Ночь изменилась, будто внезапно наступило другое время года, в ином веке, в чужом мире. Уличные фонари не освещали дорогу - нет, они обличали нас, указывали на машину, как лучи прожекторов. Каждое встречное авто угрожало нам, каждое идущее позади - преследовало. В каждом ночном пешеходе мне чудился соглядатай.
Александр больше не скалился азартно и управлял автомобилем не так лихо, как раньше. Я подумала - это для того, чтобы не выделяться на дороге, и еще больше испугалась.
Бояться было стыдно, но избавиться от страха - невозможно.
- Куда мы теперь? - и даже собственный голос показался чужим, грубоватым и хриплым.
- На дно. Как можно глубже. Хотя, если тебе все равно, могу отвезти обратно. Под ту каменюку. Хочешь?
Я не ответила, не собиралась отвечать на глупые вопросы. Это совсем не тот несчастный случай, который мне нужен. Моей маме хватило одной дочери, переломавшей себе руки и ноги. Другое дело, что моей маме наверняка хватило одной погибшей дочери, но... второй, сошедшей с ума, ей точно не надо.
Подумала о сестре - чуть не расплакалась. Тут же вспомнила о том, что говорил мне Александр там, на мосту через Восточный канал.
Забралась на сиденье, пристегнулась ремнем безопасности, застегнула куртку и скрутила волосы узлом на затылке: не могу же я задавать вопросы, сжавшись в комок на полу!
- Ты молодец, хорошо держишься, - одобрил Александр, - скоро приедем, сможешь поспать.
- Там, на мосту...
- Тоже молодец, не испугалась, - не дослушал он меня.
- Там, на мосту ты говорил, что приходил туда с кем-то. И не ответил, с кем.
- О... - сказал он, - нет, ты все-таки удивительная. Этому всех юристов учат - не упускать главного? Хорошо, я отвечу. Когда придет время.
- А когда оно придет?
Он лишь пожал плечами.
Теперь мне хотелось не обнять его, а ударить. Я отвернулась в окно и попыталась понять, где мы, но придорожные деревья, тротуары, фонари и дома почему-то расплывались перед глазами. Мне все же пришлось вытирать слезы.
- Ты можешь звать меня Лекс, - вдруг сказал он, - всем девушкам, которых я вытаскиваю из-под бетонных плит, разрешаю так меня называть.
"Лекс", - шепнула я так тихо, чтобы он не расслышал.
Пока мы ехали, я все время ждала, что вот-вот что-то случится. Ждала - и пыталась успокоиться, убедить себя, что так бывает, например, после аварии, когда кажется, что любая машина из встречного потока может внезапно повернуть прямо на тебя. Снова и снова слышишь глухой удар, скрежет металла, хлопок, с каким взрывается лобовое стекло, и - потом, когда уже хлопаешь глазами и стараешься дышать, просто дышать - сирену ожившей сигнализации.
В этот раз было сложнее - перед моими глазами ко мне все еще скользила бетонная плита; появлялась из темноты переулков, словно из водных глубин, и скользила грациозно, как и положено огромной хищной рыбине. А потом врубалась прямо в машину, почему-то всегда со стороны Лекса, сметала ее с дороги и вминала в угол дома напротив. И застывала, как ледокол, налетевший на айсберг. И мы с Лексом оставались внутри айсберга неподвижными, словно обледеневшими. Потом я оживала и пыталась выбраться, а по одной из граней бетонной плиты что-то капало, но не вода из недр ледяной глыбы. Бензин. А я была придавлена, раздроблена, расщеплена и раскромсана внутри айсберга, по полу и по потолку, по сиденью, подголовнику и по дверце изнутри... Я не могла выбраться... "Я тебя обязательно убью, - шептал Лекс, придвигаясь ближе, - обязательно. Но это сделаю я, а не кто попало. Ты подписала договор со мной! Я - твой проводник!" И дергал, дергал ремень безопасности, выдирал его из пазов, но дверь все равно заклинило, и он пытался выбить стекло локтем...
