Розенгрюн Рената : другие произведения.

Урод

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 6.00*3  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Наверное, мертвый колдун - не самый оригинальный монстр. Но вот охотник... Сразу предупреждаю, чего в рассказе нет: нет зомби и вампиров, сказочных чудищ, героических ведьмаков, элементов средневековья и фэнтези, пальбы, погонь и мордобоев. Что есть: повседневная реальность, сверхъестественное (которое, на взгляд автора, не менее реально), атмосфера загадки и тайны и победа сил света над силами тьмы.
  Урод
  
  Новый дом ему сразу не понравился. Он был полон длинных и мрачных коридоров, унылых облезлых стен, лязгающих железных дверей, за которыми скрывались тесные квартирки. Он не понимал, как можно жить в таком месте.
  Дом был болен. На стенах, на лестнице, на дверях темнели пятна, похожие на черную плесень. Но это была не плесень. Пятна походили на сгустки липкого черного тумана, который поднимался откуда-то снизу и карабкался вверх по стенам.
  Вскоре после переезда отец ушел от них. Мать долго плакала и причитала, и обвиняла во всем его, Ника. В том, что отец ушел и вообще, во всем. В том, что испортил ей жизнь. Но Ник знал: отца прогнал дом.
  Ник не ходил в школу, потому что был урод. Осенью он пойдет в интернат для таких же уродов, как он. Так сказала мама. Он не обижался, потому что слова для него мало что значили. Собственное имя для него тоже ничего не значило, было простым набором звуков. Отец называл его Ником. Врачи и тетеньки из центра помощи - Никитой. Мама в хорошем настроении (что случалось редко) называла его Никочка, а в плохом (что было гораздо чаще) - 'горе мое' или 'наказание божие'.
  Иногда на него 'находило'. В голове раздавался гомон далеких голосов, говорящих на незнакомом языке. Тогда он зажимал уши руками, пытаясь заглушить шум, и принимался раскачиваться взад и вперед, сидя на полу. Если это не помогало, он бился головой о стену. По этой причине одно время он ходил по дому в велосипедном шлеме, который отец прочно привязывал к его голове. Но в последнее время шум в голове перестал его донимать, так что шлем на него больше не надевали.
  Когда они только переехали, к ним заглянула соседка с первого этажа - знакомиться, как она сказала. Вместе с ней в квартиру проник отчетливый кошачий дух. Соседка была смешная: с белыми завитками на голове, как у куклы. К этим кукольным кудряшкам очень не шло старое морщинистое лицо с красными прожилками. Ее глаза с жадным любопытством обшарили комнату и остановились на Никите.
  - Ну, здравствуй! Как зовут-то тебя? - Она подошла к нему, наклонилась и протянула руку, как взрослому. Ник не ответил. Он никогда не отвечал на этот вопрос. И руки не протянул.
  - Вы не обращайте на него внимания, - вмешалась мать. - Он не разговаривает.
  - Неужто немой? - ужаснулась соседка.
  - Да не то, чтобы немой, - хмуро ответила мама. - Пойдемте на кухню, выпьем чаю...
  И они ушли на кухню пить чай. До Ника доносился приглушенный голос матери и хриплый шепот соседки, ее громкие ахи и вздохи.
  Ник забрался на подоконник, чтобы выглянуть на улицу. Тогда-то он и увидел впервые Черного человека. Тот шел по дороге, пролегающей вдоль дома. На человеке было все черное: длинное черное пальто, черные брюки, черная шляпа и почему-то - черные очки несмотря на холодный и пасмурный день. Было что-то странное и неправильное в том, как он двигался.
  Оказавшись как раз под окном их квартиры, Черный человек остановился и поднял голову. Из-за очков нельзя было понять, куда именно он смотрит, но Никита был совершенно уверен, что Черный человек смотрит прямо на него. Он нутром ощущал на себе тяжелый, недобрый взгляд. Постояв так с минуту, Черный человек продолжил свой путь и скрылся под козырьком подъезда.
