И была Земля. И в наказание за грехи наши далекие Златоглазые Боги сожгли ее в Великом Огне. Ибо Богам можно все.
Но перевезли они избранных через звездное море в своих искрометных лодках.
И освятили Новую Землю. И позаботились о нас, недостойных. Оставили несчетные запасы зерна и мяса, железа и холстa. А также Священные Предметы, чтобы поклоняться им и приносить жертвы.
И обещали они вернуться.
Многие века смотрим мы на звездное море и ждем Златоглазых Богов.
А когда приплывут они в своих искрометных лодках, наступит на Новой Земле всеобщее благоденствие. Станет голодный - сытым. Бедный - богатым. Больной - здоровым.
И тогда запоет свою песню священная птица Торр.
Седьмой день недельника заканчивался молитвой Синтезатору. Все вошедшие в возраст мужчины Поселка собирались в Ангаре вокруг вытянутой, как веретено, облепленной проводами и датчиками огромной кастрюли с краном внизу, который озорники-мальчишки прозвали писькой.
Молитва была длинная. Сперва возносили хвалу Златоглазым Богам, потом оставленным ими Священным Предметам, потом самому Синтезатору.
А под конец, когда жрец торжественно прикладывал палец к экрану и Синтезатор натужно гудел и трясся, мигая надписями и искря контактами, все просто сидели вокруг, скрестив ноги кренделем, и повторяли, как положено: "Опа! Опа! Опа!"
Считалось, что это помогает Синтезатору лучше трудиться.
Под конец Предмет издавал победный рев пустынного волка и замолкал. Жрец торжественно подставлял под письку объемистый металлический котелок, в который, пенясь, лилась теплая, резко пахнущая рвотня. Котелок шел по кругу. Пашка, как Юный, получал свою порцию одним из последних.
Знакомый обжигающий напиток заполнил рот, шершаво прокатился вниз, опалил желудок. Пашка часто-часто задышал, по-рыбьи разевая рот, на глазах выступили слезы. Но потом почти сразу стало беспричинно весело и приятно. Захотелось вскочить и пуститься в пляс, отбивая голые пятки о пол Ангара. Захотелось выбежать на улицу и зацеловать первую попавшуюся девчонку, да еще и подол ей задрать. Захотелось дать в глаз другу Эйтону. А под конец потянуло в сон.
Действо закончилось. Мужчины стали расходиться. Обсуждали на ходу важные вопросы. Поливало вот-вот сломается, значит, надо жертву готовить. Барана или козла? Что надежнее? Дед Баклан откинулся - надо нового погонщика железных лошадей выбирать, а то пахота не за горами. Скоро пора свадеб - справится ли Синтезатор или самим придется дрянную самогонку гнать?
Пашку эти проблемы волновали мало, он выбрался на улицу, повалился на пожухлую красно-бурую траву, загляделся на серое небо, по которому одна за другой спешили все десять лун.
- Привет! - рядом с Пашкой присела черноглазая Грязнуля Лин. Дотронулась тонкими пальцами с обгрызенными ногтями до амулета на его груди: высушенной головы летающей крысы с тремя рядами черных зубов. Прыснула тоненко: "Рвотни наглотался!"
Пашка поймал ее плохо отмытую ладонь и приложил к щеке. Ладонь была твердая и пахла нагретой землей. В потрескавшуюся кожу пальцев въелся бурый сок сорняков. Под ногтями скопилась грязь. Лин не захотела учиться ремеслу, работала в поле, руки и одежда у нее частенько было испачканы, за что она и получила свое прозвище.
А еще Грязнуля часто смеялась, и тогда видно было, что передний зуб стоит у нее чуть наискосок.
Лин, с добрыми, узкими, как рыбки-кохлянки, глазами и смуглыми персиковыми щеками, очень нравилась Пашке.
Если Индикатор Крови покажет, что им можно вместе иметь детей, то осенью Пашка позовет Лин в жены.
- Поедем завтра на дрезине кататься? - спросила Лин, устраиваясь рядом. Перед Пашкиным носом мелькнули круглые коленки, захотелось уткнуться в них лицом. Пашка потянул Лин к себе, накрыл губами обветренные, в коросте губы.
