Аннотация: Рассказ о людях из одного микрорайона Москвы.
Паренёк из Сетуни.
Середина июля 2021 года, жарко: температура воздуха в Подмосквье достигала отметки в 35 градусов по Цельсию и я, в поисках легкой футболки, которую планировал накинуть на себя перед работами на приусадебном участке, натолкнулся на красную майку, завалявшуюся в комоде, которую мне подарили на один из дней Рождения мои многолетние друзья, супружеская пара: актриса, Наташа Сагал и Геннадий Сайфуллин - всенародно любимый актёр, которого знают по многим ролям, сыгранным в театре и кино и, особенно, по роли в фильме "Хроника пикирующего бомбардировщика". Так вот, узнав о том , где я родился и вырос, они решили преподнести мне сюрприз и заказали, учитывая моё пионерско-комсомольско-коммунистическое прошлое, принт на майке красного цвета с моей физиономией на фоне Атлантического океана в одной из южных и самых фешенебельных его точек, с надписью "Паренёк из Сетуни". Майка пролежала на самом дне маечного ящика комода несколько лет, пока, наконец, не дождалась своего часа. Примерив и ещё раз прочитав надпись на майке и увидев своё двойное, не очень молодое отражение в зеркале, я отметил, что паренёк в возрасте за семьдесят, вполне ещё узнаваем, хоть и сильно изменился, если сравнивать с детскими фотографиями. Словосочетание "паренёк из Сетуни"абсолютно подходит ко мне, поскольку вся моя жизнь так, или иначе была связана с посёлком под названием " Сетунь", некогда входившим в областной город Кунцево. Сегодня район является одним из престижных мест комфортного проживания москвичей. Туда, в дом номер 18А (ныне 9 кор 1), нас с сестрой привезли из роддома наши родители в комнату, в которой стала жить наша семья, состоявшая уже из пяти человек и шестой - домработницей Полиной, которую впоследствии отец трудоустроил на завод, но до конца своей жизни она была привязана к нашей семье и неизменно присутствовала на всех праздниках и торжествах, как член семьи.
Соседнюю комнату в нашей коммунальной квартире занимал Василий - Герой Советского Союза, получивший свою звезду за форсирование Днепра, а потом, уже за другие "геройства" - за кражу крупного рогатого скота, был лишён этой высокой награды и определён на длительный срок в места лишения свободы. Его комнату заняла семья офицера НКГБ Ковалёва дяди Паши, состоявшая из его жены,тети Гали и сына Юрки, на два года старше нас с сестрой. Первое, что дядя Паша сказал переступив порог квартиры вместо здрасьте, увидев мою интеллигентную маму и зная, что не удивительно, к кому его подселяют, это то, чтобы жиды сидели тихо в своей конуре и не высовывались, тем самым, решив сразу расставить всё по своим местам. Но к его несчастью, он не был лично знаком ранее с моей мамой, поэтому и не ожидал услышать такого отборного мата, лившегося из уст молодой, красивой, хорошо образованной женщины, который себе не позволяли даже его начальники в самых экстремальных ситуациях. Не потребовалось даже физического воздействия, хотя мама могла и двинуть по сопатке легко, но до этого не дошло. Дядя Паша в немом изумлении, открыв от неожиданности рот, выслушивал мамину изощренную нелитературную речь с указанием тех интимных мест, куда он пойдёт и в которых окажется, если ещё раз произнесёт подобное. Шёл 1951 год. Сталин был вполне ещё себе жив и здоров, о чём напоминал памятник Ему в полный рост, который стоял в сквере около нашего дома напротив большого фонтана, правда с другой стороны фонтана, как бы уравновешивая Сталина, стоял памятник Ленину. Борьба с безродными космополитами, к которым мы, по мнению дяди Паши, безусловно относились, была в самом разгаре. Но услышав мамино "ответное приветствие" и придя от него в восторг, дядя Паша произнёс: "Будем дружить". И в дальнейшем,
даже после разъезда в отдельные квартиры, наши семьи поддерживали весьма тёплые, товарищеские отношения на протяжении долгих лет.
