Небольшое вступительное слово, относящееся к короткому описанию мира, в котором развернуться события далеко не наступивших дней
2109 год эры нового поколения технично-прогрессивных людей пришел внезапно со своими открытиями и новшествами, но наступил он незаметно для всех современников, живущих на земле. Каждому казалось, что ничего не поменялось, а наш двадцатый век превратился в историю, и не в какую-нибудь красную особую страничку истории, нет, всего лишь в очередной блокнотный лист, перекинутый в прошлом и ушедший безвозвратно. Как бы не желало человечество, оно ни капельки не изменилось; за прошедшее столетие изменились только внешние картины представления мира, украшенные новой информационной эпохой. Но все эти кибернетические освоения, генетические изыскания чересчур запутаны и не интересны для многих, и потому оставим их описание какому-нибудь фанатически настроенному ученому, который с безумными глазами и с иступлено оптимистическим голосом поведает о всех достижениях, не пропуская ни малейшей детали, а я, наконец, начну рассказ о черт знает чем, да и вообще о всяких бесполезных вещах, так что рационалисты и интеллигенты сразу могут обратиться к другим произведениям.
Начало и так далее...
Теле институт московского мегаполиса (ТИММ) построили ещё в середине двадцать первого века по всем канонам неомодрнизма западно-итальянских художников. Этот гигантский комплекс вот уже двадцать лет привлекал мысли всех учеников, завершающих своё поднадоевшее обучение в школах, потому что после открытия этот ТИММ за короткий срок выбился в лидеры теле индустрии во всем божьем мире, и некоторые выпускники теле alma mater иногда получали места в крупнейших телекомпаниях как России, так и Запада, но все это не столь важно, важно лишь то, что в этом самом институте проводил дни своей максималистско-юношеской жизни некий Дмитрий Ванилов.
Дима, как звали его все знакомые, был обыкновенным парнем, правда весьма способным и немного талантливым, как считали учителя. Внешность его описывать было бы глупо и бесполезно, потому что тысячи молодых людей с подобными физиономиями и строением тел ходят вокруг нас и не интересуют нас, так как "толпа", но это не означает, что он был уродлив, напротив его миловидное лицо привлекало существ противоположного пола весьма интенсивно. Что можно ещё рассказать о нём? Пожалуй лишь то, что отец его занимал весьма и весьма почётную и высокую по "иерархической шкале идеалов человеков" должность, что в свою очередь открывало для юноши относительно безграничные пути развития безусловно самоценной личности.
16 октября 2109 года Дима сидел в главном кинозале ТИММа и внимательно слушал усердно приготовленную речь ректора, который посвящал своих питомцев в будущие планы института:
- Как всегда наш преподавательский состав, - говорил он. - будет внимательно следить за вашей трудоспособностью и по мере надобности помогать особо выдающимся учащимся. А в доказательство моих слов прошу заслушать приказ 1456 от 12.10.2109.- прочистив для солидности горло, Степан Сергеевич Ковистов достал из папки дискету и торжественно начал декларировать очередной локальный документ. - Ректорат Теле Института Московского Мегаполиса объявляет гранд конкурс для каждого студента института на лучшую работу по специальности, которую сам студент выберет. - Здесь ректор приостановился и оглядел аудиторию. - Победители гранд конкурса получат престижные рабочие места в самых лучших телекомпаниях мира. - По залу прошел бесконечный вздох удивления, и тысячи голосов пчелиным роем взмылись над залом. Даже Дима Ванилов не мог ожидать подобного известия:
- В крупных телекомпаниях. - повторял он. Ничего прекрасней нельзя было и представить. Сейчас, когда теле работников стало ужасающее количество, рядовому студенту приходилось довольствоваться местом в каком-нибудь третьесортном телебюро (да и то, если повезет), поэтому подобный приз от ректората был верхом мечтаний. (Говоря откровенно, у Ванилова в любом случае была бы обеспечена работа в хорошей компании, но здесь он мог устроиться сам и с большой радостью утереть нос всем тем, кто считал его бледной личностью и вечным протеже отца.)
С этими веселыми мыслями и вагоном инициативности Д.В. покинул дом знаний и с особой поспешностью полетел домой.
Прекрасный солнечный день, по-осеннему грустный, пришёл тогда в город, преисполненный буйством красок, залитых синим небосклоном. Он с огромным желанием и прощальными капельками облетевшей листвы дарил жителям мегаполиса тайну золотого времени года, и многие, шагая по аллеям, сдерживали дыхания, боясь нарушить тишину и свежесть идиллии.
Прогулка на электромобиле ничуть не умаляла окружающего великолепия, и Дима, управляя своим железным конем, успевал созерцать мир, что ещё больше заставляло его чувствовать счастье жизненных сил.
