30 декабря, за сутки до Нового года, пропал губернатор области. Какой области? Не нашей. В нашей губернатор пропасть не может. И у соседей тоже. В Свердловской области губернатор - немец, а немцы почему-то никогда не пропадают. В Пермской области начальник исчезнуть может, там у них есть треугольник, где пришельцы на своих кораблях летают. Если бы их губер задумал под Новый год отправиться в этот таежный треугольник, пропал бы за милую душу, но он 2-го января на городской елке что-то сиротам вручал. То есть был в наличии. Значит, не в Пермской. Тогда в Курганской что ли? Нет, нет и еще раз нет. В этой области чудес никогда не происходило и в ближайшие сто лет ничего чудного не произойдет. К тому же, курганский губернатор в доску правильный, а с таким ничего невероятного и волшебного не случится даже в Новый год. Он, может быть, и желает чудо для народа сотворить, фокус этакий с подъемом уровня жизни замондячить. Тырк-пырк, руками над столом как заправский медиум вращает, а честной народ не видит вокруг никаких чудесных перемен. Стабильно все. Вчера ходил голышом и сегодня - голышом. Нет, не в Курганской области произошло это удивительное исчезновение.
Зря мы время тратим на поиски, где, кто, наш, не наш. Нам что, фамилия нужна? Нас факт интересует. А факт был.
Пропал губернатор очень вовремя. В сказочной его области если что и должно было произойти очередное сказочное, то 30 декабря - самый раз. Дед Мороз появился, а губернатор пропал - все естественно. Попробуй губернатор пропасть накануне выборов, сказки бы не получилось. Какая тут сказка, когда героя на кол садят. А 30 декабря не только губернаторы пропадают, это такая пауза во времени и пространстве, когда кто угодно может куда-то запропаститься. Главное, чтобы он не был немцем и не жил в Курганской области.
Поэтому никто не удивился, что ни 30, ни 31 числа телефон губернатора не отвечал на многочисленные поздравительные звонки. Надо сказать, что многие хотели в эти два дня сказать ему что-то трогательное. Готовились, слова подбирали самые задушевные из тех, что смогли вспомнить. Некоторые даже интонацию голоса предварительно репетировали. Хотелось, чтобы поздравление звучало торжественно, но неофициально, искрометно, но без клоунады, тепло, но без назойливости и панибратства. Братство - пожалуйста, но без всяких пани. Многие надеялись, что их поздравление со стороны будет выглядеть легко и непринужденно, но при этом запомнится своей искренностью и преданностью. Поздравить по телефону губернатора - это как первый раз признаться девушке в любви. Сказать надо всего три заветных слова, а - страшно. Вдруг губернатор, как та девушка, не испытывает к тебе никаких чувств. Признаешься в любви - и навечно дурак. Допустим, он позволил тебе общаться с ним в течение года, не прогнал, не попросил никогда больше не появляться на глаза. А вдруг он всего- навсего заигрывал с тобой, флиртовал, так сказать, из любопытства, экспериментируя с противоположным полом? Тут твои слова о любви будут уместны лишь как горький результат бюрократической проверки на вшивость - мышонок то оказался слабак, от одного доброго взгляда начальника упал и лапки кверху, мол, весь я твой, хочешь ешь меня, хочешь выплевывай не жуя.
Были те, кто звонил уверенно. Они считали, что имеют право набрать номер губернатора и сказать ему что-нибудь тепленькое. Но даже они загодя продумывали, как бы с этим тепленьким не переборщить. Подобрать слова им также было непросто. Скажешь чуть холоднее того, что от тебя ждут, губернатор заподозрит в измене. Начнешь говорить слишком горячо, предположит, что опять просить чего-то собрался, а попрошайкой быть не хочется. Вроде как, уважаешь себя, зачем же выглядеть убогим придурком типа всех остальных, кто поздравляет губернатора.
Одним словом, люди готовились к звонку серьезно, а телефон - отключен. И тот, что для всех, и номер не для всех, и даже тот, что секретный, известный лишь помощнику президента, даже этот отключен.
