Гендельман Элияу Бен Давид : другие произведения.

Мойшеле и Карлценельсон, который живёт на крыше

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  
  
  
  
  

Эли Гендельман

в соавторстве с Александром Паниным (Сиэтл, США)

  
  

Мойшеле и Карлценельсон, который живёт на крыше

  

Первое Знакомство

  
  
   - Вы разрешите тут немного приземлиться? - Услышал Мойшеле за спиной приятный грассирующий баритон.
   Мойшеле вздрогнул от неожиданности. В огромной пустой квартире никого не было, Мойшеле - то прекрасно знал об этом. Был прелестный вечер накануне праздника Пурим, Родители, Старший Брат Ицик и Старшая Сестра Ривка ушли гулять, оставив Мойшеле в пустой и тёмной квартире стоять в углу. Мойшеле был наказан.
   А всё из-за этого противного толстого мальчишки, сына известного на всю округу своей жадностью, торговца фалафелем. В лавке у этого торговца всегда было полно мух, на столиках вечный мусор и объедки, и вообще, он бессовестно драл со школьников по десять шекелей за несчастную маленькую бутылочку "Пепси-колы". При этом он гадко улыбался и всегда " забывал" отдать сдачу.
   Сын весь пошёл в отца. И сегодня, собрав ватагу таких же оболтусов и двоечников, он подкараулил Мойшеле после уроков и начал его задирать.
  -- Руси! - кричали они Мойшеле.- Лех ле русия, метумтам!
   Мойшеле не обращал на них внимания. Пусть себе орут. А Папа не любит, когда он задерживается после школы. И потом, "руси", прозвище хотя и обидное, но воистину, не стоящее, ну ни капельки, ну вот ни на столечко того, что бы задерживаться после школы, вступая в перепалку с этими безмозглыми мальчишками.
  -- Коль русим метумтамим! - продолжали надрываться эти бездельники, - вэ орим
   шельха ганавим!
   Этого Мойшеле проглотить молча уже не мог. Он сгрёб с земли горсть гравия и запустил в обидчиков. Завязалась драка. Понятно, что Мойшеле пришёл домой позднее обычного, вдобавок с порванными штанишками и "фонарём" под глазом. Папа не стал ругаться. Он только выглянул из-за газеты и пробурчал, что драться некрасиво, тем более в Израиле, где все евреи братья, и что Мойшеле не пойдёт вечером на праздничные гуляния. Старший Брат Ицик показал Мойшеле "нос". Старшая Сестра Ривка сказала что-то вроде: "вытри сопли", а Мама укоризненно покачала головой и тяжело вздохнула. Потом Мама взяла у Мойшеле порванные штанишки и сказала:
  -- Мошико! Ну зачем же обязательно махать кулаками? Ведь всегда можно доказать
   свою правоту словами, апеллируя к разуму и логике противника!
   Мойшеле ничего не знал про "апеллировать", но и нисколько не сомневался в полном отсутствии какого-либо разума, и зачатках какой-нибудь логики у своих обидчиков.
   Тем не менее, Мойшеле остался стоять в углу, когда все домашние ушли на городской карнавал.
   Как же весело сегодня на городских улицах! И дети, и взрослые надевают маски и карнавальные костюмы, кушают разные вкусности, катаются в луна-парке,
   участвуют в пуримшпиле, и вообще, оттягиваются по полной программе.
   "Как плохо быть самым маленьким, особенно в большой семье" - рассуждал Мойшеле, стоя в углу. - Никто меня не любит, и никому я не нужен. Вот у Мамы, например, есть Папа. У Папы есть Мама. У Старшего Брата Ицика есть аквариум. У Старшей Сестры Ривки есть компьютер. А у меня нет ничего. И даже маленькую собачку не разрешают заводить. Эх! Несчастный я, несчастный"
   От этих мыслей Мойшеле готов был уже разреветься, когда услышал за спиной какое-то подозрительное жужжание и приятный грассирующий баритон:
  -- Вы разрешите тут немного приземлиться?
  -- Чего? - не сразу понял Мойшеле.
  -- Чего-чего...- пробурчал баритон, - посадку давай!
  -- А... а... тут же ведь не Бен-Гурион, - пробормотал ничего не понимающий
   Мойшеле.
  -- Гурион...шмурион...- проворчал всё тот же голос, - у меня мотор барахлит! -
   И на подоконнике возникла фигура пухленького человечка в клетчатом костюме, носом - картошкой, печальными еврейскими глазами и сигаретой "Ноблес" в толстеньких пальцах. Из карманов видавшего виды клетчатого пиджака выглядывали надкушенный багет с туной и початая бутылка водки "Голд".
   Человечек уселся на подоконник, закинул ногу на ногу и выпустил подряд десять колец дыма. Кольца повисли в воздухе, вытянувшись в ряд друг за дружкой. Странный человек мастерски пропустил сквозь туннель колечек струйку дыма и внимательно уставился на Мойшеле.
  -- Так... продолжаем разговаривать... Тебя как зовут?
  -- Мойшеле Зингельшухер - пробормотал Мойшеле, вконец растерянный. Он обратил
   внимание на туфли незнакомца, с изрядно сбитыми каблуками, и красные носки в чёрную клеточку. " На террориста не походит, может вор?" - мелькнуло у Мойшеле в голове. Но взгляд пришельца излучал такое неподдельное добродушие, что Мойшеле сразу же отбросил эту мысль.
  -- Теперь спроси, как меня зовут, - сказал странный человек.
  -- Да, извините... А как Вас зовут?
   Человек встал на подоконнике во весь рост, и театрально отбросив правую руку в сторону, сказал:
  -- Меня зовут Изя Карлценельсон! Но я, может быть, разрешу тебе звать меня
   просто дядя Срулик. А сколько тебе лет?
  -- Двенадцать. И у меня скоро будет бар-мицва.
  -- Ох, же и пожрём... - мечтательно произнёс Карлценельсон, поглаживая себя по животику, - люблю праздники... там всегда много вкусных вещей... А почему ты не спрашиваешь, сколько мне лет?
  -- Ой... извините, дядя Срулик, а сколько Вам лет?
   Карлценельсон снова встал в театральную позу и произнёс с некоторым пафосом:
  -- Я мужчина в полном расцвете лет и в меру упитанный.
  -- А когда бывает этот расцвет? - Полюбопытствовал Мойшеле. Может, он сам
   находился в этом же возрасте, просто он про это ничего не знает. Ведь он не такой всезнающий, как Папа, или, например, социальный работник из его школы.
  -- В любом, - уверенно ответил Карлценельсон, - особенно, если речь идёт обо мне.
   - Слушай, Мойшеле, а чего мы просто так сидим? Может, пыхнем джойнтиком? -
   Карлценельсон полез в свой весёлый клетчатый носок и выудил из него спичечный коробок с марихуаной.
   Мойшеле с сомнением покачал головой:
  -- А Мама мне строго-настрого не велела курить, - сказал Мойшеле.
  -- Пустяки! - весело ответил Карлценельсон, ловко сворачивая косяк. - Дело житейское! Так и передай своей Маме! Вот у меня наверху есть сто тысяч таких косяков! И я курю их, когда захочу! Только сейчас там бойлеры промывают, и нет никакой возможности их взять...
   Карлценельсон в четыре затяжки добил косяк и ловким щелчком забросил окурок в аквариум Старшего Брата Ицика. Это был очень дорогой аквариум, на пятьсот пятьдесят литров, с системой очистки воды, электроподогревом и тремя фильтрами. Мойшеле вспомнил, как Папа расплачивался за этот аквариум золотой кредитной карточкой и прильнул носом к стеклу.
   Жирный окурок медленно опускался на дно, расплываясь и разлохмачиваясь, окрашивая кристально чистую воду в коричневый цвет. Рыбины тыкались в него, принимая очевидно, за сухой корм, отплывали и весело переворачивались брюшками вверх.
  -- А они не подохнут? - Мойшеле помнил, как Старший Брат трясся за свой аквариум.
  -- Пустяки! Дело-то житейское! - сказал Карлценельсон, - у меня наверху сто тысяч
   таких рыбок и я кормлю их исключительно окурками.
   Мойшеле обратил внимание, что уже все рыбки перевернулись на спинки и не подавали никаких признаков жизни.
   Сам Карлценельсон уже вовсю хрумкал индюшачью пастраму, выуженную им из холодильника. Иногда он прикладывался к горлышку бутылки, которая торчала у него из кармана, и снова во всех комнатах слышался треск за его ушами.
  -- Да. Но что скажет Папа? - Вслух подумал Мойшеле, глядя на подохших рыбок.
  -- А что он может сказать? - Спросил Карлценельсон с набитым ртом. - Дело-то житейское! Мы их похороним на цветочной клумбе перед домом!
  -- Как? - удивился Мойшеле.
  -- Вот так! В "хеврат кадиша" мы обращаться, конечно, не будем. Ты знаешь, кто самый лучший в мире похоронщик аквариумных рыбок?
  -- Кто же?
  -- Конечно же, я! - гордо сказал Карлценельсон. - Волоки быстрей все Папины сигареты!
   Мойшеле принёс из родительской спальни два блока "Марльборо" и, с плохо скрываемым восторгом, наблюдал за манипуляциями своего нового знакомого.
   Карлценельсон ловко вскрывал пачки сигарет, одну за одной, при этом сигареты складировал в карман своего клетчатого пиджака. Дохлых рыбок он упаковывал в пустые сигаретные пачки, и складывал рядком на кожаном кресле. Карлценельсон бормотал себе под нос что-то типа, "амен, да будет благословенна её память", чем очень смешил Мойшеле.
   Почти все рыбки были уже упакованы, как вдруг на лестнице послышалось хлопанье дверки лифта, и в замочной скважине заскрежетал ключ.
  -- Ой, заболтался я тут с тобой, совсем... Мне же должны звонить из Сиэтла! - резко
   вспомнил Карлценельсон, и начал взбираться на подоконник.
  -- Погоди, я познакомлю тебя с Папой и Мамой, - начал было Мойшеле, но
   Карлценельсон уже стоял на подоконнике.
  -- Привет! - крикнул Карлценельсон, и исчез в сумерках.
  