Вот пробежали последние небоскрёбы, и за затемненными стеклами замелькали уютные загородные дома и забавные "танцующие деревья" (так называемая рекламная компания гринпис. NB: Дело в том, что в середине прошлого столетия лидеры развитых стран, вняв молениям экологично настроенных людей, решилось признать гринпис, как государственную организацию, обладающую частью наиважнейших гос. функций. Заросшие бородами мужики, фанатичные женщины и вечноищущая молодежь, то есть главные активисты гринписа, оторопели и не знали, что надобно делать в подобных ситуациях. Раньше задача была ясна: на огромных картонных листах они волнительно выводили святые слова "НЕ РУБИТЕ ДЕРЕВЬЯ", и, приколотив плакаты к огромным древкам, выкатывали на улицы с диким криком и морем огненной трудоспособности. "А сейчас? Что теперь надо делать?" - вот каким вопросом тогда задались "зеленые"... Но со временем, конечно, гринпис адаптировалось к власти (старые бюрократы помогли), и стало работать как хорошо организованное агентство. Да, умнее поступить главы государств и не могли: теперь гринпис не мешало, а всеми силами помогало осуществлению государственной власти, порой даже закрывая глаза, если это необходимо для блага страны, на мелкие отступления от экологического курса.)
"А вот и home, sweet home." - Дима Ванилов, сделав лихой крюк, въехал во двор загородного двухэтажного особнячка, укрывшегося за черными и уже изрядно поредевшими ветвями широколиственных клёнов. В дом он не вошел и даже не вбежал: он влетел на крыльях своего желания и нетерпения поскорее заняться конкурсной работой:
- Мама, папа дома?
- Вот те на, - досадливо отозвалась хранительница местного очага. - Не "здравствуй, мамочка", не "как ты сегодня хорошо выглядишь".
- Извини, - поспешил исправить свою ошибку юноша и, подойдя, снисходительно поцеловал свою родительницу, думая о том, насколько все-таки прошлое поколение старомодно и отчасти надоедливо. - Ну что, папа дома? Мне срочно нужно поговорить с ним о делах.
- Ничего смешного. - сурово (как только можно) нахмурил брови Д.В.. Больше всего на свете он не переносил вот этого отношения к нему, как к ребёнку (это так сильно задевало его безмерно огромную, серьёзную и абсолютно взрослую личность).
- Ладно не обижайся. Отец у себя в кабинете погряз в делах как всегда.
Не дослушав до конца, Д.В. побежал на второй этаж по направлению к кабинету, где Алексей Романович Ванилов, важный чиновник кремлёвских стен, нацепив на нос очки с толстыми линзами, глядел в глубь компьютерного монитора, пытаясь вникнуть в суть нового законопроекта.
Робкий, но слышимый для чувствительных ушей чиновника, стук прервал его размышления:
- Кто там ещё? - из-за двери показалась голова любимого сына, и суровый аксакал сорока лет, сменив гнев на милость, пригласил плоть от плоти своей войти. - Как дела? - тут же припечатал Алексей Романович всегда припасенный вопрос, предотвращающий любые начинания диалога.
- Нормально. - откликнулся сын и продолжил. - Я вот с чем пришел. - отец-чиновник слегка нахмурился (разговора видать избежать не удалось), а Дима взволнованно и горячо стал рассказывать об утреннем сообщении.
- И что? - не понимающе спросил отец. "Какого черта нужен ему этот конкурс, когда он сможет устроиться в любую телекомпанию с моей помощью?" - думал Алексей Романович, но, желая угодить юношескому порыву сына, решил не отговаривать его от участия. - И что от меня требуется?
- Видишь ли. Ты же знаешь всех "аurum" в Москве, а я хотел бы поговорить с кем-нибудь из них. Не мог бы ты устроить встречу хотя бы с одним?
- И всего-то?! Конечно устрою. - долго не размышляя, Ванилов-отец снял телефонную трубку и властными движениями набрал номер. - Георгий Николаевич? Здравствуйте. Да. Это Алексей Романович Ванилов говорит. Да. Всё прекрасно. У меня вот какая просьба. Мой сын хочет узнать больше о молодых годах вашей "золотой" компании. Не могли бы вы...Что? Да, конечно. Отлично. Спасибо. До свидание.
- Ну что?
- Всё нормально, Георгий Лестунов ждёт тебя к трем.
- Сам Лестунов?! - и безмерно выросший человек, именующийся Дмитрием Ваниловым, в порыве дикой радости с первобытными завываниями запрыгал по кабинету.
* * *
"Золотая компания" состояла из величайших (без всякого преувеличения) гениев всех времен и абсолютно всех народов. Именно эта двадцатка за последние тридцать лет сумела привнести в существующие науки и искусства столько, сколько все ученое и творческое сообщество совместными силами еле-еле успело сделать за последние шесть тысячелетий. Но весь феномен состоял не в этом, и даже не в том, что их усилиями Россия смогла-таки наконец вернуть себе славу сверх державы, нет. Главный фокус заключался в том, что все эти двадцать мальчишек и девчонок учились в одной школе, и даже больше - в одном классе. Мир пришел в немой восторг и недоумение, узнав это. Как так могло случиться чтобы все, все повелители разума встретились и выросли вместе? Как? Вопрос этот постоянно задавался каждому из aurum'ов ("aurum"- звание учрежденное ученым и творческим миром Земли специально для выдающихся гениев), но сами феномены не могли найти ответ на этот ребус (несмотря на свою сверх гениальность).
Так вот, Георгий Лестунов был одним из тех самых aurum'ов. Его стихия - слово и человеческие души, и две эти сущности повиновались магистру пера, как изумрудные листья поздней весной повинуются ветру. Люди плакали, когда Лестунов того хотел, и погибали от небесной эйфории, когда писателя переполняла радость. "По истине, пускай он заберет наши сердца, лишь бы ещё раз почувствовать его произведения!" - писал один из пламенных поклонников, и был прав его рассказы, повести, романы не понимали, а чувствовали, и чувствовали до неистовства.