Можно было бы позвонить супруге губернатора и спросить, где муж? Но на такой звонок в семью надо иметь особые права. Тут даже не права, тут лицензия должна иметься на определенное количество звонков в год. Кто норму превысит, у того лицензию отберут навсегда. Норму тебе не говорят и счет звонкам не ведут. Сам должен догадаться, когда лимит израсходовал. Тут тонкая материя, одно лишнее движение языком, и ты - лишенец. Тебя лишат права считать себя человеком. Если ты не имеешь возможности звонить в семью губернатора, какой ты после этого человек. Ты - урод по жизни, даже если ты смазлив и нравишься дояркам.
Без лицензии в семью губернатора мог позвонить его давний детский друг. Но не было сейчас у губернатора такого друга. Тут диалектика сложная: друг - как бы есть, но его - как бы нет. Короче говоря, не выбился детский друг в люди. Парень он хороший, но не губернатор. Это еще полбеды, беда то, что не захотел поехать к своему другу, который выбился в люди. Наотрез отказался. Я, говорит, на родине подожду, когда ты сам ко мне приедешь. "Так это когда будет?", - удивился губернатор. "А когда тебя выпнут из губернаторов, тогда и будет", - ответил друг. Ничего себе друг загнул, да? И что особенно противно, перестал, паршивец, звонить и поздравлять. Когда губернатор ему звонил, друг болтал как и прежде, весело и подолгу. Язык у него ни от почтения, ни от зависти не заплетался. А сам хоть бы раз позвонил. Тогда и губернатор перестал ему названивать. Мол, что мне, больше тебя нужно, что ли. Захочешь меня услышать, наберешь, рука не отвалится.
Не знал друган закадычный, что товарищ его детства пропал. А кто ему скажет? Кто он такой, чтобы ставить его в известность о деле государственной важности? Все в жизни происходит не по законам детской дружбы, а вопреки им. Как только взрослые люди начинают играть в игрушки государственных должностей, им становится неуютно в одной песочнице, и они рассаживаются по разным, чтобы не рассориться окончательно и не затеять такой вражды, которая и заклятым врагам не снилась. По этой причине у губернатора нет и не может быть друзей.
У супруги губернатора подруги были. Впрочем, почему были, они и сейчас есть. Не так, чтобы много, но и не так мало - две. Это те, что остались близки еще с девических времен. А сколько новых, новых то сколько! У женщин разница между подругами давними и новыми очень мала. Они ведь как, вот только сейчас познакомились, и давай сразу о сокровенном болтать - о детях. Все выложат друг дружке, всю изнанку вывернут с превеликим удовольствием. О болезнях, о родственниках - пожалуйста, все, что вы хотели знать, но боялись спросить. Лишь кое о чем умолчат. Кое о чем ни одна замужняя женщина ни с кем никогда говорить не будет. Женщины умеют хранить секреты. Свои секреты.
Так вот, подруги без конца тренькали жене губернатора и просили передать сердечнейшие поздравления мужу. "Как вы будете отмечать, где?" - спрашивали они. В этом году никто из них не знал, где губернатор с семьей соберутся за новогодним столом. Сам он на этот раз ни к кому идти не хотел. Куда-то ехать - не собирался. Но и дома его не было. Поэтому жена даже не знала, что ответить подругам. "Пока не решили, у него опять до без пяти минут 12 какие-нибудь дела", - она старалась отвечать обтекаемо и быстро переходила к ответным пожеланиям счастья и здоровья. Когда клала трубку, все серьезней и серьезней задумывалась, где ее муж?
В конце-концов она решилась и достала крохотную бумажку, спрятанную между двумя томиками стихов Есенина. На ней был записан номер сверхсекретного телефона помощника президента. Милому юноше с надменным чубом она доверила великую государственную тайну, как доверила ему однажды много-много лет назад свои грезы о женском счастье. Если вы ищете в комнате супруги какую-нибудь тайную записку или сердечное письмецо школьных лет, вспомните, не возит ли она с собой из квартиры в квартиру томик какого-нибудь поэта или писателя с портретом печального автора на первых страницах. Откройте этот томик, искомый документ тут же и обнаружится. Поскольку бумажка с телефонным номером не относилась к особо важным свидетельствам по делам души и сердца, она была спрятана не в заветную книжицу, а рядом - так инстинкт подсказал, тот самый, основной.
