Больше всего на свете я люблю путешествовать. Открывать новое, открывать мир. Я никогда не задумывался, куда приведет меня дорога. Мне нравится по ней идти. Идти, не останавливаясь. Нравится, когда дует свежий океанский бриз, обдает жарким дыханием пустыня, как горят немигающие алмазы звезд космического пространства.
Я отправился в путь слишком давно, чтобы помнить его начало.
Песчаная пустыня давно покинутой Земли. Очень люблю сюда прилетать. Корни биологического вида, зов предков, так сказать. Остались тут, правда, еще людские поселения. Но века почти что каменного. И этим они мне интересны. Бросить свой челнок в пустыне и отправиться на пешую прогулку. Всегда волнуюсь, когда прилетаю сюда. Не знаю почему.
Солнце обжигает. Обливаясь потом, иду по песку. Когда я тут был последний раз? Год-два-десять-сто назад? Все те же пески, та же желтая звезда на бездонном, лазурном небе. На этой планете будто замирает время, останавливается, словно вода в небольшой бухте беспокойного океана Вселенной.
Забираюсь на золотую песчаную гору: в низине, как на ладони, пустыня превращается в огромную саванну, простирающуюся до самого горизонта. Едва различимая, мерцает полоска далекой реки. И деревня: маленькие глиняные домики. Да, я могу долететь досюда. Могу, но не хочу. Не хочу бесцеремонно вмешиваться в местное бытие, не хочу сваливаться на голову людям, выбравшим простую жизнь в резервации. Приду как обычный человек, на своих двоих. Интересно, они меня помнят еще?
Спускаюсь и улыбаюсь. Пот заливает солнечные очки, арафатку можно выжимать. Мне безумно жарко, но и настолько же безумно хорошо. Сквозь песок под ногами пробивается редкая сухая трава. Нет, жива родина предков, жива и прекрасна. Даже хорошо, что большая часть населения давно ее покинула: это дало планете шанс ожить.
Колючки превращаются в зеленые растения, и я вижу новые декорации: живая, буйная сила воскресающей природы. Вот, вот почему я так волнуюсь, когда прилетаю сюда. Процесс возрождения целого мира... и я могу прикоснуться к этому чуду.
Подхожу к селению. Мня уже заметили: навстречу идут несколько человек. В простой льняной одежде, загорелые. Я улыбаюсь и приветливо машу рукой.
- Приветствую тебя, звездный человек, - обращается ко мне остановившийся чуть ближе остальных пожилой мужчина с ясным, пронзительным взором. - Что привело тебя к нам?
- Приветствую, - отвечаю, - ты тоже моего племени. Так что, можно сказать, я ненадолго вернулся домой.
Ответ мне - добрый смех.
- Так ведь ты всегда дома, - старик жестом приглашает меня, и мы все вместе идем к домикам. - Вселенная и есть твой дом. А уж в какой комнате ты сейчас находишься, будь то планета, или космический корабль, значения не имеет.
Вот, вот еще одна причина моего волнения. Потрясающие люди, пожелавшие остаться на своей родной планете. Практически никто из них ни разу не был в другом мире, но кажется, будто каждый неведомым образом побывал во всех.
За небольшими домишками из глины уходят вглубь саванны посевные поля, орошаемые сетью искрящихся каналов. Встретившие меня люди возвращаются к своим делам. Я вместе с пригласившим меня стариком иду к реке. Мимо работающих на земле трудяг, мимо сельской техники, которой, все же, пользуются в резервации, мимо белоснежных тентов, защищающих от палящего солнца молодую рассаду.
- Давно у вас не был, - обращаюсь к своему проводнику, - а тут ничего так и не изменилось.
- Только для твоего взора, - отвечает, улыбаясь, пожилой человек. - Я, кстати, узнал тебя.
- Неужели? - искренне удивляюсь. Его-то я совсем не помню.
- Я Рамес, Грег.
Я останавливаюсь: не может быть! Внимательно смотрю на испещренное сетью морщинок, сухое лицо. И словно видение далекого прошлого, сквозь паутину времени, что так небрежно украсила этого человека, на меня смотрят глаза юноши, моего молодого товарища с Земли.
- Сколько же лет меня не было...
- Смотря какими годами мерить, - Рамес смеется. - Земля вокруг Солнца сорок раз успела обернуться.
- Наверное, никогда не смогу к этому привыкнуть, - с трудом заставляю себя двигаться дальше. - К тому, что время для нас, космических странников, настолько относительно, что...
- Грег, - друг хлопает меня по плечу, - оно у всех относительно. Главное его содержание, верно? - он улыбается. - И вообще, мы уже пришли.
