В коридоре медсестра из наших объясняла сааланской целительнице что-то про День Победы, та ахала, охала и говорила, что об этом лучше подальше от досточтимых, а то мало ли что. Медсестра смеялась и говорила, что все равно в этот день возьмет выходной, так что пусть учитывают при составлении графика на следующую неделю.
На моей тумбочке рядом с кроватью лежала аккуратно сложенная форма Охотников без знаков различия, на полу стояли кожаные берцы. Если завтра утром врач даст разрешение, на следующий день я буду уже в казарме новобранцев. И вот этого исхода я никак не ожидала, когда решила вернуться в Питер. Тогда, в первый день, князь пришел меня навестить через несколько часов. В сгибе локтя у меня стоял катетер, капельницу - кажется, с глюкозой - только что сняли. Он сел на стул рядом с кроватью, спросил, как я себя чувствую, а потом изложил свой план. Мол, пока что я болею, и это понятно - слишком много всего случилось за один год. И значит, надо лежать в больнице и слушаться врачей. А потом меня ждут казарма и Охотники, потому что как бы там ни было, но город надо защищать, а у меня, с моим опытом, это должно хорошо получиться. А колдую я при этом или нет, не так уж и важно. И тогда я расплакалась. Когда я решила жить в Питере после изгнания, где-то в глубине души я надеялась, что Дар можно вернуть. Что саалан владеют этой технологией, они ведь тоже маги. И когда князь сказал, что он сомневается, что я снова когда-либо смогу колдовать, я не выдержала. Наверное, стоило возненавидеть его еще и за это, но я точно знала, что тут он не виноват. Что я все сделала сама, своими руками. И было что-то глубоко неправильное в том, что утешение, сочувствие и помощь мне предложил человек, которого я искренне ненавидела. Когда я закончила всхлипывать, князь убрал свою руку с моей, и я откуда-то знала, что он в этот раз не колдовал. И он добавил, что, мол, жаль, что так вышло, и что как маг я могла бы сделать больше. Но оборотни - это реальность, и с ними все равно надо как-то разбираться. И что я могу поправляться, сколько нужно, а мою безопасность он обеспечит. Раз уж у меня получились две человеческие жизни вместо одной, то почему бы не прожить вторую на полную катушку. Он пообещал мне новые документы, чтобы не было вопросов, и добавил, что пока надо слушаться лекарей, и все будет хорошо. А он будет заходить меня навестить и проверить, как у меня дела. И я кивнула ему в ответ, а не послала ко всем чертям. Потому что в тот день он был прав, как ни крути. Так что я делала все, что мне говорили, терпеливо подставляя известное место под уколы, руки - под капельницы и глотая бесконечное множество горьких таблеток. Среди врачей, кажется, были и земляне. Но раскрутить их на разговор и объяснение, что они-то тут делают, раз речь идет о технологиях саалан, незнакомых им по определению, я не смогла ни разу. Сама я опознала только один прибор, да и то не уверена, что правильно. Кажется, пару раз мне делали плазмаферез и, когда в один из дней я начала как-то особенно сильно кашлять, вливали что-то, похожее на гаммаглобулин, судя по моей реакции, которую я смогла вспомнить из детства. Оставалось только одно - дождаться, когда этот бесконечно длинный месяц в четырех стенах наконец закончится, а я начну есть без напоминаний и спать без снотворного. Кажется, кроме князя, заходили навестить меня и другие. Во всяком случае, как-то утром, после очень плохой и беспокойной ночи я нашла на тумбочке самодельную открытку с текстом: "Кажется, у вас так принято. Поправляйся скорее!" - и подписями Майал и Дарны. Еще, кажется, была Асана да Сиалан, и она показалась мне совсем другой, не такой, как я помнила ее по поездке в Приозерск в тот день, когда меня взяли. Впрочем, уверена я не была. С другой стороны, если меня отправляли к Охотникам, то получалось, что я в ее распоряжении, и логично, что она заглянула. Все неприятности будут ее, как ни крути. А потом в один из дней князь принес с собой форму Охотников и сказал, что еще немного, и я наконец отсюда выберусь. Он это точно знал.