  
  

Такая вот абсорбция

   Борис Абрамович Зингельшухер, ведущий инженер одного из предприятий - гигантов, коими славилась бывшая тяжёлая промышленность бывшей огромной и "нерушимой" державы, сидел в тесной конторке в здании заводоуправления, обхватив голову руками, и страдал. А страдал он нечеловечески. Впервые, за сорок лет его жизни, за пятнадцать лет беспорочного служения родному заводу, его назвали "жидовской мордой".
   Мало того, заместитель генерального директора, обвинил его в срыве квартального плана! Он так и сказал, этот несчастный заместитель: " Это из-за тебя, жидовская морда, горит квартальный план". Такого обвинения Борис Абрамович вынести не мог.
   " Шульманы уехали, Зингеры уехали, Рабиновичи уже давно уехали. Вон, у Ваньки Фридмана, жена русская, а они уже сидят на чемоданах. Что я? Хуже их, что ли? У Рубинштейнов вообще, только дедушка еврей, и что? Не хило устроились в Ашкелоне, коттедж купили, работают, дети в университете учатся..."
   Вечером домой пришла заплаканная Софа Моисеевна, жена Бориса Абрамовича.
   Сквозь слёзы и непрекращающиеся всхлипы, она рассказала, что сейчас в переполненном троллейбусе, её, первый раз в жизни! Назвали "жидовской мордой!"
   Ни в школе, ни в институте, ни на работе, никто и никогда... А вот в троллейбусе...
   Какой-то подвыпивший работяга, замызганный мужичок в телогрейке, позволил себе... И куда только смотрит милиция?
   После ужина решение уехать, долго, тихо и безрезультатно теплившееся у супругов, созрело окончательно. И началась морока.
   Ежедневные походы в "Сохнут", бесконечные очереди в "ОВИРе", долгие ожидания в казённых коридорах, мамины мигрени и сердечные приступы папы, принесли первые результаты, и уже через несколько месяцев семья Зингельшухеров в полном составе: Папа, Мама, Дедушка (отец Софы Моисеевны), Старший Брат Ицик, Сестра Ривка и маленький Мойшеле, уже выгружали свои баулы на перроне вокзала в Бухаресте. Там они застряли на целую неделю. Те несчастные гроши, которые мама собирала на дорогу, быстро закончились: в Румынии всё стоило ужасно дорого. Папа пошёл продавать водку, несколько бутылок, разрешённые на вывоз. Это несколько поправило их семейный бюджет. В конце концов, ранним, пасмурным утром, дружная семья сошла с трапа самолёта в аэропорту имени Бен-Гуриона., на земле обетованной.
   Новая родина встретила своих детей не совсем так, как мечталось долгими вечерами на кухне ведомственной квартиры. Но пенсия инвалида Великой отечественной войны, полученная дедушкой, приходила на банковский счёт регулярно, и это позволило семье быстро "встать на ноги", и уже совсем скоро их можно было назвать вполне обеспеченной семьёй. Папа, закончив одни за другими курсы, освоил иврит в полной мере. Благо, ему не пришлось таскать кирпичи на стройке. И получил ришайон инженера-инспектора городских коммуникаций. После этого его взяли заместителем начальника санитарного отдела городского муниципалитета.
   Мама, так же закончив одни курсы, потом другие, и даже третьи, подтвердила свой диплом бухгалтера и, благодаря небольшой протекции, о которой Папа даже и не догадывался, устроилась пкидой в местном отделении банка "Дисконт". На работе Маму уважали и любили. Менаэль банка оказывал ей всяческое внимание, а Мама, иногда, не оставляла это внимание безответным. И вскоре получила "квиют". Но на первом месте для неё всё же была семья. Руссо эмигранто - облико морале.
   Дети начали учиться в школе. Дедушка Моисей умер в возрасте 86 лет, но своё дело он сделал. Зингельшухеры смогли купить прекрасную пятикомнатную квартиру, в новом доме в престижном районе. На работу Папа ездил в вишёвого цвета "Субару", а ежегодно они устраивали себе небольшой отпуск то в Праге, то в Риме, то в Париже. В общем, вполне типичная история благополучной абсорбции одной, отдельно взятой, еврейской семьи.
   Но не у всех всё так гладко, без сучка и задоринки. Не у всех на чёрный день имеется дедушка - инвалид войны. У Изи Карлценельсона был как раз такой случай.
   Приехал он в Израиль примерно в одно время с Зингельшухерами, то есть незадолго до того, что сейчас принято называть "большой алиёй". Изя Карлценельсон работал техником в конструкторском бюро, связанное с авиацией, поэтому долгое время ходил в "отказниках". Грянула перестройка, рухнул железный занавес, и Изя ступил на землю Израиля, имея в багаже смену белья, пару сковородок и жену Фридочку, которая была младше его на пятнадцать лет. Фридочка, женщина хоть и красивая, но глупая, панически боялась испортить фигуру, и поэтому детей у них не было.
   С самого начала Изя вкалывал на трёх работах, мечтал найти и четвёртую, по "черному", и таки нашёл её. Но теперь он страшно выматывался, на сон у него оставалось не больше четырёх часов, даже в шабат.* Изя с превеликим удовольствием взял бы и пятую работу, но как её уместить в расписанные по минутам сутки?
   Как бы там ни было, вскоре Изя и Фридочка жили в своей, симпатичной и уютной, двухкомнатной квартире, а под балконом белела новенькая "Шкода".
   Фридочка имела очень "нужную" для Израиля специальность - критик литературы по марксизму-ленинизму, и поэтому не работала.
   Целыми днями она смотрела по телевизору слезливые бесконечные латиноамериканские сериалы, или совершала "шопинг", покупая себе кофточки и курточки.
   Пользовалась Фридочка только самой дорогой косметикой, курила исключительно сигареты "Ив", мечтала жить в отдельном коттедже и ездить по магазинам на "Вольво" или "БМВ".
   Недоброжелательные соседки говорили Изе, что в его отсутствие Фридочку посещают посторонние импозантные мужчины, с массивными золотыми цепями, на шикарных машинах, что частенько Фридочку видят в роскошных ресторанах и пабах. Изя отмахивался от злых языков, которые, как известно, "страшнее пистолета", и продолжал любить свою молодую жену неземной любовью.
   И хотя в холодильнике периодически бывало пусто, а Изя постоянно уходил на работу без сэндвича, у Фридочки регулярно появлялись новые вещи, золотые цацки, и с каждым днём она всё больше выглядела обожравшаяся деликатесами.
   В один прекрасный день Фридочка заявила мужу:
  -- Знаешь что, милый мой, мне надоело жить в тесном сарае, в нищенских условиях,
   считать агороты от получки до получки, а Эйлат видеть только во сне. Я ухожу к Додику. Он строительный каблан, у него вилла в Нетании, и он не такой жмот, как ты.
   Как не уговаривал Изя свою ненаглядную Фридочку остаться, она пошвыряла свои
   манатки, цацки и парфюм в шесть огромных чемоданов, вызвала такси и укатила
   восвояси.
   Изя остался один, а после Фридочкиного отъезда начались совершенно непонятные
   вещи. Изя вдруг начал получать умопомрачительные счета из ювелирных магазинов,
   модных бутиков, ресторанов и ночных клубов. После всех выплат Изя остался с
   огромным минусом в банке. И банк не замедлил заморозить его счёт, так как,
   подписанные Фридой, чеки продолжали бессовестно поступать.
   И тогда Изя запил. Неделями он не выходил из квартиры, захламленную пустыми
   бутылками, объедками, консервными банками и окурками. Сквозняк весело вертел по
   квартире карусель из неоплаченных счетов и угрожающих писем от адвокатов. Его
   уволили со всех четырёх работ и Изя запил ещё сильнее. Скоро долг по машканте
   вырос до неприличных размеров и банк отсудил у него квартиру. Так Изя
   Карлценельсон оказался на улице, в одном клетчатом костюме-тройке, в стоптанных
   башмаках, в весёлых носках в клеточку и полушерстяном кашне.
   На первых порах он спал в машине, но и её пришлось продать: Изе грозило
   заключение в долговую тюрьму.
   Клетчатую жилетку и кашне Изя загнал на "олимовской" барахолке, в состоянии
   жестокой абстиненции, за пятнадцать шекелей, и тут же пропил их в забегаловке для
   румынских гастарбайтеров.
   На следующий же день, едва не окочурившись от ночной прохлады, на скамейке в
   городском сквере, Изя понял: дальше так жить просто нельзя.
  -- Если меня, еврея, эта земля не принимает, нужно подниматься в небеса, - сказал
   Изя сам себе и пошёл искать похмелку.
   Опохмелиться на халяву он мог только на шуке пишпушим в Яффо. Там у Изи был друг.
   Спившийся араб, философ и незаконнорожденный сын шейха, с которым Изя попивал
   арак. Он держал на шук пишпушим магазинчик. Даже не магазинчик, так, просто прилавок, заваленный всякой бытовой электрической рухлядью. Примусы, соковыжималки, плееры, миксеры, тостеры, настольные лампы, вся эта дребедень валялась на прилавке в жутком беспорядке, и вдобавок, в неработающем состоянии. На свою последнюю ценность - наручные часы "Победа", Изя выменял у своего собутыльника старенький мотор от пылесоса и сконструировал агрегат по производству сладкой ваты. Целыми днями Изя со своим аппаратом простаивал на набережной, а те жалкие копейки, что удавалось заработать, просаживал в грузинской шашлычной, на старой тахане мерказит.
   Вскоре и это предприятие лопнуло. Изя, только одним своим испитым и затрапезным
   видом, вызывал подозрение у потенциальных потребителей сладкого продукта, и
   молодые мамаши, несмотря на вопли своих чад, вату покупать не желали, чисто из
   санитарных соображений.
   И тогда Изя Карлценельсон начал свой подъём на небеса. Свой ватоделачный агрегат
   Изя разобрал, пришпандорил к нему пропеллер от найденного на свалке вентилятора, и
   соорудил небольшой портативный вертолёт. Крепился он на спину с помощью
   подтяжек, заводился посредством нажатия кнопки на животе и, несмотря на
   маленькие габариты, обладал неплохой подъёмной силой. Этот мини-вертолёт поднимал
   своего владельца на высоту двенадцатиэтажного дома. С помощью нехитрого
   приспособления позволял легко маневрировать в воздухе, и даже зависать. Работал
   аппарат на солярке, в целях экономии, бензин был дорог. А топливо Изя сливал по
   ночам из припаркованных повсюду "тендеров" и "транзитов". Иногда он просто
   совершал разбойничий налёт на бензоколонку с небольшой канистрой в пухлых руках.
   Изя Карлценельсон окончательно перебрался на крышу. Там, между бойлеров и
   солнечных батарей, он соорудил себе небольшой домик, типа суки, маленький, но очень
   уютный, с зелёными ставенками. По странному стечению обстоятельств, домик
   Карлценельсона располагался на крыше того самого дома, где недавно купили квартиру
   Зингельшухеры.
   По вечерам, сидя возле своего домика, Изя потягивая арак или водочку, от души
   радовался, что ему не надо платить арнону.
  
