Кто знает, на что черт способен, когда спит Бог.Пог.
Говорят, что тот свет существует только для того, чтобы наблюдать за нами, живущими в этом мире. Не секрет, что души ушедших на тот свет людей движутся вокруг нас, они всегда с нами. Им также приходится воевать и спорить со своими противниками, как это делаем мы, живя в реальном мире. Когда наш пес пугается неизвестно чего и без видимых на то причин, нам кажется, что он чувствует что-то такое, чего не чувствуем и не видим мы.
- Наверное, опять тут твоя мама шастает, - говорила в таких случаях моя жена, прижимая к себе голову скулящего, явно напуганного, старавшегося спрятаться между ног, пса.
Есть мнение, что, так братья наши меньшие реагируют на призраков. Тот свет и этот представляют собой одно, неразрывное и неделимое целое. Вернее, разрыв существует только в момент перехода из этого мира в мир иной, в момент смерти и ощущается лишь умирающим человеком. Само деление мира на реальный и нереальный относительно. Мы привыкли верить тому, что видим и ощущаем. И только смерть примиряет нас с действительностью. Человек беззащитен и безволен не только перед ликом смерти, но и перед реальностью. Но, пора отвлечься от описания теоретических воззрений, интерес к которым то затухает, то возгорается в обществе. Наш рассказ лишь иллюстрирует сказанное.
* * *
Когда Лиза оказалась в этом холодном, сыром подвале впервые, ее поразило, что стеллажи, идущие по обе стороны от центра помещения, были завалены никому не нужными, по утверждению ее старших коллег, документами. Собственно стеллажи здесь были точно такими же, как и в других хранилищах, что располагались на всех этажах этого огромного старинного здания. Только вышерасположенные хранилища, в отличие от этого, были работающими, и в них поддерживались необходимые условия содержания. В подвальное же помещение с малоценными, как считало руководство, бумагами редко спускались работники архива, и оно все больше приходило в запустение. Самый вид этих неаккуратно перевязанных, кое-где развалившихся коробок, наводил на мысль о тщетности всего живого. Лиза пришла работать в архив совсем недавно, окончив техникум. Ей совсем недавно исполнилось семнадцать, и она еще до конца не решила, чему посвятит жизнь. В работе архивиста ее привлекала романтика, которая, как ей казалось, исходила от старинных документов. Лиза была миловидной, светловолосой девушкой с добрыми, выразительными карими глазами и доброжелательной улыбкой.
Сегодня она спустилась в этот подвал вдвоем с Димой - симпатичным, высоким молодым человеком, с черными волосами и колючим взглядом, вместе с которым она постигала ремесло архивиста. Они были одного возраста и хорошо понимали друг друга. Так получилось, что именно сегодня им пришлось задержаться в отделе, выполняя срочную работу. Дима сказал ей, что в подвале он заметил какое-то голубоватое свечение, исходящее от противоположной входу стены хранилища.
- Надо посмотреть, что там, - с видом знатока произнес он, - вдруг там какие-то неполадки с электропроводкой.
- Дима, а это не опасно? - спросила с интонацией маленькой напуганной девочки Лиза, - я боюсь.
- Ну, чего ты боишься? - насмешливо, вопросом на вопрос ответил ей коллега, - не бойся, ведь мы только посмотрим. И сразу же вернемся. А завтра обо всем доложим нашей начальнице. Идет?
И Лиза согласилась. Нет, она согласилась совсем не потому, что ей было интересно в сыром, полутемном хранилище. Или потому, что ее и впрямь заинтересовали выдумки о каком-то таинственном свечении. Быть может, она согласилась пойти с ним потому только, что Дима был ей симпатичен. Скажем больше - он ей нравился. Но признаться в этом она боялась даже самой себе.
Дежурная лампочка не горела. Поворотник на стене, слева от входа, включился только со второго раза. Зажглась тусклая лампочка в проходе между стеллажами. В нос ударил смешанный, затхлый запах бумаги, плесени и еще чего-то такого, что не поддается определению. Холод почувствовался сразу, но по мере продвижения по хранилищу, мимо сваленных второпях коробок и пачек с документами, он проникал все ближе к телу. Дима уверенной походкой шел на полшага впереди Лизы. Вот он повернул по одному из поперечных проходов влево, предварительно щелкнув еще одним выключателем, что примостился сбоку на опорной металлической стойке.
