Смутное время — один из самых драматичных и самых запутанных периодов нашей истории. Историки различно трактуют причины тех потрясений, роли основных действующих лиц, даже датировка начала Смуты гуляет в диапазоне от 1584 года (смерть Ивана Грозного) до 1605-ого года, когда был приведён на царство Лжедмитрий I.

  Объединение русских земель, завершившееся при Василии III, не было делом только московских князей, это было заслугой всех присоединившихся княжеств. Властные полномочия всех участников объединения были оговорены и скреплены договором. Бывшие удельные князья стали боярами великого князя и до царствования Ивана Грозного верховная власть была сильно ограничена, ни одно серьёзное решение государь не мог принять без согласия своих бояр. Он не имел права единоличным волеизъявлением начать войну, казнить, сместить крупного сановника. В указах писали: «Великий князь приказал, и бояре приговорили».

  Иван Грозный нарушил все договорённости, во времена опричнины физически устранил самых сильных представителей старой аристократии, чья преданность державе была доказана веками службы их родов. Боярская дума стала номинальным органом, в стране воцарились беззаконие и произвол, суд был практически разрушен. Результатом «революционного» правления Ивана Грозного стало полное хозяйственное разорение страны. Как пишет Р.Скрынников, площадь пахотных земель к моменту смерти царя уменьшилась относительно середины столетия в семь, а некоторых регионах и в четырнадцать раз. Практиковавшаяся на Руси с XIII века трёхпольная система с правильным севооборотом была разрушена новыми хозяевами, усталая земля стала плохо родить, отчаявшиеся от голода и жестокого обращения крестьяне разбегались в «украинные земли», целые уезды обезлюдели.

   Борис Годунов, который при Фёдоре Иоанновиче являлся фактическим правителем страны, а после смерти последнего Рюриковича был избран царём, приложил героические усилия к тому, чтобы восстановить порядок в стране, и это ему во многом удалось. Но Борис Годунов был убит (о причинах и исполнителях этого злодеяния разговор, и преподробнейший, будет позже), а страна ввергнута в Смуту.

   Появилась легенда о недоубитом царевиче Димитрии, был подготовлен и человек, способный сыграть его роль. В.О.Ключевский остроумно сказал, что «испечен был Лжедмитрий в Польше, но замешен из московского теста». О том, кто на Руси это несъедобное тесто с упорством, достойном лучшего применения месил, нужно будет говорить отдельно, и в своё время я это сделаю. Смута, тлевшая с 1601 года из-за голода, обусловленного многолетним природным катаклизмом, вспыхнула с появлением самозванца — народ верил, что если на троне окажется «природный» царь, Рюрикович, бедствия, охватившие русские земли, отступят.

  

Н.В. Неврев «Присяга Лжедмитрия I польскому королю Сигизмунду III на введение в России католицизма». 1874.

  

  Задолго до военного вторжения Лжедмитрия на русскую землю участвовавшие в заговоре бояре активно вели с ним переговоры, попунктно уточняя свои права при будущем царе, договаривалась о распределении мест и должностей.

  Можно сказать, что если Лжедмитрий был «испечён» в Польше, то не королём Сигизмундом, а польской оппозицией, состоявшей с одной стороны из нескольких польских магнатов во главе с Юрием Мнишеком, с другой — семейством панов Вишневецких, управлявших Запорожской Сечью. Позже я буду писать о том, что государственный переворот в Москве и Кракове, готовился внешними силами — рецепт русско-польского пирога сочинялся на весьма и весьма туманном Альбионе.

  В 1590 году паны Вишневецкие захватили большую территорию в Заднепровье. Князь Вишневецкий, не желая подчиняться Кракову, не хотел и подчинения Запорожской Сечи Москве, и 13 лет вел войну с русскими воеводами. В 1603 году Борис Годунов приказал сжечь несколько самых беспокойных поселений запорожских казаков, а их жителей переселить во внутренние области России. И в этом же 1603-ем году в Запорожской Сечи объявляется самозванец, претендующей на русский престол — Лжедмитрий I. В этой связи не кажется случайным совпадением, что в следующем, 1604-ом, году небольшая армия польских панов форсирует Днепр, соединяется с многотысячным войском запорожцев и донскими казаками, которые, так же как и запорожцы, получили от Лжедмитрия обещание автономии. Потом в эту мощную армию влились многочисленные разбойники, которые, как пишет И.Е.Забелин «украдкой, самозванно назывались» казаками.

