Дверь в уютную, но аскетичную келью брата Смиренного сотряслась от тяжёлых ударов кулака.
Монах поднял голову, отрываясь от своего истязания и недовольно поморщился.
- Кто там?
В ответ раздался взволнованный голос одного из младших адептов Обители Спокойствия:
- Брат Смиренный! На склоне появились факела!
От гримасы священного недовольства не осталось и следа. Брат шустро подскочил и выбежал из кельи, сбив распахнувшейся дверью адепта с ног.
Он даже не остановился дослушать, что еще хотел сказать ему этот мальчишка, еще не удостоившийся Отречения от имени, а тут же помчался по лабиринту коридоров обители.
По пути ему встретилось несколько братьев, неспешно прогуливающихся в перерывах между своими истязаниями. Один вид взъерошенного и торопящегося брата Смиренного тут же повергал их в ужас.
Все давно знали, что грядёт и даже готовились к этому, на свой благочестивый манер, но всё же осознание того, что всё началось, пугало даже самых стойких и искушённых монахов.
Но брат Смиренный торопился не потому, что страх поджёг ему пятки. У него была цель в этой бренной жизни, самое важное Истязание, и он стремился исполнить своё предназначение.
Ворвавшись в обширную библиотеку обители, освещённую закатными лучами Яра, что падали сквозь стеклянные витражи купола, брат наконец позволил себе замедлить шаг, отдышаться и разгладить помявшуюся робу.
- Вы торопились, брат Смиренный, - раздался бархатистый голос, льющийся из за огромной горы книг, сваленных в кучу. - Это на Вас не похоже.
Сделав несколько глубоких вдохов и выдохов, монах обогнул литературные завалы и увидел седого старика, сидящего за большим письменным столом. Он неспешно листал "Альманах современной поэзии" Губельса и хмурил свои густые серебристые брови, не переставая при этом насмешливо улыбаться. Белые волосы, собранные в обычную для монахов обители косу. Густая борода тоже была заплетена в несколько кос.
- Господин Мидгард, - Смиренный вежливо поклонился. - Надо уходить. Факела уже видны на склоне.
Старик неспешно закрыл книгу и посмотрел на вестника своими невероятно яркими зелёным глазами.
- Они вовремя, - чистый бархатный голос никак не подходил к глубоким морщинам на лице Мидгарда. - Я как раз закончил дописывать.
Лицо брата Смиренного осветилось искренней радостью.
- Вы завершили "Песнь Разрушения"? - вопросил он. пытаясь сдержать мальчишеское ликование. - Это просто прекрасно!
- О, эту ерундовину я дописал еще пару лет назад, - отмахнулся старик, с трудом поднимаясь с устеленного подушками кресла. - Я говорю о проклятущем турде. что тянется еще со старых врёмен. Даже коротко, но написать про каждого оказалось не так уж и просто.
Радости брата смиренного не было предела. Он готов был схватить этого зеленоглазого старика за руки и пуститься в пляс, но это, увы, противоречило его истязанию и статусу.
Старик Мидгард, между тем, разделил груду исписанной бумаги на две стопки и каждую уложил в отдельный, богато украшенный железный контейнер, запирающийся на сложный замок - головоломку.
- Надеюсь, ваша братия сдержит обещание, - сказал он, протягивая контейнеры Смиренному. - Это мои последние труды и надеюсь для них найдётся место в литературной истории Эрды. В любом случае, если вы их умудритесь сохранить, то не плохо заработаете.
Злорадная усмешка скользнула по губам старика.
- Чем больше Культ старается запрещать мои работы, тем выше они ценятся среди аристократии, подполья и прочих...
Внезапно Мидгард зашёлся в сухом, рвущем глотку кашле и едва было не уронил контейнеры, но монах успел вовремя подхватить их.
- Не волнуйтесь, господин Мидгард, - пролепетал он, прижимая драгоценные ящики к груди. - Обитель выстоит, как это было всегда. Текущее массовое помешательство на единении и культе личности - явление не страшнее падения Аулы или Сошествий. Монастырь пережил все катаклизмы. переживёт и этот.
Старик между тем сплюнул на пол клочок бурой пены и выпрямился, глядя перед собой помутневшими глазами.
- Пиета! - его голос разнёсся по библиотеке, спугнув залетевшую погреться пичугу. - Солнце! Надо уходить!
Радость тут же покинула Смиренного, сменившись чувством сожаления и утраты.
- Господин Мидгард, - вкрадчиво сказал он. - Вы отослали вашу жену еще полгода назад. Она давно в безопасности...
Некоторое время Мидгард стоял, пялясь в одну точку, а затем усмехнулся и кивнул.
- Конечно, брат Смиренный. Так и было. Вот он, самый страшный враг мой - слабоумие. Оно затаилось пока, выжидает, прячется в самых удалённых уголках моего разума, изредка нанося точные и болезненные удары. Поверь мне, брат Смиренный, нет ничего страшнее этого.
