Первый раз страшный сон приснился Христе в начале жнива. Вернулась она в тот день с поля, помогла, как всегда, матери с вечерей. После, убрав миски в мысник, спросила:
- Мамо, пойду я на улыцю, поспиваю с дивчатами.
- То иди, цокотуха, иди. А ты, Приська, не глазей зазря, тебя не пущу, мала еще, - ответила мать младшей Христиной сестре и принялась стелить постели.
Христя быстрой птицей вылетела за ворота. Там, под раскидистой вербой уже ждал ее Федор, высокий, чернобровый. Сердце Христи забилось горячо и больно, прилила кровь к лицу.
- Пойдем в наш сад, посидим под яблоней. Отец и мать, должно быть, спать легли уже.
Они просидели до тех пор, пока рогатый месяц не поднялся над старой кривой яблоней. Федор шептал ей ласковые слова и уверял, что сразу после жнива зашлет сватов. А Христина слушала его и чувствовала, как счастье горячей волной заливает ее душу. Домой она вернулась довольно поздно. Ступала тихо, чтобы не разбудить никого в хате. Долго не могла уснуть, все всматривалась в сияние звезд за окном и думала о Федоре.
Добрый он и ласковый. Работящий. Все в селе знали, что остался Федор сиротой, но без дела не сидел. Ходил на заработки на юг, к морю. После вернулся с деньгами, поправил родительскую хату, купил корову, овец. Не одна девушка в селе с надеждой заглядывала в его карие глаза - вдруг зашлет сватов именно к ней. Но Федор, как только увидел Христю на вечорнице, так и не отходил от нее. Все глядел на нее по-доброму, весело и немного удивленно. До хаты стал провожать, о себе рассказывать. Так и получилось, что каждый вечер Федор и Христина - как два голубя, ворковали друг около друга. Бывало, что сидели у берега тихой реки, или в садике Христины, и девушка не могла наслушаться ласковых речей Федора, не могла наглядеться в его карие глаза.
Наконец сморил сон Христю. Снилась ей дорога, длинная и белая. Девушка узнала эту дорогу - вела она к маленькому озерцу, вокруг которого стоял старый гай, а чуть дальше поднимался древний дремучий лес. Снилось ей, что выходит она этой дорогой к озеру, а на краю его, на высокой прогалине стоит ее брат Грыць, что утонул два года назад, и смотрит на нее. Тоненькая фигурка его в белой широкой рубахе светлым пятном выделяется на фоне старых деревьев. Она подходит к Грыцю, касается его плеча - и все пропадает.
Поначалу Христя не пугалась сна. Казался он странным и тревожным, но лицо погибшего брата было печальным и добрым, а травы вокруг озера шелестели тихо и спокойно. Но спустя пару недель сон стал меняться. Дорога от Грыця уводила дальше в лес, откуда поднималась высокая фигура, серая, как утренний туман, и манила ее к себе. Фигура приближалась, и на Христю глядели горящие злобой глаза, такие страшные, что ужас сковывал девушку. Грыць вдалеке начинал кричать, тонко и странно. Он выкрикивал какие-то слова, но разобрать их Христя не могла и просыпалась в холодном поту. Натягивала до подбородка простынь и судорожно крестилась на висящие в углу иконы.
Что кричал ей Грыць? Что это за белая фигура с горящими глазами? Что она хочет? Почему столько злости в странных глазах без ресниц?
Христя ворочалась на полатях и дрожала. Спросить у матери было боязно. Отругает еще, скажет - маешься безделицей, меньше надо с подружками по вечорницам бегать да на парней заглядываться.
Мать у нее строгая, суровая. Слова ласкового не скажет, лишь подожмет губы и отвернется. Такой она стала после смерти брата. А раньше мать пела, так красиво, так нежно. Пела, пока пряла долгими зимними вечерами пряжу, плела косы своим старшим дочерям и кроила белые рубашки своему младшему сыну.
Теперь мать не поет. Словно странная тень легла на ее лицо. И она, молча, делает работу, молча накрывает на стол, молча слушает, как молиться отец. Сама лишь крестится на иконы.
И Христя не смела подступиться к ней со своими снами.
