Эрде Анна : другие произведения.

  Москва за свои долгие века понесла множество утрат. Виной тому, прежде всего, пожары, неоднократно опустошавшие город. Однако даже самый разрушительный из них — пожар 1812-ого года — не причинил Москве столько непоправимого вреда, сколько сумела «свершить» власть большевиков. С 1932 года в столице уничтожено более 420-ти памятников мирового значения.

  Среди ран, нанесённых Москве большевиками, есть одна особенно глубокая. И она пришлась на Покровку.

  В досоветской Москве между «сорока сороками» её церквей было два архитектурных объекта, стоящих наособицу. Один из них уничтожен в 1936-ом году. Второй чудом сохранился и считается теперь достоянием мирового культурного наследия. Совместно с московским Кремлем он занял 12-е место в ходе голосования по проекту «Новые семь чудес света». Обидно, конечно, что он не вошёл в заветную семёрку, чего, безусловно, заслуживал. Но у этого печального факта есть обескураживающе простое объяснение — процент россиян среди голосовавших был незначителен.

  Первый — это храм Успения Божьей Матери на Покровке; второй — храм Покрова на Рву, более известный как собор Василия Блаженного. Второй объект знаком всем и каждому, о первом почти никто не слышал. А ведь два этих равновеликих шедевра русского зодчества всегда рассматривались в одном ряду, отдельно от других памятников московской архитектуры — они служили итогами и вершинами этапов развития допетровского церковного зодчества и предтечами русской архитектуры нового времени.

   Не конкурируя между собой — они были созданы в разные эпохи, в разных стилях — два этих культурных великана являлись равнозначными символами древней Москвы, как, например, Андреевская церковь и Софийский собор являются символами Киева.

  Двенадцатиглавая церковь Успения Божией Матери на Покровке была выстроена в 1696-99-ых годах «иждивением» богатого купца-гостя Ивана Матвеевича Сверчкова в стиле так называемого «московского барокко». Над входом в храм была выбита в камне неожиданная для церковного зодчества надпись: «Входящий удивись — дело рук человеческих».

Вид на храм Успения на Покровке со стороны Потаповского переулка

ИИМК РАН, фотоархив

  

  

  С момента возведения церковь Успения на Покровке поражала людей своей величественной красотой. Между ней и храмом Покрова на Рву от её рождения и до гибели существовала загадочная параллель, что свидетельствует об уникальности Успенской церкви. Изначально в один ряд с собором Василия Блаженного церковь Успения на Покровке поставил Василий Баженов, считавший ее творением «ярко национальным» и одним из красивейших из известных ему архитектурных сооружений. Много перекличек было в легендах об этих храмах, оба они именовались восьмым чудом света.

  Для выдающегося архитектора, мастера барокко Ф.Б.Растрелли она стала источником творческого вдохновения. Национальная красота церкви Успения на Покровке вывела его на создание Смольного собора в Петербурге — «наиболее русского», по выражению И. Э. Грабаря, произведения Растрелли.

Смольный собор в Санкт-Петербурге

  

  

  В Санкт-Петербурге есть ещё один храм, созданный по мотивам Успенской церкви — Воскресенский храм на Смоленском кладбище, где отпевали Александра Блока.

  Существуют сведения, что Наполеон, потрясенный церковью Успения на Покровке, воскликнул: «О! Русский Нотр Дам!», и поставил особый караул охранять архитектурный шедевр от пожара и мародеров. Говорят, Наполеон собирался разобрать её по кирпичику и перенести в Париж. Возможно, это лишь одна из многочисленных московских легенд, но от пожара 1812-ого года храм чудесным образом не пострадал.

  Это была любимая московская церковь Ф. М. Достоевского. Бывая в Москве, Фёдор Михайлович всегда ездил на Покровку. Он заранее останавливал извозчика и шел к Успенской церкви пешком, чтобы по пути рассмотреть храм во всей красе.

  Аполлинарий Михайлович Васнецов с восторгом отзывался об этом храме, называл его «дивным памятником».

  На многих людей эта церковь повлияла в вопросе выбора будущей профессии.

  Так, например, А. В. Щусев, увидев её, решил стать архитектором.