Взяла она эту бумажку и еще больше задумалась. Ей очень не рекомендовалось знать номер этого телефона и тем более набирать его. В целях государственной безопасности по этому номеру в любую секунду с ее мужем мог захотеть перемолвиться парой государственных слов президент. Именно президент, и не банка какого-то захудалого провинциального, а всей страны, едрена корень! Женам губернаторов мягко, но с чугуниной в голосе, намекнули, что этот номер не для семейных переговоров. Для пущего страха, чтобы предельно эффективно воздействовать на неисправимые привычки всех представителей женского рода от сотворения мира, сообщили: каждое слово, произнесенное по этой линии связи, записывается. Узнает президент, что по его линии болтала женушка какого-нибудь губернатора, карамболь будет этому губернатору, молниеносный цунг-цванг. Вы нашего президента знаете, у него не задержится. И у вас не задержится, никакие таблетки не спасут от взрыва диории. Плотина рухнет, шлюзы нараспашку - понесется из вас все, что накопилось за годы тяжкой службы. Знаем, проходили уже этот этап великого пути. А вам с нами будет опять не по пути.
Никак нельзя женушкам показывать, что все они знают секретный номер. Это как экзамен в разведшколе. Положили невзначай шифр на видном месте, а потом наблюдают, кто первый им воспользуется. Кто не вытерпел, тот и провалил "красную капеллу". И как всегда - из-за ошибки в конспирации. У президента было особое отношению к соблюдению канонов конспирации. Знать, знай, но ничем себя не выдавай. И будет тебе счастье. Президент всю территорию вокруг себя пометил знаками и символами, которые должны понимать профессионалы службы. Плейшнеров, этих профессоров, делающих элементарные ошибки, он не любил с детства. Женщин тоже не особенно жаловал, даже радисток. Потому что во время своих неслужебных бабских дел, например родов, они забывают все на свете, в том числе и немецкий язык. Где баба, там возможен выкидыш. Таким выкидышем в любую минуту мог оказаться любой из его губернаторов.
Но что было делать супруге исчезнувшего губернатора 31 декабря, если мужа второй день нет дома, и уже наступила новогодняя ночь, и время - 12, уже бьют куранты! А все телефоны мужа по-прежнему отключены. Она набрала секретный номер.
По телевизору показывали башню с часами, и уже гремел гимн. В трубке протяжно стонал длинный-длинный гудок. На этой линии нет говорящего автомата, что-то поясняющего абонентам. Только - гудки. Через пару секунд он должен схватить трубку, быстро кашлянуть, собраться, нажать кнопку и по возможности спокойно сказать:"Губернатор слушает!" Она не раз видела, как он всегда быстро и собранно реагировал на звонок с этого номера. Теперь, когда она слушала длинные гудки, она поняла, что ее муж действительно пропал. Если он не отвечает на этот номер, его или нет в живых, или... Или что?