На последней майской конфиденции князь блаженно упал в кресло и сказал: - Все, досточтимый. Теперь сайхи могут идти удить с берега. Медики сочли Алису достаточно здоровой, чтобы передать в казарму, как я ей и обещал. Вышло по-моему, а все их расчеты пошли прахом. - Коньяк или шампанское? - спросил Айдиш. Известия были не просто праздничными, а торжественными. Димитри пришел к нему с просьбой о помощи сразу, как закончил говорить о девушке с Вейлином. К тому времени на конфиденции успели побывать и девочки князя, и он сам. И Майал, и Дарна принесли досточтимому удивление и боль невольных свидетельниц преступления и говорили о них почти одинаковыми словами. Алиса была для них ровесницей и сверстницей, и каждая невольно представила себя на ее месте, увидев вместо принца Дома - князя, и они обе не знали, как смогли бы жить дальше. Обе они хотели поддержать Алису, и обеим Айдиш рассказал, как выглядит выражение сопереживания заболевшему другу в Новом мире. Димитри беда Алисы затронула куда глубже, чем могло показаться на первый взгляд. Он принес своему конфиденту уверенность, что именно он, князь и наместник, отвечает за все случившееся с девушкой на родине, невозможность исправить решение, казавшееся прошлой весной правильным и единственно верным, и желание защищать ее от всех бед и тревог. Последнее, впрочем, Димитри объяснял бесконечной, как жвачка квама, вереницей практических соображений и доводов, однако желание опекать Алису было у него куда большим, чем требовала логика событий. В судьбу "подарочка на Новый год от собратьев по Искусству" он вовлекся глубже, чем требовали интересы его дела и политические расчеты. Димитри навещал свою бывшую пленницу - а теперь, получалось, подопечную - каждую неделю, задерживаясь на время, разрешенное врачами. А от нее шел к Айдишу, говорить об изменениях в ее состоянии, а заодно и о других делах. Граф да Айгит вспомнил на конфиденции об Алисе лишь однажды, принеся страх, непринятое сочувствие и горькую обиду. "Я хотел ее поддержать и призвал вести себя, как достойно магу, а она сказала: "Какая теперь разница" - и предложила покончить с ней, как с ее друзьями в лесном лагере. Она что, действительно считает меня палачом?!" - сказал он, и Айдишу нечем было его утешить.
Сам досточтимый опасался, что еще до Короткой ночи придется провожать лодку Алисы в последнее плавание и князю нелегко дастся эта потеря. Видеть, что сделали с девушкой, было невыносимо. Айдиш понимал: князь принял лучшее из возможных решений в этих обстоятельствах. Как член старой семьи, успешно интриговавшей у трона несколько поколений, он не мог этого не видеть. Он предвидел, что события вокруг девушки, бывшей магом и потерявшей Дар, рано или поздно развернутся и сотрясут не только край, ставший окраиной империи, но и столицу за звездами, и был рад тому, что не он должен принимать все решения, которые раскручивают это огромное колесо. Избрав себе более скромное место, более простые и обыденные задачи, он намерен был выполнить их если не так, чтобы стало хорошо, то хотя бы так, чтобы было менее дурно, чем могло быть. Отчасти потому, что это было его понимание Пути, а отчасти затем, чтобы знать, что отвечать на вопрос "а чем занимался лично ты, когда все это происходило?". Ответ у него был, и он в любом случае был достойным. Айдиш знал, что скажет: "Я строил школу для детей, потерявших семью и дом, я занимался воспитанием и обучением тех, о ком некому позаботиться", и это будет хороший ответ для того, кто следует Путем. В школьном крыле уже были построены нормальные спальни, в которых удобно воспитанникам и есть место воспитателям. Почти готов был и этаж учителей. Задачей следующего года было выделить в госпитале детскую часть и построить классы, чтобы учебные занятия наконец удалось переместить из спален. И тогда его не в чем будет упрекнуть ни магистру, ни императору. Мелочи вроде покусанного гвардейца, решившего разнять детскую драку, или мяча, улетевшего в окно к достопочтенному, не в счет: дети есть дети.
