Милка Лепешкина чудо как была красива: светлые, ниспадающие до пояса, густые волосы, черные, выгнутые дугой соболиные брови, огромные голубые глаза с поволокой. А движения - чарующие, загадочные и такие округло-завершенные. Рука так изящно держит маленькую щеточку и мелкими, уверенными вибрациями наносит тушь на ресницы, делая их еще длиннее и пушистее. А фигура...
-- Диля, у тебя первая пара, а ты спишь. Ты сиреневую юбку одеваешь или я прикину ?
-- Да, помню, я в брюках пойду. Не жди меня, я еще чуток вздремну. Мне краситься не надо, у нас же ПА и ПФ. Оставь мне старый халат, мой в дырьях и органикой заляпан.
--Нет, психологиня, вставай! Мишка на машине. Он нас до задних ворот добросит, а то будешь пехом переть и явишься к раздаче слонов. А если прийдешь заранее, так выберешь себе формалинового, отработанного. Номерок-то сразу его запиши. Апосля найдем отчетик. Не трусь! Я ж говорю тебе: не ты первая и последней не будешь - нечего бояться. Третий курс дотянешь - пойдет твоя любимая трепология и горе мы с тобой забудем, а дипломчик красненький прорисуется. Вставай, вставай! Кофе покрепче выпей. Как среда, так работай тут нянечкой. И на фига таких чистоплюек мамаши-то от себя в мед. посылают...Да, кстати, тут на тебя Мишаня мой запал, так ты не ерепенься - перспективный. К осени-то звездочки нацепит и уперед - на охрану полярных рубежей, а ты, маленькая, вся в голубеньких цветочках при ейном папеньке с маменькой, верность законному блюдя, доучишься в приличной квартирке. И не смотри так на меня удивленно. Подарок от меня. Не пара он мне или я ему - один х... Эх, всем давать - развалится кровать, а там и sterlilitas тук-тук и тут. Но ты у нас, девочка-целочка: "нет" - поцелую без любви. Тебя бы к нам на выселки да к физручку-кобельчуку в лапки загребущие, кривоножки волосатенькие! Ну, да не всем такое счастье, а некоторым дурочкам, тип тебя: "Сначала приходит любовь, потом свадьба бывает, и вот с малышом в коляске мама уже гуляет".
Двенадцать третьекурсниц второго меда высыпали на крыльцо анатомического театра. Февральский ветерок свежим морозным порывом унес запах формалинового страха и покой исполненного долга расплылся в душе Дили.
--Теперь можно сбегать в столовку, плотненько подзакусить и допрыгать по снежку до общаги. Сегодня был тяжелый случай, а завтра можно отдохнуть на ГИГе и фармакологии. Да и вечер еще впереди, книжку нужно дочитать, довязать начатую шапочку. А как день хорошо прошел и впервые не было страшно и противно. И трупарня в этом семестре закончится, а дальше пойдут специальные предметы, и погода сегодня хорошая, и солнце вот как дивно за парком садится. И мама такую ладную дубленку прислала - вот как девчонки смотрят. И сапоги замшевые на тон темнее. Картинка маслом! И Сережка Потехин такую красавицу на семинаре уж точно не обзовет сенсорным интровертом. Ах, как здорово и красиво все вокруг, "эх, хорошо в стране советской жить, нам нынче весело, весело, весело. Поищи жену в медичках, они тоненьки, как спички, но зато резвы, как птички. Все женитесь на медичках. Эх-эх, труля-ля...Все женитесь на медичках...", - щебетали,приплясывая и подпрыгивая, мысли в черноволосой головке сероглазой медички.
-- Диль-Диль опять уплыла в свои фантазии. Эй, очнись, не пой, красавица- психичка! Поесть-то надо. Каблуки-то не продери, по тропкам шастая, и принца на белом коне не проворонь, - громкий оклик однокурсницы не смог вернуть ее на широко натоптанный путь к институтской столовой и она по заснеженной тропе поплыла к главной проходной.