Как поступают обычные граждане, когда их ближайший родственник теряется? Прежде всего, звонят его лучшим друзьям и коллегам по службе. Затем в больницы, милицию и, наконец, в морг. У государственных чиновников все гораздо запутанней. Сами посудите, ночь, в дежурке морга раздается звонок, и женщина, уверяющая, что она супруга губернатора, спрашивает: "К вам моего мужа не привозили?" В морге станет очень оживленно. Чуть позже - в департаменте здравоохранения. А затем и в городе, где живет, то ли живет, то ли жил, губернатор. В морг звонить нельзя. А в милицию можно? Предположим, дозвонилась она до милицейского генерала и говорит: "Мой муж пропал, я не знаю, что делать, помогите его найти". Допустим, генерал - умный человек (такая вероятность существует, не смейтесь). Он ведь не сам пойдет искать губернатора. Ему надо кому-то позвонить, кого-то попросить. И вот он говорит подчиненному: "Слушай, надо бы разузнать, где сейчас находится губернатор области. Жена звонила, потеряла она его". Подчиненный сделается несколько удивленным и сразу же начнет размышлять в нежелательном направлении. Чем ниже будет опускаться просьба "поискать губернатора", тем больше она вызовет кривотолков и нездорового мужского остроумия в многочисленных оперативных службах милицейского главка. Совсем скоро простой сержант будет звонить из патрульной машины своей подружке и сообщать ей как бы между делом: "Светик, я сегодня приеду попозже, мы тут губернатора по трем адресам пробиваем. Он, наверное, от жены прячется, а нас заставили облаву организовать и накрыть его с поличной или как там ее, ну ты поняла, Светик". Не, в милицию тоже звонить нельзя.
Весь день 1 января супруга губернатора перебирала в голове варианты, что ей предпринять. Есть еще один генерал, из спецслужб. Но ему довериться совсем нельзя. Если милицейский чин сначала поищет, а потом сообщит по начальству, что вот такая приключилась петрушка, то генерал спецслужб сразу сообщит наверх про петрушку. И все тогда. Эти найдут мужа у кого угодно. Быстро. Но позор то какой будет! Все тайное, что есть между женой и мужем, станет явным. Муж, ведь, говорил и не раз, что хочется ему побыть одному. Вдруг он это, ну, к кому-то, ну, есть у него кто-то. Оно как бы и не должно такого быть, но кто их, мужиков, знает, вина выпил да и остался, поди, с кем. И тут его чекисты берут, а послала их - жена. Этот вариант плох со всех сторон.
В больницы названивать совсем не имело смысла: если бы он там оказался, давно бы главный врач ей весь диагноз прочитал и еще добавил бы, что уже проконсультировались чуть не с самим Гиппократом, и лекарства необходимые разыскали, и что ей совершенно не о чем беспокоиться, даже о мандаринах, потому что фрукты для губернатора у них тоже всегда под рукой.
Осталось два варианта: друзья и сослуживцы. Но 1-го января она не решилась звонить ни тем, ни другим.
На следующий день, 2-го января, не дожидаясь рассвета, она позвонила однокласснику мужа. Осторожно спросила, после традиционных поздравлений, не находится ли ее муж в городе, в котором родился и вырос. "Он что, собирался к нам на праздники приехать?" - в свою очередь спросил друг мужа. "Да, пролетом", - соврала она и быстренько попрощалась. Теперь кому звонить?
Среди сослуживцев можно было набрать номер того, что выше мужа по должности, и того, что ниже. Последствия примерно одинаковые: о пропаже мужа узнают в государственных кабинетах. И доложат президенту. Не посмеют утаить, да и не захотят. Это же любому приятно, доложить, что губернатор области - пропал. Губернатор - это не муниципальный сверчок-батрачок. И не министерский дьячок. Это - боярин! Если весть подать хитро, получится, что радеешь исключительно об интересах государства, озабочен его процветанием и благоденствием, кои зависят, в первую очередь, от верного несения службы соратников президента. А буде что с соратником случится, на охоте медведь подомнет или от бесовства ослабнет, али еще какая напасть, президент должен узнать то вскорости и указать, как с тем боярином поступить.
В общем, пусть сам-есть президент звонит, кому сочтет нужным и ласково тому прикажет: "Тут у меня кадр один пытается все хвосты обрубить и залечь на дно. Проверь, может, он умом сбрендил. Шума не подымай, тихо зайди. Как найдешь, доложи лично и сразу. Я им покажу, как со мной в прятки играть."
Понимала супруга, чем закончатся такие поиски. И не хотелось ей звонить сослуживцу вышестоящему. Осталась в душе последняя надежда: что если попросить помочь нижестоящего с глазу на глаз? По-человечески попросить, чтобы никому ни слова, а как бы от себя поискал. Вдруг, да и обернется как-нибудь по-хорошему. И еще в душе на тоненьком-тоненьком волоске продолжала висеть надежда, что вот сию секунду раздастся шум в дверях, и войдет муж. Она отложила телефонный звонок нижестоящему сослуживцу до следующего дня.
