ина эле : другие произведения.

Да продлится жизнь

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

ДА ПРОДЛИТСЯ ЖИЗНЬ!..

  

Ина Эле 2002 год

  
   Поезд, замедляя ход, подходил к полустанку, оповещая о своём прибытии протяжными прерывистыми гудками. Люди заторопились к выходу. Устало заскрипели тормоза, волна толчков пробежала по вагонам, и состав остановился.
   Статная, средних лет женщина с грудным ребёнком на руках поспешила к товарным вагонам. У одного из них уже стоял смотритель и с недовольным видом постукивал молоточком по буферу.
   -Вы хозяйка? Вагон будем отцеплять, буфера загорелись.
   -Да, - сказала женщина спокойным тоном, хотя понимала, что это не так.
   -Смажьте, я заплачу. - И отсчитав положенную сумму, вернулась к своему вагону.
   В окно, в тревожном ожидании, смотрела зелёноглазая, румяная девочка трёх лет.
   -Мамаша, мамаша, идите скорей, поезд уйдёт!
   Это были: моя бабушка - Акилина Захаровна Исиченко, а зеленоглазая девочка - моя мать Фаина.
   Шел 1904 год - начало нового столетия, которое ознаменовалось качественными изменениями общества, катаклизмами, небывалыми мировыми войнами и перекроем государственных границ. Последний век второго тысячелетия оставил глубокий след не только событиями, но резко изменил психологию людей и их обычаи. Украину, уже тогда, лихорадили революционные призывы, которые особо ярко прошли в Донбассе и не миновали Горловки, куда из Азова направлялась бабушка с вагоном рыбы, чёрными бычками и икрой. Не престижная после революции роль коммивояжера, в то время, в шахтёрских посёлках и городах особо приветствовались. Она была необходима в сфере торговли, для поддержания пищевого баланса тяжёлого шахтерского труда.
   В Горловке на перроне Акилину Захаровну уже ожидали торговки. Быстро распродав большую часть товара, и водрузив остатки в повозку известного в округе перевозчика Маркитанта, все трое двинулись домой, оставляя за собой пыльный след неровных улиц шахтёрского городка.
   Возле дома возвращение "кормилицы" с нетерпением ждали дети и соседские ребятишки. Бабушка не скупилась на подарки, каждый получал кто игрушку, кто леденец, а кто и чёрных жирных бычков - самое вкусное лакомство.
   Дом представлял собой украинскую мазанку. В одной из комнат была печь, стояли стол с лавками и нечто подобное дивану, который бережно сохранялся к приезду одного из бабушкиных сыновей - Митрофана. Другая комната называлась детской, где на соломе, на тюфяках спали дети. Часто, возвращаясь поздно с очередной поездки, не зажигая свечи, бабушка пересчитывала спящих детей и, убедившись, что все на месте, ложилась спать в своей комнате, куда дети не заходили.
   Детей было много. Рожала она шестнадцать раз. Многие умерли ещё в младенчестве, но восемь из них: шесть мальчиков и две девочки выросли крепкими, здоровыми, способными и трудолюбивыми. Почти все окончили гимназию и получили высшее образование.
   Дети любили мать и боялись. Её слово было для них законом, хотя сама она училась в школе всего три месяца, говорила на украинско-русском жаргоне, но толк в учёбе понимала. Когда ей исполнилось восемь лет, её бабушка, польско-украинского происхождения, подарила ей тетради, карандаши, перья, книги и отвела в школу. Школа была трёхгодичная. В одной большой комнате за столами сидели дети разных возрастов и разных лет обучения. Киля, так бабушку называли в детстве, освоила трёхгодичный курс арифметики за три месяца. Её феноменальные способности: оперировать большими цифрами помогли ей в дальнейшем заняться коммерцией. Она поражала всех идеальной памятью и быстротой вычислений. Уже имея большой опыт, приезжая в сады к помещикам, обычно это была Орловская губерния, и, взглянув на каждое отяжелевшее от плодов дерево, она быстро прикидывала, какое количество яблок можно с него снять, и сколько в результате ящиков ей должны погрузить в вагон. Закончив погрузку, приказчики всегда удивлялись сходимости результатов. Эти качества и безупречная честность позволяли ей брать товар в кредит, что увеличивало оборот и снижало процентные ставки: ей доверяли. В абсолютной честности она воспитывала и своих детей.
   -Если, кто из вас, - говорила она, - возьмёт что-нибудь чужое, то я привяжу к нему верёвку, буду водить по Горловке и говорить: "смотрите - это вор!". Угроза публичного наказания действовала безотказно. Ничего более страшного дети себе не представляли.
