Никогда не понимал я, почему меня в деревне колдуном называют. Вроде, как все.
Дом у меня довольно уютный, с большой комнатой и просторными сенями, он мне нравился. Только стоит на пригорке, обдуваемый всеми ветрами, поэтому когда холодно, сени промерзают, а в комнате приходится топить печь круглосуточно.
За дровишками я в лесок хожу. Беру свои старые санки и везу. Полозья скрипят, вороны с деревьев каркают. В лесу ехать сложнее, там коряги везде. Но если сразу на широкую дорогу выйти, можно. Деревня у нас о города далеко, народу особо не ходит. Хоть вблизи дрова ищи, хоть вглубь забирайся. Мне и дров-то много не надо, найду дерево сухое - разрублю. Или ищу поваленные, те, которые не сгнили под снегом.
Кругом зима стоит. Хорошо хоть я днем пошел, когда светло еще. Иду, вижу в снегу рожа чья-то. Страшная и улыбается. Долго стоял, не мог подойти к ней, вдруг набросится и съест. Хоть и без зубов она, а всякое бывает. Потом сверху шапка снега упала. Не на меня, но все равно страшно, вдруг сейчас на рожу упадет зуб. Потом пошел. Подошел к ней, смотрю, а дальше еще одна. Лежит просто. Причем у нее и рта-то нет, глаза и нос, рот провалился куда-то.
Хотел я наступить на рожу, но тут слышу - звук пилы. Санки свои на тропинке оставил, обошел рожи кругом.
Там полянка. Большое дерево повалено, в середине пила, большая двуручная. И двое. Стоит один с одного краю, длинный, в плаще с капюшоном, худой. Лица не видно, пилу дергает. А на другой стороне ее сидит мелкий, весь в волосьях, зубами скалится, как будто все зубы у рож отобрал. Сидит на пиле, и тоже ручку ее толкает. Между собой не разговаривают, тишина стоит, птицы все с поляны улетели. Рож нет рядом с ними, я специально посмотрел. Долго стоял, а за это время они ни слова не проронили. Только мелкий в волосьях зубами скрипит, радуется.
Убедился я, что не видят они меня, пошел дальше. Дошел до своей поляны, где деревья лежат, что осенью упали. Рож нет больше, на поляне ни души, по дереву грач скачет. Черный, покосился на меня, и в обратную сторону. Ну как я подошел к нему, он взлетел, конечно, кто же под топор лезть захочет.
Для начала нарубил я боковых веток, потом дерево начал на части разрубать. Гул стоит, щепки летят, мокрые, грязные, я вспотел весь, от меня пар идет, даже шапку пришлось скидывать. Лужайка прям на столярную мастерскую похожа. Нарубил дров, загрузил на санки. Дня на два теперь хватит.
Поехал домой. И долго ведь работал, а эти все пилят. Слышно, как пила туда-сюда ходит, вжик-вжик. Стою, слушаю, смотреть не пошел на них уж больше - зачем. И хоть бы слово кто из них проронил - нет, тишина. Из них троих только пила разговаривает, сама с собой. Интересно, почему никак не закончат, да и откуда они взялись такие. Но не пошел я к ним все равно, рож испугался. Те на снегу, и если уж вначале на меня не кинулись, теперь уж кинутся по-любому. Вокруг я посмотрел специально, нет ли еще - нет, только эти лежат. Может, их как раз эти работники и обронили. И молчат поэтому.
Отдохнул, решил дальше двигаться. На лес уже вечер опускаться начал, серо вокруг, тоскливо. Птиц не слышно, только сова где-то наверху ухнула.
Еду-еду, вышел из леса прямо к своему домику. Смотрю, крышу подлатать надо будет скоро, как снег сойдет, сени особенно. Сейчас-то держится крыша, потому что знает дом, что живу я. Он, бывает, иногда и приказов слушается. Скажешь вслух:
- Надо бы дровишек подкинуть! - пока вылезешь из-за печки и дойдешь до заслонки - глянь, а печь уж полна, огонь пылает. Если дрова в доме есть, без дров он не загорится, из леса дрова принести не может. Или я перед этим подкидывал, только забыл уже.