Ожидание любви всегда живет в женщине. Это - постулат, не требующий доказательств, аксиома то есть. А особенно предчувствие высоких любовных порывов прорастает в здоровом сердце двадцатилетней девушки, несмотря даже на строгое мамино воспитание, известного и дорогостоящего столичного гинеколога. Маме было известно о любви все или очень многое. Счастье неразделенной любви и бедная девочка умоляет об аборте. Ее принцессе такого не надо и шли в ход многочисленные примеры об обманутых простушках, которые "приносили в подоле" вместо того, чтоб учиться. А резус-конфликт, когда торопливо, на пятом месяце беременности, выходят замуж физически неокрепшие студенточки и голова кругом идет от ужасающих анализов. Оборони провидение, от такой радости. Все должно быть по плану: диплом, престижная работа, спокойный, здоровый муж, плановая беременность с ранней генетической диагностикой, тщательная психологическая подготовка к родам в идеально-стерильных условиях под руководством ближайшей подруги - главного акушера республиканской больницы и, как следствие, рождение физиологически-активного внука. Точка. Так должно быть и так будет, не сомневайся, доченька. А сейчас твое дело учиться и только учиться, а остальное все приложится....
-- Диляра! Я вот уже давно поджидаю, - завораживающий баритон стройного военно-морского курсанта прервал ее обычное мысленное слововерчение.
-- А это вам, - протянул он ей огромный целофановый сверток с алыми розами.
Она вздрогнула, откинулась назад в полуобороте, ища более достойную кандидатуру для такого рыцарского подарка. С головокружительно падающем сердцем резко подскочила к нему, вспыхнула неудержимо-предательским румянцем на щеках и тихо спросила:
--Это все мне? Спасибо, Михаил! Мне впервые дарят цветы. Просто так.
-- Нет, конечно, не просто так. Я обычный... Я хочу вас пригласить на свадьбу моего друга. Вы сегодня свободны? Регистрация в пять, моя машина стоит у дальних ворот и мы быстро домчим до Петровской набережной. Вы согласны?
Уже усаживаясь на переднем сиденье машины и судорожно пристегивая ремень безопастности, она спросила:
-- А переодеться?
-- Успеешь, свадьба-то в семь, в училищной столовой. Мы позже вернемся и ты все успеешь, а мне и так сойдет - все будут в формах...
И действительно, еще подъезжая к салатовому зданию стиля петровского барокко дворца бракосочетания на набережной, она увидела огромную, темную, шевелящуюся кляксу, которая при приближении оказалась большой группой молодых людей, одетых в черные, наглухо застегнутые курсантские шинели. Почти у всех на рукаве было по 4 желтых нашивки в виде галочек кончиками вниз. Часть курсантских голов были покрыты зимними шапками-ушанками, но большинство коротко стриженных голов прикрывали свои лбы бескозырками с золотыми надписями "ВВМУ им. Ленинского Комсомола" на их ленточках. Юноши все были наверняка привлекательными, но Диле они в тот момент показались все на одно лицо, за исключением,пожалуй, очень уж суетящегося совершенно лысого курсанта в шинели нараспашку с выглядывающей оттуда белоснежной, новенькой рубашки, которого Михаил представил ей, как новоиспеченного жениха. Вскорости они отошли, о чем-то деловито совещаясь и она почувствовола себя здесь лишней и одинокой, но уйти не решилась, так как теперь понимала, что роскошный букет предназначался не ей, а счастливым новобрачным. Она попыталась обидеться, но молодых пригласили на регистрацию и действующие лица предстоящего свадебного торжества по широкой лестнице зашли в сверкающий хрустальным светом регистрационный зал. Невеста, стоящая с наголо-обритым женихом, была одета в длинное, просторное платье, которое уж никак не могло скрыть не менее чем 36-38 недельную беременность.
Сегодня было воскресенье. Из окна сквозило. Диля с головой укрылась толстым одеялом, вставать и выключать свет было лениво, девчонки, как всегда, поспешно уходя, забыли его выключить. Ида и Вера жили в области и обычно по праздникам ездили домой за продуктами. А Милка так и вообще никогда не ночевала в общаге по выходным, а возвращалась прямо на понедельничьи лекции. И ей опять предстоит отдыхать в одиночестве. Нужно убрать в комнате и Диля высунула краешек глаза из своего уютного укрытия и оглядела комнату. Убогое зрелище: три кровати были неубраны, девичьи интимные вещички везде разбросаны, большая карта мира сиротливо висела на трех кнопках на тыльной стороне бельевого шкафа, который служил перегородкой, отделяющей импровизированную прихожую и собственно жилую часть. Посередине ее стоял круглый стол со сложенной внавалку грязной посудой и грудой съестных остатков. Работы хватит на целый день - пора вставать!
