"Наверное, каждому из нас в жизни представится шанс совершить подвиг. Какие-то из них будут у всех на слуху, а другие навсегда останутся неузнанным. Но возможность пожертвовать собой во имя целей более важных, чем жизнь отдельного человек, представится каждому из нас".
Такая мысль собиралась прийти в голову к Николаю Тимофеевичу, но уже на слове "наверное" он споткнулся и полетел кубарем с лестницы Ленинской библиотеки. Наверное, всё обошлось бы лёгкими ссадинами и испачканным пальто, если бы в этот день он не взял себе на дом полное собрание сочинений Льва Николаевича Толстого. Девяносто томов в потрёпанных синих обложках, бережно уложенные в авоську, упали всей крепкой связкой на голову Николаю Тимофеевичу. Наверное, если бы авоська была не такой прочной (что называется, не старой завязки), то она, быть может, под действием центробежных сил порвалась бы, разбросав книги у подножья библиотеки, как символ победы совокупных знаний человечества над конкретным человеком. Но это только наверное.
Очнулся Николай Тимофеевич от того, что чей-то незнакомый, но приятный женский голос, будто будильник с нарастающей громкостью, приближаясь, звал: "Лёвушка! Лёвушка! Ты ещё спишь?"
Когда Николай Тимофеевич открыл глаза, то увидел обладательницу голоса. Она стояла в дверях и нежно смотрела на него: "Вставай. Пора завтракать и приниматься за написание романов".
Приятно улыбнувшись, женщина тихонько прикрыла за собой дверь. Николай Тимофеевич приподнялся, и оказалось, что находился он не на улице, а в комнате. Лежал не на земле, а на постели. И был одет не в пальто, а в ночную пижаму. А за окном был не полдень, а раннее утро. И не осень, а явное лето. Он схватился за голову, но голова была заметно крупнее и угловатей, чем прежде. И более того на лице у неё росла борода.
Николай Тимофеевич босяком и в пижаме выбежал из комнаты в коридор и, ориентируясь на тёплый запах крепкого чая и свежей булки, влетел в гостиную, где сидело несколько человек. Только что виденная им женщина вскрикнула: "Побойтесь бога, Лев Николаевич!". Быстро подскочила к нему и, взяв под локоть, отвела обратно в комнату. Там она наказала ему поберечь подобные выдумки для книг.
Оставшись снова один, Николай Тимофеевич принялся беспокойно расхаживать кругами по комнате, размышляя над тем, что происходит. Еле заметной спиралью расширялись его нервные круги, покуда он не споткнулся обо что-то и чуть было не повалился на пол. В растерянности он оглянулся и увидел авоську с книгами, которая, похоже, попробовала нанести ему повторный удар, только уже не сверху, а снизу. И вдруг Николая Тимофеевича озарило! Он стал Львом Николаевичем Толстым! Каким-то невероятным образом он вернулся в далёкое прошлое, и сейчас живёт жизнью знаменитого писателя. Наверное, в этот момент мысль из начала повествования смогла завершить свой извилистый пусть в голове Николая Тимофеевича, и он понял, как стоит поступить.
Он оделся и вышел в гостиную, а после приятного завтрака, сообщил домашним, что с сегодняшнего дня, когда он пишет, никому не дозволяется заходить в кабинет. Затем, покопавшись в рукописях, лежавших в столе, сопоставил их с собранием сочинений из авоськи и довольно точно смог обозначить точку в творческом пути Льва Николаевича, начиная с которой Николаю Тимофеевичу предстоит выдавать себя за него. С тех пор каждый день Николай Тимофеевич на несколько часов запирался в кабинете и скрупулёзно превращал печатный текст из современности в рукописный текст оригинала. А вечером за ужином рассказывал домашним о только что написанном и о запланированном. И все они дивились его фантазии.
Так и зажил Николай Тимофеевич не своей, а чужой жизнью. Выйдет бывало в город на людей прошлого посмотреть, а к нему сразу с расспросами:
- Лев Николаевич, а что вы думаете по поводу капитализма? А что вы скажете о Гоголе?
- А год какой сейчас, напомните? - только и поинтересуется в ответ Николай Тимофеевич.
- 18**.
- Ага, - в задумчивости протянет он, потому как в уме уже прикидывает с какого тома надо будет переписать какую-нибудь статейку или заметку. Подумает он этак с минуту и бегом домой. А там опять запрётся в кабинете, достанет из книжной авоськи нужный том и слово в слово перепишет мысли Льва Николаевича на заданный вопрос.
И вот через несколько дней в журнале уже напечатана статья. Выйдет снова Николай Тимофеевич на прогулку. Но и тут не отстанут от него: "А как вы поясните-де свои слова?", "А что вы имели в виду, написав то-то?" Но от пояснений Николай Тимофеевич обычно отказывался. Через это и прослыл Лев Николаевич в народе мудрым, но немногословным человеком.
Так и прожил Николай Тимофеевич долгую и непростую жизнь. Он отрёкся от своей личности, не вложил ни одной своей мысли в уста или перо Льва Николаевича. Он полностью отказался от тщеславных побуждений, чтобы мы с вами не потеряли ни одной запятой в творчестве отечественного классика.