  
  

Разбор полётов

   Мама и Папа застыли на пороге. И было от чего. На новом кожаном кресле в ряд лежали коробки от сигарет с дохлыми рыбками внутри. По всей комнате витал дым со стойким запахом марихуаны. Холодильник зиял пустотой, и не было там ни батона индюшачьей пастрамы, ни салмана горячего копчения, а от головы швейцарского сыра остались только дырки. Возле разорённого холодильника валялась бутылка из-под водки
   "Голд". Пол, потолок, стены и подоконник были в грязных следах от ботинок.
   Папа посмотрел на Маму и сказал:
  -- Гм...
  -- Гм... - сказала Мама, и посмотрела на Папу.
  -- Гм... - сказали Папа и Мама снова, но уже вместе.
   Первая мысль Мамы была о холодильнике. Кто съел все припасы? Кто пил водку?
   Может, в их отсутствие, нагрянули родственники? Но Мама тут же вспомнила, что кроме покойного дедушки и троюродного брата Папы, родственников у них не было.
   А с Папиным братцем Зингельшухеры не общались, даже по телефону. Тогда кто пил водку?
   А Папу, в это время, мучила другая мысль: почему в квартире пахнет марихуаной?
   А Старший Брат Ицик молча смотрел на свой любимый аквариум, на ещё не огробованных рыбок, сиротливо лежащих на столе, на коричневую воду, и тоже сказал:
  -- Гм...
   Его губы задрожали, на глазах выступили слёзы...
  -- А... А... А... что с моими рыбками? - Наконец смог вымолвить Ицик.
   Старшая Сестра Ривка тоже сказала "гм" и бросилась в свою комнату, к своему
   драгоценному компьютеру.
   Велик ли Аллах? Могуч ли Господь? Но слава ИМ всем! - Изя Карлценельсон в
   Ривкину комнату заглянуть не успел.
  -- Так... - сказал Папа, и многообещающе посмотрел на Мойшеле. - Похоже, что в
   наше отсутствие у нас в доме были гости. Кто же? Кто курил в моём доме всякую гадость? - обычно спокойный Папа начал раскаляться, как кочерга в печке.
  -- А кто пил водку? - всхлипнула Мама.
  -- А что с моими рыбками? - завизжал Старший Брат Ицик.
  -- Пустяки! - развёл руками Мойшеле. - Дело-то житейское.
   Точка Папиного каления, видимо, дошла до критической отметки. Он отцепил от брючного ремня два пелефона, биппер, связку ключей, аккуратно всё это положил на стол, и начал медленно вытягивать ремень из брюк.
  -- Сейчас я покажу этому шлимазлу...
  -- Боря...- перехватила его руку, собравшуюся, уже было, выпороть Мойшеле, Мама.
  -- Я тебя умоляю... А если услышат соседи? Дело дойдёт до социальных работников.
   А неприятности с полицией? Оно тебе это надо?
  -- Дело-то житейское...- пробормотал Папа. Он закурил сигарету, нервно заходил по
   комнате, заложив руки за спиной, а потом сказал:
  -- Ты - это Мойшеле, - будешь стоять в углу. Остальные - за мной. - Папа вышел из
   комнаты.
   Мама обхватила виски ладонями. Так она всегда делала, когда у неё начиналась
   мигрень. А если и не начиналась, то это обозначало: "Ах! Оставьте все меня в покое, у
   меня ужасно разболелась голова!". И тоже вышла следом за Папой.
   Старший Брат Ицик треснул Мойшеле по затылку и так же вышел.
   Старшая Сестра Ривка, прежде чем выйти, громко сказала Мойшеле:
   "вытри сопли!" После чего удалилась вслед за всеми.
   Мойшеле вздохнул и остался стоять в углу.
   Через час его позвали в салон, на семейный совет.
   За большим круглым столом собралась вся семья. Папа сидел, нахмурив брови, и беспрерывно курил. Мама сидела, по привычке обхватив голову руками, будто показывая, что у неё ужасно болит голова. Старший Брат Ицик сидел возле папы и ехидно улыбался. Старшая Сестра Ривка примостилась возле Мамы и строго смотрела на Мойшеле из-под огромных очков. По всему было видно, что Папа уже принял какое-то решение, а вся Семья с ним уже полностью и целиком согласна.
   Папа сказал:
  -- Мошико! Мы не будем тебя наказывать слишком строго, если ты сейчас
   расскажешь нам всю правду.
   И Мойшеле рассказал домашним всё о странном летающем человечке в клетчатом
   костюме и клетчатых носках, по имени дядя Срулик.
  -- Да! - доказывал Мойшеле абсолютно не верящему Папе и уже совсем ничего не понимавшей Маме, - у него дома есть сто тысяч таких аквариумов. И всех рыб он кормит исключительно окурками с марихуаной. А когда он снова прилетит, то принесёт самый огромный аквариум в мире с миллионом рыбок!
  -- Бред какой-то... - сказал Папа. - А где живёт этот твой дядя Срулик?
  -- Дядя Срулик живёт на крыше, - совершенно искренне ответил Малыш.
  -- На крыше? И когда же он снова прилетит? - всё ёщё не верил Папа.
  -- Он не сказал.
  -- Ну, это, как после дождичка в четверг, - сказала Мама. Она тоже не верила
   Мойшеле, ну ни на капельку.
  -- Как фамилия этого дяди? - спросил Папа и взял в руки телефонный справочник.
   Но Мойшеле ну ни как не смог вспомнить фамилию своего знакомого.
  -- По-моему, надо просто сообщить в полицию, - сказала Мама.
  -- И что ты там скажешь? - сказал Папа. - Что некто влетел к нам в окно, разгромил
   квартиру, отравил рыбок, что зовут его дядя Срулик, и он живёт на крыше? И тебя тут же отправят в Беер-Яков. Хватит с нас одного сумасшедшего!
  
