и позвонить с моего телефона вам, а заодно и подбросить мне эти карты.
   - Кто же это мог быть? - спросил Тычинский.
   - Не знаю, - пожал плечами шаман, - может быть, вдова Мешконогина?
   - Мне звонил мужской голос, - сказал Тычинский, - измененный, но мужской.
   - Ко мне приходят люди, - сказал шаман, - моя дверь открыта, потому что брать у меня нечего, а убивать меня некому и не за что. Мог зайти кто угодно и позвонить, и подбросить карты. Но я ни в чем не виноват!
   Повисла пауза во время которой шаман покачивался на стуле, как болваничик, а Тычинский постукивал пальцами по столу.
   - Что ж, Приставкин, - сказал следователь, - если вы не хотите идти мне навстречу, то я расскажу вам свою версию того, как вы познакомились с Юлей Кузнецовой.
   Приставкин захлопал глазами и шмыгнул носом. Он открыл рот, чтобы что-то сказать, но следователь жестом приказал ему молчать.
   - Так вот, примерно год назад к вам пришел некий человек и попросил проследить за четырьмя жителями нашего города, - сказал Тычинский, - а именно за Корневым, Кипятковым, Лазаревым и бомжом по кличке Кощей.
   Приставкин расширил глаза и замотал головой:
   - Я никогда не знал этих людей!!! Я знал только Корня, он меня бил, остальных я не знаю!!!
   - Молчите и слушайте, - продолжил Тычинский, - кто-то хотел их убить, а вы должны были "навести" киллеров на них. Двое из этой четверки уже мертвы, а еще двое пока живы. На вашем месте я бы лучше признался, ведь глупо полагать, что кто-то незнакомый вам и неизвестный зашел в ваш дом, как к себе домой, нашел ваш телефон, который обычно стоит под столом под грудой тряпок. Потом он, если следовать вашей логике, встал на четвереньки, звонил мне. А вы этого даже не услышали!
   - Я не слышал, клянусь здоровьем, что не слышал, - торопливо заговорил шаман, ударяя себя кулаком в грудь.
   Тычинский жестом остановил его речь и продолжил:
   - После этого кто-то опять же незаметно для вас подсунул вам карты за картину. Это ваша версия, но она настолько зыбкая, что о ней даже не хочется говорить. Даже если допустить, что кто-то пришел к вам с улицы и проделал все эти манипуляции, то этот человек точно должен был бы неплохо ориентироваться в вашем доме. Найти ваш телефон не просто. И голос, угрожавший мне, не шептал, говорил громко, а вас не разбудил. Тем не менее, когда мы зашли, вы проснулись моментально.
   - Никто не приходил ко мне, - шмыгнул носом шаман, - меня подставили. Я невиновен.
   - Приставкин, лучше сознайся сейчас, - посоветовал следователь, - ясно, что ты в этой игре лишь пешка. Пойдешь нам навстречу - получишь условно лет пять и будешь дальше себе людей дурачить. Но если ты ничего мне не скажешь, я все сделаю, чтобы тебя посадили на полную катушку.
   - Я последний саамский шаман, - обречено произнес Приставкин, - но я не вор, не убийца... я сам много думал. Тот, кто подкинул мне эти карты, приходил ко мне в те дни, между той ночью, когда убили Корнева и тем днем, когда вы их нашли. Кто-то пришел и подсунул карты за картину.
   - Хорошо, - согласился Тычинский, - расскажи мне кто приходил к тебе в эти дни?
   - Вы сам приходили с вашим сотрудником таким с короткой рыжей бородкой, помните, - ответил шаман, - и еще приходила вдова Мешконогина.
   - Это все? - спросил Тычинский. - Или еще кто-то был?
   - Я отшельник, - сказал Приставкин, - ко мне никто не ходит, я живу вдалеке от города. И сейчас еще не сезон - туристов мало.
   - Так вы склоняете меня к версии, что это вдова Мешконогина подбросила вам карты? - спросил Тычинский.
   - Мне кажется, что их подбросил ваш сотрудник, - испуганно втянув голову в плечи, промямлил Приставкин, - он, пока вы со мной говорили, стоял как раз у картины, за которой другой ваш сотрудник нашел эти карты. Мне даже показалось, в то время, когда мы с вами говорили, что этот бородатый что-то туда положил, но я не посмотрел даже, я не придал этому значения.
   - Воловилов? - переспросил Тычинский. - Вам показалось, что Воловилов подложил вам карты?
   - Я не знаю его фамилии, но мне кажется, что он не тот, за кого себя выдает, - сказал Приставкин, - а я людей вижу насквозь, товарищ капитан, я же шаман. Это он вам звонил с моего телефона и угрожал. Он же был у меня раньше.
   - Ну, ладно, все!!! - грозно сказал Тычинский. - Воловилов сидел со мной в кабинете, когда с твоего телефона звонили. Не хочешь говорить, не надо! Но я поймаю убийцу и тогда ты загремишь на зону за соучастие в убийстве. Понял?
   - Я не убивал, я сказал вам всю правду, - взмолился Приставкин.
   Тычинский приказал его увести. С какой стороны теперь браться за это дело? Он решил абстрагироваться от накатанной им версии и посмотреть на это дело под другим углом. Первое, что пришло ему в голову, вернее кто пришла ему в голову - была секретарша Лазарева. Она была, как две капли воды похожа на ту женщину, что описали свидетели в баре "Колокольчик".
   "Жаль нет Воловилова, - подумал Тычинский, - он бы быстро скропал новую версию". Пришлось Тычинскому думать самому. Допустим Лазарев, испытывая ненависть к своим бывшим друзьям, решил от них избавиться. Возможно, там в ранней юности, их связывало что-то, о чем тому же Лазареву не хотелось бы, чтобы стало известно кому-либо еще. Для него был открыт путь наверх по служебной или даже политической лестнице, это было ежу понятно. Может быть через год-два переведут в область, а там и до Москвы недалеко. А уже в той верхней "колоде" присматриваются что ты за человек, оппоненты не дремлют, могут при надобности вытянуть и обнародовать дела давно минувших дней. И тогда твой путь наверх перекроется большой кирпичной стеной.
   Эта идея показалась Тычинскому любопытной и он стал думать над ней дальше. Если и Корню, и Кипятку, и Кощею могла быть известна какая-нибудь нелицеприятная тайна из юности Лазаря, то любой из них за кругленькую сумму мог бы потом поведать ее недругам Лазарева. Тем более что они уже больше друзьями не являлись.
   "Ага! - подумал Тычинский. - Пофантазирую дальше!"
   Значит так - Лазарев первым делом уговаривает свою секретаршу соблазнить Корнева. Возможно, эта самая секретарша является любовницей Лазарева, что вполне можно выяснить или он просто ей хорошо заплатил. Красивой импозантной женщине, типа секретарши Лазарева не составило бы большого труда охомутать огромного любителя женского пола Корнева, приехать к нему домой, усыпить его, связать и утопить в ванне. Стоп! Что-то не стыкуется. А как же тогда тот факт, что секретарша назвалась в баре Юлией из Питера? Простое совпадение? Вряд ли. Они хотели подставить Кузнецову, это ясно. И скорее всего, в той же гостинице, где жила Юля, жил их человек, который и подсказал им кандидатуру, которую можно "подставить".
   И тут Тычинского осенило - зачем человек в гостинице, если есть шаман!!! Он назначает Юлии "обряд" в то самое время, когда Лазарь и его секретарша задумываю убить Корня. То есть Приставкин, Лазарев и его секретарша связаны. Версия хорошая.
   Тычинский даже встал из-за стола и стал в возбуждении ходить по кабинету. Но как присовокупить сюда второе убийство Кощея? Кто эта самая таинственная бабушка с глаукомой? Хотя, ведь это тоже мог бы быть "маскарад". Так же как киллеры вывели следствие на Юлию, они могли запросто специально вывести и на тещу Крупного, срисовав с нее приметы - эти зеленые очки, валенки и пальто, а потом нарядив так же бабушку, которая заманила в гараж Кощея.
   Преступники явно умны и владеют определенным черным "чувством юмора". Ведь "бабушкой-убийцей" мог быть кто угодно - даже сам шаман, переодевшись мог изобразить бабушку. А этот запах изо рта - он же специально сделан, чтобы лицо "старухи" никто не запомнил!!! Ведь все свидетели старались не смотреть на нее - все отворачивались.
   Тычинский в восторге от своей новой идеи даже сжал кулаки и потряс ими в пространстве! Как же теперь расколоть Лазарева? Нужно где-то раздобыть фото его секретарши и показать свидетелям из "Колокольчика". Если они ее узнают, то тогда уже Лазареву не отвертеться. Интересно, а что же они такого натворили в юности, что теперь один из бывших "друзей" с ними так жестоко расправляется?
   Тычинский сел за стол. А Юлия, выходит, невиновна. Что ж, это даже хорошо, что ее муж добился ее освобождения. Что же делать - у Тычинского такая работа. Бывают и ошибки...
   Зазвонил телефон. Диспетчер городского такси сообщила Тычинскому, что нашла человека, который последним видел вчера вечером Кипяткова. Тот получил вызов по мобильному и уехал куда-то. Рация в его машине со вчерашнего вечера не отвечает и домашний телефон тоже. Дурное предчувствие охватило Тычинского, он оделся, прыгнул в служебный "козелок" и поехал на встречу с тем самым таксистом, который последним видел Кипятка.
   Этим последним свидетелем оказался тот же самый водитель "Волги", который тогда же на таксистском пятачке первый раз сказал, что Кипяток ушел "коня привязать". Водитель флегматично ознакомился с удостоверением Тычинского и когда тот залез к нему в машину, стал рассказывать:
   - Ну, че, мля, сидели мы тута вечером, ждали клиентов. Кипяток у меня в машине сидел и мы играли в "козла", короче. Потом ему кто-то позвонил на мобильный и сказал, чтобы он подъехал.
   - А кто именно позвонил, вы не слышали? - спросил Тычинский.
   - Не-а, - ответил водитель, - да и какое мне дело, мля? Это его бизнес, у меня свой бизнес.
   - Но все-таки, может быть, он назвал какое-то имя или фамилию? - попытался выяснить Тычинский.
   - Ни хрена он не называл, - ответил таксист, - у него клиентов, которые ему звонили по мобильному было мало. Он же телефон абы кому не давал.
   - А самых основных его клиентов вы можете мне назвать? - спросил Тычинский. - Лазарев, например был в этом списке?
   - Это который в управлении сидит? - спросил таксист и сразу ответил. - Да, его возил Кипяток, когда тот у своей любовницы задерживался. Но это не часто было
   - А у Лазарева есть любовница? - поинтересовался Тычинский.
   Таксист посмотрел на него, как на идиота.
   - А у какого начальника нет любовницы? - усмехнулся он. - Зачем еще тогда, мля, деньги, если не для того, чтобы молодое тело мять?
   - А кто она, любовница Лазарева? - спросил Тычинский.
   - Это к делу не относится, - хмуро ответил водитель.
   Тычинский не стал заострять внимания на ответе таксиста, а спросил:
   - Как вы думаете, а мог Лазарев вчера позвонить Кипяткову и вызвать его?
   - Мог, - кивнул водитель, - но я же сказал вам, что, мля, не знаю кто звонил ему.
   - Вы ничего подозрительного не заметили в том, как он разговаривал с тем, кто ему звонил? - спросил Тычинский.
   Таксист помолчал, подумал, а потом сказал:
   - Да, не, вроде, все, как обычно...
   - А вам Кипятков ничего не говорил о нашем с ним разговоре? - спросил Тычинский. - Например, что на него охотится какой-то маньяк?
   - На Кипятка? - удивился таксист. - Маньяк? А зачем ему Кипяток? Маньяк хватает молодых девок...
   - Кто-то убил Корнева и Кощеева, а они с Кипятковым в детстве дружили, - сказал Тычинский, - я предупреждал Кипяткова, чтобы он был осторожнее.
   Таксист посмотрел на сыщика и произнес:
   - Какая в нашем деле осторожность? Клиент сел, мы поехали, вот и все. Меня однажды козлы какие-то высадили посреди чистого поля. До города пять километров, а их в машине три бугая с ножами и баба отмороженная. На улице мороз минус тридцать. Хорошо грузовик ехал, меня подобрал, а так бы говорил я тут с вами, как же. Замерз бы, как суслик в Антарктиде. Мы же, мля, таксисты ежедневно жизнью рискуем, а вам, ментам, дела нет!