Когда нам с сестрой исполнилось три года , нас во двор на прогулку выводила уже новая няня, по имени Таня. Деревенская молодая женщина с чудинкой, сбежавшая из своего колхоза без паспорта, нашла на долгие десять лет пристанище в нашем доме. Гулять она с нами любила ещё и потому, что уже в три года я устраивал самодеятельные концерты проходящим после окончания рабочей смены труженикам посёлко-образующего предприятия, на котором работал и наш отец. Пел я свои любимые песни: "Самара-городок", "Валенки", "Мурку" и другие. Сегодня даже и не вспомню какие, но пел отчаянно-громко, переходя на крик, чем очень смешил моих почитателей, которые приходя на мои импровизированные концерты, просили меня спеть, а в качестве гонорара - несли конфеты, которыми я делился со своей сестрой и Таней. А у нашей няни был свой интерес, так как среди моих слушателей были молодые крепкие парни- металлурги, мечта любой деревенской девушки.
Таня меня очень любила, выделяла из всех детей нашей семьи, называла "котичек". А я любил другую - тётю Катю Волкову, внучку или правнучку, не знаю точно, легендарного адмирала Нахимова, которая была женой главного металлурга предприятия, дяди Серёжи Волкова, коллеги и товарища моего отца. Когда Волковы приходили к нам в гости, я обнимал тётю Катю и обещал на ней жениться, когда вырасту и называл её "моя жиничка", а она, на полном серьезе, обещала выйти за меня, если я не передумаю к тому времени. Их сын, Вовка Волков, значительно старше нас, был жутким шкодником и все старшие пацаны нашего посёлка кучковались вокруг него и создавали много проблем и своим родителям, и окружающим сверстникам, не входившим в их компанию. В дальнейшем, уже Владимир Сергеевич Волков, стал главным металлургом одного из оборонных Главков и, тесно сотрудничая с нашим предприятием, помогал некоторым людям, в прошлом - бывшим приятелям по бесшабашному детству. В частности, он отстоял кандидатуру моего старшего брата, когда у кого-то "было мнение",что есть более достойные кандидаты на соискание премии Совета Министров за одну из выдвинутых работ нашего предприятия. Но это было значительно позже, а в начале пятидесятых - Вовка, по кличке "волчОк", наводил ужас на Сетуньскую молодёжь, особенно, на тех, кто жили с другой стороны дороги, разделявшей Сетунь по главной улице "Некрасова" на "дома" и "бараки".
В последствии, в 1956 году, улица была переименована в честь Маршала Толбухина, который проживал до своей смерти, в 1949 году, в подаренном Сталиным фешенебельном особняке на Сетуни. В "домах" жили руководители предприятия: директор, заместители, начальники цехов, мастера и передовики производства со своими семьями, а с другой стороны дороги - в бараках, проживали все остальные рабочие, со своими семьями. Вот такая социальная несправедливость, которая во многом объяснялась недавно закончившейся войной и нехваткой средств для улучшения жизни не только в Сетуни, но и во всей стране. Так вот, "барачные"тоже были ребята не робкого десятка и вечером гулять, или проходить мимо их барачного "Шанхая", опасались не только пацаны, но даже и самые отчаянные взрослые. Предводителем барачных малолеток был "Рыганок", Валерка Рыганков, отмороженный тип, который покалечил не одного пацана из домОвых, да и из своих, барачных, и ему все сходило с рук, но когда, в начале шестидесятых, он зарезал троих своих"оппонентов" около Сетуньского Дома культуры, его, несколько позже, в этом же Доме культуры, судили показательным судом и приговорили к расстрелу. На оглашении приговора не было свободных мест. Всё было очень торжественно. По периметру Дома культуры расположилась конная милиция, а пацаны, которым не повезло проникнуть в зал, стояли кучками, по принадлежности к своим дворам и стороне улицы. Но главное, что объединяло всех пацанов, на какой бы стороне улицы мы не проживали, это - зависть к славе "Рыганка" и все разговоры велись только об этом. Потом, спустя лет десять, ходили слухи, что "Рыганок" объявлялся на Сетуни вполне живой и здоровый.