   Повисла гнетущая тишина. Потом Папа сказал:
  -- Ты будешь всё время стоять в углу, пока не признаешься. И не поедешь с нами в
   Эйлат. А потом мы отведём тебя к детскому психологу.
  -- Надо отвечать за свои поступки самому, а не выдумывать всяких летающих
   сруликов-шмуликов, - сказал Старший Брат Ицик и, пользуясь случаем, отвесил
   Мойшеле подзатыльник, а Старшая Сестра Ривка, поправила на носу очки и сказала:
  -- Вытри сопли!
   Мама вдруг встрепенулась:
  -- Ребёнка нельзя оставить одного на целую неделю! Он же разнесёт весь дом!
   И потом, кто-то же должен его кормить, провожать в школу, и вообще, следить за порядком в квартире.
   Папа сказал: "гм" и на некоторое время задумался.
  -- Я завтра же позвоню в коах-адам, и попрошу прислать хорошую озерет-байт с
   рекомендациями.
   Семейный совет закончился, и все занялись своими обычными делами. Папа уткнулся в газету, Старший Брат Ицик прилип к телевизору - показывали футбольный матч. Старшая Сестра Ривка ушла в свою комнату и засела в Интернете. Мама принялась наводить порядок, а Мойшеле снова отправился в угол.
   Мойшеле было грустно и одиноко. Ведь его наказали совершенно несправедливо! Он ведь рассказал правду! А ему не поверили, и теперь он не поедет в Эйлат на целую неделю! И будет жить совсем один, да ещё с какой-то незнакомой тётенькой.
   -Вот возьму, и умру! И тогда они, наверно, поймут, что я их не обманывал. - Подумал Мойшеле вслух, а заглянувший на минутку Папа, спросил:
  -- Чего это ты там бормочешь?
  -- Да так, - ответил Мойшеле, - у меня скоро бар-мицва. Не могли бы вы с Мамой
   купить мне маленькую собачку? Совсем малюсенькую... А когда прилетит дядя Срулик, я обязательно тебя с ним познакомлю.
   - Спокойствие! - сказал сам себе Папа, - только спокойствие! - И выскочил из
   комнаты, как ужаленный.
  
  