  Поход польской шляхты на Русь во главе с Отрепьевым был блестящим началом провалившегося затем плана по захвату власти не только в Москве, но и в Кракове. Польские магнаты, враждующие с Сигизмундом, обещали самозванцу корону Речи Посполитой, которая по их планам должна была включать в себя Польшу, Литву и Русь. Не понятно, повёлся ли Отрепьев на эти посулы, или решил использовать поляков для своего утверждения на русском троне, но дальнейшее поведение шляхтичей в Москве говорило о том, что они не дорожили репутацией нового московского царя и совершенно не беспокоились о том, какое впечатление производят на коренное население. Другими словами, они вели себя как оккупанты, ничего кроме презрения не испытывающие к аборигенам: «Русские хуже собак».

  В 1605 году часть панов обосновалась в Москве, а оппозиционная шляхта, остававшаяся в Польше, подняла мятеж против Сигизмунда III. Но «Польша сильна раздорами», и результатом мятежа стала возглавленная королём Сигизмундом польская интервенция на Русь 1609 года.

  А в 1604-ом году, когда Лжедмитрий начал военный захват русского престола, был ещё жив Годунов, и он сумел дать отпор самозванцу. И тут очень кстати Бориса хватает «апоплексический удар», затем уже открыто убивают царя Фёдора Годунова и приглашают самозванца в Москву.

  20 июня 1605 года Лжедмитрий торжественно вступил в Москву. Поляки не захватывали Москву, они беспрепятственно вошли в неё сначала вместе с самозванцем, а позже в качестве двухтысячной, а по некоторым данным, четырёхтысячной вооружённой свиты Марины Мнишек, польской невесты Лжедмитрия.

  

  Поддалась лихому подговору,

  Отдалась разбойнику и вору,

  Подожгла посады и хлеба,

  Разорила древнее жилище

  И пошла поруганной и нищей

  И рабой последнего раба.

  

  М. Волошин

  

   Народ с ликованием встречал самозванца на улицах Москвы — религиозное средневековое сознание русского общества представляло Лжедмитрия I царём-искупителем, способным уже одним своим воцарением облегчить жизнь своих подданных.

  

Лжедмитрий I. Неизвестный польский художник, начало XVII в.

  

   В официальной исторической науке началом смуты считается именно 1605-ый год, причём поясняется, что эта дата привязана к появлению самозванца. Вот и И.Е.Забелин пишет: «В существенном же смысле историю нашей Смуты нельзя начинать со дня кончины последнего Рюриковича или с прекращения только династии, ибо и здесь последним Рюриковичем в сущности был Иван Грозный. Тем менее можно ее начинать с появления первого самозванца, который был уже прямым и непосредственным, вполне созрелым и сочным ее плодом».

  Однако самозванец начал вооружённое вторжение на Русь на год раньше, а широко известно стало о нём лишь с 1602-ого года. В 1605-ом году произошло вот что: антинациональными силами был убит царь Борис, который ещё мог удержать Русь над бездной, а следом тому, кого прозревший народ назовёт Антихристом, принесли в жертву законного наследника престола, Фёдора Годунова.

  Воцарившись на русском троне и приняв титул императора, Лжедмитрий не спешил выполнять обещания, щедро раздаваемые, и боярам, и казакам на пути к власти. Тем не менее, он совершал какие-то внешние жесты, чтобы у населения создавалось впечатление: древние законы восстановлены, и они уважаются. А тем временем Русь находилась на грани полномасштабной оккупации. Ближайшими советниками «императора» являлись поляки, затевалась игра, в которой претензии на власть боярской верхушки кажутся просто смешными — не было силы, на которую она могла бы опереться. Надеяться бояре могли только на добрую волю Отрепьева, но появление в Москве польской невесты самозванца с её спесивой свитой, а также наплыв в страну английских купцов, многих заставил догадываться, что заигрывания Лжедмитрия с Боярской думой — картонная декорация, на фоне которой власть стремительно переходит к чужестанцам.

   Марина Мнишек не пожелала принять православную веру, как это оговаривалось. Тем не менее, Игнатий, карманный патриарх Лжедмитрия (как писали, «горький пьяница»), первым прибывший в лагерь Отрепьева и сопровождавший его при вступлении в Москву, провёл венчание царственной четы по православному обычаю. Мало того, он венчал Марину на царство шапкой Маномаха, что противоречило русской традиции. Русь получила царицу-католичку, которая имела все права на управление страной после смерти супруга. Польский магнат Юрий Мнишек, поставив дочь на московский престол, мог не довольствоваться городами, обещанными ему в удел Отрепьевым — теперь он находился в шаге от безраздельного господства на русской земле.