После "Рыганка" на Сетуни появился новый предводитель шпаны по кличке "Абрам", из-за фамилии Абрамов (имя забыл). Тоже был "хороший тип", который запомнился мне тем, что прогуливаясь по улице Толбухина ,мимо Дома культуры, раскручивал над головой веревку с привязанной за шею, каждый раз новой, полу -дохлой кошкой, приводя в ужас прохожих, совершенно не реагируя на их робкие замечания. В середине шестидесятых "Абрам" сгинул, скорее всего, где-то в лагерях и больше никого не пугал около Дома культуры.
В пятидесятых на крыльце этого же Дома культуры всегда можно было встретить молодого, вечно пьяного калеку-матроса без обеих ног, в тельняшке, морском бушлате и бескозырке, передвигающегося на самодельной коляске с четырьмя подшипниками вместо колёс, которую он толкал руками с помощью самодельных толкушек. Как он забирался на очень высокое крыльцо со многими ступеньками - не ясно, но наверное находились помощники, которые его туда затаскивали и он всем желающим рассказывал свою одну и ту же историю, подъезжая к боковой части крыльца, чтобы быть со слушателями примерно одного роста. Пропал он из посёлка тоже в конце пятидесятых. Одним из постоянных, благодарных, его слушателей был Володя-дурачок, пушкинист-энциклопедист, знавший всю поэзию и прозу Пушкина и всю его биографию наизусть. Он носил прическу и пышные бакенбарды под Пушкина и был уверен, что он и есть Пушкин и мог читать стихи великого автора, то есть "свои" по памяти, без перерыва. Последний раз я видел его в Сетуни в начале шестидесятых. Ещё одна колоритная личность - Мирон - так звали этого героя, взял на себя обязанности по охране правопорядка в посёлке. Недавно, когда я увидел фотографии предателя родины генерала Власова, я понял на кого абсолютно был похож Мирон: высокого роста, под два метра, круглые очки, ноги "трюликом" - х-образные, размер ступни - 48-50; зимой и летом одевался в железнодорожную шинель и фуражку, но без знаков отличия и кокарды на фуражке. На рукаве шинели всегда носил красную повязку и на шее, на верёвочке, висел милицейский свисток, - ну чистый полицай. За порядком он следил особенно рьяно, значительно жёстче чем милиция, которая снисходительно относилась к его "дежурствам". Гонял он нас, пацанов, выискивая места, где мы играли в "расшибец" на деньги. Игра была интересной и заключалась в том, что игроки отчеркивали мелом, или углём черту, если игра шла на асфальте, и напильником, если играли на земле и который кто-нибудь обязательно носил с собой, "на всякий случай", в основном для игры в напильники. На черте устанавливали стопку из монет решкой вверх и если играющих было много, то и стопка вырастала значительно. Каждый игрок в сторону черты с "коном" бросал свою свинцовую биту, самостоятельно отлитую "в землю" из отходов свинца, которого было навалом в ту пору на любой свалке. Чья бита ложилась ближе к черте, перелетая последнюю, начинал разбивать "кон" битой таким образом, чтобы хоть одна монетка перевернулась с "решки" на "орла" и так до тех пор, пока это удавалось. Потом бил следующий. Все перевёрнутые монеты игрок забирал себе. Если бита не долетала до черты, это называлось "недолёт" и участник играл последним. Игрок,чья бита после броска ложилась точно на черту, безоговорочно начинал игру первым и это называлось "чира -вира". Почему - не знаю, но согласитесь - красиво, а уж тот мастер, который попадал битой в стопку денег - забирал весь "кон" сразу. Так вот, Мирон особенно охотился за играющими пацанами и реквизировал, а попросту - отбирал всю наличность играющих, на "законных", как он считал, основаниях и с ним никто не решался спорить.