Все-таки в Новом мире были вещи, способные если не примирить с его мерзостями, то по крайней мере скрасить их. Вейлин начинал приемный день в Адмиралтействе. Ветер нес в открытое окно едва заметный запах сирени с площади неподалеку, и это успокаивало и вселяло надежду. Он отвернулся от окна, услышав стук в дверь, и четко произнес: "Входите, я жду вас". Дверь открылась, и в проеме появился человек, одетый довольно дорого и не без намеков на стиль. Человек сутулился и нервничал, и это разрушало все впечатление, которое могли бы произвести его одежда и прическа. Посетителя Вейлин знал. Знал и его историю. Будущей осенью должна была состояться свадьба между ним и баронессой Иженой да Идоя, а достопочтенный обещал засвидетельствовать принесенные клятвы и положения брачного договора. Но многих сделавших ставки задержали на месте проведения гладиаторских боев, букмекер указал и на этого мужчину, и подтвердил, что неоднократно встречал его. Незадачливый жених заработал публичную порку. Разумеется, и помолвка, и деловые контакты, ставшие для нее основанием, были тут же разорваны. Баронесса была здравой женщиной и дорожила своим именем. Конечно, она тут же сообщила об этом и Вейлину, и своему сюзерену, графу Гатчинскому, и всем, кто, как и она, клялся графу в верности. И именно этот человек пришел на прием к достопочтенному. Вейлина слегка удивило его появление, несмотря на то что Академия сотрудничала с ним. Обычно местные, получившие должное наказание, покидали край, стремясь сохранить свои пристрастия и преступные практики. И разумеется, никто из них не пытался понять, что привело их в столь печальные обстоятельства. Достопочтенного это огорчало, но он знал, что начал долгую и сложную работу, результата которой может и не увидеть. - Алексей Анатольевич, как бы там ни было, я рад вас видеть. Здравствуйте. - Вадим Юрьевич, спасибо, что нашли для меня время. Вейлин улыбнулся. - Я понимаю, о чем вы. Нет, мне встреча с вами никак не может повредить. И даже постоянное общение. Надеюсь, что и вам тоже. Алексей на это и рассчитывал, когда обратился в приемную достопочтенного. Попы одинаковы под любым небом, а он хорошо помнил по жизни до Вторжения, что к православным иерархам с нуждами и просьбами приходили самые разные люди, и среди причин отказа во встрече "аморальность поведения" или "связь с организованной преступностью" никогда не значились. - Вадим Юрьевич, я, кажется, совершил страшную ошибку, - сразу перешел к делу Алексей. - И из-за нее, похоже, потерял женщину, которую люблю и которая, как я надеялся, любит меня. А теперь, - он сокрушенно, но сдержанно вздохнул, - у меня даже нет возможности с ней объясниться. После ее письма с сообщением о разрыве нашей помолвки я много раз пытался с ней связаться, но меня все время адресуют к ее секретарю или к юристам. И я не знаю, что делать. В сказанном он почти не соврал. Действительно, Ижена да Идоя внесла номер жениха в черный список, а все звонки баронессе с незнакомых номеров переадресовывались ее секретарю из саалан или местной девочке-делопроизводителю. И любовь тут была совсем ни при чем. После обнародования этой грязной истории Ижена каждую минуту радовалась страсти своего бывшего жениха к пафосу. Именно из-за его предпочтений бракосочетание было отложено на полгода, до осени: Алексей хотел большой свадьбы и настаивал на том, чтобы брачные клятвы подтвердил сам достопочтенный. И был готов ждать с подписанием деловых соглашений, а пока работать