- Катя? - меня взяли за плечо и тряхнули, - просыпайся, приехали.
Я открыла глаза и увидела Лекса - он наклонился надо мной точно так же, как в моем сне. Да, похоже, я задремала и мне снова привиделся кошмар. Но сейчас я лежала на пассажирском сиденье, мне было тепло и уютно. Вздохнув глубже - кошмары мне, в общем, привычны - потянулась отстегнуть ремень безопасности, но Лекс опередил. Наклонился надо мной еще ниже - и за его плечом я разглядела сеть трещин на лобовом стекле! Нас все же придавило! Я забарахталась, силясь сказать, предупредить, что вот сейчас нас размажет...
- Что?... - он оглянулся за спину, - а, это... да камешек в стекло влетел, не страшно. Идем.
Я ожидала увидеть все - и многолюдный ночной клуб, где мы постарались бы смешаться с толпой, и пустой загородный дом, огороженный высоким забором, и даже заброшенный сарай где-нибудь в поле - но не то, что увидела.
Машина была припаркована у здания Банка донорских органов - огромного, старинного, погруженного во тьму. Я как-то видела раньше - Банк освещался снизу доверху едва ли не праздничной иллюминацией, а на уровне третьего этажа, для контраста, карниз был подсвечен голубым цветом. Четыре года назад напротив центрального входа устроили фонтанчик - композицию из нескольких бронзовых сфер, из которых во все стороны били водяные струи - символ множества рукотворных солнц. Фонтан был двухуровневым - посреди него под этими солнцами располагалась чаша из двух сложенных рук, и озерцо воды в ней имело форму сердца. Красиво и трогательно. Только сейчас все это не работало.
Сейчас лампочки горели только у центрального входа, и худо-бедно можно было разглядеть лишь пару этажей и темный силуэт фонтана. Но я, конечно, узнала здание, не могла не узнать.
Мне стало так холодно, будто я не из машины вышла, а из лета - прямиком в зиму. Будто я стою голышом посреди метели, в снегу.
Я развернулась к машине, взялась за ручку, дернула, но, дверца, уже заблокированная, не поддалась.
- Лекс! - крикнула я, хотя он стоял лишь в двух шагах, - зачем мы здесь?
- Затем, что здесь тебя точно искать не будут.
Я снова дернула дверную ручку - не для того, чтобы открыть, а чтобы хоть что-то сделать, чем-то себя занять:
- Я никому не рассказывала об этом! Об убийствах и законе. Мне нечем было хвалиться и...
- Конечно, никому, - кивнул он, - кроме, наверно, твоего законопроектного Бюро. А там сколько человек работает? Сорок? Пятьдесят? Больше? Но даже если те, кто тебя плитой раздавить пытался, ничего не знают - хотя это вряд ли - все равно искать здесь не будут. Банк официально закрыт.
- Прекрасно, - сказала я. - Замечательно. Банк закрыт, и мы отсюда уходим.
- Нет, - он уже был рядом и заботливо застегивал молнию на моей куртке до самого верха. - Нет. Банк закрыт, но там есть сторож. И палаты. И кровати. И сигнализация. И запас продуктов в кладовых. И это значит - там можно остановиться на несколько дней. А если не получится на несколько, то хотя бы поспать эту ночь.
- Спать? Там? Почему не в гостинице? Почему не у друзей? У моих родителей, наконец?
Он заглянул мне в глаза и терпеливо объяснил:
- Потому что мне рядом с тобой лучше не появляться на людях. Во избежание. Поверь, проще подкупить одного сторожа, чем всю обслугу гостиницы. К тому же сторожу не нужно выдумывать сказок, как подружкам или папе с мамой.
- Но я не хочу туда идти, не хочу! - упиралась я.