Милиция закрывала глаза на действия Мирона до тех пор, пока он боролся с мелкой шпаной и с игроками на деньги, но когда он попытался задержать двух хорошо одетых "типов", очень похожих на шпионов, одного - седовласого, а другого - с прической как у Ленина, прогуливающихся по улице Толбухина и о чём-то тихо разговаривающих, оказавшимися вовсе не шпионами, а соседями по дому, друзьями и коллегами, одним из которых был выдающийся учёный -металлург, лауреат Ленинской премии, профессор Барбанель Рувим Исаевич, а другим - мой отец, назначенный незадолго до этого, заместителем директора предприятия по капитальному строительству. После этого Мирону строго-настрого запретили заниматься "любимым делом" и он постепенно пропал из Сетуни. Лариса Фёдоровна, жена Барбанеля, была женщиной красивой, модной, прекрасно водила: сначала автомобиль "Победа", а потом и "21 Волгу". Родители и Барбанели очень дружили, а много лет спустя, когда не стало Рувима Исаевича и отца, я жил на даче в Переделкино, у Ларисы Фёдоровны, с моей младшей дочкой, а через некоторое время - уже и на своей, приобретённой невдалеке от дачи Барбанелей.
На Сетуни в нашем доме, в соседнем подъезде, жила ещё одна легендарная супружеская пара, друзья моих родителей, Озерские. Зоя Григорьевна была первой и последней женщиной- начальником крупного металлургического цеха нашего завода. Что интересно, через много лет я, какое-то время, руководил комплексом из нескольких объединённых цехов, куда входил и этот, и слышал много тёплых слов о Зое Григорьевне Лопаткиной-Озерской от старых рабочих. А Михаил Соломонович, очень интеллигентный человек с бородкой, как у Курчатова, работал Главным технологом предприятия, был лауреатом Сталинской премии, награждён многими правительственными наградами. Он плохо слышал и носил слуховой аппарат. По этой причине, как рассказывал мне отец, когда Михаил Соломонович прибыл в Кремль на вручение очередной правительственной награды, на входе, сотрудник органов, наклонившись к нему, тихо спросил: "оружие есть?", Михаил Соломонович, не расслышав, подумал, что его таким образом приветствуют, с поклоном и, в свою очередь, очень вежливо, с радушной улыбкой на лице поприветствовал сотрудника поклоном. Сотрудник был далёк от этих интеллигентских штучек и подумал, что этот дядька на его вопрос ответил утвердительно. Это закончилось тем, что приглашённый в Кремль был обыскан с особым рвением и опоздал на вручение своей очередной награды. Озерские прожили долгую и счастливую жизнь, прожив более ста лет каждый и умерли в США, куда переехали в начале девяностых к своей дочери, жившей там со своим мужем.
Отца постоянно переводили начальником из передовых цехов, которыми он успешно руководил в отстающие, "на усиление"руководящей работы и он их делал передовыми. К нему с уважением относились все цеховые ИТР и рабочие, когда-либо работавшие с отцом, да и многие работники предприятия часто приходили к нам домой советоваться с отцом по тому, или иному житейскому, не касающемуся работы, вопросу и наш дом был всегда открыт для всех, кто обращался к отцу.
В конце 50-х отца поставили на очень важное направление: строительство нового жилого фонда предприятия, взамен бараков и ветхого жилья на Сетуни, и на другой стороне Староможайского шоссе, где находились колхозные поля и часть этой земли была передана нашему заводу для застройки.
