Брат Смотрящий привычно мерял каменистую тропинку своей стопой. Это была часть его ежедневного истязания - семенить по крутым тропкам предгорий. Клятва обязывала совершать тысячу шагов за каждый цикл Яра, поэтому мелкие шажочки, точно на длину узкой ступни Смотрящего, казались брату идеальным выбором.
За четыре года все предгорья вокруг Обители спокойствия были исхожены, все тропки изучены, и теперь Смотрящий мог семенить здесь с повязкой на глазах, ни разу не оступившись. Впрочем, он не спешил усложнять своё истязание. И без того его ежедневные труды считались одним из самых тяжёлых испытаний. Хуже был только истязание целомудрия, которому каждый день подвергал себя настоятель Обители. Его на день запирали в комнате полной блудниц, которые прибывали в монастырь раз в неделю, и там он соблюдал целомудрие перед лицом жесточайшего соблазна. Ну, на то он и настоятель, чтобы показывать чудеса выдержки.
Брат Смотрящий не был настолько стоек, хоть и занимал в Обители высокую должность смотрящего за казной. Высокое положение предоставляло некоторые интересные возможности, о которых он и помыслить не мог, будучи простым учеником при монастыре. О тех давних временах он вспоминал с ужасом.
Работа казначея не утомляла его. Тем более что казна Обители почти всегда была пуста из-за необходимости оплачивать разнообразные истязания. Блудницы, редкое пойло, изысканные яства, словом всё, что подвергало искушению слабую человеческую плоть и душу, оплачивалось из казны.
Пополнялась же казна за счет пожертвований и продажи высокогорного сыра, который производили в обители. В королевствах закатного берега очень ценили сыр, созданный трудом пречистых братьев из Обители спокойствия, что позволяло Брату Убеждающему ежегодно заламывать цену на примитивный козий сыр, что получался из молока тех тощих недоразумений, что смогли приспособится к скудной пище высокогорья.
Иногда та или иная церковь, желая укрепить статус и престиж собственной конфессии, совершала крупные взносы в казну монастыря, но это случалось, увы, не часто.
К тому же, как бы не росли доходы обители, они всё равно не поспевали за сложностью, изощренностью и требовательностью истязаний.
Ходили слухи, что настоятель раздумывает о упразднений сложных истязаний до простых ударов палками или кнутами, но это были лишь досужие разговоры, которые, между тем, стали причиной немалого беспокойства среди братьев.
Что же станет с их волей, если не подвергать себя изощренным соблазнам? Неужели они смогут противостоять искушению, которое преследует слабого человека каждое мгновение его жизни?
Размышляя над этим непростым вопросом и прихлёбывая редчайший древесный ром, что остался после очередного сеанса истязания брата Стенающего, Смотрящий продолжал углубляться в хитросплетение каменных троп.
Когда он проходил мимо очередного жидкого куста колючей Брюховоротки, странный звук, похожий на завывание ветра, привлёк его внимание. Продолжая семенить, брат обошёл куст и замер, уронив дорогущую бутылку на острые камни.
Перед ним, скрючившись, лежал человек в изорванном плаще и совершенно сношеных сапогах, которые разваливались прямо на глазах. Это был мужчина, заросший и перемазанный грязью так, что нельзя было определить ни цвета кожи, ни цвета волос. Руки, такие же вымазанные в земле и пыли, были прижаты к животу, а сам мужчина корчился, словно от боли и тихо стонал. Именно этот стон брат Смотрящий и принял за песню ветра.
По виду этого несчастного было сложно сказать, кто он такой и откуда пришёл, но для брата Смотрящего всё было ясно. Оглушительно завопив, он бросился бежать, наплевав на свой семенение.
- Дикарь! Степняк! - вторило услужливое эхо, далеко разнося его крики.
Путь до монастыря, который, при соблюдении истязания, занял бы не менше пары часов, Смотрящий пролетел едва ли за четверть одного часа. Ворвавшись в двор, брат подскочил к большому тревожному колоколу, закреплённому на длинной жерди посреди увядающего сада, и принялся яростно дёргать за верёвку, создавая невыносимый шум.
Медленно, нехотя, братья отрывались от своих истязаний и выходили во двор, чтобы узнать причину всей этой какофонии и беспокойства. Последним из широкой парадной двери выбрался настоятель, раскрасневшийся, вспотевший и запыхавшийся.
- Что случилось, брат Смотрящий? - сказал он, подойдя к вцепившемуся в верёвку мужчине. - Что заставило тебя потревожить покой нашей Обители и прервать истязания своих братьев?