Поэтому Дима Ванилов, направляясь к дому великого писателя, не мог ровно дышать и от излишнего волнения раскраснелся лицом.
"Дверь, обыкновенная дверь, одна из сотни. Но эта дверь портал в мир гения и перешагнуть её очень трудно, потому что страшно. Почему? Не знаю." - думал Д.В., стоя у входа в особняк Лестунова, и, если бы горничная случайно не открыла бы дверь, наш герой наверно простоял бы ещё пару-тройку часиков:
- Вам что-то надо? - спросила домашняя труженица заботливо, но слегка высокомерно заглядывая в глаза странного посетителя.
- Да, то есть нет, то есть... Я Ванилов.
- Кто?... А, конечно же, заходите. Мастер вас ждёт.
В кабинете, покрытом искусственным полумраком, заманчивым и упоительным теплом горел огонь в камине. Главное украшение комнаты (не считая бесчисленных книг) кожаное раритетное кресло с чересчур высокой спинкой в свою очередь украшалось самим Лестуновым. В зубах творца была зажата трубка, распространяющая дурманящий запах гаванского табака.
Здесь на минутку придется отвлечься от повествования, чтобы начертить истинный портрет Лестунова. Дело в том, что все выше сказанное об этом писателе абсолютный бред, надуманный современниками, и лишь его произведения обладали той самой гениальностью и силой, о которой говорили. Сам же Георгий Николаевич был мелочным и чересчур завистливым человеком с комплексом собственной известности. Все, абсолютно все произведения, написанные им, не имели с сутью автора ничего общего, ну просто абсолютно ничего. Нет, Лестунов не был плагиатчиком, и не держал в подвале человека, который бы ему писал. Нет, писал он сам, но писал как будто механически: временами в его голове появлялся готовый рассказ или роман, и Лестунову оставалось под диктовку разума записать пришедшее. Быстро поняв свою выгоду, он стал пробовать продавать рукописи, и, как уже известно, добился многого на этом поприще. Свою гениальность он не отрицал и даже наоборот пытался внедрять в жизнь легенды о своей "великой" жизни.
Лестунов сидел в кресле и, потягивая табак, рассматривал лицо гостя в тени (полумрак он наводил с целью создания своего образа). Этого юношу Георгий Николаевич никогда ни принял бы, если бы тот не был сыном влиятельного чиновника, а сейчас поддержка правительства и банков Лестунову была необходима, так как у него возникли некоторые финансовые проблемы. Но, боясь, как бы этот парень не прознал, почему на самом деле магистр пера принял его, Георгий Николаевич стал изображать из себя человека, жаждущего поделиться своим прошлым с вновь идущим поколением:
- Садитесь, молодой человек. Я ждал вас с нетерпением.
Дима, широко разинув рот, как слепой кутенок мыкаясь по углам, побрел искать стул; гений же прищурил свой серый глаз и внимательно изучал незадачливого юного журналиста. Через пять минут, когда Д.В. наконец-то нашёл подходящий предмет мебели Лестунов решил начать разговор, так как инициативы со стороны юноши не наблюдалось:
- Вы, я так понимаю, хотели больше узнать о моей юности.
- Я?... А, да, я хотел. То есть.
- Успокойтесь я обыкновенный человек, и ничего такого с вами не случится, если вы будете задавать мне вопросы. - Георгий Николаевич просто блаженствовал, взирая на таких вот онемевших от восторга поклонников. Дима же Ванилов собрался с последними оставшимися силами и начал.
- Вот все говорят о... о вас и о других ваших товарищах, - писатель незаметно сморщился: не меньшая, чем у него, знаменитость бывших одноклассников тенью ложилась на творца, и серной кислотой разъедала его уверенность в своей уникальности и неповторимости, - но мало кто, - продолжал студент, - внимательно изучал годы вашей учёбы. И я надеюсь, вы сможете рассказать много интересного, - Дима с трудом сглотнул слюну.
- Ах, годы, юные годы. - тихо и по-артистически романтично заговорил Лестунов, мечтательно глядя в кусок холодного мраморного потолка. - Тогда наша дружная компания училась вместе и была счастлива, ведь все наши радости и успехи были ещё впереди. - здесь лицо Л.Г.Н. на мгновение переменилось, потому что писатель на самом деле вспомнил ту пору, когда он ещё был наивно идеалистичным юнцом и когда жизнь, раскрыв головокружительные объятия звала на подвиги. - Вы записывать будете? - вдруг спросил Лестунов у студента, и Дима, спохватившись, потянулся к сумке, где профессиональная камера приготовилась поглощать реальные кадры жизни.
- А пока вы готовитесь, я хочу показать вам одну интересную кассету.
Георгий Николаевич включил магнитофон, и на экране замелькала видеозапись школьного выпускного вечера. Дима аж раскрыл рот: за стеклом кинескопа счастливые молодые юноши и девушки, ныне титаны искусства и науки, неистово и звонко, как дети, радовались окончанию школьных лет.
- Что интересно? - с усмешкой спросил писатель, а студент онемел от неожиданности. - Вот Дитунин... Ага, а вот видите это Ромашкина, совсем ещё девчонка. Ну а это я и моя очаровательная супруга.