по устным договоренностям, раз для саалан брак и бизнес настолько связаны. И не случись этого скандала, они бы заключили все сделки еще месяц назад. Сама баронесса вольна была думать о своем партнере и будущем муже что угодно, но семья да Идоя была не последней в Северном Саалан, и связи с человеком, замазанным в работорговле, влияли не только на перспективы заключения деловых сделок и брачных контрактов, но и на мнение о всех да Идоя как о деловых партнерах. Если Ижена настолько не способна оценить своего мужа, что вышла замуж почти что за работорговца, то чего ждать от ее младших братьев и совсем юной сестры? Можно ли надеяться, что их хорошо воспитали и обучили? Так что предоставленная Алексеем возможность отложить подписание окончательных договоренностей неожиданно и очень удачно защитила ее репутацию среди соотечественников. А чувства Ижена обсудила со своим конфидентом и с удивлением ощутила, как любопытство к мужчине из чужого мира уступает место естественной брезгливости к его развлечениям. И конечно, отнесла свое удивление достопочтенному вместе с причинами и мнением о них. Так что Вейлин знал обо всем еще до прихода Алексея, но совершенно не ожидал, что тот может прийти с этим вопросом к нему. - Конечно, это очень печально, Алексей Анатольевич, но я тут вряд ли в силах помочь вам. Это дело ваше и семьи да Идоя. Я могу вам посочувствовать, но не посоветовать что-либо. Тем более что ваша ошибка действительно очень серьезна и может бросить тень не только на вас, но и на всех, кто общается с вами и ведет дела. - Вадим Юрьевич, я все понимаю. Да, я сам все испортил, я очень виноват. Я не смог вовремя отказать моим деловым партнерам и правильно оценить последствия участия в недолжном. Но я не знал, что мальчишек принуждают в этом участвовать! Я был уверен, что это просто шоу, постановка! А когда понял, было уже поздно. Если бы я перестал там появляться, меня бы просто убили! Я запутался и не догадался прийти за советом к вам, у нас, вы знаете, не принято обращаться к священникам за советом и душевным утешением. Я не мог посвятить в это Ижену, она такая нежная и чувствительная. А теперь я потерял все. Вейлин кивнул, соглашаясь. Положению Алексея завидовать не приходилось. Для саалан он хуже проклятого, работать с ним не будут. А для местных он замазан несостоявшимся браком с оккупанткой, да и чем теперь может быть интересен человек, чьи деловые связи в администрации наместника пошли прахом. - Да, Алексей Анатольевич, вы были очень беспечны в своем выборе. И действительно зря не пришли ко мне, как только поняли, в чем участвуете. Возможно, я бы смог помочь вам тогда. - Да, сто раз да, Вадим Юрьевич. Я уже смирился с тем, что мой бизнес умрет, хотя еще не знаю, как буду говорить об этом с моими людьми, - Алексей успел усвоить, что инопланетяне чуть что, прикрываются своими обязательствами перед наемными работниками. - Ведь они тоже замараны, просто потому что их нанял я, все, от уборщицы до главбуха. Я потерял не только бизнес и любимую женщину, я потерял возможность узнать саалан ближе и лучше! Я помню времена, когда край принадлежал Московии, они говорили о борьбе с организованной преступностью, но не могли ничего с ней сделать, а вы... Так быстро справились и с проституцией, и вот с этим. И я так хотел узнать, почему у вас получается то, что не можем мы! А теперь... Теперь хоть эмигрируй. - Алексей Анатольевич, возможность узнавать наши практики вам и сейчас вполне доступна. Все, что