   Но интересно вернуться в её детство. Отец Кили, Арсений Бондаренко, был известным в округе кузнецом. Да не только в округе. К нему приезжали из других губерний подковать лошадей или сделать ограду. Это был мастер и художник своего дела. Страстный, с сильным характером, орлиным взором из-под густых бровей он многих приводил в трепет. Русско-турецкая война, участником которой он был, наложила отпечаток на его характере. Он нетерпим был к различного рода несправедливостям. Был атеистом и особо недоброжелательно относился к служителям культа. И было за что. Когда батюшка отказался отпевать умершего его ребёнка, Арсений положил его у порога его дома и ушел. Батюшка вынужден был уступить, побоявшись скандала.
   Арсения побаивались все. Рано овдовев, он не очень разбирался в вопросах воспитания детей и часто их наказывал, без необходимости. Жену, черноглазую, смуглую турчанку с густой чёрной косой ниже пояса, он привёз с войны, как трофей. Он любил её, но не прощал тоску по родине, которую она не смогла пережить на чужбине, и рано умерла, оставив ему детей. Он не знал, что с ними делать, и вымещал на них свою обиду. Особенно доставалось Киле. Как две капли воды дочка была похожую на свою мать. Но только внешне. Характер у неё был отцовский - сильный, смекалистый, свободолюбивый, и она, оставив семью в восемь лет, ушла к бабушке, о чём отец особо не жалел. Одной из причин ухода - был запрет посещать школу. Будучи сам неграмотным, он ревниво относился к любознательности дочки и считал, что женщине в принципе, учёба не нужна и даже вредна.
   За три месяца обучения, освоив курс арифметики, Киля только кое-как научилась писать и читать. В дальнейшем систематические тренировки в чтении компенсировали этот школьный пробел, но писать грамотно она так и не смогла. Большой помехой в этом был жаргон, на котором общались в шахтёрских посёлках люди разных национальностей. Были и еврейские семьи, сыгравшие большую роль в её дальнейшей судьбе и судьбе её детей.
   Когда Киле исполнилось девять лет, чувствуя себя уже достаточно взрослой и не желая быть на иждивении бабушки, она обратилась к своему соседу, владельцу лавки с просьбой, дать ей в долг мешок муки.
   -Киля, а зачем тебе целый мешок? - с удивлением спросил Семён Израилевич, с детьми которого она дружила и часто бывала в их доме.
   -Буду печь бублики, продавать, соберу деньги, куплю два мешка муки. Один верну Вам, а из другого испеку бублики, продам и т. д....
   Конечно, этот монолог я воспроизвожу приблизительно, но смысл был именно таков.
   -Роза, - обратился он к своей жене, - что нам мешок муки? Давай дадим и посмотрим, что из этого выйдет?... Это же интересно!
   Не прошло и несколько месяцев, как Киля с гордостью вернула муку, а Семён Израилевич стал для неё и учителем, и советчиком по многим вопросам на долгие годы.
   Киля рано вышла замуж. Мужа она выбрала сама, хотя поклонников у неё было предостаточно. Это был красивый, белолицый с зелёными глазами и русой шевелюрой юноша, с очень доброй и лирической душой. Арсений рано осиротел, что вполне устраивало Килю с её самостоятельным характером. Вмешательство родни в её замыслы она бы не потерпела. Работал он откатчиком на шахте. Очень любил своих детей, кормил и нянчил их, когда его жена ездила за товаром в другие города. Но в её отсутствие, после выпитой бутылки водки со своими напарниками мог подарить их детям детские вещи, которые те выпрашивали у него под пьяную руку. Зная за ним такой "грех", денег в своё отсутствие Акилина не оставляла, а просила соседку давать в долг молоко и хлеб. Зато, когда она приезжала, все лакомились и рыбой, и фруктами, и даже чёрной икрой.
   Иногда моя мама со своей сестрой Натой отправлялись с Маркитантом продавать оставшихся бычков в другие посёлки. Маркитанту это нравилось. Он чувствовал себя купцом и, зазывая покупателей, произносил непонятную одну и ту же фразу:
   Покупай бычки з мора! Бо воно, як то! Так воно ото!!
   Бычки раскупались мгновенно, а моя мама и тётка стыдливо прятали деньги за пазуху, не испытывая особого удовольствия от этой распродажи. Но ослушаться свою мать они не смели.
   Беспечное детство оканчивалось в восемь лет.
   Не знаю, бабушкино ли это было суждение, или ей кто-то подсказал, но она говорила детям приблизительно так:
   -Я не помещица, у меня нет для вас наследства, но я могу заработать вам на образование, что будет при вас всегда и обеспечит безбедную жизнь.
   Наняв преподавателей для детей, их готовили к поступлению в гимназию. Иногда старшие помогали младшим освоить азы. А затем, договорившись с инспектором гимназии, детей оставляла на полный пансион. Так моя мама и тётя Ната смогли окончить гимназию ещё до революции. В результате, ни мама, ни тётя Ната не "усвоили" не только шахтёрского жаргона, но и своего родного украинского языка, поскольку преподавание всех предметов велось на русском языке. Учились они в Азове, куда бабушка часто приезжала за товаром и могла контролировать их успеваемость.