- Верно, - киваю. А сам продолжаю размышлять. Главное его содержание. Именно. Можно кружиться вместе со своей планетой вокруг своей же звезды, а можно пытаться расширить границы возможного... Хотя... сколько еще я так выдержу? Быть вечно молодым, вечно опьяненным космосом. Чем выше скорость, тем медленнее время. Правда, относительно других, прилипших к стенам вечности, миров. Для себя я старею так же, но для них... Сколько еще друзей я оставлю на окраинах галактик на день, а вернувшись, встречу их внуков?
- Грег, - Рамес словно читает мои мысли. - Ты не сможешь без этого. Жизнь на одной планете - не для тебя. Ты и сам это прекрасно знаешь.
- Знаю.
- Сколько они готовы ждать тебя? - спрашивает Рамес, глядя на еле видимый на дневном небе силуэт корабля. - И где ты оставил челнок?
- Там в пустыне, на небольшом плато. Как и раньше.
- Ты один такой. Другие садятся совсем рядом. Так на сколько ты у нас?
Мы стоим на невысоком холме, вниз сбегает песчаная дорога. Белые, аккуратные домики ровными улочками спускаются к реке. Высокие пальмы и заросли тростника украшают берег. Чуть дальше, в глубине селения, видны обелиски центральной площади у здания Управления.
- Три дня.
- Будешь моим гостем.
Мы спускаемся вниз, в деревню.
- Благодарю за гостеприимство, но не буду тебя стеснять, Рамес. Остановлюсь в гостинице Птицы Бен. По-моему, это у вас единственное место, кроме Управления, где есть блага цивилизации?
- Так вот что кроется за твоей вежливостью! Желание горячей ванны и электрического света! Так скажу тебе, что этого добра в каждом доме хватает. Мы отказались от многого, но не от главного.
Смеемся. Песок под ногами белоснежно горит на солнце. Белоснежная дорога, белоснежные дома. Спокойствие и умиротворение. Жаркий, но в то же время свежий, речной ветерок. Тихий шепот тростника. И у меня впереди еще три дня, три маленькие вечности. А потом снова в путь, снова за железные стены космического лайнера. Пожизненная клетка моей вымышленной свободы.
Рамес мне рассказывает, что зачастили на Землю космические туристы. Оно бы ничего, только вот пагубно это на местную молодежь влияет. Среди юных умов волнения ходят, некоторые даже улетели. Думают всем миром прошение подать, чтобы резервацию закрытой сделать. Возможно, мы с ним последний раз видимся. Если их прошение рассмотрят и одобрят, то Земля самостоятельно развиваться будет. Благо расположена удобно: вдали от основных жизненных центров Галактики. И природа уже достаточно ожила, сами теперь справятся.
Я не любитель таких радикальных методов, но спорить мне не хочется. Слишком умиротворенно сейчас в моей голове. И, к тому же, это личное дело землян, как своей судьбой распоряжаться. Я тут так, мимоходом.
Рамес меня приводит в свой дом и знакомит с семьей. У него уже внуки, а казалось, совсем недавно мы оба были совсем молодые. Для них, конечно, я молодым и остался.
Меня приглашают за стол, начинаются расспросы. Я привык к этому, достаточно часто бывал на окраинах Галактики. В каждом захолустье свой уклад, но всех одинаково волнуют сказки о Вселенной. Интересный получается парадокс: добровольные отшельники вздыхают по оставленному миру. Правда, плохой из меня сказочник: обделенный даром воображения, могу лишь пересказывать то, что довелось повидать. Удивительные разумные растения и многосолнечные системы; иные формы разума - планеты из плазмы и древних кристаллов, миры из призрачного газа, или охваченные вечным огнем; искусственный сон с безумными фантазиями во время полета через червоточину, мост Вселенной; или могу рассказать о разнице в течении времени на планетах относительно полета на космическом корабле; о нас, племени звездных людей, посвятивших жизнь межмировому сообщению. Для меня слишком удивительна сама реальность, чтобы набираться наглости и пытаться изменить то, что порой, не совсем укладывается даже в моей искушенной голове.
Меня с интересом слушают, а потом возвращаются к своим обыденным делам. А я возвращаюсь в свой бесконечный космос.
В этот раз меня слушали только за столом у Рамеса. Следующие два дня слушал я. Шепот тростника и журчание воды, музыку ветра и голоса деревьев, песни и перезвон птиц. То, чего, порой, мне так не хватает: музыку жизни. Но у любой мелодии есть начало и конец, песня не может длиться вечно. Иначе перестаешь ее слышать. К ней привыкаешь и о ней забываешь. Среди звезд я тоскую о земле, а на земле - о звездах. Вот такой вот мой персональный парадокс.
В который раз меня приглашают остаться, в который раз я чуть не поддаюсь этому искушению, в который раз вспоминаю, что это невозможно.
И вот снова иду по песку. Золотому и горячему. Позади - оживающая саванна. Впереди - бесконечная пустыня, среди дюн которой мне предстоит отыскать свой пару дней назад оставленный челнок.