Дверь в библиотеку распахнулась, пропуская целую делегацию перепуганных послушников, вооружённых половниками, кухонными ножами и граблями.
- Брат Смиренный! - запричитал тот самый паренёк, что принес недавно плохую весть. - Они уже почти одолели подъём и скоро будут у ворот! Нужно что-то делать!
Мидгард распрямился и весело толкнул монаха в бок.
- Найди мне лютню. Я устрою великолепную встречу нашим гостям.
- Вашу лютню? - растерянно переспросил брат Смиренный, пытаясь припомнить, привозил ли достопочтенный гость Обители с собой лютню или нет.
- Любую лютню, - отмахнулся старик и медленно заковылял к выходу из библиотеки.
Отдав распоряжение послушникам быстро раздобыть где нибудь требуемый музыкальный инструмент, монах поспешил вниз, в глубокое подземелье Обители, в котором начиналась система ходов, вырубленных прямо в скале. Вход в эту паутину тоннелей был скрыт от посторонних глаз хитро устроенной фальшивой стеной, которую, без помощи кого-то из посвящённых братьев найти и открыть было попросту невозможно. Это была тайное хранилище обители, в которой монахи прятали самое ценное и запретное, что попадало в Обитель.
Бродить по этим лабиринтам тёмных ходов можно было бесконечно, но брат Смиренный точно знал куда надо идти. Уложив свою драгоценную ношу в большой железный сундук, монах поспешил обратно, закрывая за собой многочисленные двери, дабы быть уверенным, что сокровища останутся в безопасности, несмотря на любые беды, что были готовы обрушиться на Обитель и её обитателей.
Когда брат выбрался из лабиринтов подземелья, в Обители царила напряжённая тишина. В опустевших коридорах не было ни единой живой души, пустовали залы и комнаты истязаний. Зато был гул, приближающийся, нарастающий гул, которого камни Меридиана и стены Обители не слышали никогда. Это был гул разгневанной толпы, треск тысяч факелов, топот тысяч сапог. Это был гул приближающейся битвы.
Все обитатели монастыря столпились во внутреннем дворике. Монахи и послушники, бледные, словно праздничные скатерти, сжимали в своих дрожащих рука разнообразные предметы садового, жались друг к другу и к массивным декоративным колоннам. Все взгляды были обращенны на тяжёлые ворота, запертые на массивный засов - последнюю и единственную линию обороны мирного монастыря.
Старик Мидгард, облаченный в свой пёстрый камзол, который знавал лучшие времена, вооружённый длинными кинжалами и старой потёртой лютней, усиленно хрустел суставами, разминая своё скрюченное и иссохшее тело.
Завидев подошедшего брата Смиренного, старик поманил его рукой.
- Благодарю Вас, брат, за то, что приютили меня и Пиету в эти неспокойные времена. Благодарю и за то, что согласились помочь в распространении моих последних трудов. Сам я, увы, не успею сделать этого. И жаль, что кроме моих рукописей, благодарить мне Вас больше нечем.
Невольные слёзы потекли по округлым щекам монаха.
- Это Обитель должна благодарить Вас! - сказал он, поспешно утирая солёные капли рукавом своей белоснежной робы. - Сколько бы разногласий не было у Вас с Обителью в прошлом, именно благодаря Вам в её существовании появился смысл. Цель.
- Ха, - весело рассмеялся Мидгард. - Вы возлагаете слишком большую ответственность на одного старика. Ладно, гости уже собрались и ждут представления.
Он обернулся к массивной двери и легонько коснулся струн тонкими высохшими пальцами. Тихий серебряный звон наполнил двор, пробиваясь даже сквозь шум приближающейся толпы.
Двое монахов поспешили к двери и принялись возиться с засовом.
- Не препятствуйте им, пусть обыщут, если захотят. Это будет стоить вам немало золота, но лучше уж пусть берут сокровища, чем жизни. К тому же у Вас еще есть дела на Лике Великой Матери.
Брат вцепился в рукав Мидгарда, не в силах унять нахлынувший прилив чувств.
- Не ходите! Спрячьтесь в пещерах! Они Вас там никогда не найдут!
Мидгард тепло улыбнулся и высвободил свою руку из захвата дрожащих пальцев монаха.
- Не печальтесь о моей судьбе. Я прожил жизнь так, что еще многие столетия барды со всей Эрды будут слагать об этом песни. Но я не хочу, чтобы среди них были поэмы о безумном старике, который гадит под себя и не узнаёт своих старых друзей. К тому же мне нужно представить общественности моё новое творение и я хочу это сделать так, чтобы Культ вспоминал об этом дне с содроганием.
На последних словах улыбка старого барда стала плотоядной. Брат Смиренный кивнул, не смея препятствовать воле и решимости гостя Обители.
Засов с глухим стуком опустился на землю и створки больших ворот со скрипом раскрылись.