мы делаем, - это всего лишь следование Путем, указанным нам Пророком, и никто не может запретить человеку узнавать самого себя больше и применять узнанное в своей жизни. - Конечно, но... Но как теперь? Разговор начинал раздражать Алексея. Он шел к достопочтенному с твердым намерением получить от него свое и даже чуть больше, считая, что уже достаточно пострадал. За то, что его, как восьмилетку, выпороли под видеокамерами, а он все еще тут, можно было бы и пойти навстречу. Он не сомневался, что запись "отеческого вразумления" видели и его друзья в Московии, и его любовницы здесь. Достопочтенный Вадим Юрьевич, на его взгляд, продолжал юлить и уходить от обещания помочь ему. И это после всего, что Алексей сделал для этой их Академии, возясь с контрактами и придумывая схемы, как купить для досточтимых то, что продавали исключительно местным, и то не всем. - Я не знаю, Алексей Анатольевич. И тогда Алексей решился. - Может быть вы, Вадим Юрьевич, согласитесь наставлять меня на этот ваш Путь? Я боюсь, что никто другой из ваших соотечественников не сможет преодолеть отвращение, ведь я для них теперь чуть ли не людоед. А вы... Вы так давно живете у нас, вам легче будет понять мои обстоятельства и подсказать, что именно мне следует исправить в своей жизни, чтобы ваши соотечественники поняли глубину моего раскаяния. Вейлин, конечно, понимал, что Алексея привели к нему не только душевные терзания, но и прагматические соображения. Его собеседник хотел сохранить свой бизнес и свое положение в обществе. Поэтому во время разговора достопочтенный старательно следил, чтобы не пообещать ему ничего от имени администрации наместника или от имени семьи сбежавшей невесты. Он видел, что перед ним сидит точно не некромант, хотя и без пяти минут работорговец. И такому человеку был интересен Путь, пусть и привели его к тому печальные обстоятельства. Люди всегда обращаются к Пророку, увидев себя около последней грани падения. Отказать Алексею сейчас было немыслимо. И Вейлин кивнул. - Да, конечно. Это ваше право - просить, и мой долг - предоставить вам желаемое. - Вадим Юрьевич, - обрадовался визитер. - Спасибо, спасибо вам. Я вас не подведу, спасибо вам за этот шанс и возможность. Чего Вейлин не знал и не мог знать, так это выражений, в которых "уважаемый Алексей Анатольевич" говорил о сааланцах за закрытыми дверями, и причин, по которым уехать он не мог. И дело, разумеется, было вовсе не в некромантских практиках и желании или нежелании им следовать. В истории с гладиаторскими боями Алексей видел лишь жадность организаторов, не пожелавших делиться с администрацией и подставивших всех. Вариант отъезда он рассматривал, но его контрагенты в Московии сразу сказали, что сейчас помочь ему ничем не могут и надо пару лет подождать, а в более цивилизованные места он смысла уезжать пока не видел, рассматривая сотрудничество с инопланетянами как самый перспективный из возможных бизнесов. Кроме того, он здраво предполагал, что раскрутить тему преследования по политическим мотивам и внесудебной расправы может и не выйти, а без них получить вид на жительство в Европе будет сложно. Готовность Вейлина учить и просвещать его вполне устраивала. С поддержкой достопочтенного он сможет восстановить потерянное и завести новые деловые контакты. Для сааланцев важна религиозная принадлежность, и значит, он примет их веру. А история с неудачной ставкой не на том тотализаторе рано или поздно забудется. Да и на Ижене свет клином не сошелся.