   - То есть вы хотите сказать, что Кипяток к моим словам не прислушался? - спросил Тычинский.
   - Вообще-то, он говорил мне в этот день, что с незнакомыми не поедет, - ответил таксист, - я за него пару раз людей отвозил. Дурак он, деньги потерял. Да чего вы кипишитесь? Залег ваш Кипяток где-нибудь с бабой, дрыхнет.
   - Хорошо бы если бы так, - сказал Тычинский.
   - Так оно и есть, - напоследок сказал таксист.
   Тычинский поблагодарил водителя за информацию, вылез из его машины и побежал к милицейскому "козелку".

Глава 13

   Кипятка отыскали только назавтра. Но сначала обнаружили его автомобиль, припаркованный возле заброшенного строения времен развитого социализма, превратившееся за годы перестройки в руины. Машину за прошедшие сутки успели неплохо обокрасть - вытащили приемник, сняли колеса и отвинтили-отломали все, что можно было отвинтить и отломать. Самого же Кипятка нашли не сразу, а когда обнаружили его обезображенное тело, то немедленно вызвали Тычинского.
   Следователь вошел в заброшенное строение с фонариком, за ним, спотыкаясь, брел Воловилов, целые вчерашние сутки посвятивший написанию своей новой книги и оттого не выспавшийся. За ними следовала следственная бригада.
   Пройдя через темный коридор, они вышли в большой цех, засыпанный снегом, который налетел внутрь сквозь огромные выбитые окна. Обсыпающиеся своды здания поддерживали бетонные колонны. Посередине к одной из них был привязан Кипяток. Тычинский даже не сразу узнал его - настолько сильно исказила окаменевшее лицо гримаса боли и страха.
   Тычинский обошел вокруг трупа, заметил, что руки его связаны за колонной, а под курткой у Кипятка на спине через всю талию примотана через пояс пластырем металлическая банка. Тычинский нагнулся поближе и посветил фонариком. Ему показалось, что внутри металлической посудины что-то скребется и попискивает. Из-под банки застывшей черной лавой текла кровь.
   - Что это? - спросил Воловилов, поморщившись от вида крови.
   - Пока не знаю, - ответил Тычинский.
   Он наклонился, достал нож и стал резать пластырь. Банка присохла к крови, труп закоченел, в банке пронзительно запищало какое-то живое существо. Тычинский едва успел убрать руку и отскочить сам. Огромная серая крыса прыгнула на него из банки, заметалась по полу и опрометью побежала куда-то в темный угол. За ней тянулся кровавый след. Большой сгусток черной крови вывалился из раны, проеденной крысой на спине Кипятка.
   - Ужас, - сказал Воловилов, - такого я даже бы в своей книге сочинить не смог бы.
   - Она ему всю печень выела, - констатировал Тычинский, - не повезло парню, такой смерти и врагу не пожелаешь. Еще пару дней, проела бы насквозь и удрала.
   - Он же кричал, наверное, - сказал Воловилов.
   - А кто тут услышит? - ответил Тычинский, пряча нож в карман. - К тому же ночью такая метель свистела, что даже если он кричал, то крик сливался с ветром.
   - Такую казнь басмачи на Востоке применяли, - сказал патологоанатом, который был человеком начитанным, - привязывали комиссарам на спину глиняные горшки, внутрь голодную крысу и оставляли в яме. Смерть действительно ужасная. Повезло ему, если умер от болевого шока, это быстро, а вот если от потери крови и повреждения печени, то помучился мужик.
   - Что же у нас тут басмачи завелись? - задумчиво спросил Тычинский.
   - Нет, это не басмачи, - сказал Воловилов и указал пальцем на затылок Кипятка.
   За ним на бетонной свае была приклеена карта. Тычинский посветил на нее фонариком и увидел то, что и ожидал увидеть - это была крестовая шестерка.
   - А еще басмачи брали табуретку, сверлили в ней дырку, - продолжил патологоанатом, осматривая труп Кипятка, - садили на нее голым задом комиссара, а под низ керосиновую лампу и коптили медленным огнем комиссару анус.
   Тычинский оторвал карту от колонны и заметил, что она была приклеена тем же пластырем, что и банка.
   - Нужно проверить, может быть, какие-то следы... - сказал Воловилов, едва сдерживаясь от рвоты.
   - Снег налетел в окна, все следы замело, - ответил ему Тычинский, - отпечатки с банки снимут, если они еще остались. Нет, в этом случае нам нужно по другому пути идти. Кипятков же поехал с кем-то сюда. С тем, кто его вызвал по мобильному телефону. И хотя я его предупреждал об опасности, но он все равно поехал. А что это значит?
   - Что это значит? - спросил Воловилов.
   - Значит то, что того человека, с которым он поехал и от которого принял вызов, он не опасался, - ответил Тычинский.
   - Но кто это может быть? - спросил писатель.
   Тычинский только собрался открыть рот, чтобы ответить, как вошел сержант, водитель "козелка" и доложил:
   - Товарищ капитан, вас какой-то таксист спрашивает.
   Тычинский вышел на улицу и увидел вчерашнего мужика, который последним видел Кипяткова. Тот мял в руках шапку. Увидев следователя, он покосился на Воловилова, который подошел вместе с ним. Тычинский понял этот взгляд и сказал:
   - Говорите, это мой коллега.
   Таксист, поднял глаза и произнес виновато:
   - Я это, мля, вам вчера не сказал. Ну, как-то я просто отнесся к этому... да, думал Кипяток с бабой где-то залег... а теперь, когда его убили, я скажу... короче... тогда... это Лазарев ему звонил. Лазарев Кипятка вызывал в тот вечер.
   - Точно Лазарев? - переспросил Тычинский. - Вы ничего не напутали?
   - Ничего я не напутал, - ответил таксист, - я в машине сидел, когда Кипятку на мобильный позвонили. Где-то было около восьми вечера. Кипяток еще отвечал только так, типа, "хорошо", "ладно", "скажу". Потому он трубку отключил и сразу стал собираться. А я ему говорю, куда ты, мля, собрался, мы же еще партейку не доиграли в "козла". А он мне говорит, мол, надо ехать серьезный клиент. А потом я его спрашиваю, мол, кто тебе звонил, что за клиент такой? Он усмехнулся и говорит мне, мол, Лазарь вызывает, надо отвезти его в одно место. И уехал.
   - Ясно, - кивнул Тычинский, - то есть сам Кипятков вам сказал, что ему позвонил Лазарев?
   - Сам он мне сказал, - ответил таксист, - просто я вам вчера не хотел говорить ничего. А сегодня, когда по рации передали, что Кипятка убили, я узнал где вы и первым делом к вам "двинул".
   - Спасибо, - торопливо сказал Тычинский и кивнул Воловилову, - поехали!
   В этот раз Тычинский не стал стоять в очереди, чтобы получить пропуск для посещения Лазарева. С ним были два милиционера с автоматами, поэтому достаточно было сунуть дежурному службы охраны удостоверение под нос и тот сразу же отошел в сторону.
   Тычинский шел стремительно, Воловилов и милиционеры едва поспевали за ним. Следователь влетел в приемную, секретарша, увидев вооруженных людей, застыла с открытым ртом. Она хотело что-то сказать, но только шевелила губами, как рыба, вытащенная на сушу.
   - Попрошу и вас, гражданка, никуда не отлучаться, - сказал ей Тычинский, - у меня к вам будет ряд вопросов.
   Секретарша торопливо кивнула. Тычинский не стал спрашивать разрешения войти к начальнику, он открыл дверь и увидел, что Лазарев разговаривает по телефону.
   Молодой начальник от подобной бесцеремонности нахмурился, но, увидев вооруженных милиционеров, удивился и положил трубку.
   - В чем, собственно, дело? - спросил он. - Что это еще за анархия?
   - У нас есть все основания полагать, - с нескрываемым удовольствием произнес Тычинский, - что вы, господин Лазарев, причастны к убийству гражданина Кипяткова, а так же граждан Корнева и Кощеева.
   - Что такое? У вас жар? - напыжился, как индюк Лазарев, вставая над своим столом стола. - Вы еще ответите за эти беспочвенные обвинения!!!
   Тычинский прошел и сел напротив Лазарева. Он повернулся к автоматчикам, приказал им выйти и подождать в приемной. Воловилов тоже присел на стул возле входа. Он с интересом смотрел на человека, который являлся скрытным, хладнокровным и мстительным убийцей, а на вид благоухающим, респектабельным молодым начальником. По дороге к Лазареву Тычинский успел рассказать Воловилову свою версию убийств, которую сегодня подтвердили неожиданные показания таксиста на месте гибели Кипятка.
   - Вам известен номер мобильного телефона Кипяткова? - спросил Тычинский.
   - Я не намерен отвечать на ваши провокационные вопросы! - вспылил Лазарев.
   - Тогда собирайтесь, - сказал Тычинский, - мы побеседуем с вами в другом месте.
   - Мы беседовали с вами вчера, что изменилось? - нервно теребя кончик галстука, спросил Лазарев, не спуская с себя вида надутого индюка.
   - Вчера был убит небезызвестный вам Кипятков, - ответил Тычинский, - убит жестоко. Можно сказать, что не убит, а замучен.
   - Но я-то тут при чем? - с нескрываемым удивлением спросил Лазарев. - Я вчера весь вечер провел у себя в кабинете!
   - Вы звонили вчера на мобильный телефон Кипяткова? - задал новый вопрос Тычинский.
   - Зачем мне ему звонить? - ответил вопросом на вопрос Лазарев. - На кой он мне нужен?
   - Есть свидетель, который слышал, что вы звонили, - поведал Тычинский.
   - Он что слышал мой голос? - спросил Лазарев.
   - Нет, ему сказал, что звонили именно вы, сам Кипятков, - пояснил Тычинский, - после звонка Кипятков куда-то уехал и назавтра был найден мертвым.
   - Я ему не звонил, - сказал Лазарев, - кстати, это легко проверить по мобильной трубке Кипяткова. В ней есть список тех людей, которые ему звонили вчера.
   - К сожалению, мобильный телефон Кипяткова нами пока не найден, - ответил Тычинский, - видимо, убийца знал о том, что имена звонивших остаются в мобильном телефоне, поэтому унес его с собой.
   - Проверьте у поставщика этих самых сотовых услуг, - сказал Лазарев, он сильно потел, - наверняка у них есть эти данные.
   - Спасибо за совет, мы обязательно проверим, - пообещал Тычинский.
   - Вот проверите, тогда и предъявляйте свои гнусные обвинения! - вскричал Лазарев.
   - Я могу проверить прямо сейчас, - предложил Воловилов.
   Тычинский кивнул. Воловилова уже знали в отделе, он запросто мог позвонить и попросить от имени Тычинского выяснить любую информацию. Тем более что Федько так не вовремя заболел, а Тычинскому одному было тяжеловато тянуть этот "воз". Воловилов пришелся как нельзя кстати. Писатель вышел в приемную, чтобы не мешать дальнейшему разговору.
   - Странный тип, - нервно сказал Лазарев, - этот ваш помощник. Мне кажется, что я его уже где-то видел. Он что работает с вами в милиции?
   - Да, это наш сотрудник, - пояснил Тычинский.
   - Он похож, скорее, на учителя ботаники, - зло бросил Лазарев, - чем на мента.
   - Значит, вы утверждаете, что никуда не отлучались вчера? - спросил Тычинский.
   - Я был на работе до одиннадцати вечера, - поведал Лазарев, - а потом я приехал домой и больше никуда не уходил.
   - Вас кто-то видел на работе? - спросил Тычинский.
   - У нас охрана, которая записывает когда я вхожу и когда выхожу, - ответил Лазарев, - кроме того, меня видела уборщица и Татьяна была в приемной моего кабинета до одиннадцати вечера.
   В конце фразы Максим Исаакович слегка порозовел.
   - Кто это Таня? - спросил Тычинский.
   - Моя секретарша, - пояснил Лазарев, поджав губы, словно девственник.
   - Чем вы занимались вчера так поздно на работе? - спросил Тычинский.
   - Это коммерческая тайна нашего предприятия!!! - воскликнул Лазарев. - Достаточно уже того, что я тут перед вами распинаюсь!
   В это время зазвонил телефон. Лазарев схватил трубку. По виду телефона - он был без круга или кнопок набора номера, а так же по тому, что он стоял отдельно, Тычинский понял, что звонит Генеральный Директор. Лазарев вытянулся в струнку и, с торжеством поглядывая на следователя, говорил:
   - Нет, Геннадий Иванович, спасибо! Ничего страшного! Это недоразумение! Сами разберемся. Да-да, не волнуйтесь.
