Чёрт его знает, почему так: перед тем как сунуть плеер в карман, проводки складываешь как можно аккуратней, но ведь обязательно запутаются, словно какой домовёнок - или лучше сказать карманёнок - их там нарочно заплетал. Целую остановку Сергей провозился с наушниками. И пропустил самое главное. Оказывается, пока он распутывал узлы, его внимательно рассматривали. Но стоило сунуть 'бананы' в уши и освободить глаза, как она, та которая рассматривала, тут же уронила взгляд в конспект. Но Сергей ухватить движение успел. И ресницы подрагивающие тоже отметил. Верный признак, что глаза тянутся к заинтересовавшему объекту, но девичья скромность, которая ещё иногда встречается в природе, не позволяет. Скромность это хорошо. А если она ещё и борется с интересом... Теперь уже он стал рассматривать её. Девушка была... такая. Ну, не современная, что ли. По-хорошему несовременная. Не отставшая от века, а как бы ему не принадлежащая. Лицо строгое, серьезное. Причёска гладкая и уж волос, конечно, не крашеный. Умеренная природная брюнетка. Как Синеглазка в сказке про Незнайку. Вот только заглянуть в глаза и проверить, точно ли синеглазка, пока не удавалось. Одета просто, но с пониманием. Наверное, это называется 'со вкусом'. Светлое легкое пальто, пестрый шарфик. И была она, кстати, в юбке. Не часто сейчас девчонку в юбке встретишь - всё больше джинсы. Юбка была, конечно, не короткая - мини с таким лицом никак не гармонировало бы, - но коленки из-под неё выглядывают довольно явственно. Аккуратные такие коленочки, симпатичные.
Сергей воодушевился. На него девчонки не часто глаз клали слёту. Внешность не яркая, прикид - бросовой, правда, не от недостатка вкуса или финансов, а по принципиальным соображением, но зато какое богатое внутреннее содержание! Плохо, что осознавать его незаурядность они начинали только через нескольких дней знакомства. А ведь иногда так хочется любви с первого взгляда. Или хотя бы влюбленности. Романтики хочется. Чтобы вошёл - и у какой-нибудь сердечко затрепетало. Но не у всех подряд, а именно у такой девушки, как эта. И пока не заняли рядом с ней место, Сергей выключил плеер и галантно спросил:
- Вы позволите? - Спросить надо было обязательно. Это как первый шаг, мол, не просто так сажусь, а исключительно рядом с вами.
Она пожала плечами в том смысле, что ей нет никакого дела ни до пустого места, ни до претендентов на него, поскольку оно и после этого останется для нее пустым. И даже не оторвалась от тетрадки. Понятно, она ведь его уже достаточно хорошо рассмотрела. Иначе хотя бы искоса взглянула, мол, что это за тип намерен к ней присоседиться. И это тоже правильно. Другого ответа и быть не могло, и не нужен был другой ответ. От нее. Потому что... Таких девушек нужно покорять и заинтересовывать. Иначе все упрощается до теории стакана воды и они сразу перестают быть такими.
- Неправда ли, замечательная погода? - Спросил Сергей, усевшись. С изысканной, даже светской интонацией спросил. Так начинались беседы благовоспитанных молодых людей с барышнями в начале прошлого века. Есть чудаки, которые считают эту фразу неестественной и для знакомства совершенно неподходящей. Вот, мол, тупость, начинать с банальности! Это, мол, девушку оттолкнет. Ерунда! Девушке, если ты ей приглянулся, все равно, с чего ты начнешь ее соблазнять. Она бы и сама рада сделать первый шаг к знакомству, но не у всякой на это хватит смелости. Да и не в стиле это барышни. А важно здесь другое, важно, как эта фраза будет сказана. Вымучено и дрожащим голосом или уверенно, с интонацией, которая свидетельствует, о том, что ты специально начал с нее, поскольку не боишься казаться банальным.
Она, конечно же, ничего не ответила. Но хорошо не ответила. Вежливо. Без тех мелких признаков, по которым сразу можно определить, что твое приставание ей неприятно. Видно было, что она навострила ушки.
- Я хочу вас обрадовать, - продолжил Сергей ободренный ее доброжелательным молчанием, - согласно статистическим данным, полученным в рамках разработанной мною научной методы, именно сегодня наступила весна.
Девушка оторвалась от конспекта и взглянула на него. Наконец-то! Взгляд у нее был удивленный и очень серьезный. Так смотрят на человека, сморозившего глупость. Но что-то в нем было такое, что Серегу обожгло. Внутри у него дрогнуло и он на мгновение потерял самообладание, но только на мгновение. Для человека, готовящего себя к карьере журналиста, растеряться бесповоротно было бы недопустимо.
- Вы можете мне возразить, - продолжал напирать Сергей, быстро приходя в себя, - что теплая солнечная погода стоит уже третий день. Однако такое возражение будет не научным, а личностным и даже, может быть, волюнтаристским...
- Спасибо за информацию, - ответила она и сложила конспект. Жест этот мог означать, что она готова к беседе и потому убирает прочь отвлекающие от неё предметы, а могло быть и так, что она готовится встать, чтобы покинуть пристающего с разговорами нахала. Но она не встала, а, посмотрев на него изучающе, сказала вдруг довольно доброжелательно: "Я считала, что весна наступила полтора месяца назад"... - Как-то очень серьёзно она это сказала. Но чувствовалось, ей интересно, чем закончится вступление.
- Протестую! Это формализм! - воскликнул, воодушевившись успехом Серега чуть более энергично, чем следовало в общественном месте: вокруг уже начали улыбаться. - Есть несколько систем отчёта. И все они, кроме моей, не верны. Вот вы слепо доверились Григорию, не помню его порядкового номера, хотя сам Юлий Цезарь был против такого, как он считал, консервативно-клерикального подхода. - Фразу эту он специально затуманил для того, чтобы вызвать недоумение и, как следствие, вопросы, которые бы помогли завязать беседу. Но она ничего не стала спрашивать, а ответила непонятно:
- Тринадцатый.
- Что?
- Папа Григорий тринадцатый. Кстати, реформа календаря произошла в 1582 году нашей эры, в то время как Юлий Цезарь умер в 44 году до нашей эры. Так что он никак не мог полемизировать с папой Григорием.
- Что значит не мог! Фактически и полемизировал. Самим фактом создания календаря. Но все календари врут. Поэтому я разработал свой способ определения начала весны. Статистический. Построенный на точном математическом анализе. Согласитесь, что в этом сложном вопросе нельзя руководствоваться каким-то одним видом измерений. Будь то температурный, хронологический или же фенологический метод. А я нашел такую единицу исчисления, которая тесно увязывает как внешние природные факторы, так и психологические. Весна, это ведь и состояние души, не так ли?