Диля любила домашнюю, рутинную работу. Руки все делают автоматически, ноги слушаются интуитивно, а свободные мысли сами с собой разговаривают. А подумать и посовещаться им было о чем, и она включила свою своевобразную мысленнюю словомешалку. Поразмыслить было надо. А самое главное оценить свое поведение. Да, выпила; первый же глоток шампанского, еще на свадебном фуршете, ударил в голову на голодный желудок-то. Пить надо учиться...Еда на самой свадьбе в училищной столовой была и в начале застолья скудная, да и та быстро исчезла в быстро жующих ртах гостей - молодых, здоровых, но похоже не очень сытых курсантов. Нечего особо впредь стесняться и сразу тарелку накладывать, а то найдется кому все вкусное съесть.Танцевала много - со всеми, кто приглашал. Ну так и наплясалась, не то что в общажной дискотеке, оборудованной в полуподвале, где крутилась каждую субботу прекрастная музыка. Но контингент! А какой он мог быть, если на 10 стройных медичек приходилось не как по-статистике всего лишь 9 рябят, а 2 белобилетных! Кому-то ставила диагноз, с пьяну. Так какой диагноз? Аутизм? Хм! Быть такого не может с проверенными по всем медицинским параметрам будущими подводниками. А, впрочем, кто его знает... Нужно в литературе покопаться. В сроке беременности невесты хоть не ошиблась: бедняжке скоро рожать, а ей - пляски на свадьбе да и "горько", злыдни-сокурсники жениха, каждую минуту кричали. Мужланыс, как мама говорит, не дано им состояние первородки понять. Потом на ледяных горках на столовских подносах всем свадебным составом катались. Так хорошо было! И хмель из головы выдуло. Кто-то долго мне рассказывал о трудностях военно-морской службы в условиях заполярья. И о том как трудно выбрать верную, порядочную жену и как им там трудно найти работу и что только учителя и врачи-медсестры имеют шансы быть при деле. А остальные - блядуют и спиваются. Что-то отвечала. Что сочувствует им, разделяет беспокойство, но мне какое дело до их проблем, мне еще учиться долго и холод я вовсе не люблю, потому что с юга приехала. И кто-то сказал, что вы там, на югах, капусту рубите. И что это означает? Нужно будет у Милки спросить, она - грамотная, производственница, с опытом медсестринской работы. Опять на меня будет ругаться, дурой обзывать, но обьяснит. А больше и спросить-то не у кого, все остальные из интеллигентных семей... Потом драка была. Миша с кем-то отношения выяснял. И все геройствовал, спрашивая меня: хочешь, я Неву пешком перейду, с льдины на льдину перепрыгивая. Все порывался через ограду перелезть. Сфинксы ему тоже не глянулись и каменный глобус пытался скатить с тумбы. Хорошо только, что к двенадцати в казарму им всем нужно было возвращаться. И жениху, новенькому мужу тоже. Хотя какая там первая брачная ночь и невестин психологический синдром-боязнь дефлорации?
Вымытая посуда аккуратной стопкой стояла на чистом столе, полы, как последний штрих уборки, уже сохли. Теперь осталось только совместить поздний завтрак с ранним обедом, состоящий из традиционного воскресного омлета и крепко-заваренного натурального кофе, а потом открыть учебник по любимой пропедевтике и углубиться в тонкости первичного медицинского осмотра. Мама всегда говорила, что успех в лечении больного заключается в первоначальном завоевании доверия пациента к врачу. И тут уж нельзя гнушаться ничем, ни уверенным, здоровым видом самого медика, ни чистотой кабинета, ни выставленными напоказ фотографиями благодарных, счастливых мамаш с их сине-желтым приплодом. И еще мама говорила, что доктор, как цыган: что дали - то и бери! А еще, конфеты - не роскошь, а средство благодарности, ведущее прямиком к диабету. И что медики духов не пьют, а цветами не закусывают...
Ее очередной мысленный разбор полетов прервал недолгий стук в дверь, а скрип открываемой двери окончательно вернул Дилю на пятый этаж Ленинградского общежития Сан.Гига.