   Потом он взглянул на следователя и спросил с ехидцей:
   - А как ваша фамилия и звание?
   - Капитан Тычинский, - ответил следователь.
   - Некий капитан Тычинский, - заискивающе доложил Лазарев, - хорошо, Геннадий Иванович, я передам ему.
   После разговора Лазарев положил трубку на рычаги и сказал:
   - Это был Генеральный Директор!!! Он очень недоволен, что вы врываетесь в здание управления с автоматами наперевес. Я думаю, вы заработали себе взыскание по служебной линии.
   - Позаботьтесь лучше о себе, - посоветовал Тычинский, - вы так и не захотели вспомнить, что же за тайна связывала вашу компанию "карточных мастей" в подростковом возрасте. Более того, теперь я полагаю, что именно вы захотели спрятать эту самую "тайну" в трех могилах. Что это за тайна?
   - Отстаньте от меня с вашими дурацкими вопросами!!! - вспылил Лазарев.
   - Сначала я полагал, что вам мстит девушка, которую вы насиловали в летнем лагере, но оказалось, что Юлия Кузнецова, ранее задержанная нами, не имеет никакого отношения к произошедшим событиям.
   - Вам не впервой задерживать невиновных, - вставил Лазарев.
   - Я пока вас не задерживаю, - сказал Тычинский, - мы просто беседуем.
   - А в приемной ждут два автоматчика, - опять вставил Лазарев.
   - Это на тот случай, если бы вы оказались не столь благоразумны и попытались бы оказать сопротивление, - пояснил Тычинский и продолжил, - итак, подытожим. Вас было четверо в компании - Червовый, Пиковый, Бубновый и Крестовый, а остались в живых только вы, Максим Исаакович. Объясните мне, я не пойму одну странность - ведь подростками вы украшали себя тузами, а убитым подкидывали шестерки. Шестерки, понимаете? Отчего же шестерки?
   - Это вы меня спрашиваете?
   - Вас, Максим Исаакович.
   - Мне это не известно.
   - Известно вам, Максим Исаакович, только вы не хотите говорить. Я так полагаю, что это намек, что из всей вашей компании поднялись вверх по карьерной лестнице только вы один. А остальные - и Кощей, и Кипяток, и Корень так и остались "шестерками". Хотя с Корнем вы переборщили. Могли положить ему хотя бы валета.
   - Я ничего не подкладывал! - закричал Лазарев. - Сейчас же прекратите этот балаган!
   - Факты против вас, - сказал Тычинский.
   - Вы подтаскиваете эти самые факты за уши! - воскликнул Лазарев. - Я протестую!
   - Протестуйте сколько хотите, - сказал Тычинский.
   В это время в кабинет вошел Воловилов.
   - Вот распечатка входящих звонков на телефон Кипяткова, - сказал он, - их не так много, а около восьми часов вечера только один звонок и был сделан. Мне по факсу от провайдера мобильной связи прислали распечатку. Заметьте, товарищ капитан, номер телефона факса из приемной господина Лазарева совпадает с тем, с которого был сделан звонок на мобильный телефон Кипяткова.
   - Что такое? - воскликнул Лазарев, распуская узел галстука. - Это фальсификация! Это гнусная ложь, вы за это ответите!
   Тычинский просмотрел на распечатку, сверил номера телефонов с которого звонили и на который пришел факс на "шапке" полученного листка и произнес, едва скрывая торжество:
   - Максим Исаакович, а вам придется проехать с нами.
   - Я невиновен, - сказал Лазарев, вцепившись ладонями в стол, - меня подставили. Это гнусная фальсификация!
   - У вас с секретарем спаренный телефон? - спросил Тычинский.
   - Один номер на устройстве мини АТС на ее столе, - уныло ответил Лазарев, - она меня соединяет. Все разговоры через аппарат секретаря.
   - Ясно, - сказал Тычинский, - вы утверждаете, что не звонили вчера вечером Кипяткову.
   - Я не звонил...
   - В таком случае это сделала ваша секретарша, - сказал Тычинский. - Или же уборщица тетя Маня подключилась к распределительной телефонной коробке?
   - Юмор тут неуместен, - нервно ответил Лазарев, не отпуская стола.
   И тут его осенило и он закричал:
   - А вдруг это и правда Танька вызвала от моего имени Кипятка? Вдруг это она все подстроила? Ведь это же просто, позвонить и сказать, что я жду машину!
   - Все это могло бы быть правдой, но Кипятков был предупрежден о грозящей ему опасности, так же, как и вы, - сказал Тычинский, - он бы не поехал за город с незнакомцем или незнакомкой. Тот, кто уехал с ним к заброшенному строению не вызывал опасения у Кипяткова.
   - Вы намекаете, что это был я? Да, это на меня вы намекаете? - закричал Лазарев. - Но я был весь вечер здесь, на месте, в своем кабинете!!! Да, кстати, я разговаривал в половину девятого с начальником отдела снабжения по внутренней линии. Это мое алиби, спросите у него - он подтвердит! Но я вам говорю, что Кипяткову я не звонил. Надо спросить Таню.
   И Лазарев заорал:
   - ТАНЯ!!!
   Вбежала секретарша. Она так спешила, что ее спелая, загорелая грудь едва не вывалилась из декольте.
   - Что, Максим Исаакович? - трепетным голосом спросила она.
   - Ты звонила вчера Кипяткову в восемь вечера, признавайся!!! - заорал начальник на секретаршу.
   - Какому Кипяткову, Максим Исаакович, что вы? - пролепетала красавица.
   - Не прикидывайся, это ты меня подставила! - еще пуще завопил Лазарев.
   - Тихо-тихо, - вмешался Тычинский, - скажите, Татьяна, вы звонили вчера около восьми вечера на трубку таксисту Кипяткову и если "да", то по чьей просьбе?
   - Я не знаю Кипяткова и не знаю его телефона, - ответила она, - я не звонила ему ни вчера, ни позавчера, ни сегодня, никогда.
   - Кто-то из вас врет, - коротко сказал Воловилов, - звонок из вашей приемной зафиксирован.
   - Это она врет! - сказал Лазарев, ткнув пальцем прямо в декольте секретарши.
   Татьяна побледнела, что было заметно даже на ее загорелом лице и, видимо преодолев некоторый субординационный барьер, выпалила:
   - Сами вы лжете, Максим Исаакович! Просто решили от меня избавиться таким низким способом! Я никому не звонила! А вы мелкий лгун, холуй и карьерист!
   - Что-о? - покраснел, как помидор, Лазарев. - Ах, ты паскудина!
   Лицо Татьяны все больше вытягивалось от возмущения.
   - И еще... - в этом месте секретарша по сатанински ухмыльнулась, - давно хотела тебе сказать, да повода не было! Любовник ты никакой! Тюу! Морковка скукоженная! Тьфу на тебя, я сегодня же увольняюсь! Меня сам Генеральный к себе звал, а я дура не пошла...
   Лазарев испуганно посмотрел на Тычинского, затем на Воловилова. Следователь решил прекратить выяснение отношений между секретаршей и начальником, и вмешался:
   - Все, хватит, - сказал он, - помолчите оба.
   Лазарев рухнул в свое кресло с огромной спинкой и отвернулся. Секретарша с презрением смотрела на него.
   - Так значит, никто не хочет признаться, что он вчера звонил из приемной на мобильный телефон гражданина Кипяткова? - спросил следователь.
   И Лазарев, и его секретарша промолчали.
   - Я не буду выводить вас из здания управления под дулами автоматов, - сказал Тычинский, - но и отпустить я вас тоже не могу. Вчера из приемной, в которой находились вы оба, был сделан звонок человеку, который сегодня был найден мертвым. Существует еще ряд косвенных улик, указывающих на ваше участие, господин Лазарев, в убийстве Корнева и Кощеева.
   - Я всегда знала, что он подонок! - сказала секретарша.
   - Вы, Татьяна, кстати, тоже схожи по приметам с одной подозреваемой в убийстве Корня с которой покойной был в баре и поэтому завтра мы проведем опознание, - добавил Тычинский.
   - Я? - искренне удивилась секретарша. - Какая чушь! Это оттого вы спрашивали меня недавно - не была ли я баре "Колокольчик"?
   - Именно поэтому, - кивнул Тычинский.
   - Ваше дело шито белыми нитками, - сказал Лазарев, - у меня есть хороший адвокат и не надейтесь...
   - Я буду только рад, если вы окажетесь невиновны, - устало ответил ему Тычинский, - а сейчас давайте без лишнего шума проследуем за мной в машину.
   - Вы не имеете права меня арестовывать! У вас нет санкции прокурора! - завопил Лазарев.
   - А я вас и не арестовываю, а задерживаю до выяснения обстоятельств, - ответил ему Тычинский, - или вы намерены оказать сопротивление?
   - Нет, - помотал головой Максим Исаакович и стал собираться.
   - Вы, Татьяна, тоже поедете с нами, - сказал Тычинский.
   - Вы что хотите меня посадить в камеру? - удивилась секретарша. - У меня критические дни и нет с собой прокладок! Я лично окажу вам сопротивление!
   - Я не собираюсь вас никуда сажать, вы просто дадите мне подписку о невыезде, - пояснил Тычинский.
   Вот уж правда - простота хуже воровства.
   - Давайте только выйдем через запасной выход, - хмуро предложил Лазарев, - стыдно.
   В машине все молчали. Тычинский, зная, что навлечет на себя гнев начальства, все-таки посадил Лазарева в камеру, наказав тому подумать обо всем еще раз и завтра рассказать правду. Срок, установленный Крупным поджимал. Опознание Татьяны свидетелями из бара "Колокольчик" назначили на завтра на девять утра, а женщину отпустили под подписку о невыезде.
   Воловилов ушел в гостиницу, сказав, что завтра появится ближе к обеду. Он вскоре собирался уехать в Москву и хотел отоспаться перед своим "нырком" в течение суматошной столичной жизни, как он сам выразился. Тычинский, подытожив свои мысли, отправился на доклад к подполковнику. Он ожидал, что тот начнет ему пенять на то, что он посмел посадить на нары любимчика Генерального Директора, но Крупный, наоборот, выслушав новую версию следователя о серии убийств, похлопал его по плечу и сказал:
   - Не боись, капитан, если "грянет гром", я сам за тебя поручусь. Подумаешь, Лазарев. Сейчас и не такого ранга людей сажают. Главное, нам бы доказать его причастность к этим убийствам.
   - Докажем, - пообещал Тычинский.
   - Я так полагаю, что Кузнецова невиновна? - спросил Крупный.
   - Выходит что так, - неохотно согласился Тычинский.
   - Можно ее отпустить, стало быть?
   Тычинский молча кивнул, но добавил:
   - Но все-таки адрес я ее записал и данные тоже. Это дело уже столько раз изворачивалось, как змея, что я, честно, не знаю, что будет дальше.
   - Добьем-добьем, - сказал подполковник, - надо бы извиниться перед Кузнецовой за то, что мы ее неправильно арестовали. Все-таки у нее муж на короткой ноге с...
   Взгляд Крупного наткнулся на лицо Тычинского.
   - Ладно-ладно, я сам перед ней и перед ее мужем извинюсь, - сказал подполковник, - иногда излишняя дипломатичность не помешает. Кто знает, может придется еще к этому Кузнецову обратиться.
   Тычинский не считал нужным извиняться. Так сложились обстоятельства, что ему пришлось ее задержать, к тому же Юля сама долго отмалчивалась, чем наводила на себя подозрение. И еще общалась с шаманом - одной из самых центральных фигур в череде убийств. Крупный словно прочитал мысли Тычинского и пояснил:
   - У нее муж крупный бизнесмен с большим влиянием. Не хотелось бы, чтобы у них осталось дурное впечатление о нашем городе.
   "Все равно останется, - подумал Тычинский, - и никакое извинение тут не поможет". Но вслух этого не сказал. Попрощавшись до завтра с начальником, Тычинский пришел к себе в кабинет, где надрывался телефон. Звонила жена Вера.
   - Тычинский! - она называла мужа по фамилии. - Ты отнес или нет мою плойку в ремонт? Я тебе ее неделю назад еще отдала, чтобы ты ее отремонтировал?
   Следователь совсем забыл об этой плойке, она спокойно лежала у него в столе без движения.