- Дима, куда мы идем? - задала вопрос Лиза, прекрасно зная, что этот проход упирается в стену. Она спросила просто, чтобы нарушить зловещую, как ей показалось, тишину, через которую им приходилось продираться, словно через колючий кустарник. И, потом вид его высокой, крупной фигуры, уверенно идущей впереди ее, начал почему-то раздражать ее. Нет, она просто обиделась на него. Она подумала, что он идет к своей цели, забыв о ней. Как будто в этой дурацкой стенке скрывается его судьба. Если бы Лиза знала в ту минуту, как близка она была к истине.
- Вот это, да, - ответил приглушенным голосом ее проводник. В его голосе отчетливо сквозило изумление, смешанное с испугом.
- Лиза, смотри! - Дмитрий протянул от удивления руку в сторону тяжелой металлической двери, четко обозначившийся на стене, замыкавшей пространство хранилища со стороны прохода, по которому они шли. Было видно, что дверь располагалась ниже пола хранилища.
- Ты была здесь раньше?
- Нет, а ты?
- Тоже нет.
- Ты испугался! - тоном утверждения спросила девушка, - а чего ты испугался? - ведь я вижу.
- Что ты видишь? - неуверенно начал Дима, - Я не испугался, просто ты посмотри сюда.
Дима повернулся к Лизе, словно приглашая ее взглянуть на что-то, чего та еще не увидела. Она взглянула на дверь, на которую указывал Дима, и обомлела. На ее поверхности сквозь облупившийся и, почти повсеместно исчезнувший слой краски, явственно проступила какая-то картина, нанесенная на дверь неизвестным художником раньше, нежели дверь была закрашена. Ребята остановились, словно перед полотном в Эрмитаже. Завороженные открывшейся живописью, они жадно вглядывались в изображение.
- Похоже на икону, - наконец произнес Дима.
- Ольга Михайловна, наша начальница, - тихо отвечала Лиза, - рассказывала мне про историю этого здания. Раньше, до революции, здесь был храм, рядом с которым, в соседнем здании, находился монастырь. Монахов и попов большевики расстреляли, а сам храм превратили в архив. А еще она говорила, что кто-то из сотрудников рассказывал о видениях убиенных монахов, души которых не находят упокоения и бродят по архивным коридорам. Они, эти души, убитых монахов, не могут попасть на небо.
Вновь наступило длительное молчание. Ребята стояли, вглядываясь в детали изображения.
- По-моему, все это бредни, - неуверенно начал Дима, - души убитых попадают на небо в первую очередь. "Убиенных щадят", как в песне.
- А еще Ольга Михайловна сказала, - продолжала Лиза после паузы,
словно не слушая оппонента, что все это: и храм, и приведения, было очень давно. Поэтому, нам, работающим здесь архивистам, бояться нечего.
* * *
- Смотри-ка, - начал Дима, протягивая руку к изображению и делая шаг вперед, - по-моему, здесь изображен крест.
- Ой, какой же ты глупый, - хмыкнула в ответ Лиза, - это не просто крест. Это - распятие. Видишь, на кресте - распятый Христос.
- Наверное, ты права, - задумался ее спутник, и остановился с протянутой к иконе рукой. На лице его расплылась глупая улыбка провинившегося школьника.
В следующее мгновение погас свет. Все хранилище погрузилось в кромешную, жуткую темень. Впоследствии выяснялось, что произошел заурядный сбой электроснабжения. Но в ту секунду их охватил ужас. Лиза совершенно непроизвольно, можно сказать, инстинктивно, прижалась к Диме, очутившись в его объятиях.
- Что это? Смотри! Я боюсь, - воскликнула шепотом Лиза, еще сильнее прижавшись к своему другу.
Парень обернулся. И остолбенел, словно превратившись в каменное изваяние. Дверь, у которой они стояли, изображение Иисуса Христа на ней светились нежно-голубым светом. Теперь они, словно загипнотизированные, смотрели на это свечение, исходившее от полотна двери и от лика Христа. Им стало не по себе. В этом красивом, голубом, неизвестно откуда взявшимся свете, изображение на картине было четким и ясным. Мученическая поза распятого Иисуса, как бы вопрошала и предостерегала всех, стоящих перед распятием. Немой укор и вопрос читался в повороте головы и в закрытых глазах Христа. Предостережение же шло от самого вида распятия, от изображения страшной, мученической казни. Как долго они рассматривали икону
ребята не знали. Им казалось, что это длилось долго, очень долго.
