End1. Пусть говорят

According to you,
I'm stupid, i'm useless, i can't do anything right.
According to you,
I'm difficult, hard to please, forever changing my mind.
I'm a mess in a dress,
Can't show up on time even if it would save my life.
According to you, according to you...*

Представляешь, мне понадобилось дожить до двадцати восьми лет, чтобы до конца понять тебя. Мы проводили в детстве все время вместе, а оказалось, что понять какие-то вещи можно только на своей шкуре. Я помню, как завидев твою рыжую макушку рядом со мной, замолкали кумушки на лавках, а весь наш дружный проходной двор-колодец провожал тебя взглядами со смесью брезгливости и жалости. Тетя Вера, твоя мама, была замечательной женщиной, готовившей вкуснейшие компоты и пироги, но это не отменяло того, что иначе как дочерью шлюхи тебя не называл даже пропоица из угловой квартиры. Когда я собралась с мыслью написать это, я хотела смягчить мои "французские обороты", сделать письмо более литературным, а потом... Я представила, как ты брезгливо скривишь тонкие губы над моими ужимками, и сдалась. Почему, если десять лет тебя называли дочерью шлюхи все вокруг, я должна обелять их слова? Ты сама называла себя так, смеясь. Огненно-рыжая, стервозная, острая, как попавшаяся в супе горошина черного перца, ты влекла меня. И ты похожа на него...

К чему я вообще вспоминаю все это? Да потому, что мне больше некому поплакаться. Представляешь, Лиз, до чего я докатилась? Думаю, что нет. Я сижу в аккуратном летнем кафе, мимо пролетают машины, экскурсионные маршрутки, как-никак Питер - культурная столица... В городе сейчас пыльно и душно, собраться бы да рвануть на Финский залив, просто чтоб пополоскать ножки, побегать в купальнике по песку пляжа, но я буду сидеть в городе до последнего, пить опротивевший безвкусный кофе и чиркать в органайзере вместо годичного расписания это письмо, которое никогда не пошлю. Ты такая умница, что смогла уехать отсюда, вырваться из наших колодезных дворов, давящих на нервы коммуналок, подворотен, а главное сплетен. Баба Маша сказала тете Клаве, и понеслось - сарафанное радио. Ты не думай, что я такая злая, просто устала.

За всю мою жизнь мне махнуть тело на деньги предлагали трижды: первый раз на летней подработке, толстый носатый армянин сулил солидные зеленые бумажки, но я была хорошей девочкой, а потому мы расстались вежливо, но уверенно. Во второй раз, когда стала работать на Арсена. Реклама - вещь изменчивая, а уж если ты устроилась ее создавать, то держаться за место надо крепко. Я тогда только-только после медового месяца с Валерой отошла, рвалась доказать, что и после свадьбы смогу работать не хуже. Арсен был рад дать мне шанс за определенные услуги. В результате, с работой пришлось простится, зато новоявленного мужа не украсили рога. Это было пять лет назад, Лиз. Время летит так незаметно, вроде бы только выпускной отгремел, а уже скоро тридцать. Знаешь, я ненавижу сочувствующие взгляды, ненавижу, когда мне указывают на то, что могла бы быть лучше, другой. За последние два года я так привыкла к тому, что все: от последней задрипанной соседки до собственного мужа, - тяжело вздыхают мне вслед, воспринимаю эти вздохи, как шум офисного вентилятора. Может, я и сама хочу детей, но не хочу их так, - нестандартное ощущение, когда из тебя буквально выдаивают бедного ребенка. Ко всему можно привыкнуть: можно привыкнуть к тому, что надо вставать на работу, готовить ужин, что муж вопросительно заглядывает в очередной тест на беременность,- можно, но я не хочу. Не могу. Их взгляды - бетонные плиты, а от стен родной квартиры у меня скоро разовьется клаустрофобия. Наш дом с площадкой двора - улей, муравейник, он шумит, жужжит, скрепит сутки напролет; кто-то въезжает; кто-то выселяется; коммуналки медленно расселяют. В вашей квартире теперь живет хмурый "бизнесмен", сделавший евроремонт, вставивший железные двери и золотые зубы. Его жену я видела пару раз, о них тоже любят посплетничать на кухнях, но, боюсь, я их переплюнула...

Наверное, я слабее тебя, но где-то месяца два назад, устав от постоянного пресса, я стала уходить из дома, как малолетка право слово: одеться, накрасится и выскользнуть на улицу, мимо смотрящего с дивана в телевизор Валеры. Мне должно было быть стыдно, ведь бросала мужа одного, но на самом деле я была счастлива хоть на пару часов отказаться подальше от заученных бесед и попыток сделать наследника славному роду инженеров Гавриловых. Не должна любовь превращаться в работу, а Валеру я любила...