   - Я это... м-м... - начал искать ответ Тычинский.
   - Точно не отдал, у меня же работа горит, - трагичным голосом произнесла Вера.
   Она работала парикмахером и плойка была ее рабочим инструментом.
   - Как же не отдал, отдал, - сказал наконец Тычинский, - сегодня пойду и заберу.
   - Ну, смотри, - успокоено выдохнула Вера, - а то ты же понимаешь - без плойки завал.
   "Мне бы твои проблемы", - подумал Тычинский, но вслух, как и в кабинете подполковника, тоже ничего не сказал. Вера ведь тоже была в какой-то мере подполковником, только дома.
   - Тычинский, а ты что детективы вдруг стал читать? - примирительно спросила Вера.
   - Нет, а что? - не понял Тычинский.
   - Тогда откуда у нас новая книжка "Кровавая схватка"? - спросила Вера.
   - Это мне... - Тычинский хотел было сказать, что это автор ему подарил, но потом вспомнил о просьбе Воловилова не распространяться о том, что он в городе и продолжил так, - Федько дал почитать.
   - Не бери больше книг у своего Федько, - посоветовала Вера, - большей ерунды я в жизни не читала.
   - Ты считаешь, что книга "Кровавая схватка" - ерунда? - спросил следователь.
   - Полная!!! - ответила Вера.
   - А почему так? - спросил Тычинский.
   - Автор какой-то дурной этот Воловилов, - продолжила Вера, - надо же так бездарно писать и печатают ведь!
   - А что тебя подвигло Воловилова читать?
   - Знаешь, собиралась на работу, хотела книжку взять с собой, - ответила Вера, - пересмотрела свои женские романы - все уже читала ни по одному разу. Смотрю, на твоей тумбочке книжка. Ну, и взяла ее. А сегодня у нас почему-то народу мало было, я вспомнила, что книгу взяла и решила почитать. Мучилась, мучилась, ни фига не понятно, а чушь редкостная. Тягомотина. Я так до конца ее и не дочитала. Не бери больше у Федько детективов. Ну, ладно, пока, не забудь про плойку.
   Тычинский положил трубку и задумался. Вера была большой поклонницей женских детективных романов, читала их запоем и не была дилетантом в этом деле. Она даже была инициатором создания клуба "Любителей Женских Детективных Романов", который просуществовал ровно две недели при городской библиотеке, а затем лопнул. Женщинам незачем было ходить в клуб, чтобы обменяться впечатлениями от прочитанных романов - для этого было достаточно общения по телефону, при встречах в магазине или за чаепитием на работе.
   Книга Воловилова "Кровавая схватка" Веру не вдохновила. Ну, что же, видимо, поэтому писатель и приехал в провинцию, чтобы почерпнуть из "нового источника" свое вдохновение, а потом ворваться в московскую литературную богему, как говорится "на белом коне".
   Тычинский вытащил сломанную плойку жены из стола и задумался. Если нести ее сейчас в ремонт, то явно ее починят только завтра, а то и послезавтра. А он Вере сказал, что заберет ее сегодня из ремонта. С этими убийствами он совсем забыл о Вериной просьбе. Сам ведь вызвался отнести вещь в ремонт и забыл.
   Оставался один выход - пойти к своему школьному другу Паганелю - мастеру на все руки. Паганель был "профессором" в электронике, содержал маленькую частную мастерскую. Конечно, Паганелю чинить плойку, это то же самое, что мастеру Левше не блоху подковывать, а лошадь - не по умению задача, но другого выхода у Тычинского не было. Он собрался и отправился умолять старого школьного товарища помочь ему в сложившейся ситуации.
   Паганеля Тычинский застал уставившимся в экран монитора компьютера. Весь его стол был завален какими-то деталями, проводами и приборами.
   - Проходи, - сказал мастер, не отрываясь от экрана, - присаживайся.
   Тычинский присел на краешек стула, где кроме его основания уместился еще кинескоп от телевизора.
   - Чем занимаешься? - для поддержания разговора спросил Тычинский.
   Не будет же он сразу говорить о плойке, ведь нужен же подход к такой деликатной теме.
   - Вот поставил новую программку, - довольный собой пояснил Паганель, - определитель номера и автоответчик в одном флаконе. И еще куча функций. Очень полезная вещь.
   - А что в ней такого полезного? - спросил Тычинский, хотя, конечно, по большому счету это все его не слишком интересовало.
   - Автоответчик мне нужен, например, чтобы... - начал Паганель, но потом сократил ответ, - автоответчик, он и в Африке автоответчик. А вот определитель номера - вещь полезная. Например, принес мне Тычинский чинить видеомагнитофон, а я его сделать не успел. Тычинский мне звонит - я смотрю, ага, звонит Тычинский и трубку не беру! Нет меня!
   - Так я зайду, - сказала следователь.
   - Это уже другой разговор, - невозмутимо продолжил Паганель, - а вот обратная функция. Человеку я сделал видеомагнитофон, а он прячется и денег мне не отдает. Я ему звоню, а у него определитель номера стоит. Но не тут-то было, у меня есть функция против его определителя. Я могу ему любой другой номер заслать. Он смотрит на свой определитель, а там, например, высвечивается телефон его тещи. Он трубку берет, а там я! Попался голубчик!
   - Это здорово, - кивнул Тычинский.
   То что ему говорил Паганель, он слушал вполуха, не зная, как подступиться к деликатной проблеме плойки.
   - И вот еще есть одна полезная функция, - продолжал, как ни в чем не бывало Паганель, - я записываю любой текст и ставлю на автодозвон. Компьютер звонит и говорит сам за меня.
   - Это-то тебе зачем? - спросил Тычинский.
   - Например, я могу записать "Ваш заказ выполнен" и написать номера телефонов заказчиков, - пояснил Паганель, - сам буду работать, что-нибудь паять, а компьютер сам, без моего участия будет дозваниваться. Можно выставить любое время звонка.
   - Ты шагаешь в ногу со временем, - сказал Тычинский.
   - Я опережаю свое время, - без излишней скромности сказал Паганель, отвел красные глаза от монитора и спросил, - ну, чего ты мнешься? Что ты там принес мне в свертке?
   - Вера просила тебя плойку посмотреть, - выпалил Тычинский.
   - Да-а, - глядя в потолок, пропел Паганель, - плойку. Это то же самое, что ювелиру Фаберже предложить делать консервные банки.
   "Тоже удачная метафора", - про себя согласился Тычинский, но промолчал.
   - Я мастер электронщик высшего разряда, программист, а ты мне плойку принес? - спросил он у Тычинского.
   - Да, - обречено ответил следователь.
   - Как это низко, - пробормотал Паганель, - ну, давай, посмотрю я твою плойку...
   Через десять минут плойка заработала. Тычинский стал совать Паганелю полтинник, но тот денег не взял. Следователь попрощался с другом, в бодром настроении духа вышел из мастерской мастера и отправился домой. Уже темнело.

Глава 14

   На следующий день после обеда на службе появился Федько. Он громко чихнул, заходя в кабинет, и протянул Тычинскому руку для приветствия.
   - Выздоровел? - спросил Тычинский.
   - Пока не очень, - ответил Федько, - чихаю, как видишь.
   - Так а чего же ты тогда пришел?
   - Крупный вызвал, - ответил Федько, - некогда болеть, да и какое уж тут лечение, когда такие дела у вас творятся.
   - Это правда, - согласился Тычинский, - мне тебя не хватало.
   - У меня свое дело появилось, - сказал Федько, садясь за свой стол, - из гостиницы украли сантехнику и стройматериалы на кругленькую сумму.
   - Из какой гостиницы? - спросил Тычинский.
   - Той самой, где наш писатель сейчас живет, - ответил Федько, - оказалось, что в том крыле, где строители работали, все время была открыта дверь. Кто хотел - приходил, кто хотел - уходил. Вернее, не тот, кто хотел, а тот, кому это было нужно.
   - А кому это было нужно? - спросил Тычинский.
   - Не знаю, вот я сейчас с этим и буду разбираться, - сказал Федько.
   - Погоди, выходит, что и постояльцы могли не мимо ресепшена выходить, а через запасной вход, - предположил Тычинский.
   - Выходит, что так, - сказал Федько, - а что ты имеешь в виду.
   - Да ничего, так подумалось... - произнес Тычинский негромко.
   - А где Воловилов? - спросил старший лейтенант.
   - Отсыпается в гостинице, - ответил Тычинский, - перед Москвой.
   - Слушай, а ты так и не прочитал его книгу "Кровавая схватка"? - спросил Федько.
   - Нет, времени не было, - ответил Тычинский, - но Вера моя прочитала.
   - И как ей понравилось? - спросил Федько с таким выражением лица, как будто он только что лизнул жабу.
   - Ей не понравилось, - ответил Тычинский.
   - Мне тоже, - сказал Федько, - я пока болел, раз восемь принимался читать. Ну, не интересно, хоть ты убей! Так до конца я и не дочитал. Интересно, у него все книги такие скучные?
   - Не знаю, - пожал плечами Тычинский.
   - Как у тебя расследование движется? - спросил Федько. - Слышал я, Кипяткову к спине крысу привязали и шестерку крестей подкинули.
   - Было дело, - согласился Тычинский и поведал Федько свою версию о том, что Лазарев, который пребывает ныне в камере, является организатором убийств Корнева, Кощеева и Кипяткова. Рассказал и о звонке на мобильный телефон Кипяткова, который был сделан из кабинета Лазарева.
   - А мотив для совершения этих убийств у Лазарева есть? - с интересом спросил Федько.
   - Видимо он захотел скрыть кое-что, что знали эти трое, - ответил Тычинский, - но что именно он хотел скрыть, мне пока выяснить не удалось. Секретарша Лазарева, как мне показалось, очень похожа была на ту самую женщину, которая была с Корнем в баре "Колокольчик".
   - И что? - спросил Федько.
   - Сегодня было опознание и свидетели - работники бара опять показали, что секретарша Лазарева это не та женщина, что была в "Колокольчике" с Корневым, - ответил Тычинский, - хотя она очень похожа.
   - Свидетели, мне кажется, не особо хорошо запомнили женщину, которая была в баре с Корневым, - сказал Федько, - в баре темно и свет моргает. Что я могу тебе посоветовать - коли этого Лазарева.
   - Сейчас я и собираюсь это делать, - ответил Тычинский.
   - Ладно, поехал я в гостиницу, - сказал Федько, - по дороге заеду в аптеку, куплю что-нибудь, чтобы не чихать.
   Только лишь Федько ушел, как появился Воловилов. Вид у него был усталый, глаза красные.
   - Ну, вот, говорите, что хотите выспаться, а сами работаете, - заметил Тычинский, - по лицу видно.
   - Да, не могу не писать, - сказал Воловилов, - издательство нажимает, сроки поджимают, да и читатели ждут моих новых книг.
   "Что же это за читатели такие?", - подумал Тычинский, но вслух ничего не сказал.
   - Сейчас буду разговаривать с Лазаревым, - поведал следователь писателю, - хотите поприсутствовать?
   - Конечно, - с радостью кивнул Воловилов, - дело близится к разгадке, не так ли?
   Тычинский молча кивнул и добавил:
   - Думаю свести их с шаманом на очной ставке, посмотрим, что из этого выйдет.
   - Я буду записывать, - сказал Воловилов, сел за стол Федько, приготовил ручку и свой блокнот.
   Минут через пять привели Лазарева. Его дорогой костюм был помят, черная щетина проступила на щеках. Тычинский предложил ему сесть. Лазарев был явно взволнован и следователь увидел, что ему не терпится что-то рассказать. Тычинский предложил ему присесть, и как только основание Лазарева коснулось стула, он выпалил:
   - Я вспомнил. Я знаю. Вы меня не перебивайте и я вам все расскажу!
   - Никто не собирается вас перебивать, - ответил ему Тычинский.