Она посмотрела на него заинтересованно. Здесь бы подошла улыбка. Но улыбка не появилась.
- И что же вы считаете?
- В основе моего метода лежит шуземетрическая система.
- Переходите к сути, если хотите успеть изложить свою теорию. Мне сейчас выходить.
- Мне тоже, - соврал он.- Хотите проверим мой метод вместе?
- Это займет всего пару минут, - успокоил её Сергей, и закинул приманку, - простота метода и точность результата вас поразят.
В двери он подал ей руку и тут же подумал, что поторопился и что вполне может случиться конфуз. Она впрямь какое-то мгновение колебалась, но все-таки вверила ему свои пальчики, хотя опираться на руку не стала. Если бы она этот его опрометчивый жест проигнорировала, то пришлось бы ему вновь вскочить в троллейбус и уехать прочь... От позора.
- Ну и какой же это метод? - спросила она, высвобождая руку.
- Всё очень просто. Весна наступает тогда, когда большинство девушек переобуются из сапог в туфельки. Сегодня, по моим подсчётам, процент весенних девушек перевалил за половину.
- Ах вот почему шуземетрия! - Она машинально взглянула на свои туфельки. И Сергей посмотрел тоже. Туфельки были ношеные, но аккуратно ношенные. Уловив его взгляд, девушка нахмурилась, видно, тому, что привлекла его внимание к своей не новой обуви. Огляделась. - Пожалуй, так и есть. Остроумный метод, - признала она. - Действительно, и психология, и природные особенности, и субъективное восприятие учтены. Вы молодец. - Она сказала это совершенно серьезно. Даже слишком серьезно.
- Будете пересчитывать? - спросил он голосом продавца, уловившего во взгляде покупателя недоверие.
- Не буду,- ответила она небрежно, словно речь действительно шла о сдаче. - Конкретный результат в данном случае не существенен. Главное, что сам метод работает. И вообще, я вам верю на слово.
- На слово?! Вы гуманитарий?
- Историк. Будущий.
- Родственная душа. Я тоже гуманитарий. Будущей представитель древней, но умирающей профессии.
Она посмотрела на него недоуменно.
- Вы не о том подумали. Я учусь на журфаке. У нас с вами одна матер. Альма. То есть, в некотором смысле мы брат и сестра. По университету...
- Вот вы о чем. Ну, если только сводные. Но с каких это пор журналистика древняя профессия? - Странно, что замечание об "умирающей" её не заинтересовало. - Первая газета, как мне помнится, появилась только в середине семнадцатого века. Во Франции. Так что вашей профессии всего-то четыреста лет. История значительно старше журналистики.
- Позвольте! В Китае уже в восьмом веке издавалась газета. Печатная. - Явил Сергей свою осведомленность.
- Журналистика тут ни при чем, - отмахнулась она. - Столичный вестник размещал императорские указы и сообщения о событиях государственной важности. Официоз. Вы еще "Ежедневные дела римского народа" вспомните.
Он вспомнил. Правда, с большим трудом.
- А почему умирающая? - Заинтересовалась вдруг она. - Газеты выходят, появляются новые, телевизионные программы множатся. Не похоже, чтобы журналисты оказались не у дел.
Он не стал развивать тему. Очень уж серьезно она относилась к каждой его фразе. Ответил, уходя из-под удара:
- Дядя мой так считает.
- Я так и подумала... - Сказала она с той интонацией, будто своим ответом он подтвердил её догадку.
- Что вы подумали?
- Что слова не ваши. А дядя, он кто?
- Мой дядя самых честных правил, - не удержался Сергей от того, чтобы выдать любимую остроту.
- Это похвально. Только, какое это отношение имеет к журналистике?
- Самое прямое. Править входит в его служебные обязанности. Он работает ответственным секретарем в городской газете. Ну, это типа замредактора - пояснил он.
Она снова, во второй раз уже, посмотрела на него с интересом. С особым интересом. Все-таки как действует на девушек это магическое слово - журналист! Глаза оживились, голову в его сторону повернула. А то ведь и взглядом не удостаивала. Пусть дядин авторитет на него немного поработает.
- А давай на "ты"? - Предложил он, - меня зовут Сергей.
- Очень приятно. Но на 'ты' мне с вами пока общаться не очень удобно.
- Спасибо за 'пока'! Вы оставили мне надежду. - Пробормотал он уныло, отходя на старые позиции. И стал думать, чтобы ещё такое сказать, но она вдруг спросила сама:
- А что вы, собственно говоря, от меня хотели?
- Познакомиться, - буркнул он. Было понятно, что отношения не складываются, и галантничать дальше не было смысла.
- Меня зовут Ирина... Я учусь на истфаке. На втором курсе. В этом здании. Вот мы и познакомились. Что-нибудь ещё?
- Пока всё, - ответил он, напирая на слово 'пока'.
- У меня очень мало времени. Спасибо, что проводили. До свидания. - Видимо, чтобы смягчить ситуацию, протянула руку. Он взял её за пальцы и немного придержал.
- Ну, отпускайте же, - начала сердиться она. - Про шуземетрию вы мне уже рассказали, и я оценила её оригинальность. Или у вас есть ещё какие-то открытия?
- Есть и очень крупное - вы...
- Вот уж крупное, - усмехнулась она. - Метр шестьдесят пять. - Высвободила пальцы и заспешила к входу в свой истфак.
Сергей некоторое время постоял у крыльца. Солнышко приятно пригревало щёку, тёплый ветерок играл с волосами. Ему вдруг захотелось увидеть её без пальто. Перескакивая через три ступеньки, влетел на крыльцо, отогнул тяжёлую дверь и вошёл вовнутрь. Возле раздевалки стояла девчонка с номерком, но Ирины в вестибюле не было. Он огляделся и увидел знакомое лицо: на фотографии, под крупным заголовком 'Наши отличники'. Ирина Дроздова.
2
Ирина вбежала в вестибюль факультетского корпуса и тут же забыла о своем провожатом. Впереди был насыщенный вечер. И ей, честно сказать, было сейчас не до случайных ухажёров. Что терять время на пустые разговоры? Ухаживание хорошо тогда, когда оно имеет определенную цель. А тратить время на прогулки под луной без точно обозначенной перспективы она не могла себе позволить. Раздеваться в гардеробной не стала. Сегодня встреча с московским профессором, а, значит, после её окончания у вешалки будет толчея. Взглянула мельком на свой портрет. Отметила: а ничего девчонка! Вот только для чего ничего? Ну, да ладно. Портрет на доске отличников факультета это хорошо, но ещё лучше то, что из второкурсников лишь она в этой галерее. Полторы сессии на отлично не только у неё. Сыграло роль то, что прошлогодняя её курсовая признана лучшей среди курсовых первого-второго года обучения.