- Пусти, дурачок! - отбрыкивалась Лин. Так, для порядка, не по-настоящему. Пообниматься ей тоже хотелось.
А большего ведь все равно не получится, хоть у всех на виду, хоть где-нибудь в укромном месте. У каждой незамужней девчонки затычка невинности наложена. А ключ только у жрецов. Потому что если все начнут плодиться как попало, то сколько морских козлов в жертву не приноси, будут рождаться уроды. Или, как умно говорят жрецы, настанет вырождение. Лишняя обуза общине. Так записано в Книге завещаний Звездных Богов, которым подчинялась вся поселковая жизнь. По Книге сеяли и жали, очищали воду и учились разговаривать со Священными Предметами. Нарушать завещания было никак нельзя. Иначе боги рассердятся и никогда не вернутся. И никогда не наступит всеобщее благоденствие. А благоденствия хотелось всем. Особенно после тесного общения с Синтезатором.
На дрезине поехали кататься следующим утром. Первый день недельника никто в Поселке не работал. Одноколейка была проложена давно, сразу после Переселения, но кривые расшатанные рельсы пока держались.
Рельсы заканчивались у леса. Очень удобно было зимой, собрав сок дерева Бао, везти его потом домой. Сытный сладкий сок был большим подспорьем Поселку в зимние холода.
Летом дрезина простаивала без дела, чем желающие оказаться в одиночестве и пользовались.
Лин предусмотрительно захватила с собой хлеба и сушеного молока. Но к еде не притронулись. Прошли глубже в лес, собирая ягоды на полянах. Пашка сгребал рукой фиолетовые сладковато-кислые плоды, кормил ими с ладони Лин. Грязнуля смеялась, прихватывала ладонь острыми, один наискосок, зубами. Пашка делал свирепые глаза, гнался за визжащей Лин между деревьев, прижимал к нагретым солнцем неохватным стволам, целовал синие от сока губы, смуглые ключицы, незагорелую кожу под застиранным лифчиком .
Потом они сидели под ежевиковым деревом, молчали каждый о своем и ели хлеб с молоком.
На поляну стремительно набежала тень. Пашка поднял голову. Внутри как крутым кипятком обожгло. Что-то темное, большое раздувшейся лягушкой валилось с неба прямо на них. Пашка опрокинул Лин на землю, кинулся сверху, прикрыв голову руками.
"Все, конец", - пронеслось в голове.
Но конца не случилось. Небесный камень, высокий, как самое могучее дерево в лесу, вдруг замедлил падение и неторопливо впечатал в траву мощные лапы.
В Холодных пещерах на каменных стенах сохранились рисунки лодки Златоглазых Богов. Огромный Предмет, опустившийся на поляну, был очень на нее похож: ни дать ни взять черепаха с желтых болот. Гладкое, блестящее, как отполированный котелок, туловище, круглая башка посредине спины и шесть толстых лап.
Прижатая к земле Лин тихо охнула:
- Боги! Вернулись!
Пашка рванулся было бежать от неизвестно что сулящей встречи с Богами, но Лин уперлась, вцепилась мертвой хваткой в ветки низкого колючего кустарника:
- Великие рассердятся! Надо ждать. Надо встретить. Повиниться.
Небесная лодка стояла всего в сотне шагов, совершенно чужая в застывшем ожиданием лесу. Потом внутри нее что-то громко чавкнуло, часть круглого бока провалилась внутрь, и в образовавшемся проеме возникли две фигуры в ярких, непривычных глазу одеждах. Казалось, что вокруг лиц плывет золотое сияние.
Лин наконец вырвалась из Пашкиных рук, подбежала к лодке, упала на колени, склонив голову. На беззащитной узкой спине вздрагивала растрепавшаяся коса.
Пашка втянул голову в плечи: вот сейчас, сейчас ударит в Лин золотая молния...
Молния не ударила. Боги спустились на Землю, подошли к лепечущей заученную с детства приветственную молитву девушке, заговорили, обращаясь к ней, быстро и непонятно.
Золотых глаз отсюда видно не было, а в остальном, не считая странной одежды и белых, как козий сыр, лиц, Боги оказались очень похожи на людей.