   - Когда у нас была банда эта, когда мы называли себя по карточным мастям и жили в одном доме, - начал торопливо говорить Лазарев, - с нами жил еще один пацан, задохлик такой - Витя Петухов. Его мать была инвалидом, работала где-то за копейки, а отца у Петухова вообще не было. Они с матерью жили в полуподвальном помещении, Петухов вечно ходил в каких-то обносках, в рваных ботинках. Они с матерью переехали в наш город откуда-то из села. Появился этот Витя в нашем классе, когда мы уже вчетвером дружили и называли друг друга по мастям. Естественно, что Петух, так мы его прозвали, стал объектом для издевательств. При всей его худобе он сначала пытался сопротивляться и нам приходилось его почти ежедневно лупить. Мы затаскивали его на чердак или куда-нибудь в укромное место, заставляли кукарекать, лаять и если он не делал этого, то мы его били. Нам нравилось его унижать, мы сами чувствовали себя крутыми. Мы хотели сделать его "шестеркой", чтобы он таскал за нами портфели, бегал в булочную, но Петух прятался от нас. Он учился с нами в одном классе, пытался убегать после школы, но мы его ловили, заставляли сидеть под партой. Он плакал, просил нас оставить его в покое, но слезы нас только подзадоривали. Ну, дураки мы были. Потом мы его все-таки сломали. Он стал везде с нами таскаться, носил наши портфели, делал за нас уроки. Он не глупый был пацан. И самое главное, что я вспомнил - мы приклеивали ему на спину шестерку из карточной колоды. Например, если он сегодня у меня был "шестеркой", то у него на спине висела шестерка червей, если у Корня, то шестерка пик. И так далее.
   Тычинский и Воловилов слушали молча, не перебивая.
   - Можно попить, - попросил Лазарев.
   Тычинский налил ему из графина воды. Лазарев выпил жадными глотками и продолжил:
   - Однажды у нас в туалете в школе засорился унитаз. Корень притащил Петуха в туалет и стал его окунать головой прямо в воду. А мы засекали время, сколько Петух выдержит.
   - Да-а, забавы у вас были "интересные", - сказал Тычинский.
   - Переходный возраст, глупые были, - ответил Лазарев.
   - Возраст тут не при чем, - сказал Тычинский, - дело в воспитании.
   - И в наследственности, - добавил Воловилов.
   Лазарев промолчал, допил остатки воды в стакане и сказал:
   - Корень, ведь он окунал в детстве в унитаз Петуха, а теперь и его самого утопили в ванне, - добавил Лазарев, - я думаю, что все это не случайно.
   - Вы считаете, что именно потому Корнева утопили в ванне, что он макал Витю Петухова головой в унитаз? - переспросил Тычинский.
   - Да, я считаю, что именно поэтому, - согласился Лазарев, - но это еще не все, что я хотел вам рассказать. Однажды зимой мы шли в школу мимо больших сугробов, где пацаны настроили каких-то ходов, штабов. Кощей схватил за шиворот Петухова и заставил залезть внутрь, а потом завалил вход снегом. Завалил так, чтобы он не мог вылезти. Потом мы пришли из школы, до вечера играли в хоккей и только когда стемнело, мы вспомнили, что Петух у нас замурован в сугробе. Мы пришли, его откопали, а назавтра он заболел. Воспаление легких.
   - И он сидел в сугробе и никого не позвал на помощь? - спросил Воловилов.
   - Он нас боялся, - ответил Лазарев, - мы ему сказали сидеть, он и сидел.
   - Так, с этими двумя ясно, - сказал Тычинский, - а что же с Кипятковым?
   - Крыса, - только и произнес Лазарев.
   - Что "крыса"? - переспросил Тычинский.
   - У Кипятка была домашняя крыса, - сказал Лазарев, - здоровая такая. Кипятка она знала и не кусала. А вот чужих хватала и очень больно. Кипяток специально дразнил крысу и кусал ей Петухова до крови.
   - Почему же ты раньше-то всего этого не рассказал? - спросил Тычинский.
   - Я забыл об этом, - ответил Лазарев, - подумаешь, чего только в детстве не было. Подростки, они вообще жестокие.
   - Подростки, они разные, - сказал Тычинский, - а вы, стало быть, Максим Исаакович, только в камере о Вите Петухове вспомнили?
   - Да, - согласился Лазарев, - но ведь это же глупо, столько лет уже прошло. Я даже не думал, что он живой еще. Ведь я после восьмого класса его больше не видел.
   - А вы, господин Лазарев, как над Петуховым издевались? - спросил Тычинский.
   - Я никак над ним не издевался, - ответил Лазарев, - поэтому он меня и не тронул! Поэтому я и живой, что я за него даже заступался! Это эти три урода постоянно его гнобили!
   - Вы, значит, положительный? - спросил Тычинский.
   - Не положительный, но и не гад такой, как Корень, Кощей или Кипяток, - произнес Лазарев с презрением.
   - А Кипятков мне не показался таким уж садистом, - сказал Тычинский.
   - Он всегда был трусом и подражал Корню, - ответил Лазарев, - Корень его все время подначивал. Например, скажет, а слабо тебе училке плюнуть на спину. Тому страшно, но показать ему этого не хочется, он и плюет. Он самый злобный был, Кипяток, хуже Корня. А Кощей был просто отморозок. Вообще без мозгов и каких-то понятий. Он еще Витю сигаретами прижигал.
   - Так вы всерьез считаете, Максим Исаакович, что это Витя Петухов приехал в наш город, чтобы отомстить? - спросил Тычинский.
   - А другой версии у меня нет, - сказал Лазарев, - и все сходится - и карты, и унитаз с ванной, и землянка в снегу с гробом, и крыса с крысой. Никто, кроме нас пятерых, всего этого не знал.
   - А может быть, это вас, Максим Исаакович, совесть замучила, и вы решили за Витю отомстить своим бывшим подельникам? - спросил Тычинский. - Устроили все эти убийства?
   - Да, бог с вами, - махнул рукой Лазарев, - какая совесть, я же номенклатурный работник!
   - Ах, да! Что правда, то правда, - согласился Тычинский.
   - И еще кое-что я хотел бы добавить, - сказал Лазарев, - самое главное. Я недавно по Интернету познакомился с одной девушкой из соседнего города. Красивая такая, фото мне прислала. Еще она мне письма присылала всегда цветастые, красивые с вложенными картинками. Так вот, я ночью в камере вдруг вспомнил последнее ее письмо. Она обычно мне посылала письма с сердечками, цветочками, мордочками разными, а тут только одни сердца розовые и расположены... у вас не будет листочка бумаги?
   Тычинский протянул ему бумагу и ручку. Лазарев весьма неумело и криво нарисовал по краям шесть сердечек, а посередине чего-то начиркал.
   - Вот это текст письма, - сказал он, указав кончиком ручки на начирканное, - а вот на эти сердца я даже внимания сначала не обратил. Посмотрите, что они изображают.
   - Это же шестерка червей, - догадался Тычинский.
   Воловилов встал, подошел поближе и тоже взглянул на неумелый рисунок Лазарева.
   - Точно здесь изображена последняя карта, - подтвердил Воловилов и спросил, - шестерка червей. А эти письма от девушки у вас сохранились?
   - Сохранились в компьютере на работе, - ответил Лазарев, - можно их распечатать, если нужно.
   - А что она написала в этом последнем письме? - спросил Тычинский.
   - Она приглашала меня на свидание к себе домой, - признался Лазарев, - завтра вечером.
   - Как вы должны были встретиться? - спросил Тычинский.
   - Я должен был подъехать к центральному универмагу и ждать ее, - пояснил Лазарев, - ровно в восемь вечера.
   - Это вас не насторожило? - спросил Тычинский.
   - Совершенно не насторожило, - ответил Лазарев, - я часто подобным образом знакомился с девушками и встречался. Но эта информация не для моей жены...
   - Это уж как получится, - ответил Тычинский и задал новый вопрос, - поподробнее расскажите - она первая вам написала или же вы нашли ее?
   - Она прислала мне письмо на электронный адрес, - ответил Лазарев.
   - Откуда она узнала ваш адрес? - спросил Тычинский.
   - Он есть в любом справочнике, это не проблема, - ответил Лазарев и, посмотрев прямо в глаза Тычинскому, предложил, - ну, давайте попробуем завтра поймать ее. Я чувствую, что эта девушка связана с маньяком. Я подъеду на условленное место и посмотрим, что будет дальше. Тогда вы сможете взять настоящего убийцу!
   - Витю Петухова, переодетого в женское платье? - спросил Тычинский.
   - Я не знаю, может быть и такое, - пожал плечами Лазарев и попросил, - отпустите меня на работу. У меня сегодня после обеда селекторное совещание отдела. Не хотелось бы, чтобы мои подчиненные узнали, что я сижу в СИЗО. Ведь теперь же ясно, что я не виноват.
   - Вы рассказали нам удивительную историю об обиженном мальчике Вите Петухове, который больше чем через пятнадцать лет начал вам мстить за поступки, которые, хоть и гнусны сами по себе, но с возрастом все равно забываются, - сказал Тычинский, - я даже не знаю, существовал ли этот самый Петухов на самом деле или нет. И самое главное - звонок на мобильный телефон Кипяткова был сделан из вашего кабинета.
   - Я не могу этого объяснить, - со вздохом сказал Лазарев, - я ему не звонил...
   - Извините, конечно, товарищ капитан, что вмешиваюсь, - сказал Воловилов, - но мне лично кажется, что господин Лазарев не лжет. История хоть и не вполне правдоподобная, но нужно дать Лазареву шанс оправдаться. Пускай он побыл бы до завтра на свободе, чтобы убийца ничего не заподозрил, а завтра мы бы, взяв группу захвата, съездили с Максимом Исааковичем на его свидание.
   Тычинскому Воловилов начал уже мешать своими советами. Успокаивало лишь то, что он вскоре собирался уезжать в Москву.
   - Хорошо, - согласился Тычинский, - я сейчас отпущу вас, Лазарев, под подписку о невыезде. С подробностями завтрашней операции я вас ознакомлю завтра утром.
   Счастливый Лазарев даже подскочил на стуле.
   - Я еще успеваю, - сказал он, взглянув на часы, - на совещание я успеваю.
   Вскоре Тычинский остался в кабинете один - Лазарева он отпустил, и за ним приехала служебная "Волга", Воловилов отправился в гостиницу. Тычинский тем временем решил выяснить существовал ли на самом деле Витя Петухов. Для этого он позвонил в паспортный стол, а потом в школу, где учились все пятеро. В школе долго возились с архивом, но данные все же нашли. Сложившаяся картина получилась следующей.
   Оказалось, что Витя Петухов существовал и даже учился в одном классе с Лазаревым, Корневым, Кипятковым и Кощеевым. Они жили все в одном доме, который после снесли. Лазарев говорил правду.
   После этого Витя с мамой переехали в другой дом, затем Витя оттуда выписался и уехал учиться в Москву или в Ленинград. Больше в город он не возвращался и не прописывался. Мать его вскоре умерла, но Витя претензий на однокомнатную квартиру не предъявил и она отошла государству.
   Выходило, что в город Петухов больше не приезжал, а если и приезжал, то инкогнито и данных об этом не сохранилось. Тычинский снял трубку и попытался выяснить через железнодорожные кассы - не приезжал ли недавно в их город гражданин Виктор Петухов. Не смотря на то, что фамилия была распространенной - ни один Петухов не навещал их. И в авиакомпании тоже сказали, что в течение месяца Петуховы в город не прилетали.
   - Петухов-Петухов, - пробормотал Тычинский.
   Тут у него на столе зазвонил телефон. Следователь поднял трубку. Это был Паганель.
   - Слушай, Тычинский, - сказал он, - я тут вчерашнюю программу-автоответчик настраиваю. Ты можешь мне сейчас перезвонить?
   - Могу, - ответил Тычинский.
   - Ну, перезвони, - сказал Паганель и трубку положил.
   Тычинский набрал номер телефона его мастерской, сначала что-то щелкнуло, раздались попискивания, затем механический голос произнес:
   - Здравствуйте. Вы попали в мастерскую по ремонту сложной бытовой техники. Сейчас никто не может подойти к аппарату, поэтому сообщите вашу информацию после сигнала.
   Тычинский непроизвольно вздрогнул - голос показался ему знакомым. Ощущение, связанное с этим голосом в прошлом было крайне неприятным, у следователя, как у собаки Павлова, сработал условный рефлекс и лоб покрылся испариной. Но он никак не мог вспомнить - в каких обстоятельствах слышал этот голос.
   - Ну, чего, Тычинский, ты чего слышал или нет? - закричал Паганель в телефон.
   - Я... - рассеянно ответил Тычинский. - Я слышал. Слушай, а кто это говорил?
   - Это не важно, какая разница кто говорил? - ответил Паганель. - Главное, ты все понял, что было сказано, а то передача звука у автоответчика плохая?
   - Нет, Паганель, для меня важно, кто это говорил, - сказал Тычинский, - это ты говорил?
