Аннотация: Квайдан - страшная история в японском стиле.
Глицинии в этом году цвели особенно пышно. Тяжелые густые гроздья всех оттенков сиреневого свисали с беседок и переливались через высокие заборы - того и гляди, цветочное молоко выплеснет через край богатого поместья и разольется душистой пеной по всей улице. Женщина ненадолго остановилась и, достав из-за пазухи веер, принялась обмахиваться. Вот уже скоро пятый десяток лет пойдет, как она ходила по этой улице и всё так же каждый год любовалась цветами. Давно, еще когда ей и двадцати не сравнялось, она всё мечтала вышить себе такие глицинии на поясе и пойти покрасоваться в город. А там, глядишь, засмотрелся бы на нее один знатный молодой господин, в свой дом бы ввел как хозяйку... В тот дом она и правда потом вошла - и по сей день там служила на кухне, готовя господам то сладкие рисовые колобки, то мелко нарезанную рыбку, то холодную гречневую лапшу в соусе цую. А из незаконченного пояса сделала она себе покрывало перед алтарем, пусть Будда порадуется, смотря на неувядающие соцветия. И Будда весело улыбался, глядя на женщину.
Спрятав веер за отворот кимоно, женщина пошла дальше. Обычно она сворачивала направо, но сегодня ей нужно было в узкий проулок между заборами по левой стороне улицы. Как раз там, где росла плеть розовых глициний. Поговаривали, что там в одном доме жил человек, выполняющий желания. А еще говорили - что недоброе это место, и кто сходил туда однажды, во второй раз уже не возвращался, какая бы нужда его ни прижала. Женщина от этих рассказов обычно отмахивалась, но место поневоле запомнила, а потом и беда пришла такая, что хоть в детские сказки поверь и в горы иди крылатого тэнгу-сама искать, о милости молить. Но странный волшебник из историй жил ближе, и сперва женщина отправилась к нему. Вот и проулов, вроде, правильный выбрала, и веер за обратный конец в левую руку взяла - а не видать дома, о котором говорили. Только увитые цветами заборы в полтора роста, да лавка, в которой деревянных кукол-кокеши продают на забаву детям. Что поделаешь, пришлось хоть в лавку зайти, чтобы не стоять глупо посреди улицы, озираясь по сторонам.
А дело было в том, что молодой хозяин (не молод он уже был, конечно, но она привыкла так его называть про себя) простудился где-то и слег. Сперва его чаем лечили, после и мокса не помогала, а недавно на тряпице, какой он рот при кашле прикрывал, кровь увидели. И сказал доктор, специально приглашенный по такому случаю, что не больше года осталось жить молодому господину на этом свете. А, если честно, то вряд ли и снег еще увидит. Госпожа, такое услышав, слезами зашлась, волосы распустила, а женщина вот решила детские истории припомнить. Хуже-то все равно уже не сделаешь.
После яркого солнца в лавке было темно и прохладно. Пахло пылью, какой-то затхлостью, а еще лаком, которым покрывают дерево. На звон дверного колокольчика вышел продавец - старик лет шестидесяти, в летнем домашнем халате до пола, с тонкой погашенной трубкой в зубах.
- День вам добрый, госпожа, - поздоровался он, женщина поклонилась в ответ. - Покупать или продавать пришли?
- Понимаете... - женщина замялась. Деньги у нее с собой были, но для уплаты волшебнику, а не на детских кукол. Все свои сбережения за без малого двадцать лет честной службы принесла.
- Да вы садитесь, я холодной воды принесу, - предложил старик. - А потом и расскажете, что у вас за беда случилась. Давно ко мне никто не заходил, без дела и не навещают даже старого-то!
Так и вышло, что, сама того не зная, оказалась она в нужном доме. И почему только все его так боялись? Старик был вежлив, выслушав ее историю даже от денег отказался - только одну медную монетку взял, "на лак для куклы". А она и рада бы ему и больше отдать, пусть только поможет.
В общем, условились так: возьмет сейчас женщина куклу-кокеши с расписным поясом и отнесет больному. Пусть эта кукла у него в комнате стоит, и всякая хворь пройдет, как не бывало. Женщина еще раз поблагодарила старика и, откланявшись, пошла обратно домой.
Глицинии в этом году цвели особенно пышно. Тяжелые густые гроздья всех оттенков сиреневого свисали с беседок и переливались через высокие заборы - того и гляди, цветочное молоко выплеснет через край богатого поместья и разольется душистой пеной по всей улице. Женщина ненадолго остановилась и, достав из-за пазухи веер, принялась обмахиваться. Вот уже скоро пятый десяток лет пойдет, как она ходила по этой улице. Давно, еще когда ей и двадцати не сравнялось, она всё мечтала сшить себе пояс и пойти покрасоваться в город. А там, глядишь, засмотрелся бы на нее один знатный молодой господин, в свой дом бы ввел как хозяйку... В тот дом она и правда потом вошла - и по сей день там служила на кухне, готовя господам то сладкие рисовые колобки, то мелко нарезанную рыбку, то холодную гречневую лапшу в соусе цую. А из незаконченного пояса сделала она себе покрывало перед алтарем, пусть Будда порадуется, смотря на гладкий белый шелк. И Будда весело улыбался, глядя на женщину.