Как сообщила пресс-службa Департамента полиции Юго-Восточного округа нашего города, вчера в районе Челeси, около заброшенных складов, были найдены два трупа: мужчины средних лет и юноши с глубокими порезами на лице. Жертвы были убиты зарядом мощного шокера, предположительно, армейским разрядником "Мураш". Личности убитых выясняются. Судя по отсутствию характерных татуировок на теле, убитые не входили ни в одну из крупных гангстерских группировок города.
Всех, имеющих какую-нибудь информацию о происшествии, просим связаться с городским следственным отделом по нейроканалу за соответствующее вознаграждение.
Полиция напоминает: нелегальное владение армейскими разрядниками высокой мощности может повлечь за собой наказание в виде лишения свободы сроком до десяти лет.
Лента новостей "СитиПост"
Ферма "Домашний друг" предлагает при помощи объемного ментосканирования воссоздать из дюробиопластика любую вашу фантазию. Плюшевый мишка, пропавший в детстве во время переезда -- есть! Девушка твоей мечты -- есть! Бойцовый пес -- красавец и защитник -- есть!
Он будет таким, как ты захочешь! Будет любить то же, что и ты, понимать тебя с полуслова, всегда окажется рядом в трудную минуту.
Новые технологии позволят вашему другу обходиться без зарядки до трех месяцев кряду.
Спешите, только этой осенью скидка пять процентов на любую модель!
Из интернет-рекламы корпорации "Домашний друг"
Я считаю, что последняя игра ВС -- "Воительницы Севера" для тех, кто не в теме, -- полный отстой. Залезла в демик. Квесты -- тупые, мертвяки -- тупые, снежные драконы -- вообще дебилы. Моя любимая героиня, Дочь Меча, подстригла волосы, и это ей совсем не идет. Покупать не буду. Даже если родаки деньги дадут. Лучше на новые сниксы от "Пудл-Дудл" потрачу. Ботинки -- полный отпад. Особенно с собачьим мультом.
В школе выдали список книг, обязательных к прослушиванию в этом году. Аж десять штук. Прямо с ума посходили, ну кому, в самом деле, сейчас нужны книги!
Не люблю школу! Не люблю школу! Не люблю!
Ставьте лайки, не жмотничайте.
Блог Даники Морган, ученицы пятого класса начальной школы Мейсон-Райс, выложено в сети 7 сентября 20... года
Джой
Над головой по ярко-синему небу, вытянув вперед шеи и печально пережевывая жвачку, плывут рыжие верблюды.
"Куда они собрались все сразу? -- думаю я. -- На юг полетели?"
Ну да, осень уже. У нас скоро станет холодно. Все летят. Сначала верблюды, потом жирафы, потом крокодилы. А потом на юг полечу я. Запакую рюкзачок, надену легкие сниксы, подпрыгну повыше -- и вперед. Главное, не упустить момент, не опоздать, а то не подняться -- сгустится туман, поднимется ветер, дождь прибьет к земле. Не успеешь -- опоздаешь, не посеешь -- не пожнешь...
На кругляш солнца наплывают недружелюбные серые тучи, становится темно, на лицо капают первые капли. Не успела! Теперь навсегда останусь здесь, и меня смоет безжалостным ливнем. Горькая тоска наваливается тяжело, как злобный медведь гризли, прижимает лицом к грязному мокрому асфальту, не дает вздохнуть. Теперь никогда не взлететь. Никогда. Ни...
Просыпаюсь, прислушиваюсь к своим ощущениям.
Первое, что приходит в голову: "Я не чувствую своего тела".
Потом еще: "Я лежу. Нет, я лечу. Нет, я плыву".
Лизнула губы -- солоно. Шевельнула пальцами -- вязко. Открыла глаза. Надо мной, непонятно, далеко или совсем близко, сквозь бирюзовую толщу воды пробивается свет.
Значит, я лежу на дне реки, озера, океа-а-ана...
Тепло, уютно, спокойно. Снова тянет в сон. Баю-баюшки, прибежали заюшки, прилетели птицы, белка в колеснице...
Нет, не получается, что-то тревожит.
Что?
Ответ приходит внезапно, острой спицей пронзая сознание: "Я здесь давно, и я не дышу!".
Умерла? От резко нахлынувшего ужаса вскидываюсь и со всего размаха ударяюсь лицом о твердую прозрачную преграду. Кажется, слышу хруст костей. Мой бедный нос!
От неожиданности и боли мечусь, судорожно загребаю руками и ногами, пытаюсь кричать, но вместо этого начинаю захлебываться.
Грохот над головой, преграда уходит в сторону. В глаза, заставив зажмуриться, бьет нестерпимо яркий неживой свет, кто-то крепко хватает за руку, выдергивает из воды:
-- Дыши! Дыши, тебе говорят!
Барахтаюсь в пластиковых трубках и проводах. Колючий холодный воздух раздирает легкие.
Давлюсь и кашляю. Кашляю и давлюсь.
Меня сильно хлопают между лопаток:
-- С днем рождения, Джой!
Сижу на высокой металлической кушетке, похожей на секционный стол в морге, свесив ноги с непромокаемого тонкого матраса. Меня завернули в белую махровую простыню, но все равно трясусь от озноба, клацаю зубами, успокоиться не могу. Икаю и булькаю, как кипящий чайник. Мокрые тяжелые пряди мешают, лезут в глаза и рот. Ноги и руки покрыты гусиной кожей, и в них словно сотни иголок впились. А сама кожа малиновая, как будто после сауны, пальцы синие, как у покойника, и скрюченные, плохо разгибаются.
Рядом женщина в голубой медицинской форме с марлевой повязкой на лице и в марлевой же шапочке. Женщина кругла, как колобок, на пухлых запястьях младенческие перетяжки, двойной подбородок выпирает из-под белой маски. Она неразборчиво кудахчет что-то надо мной, как наседка над цыпленком. Отжимает мне волосы, промокает лицо, растирает руки и спину. Заставляет прополоскать рот пахнущей антисептиком голубой жидкостью. Протирает салфеткой веки и даже прочищает уши палочками с накрученной на них ватой. На палочках остается противная с виду серая в красных прожилках слизь.
Через некоторое время появляется смуглый бровастый мужчина, тоже в форме и с повязкой на лице, бугрящейся на мощном орлином носу, бубнит что-то про преждевременные роды, ругает техников, плохо настроивших инкубатор, выслушивает меня стетоскопом, давит на живот и подмышки, щупает пульс, меряет давление, смотрит в рот, светит фонариком в глаза. Потом взвешивает и измеряет рост. Одобрительно кивает, гладит меня по голове, заносит что-то в наручный комм и уходит.
Сижу дура дурой, ничего не понимаю, просто подчиняюсь настырным уговорам.