До начала встречи оставалось ещё минут пятнадцать. Она так и рассчитывала: пришла раньше, чтобы отдать на прочтение кусочек курсовой научному руководителю. Владимир Андреевич сидел в своей любимой 217-й. Любимой, потому что в этой комнате форточка, по его образному выражению, стояла "матюком". То ли рама иначе не входила, то ли рабочие, ремонтировавшие в последний раз дореволюционное ещё здание, были подшофе, а может быть... Да что гадать, только рама здесь была перевернута вверх ногами, и форточка потому размещалась прямо над подоконником. А подоконник был высокий. И молодой ещё кандидат наук Владимир Андреевич во время перемен курил прямо в аудитории, выпуская дым в матюковую форточку.
Он шутил, что форточка эта спецзаказ и, будь его воля, то выплатил бы бригаде бракоделов премию. Если заходил кто-нибудь из факультетского начальства или Марлен, он щелчком отправлял окурок во двор. Чаще всего незаметно, поскольку дверь была утоплена в глубокой нише, и входящий, прежде чем попасть в аудиторию, отражался в стекле шкафа с книгами, и Владимир Андреевич успевал сообразить, надо ли выбросить сигарету или достаточно спрятать руку под столом. Это был жест вежливости, поскольку струящийся из-под столешницы дымок не спрячешь, но видимость приличия соблюдалась, и это было, по его мнению, уважительно. При студентах он, конечно, курил, не таясь. И даже угощал некоторых, например, Сашку Кузнецова. Но тех, кто пытался закурить без приглашения, Владимир Андреевич останавливал словами: "У нас не курят". Когда вошла Ирина, он демонстративно отщелкнул сигарету во двор и, улыбнувшись, разогнал перед собой дым, словно освобождал ей место.
- Здравствуйте, Владимир Андреевич, - сказала она, выкладывая перед ним стопку отпечатанных листов.
- Как мне нравится с вами работать! - Отозвался Владимир Андреевич, беря в руки первый листок и быстро просматривая его. - Печатный текст - это стиль человека, уважающего себя и руководителя! И вы знаете, Ирина, мне интересно, что там у вас дальше! Вы умело драматизируете ситуацию. Сочувствуете Иоану?
- Нет. Представляю себя на его месте.
- Да? Интересно... И как бы вы поступили?
- Во-первых, я бы лучше воевала.
- Как Жанна д*Арк?
- Нет, так воевать в этих условиях невозможно. - Ответила она. - Это совсем другая психологическая обстановка. Но, во всяком случае, прозвища "Мягкий меч" не заслужила бы. Я бы сумела установить отношения с англичанами и найти достойных военачальников. Во-вторых, я бы не ссорилась с папой.
- С папами, - пошутил Владимир Андреевич, но спохватился: вспомнил - у Ирины с чувством юмора неважно. И та действительно удивленно вскинулась:
- Почему с папами? У него был конфликт с Иннокентием Третьим.
- Я отнёс к числу пап и его родного отца, - объяснил Владимир Андреевич.
- А... - смутилась она. Опять не уловила юмора! А ведь знает за собой такую слабость. Ну что ж это за проклятье такое, все принимать за чистую монету! Ответила, как будто ничего не произошло, - это отвратительно. Как это можно? Предать отца! И это любимый сын.
- Ну, да. Неприятный тип. А кто из королей был человеком приятным? Это сказочные короли добрые и покладистые.
- Неужели не было ни одного? - Огорчилась Ирина и так искренне, что Владимир Андреевич не выдержал - улыбнулся.
- Король Артур, если только.
Но на этот раз она не поймалась. Хотя поначалу и подняла брови, собираясь вступить в спор. Но вовремя сообразила, что это шутка. И даже улыбнулась.
- Зато у нас был Владимир Мономах.
- Да, очень достойный человек. И по статусу король, конечно. Великий князь, все-таки. - Поддержал её Владимир Андреевич, довольный тем, что удалось-таки разулыбить царевну-несмеяну. - Оставлю вашу курсовую на вечер. Как приятное чтение. Вы ведь Бетховина пришли послушать?
- А вы не пойдете?
- Да ну его - болтуна. - Отмахнулся Владимир Андреевич.
- Как-то вы о нём отзываетесь непочтительно... Профессор все-таки, известный в научном мире человек.
- Это точно. Известность только его сомнительная. Лет этак надцать назад, в общем, в студенческие мои ещё годы, мне попалась одна его работа. В ней он доказывал, что в устойчивых политических структурах, например, в античных, лидер нужен молодой и энергичный. А в бурно развивающихся, таких как социалистические, лидер должен быть непременно пожилым. То есть старческая немощь Брежнева - закономерным проявлением исторической необходимости. Больше всего в его выкладках мне понравилась мысль о том, что социализм эпохи Брежнева - бурно развивающаяся общественная формация. Но послушать его надо. Одного раза будет достаточно, однако вы получите право говорить: "Бетховин? Да, слышала я его"... Тем более, что про Брежнева сейчас не актуально. Он теперь другую тему разрабатывает.
Зал был полон. Первокурсники и второкурсники густо заполняли первые ряды. Ирина уже совсем было собралась занять место среди них, как усмотрела Сашку Королёва. Он нахально устроился не по статусу - среди четверокурсников - и призывно махал ей своей лапищей. А когда она, наконец, его заметила, погрозил кулаком, мол, совсем чутьё потеряла.
- Ты чего, мать, своих не признаешь? Вот садись с этого краю, - распорядился он, снимая со стула, что был справа от него, папочку. Слева от Сашки сидела Лиля. С ней он и пришёл. В последнее время они были вместе всегда - и днём, и, как шутили однокурсники, ночью. Лиля приветливо взмахнула пальчиками и, похоже, искренне обрадовалась. Она Сашку не ревновала. Треугольника у них никогда не было. Тот быстротечный роман на первом курсе закончился задолго до того, как Лиля прибрала Сашку себе. В период между ними у него было ещё какое-то увлечение вне стен родной Альма Матер, но оно тоже не затянулось. 'Меня там плохо кормили', - отшутился он, когда разговор коснулся этой темы. Лиля же, видимо, дала ему то, что не смогли дать ни Ирина, ни та незнакомая им девушка.