  Наступил момент, когда многим стало ясно: нужно поднимать Москву на бунт, чтобы арестовать поляков во главе с «царицей» и её отцом, а для этого требовалось открыть народу правду о самозванстве Лжедмитрия. Сделать это мог только Василий Шуйский.

   Это ещё один человек, оклеветанный русской историей, «царь-неудачник». Про Василия Шуйского пишут, что он был одним из первых, кто присягнул Лжедмитрию. Действительно, Шуйский находился в составе делегации, которая с приглашением в Москву встречала самозванца в Туле. Только ведь и Кутузов впустил французов в Москву, и мы знаем, чем для них это закончилось. Логично предположить, что Шуйский заманивал Лжедмитрия в столицу, чтобы, оторвав его от войска, публично разоблачить как самозванца: ведь 20-ого июня Лжедмитрий вступил в Москву, а уже 30-ого июня состоялся суд над Шуйским, который сразу же после появления самозванца в столице прилюдно заявил ему в лицо: «Ты — не царь! Ты — вор!». Как писал русский писатель в изгнании И.С.Лукаш, «Тогда не прельстился один только не любимый современниками и оболганный историками князь Василий Шуйский».

  Вероятно, Василий Шуйский, совершая свой демарш, рассчитывал на поддержку Боярской думы, но он просчитался. Дума покорно согласилась со смертным приговором одному из своих родовитейших бояр. Шуйского уже вывели на специально для казни над ним сколоченный на Красной площади помост, но в последний момент Лжедмитрий, вероятно, не желавший омрачать начало своего царствования публично пролитой кровью, помиловал своего разоблачителя. На фоне всенародного ликования по поводу явления чудесно спасшегося царевича Димитрия и боярской суеты вокруг трона одинокий голос Василия Ивановича был гласом вопиющего в пустыне. Но уже несколько месяцев спустя Москва преисполнилась возмущением наглым поведением шляхты, окружающей нового царя, поубавилось доверия и к нему самому.

  Особенное возмущение в народе задним числом стала вызывать печальная судьба Ксении Годуновой. Отрепьев, который долгое время подвизался в Чудовом монастыре, находившимся на территории Кремля, мог видеть дочь Бориса Годунова, во всяком случае, наверняка был наслышан о её редкой красоте, хороших манерах и музыкальном образовании, и, отдавая московским боярам приказание убить царя Фёдора Борисовича и его мать, он велел оставить ему Ксению в качестве добычи: «...поберегите девицу до моего прихода в Москву». И родовитейшие покорно отдали ему царскую дочь на бесчестие. Известно, что с первых дней появления Лжедмитрия в Москве и почти до самого приезда Марины Мнишек Ксения жила в Кремле с новым царем.

  

Б.Зворыкин «Борис Годунов со своей семьей»

  

  Английский путешественник, учёный, поэт, а по совместительству и резидент, Ричард Джеймс, будучи участником посольства короля Якова I к царю Михаилу Федоровичу, составил сборник русских песен, в том числе он записал в Москве «плач» Ксении, полный народной жалости к погубленной сироте.

  

  Сплачется мала птичка, белая перепелка:

  Ох-ти мне молодой горевати!

  Сплачется на Москве царевна:

  Ох-ти мне молодой горевати!

  Что едет к Москве изменник,

  Ино Гришка Отрепьев расстрига,

  Что хочет меня полонити,

  А полонив меня, хочет постричи,

  Чернеческий чин наложити!

  

К.Лебедев «Лжедмитрий I и царевна Ксения Годунова»

  

  Лжедмитрий, судя по всему, раздумал вызывать в Москву польскую невесту, но Юрий Мнишек решительно напоминал ему о взятых на себя обязательствах и требовал: «Прежде всего нужно удалить из царских палат Ксению Годунову». Ослушаться будущего тестя было проблематично: Отрепьев через Мнишека был связан тайными договорами с сильными мира сего, то есть, с иноземными дирижёрами русской Смуты.

  В ноябре 1605 года в Кракове по обычаю династических браков состоялось первое, заочное, венчание Отрепьева и Марины Мнишек, и сразу же после этого события Ксению Годунову постригли в монахини под именем Ольги. В отдалённом Белозерском монастыре Ксения родила от Лжедмитрия сына, судьба которого не известна. Приблизительно в то же время, в которое произошли роды, Лжедмитрий был свержен и убит — на волне антипольских настроений Шуйскому удалось организовать восстание.