Женщина приносит бумажный стаканчик с горячим, очень сладким чаем, почти сиропом. Только тут понимаю, как пересохло горло. Жадно, захлебываясь, пью. К горлу подкатывает тошнота. Начинается икота. Дышу глубоко, вцепившись в стаканчик. Не хватало еще, чтобы меня вывернуло на виду у всех.
-- Не торопись, Джой! -- ласково убеждает меня женщина. -- Никто у тебя чай не отнимет.
Дрожь постепенно проходит. Мне больше не холодно. Оглядываюсь по сторонам. Я нахожусь в закутке, огороженном ширмой. Стены в закутке обшиты белым, без единого пятнышка, пластиком. Безжалостно светят яркие лампы в белых плоских плафонах. Узкие окна под самым потолком забраны решеткой, весь вид за ними закрывает серая блочная стена. Рядом со мной на невысокой подвижной платформе -- огромный аквариум, откуда меня недавно вытащили, на две трети заполненный прозрачной голубой жидкостью. На передней стене горит электронная панель с синим экраном, по которому бежит прямая белая линия. Тяжелая на вид выпуклая крышка сдвинута, с края свешивается гроздь разноцветных проводов с клеммами, с них на пол натекла приличная лужа. Из тоненькой прозрачной кишки капают алые капли. Кровь? Меня снова начинает мутить.
На противоположной стене, прямо перед носом, плакат с изображением человека, у которого видны все внутренности. Вдоль ширмы -- портативный реаниматор, биосканер, ментоскоп. Я в больнице?
Что-то мешает, саднит и чешется. Опускаю глаза на живот. Пупок аккуратно заклеен пластырем. Пытаюсь поддеть его ногтем и посмотреть, что под ним.
Женщина небольно шлепает меня по руке:
-- Фу, Джой! Фу!
Хватаю женщину за рукав, пытаюсь спросить, что происходит. Но язык, точно резиновый, с трудом ворочается во рту, еле двигаются одеревеневшие губы:
-- Джой -- умница! Джой -- замечательная девочка! Успокойся. Все прекрасно. Сейчас сделаем массажик. Ложись на кушетку. Расслабься.
Делать нечего. Растягиваюсь на одноразовой белой подстилке животом вниз, подкладываю кулаки под подбородок. Разглядываю коричневые потеки на обшитом светлым кожзамом плоском матрасе. Потеки подозрительно похожи на следы от засохшей сукровицы. Кто лежал здесь до меня и, самое главное, что с ним сделали?
Женщина растирает мне руки, крутит локти и колени, сильно мнет икры и плечи. Как-то безжалостно у нее все получается. Морщусь от боли. Она, наконец, заканчивает свои издевательства:
-- Идем со мной, милая. У нас есть для тебя замечательное местечко.
Я никуда не хочу идти, пока хоть что-нибудь не узнаю, но женщина настойчива, обнимает меня за плечи, помогает слезть с кушетки и ведет по ярко освещенному коридору. Неуклюже переступаю ногами. Такое впечатление, что разучилась ходить или не делала этого по крайней мере лет сто. Моя провожатая ниже меня, на предплечье разноцветно переливается новомодное голографическое тату: прорисованный до мельчайших деталей тропический лес, по лианам прыгают мартышки. Хит сезона. У меня тоже такое было. Или не было? Украдкой смотрю на свои ладони. Чистая кожа, тонкие пальцы, коротко стриженные ногти. Синева прошла. Среднестатистическая девичья лапа. Ничего особенного. Что я там хотела увидеть?
Женщина-колобок приводит меня в просторный зал с высокими потолками, в углах которого распушили листья искусственные пальмы. Посередине огромный, неправильной формы бассейн, вода подсвечена изнутри. Стенки выложены голубым кафелем, пахнет морем, к терпкому запаху водорослей примешивается едва ощутимый цветочный аромат. Вдоль бортика стоят шезлонги с непромокаемыми яркими подушками.
Женщина подводит меня к краю бассейна, зовет кого-то:
Из воды, подняв радужные брызги, стремительно выныривает девушка, отфыркивается, как морж, и плывет к нам.
-- Познакомься, Шуша, это Джой.
Шуша поднимается по ступенькам, прижимается ко мне мокрым боком, целует в щеку. Девушка обнажена, но совсем не стесняется этого. Гладит меня по руке тонкими пальцами с розовым маникюром, улыбается широким, как у лягушонка, ртом, блестит жемчужно-белыми зубами. И очень вкусно пахнет. Как розовый куст после дождя.
-- Я тебя люблю, -- шепчет в ухо.
Вот те на. С чего бы это? Ведь мы с ней никогда не виделись. Ненормальная какая-то. На всякий случай отодвигаюсь.
Женщина достает из складок формы горсть круглых разноцветных драже, похожих на фундук в шоколаде, протягивает Шуше:
-- На, маленькая.
Девушка тут же забывает про меня, ловко стряхивает конфеты себе в ладонь, садится на бортик и начинает аккуратно, губами, брать одну бомбошку за другой, болтая ногами в воде.
-- И ты попробуй, -- добавляет женщина, протягивая мне несколько шариков.
Осторожно кладу один на язык. Конфета сладкая, пахнет ванилью и какао.
-- Ой, мы испачкались!
Женщина вытирает мне рот бумажной салфеткой. Пытаюсь уклониться. Так обращаются с маленькими детьми, а не со взрослыми де...
А сколько мне лет? Вдруг понимаю, что ничего о себе не знаю. Ни возраста, ни фамилии, ни того, что было раньше. Амнезия? Я обо что-то сильно приложилась головой?
Меня зовут Джой. Вернее, так меня зовет женщина в маске.
"Дж-ж-жoй. Дж-ж-жoй", -- проговариваю про себя. Это имя мне не нравится. Оно жужжит надоедливой весенней мухой. И, мне кажется, случайно прибилось ко мне, как бродячая собака.
Женщина пытается стянуть с моих плеч полотенце. Сопротивляюсь, не желаю разгуливать голая в незнакомом месте. Но женщина очень настырна.
-- Не упрямься, Джой. Иди с Шушей, -- подталкивает меня к девушке-лягушонку. -- В бассейне хорошо, тебе понравится. Лови.
И бросает в воду ярко-голубой мяч.
Шуша срывается с бортика в воду, хватает мяч и кидает мне.
-- Лови, Джой! -- радостно, совсем по-детски, смеется она. -- Я тебя люблю! Ты хорошая.
Машинально ловлю мяч. Полотенце падает на пол. Женщина в маске быстро подхватывает его. Шуша склонила голову набок и выжидательно на меня смотрит. Ждет.
Спускаюсь по скользким ступенькам. Не торчать же тут голышом посреди комнаты у всех на виду. Теплая вода обволакивает меня, ласкает грудь и живот.
Шуша выхватывает у меня из рук игрушку и уплывает с ней к противоположной стене бассейна.