Их отношения прервались потому, что Сашка с самого начала очень ясно определил свои сугубо практические цели. Уже после второй или третьей встречи его пальцы стали искать на её кофточке пуговицы, а руки постоянно блуждали там, где им рано ещё было находиться. Ирину это не устраивало. В её представлении, сложившемся из хорошей литературы дореволюционного периода (революция имеется ввиду сексуальная), ухаживание должно четко разделяться на несколько фаз. Первая - период платонического воздыхания и расположения к себе демонстрацией ума, благородства и мужества, вторая - побуждаемая девушкой несмелая инициатива, третья - бурный роман на последнем рубеже интимной близости, и наконец, законный брак, который этот рубеж и устраняет. Но Сашка, миновав все условности, сразу рванул к интимной близости, представив дело так, что последняя черта в виде брака условно преодолена. И она поняла, что он не романтический герой, а потому не герой её романа.
Сашка ещё некоторое время покружил вокруг неё в тщетных попытках прорваться сквозь круговую оборону, потом обиделся. Обозвал её монашкой и ушёл к другой, всё время намекая, что готов вернуться хоть сейчас, скажи Ирина только слово. И слово это было, конечно, 'да'. Но она уже навсегда перестала рассматривать Сашку как человека, с которым готова соединить свою жизнь. И 'да' он от неё не услышал. Но отношения у них не испортились. Сашка вдруг зауважал её ещё больше, и они по-настоящему сдружились. Способствовало тому и то, что на курсе они были несомненными лидерами. И не известно, что больше ценилось, её упорные и умело организованные интеллектуальные осады исторического материала, или его глубокие рейды, построенные на озарении и неожиданный окружных атаках.
Между тем, гул голосов в зале утих и оттого отчетливей слышались единичные поскрипывания, чихи и отдельные, запоздалые, словно отбившиеся от стаи, реплики и восклицания. Профессор доктор исторических наук Марлэн Михайлович Фрейберг, признанный авторитет и инициатор всех встреч с знаменитостями, так или иначе отметившимися в исторической науке, представил собравшимся профессора же и доктора Бетховина. Он вкратце рассказал его биографию и библиографию, напомнил, что Владлен Леонидович прекрасно владеет приёмами исторического парадокса и представил слово гостю.
Бетховин прежде всего сделал вынужденное отступление по поводу своей фамилии, объяснив, что это не псевдоним, и что он не имеет никакого отношения к великому композитору. Просто так почему-то сложилось у предков. Но, отмежевавшись от музыкальной тематики, своё лирическое отступление он иронично назвал увертюрой. Говорил Бетховин красиво и витиевато, жестикулировал артистично и голосом оформлял свои доводы умело и со вкусом. Всё у него было округло: и лицо, и тело, и формулировки.
Гипотеза, которую он представил слушателям, сводилось к тому, что мифообразование не результат сознательного творчества наших далёких предков, а следствие неосознаваемого физиологического явления. Причиной появления мифических персонажей по Бетховину являлся информационный вакуум, возникающий в ходе изоляции человека. Например, вынужденное безделье и отсутствие общения. Что касается русской старины, то такое характерно было для зимнего времени года.
Он рассуждал так. Крестьянин летом упорно работал, общался с другими людьми, в результате чего его мозг получал информацию в необходимом объёме и функционировал с достаточной нагрузкой. Но в зимнее время года, когда объём крестьянских забот сокращался, поток информации резко снижался. Это вызывало галлюцинации, содержание которых бедолага, восприняв как реальность, пересказывал окружающим. Рассказы эти повторялись другими многократно и в конце концов превращались в легенды, сказки, сказания.
Основанием для озарения, приведшего Бетховина к появлению этой версии, послужил разговор с одним из работников космического городка. Тот рассказал профессору, что у некоторых космонавтов, проходивших подготовку в сурдокамере, к концу испытательного срока начинались галлюцинации. И Бетховин пришёл к выводу, что таким образом сказалось уменьшение потока информации, приводящее к включению компенсаторных процессов психики.
- Он что, дурак? - спросил грубоватый Сашка.
Ирина не ответила. Только взглянула строго. Шептаться во время выступления было неприлично: по себе знала, как отвлекает шум в зале. Когда гость закончил, Марлен Михайлович обратился к залу с традиционным предложением вопросов. Первым отозвался Белашов с третьего курса. Он начал расспрашивать, возможно ли применить теорию Бетховина к городской специфике средневекового города. И тот благосклонно разрешил, уточнив, что потребуется, конечно, некоторая корректировка, с тем, чтобы выделить круг лиц, пребывающих в дефиците информации.
- Зэки, заточенные в долговую яму,- почти в голос подсказал Сашка. Ирина дёрнула его за рукав: как бы там ни было, но полемику следовало вести в рамках академического пространства. И подняла руку. Бетховин расцвёл ей навстречу. Она же поинтересовалась, каков порог в битах, ниже которого подсознание начинает моделировать фантомы. Проводились ли эксперименты в этом направлении с ... (средневековыми крестьянами, - подсказал с места Сашка) контрольными реципиентами, анализировались ли данные подготовки космонавтов? То есть существует ли статистическое обоснование теории? И ещё, корректно ли условия нахождения в сурдокамере, где создаются особые условия изоляции, среди которых и воздействующая на психику угнетающая обстановка, сравнивать с условиями в родной избе, где крестьянин имеет возможность общаться с домочадцами, заниматься необходимыми работами, связанными с бытовыми потребностями семьи, готовить инвентарь к полевым работам.
Вопросы Бетховина не смутили. Наоборот, он был очень благодарен за них и сообщил, что, так как гипотеза пока ещё находится в стадии общего формирования, то, естественно, экспериментальной проверки не прошла. Однако речь не идёт о том, что буквально каждый сельский житель в старые времена был подвержен галлюцинациям. А те, кто в силу психических особенностей был подвержен, вполне возможно, находились в неординарных условиях. В отдалённых скитах, в одиночестве. Данные же в центре космического исследования он не запрашивал, да и сомневается, стоит ли запрашивать, поскольку организация эта весьма закрытая, и подобные сведения скорей всего засекречены. Однако из воспоминаний одного из космонавтов известно, что он на шестой день испытания отчетливо увидел стаю белок, марширующих по снежному полю с мешками через плечо, а другой космонавт отчётливо слышал музыку Баха и Бетховена...
- Вот и мы бред Бетховина слышим, - отозвался Сашка, - наверное, потому что полезной информации здесь ноль. - Вокруг захихикали. Сказал он это довольно громко. Марлэн поднял голову и посмотрел в его сторону. Расслышал или нет? - забеспокоилась Ирина. С Марленом, как она знала от старшекурсников, шутки плохи. Некоторые из попавших к нему в немилость сдавали историю средних веков несколько раз.