  

Карл Вениг, 1879 г. «Последние минуты жизни Лжедмитрия I»

  

  На куски разрезали, сожгли,

  Пепл собрали, пушку зарядили,

  С четырех застав Москвы палили

  На четыре стороны земли.

  

  М.Волошин

  

  Вскоре, летом этого же 1606-ого года, последовало избрание царём Шуйского, про которое историки пишут, что он был просто-напросто «выкринут» толпой на Красной площади — нелигитимный, вроде того, был монарх Василий Иванович, временщик, ненастоящий царь. Однако перед тем, как быть «выкрикнутым», Шуйский был избран Боярской думой и утвержден Земским собором, собранным, правда, в усечённом составе, представлявшим не все «великие государства Российского царствия».

  

Царь Василий Иоаннович Шуйский

  

  Не до соблюдения всех формальностей тогда было: Москву окружали войска, приведённые Лжедмитрием, из Речи Посполитой отбивать Мнишека и других магнатов выдвинулись польско-литовские орды, не подчиняющиеся королю, а следом и Сигизмунд стал грозить интервенцией в том случае, если Москва не выдаст ему изменников польской короне — Юрия Мнишека и других заговорщиков. Ещё о скоропалительности избрания Шуйского. Русскому государству во избежание эскалации Смуты требовался «природный» царь, то есть, имеющей прямое отношение к царскому роду. Изо всех членов Боярской думы только Василий Шуйский соответствовал такому требованию — он происходил из ветви старшего сына Александра Невского.

  Но после избрания «природного» царя Смута не только не начала утихать, она стала набирать новые обороты. Мятежи, которые преподносятся нам как крестьянские восстания, являлись ни чем иным как сражениями аристократических кланов, за которыми опять маячили фигуры иноземных кукловодов. Смуты, затеянные Болотниковым и братьями Ляпуновыми, были подавлены Шуйским, причём раскаявшегося Прокопия Ляпунова царь простил и принял на службу.

  Царь усмирял бунты, договаривался со всеми сторонами конфликта, а в это время в Стародубе объявился Лжедмитрий II, и вокруг него тут же начали собираться литовцы, поляки, малоросские казаки и разбойники приведённые под Москву Лжедмитрием I. С новой силой эта орда принялась за грабежи и разорение русских городов, деревень и монастырей. На борьбу против Лжедмитрия II царь Шуйский мобилизовал все имеющиеся в его распоряжении силы.

   Немедленно после своего избрания Василий Шуйский начал переговоры с польским королём, и летом 1608 года было подписан мирный договор между Россией и Польшей, согласно которому оба государства не должны были помогать врагам друг друга. Царь обязался отпустить всех поляков, захваченных в мае 1606 года в Москве, а Сигизмунд должен был отозвать из России всех поляков, примкнувших к Лжедмитрию II и впредь не поддерживать никаких самозванцев; Марине Мнишек предписывалось не называться московской государыней.

  После убийства Лжедмитрия Юрия и Марину Мнишеков с их приближёнными сослали в Ярославль.

  

Клодт М.П. 1883 г. «Марина Мнишек с отцом под стражей»

  

  По договору с Сигизмундом пленников отправили в Польшу, но в дороге они были отбиты казаками, и доставлены в ставку нового самозванца. Польский король делал попытки выполнить свою часть обязательств, но взбунтовавшаяся против него шляхта проигнорировала призывы Сигизмунда и осталась в лагере Лжедмитрия II. А Марина Мнишек, стоило новому самозванцу подтвердить «запись» своего предшественника в том, что, овладев русским троном, он дарует её отцу четырнадцать русских городов, в том числе Псков, Смоленск и Новгород, тут же «узнала» в человеке «незнаемом» своего чудом спасённого мужа и русского государя.

  

   «... конечно, это была странная красавица; у нее была только одна страсть — честолюбие, но до такой степени сильное, бешеное, что трудно себе и представить. Посмотрите, как она, попробовав царской власти, опьяненная призраком, отдается одному проходимцу за другим... всегда готовая отдаться каждому, кто только может дать ей хотя бы слабую надежду на более уже не существующий трон. Посмотрите, как она стойко переносит войну, нищету, позор и в то же время сносится с польским королем как равная, как коронованное лицо с равным себе, и жалко кончает столь бурное и столь необычное существование... Она волнует меня как страсть».