   Генетическая сила этой необыкновенной женщины, которая прожила почти сто лет, до сих пор чувствуется не в одном поколении. Но я думаю, что основа долгожительства заключалась также в её характере. Она никогда не унывала, всегда еле слышно напевала протяжную, убаюкивающую мелодию, как мы говорили, "мурлыкала". А ведь на её долю выпало немало.
   Её старший сын Василий был революционером. За участие в революционном движении 1905-1907 годов в Донбассе, был арестован, посажен в Екатеринославскую (г. Днепропетровск) тюрьму и приговорён к смертной казни. В связи с намечающимся празднованием трёхсотлетия Дома Романовых приговор был заменён каторгой и ссылкой в Сибирь на вечное поселение, куда бабушка ездила несколько раз.
   Когда в Екатеринославской тюрьме бабушка навещала своего первенца, любимого сына, то все политические заключённые ждали её прихода. Вместо обычных слёз и причитаний, она могла так внушить веру в их правое дело, что обречённые на смерть люди чувствовали себя героями и без раскаяния готовили себя к этой участи. И, тем не менее, она написала петицию о помиловании императору Николаю II, которую отправила в Петербург.
   В 1922 году, после освобождения Сибири от Колчака, Василий вернулся в Донбасс. Жил он и работал в Горловке. По профессии - телеграфист. Был награжден орденом Ленина за участие в вооруженном восстании 1905 года.
   Интересы её детей были разные и формировались ещё в гимназии. Во многом это зависело от окружения, в которое они попадали. Среди гимназистов уже в то время была революционно настроенная молодёжь, а были - ярые сторонники монархии. Но выбор специальности часто диктовался не только под влиянием друзей и знакомых, а возможностями дальнейшего обучения.
   В результате, из её детей вышли: горные инженеры, фельдшер, юрист, лесничий, а моя мама и тётя Ната окончили медицинский институт. Каждый был личностью.
   В противоположность убеждениям дяди Васи, интересно вспомнить ещё одного сына, который, как говорила моя мама, не был похож ни на кого, намекая на интимную связь бабушки с одним из орловских помещиков. Внешне и по своему поведению это был типичный аристократ. Зная, что он из Донбасса, многие гимназисты думали, что он сын владельца шахты. Это, конечно, был Митрофан.
   Мама и Ната с любопытством следили, как их старший брат, приезжая домой на каникулы, занимался утренним туалетом. Он привозил с собой различные бутылочки с одеколоном, кремы, душистое мыло, пилочки для ногтей, всевозможные щётки для одежды и обуви, гребешки; и всегда благоухал чистотой и ароматом. Приезжая, он занимался с сёстрами, и они с нетерпением его ждали.
   После окончания гимназии Митрофан поступил в горный институт в городе Екатеринославле, но закончить его в то время ему не удалось. В период гражданской войны в России, студенты вуза были мобилизованы в белогвардейскую армию. В результате её отступления Митрофан оказался в Чехословакии, где женился на чешке. Окончил горный институт уже в Праге. Работал директором шахт, а при социалистической системе - управляющим. Все считали, что он погиб и узнали об этом только после войны.
   Два других сына: Михаил и Дмитрий погибли во время войны.
   Михаил - юристы по образованию. В 1941 добровольцем пошел на фронт, и был убит в первые месяцы войны.
   Дмитрий - фельдшер. После оккупации Горловки его дочь Эмма была угнана в Чехословакию, и он поехал вместе с ней. Там он работал на шахте и погиб при аварии.
   Пётр - окончил Горный институт в Екатеринославле. Учился вместе с моим отцом, будущим мужем своей сестры Фаины. По специальности - горный инженер. Работал главным инженером шахты в Красноармейске в Донбассе. Эвакуировался в Кизил - Кий, а после войны, был заместителем директора горного техникума в Днепропетровске. Знал хорошо известного певца Иосифа Кобзона, который у него учился, будучи студентом. Петра Арсеньевича рассказывал, что как-то, вызвав к себя в кабинет Кобзона для поучительной беседы, дословно не помню, сказал: "Иосиф, ты всё поёшь, да поёшь. При таком несерьёзном подходе к учёбе не выйдет из тебя настоящего горного техника...!". И, слава Богу - не вышло! Откуда мог знать мой дядя в то время, полжизни проработавший начальником шахты в Донбассе, что Иосиф Кобзон станет выдающимся певцом нашей эпохи.
   Андрей - лесничий. Остался на оккупированной территории. За связь с партизанами был арестован фашистами, подвергся пыткам в гестапо, был отпущен, но вскоре умер.