Дима уже почувствовал запах победы: этой видеозаписи не транслировали ни на одном канале, так что кассета на вес золота, и за неё Ванилову обеспечена победа:
- А это кто? - внезапно прервав свои честолюбивые думы, спросил Д.В. и указал на молодого человека с сине-зелёными глазами.
- Где? А это! Это наш одноклассник Андрей Тиманов!
- Я что-то не помню, в какой сфере он "aurum"?
- Вообще-то ни в какой. - замешкавшись ответил Лестунов.
- Так значит... не весь ваш класс "золотой"?! - почти вскричал Дима.
- Выходит так. - неуверенно проговорил писатель, сам удивляясь тому, что никогда не думал об этом. И действительно, каждый в мире считал, что исключительно весь их класс добился мировой славы, да и сами одноклассники не сомневались в этом, и почему-то никто не вспоминал об Андрее.
- Не могли бы вы рассказать мне о нём побольше?
- Да, конечно. - магистр пера всё ещё пребывал в каком-то недоумении. - Я очень хорошо его помню: жизнерадостный, весёлый, умный. Каждый учитель возлагал на него большие надежды, ведь он был вроде бы как первый среди нас всех... - тут Лестунов спохватился своей искренности и добавил. - Но, как видите, жизнь показала кто первый, а кто бездарность. Да, Андрей Тиманов оказался одним из тех людей "вечно подающих надежду" и не больше. Подобных ему хватает лишь на немного, в своей же сути они пусты, и только внешнее поведение создает мираж глубины и талантливости. - тем временем как писатель рассказывал о его бездарном однокласснике на экране, где продолжалась запись школьного бала, жена Лестунова Алина Демьяненко (знаменитая поэтесса) подошла к тому самому Андрею Тиманову и, обвив его шею руками, испепеляюще пламенно поцеловала. Дима Ванилов не удивился, он ошалел: за одну встречу с гением он узнал столько сенсаций, сколько журналистам хватило бы на годовой тираж еженедельного журнала. Итак, оказывается среди всех этих отцов наук и искусств был-таки один человек, не являющийся гением, но который, в свою очередь, являлся лидером в классе и прежде всех подавал надежды. Во-вторых, этот самый Андрей Тиманов и Алина Демьяненко ("aurum" поэзии и жена богоподобного писателя) были, мягко говоря, друзьями, а, немного точнее, близкими друзьями; и, наконец, самое главное: никто в мире пока об этом не говорил, не писал и не дышал.
- Я гений. - шептал юноша, сдерживая судорожное дыхание в разжигающейся от волнения груди. - ГЕНИЙ!
Тем временем кассета кончилась, и писатель, пораженный неприятными воспоминаниями, выключил телевизор. Дима, к счастью, уловил, что тему его жены и того Тиманова затрагивать не стоит и решил закругляться с интервью:
- Я наверно пойду.
- Что?! А да, конечно. Был... рад с вами поговорить.
- Кстати, Георгий Николаевич могу ли я попросить у вас эту кассету, если конечно можно.
- Берите. - уже безынициативно ответил Георгий Николаевич Лестунов.
* * *
Не медля ни секунды, Дима Ванилов, движимый честолюбивыми рычагами характера, сразу же занялся поисками человека, который в своем роде являлся уникумом. Чем больше Дима думал о предстоящем интервью с Андреем Тимановым, тем больше осознавал всю грандиозность своего замысла; и очередная сногсшибательная весть ждала юного журналиста, когда он узнал, что тот самый Тиманов живет в Подмосковье.
Д.В. шёл по улице нарочито неторопливо, подставив лицо осеннему грустному солнцу. Золото сентября капало маленькими слезами на землю и прощально шуршало под ногами, но студент не замечал ничего. Ощущение победы, эйфория собственного величия переполняли его, и он желал продлить это чувство, направляясь к дому Тиманова пешком. Мир был спокоен и, казалось, затаился для чего-то грандиозного. Вот последний поворот, а за ним дом, небольшой (одноэтажный), который выглядел по особому сиротливо среди окружающих особняков. Черные ветви поредевших берез обнимали дом и хотели скрыть от глаз окружающих. Вдруг из дома вышли люди в белых халатах, неся покрытые простыней носилки:
- Что случилось? - обеспокоено спросил Дима, в мгновение ока подбежав к ним.
- А вы кто родственник?
- ...Да, в некотором роде.
- Мои соболезнования. Андрей Тиманов скончался двадцать минут назад.
- Как?
- Вот так, сердечный приступ.
- Это ещё хорошо, - вдруг заговорил второй санитар. - Если бы не приступ, то этот тип поджог бы свой дом.
- То есть как поджог?
- А вот так. Свихнулся надо быть ваш родственник, он сложил огромную стопу бумаг, облил бензином и уже подошел с зажигалкой, как сердце остановилось. Стоп-кран, вот так.
- Ага, - подтвердил первый. - Хорошо ещё, что почтальон в это время зашёл, а то бы провалялся труп денёк, второй, а потом знаешь, как вонять будет, а нам убирай. - небрежно сунув носилки в машину люди в белом хлопнули дверью и поехали на запад.
Ничего не шелестело, только ветер свистел; хмурилось небо серыми кудрями облаков, нависая над золотым морем рощ. Студент опустился на скамейку, бросил сумку с камерой и, оперев подбородок о руки, уставился на дом.