В ночь, когда Федор заговорил о сватах, сон изменился. Та же дорога привела ее к озеру, так же печально посмотрел на нее Грыць, так же странно из темноты леса выросла белая фигура. Но теперь фигура обрела очертания сгорбленной женщины. Серые космы волос свисали, словно будылья кукурузы. Руки, похожие на узловатые корни, тянулись к Христине, и в глазах горела дикая ярость.
- Ты придешь ко мне, или погибнет тот, кого ты любишь, - прошептали синие губы.
Закричал Грыць, звонко и четко:
- Не приходи, сестрица! Не приходи, сестрица!
- Ты придешь ко мне, или погибнет тот, кого ты любишь, - прошептала снова старуха и приблизилась так, что Христина разглядела бесцветные глаза с огромным зрачком.
Она почувствовала, что падает в темные воды озерца, и высокие деревья кивают ветками над головой старухи.
Христя проснулась от того, что мать трясла ее за плечи.
- Что с тобой, доню? Что так кричишь?
- Страшное мне снится, мамо! - горячо прошептала Христина, еле выбираясь из объятий сна.
Мать отпрянула, перекрестилась. В темноте Христина не могла рассмотреть ее лица, но ей показалось, что мама тоже испугалась.
- Расскажи мне, что тебе снится, доню.
Христя замерла. Как рассказать матери о Грице?
Но мать словно сама догадалась.
- Грыць тебе снится, да?
- Да, мамо.
- Расскажи мне, не бойся.
И Христя рассказала. Слова ее черными камешками падали в темноту, и страшный сон, выпущенный наружу, казался теперь еще ярче, еще реальнее.
Мать выслушала ее, обняла за плечи и сказала:
- Я знаю, что это за сны. Мне они тоже снились. И моей матери снились. Откуда это - не знаю я. Мама моя осталась сиротой, с шести лет по людям жила. То гусей пасла, то скотину господскую. А сниться ей страшное стало как раз перед свадьбой. Жених ее, Карпо, красавец был. Так рассказывала она мне. Господским конюхом служил. Было это до того, как царь дал волю, но хозяин у них добрый был, хороший. Помог с постройкой избы, обещал подарки на свадьбу. Вот как раз в это время и стало матери моей сниться непонятное. Озеро, лес и старуха. Приходи ко мне - велела старуха. Не то, умрет тот, кого ты любишь.
Мороз прошел по коже Христи. На миг показалось ей, что темнота хаты ожила и зашевелилась. Холодными пальцами Христя наложила на себя святой крест и прижалась к матери.
- Мама моя не знала - куда идти. И что за сон, тоже не знала. А за два дня перед свадьбой понесли кони хозяйские. Карпо на козлах был. Хозяин успел спрыгнуть, а Карпо нет. Упал вместе с бричкой и сломал себе шею. И осталась мама моя без любимого. Вышла замуж уж после, за того, кто посватался первым.
Христя вспомнила бабушку Мотрю, суровую и строгую, с поджатыми губами и впалыми глазами, поежилась. Ни слова доброго, ни взгляда ласкового не видала от нее Христя.
- Меня мама выдала замуж за того, кого сама для меня присмотрела. На вечорницы меня не пускала, и с парубками песен я не пела. Яким, отец твой, добрый и трудолюбивый оказался, и жилось мне с ним хорошо. Пока не родился Грыць.
Темнота опять вздрогнула. Христя затрепетала.
- Грыцю минуло семь лет, как мне первый раз приснился сон. Только мне снился высокий чернобровый парубок в широких штанах. Стоял он около озера и глядел на меня. А после появилась страшная старуха и велела прийти к ней, иначе погибнет тот, кого я люблю. Никому не говорила я о снах. Ходила в церковь, ставила свечи.
Мать вздохнула, вытерла слезы и изменившимся голосом сказала:
- После Пасхи утонул мой Грыць. И сны больше не снились.
Темнота тяжестью легла на плечи Христины.
Мать взглянула на нее, коротко сказала:
- Прокляты все женщины в нашем роду. Любой мужчина, которого они полюбят, умрет. Жених ли, сын любимый. Не знаю, откуда это нам и за что. Видать, тяжкие грехи на нашем роду лежат. И если ты любишь кого-то - отступись. Может, сбережешь жизнь любимому.
Мать всхлипнула, тихо добавила:
- Лучше было бы мне отнести Грыца в церковь и подкинуть, как только он родился... Жив был бы мой мальчик, хоть и не со мной...
