Автору этих строк случилось провести какое-то время в городском психо-неврологическом диспансере. Причиной этого стало то, что он в поисках наиболее безболезненного, не привлекающего внимания окружающих и с максимальной вероятностью приводящего к успеху способа самоубийства случайно обратился за советом к друзьям. То есть ошибся в последнем пункте: привлек внимание общества. Ошибка была диагностирована как хроническая неврастения с параноидальными отклонениями, а наказанием стала временная изоляция от большей части общества с целью, как пояснили судьи, предотвратить возможное развитие осложнений.
В тюрьме (зачеркнуто)... в диспансере мне удалось познакомиться со многими интересными людьми, но наибольшего внимания заслуживали двое.
Первый, худощавый, темноволосый, коротко стриженый и зачастую чисто выбритый мужчина средних лет, с решительным лицом и квадратным подбородком, считал, что он является не одним человеком, а всеми до одного, живущими на планете, вместе взятыми. Вернее, не совсем всеми людьми, а как бы сконцентрированной волей всех окружающих. Он считал, что знает, что хотят и к чему стремятся все, начиная от воина племени масаев и заканчивая владельцем финансовой пирамиды. Иногда в перерывах между написанием указов, чем он занимался постоянно, относя потом написанное дежурной медсестре, он решал посмотреть в окно и поговорить с товарищами по палате, в результате чего становилось известно, что он знает даже желания вон той галки на дереве или пробегающей мимо собаки с белыми подпалинами.
Указы, которые он относил медсестре, как оказалось, были абсолютно непонятными, бессвязным набором слов, никто из окружающих не мог уяснить их смысл. Впрочем, если вдуматься, таким и должно быть всеобщее желание, непонятным и размытым, как заходящее солнце в долине.
Я, заинтересовавшись, пытался поговорить с ним, но у него, видимо, как раз тогда был приступ, так как он строчил очередной указ, и резко оглянувшись на меня, сообщил кратко, что точно почувствовал, что хотят абсолютно все в данный момент, и если издать указ, который он сейчас составляет, все до единого станут счастливы.
Тогда я решил узнать о нем у медсестры. Оказалось, что до диспансеризации этот человек был министром и руководителем партии, которая быстро приобретала последователей и власть в государстве. Больного прочили в президенты, но вдруг в один день его партия проиграла выборы, а его самого сместили с министерского кресла. В тот же день он издал свой первый указ, после чего был госпитализирован.
Поневоле я пожалел, что не интересовался прежде политикой, записал название партии и фамилию пациента с целью изучить их программу. И когда возвращался в палату, встретил второго человека, показавшегося мне необычным.
Этот был маленького роста, очень худ, костист, отчего все части его тела казались существующими отдельно и скрепленными между собой шарнирами, и абсолютно лыс, с вытянутым заостренным черепом, напоминавшим индейский вигвам. Стоял в коридоре, склонившись над чем-то, что держал в руках, и тихо бубнил себе под нос. Я остановился в двух шагах от него, но он не обращал на меня никакого внимания. Я попытался вслушаться, но его бормотание было крайне нечленораздельным, можно было различить только, что он делает довольно длинные паузы, в которых чуть наклоняет вбок и вниз плешивую голову. А то, что он держал в руках, было стодолларовой банкнотой.
Я кашлянул и окликнул его:
- Простите...
Он поднял на меня взгляд. Маленькие, близко посаженные, бегающие глазки блестели, как будто могли потеть.
- Что вы говорите? - поинтересовался он блеклым неярким голосом. Голоса у него, казалось, не было вообще, какой-то невыразительный полусип вместо него.
- Хотел бы поинтересоваться тем же у вас, - вежливо ответил я, надеясь, что он не буйный. Впрочем, в любом случае с таким дохляком я справлюсь, а вот то, что он говорит над деньгами показалось интересным - может, он, например, читает заклинание вызова денежного духа?
- Я разговариваю с ним, - лысый кивнул на купюру. - Хочу убедить его остаться.
- Простите-э-э-э... - я настолько удивился, что какое-то время даже не знал, что сказать. - С кем, с ним? С Франклином?