В гостях у Карлценельсона

   На следующий день, как только Папа вернулся с работы, Мойшеле было велено тут же становиться в угол.
  -- В углу он ничего не натворит, - сказал Папа.
   Мойшеле стоял в углу, и тихо проклинал тот день, когда он появился на свет. И угораздило же его родиться самым младшим! И за что только ему досталась такая тяжкая планида - всегда быть виноватым, за всё отвечать, вечно стоять в углу?
   Сейчас в комнату заглянет Старший Брат Ицик, покажет ему "нос", или отвесит подзатыльник, потом возьмёт ролики и убежит кататься во двор. Потом зайдёт Старшая Сестра Ривка, строго глянет на Мойшеле из-под очков и по своему обыкновению велит ему "вытереть сопли".
   Дверь открылась, в комнату ворвался Старший Брат Ицик. Он схватил свои ролики и, сделав "нос", стремительно исчез. Потом зашла Мама. Она сунула Мойшеле маленькую шоколадку и ласково погладила по голове.
  -- Я поговорю с Папой, может быть, он разрешит тебе немного погулять.
  -- Может быть, ты поговоришь с Папой, на счёт купить мне маленькую собачку?
  -- После твоих последних похождений, ни какой речи, ни о каких собаках, быть не
   может, сказала Мама и ушла. А Старшая Сестра Ривка сказала: "вытри сопли" и тоже вышла. Мойшеле вздохнул и снова остался один.
  -- Ну я так не играю, - услышал Мойшеле знакомый баритон. - Я тут, понимаешь, сижу уже десять минут, и мне не рады.
  -- Дядя Срулик! - кинулся было к нему навстречу Мойшеле.
  -- Но, но... - остановил его Карлценельсон. - Осторожнее! Ты можешь заразиться!
  -- Дядя Срулик? А ты, разве, болен?
  -- Болен!
  -- А что у тебя болит?
  -- Я самый больной в мире! Вот! - И, ловя на себе скептические взгляды Мойшеле,
   добавил: - Ну, что я, уж и заболеть не могу?
  -- Конечно, можешь! - согласился Мойшеле. - Но больные, обычно, лежат в кровати, и им дают лекарство.
  -- А вот мне некому давать лекарство... - грустно сказал Карлценельсон. - Слушай,
   Мойшеле, полетели ко мне, а? Я буду лежать в кровати, как нормальный больной, а ты будешь давать мне лекарство.
  -- А ... а... я ... это... наказан я, - пролепетал Мойшеле.
  -- Мдя... Папа шибко ругался за вчерашнее?
  -- Меня в Эйлат не берут...
  -- Пустяки!!! Я летал в Эйлат сто тысяч раз! И ещё раз полечу, вместе с тобой!
  -- Правда?
  -- Конечно, правда! А теперь давай, пошалим немного? - И Карлценельсон повис на
   люстре.
  -- Дядя Срулик! Но ведь ты же больной!
  -- Ой! И правда, я чуть не забыл... - Карлценельсон сделал страдальческое лицо и
   спланировал с люстры прямо в кровать Мойшеле. - Что ты стоишь? Ну, чего ты стоишь? Ты должен взять лекарства и лететь ко мне, ухаживать за мной.
  -- Дядя Срулик, а какие лекарства брать? Может, спросим у Мамы?
  -- А зачем нам Мама? Колбаса есть?
  -- Есть...
  -- Волоки! Сыр... ветчина... что ещё есть?
  -- Есть сосиски и котлеты...
  -- То, что надо!
   Изрядно опустошив холодильник, Мойшеле взгромоздился Карлценельсону на плечи, и они взмыли вверх.
  -- Сколько, ты говорил, тебе лет?
  -- Двенадцать. А что?
  -- Ничего! Весишь ты на все тринадцать, - проворчал Карлценельсон. - На шею не
   дави!.. Не дави на шею, я сказал!
  -- А я и не давлю...
  -- Котлеты не забыл?
  -- Нет!
  -- А колбасу взял?
  -- Да, вот она...
  -- Приехали!...
   Они стояли на крыше, между солнечных бойлеров, спутниковых "тарелок" и телевизионных антенн. Домик Карлценельсона примостился между двумя солнечными батареями, и представлял из себя обыкновенную суку, смастряченную из алюминиевых реек и брезента. Правда, достаточно надёжно, на болтах и металлических клёпках.
   - Добро пожаловать домой, дорогой господин Карлценельсон! - торжественно объявил дядя Срулик, и откинул полог суки, заменявший дверь. - Ну, и ты заходи! - Пригласил он Мойшеле.
   Внутри суки было, можно сказать, даже уютно. Карлценельсон щёлкнул выключателем, и чрево суки озарилось мягким неоновым светом. В углу лежал двуспальный матрац, напротив располагался старенький чёрно-белый телевизор "Тадиран". Вдоль стенок валялись старые журналы, несколько книг, какая-то посуда, инструменты. На одной стене висел огромный портрет, почему-то Моше Даяна, на другой карта Израиля. На ящике, возле матраца, красовалась фотография Любавического Ребе.
   Карлценельсон бухнулся на матрас и потребовал лекарства. Мойшеле оглянулся в поисках пилюль и микстур.
  -- А где у тебя лежат лекарства?
  -- Ну, ты и балбес! Мы же всё привезли с собой! Где котлеты? - спросил
   Карлценельсон и достал откуда-то бутылку водки.
  -- Так... это микстура не для тебя... это моё лекарство. Давай сюда колбасу!
   Опустошив пол бутылки, Карлценельсон взял "косяк" и сказал:
  -- Ну, а теперь, давай шалить!
  -- Давай, а как?
  -- Вон смотри! Видишь, сколько внизу бездельников шлёндрает? Сейчас мы их
   напугаем!
   Карлценельсон вытащил пачку презервативов, распечатал и велел Мойшеле наполнить их водой из ближайшего бойлера. Когда презервативы раздулись от воды до невероятных размеров, Карлценельсон сказал: "пли", и сбросил один презерватив вниз. Раздался хлопок, люди внизу, как муравьи, бросились в рассыпную, послышался крик:
   "пцаца!"
   - Бросай второй! - крикнул он Мойшеле. - Теперь третий!... Ещё!
   Сверху хорошо было видно, как ничего не понимавшие люди суетились, бегали с
   места на место, паниковали. Где-то взвыла полицейская сирена, на площадь перед домом подкатили, одна за другой, пожарная машина и "амбуланс". Карлценельсон хохотал, валяясь на спине и дрыгая ногами. Мойшеле тоже развеселился.
  -- Да! Надо бы пополнить запасы горючего! - вспомнил вдруг Карлценельсон.
   Полетели на заправку! - и сунул в руки Мойшеле четырёхлитровую пластиковую бутыль из-под "Экономики". - Когда мы подлетим, вежливо попроси налить нам солярки.
   Они подлетели на заправку "Паз". Офонаревший заправщик безропотно взял из рук Мойшеле бутыль и наполнил соляркой. Мойшеле сказал: "спасибо", а заправщик спросил:
  -- Не желаете ли протереть лобовое стекло? Проверить масло?
  -- У себя проверь, - огрызнулся Карлценельсон и снова взмыл вверх.
   Всё ещё ничего не понимающий заправщик зашёл в контору.
  -- Мужики! Сейчас прилетел какой-то болван и заправился соляркой.
  -- На чём прилетел? На самолёте? - Пошутил второй заправщик.
  -- Не, не знаю... Мужик с пацаном на плечах... Сунули мне бутылку и попросили четыре литра солярки...
  -- Налил? - спросил хозяин заправки.
  -- Налил.
  -- А ну-ка, дыхни! - сказал второй заправщик.
  -- Заплатили? - снова спросил хозяин.
  -- Н..нет... кажется, нет.
  -- Ты уволен! Лех абайта!
   А Карлценельсон и Мойшеле облетали центральную улицу. Возле закрывающихся
   кафе и закусочных, выставляли пакеты с не съеденными питами, остатками шуармы, салатами... Карлценельсон собирал эти мешки и продолжал свой вечерний облёт по привычному маршруту.
   Вскоре они вернулись на крышу. Карлценельсон допил остатки водки и теперь блаженствовал с "косяком", осматривая свои владения. Вдруг наши друзья увидели, как по пожарной лестнице, на крышу забрались два подозрительных типа и направились туда, где на верёвках сушилось бельё.
  -- Кто это? - шепотом спросил Мойшеле.
  -- Тсс! - это жулики, - так же прошептал Карлценельсон. -
   Воруют шмотки с верёвок, и продают потом на шуке. Сейчас я им покажу! Сейчас ты увидишь, как шалят по настоящему! Когда я подлечу - свисти в этот свисток!
   И Карлценельсон исчез.
   Жулики спокойно делали своё дело, как вдруг перед ними возник Карлценельсон. Он был в противогазе, в камуфляжной плащ-палатке, в каске, в руках у него был небольшой огнетушитель.
  -- Ой! - хором сказали жулики, и слегка присели. Мойшеле задул в
   свисток во всю мочь, а Карлценельсон, сделав вираж, завис перед жуликами и закричал:
  -- Аллаху акбар! Бисмиляу рахман рахим! Иншалла!
   Он облетел жуликов сзади и, что есть силы, пнул одного из них. Тот упал и кубарем покатился к пожарной лестнице. Второй воришка стоял, застыв на месте с открытым ртом. В руках он продолжал держать ворох мокрого белья.
  -- Бросай вещи! Бросай, я кому говорю? - Карлценельсон так же, от души, отвесил
   пинок и этому жулику, и он, завывая от ужаса, тоже пополз к лестнице. Карлценельсон подлетел к ним и снова заорал:
  -- Аллаху акбар!.. Фу-у-у-у... - Карлценельсон брезгливо поморщился, и это было
   видно даже под противогазом. Карлценельсон открыл краник и окатил жуликов пеной из огнетушителя. Те, наперегонки, отпихивая друг друга, бросились к лестнице и начали спускаться вниз, побросав бельё.
  -- Яалла!!!! Скатертью дорожка! - кричал Карлценельсон, размахивая противогазом.
  -- Больше они сюда не сунутся! Здорово мы их?
  -- Здорово... дядя Срулик! Это ты хорошо придумал.
  -- Ты разве не знаешь, что я самый лучший в мире пугатель воришек?
  -- Конечно, знаю! Ой! Наверно, мне пора возвращаться?
  -- Да, Мойшеле, пора, а то, вдруг, родители тебя хватятся... Такое начнётся...
   И Карлценельсон отвёз Мойшеле к его окошку. Мойшеле встал в угол, как раз в
   тот момент, когда в комнату вошли Папа и Мама.
   Папа сказал:
  -- Мошико! Завтра мы уезжаем в Эйлат, а ты останешься дома! С тобой будет жить одна тётенька, и ты должен её слушаться!
  -- Ага, Папа! Я буду её слушаться.
  

Укрощение "домомучительницы"