Поднялась и залезла на печь.
Не спала Христя до утра. Холод заполз к ней в душу, и, как ледяная вода в весеннем озере, топил жар сердца. Не быть ей с Федором. Не родить деток, на него похожих, не жить до самой старости вместе. Нет, не станет она причиной его гибели. Отпустит на свободу.
Не люблю я тебя, Федор. Не люблю. Не мил ты мне, и не пойду за тебя. Уходи, постылый...
И Христя горькими слезами заплакала в подушку. Но темнота хаты глушила девичьи рыдания, и лишь в окошко подслеповато заглядывал ущербный месяц.
2.
- Отказала она мне... - со вздохом произнес Федор, садясь на лаву.
В низенькой хате сумрак скрадывал очертания покосившейся печи и темных полатей, на которых сидела старая Орыся, его крестная мать. Федор приходил иногда к ней за советом. Но Орыся так стара стала, что иногда не слышала его слов, только кивала головой. Федор носил ей воду из колодца, протапливал печь и оставлял еду - хлеб, молоко, вареную картошку. На праздники - колечко колбасы да горшок сметаны. Но сегодня ноги сами принесли его в эту темную хату. Больше некому высказать горе, некому облегчить душу. Да и совета спросить не у кого. Хотя, что может присоветовать старая глуховатая Орыся?
- Отказала мне Христина Заглоба. А я люблю ее, так люблю, что вот тут как огнем печет... - стукнул Федор по груди кулаком. - И почему? За что? Может, денег у меня мало? Так я заработаю. Земля у меня есть - это главное. Скотина есть. Или другой кто появился у дивчины? Так скажи, не томи душу. А то - не люблю, уходи. У тебя, хрещена Орыся, горилка где-то была... Выпью я...
Федор, было, поднялся, чтоб залезть в погреб, но Орыся, сидевшая на полатях, вдруг заговорила:
- Это которая Христина? Уж не Якима Заглобы дочь?
- Его дочка... - ответил Федор, удивленно глянув на бабку.
- Так знаю я, чего она оставила тебя. Проклятый у них род. Раньше-то это знали в деревне все, да позабыли. Немало уж лет прошло с тех пор. Я вот, и то едва помню.
- За что ж их прокляли?
- Злое дело сделала Маринка, прабабка Христи. Да и до сих пор делает.
- А ты откуда знаешь?
- Что ж мне не знать, когда я с Горпинкой, сестрой Марины, в лучших подругах была. Все сама и видела. Много разговоров тогда было, а теперь уж никто не вспомнит...
- Да что началось-то? Не томи, расскажи, хрещена...
Рассказывала баба Орыся долго. Многое перепуталось в ее старенькой голове, но Федор осторожными вопросами выведал все и расставил по порядку.
Две сестры когда-то жили в их селе. Село тогда называлось Веселый Кут и принадлежало гордому и родовитому помещику. Старшая, Горпина, вышла замуж за крепостного, родила девочку и жила, не то чтобы хорошо, но сносно. Работали много, на хозяина работали еще больше. Но все тогда так жили, не жаловались. Младшая, Марина, слыла первой красавицей. Высокая, чернобровая, кареглазая. Коса черная ниже пояса. Бойкая, веселая. Посватался к ней Степан, тоже крепостной. Родители у девочек умерли пару лет назад, и потому сам хозяин взялся управлять свадьбой Марины. Только за неделю до свадьбы забрал он Марину силой в господский дом и прожила у него девка три дня. На четвертый прибежала она к жениху, простоволосая, в синяках и ссадинах. О чем рассказала она Степану - того никто не узнал и не узнает уже. Но Степан, выслушав ее, побелел, взял косу и направился в господский дом. До хозяина он не сумел добрался. Дворовые скрутили его и запороли до смерти на конюшне. Таковым было распоряжение сурового пана.
Степана похоронили, а Маринка после похорон пропала. Видали ее в лесу за озером и гаем, у страшной бабки Выхи. Колдовала Выха, знала древние заклинания и заговоренные травы. Бабка Выха и отомстила за Марину.
