Я открыла глаза на рассвете - солнечные лучи падали как раз на пасторальную картинку на стене, отчего рамка отливала золотистым теплом, а ромашки и лютики казались живыми, будто солнце их разбудило. Сквозь открытые жалюзи виднелось чистое небо, нежное, умытое ночным дождем.
Какой сегодня день недели, я не знала, и с наслаждением поняла, что мне совершенно все равно.
В постели я была одна и сразу же передвинулась на сторону Лекса - подушка оказалась еще теплой. И его объятия всю ночь были теплыми. Я проспала, может, часов пять, но словно впервые выспалась за последние полгода. Наверняка Лекс не обрадуется, если я скажу, что он - отличное снотворное; ему не таблетки надо было предлагать в нашу первую встречу, а свое плечо.
Я даже хихикнула, будто заново увидев ту картинку - как давешний сдержанный и внимательный мальчик с запонками указывает на пустые строки в договоре и поясняет: "Здесь вы можете вписать особые условия, например, я очень рекомендую сон на моем плече. Поверьте, если бы я мог показать вам отзывы клиенток - они бы подтвердили мои слова. Такой отдых отличается длительностью, глубиной и приятными воспоминаниями".
Я бы вписала такое условие, обязательно. А также "истерику с доставкой на дом", "лихачество за рулем" и "бредовые теории". И, конечно, доверие, которое я к нему чувствовала. Лекса не было рядом в постели, но я знала, что он где-то неподалеку.
Мои куртка и джинсы, брошенные на стул у окна, выглядели чуждо, слишком грубо и по-осеннему для такого безмятежного утра. Я тихо вздохнула, натянула одеяло до подбородка, и вдруг поняла, что хочу снегопада, чистоты, звона в воздухе... И, пожалуй, кофе. Срочно. Лучше всего с булочками.
Натянув джинсы и куртку, плеснув в лицо холодной воды, я выглянула в коридор и почти сразу заметила на другом его конце открытую дверь. Когда подошла ближе, увидела Лекса, сидящего за столом - он увлеченно просматривал планшетный файл и прихлебывал кофе. По правую руку стояла коробка с булочками, а весь стол был завален кипами планшеток. За спиной Лекса до самого потолка возвышалось хранилище с несколькими выдвинутыми ячейками. Я удивилась, что же могло его так увлечь - наверняка ведь на планшетках всего лишь данные о пациентах. А может, ему сами планшетки интересны, там же, наверное, отчеты, фотографии и надиктованные врачами записи. Или ему любопытен сам принцип построения базы данных. Или он сравнивает удобство этой базы с теми, что используются фирмой, где он работает, у них ведь наверняка то же самое. Это у меня всего лишь газетные вырезки, а тут - красота, технологии, "вечные файлы".
Он заметил меня, сделал приглашающий жест рукой, в которой держал кофе, улыбнулся и указал взглядом на термопакет на столе. Я поняла, что в нем - горячий кофе и булочки для меня.
- Не поверишь, - сказал Лекс. - Только на третьем этаже одновременно можно разместить...
- Не надо, - оборвала его я. - Мне неинтересно.
Лекс дернул мочку уха и неопределенно повел рукой, будто подбирая слова.
И я смягчилась:
- Ну хорошо. Интересно.
- ...сорок восемь человек. Здесь лежали больные, которым пересаживали... ну, неважно. Но в самом деле удобно - на одном этаже, предположим, сердечники, на другом - с болезнями легких. Отдельное крыло лицевой хирургии и так далее. Функционально. Я даже как-то не предполагал...
Я кивнула и потянулась к булочкам.
- Я нашел обобщенные данные, отчет о проделанной работе за два года. На одном только этом этаже пролечилось около полутора тысяч больных. И неудачи - единичны. Как я понимаю, была огромная база данных, со всеми параметрами доступных к пересадке органов, прямое подключение планшетки с результатами анализов к общей базе - и через... сколько тут в среднем... через восемнадцать минут подбора - оптимальный вариант. Я в восторге!
- А я - нет.
Лекс отложил планшетку и внимательно посмотрел на меня. Прядка волос, впопыхах заведенная на ухо, торчала в сторону.
- Знаешь, что я думаю? Если откровенно - это идеальная система. А твои газетные вырезки - частные случаи, чья-то злая воля. Так всегда было - всегда найдется тот, кто готов убивать...
- Как ты?
Он не ожидал. Растерялся. Сглотнул, вдохнул глубоко, даже заморгал отчего-то. И крутанулся в кресле, развернулся лицом к хранилищу. Я видела только правую руку со стаканчиком кофе - и пожалела о сказанном.
Помолчав, он усмехнулся:
- Ну, хорошо. Тебе захотелось меня уесть - ты это сделала, молодец. Не хочешь видеть разницу между мной и уголовниками - твое право. Тогда не обижайся, если в ответ я назову тебя пауком в ванне.
Я опешила. Так меня в самом деле никто еще не называл. Несимпатично совсем. И непонятно. Пауки бывают в банке, но это точно не я.
Лекс крутанул кресло обратно, и выражение его лица было жестким.