-- Хозяюшки, гостя приймете?- спросил Миша, появляясь в дверном проеме с маленьким букетом осенних ярко-желтых меленьких хризантем
-- Входите, Миша! Милы нет, я одна дома,- полувыдохнула слова Диля, удовлетворенно оглядывая честную и сейчас чистую бедность их обиталища.
-- А я к тебе! Вот! Пришел справиться о твоем самочувствии и вообще у меня сегодня последнее увольнение перед 45-ти дневной морской практикой и нужно его провести так, чтоб не было мучительно больно... , а было б что вспоминать в ревущих широтах северного Ледовитого океана. Или ты занята?
-- Нет, конечно! Вот только перекушу. На тебя готовить?
Когда Диля с полной сковородкой еще шипящего бугристого омлета вернулась в комнату, Миша уже заканчивал прибивать давно оторванный дверной шпингалет. Даже беглым взглядом было заметно, что он тут славно потрудился: карта на шкафу была прибита маленькими гвоздиками с подложенными под них картонками, оконная штора обрела несвойственное ей ранее строго горизонтальное положение, а полка над ее кроватью переместилась от изголовья к ногам, для совместимого с жизнью неожиданного ее падения, как с юмором пояснил ей мастер. На столе в большой бутылке из-под молока желтели цветы, а рядом матово поблескивала серебристым горлышком темно-зеленая бутылка Советского шампанского.
--О, вот и закусь готова! Ты и говить умеешь? - кивнул он на раскладываемый на тарелки омлет.
-- Кое-что, но не всегда съедобно получается,- честно призналась Диля, вспоминая, как они намедни готовили борщ, а потом со смехом выливали его в канализацию.
-- А я пить не умею.
-- Видел, наблюдал. Будем учить. Я - опытный учитель: самое главное - заранее закусить. Сливочное масло есть? Мажем маслом бутерброд, мысли о народе отгоняем..., достаем из широких штанин... баночку с паюсной икрой и аккуратно наносим на подмасленную поверхность. Открываем ротик и, тщательно пережевывая, запиваем бокалом искрящегося. И клиент никогда не догадается, что мы пить не умеем. Вкусно? Ну, за нас, за отличников боевой и политической подготовки!
Миша сыпал шуточками и прибаутками, Диля медленно пьянела и слушала. Когда он зацепил философские вопросы и начал изрекать заумные цитаты из Канта, Фейрбаха и каких-то еще более древних философов, она не стала спорить, потому что своего собственного мнения на этот счет не имела, а как предмет они ее совсем не интересовали, потому что экзамен был сдан еще в прошлом году. Мишины философские воззрения на семейную жизнь были очень самобытны, но очень уж отдавали самостроем. Впрочем, что-то искреннее и любопытное в этих рассуждениях были: будущая его жена работать не должна, одеваться будет во все только самое наимодное, лучшее и качественное. И вообще, он сразу после свадьбы все ее старые вещи выбросит, а купит все новое и только на свой собственной вкус. Жить они будут в маленьком городе, расположенном в лесистой части средней полосы России, куда он будем возвращаться отдыхать душой и телом после многомесячного морского похода. А по вечерам после купания в жарко натопленной русской бане они, красные и красивые, в окружении румяно-упитанных пятерых их детей будут есть простой ужин - рассыпчатую, белую картошку, политую жаренным на подсолнечном масле луком, угощаясь солениями-маринадами, белыми упругими и мягкими рыжими грибами собственного приготовления. Ах, как сказка, будет жизнь хороша! Ведь что такое счастье? Это-когда ты идешь со службы и знаешь, что у тебя в холодильнике стоит запотевшая, непочатая бутылка водки....Ты понимаешь, не торопиться ее сразу распить, а просто точно знать, что она, такая холодненькая, вся в маленьких капельках конденсата, одинокая, в определенном месте.... стоит и тебя дожидается и ты, жена, в ожидании...
-- Чего, кого? И она тоже в в крупных каплях, но пота... Пятеро детей! И еще готовка, заготовка и на стольких едоков. Красота! Не жизнь, а первая часть сказки... про Золушку.