Пришла как-то вечером в село, встретила хозяина и рассмеялась ему в лицо. Ничего не сказала, но смех ее деревянный, бессмысленный, нагнал такой ужас на людей, что в ту ночь никто из дома не отважился выйти. Даже когда запылал пожар на хозяйской усадьбе, и огонь превратил ночь в день. Никто не вышел пожар тушить, и когда урядник на следующий день пытался выяснить почему - все, как один, говорили ему о страшном смехе бабки Выхи.
Погиб в огне и хозяин, и дворовые люди его, и жена с ребенком грудным. Отчего загорелся панский дом - так и не узнали. Веселый Кут перешел по наследству, а несколько лет спустя и крепостное право отменили.
Знали в селе, что это Марина отомстила за себя. Но и ей пришлось заплатить за свою месть. Колдунья Выха сделала ее преемницей, и жила с той поры Марина в глухом лесу. Колдовала, лечила от разных хворей. Но не за лечебными травами приходили к ней, а за ворожбой. То любовный приворот сделать, то порчу наслать, то врагам отомстить. Тяжкое это ремесло - да Марине не выбирать теперь свою долю. Вот и пытается она освободиться. А для этого приемник нужен, чтобы колдовскую силу передать. Женщина по доброй воле может это сделать. Или родственница по женской линии. Звать Марина только родню свою может. Теперь, видать, очередь Христины настала. И если Христя не придет к ней в лес - то погибнет Федор. Не пощадит его Марина, как не пощадил хозяин ее Степана.
- Старое это зло. Древнее. И кто может остановить его? - на распев закончила рассказ старая Орыся и перекрестилась.
- Но ведь можно что-то сделать? Подскажи мне, хрещена Орыся?
- Не знаю я. Лучше отступись от Христины, не бери проклятия в хату. А то смерть ждет тебя, лютая и страшная... - вздохнула бабка и замолчала.
Ничего больше не добился от нее Федор.
3.
Тяжело жить, когда сердце разбито, а надежда на счастье с любимым уничтожена собственными руками. И Христя не находила покоя своей душе. Сама, сама сказала, что не любит больше, что не нужен ей Федор.
Сказала и ушла. А Федор каждый вечер стоял под окнами, высокий, чернобровый. Сердце девушки рвалось на части. Вздыхала Христя и отворачивалась от страданий любимого, пряча полный слез взор.
Жизнь остановилась, замерла, как убитая силками птица. Христя справлялась с домашними работами, возилась на огороде и шагу не смела ступать за ворота. Лишь однажды вышла, уже поздним вечером, поплакать в саду за церковью. И тут же оказалась в объятиях Федора.
- Я знаю все, серденько. Знаю о проклятии. Знаю о старухе-ведьме. Я помогу тебе, не оставлю. Веришь мне?
Христя с испугом взглянула в любимые глаза и почувствовала, как тяжесть свалилась с души.
- Откуда ты знаешь?
- Рассказала хрещена Орыся. Она тогда видела, что случилось.
И Федор пересказал Христе все, что узнал.
- Думал я, у кого еще можно спросить совета. Надобно к отцу Нилу пойти. И еще пастуха порасспросить. Старый он, может, что и знает.
- Так божевильный же пастух, - возразила Христя.
- Ну, и что? И божевильные разговаривают. Вдруг знает он что о Марине?
Сумасшедший Ивась жил в старом курене почти на самом выгоне. Издали курень походил на кучу навоза - так он потемнел и врос в землю. Был Ивась странным с детства, но умел удивительным образом понимать животных. Потому и держали его в деревне пастухом. Ни разу у него не пропадала скотина, всех коровушек пригонял каждый вечер целых и невредимых.
Федору и Христе пришлось нагнуться, чтобы пройти через низкую дверь. В нос ударила отвратительная вонь, и в чуть мерцающем свете каганца они увидали сгорбленную, маленькую фигурку старика. Тот ел что-то из миски. Из той же миски ела большая лохматая собака. Старик брал еду руками, собака опускала морду в миску.
- Добрывечир! - сказал Федор.
Собака подняла морду. Ивась проворчал:
- Ешь, что глаза таращишь. Эка невидаль, пришли к нам.
- Ивась, спросить тебя хотим - не знавал ли ты сестер Горпину и Марину, что жили здесь давненько? Ту Марину, у которой пан велел запороть насмерть жениха?
- Ешь, глупый. Что там спрашивать. Знавал ли я... - проворчал Ивась, не поворачиваясь, - Я много чего знаю. Да не всякому скажу. Что это я должен вам рассказывать?