  Мама провожала соседку до дверей. Та с любопытством покосилась на Никиту, сокрушенно покачала головой и долго еще топталась в прихожей, продолжая сочувственно ахать.
  Вскоре после этого весь дом знал, что Никита урод. Во дворе он ловил на себе настороженные взгляды. Ему не нужно было встречаться ни с кем глазами, чтобы знать об этом. Он просто чувствовал эти взгляды, ощущал их даже спиной, и безошибочно определял, что прячется за ними: жалость или презрение, любопытство или страх. Иногда это было искреннее участие, иногда - стыдливое чувство облегчения оттого, что несчастье постигло кого-то другого.
  Пару раз мать выводила его погулять на детскую площадку. Иди, поиграй, говорила она ему, а сама устало присаживалась на скамейку. Но он не умел играть. Он просто стоял и смотрел (как всегда, боковым зрением), как играют другие дети. Иногда один из малышей подбегал к Нику, заговаривал с ним или пытался вовлечь в игру. Ник отворачивался. Он не выносил прямых взглядов. К малышу быстро подбегала чужая мамаша и оттаскивала свое чадо прочь, неловко бормоча что-то про 'больного мальчика'.
  Второй раз он увидел Черного человека на улице, когда они возвращались домой. Мать остановилась поболтать с соседкой. Черный прошел мимо них своей странной механической походкой, и снова его нехороший пристальный взгляд остановился на Никите. Мать ничего не заметила, соседка тоже - они были слишком увлечены беседой.
  Черный человек направился ко входу в дом. Ник тихонько вытащил свою руку из руки матери и последовал за ним. Когда Ник зашел в подъезд, там уже никого не было. Ни один человек не успел бы подняться так быстро по лестнице. Но с другой стороны площадки была еще одна маленькая лестница, которая вела не вверх, а вниз, и заканчивалась тяжелой деревянной дверью.
  Никита спустился по ней и подергал за ручку: дверь не поддалась. Но Черный скрылся именно за этой дверью, Ник это знал совершенно точно. Он чувствовал затхлый и тяжелый след, оставленный Черным в воздухе. Так пахнут очень старые вещи, с которыми связаны плохие воспоминания.
  Дверь была сплошь испещрена надписями и каракулями, и от нее исходила отчетливая угроза. Именно отсюда, от этой двери, поднимался черный липкий туман, оседающий на стенах и отравляющий дом.
  Ник вернулся к матери, которая уже хватилась его, и получил очередную порцию упреков. Вечером пришел с работы отец. Он выглядел очень усталым, почти больным. Поужинав, он уселся в кресло перед телевизором. Ник придвинулся поближе к отцу, уселся на ковер у его ног и тоже уставился в телевизор. То, что происходила на экране, не имело для него смысла. Он просто хотел послушать, что делается в голове у отца.
  С тех пор, как они переехали, с отцом творилось что-то неладное. Он стал плохо спать. Ночами кричал от кошмаров. Днем ходил с красными глазами, и Ник читал его подернутые красной пеленой мысли. Перед глазами у отца постоянно маячила веревка. Точнее, петля, свисающая с потолка. Сейчас он прикидывал подходящее место, где можно было бы закрепить веревку.
  В это время в комнату вошла мать и завела разговор о каких-то мелочах. Отец не хотел обсуждать новых соседей и цены на лекарства. Он не хотел ничего, кроме тишины и покоя. Но покоя как раз и не было.
  - Тебе плевать, что я говорю, да? Тебе на все плевать! И на ребенка тоже! Тебя вообще ничего не интересует ...
  Ник закрыл уши руками и принялся раскачиваться. Крики и слезы могли продолжаться часами.
  - ... знаешь... каково это ... нянчиться с уродом...
  Отец устало закрыл глаза. У него не было желания препираться или оправдываться, и не было сил поддержать другого, когда сам он падал.
  - ... совсем одна ... никому нет дела...
  Отец не был злым. Но он был слабым. Поэтому дом высасывал из него силы, сводил с ума. Через пару дней отец собрал вещи и ушел. Ник не смог защитить его от дома.