-- Виктория, -- зовет кто-то невидимый от двери. -- Ты мне нужна. Иди сюда, подождут твои мерми.
Замираю как вкопанная. Я знаю, кто такие мерми. И я никак не могу быть одной из них!
Тим
Он сам был виноват. Целиком и полностью. Нечего разевать рот и размышлять обо всякой ерунде (а новая задумка о перенастройке сигнальной системы в квартире уж точно ни к какой другой категории не относилась), пока за тобой не захлопнулась входная дверь, не активирован замок в квартире и не накинута цепочка. Попался, как сопливый пацан. То, что кто-то идет за ним к подъезду, понял только тогда, когда услышал щелчок снятого с предохранителя шокера. А вот среагировать уже не успел. Ледяной удар пришелся на правое плечо и руку, будто вбили в кость стылый железный костыль. Тим задохнулся, зажмурился, из-под век брызнули слезы. Пакет с продуктами из супера упал на асфальт. Его втолкнули в подъезд, повалили на грязный заплеванный пол, сорвали с головы нейрик, не целясь пнули ногой в живот. Упал Тим неуклюже: рука уже ничего не чувствовала, стала как ватная -- ни опереться, ни защититься. На стене, почему-то в самом низу, кто-то криво вывел черной краской: "Гильберт, ссука, убью!". "Почему с двумя "с"?" -- пронеслась в голове ненужная мысль. Раньше Тим этой надписи не видел. Не приходилось ему заходить в парадное на карачках.
Нападавших было двое. Один -- немолодой уже мужик с красной, как у рака, опухшей мордой и надвинутой на глаза детской кепочкой с длинным козырьком. В руках мужик сжимал "Мураш". Оружие серьезное, опасное, нелегальное и поэтому дорогое. На теневой стороне пистолетам и автоматам предпочитали парализаторы: бесшумные, бескровные, широкого спектра действия. Можно обездвижить, можно оглушить, а можно и убить. Другой -- пацан, похоже, ровесник Тима, с пылающими огнем от возбуждения и страха огромными ушами-локаторами.
Этих он не знал. Залетные гастролеры. Свои бы не полезли. Знали, что у Тима в этой части города есть влиятельные покровители.
-- Ты сейчас встанешь, падаль, -- просипел мужик простуженно. -- Медленно встанешь, без резких движений. Отведешь нас к себе домой. Отдашь все ценное. Понял?
-- У меня нет ничего ценного, -- безнадежно вздохнул Тим. -- Все деньги, что есть, в кармане. В квартире пусто.
-- Ага, пусто! -- зло взвизгнул лопоухий пацан. -- Сниксы у кого за двести монет, сволочь? И жрачку нехилую такую тащишь, не брикеты.
Дорогущие сниксы, которым сносу не было, Тиму год назад купила мать. Будто предчувствовала что-то, приодела его во все новое, с иголочки. Только куртки и джинсы за год стали коротки, а лапа как вымахала до хрен знает какого размера в четырнадцать, так больше и не росла.
Но в общем-то пацан был прав. Дома имелись и кое-какие деньги, и новый визор, и два незаконных нейрика, за которые не хило бы заплатили на черном рынке. Но, главное, дома была Ёлка. И встречаться ей с уличными грабителями точно не следовало. В лучшем случае напугают, в худшем... Эти психи не посмотрят, что сестре одиннадцать. Значит, надо как-то выбираться из создавшегося положения, пока парни не удосужились его обыскать. Тем более что они не учли одного -- Тим был левша.
-- Сейчас, -- Тим сделал вид, что не может встать. -- Сейчас отведу. Помоги только.
Ушастый пацан наклонился, протянул руку.
Тим ухватился за нее задеревеневшей правой ладонью, левую же запустил в необъятный карман, вытащил нож, выстрелил лезвием и, не целясь, изо всех сил резанул пацана по лицу, по вскинувшимся рукам. Пацан завопил, крутанулся на месте, отскочил. Тим рванулся к красномордому, но тот оказался быстрее, отпрянул, вскинул "Мураш". Тим резко присел, тонкий белый луч прошел над головой, разбился на искры о стену. Тим потянулся ножом к ноге в тяжелом армейском ботинке и получил тычок в лоб тупорылым металлическим мыском. Все же успел рвануть за толстую материю штанины, повалить противника, и они оба, рыча, покатились по холодным плиткам. И разрядник, и нож отлетели в сторону.
Красномордый был явно сильнее, да и просто давил массой, а у Тима одна рука только-только начала оттаивать. Мужик навалился сверху, ухватил ручищами Тима за шею, несколько раз ударил затылком об пол. Голова вспыхнула болью, перед глазами заплясали огни праздничного салюта. Красномордый дотянулся до "Мураша", навел его на Тима. Сейчас нажмет на спусковой крючок и будет держать на нем палец, пока Тим не перестанет корчиться на грязной плитке. Трех минут с такого расстояния вполне достаточно, чтобы завалить медведя, чего уж там про мальчишку говорить. Тим дернулся, ожидая разряда в грудь или голову. Сейчас убьет. Но до Ёлки не доберется. Квартира на двойном запоре: электроника считывает папиллярные линии на ладони и сканирует зрачок. Конечно, кисть можно откромсать, а глаз вырвать, но эти скоты не знают, где Тим живет... Жил до сегодняшнего дня.
В воздухе стремительно мелькнул звериный силуэт.
Красномордый завыл, беспорядочно замахал руками. Огромная пятнистая рысь с раскосыми желтыми глазами, широко раззявив бездонную пасть, рявкнула, обнажила здоровенные влажные клыки, заставила мужика подняться, попятиться к выходу. Два раза хлопнула дверь -- оба грабителя, матерый и пацан, в панике бежали с поля боя. Рысь зевнула, потянулась и, урча, лизнула Тима в лицо шершавым мокрым языком. От нее пахло озоном и горячим пластиком.
Откуда здесь, в подъезде, рысь-модик?
-- Тима, ты жив? -- В Ёлкином голосе звенели слезы.
Сестренка обняла его, попыталась приподнять. В голове опять что-то взорвалось, и Тим сморщился.
Ёлка в растерянности посмотрела на свои перемазанные кровью ладони:
-- Больно? Поедем в клинику?
-- Да ладно, сразу в клинику, -- Тиму удалось, наконец, сесть. -- Перекисью промою, и всех делов. Откуда ты тут взялась? И рысь эта?
-- Ты понимаешь, -- затараторила Ёлка. -- Я за подъездом по интеркому следила, чтобы, как ты появишься, рысь спря... Тебя встречать. А тут такое! Мы сразу побежали тебя спасать. Знакомься, это Рита. Я тут немножко залезла на сайт "Домашнего друга". У этих дураков защита никакая просто. Вот я и заказала, бесплатно. Сегодня утром со склада привезли. Я Риту настроила немножко. Не сердись. Надо же меня кому-то охранять. Ну и тебя тоже. Здорово Рита прыгает, правда?