   После революции бабушка жила с мамой и Натой. Её прежняя деятельность коммивояжера всячески умалчивалась, дабы не вызвать различные кривотолки. А мне очень жаль, что бабушка никому не передала своего коммерческого таланта. Хотя трудно сказать, может быть, у её детей он проявился в чём-то другом.
   Помню, как, уже умирая в возрасте 95 лет, тётя Ната в период горбачёвской перестройки призналась, что с удовольствием занялась бы сейчас коммерцией, и смогла так расхвалить любой товар, что его покупали бы с радостью. А ведь тётя, о которой можно писать особо, была известным в Москве врачом эндокринологом, кандидатом медицинских наук, опубликовала более 60 научных работ в области медицины. А во время войны, работала директором поликлиники и председателем отборочной комиссии бойцов для фронта в городе Караганде. Большинство сведений я получила от неё уже перед концом её жизни. Была она очень похожа на бабушку внешне и по характеру.
   Коль скоро я коснулась Великой Отечественной войны 1941-1945 года, стоит вспомнить предвоенное состояние Европы. Внешняя политика Гитлера в период его становления с 1933 вплоть до 1939 года казалась миролюбивой. Но это только внешне. Многие считали, что присоединение к Рейху Австрии, Рейнской зоны, части Чехословакии, где проживало большинство немцев, и других территорий является стремлением Гитлера воссоздать Германию, как великую державу. Его речи в Рейхстаге и перед журналистами были проникнуты миролюбием на благо всех народов Европы. Во избежания войны многие, ослабевшие от кризиса страны, вынуждены были поддерживать эту политику умиротворения. Но, самое главное, большинство видело в Третьем Рейхе надёжный оплот против коммунизма, идеи которого приобрели популярность во многих странах. Произошло противоборство двух непримиримых тоталитарных идеологий: советского коммунизма и фашизма. Но в Советском Союзе, находившемся за "железным занавесом", многие верили в стабильность наших границ, особенно после подписания пакта о ненападении между СССР и Германией в августе 1939 года.
   Верила в дружеские отношения и моя бабушка.
   -Немцы никогда с нами не будут воевать, - говорила она.
   Ей было тогда почти 75 лет. Она прочитывала всю возможную газетную информацию и устраивала своеобразные "политзанятия" во дворе, в окружении пожилых людей.
   -Вы ещё молодые, - говорила она бабушкам, которым не было ещё и 60 лет.
   - У вас ещё вся жизнь впереди. - А они, прожившие как правило тяжёлую жизнь, которых ничего уже не интересовало кроме домашних дел, с бесстрастным выражением лиц, слушали её обозрение по всем странам мира.
   Нападение Гитлера на Советский Союз было внезапным, и в первые месяцы войны немецкие войска быстро продвигались вперёд. Мама моя была мобилизована и работала в госпитале ординатором. Меня с бабушкой отправили подальше от бомбёжек в Донбасс, в шахтёрский посёлок к дяде Пете.
   Вспоминая недавно прошедшую финскую войну, которая была закончена меньше чем за четыре месяца, дядя Петя не очень верил в возможность оккупации Донбасса.
   -Наша Красная Армия непобедима, это временный конфликт, который скоро будет улажен, - говорил он.
   []
Но не прошло и двух недель, как мама после расформирования госпиталя, в связи с оккупацией города Днепропетровска, приехала за нами. Ей, как военному человеку, была лучше известна фактическая обстановка. Настоять на немедленной эвакуации семьи брата в тот момент она так и не смогла. Забрав нас, уже под бомбами фашистских самолётов, мы направились в город Сталино, ныне Донецк.
   Но мамин визит всё же сломал позицию брата, и вскоре они вынуждены были эвакуироваться.
   В Сталино комплектовались три вагона с остатками семей профессорско-преподавательского состава и частью ценного оборудования Днепропетровского Горного института, где преподавал и заведовал кафедрой мой отец. Пунктом назначения вагонов был город Свердловск. Наши вагоны, как их называли "теплушки", с двухъярусными нарами, присоединённые к аналогичным товарным вагонам с неизвестным грузом, медленно
   продвигались на Восток.
  
  
   Рис. "Беженцы", Л.Е.Эпштейн
  
   У меня до сих пор подступает комок к горлу, когда я вспоминаю разрушенные после бомбёжек станции, которые мы проезжали. В тупиках, куда загоняли наши вагоны, приходилось стоять сутками в ожидании любой участи. На одной из таких станций, где скопилось много вагонов, мы стояли несколько дней. Помню, как, едва успев отъехать, она буквально была стерта с лица земли после налёта немецких бомбардировщиков. Мы старались не покидать вагоны. Но от наших глаз не ускользали сцены разрушений и жертв: трупы погибших людей, стоны раненых и крики детей, потерявших своих родителей - на всю жизнь отпечатались в моей памяти.