- Если считаешь себя кем-то вроде демонической силы - то ошибаешься. Потому что все, что с тобой случилось - это чугунная ванна. Ты, как паук, в нее свалилась, а ванна придумана вовсе не для того, чтобы ловить пауков. Она не хочет тебя убить, просто ты не можешь из нее выбраться. И теперь кто угодно включит воду, и паук утонет. И все, что тебе осталось - сидеть и ждать.
- Еще одна бредовая теория? - теперь уже усмехнулась я. - Тебе бы книжки по психологии писать. Попробуй, может, получится облегчить душу.
Швырнув булочку обратно в коробку, я встала из-за стола.
- А ты попробуй облегчить свою, - уже мягче сказал он и придвинул стопку планшетных файлов. - Просмотри их - здесь сотни спасенных жизней. Только здесь, только на этом этаже. А сколько во всем здании? Подумай. ...Почему ты уходишь? Тебе разве есть куда пойти?
- Под грузовик, - ответила я, вышла из кабинета и с силой захлопнула дверь.
Марк
...будто бы я жил под огромным ясенем и маленьким камнем с ржавыми пятнами лишайника. Словно был солдатом какой-то давней забытой войны, а может, не войны, а глупой стычки, в которой "мы" и "они" мало отличались друг от друга. Я не был героем, нет. Просто мальчишкой, новобранцем, мясом: нужно было стрелять, а я не успел. А может, не захотел или не смог. А потом не смог уйти. Родные погоревали и забыли, а после ушли по одному. А я просто оставался под своим ясенем и под своим камнем. Время лечит. Время лечит все, даже смерть.
Девчонку я заметил сразу: черная водолазка, черные штаны, тяжелые ботинки. Она воткнула в ухо наушник МР 3 - даже мне мог различить жесткий ударный ритм и визг сумасшедшей гитары. Черная челка упала на глаза, капризные губы сложились в улыбку вызова: "Я боюсь? Ха!". Она не признавала страха, хотела быть сильной. Кто посмеет оспорить?
Она обошла полуразрушенную часовню, которую давно захватил плющ и серые городские вороны, и ступила во мрак заброшенного кладбища, под огромные густые кроны старых деревьев. Свет луны почти не пробивался сквозь них.
Я заметил ее и стал следить, присматриваться. Она казалась дерзкой, но глупой, с дрожащим заячьим сердцем и безрассудной верой в то, что с ней никогда ничего не случится... Это было так знакомо... это будило память.
А там, справа, в последнюю бурю треснула большая ветка, и сейчас висит на полоске коры. А потом, у самой тропинки, провалилась земля, можно упасть и ткнуться лицом в истлевшие черные кости. А дальше, на самом краю, собираются дурные люди. Иногда они веселы и возбуждены, но чаще злы и опасны...
А она, вся черная, с черным страхом и черной решимостью доказать, идет прямо к ним.
Нельзя!..
Я вышел навстречу.
Она замерла, словно вросла в землю. Вдохнула резко, будто сердце из последних силенок стукнуло в горло и встало...
- Не бойся.
Я протянул руку: "хочешь, провожу?" и повторил. - Не бойся.
- Я - боюсь? - она глотнула с трудом и небрежно фыркнула. - Я ничего...
-...ничего не боишься.
- Да. И всегда делаю то, что...
-...делаешь то, что хочешь.
Я мог угадать, что она видит: потертую одежонку, растрепанные и, кажется, давно немытые волосы, прямой наивный взгляд. Просто парень, обычный, не старше ее самой. И совсем-совсем не страшный. Можно вздохнуть и расслабиться.
- Правильно.
- Но все же страшно?
- Страшно, - она улыбнулась и оперлась на мою руку.
Мы шли рядом. Я нес ее теплую, родную ладошку в своей, как великое сокровище. Сжимал ее пальчики и не верил в такое чудо. Она улыбалась, и это было счастье.
А потом мы целовались под самым крайним деревом, и от ее черных волос тонко и нежно пахло ромашкой...
- Ты такой холодный... замерз?
- Да, замерз, давно и сильно. Сам не заметил. Не волнуйся, все хорошо. Сейчас - хорошо. Сейчас - есть ты, теплая. С тобой не холодно. С тобой никогда не может быть холодно.
- Но так же нельзя! Так и заболеть недолго. Идем, я тут недалеко живу. Заварю чай и буду тебя отогревать.
- Не надо...
- Надо!
Она ухватила за рукав и потянула за собой на дорогу.
Тени веток остались позади, луна осветила меня.
И она увидела все.
Синие сухие губы. Впалые лихорадочные глаза. Белесо-бледные испятнанные щеки. И волосы, слипшиеся от черной крови.
Она отдернула руку, словно тронула змею или паука, и смотрела, как на змею, готовую напасть. Еще чуть - и закричит.
Я опустил голову и ушел назад, в темноту.
Она отвернулась и побежала, словно за ней гналась сама смерть. И я знал, что дома она будет долго стоять под горячим душем и дрожать, а наутро обесцветит волосы, купит модную светлую юбку и блузочку в цветочек. И больше не наденет черное.