- Дикари! - вопил Смотрящий, - Степняки здесь! Мы все умрём! Они сожрут наши сердца!
Его отчаянные вопли вызвали волнения в рядах братьев.
- Ну, будет тебе, - постарался успокоить перепуганного брата Настоятель. - Расскажи, что именно ты видел.
Смотрящий отпустил верёвку, поддаваясь уговором Настоятеля. Он всё еще яростно дышал, оглядывая двор полными ужаса глазами.
- Там, у зарослей кишковорота! - он выплёвывал слова, будто это были кислые ягоды. - Дикарь! Степняк! Они здесь! Они идут!
- Дикарь? - удивлённо спросил Настоятель. - Что же он делал там?
- Лежал! - выдохнул брат Смотрящий. - Корчился! Скалился на меня!
Умудрённый опытом и закалённый истязаниями Настоятель хмыкнул.
- Брат Несущий, Брат Яростный, возьмите походные посохи, плащевину, флягу воды и настойку шалы. Брат Смотрящий, вам придется провести нас до места, где вы увидели этого дикаря.
Бедняга сглотнул, но спорить не стал. Перечить Настоятелю было не только бесполезно, но и опасно для положения в Обители. И всё же страх перед ужасными степняками не давал ему покоя.
- Вы хотите поймать этого дикаря и допросить, Настоятель? - спросил он, дрожащим от страха и волнения голосом.
- Вы встретили в горах измученного человека, который с голоду наелся кишковорота и теперь умирает мучительной смертью. Степняк ли он, дикарь ли - это не так важно. Наш долг - оказывать помощь путникам, спускающимся с Меридиана. Возможно, Вы уже позабыли об этом, брат Смотрящий, ибо уже давно никто не пытается пройти через каменные тропы. Не позволяйте страху затмевать Ваш разум.
Брат Смотрящий вновь сглотнул подступивший к горлу ком и склонил голову.
- Простите меня, Настоятель. Я поддался страху. Возможно, мне необходимо ужесточить истязание, ибо дух мой оказался слаб перед лицом настоящего испытания.
- Не торопитесь, брат, - улыбнулся глава монастыря. - Все мы - лишь слабые люди. Никакое истязание не способно полностью искоренить из нас наши слабости. Но давайте оставим этот разговор для вечерней трапезы, ибо вот брат Несущий и брат Яросный принесли необходимые нам вещи. Ведите нас, брат.
Смотрящий еще раз поклонился Настоятелю и пошел вперёд, указывая дорогу. В этот раз крылья страха не несли его, а потому дорога заняла значительно больше времени.
Дикарь лежал всё там же, тихо воя. Он уже не корчился от боли, что как мясницкий крюк разрывала его внутренности. Он просто свернулся в клубок, подтянув колени к подбородку и замер, лежа в луже собственной рвоты.
- Вот он, брат Настоятель! Вот он, этот степняк! - закричал Смотрящий, завидев скрюченного мужчину.
Настоятель подошел ближе, пропустив мимо ушей все предупреждения и протесты брата Смотрящего, и склонился над бедолагой, ощупывая его лоб и горло.
- Воды и настойку! - скомандовал он, и спутники поспешно протянули ему требуемое.
Дикарь жадно припал к фляге с водой, но тут же закашлялся, выплёвывая драгоценную влагу на сухую каменистую почву склона. Настоятель хмыкнул, схватил своими крепкими не по возрасту руками дикаря за голову, запрокинул её и начал вливать тягучую и мерзко пахнущую настойку шаны в приоткрытый рот.
Дикарь кашлял и пытался вывернуться, но из крепкой хватки Настоятеля, закалённого суровыми истязаниями, выбраться не смог. Ему оставалось только фыркать и глотать омерзительную целебную жижу.
Когда же, наконец, каменные пальцы главы монастыря разжались, бедолага заскулил и попытался отползти прочь от этих страшных пальцев с их ужасным питьём, но не успел. Шала начала действовать неумолимо и стремительно, выворачивая желудок наизнанку, очищая организм от всего, что человек по глупости, по неосмотрительности или от отчаяния запихнул в себя.
Дикаря рвало, бурно, громко, страшно и болезненно. Братья невольно отступили назад, спасая свои чистейшие зелёные робы от брызг, что разлетались на несколько шагов вокруг. Только Настоятель остался сидеть, внимательно наблюдая за муками дикаря.
Когда же излияния наконец прекратились, и несчастный затих, свернувшись в клубок и жалобно поскуливая, настоятель поднялся, отряхнул свою робу и скомандовал:
- Соорудите носилки и отнесите этого несчастного в монастырь. Ему нужен уход, лекарства, еда, вода и ванная.