Бетховин же, отделавшись от неё, объяснялся с кем-то по поводу соотношения летних и зимних персонажей мифологии. И выходило, что зимних, во всяком случае, в славянской мифологии, значительно больше. Это и Мороз-воевода, и емелина щука. А русские русалки, оказывается, даже предпочитают плескаться не в тёплых летних омутах, а в студеной проруби. Впрочем, - завершил он ответ, вальяжно разведя руки, - разве для галлюцинации имеет значение время года? И зимой вполне может привидеться собирающий грибы леший.
Последним поднялся Сашка. Он, глядя на Бетховина невинными глазами, поинтересовался, как быть с мифами Древней Греции, в которой, как известно, зимы вообще не было. Явно вопрос был риторическим, потому что, не дожидаясь ответа, осведомился, учитывалось ли при выстраивании гипотезы возможное влияние на сознание крестьянина стимулирующих воображение химических катализаторов? Другими словами, не связано ли то, что мифотворчество в настоящее время не наблюдается, с переходом от употребления медов и старинных настоек к самогону? Вопрос был грубым и однозначно издевательским. Марлэн хмурился. Ирина зло ткнула Сашку в бок, Лиля в другой.
Бетховин сначала, вроде бы запнулся, недобро взглянул, но тут же вернулся в образ, заулыбался и отвечал, что этот фактор ни в коем случае нельзя сбрасывать со счетов. Вполне вероятно, что он тоже участвовал в создании иллюзорного контента. Потом он поблагодарил всех за вопросы, Марлэн же поблагодарил его от лица всех за содержательное выступление, расширяющее представления о существующих методах исследования способов формирования культурной среды. Говорил он почтительно, но словно бы отстранялся от прозвучавших с трибуны откровений и никак не выражая к ним своего отношения. И это было очень в стиле сказанного им в преамбуле. На том встреча и завершилась.
Народ зашевелился. Марлэн коротко переговорил с Бетховиным, который уже извлёк пачку 'Мальборо' с тем, чтобы выйти в курилку. Рядом с ним мял отечественную сигарету большой, словно распаренный, Белашов. Он терпеливо ждал, намереваясь что-то выспросить во время кулуарной беседы, а может быть, просто завести более близкое знакомство. Марлэн, меж тем, быстро пробежал глазами по тянущимся к выходу студентам, остановил взгляд на Ирине и помахал рукой, привлекая её внимание. Она удивленно вскинулась и приложила ладонь к груди, словно уточняя жестом: 'Меня?' Тот в ответ энергично закивал.
- Я вижу, объяснения нашего гостя вас не устроили? - Спросил он с улыбкой. - Да, гипотеза имеет много уязвимых точек. Но, Ирина, согласитесь, что, не будь безумных гипотез, не было бы и науки.
- Да, наверное. Только, Марлэн Михайлович, безумные гипотезы стоит выносить в люди, после того, как они будут хотя бы немного осмыслены.
Ирина изо всех сил пыталась скрыть волнение. Сам легендарный Марлэн разговаривал с ней запросто. И не просто разговаривал. Не случайный это был разговор... Неужели отмечена вниманием мэтра? А почему бы и нет?!
Марлэн склонил голову и бросил на неё быстрый веселый взгляд:
- Надеюсь, вы Владлену Леонидовичу в этом сегодня немного помогли. Но знаете, мне не понравилось поведение вашего товарища. Полемизировать в такой грубой форме недопустимо. Особенно с гостями. Профессора Бетховина заполучить было непросто. Я и сам с известной иронией отношусь ко многим его гипотезам, но считаю, что студенты должны встречаться с разными учеными. И знакомиться с их подходами. Однако я собираюсь говорить с вами о другом. - Сменил он тему. - Я давно наблюдаю за вами. С той самой нашумевшей вашей курсовой. Не скажу, что во всем согласен с вами, но проекция на кастовое устройство общества, весьма интересна. И топографический материал отобран тщательно. Читал и последний этюд вашей нынешней курсовой. Свежо. Интересно. И эта ваша необычная для научной работы манера! Некоторые из коллег её примут в штыки. Но мне она нравится. Кто сказал, что историк должен писать скучно и серо?
- Явно, не Марк Блок.
- Вы читали его Апологию? - откликнулся Марлэн Михайлович. - Похвально! У вас прекрасный синтез логического обоснования и литературного оформления. Вы знаете, я вижу в вас коллегу. Начинающего, но перспективного исследователя. Независимо от того, на чём вы станете специализироваться. Но я предлагаю работать со мной. Это трудно, однако перспективно.
Ирина наслышана было о том, что такое работать с Марлэном. Не дай Бог! Или наоборот? Такое напряжение выдержать удавалось не всякому. Но и отдача была колоссальной. Каждый второкурсник с замиранием сердца ожидал, а вдруг и ему будет сделано это престижное предложение. Потому ответила сразу:
- Я согласна.
- Не спешите. Подумайте. Работать со мной не сахар. Вам придется многим пожертвовать. Знаете, сколько часов в сутки работает человек, посвятивший себя науке?
- Восемнадцать, - ответила Ирина серьезно.
- Почему именно восемнадцать? - удивился Марлэн.
- Я сплю не больше шести часов.
- Резонно. Хотя некоторые темы не оставляют и во сне. Выходит я пытаюсь напугать вас тем, что является образом вашей жизни?
Марлен вынул из кармана потертую записную книжку с продетыми меж страниц длинными полосками бумаги и на одной из них среди каких-то пометок вписал: "Ирина Др.".
- В понедельник после второй пары встречаемся возле деканата. Я обязательно буду с кем-то беседовать, - тут он развёл руками: дескать, ничего не поделаешь, так устроен мир, - вы меня дождитесь. Я передам вам кой-какую литературу. А вы принесите мне полную версию вашей курсовой, всё что успели сделать. Попытаемся выбрать из неё то, что можно развить в отдельную тему. В конце апреля межвузовские студенческие конференции. Ехать куда-то уже поздно. Оформление и прочее. Выступите у нас. Мы оговорим это после. Вы тоже подумайте, что можно из вашей курсовой положить в тему доклада.
3.
- Мой дядя самых честных правил, когда не в шутку занемог, то уважать себя заставил ... - провозгласил с порога Сергей.