   А.С. Пушкин (из письма Н.Н. Раевскому)

  

  В Тушине — ставке Лжедмитрия II — образовалась вторая столица государства, где имелся не только свой царь, но и свой патриарх. Им стал Филарет, отец будущего царя Михаила Романова, который прибыл в тушинский лагерь вскоре после появления нового самозванца и тут же ему присягнул. Собственно, с принятия Филаретом от самозванца сана патриарха началось то, что потом будут называть его польским пленением. В тушинском стане имелась и своя Боярская дума, состоявшая в основном из родственников Романовых. Патриарх Филарет рассылал по городам и весям грамоты, в которых призывал народ подчиниться царю Димитрию. Появился в Тушине и наследник новой династии, впоследствии называемый не иначе как «ворёнок» — Марина Мнишек родила от Лжедмитрия II сына.

  

Лагерь Лжедмитрия II в Тушино. С. Иванов «В Смутное время»

  

   Силы обеих столиц были неравны: на одной стороне — «неиствующая чернь», объединившаяся под флагом «народного» царя Лжедмитрия, безжалостно грабящая русское население; на другой — Москва во главе с непопулярным Шуйским, окружённая, блокированная и голодающая. Вообще-то о непопулярности Шуйского особенно охотно говорят те же историки, что клеймят царя Бориса и вымарывают заслуги князя Пожарского. В качестве доказательства всеобщей нелюбви к Шуйскому почему-то приводится, например, аргумент, что его ненавидели тушинцы и польская шляхта. Представляется, что такое отношение разорителей русской земли к «царю-неудачнику» говорит только в его пользу.

   Шуйский совершал немалые усилия по сохранению державы, раздираемой внутренними распрями. Возле него собрались люди, преданные Отечеству, в числе которых был и князь Пожарский. Церковь передала царю немалые монастырские средства, на которые Шуйский сумел собрать войско, возглавленное талантливым воеводой племянником царя М.В. Скопиным-Шуйским.

  С.М.Соловьёв писал: «Замутнившееся, расшатавшееся в своих основах общество русское страдало от отсутствия человека, к которому можно было бы привязаться, около которого можно было бы сосредоточиться. Таким человеком явился, наконец, князь Михаил Васильевич Скопин-Шуйский».

  

М.В. Скопин-Шуйский

  

  Михаил Скопин-Шуйский, не проиграв ни одного сражения, стал ощутимо притеснять «тушинцов»; положение стало изменяться к лучшему, но в 1609-ом году началась иностранная интервенция — Сигизмунд III, нарушив договор с русским царём, напал на Русь.

  

Польский Король Сигизмунд III на коне

  

  В это же время Крымские татары, перейдя Оку, вторглись в центральные области, а в северных районах страны английские разведчики подготавливали высадку десанта короля Иакова.

  Армия польского короля продвигалась вглубь страны, осадила Смоленск, что спровоцировало лавину новых предательств — теперь даже те бояре, которые не присягали Лжедмитрию II, отправляли посольства к польскому королю, выпрашивая на русский трон его сына, королевича Владислава. В войске, возглавляемом Иваном Никитичем Романовым, дядей будущего царя Михаила Фёдоровича, открылся заговор, зачинщиками которого являлись родственники Романовых.

  

Королевич Владислав

  

   «Кругом измена, трусость и обман». Эти слова, спустя триста лет произнесённые последним на русском престоле Романовым, вполне мог сказать и непосредственный предшественник этой династии царь Шуйский.

  Однако Василий Иванович не сдавался. Здраво оценив сложившуюся ситуацию, он пошёл на договор с Карлом IX, в котором в обмен на Ливонию король Швеции предоставлял Руси 10-тысячный отряд под командованием полковника Делагарди. С этой помощью русское войско Михаила Скопина-Шуйского стало успешно освобождать от «тушинцев» северные уезды.

  Тогда же возникло так называемое Северное ополчение. Не нападение в 1611-ом году на Москву разбойничьих ватаг Ляпунова и Заруцкого нужно бы считать Первым ополчением, а сплочённое вокруг своего воеводы и преданное царю войско, собранное Скопиным-Шуйским в 1609-ом году по северным землям от Перми до Соловецкого монастыря, которое стало активно пополняться отрядами ратников из Ярославля, Костромы, Нижнего Новгорода. Из Кашина пришла дворянская рать воеводы Баклановского, подошли отряды предводителя сибирских стрельцов Давыда Жеребцова.

   Большую роль в сплочении народа вокруг центральной власти сыграли рассылаемые по городам грамоты патриарха Гермогена, в которых он убеждал народ не поддаваться «воровской прелести» и хранить верность царю Василию Ивановичу. Люди, измученные грабежами «тушинцов» и других «воров», стали стекаться в Москву и предлагать себя на царскую службу. «Народ-сирота» в трудностях и лишениях обретал Государя, радеющего за русскую землю.