-- Ёлка, я тебе уши оторву, -- вздохнул Тим. Ругаться сил не было. Отчитать глупую можно и потом.
-- Не оторвешь! -- заявила Ёлка. -- Ты мне жизнью обязан!
Тим еще раз вздохнул, потянулся за нейриком, закрепил клеммы за ушами, надвинул обруч на лоб. В висках привычно кольнуло. Работает вроде, не разбили. Попытался сосредоточиться, но голова после происшедшего так звенела, что он просто четко проговорил знакомый наизусть номер.
Нукер ответил почти сразу:
-- Ну что там у тебя?
-- Привет. Тут на вашей территории двое квартиры грабят. Мужик красномордый и шкет с порезанной мордой. Только что на меня наехали. Еле отбился.
Тим ясно представлял себе, как Скорпионы разберутся с залетными гастролерами. Методы у ребят были простые и действенные. Довольно гадко все это, особенно если про лопоухого пацана подумать, но на улице по-другому не выживают. Иначе Тима, а не кого-то другого, найдут в куче мусора с пробитой башкой.
Проехали. Ты поступил, как и должен был. Забудь и разотри. Можешь спать спокойно -- Ёлку никто не тронет.
Сестренка сидела рядом на корточках, гладила рысь по спине, чесала за ушами. Она так и не поняла, что он сейчас сделал.
Джой
Хватаюсь рукой за шею. Под пальцами пульсируют тонкие прорези жабр. Но я же не мерми, я человек! Я точно знаю! Еще вчера была. Или не вчера? Или не была?
Хочу закричать, позвать на помощь -- из горла вырываются хриплые неразборчивые звуки.
За спиной громко защелкивается дверь: Виктория вышла из зала. И заперла меня здесь.
Шуша плавает рядом, улыбается, подталкивает ко мне мячик. У нее на шее раньше незамеченные мной розовые надрезы с красной подложкой.
Хватаю мяч и швыряю подальше, хочу сказать:
-- Убирайся! И без тебя тошно! -- И не получается. Губы и язык отказываются подчиняться.
Шуша корчит обиженную рожицу и уходит под воду. Таращится на меня со дна добрыми коровьими глазами.
Оглядываюсь по сторонам. Стены гладкие, маслено блестят бежевым пластиком. А вон зеркало в человеческий рост. Выбираюсь из бассейна и плетусь к нему на дрожащих ногах. Жадно вглядываюсь в свое отражение. Из серебряного далека на меня недоверчиво смотрит девушка лет шестнадцати-семнадцати. Смуглая, с длинными темными волосами, с которых на пол капает вода, с круглыми карими глазами и пухлыми бесформенными губами маленькой девочки. Плоский живот, маленькая грудь, а на шее... На шее по три горизонтальные прорези с каждой стороны, сейчас кожа на них плотно прижата к плоти. Но я почему-то знаю, что, как только нырну, кожа эта начнет медленно пульсировать, то обнажая, то закрывая розовую изнанку. Мерми могут жить и на суше, и под водой. Но под водой им комфортнее. Мермейд же. Русалки.
Но как же так? У мерми интеллект на уровне комнатных собачек, только говорящих. Русалки ведь искусственные существа, а таких делать разумными запрещено законом. За это можно и в тюрьму лет на пятнадцать. Я же вроде соображаю.
И к тому же, если создать кого-то разумного, у него будет сознание новорожденного. Станет бедняга лежать, пускать пузыри и писать в подгузник, пока его всему не научат. Я же, совершенно точно, нормальная. Только не помню, что со мной было до того, как очнулась в инкубаторе час назад. И что все это значит?
Подождите, мерми ведь выращивают на продажу. Но я совсем не горю желанием провести жизнь домашнего животного в доме какой-нибудь выжившей из ума грымзы или старого извращенца!
Про мысли о старом извращенце становится совсем кисло. Интересно, сколько меня в этом дельфинарии продержат, пока посчитают, что готова для передачи хозяину? Неделю? Десять дней? Надо срочно учиться говорить и объяснить всем тут, что произошла ошибка. Над людьми нельзя так издеваться! Не живодеры же они здесь! Должны понять и помочь! Чертова мода на домашних русалок, надо же было так вляпаться!
-- Чертова мода! -- хочу крикнуть во весь голос, но вместо этого получается неразборчивое "Му-у-у".
Подтаскиваю стул к узким окнам под потолком, забираюсь на сиденье, приподнимаюсь на цыпочки. Похоже, мы находимся на высоком этаже: видны только верхушки небоскребов, упирающиеся в низкие сизые облака. До горизонта. Плоские и срезанные углом, с зелеными садиками на балконах и острыми шпилями, причудливо переплетенные цепочкой ДНК или строгие и прямые, как палка. Ухают вниз скоростные наружные лифты. На одной из крыш позолоченная статуя греческой богини в мраморном хитоне. Судя по шлему и зажатому в руке копью -- Афины. На другой кружится гигантский оранжевый шар, похожий на апельсин. Модный клуб или ресторан, наверное. Между небоскребов вьются перекрученные ленты автострад, над ними шустро носятся желтые коптеры-такси и блестящие на солнце дроны. Знакомый пейзаж? Никаких идей.
Вдруг понимаю, что ужасно соскучилась по воде, вот просто не могу без нее жить и дышать. Сейчас задохнусь. Жабры стянулись, высохли, и шею щиплет так, будто там рана, и на нее попала соль.
Отношу стул на место, спускаюсь в бассейн, ныряю на глубину и забираюсь в самый дальний угол. Просьба посторонним не беспокоить. Мне надо все обдумать. И, может быть, даже поплакать над своей судьбой. Нет, я очень даже понимаю, что слезами тут не поможешь, но, если прохныкаться, станет легче, и я придумаю какой-нибудь выход. А может быть, все само разъяснится и как-нибудь наладится? Вот это вряд ли. В наше время никому ни до кого нет дела. Ну, почти никому. Да и то, если выгода какая-то светит в конце. А выгода от моей продажи светит очень даже жирная.
Мимо большой белой рыбиной проплывает улыбающаяся сытая Шуша. Ее-то жизнь устраивает на все сто процентов. Вот уж точно прописная истина: без мозгов жить гораздо удобнее и приятнее.