Когда Диля задержалась у вертушки на проходной общежития, где Миша забирал свое удостоверение, пожилые вахтерши с любопытством остановили их:
--Я специально тут со смены не спешила, посмотреть все хотела на красавца-курсантика. До чего красив, молодец! Богатырь, прямо слово! И детишки славные будут. Удержи его, девочка! А ты, служивый, береги свою любовь, мы тут всякого насмотрелись - ничего супровив этой девки не замечали. Сурьезная малость, это есть, а так... Расцветет еще, дай только срок!
Пробежал в усердной учебе февраль, промелькнули почти все дни марта, чуть затормозив на праздничной дате восьмого, когда будущие врачихи поздравили друг дружку с женским днем обильным застольем и немудрящими подарками. А Диля, привычно отбиваясь от смеющихся подруг, все бегала на проходную к ячейкам, куда раскладывали приходящую почту. Иногда за день она совершала несколько спусков-подьемов, на что добрая, но очень язвительная Милка говорила:
--Тренируй, тренируй, котя, икроножные (m.gastrocnemius) мышцы, чтоб копчик (os coccyges) не болел от усердия.
Она всегда издали узнавала его письма: они были самые толстые и в ярко-белых длинных конвертах. Приходили они примерно раз в три дня, а вот в субботу-воскресенье задерживались, но иногда бывало, что в понедельник приходило сразу два. И она, медленно поднимаясь по лестнице в свою комнату, быстренько взглядом пробегала письмо, чтоб потом, лежа на кровати, еще раз внимательно его прочесть. У нее уже скопилась толстая пачка Мишиных посланий из какого-то трудно-произносимого эстонского порта, где он и его три товарища проходили свою последнюю курсантскую практику в чинах мичманов на лейтенантских должностях. Диля тоже хотела бы написать ему письмо, но точного адреса не было, только на одном конверте был нечетко написан длинный набор цифр. И она принялась вместо своей безотносительной болтанки мысленно разговаривать с ним: советоваться, радоваться его успехам, печалиться поломкам какого-то морского оборудования, гордиться его умению починить тот мудреный прибор и переживать за его утреннюю головную боль после флотской пирушки. Она тоже радовала Мишу своими успехами в приготовлении съедобного супа и преоборением страха перед вскрытием и макропрепарированием, хвасталась новеньким бриллиантовым колечком, присланным мамой на праздник. Признавалась, что очень скучает по нему и, что у них опять оборвалась штора и, что она очень-очень ждет его с практики и согласна сидеть в первых рядах приглашенных, как он того хочет, на присвоении его курсу лейтенантских званий. Там имели право сидеть только ближайшие родственники или невесты вновь испеченных офицеров. И не было еще ни одного случая, чтоб приглашенная девушка не меняли бы вскорости свою девичью фамилию на мужнину. Нарушать такие старые традиции она конечно не могла и не хотела, но почему-то все думала, размышляла. Кого-либо спрашивать совета она стеснялась, никто бы ее сомнений не разделил, потому что уж очень этот союз внешне был завидным. Это стало ее самой большой тайной.
1 апреля была суббота и, как обычно в этот день, Диля отправилась на переговорный пункт звонить маме. Телефонная связь была хорошая и она долго выслушывала привычные мамины наставления о том, что нужно тепло одеваться, следить за регулярностью своих месячных, три раза в день кушать и, пользуясь случаем, мама поделилась очередной страшилкой из больничной гинекологической практики, где молоденькая безмужняя студенточка кесаревым сечением ( тазовое прилежание) воспроизвела младенца с явно-выраженным синдромом Дауна. Вот до чего доводит безмозглость девок и отсутствие родительского контроля! Когда переговорные деньги были потрачены, она решила прогуляться до общаги пешком, не смотря на то, что моросил мелкий противный дождь и весна явно не собиралась так рано приходить в северную столицу.
Прийдя в холл, она, по-привычке, проверила свой почтовый ящичек, но писем не было, как не было их последние три дня. Все девочки, как ни странно, были дома и сидели за общим столом, а в комнате была относительная чистота. Странная, гнетущая тишина висела в воздухе, но ей она была непонятна. Ида с древней внутренней тоской в огромных черных глазах, молча, протянула ей незапечатанный квадратный белый конверт. Диля быстро его открыла, в глазах ее зарябило, заискрилось от праздничности нарисованной картинки, но содержание просто сбило бы ее с ног, если б не вовремя подставленный подругами стул. До боли знакомый, мелкий, с характерной наклонной галочкой вместо буквы "ж" мишин подчерк приглашал всех девочек присутствовать на торжественном бракосочетании Миши и Жени, которая состоится 2 апреля, в12 часов, в Пушкино. А на словах он передал, что его друзья будут нас, четверых, встречать около11 на вокзальной платформе уже в самом пригороде.