  Будущий академик Д. С. Лихачев случайно набрел на церковь Успения на Покровке, когда впервые приехал в Москву. Он так вспоминал позднее: «Встреча с ней меня ошеломила. Передо мной вздымалось застывшее облако бело-красных кружев... Ее легкость была такова, что вся она казалась воплощением неведомой идеи, мечтой о чем-то неслыханно прекрасном. Я жил под впечатлением этой встречи». Именно встреча с Успенской церковью подвигла Дмитрия Сергеевича посвятить жизнь изучению древнерусской культуры.

  

Успенская церковь на Покровке. Автор Найденов Н. А. 1882 г.

  

  

  Художники любили изображать церковь Успения на Покровке — она была одной из главных московских достопримечательностей. Джакомо Кваренги, любимый архитектор Екатерины Великой, сделал несколько великолепных рисунков, которые, как и обмеры храма, сделанные энтузиастами перед сносом, хранятся в московском Музее архитектуры. Один посетитель музея сделал такую запись: «Глядя на них (рисунки Кваренги), ловишь себя на мысли: до какого умопомрачения надо было дойти людям, чтобы у них поднялась рука разрушить подобную красоту».

  Что на это можно сказать? Дошли ли они до умопомрачения, или изначально в нём находились, но взяли и разрушили. До основанья.

  После революции Успенская церковь оставалась действующей удивительно долго — до 1935 года. Между прочим, нарком-эстет Луначарский был в числе ее поклонников.

  Тем не менее, в 1936 году церковь Успения была уничтожена. Официальным обоснованием сноса памятника была «острая необходимость в расширении проезда по ул. Покровке». Не помогло ни заступничество деятелей культуры, ни протесты общественности. Архитектор и реставратор П. Д. Барановский, спасший от разрушения более 90 памятников по всей России, заперся в Успенской церкви, чтобы либо уберечь ее от сноса, либо погибнуть вместе с ней, сказав: «Взрывайте со мной!». Но церковь не взорвали, её разобрали. Пётр Дмитриевич Барановский был одним из тех, кто уберёг от большевиков собор Василия Блаженного, а в случае с Успенской церковью все усилия оказались тщетны.

  Место, где некогда стоял храм, осталось незастроенным пустырем до наших дней, что удивительно для центра Москвы. Немаловажная деталь: никакого расширения проезжей части Покровки после сноса шедевра русской национальной архитектуры не производилось.

  

  Здравствуй, Москва новая,

  Москва новая — бескрестовая!

  

  (Демьян Бедный, пролетарский поэт)

  

  Так как мы не можем полюбоваться московской жемчужиной, храмом Успения на Покровке, остаётся пойти и посмотреть на его историческую пару — на храм Покрова на Рву, или, что привычнее, на собор Василия Блаженного. Они ведь всегда стояли рядом - нет, не в географическом пространстве Москвы — в её культурном, духовном пространстве. Да и от узбекской шашлычной, которая в летнее время функционирует на месте уничтоженной Успенской церкви в географическом смысле тоже недалеко до Красной площади, где стоит храм Покрова на Рву.


Ему теперь одиноко на сквозняке времени

  

  

  Нужно пройти два маленьких квартальчика до Ильинских ворот, и перед Политехническим музеем нырнуть в подземный переход.

  Политехнический музей был основан в конце 19-ого века по инициативе Императорского общества любителей естествознания, антропологии и этнографии. Главной задачей музея входящее в общество ученые ставили содействие развитию науки, но в 1918-ом году место надолго замершей науки в музее заняла поэзия. Здесь проходили знаменитые выборы Короля поэтов. Главными претендентами на это громкое звание были Бальмонт, Маяковский и Северянин. Королём выбрали Северянина, что крайне огорчило Маяковского, но он утешился публичным заявлением: «Сейчас короли не в моде!»

  В следующий период резкого изменения общественной жизни — в «хрущёвскую оттепель» — Политехнический музей опять стал центром поэтической жизни. А поэзия в жизни людей тогда занимала совсем не то место, которое она занимает сейчас — ей там было место. Поэтические вечера, на которых выступали Евтушенко, Ахмадулина, Рождественский, Окуджава, были культовыми событиями шестидесятых.

  Выбравшись из перехода возле Ильинского скверика, прямо перед собой увидим чугунную восьмигранную часовню.

  В 1877 году под Плевной состоялась битва русской армии под руководством генерала Скобелева с турецкими войсками Осман-паши. 40 тысяч русских воинов отдали свои жизни, спасая братьев-славян от Османского ига. Часовня-памятник сооружена в конце прошлого века в память о погибших в русско-турецкой Освободительной войне 1877-1878 годов.