Отец хоть и не был профессиональным строителем, но всегда вникал в самую суть поручаемого ему дела, по вечерам изучая специальную техническую литературу, быстро становился профессионалом высокого класса и всегда оправдывал свои новые назначения. До застройки полей там росла пшеница и мы, пацаны, часто бегали туда играть в войну, ведь там было легко прятаться в небольших карьерах и оврагах. Однажды, 1 мая 1958, года, помню как сейчас, мы с моим другом, Вовкой Комаровым, решили прогуляться в поля. После демонстрации, которая начиналась от Дома культуры мы, в шеренгах, прошествовав с флагами и транспарантами до Староможайского шоссе, отделились от колонны, удалившись в сторону оживающих по-весеннему зазеленевших полей. Вдалеке, впереди мы заметили мужчину и женщину, которые тоже направлялись в сторону оврага, куда держали путь и мы с Вовкой, где обычно любили играть. Поведение этой пары показалось нам очень странным и мы решили проследить за ними. Стараясь держаться незаметно, мы подкрались к краю оврага и нашим взорам открылась жуткая картина: пожилой мужчина, лет двадцати-пяти, со спущенными штанами лежал на тётке, примерно такого же возраста, и пыхтя и что-то причитая, прихватив её своими ручищами, чтоб она "не вырвалась", ритмично наваливался на неё снова и снова, а она от "мучений" только тихо постанывала, как мы поняли, не имея сил сопротивляться. Мы с Вовкой решили во что бы то ни стало спасти несчастную женщину, но как это сделать? И тут Вовке пришла "замечательная мысль" и он, схватив огромный ком земли и прицелившись, кинул его, попав прямо по ритмично перемещающейся заднице мужика. Раздался крик и мужик, бросив свою "жертву", увидев нас на верху оврага, бросился за нами, на ходу пытаясь натягивать и застёгивать штаны. Это у него получалось не очень ловко и мужик пару раз навернулся, поднимаясь из оврага наверх, а мы, тем временем, так припустили, что у него не было никаких шансов нас поймать. Тётку мы конечно же "спасли"и довольные собой отправились на спортивный праздник, который проходил по случаю Первомая на заводском стадионе, директором которого в те годы был Вовкин отец, дядя Миша Комаров, бывший фронтовик - лейтенант, дошедший до Праги. В последствии он работал начальником отдела снабжения нашего предприятия, а потом возглавлял снабжение металлургического Главка Минавиапрома и мы с Вовкой, уже будучи студентами авиационного института, частенько сидели за гостеприимным столом семьи Комаровых, куда приезжали ходоки - руководители металлургических заводов, с теми, или иными просьбами, прихватывая с собой магарыч в виде спиртного и разнообразной закуски (балыки, раки,фрукты...) в зависимости от климатического и географического места расположения предприятий.
Вот в такой среде мы познавали мир, учились отличать хорошее от плохого и, как мне кажется, вынесли какие-то приоритеты для себя, наблюдая за послевоенной жизнью людей и наших родителей.
В короткий период времени , под руководством отца, на Сетуни были построены десятки новых домов и поселок принял новое, современное очертание, сохранившееся до наших дней, а сотни семей работников предприятия переехали из бараков в современное и удобное жильё.
Позднее, отец являясь кандидатом экономических наук, возглавил отраслевую лабораторию и активно занимался со своим коллективом продвижением алюминия в народное хозяйство, был организатором ряда Всесоюзных и международных выставок, где экспонировались кузова автомобилей, грузовые вагоны и, конечно же, строительные конструкции, и многие другие изделия из алюминия. По результатам этой деятельности, впервые в СССР, в содружестве с известными архитекторами, на Сетуни были построены несколько крупных спортивных, выставочных и административных сооружений, сделанных из алюминия: Ледовый дворец "Крылья советов", Выставочный павильон оборонных отраслей и Инженерный корпус ВИЛСа.
Сейчас, заезжая на Сетунь и видя капитальные, сохранившие свою былую красоту дома, я вспоминаю своего отца, вложившего часть своей души и жизни в создание нового современного облика Сетуни, одного из уютнейших микрорайонов - уголков современной Москвы.