Ночью она не могла заснуть. И что только не приходило в ее женскую головушку. Жизнь у нее получилась какая-то странная и совсем не такая счастливая, как все думают. С мужем вот что-то произошло, а она даже сообщить об этом никому не может.
Дети давно почувствовали, что в семье несчастье. "Где папа?" - спросил старший сын и так посмотрел на нее утром 3-го января, что она не смогла ему солгать. "Не знаю", - сказала она, села на стул и опустила руки. "Звони дяде Мише, он должен знать", - уверенно заявил сын и принес телефонную трубку.
Дядя Миша был одним из подчиненных губернатора. В доме у них дядя Миша никогда не был, но по делам звонил каждый день. Иногда мобильник брали дети, и Дядя Миша успевал поговорить с ними доверительно и ласково. Она набрала его номер, а когда он ответил: "Слушаю вас, здравствуйте!", она не смогла больше сдерживаться и рассказала ему всю правду. А потом заплакала. Дядя Миша пообещал немедленно помочь.
Часа через два ее уже успокаивал по телефону помощник президента. Он часто повторял: "Вы не волнуйтесь", а после этого продолжал подробнейшим образом уточнять детали: что именно говорил ее муж, перед тем, как в последний раз выйти из дома, во что был одет, звонил ли кому перед выходом, взял ли с собой какие-нибудь документы. В конце разговора он еще раз произнес: "Вы не волнуйтесь!".
Сразу после помощника президента на связь вышел местный генерал спецслужб. Он был назначен в область недавно, и первый раз говорил с супругой губернатора. Генерал задавал те же самые вопросы и уточнял такие же "детали". Но взамен "вы не волнуйтесь" генерал говорил "вы не беспокойтесь". Потом позвонил местный бизнесмен, который возил ее мужа осенью на открытие охоты. Он почему-то тоже попросил "раньше времени не волноваться". Затем звонили пару человек из столицы и пару из далеких северных городов. Последние уверенно заявили, что все будет хорошо. "Вы знаете, где мой муж?" - прямо спросила она их. "Нет", - честно ответил каждый из двоих. Однако своей уверенностью они немного успокоили женщину. Пока не позвонила ее лучшая подруга и не спросила: "Ты знаешь, о чем говорит весь город?". "О чем?" - затревожилась супруга. "Говорят, что губернатор погиб".
Она даже не переспросила, что значит - погиб? Выключила свой мобильник, молча забрала мобильники у детей и тоже их выключила, выдернула шнур у обычного телефона, забыв, что его можно выключить, не выдергивая шнур. После этого легла на кровать, свернувшись комочком. Вскоре приехала та самая лучшая подруга, объяснила, что это не выход, включила все обратно, положила телефоны перед собой и деловито отвечала на вал прилетавших отовсюду вопросов одной фразой: "Извините, но сейчас она не может подойти к аппарату". Надо было бы попросить подругу помолчать, но у супруги губернатора не было сил открыть рот и произнести хоть слово.
Между тем, жители города, как по команде, начали активно обмениваться странными репликами. Половина города звонила другой половине и задавала крайне лаконичный вопрос: "Это правда?". На другом конце провода собеседник или собеседница
удивительно точно понимали, о чем их спрашивают. Все были уже в курсе. Все обмозговывали версии случившегося. Погиб или не погиб, тут было много сомневавшихся, но в том, что пропал, ни у кого сомнений не возникло. Может быть, я слегка преувеличил насчет всех жителей города, однако с уверенно могу заявить, что не было в городе 3-го января чиновника, который не задал бы этот вопрос или не отвечал бы на него. А коли об этом говорили чиновники, значит, информация достигала всех, у кого имелись на голове уши. Главное, чтобы хозяин ушей в этот день не был пьян в стельку. Если вы ничего не слышали о пропаже губернатора, у вас есть серьезный повод задуматься о вреде пьянства. Или о пользе, если заглянуть с другой стороны вопроса.