В первый раз я оказалась в санчасти меньше чем через неделю после перевода в учебку. Утром не стала застегивать куртку по дороге к столовой, а перед ужином уже лежала с градусником и слушала отборный русский мат отца-командира. Как его зовут, кстати, за эти дни я тоже запомнить не успела. Дальше так и повелось: утром чихнула - вечером в больничке. В казармах меня то ли не узнали, то ли не захотели узнавать. Звали меня так же, а вот дата рождения была совсем другой, ее перенесли еще на одиннадцать лет вперед. Шутку юмора я оценила. Князь решил не множить сущностей и "родил" меня у меня же самой. Действительно, Алиса Медуница восемьдесят второго года рождения могла стать матерью в две тысячи шестом году и могла назвать дочь Алисой в честь своей собственной сестры. Вот и получалось, что Алис Медуниц теперь стало три: я-настоящая, я - Лиска Рыжий хвост, появившаяся на свет в девяносто пятом, и я-младшая, оказавшаяся в подразделении Охотников. Впрочем, в паспорте имена родителей и других родственников все равно не указывают, да и кто его видел, тот паспорт. Когда князь мне всю эту схему огласил, слов у меня сперва как-то не нашлось, а потом я вспомнила, насколько саалан важна принадлежность семье и роду, и успокоилась. Не знаю, на что рассчитывал князь, отправляя меня к Охотникам, но я довольно быстро поняла, что не могу почти ничего из казавшегося привычным и доступным. Ни один из тестов для новобранца я бы не прошла. После больницы, к своему удивлению, я постоянно обнаруживала, что больше не могу ни пробежать, ни подтянуться, ни отжаться. То есть могу, но один раз и ценой обморока. В мишень из Сайги я бы тоже не попала, но об этом знала сразу. Нет, у меня не было проблем с оружием. Собрать, разобрать, почистить и вот это вот все. Нажать курок я тоже могла. Но попадать в цель регулярно и с нужной точностью я не умела - у Сайги ведь не было автоматической системы наведения. И дошло до меня это только на огневой позиции. Отстрелявшись в белый свет как в копеечку, я с совершенно каменным лицом прошла мимо ребят, начальства и Асаны, пришедшей то ли посмотреть на обучение будущего пополнения, то ли проверить, как я. Оставила все в оружейной, а потом пошла в курилку, прижалась спиной к стене да так и сползла на пол. И осталась сидеть. Там меня Асана и нашла. Села рядом на корточки, помолчала, глядя мне в лицо, а потом сказала без малейшей тени вопроса: - Ты колдовала, чтобы попадать в цель. И никогда даже не пыталась стрелять иначе. Я сфокусировала на ней взгляд и ничего не ответила. Потому что она была права. На Земле все те немногие разы, когда приходилось пользоваться оружием, я корректировала огонь. После длинной паузы она продолжила: - Так все делают. Я хочу сказать - все маги по нашу сторону звезд. Но у нас считают, что это плохо. Бой не прощает ошибок. Даже сильный боевой маг может быть слишком уставшим, чтобы колдовать. Или прятаться. Или вообще быть под блоком, мало ли что. Поэтому даже маг должен владеть оружием хорошо, иначе ему не будет удачи, и все будут помнить, что он только колдун. Я знаю, что ты могла раньше. Это было здорово, про такое поют песни. Так стань такой, чтобы о тебе пели и сейчас. Ты научишься. Я ведь научилась. Моим девочкам тоже сперва не понравилось ваше огнестрельное оружие, потому что оно подлое, но теперь они охотятся на оборотней. Выкури сигарету и иди снова на рубеж. Я подожду. Я выкурила сигарету, втайне надеясь, что Асане, говорившей непривычно короткими фразами, надоест меня ждать, а потом снова пошла к удивленным взглядам и недоумению соседей по казарме. Они-то все стрелять умели. Единственное, с чем у меня не было никаких проблем, так это с языком. Сааланик я знала, причем умела не только говорить - это-то в Питере уже мало кого удивляло, саалан обустраивались надолго, и программы интеграции запустил еще Гарант. Я еще и довольно сносно писала. Впрочем, радовало меня это