Ночью Диля, конечно же, не спала, находясь в каком-то странном деревянном оцепенение. И она поняла, что адрес-то он не сообщил умышленно, чтоб она ему не досаждала ответами. Но зачем же надо было всех приглашать на свадьбу? И это-понятно. Девушек среди их знакомых мало, вот и нужно разбавить чисто мужской коллектив. Но ведь он мог пригласить всех, кроме нее, тем более, что ее дома не было, а девчонки бы повеселившись на свадьбе, ни слова б ей не обронили. Но ведь он настаивал на ее присутствии. Но зачем? Сделать ей больно. Но зачем? Она до утра не смогла найти ответы на эти вопросы...
Хмурое воскресное утро не принесло ей облегчения, но двигаться нужно было и нарядные девочки, захватив с собой очередной свадебный букет сели в пригородную электричку. Диле предложили место у замызганного окна, девочки расположились рядом. Нарушила тягостное молчание старшая подруга:
-- Ну, вот, разнюнилась, принцесса-Несмеяна. Радуйся - будет еще хуже! Подумаешь, женишка умыкнули, недотрога, хренная. И вообще пропадешь ты по жизни со своим мерзо-пакостным тихушным характером. Молчишь, плачешь и смотри на кого похожа? Наведи боевую расскраску! Неприятности нужно встречать с хорошо уложенной прической высоко-поднятой головы, широкой, белозубой улыбкой и в туфлях на высоченных каблуках. Красся немедленно и плакать прекрати, подъежаем ведь...
И действительно, они приближались. Выходя из вагона, они на платформе увидели группу хохочущих курсантов, среди которых выделялся Михаил с букетом алых роз. Диля моментально все поняла, бегом заскочила в закрывающуюся дверь электрички, которая вскорости привезла ее обратно на городской вокзал.
-- Ты, понимаешь, это была шутка, просто первоапрельская шутка! Прости меня, я даже не подумал, что ты можесь так обидеться. Это не моя идея, это - все они... Они говорили, что ты не отвечаешь на письма, потому...потому что вы все одинаковые...И тебя не было дома. Я не хотел так. Прости меня. Я так скучал, я так мечтал о нашем будущем. Вот, посмотри, это - моя зарплата за практику, - положил Миша на стол увесистый квадратный пакет.
-- А сейчас поспи, нежная сероглазка. Проснешься и засверкает солнце, прийдет весна и все у нас будет хорошо и мы..., - тихий щелчок закрываемой двери с последующими гулкими удаляющимися по длинному коридору шагами заставили Дилю вскочить с постели, на которой она лежала, свернувшись калачиком и отвернувшись к стенке. Она подошла к столу, открыла пакет, увидела много пачек десятирублевок в стандартной банковской упаковке и брезгливо отодвинула их, затем опять скукожилась на кровати, как говорила мама, в позе обиженного эмбриона и заснула.
Проснулась она утром от неожиданно-яркого утреннего солнца. Девочки тихо щебетали, собираясь на первую пару.
--О! Очнулась наша страдалица! Вставай, петушок пропел давно, все вкусной проспишь и неучем останешься. А вы непутевые товарки, учитесь как деньги нужно зарабатывать, пачками. Пару минут порыдала и мужика до копейки обчистила. Вставай, спрячь подальше, вишь, устроила тут денежный фейерверк. Припрячь, пригодится на пирок-то свадебный,- привычное ворчание Милы вернуло абсурдность вчерашней нереальности на круги своя, но сделало ее далекой и смешной.
Интенсивность обучения будущих врачей не оставляет ни сил ни времени на продолжительные душевные муки. Врач всегда должен держать себя в узде и быть готовым прийти на помощь даже, когда ему самому плохо. Диля это знала точно, потому, что сама была из семьи потомственных врачей. Да и двадцатилетние долго страдать не могут, а Диля еще и не любила вечного уныния, наверняка предполагая, что жизненная кривая куда-нибудь да и вывезет. И следующее воскресенье она рассчитывала встретить Мишу красивой, уверенной в себе и спокойной.