Чиновник - самое массовое средство информации. Оно не требует никаких технических инструментов. К чему телеэкраны, газетные полосы и радиодинамики? Если один чиновник сказал другому, по секрету, что завтра повысятся цены на бензин, будьте уверены, через час на заправках появятся люди с канистрами. Город - большая семья. Попробуй утаить в ней что-то, когда один из членов семьи шепнул о секрете другому.
Неясно другое, откуда взялась версия, что губернатор погиб. Передавали бы друг другу как есть, что пропал. Так нет же, кто-то обязательно добавит перчинку драматизма, которого он, видимо, в судьбе губернатора давно ожидает и который, лично для него, был бы в большую радость.
В городских автобусах пассажиры тоже поговаривали о гибели, но с явным недоверием. Чиновники почему дают волю своим фантазиям? Потому что всегда завидуют начальству, а народу чего губернатору завидовать. Вот пожалеть губернатора, это да, это народ запросто. А завидовать власти народ почему-то не хочет. То ли мудрее стал, то ли оглупел в конец - не знаю. Президенту не завидует, губернатору тоже. Мэру? Мэру тем более.
Народ рассуждает всегда очень логично: раз в газетах не написали, что губер погиб, значит, он жив. Глубок смысл у такой логики. Чего скрыть нельзя, о том все равно напишут, а если скрыть можно, то это и знать не надо. Лишнее все это, Мэри!
Власти эта логика как бальзам на тело мумии. Начальник, к примеру издох, а об этом в прессе ни гу-гу. И все, он будет начальником вечно. А еще лучше наоборот. Ты думаешь, что ты - большой и умный. Важный такой весь ходишь. И тут о тебе написали или показали, что на самом деле ты маленький и тупой. Можешь собирать вещички и мотать в другое государство. В этом ты - навечно тупой. Пробуешь доказать обратное? Намеренно входишь в конфликт с властями, провоцируешь гражданское неповиновение. Ведешь себя как радикально настроенный экстремист. Вот тебе веревка, удавись и не нарушай гармонию в обществе.
Надо сказать, народная мудрость и вера исключительно печатному слову выручили и супругу губернатора, и самого губернатора. Страшно подумать, что с ними могло быть, появись в газетах сообщение о невероятном исчезновении. Исчезли бы окончательно и бесповоротно.
Нашли ведь губернатора в ночь на 4-е января! Живехонький, и руки, и ноги целы, голова только как бы чумная. Не помнит, как Новый год прошел, и какое нынче число. Приступили к нему люди в погонах, прилетевшие из столицы, как, боярин, дошел до жизни такой. Он замыкаться не стал, не тот случай. Хотел, говорит, город посмотреть, как украшен, как почищен. Взял своего "крузера" 30 декабря и поехал по улицам. Но машин в тот день много было, пробка на пробке. И проснулось в нем желание махнуть от людей подальше. Тут то и вспомнил про фермера одного, Петра Петровича. Как-то шли они летом по его хозяйству, и сказал он тогда фермеру: "Хорошо тут у вас, тихо, красиво. Пожить бы дня три здесь". "В чем проблема, - ответил Петр Петрович, - приезжай да живи".
От города до этого фермера - 80 километров, час пути. Повернул губернатор на мост через реку и - на большак. Думал, повидаю, поговорим, поздравлю и обратно.
- Что помешало обратно? - спросили люди в погонах.
-Скит Петрович построил, пригласил съездить, поглядеть.
Дальше можно было не расспрашивать губернатора, так как люди в погонах тоже глядеть умели. Склон с елями в белых снежных рукавицах на ветках, родник под горой, избушка-теремок с камином и банька-теремок с баром на пятьдесят бутылок - красотища!
- Домой-то могли бы позвонить, - сказали погоны ему с укоризною.
- Не мог.
- Почему?
- Телефон потерял. Да и не хотел.
- Понятно.