   - Нет, не я, - ответил Паганель, - я же картавлю чуток, ты же знаешь, что я картавлю. Поэтому я сам не стал на автоответчик записываться. У меня программка такая есть, печатаешь любой текст, она читает мужским голосом.
   И в этот момент Тычинский вспомнил, где и в каких обстоятельствах он уже слышал этот голос. Ему позвонили и такой вот монотонный, похожий на робота голос произнес:
   - Я буду убивать, пока у меня не кончиться колода. А в колоде тридцать шесть карт. Я буду убивать, пока у меня не кончиться колода. А в колоде тридцать шесть карт.
   И еще Тычинский вспомнил, что Паганель вчера ему что-то рассказывал о возможностях современных компьютерных программ - они сами дозваниваются куда нужно в любое время, они могут засылать любые номера, то есть выходить в телефонную сеть, если можно так выразиться с чужим "паспортом". В таком случае "подставить" того же шамана и Лазарева, заслав их номер телефона с компьютера, не составило бы никакого труда.
   - Слушай, Паганель, - спросил Тычинский, - а вот эту программку, которую ты мне вчера расхваливал, ее трудно достать?
   - А зачем она тебе, ведь у тебя компьютера все равно нет? - спросил Паганель.
   - Я в принципе спрашиваю, - пояснил Тычинский.
   - В принципе, она есть в любом киоске, торгующем компактами для компьютеров, - ответил Паганель, - я сам купил ее случайно, но теперь не жалею.
   Тычинский не дослушал друга, он думал о своем. Повисла пауза и Паганель спросил:
   - Ты чего там уснул что ли?
   - Нет, не уснул, - ответил Тычинский, - а скажи, в Интернете можно найти информацию о писателе?
   - Конечно можно, - ответил Паганель, - тебя писатели заинтересовали?
   - Да, есть такой автор детективов Воловилов, - пояснил Тычинский, - его книги издаются в Москве. Поищи, пожалуйста, сколько книг он выпустил, когда и его биографию, если возможно.
   - Воловилов, ты говоришь? - переспросил Паганель.
   - Да, - подтвердил Тычинский.
   - Через десять минут я тебе перезвоню, - сказал мастер и положил трубку.
   Тычинский сидел в глубокой задумчивости, прижав трубку к уху. Короткие гудки визжали ему в барабанную перепонку, но он не обращал на это внимания. Как же он раньше не догадался? А как он мог раньше догадаться, ведь он не знал, что можно, допустим, с ноутбука, который стоит в гостинице, позвонить с угрозой ему в кабинет и заслать номер телефона шамана Приставкина на АТС. А потом тем же способом "подставить" и Лазарева.
   - Нужно учиться, постоянно учиться, - сказал сам себе Тычинский, - и компьютер купить...
   Стоп!!! А ведь Федько расследует кражу из гостиницы. Он говорил, что дверь была открыта постоянно. Тот же Воловилов мог беспрепятственно входить и выходить, когда ему вздумается! У него было стопроцентное алиби, но в гостинице его не было. И Кипятку, так, чтобы тот ничего не заподозрил и не насторожился мог запросто позвонить сам Воловилов. Ведь Кипятков постоянно видел его вместе с Тычинским и поэтому никак не мог предположить, что от коллеги следователя может исходить какая-то угроза. Позвонил в тот вечер, назначил встречу и попросил Кипятка, чтобы тот сказал своему коллеге-таксисту, что ему звонит Лазарев.
   Тут Тычинский заметил, что все еще держит пищащую трубку возле уха. Он положил ее на рычаги и тут же раздался звонок. Недовольный Паганель занудливо укорил следователя:
   - Сам сказал позвонить и с кем-то болтаешь. Думаешь у меня больше дел нет, как только лазить по сети в поисках писателя, которого не существует?
   - В смысле? - не понял Тычинский.
   - А в том смысле, что нет такого писателя и никогда не было, - ответил Паганель.
   - А может быть о нем просто нет информации в Интернете? - уточнил Тычинский. - А на самом деле он издается?
   - В сети множество магазинов, торгующих книгами, - ответил Паганель, - если бы хоть какое-то издательство хоть одну книгу Воловилова выпустило, то малюсенькая, величиной с микроба информация проскочила бы и я бы ее для тебя выудил. Но такой фамилии в Интернете нет. Писатель Воловилов никогда не издавался.
   - Но у меня есть его книга, - возразил Тычинский, - "Кровавая схватка" называется!
   - Это не проблема, - ответил Паганель, - у меня один знакомый в Питере тоже печатает свои книги на ризографе в единственном экземпляре. Но даже о нем есть информация в Интернете. Он себе сделал сайт и рекламирует свое творчество.
   - Но Воловилов знаменитый писатель, мне сказал подполковник Крупный, - еще раз попытался выяснить правду Тычинский.
   - Знаешь, что? - Паганель явно осердился. - Я в поиске информации во "всемирной паутине" почти профессор. И если я говорю, что нет никакого писателя Воловилова, то его действительно не существует!!!
   - Ладно, - воскликнул Тычинский, вскакивая из-за стола так, что его стул отлетел к окну, - именно это я и хотел выяснить!
   Он нажал на рычаги телефона и сразу стал набирать номер гостиницы, где жил Воловилов. Он звонил ему в номер - там никто не отвечал. Тогда Тычинский позвонил на ресепшен. Ответила дежурная.
   - Это следователь Тычинский из ОВД, - представился он и спросил, - скажите, а господин Воловилов у себя в номере.
   - Нет, - сразу же ответила дежурная, - он заходил, но не так давно снова ушел из гостиницы.
   Тычинский бросил трубку, снова схватил ее и стал набирать номер телефона кабинета Максима Лазарева. Телефон долго не отвечал, но затем кто-то поднял трубку и голос Воловилова произнес:
   - Алло...
   Тычинский ничего не ответил, бросил трубку, на ходу схватил свою одежду и выскочил из кабинета, едва не сшибив с ног входящего старшего лейтенанта Федько.

Глава 15

   Незадолго до этого в здание управления вошел Воловилов и поинтересовался у охранника:
   - Не подскажете, на месте ли Максим Исаакович Лазарев?
   Охранник, не поворачивая головы, бросил:
   - Неприемное время. Рабочий день уже закончился.
   Воловилов спокойно выдержал паузу и добавил:
   - Я знаю. Он меня ждет.
   Охранник безразлично посмотрел на писателя, поднял трубку и спросил у кого-то:
   - Мужики, а Лазарев на месте?
   Видимо ему ответили утвердительно, потому что он кивнул, положил трубку и тут же ее снял опять.
   - Как вас представить? - спросил он.
   - Вы его номер наберите, а я сам представлюсь, - посоветовал Воловилов.
   Охранник с каменным лицом набрал номер кабинета Лазарева и доложил ему:
   - Максим Исаакович, к вам тут посетитель.
   - Какой посетитель? - голос Лазарева предательски дрожал.
   Писатель взял у охранника трубку и сказал:
   - Это я, Максим Исаакович, следователь Воловилов, мы приходили к вам с Тычинским.
   - Ах, да, ах, да, - заикал Лазарев, - что вы хотите?
   - Мне приказано находиться рядом с вами для вашей же безопасности, - сказал Воловилов, - я думаю так будет лучше.
   - Да, конечно, - согласился Лазарев, - проходите. Передайте трубку охране, я распоряжусь, чтобы вас пропустили.
   Воловилов передал трубку охраннику, тот выслушал, что ему сказал Лазарев и кивнул Воловилову:
   - Проходите.
   Писатель прошел по гулким пустым коридорам, поднялся на лифте и подошел к кабинету Лазарева. Дернул за ручку - дверь была заперта.
   - Это вы? - шепотом спросил из-за двери начальник.
   - Да, это я Воловилов, - ответил писатель.
   Замок щелкнул, Лазарев осторожно приоткрыл дверь и выглянул одним глазом.
   - Вы одни? - спросил он.
   - Один, - ответил Воловилов, - а вы хотели, чтобы я приехал на танке с ротой автоматчиков?
   - Нет, просто... - забормотал Лазарев, пропуская "лжеследователя" внутрь приемной.
   Воловилов прошел и спросил:
   - А что, Танечки сегодня нет?
   - Она уволилась, - ответил Лазарев, - сегодня утром рассчиталась, пока я еще сидел у вас.
   Он закрыл дверь на замок. Лазарев уступил дорогу Воловилову, приглашая его в кабинет.
   - А почему вы домой не едете? - спросил Воловилов, проходя в просторный кабинет.
   - Я никому теперь не верю, - ответил Лазарев, - мне и раньше казалось, что жена с тещей хотят меня убить, а теперь я думаю, что, может быть, они все это подстроили?
   - А у них был на вас "зуб"? - спросил Воловилов.
   - Еще какой, - натужно усмехнулся Лазарев, - я же жене изменял и она об этом знала.
   Он сел на свое место за большой, заваленный бумагами стол. Воловилов подошел к нему и достал из-за пазухи внушительных размеров пистолет с глушителем.
   - А, - сказал Лазарев и глаза его расширились от испуга.
   - Тихо! - приказал Воловилов. - Я же милиционер, это табельное оружие.
   - А-а, - понятливо произнес Лазарев.
   От испуга он стал объясняться односложно. Руки Лазарева стали было подрагивать, но удовлетворенный объяснением Воловилова, он успокоился. И тогда Воловилов сделал вообще странную вещь - он приставил дуло пистолета ко лбу Лазарева.
   - А? - жалобно спросил Максим Исаакович.
   - На пол, на четвереньки, - приказал Воловилов.
   Лазарев моментально подчинился. Он стоял на паркетном полу, словно собирался заняться аэробикой, и мелко трясся. Со лба его капали прямо на пол крупный капли пота. Воловилов не сводил с него дула пистолета.
   - Что же ты, гнида, Тычинскому не все рассказал? - спросил Воловилов. - Утаил самое главное.
   Тон его был по-прежнему спокойным, он говорил так, как будто вел светскую беседу.
   - Что? Я вас не понимаю... - пролепетал Лазарев.
   - Почему же ты не рассказал, что ко всем издевательствам над Петуховым ты своих дружков подначивал? - спросил Воловилов. - А сам в стороне стоял и посмеивался?
   - Я? - испуганно кашлянул Лазарев. - Это неправда, такого не было.
   - Не ври, я знаю все, - с усмешкой произнес Воловилов, - ты был заводилой, ты придумывал все эти издевательства. Ты клеил Вите карточную шестерку на спину и унижал перед одноклассницами. А ноги вытирал о его спину, заставив лечь в классе у входной двери?
   - А откуда вы об этом знаете? - осторожно спросил Лазарев. - Это он вам рассказал?
   Воловилов помолчал и неожиданно выстрелил. Пуля, вылетевшая с глухим шлепком, пробила кисть руки Лазарева, он упал, треснувшись головой о паркет, и стал кататься воя от боли, прижимая простреленную руку к груди. Его белоснежная рубашка окрашивалась красным.
   - Я хотел тебя убивать не так, - продолжил Воловилов, не обращая внимания на вопли Лазарева, - но времени уже нет. Похоже, Тычинский стал догадываться, что я не писатель и прибыл в этот город не для сбора материала для своей книги.
   - Ой-ой-ой, - плакал Лазарев, - как мне больно.
   Он лежал на спине на полу, перемазанный кровью.
   - Заткнись или я прострелю тебе вторую руку, - приказал Воловилов.
   Лазарев собрал свою волю в кулак и замолчал, только изредка морщился от боли и всхлипывал.
   - А городишко изменился за пятнадцать лет, - сказал Воловилов, - там, где стоял наш деревянный дом теперь девятиэтажка.
   - Ви... Витя? - заикаясь произнес Лазарев. - Это ты сам?
   - Это я, "Червовый", - ответил Воловилов, - только теперь "шестерка" уже не я, а ты!
   С этими словами "писатель" достал левой рукой из кармана игральную карту и бросил ее на пол. Карта, на лету переворачиваясь, упала рубашкой вверх.
   - Угадай, какая карта? - спросил Воловилов.
   - Ше... шестерка червей, - рискнул предположить Лазарев.
   - Угадал, - усмехнулся Витя Петухов, - ты всегда был хитрее всех из вашей четверки. Но не хитрее меня. Просто вы тогда были сильнее, а теперь сильнее я.
   - Не убивай меня, Витя, - попросил Лазарев, - не убивай, пожалуйста. У меня жена, у меня двое маленьких детей.