Пашке всегда представлялось, что Великие - седые старцы огромного роста, но эти двое были молоды, хрупки, как осенние сухие листья, и, пожалуй, на голову ниже его самого. Конечно, уж им-то не приходилось махать топором, раздувать мехи в кузне или собирать осенью урожай молока. У Богов было свое, божественное, предназначение.
Из лодки выплыл по воздуху и завис над головами Великих большой черный жук. И Пашке вдруг стал понятен язык Богов.
- Я говорил тебе, Эсалол, уж на этой планете мы обязательно найдем что-нибудь интересное. Я ничего не перепутал. Переселение завершили именно здесь.
- Не вижу в этой девчонке ничего интересного, Бормий.
- Давай возьмем ее с собой, - предложил Эсалол.
- Она же грязная, - у Бормия резко дернулись острые уши. - Зачем нам такая? Еще подхватим что-нибудь. Тебе мало того, что устроит отец за то, что ты взял без спроса его самый дорогой корабль?
- Какой ты скучный. Не будь букой. Мы ее вымоем и даже продизинфицируем. Смотри, какая она экзотическая! Девочка, ты нас развлечешь? Иди сюда, не бойся. Мы скоро привезем тебя обратно.
Лин, как завороженная, поднялась с колен и, не поднимая головы, шагнула в сторону говорящего. Тот приобнял ее за плечи и повел к небесной лодкe
Раздался знакомый чавк, закрылся проем на боку лодки, скрывая всех троих. Минута, и от небесного корабля осталась только примятая трава на поляне.
Пашка, оглушенный внезапной нереальностью происходящего, отступил назад и, не глядя, плюхнулся прямо в муравейник.
Обратно Лин вернулась к вечеру, когда Пашка, так и оставшийся в лесу, почти потерял надежду когда-нибудь ее увидеть. Только на обычную Лин она больше похожа не была. Пустые тусклые глаза смотрели в никуда, лицо застыло карнавальной маской, а движения стали осторожными и медленными, словно Лин спала на ходу или была тяжело больна.
- Они, - Лин разомкнула бледные губы, - они Боги. Им можно.
И больше не сказала ни слова.
В Поселке к рассказам Пашки о Небесных Богах отнеслись настороженно. Никаких материальных доказательств у него не было. Да и вообще, если бы Великие сошли с неба, то уж точно не за тем, чтобы прокатить Грязнулю на лодке. У них, у Богов, более великие цели. Короче, Пашке велели заткнуться и помалкивать о случившемся.
А что Лин не в себе, так с кем не бывает. Может, это сам Пашка ее напугал, а теперь пытается с помощью глупых выдумок замести следы.
Но потом оказалось, что Лин беременна. Пашку взяли в оборот, и пришлось бы ему плохо, но жрецы не сомневались - простому смертному затычки не снять.
Лин заперли в малом Ангаре и стали ждать. Если родится обычный ребенок - не избежать Пашке изгнания или даже смерти, если же в новорожденном будут видны божественные черты, то младенцу дано будет имя Наследник и станет он Великим Правителем, а Лин до конца жизни будут оказываться Материнские Почести.
Только не произошло ни того, ни другого. Промучившись двое суток, Лин умерла при родах, так и нe произведя на свет младенцa. О случившемся забыли почти сразу. Если ребенок погиб, то уже неважно, Наследник он или нет.
Лин похоронили на Поселковом кладбище и все забыли о происшедшем. Все, кроме Пашки. Ему все мерещилось в ночи белое в желтизну одутловатое лицо с приоткрытым ртом, до боли знакомый зуб наискосок и распухшие, запекшиеся кровью, искусанные губы.
Пашкa часто теперь отправлялся на дрезине в хорошо знакомое место. Там, в яме у корней ежевикового дерева, были надежно спрятаны лук со стрелами и жбан горючей смолы. Пашка сидел, прислонившись к стволу, и представлял себе, как вернутся Великие, и он, скрытый от них, натянет лук, как вонзятся стрелы в хрупкие тела, как потом зальет он лодку смолой и чиркнет кресалом.