  Началась череда военных побед. В августе 1609-ого года поляки под командованием Яна Сапеги были разбиты Скопиным-Шуйским у Калязина. В сентябре русские войска заняли Переяславль, а в октябре воевода Головин занял Александровскую слободу. 16 октября русский отряд прорвался в осаждённый поляками Троице-Сергиев монастырь, центр духовной жизни Руси. 28 октября Скопин-Шуйский разбил гетмана Сапегу под Александровской слободой. В начале 1610 года тушинцев окончательно прогнали от стен Троице Сергиева монастыря, защитники которого много месяцев держались исключительно мужественно. Войско Лжедмитрия было разбито под Дмитровым, Тушинский лагерь распался и опустел, блокада Москвы была прорвана.

  

Василий Верещагин «Защитники Троицы»

  

  12 марта 1610 года Москва ликованием и колокольным звоном встречала ополчение воеводы Михаила Скопина-Шуйского. В ближайших планах царя было послать своего удачливого племянника на помощь осажденному поляками Смоленску, но тут неожиданно двадцатитрёхлетний воевода умер. Он был отравлен на пиру у царя, и организатором этого злодеяния бояре тут же обвинили Шуйского — он-де завидовал славе племянника. Так это и осталось в истории.

  

Неизвестный художник «Отравление на пиру»

  

  Наталья Петрова, автор книги о Скопине-Шуйском, так же как и ряд других исследователей, не сомневается в непричастности к этому убийству царя Василия — кто-кто, а уж он менее всего был заинтересован в гибели полководца, являвшегося его главной опорой, да ещё накануне решающей схватки с польской армией.

  Воспользовавшись поражением царского войска под Клушиным и облыжно обвинив царя Василия в убийстве Михаила Скопина-Шуйского, бояре летом 1610-ого года «свели» его с трона, насильно постригли в монахи и выдали польскому королю. Царя свергли не в результате народного бунта, на этот счёт не было решения Боярской думы, имел место дворцовый переворот. А как писал Пушкин, «Те, которые замышляют у нас невозможные перевороты, ...люди жестокосердные, коим чужая головушка полушка, да и своя шейка копейка». Патриарх Гермоген пытался удержать бояр от беззакония, он плакал, защищая своего царя, но бояре были непреклонны.

  Русский трон снова опустел и был готов принять польского королевича Владислава, которому бояре немедленно начали «целовать крест», признавая его своим государем, и тем же летом в Москве начали чеканить монету от имени «Владислава Жигимонтовича».

  

  Господь единый — нам спасенье:

  У нас земной опоры нет!

  Предав царя на заточенье,

  Бояре сеют злой развет.

  Развенчан царь — чернец невольный;

  Без Думы — Русская земля,

  И лях, разрушив град престольный,

  Смеется нам со стен Кремля!

  А. Одоевский

  

   В официальной исторической науке считается, что боярское правительство совершило измену вынужденно, выбирая меньшее из зол, что оно призвало на русский трон наследника польского престола в попытках защититься от Лжедмитрия II.

  Однако низложение Василия Шуйского произошло не в пору неудач, не тогда, когда окружённая Москва голодала, а в освобождённой от блокады столице на гребне впечатляющих побед, когда тушинский лагерь Лжедмитрия был разгромлен. Это обстоятельство не кажется странным или случайным, если учесть, что, уже около года, чем ярче были военные успехи русских, тем активнее велись переговоры между королём Сигизмундом и посольством московских бояр по поводу занятия престола королевичем Владиславом. Чем сильнее становилось русское войско, тем больше опасностей угрожало жизни Василия Шуйского. «Народный герой» Прокопий Ляпунов подговаривал князя Пожарского вступить в заговор против царя, но получил категорический отказ.

   Доподлинно известны тесные контакты главы московской Боярской думы Ф.И.Мстиславского и присягнушего Лжедмитрию II тушинского «патриарха» Филарета (Фёдора Романова). Сохранилось письмо Мстиславского к польскому гетману Яну Сапеге, одному из руководителей армии Лжедмитрия II, в котором князь называет гетмана своим «другом и братом». После низложения Шуйского именно Мстиславский возглавил Семибоярщину, практически встав во главе государства. Это он запечатал своей печатью договор о признании королевича Владислава русским царём.