   Прорвавшись через прифронтовую полосу, мы, наконец, добрались до города Харькова. Бабушка не по возрасту с трудом переносившая сложную дорогу, вдруг, не сказав никому ни слова, исчезла. Мы искали её повсюду, но бесполезно. Единственное успокаивающее предположение было то, что она могла пойти к тёте Нате, которая в то время жила в Харькове. И всё же, тяжёлое чувство не покидало нас. А наш состав уже с большей скоростью, без задержек продолжал свой путь к Уралу.
   Урожай того года был небывалый. Поникшие, бесхозные поля стояли заброшенные и пугали своей безлюдностью и зловещей тишиной. И только гул периодически пролетавших над нами "Мессершмиттов", напоминал об опасности, и наводил на нас ужас.
   Я не помню, как скоро мы добрались до Свердловска, но мне казалось, что конца этой дороги не будет. С того ли времени, но мне и сейчас снятся поезда со странными неприглядными вагонами, в которых я куда-то еду. Выхожу на полустанках с тёмными окнами домов, куда-то спешу и опять еду в неизвестном направлении.... Как в те первые месяцы войны, когда, бросив всё, с двумя чемоданами необходимых вещей мы ехали в неизвестное будущее. Но с нами была наша жизнь - самое большое богатство, что удалось сохранить. Нам просто повезло.
   На этой оптимистической фразе я хочу прервать своё повествование и немного пофилософствовать. Так уж создан человек, что он привыкает ко многому, как к хорошему, так и к плохому. Мы часто не ценим "хорошее" и с большим трудом расстаёмся с "плохим", поскольку плохое обладает способностью перекрашиваться. Но, постепенно стираясь в памяти, эти места заполняются положительными эмоциями, радужными красками и мы начинаем думать, что не всё было так уж плохо.
   Нам трудно воспринимать всё новое. Может быть подсознательно, мы боимся, что это новое, нарушая стабильную жизнь, может оказаться ещё хуже старого. Третий закон термодинамики гласит: "каждое последующее начало хуже предыдущего". Не этим ли законом подсознательно руководствуется человек, боясь всяческих перемен? Но перемены неизбежны и нужны не только индивидууму, но и обществу. Переменами определяется прогресс. Но, опять возникает вопрос, какими переменами? Другое дело, что они неизбежны и всегда будут, независимо от нашего желания, поскольку это один из законов развития. Как после извержения вулкана на пепелище вновь начинает возникать новая жизнь, - новые ростки развиваются с большей силой не только в природе, но и в человеческом обществе.
   Более того, анализируя прошлое, можно понять целесообразное развитие будущего. Но всегда ли уроки прошлого идут на пользу?
   Мировой опыт показал, что любая война приводит только к человеческим жертвам и к потере неповторимых пластов культуры и особенно этнических меньшинств. Эти богатства ничем не восполняются. Наша планета по замыслу новой цивилизации должна превратиться в цветущий сад, отличающийся красотой и яркой индивидуальностью каждого её уголка. Каждый народ должен создать свой "оазис" с уникальной материальной и духовной культурой. Часто букет полевых цветов радует больше садовых, возвращая нас к первозданной красоте дикой природы далёких предков. И эту связь, эти корни мы не должны забывать, ибо они дали нам жизнь. Жизнь на красивейшей планете нашей Галактики. Пока мы ещё не познали другие планеты Вселенной.
   А ведь любопытство наше велико, ведь мы не одни и нам интересно знать, каковы наши ближайшие соседи? В познании Мира - сила непрерывного развития.
   Но есть вещи, которые забыть невозможно. Забыть жертвы Второй мировой войны наше поколение никогда не сможет, а с возрастом события тех лет всплывают в памяти ещё ярче, ещё настойчивей напоминают о себе.
   Война разорвала время на две части. Казалось, что я потеряла какой-то важный кусок жизни, через который проходят все люди. Мне всегда его не хватало, и это часто сказывалось на моих поступках. Но уже в те послевоенные годы у меня сложилось, может ещё неосознанно, своё отношение к любой войне, как самой безумной, жестокой акции, которая никогда не заканчивается абсолютной победой и абсолютным поражением.
   Но вернёмся к бабушке. Мы не ошиблись в своих предположениях. Не выдержав тяжелых дорожных условий, бабушка, без лишних объяснений, решила остаться в Харькове. Кроме этого, она не видела смысла своего отъезда. Не имея должной информации, она продолжала свято верить в прежние, привычные для неё высокие нравственные устои немецкой нации. Добравшись кое-как до уютной квартиры своей дочери, которая эвакуировалась в город Караганду, она не долго там задержалась.