  

  

   На фоне центрального корпуса Политехнического музея, выполненного в русско-византийском стиле, красиво смотрится памятник-часовня гренадерам — героям Плевны. Архитектор В.О. Шервуд.

  

  

  Порадуемся на ходу, что вот уже года два, как разогнали тусовку сексменьшинств, облюбовавших место вокруг часовни-памятника, и двинемся по Ильинскому скверу в направлении Славянской площади.

  

  Оставим справа известное здание на Старой площади. Над ним гордо реет триколор — значит, это уже не ЦК КПССС, а Администрация президента.

  

  
<

   Вспомним, как хорошо было в этом сквере летом

  

  Остановимся на минутку возле очень неплохого памятника Кириллу и Мефодию.

  

   Работа скульптора В. М. Клыкова

  

  

  Мы очутились на Кулишках, местности, заселённой людьми задолго до письменного упоминания самой Москвы. Это одно из наиболее таинственных мест в этом таинственном городе. Станем спиной к Кириллу и Мефодию (надеюсь, они не обидятся), и перед нами откроется вид на приятную церквушку с очередной московской «пизанской башней», вросшую в землю на три с половиной метра. Это овеянная тайнами и легендами церковь Всех Святых на Кулишках.

  

  

  Официальная историческая наука без зазрения совести утверждает, что церковь была построена в честь победы Дмитрия Донского на Куликовом поле; отсюда, мол, и её название — «на Кулишках». Тут имеет место простейшая инверсия: оказывается, не древнее городище дало название церкви, а дело обстоит ровно наоборот.

  В сборнике «Старая Москва», изданном в 19-ом веке Комиссией по изучению старой Москвы при Императорском Московском археологическом обществе, говорится о «неправильном предположении», будто название московских Кулишек произошло от Куликова поля. Там отмечается, что Кулишки существовали прежде не только Куликовской битвы, но и прежде Москвы.

  Тот факт, что первые упоминания об этой церкви в летописях относятся к 1367-ому году, и это означает, что как минимум за 13 лет до Куликовской битвы она уже существовала, академиков не смущает. Да и как иначе? — поселение на Кулишках должно было иметь приходскую церковь. Скорее всего, в 1380 году князь Дмитрий Донской приказал перестроить церковь в честь победы и убиенных воинов — как храм-памятник. Только вот — почему именно эту?

  В утверждении, что название местности пошло от церкви, мы, похоже, встречаемся не с обычной небрежностью и натяжками историков. Тут замешан давнишний спор.

  Одна из устойчивых легенд, связанных с храмом Всех Святых на Кулишках, гласит о том, что Куликовская битва происходила не в Тульской области, как считается, а на территории современной Москвы, в получасе прогулочного хода от Кремля.

  А надо сказать, что к XIV-ому веку Кулишки стали частью посада, простиравшегося от восточной стены Кремля. По тем временам это был отдалённый район Москвы — «у чёрта на куличках (Кулишках)».

  Версия с Куликовой битвой на московских Кулишках родилась не в горячих головах создателей «новой хронологии», она существует издавна. В одном из летописных источниках Кулишки называются даже «полем Кулишковым».

   При всей фантастичности перенос театра военных действий Куликовской битвы с Дона на Москва-реку имеет под собой определённые основания.

  Письменные источники, рассказывающие о битве — это «Краткая летописная повесть», «Пространная летописная повесть», «Задонщина» и «Сказание о Мамаевом побоище» — датируются как минимум 15-ым веком. То есть, свидетельств непосредственных участников и очевидцев тех событий не существует. Опять же известно, что во всех этих источниках существует множество позднейших включений. Так что, достоверных данных на этот счёт мало, чтобы не утверждали специалисты.

  Но самое непонятное — с захоронениями погибших в битве. На поле Куликовом с обеих сторон полегло огромное количество воинов — 250 тысяч, а ни одного крупного захоронения в тех местах так и не обнаружено. Зато в Москве есть захоронения погибших в Куликовской битве. Так, недалеко от московских Кулишек, в Симоновом монастыре, похоронены воины-иноки Пересвет и Ослябя. Говорят, в Симоновом монастыре есть и массовые захоронения, относящиеся к тому же историческому периоду. Мало того, есть данные, что вот здесь, в районе церкви Всех Святых на Кулишках тоже найдены древние воинские захоронения.