Этот перл он придумал утром и уже успел озвучить его в троллейбусе при знакомстве с Ириной. Правда, она не вникла в суть. Ну что ожидать от заточенной на учёбу особы? Отличница. Наверняка, зубрила. К тому же, чтобы понять суть остроты, нужно быть в теме. Владеть журналистской терминологией. Ей-то зачем? А иначе классическое прочтение затмит все прочие смыслы, сокрытые в этой фразе. Наверное, их было достаточно, хотя Сергей выявил пока только один. Но какой! Идея - да, Александра Сергеевича, но вот применение...
Игорь Владимирович, оторвавшись от компьютера, посмотрел на племянника с весёлой укоризной.
- На какие такие правила ты намекаешь?
Ага, он тоже не понял, хотя в журналистике уже лет пятнадцать.
- Эх, Игорь Владимирович, Игорь Владимирович, - с грустным сожалением проговорил Сергей, довольный тем, что на этот раз обошёл своего продвинутого в словесных баталиях родственника, - не ожидал, что мне придётся объяснять тебе такие элементарные вещи. Ты чем у себя в редакции занимаешься? Ну, кроме того, что чаи гоняешь. Тексты правишь? Правишь! А корреспонденты ваши люди честные? Ни секунды не сомневаюсь! Тому порука тираж и высокое качество материалов. Они тебя уважают? Ну понятно, попробовали бы не уважить ответственного секретаря! Вот и получается, что ты правишь даже самых честных. Или не так?
- Вот ты о чём... А я уж подумал, что ты меня в праведники записал. Испугался, что теперь придётся соответствовать. Но вот насчёт того, что занемог не в шутку - тут ты переборщил. Легкое недомогание. Завтра выхожу на работу. Иди ужинай. Разберёшься там. Но смотри, если опять оставишь после себя грязную посуду, лишу завтрака!
- Вы что, дядюшка! Я без пропитания оставаться не могу! Где же я буду харчеваться?
- Сказать тебе, кто ты? - засмеялся в ответ Игорь Владимирович.
- Не надо! Я догадался! Я читаю ваши мысли!
Минут через двадцать, погремев посудой и пожурчав водой в мойке, Сергей выглянул из кухни.
- А не попить ли двум благородным донам совместными усилиями чайку, а, дядюшка? Прямо здесь, не сходя с этого места?
- Ну ты же знаешь, я после семи...
- А вареньице клубничное? А конфитюр вишнёвый?
- Ладно, чёрт с тобой, тащи...
- Вот, это мудрое решение! Не зря же матушка старалась, ночами не спала, разносолы, пардон, разносахары готовила...
С этими словами он появился в дверях с подносом, плотно заставленным плошками, банками и блюдечками. Значит, хитрец, ведя соблазнительные разговоры, уже стоял в боевой готовности со всеми этими дарами поселкового садоводчества. Взгромоздив всё на журнальный столик, с которого Игорь Владимирович едва успел убрать бумаги, притащил массивное кресло для себя, приготовившись кейфовать.
- Ну куда ты столько всего приволок?
- Да что тут есть?! И вообще, зря мамаль что ли варенье варит? Не зря, а чтобы доставлять нам с вами гастрономическую радость. Кстати, - вдруг вскинулся Сергей, - она тебе кто?
- Как кто? - не понял Игорь Владимирович.
- Ну там, свояченица, золовка?
- Давай посмотрим.
Игорь Владимирович набрал в поисковике вопрос, хмыкнул, ответил:
- Написано, что невестка. А я ей деверь.
- Деверь? Похож, - согласился Сергей. Но уловив сердитый дядюшкин взгляд, поспешил добавить, - вот, сколько интересного и важного я узнаю, общаясь с тобой! В том числе и о родной матери. Я бы, конечно, не прочь был узнать и о родном отце, если бы он у меня был...
- Был, поверь уж мне на слово, - буркнул Игорь Владимирович.
- Не поверю. Нет, ну то, что какой-то зачинатель был, это да, в это верю. Но вот родным назвать его, выше моих сил. Кстати, а я его видел хоть раз?
- Он тебя видел. Раз. Или два.
- Неужели я в детстве был таким страшным? Чего он испугался-то? Всё-таки прохвост он. Ничего, что я так о вашем братце, дядюшка?
- Ничего...
- А я к вам с претензией, почему ты, дядя Игорь, его так плохо воспитал?
- Как же я мог его воспитать, когда он меня на семь лет старше? Это он, скорей, меня воспитывал.
- Тогда я скажу по-другому: спасибо ему, что он тебя так плохо воспитал!
- Что ты этим хочешь сказать? - насторожился Игорь Владимирович.
- А то, что плохой человек воспитывающий кое-как автоматически прививает воспитуемому хорошие качества.
- Так это был комплимент?
- А то! Изысканный комплимент.
- Ну да. С большим трудом изысканный в твоей болтовне.
- Кушайте варенье, Игорь Владимирович, не отвлекайтесь. Вот это из крыжовника. Царское называется. Вам хорошо пойдёт. Вглядитесь внимательней - это же просто янтарь в разливе! Всё своими руками, непосильным трудом на десяти сотках. Вкусно?
- Вкусно, - признал Игорь Владимирович.
- Вот, а заведи вы жену и дачу, у вас бы было всё это своё и в изобилии!
- У меня и так всего в изобилии, - проговорил Игорь Владимирович, облизывая ложку.
- Ладно, варенье! А дети? Вот что придает жизни настоящую сладость!
- Мне тебя хватает. За два года всю плешь проел. Представляю, что бы со мной было, если бы с таким оболтусом пришлось общаться двадцать два года.
- Или не с одним. А я вот, может, женюсь... - выдал вдруг Сергей с грустным вздохом. - Сегодня такую девушку встретил.
- На мою квартиру не рассчитывай. Мне тебя и без жены много, - засмеялся Игорь Владимирович. И хотя он произнёс это с шутливой интонацией, видно было, что сказано на полном серьёзе.
- Не, я не рассчитываю. Тем более, надо ещё выяснить, может, у неё квартирный вопрос решён. Будем тогда дружить квартирами. А от вас я в следующем году так и так съеду.
- Один живи.
- Нет. Третьекурсникам общежитие положено. Я с ребятами хочу. Да и до ликбеза ближе. Дядь, а дядь, а ты чего во второй раз не женился? - спросил Сергей заговорщицким тоном.
- Не получилось.
- А на ком не получилось?
- Ни на ком...
- Не правда ваша, дяденька... Обманываете племянника. Я-то знаю на ком.
- Много ты знаешь, - Игорь Владимирович сделал вид, что начинает сердиться, но на самом деле был явно заинтригован.