В пятницу, вечером, возвращаясь с круткой полотенца на голове из полуподвального общажного душа, Диля, еще не заходя в свою комнату, почувствовала какое-то сильное волнение. Сердце ее странно неритмично стучало, в висках жестко, предательски что-то тикало. Она списало это на легкую декомпрессию быстрого поднимания по лестнице...В комнате было людно: девочки стояли возле географической карты, трое малознакомых юношей сидели за столом, а Миша сидел на ее кровати, перелистывая какую-то медицинскую монографию. В воздухе пахло духами, спиртным и ...торжеством. Что-то очень необычное было в обликах молодых людей: все они были одеты в штатские новенькие костюмы темных оттенков. Потом она вспомнила их лица и удивилась, как человек в военной форме не похож на самого себя в цивильном. Пока она, молча приходила в себя, рассчесывала мокрые волосы и бегала к соседке переодеться их комната опустела, лишь Миша все также продолжал разглядывать книгу.
Потом, видно окончательно собравшись с духом,осторожно обняв ее за плечи, он подвел ее к карте и, медленно ведя по ней указательным пальцем, произнес:
-- У нас сегодня было распределение. Поздравь меня, я получил назначение на должность командира подводной лодки на Тихо-океанский флот. Это очень престижно, через три-четыре года я буду капитаном "раз" и тогда академия и опять родной Ленинград. Надолго. Может быть навсегда. Ты поедешь со мной! Конечно, осенью, когда после госа получу звездочки, а ты ведь уже можешь получить удостоверение медицинской сестры, летом и получишь...Но мне нужно сейчас оформлять документы и вписать мою жену. Она должна ехать со мной сразу на точку. Ты согласна?
-- На что? Я не могу вписать твою жену в твои документы. Мне не нужно удостоверение мед.сестры ни сейчас, ни летом. Но я думаю, что твоя жена должна ехать на точку... А я должна только себе и сейчас я буду учиться,- со злостью резко сказала Диляра, нагнулась, подтянула из-под кровати чемодан, достала пакет с деньгами и протянула их растерянному Мише.
Весна в том году выдалась ранняя, клейко-сморщенные листики кленов быстро набрали свою четкую узорчатость, но не потеряли ярко-зеленую окраску, которая переливалась на солнце перламутровой радостью природного обновления. Диля успешно занималась шесть дней в неделю. В воскресенье, по недавней традиции, ее, сонную, поцелуями будил Миша, который быстро-раздевшись, протискивался к ней под пушистое одеяло. Потом они слегка утомленные взаимной страстью ненадолго засыпали, проснувшись же, смеясь и безумолку болтая, шли гулять до вечера по городу. Горящие по сумеркам факелы растральных колонн, строгий Александрийский столб с еле видным в тумане скорбным ангелом на кресте, антирелигиозные экспозиции Казанского, маятник Фуко Исакиевского собора, вековые заспиртованные уродцы Кунс-камеры, огромные золоченые купола Александро-Невской лавры, заросшие, тенистые, запутанные тропки Волкова кладбища видели их обнявшимися и не осуждали, потому что были старые и мудрые. И везде он не уставал нашептывать ей:
-- Я люблю, тебя, моя маленькая сероглазка!
Такую июньскую духоту не помнили даже сторожилы. Но студентам и в пургу жарко, когда у них сессия. Экзаменов в школе было четыре, в училище было всего три. Но все в этой жизни кончается, закончились и страсти по-студенчески. Успешно завершились... Дилин билет домой был уже куплен, Миша об этом не был осведомлен. Потом она просто села в вагон, поехала на отдых, успешно прошла обязательную гинекологическую практику, написала отчет и в сентябре вернулась продолжать учебу на четвертом курсе. На столе она сразу нашла адрессованные ей несколько тоненьких писем. Она их прочла, внимательно изучила четко-написанный адрес какого-то незнакомого Приморского поселка и, тщательно-перевязав, положила их на дно своего чемодана. Она никогда не писала этот адрес на конверте, потому что никогда не написала ответ. Но и другие офицерские послания уже ее больше не тревожили...