  После ухода отца мать еще больше ожесточилась. Она много плакала и много пила. Они почти перестали выходить на улицу. Мать включала Нику детский канал, как будто он был обычным ребенком. Но Ник не мог смотреть мультфильмы: его раздражало и утомляло быстрое мелькание картинок и резкие, громкие голоса.
  Мать уходила на кухню, напивалась, плакала и отключалась на диване. Когда мать засыпала, Ник тайком выбирался из квартиры. Он тихонько выскальзывал за дверь и крался вдоль длинного коридора, разглядывая сгустки черноты на стенах и дверях. Чернота распределялась неравномерно: в одним местах черные пятна разрослись сильнее, чем в других - как будто некоторые квартиры оказались более стойкими к заразе.
  Кое-где он подметил начертанные на дверях странные символы. Они были слишком незаметны, чтобы их можно было разглядеть глазами. Глаза только мешали их увидеть. Ник закрывал глаза, и перед закрытыми веками на фоне светлых всполохов вырисовывались черные круги, треугольники и незнакомые буквы. Когда он разглядывал эти знаки, его живот болезненно сжимался, а в руках начиналось покалывание. Ник проводил рукой по двери, стирая символы. И пятна черного тумана сжимались, оползали и таяли, как оползают и тают от тепла ледяные узоры на оконном стекле.
  Днем большинство квартир пустовало. Лишь в двух квартирах на этаже ощущалось живое тепло. В одной плакал маленький ребенок. Ему было страшно и одиноко, он не понимал, почему мама не приходит к нему. А мамы дома не было, она ушла, оставив ребенка одного.
  Ник положил руку на дверь и представил тишину, но не пустую и пугающую, а другую, какая наступает, когда тебя крепко обнимают и укачивают. Плач прекратился, и Ник пошел дальше.
  За следующей дверью ютилась боль. Пожилая женщина, охваченная страхом, лежала на диване, пережидая приступ резкой, нехорошей боли в правом боку. Она раздумывала о том, стоит ли беспокоить дочь и врачей и не лучше переждать боль одной. А если ей суждено сейчас умереть, то лучше умереть дома, никого не обременяя.
  Ник закрыл глаза и представил волны белого чистого света, льющегося в комнату. Представил, как уползают прочь сгустки черного тумана - как испугавшиеся света ночные твари. И боль отступила. Он почти услышал, как женщина с облегчением вздохнула и поднялась с дивана.
  Ник вернулся домой как раз вовремя. Мать еще лежала на диване, но уже проснулась. Она повернула голову, окинула Ника мутным, безучастным взглядом и отвернулась лицом к стене. Ник уселся на пол рядом с диваном и вслушался в мысли матери. Он услышал ту же безнадежность, то же тупое отчаяние, что и у отца. Но, в отличие от отца, ей было некуда уйти, кроме как в пьяное забытье.
  
  Той ночью Ник проснулся, как от толчка: Черный стоял за их дверью. Он был зол. Не просто зол - он был в ярости. Ник чувствовал исходящие от него волны ненависти. Ник напряг всю свою волю, чтобы не дать ему войти. И это сработало. Черный стоял под дверью долго, Нику показалось - целую вечность, но так и не решился проникнуть внутрь. Когда он, наконец, ушел, Ник был весь в поту, а тело обмякло и казалось чужим. Он мгновенно провалился в глубокий сон.
  
  На следующий день Ник спустился по лестнице на первый этаж. Здесь чернота на стенах доходила местами до самого верха. От ближайшей к выходу квартиры сильно пахло кошками. И еще кое-чем, что было намного хуже кошек.
  Ник сосредоточился, пытаясь подсчитать, сколько кошек находится внутри. Он досчитал до четырех, когда дверь внезапно приоткрылась, и в проеме появилось знакомое ему морщинистое лицо в обрамлении белых кудряшек.
  - Чего ты тут стоишь? - хрипло спросила соседка. Ее водянистые глаза покрылись сетью красных прожилок, и нос тоже. Под ногами у старухи путались сразу две кошки - черная и пятнистая. - Иди, иди отсюда. Нечего тут шляться. Вот я матери твоей расскажу...