Сворачиваюсь в клубок, обняв колени и прижавшись к ним щекой, и, вместо того чтобы придумать, как выбраться из создавшейся ситуации, отчаянно пытаюсь вспомнить хоть что-нибудь о своей жизни. В голове мелькают не картинки даже, а обрывки ощущений, которые никак не удается ухватить за хвост. Может, я -- искусственно созданный интеллект и на самом деле и не жила никогда? А у искусственного интеллекта ни имени, ни возраста, ни даже пола быть не должно. Нет, от такого я точно двинусь мозгами. Проще думать, что все забыла. Амнезия, временная. Вот усну, проснусь и все вспомню. И возраст свой, и имя, и где жила, и родителей. А вдруг родители хотели от меня избавиться и сдали на опыты? Поэтому мое сознание здесь? Это, конечно, нелегально, но... Не верю. Любили. И теперь ищут. Что, конечно, не легче. Как меня звали... Зовут. Натали? Флер? Саманта? Понятия не имею. Какие у меня были волосы, глаза, цвет кожи, наконец? Я учусь в школе, в университете, работаю или просто бью баклуши? У меня есть парень? Я еще девушка или уже нет? Полная ерунда лезет в голову.
Напрягаюсь до головной боли, до чертиков в глазах. Пытаюсь слепить хоть что-нибудь из осколков и обрывков.
Не выходит. Не получается. Не склеивается.
За окном темнеет, к бассейну возвращается женщина-колобок Виктория с белобрысым лохматым парнем. Марлевая повязка у него на лице сильно топорщится над огромным носом, в руке зажата пластиковая прозрачная бутылка с колой. Почему они все в масках? По городу гуляет какая-нибудь зараза, и мерми к ней чувствительны? Или мы с Шушей сами заразные?
-- Девочки, -- ласково зовет Виктория. -- Время вечерней вкусняшки-витаминки!
Шуша спешит к бортику. Колобок протягивает ей маленькую белую таблетку. Следит, чтобы мерми ее проглотила.
-- Теперь ты, Джой.
Кладу пилюльку на язык, катаю на языке, проглатываю. Она оставляет во рту синтетический привкус сахарозаменителя. Ничего себе вкусняшка!
-- Умница. Ведите себя хорошо, девочки, не расстраивайте Джима. Спокойной ночи.
Когда Виктория удаляется, Джим обходит комнату, заносит в комм температуру воды и влажность воздуха. Потом подтаскивает поближе к бортику кресло, устраивается поудобнее, отхлебывает из бутылки с колой и начинает похотливо пялиться на меня. Гадость какая. Ложусь на спину и изо всех сил колочу ногами по воде. Мокрый с ног до головы Джим орет как ненормальный, вскакивает, грозит мне кулаком и убегает в подсобку переодеваться.
Собираюсь подождать и посмотреть, что будет дальше, но вдруг понимаю, что смертельно хочу спать. Опускаюсь на дно, там уже вовсю дрыхнет Шуша, свернувшись клубком.
Выныриваю на поверхность, зеваю, протираю глаза. У бортика стоит женщина в голубой форме с привычной уже марлевой повязкой на лице. Но не та, что была в прошлый раз: высокая и худая, со стянутыми в конский хвост выбеленными волосами и выкрашенными серебряной краской бровями. Мочки ушей покрыты красным лаком, в правой вместо сережки висит стеклянный шар с живой крошечной ящеркой, похожей на миниатюрного крокодила.
Женщина протягивает к воде руку с горстью разноцветных драже. Откуда-то сбоку выплывает Шуша, тянет ладошку к конфетам, умильно улыбается:
-- Шуша хорошая, Шуша хочет кушать.
-- Ты уже завтракала, -- отмахивается женщина и опять поворачивается ко мне: -- Я твоя учительница. У-чи-тель-ница. Мы будем учиться говорить. Это очень важно. Будешь стараться -- получишь много вкусного. Иди сюда.
Говорить, наконец-то! Знала бы, еще быстрее из воды бы выбралась. Хотя такое обращение, как с олигофреничкой, начинает действовать на нервы. Но конфеты забираю. И попробовать интересно, и уже есть хочется. Отправляю всю горсть в рот. Щеки раздуваются, как у хомяка. Женщина неодобрительно качает головой, но молчит. Помогает вылезти из бассейна, ведет меня к двум стульям в углу комнаты. Вытягиваю из стопки самое пушистое полотенце, заворачиваюсь в него, забираюсь с ногами на сиденье. Женщина садится напротив, берет меня за руки. Надо же, раньше я не обращала на это внимания: у обычных людей кожа на пальцах после долгого пребывания в воде набухает и морщится, а у меня -- нет. Гладенькая, как у новорожденного. И никаких родинок и веснушек. Генные инженеры расстарались, геном им в задницу. Еще бы, каждая мерми стоит бешеных денег и по карману очень немногим. И эти немногие очень привередливы. Им надо все лучшее, по индивидуальному заказу. В русалке все должно быть прекрасно и обязательно не так, как у соседей.
-- Смотри на меня, -- командует училка, -- скажи "а-а-а".
-- А-а-а, -- тяну я.
-- Умница, на тебе конфету. А теперь скажи "ма".
-- У-а-а, -- я стараюсь изо всех сил, широко разеваю рот, но ничего не выходит.
Женщина вздыхает, но все равно дает мне кругляшку драже:
-- Еще раз, ма-а.
-- Уа-а-а.
Мы занимаемся очень долго, опять начинает щипать кожу на жабрах, но к концу занятия у меня получается и "мама", и "папа", и "на". А вот "дай" пока не получается, хоть тресни.
Моя учительница довольна, ведет меня обратно к бассейну и вручает миску с чем-то похожим на сухой собачий корм:
-- Кушай, Джой. Вкусно.
Хочется запустить миской ей в физиономию: кушай сама такую дрянь. Но я действительно голодна. Сажусь на бортик и погружаю руку в серые катыши. На вкус они смахивают на солоноватые сухари. Но я бы лучше съела яичницу с беконом. А мерми могут есть человеческую еду? А вдруг нет? Как же я без мороженого и картошки фри? В катышках ни капли жира. Ну да, чтобы воду не пачкать. Училка дает мне мокрую салфетку и показывает, как вытирать руки. С этим у меня проблем не возникает. Но от очередной порции конфет гордо отворачиваю голову. Собачку нашли! Подавитесь своими подачками! Ныряю в воду, нарочно поднимая кучу брызг, и плыву на другой конец бассейна. Как хорошо у меня это получается! Тело стремительно, по-дельфиньи, скользит над голубым кафелем. Но мне кажется, в своей прошлой человеческой жизни я не умела плавать. А может быть, и воды боялась.