"Да, победа убежала, убежала недавно, каких-то полчаса назад. А я как дурак уже примерял лавровый венок. Идиот. И поделом тебе, но есть надежда, если Лестунов расскажет об этом Тиманове, но всё равно будет уже не то... Чёрт! - Дима вскочил, и потом опять бессильно опустился на скамейку. - Черт, надо же было заснять хотя бы труп этого Тиманова."
Очередной порыв ветра потянул входную дверь в дом Андрея Тиманова, и та с нежелательным скрежетом потихоньку открылась, как бы зазывая юного журналиста внутрь, и тот, повинуясь возникшему мистическому желанию, поднялся с плоской деревяшки и поплелся к дому.
Окна были плотно закрыты и завуалированы пожелтевшими занавесками, неестественная тишина забралась во все углы. Обстановка комнаты отдавала традиционностью и стариной, но интерьер нарушала огромная, почти по пояс, груда бумаг. Исписанные мелким почерком листы беспомощно сгрудились в одном месте, приготовившись к обороне. Дима взял первый лист и увидел схему нового космического транспортника, именно такой проект буквально недели две назад предложил один из "aurum"'ов.
- Бедняга, он безумно завидовал своим бывшим одноклассникам, даже записывал их труды. - как и ожидал студент на остальных листах оказались книги, схемы, статьи остальных "золотых".
Комната молчала и глядела на своего посетителя, посетитель же рассматривал комнату, и таким образом дом и человек оставались наедине четверть часа. Дима сидел на выцветшем темно-зелёном диване и думал, думал, думал. О чём? Он сам и не понимал, но что-то держало его здесь и не пускало во внешний мир.
На темно-коричневом столе валялись бумаги, ручки, карандаши, линейки в ожидании хозяина. В камине пара дров всё ещё тлели и испускали лесной, слегка удушливый запах, но опустошённость уже ощущалась, дом чувствовал потерю хозяина и затих.
Дима встал и стал искать что-нибудь (дневник, фотографии), что могло бы рассказать о человеке, живущем здесь, но как на зло ничего особенного не попадалось. Вдруг за окном вспыхнуло солнце - облака рассеялись и послышалось пение птиц. Это произошло настолько внезапно, что показалось, будто мир извне прорвался сюда, в эту комнату. И, как всегда бывает, Ванилов увидел что искал: стопку видеокассет. Каждая кассета имела свой номер, и на последней было обозначено "сорок пять". Студент схватил первую попавшуюся сумку и смахнул туда сорок пять кассет. Закончив с этим, он торопливо покинул дом и, прежде чем завернуть за угол улицы, последний раз взглянул на одноэтажную хижину, в этот момент юноше показалось, что дом упал, ухнул вниз от неисповедимой усталости и горя, но это было лишь призрачное чувство - дом всё также стоял, жавшись к черным ветвям берёз и отражая в окнах осеннее солнце.
* * *
Домой Дима вернулся уже весёлым, то странное меланхолическое настроение уже давно улетучилось, и студент, нетерпеливо перекусив, побежал в комнату, чтобы посмотреть видеокассеты Андрея Тиманова. В груди подымалось и щекотно давило в горло предвкушение чего-то тайного и интересного. "С какой кассеты начать?" - думал он, и рассудив, что нумерация кассет нанесена не случайно, сунул кассету под номером один в видеомагнитофон. За окном уже набежали сумерки и сине-черным одеялом застелили небо, звезды одна за другой зажглись в космическом пространстве бесконечности, и только луна сегодня не вышла на свой путь: сегодня она устала.
КАССЕТА #1
Пшшшшш.
Летний парк, вмещающий те не очень естественные деревья с чересчур правильными стволами и листьями, но всё равно красиво. На заднем плане гордые, статные вершины альпийских гор, на одной из которых огромный таинственный замок, пришедший из далёкого, но чертовски любимого средневековья. Вена.
Пшшшшш.
В кадре стоит человек с сине-зелёными глазами.
- Привет, вот и я вкушаю плоды трудов человеческих после долгих школьных лет. Ах! Хорошо же здесь! - Андрей вскинул голову и долго трогательно глядел в синие космические небеса. - Алина, любовь моя, только тебя мне здесь не хватает... Помнишь наш вальс? на на-на... - и, напевая мелодию, он закружился в танце с невидимой девушкой, которая ждала его в России.
Пшшшшш.
Поляна. Прямо в объектив бьется светло-синий бутончик колокольчика, на горизонте всё те же непреступные хребты, но отсюда они кажутся не столь суровыми, а скорее даже какими-то слабыми и брошенными. На переднем плане в двух шагах лежит на изумрудной сочной траве Тиманов и глядит на альпийские горы. Кругом слышится пение птиц, слившееся в гармоничную мелодию. И так проходит пятнадцать минут.
- Не слышу песен ваших боле, молчит земля, и плачет поле, сегодня вы ушли все с боя, на крыльях ангелов летя. Навеки слезы пропитали, все ваши руки мертвых тел. Невесты дома дожидались, гробов, где суженый уж бел.
Пшшшшш.
Венская улица упирается в лица пожелтевших стен австрийских домов, янтарные, багровые и красные деревья покрывают землю.
Андрей вошёл в высокую, темно-коричневую дверь музыкального магазина, и кадр замер на белстяще-черном рояле, который стоял напротив входа под зелеными пальмовыми листьями.