   Вначале квартиру заняли итальянцы. Они выселили её на кухню и обязали готовить обеды. Относились они к ней, как она говорила, неплохо: кормили и за работу подарили куртку, которая ей очень пригодилась в дальнейшем. Затем пришли немецкие солдаты с офицером и выгнали её из квартиры. Кое-как добравшись до пригородной станции Покотиловки, где жил её сын Андрей, она заболела брюшным тифом и попала в больницу. Глядя на её роскошную ниже поясам косу и безукоризненно чистые волосы, санитары не осмелились её отрезать, что было обязательным условием при таких заболеваниях. А секрет её волос заключался в том, что она периодически смазывала их керосином, пренебрегая его неприятным запахом, но надёжно предохраняя от насекомых.
   Прожить в условиях оккупации было сложно, но, вспоминая свой детский опыт, бабушка готовила дрожжи, которые продавала, а на вырученные деньги питалась сама и помогала семье своего сына.
   Испытать ей пришлось все тяготы войны. При наступлении Советской Армии дом их оказался на линии фронта и от прямого попадания снаряда был разрушен. Отсидевшись в погребе, она вернулась в Харьков, в квартиру дочери, которая к тому времени была уже разграблена.
   Я не знаю подробностей её дальнейшего проживания, только помню, что моя мама, после нашего возвращения в город Днепропетровск, привезла её к нам, ей тогда было более 80 лет. Она прожила с нами остаток своей жизни и умерла почти в 100 лет.
   Бабушка жила с нами и до войны. Она обожала своего зятя Евгения Фёдоровича Эпштейна - моего отца. Считала, что лучшего человека вообще не существует. Со мной у неё были сложные отношения. Мы часто ссорились из-за несовместимости "вкусов". Бабушка не очень много уделяла внимания одежде, главным для неё было накормить ребёнка. И это не случайно, поскольку она прекрасно помнила голодные годы на Украине, в один из которых я родилась. Ещё до войны, отправляя меня в школу, я упорно не хотела надевать красные, сшитые из байки шаровары, чем она меня, как теперь сказали бы - "доставала". "Главное накормить!!!" Эта бабушкина позиция сохранила мне жизнь в первый год войны.
   Из Свердловска мы всей семьёй переехали в Томск. Мой отец, будучи по образованию геологом, получил в этот город направление из Наркомата. Его трест проводил поисково-разведочные работы по нахождению в Западной Сибири, прежде всего, месторождений со стратегически важными минералами.
   Но причём здесь бабушка? Ведь её с нами там не было....
   А случилось это ещё до войны. Родилась я очень худая, со слабым здоровьем и в шесть лет заболела скарлатиной. В те годы это была смертельная болезнь, и никто уже не надеялся на положительный сход. После криза, я пришла в себя, но ослабевшая, долго не могла поправиться.
   Жили мы тогда в небольшом одноэтажном доме. Со стороны нашей квартиры находилась остеклённая веранда, торец которой упирался в массивную дверь, выходящую на центральный проспект города. Дверь была забита. Холодная веранда использовалась для сушки белья и как кладовая для хранения различных вещей и заготовок на зиму. С веранды, вниз к выходу шли ступеньки, образуя небольшой тамбур.
   Как моя бабушка умудрилась в этом тамбуре выкормить поросёнка, о существовании которого я не подозревала, и не знал даже мой отец?... Для нас это - загадка! Или она его чем-то подпаивала, чтобы его не было слышно, или порода такая? Но этим поросёнком меня так закормили после болезни, что, имея достаточный жировой запас, я смогла выдержать первый военный голодный год в эвакуации. Если вспомнить самое начало войны, то тогда ещё не было продуктовых карточек, а зарплаты хватало на две - три буханки хлеба по рыночной цене. После введения карточной системы уже можно было прожить.
   Интересно вспомнить ещё один период - лето 1942 года. В результате эвакуации, недоедания и быстрого роста я очень ослабела, и отец взял меня с собой в Алтайский край в одну из геолого-разведывательных партий, где оставил на все летние каникулы. Алтай входил в ту область Западной Сибири, где его трест вел поисковые работы для нахождения полезных ископаемых. Думал ли мой отец, будучи участником международной экспедиции на Памире перед самой войной, что он опять попадёт в тот же район земного шара, на Алтай, из-за войны?
   Алтай - это "пуповина планеты, Шамбала, Святыня России, исходная точка планеты - Земля, где формируются духовные опоры всего человечества будущих времён", - так вещал белый шаман Горного Алтая. Это я прочитала потом, но уже тогда алтайской край, после всего перенесенного, показался мне не реальным миром.