- Дима, ты веришь? - совершенно неожиданно спросила Лиза.
- Во что, во что я должен верить, черт возьми, - быстро, словно торопясь куда-то, проговорил, почти выкрикнул Дима, отстраняясь от неизвестной ему в этом качестве девушки. Он не ожидал от нее такого подвоха, и реакция его была такой скоропалительной и нервной.
- Я спрашиваю, веришь ли ты в Бога, - терпеливо переспросила Лиза назидательным тоном строгой учительницы, и не чертыхайся, пожалуйста, рядом с чудодейственным распятием, пусть даже и написанным на дверях. Ты знаешь, ведь часто иконы бывают с изображением распятия.
- А ты, веришь? - вопросом на вопрос ответил он тоном человека, которого застали врасплох за неблаговидным занятием.
Кажется, она смогла преодолеть в себе, нахлынувшую было, волну страха, и теперь чувствовала себя более спокойно. А, значит, более уверенно.
- Конечно, я верую, - в некотором смущении приняла вызов Лиза, словно доказывая свою веру самой себе и всему миру, - а ты, ты веришь?
- Нет, то есть да, - проговорил он, осекшись от неожиданного вопроса и от брошенного им в легкомыслии слова, - Ну, допустим, икона. Но, откуда ты взяла, что она чудодейственная?
- Я знаю, я так чувствую, - был ответ.
Лиза сказала правду. Она не могла это объяснить. Она просто знала, нет, скорее, чувствовала - икона, перед которой они стояли, была не простой иконой.
Дима молча стоял рядом, держа Лизу за руку. В этом сиянии, исходящем от картины, и темнота казалось не такой страшной. Он даже поймал себя на мысли, что может разглядеть лицо Лизы, хотя минуту назад вообще ничего не было видно вокруг.
- Ты знаешь, я, пожалуй, пойду, - проронил неожиданно Дима, - мне надо открыть хранилище, чтобы позвать кого-нибудь. А ключ я оставил в дверях. Изнутри, - добавил он едва слышно.
- А как ты найдешь дорогу в темноте?
- Ничего, как нибудь, - ответил он, - ведь я буду идти вдоль стеллажей, а направление я помню.
- А как же я? - в отчаянии вопрошала Лиза.
- Не бойся, пожалуйста, - отвечал кавалер, - я в одну минуту: туда и обратно. Приведу кого-нибудь, и все будет, как раньше. Вот увидишь. И потом, - добавил он со значением, - надо узнать, что же со светом?
- Подожди, - чуть слышно промолвила девушка, удерживая его ладонь в своей, - ведь, ты вернешься?
Он как-то весь напружинился, словно не зная ответа, а затем, наклонившись к ее лицу, поцеловал в щеку, тихо проговорив: - Ничего не бойся, ведь я с тобой.
- Еще, - так же тихо ответила Лиза, еще, ну, пожалуйста, скажи еще что-нибудь.
Его губы закрыли ей рот поцелуем. Он был таким долгим и сладостным, что Лизе показалось, будто-бы из груди ее выпрыгнет сердце.
- Я тебя люблю, - чуть слышно произнес Дима, и эти три слова прозвучали, как - я хочу тебя.
- А ты, ты любишь меня? - проговорил он ей прямо в ухо.
- Да, - ответила девушка.
Когда Дмитрий, оставив Лизу возле мистического иконостаса на дверях старой монастырской стены, стал ощупью продвигаться к выходу из подвала, он не мог знать, чем закончится для них сегодняшний поход в подвальное хранилище. Вернее, он даже не мог предположить, что такое может произойти в наш просвещенный век. Он был воспитан в духе рационализма, намешанного на атеизме и извращенном понимании веры. В любом случае, оставлять Лизу одну не следовало. Но он не осознавал этого.
* * *
Давно известно, что шутки с дьяволом кончаются плохо. Эксперименты на границе непознанного всегда очень опасны. Наши герои были людьми не робкого десятка. Но они были еще очень молоды и часто пренебрегали доводами рассудка. Да и кто в их возрасте смог бы жить по принципу "Умерен, будь, лишь будь умерен"? Эмоции и чувства переполняли их. Вечные споры о том, как надо жить: страстями или разумом, взвешивая и рассчитывая каждый свой шаг, были им непонятны. Они во всем сомневались, и были, наверное, правы. Ведь мы все знаем, что сомнение - начало мудрости.