  Как только в начале 1609-ого года лагерь в Тушине стал распадаться, «патриарх» Филарет отправил посольство польскому королю. Боялся ли он того, что народ не простит ему измены, надеялся ли стать правителем при пятнадцатилетнем Владиславе, но победы русского оружия его не радовали. Это Филарет первым предложил Сигизмунду план, по которому польский королевич должен был занять русский престол.

  И.Е.Забелин следующим образом объясняет эту коллизию: «Явилось в людях такое мнение, что от Тушинского царика отстать, да чтобы и царь Василий оставил царство. Тушинцы заговорили об этом первые и говорили обманом. Бояре и вся Палата втихомолку были очень рады такой сделке и ссадили своего царя. Но от вора никто не отстал, а, наоборот, потянулись к нему и те, кто и прежде у него не бывал. Как же после и позорили тушинцы московских простаков! Они-то, по их словам, и были настоящие изменники, ибо не только ссадили своего царя, но еще больше опозорились тем, что отдали его своими руками в плен полякам. Бранное, позорное слово изменник, которым обыкновенно укоряли москвичи тушинцев, совсем потеряло свой истинный смысл. Все поголовно сделались изменниками и ворами. Того только и надобно было настоящим ворам».

  О давних связях Боярской думы и «тушинцев», об их общем заговоре, говорит ещё тот факт, что сразу же после признания московскими боярами царём Владислава орды запорожских казаков вместе с литовцами и поляками из стана Лжедмитрия II начали совершать налёты на русские города, принуждая жителей присягать Владиславу. Однако захватчики встретили ожесточённое сопротивление, жители поджигали свои города, нередко сами кидались в огонь, гибли тысячами, но польского королевича не принимали.

  Сигизмунд не спешил отпускать сына в Москву, так как не принял условия, которое выставили бояре, предлагая трон Владиславу: русский царь должен иметь русскую веру, и, стало быть, должен перейти из католичества в православие. Это был принципиальный вопрос: прими Владислав православие, он не смог бы остаться наследником короля католической Речи Посполитой, и Русь не стала бы вассалом Польши.

  Патриарх Гермоген, которого принуждали подписать грамоты королю Польши с призывом принятия московского трона королевичем Владиславом, проклял предлагавшего ему это боярина М.Г.Салтыкова. Вскоре занявшие Москву поляки заточили русского патриарха в Чудов монастырь.

  Свергнув Шуйского, к власти пришла Семибоярщина, куда кроме Ф.И.Мстиславского и ещё нескольких бояр входил дядя будущего царя Михаила Фёдоровича князь Иван Никитич Романов и ещё два его родственника. Семибоярщина знала что делала, когда тайно впускала в Москву польский гарнизон, но о причинах этого очень странного поступка я буду писать позже. Бояре дали согласие на установление совместного польско-русского управления. Однако вместо совместного управления вышла польская диктатура, а положение Семибоярщины стало жалким, как всегда жалко бывает положение предателей. Сигизмунд, посмеявшись над планами Семибоярщины быть реальной правящей силой при его малолетнем сыне, посаженном на московский престол, решил самолично править русским государством через своего ставленника Александра Гонсевского.

  И.Е.Забелин описывает этот конфуз Семибоярщины, опираясь на насмешливую запись летописца: «Поляки вошли в Москву, как в свою вотчину, и зажили припеваючи. «Седмочисленные бояры», отдали всю власть Русской земли в руки литовских воевод: «Оскудеша убо премудрые старцы и изнемогоша чудные советники!» Правду писал к народу и патриарх Гермоген: «Солгалось про старых то слово, что красота граду старые мужи; а те старые и молодому беду доспели!».

   Какими бы соображениями не руководствовались бояре, хлопоча за польского королевича, Русскому государству их измена впоследствии стоила очень дорого. Много лет Польша воевала за «возвращение» московского престола «законному русскому царю Владиславу». В ходе этих сражений в 1618 году Русь уступила Речи Посполитой Смоленскую, Черниговскую и Новгород-Северскую земли с 29 городами. Только в 1634 году по Поляновскому мирному договору польский король Владислав IV взамен на сохранение границ 1618-ого года отказался от претензий на русский престол. За возвращение царских знаков, находившихся в Речи Посполитой с 1610-ого года, Русь выплатила огромную по тем временам сумму. А до 1634-ого года де-юре титул Великого Князя Московского носил польский королевич, позже король Владислав, все эти годы в торжественных случаях не Михаил Романов, а он щеголял регалиями русской царской власти.