  Язык ее слегка заплетался. Собираясь захлопнуть дверь, она отступила на шаг, споткнулась об одну из кошек и пошатнулась. Дверь распахнулась, стала видна единственная комната, расположенная за крошечной прихожей, и Ник с ужасом увидел силуэт Черного человека, отчетливо вырисовывающийся на фоне окна. Тот спокойно расположился в кресле - так, словно сидел у себя дома. В следующий момент дверь захлопнулась, лязгнул замок.
  Вернушвись домой, Ник принялся бесцельно кружить по комнате. Мать сидела перед включенным телевизором; глаза ее были закрыты, а на полу стояла полупустая бутылка.
  Ника не покидало чувство тревоги. Что-то плохое должно было случиться. Необходимо было вооружиться. Он вытащил из ящика с игрушками пластмассовый меч и размахивал им в воздухе, круша невидимых врагов.
  В дверь позвонили. Мать, пошатываясь, с трудом поднялась с дивана. Ник всем своим существом ощутил близкую опасность. Ему хотелось предупредить мать, крикнуть во все горло: 'Не открывай дверь, не пускай, прогони ее!' Но, видимо, наружу вырвалось совсем не то, что он хотел сказать, потому что мать его не поняла.
  - Да не путайся ты под ногами, дай пройти! - прикрикнула она и вышла в прихожую. Раздался звук отпираемой двери, и по комнате пронесся порыв холодного ветра. В прихожей зазвучал хриплый голос соседки.
  - Одолжи, слышь, пару сотен до пенсии. А как получу, сразу отдам!
  Мамин голос что-то тихо отвечал, словно оправдываясь.
  - ... жилец мой, сволочь такая ... все пропил подчистую... ну дай, как человека прошу...
  Ник кружил по комнате, гонимый мучительным беспокойством. В голове зашумело. Хор далеких голосов, говорящих на незнакомом языке, постепенно набирал силу.
  - А пацан твой где?
  Ник открыл глаза, и сердце его неистово забилось: соседка стояла на пороге и заглядывала в комнату. На ней были черные очки. Не считая очков, она выглядела в точности, как раньше. Но это была не она. Ник почувствовал на себе хорошо знакомый тяжелый взгляд.
  Голоса в голове взорвались тревожными криками. Они словно пытались ему что-то сказать, предостеречь, помочь. Он начал различать отдельные слова. Зажмурившись, он закружился еще быстрее, размахивая вокруг себя игрушечным мечом.
  Мать что-то кричала ему, но он ничего не слышал. От вторил хору голосов, повторяя за ними слова. 'Бехамирон хамирон мирон он...' Казалось, в этих словах крылась какая-то сила, которая могла его спасти, защитить от зла. '... арирей рирей эй...'
  
  - Ник! Очнись! Да очнись же, горе ты мое!
  Голос матери раздавался словно издалека.
  - Куда ты смотришь? Я здесь, ну посмотри же на меня!
  Ник лежал на полу. Струйка слюны вытекала из его рта. С трудом ему удалось сфокусировать взгляд на лице матери. Оно было до странности широким, искаженным и мокрым от слез.
  - Ну, наконец-то очнулся, слава Богу!
  Мать сунула ему в рот таблетку и помогла запить ее водой, поддерживая голову. Ник обвел глазами комнату: соседки не было. Опасность миновала. Но он знал, что затишье лишь временное.
  Весь вечер Ник провел в постели, чувствуя страшную слабость. Мать покормила его с ложки, то бранясь, то причитая. Затем снова уселась перед телевизором, то и дело прикладываясь к бутылке.
  Приближалась ночь. Ник знал, что Черный человек непременно явится за ним. А он был так слаб... Ему нельзя спать, ни в коем случае нельзя спать, иначе кто же защитит их? Он изо всех сил старался не заснуть, но чудовищная усталость легла на веки и сковала их железными оковами. Ник уснул.