   Если верить источникам, в течение восьми дней после окончания битвы на поле Куликовом предавали погибших земле, потом тронулись в путь — к Москве, за триста километров — да с ранеными, да с обозами. Это означает, что тела похороненных в Москве героев, оставались не погребёнными около двух недель. Вряд ли это возможно — дело происходило в сентябре, при плюсовой, стало быть, температуре.

  Но пусть историки разбираются, где была Куликовская битва, где не была. А мы опять спускаемся в подземный переход, и там осматриваем сохранившееся основание Варварской башни. Это укрепление Китайгородской стены, возведенной в 1530-е годы, второй после Кремля линии обороны Москвы.


Нижний ярус башен и стены сложен из белокаменных монолитных глыб — китов, отсюда и «Китай-город»

  

  

  Выйдя из подземного перехода, сразу попадаем на улицу Варварка, которая ведёт туда, куда и нужно — к храму Покрова на Рву.

  Недлинная и неширокая улица Варварка заслуживает отдельного рассказа. Из всех московских улиц она лучше всего сохранила старые черты. Это настолько уникальный историко-архитектурный комплекс, что говорить о нём походя просто неприлично. Ни в Москве, ни вообще в Росси нет другой улицы, которая бы на всём своём протяжении сохранила средневековый вид. Не только храмы, но и боярские палаты сохранились почти в аутентичном облике. Не восстановленные, не новодельные, а тщательно реставрируемые здания 15-17 веков составляют всю ту сторону Варварки, которая проходит по склону холма.

  

   На другой же стороне улицы древние дома были снесены и застроены ровными рядами громоздких зданий в стиле классицизма. Это что-то вроде московского делового центра начала 19-ого века, и он занял всё пространство между Варваркой и Ильинкой. Кажется, в Москве это единственный квартал, выполненный по единому проекту, в едином стиле — скучный, безликий, сплошной застройки, без кустика, без деревца, без дворика.

  Это занудство компенсируется избыточной роскошью древности другой стороны Варварки. «Это живая московская старина», — писал выдающийся советский историк, академик М.Н. Тихомиров в книге «Средневековая Москва в XIV-XV веках».

  Варварку нужно осматривать с чувством, с толком, с расстановкой. Это потребует времени, а у нас сейчас другая задача. Но разве получится, проходя мимо палат бояр Романовых, даже не взглянуть на них?

  

Палаты бояр Романовых. Вид со двора.
Фотография фирмы Шерер, Набгольц и К. 1883 г.

  

Так отреставрированные палаты выглядят сегодня

  

  Каменные палаты на Варварке начал строить в 16-ом веке дед царя Михаила Федоровича, а к началу 17 века это была богатейшая усадьба в Москве. Потом Романовы переехали в Кремль — царствовать — а часть усадьбы на Варварке была отдана Знаменскому монастырю.

  

Главки Знаменского монастыря

  

  Всё! Не останавливаясь, проходим мимо Старого Английского двора — и вот — ОН. Собор Василия Блаженного, восьмое чудо света, алмаз непорочия, небесный светильник на Земле, истина, запечатлённая в камне, Вася, волшебный девятисвечник, каменный цветок, храм Покрова на Рву.

  

  

  На Рву — потому что вблизи храма проходил ров, окружающий Кремль, засыпанный — это невероятно — только в 19-ом веке.

  На смотрины Василия Блаженного можно ходить каждый день и даже по нескольку раз в день, но никогда не увидишь один и тот же храм. Чуть-чуть меняется освещение — и тут же что-то неуловимо меняется в его облике. Не увидеть его красоту может только человек с наглухо задёрнутыми глазами и с застёгнутой на все пуговицы душой. Даже снобы, цедящие: «Китч! Азиатщина! Нагромождение! Сумбур!» , добавляют: «Но — красиво!». Возможно, в какой-то степени и азиатщина — да, скифы мы, да, азиаты мы — но насчёт сумбура — извините. Тут гармония, досконально выверенная алгеброй, тут строгий расчёт и мистика высочайшего мастерства.