- О, боже.
Пшшшшш.
Тот же план. Но за роялем теперь сидит Тиманов и, мягко касаясь бело-чёрных клавиш, молча поёт.
Первая нота, протяжная, грустная и бесконечная:
- Это для тебя моя Алина, - Андрей Тиманов заиграл. Музыка неслась, срывая тень человеческого высокомерия, равнодушия, безразличия; музыка погружалась в душу и заставляла её взлететь к небесам и выше. Музыка заполнила мир.
Посетители замерли и слушали, открыв рты, звуки идущие из счастья.
Пшшшшшшшш.
КАССЕТА #12
Пшшшшш.
- Вот они Тибетские горы бесконечные и ленивые, но умные и загадочные, укрытые серебряными одеялами, скрывающими серое тело. Воздух здесь звенящий, чистый и прозрачный; он наигрывает еле слышными маленькими колокольчиками и свистом ветра. Сомнений быть не может: Господь выразил в России душу, а в Тибете - тайну.
Вопросы сами приходят в голову без постороннего вмешательства, и ты не осознано погружаешься в тепло их рассуждений, рассеяно взирая на окружающие пики, которые упираются в светло-синее блюдце космоса и наслаждаются золотым потоком. Думать хочется просто так, без поиска причины и важности твоих рассуждений. Ты полностью растворяешься в образовавшейся гармонии и начинаешь терять связь с нашей реальностью.
Что такое жизнь?... Моя жизнь?... Зачем я здесь?...
А так ли важен ответ? Зачем знать смысл нашей жизни, и вообще, что такое этот "смысл"? Причина или необходимость сделать что-то? Мы говорим о смысле вещей, подразумевая их полезность или предназначение на земле. Смысл лопаты - рыть, ножа - резать, дороги - вести. Так мы ставим вещи на их определённое место, заключая в рамки дозволительности. И что же получается? Получается, что всё сущее, прежде чем "быть", должно "быть для чего-то", иметь причину своего появления, чтобы оправдать существование в поднебесном мире. Но перед кем оправдать? Перед Богом, которому не нужно объяснений, который создает и воспринимает всё как есть, без вопросов? А может мир должен оправдываться перед нами, людьми,... но не слишком ли это самоуверенно?
Скажите? Неужели прежде чем вступить под синее небо, я должен доказать свою необходимость и полезность? Конечно же, нет. А если нет, значит не надо искать и смысла своей жизни, так как его нет. Есть лишь игра, игра в которую надо играть с счастливым сердцем и легкой душой. Вот тебе руки, ноги, голова и общество вставай и играй с остальными в самую захватывающую игру - жизнь. И тут ты сам сможешь создать себе некий смысл жизни, помогая другим игрокам, создавая что-то, достигая чего-то...
Какая глупость.
Пшшшшшш.
- По дороге мне встретился один американец, который, узнав, что я русский, сразу затараторил: "О, преступление и наказание, Достоевский!" Многие бы надменно отвернулись, дивясь человеческой дикости американца, но я не стал, так как это было бы глупо, да и зачем обижать человека за излишнюю эмоциональность, когда вины никакой нет. Настроение у меня было замечательное под стать горному свежему солнцу, и я решил поговорить с Грегом (так звали американца) о преступлении и наказании как о понятиях, так как дискуссий по поводу самого произведения Федора Михайловича в школе мне вполне хватило.
"Что же такое по вашему преступление?" - спросил я у Грега, и он, руководствуясь своими знаниями полученными в колледже, начал описывать преступление в качестве общественно опасного деяния, совершённого каким-либо человеком или группой лиц:
" - Что же тогда вы подразумеваете под общественно опасными деяниями?
- Ну как же, - засмеялся он дивясь моему скудоумию. - это же понятно. Я имею в виду поведение людей, претящее устоям общества; поведение, которое может поколебать сложившиеся правила, и тем самым привести к хаосу. Так к примеру, если какой-нибудь человек начнёт убивать прохожих и появятся последователи подобного образа поведения, то общество в конечном счете изничтожит само себя.
- М-м-м, хорошо. А если, допустим, человек убьет другого, искренне полагая, что совершённое убийство направлено на общественно ПОЛЕЗНОЕ деяние?
- Как это?
- Ну, например, жена убьет мужа дебоширу и пьяницу, тем самым избавляя окружающую общественность от возможных скандалов, потасовок или поножовщины.
- Нет, это всё равно преступление. Если каждый будет считать себя судьёй, опять же начнётся хаос.
- Да, конечно же вы правы, ведь, если деяние полезно, оно не обязательно безопасно для общества.
- Абсолютно точно.
- Хорошо, - сказал я. - С преступлением всё понятно. Что же тогда такое наказание?
- Наказание - это мера способная пресечь преступления.
- Каким же образом?
- Например путем установления преступнику срока заключения, в течении которого он сможет осмыслить свои ошибки и вернуться в общество уже исправленным.
- Исправленным от чего?
- От своих ошибок.
- И, если он сможет больше не совершать ошибок, он может жить в обществе?
- Да.
- Значит, все не преступники не делают ошибок?
- Нет конечно, но ошибки бывают разными. Одни безобидные, другие же просто не допустимые, и потому общество, руководствуясь своим историческим опытом, заранее указывает отдельной личности ошибки, которые те не должны совершать.