   - А обо мне ты подумал, когда издевался надо мной? - спросил Витя. У меня тоже могла бы быть сейчас жена и маленькие дети. Но их нет!
   - Но я-то тут при чем? - недоумевал Лазарев.
   - При том, что после ваших издевательств, после сидения в холодном сугробе я стал импотентом, - спокойно пояснил Витя.
   - Но почему из-за нас? - пытался выкрутиться Лазарь. - Может быть, это наследственное?
   - Я был беззащитным хилым пацаном, потому что у нас дома никогда не было вдоволь еды, - продолжил Петухов вполголоса, не прислушиваясь к тому что говорил Лазарев, - моя мать была инвалидом и передвигалась с трудом, а я не знал никаких игрушек. А у тебя был поезд на рельсах, помнишь, как настоящий?
   - Да-а, - сдавленно произнес Лазарев, морщась от боли в простреленной руке.
   - Я тоже хотел такой, но даже мечтать об этом не мог, потому что поесть дома не всегда было чего, - сказал Витя, - а еще я хотел учиться в музыкальной школе, играть на гитаре, но мне приходилось ухаживать за больной матерью. У меня в детстве итак не было ничего светлого, а в довершение всего еще появилась и ваша "банда карточных мастей"...
   - Прости, прости нас, Витя, - взмолился Лазарев, - ведь это так давно было!
   - Бог простит, когда ты перед ним минут через десять появишься, - страшной усмешкой усмехнулся Петухов.
   - Прости, прости, - продолжал плакать Лазарев.
   - Заткнись! - коротко приказал Витя и навел на Лазарева пистолет.
   Тот замолчал. А Петухов спокойно продолжил свой рассказ:
   - В пятнадцать лет я уехал в Питер учиться. Я хотел стать актером, но поступил только на гримера. Я пробовал все забыть, все, что вы со мной делали, но мне не удавалось. Я влюбился в девушку, но когда дело дошло до постели у меня ничего не получилось. Она высмеяла меня и от этого я почувствовал себя ничтожеством. Я много раз потом пробовал спать с женщиной, несколько раз покупал проституток, хотя у меня никогда не было лишних денег, но у меня ничего не получалось даже с ними. Я сначала думал, что это у меня психическая травма из-за того, что вы надо мной издевались и она не дает мне нормальной жизни. Но потом я пошел к врачу, прошел обследование. Выяснилось, что сидя в сугробе не только подхватил воспаление легких, но и застудил себе свое мужское "достоинство". В нашем городишке на это не обратили внимания. А ведь я в то время как раз сексуально зрел. И не дозрел. Из-за вас четверых. Вы лишили меня нормальной жизни.
   Лазарев испуганно вздрогнул от того, каким тоном была произнесена последняя фраза. В это время на столе зазвонил телефон.
   - Кто это? - спросил Воловилов-Петухов.
   - Не знаю, - ответил Лазарев, втянув голову в плечи.
   Петухов какое-то время смотрел на трещащий телефон, потом снял трубку и сказал:
   - Алло...
   В телефоне не ответили, раздались короткие гудки. Петухов с силой дернул за трубку и выдернул шнур из аппарата.
   - В своих попытках найти женщину я стал посмешищем, - продолжи Петухов, бросив телефонную трубку в мусорное ведро, - у меня менялся голос, я стал разговаривать писклявым высоким голоском, как женщина. Но мне ведь нужно было как-то жить. И вот однажды я попал в компанию геев.
   Сказав это, Петухов глянул на Лазарева и увидел, что тот слушает его невнимательно, раздавленный своим ранением и предчувствием смерти. Но, в принципе, Вите и не нужен был слушатель. Он просто произносил свою "обвинительную речь".
   - К геям в то время в России относились плохо, - продолжил Петухов, - и мне ничего не оставалось делать тогда, кроме как уехать за границу в свободную Германию. Именно там я нашел понимание и любовь. У меня появились постоянные возлюбленные и я нашел работу танцовщика в клубе. Я был трансвеститом. Каждый вечер я переодевался то в женщину, то в старушку, то в мужчину-голубого и в таком виде танцевал. Мне пригодилось мое образование гримера. Ты знаешь, Лазарь, в те годы я даже забыл о вас. Мне показалось, что я счастлив.
   - Да-да, - попытался вставить слово Лазарев.
   Но Петухов приказал ему коротко:
   - Заткнись! - и продолжил, - в том гей-клубе я проработал почти пять лет. И однажды встретил там Марио. Он был моим поклонником, дарил мне розы корзинами, приглашал в ресторан и мы стали жить вместе, как муж и жена. При этом я не оставлял попыток сойтись с женщиной, но все было тщетно. Марио был очень богат, мы жили с ним в пригороде Ганновера в его собственном доме, который состоял из тридцати комнат. Мы устраивали праздники для друзей, вечеринки и пикники. Для немца, которые вечно экономят, Марио был очень щедрым. Четыре года назад я узнал причину этой щедрости...
   Петухов немигающим взглядом смотрел на стену перед собой. На стене висела картина, подаренная Лазареву на день рождения.
   - Какая мерзкая мазня, - сказал Петухов.
   - Это местная художница нарисовала, - попытался изменить тему разговора, чтобы найти какой-то выход из создавшейся ситуации, Лазарев.
   Но Петухову не было дела до местной художницы и он продолжил:
   - Оказалось, что Марио давно, еще до нашего с ним знакомства был инфицирован. Он болел СПИДом. Он заразил меня и вскоре умер. Это произошло четыре года назад. Я прошел все анализы и узнал, что я тоже умру. У меня было к тому времени наследство в пятьсот тысяч евро, но даже эти деньги не могли спасти меня от неминуемой смерти. Мне осталось жить два-три года. Это в лучшем случае. Я был счастлив, я стал богат, но я скоро умру. Из-за тебя, Лазарев, из-за твоих дружков.
   - При чем тут мы? - осторожно спросил Лазарев. - Ведь это Марио заразил тебя СПИДом...
   - Если бы не вы, то я был бы нормальным человеком, - ответил Витя, - я бы не убежал из этого города, я бы не бросил мать-инвалида. Она умерла, а я не приехал к ней, потому что не мог найти сам себя. Я был лишним везде, я был не таким, как все и таким вы меня сделали.
   - Витя, не нужно стрелять, - попросил Лазарев, - ты же умный человек и никогда не был злым. Я не виноват в том, что ты болеешь СПИДом.
   - Виноват, - как приговор произнес Петухов, - вы все в этом виноваты - и Корнев, и Кощей, и Кипяток. Они уже наказаны, очередь за тобой.
   - Это ты их всех убил? - еще никак не веря в происходящее, спросил Лазарев.
   - Они сами тебе все скоро расскажут, - ответил Петухов, - когда ты к ним присоединишься.
   В это время в дверь сильно постучали.
   - Сидеть! - приказал Лазареву Петухов, сделал шаг к приемной, но внезапно остановился.
   Лазарев почуял неладное, замычал, но Петухова это не остановило - он вскинул пистолет и прострелил Лазареву ногу возле колена.
   Тот упал и завыл, что есть мочи.
   - Заткнись! - не без удовольствия приказал ему Петухов.
   - Воловилов, открой! - раздался из-за двери голос Тычинского. - Здание окружено, тебе не уйти!
   Петухов не ответил ничего, он вернулся к корчащемуся на полу Лазареву и нацелил дуло пистолета ему на висок.
   - Витя, не надо, Витя, прошу тебя, - взмолился Лазарев.
   Он был окровавленный, неспособный сопротивляться и все же попытался здоровой рукой отвести от себя дуло пистолета. Петухова это здорово разозлило, он нервно нажал на курок и пуля, вылетев из канала глушителя, пробила висок Лазарева. Голова его мотнулась, стукнулась о пол, густая черная кровь растеклась под его щекой на паркете, а взгляд застыл, остекленел, направленный куда-то под стол. В дверь снова настойчиво постучали. Петухов подошел к двери и спросил:
   - Чего тебе нужно, Тычинский?
   - Открой, тебе никуда не скрыться, лучше сдайся, - ответил Тычинский.
   - Я спокойно уйду от вас, - сказал Петухов, - а если ты будешь мне угрожать, я убью Лазарева.
   - Он сейчас жив? - спросил Тычинский.
   - Зайди и посмотри, - предложил Петухов.
   - Так открой дверь.
   - Я знаю, что ты не один, что с тобой группа захвата, - сказал Петухов, - пусть они уйдут!
   - Хорошо, - согласился Тычинский, - они уйдут.
   Воловилов приник к двери ухом и убедился, что кто-то отошел от двери. Но все равно он не хотел рисковать.
   - Я сейчас открою, отойду назад и наведу пистолет на Лазарева, а ты войдешь один с поднятыми руками. Сам закроешь за собой дверь, понял? И без глупостей, иначе я выстрелю в Лазарева. Ты понял, я не шучу!
   - Я все понял, - ответил Тычинский.
   Петухов тем временем повернул ручку врезного замка и быстро отошел ко входу в кабинет Лазарева так, чтобы вошедший Тычинский не видел труп Лазарева и чтобы подумал, что тот еще жив. Воловилов направил ствол пистолета в сторону недвижно лежащего, окровавленного Лазарева. Дверь осторожно открылась и вошел Тычинский с поднятыми вверх руками.
   - Закрывай дверь, - приказал Петухов.
   Тычинский подчинился.
   - Оставайся там, - сказал Воловилов-Петухов, - руки на стену.
   Следователь уперся руками в стену и Петухов его обыскал. Оружия у милиционера не было, была только рация. Воловилов рацию вытащил и сунул ее в руку Тычинскому.
   - Ну, и что теперь? - спросил Тычинский, стоя возле стены.
   - Бери рацию и договаривайся, чтобы меня отсюда вывезли на вертолете, - сказал Воловилов.
   - У нас нет вертолета, - возразил Тычинский.
   - Есть! - грубо крикнул Воловилов. - Туристов возит на склоны. В этом городе живешь и ничего не знаешь! Говори своим, что нужен вертолет, иначе я и тебя пристрелю.
   - Погоди и что дальше? - спросил Тычинский. - Куда ты полетишь?
   - Это не твое дело! Главное, что ты полетишь вместе со мной. Ты будешь моим живым щитом!
   - А Лазарев? - осторожно спросил Тычинский.
   - А Лазарев уже мертв!
   - Но ты же обещал не убивать его, - напомнил следователь.
   - Я приехал сюда, чтобы убить их всех четверых и свое слово я сдержал, - ответил Воловилов, - давай скажи по рации мои условия! Мне нужен вертолет с полным баком.
   Тычинский нажал кнопку вызова. Ему ответил Федько.
   - Ему нужен вертолет с полным баком, - сказал старшему лейтенанту Тычинский.
   - В течение получаса, - громко добавил Воловилов, - иначе убью Тычинского.
   - За полчаса я не обещаю его найти, - ответил Федько.
   - Через полчаса я прострелю Тычинскому руку, - пригрозил Воловилов, - и смотрите без глупостей. Мой пистолет нацелен на Тычинского. Малейший подозрительный шорох и я его застрелю. Вертолет посадите на площади перед зданием управления. Ясно?
   - Ясно, - ответил Федько.
   - Зачем тебе все это было нужно? - спросил Тычинский.
   - Слишком длинная история, - нервно ответил Воловилов.
   - А нам некуда торопиться, все равно ждать вертолет, - сказал Тычинский.
   Он все еще стоял у стены с поднятой левой рукой и рацией в правой. Воловилов сел за стол секретарши и усмехнулся. Было видно, что руки его трясутся - убийца явно нервничал.
   - Ладно, - сказал Воловилов-Петухов, - я расскажу тебе все. Тебе будет интересно узнать как я провел вас всех и почему я стал все это делать. Но я не буду описывать в деталях как издевались надо мной эти четверо. Ты многое слышал, Лазарев не врал! Меня макали головой в унитаз, меня замуровывали в снег, меня травили крысой. Из-за всех этих издевательств я стал не мужчиной! Я потратил уйму денег, чтобы сделать себе мужской голос и не расплываться в бедрах, как женщина!
   - Так ты Витя Петухов?
   - Да, я когда-то был Витей Петуховым, - ответил Воловилов, - но я ненавижу это имя, эту фамилию и этот город! Когда-то мы приехали сюда с мамой из деревни. Она думала, что все-таки ей инвалиду будет легче жить, если будет горячая вода в кране и не надо будет смотреть за коровой и копать картошку. Ей было тяжело работать, но она мечтала, что я стану, как она говорила, "человеком". Я тоже радовался тому, что мы едем в город. Я мечтал заниматься музыкой, пойти в театральный кружок. Но меня сразу же поставили на самую низкую ступень. Эти четверо сразу же невзлюбили меня за то, что я был бедный и за меня некому было заступиться. Об меня при всех они вытирали ноги, били, мучили, вешали в гардеробе на крючок, где я должен был висеть.