But according to him,
I'm beautiful, incredible, he can't get me out of his head.
According to him,
I'm funny, irresistible, everything he ever wanted.
Everything is opposite, i don't feel like stopping it
Baby tell me what i've got to lose.
He's into me for everything i'm not, according to you.

В ту ночь шел дождь; мы с мужем под вечер крупно поссорились; опять свекровь заезжала "на чаек", а я не смогла промолчать, предложив завести наложницу или свиноматку для детей, сама знаю, что это глупо, что Валера любит меня, но ничего с собой поделать не могу: стоит зайти речи о ребенке и пиши "пропало". Красная от криков, злая, как стая чертей, я убежала, куда глаза глядят по черной дороге, подсвеченной фонарями, а потом мир и ярость отключились. Порывы ветра, раздували светлый плащик, бросали в лицо холодные капли, а мне перестало быть больно и обидно. Скажешь, так не бывает? Но именно так и было. Во мне переключился какой-то рубильник; я вдруг увидела то, чего не замечала: красоту теряющихся в тени рельефов зданий, вьющийся золотисто-черной змеей мокрый асфальт дороги, искрящуюся в розовато-желтом свете фонарей водную пыль, темное небо... Город спал, не горели окна, мокрая листва деревьев отливала фольгой детских конфет, просвечивала цветными плафонами рядом с мачтами освещения; свежий воздух, пахнувший этой самой листвой и весной... Я замерла, я сошла с ума. Это такая красота! Ты день за днем идешь во тьме, не видя света и надежды, а в один миг оказывается, что шла прямо по ним. Это оглушало, дарило чувство свободы и полета, и я полетела... Не в прямом смысле, конечно, но я спрыгнула с тротуара в черно-золотую реку, я шла по белой разделительной полосе, как ходят канатоходцы над пропастью, и мне виделось, что если оступиться, меня подхватит бурный поток, поселит во мне свои золотые блестки крыльями экзотических бабочек чувств. Моя линия - белая путеводная нить струилась под ногами все быстрее, мимо домов, деревьев, между двух языков влажной тьмы - неба и земли. На перекрестке я уже была пьяна от свободы, от осознания, что вот он мир - бери, не хочу, - что нет стен, нет правил. Я кружилась, подставляя лицо каплям, а небо целовало меня беспрерывным потоком золота, обломками мириад звезд. Мир вращался вокруг, и я была центром водоворота чувств, образов, живительной влаги.

Скрип тормозов был лишним в моем мире. Нехотя я посмотрела на остановившуюся рядом иномарку, пытаясь понять, откуда в искрящейся вселенной взялся этот обтекаемый аллигатор. Окно опустилось, и меня окутала густая мелодия с сильнейшей нотой женского вокала, умолявшей подарить ей крылья. Я улыбнулась, мои крылья из света, тьмы и влажных искр - всегда со мной. Может ей подсказать?

- Девушка, вам помощь не нужна? - У водителя был красивый баритон. Помощь? Мое плескающееся внутри счастье рвалось наружу. Мне? Я повернула ладони под золотое конфетти дождя.

- Разве я похожа на несчастную? - Дождь превратился в ливень, обняв газовыми занавесями перекресток, отрезая нас от города, от полутемных улочек и тротуаров, - остров света в нитях неба. Снова подставив лицо провалу в упоительно-родную бездну, рассмеялась; с ладоней текло жидкое золото жизни, просачиваясь сквозь пальцы, - Да, я так хорошо не чувствовала себя никогда! Собственный смех слился с мелодией дождя и звуками скрипки из обтекаемого железного саркофага.

- Не похожи. - Стекло поднялось, и машина отъехала, возвращая мне желанное единство с миром, одиночество, в котором твоя кровь - реки и воды, твоя тело - земля, а легкие полны атмосферой. Сердце билось дремлющей в земле лавой, а тьма ночи была логичным продолжением прядей волос; я плакала от счастья, и капли дождя сливались с солеными дорожками, делая единство с миром абсолютным. Из эйфории, меня выдернул шум мотора и человек, подошедший ко мне.

- Давайте я вас все же подвезу. - Водитель был мужчиной лет тридцати, в темном костюме, галстук поблескивал серебристыми полосками рисунка в свете фонарей. Глупый, разве не очевидно, что он разрушает мою красоту? Только пожала плечами.