Но, как бы то ни было, Лиза осталась одна у странной двери. Вначале, она стояла, рассматривая, уже в который раз, изображение Иисуса Христа, распятого на кресте. Потом она стала думать о Диме. - Нет, правда, он хороший, - думала она, уговаривая саму себя, - и он меня любит. Не любил бы, не был бы таким ласковым, - улыбнулась девушка.
- А как же мама? - вспомнила Лиза, и ей подумалось, что она предает ее, переходя с Димой на какие-то, другие, неведомые ей ранее, отношения. Нет, у нее были уже мальчики, она была современная девушка. Но, вот, то, что она испытывала к Диме, было с ней впервые.
- Надо позвонить ей, - прошептала про себя Лиза, - а я, как назло, мобильник на столе забыла. И как холодно здесь стало, - произнесла Лиза вслух, вздрогнув всем телом.
Затем она принялась мечтать, о том, как Дима сделает ей предложение, и, как она, вначале, потянет с ответом. Нельзя же во всем потакать мужчине. Но, в конце концов, она скажет ему "Да". Она сама хочет этого.
Неожиданно ее внимание вновь переключилось на икону. Что-то незримо стало меняться вокруг. В какой-то момент ей почудилось, что голубоватый свет, льющийся со стороны двери, стал менять свою окраску. Голубоватые потоки света превращались в розовато-красные. Страх охватил Лизу с новой силой. В этих клубах голубовато-красного свечения Лиза вдруг разглядела фигуру монаха, завернутую в черную монашескую рясу, стянутую в талии, с широкими рукавами, какую носит обычно православное духовенство. Образ монаха был таким же явственным, как само свечение, но все же это было всего лишь изображение. Одновременно с видением появился звук, которого секунду назад не было, и который совершенно явственно исходил со стороны запертой двери. Этот звук отдаленно напомнил ей скрип ржавых дверных петель. Кто-то другой на ее месте сказал бы, что ничего не слышал, и, что никаких звуков не было. И, о, Боже, дверь действительно стала открываться. Образовалась щель, сквозь которую был виден узкий черный проход вниз, в подземелье. Бедная Лиза почувствовала, что у нее дрожат руки, прохватывая ее насквозь. Горячая волна внезапно охватила ее, ударила в голову, обожгла ее. Лиза не отрывала взгляда от видения монаха на фоне полуоткрытой двери. Она заметила только, что в руке у него, было что-то белое. Ее начала бить дрожь. Зубы никак не могли попасть на место и перестать мелко и противно стучать. В следующее мгновение Лиза упала в обморок.
Как раз в эту секунду рядом с нею оказался вернувшийся ни с чем Дима. Конечно, никакого монаха он не увидел. Да и свечение двери было таким же, каким оно было, когда несколько минут назад он уходил отсюда.
- Лиза, что с тобой?- бросился он к лежащей в обмороке девушке. Руки ее и голова касались проклятой двери с распятием. Впечатление такое, что, будто-бы, она пыталась перешагнуть порог и что-то, или кто-то помешал ей сделать это, отбросив ее от двери.
Дима понятия не имел, что с ней случилось, и не представлял, что и как нужно делать. Все знания, полученные им, сначала в школе, а затем в техникуме о том, как нужно оказывать первую медицинскую помощь, куда-то улетучились. И он совсем растерялся. Ощущение страха и необычности происходящего сковывало и мешало сосредоточиться. Дмитрий вернулся один и без ключа, так и не узнав, почему же погас свет в подвале. Ключ застрял в скважине замка, и ему не удалось открыть его. А после нескольких неудачных попыток открыть дверь, он и вовсе уронил ключ на пол. Обшарив в темноте весь пол возле двери, Дима отчаялся найти его. Затем он подумал о Лизе. Нет, он и не забывал о ней ни на минуту. Напротив, он хотел как можно скорее вывести ее из подвала. А тут, как назло, ключ потерялся. Просто какое-то невероятное стечение случайностей и страшное невезение.