Он же крепко взял меня за руку и потянул за собой:
- Люди бывают двух видов, я убежден, как сказал бы мой босс, - поведал он, пока мы шли мимо темного и пустого фонтана. Без воды чаша из сложенных ладоней выглядела слишком просто и грубо. - Люди могут думать, что они мужчины и женщины, белые и черные, слабые и сильные, но на самом деле они делятся лишь на два вида. И это деление не зависит от цвета кожи или вероисповедания. Оно не зависит ни от возраста, ни от статуса. Ты меня слушаешь? Люди делятся на тех, кому важен процесс и тех, кому важен результат, - мы подошли к дверям и Лекс нажал кнопку звонка, - А теперь, пожалуйста, если тебе не сложно - можно взять тебя на руки?
Я не успела ответить, как он присел, мазнул пальцами по влажной земле клумбы, выпрямился, обнял меня одной рукой, а второй - грязной - провел по моему лбу, по волосам. И тут же подхватил на руки.
Дальше я лишь подсматривала сквозь полуопущенные ресницы: как открылась дверь и показался сторож, и слушала, каким дрожащим голосом Лекс просил помощи, как предлагал деньги, как убеждал, что здесь же больница, есть чем обработать и перевязать рану, как говорил, что сам врач, только издалека, из провинции.
- Противостолбнячная сыворотка, понимаете? - умолял он сторожа. - И чем скорее, тем лучше! При таких ранах - она обязательна! Здесь наверняка есть, на любом столике дежурной медсестры! Я напишу расписку, и завтра же утром все верну! Клянусь!
Я слышала их шаги в пустых коридорах; как сторож указывал дорогу, а Лекс торопился; как открывались и закрывались за нами двери; как, уложив меня на кушетку, Лекс рылся в лекарствах и как радостно воскликнул, найдя нужное.
Подумалось, что сейчас он может уколоть мне что угодно. Подумалось - и все. Если он так рассчитал - пусть колет.
Но он снова рылся, теперь уже по карманам, искал портмоне, потом отсчитывал деньги, а потом я услышала одобрительное ворчание сторожа, какие-то напутствия, пожелания успеха, уверения Лекса в том, что теперь-то все будет хорошо...
Наконец стало тихо, и он приблизился ко мне. Я приоткрыла глаза - влажными салфетками он убирал грязь с моего лба.
- Так вот, - продолжил он мысль, прерванную еще перед входом в здание, - люди делятся на тех, кому важен процесс, и тех, кому важен результат. Если тебе важен процесс - плевать на результат, ты живешь одним днем, и все усилия бросаешь на то, чтобы жить комфортно. Ну, в том виде, в каком лично ты понимаешь комфорт. И не надо гримасничать, то, что я делаю - не больно, у тебя же нет никакой раны. ...На чем я остановился? А, да. Как раз эти люди спиваются и проматывают состояния. Как раз эти люди - эгоисты. Они живут для себя, но как раз они - ощущают всю полноту жизни и терпеть не могут неудобств. И не надо кривиться, когда б еще ты послушала откровения убийцы?
Я чуть не закашлялась на этих словах, а он бережно приподнял меня и начал вытирать мои волосы. Теперь я могла видеть всю комнату, а не только белый потолок. Впрочем, смотреть было особо не на что. Кушетка, стол, несколько изящных стульев с обивкой светло-оливкового цвета, многостворчатый шкаф-купе с чередующими белыми и оливковыми опять же секциями - вот и вся обстановка.
- Если же тебе важен результат, - продолжать болтать Лекс, - то ты скорее всего согласишься перетерпеть процесс. Ты рассматриваешь его, как временные трудности и неудобства. Если, к примеру, ты едешь на машине - то все равно, на какой, лишь бы гарантированно доехать. У тебя есть цель - место, куда ты направляешься, и ты можешь дойти туда хоть пешком, если понадобится. А другой человек, которому интересен процесс - как раз он будет просто кататься на машине. Бесцельно. Понимаешь?
- Нет, - сказала я, хотя не понимала только одного, к чему он все это говорит.
- Как раз тебе интересен результат, - наконец сказал он. - Ты настроена на цель, ты кроме нее ничего вокруг не видишь по большому счету. Как раз поэтому - будешь терпеть неудобства.