У Шуши игривое настроение. Она, повизгивая, носится вокруг бассейна, сверкает мокрыми ягодицами, кидает в меня резиновыми игрушками, строит пирамиду из разноцветных кубиков, ныряет с бортика в воду и тут же выбирается обратно. Это очень раздражает, особенно если учесть, что у меня самой настроение -- хуже некуда. Я на этой русалочьей ферме уже пятый день, а разговаривать толком не научилась. Так, отдельные простые слова могу выдавить из себя. А другого способа показать, что не такая, как обычные мерми, я не знаю. Плавать голяком и изображать из себя экзотическую аквариумную рыбу надоело до чертиков. Устраивать истерику и громить все вокруг не хочу, а то еще накачают лекарствами или свяжут, как буйнопомешанную. Единственное, чего мне теперь удается избежать -- это каждодневного снотворного, которым нас с Шушей пичкают с приходом Джима. На всякий случай, чтобы не иметь с мерми никаких хлопот. Вдруг начнем буянить, безобразничать, мебель разломаем, на лобике бо-бо сделаем. Видно, на ночного дежурного надежда слабая. Так вот, теперь сую пилюльку в рот, но не глотаю, а при первой возможности выплевываю в воду. Хоть могу быть уверенной, что ночью со мной ничего не делают.
Злюсь на весь белый свет. Что бы такого сотворить? Приходил доктор, хотел меня осмотреть, я попыталась уплыть, но меня выловили большим сачком и отругали. Я показала доктору язык. Он погрозил мне пальцем. На этом все и закончилось.
Выбираюсь из воды и обхожу помещение, внимательно глядя по сторонам: вдруг замечу что-нибудь интересное? То, что подаст идею. Выйти в коридор не могу -- для этого нужна магнитная карточка, а никто из персонала мне ее почему-то не предлагает. Усаживаюсь за рабочий стол. Компьютер, конечно, выключен, а то вдруг мерми захочется с ним поиграть. Но стопку распечаток с правками в водонепроницаемом конверте, термометр, толстый черный маркер почему-то не убрали. То ли забыли, то ли не посчитали нужным.
Верчу в руках маркер, снимаю крышку, пачкаю чернилами пальцы. Пытаюсь вспомнить, для чего он нужен. А, ну да, изображать буквы. Какая же я дура! Чуть не хлопаю себя по лбу. Говорить не умею, так хоть напишу. Хватаю маркер, оглядываюсь: на чем здесь можно оставить послание? Да хоть на зеркале. Оно большое, заметят сразу. А не заметят, так сама покажу.
Тщательно вытираю полотенцем запотевшую поверхность. Что бы для начала черкнуть? Хотя бы "Дураки, меня зовут не Джой". Но нет, конечно. Это должно быть нечто серьезное. Чтобы мой интеллект сразу виден был. И на зеркале места хватило. Напишу просто: "Я не та, кем кажусь на первый взгляд. Джой". Пусть задумаются.
Маркер дрожит в непривычно неумелой руке. Прикасаюсь воняющим химией стержнем к стеклу и вдруг понимаю, что не помню алфавита. Как изображается буква "я"? Никаких идей. Глупость! Ну, глупость же! От расстройства готова разбить кулаком зеркало. Но, может, не все еще потеряно? Может, я могу что-нибудь нарисовать? Для начала пытаюсь обвести круг. Получается что-то волнисто-кривое. Н-да, художник из меня! В конце концов, после долгих усилий на стекле пляшет человечек. Из тех, что ручки-ножки-огуречик. Сойдет для начала. Посмотрим. Не совсем же они здесь тупые, должны понять, что кто-то здесь обладает интеллектом. Сажусь за стол и начинаю ждать.
-- Ах, Джой! Это ты нарисовала?
С надеждой поворачиваю голову в сторону моей училки и киваю, как сошедший с ума китайский болванчик:
-- Я! Я! Я!
В голосе -- ни грамма удивления:
-- Джой -- молодец! Джой -- умница! Замечательная картинка! На тебе за это конфетку.
Хочется ударить по бледному, покрытому веснушками запястью так, чтобы бомбошки раскидало по всему полу. Какие они тут все недоумки. Где еще вы видели рисующую мерми? Они же все идиотки! А я-то старалась. Им что, Джоконду изобразить надо или доказательство теоремы Пифагора, чтобы поняли, с кем дело имеют? Расстроенная донельзя, ухожу к бассейну.
-- Шуша! -- зовет учительница и добавляет торжественно: -- Сегодня кое за кем приедет хозяйка. Плыви сюда, приведем тебя в порядок.
Мерми высовывает из воды любопытную круглую мордочку, расплывается в улыбке и хлопает в ладоши. Летят в стороны теплые брызги. Я бы на ее месте так не радовалась. Еще неизвестно, какая мымра ей достанется. А то проведет свою жизнь рядом с говорящим какаду и перекормленным мопсом среди пыльных диванчиков и продавленных пуфиков, развлекая выжившую из ума старуху. Но Шуше этого не объяснишь. Кстати, сколько мерми живут? Не помню. Впрочем, если русалка надоест, то ее возьмут и усыпят. Делов-то! Конечно, мерми можно перепродать по относительной дешевке, но слишком много усилий нужно приложить, чтобы она привыкла к новому месту. А то умрет от тоски. Не особо состоятельным людям это не по карману, а богатым подавай все новое, зачем им секонд-хенд.
Шуша выбирается из бассейна, садится на бортик. Учительница бережно промокает мраморно-белую кожу, расчесывает светлые вьющиеся волосы, вплетает в них блестящие бусины. Шуша терпеливо сидит, вертя в руках резинового ежика, пробует его на зуб, давит на бока -- из дырки прыскает маленький фонтанчик.
В зал, звеня цепочками и кулонами, врывается костлявая рыжая тетка в кашемировом пальто. Гладкая, как младенческая попа, кожа на щеках покрыта яркими румянами. Голенастые страусиные ноги в фиолетовых чулках едва прикрыты короткой юбкой. Розовый череп слегка просвечивает сквозь редкие крашеные букли. Правый глаз угрожающе выпучен -- из него выпирает камера от вживленного в мозг нейрика, дорогущая, между прочим, штука.
Размахивая руками, тетка тормозит на краю бассейна, впивается в меня взглядом и делает шаг вперед. Меня накрывает густой запах табака и леденцов. Инстинктивно отстраняюсь.
-- Вот она, -- сопровождающая ее высокая ухоженная бизнесвумен в туфлях на невозможно высоких каблуках разворачивает тетку и подталкивает к Шуше: -- Знакомьтесь, вот ваша красавица.
-- О-о-о! -- Тетка млеет от восторга, хлопая длиннющими ресницами.
Она тормошит и вертит Шушу в разные стороны, как маленькая девочка новую куклу. Крутит головой, щелкая камерой нейрика:
-- Симпатюнечка! Как раз такая, как я себе представляла. Сейчас мамочка тебя оденет в платьице. Почему они у вас голые расхаживают? Это же неприлично!
-- Э-э-э... -- тянет обладательница высоких каблуков в некотором замешательстве, -- Свобода движений... Слияние с природой... Здоровый образ жизни...
-- Ей только русалочий корм давать можно? Она не растолстеет? -- не слушая, перебивает рыжая тетка.
-- Шуша, это твоя хозяйка, -- три раза повторяет учительница, сопровождая каждую фразу горстью конфет.