   Зингельшухеры делали последние приготовления. Вся прихожая была уставлена баулами и огромными рюкзаками. Старший Брат Ицик возился с ластами и маской, Старшая Сестра Ривка в своей комнате примеряла новый купальник. Семья уезжала в Эйлат, на целую неделю! А Мойшеле оставался один. То есть, не совсем один. Что бы Мойшеле не скучал вечерами в одиночестве и, что бы не шалил, родители, на время своего отсутствия, наняли озерет-байт, и она вот-вот должна была появиться. Она и появилась.
   Это была милая молодая девушка, худощавая, с короткой рыжей причёской, огромными роговыми очками на серых, чувственных глазах. И вполне бы сошла за мальчика - подростка, если бы не длинная чёрная юбка, из тех, что носят девушки из религиозных семей. При первом же её появлении, Папа выяснил, что зовут её Фрума Боксер, и что она студентка университета Бар-Илан.
   Мама вручила ей список домашних дел, деньги, и велела следить, что бы Мойшеле хорошо кушал и вовремя ложился спать.
  -- Не беспокойтесь, езжайте себе, отдыхайте, всё будет в полном порядке. У меня
   большой опыт по ведению домашнего хозяйства и присмотром за детьми. - Фрума Боксер чуть ли не выталкивала Маму и Папу на лестницу.
  -- И ещё одно! - Мама остановилась на лестнице. - Я вас очень прошу! Вы молодая красивая женщина! Пожалуйста, никаких мужчин в наше отсутствие.
  -- Не волнуйтесь! Приятного отдыха!
   Старший Брат Ицик, по привычке, отвесил Мойшеле подзатыльник, а Старшая Сестра Ривка сказала: "вытри сопли". И Семья умчалась в Эйлат на вишнёвой "Субару".
   Фрума Боксер вошла в комнату к Мойшеле.
  -- Ты садись делать уроки и не смей никуда выходить! - И на всякий случай заперла
   дверь в комнату Мойшеле на ключ.
   Мойшеле давно уже сделал уроки, но, вспомнив, что он обещал Папе слушаться тётю, вздохнул и разложил на столе свои учебники. Вскоре из кухни стали доноситься вкусные запахи свежих тостов.
   В раскрытое окно влетел Карлценельсон.
  -- Я тут мимо пролетал... У тебя очень вкусно пахнет тостами... Вот я и решил заглянуть... Ты чего такой хмурый? Или ты мне не рад.
  -- Я рад, рад, дядя Срулик! - сказал Мойшеле, сдерживая слёзы.
  -- Ээээ! Да ты ревёшь! Давай, рассказывай, за что тебя опять наказали.
  -- Ах! Если бы просто наказали... Все уехали в Эйлат, на неделю, а меня не взяли...
  -- На целую неделю? Значит, мы можем спокойно шалить? - И Карлценельсон тут же
   повис на люстре.
  -- Осторожней, дядя Срулик!
  -- А что такое? Ведь никого же нет?
  -- Есть... Папа нанял домоуправительницу. И она меня заперла тут.
  -- Домомучительницу? Так это она делает тосты?
  -- Ага, - сказал Мойшеле.
  -- Сильно злая?
  -- Да просто Баба-Яга какая-то...
  -- Мойшеле! Тебе крупно повезло! Я самый лучший в мире укротитель
   домомучительниц!
   В это время в дверях зашевелился ключ, Карлценельсон сказал:
  -- Начинаем процесс воспитания! - Схватил Мойшеле в охапку и вылетел с ним в
   окно.
   Фрума Боксер вошла в комнату. Не обнаружив Мойшеле, заглянула под стол, в шкаф, под кровать... Потом решила, что ребёнок решил с ней поиграть, закрыла лицо руками и громко сказала:
  -- Ку-ку! Ты куда спрятался, негодник! Вылезай немедленно! Я не подглядываю!
   Карлценельсон в это время, переправил Мойшеле обратно за стол. Когда Фрума Боксер открыла глаза, Мойшеле сосредоточенно сидел за учебниками.
  -- Ты где шлялся, несносный ребёнок?
  -- Да так, погулять выходил...
  -- Погулять? Но ведь я заперла дверь на ключ?
  -- Ну и что?
  -- Как это что? Как ты вышел? Как прошёл мимо меня? Что за фокусы?
   Мойшеле только обречёно вздохнул.
  -- Ты больше никуда не исчезнешь? - Спросила Фрума Боксер примирительным
   голосом, и как можно ласковей. Мойшеле неопределённо мотнул головой. Фрума Боксер пошла на кухню, пить чай с тостами.
  -- Садись делать уроки! - Сказала она Мойшеле.
   Зайдя на кухню, Фрума Боксер остолбенела. За столом сидел Карлценельсон и
   уплетал тосты. Тосты один за другим быстро исчезали в его широко раскрытом рту.
  -- Вы кто? - спросила ничего уже не соображавшая Фрума Боксер.
  -- Я - Изя Карлценельсон! А ты кто?
  -- Я - Фрума Боксер... как вы сюда попали?
  -- Как, как... через окно!
  -- Вы жулик?
  -- Я мужчина в полном расцвете лет! - Возмутился Карлценельсон. - А тосты, кстати,
   плохие. Сыру пожалела. А ты ничего, симпатичная! Хотя и злая!
  -- Вы находите? Чем же я злая?
  -- И очень сексуальная в этих очках!
  -- Ну, Вы, скажете тоже, - зарделась Фрума Боксер. На самом деле, ей были приятны
   комплементы незнакомого мужчины. Она их отродясь не слышала. - Хотите чаю с бутербродами?
  -- Хочу!
   Фрума Боксер засуетилась у холодильника, а Карлценельсон зашёл в комнату
   Мойшеле.
  -- Чего ты обозвал её Бабой Ягой? Нормальная тётка... Сейчас она нам бутербродов
   наделает! Идём пить чай!
   Фруму Боксер будто подменили. Она улыбалась, от её напускной строгости не осталось и следа. Она успела слегка подкраситься и переодеться. Вместо длинной юбки на ней была джинсовая мини, которое не скрывало, а подчёркивало стройность её ног.
  -- Садитесь за стол! Вам с чем бутерброд, Изя? С колбасой или с сыром? - спросила
   Фрума Боксер у Карлценельсона.
   Тот быстро ответил:
  -- И с тем и с другим! И можно даже с маслом!
  -- Но это же не кошерно!
  -- А мы ни кому не скажем! - Нагло ответил Карлценельсон, и быстро умял свой
   бутерброд. - А ещё можно?
  -- Конечно можно! - Фрума Боксер вся светилась добротой и предупредительностью.
  -- Хочешь? Я покажу тебе вечерний город с высоты? - Спросил Изя Карлценельсон.
  -- Я всегда мечтала об этом! - прошептала Фрума Боксер. Карлценельсон уже минут
   десять сидел вплотную к ней и слегка приобнимал за плечи, но, казалось, что Фрума Боксер этого не замечает.
  -- Мойшеле! - сказал Карлценельсон, - мы немного полетаем, а ты ложись спать, и не жди нас!
   Изя Карлценельсон легко подхватил Фруму Боксер за талию, и они вылетели в
   окно...
  
   Утром Мойшеле разбудил ласковый голос Фрумы Боксер:
  -- Эээй! Пора в школу.
   Фрума Боксер приготовила завтрак. Изя Карлценельсон сидел на кухне и, судя по
   аромату, курил свой обычный "косяк". Потом он отправился провожать Мойшеле до школы.
  -- Дядя Срулик! Как тебе удалось так быстро перевоспитать домомучительницу?
  -- Да ни какая она не мучительница. Нормальная женщина. Такая вся просто
   одинокая, как и я. Я думал, запущенный случай, но она легко поддалась дрессировке.
   Бывает сложнее. Но я же самый лучший в мире укротитель домомучительниц!
  -- Дядя Срулик? А где вы были с ней всю ночь?
  -- Да так... летали... - уклончиво ответил Карлценельсон.

В преддверии праздника

   Дни шли своим чередом, и неделя пролетела незаметно. С каждым днём Фрума Боксер становилась ласковее, добрее и веселее. Она кормила Мойшеле и Изю Карлценельсона много и вкусно, а готовить она любила и умела. Она выделила Изе Карлценельсону специальную пепельницу для его "косяков", и он уже больше никогда не швырял окурки в аквариумы. По вечерам, отправив Мойшеле спать, Изя Карлценельсон уносил в своих объятиях Фруму Боксер к себе наверх, и они отсутствовали всю ночь. Изя Карлценельсон говорил, что они "летают, всячески шалят, и разговаривают о большой политике".
   Был самый обыкновенный четверг. С утра Мойшеле ушёл в школу. Фрума Боксер отправилась совершать вояж по магазинам и на рынок. Изя Карлценельсон улетел куда-то, по своим делам.
   А дел у него было-то всего ничего. Навестить своего приятеля - араба на шуке пишпушим.
  -- Ну, как твоя нишма?- спросил приятель-араб, распечатывая бутылку арака. - Всё
   летаешь?
  -- Летаю.
  -- Балда ты, Изя, осиновая, с медной нашлёпкой. Я бы на твоём месте, давно бы в
   Швецию улетел.
  -- Что я в Швеции делать буду?
  -- Так у них там летающий человек, Карлсон, национальный герой. Летай себе,
   заколачивай бабки. И фамилия у тебя подходящая... А здесь ты пропадёшь. Совсем.
   сопьёшься у себя на крыше в одиночестве.
   Эти разговоры частенько повторялись, и каждый раз Изя крепко задумывался.
   Действительно? Кто он здесь? Обыкновенный БОМЖ, и однажды Изя не вытерпел. Подал документы на грин-кард, указав в анкете, что имеет большой опыт в конструировании летательных аппаратов...
   Залетев вечером к Мойшеле, он узнал новость: в субботу вечером возвращается Семья. Фрума Боксер, скорее всего, будет вынуждена оставить эту работу, и они уже не смогут весело проводить время все вместе.
  -- Не долго музыка играла, не долго Изя танцевал... - погрустнел Карлценельсон.
  -- Не отчаивайся, дядя Срулик! Я попрошу Папу оставить Фруму у нас .
  -- А я, - добавила Фрума Боксер, - сниму здесь неподалёку квартиру. И мы снова
   всегда будем вместе. - И она крепко прижалась к Изе Карлценельсону всем телом.
  -- Фрума! Давай поедем на Кипр и поженимся?*
  -- Давай!
  -- О! - сказал Мойшеле. - Тили-тили тесто, жених и невеста! - и отправился спать.
   На самом деле, он искренне порадовался за своего друга Карлценельсона. И за Фруму Боксер он тоже порадовался...
  