  

  Доминантой собора служит стройный и вытянутый главный шатер, увенчанный небольшой главкой. Он окружен четырьмя более низкими и массивными башнями с мощными главами. Между ними расположены еще меньшие четыре главы. Но, нарастая к центру, башни не образуют пирамиды. Композиция храма ассиметрична, и это единственно, что может создать живое равновесие частей. Мелкие главки по углам служат промежуточной ступенью, своей стройностью они похожи на средний шатер, а по форме — на боковые.

  Западноевропейский храм симметричен и логичен, с подчинением каждой отдельной части целому, отсюда тяготение к строгим геометрическим формам. В восточных храмах форма ослаблена — или нагромождением рельефов, или слишком мелким орнаментальным дроблением, но в них есть свобода отдельных частей без западноевропейского диктата общего замысла.

  Русский храм создан на грани двух миров — Востока и Запада, и это особенно хорошо видно на примере храма Покрова на Рву. Он образует упорядоченное целое самостоятельных и свободных частей.

  Замысел Покровского собора основан на апокалиптической символике Небесного Иерусалима. Восемь глав, расположенных вокруг центрального девятого шатра, в плане образуют геометрическую фигуру из двух квадратов, совмещенных под углом в 45 градусов — восьмиконечную звезду. Это напоминание о Вифлеемской звезде как о путеводной звезде в жизни человека к Небесному Иерусалиму.

   А ведь грозный царь Иван повелел поставить церковь о восьми главах — по числу одержанных побед при взятии Казани. Зодчие, не убоявшись царского гнева, нарушили волю царя и построили не 8-главый, а 9-главый храм. Тем самым в сооружение был включён тот недостающий элемент, который и определил совершенство всей композиции. «Основаша девять престолов, не яко же повелено им, но яко по Бозе разум даровася им в размерении основания», — то есть по более высшему, чем царское, внушению.

  Храм Покрова на Рву был построен по приказу Ивана Грозного в честь победы над Казанским ханством — частью бывшей Золотой Орды, произошедшей в 1552 году. Храм возводили в 1555-1561 годах.

  Широко известна легенда о том, что после окончания строительства царь велел выколоть глаза архитекторам, чтобы они больше не смогли построить ничего подобного. На самом деле неизвестно даже, было ли зодчих двое — Барма и Постник Яковлев, или собор строил один мастер — Иван Яковлевич Барма.

  В 1588 году был пристроен придел над могилой юродивого Василия Блаженного, которого, чтил и боялся даже сам Иван Грозный, «яко провидца сердца и мыслей человеческих». По имени этого почитаемого в Москве человека, который неустанно учил народ нравственной жизни, храм Покрова на Рву в обиходе стал называться собором Василия Блаженного.


Гражданин Минин и князь Пожарский удачно смотрятся на фоне храма

  За свою историю храм неоднократно оказывался на краю гибели, и каждый раз оставался цел. Перед отступлением французской армии из Москвы Наполеон приказал взорвать собор Василия Блаженного, но внезапно хлынувший проливной дождь погасил фитили. После революции храм едва не стал жертвой бесчинств. В сентябре 1918 года большевики расстреляли настоятеля, имущество храма конфисковали, все колокола его звонницы переплавили. Тогда храм закрыли, но не снесли. В 1936 году Лазарь Каганович под предлогом расширения места для праздничных демонстраций трудящихся предложил снести собор Василия Блаженного. Говорят, он принес Сталину макет Красной площади со съемным Покровским храмом. «А если его — р-р-раз!..», — и Каганович рывком сорвал храм с площади. Сталин посмотрел, подумал и медленно проговорил: «Лазарь! Поставь на место!»

  Трудно заподозрить вождя народов в пиетете перед этим конкретным созданием гениальных зодчих, а тем более в уважении к русской культуре вообще. Возможно, сыграла роль параллель, которую Сталин проводил между собой и Иваном IV. Известно, что он положительно оценивал царствование Ивана Грозного. Фильм, порученный тогда Эйзенштейну, был призван реабилитировать образ жестокого царя. Прекрасный и радостный храм в сердце Москвы, по мысли лучшего друга всех детей, видимо, должен был прославлять эпоху Ивана Грозного, а тем самым и эпоху его исторического преемника.

  Цари и вожди приходят и уходят, оценка их деятельности претерпевает волнообразные и зигзагообразные изменения. Неизменна лишь истинная красота.

  

  Смерть и Время царят на земле,

  Ты владыками их не зови;

  Всё, кружась, исчезает во мгле,

  Неподвижно лишь солнце любви.

  

  В. Соловьев