Добры молодцы в погонах были не злобливы. Доложили они в столицу ситуацию четко, но без ухмылок. Шеф о том же поинтересовался, что жене не позвонил? Услышав ответ, так же сказал: "Понятно". Всем понятно, чем живет и дышит любой человек. Непонятно, зачем все пытаются скрыть свои желания, маскируя их под какой-то особый смысл существования на земле. Губернатор от маскировки отказался.
Шеф докладывал президенту тоже весьма гуманно: найден губернатор, отдыхал, объяснил поступок переутомлением. Но президенту что-то в этом докладе не поглянулось. "Поподробней, пожалуйста, о переутомлении" - попросил он. Пришлось добавить к докладу, что в беседах с Петром Петровичем на протяжении нескольких суток губернатор допускал критические высказывания о государственной службе и ее некоторых недостатках в период предвыборной кампании. Президент слушал, наклонив голову, постукивая карандашом по столу. От этого стука докладчик занервничал и замолчал. "Все?" - спросил президент. "Я могу уточнить детали, наши еще там, в теремке", - произнес докладчик не совсем уверенно. "Не надо деталей, - быстро отреагировал президент. - Переутомился - отдохнет. Никуда его из этого скита не выпускать, пусть еще попарится. Жене сообщите, что выполняет мое задание. Ребятам от меня благодарность по службе. Точно сработали. Умеют искать, когда захотят."
Как супруга весточке обрадовалась, не описать. Камень с души, сами понимаете. Губернатору хужее было . У скита ведь часовых выставили, а ему приказали к дверям и окнам не подходить. Тут и со здоровой головой тяжко вздыхать начнешь, а с больной - полный мрак.
К слову о головах. Они у многих чиновников в городе от напряженных гаданий кругом пошли. То ли сняли губернатора, то ли нет? Менять жизненные планы и ориентацию или не менять? Колготиться вокруг приемника губернатора или выжидать? Кто приемник то, дядя Миша?
Есть очень небольшой кружок государевых слуг, каждый из членов которого привык ежедневно знать, где находится губернатор. А его уже неделю нет, и никто не знает, где он. Стали осторожно позванивать в столицу помощнику президента. Мол, волнуемся. Об интересах государства, естественно. Но тот им ничего не сообщал. Сам ни хрена не знал. 4-го января - тишина, 5-го января - глухие непонятки, 6-го января - первый звук. "Вечером президент, возможно, решит судьбу вашего губернатора", - сообщил помощник.
В столице этот день был у президента особо праздничный. Накануне Рождества он готовился к своему очередному Перерождению. Итак, 6-го числа зимнего месяца января, когда над столицей сгустились сумерки, в небе над большим городом со стороны студеного северного моря взошла его звезда. Вифлеемская появилась позже и с противоположной стороны.
Перед закатом президент раздавал подарки во дворце. Когда все присутствующие получили от него по заслугам, он перешел к традиционной процедуре праздничного помилования грешников. Фамилия "уставшего" губернатора была согласована и внесена в список заранее. Можно было отпустить его из скита раньше, но для красоты поступка требовалось дождаться торжественного часа. "А может его послом в Африку отправить, а?"- совершенно неожиданно спросил президент у помощника, когда сверял фамилии в списке. "Я сегодня же уточню вакансии", - пообещал помощник. "Я пошутил, - сказал президент устало. - Ты перестал понимать мои шутки. Может, тебя - в Африку?". Помощник на всякий случай улыбнулся и вытянулся в струнку.
Рождество губернатор встретил в кругу семьи.
9-го января, в первый рабочий день, в 7 часов 30 минут утра губернатор тихо вошел в свой кабинет. Он был счастлив, как ребенок. Глаза его светились той особой радостью, которую испытывают дети, когда получают новогодние и рождественские подарки. Секретарь обратила внимание, что он гораздо дольше задержался в дверях, не кинул, а осторожно положил кожаную папку на свой большой стол, не сел сразу в кресло, а довольно продолжительное время стоял рядом с ним. Ей о многом бы хотелось спросить его в это утро, но она не спросила. И никто не спросил, боясь спугнуть его и свою удачу.