Ему удалось оттащить ее от двери и перевернуть на спину. Он расстегнул на ней кофточку, освободив шею. Затем намеревался, было, начать делать ей искусственное дыхание, по типу "изо рта в рот". Но тут заметил в ее руке какой-то клочок скомканной белой бумаги. Ему захотелось взять его. Однако, по непонятной причине, он не смог сделать этого. Ощущение чего-то тяжелого навалилось на него, заставив переключиться на себя и свое физическое состояние, забыв о бумаге, зажатой в Лизином кулачке. Взглянув на распятие, Дмитрий увидел, как меняется свет, исходящий от иконы. Свет этот теперь был скорее красноватым, нежели голубым. Дима поймал себя на мысли, что ему очень сильно хочется спать. В следующую секунду он увидел молодую, очень красивую девушку, которая направлялась к нему от двери с Христом. Он поразился тому, что она была без одежды. То есть на ней не было ничего, совсем ничего. И она улыбалась ему. Дима встал с колен и пошел навстречу этой очаровательной незнакомке. Невозможно знать, был ли Дима в эти секунды в здравом уме или нет. Но о Лизе, как это ни странно, он тут же забыл, и смело стал спускаться в таинственное подземелье вслед за новой красавицей. В это мгновение Дмитрий уже ни о чем не думал. Просто не мог думать. Больше его никто не видел.
* * *
Когда подвальное хранилище, наконец, открыли, то увидели, что в одном из крайних проходов, между стеллажами и старой монастырской стеной, на полу, рядом с металлической дверью, что всегда была в этой стене, мирно спит Лиза - работник отдела использования социально-правовых документов. Левой рукой она сжимала белый клочок бумаги.
- Лиза, что с тобой, ты спишь? - тормошил ее за плечо охранник, первым обнаруживший спящую девушку.
Открыв глаза, она сонно моргала, а затем с изумлением и испугом уставилась на незнакомого мужчину в униформе. Милиционер, вместо вопро-
са о самочувствии, стал ее допрашивать.
- Как ты сюда попала, кто был с тобой, в какое время ты сюда прошла? - допытывался охранник. Вопросы сыпались, как из рога изобилия.
Больше всего стража порядка интересовало не ее самочувствие в настоящую минуту, и не то, что Лизу нужно как можно скорее вывести из подвала и уложить хоть куда-нибудь. Его интересовало, как так могло получиться, что девушка прошла в подвальное хранилище без его на то специального разрешения. И он не видел, когда и как это произошло. Но никто не задал вопроса, почему она такая бледная, и что произошло там, у двери. Никто не спросил ее, что это за записка у нее в руке, и что в ней написано? Когда ее разбудили, она некоторое время не могла вспомнить, как оказалась в этом хранилище, и что с ней было. На вопрос, почему она спит здесь, она также не находила какого-либо вразумительного ответа. Позже она все вспомнила, и даже спросила у охранника, не нашел ли Дима ключ от хранилища. Ей сообщили, что хранилище открыли снаружи, запасным ключом, и что никакого Димы тут, в подвале, не было, и нет. Через несколько дней, отвечая на вопросы следователя, ведущего дело по факту пропажи молодого человека, Лиза ответила, что она не знает, куда он подевался.
- Я думаю, - добавила она, немного помолчав, - что он мог исчезнуть за той самой дверью в "никуда" с распятием. Ну, вы знаете эту дверь, что в кирпичной монастырской стене, которая примыкает к хранилищу?
Дверь долго изучали затем какие-то люди, которые приходили в архив из сторонних организаций, в том числе и из церкви. Но ответа на вопросы относительно происхождения двери и относительно старого распятия на ней, за слоем облупившейся краски, так и не нашли. Попытки открыть ее не к чему не привели, так как за ней снова просматривалась кирпичная кладка. Хотя, быть может, это было и не так. Или не совсем так. Кто знает? Ведь давно было сказано одним умным человеком, что несчастны те люди, которым все ясно. Один из экстрасенсов высказал предположение, что дверь эта связана с адом, и, что ее лучше не трогать, ибо, она действительно, ведет в никуда. Один из высоких столоначальников, который в жизни верил только своему кошельку, распорядился замуровать эту дверь. На всякий случай.
- Так, чтобы и следа не осталось, - приказал он своему подчиненному. И дверь забетонировали.
Вы, наверное, подумали, что наш рассказ подошел к концу. И, что на этом можно поставить точку. Но, должен вас огорчить. Это неправда. Наша бедная Лиза, по сути, еще совсем ребенок. Во всяком случае, в душе своей она оставалась все той же маленькой девочкой, которую утром отводят в детский садик. Поэтому все несчастья, сваливавшиеся на ее бедную голову, не могли повредить ее чистой душе и рассудку. Первое время после исчезновения Димы, она не переставала думать о нем и об его непостижимой пропаже. Часто, оставаясь одна, Лиза принималась плакать, пряча лицо в ладони. Ее подружки и сослуживцы старались не приставать к ней с расспросами, держась от нее в стороне. Но Лизе было не до их сочувственно-лицемерных переживаний. Она вся была погружена в свои горькие думы.