   ***
  
  
   Всю следующую неделю Мойшеле был тише воды и ниже травы. Он всячески старался не ввязываться в драки, не задерживаться из школы, аккуратно, каждый вечер, ходил в синагогу к раввину Мееровичу. Раввин взялся подготовить Мойшеле к бар-мицве.
   Бар-мицва в Израиле дело ответственное и серьёзное. В этот день, когда мальчику исполняется тринадцать лет он, по религиозным законам, становится совершеннолетним. С этого дня мальчик имеет права носить шляпу, сидеть в синагоге вместе с взрослыми, его могут вызывать к чтению Торы, его нельзя пороть и наказывать. Родители обязаны подарить ему часы, а сам он может даже жениться! Правда, почему-то, не многие спешат этим воспользоваться. В этот день родители устраивают большой банкет, на который приглашают много гостей, людей "больших" и "влиятельных". Они дарят мальчику деньги, и потом, собранные средства уходят, в основной своей массе, для оплаты образования мальчика.
   Папа и Мама сидели в салоне и составляли список гостей, горячо споря из-за каждого нового кандидата.
  -- А это кто? А это? А вот этот? - ежеминутно вопрошал Папа.
   Мама терпеливо объясняла:
  -- Это начальник полицейского участка. Это наш стоматолог. Это портниха. Это мой
   босс, это старший кассир, это классная руководитель Мойшеле. Этих ты должен знать, они из мэрии. Это любовница директора банка. Это известный гинеколог...
   Когда список приглашённых перевалил за двести человек, мама схватилась за
   голову:
  -- Да где же мы их всех тут разместим? А кто их будет кормить?
  -- Значит, будем заказывать ресторан - сказал Папа.
  -- Надо не забыть записать одноклассников Мойшеле, и обязательно с родителями, -
   напомнила Мама.
  -- Мошико! - позвал Папа. - А ты сам кого бы ещё хотел бы пригласить?
   Мойшеле ответил не задумываясь:
  -- Фруму и дядю Срулика.
  -- Опять твои неуёмные фантазии? - Разозлился Папа. - Я всё же отправлю тебя к
   детскому психологу!
  -- Боря! Спокойствие! Мальчик просто насмотрелся всяких мультсериалов по
   спутниковому телевидению, - заступилась Мама. - Наверняка, его летающий дядя Срулик собирательный образ, нечто между Бэтманом и черепашкой ниндзя.
  -- Вот пригласительный билет для Фрумы Боксер, а про дядю Срулика я что бы
   больше никогда не слышал! - И Папа уткнулся в газету.
   Когда вечером прилетел Изя Карлценельсон, Мойшеле сообщил ему грустную новость:
  -- Папа не хочет пригласить тебя ко мне на праздник. И пригласительный билет не
   дал.
  -- Успокойся, Мойшеле! Ты разве не знаешь, что Изя Карлценельсон не нуждается в
   этих разноцветных бумажках? Обойдёмся без формальностей! Праздник твой? Вот ты и пригласи меня!
  -- Я приглашаю тебя, дядя Срулик!
  -- Вот и ладушки! - Карлценельсон сунул в руки Мойшеле подушечку-пукалку. -
   Подложишь это Старшему Брату на стул во время ужина. Будет смешно!
  -- Ага! Я вчера положил, как ты велел, пластмассового таракана в вазу с фруктами, -
   Мойшеле зашёлся заливистым детским смехом. - У Ривки очки с носа упали...
  -- А завтра я принесу тебе самую горящую сигарету в мире! Когда Папа закурит,
   брось её на ковёр под стул! Увидишь, что будет! Ну, я полетел... столько дел у нас с Фрумой из-за твоего праздника...
  