   Помню, как по извилистой горной дороге, пыхтя, со скрипом наш грузовик карабкался к перевалу. На высоте более 2000 метров, с непривычки уже чувствовалось разряжение воздуха, и было трудно дышать. За кабиной водителя находилась установка, похожая на "буржуйку" - самодельный камин. Большая часть кузова была завалена деревянными чурками, которыми "питалась" эта "печь" и давала энергию для передвижения. Этот допотопный двигатель, в то время, был самым надёжным из-за нехватки топлива. Во всяком случае, передвигаясь на этом виде транспорта, вероятность замёрзнуть зимой в пути из-за отсутствия бензина, была минимальна. Но было уже лето. Спускаясь вниз к одному из алтайских стойбищ, с белыми круглыми юртами и стадами овец, неожиданно вдалеке мы увидели медведя. Он стоял в кустарнике на задних лапах, пожирал малину и не обращал на нас никакого внимания.
   Я быстро привыкла к местным условиям. Вместе с местными ребятишками, ходила собирать ягоды и грибы. Иногда мы находили интересные камни, которые приносили геологам, чувствуя себя изыскателями. Но, с особым любопытством, мы бегали рассматривать до белизны вываренные кости баранов, золу костров и ненужные предметы оставленные после ухода алтайцев на новые пастбища. Они напоминали мне древних кочевников и охотников на мамонтов. Я погружалась в пласты прошлых тысячелетий с замиранием сердца, и непонятно каким образом мне казалось, что я ощущаю перемещение во времени. Это было таинство, которое бессознательно притягивало, и я старались не упустить такой возможности.
   В лесах и плоскогорьях Алтая забывалось, что идёт кровопролитная война. Здесь был другой мир, оторванный от действительности. Некоторые жители, находясь далеко от посёлков, не имели представления о том, что происходит на фронтах нашей страны, судорожно боровшейся за свою землю и свободу с фашисткой Германией. И только частые поездки "на картошку" и сельскохозяйственные работы напоминали нам о войне.
   Итак, мы жили в Томске. Моя мама продолжала работать ординатором в военном госпитале, отец месяцами разъезжал по геолого-разведывательным партиям, а я ходила в школу, не контролируемая никем. По истечении нескольких месяцев после окончания войны мы покинули этот город, и отец опять вернулся в Днепропетровск на свою кафедру "Геолого-разведывательного дела".
   Мне не хотелось бы оставлять без внимания город, в котором пришлось прожить почти четыре года. Томск относился к Новосибирской области. В Новосибирск можно было добраться поездом с пересадкой на станции Тайга. Несмотря на такой отрыв от центра, в Томске был университет и высшие учебные заведения, которые пополнились высококвалифицированными кадрами преподавателей, эвакуированных из Ленинграда, Минска, Москвы, других городов, а также - Польши. Этот четырёхсотлетний город, который до сих пор остаётся провинцией, часто называют "сибирскими Афинами", из-за большого количества учебных заведений и достаточно высокого уровня культуры. К концу войны в школах стали устраиваться вечера отдыха. Отмечались праздники, а дети актёров, переехавшего из Минска Государственного драматического театра, ставили пьесы, неплохо подражая своим родителям игрой на сцене. У меня появилось много друзей, и мне было жалко уезжать.
   В Томске было хорошо поставлено школьное образование. Но шла война. По некоторым предметам не хватало преподавателей, и занятия иногда велись с перебоями. И, несмотря на это, я смогла освоить русский язык, оторвавшись от бабушкиного жаргона, к которому уже привыкла, и воспринимала её речь, как иностранный язык:
   -Нэ чипай глэчык, бо як быркыцнэ!... - Что означало: "не трогай кувшин, а то перевернётся", - говорила она моей двоюродной сестре Рите, а та заливалась от смеха. И, тем не менее, бабушка прекрасно читала газеты, такие как "Правда", "Известия" и другие, которые печатались на русском языке.
   Каждое утро она, как и раньше, по полчаса расчёсывала свои густые поседевшие косы. Не только я, но и, в дальнейшем мои дочки, любили наблюдать за её движениями. Сидя на кровати, распустив волосы, она расчёсывала их сначала от корней. Затем, осторожно поднимая с пола, аккуратно прядь за прядью, разравнивала, идя обратно вверх. Повторив эту процедуру несколько раз, она смазывала ладони каким-то составом, который готовила сама и заплетала волосы в две косы. Уложив их в корону вокруг головы, прикрывала белоснежным длинным шарфом, концы которого, обмотав вокруг шеи и перебросив один за другой, спускались почти до колен.
   Одежду ей привозила тётя Ната из Москвы, куда она переехала вместе с мужем через два года после окончания войны. Нарядная и величественная, опираясь на палочку, она спускалась во двор с третьего этажа и как прежде продолжала поражать всех своей памятью и ясностью ума.