   - Но согласись, что это не повод убивать их через пятнадцать лет, - сказал Тычинский.
   - Я бы не вспомнил о них, если бы внезапно не остался совсем один, - ответил Воловилов, - из-за них я стал геем. Потом мой друг и половой партнер Марио умер от СПИДа, заразив и меня. Я очень богат, Тычинский, но я не проживу больше двух-трех лет. Знаешь, часто ночами я просыпался от кошмаров, которые мучили меня. Мне снились опять эти Бубновый, Крестовый, Пиковый и Червовый. Из-за них я потом нигде не находил себе места. Из-за них моя жизнь пошла насмарку. Я не хотел болеть СПИДом, я хотел жить. И если бы не эти четверо, то я бы жил долго и счастливо, женился, имел бы детей.
   - Но ведь СПИДом тебя заразил Марио...
   - Марио любил меня и я не могу его обвинять ни в чем, - продолжил Воловилов, - он дал мне счастливые годы в моей жизни. Но ведь были и несчастные. Очень несчастные. Пока я не нашел Марио, я был изгоем - меня никто не понимал! А вот эти четверо... я часто думал как я им отомщу, но все это были только фантазии. Чтобы как-то их заглушить в себе, я стал писать книги. Но ни одно издательство не стало их печатать. Тогда я сам заказал небольшой тираж в частной немецкой типографии. Этих книг никогда не было и не будет в продаже, меня не восприняли как писателя.
   - Но ведь ты как-то сумел убедить Крупного и наше областное управление, что ты известный автор детективов?
   - Что нужно вашим провинциальным придуркам? - ответил Воловилов. - Парочка тисненых и золоченых визиток, да книжка на халяву - и вот они уже решили, что я знаменит. Ты же тоже в этом не засомневался.
   Тычинскому пришлось безмолвно согласиться.
   - Я приехал сюда во всеоружии, - продолжил Воловилов, - я был готов действовать. Прежде всего я решил, что мне нужно быть рядом с теми людьми, которые будут расследовать те убийства, которые я намерен совершить. Согласись, я легко проник в вашу структуру и долго водил вас за нос?
   Тычинскому опять не осталось ничего как только согласится. Он не стал задавать вопросов - было видно, что Воловилову самому не терпится рассказать как он "удачно" проделал то, что задумал.
   - Юлю Кузнецову мне послала судьба, - сказал Воловилов, - мы с ней познакомились сразу же после ее приезда сюда. Она была доверчивой и когда частенько теряла где-то в номере свой ключ, то просила меня присмотреть за вещами. Я "присматривал". И из ее записей в ежедневнике узнал зачем она приехала в город и к кому. У меня получалось сразу два человека, которых я мог бросить тебе, Тычинский, как наживку, что я и сделал. Это была Кузнецова и шаман.
   - Но как же та женщина, что была в баре с Корневым? Кто она?
   - Знаешь, я работал в ночном клубе в Германии, - продолжил Воловилов, - и клуб этот назывался клубом трансвеститов. Сначала я просто гримировал дядей под тетей, а потом стал сам переодеваться в женщину. У меня тонкая кость и длинные ноги. Я могу говорить и мужским, и женским голосом. Я никогда не думал, что это умение мне пригодится где-то, кроме как на сцене, но, как видишь, пригодилось.
   - Вот почему тебя никто не мог узнать, - догадался Тычинский, - хотя Лазарев один раз предположил, что он тебя видел.
   - У меня был большой нос, маленькие глаза и некрасивые губы, - пояснил Воловилов, - все это я изменил с помощью пластических операций. Но даже если бы я этого не делал, то время меня бы изменило - ведь прошло больше пятнадцати лет. Они меня не узнали бы. Никто из них не мог вспомнить перед смертью Витю Петухова. Они растоптали мою жизнь и забыли об этом. Эти свиньи даже забыли о том как они надо мной издевались. Но я отвлекся. В ночь, когда Кузнецова пошла к шаману, я проник в ее номер и оделся в ее одежду, блондинистый парик с длинными волосами у меня был с собой. И черный тоже, но он не пригодился. Мне пришлось замотать платочком кадык, который хоть и не сильно выделялся, но все же мог меня выдать. А вышел я из гостиницы в эту ночь через ту дверь, через которую строители воровали унитазы. Она была всегда открыта и с этим мне очень повезло. Никто не видел, что я выходил из гостиницы, но на самом деле в номере меня не было. Потом я приехал в "Колокольчик", где без труда соблазнил Корня, приехал с ним к нему домой, усыпил, связал и утопил в ванной.
   - То есть, шаман не при чем, - покачал головой Тычинский.
   - Ты наделал много ошибок, - сказал Воловилов, - но не оттого, что ты тупой сыщик, а оттого, что я умный и дальновидный человек. Слушай дальше. Пустив вас по ложному следу, я занялся Кощеем. План у меня уже был готов. Однажды случайно я увидел в приемной Крупного его тещу и это придало мне вдохновения. Я нарядился под нее, снял гараж по объявлению и договорился с Кощеем, что за бутылку он поможет мне сколотить ящик в гараже.
   - Слушай, я понимаю, что ты можешь переодеться в женщину, но в бабушку?
   - В Германии делают прекрасные латексные маски, - ответил Воловилов, - хоть бабушка, хоть дедушка, хоть крокодил. Но моя маска прорвалась, это могло меня выдать и мне пришлось воспользоваться запахом изо рта. Специальная конфета, продается в магазинах для шутников. Угощаешь кого-то, тот потом ходит и воняет сам того не зная. Мне пришлось съесть пять штук, но "фокус" сработал - в лицо бабулю никто не запомнил. Кощея убить было проще простого. Он кое-как, еще ни о чем не подозревая, сделал себе "гроб", а когда увидел бутылку, затрясся, выпил ее залпом и отрубился в бесчувствии. В водку была доза снотворного, которая и слона бы свалила. Дальше ты все знаешь, водитель катафалка рассказывал.
   - Погоди, но он же говорил про документы, свидетельство о смерти, утверждал, что все было в порядке!
   - Я показал водителю катафалка свидетельство, отпечатанное на принтере, вместе с его гонораром, - ответил Воловилов, - угадай, что водитель разглядывал с большим пристрастием? Деньги, которые достанутся ему или какое-то паршивое свидетельство?
   - Деньги.
   - Ты прав, Тычинский, - сказал Воловилов, - деньги волшебная штука. Они манят и не дают отвести взгляд. Но наиболее интересно, я думаю, тебе узнать кто тебе звонил тебе в кабинет и каким образом на АТС оказался телефон шамана.
   - Мне это известно, - сказал Тычинский, - твою "шутку" с телефоном мне удалось разгадать. С твоего компьютера из гостиницы с помощью специальной программы ты послал мне сообщение и заслал номер телефона шамана.
   - Я не думал, что ты до этого додумаешься, - сказал Воловилов, - по мне так для тебя самое сложное устройство в мире, которое ты видел это калькулятор. Молодец. Кстати, и колоду карт без двух шестерок шаману подкинул тоже я, когда мы с тобой приходили к нему с вопросами. Засунул колоду за картину так, чтобы ее было видно. Шаман не обратил на нее внимания, а вот Федько обратил. Я все время подводил тебя к тому, что виноват шаман и Кузнецова, а ты велся на мои "наживки".
   - До поры, до времени, - сказал Тычинский.
   - Почти до самого конца, - возразил Воловилов, - и с помощью той же программки я заслал телефон Лазарева на мобильный Кипятка, чтобы выманить его. Я ему сказал, что ты приказал мне быть с ним рядом на всякий случай и что мы едем к тебе на инструктаж. Когда доехали до ближайшего заброшенного здания, я ему прыснул из газового баллончика в лицо, связал и под дулом пистолета "проводил" в цех. Ну, и помучился я, Тычинский, с этой крысой. Я имею в виду ту крысу, которую я привязал на спину Кипятку. Не думал, что так делали басмачи, я решил, что это мое ноу-хау. Мне очень хотелось, чтобы Кипятков вспомнил, как его крыса разгрызала мне руки до крови. Я заранее купил крысу в зоомагазине и не кормил ее. Она жила в темноте в банке. Пищала, гадина, но дело свое сделала. Практически Кипятка убил не я, его убила крыса. Оставался только Лазарев и я хотел выманить его из города и мучить его часов восемь, чтобы он понял, осознал как мне было плохо. Но не удалось. Это ведь я сам посылал ему письма от имени некоей девушки. И еще я этому дураку Лазареву послал фотографию одной американской актрисы, а он даже этого не заметил. У меня все было готово, чтобы поймать Лазарева в западню, но тут мне стало казаться, что ты что-то заподозрил, я это интуитивно почувствовал и пришлось поторопиться. Я пришел к Лазареву в кабинет под предлогом того, что я пришел его защитить. Я убил его. Просто застрелил, хотя он заслуживал более тяжкой смерти за те издевательства, которые я вынес.
   - И что ты сейчас намерен делать? - спросил Тычинский.
   - Улететь отсюда на вертолете, - ответил Воловилов, - у меня в Германии много денег, я хочу успеть потратить их, насладиться жизнью на полную катушку. Я сделал то, что обещал себе сделать с детства и теперь, хотя мне мало осталось жить, но хотя бы эти два-три года я хочу провести в воспоминаниях о том как я наказал зло.
   - Ты сам и есть "зло", - сказал Тычинский.
   Воловилов ничего не ответил, он глянул в окно, где уже приземлялся на площадь вертолет.
   - Повернись ко мне спиной, - приказал он Тычинскому.
   Следователь подчинился. Воловилов быстро подошел сзади и ткнул ему пистолетом в затылок.
   - Возьми рацию и прикажи, чтобы все покинули здание, - сказал он, - если я увижу хотя бы одного человека, то я убью тебя.
   Тычинский подчинился. По рации ему снова ответил Федько и сказал, что все требования будут выполнены. По коридору раздался топот ног и когда он затих, Воловилов толкнул Тычинского к двери.
   - Открывай, - приказал он, - и руки за голову.
   Следователь щелкнул замком и сделал шаг за порог. Воловилов выглянул и огляделся. В коридоре управления было пусто и тихо.
   - Иди, Тычинский, и без глупостей, - приказал Воловилов, толкнув следователя в затылок пистолетом.
   Тычинский медленно ступая пошел по коридору, а Воловилов, держа его под прицелом, за ним. В это время дверь старого списанного шкафа, стоящего за спиной Воловилова, медленно отворилась и оттуда показалась рука с пистолетом. Выстрел грянул неожиданно. Настолько неожиданно, что Воловилов и сам не успел осознать, что он уже мертвый. Он еще стоял на ногах, но пробитый мозг уже не мог дать команды пальцу нажать на курок. Федько попал ему точно в затылок - недаром же он был лучшим стрелком из пистолета в целом районе.
   Тычинский стоял ошарашенный, забрызганный кровью Воловилова. Когда раздался выстрел, он уже попрощался с жизнью, думая, что это выстрелил "писатель". Но он был жив и стоял на ногах, а Воловилов рухнул и распластался на полу. Федько вылезая из шкафа закашлялся и стал чихать.
   - Ты что сделал? - воскликнул Тычинский. - Он же запросто мог меня убить!
   - Но не убил же, - ответил Федько, - а вот мне каково было? Я еле-еле сдержался, чтобы не чихнуть. Такая пылища в этом шкафу, а я еще болею.
   - Он же держал у моей головы пистолет, - продолжил Тычинский, - а если бы он нажал на курок?
   - Мне пришлось рискнуть, - ответил Федько.
   - Ты мной рисковал, мной! - воскликнул Тычинский. - Я весь в его крови, а он был болен СПИДом!!!
   - Да ты что говоришь? - удивился Федько. - А мы с ним чай вместе пили! Что же делать-то теперь?
   - СПИД через чай не передается, - ответил Тычинский, - а вот через кровь может!
   - Да ладно тебе, иди умойся с мылом и все тут, - усмехнулся Федько, пряча пистолет в кобуру, - и успокойся, все уже кончилось.
   "Кончилось", - подумал Тычинский.
   И правда, все кончилось.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"