- Она у нас журналистское мастерство ведёт. Я сразу понял, что-то тут не то. На первом же семинаре она на моей фамилии задержалась. На меня посмотрела. Ну это ладно. На такой фамилии трудно не запнуться. Но она её правильно произнесла, вот что показалось странным. Потом замечаю всё посматривает так меня, посматривает. Заинтересованно. Будто сравнивает с кем-то. А вчера и спрашивает не родственник ли я тебе, с подтекстом - не сын ли?
- Но ты, конечно, родственные узы скрыл и гордо добавил, что в протекции при сдаче экзаменов не нуждаешься.
- Ага, сейчас. Очень даже нуждаюсь.
- А как же ты в таком случае из подмастерья слова в мастера превращаться станешь?
- В процессе трудового становления и под твоим мудрым руководством. Ты же сам говорил, что ничего журфак не даёт.
- Ну, говорил. Во всяком случае у нас в городе я не встречал ни одного путного журналиста, окончившего журфак.
- А что, - сказал Сергей, - может и такое быть. Мы же не пишем практически. Всё больше отвечаем на вопросы. Преподам что надо? Чтобы лекции пересказал внятно. И не более того.
- Журналисту совсем не обязательно так называемое профессиональное образование. Нужны талант, чувство слова и ответственность. Хотя, нет, и школа нужна, конечно. Нас Борн в своё время обтесал...
- Дядь, а у меня что совсем всё плохо?
- Ну, почему плохо? У тебя, наоборот, слишком хорошо, - и прозвучало это 'слишком хорошо' с едва заметным укором. - Тебе бы надо, как я думаю, переключатель отрегулировать. Журналистика, это журналистика, а литература - это литература.
- Вот напишу роман, стану каким-нибудь лауреатом, тогда поймёте, как вы меня недооценивали! Будешь тогда, дядечка, говорить: 'Это вот там на снимке рядом с министром культуры мой племяш, в дарование которого я не поверил!'
Игорь Владимирович помялся немного, но всё-таки спросил:
- Ты Галине Андреевне про меня что наговорил? -
- Дал самую положительную характеристику. Расписал как...
- Как торбу... Всё б тебе болтать...
- Я для него стараюсь, а он дураком дразнится...
- Извини, случайно получилось. Как она? Ну выглядит...
- Классно выглядит, дядь. Такая дама. О! В большой теннис играет. Не вру! Сама обмолвилась. В частной беседе. А почему обмолвилась? Думай, дядь, думай.
- Отвали... Ну был роман, был. Мы с ней в одной газете начинали. Она тогда совсем девчонкой была. И... Да ладно. Привет передай от меня. Надо же в одном городе живём, в прессе работаем, а не виделись уже лет десять. И не болтай там много.
- Я буду нем, как палтус!
Ночью им обоим снились схожие сны. Сергей видел во сне сегодняшнюю незнакомку, Игорь Владимирович Галку - весёлую и юную.
4
В редакцию городской газеты - она так и называлась 'Городская газета' - Ирина выбралась уже в конце рабочего дня. Бдительный Тихоныч приветствовал её из-под лестницы, где - прямо напротив входа - размещался его конторка, за которой он совмещал функции вахтера и завхоза. В штатном расписании Тихоныч значился ассистентом менеджера, над чем не упускал возможности пошутить, переводя название своей должности на русский язык как старший помощник младшего завхоза.
- Ирочка, ты очень вовремя! Денежки иди получай. Любовь Гавриловна у корректоров.
Ирина поднялась по скрипучей деревянной лестнице на второй этаж. За деньгами она, собственно, и пришла. Ну и материалы на историческую страничку принесла, конечно. Платили в газете щедро. Главный редактор сумел раньше коллег-конкурентов уловить тенденцию, сложившуюся в середине девяностых, когда читатель начал уставать от бурных проявлений политических страстей и превратился в потребителя пикантностей. Взяв за образец американские издания, а за стандарт журналистики заветы американского же журналиста мистера Рэндалла, главред довел цвет издания от 'красного' до 'оранжевого', а внутриредакционный режим до уровня тюремного. Благодаря первому и вопреки второму, сумел поднять тираж до семидесяти пяти тысяч экземпляров, и твёрдо держал курс на сто тысяч. Это при том, что население города едва достигало полмиллиона. Косяком пошла реклама. Всё это приносило колоссальные прибыли и позволило шефу значительно повысить собственные доходы и поднять зарплату сотрудникам до баснословных внутри отрасли высот. Кроме того, редакция не скупилась на всякого рода бонусы: в прошлом году дети сотрудников отмечали Рождество в Париже, а журналисты, набравшие во внутриредакционном первенстве наибольшее число баллов, вот уже второй год проводили отпуск в Тайланде. Впрочем, редакция на это не тратила ни копейки - поездки оплачивали рекламодатели.
Надменная как билетный контролер Любовь Гавриловна скосилась на Ирину недобрым глазом, буркнула что-то в ответ на приветствие и с выражением лица 'понаехали тут' принялась отсчитывать ей деньги. Ирина за год сотрудничества с газетой уже привыкла к манерам этой всегда чем-то недовольной дамы. И терпеть её раз в месяц, получая компенсацию в круглой сумме, было вполне сносно. Но на этот раз сумма была неожиданно большая. Две ежемесячные полоски обычно оценивались не так высоко. Даже с учётом премий за лучший материал, которую она дважды сумела заслужить. Спрашивать, что и почему не стала, чтобы не заводить разговор, который будет непременно сопровождаться глухим ворчанием. Да и откуда могла знать эти тонкости кассирша? Спросить можно у Игоря Владимировича, тем более, что это давало повод зайти к нему. По пути туда больше для очистки совести заглянула в наборную - все машины, как она и ожидала, были заняты.
Игорь Владимирович был один. Стол его был завален распечатками, урна у стола набита крупными комками бумаги, среди которых макаронились какие-то газетные вырезки.
- Кого я вижу! - Встретил он её задорным окликом, - не сама ли Клио явилась к нам в облике Ирины Дроздовой?
Ирина улыбнулась в ответ. И тут же поплатилась за это. Игорь Владимирович отреагировал немедленно.
- Вы прекрасно выглядите, даже когда суровы. Но вам очень идёт улыбка. Однако я понял, чему вы улыбались! Увы, это улыбка предназначалась не мне: вы улыбались, вспоминая сумму гонорара.
- Я улыбалась вам... - Ответила Ирина с вызовом. И, боюсь, сумма гонорара - повод не для радости. Вот раздумываю, не придется ли возвращать часть денег?
- Ах, вот вы о чем... Загадочная наша Любовь Гавриловна не сообщила вам, что в сумму включена и премия к 8 марта? Шеф отметил вас наряду с нашими штатными женщинами. Как особо ценный кадр. Поздравляю, такого раньше не случалось.