А я снова сидел на своем камне под своим ясенем и смотрел в пустоту, но теперь - помнил. Это ничего, убеждал я себя. Время лечит. Время лечит все, даже смерть...
...проснувшись, увидел солнечный луч на подушке, и первой мыслью было: "Бежать! Во тьму!", я даже дернулся назад и уперся в спинку дивана. Сердце билось в горле, как у девчонки из сна; я был лишним в этом мире, чужим, хотел исчезнуть.
Потом встал и сунул голову под холодную воду, подержал минуту. Глянул на себя в зеркало, потряс головой и потрогал мокрые щеки. Перед глазами стояло совсем другое лицо.
- Опять плохие сны? - неожиданно раздалось от входной двери.
Оглянувшись, увидел Марину - она всматривалась в меня так же внимательно, как и я сам только что.
- Нет, - сказал я, но она не поверила.
- Конечно, да. Ты только о плохом и думаешь. О неудачах.
- Нет, - упрямо покачал я головой и потянулся за полотенцем. - Я не думаю. Оно само.
- Да-да, само. Оно само доставало фотографии, само накачалось коньяком и само не поехало домой.
- А что мне там делать, дома? Время только на дорогу тратить.
- Что делать? - она пересекла комнату отдыха, поставила на стол бумажный пакет и долила воды в чайник. - Для начала выпить чаю, я принесла, с мятой и брусникой, сейчас заварю. Потом - позавтракать теплыми круассанами и выпечкой из слоеного теста с вишневым вареньем, сама пекла. А потом - дома - жениться тебе надо, Марк. Чтобы не спать одному в офисе.
Последние слова она сказала, развернувшись ко мне, упершись пышными бедрами в край столешницы. За ее спиной тихо урчал чайник.
Уж если что-то решила, переубедить ее невозможно. А это лишнее, чтобы Марина отвлекалась от работы на меня. Зато ее можно отвлечь или смутить.
- А я не один спал! - заявил я.
- Да-а-а? Ну-ка удиви меня, расскажи, что спал с длинноногой красоткой. Или хотя бы просто с милой девушкой.
Я прикинул, можно ли назвать красоткой или милой девушку из сна, с которой так упоительно целовался под деревьями, и понял, что Марине этого рассказывать точно не стоит. Девушка в черной одежде и грубых ботинках. Меня заподозрят в извращениях.
- Не один в офисе, - поправился я. - Потому что в моем кабинете спит Богдан.
- Не удивил, - подытожила Марина и поставила на стол чашку чая.
Рядом на блюде уже красовались сласти.
- Пойду разбужу Богдана Петровича, - вздохнула она. - И как это вы друг друга нашли ночью? Мы ведь когда уходили, уже поздно было, - и вдруг спохватилась. - Или с Лексом что-то?
- Нет. Лекс отзвонился, он Катю в банк отвез. Правда, немного раньше, чем планировалось, но я-то уже договорился, так что все нормально. С Лексом как раз все хорошо... А вот журналиста не мешало бы проверить! Мне Богдан как раз вчера показывал, как журналиста прослушивать будем. Пойдем, покажу!
- Сначала съешь круассан! - потребовала она и уперла кулаки в бока.
- Вот, смотри, я его с собой беру. Идем, любопытно же.
И еще через пять минут, держа булочку в левой руке, правой я набирал кодовое слово, записанное тут же, на обороте планшетки. Все равно у меня нет тайн от моей банды.
Планшетка мигнула несколько раз и показала рисунок вроде детского - линии, кресты, прямоугольники.
- Да, надо будить Богдана, - кивнул я. - Я ничего не понимаю.
- Балда, - улыбнулась Марина. - масштаб уменьши.
Геометрические фигурки, уменьшаясь, быстро побежали к центру - и я понял, что вижу схему города. В нижней части мерцала точка. Доброе утро, журналист Макс.
- Ага, можно и на прямую трансляцию со спутника переключиться, - забыв и про чай и про круассаны, бормотала Марина. - А это наверняка дорогое удовольствие, видно, Богдан под министерскими паролями ходит. Ну да у него связи есть, почему нет? Марк, а можно уболтать его подарить нам такую игрушку?
И посмотрела на меня, как на доброго волшебника.
- Я попробую. Но нам же мало знать, кто где - нам все равно опекать каждый шаг надо.
- Это да, - вздохнула она.
- И звук. Тут можно слушать звуковые посылки. Вот так.
В ту же минуту из динамиков планшетки раздалось чье-то шумное, надрывное дыхание и топот ног бегущего человека. И шелест одежды, словно полы куртки хлопали при движении.
Мы переглянулись.
- Может, у него пробежка по утрам, - предположила Марина. - Сейчас начало восьмого. Или на работу опаздывает.
Но дыхание журналиста было суматошным и неровным, словно он бежал на пределе сил. Словно спасался. Послышался визг тормозов, ругань, чей-то крик издалека: "Стой, стрелять буду!" - и хлопки выстрелов, один за другим. Ни с чем не спутать.
- Это шутка? - глянув на меня округлившимся глазами, с надеждой спросила Марина.