- Он еще вернется, вот увидите, - говорила она тем, кто донимал ее расспросами о пропавшем Дмитрии. Было видно, что она всерьез верит в то, что говорит. Окружающие ее люди стали задумываться об ее душевном состоянии, выдвигая предположение о надвигающейся душевной болезни. Проще говоря, сослуживцы стали нашептывать друг другу слух о психической болезни Елизаветы. Тем более, что и внешне Лиза очень изменилась. Иссиня бледная, похудевшая до неприличия, она часто жаловалась на головную боль и плохое настроение. Она говорила подругам, что плохо спит по ночам, и от этого у нее нет настроения, и что поэтому она быстро устает на работе. Она стала очень серьезной и замкнутой. Ее более не интересовали простые житейские радости. Лиза не принимала участие в застольях, которые коллеги устраивали по самым разным поводам, а то и просто потому, что было настроение посидеть, поговорить по душам.
* * *
Лиза, рассмотрев, наконец, ту записку, с которой она спала в подвале, зажав ее между пальцами, совсем не удивилась, прочитав на ней:
- ф.012.оп.1.д.266. Симон ┼
Ее не удивило и не испугало то, что шрифт письма был явно не современным, и своим начертанием походил на древние манускрипты. Я уж не говорю о том, что она не задалась вопросом, откуда у нее в руке появился этот клочок бумаги. Лиза на это просто не обратила внимания. Как и на многое другое. Например, на то, что сама бумага, на которой были написаны эти буквы и цифры, была с желтизной, странной на вид, не похожей на современную бумагу. Знаки эти ничего не говорили далекому от архивных дел человеку. Лизе они были понятны и не вызвали недоумения.
- Этот крест, подумала она, - говорит о том, что дело касалось церкви, скорее всего, судьбы конкретного монаха.
Когда через некоторое время ей выпала возможность спуститься в старое хранилище, она сразу воспользовалась ею. По старым номерам, указывающим на расположение документов, которые еще читались на стеллажах, она быстро нашла то, что искала. Дело было мятым и неполным.
- Такое впечатление, что из него выдирали листы, для того, чтобы уничтожить, как улику, или же использовать с какой-то неблаговидной целью, - произнесла вполголоса Лиза, раскладывая на своем рабочем столе архивные документы. Она не боялась, что кто-нибудь из коллег спросит ее, что это за дело, и зачем оно понадобилось ей. Она знала, что ее сотрудники очень деликатные люди. Они просто не позволят себе задавать подобные вопросы. Ведь, работа есть работа. Да и потом за их многолетнюю службу на этих столах перебывало столько самых разных, порой неожиданных и ошеломляющих архивных документов, что никто из них, что называется, и глазом не моргнет при виде каких-то новых, пускай даже очень интересных, бумаг. Короче, наша героиня продолжала свой поиск.
- И вот, наконец-то, - удача. Лиза улыбнулась находке. Это было именно то, что нужно. Она отложила документ, датированным декабрем одна тысяча, девятьсот двадцать первого года. Это было решение революционного трибунала о признании виновным в саботаже и контрреволюционных действиях и приговоре к расстрелу иеромонаха, Отца Симона.
- Вероятно, ОГПУ решило найти благовидный повод, для того, чтобы расправиться со строптивым попом, и состряпало это дело, - подумала девушка, - а потом, когда революция победила окончательно и бесповоротно, дело сдали в госархив. А в начале девяностых сделали все возможное для того, чтобы это дело не увидело свет.
* * *
Несколько дней подряд после этой находки Лиза не находила себе места. Она плохо спала по ночам, и ее мучила мигрень. Таблетки помогали плохо. Лиза пыталась найти ответ на вопрос:
- Почему душа расстрелянного большевиками в двадцать первом году иеромонаха не находила упокоения, оставаясь на земле?
Ведь монахи - люди божьи, и в случае насильственной смерти их невинные души должны прямо отправляться на небо. Ведь именно так говорят об этом в народе.