-- Я тебя люблю! -- Мерми обнимает тетку, целует в нарумяненную щеку, похожую на перезревший персик. Меня передергивает.
Тетка треплет Шушу за подбородок, гладит по спине, по волосам, сует пакетик со сладостями:
-- Сейчас поедем домой, солнышко. Я тебя познакомлю с Пушком и Кешей. Тебе построили абсолютно замечательный бассейн. У меня дома много вкусненькой еды. Самой-самой лучшей.
Шуша в очередной раз слюнявит теткино дряблое ухо:
-- Я тебя люблю!
Тетка душит Шушу в объятиях. Потом русалку закутывают в теплое одеяло, и вся компания удаляется провожать Шушу в новую семью.
На душе гадко так, что просто передать невозможно. Интересно, кто такой Кеша? Попугай, наверное. Шуша, Кеша и Пушок. Теплая компания. А что за компанию приготовили мне? Но если думаете, что я полезу лобызать своего хозяина, то сильно ошибаетесь.
Раскрасневшаяся довольная учительница возвращается минут через тридцать. Я сижу у бассейна, обхватив ноги, и думаю о своей несчастной судьбе.
Учительница истолковывает это по-своему:
-- Джой, не расстраивайся. У тебя тоже очень добрый хозяин. Он уже звонил, заберет тебя послезавтра. У него все готово для приема. Так хотел Джой увидеть, что не стал ждать, когда говорить научишься.
Тянется похлопать меня по щеке. Уворачиваюсь и цапаю ее зубами за руку.
-- Фу! Нельзя! -- В глазах женщины безмерное удивление и испуг. Еще бы, мерми же не способны проявлять агрессию. Это генетически заложено. Они такие ласковые девочки. Уси-пуси. Только ко мне это не относится!
Училка поспешно встает и уходит, а возвращается уже с озадаченным доктором. Тот долго прикладывает к моей груди стетоскоп, меряет температуру, стучит молоточком по коленкам, водит пальцем перед глазами. Потом молча уводит в соседнюю маленькую комнатушку, укладывает на кушетку, предусмотрительно подстелив клеенку, присоединяет кучу клемм на лоб, виски и затылок. Потом запускает какой-то аппарат. По монитору бегут разноцветные кривые. Наверное, так снимают энцефалограмму.
-- Ну как, Микаэл? -- В дверь протискивается взволнованная училка. Укушенную руку она придерживает на груди, на запястье видны красные следы от зубов.
-- На первый взгляд все в норме. -- Доктор зевает и потягивается. -- Может, генетики чего в программе напутали, с них станется. Я бы утилизировал ее от греха подальше или отдал в лабораторию. Они там все время жалуются, что тестового материала на хватает. А то еще набросится на хозяина. Тебе это надо?
-- Типун тебе на язык, -- пугается учительница. -- У нас такая репутация! Все лучшего качества, ни одной жалобы с момента основания. Но, с другой стороны, задержим выпуск на три месяца -- заказчик будет недоволен. Я созвонюсь с отделом по связи с клиентами. Пусть у кого-нибудь наверху голова болит, а то конкуренты только и ждут, чтобы мы споткнулись.
-- Это точно. -- Доктор с интересом следит, как я слезаю с кушетки, и на прощание щиплет меня за задницу.
В другое время я бы и его покусала, но меня слишком напугало слово "утилизация". Я же не хомяк какой-нибудь! А они возьмут, усыпят -- и в распылитель.
Как бешеного зверюгу. Или на опыты продадут, новые лекарства испытывать.
И что мне теперь делать? Если не убьют, то отдадут хозяину. Если не хозяину -- то убьют. Да еще и помучают сначала. Со всех сторон плохо.
Училка и доктор давно ушли. За узкими окошками под потолком сгустилась темнота. Я все загребаю из угла в угол бассейна, все повторяю: "Что мне теперь делать, ну что, ну что?".
С улицы едва слышно доносится рев сирены, в коридоре кто-то визгливым голосом ругает нерадивых сотрудников. Когда по белому кафелю пола проскальзывает свет пролетающего мимо коптера, в голове рождается безумная мысль из одного короткого слова: побег.
Ухожу на дно. А то вдруг кто-нибудь по моему лицу догадается, что я задумала. Как мне раньше такая простая мысль в голову не пришла?
Сижу на дне и грызу от расстройства ногти. Легко сказать "побег". Куда я побегу такая умная? К кому? Даже не знаю, есть у меня родные или друзья, у которых спрятаться можно, или нет? Кто меня узнает и примет или хотя бы выслушает и поверит? Где эта чертова русалочья ферма находится? Где бы раздобыть карту? Я и дорогу-то спросить не могу. Кроме "мама", "папа", "Джой", сказать толком ничего не умею. Вот найти бы мне плохонький нейрошлем-нейрик с минимальным набором программ: навигатором, телефонными номерами, справочной. И хорошо бы еще с симулятором речи для немых. Только где отыскать растяпу, который свой разблокированный девайс где попало оставит и искать не будет? Устройства-то все именные, по штуке в одни руки, и не в русалочьи, между прочим. Короче, только вопросы и никаких ответов.
Тим
Тим выглянул из подъезда -- хотел забрать выроненный пакет с продуктами. Но забирать было уже нечего. Два облезлых бродячих пса торопливо пожирали ветчину и хлеб вместе с оберткой. Спасти удалось только откатившееся в сторону яблоко и жестянки с пивом, до них зверюги еще не успели добраться. Пришлось возвращаться домой почти с пустыми руками.
Ёлка пришла в себя на удивление быстро и тут же развила бурную деятельность по лечению брата: выстригла маникюрными ножницами волосы вокруг раны на затылке, промыла ссадину перекисью, залила твердеющим на воздухе водонепроницаемым пластырином. Принесла две таблетки обезболивающего и приказала строго:
-- Скидывай грязную одежду, и в душ. Только больше пяти минут не мойся, у нас еще в этом месяце за воду не уплачено. На ужин -- только брикеты с вареньем. И яблоко пополам. Не спорь. Без тебя грызть не буду.
-- Ну что бы я без тебя делал! -- чмокнул Тим раскомандовавшуюся сестру в макушку и, немного подволакивая ногу, поплелся в ванную. Вдруг сжало виски, мир вокруг раздвоился, поплыл, подернулся зыбкой пеленой, ноги стали ватными. Страх затопил все внутри от груди до кончиков пальцев. Сердце оглушительно застучало в ушах. Неужели начнется по новой? Ну да, он ведь головой приложился. Тогда, в первый раз, приступы начались с сотрясения мозга. Но тогда рядом был взрослый человек -- мать. А сейчас они одни с сестренкой. Нельзя. Нельзя поддаваться. Тим привалился к двери, впился ногтями в сразу вспотевшие ладони. Боль отогнала дурноту. Зеленоватая ряска пелены растаяла во влажном воздухе. Тим постоял еще немного, приходя в себя. Приступ так и не начался. Стянул футболку с мокрой спины, открыл холодную воду, сунул голову под тугую струю. Раскисать нельзя. Самое не время. Столько дел еще не переделано.