  
  Черный человек приближался. Шаги его были бесшумны, но зато ярость гремела, гулким эхом отражаясь от стен. Его мысли были полны бессмысленной неукротимой злобы. Он хотел уничтожить всех, кто вторгся в его владения. И больше всего этого сопляка, этого странного ребенка, который осмелился бросить ему вызов. Его окрыляла собственная злость и собственное могущество. Он мог отнимать жизнь, и при этом совершенно безнаказанно. Что могло быть упоительнее власти над чужими жизнями?
  
  Ника разбудил хор голосов в голове. Голоса кричали ему: проснись!
  Мать спала беспробудным пьяным сном. Черный человек стоял за дверью. Ник напряг всю свою волю. Но он знал, что на сей раз ему не удержать зло снаружи. Его силы иссякли.
  В двери начал прокручиваться дверной замок. Раздался легкий щелчок.
  Неизвестно откуда взявшийся порыв ветра пронесся по комнате. Ник хотел открыть глаза, но не мог. Тело сковало судорогой. Его настигло мучительное ощущение, что вот-вот он вспомнит нечто невероятно важное. И что то, что сейчас происходит, уже происходило много, много раз.
  Он не мог пошевелить даже пальцем. Тело больше не подчинялось ему. Панический страх смерти накрыл его с головой, как гигантская волна. Когда напряжение достигло предела, он рванулся изо всех сил и взмыл к потолку.
  Внизу он увидел собственное тело, скорчившееся на кровати - оно показалось ему невероятно маленьким и беззащитным. Сила наполняла его, бурля огненными пузырьками. Память вернулась мгновенно. Она взорвалась яркой вспышкой, озарившей тьму. Теперь он снова знал свое настоящее имя. И знал, зачем родился, и что ему предстоит сделать.
  Комната выглядела иначе. Полная темнота, царившая в ней, превратилась в серость, приобрела прозрачность. Все, что было вокруг твердого, ощутимого, привычного, виделось иначе. Иллюзорность мира сделалась так же очевидна, как очевидна каждому человеку иллюзорность фильма на экране: яркий и увлекательный мир, который затягивает, заставляет радоваться и плакать, но его ни за что не перепутаешь с реальной жизнью.
  Души, невидимые и легкие как пар, окружили его мягким ликующим шепотом.
  Черный был уже в комнате. Теперь Ник (или уже не Ник) его тоже видел иначе: он видел его сущность. Она настолько срослась со злом, что была от него неотделима. Он видел муки черной души, которая в безумии металась меж мирами, пожираемая жаждой мести. Эта душа продолжала хотеть жить и творить зло после смерти, как творила его при жизни, и не могла остановиться.
  - Кто ты? - спросил Черный. Его губы не двигались, но голос был отчетливо слышен; ярость в нем смешивалась с удивлением и страхом.
  - Я тот, кого послали за тобой.
  - Тебе меня не одолеть. Это мой дом, я здесь хозяин! Убирайся, или я прокляну тебя! Тебя самого, твою мамашу и весь ваш род до седьмого колена!
  - Твои проклятья на меня не действуют. И это уже не твой дом. Твой дом снесли тридцать лет назад.
  - Врешь!
  - Тридцать земных лет. Время для тебя течет иначе, чем для живых. Ведь ты давно умер, ты знаешь об этом?
  - Врешь!
  На этот раз в голосе, кроме ярости, слышался панический страх. Сначала он должен все вспомнить. И он уже начал вспоминать.
  Они перенеслись в другое место. Дневной свет едва проникал сквозь грязное окно, освещая скудную обстановку: старинную мебель, черную свечу на столе, человеческий череп на полке в изголовье кровати.
  - На этой кровати ты умер. Вспоминаешь? Ты умирал очень долго, в полном одиночестве. Помнишь, как темные силы рвали тебя на части? Как выдирали душу из твоего тела, словно шерсть из колючек?
  Черный сжался в комок и дрожал. Теперь он вспомнил все.
  - Но этого места больше нет. Старый дом снесли. На его месте построили новый.