- Правнучка Горпины тут пришла к тебе. Хочет узнать о своих родственниках.
- А.. ну, пусть знает... Я не знал Горпину. И Марину не знал. Я у хозяина при дворе служил. И мамка моя служила на кухне. Служила, да, Прохор? - пастух так и не повернулся, все разговаривал со своим псом.
- Пока не пришла Выха в село. Да, она пришла, а после нее, ночью пришел Черный Нави и сжег дом хозяина. Да, Прохор, сжег. Горело так, что все видать было, как днем. Огонь плясал! Огонь плясал! А я раков в ту ночь ловил в реке. Раков, Прохор. Много раков наловил. Раки красные, как огонь, когда их сваришь. А Черный Нави не дал никому выйти из дома. Всех возвращал в огонь. И мамку мою тоже. Мамка моя выбежала из кухни, и он ее бросил опять в огонь. Он - Черный Нави. Его Выха послала. Он держал Выху. Он держал ее. Теперь Марину держит. Но Марина может его послать. И тогда - огонь! Огонь! Я видел, как горела мамка. Я не мог помочь, у меня раки в руках. Прохор, у меня раки в руках. А мамка кричала. Она тоже видела Черного Нави. И я видел Черного Нави. Но у меня раки в руках.
Больше добиться от Ивася ничего не удалось. Он без остановки повторял одно и то же. Кто этот Черный Нави?
Христя торопливо выбралась из вонючего куреня на свежий воздух и вздохнула. Странный рассказ Ивася внушал страх.
- Пойдем к отцу Нилу. Спросим теперь у него. Надо найти способ снять проклятие. Должен быть способ, - уверенно сказал Федор.
И Христя с надеждой взяла его за руку.
Отец Нил уже успел совершить последние молитвы, когда в оконце его хаты постучали. Он был так стар, что двигался медленно, и руки его дрожали, когда он открывал дверь.
- Кто это там в такую пору?
- Это Федор Гирло, батюшка, и Христя. Пустите нас.
Отец Нил выслушал рассказ Христи и Федора, после долго молчал, поглаживая бороду и глядя на огонь свечи.
- Непросто это, дети, - сказал он наконец, - не просто. Мариной владеет темная сила. Страшной была обида девушки, но и отомстила она страшно. Теперь проклятие легло на весь род, и нелегко его снять и одолеть темную силу.
- Что вы знаете об этой силе, батюшка? - спросил Федор.
Отец Нил покачал головой.
- Первый раз я встретился с этим в тот самый год, когда погиб Степан. Я в этот год только приехал в Веселый Кут - так тогда называлась деревенька. Молодой был, неопытный. Мне не сразу поведали о странных обычаях. Но творилось что-то нехорошее в деревне. Люди болели, скот умирал. Как проклятие какое. Как-то рассказала мне на исповеди прихожанка одна моя о том, что ходила в лес и оставляла на камне у дуба мертвую черную собаку. Вот тогда и узнал я, что жители приносят в лесу под дубом жертву Черному Нави, чтобы не приходил он в деревню и не губил людей. А после рассказали мне и о страшном пожаре, уничтожившем панский дом. Старожилы говорили, что жертвой задабривают Черного Нави. Иначе, мол, придет смеяться старая Выха. Я запретил людям ходить к этом дубу. Сказал, что того, кто сделает такое дело, не допущу к Святому Причастию. Меня надоумил дьячок Трофим, что служил тогда в приходе. Мы с ним вдвоем ходили к лесу и читали с псалтыря "Живый в помощи..." Три дня читали, чтобы злая сила оставила людей в покое. С той поры никто не приносил мертвых собак к дубу. Деревенские боялись даже вспоминать о том ужасе, что чуть не погубил всех. Но проклятие осталось. Черный Нави до сих пор обитает в лесу за озером.
Христя сидела ни жива, ни мертва, слушая отца Нила. Ее била крупная дрожь, пальцы на руках стали ледяными.
- Страшно мне, батюшка, - прошептала она.
- Что нам сделать, отец Нил? Как избавиться от зла? - Федор покрепче прижал к себе Христю, и черные брови его сдвинулись на переносице.
- Ну... Думаю, что есть сила, могущая обуздать Черного Нави. Хватит ли у вас храбрости выстоять? - батюшка посмотрел в глаза Федору.