- Но ведь это будет преступление общества против личной внутренней свободы человека.
- Человек живет в обществе, и потому не может быть абсолютно свободен.
- То есть он ограниченно свободен?
- Да.
- Ограниченно свободный ограниченно живёт и следовательно является ограниченно человеком.
- Нет это не так. Хоть мы ограниченно свободны но мы люди.
- А если вы люди то зачем же вас ограничивать?
- Чтоб не делали ошибок.
- А кто определяет что есть ошибка, а что нет?
- Общество.
- А что такое общество? Разве не каждый человек в отдельности?
- Нет, все люди вместе.
- То есть сам по себе человек ничто?
- Почему?
- Ну если сам по себе он ничего не решает.
- Нет, он решает, только его мнение присовокупляется к мнениям других и в конечном счете выводятся общие правила.
- Значит, если вдруг на земле останется только два человека, и один из них скажет, что убийство это преступление, а второй, что нет, то самого преступления существовать не будет, так как не будет общего мнения."
После минутной паузы обоюдного недоумения мы дружно и очень жизненно рассмеялись над глупостью и тщетностью нашего диалога и поплелись дальше по длинной горной дороге в город, говоря о самых смешных и простых вещах.
Алина.
Пшшшшшш.
КАССЕТА #26
Пшшшшш.
Небо. Бесконечное синее небо. Облака, кувыркаясь в потоках нежных ветров, плывут куда-то, то ли в начало, то ли конец мира.
Отдельные точки птичьих тел мелькают здесь и там, пытаясь слиться с бело-молочными дворцами.
Тишина, покрыта свистом ветра и шелестом травы или деревьев.
Чувство свободы, душевности и грусти.
- Я дома. - шёпот, - Алина.
Пшшшшшшш.
КАССЕТА #27
Пшшшшш.
Комната. У школьной доски, покрытой чертежами и формулами, стоит Андрей Тиманов.
- Наконец опять пришло время для работы. После длительного путешествия я ещё раз с невероятной силой ощутил желание вернуться туда - обратно к временам неприступных сердец и каменных стен, где люди в какой-то мере находились если не в абсолютной своей душевной наготе, то по крайней мере в естественном (отчасти диком) мире без всяких глупых разумных измышлений о действительных правилах жизни человечества. То ли дело античная философия, наполненная легким абсурдом, наивностью и загадочностью, и ученые там не являются рабами долга, а остаются свободными умами, и на ощупь продвигаются в познании бесконечного таинственного мира. Речь прошлого красива и величава, и потому все больше думая о прошедших веках, я понимаю, что хочу вернуться туда опять...- на секунду прервавшись Андрей посмотрел на доску и продолжил. - Каждый подумает, что это чепуха и мечты неразумных младенцев, но путешествия во времени возможны, по крайней мере теоретически. Глядите, - он указал на схематическое изображение пространства, - известно, что мы живем в неразрывной системе "пространство-время", в которой путешествие во времени невозможно. Но существование черных дыр или мостиков Эйнштейна-Розена подтверждает, что система может быть разорвана по средством силы. Главный вопрос в том, что находится по другую сторону мостика Э-Р.
В решении данной проблемы я решил оттолкнуться от того, что система "пространство-время" всегда должна находиться в равновесии, то есть в любом случае быть "двух составляющей", тогда, при разрыве пространственной оболочки, должна найтись замена образовавшейся пустоте "...-время". В данном случае пространство восстановиться не может, так как сила всё ещё находится в действии, и следовательно не даёт пространству слиться. Что тогда? Тогда система посредством использования оставшейся составляющей ("время") приводит себя в равновесие, в результате чего образуется система "время-время", где первая составляющая выражается в системе координат, по которой следовательно можно передвигаться с помощью обычного перемещения, то бишь пешком, бегом, ползком, как угодно.
Если теория верна, то, когда человек попадет в систему "время-время", он наконец-то сможет, во-первых, понять время, понять как оно выглядит, что из себя представляет (прямую или шаровую бесконечность) и.т.д., ну, а во-вторых, человек сможет путешествовать в этом самом времени...
Так, теперь остается вопрос о технике путешествия и возвращении обратно в систему "пространство-время". Но об этом завтра.
Алина я сейчас.
Пшшшшшшш.
КАССЕТА #45
Пшшшшш.
Та же комната.
- Чёрт возьми! Неужели мои идеи и произведения настолько банальны, что постоянно находится человек, который придумывает тоже самое. Как только исследование, так обязательно у кого-нибудь такие же выводы... А позавчера принес рассказ, написанный буквально неделю назад, так нет, у преподавателя уже лежит повесть с подобным сюжетом и смыслом... И самое интересное это не впервой: в школе было тоже. Что же, черт возьми, происходит? Может у меня повышенные телепатические способности и я неосознанно сканирую разум знакомых и выуживаю их сокровенные мысли и идеи?
Пшшшшш.