Теперь уже лысый в свою очередь не сразу меня понял.
- Нет, что вы, - проговорил он, наконец. - Это же Тедди.
- Простите, кто?
- Тедди, - теперь он заговорил с прежней, бормочущей интонацией, как будто был глух, или забыл обо мне, - плохая деньга. Но ты не можешь уйти, ты должен служить мне, потому что ты деньга, моя деньга, понимаешь, ты принадлежишь мне. Я на тебя смогу еще много чего купить, а потом ты снова ко мне вернешься и продолжишь мне служить. Но ты должен мне поклясться, что не уйдешь совсем, иначе я никогда ничего на тебя не куплю, - он снова замолчал и наклонил вбок свою шалашевидную голову.
Неожиданно пришло понимание этого жеста - прислушивание.
- Простите... - снова осторожно и тихо спросил я, боясь его раздражить. - Вы его слышите?
- Конечно, - воскликнул он, снова поднимая на меня потные глазки. - А вы - нет? Не слышите моего Тедди? Плохая деньга! Но моя!
Он снова начал говорить все то же, что я уже слышал. Я поспешил отойти. Этот человек был явно не в себе, но у меня появился интерес к его заболеванию, настолько сильный, что я снова поспешил на дежурный пункт и попросил у медсестры историю его болезни.
Лысый человек раньше входил в банду гангстеров, совершавшую множество ограблений по всей стране. Он имел одну из важнейших воровских специализаций - форточник. В силу своего малого роста и хрупкого телосложения он мог легко влезть в окно обкрадываемого помещения и открыть изнутри дверь сообщникам, либо, если в них не было необходимости обчистить сам.
Кроме этого, он был еще бережливым человеком, даже скупым, но скрупулезным, имел привычку записывать номера банкнот своей доли каждой добычи. И один раз случайно заметил, что номер одной из купюр, которые досталась ему в последней краже совпадает с одним из номеров из предыдущей. При том, что грабили тогда частную квартиру, никак не связанную с магазинами, в которых он потратил предыдущее награбленное. Суеверный человек, лысый решил, что это судьба.
В следующий раз он решил специально навести друзей на магазин, в котором потратил предыдущую купюру. Ограбление прошло очень удачно, выручка была огромной, едва ли не максимальной за несколько лет их грабежей. А купюра вернулась!
После этого они еще два раза грабили по наводке купюры. Сначала квартиру хозяина магазина, который держал деньги дома в личном сейфе, и машину инкассаторов, забравших выручку магазина. Каждый раз все проходило без сучка, без задоринки, даже при дерзком ограблении инкассаторов полицию вызвать никто не успел. Барыши же были гигантскими. И надо ли говорить, что купюра каждый раз возвращалась!
Товарищи по банде решили было, что лысый невероятно везуч и обладает редкостным чутьем, собирались назначить его главарем. Но он неожиданно сошел с ума. Ему начало казаться, что купюра живая, что она хочет уйти от него и больше не возвращаться, зажить другой жизнью. Ему казалось, она говорит ему это, хотя кроме него ее никто не слышал. Он отказывался покупать что-либо на купюру, потому что боялся, что она уйдет, а вместе с ней и удача. Начал подолгу разговаривать с купюрой, убеждая ее остаться. Наконец, стал отказываться лазить по окнам, говоря, что за купюрой нужен глаз да глаз, и она может тайком выскочить из его кармана, если на время оставить ее без внимания. Стал в итоге полностью бесполезен банде, и однажды они оставили его одного в ограбленной квартире.
Наутро лысого нашла полиция и после обследования отправила в наш диспансер. И, как сообщила мне, с сожалением покачивая головой, медсестра, он считается одним из самых тяжелых больных, ни разу с момента госпитализации еще окончательно не приходил в сознание. Зато смог невольно принести пользу: по его документам и записям найденным у него в квартире, полиция смогла вычислить и арестовать банду.
Возвращаясь в палату, я думал о том, что все-таки между этими двумя есть что-то общее, хотя одного так много, а другого так мало...