Он смял грязные салфетки и швырнул их просто в угол:
- Ты переборешь страх и найдешь в себе силы. Это я про Банк, - и тут Лекс развел вокруг руками.
Я села на кушетке и вздохнула.
Он тоже вздохнул:
- Но именно такие люди, как ты - настроенные на результат - не чувствуют полноты жизни. Потому что, как ты понимаешь, они живут завтрашним днем. Мечтами. Ожиданием результата. И именно они, которые чего-то добиваются и чего-то стоят, целеустремленные и терпеливые - чаще всего несчастны. Потому что их жизнь начнется завтра. Ну, они так думают. И ты так думаешь, и не отнекивайся, я тебя знаю.
- Значит, мне осталось всего лишь дожить до завтра? - улыбнулась я.
Уж очень забавно рассуждал Лекс. И выглядел забавно. В самом деле был похож если не на врача, то на студента медицинского института точно. На студента, увлекшегося психологией.
- Нет, - огорошил он меня, - твоя жизнь не начнется завтра. Ты не можешь жить без цели. Если достигнешь ее - сразу же придумаешь себе другую. Ты просто не понимаешь, что жизнь идет прямо сейчас, а не завтра.
- Ну надо же, - хмыкнула я. - Принесешь мне водички?
- Зачем? А... просто водички? Ты пить хочешь?
Я кивнула и подумала, что не только пить хочу. Еще хочу посидеть в тишине.
Он вернулся с пластиковым стаканчиком, наполненным водой, протянул мне.
- А что важно для тебя? - спросила я. - Процесс или результат?
- Процесс, - не задумываясь, ответил Лекс. - Только у меня свои представления о комфорте. Мне комфортно тогда, когда интересно.
Максим
Мертвецы ему нужны и тиражи. Прелестно. Мертвецы нужны всем, кому нужны тиражи, чего уж там. Между ними знак равенства ставить можно. Надо было предложить Сандагу не заморачиваться, а попросту печатать списки погибших за последнюю неделю в мире - все равно тиражи будут. Да. И заголовочек "Каждый погибший попадает в "Микс". В том смысле, что вместо рая. "Кто умер достойно - достоин первой полосы". Вместо глянца - черно-белый вариант, так даже дешевле выйдет. И антураж, без антуража никуда. С Сандага снять все модные рубашки и заменить на строгий черный костюм. Кару заставить ходить на работу в шляпке с короткой черной вуалью. Мониторы сотрудников украсить траурной ленточкой. В кофейном автомате оставить только одну опцию "черный кофе". Офис обнести оградкой... Ну что за мысли-то? Тьфу!
Мертвеца на самом деле проще всего выдумать. Берешь обычного - и выдаешь за необычного, я сто раз так делал. Нечеткое фото якобы свидетельствует о том, что добыто с трудом и одновременно защищает от недовольства родственников. А раз не будет недовольства - руки свободны, пиши, что хочешь. Что, допустим, девушку сначала насиловали три года, потом резали три месяца, после чего топили еще трое суток. Звучит железно. На такой заголовок не клюнет только сама погибшая девушка.
Я, конечно, сам сплоховал: никто меня не тянул за язык ее фамилию называть. Но, раз уж назвал, надо ее отработать - будет нехорошо, если через неделю после моей статьи о другом человеке Сандаг наткнется где-нибудь на заметку о Сафоновой Е.К. Значит, с самого утра - снова к ней, рубашку-то я так и не забрал, повод есть.
Подумал о Кате - и устыдился своих мыслей.
У меня - всего лишь работа, очередная статья, очередная рабочая неделя, а у нее - жизнь. Или смерть. Но... ведь тот парень неспроста ее ждал на ступеньках, они наверняка помирились, и Катя, если в самом деле так умна, как кажется - и думать забыла о той фирме. Осталось только убедиться в этом.
А с Иваном Петровичем я как-нибудь разберусь.
Схватив куртку, я покинул редакцию и направился прямиком в его офис.