- С другой стороны, - думала она, - известно, что души убитых остаются на земле до тех пор, пока не свершится правосудие. А какое уж тут может быть правосудие, когда столько десятилетий творился произвол и беззаконие. И что там произошло с отцом Симоном, сегодня никто из живущих на земле не помнит. Вопрос - виновен или невиновен - ставить сегодня просто не имеет смысла.
От этих, совсем не простых размышлений, голова у бедной Лизы просто трещала. Она окончательно запуталась, думая об отце Симоне не как о монахе-привидении, но как о реальном человеке, убитым ОГПУ в двадцать первом году прошлого века. Судьба этого человека была ей уже не безразлична. Она и сама не смогла бы объяснить, как это могло случиться. Лиза думала об этом деле и об отце Симоне постоянно. Она представила, как жили монахи в тот далекий двадцать первый год. И ей стало страшно. Ей казалось, что она готова принять на себя всю боль за те грехи, которые сваливались на людей во времена революции и гражданской войны. Лишь бы ничего подобного не повторилось вновь. Лиза в душе простила этого иеромонаха, она прониклась к нему уважением, и горела желанием помочь ему. Нет, она не винила во всем только государство большевиков, ибо, революция, и, последовавшая за ней война, были общим несчастьем, одним большим горем для всего народа. В душе Лиза полагала, что государство, в лице сегодняшней власти могло бы принести публичное покаяние, и уже только одним этим принести облегчение народу. Ведь если люди научатся прощать друг другу, то и любовь будет крепче, - рассуждала девушка.
- Но этого не произошло до сих пор, и не произойдет никогда, - удрученно вздохнула бедная Лиза, вздрагивая плечами и покачивая головой.
Наверное, Лиза еще долго не могла бы успокоиться и придти в согласие со своей душой, если бы не сон, приснившийся ей в одну из ночей. Сон был ярким и красочным и оставил в душе девушки неизгладимое впечатление. Во сне она вновь увидела ту самую дверь в подвальном хранилище с распятием на нем. Только распятие не показалось ей таким страшным и отталкивающим, как в тот день. Оно было, скорее, красивым и привлекательным. В следующий миг она увидела икону с изображением Христа. Позже, разглядывая печатные копии всемирно известных икон, Лиза остановила взгляд на одной из них. То был "Спас нерукотворный". И Лиза сразу вспомнила, что именно эта икона приснилась ей в ту ночь. На следующий день, ни с кем не сговариваясь, Лиза отправилась в церковь. Она уже знала, что будет делать. Купив толстую, дорогую, свечу, она зажгла и поставила ее перед распятием. В это время в церкви было всего несколько прихожан, и ей никто не мешал. Лиза перекрестилась и стала молиться, глядя на распятие.
- Помяни, Господи, душу усопшего раба Твоего Симона, и всех православных христиан, - читала девушка вслух, шевеля губами, стараясь четко произносить каждое слово, - и елико в житии сем яко человецы согре -
шиша, Ты же, яко Человеколюбец Бог, прости их и помилуй.
В этом месте Лиза поклонилась, крестясь и переведя дыхание.
- Вечныя муки избави, - продолжала она читать молитву, - Небесному Царствию причастники учини, - Лиза вновь поклонилась и перекре-
стилась.
- Сотвори душе его, Господи, вечную память, - закончила Лиза и отошла от распятия, перекрестившись еще раз.
Затем она подошла к окошку церковной службы и заказала молебен по невинно убиенному отцу Симону. Когда Лиза, перекрестясь перед выходом, наконец, оказалась на улице, она почувствовала облегчение и удовлетворение в душе своей. Она чувствовала, что свершила благое дело, и от этого своего ощущения ей сделалось на душе легко и радостно.
* * *
Незнакомец привлек ее внимание своей незаурядной внешностью. Ему было, как решила Лиза, лет семьдесят. Столкнувшись с ней при выходе из архива, он оглянулся, произнося слова извинения, и взглянул на нее. Глаза их встретились. Лиза остановилась так резко, как будто перед ней выросла стена. Этот мужчина так сильно походил лицом на Диму, что если бы не его возраст, то у нее не осталось бы ни малейших сомнений.
Несколько мгновений они смотрели друг на друга, боясь произнести хоть слово. Видно было, что он также внимательно рассматривает Лизу, словно пытаясь вспомнить, где он ее видел.
- Не все, что известно, познано, - вдруг произнес он, и, словно спохватившись, добавил: - Извините, ради бога, Вы такая красивая и молодая. После этого он поклонился, и быстрыми шагами вышел из здания архива.