  В ходе Поляновского мирного соглашения русской стороне, и без того до крайности униженной, было выдвинуто настолько унизительное требование, что Михаил Романов не смог его принять: польский король желал, чтобы московский царь не смел именовать себя Царём Всея Руси, а назывался бы Царём своей Руси. Фактически, прав был Владислав: от «Всея Руси» к тому времени мало что оставалось, русско-польская граница проходила возле Козельска в 250 километрах от Москвы. Только в результате следующей кровопролитной войны по Андрусовскому перемирию 1667 года Смоленщина перешла к России.

  

  Уже давно между собою

  Враждуют эти племена;

  Не раз клонилась под грозою

  То их, то наша сторона.

  Кто устоит в неравном споре:

  Кичливый лях иль верный росс?

  

  А.С.Пушкин. «Клеветникам России» 1831 г.

  

  Не в 1634-ом году началось унижение Руси Польшей, оно началось в октябре 1611 года, когда на заседании сейма Речи Посполитой, выданный в польский плен своими боярами русский Государь Василий Иванович Шуйский должен был кланяться своему победителю, держа в руках шапку, и выслушивать заявление Сигизмунда III о полной победе над Русью: «Ныне и столица занята, и в государстве нет такого угла, где бы польское рыцарство и воин великого княжества Литовского коня своего не кормил и где бы руки своей не обагрял кровью наследственного врага». Василий Иванович Шуйский ответил Сигизмунду: «Царь московский не кланяется королям. Судьбами Всевышнего я пленник, но взят не вашими руками, выдан вам моими подданными изменниками». После публичного унижения Русского государства пленника заключили в Гостынский замок, где 12 сентября 1612 года бывший царь и великий князь Василий Иванович скончался.

  И.С.Лукаш пишет по этому поводу: «Царю Шуйскому не удалось выпрямить русскую землю. И разве это не символ, не героическая фигура, царь-пленник Василий, умерший в плену у поляков?».

  

   Царь и Бог! Простите малым

   Слабым — глупым — грешным — шалым,

   В страшную воронку втянутым,

   Обольщенным и обманутым, —

   М. Цветаева

  

   Царю Василию Ивановичу не удалось обуздать Смуту, но как пишет И.С.Лукаш: «... не будь Шуйского, не создалось бы и Пожарского». Князь Пожарский был одним из тех немногих, кто, присягнув Шуйскому, ни разу не изменил долгу. Даже после свержения царя Василия, он отказывался присягать королевичу Владиславу: «Один у меня царь, ему и служу». Может быть, оттого что в Москве, «среди подлости и предательства, и суда на расправу скорого» оставались люди, верные Царю и Отечеству, Шуйскому недолго довелось томиться в польской крепости — ряд серьёзных исследователей считает, что поляки тайно убили Шуйского.

   Лукавят те историки, которые пишут, что выбор нижегородцами воеводы для своего Ополчения был случаен. Пожарский был искусным воином, таковым его признавали даже поляки.

  И.Е.Забелин пишет: «Первое записанное летописью дело Пожарского, еще при Шуйском, в 1608 г., было под Коломной. Пришла в Москву весть, что от Владимира идут под Коломну литовские полки и русские воры. Царь послал туда первым воеводой Пожарского, который, не дожидаясь прихода врагов под город, пошел к ним навстречу. Разведав тайно, где находится их стан, придвинулся туда в ночь и на утренней заре внезапно напал на врагов, разбил их наголову, отгромив многую казну и запасы, „поби их язвою великою”».

  

Забелин Иван Егорович

  

  Но дело заключалось не только в полководческих талантах Пожарского — он был отважен, честен, верен присяге, верен Отчизне. Как пишет Забелин, «Они (нижегородцы — А.Э.) сами ни разу не являлись в измене и потому дружились только с людьми, подобными себе, с людьми крепкими и неизменными. Они присягнули Шуйскому и, ввиду даже общей измены, стояли за него крепко, не вертели душой, как другие, туда и сюда».

   Даже историк Костомаров, не жаловавший Пожарского, писал про него: «...в прежние времена не лежало на нем никакой неправды, не приставал он к Тушинскому вору, не просил милостей у польского короля».

  Пройдёт два года, и князь Пожарский сплотит и возглавит русских людей, сказавшим «да» независимой России. Но, отправляя послов к Пожарскому, нежегородцы выбрали не только воеводу себе, они избрали Царя для страны. Это был осознанный и выстраданный выбор. О том, как у спасителя русской государственности украли победу, и о том, почему Пожарский не сражался за отобранную власть, а присягнул царю Михаилу Романову и до конца своих дней сохранял верность присяге, будет рассказано в следующих части моей истории о князе Пожарском.