Как ни странно, меня встретили цветами. Пять или шесть роскошных букетов, расставленных в приемной - на столе секретарши, на подоконнике и даже на полу - несколько испугали, но я заметил небрежно свернутую широкую ленту, свесившуюся со стола, на которой можно было разглядеть "Добро пожал..." и понял, что только-только завершилась презентация. И скорее всего - открытие гостиницы. Я сделал вывод, что праздник закончился, потому что лента уже была измята, а край, упавший на пол, и вовсе испачкан.
И тут меня прошибло потом - а вдруг открытие гостиницы сорвано из-за звонка Кары? Вдруг бизнесмен решил, что опозорен и все отменил? Да нет, успокоил я себя, если б был таким чувствительным к мелочам - не стал бы бизнесменом.
Я осторожно заглянул за букет и увидел секретаршу - она цвела наравне с розами, это меня обнадежило.
Ненадолго.
Потому что Иван Петрович встретил меня тяжелым взглядом.
Сейчас, в громоздком кресле за дубовым столом, он совсем не походил на радушного хозяина, который показывал мне гостиницу, самолично открывал передо мной двери номеров, хвалился картинами, коврами и мраморными лестницами. Сейчас даже сидя он казался выше и массивней, а выдвинутая вперед нижняя челюсть придавала ему угрюмый вид. Если б я увидел его таким раньше, возможно, внимательней отнесся бы к заказу.
- Маленькая Франция, говоришь? - не ответив на мое приветствие, начал он. - Маленькая Франция с политическим подтекстом и запашком борделя? Да тебя за такое...
- Поверьте, Иван Петрович, сотрудница, по вине которой это случилось, вне себя от горя! Не смог уговорить ее приехать - представьте, девочка испугалась, что вы ее побьете! - всплеснул я руками. - И так и эдак ей объяснял, что такой мужчина, как вы, никогда не обидит женщину - не верит!
- Какая девочка? - рыкнул он.
- Ну, помните, приезжала со мной, темненькая такая, высокая, моя помощница? Вы еще распорядились принести для дамы вино из подвалов... мм... забыл название...
- "Шевалье-Монраше Гран Крю Ля Кабот", - без запинки выдал он.
- Да, да, точно! - воскликнул я. - Я пытался объяснить, что теперь, когда все прояснилось, вы ей целый ящик преподнесете, но она постеснялась.
- Какой к черту ящик? - снова взревел он.
Но я был уже близко, уже стоял у стола, уже бесстрашно наклонялся к нему, чтобы сказать тихо, почти шепотом:
- Ну как же, - сказал я, - вы же прекрасно помните тот политический скандал. И как раз накануне выборов, вас это не удивляет? Ну и кто же победил в тех выборах?
Он промолчал в ответ.
- Вот именно, - подчеркнул я, - вот именно. Победил как раз тот, кто засветился с девочками. Вы не задумывались, почему?
Иван Петрович нахмурился и медленно погладил лоб.
- Да потому что он нормальный мужик, а не какой-нибудь очковтиратель, - сказал я, - нормальный мужик, нормально отдыхает. И девочки эти - не просто девочки, а ТЕ САМЫЕ девочки, из ТОЙ САМОЙ истории... с кем?
- С САМИМ, - кивнул Иван Петрович.
- Да, - теперь уже я мог опуститься в кресло для посетителей и откинуться на спинку.
- Хмм... - задумался мой клиент.
- Лишь тонкий намек, - сказал я, - прозрачный. Изящный. Не в лоб, а так... в обход. Что вы одобряете и поддерживаете. Что вам, как и ему, ничто человеческое не чуждо. Что, может быть, вас что-то связывает. Что, может быть, вы куда-то вхожи... Вы понимаете?
Иван Петрович уже просветлел лицом и даже чуточку улыбался.
- А теперь, - подвел черту я, - спросите у своих помощников, разорвал ли кто-нибудь из ваших давних клиентов хоть один контракт с вами.
И пока он звонил и убеждался в обратном, я вдыхал запах цветов и наслаждался жизнью. Когда я в ударе - это что-то!