Потому что разговаривать он не может, пытался я с ним - нет, ни в какую.
Сейчас, правда, я и вымолвить ничего не успел. Пришел домой, снял тулуп с валенками, закинул в печь дровишек. Газетой прошлогодней затопил. Газеты мне иногда почтальон приносит местный, из деревни, когда до меня добирается. Молодой парнишка, любопытный, все смотрит вокруг, да как я живу осведомляется. Ну это редко бывает.
Затрещало в печке. Хотел прилечь я, ноги, как ватные. Или сначала баньку затопить? Смотрю в окошко - идут. Я аж вздрогнул - эти идут, из леса. Маленький, клочковатый впереди, зубами скалится, за ним длинный. Капюшон так и не снял с головы, отчего кажется все время, что он в сторону куда-то смотрит, а идет боком к моему окну повернутый.
Стал я как вкопанный, смотрю в окно, хотел дому приказать не впускать их, а звук застыл в горле, слова не могу вымолвить.
В сенях уже скрипят, снегом о половицы. Вот дверь на крючке внутреннем дернулась, и голос скрипучий:
- Отворяй, хозяин!
Открыл я дверь, от беспамятства опять же открыл. Стоят они, длинный позади, перед ним кобольд. Лицо волосами во все стороны топорщится, как щетинки торчат. И зубы в два ряда сомкнуты. Длинный за ним, а как меня увидел, и вправду ворочается, боком капюшона, так чтоб я его лица н видел.
- Ну что? - скрипит кобольд. - Пойдешь с нами?
- Зачем? - говорю. Слова наконец-то проснулись, всплыли внутри меня. - И кто вы такие, зачем сюда явились? Проваливайтесь!
Длинный молчит, в угол за печкой смотрит, отворачивается все дальше. А кобольд в ухмылке зубами щурится:
- Мы слышали, ты стучал в лесу, нам это не нравится. Мы тебя в снег втопчем по самую рожу, будешь лежать в снегу, улыбаться, когда ходим вокруг тебя. Пришел твой час служить нам.
- Пошли вон отсюда, - кричу. - Думаете, я вас не выкину?
Хотел топор свой взять, а топор у меня за печкой лежит, рядом с длинным, туда еще проникнуть надо. Схватил нож со стола, длинный, охотничий, шаг к кобольду сделал. Он смотрит зло на меня.
- Ты, - говорит, - еще не знаешь, что я с тобой сделать могу, щас живо свой нож уронишь, - пальцами щелкает. Пальцы черные у него, даже ногтей не видно, как будто вместо них одна копоть.
- Не дергайся, - кричу. И то ли он меня испугался, то ли нож моего крика послушался, но выпасть не выпал из пальцев, качнулся, я чувствую, но не выпал.
Сжал я его еще крепче, иду на кобольда. А он от меня пятиться начал.
- Ладно, - шепчет, - погоди, мы еще придем к тебе, - в сени выскочил вслед за длинным молчальником, который уже дверь открыл. - Пока вот мы тебе оставляем. Постоят, посмотри на них, тебе самому таким быть. Потом, если мы про тебя забудем, они у тебя по стенам расползутся, отпадут у тебя от дома сени, а потом весь дом сгниет.
И сразу наружу выскочил вместе с длинным. Хотел я за ними побежать, но не успел, они во дворе как будто испарились. Смотрю в угол сеней, куда он показывал, там стоит лукошко, а из лукошка рожа скалится. Улыбается на меня своими глазами безжизненными. А ведь они и мне таким быть грозили. Хотел выкинуть лукошко, а оно от пола не отдирается, прилипло как будто. Потом глаза зажмурил и ножом в него тычу, а надо же, нож сквозь рожу до дна лукошка насквозь прошел. Обратно вытаскиваю - на нем и снега нет, а рожа все улыбается.