Андрей сидит на диване. Его лицо похоже на воск, такое же безжизненное и измождённое. Веки устало прикрыты, глаза смотрят в никуда. Тягостная тишина:
- Всё чаще вспоминаю Голгофу и понимаю так должно быть. - он поднял голову и посмотрел в сторону окна, - Вот уже десять дней, как я не могу нормально жить, зная, что все мои мысли и чувства уходят от меня. Теперь я дни на пролёт жду ночи, когда смогу наконец опустить голову на подушку и заснуть, ведь сны - это единственное прибежище, которое у меня осталось, единственное, что остается при мне, лишь при мне. - он опять замолчал и опустил глаза, проходит минут пять. - Но сегодня последний день моей печали, я знаю, это мой крест, и я не сетую на судьбу, так как знаю так должно быть. И потому я уезжаю. Да. - он с силой провел по лицу, сбрасывая усталость и ненужную грусть. - Да, я говорю "прощайте", пора отправляться в дорогу, в свой единственный путь, определённый судьбой. Пора! - здесь он вдруг замолкает и с отчаяньем шепчет, - Алина.
Пшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшш.
* * *
Дима Ванилов шёл по улице не зная зачем, не зная куда; в его голове не было ни одной мысли, а на душе выли в дикий мороз волки, разрывая отчего-то уставшее сердце. Два дня он смотрел видеозаписи, и за эти прошедшие дни его мир разрушился, упал, ушел в никуда, и теперь вокруг не осталось ничего кроме пустоты.
Озябшие от ночного мороза деревья застенчиво прикрывали ветвями свое голое тело, побуревшие листья ломались под ногами прохожих, а небо неведомой силой было навсегда заковано серыми оковами грозных облаков. Дима шел, шел вперед, не чувствуя времени, он даже не мог сказать, что сейчас "день или ночь", но ноги тем не менее несли его. Куда?
Внезапно Дима остановился - перед ним был тот самый одноэтажный дом. На этот раз юноша ни мгновения не раздумывал, а сразу же тихо и осторожно вошёл в комнату, которая тоже сбросила листву. Всё было также, только темней.
Дима стоял посреди комнаты и вдруг заговорил, заговорил с вещами лежавшими вокруг, заговорил сам не помня и не ведая о чем, но о чем-то очень близком и невыносимо грустным, и, высказав всё накопившееся, он навсегда покинул дом и пошел дальше.
* * *
Георгий Николаевич Лестунов сидел всё в том же кресле и, сдвинув брови, с омерзением пил тыкилу. Какое-то непонятное чувство пустоты и липкой неприязненной апатии не покидало его пару дней, Л.Г.Н. соотносил это внезапно возникшее ощущение с недавним посещением назойливого студента, который пробудил в голове неприятные воспоминания:
- Чертов юнец. - после очередной рюмки сквозь зубы прошипел Лестунов.
В дверь постучала служанка и сообщила о приходе Димы. Сперва Георгий Николаевич хотел прогнать посетителя прочь, но во время остановился (он умел когда надо держать себя в руках). - Пускай войдет.
Дима Ванилов вошел, и Лестунов предложил ему сесть.
- Как самочувствие? - рассеянным голосом спросил юноша.
- Нормально. Чем могу помочь?
- Расскажите ещё что-нибудь об Андрее Тиманове? - отрешённо попросил Дима Ванилов, и Лестунов брезгливо скривился, а из коридора внезапно послышался голос, и в кабинет стремительно вошла красивая женщина, с любопытством рассматривая нового гостя. Дима невольно поднялся со стула:
- Дорогая, - заговорил Георгий Николаевич. - познакомься это студент ТИММа он пришел узнать о нашей "золотой" компании.
Но Алина Демьяненко не слушала своего мужа:
- О ком вы сейчас говорили? - почти умоляющим голосом спросила она Диму. - Вы что-то знаете о нём?
Первые секунды юноша смущённо смотрел на поэтессу, мучительно обдумывая стоит ли говорить о смерти:
- Андрей Тиманов скончался два дня назад. - наконец проговорил он хриплым от волнения голосом, и увидел, как в глазах женщины что-то оборвалось, что-то дающее ей жизненные силы, но знаменитая поэтесса не заплакала, и даже ничего не сказала, а лишь медленно опустилась на диван, юноша же продолжал. - Я нашёл в его доме видеокассеты. Если хотите я могу их принести может это чем-нибудь поможет. Их сорок пять штук. - В комнате разлилась тишина, никто не хотел больше ничего говорить, и три человека молча смотрели непонятно куда пытаясь вырвать невыносимую боль из сердца. И тут тишину прорвал безжизненный голос бывшей поэтессы:
- Кассет не сорок пять, их сорок шесть, - и, выйдя из кабинета, она через пять минут вернулась обратно, держа в руках коробку, на которой знакомой рукой было написано:
КАССЕТА #46
Пшшшшшш.
Пухлые кудри облаков, серыми нитями опускающиеся почти до земли, легко летели на юг, который укрывался золотой рощей берёз, ветер мелькал между их ветвями и поднимал шелестящий хор. Андрей Тиманов оглядывал мир и глубоко вдыхал осень:
- Алина... - он замолчал и брильянт слезы покатился по щеке. - Прощай. - слезы текли по лицу, он не мог их сдержать. - Прости меня, но я должен сделать это ради тебя. Со мной ты бы погибла, потому что... - ветер неистово срывал золотистые капли. - потому что ты должна быть свободной и счастливой, я же не смогу дать тебе этого. - шелест перерос в гром. - Прошу тебя, пойми. Ты всегда будешь моим сердцем. Прощай. - он мягко и умоляюще провел по экрану ладонью. - Прощай.
Очередной волной ветер сорвал с молодого клена листок и с невероятной силой понес его неведомо куда.