- Что за сила, отче? - Федор подался вперед, сжал в кулак руку, что лежала на столе.
Отец Нил улыбнулся.
- Это сила нашего Спасителя, Федор. Спаситель всегда сильнее любой нечисти. Дам я тебе совет. А уж выстоите, справитесь - значит, будет Христя свободна. Навсегда. И дети ее, и внуки ее. А нет - погибнете оба. Слушайте. Завтра, в воскресенье, приходите с утра на службу. Исповедуетесь мне. Христя пусть обязательно расскажет о том, что совершила Марина. И ты, Федор, если крал, обманывал, делал что худое - должен исповедоваться. Иначе погибнете оба. Отпущу я вам грехи ради Спасителя. И дам вам Псалтырь.
Отец Нил поднялся, медленно открыл крышку старого сундука и вытащил завернутую в тряпицу книгу. Перекрестился на иконы, перекрестил книгу и положил ее на стол.
- Ты, ведь, Федор, грамоте обучен. Ты и будешь читать псалом, который я тебе укажу. Завтра, после службы, вечером, когда солнце станет опускаться к краю земли, пойдете оба по тропинке, что ведет к озеру у гая. Дальше будет белая дорожка, ведущая в лес. По ней и выйдете на опушку, где стоит дуб. В этом месте три ночи надобно вам читать псалом. Должна придти к вам Марина и сказать, что отпускает от себя месть. Марина придет к вам обязательно, только говорить через нее будет Черный Нави. Надо читать псалтырь до тех пор, пока Черный Нави не оставит ее. Как только скажет она, что сожалеет о своей мести и отказывается от злой силы - так свободна будешь ты и весь род твой. Согласны вы оба?
4.
Федор и Христина сделали так, как велел отец Нил. Сходили с утра в церковь, а под вечер отправились в лес, прихватив с собой книгу, что дал им батюшка. Ничего не рассказала Христя матери, не стала тревожить ее понапрасну.
Шли быстро. Сгустившиеся сумерки придавали вербам и ивам странные очертания, и тихий шелест ветвей казался невнятным шепотом. Христя сразу узнала место из своих снов, и кромку озера, где стоял Грыць, и белеющую тропу. Лес равнодушно принял их под свою сень и лишь ветер печально встряхнул ветви деревьев. Громадные деревья, хранящие страшную тайну, смыкались над головами, словно гигантский шатер. На опушке леса стоял высокий дуб, уже начинающий засыхать, но все еще могучий и сильный, похожий на древнего стража. И перед ним, черным пятном в траве, выделялся плоский камень.
- Разведем костер, а то не увижу букв в темноте, - тихо прошептал Федор.
Христя лишь слабо кивнула. Слова застревали у нее на языке.
Костер весело затрещал, разгоняя тьму. Федор открыл книгу и начал читать.
Живущий под кровом Всевышнего под сенью Всемогущего покоится.
Говорит Господу: "прибежище и защита моя, Бог мой, на которого я уповаю!"
Он избавит тебя от сети ловца, от гибельной язвы. Перьями Своими осенит тебя,
И под крыльями Его будешь безопасен...
Голос парубка терялся в шелесте веток и криках ночных птиц. Черный лес страшной стеной надвигался на своих непрошенных гостей, пришедших нарушить его древнюю тайну. Федор читал и читал, не останавливаясь, Христя прижималась к нему и чувствовала, как мрак из леса приближается, словно плотная завеса.
Сколько прошло времени - оба не знали. Месяц поднялся над лесом, но тучи торопливо закрыли его.
- Не убоишься ужасов в ночи, стрелы, летящей днем... - читал Федор.
Но Христе было страшно, очень страшно. Дрожь колотила ее так, что она не могла сосредоточиться. Они одни в лесу, темной ночью. И они ждут, когда из мрака появится Черный Нави. Что сказать ему? Ничего. Они должны только читать псалом.
- Пришла, Христя, - вдруг совсем рядом раздался шепот.
Христя в испуге оглянулась, но Федор не остановился.
- Только смотреть будешь очами твоими и видеть возмездие нечестивым, - читал он.
Христя никого не видела вокруг себя. Но шепот повторился:
- Ты пришла ко мне, Христя. Ты теперь моя. Ты будешь моей очень долго, очень долго.