Ждать нечего мне. Надо значит, уходить из дома. Только куда мне идти, если кобольд с длинным в деревне меня все равно найдут. Решил улететь куда-нибудь, даром что ли меня колдуном назвали.
Сбил маленькими гвоздиками четыре длинные щепки и вбил получившийся пропеллер в в стену снаружи. Пальцем подергал - крутится. И дом сразу подрагивать начал. А как лететь? Дрожать-то он дрожит, а с места не сдвинется. И заклинаний не знаю никаких.
Пошел в сельмаг я. Пропеллер как остановил пальцами, так и дом перестал вибрировать, хорошо, что слушается, не хватало еще, чтобы длинный с кобольдом заметили. В сельмаге Дуня работает, ладная такая девушка, светлая. Я говорю ей:
- Дай-ка ты мне, Дуняшка, сеть, которой птиц ловят.
Она удивилась, конечно, поворчала:
- Откуда я тебе сейчас найду ее?
Но нашла все-таки, на складе. Любят меня в деревне, хоть и колдун.
Пришел домой, повесил на окно сетку. Дом сразу в воздух подниматься начал, я еле внутрь успел заскочить.
- Куда лететь? - кричу. И сам себе, то есть не сам, а кто-то за меня моим голосом, отвечаю: - Летим на седьмое небо!
Удивился я, надо сказать, но решил не возражать.
Небес действительно было семь. Первый слой начинался сразу за липами, второй состоял из мелких, как завитки овечьей шерсти, перистых облаков. На окнах дома появились капли влаги. Я начал тревожиться, что может промокнуть винт, но сразу понял, что он приводится в действие магически, и вода на него не повлияет. На третьем небе резко потемнело, это был слой густых кучевых облаков. Зато прояснилось на четвертом. Я вышел на крыльцо, посмотрел вниз и увидел перед собой всю землю - маленький, маленький, казалось, могущий поместиться на ладони пестрый шарик. Хорошо, что успел отойти и закрыть дверь, когда мы поднялись на следующее небо, резко стало холодно, а в комнате темно, как ночью. Для того, чтобы включить свет, я намотал на электрический щиток проволоку, протянул ее к двери и выкинул конец наружу сквозь щель. Сработало. Печку затапливать не стал, потому что лететь оставалось недолго, сел у окна. На шестом слое мимо начали пролетать звездочки, маленькие, как будто игрушечные или вырезанные из бумаги.
И вот резко посветлело, и дом встал. Я поспешил наружу. Вокргу не было ничего, только ослепительная, режущая глаз белизна. И прямо по воздуху ко мне шли два рослых парня с крыльями в хитонах в красно-белую клетку.
- Здорово, - хмуро сказал один из них. На хитоне у него было написано "Ник". А у другого - другим шрифтом и не прямо, а под углом, но то же слово - "Ник". - Добро пожаловать, рассказывай, как подключился.
- Что? - не понял я. - К чему подключился?
- Здесь Интернет, - пояснил второй. - Видишь, за "Милан" болеем, - и почему-то показал на свой хитон.
Первый тем временем подошел к пропеллеру, потрогал, поцокал языком.
- Я не понимаю, ребят, - моргая от растерянности, ответил я. - Я просто хотел полетать, мир посмотреть.
- А, - сообразил первый и улыбнулся. - Так тебе по-другому запитываться было надо. Если сеткой, - он подергал сеть на окне, - то птичьей, а не рыболовной. А так ты на высокой, - он прочертил головой вертикальную полосу в воздухе, - скорости подключился.
Он должно быть говорил на каком-то диалекте, некоторые слова были непонятны, но я решил не заострять на них внимания. Тем более не понял насчет сети:
- Я же птичью покупал!
- Значит, нагрели тебя, - заключил парень.
- Здесь, правда, теплее, чем там у нас внизу, - удивился я. - А как обратно теперь?
- Никак уже, будешь здесь жить.
- А с этим как быть? - я зашел в дом, приглашая их за собой, показал на стоявшее в сенях лукошко.
- А это просто выкини, - парень поднял лукошко и выкинул за дверь куда-то вниз.