  Обстановка комнаты начала таять, и на ее месте постепенно проступали новые предметы: вместо кровати теперь было кресло, появился диван, телевизор на тумбочке, другая кровать, на которой под одеялом угадывались очертания человеческого тела. Наружу торчали неровно стриженые клочковатые седые волосы. На стуле рядом с кроватью лежал белый парик с тугими белоснежными завитками. На парике спала кошка.
  Мгновенье спустя они очутились перед дверью в подвал. Дверь распахнулась, словно от порыва сильного ветра.
  - Нет! - закричал Черный, словно пытался защитить свое последнее убежище.
  - Так вот, что тебя здесь держит? Все эти знаки, следы ритуалов, кровь, впитавшаяся в камни? Твой срок истек.
  - Что со мной будет?
  Теперь ему было страшно, по-настоящему страшно - так, как не было еще никогда. Ник знал, какой неописуемый ужас приходит, когда спадают шоры и никакие иллюзии больше не загораживают истину.
  - Ты боишься мук ада? Не стоит, ада ты не заслужил. В ад попадают души, подлежащие очищению. А от твоей души ничего не осталось. Хочешь знать, что тебя ждет? Я скажу тебе, хотя вряд ли человеческая речь в состоянии передать то существование, которое тебя ожидает. Как описать словами сознание, мечущееся в полной пустоте и в безумии ищущее того, чего нет? Ибо нет ничего ни внутри, ни снаружи.
  Он ощутил в руке знакомую тяжесть: его меч пришел к нему в нужный момент, как верный слуга. Меч, горящий ослепительным черным пламенем.
  Черные очки лопнули и разлетелись мелкой пылью. Черный человек взвыл и закрыл рукавом глаза, словно их обожгло кислотой.
  - Властью, данной мне Судом, отсекаю тебя от света, и от жизни, и от всего сущего... Акенаани ахити аэмори, апризи...
  Он произносил хорошо знакомые слова на древнем языке, где каждое слово обозначало суть и ей являлось, и слова эти разносились по всем уголкам всех миров.
  - Имя твое ничто и место твое пустота, и да будешь ты прикован к вечной пустоте, да не будет тебе места ни в одном из миров...
  Сползла и растворилась в небытии черная одежда, обнажив то, что выглядело как тело, но им не было. Слезла серая кожа, мышцы и сухожилия отделились от костей, кости рассыпались в прах. То, что осталось, было похоже на крик боли, унесенный эхом. Нечто невидимое и неосязаемое, но тем не менее существующее и умирающее, но умирающее бесконечно. Вечное умирание. Беспрерывная смерть.
  - Ахиви веаевуси веагиргаши...
  Вот и все. Работа сделана. Еще одна часть назначенного ему испытания пройдена. Он не испытывал ни сожаления, ни радости, только спокойное чувство исполненного долга, и еще надежду. Освобождение приблизилось на ... Но как исчислить в человеческих годах томление света, запертого в темный сосуд тела?
  Меч внезапно сделался слишком тяжелым для его руки, и сам он вдруг почувствовал страшную тяжесть, которая тянула его вниз.
  
  ...
  
  Когда он проснулся, все тело казалось налитым свинцом. В окна лился дневной свет. Он не смог поднять голову с подушки. Мать вошла в комнату с чашкой в руках и лекарством.
  - Ах ты горе мое, - сказала она. Голос ее дрожал и был непривычно ласков. - Что же мне с тобой делать?
  Сегодня она казалась мягкой, как оплывающий воск. Даже черты ее лица смягчились.
  Ник ощутил на лбу ее прохладную руку. Он закрыл глаза и вспомнил, что видел удивительный сон... Но сон растаял, оставив за собой ощущение чего-то значительного и чудесного.
  Он вслушался в дом. Кое-что изменилось. Он знал, что на первом этаже за запертой дверью лежит в постели мертвая старуха со всклоченными седыми волосами. И что ее голодные кошки скоро поднимут жалобный вой. Еще он знал, что скоро к ним вернется отец.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
Оценка: 6.00*3  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"