Тим забрался под душ, включил воду погорячее. Ванная была старая, с отколовшейся эмалью, в потеках ржавчины. Половина пожелтевшей плитки на полу потрескалась, а на потолке в углу расплылось уродливое черное пятно плесени. После того как мать посадили, хорошее жилье было им с Ёлкой не по карману. Собственно, никакое было бы не по карману, но здесь Тиму, если можно так сказать, повезло.
Мир, и до этого не розовый, но хотя бы стабильный, обрушился в один момент. Мать, талантливый компьютерщик-системщик, но человек безалаберный и ненавидящий всякую рутину, часто теряла работу. И тогда бралась за всякие полулегальные заказы. Ни дети, ни я ни в чем не должны терпеть нужды -- такой у нее был девиз. Собственно, "я" все же стояло на первом месте, но, надо отдать матери должное, ни на Ёлке, ни на Тиме она не экономила. Квартира в дорогом районе, путешествия, новейшие гаджеты, постоянные подарки -- все это было. Как и постоянно меняющиеся дружки матери, поздние вечеринки и сладковатый запашок травки по утрам. Последний "друг", Джон, мужик в принципе неплохой, врач, лишившийся лицензии, стал учить Тима своему довольно прибыльному ремеслу. Мать ругалась, вопила, что ее дети не должны повторять семейных ошибок, что она в состоянии обеспечить им достойное будущее и что не их дело -- знакомиться с теневой стороной жизни. На что Джон вполне резонно отвечал, что они и так уже сидят в ней по самую маковку. Через полгода Джон неожиданно исчез, даже не забрав из тайничка в квартире своего рабочего чемоданчика. Но Тим, у которого оказались хорошие голова и руки, успел многому у Джона научиться.
Потом мать умудрилась хакнуть сайт государственной обороны и отправилась в оранжевой робе на остров Джейкобс, оставив Тима собирать осколки полетевшей в тартарары жизни. Первое, что он тогда сделал -- достал инструменты Джона и добавил себе в чипе пару лет, чтобы стать официальным опекуном Ёлки, иначе сестру забрали бы в приют. Ну и пошло-поехало.
Тим тогда познакомился с Нукером -- одним из валетов в колоде Саламандр. Поначалу было трудно. Неожиданное полунищее существование (деньги со счета матери и из домашнего сейфа конфисковали); выедающий нутро страх, что до Тима доберется полиция; абсолютное неумение вести хозяйство; вечно грустная, тоскующая по матери Ёлка -- все свалилось на него разом и чуть не погребло под собой. Но за год жизнь наладилась. Да и сам Тим изменился. Превратился из беспечного наивного щенка в настороженного делового волчонка, не особо задумывающегося о моральной стороне существования. Надо было выжить, вырастить Ёлку -- и точка.
Эта квартира в бедной стоэтажке с разношерстными соседями -- от стариков, живущих на скудную пенсию, до приехавшей в мегаполис в поисках удачи молодежи -- была много приличнее той, где им с Ёлкой приходилось ютиться раньше. Строители, официанты, уборщики все же лучшие соседи, чем торговцы дурью, проститутки, продавцы краденого и другой полууголовный контингент. Ёлка пошла в школу, не надо было больше считать каждую копейку.
Но все равно на дистанционных, по комму, свиданиях с матерью, непривычно блеклой, коротко стриженной, без косметики, блесток, бус и фенечек, Тим присутствовал только из-за Ёлки. Сестренка с нетерпением ждала этих ежемесячных встреч, тщательно наряжалась, без умолку тарахтела, рассказывая о своих девчоночьих делах и хвастаясь успехами. Мать улыбалась, хлопала в ладоши, охала и ахала, но в глазах ее Тим видел только беспросветную выгоревшую пустоту, в которой им с Ёлкой места не было. Сестренка просилась на настоящее свидание, лицом к лицу. Тим отговаривался нехваткой денег на поездку -- не хотел встречаться с матерью нос к носу. Он ее ненавидел. За то, что их предала, за то, что бросила на произвол судьбы, за то, что по ней до сих пор скучает Ёлка, за то, что по ней до сих пор скучает он сам.
-- Тимка! Ты там замылся прямо! Не помнишь, что я про воду сказала? -- нетерпеливо постучала в дверь Ёлка.
От стука дверь приоткрылась, в образовавшуюся щель сразу просочилась свежеукраденная рысь Рита. Широко зевнула во всю огромную пасть с сахарными клыками и розовым языком. Разлеглась на полу, теребя лапами резиновый коврик.
-- Уйди, животное, -- душевно попросил Риту Тим. -- Я уже выхожу.
Рысь встряхнула кисточками на ушах и так же бесшумно убралась в коридор.
Тим завернулся в полотенце, неодобрительно глянул в зеркало на фиолетовые подтеки на руке и плече от разряда шокера, потер синяки на боку и бедрах, полученные в драке. Прикосновение отозвалось тупой болью.
-- Уроды, -- сплюнул и стал одеваться в чистое.
По закутку кухни, отделенной от гостиной узким кособоким островком с прожженным в нескольких местах пластиковым покрытием, сновала разрумянившаяся Ёлка: накрывала на стол, доставала из шкафчиков банки с вареньем и арахисовым маслом, то и дело открывала духовку, проверяя, запеклись ли брикеты. Собранные в хвост тонкие светлые волосы летали вслед за хозяйкой.
Увидев брата, Ёлка громко чихнула, сморщила засиженный веснушками нос, вытерла ладони о полотенце и скептически оглядела стол:
-- Ужинать садись!
Тим пододвинул к островку стул с заваливавшейся спинкой, обжигаясь, стал нарезать брикеты. Их надо было есть, пока горячие. Остыв, брикеты напоминали по вкусу картон.
-- Я читала, -- сообщила намазывающая вареньем кусок брикета Ёлка, -- допустимый процент древесных стружек в пищевых продуктах повысили с десяти до тринадцати. А что было в пакете, который псы разодрали?
-- Хлеб из булочной и ветчина, -- грустно сообщил Тим. -- Но ты не расстраивайся. Завтра еще куплю. Я заказ новый получил.
-- Здорово! -- заключила Ёлка, куснула брикетный бутерброд, отхлебнула чаю, надвинула на лоб нейрик и погрузилась в сеть. Есть, не листая странички в интернете, она не умела.
Тим подумал, не включить ли на нейрике программу, забирающуюся в мозги и позволяющую менять вид, запах и вкус брикетов, но поленился. К тому же до его мозгов сегодня уже добрались. Кулаком. Махнул рукой и откупорил банку пива.