- Но разумно ли это, - залепетал брат Смотрящий, - приводить степняка в Обитель? Вдруг его сородичи рыскают по округе, и он впустит их, дабы поживиться на богатствах монастыря?
- Это такой же дикарь, как Вы или я, брат Смотрящий, - Настоятель снисходительно улыбнулся. - Он пришел с гор, а не с равнины, покрой его одежды вполне соответствует модным течениям столичных жителей центральных королевств, да и цвет глаз у него совсем не подходит для кочевника. В любом случае, кем бы ни был этот человек, он в первую очередь путник, нуждающийся в помощи. Проследите, чтобы ему предоставили надлежащий уход.
- Вы необычайно милосердны, брат Настоятель, - пролепетал Смотрящий и бросился помогать братьям вязать носилки из посохов и полотнища, которые брат Настоятель предусмотрительно приказал взять с собой.
Когда группа вернулась в Обитель Спокойствия, Яр уже клонился к закату, бросая последние яростные взгляды на склоны гор, ослепляя глаза и согревая душу. Брат Смотрящий обожал чувствовать на своём лице эти гневные поцелуи Великого Отца, поэтому и выбирал для своего истязания вторую половину дня. Увы, сейчас ему было не до наслаждения последним теплом дня. Он был в панике, хотя и умудрялся сохранять внешнюю невозмутимость. Но каким бы спокойным он не выглядел, внутри он дрожал, словно новорождённый щенок, брошенный под мрачный свет моркота в алые снега.
Его пугал дикарь, который, несмотря на все рассуждения Настоятеля, мог оказаться кочевником-степняком, которые, по слухам пили кровь невинных, а чем праведнее и чище попадалась жертва, тем ужасней были пытки и смерть. Только неизмеримо больше, чем вероятность ужасающей смерти, брата пугала потеря его положения и авторитета в глазах других братьев и, особенно, в глазах Настоятеля, который мог решить, что такой импульсивный и пугливый человек не обладает достаточной чистотой и силой духа, чтобы смотреть за казной.
Потеря имени, потеря положения, возвращение к простым, примитивным истязаниям, вроде ударов плетьми, несомненно ввергнут его дух в упадок, и он больше не сможет противостоять соблазнам. Это перспектива пробуждала такой невероятный, глубинный ужас, что брату Смотрители едва хватало сил оставаться на ногах, а нужно было еще переставлять их, идти вперёд и выглядеть при этом спокойным и чистым, ибо Настоятель шёл рядом, такой невероятно возвышенный и духовный, в своей перемазанной дикарской блевотой рясе.
Монастырь в их отсутствие пребывал в напряжённом ожидании. Братья, обеспокоенные криками Смотрителя о приближении степняков, собрались небольшими группками во дворе и, сжимая в руках мётлы, грабли и прочие садовые инструменты, озабоченно поглядывали на массивные монастырские ворота.
Возвращение Настоятели и остальных вызвало облегчённые вздохи и любопытные взгляды.
- Братья, бояться нечего, - зычно оповестил собравшихся глава монастыря. - Этот несчастный, хоть и свиду похож на дикаря, оказался просто путником. Не переживайте и возвращайтесь к своим истязаниям.
Никто не спешил расходиться, все усердно делали вид, что заняты уборкой двора или другими насущными делами, а сами искоса поглядывали на носилки и на брата Смотрителя. В этих косых взглядах Смотрителю чувствовались насмешка, осуждение и злорадное предвкушение, а потому он поспешил убраться под крышу Обители, уводя за собой брата Несущего и брата Яростного.
Все его мысли теперь были обращены на возвращение исчезающей репутации и сохранения положения. Возможно усложнение истязания поможет, хотя брат Настоятель и высказался против подобных мер. А может быть...
Брат Смотрящий задумчиво взглянул на тихо постанывающего, обессиленного и измученного человека, лежащего на импровизированных носилках. Возможно, если он с усердием подойдет к уходу за этим проклятым дикарём, то вновь поднимется в глазах Настоятеля и остальных братьев. Да, это решение грозило некоторыми неудобствами, но имело некий потенциал, который, после недолгих раздумий, Смотрящий счел достойным трудов.
- Несите его в мою келью, братья, - распорядился он и засеменил в сторону кухни, провожаемый недоумёнными взглядами носильщиков.
Пускай удивляются и думают, что брат Смотрящий рехнулся, раз решил поделить своё убежище с немытым дикарём. Пускай они разнесут эту весть по всему монастырю. Такие слухи сыграют Смотрящему на руку, если он всё сделает правильно. А уж он то постарается.