- Но мне тут хорошо. Разве жидкое золото не кажется вам прекрасным? - Интеллигентное лицо чуть вытянулось, а я протянула ему мокрую пригоршню искр. Ливень стал лишь сильнее; из его машины летели восхитительные ритмы, под них хотелось танцевать.

- Жидкое золото? - Он спросил как-то отстранено.

- Целая черно-золотая река, связывающая небо и землю. - Кивнула я. Мне было абсолютно все равно, что сознательный гражданин подумает, хотелось просто поделиться своим счастьем.

- Небо и землю... - Но потом, будто очнувшись, уточнил, - А что я должен сделать, чтоб вы поехали со мной?

- А я не поеду, - посланная ему улыбка была полна любви и радости, - Но вы можете станцевать со мной, если хотите. - В этот раз ступор длился дольше. Честно говоря, будь я в нормальном состоянии, сама от себя сбежала, а он согласился.

- Никогда в жизни не вальсировал на перекрестках под дождем... - Водоворот стал больше, теперь он вился вокруг двоих. И это было правильно. Я смотрела в небо и плыла над землей заученными давным-давно движениями медленного вальса. У нас был целый остров для танца, разве мог быть лучший зал? Безумие притягивает безумие. Мой кавалер улыбался, и когда танец подошел к концу, остался рядом, весь промокший насквозь, как я сама.

- В жизни стоит попробовать все. - Уверенно заявил мой знакомый, и я согласилась с ним:

- В жизни у нас есть все, но мы не всегда об этом помним. - За эту простую мысль, я получила очередной озадаченный взгляд.

- Вы тут замерзнете... - Попытки вернуть взбунтовавшийся разум сразу провалились.

- Пусть. Красота стоит жертв. - Никуда уходить не хотелось. Вот уснуть, да. И то, что предполагаемой постелью должна была стать асфальтовая река, совсем не смущало.

- А если я предложу вам пятьсот долларов за ваше тело, вы поедете со мной? - Прямой вопрос красивым баритоном. Ему нужна моя оболочка? Я взглянула на золото в руке, на ту руку, что он никак не хотел отпускать, и кивнула:

- Если пообещаете похоронить меня у моря. Огни на море должны быть еще красивее. - Убьет и ладно. Он хорошо танцует и у него теплые, жесткие ладони...

Ночного знакомого звали Антоном, и он был художником тридцати пяти лет от роду. До сих пор удивляюсь, что он отвез меня не в дурдом, а к себе домой. Антон поил меня молоком с медом, а мне в украденном у цветов нектаре виделись блестки золота, что навсегда поселились во мне.

- И часто вы танцуете на перекрестках? - Когда он улыбался, вокруг рта у него образовывались складочки, от чего суровое лицо делалось мягче.

- Думаю, что если вы не убьете меня, повторю еще не раз. - Молоко было вкусным, его халат пушистым, а квартира обычной. Антон жил в соседнем с моим доме, и только переехал в купленную под студию трешку. Пахло лаком паркета и масляными красками, растворителем; еще даже ни одной люстры не было, только лампочки на сто ват под потолком. Черные провалы сталинских окон манили подоконниками; на подоконник я и забралась с ногами, грея озябшие пальцы чашкой молока. Мокрые волосы липли к плечам, на рукавах халата тут же обнаружилась побелка, но все это было мелочью. Черное, белое, алое и золотое смешивались, разбивались бликами на стройные линии выбеленных откосов, темноту цоколя и волос, золото напитков и алые капельки губ, как мазки в полотнищах Сёра или Кросса**.

- А почему я должен вас убить? - Сам он пил то ли коньяк, то ли виски, сидя на кособоком, конопатом, как мухомор, табурете посреди пустой кухни, где лишь мойка сиротливо пряталась в углу за тумбой для микроволновки. Электрический свет расщеплялся о пузатый бок его бокала, а что-то янтарное с градусом манило мой взгляд, как магнит...

- А люди всегда убивают то, что считают странным. - Говорить ему правду было удивительно легко. Я не обижалась на людей. Они такие несчастные в своих раковинах улиток, мерзнущие под толщей правил и заносами привычек. Разве можно на них обижаться?

- Я - художник, и мне бы хотелось нарисовать вас. - Карие глаза смотрели с надеждой и какой-то искрой, из них тоже лился золотой свет, приятный, теплый, алчный.

- Нарисуйте. - Я отсалютовала ему кружкой. - Я и так похожа на картину с рамкой, - Хлопок ладони по откосу эхом разнесся в пустой квартире, а карие глаза стали почти черными от расширившихся зрачков.