   После войны я оканчивала школу в городе Днепропетровске. Окна нашей квартиры выходили на бульвар проспекта. Сейчас на нём растут акации, плакучие ивы, каштаны и стоит памятник "Славы" погибшим воинам. А в то время в этой части, нисходящей к Днепру, бульвар был покрыт зарослями дикого кустарника, где в течение нескольких послевоенных лет разбивали свой табор цыгане. В вечернее и ночное время в своих ярких нарядах они группами собирались у костра и, заглушая стрекотание сверчков, напевали грустные песни. Затем пение сменялось весёлыми, темпераментными танцами. Иногда это "представление", напоминающее театральную площадку, заканчивалось драками на почве ревности.
   Однажды была сильная гроза. Ветер срывал крыши домов и рвал провода электропередачи. Утро мы узнали, что кто-то из цыганских детей нечаянно наступил на упавший провод, находившийся под напряжением, и погиб. Цыгане тут же покинули это место и больше никогда не возвращались. Жители нашего дома с облегчением вздохнули. Моя бабушка - тоже, поскольку считала, что они могут меня украсть, забывая, что я уже вышла из детского возраста. Мы все сожалели о случившемся. Мне всегда интересно было наблюдать за жизнью цыганского табора. Иногда, стоя на балконе, я тоже начинала танцевать под звуки их пения.
   Моя бабушка очень любила детей, но они все у неё почему-то были среднего рода. Рожая практически каждые два - три года, она всегда говорила: "дети в семье, это счастье". К концу своей жизни она перестала отличать внуков от правнуков. О моём существовании стала забывать, особенно после того, как я, окончив институт, уехала в другой город. Её глаза поразила катаракта, которая в то время не лечилась.
   Уже под конец её жизни я родила вторую дочь - Лидочку.
   -У нас ще такых дитэй нэ було, - говорила она с восхищением. Кроме неё она никого уже не воспринимала. Но, сохранив независимый характер, считала своей обязанностью и правом контролировать всех.
   -Дэтына мабуть ще нэ йила, трэба кормыть, - говорила бабушка властным голосом, хотя ребенок только что вылез из-за стола.
   -Бачь, вжэ раклы эбыраються, трэба зачиняты двэри, - предупреждала она нас каждый вечер, оберегая от непрошенных гостей, вспоминая грабежи и насилия, выпавшие на её век.
   Лекарства она не принимала. Лечилась настойками из трав, прополисом, мёдом. Ожоги излечивала мочой, а ушибы и раны - мазями собственного приготовления.
   За три года до своей смерти, она заболела воспалением лёгких. Отказавшись от таблеток, заявила:
   -Моя унутрэннисть ниякых ликарствив нэ прыймае!.
   И только благодаря уколам пенициллина, этому чудо лекарству, которое тогда только появилось, удалось её спасти.
   -Это наружное лечение, это не лекарство, не таблетки, - в отчаянии уговаривала моя мама, а мы все, стоя у кровати, дружно поддакивали. Не знаю, поверила она своей дочери или, ослабев, ей уже было все равно, чем её лечат, но согласилась и позволила делать себе уколы.
   Была у меня и вторая бабушка, Изабелла Моисеевна, которая жила в Харькове, где моя мама и тётя Ната окончили медицинский институт, и где я родилась. Она назвала меня Людмилой, но, к сожалению, я её видела всего два раза в жизни и плохо помню. Знаю только, что она вместе с дедушкой Фёдором Зиновьевичем работала в типографии. А во время гражданской войны дедушка воевал в Красной Армии Буденного. А ещё раньше, в 1905 году, она сидела в тюрьме за выступления против царского самодержавия. Образование она получила среднее.
   После февральской революции бабушка Изабелла была организатором курсов по ликвидации безграмотности среди женщин, выступала за одинаковую оплату труда, руководила политико-просветительской работой. Была заботливая, много читала особенно политической литературы, но, как говорил мой отец, "не очень хорошо понимала политическую обстановку".
   []
Имеется точка зрения, что в конце своей жизни люди начинают писать мемуары.... Это желание выражается в необходимости подведения итога прожитому и напоминает мне последнюю главу диссертации с анализом о проведенной работе и соответствующими выводами. Поэтому, в заключение, я хочу сказать, что не собираюсь ставить точку на этом повествовании. Я буду продолжать писать свои воспоминания о жизни близких мне людей, друзей, знакомых и событиях, современником которых я была. Может быть, мои дети и другие последующие поколения найдут в них что-нибудь для себя интересное, пусть даже крупицу поучительного, над чем стоит задуматься....
   Рис. "Раздумье", Л.Е. Эпштейн.
  
   И совершенно естественно, что я начала со своей бабушки, Акилины Захаровны Исиченко, которую я помню и продолжаю ею восхищаться.
   А вывод у меня один: соблюдайте заповеди великого освободителя и вождя Израиля пророка Моисея. Да продлится жизнь ваша!... И да будет она вам в радость!
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"