- Ибо ты сказал: "Господь - упование мое". Всевышнего избрал ты прибежищем твоим, - ответил Федор.
Ветер усилился, засвистел. С громким шелестом понеслась с дуба сорванная листва. Вспыхнули языки костра и разлились яркими дорожками. Запылала трава, кусты дикого шиповника.
- Ибо Ангелам своим заповедает о тебе - охранять тебя на всех путях твоих... - спокойно продолжал Федор.
Он не изменился в лице, не остановился. Как будто ничего не происходило вокруг. Как будто, не к его ногам подбирались яростные языки огня. Христя вдруг поняла, что если испугается ее возлюбленный - не вернуться ей в свою деревню. Станет она слугой Черного Нави на долгие годы.
Огонь плясал вокруг них, наклонялся высокий дуб, и из шершавой коры его проступали страшные образы. Или это только одной Христе виделось?
- На аспида и василиска наступишь, попирать будешь льва и дракона, - звучал голос Федора.
Они простояли так всю ночь. Бушевал огонь, ревел ветер и тряс ветками дуб над их головами. Никто не вышел из темной чащи леса. А как только солнечные лучи позолотили край неба над елями, все исчезло, будто и не было ничего. И в серых утренних сумерках Христя увидела все ту же траву, камень и погасшее кострище от того костра, что разводил Федор.
- Пошли домой, Христя, - сказал Федор, закрывая книгу, - первую ночь мы выстояли. Но, наверное, это не самая страшная ночь.
К вечеру следующего дня поднялся сильный ветер. Когда Федор и Христя пробирались по светлой лесной дорожке, деревья стонали и ревели, словно над ними бушевало огромное чудовище. Но рука Федора была теплой и крепкой. Он шел уверенно, спокойно, и Христя почувствовала, что ужас понемногу оставляет ее. Еще две ночи они простоят, слушая шум ветра и глядя, как бушует огонь вокруг них. И она будет свободна. Это не так уж и сложно. Надо просто читать Божье Слово - и все.
Как только добрались до поляны, Федор принялся разводить костер.
- Может, не надо? А то чуть не сгорели прошлую ночь, - робко заметила Христя.
- Как не сгорели? О чем ты говоришь?
- Разве ты не помнишь, как огонь под самыми нашими ногами горел?
- Какой огонь? - нахмурился Федор.
Христя замолчала, пожала плечами. Привиделось ей, что ли...
Едва костер разгорелся, как Федор принялся читать все тот же псалом. Знакомые слова зазвучали над поляной.
- Живущий под кровом Всевышнего под сенью Всемогущего покоится...
Ветер рвал Христину накидку и волосы, дергал за рукава. Стонал дуб перед ней, словно живой человек. Его ветки наклонялись к лицу, все ближе, ближе. И вот это уже не ветки. Длинные узловатые руки со множеством пальцев схватили Христю за плечи, потянули за талию. Много черных рук...
- Ты моя, - зашептал дуб, и из его коры проглянуло знакомое старушечье лицо. Глаза, словно темные ямы, рот - бездонный провал.
- Ты моя... - и корявые руки подняли Христю.
Нутро дуба разверзлось, и она полетела в темноту.
Кровь застыла в жилах девушки от ужаса. Она во что-то вцепилась руками, но в темноте не могла разглядеть, во что. Дерево раскачивалось и дрожала, и голос все шептал:
Но Федор продолжал читать, все так же ровно и спокойно.
"Почему он не поможет мне? Почему?" Христя еще крепче вцепилась в какую-то ветку, нутро дуба качнулось, голос еще раз шепнул над ухом: "Ты моя..."
Свет от костра тонкой полоской осветил внутренность дуба, и Христя увидала, что держится за собачий череп. От ужаса она разжала руки и полетела вниз.
- Иисус Христос, помоги мне! Господи, помоги мне! - прокричала девушка, видя, как приближается к ней темное дно.
Что-то опять попало под руку, и она вцепилась изо всех сил. Только не попасть на дно! Только бы продержаться до утра... Руки ломило от боли, дуб все так же качался и все так же доносился голос Федора:
- Ибо ангелам Своим заповедает о тебе - охранять тебя на всех путях твоих...