- Верю...

Знаешь, Лиз, до той ночи я о многом даже не догадывалась, к примеру, что можно сидеть чуть ли не голой на подоконнике чужой квартиры, в чужом халате, и ничего не бояться. Это безумие, Лиз. Сколько нам твердили о насильниках, маньяках, наркоманах? Я все помнила, но мне было все равно. Рискнуть доверится человеку, умереть за возможность поверить в того, кто не постеснялся станцевать с тобой под дождем... Я ни о чем не жалею. Антон никогда не говорил мне позировать нагой или вообще позировать, он просто был рядом со своим блокнотом и карандашами, когда я сбегала из дома. Сначала мы гуляли ночами по набережным каналов, у храмов, по скверам и паркам, но потом, я на выходные стала бросать все и ездить с ним куда-нибудь в предместье Питера. Моему художнику нравились бабочки моего безумия, а мне нравилось быть самой собой, той новой собой, что заразилась золотом и тьмой, светом и алыми огнями. Ты когда-нибудь целовала статую? Прогретый солнцем парковый мрамор, восторженно и заботливо выточенный скульптором? На картинах Антона я была и такой; они все пропитаны любовью, они золотые, как я или как глаза Моего Мастера.

Знаешь, Лиз, люди такие пошлые существа, они живут в ларце с сокровищем, но всегда жалуются на пыль и паутину в его углах, а, чаще всего, лишь мусор и видят. Я очень любила Валеру, но когда я была рядом, ему интереснее был футбол или сериалы, - это нормально, я люблю его и таким, а он меня любить другой не может. Кто первый стал шушукаться, что я сплю с Антоном? В общем-то, это и не важно. Важно, что слухи, как лесной пожар: беспощадны и неостановимы, - они сметают правых и виноватых, здоровых и больных. Мои слова о том, что Антон - лишь друг, были сброшены краплеными картами на стол. Валера даже пытался защищать меня от матери, но куда там... Они хотят заставить меня выбирать между мужем и другом, между любовью и свободой быть собой. Они так жестоки, Лиз...

I need to feel appreciated, that i'm not hated. oh no.
Why can't you see me through his eyes?
It's too bad you're making me decide.

В маленьком летнем кафе всего на пару столиков сидит женщина в деловом костюме, она с серьезным лицом записывает в свой ежедневник какие-то планы, периодически отпивая из маленькой чашечки. Мимо летят машины, идут прохожие, их взгляды стеклянны, их мысли шаблонны. В городе жарко и душно, но этот город по-прежнему заливает золотистыми блестками свет...

________

* Если верить тебе,
Я глупа, бесполезна, ничего не могу сделать правильно.
Если верить тебе,
Я капризна, мене трудно угодить, я вечно меняю мнения.
Я неразборчива в одежде,
Не могу прийти вовремя, даже если это спасет мою жизнь.
Если верить тебе, если верить тебе...

Но если верить ему,
Я красива, великолепна, он не может выбросить меня из головы.
Если верить ему,
Я забавна, неотразима, воплощение всех его желаний.
Одни противоположности, и меня не тянет менять это,
Малыш, скажи, что мне терять?
Он заинтересован тем, чего во мне нет, если верить тебе.

Мне нужно ощущать, что меня оценили, что меня не ненавидят. О, нет,
Почему ты не видишь меня его глазами?
Очень жаль, что ты заставляешь меня выбирать.

Orianthi "According To You"

Жорж Сера, Поль Синьяк и Анри Эдмон Кросс.
Пуантилисты основывали свою живопись на научной физико-математической базе. Они отказались от смешения красок на холсте. Крошечные точки-мазки разных цветов наносились раздельно -- по методу одновременного контраста. Они должны были давать оптический эффект, равносильный для воспринимающего тому же смешению красок, но не на полотне, а в глазу. Такая дробная передача фактуры напоминает мозаику.

Примеры работ художников есть в приложении. Выше картина Леонида Афремова.

Комментарии: 8, последний от 18/10/2019. © Copyright End1 Размещен: 22/05/2011, изменен: 08/06/2012. 20k. Статистика. Рассказ: Проза Иллюстрации/приложения: 6 шт.		Ваша оценка:
Аннотация: Есть такое удобное слово "приквел", не знаю уж насколько оно уместно в отношении рассказа и стихотворения, но это именно привеквел к "До рассвета": Письмо обо всем и ни о чем.

End1 : другие произведения.

Пусть говорят