Мидгард глубоко вдохнул и вышел за стены гостеприимного монастыря. Его уже ждали. Стройные ряды алых роб, держа в руках короткие копья и круглые щиты уже преодолевали последний подъём на извилистой дороге к Обители. Они угрюмо шагали вперёд, словно алая река, что упорно взбирается по горному склону.
- Что-то вы долго! - взревел Мидгард, и его рык прокатился по окрестности и вернулся, отразившись от белоснежных вершин Меридиана. - Я жду вас уже второй десяток лет! Совсем тут бородой зарос да паутиной!
Брат Смиренный печально смотрел в спину спускающемуся барду. Нужно было закрыть врата, чтобы жар битвы не прорвался в Обитель и не затопил кровью её священные залы и чистейшие комнаты для истязаний, но заставить оторвать взгляд от сутулой спины гостя монах не мог. Ему казалось, что стоит отвести взгляд, как мир изменится навсегда, отвергнув красоту свободомыслия, которую и воспевал Сатир Мидгард всю свою жизнь. Найдется ли место в новом мире для Обители и всех монахов Чистого духа - брат Смиренный не знал, но он был готов принять всё, что готовила ему судьба. Тем более, что в подземелье, в резных ящичках, лежало орудие мести, дарованное бардом. Слово ранит сильнее меча, прорубая сквозь народы и поколения.
- Что-то маловато вас пришло, - продолжал сотрясать снежные вершины громогласный старик, тихонько лаская струны лютни. - Видимо архипророк совсем возомнил свою армию бессмертной.
Брат Смиренный не знал, что может противопоставить один старик, пусть и такой известный как Сатир Мидгард, тысяче бойцов, сильных, юных, ослеплённых идеей. Если верить книгам самого барда, то не Мидгард был сейчас в опасности, а эта жалкая тысяча. И монаху хотелось верить в это. Хотелось верить, что произойдёт чудо, что голос певца подчинит юные умы, что толпа развернётся и отправиться обратно на свои низины, сеять хлеб и добывать руду. Но, увы, разум никак не мог согласиться с этой слепой верой.
- Ну давайте! - зарычал бард, звонко ударяя по струнам лютни, отчего воздух вокруг запел, зазвенел. - Давайте, показывайте, с чем пришли! Я исполню для вас мою последнюю песнь! Песнь разрушения!
Он набрал полную грудь морозного горного воздуха, но тут с неба упала четырёхфутовая стрела и вонзилась в старческую немощную плоть, войдя под правым плечом и выйдя в районе крестца.
Мидгард глухо булькнул и упал на одно колено, выгнувшись в нелепой, болезненной позе. Монах ахнул, но продолжал смотреть, не в силах отвести взгляд. Кровь медленно стекала по зазубренному наконечнику, капая на серую вытоптанную сотнями монашеских ног дорогу и неспешно стекала вниз. Разжались пальцы и лютня с глухим звоном струн упала на землю.
Внезапно бард глухо забулькал и начал подниматься обратно на ноги.
- Это всё? - хрипел он, захлёбываясь собственной кровью. - Это всё, что вы можете противопоставить мне?! Я змеерождённый! Выходец из самых тёмных глубин Эрды! Правирмы были моими предками!
Он продолжал медленно подниматься, всё такой же скруюченный из-за стрелы, прошившей тело.
- Внемлите моим словам! - в голосе Мидгарда уже не было той чистоты и силы, того очарования, зато была невероятная ярость, что проникала в самое сердце, сбивая ритм и порождая ноющую боль в груди.- Вкусите моего яду! Вы все обречены, как и ваше драгоценное Объединение!
Вновь раздался щемящий душу свист разрываемого воздуха, и вторая стрела пронзила ногу старика, разорвав бедро. А затем небо потемнело от запушенных снарядов, готовых обрушиться на голову непокорного барда и всех, кто был рядом.
К брату Смиренному подбежали другие монахи и поспешно захлопнули тяжёлые створки ворот за мгновение до того, как стрелы и болты обрушились с небес и глухо заколотили по толстым, обшитым железом, доскам.
- Нужно спасаться! - зашептал один из братьев на ухо Смиренному. - Нужно бежать, спрятаться в горах. Или в хранилище.
Брат Смиренный не ответил. Прятаться было уже поздно. Оставалось лишь надеяться на милосердие и благоразумие победителей.
Монаху стало дурно. Он согнулся и глухо закашлял, пытаясь выдавить из своего желудка хоть намёк на содержимое, но из глотки вырвалось лишь пара капель желчи. Боль скрутила брата Смиренного, повалила на землю и принялась рвать внутренности на множество маленьких кусков. Братья монахи стояли рядом. непонимающе и испуганно переглядываясь. Кто-то звал лекаря.
Брату Смиренному было всё равно. Его не волновала ни боль, ни судьба обители. В голове крутилась лишь одна мысль, требуя свободы.
- Расскажите всем... - прохрипел монах. - Мидгард встретил достойную смерть, в яростном бою, забрав с собой многих! Пусть легенда получит достойное завершение!