- Теперь я поняла, почему Любовь Гавриловна была так недовольна.
- Она всегда чем-нибудь недовольна. А здесь... Представляете, сколько лишних движений нужно сделать, отсчитывая добавленные шефом купюры? Вы нам что-то принесли?
- Да. Один материал надо бы набрать, но машины в наборной заняты, - это прозвучало как оправдание.
- Садитесь за мою. - Он хлопнул ладонью по стопке исчерченных макетов. - Сегодня у меня главным образом пешая работа: сбор оброка с нивы творчества.
Уступил ей место у компьютера, и удалился, прихватив с собой макеты полос и увесистый красный маркер - 'перст указующий', так пошутил он, поймав Ирин взгляд. - Пойду из журналистской братии недоимки выколачивать.
- Телефон забыли, - напомнила она.
- Вот голова! - он вернулся от двери, снял с базы увесистую трубку и, сунув её подмышку, сокрушённо сообщил, - шеф голову оторвёт, если не дозвонится сразу, а то, что ещё хуже - штрафанёт. У него это запросто...
Ирина сбросила с диска два материала и три иллюстрации. Третий - информацию о встрече с Питерским профессором, которую не успела закончить, перенесла на рабочий стол, достала блокнот и застучала по клавиатуре. И, как всегда в таких случаях, словно выпала из реальности: не видела, как вернувшийся Игорь Владимирович одобрительно посмотрел на быстро бегающие по клавиатуре пальцы, как задержал взгляд на сосредоточенном лице и как улыбнулся с грустинкой. Ему было приятно: Ирина печатала слепым методом, на что именно он подвигнул её полгода назад.
Усевшись за компьютер, стоявший на пустующем столе замглавреда, извлёк из виртуальной папки её материалы и занялся ими сам, чтобы не допустить в руки редактора по культурно-спортивной тематике Марины Тимофеевны - особы эрудированной и привередливой, чья въедливость нередко приводила ко второй распечатке и связанным с этим штрафным санкциям по отношению к авторам.
Заметки - одна о строительстве городского кафедрального собора и об истории его предшественника, взорванного в советские времена, другая - о доме на Почтовой, на котором зоркая Ирина усмотрела мало заметную металлическую кругляшку с надписью 'Земская страховая контора',- были написаны мастерски. Первая - суховато, с обилием исторических фактов и с коротким комментарием секретаря епископии, вторая - живо и увлекательно, с сохранением особенности речи хозяйки дома, возраст которой перевалил уже за восемьдесят. Игорь Владимирович поправил один заголовок, сделав его более динамичным, придумал подзаголовки, выделил врезки, и, добив в левом верхнем углу свою фамилию, послал материалы в распечатку. Вынув листы из принтера и завизировав их, положил перед Ириной.
- Спасибо,- сказала она, отрываясь от экрана. - Много было правки?
- Практически не было... Если вас выгонят из университета, приходите. Нам хорошие писарчуки нужны.
- Меня не выгонят, - вздохнула она.- Наоборот, мне предложили серьезную работу. Это первый шаг в науку.
- Ну, и замечательно. Потому что журналистика, во всяком случае, газетная - умирающая профессия.
Ирина подняла на него глаза. Это она уже сегодня слышала. В памяти всплыла другая фраза: 'Мой дядя самых честных правил'.
- Игорь Владимирович, а у вас есть племянник?
- Племянник? Есть, - ответил он озадаченно. - А что?
- Просто спросила.
- Вот уж нет. Совсем не просто. Очень даже направлено. Просто это что-то вроде: 'А есть ли ли у вас какие-нибудь родственники, жена, дети?' А то - племянник!
- Вот как раз про жену и детей и есть не просто...
Её прервал телефонный звонок. Игорь Владимирович поднял палец вверх, мол, секундочку, и включил трубку. Почти без задержки ответил, что, 'сейчас', что 'здесь', что 'освободились' и закончил словами: 'уже идём'. Последнее Ирину озадачило. Куда это он собирается её вести? Игорь Владимирович предварил вопрос:
- Борну нынче день рождения. Народ уже собрался, ждут нас.
- Я не пойду, - заупрямилась Ирина. - Ну как я - без приглашения?
- А кто по-вашему звонил? Он и звонил. Так что не пойти - значит, проявить неуважение.
- А подарок?
- Ну как можно без подарка? Вот.
Он достал из стола довольно потрёпанную зелёную книгу и вручил её смущённой Ирине со словами: 'Книга лучший подарок!'
- Ну нет... Это ваше... И она не новая...
Игорь Владимирович хмыкнул.
- Ира, вы думаете Борн корешки собирает? Это же Кир Булычев 'Многоуважаемый микроб'. Александр Самойлович Булычёва собирает. И этого микроба он уже много лет не может подцепить. Так что, подарок очень даже в тему.
- Сами подарите, - пыталась отбиться Ирина. Но, взглянув на собеседника, который, кажется, начинал сердиться, книгу взяла. Понятно, что он предусмотрел всё заранее. И книгу приготовил не только как подарок, но и для неё. Потому что книга эта - не просто книга. Это осторожный шаг ей навстречу. Принять её - значит, ответить... А точнее - чуть раскрыться. Ей страшно было сказать это маленькое 'да' и очень не хотелось говорить 'нет'.
- А подписать? - спросила она, дрогнувшим голосом.
- Это лишнее...
- Ну а вы?
- А мы коллективно. Что и не знаю даже. Пошли.
Он прихватил объёмистый пакет, в котором отчётливо звякнуло, и, вынув из кармана ключи, сделал приглашающий жест в сторону двери.
В 'закусочной' - так в редакции называли комнатку, где согласно правилам внутреннего распорядка только и полагалось принимать пищу - даже за попытку обгрызть яблоко на рабочем месте предусматривался штраф - было шумно и тесно. Длинный стол, за который в обеденный перерыв журналистская братия пересаживалась от компьютеров, чтобы пополнить творческие силы, был окружён плотным каре сотрудников. Оно и понятно: сегодня за ним утиснулись и постоянные столующиеся и те, кто обычно обедает дома или не обедает вообще.
Игорь Владимирович, пропустил вперед Ирину, и, перекрывая шум, пошутил:
- С удовольствием наблюдаю практическое воплощение тезиса о тесной сплочённости нашего коллектива!
- Ну да, где бы ещё, как ни в столовой, - откликнулся главред Каиров - высокий черноволосый ещё довольно молодой человек, в облике которого сочетались неярко выраженные кавказские и семитские черты