Бар-мицва Мойшеле

   Банкетный зал, где отмечали бар-мицву, сверкал и переливался разноцветными
   неоновыми огнями. Ежеминутно, на стоянку перед рестораном подъезжали машины, оттуда выходили импозантные леди и джентльмены в строгих костюмах и смокингах. Мужчины чопорно проходили сразу в зал, а женщины тут же ныряли в туалетную комнату, где висели большие зеркала, наводить красоту, менять туфли и прочее.
   Папа в белой, с позолотой, праздничной кипе, стоял на входе в зал, вместе с Мамой, и они принимали поздравления. Гости пожимали Папе руку, целовали Маму. После этого они подходили к Мойшеле, стоявшему тут же, и тоже в белой кипе, по взрослому жали ему руку, хлопали по плечу, трепали за щёки и вручали конверты с чеками и деньгами. Конверты тут же забирал Папа и складывал во внутренний карман своего белого клубного пиджака. Возле Мойшеле стояла большая корзина, куда гости бросали свои свёртки с подарками, перевязанные разноцветными ленточками. Мама глупо улыбалась, и приглашала проходить в зал. Гости рассаживались за столы, места в зале были заранее распределены и подписаны. Это было сделано только с одной целью. Ведь большинство приглашённых не знали друг друга, поэтому их рассаживали так, что бы за одним столиком оказывались хотя бы мало-мальски знакомые между собой люди.
   Старший Брат Ицик бегал по залу с новенькой видеокамерой, запечатлевая всё подряд - и гостей и угощение на столах.
   Старшая Сестра Ривка уже битый час прихорашивалась у зеркала в женском туалете. Возле туалета, косясь друг на друга волчьими взглядами, её нетерпеливо ожидали четверо её одноклассников.
   Когда поток гостей начал понемногу иссякать, появилась Фрума Боксер. Она была одета в тёмно-синее вечернее платье, с потрясающей причёской на голове, и держала под руку Изю Карлценельсона. Сам Изя был в своём единственном, поэтому горячо любимом, клетчатом костюме. Его стоптанные башмаки были тщательно вычищены, а на шее болтался шикарный блестящий галстук "от кутюр", купленный ему Фрумой специально для этого дня. Изя благоухал дорогим одеколоном, но на фоне вечерних платьев и смокингов, выглядел слегка потешно, поэтому наша парочка сразу же привлекла всеобщее внимание.
  -- Какой интересный мужчина! - сказала Мама, целуясь с Фрумой. - Кто это?
  -- Изя Карлценельсон - кивнул Изя Карлценельсон Папе, и поцеловал руку Маме.
  -- Мой жених - добавила Фрума Боксер.
  -- Дядя Срулик!!! - закричал Мойшеле и повис на шее у Карлценельсона.
  -- Папа! Мама! Дядя Срулик пришёл! Наконец-то вы познакомитесь!
  -- Изя Карлценельсон,- снова представился Изя и протянул Папе свою пухлую длань.
   Папа вяло и нехотя пожал её, было видно, что он едва сдерживает себя, что он готов вышвырнуть непрошеного гостя вон, но... кому же хочется скандалов при таком количестве важных гостей.
  -- Прошу к столу! - только и смог вымолвить Папа, провожая клетчатый костюм испепеляющим взглядом.
   Фрума Боксер быстро разыскала своё место и усадила Изю Карлценельсона рядом
   с собой. Возле Изи, на пустой пока ещё тарелке, лежала карточка: " Шабтай Шмуглер. Налоговый инспектор".
  -- Интересно? Это я - налоговый инспектор? Тоже мне!
   " Шабтай-Болтай сидел на стене.
   Шабтай-Болтай свалился во сне.
   Вся королевская конница,
   Вся королевская рать
   Не может Шабтая,
   Не может Болтая,
   Шабтая-Болтая,
   Болтая - Шабтая,
   Шабтая-Болтая собрать" - озорно продекламировал Карлценельсон и засунул карточку в нагрудный карман своего клетчатого пиджака.
   После этого набрал полную тарелку салатов, паштетов, горячих закусок, и налил водку в фужер для шампанского.
  -- Лехайм, господа! - громко сказал Карлценельсон, и над столом повисло смачное
   чавканье. Благо, в зале играла музыка, и никто ничего не слышал. А Изя уже наливал себе следующий фужер водки и дёрнул за рукав проходящего мимо официанта:
  -- Любезнейший! Принесите-ка мне жаркое! И не забудьте сменить бутылку с
   водкой!
   Официант исчез, а Изя сказал:
  -- Пока они расшевелятся... будьте добры! Передайте мне, пожалуйста, вон тот
   баклажановый салат!
   Папа искоса следил за столиком, где сидел Карлценельсон, а тот накладывал себе
   уже четвёртую тарелку закусок и приканчивал вторую бутылку "Абсолюта". Расправившись с ней до конца, Изя достал из своего весёлого клетчатого носка окурок и раскурил его, с наслаждением развалившись на стуле... Потом, как будто что-то вспомнив, стремительно подошёл к столику, где сидели Мойшеле с Папой, Мамой, Старшим Братом Ициком, Старшей Сестрой Ривкой и раввином Мееровичем. Раввин Меерович был уже хорошо навеселе, когда его окликнул Изя Карлценельсон и предложил выпить на брудершафт. При этом он рассказывал раввину про своё тяжёлое детство и два казачьих погрома в диких степях галута.
  -- Амен! - сказал рав, и чокнулся с Изей.
  -- А у меня для тебя самый лучший подарок в мире! - Карлценельсон протянул
   Мойшеле небольшой свёрток.
  -- Спасибо, дядя Срулик! - Мойшеле развернул свёрток. Из него выпал
   "Туристический путеводитель по Гедере", вдобавок на английском языке.
  -- Очень ценная и полезная книга, - добавил Карлценельсон. - Когда ты выучишь
   английский, ты сможешь её прочесть.
   Выпив снова на брудершафт с равом и Папой, Изя сказал:
  -- Ой! Что-то я проголодался. - И направился к своему столику.
   По пути он слямзил с сервировочного стола две бутылки водки и затолкал их к себе в карманы.
   Изя Карлценельсон умял стейки, три порции шашлыка и снова, как следует, приложился к "Абсолюту". Он выбрался из-за столика, подошёл к оркестру и, поговорив о чём-то с музыкантами, выставил им бутылку водки. Оркестр грянул "Брызги шампанского". И тут Карлценельсон исполнил коронный номер. При первых аккордах танго, он незаметно нажал кнопку на животе и воспарил вверх. Сделав под потолком эффектный вираж, он подлетел к своему столику, легко подхватил Фруму Боксер, и они закружились в вихре зажигательного танца, между хрустальных люстр.
   Гости зааплодировали и стали громко кричать: "Браво!"
   Папа изумлённо упал на свой стул. " Значит, Мойшеле не обманывал! Этот тип
   таки летает! Но почему он умеет летать? Может, он из Массада? Из ШАБАКа? Или из АМАНа? Может, надо быть с ним повежливей?"
  -- Зря мы наказывали нашего ребёнка, - сказал он в слух Маме. И Мама с ним тут же
   согласилась.
   Старший Брат Ицик подобрал выпавшую от удивления у него из рук видеокамеру и
   начал снимать необычное зрелище.
   Старшая Сестра Ривка, которая уже успела повздорить с тремя своими ухажёрами,
   и в этот момент ссорилась с последним, закрыла рот, поправила очки и строго сказала
   своему кавалеру: " вытри сопли".
   Танго закончилось. Под бурные аплодисменты и свист публики, Изя отнёс и
   усадил на место Фруму, и громко объявил, что он хочет слегка перекусить, а потом
   споёт. Гости наперебой стали звать официантов и тыкая пальцами в сторону Изи,
   заказывали самые изысканные закуски и напитки.
   Проглотив ещё несколько порций шашлыка, и опорожнив ещё бутылку водки,
   Карлценельсон взлетел под потолок, уселся на хрустальную люстру и негромко запел
   своим приятным баритоном: " биль адейх ани хаци бен-адам...." А во время припева
   и музыкального проигрыша он эффектно облетал огромные люстры, вытаскивал
   цветы из ваз, и на лету бросал их вниз, присутствующим дамам.
   Зрелище было неописуемым. Потом Карлценельсон поклонился и изящно послал
   воздушный поцелуй.
   "Господи! Он ещё и поёт!" - подумал Папа, а Карлценельсон, спланировав за свой
   столик, потребовал у официанта жареную курицу.
   Его попросили спеть ещё. Он не ломался, и вновь взлетев на люстру, сказал:
  -- Праздник всё же у Мойшеле. Я спою песню для детей. Маэстро за фортепиано!
   И он запел:
   Карлсоны любят маленьких детей,
   У которых молодые мамы...
   У которых много лет подряд
   Папки отбивают телеграммы.
   Глянет сверху - нет в семье отца,
   Значит, Карлсон в этом доме нужен...
   Принимай небесного жильца,
   Карапуз, на свой печальный ужин.
   Поиграет, успокоит малыша,
   Убаюкает отцовской лаской,
   А потом, на ушко чуть дыша
   И для мамы выдумает сказку.
   Слышите? Жужжа по этажам,
   В шустрых лифтах карлсоны летают...
   Потому что многим малышам
   Ой-ёй-ёй, как папок не хватает.
   Закончив петь, Карлценельсон подхватил Фруму, несколько бутылок шампанского, и вылетел в окно.
  
  
  
  
  

Краткое, но необходимое послесловие к бар-мицве Мойшеле

   Приехав домой, Малыш обнаружил у себя в комнате щенка питбуля. На его белоснежной шерстке красным фломастером было написано: " От Фрумы и от Изи".
  -- Папа! Мама! - закричал малыш, - смотрите! Мне подарили собаку!
  -- А кто с ним будет гулять? - заволновалась Мама.
   Папа вначале хотел возразить на предмет обитания собаки в квартире, но щеночек
   скуля, подполз к Папе, лизнул его ботинок, посмотрел на Папу своими глазками и завилял хвостиком, как бы признавая в нём нового хозяина.
  -- Пустяки! - Сказал Папа. - Дело житейское. Мойшеле подарили, вот он пусть с ним
   и гуляет.
   Щенок пробрался к Мойшеле в кровать, улёгся у ног Мойшеле и заснул,
   поскуливая во сне. Папа тоже уснул. Уснула и Мама. Все в доме спали сладким сном.
   Только не спали в домике Карлценельсона на крыше. Там до утра горел свет.
   Изя и Фрума попивали шампанское, которое Изя прихватил из ресторана, закусывали его пирожными, так же прихваченными Изей из ресторана, вместе с вазой.
   Они обсуждали предстоящую свадьбу на Кипре и отъезд в Америку. Сегодня Изя получил уведомление, что он вызван на собеседование в американское консульство по поводу получения грин-кард.

***

  
  
   О бар-мицве Мойшеле ещё долго судачили в городе. Концерт Карлценельсона обрастал всё новыми и новыми живописными подробностями, и уже совсем скоро все были просто убеждены: среди приглашённых присутствовал сам великий иллюзионист и маг Дэвид Копперфильд.
  
  

Вместо эпилога

   Прошёл год.
   Чикаго. Грязный, неприглядный переулок в квартале, обжитом разношерстной эмигрантской публикой всех цветов кожи. Одна, в пустой квартире, сидела Фрума Боксер и ждала Изю Карлценельсона. На столе, прикрытый салфеткой, печально остывал ужин. Изя влетел в окно и бросился обнимать Фруму.
  -- Дорогая! С днём рождения!
  -- Ай, Изя! О чём ты говоришь? Какой День рождения? До него ещё месяц.
  -- А разве ты не хочешь получить подарок сегодня?
  -- Хочу!
  -- Тогда полетели!
   Они стояли на крыше самого высокого в Чикаго небоскрёба перед сборным финским домиком.
  -- Что это?
  -- Этот домик сделали для нас по спецзаказу.
  -- Откуда деньги?
  -- Я продал патент на свой вентилятор, и теперь мы разбогатеем! Кроме того, меня
   взяли на работу в авиакосмическую лабораторию НАСА!
   Сказали, что я самый лучший в мире придумщик маленьких вертолётиков!
  -- Ты самый лучший в мире преподноситель сюрпризов! - сказала Фрума и
   поцеловала Изю. - Но привычку жить на крыше ты так и не оставил.
  -- Это ещё не всё! Заходи!
   В домике стояла красивая мебель красного дерева, и суперсовременная бытовая техника.
   Изя достал из необъятного чрева холодильника бутылку виски, налил себе в стаканчик, и уселся перед входом в домик в удобное кресло качалку, дымя дорогой сигарой:
  -- Мойшеле прислал телеграмму, что приезжает на всё лето в гости. У него каникулы.
   Кстати, я заказал себе на Пятой Авеню новый клетчатый костюм.
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"