- Меня охраняют божьи ангелы, - прошептала Христя, - я не должна тут висеть. И не буду тут висеть.. Я выберусь ...
- Я не твоя! - закричала она в голос.
Дуб качнулся и выплюнул ее из чрева. Мрак поглотил Христю.
Очнулась она от ласкового прикосновения Федора.
- Как ты, серденько?
- Что там... Что там с дубом?
- Стоит, как и стоял.
- Закрылся он?
- О чем ты?
- Дуб чуть не захватил меня... Руки у него... Руки у него страшные...
- Это приснилось тебе, Христя. Ты уснула в траве у костра. Никого не было этой ночью на поляне. Не приходила Марина.
На третий вечер оба чувствовали сильную усталость. Хотелось спать, и болели от ходьбы ноги. Да и по селу поползли слухи, видели жители, что ходят они к лесу. Мать, было, спросила Христю, но та лишь глянула на нее и тихо ответила:
- Либо освобожусь, либо погибну, мамо. А без Федора жизнь мне не мила. Не хочу жить с проклятием.
Третья ночь была тихой и жаркой. Воздух, казалось, замер, сгустился. Пахло около дуба мертвечиной, так сильно, что Христя чуть не потеряла сознание.
- Фу-ты, гадость какая! - возмущенно сказал Федор, - напоследок надо испоганить все.
Он, как и прежде, развел костер, открыл книгу. Христя пристроилась рядом, на бревне. Пальцы, вцепившиеся в кору бревна, дрожали. Что случится в эту ночь? Опять станет тянуть ее к себе дуб? Поднимутся из земли мертвые собаки? Или придет Черный Нави?
И Черный Нави пришел. Тучей выступил из лесного мрака, окутал Федора и Христю, и дохнул в лица им тухлой вонью. После предстал высокой фигурой, едва различимой в темноте.
- Ты, с... сын, зачем ввязался в это дело? Ты сдохнешь, здесь, у этого камня и я выпью твою кровь, как пил кровь всех этих собак...
Шепот его напоминал тихий свист.
- Падут подле тебя тысячи и десять тысяч одесную тебя, но к тебе не приблизится. Только смотреть будешь очами твоими и видеть возмездие нечестивым... - читал, не останавливаясь, Федор.
Черный Нави приблизился, и Христя увидела жуткий оскал. Лицо без плоти: один череп и темные провалы глазниц. Нежить заглядывала в глаза девушки, обдавая жаром. Неужели Федор этого не видит? Он не отрывал глаз от книги, все читал и читал.
- Замолчи, наконец! - крикнул Черный Нави и вырвал книгу из рук Федора.
Тот поднял глаза, посмотрел в пустые глазницы твари и четко произнес:
- Живущий под кровом Всевышнего под сенью Всемогущего покоится...
Он читал псалом на память, без остановки, без запинки. Ровно и спокойно. И вдруг Христя поняла. Не имеет Черный Нави на них права! Просто не имеет! "Под крыльями Его будешь безопасен..." Они в безопасности, потому что они под крыльями Всевышнего!
- Уходи, - устало сказала она, - Во Имя Иисуса Христа - уходи. Ты не имеешь право на меня. Так написано в Слове Божием. И это действительно так.
Черный Нави заскрежетал зубами, выпрямился, взвился черной тучей и исчез. Подул свежий, мягкий ветер и унес вонь с поляны.
Федор все продолжал читать псалом, и рядом с Христей все так же горел костер. К утру из леса вышла старая, сгорбленная женщина. Остановилась у дуба, тихо сказала:
- Что вы хотите от меня, дети?
- Марина, ты?
- Я... - тихо прошелестел старческий голос.
- Отпусти от себя месть. Прости и попроси прощения. Оставь ярость, - мягко попросила Христина, с надеждой глядя в бесцветные глаза старухи.
- Что ж... Черный Нави ушел от меня... Полегчало мне... Как легко стало... Простите меня, дети, если можете... И я прощаю...
И женщина скрылась под сенью высоких елей. Никто ее больше с той поры не видел.
Федор этой же осенью обвенчался с Христей. В селе какое-то время еще ходили слухи о странном прошлом невесты, но вскоре утихли. Жили молодые ладно и дружно, ни с кем не ссорились и в селе их уважали.
Старый дуб на поляне засох еще до начала осени. Черный камень у его подножия рассыпался в пыль.