недолго, ровно до того момента, как досточтимая, обучающая желающих стать Охотниками языку и культуре саалан, не поняла, что на ее диктантах я бью баклуши, а часть ошибок делаю нарочно. Для начала она пообещала меня за такое выпороть, но, наверное, я на нее как-то неправильно посмотрела, потому что, вместо того чтобы наводить дисциплину промеж меня своими силами, она в тот же день нажаловалась князю. Впрочем, если досточтимая ждала, что выпорет меня князь, то она ошиблась, потому что в ближайшую к тому дню нашу с ним встречу он сперва изо всех сил удерживал лицо, рассказывая о важности изучения чужого языка и культуры, потом не выдержал, рассмеялся и, махнув рукой, сказал, что тоже диктанты как-то не очень в школе любил. Надо сказать, что после моего выхода из больнички меня вызывали к нему почти каждую неделю. Он предлагал мне чай или кофе, расспрашивал о делах в казарме, о самочувствии, рассказывал какие-то байки, которые то ли должны были меня веселить, то ли давать пищу для размышлений. Я не поняла смысла этих бесед, но чай и фрукты у князя были вкусные, советы он давал по делу, да и сидеть в кресле у камина куда как приятнее, чем слушать досточтимую. А вот с соседями по казарме откровенно не складывалось. Я не могла сказать ничего плохого, они были, как это назвала досточтимая, дружелюбны, но смотрели на меня то ли как на ожившего покойника, то ли как на кандидата в оные, особенно после явления достопочтенного Вейлина. Зачем он приходил, я так и не поняла. Наверное, утешение нес, или надежду, что там у них по религии положено.
Достопочтенный Вейлин действительно счел своим долгом навестить Медуницу, раз уж она не умерла, вопреки ожиданиям и прогнозам врачей. Как владеющий Искусством и житель империи, он не мог не радоваться такому исходу, не без оснований считая, что раз сородичи террористки проделали такое с одним магом, они с легкостью провернут это и с другими. Однако благо и надежда для саалан оборачивались горем для самой Алисы. Для нее было бы лучше умереть. Из докладов досточтимой сестры Эрие, опекавшей новобранцев из местных и знакомящей их с Путем, Вейлин знал, насколько непросто было и Алисе, и с Алисой. Девушка была послушна, даже слишком, она пыталась сделать больше, чем могла и чем позволяло ее здоровье, и, сталкиваясь с последствиями своей небрежности, огорчалась настолько, что начинала мысленно терзать себя сама, да так, что заболевала еще сильнее. И, что самое печальное, Эрие не могла ей помочь, как предписывали ее обеты, потому что свои думы и чувства Алиса держала в себе, отделываясь от досточтимой дежурными фразами, после которых продолжать беседу было бы пыткой для них обеих. Ее состояние выглядело абсолютно безнадежным. Выслушав досточтимую сестру в очередной раз, Вейлин даже сумел найти в себе сочувствие к девушке - и это после всего, что она сделала, и всех смертей, что она принесла как саалан, так и горожанам. Она не понесла наказания за свои преступления, и Вейлин считал это ошибкой князя, ведь местные стремятся быть законопослушными, и столь явное небрежение со стороны саалан их правилами очевидным образом поссорило имперскую администрацию с городом. Не нравилось Вейлину и то, что Димитри дал Алисе свое кольцо. Пусть для непосвященных Алиса и считалась племянницей Лиски Рыжий хвост, а не ею самой, это решение рождало в глазах достопочтенного совершенно излишнюю двойственность. За деяния террористки должна отвечать ее семья - золотом, работой и кровью, а теперь получалось, что князь неизвестно почему решил вдруг не только взять на себя изрядную часть их обязательств, но и стал заботиться о младшем члене рода, запятнавшего себя преступлениями. Разумеется, Эрие не нарушала тайны конфиденции, так что прежде чем давать ей советы, стоило взглянуть на девушку своими глазами, как он уже сделал весной.
Вейлин застал Алису снова в санчасти. Ее принесли с кросса: она споткнулась, не смогла сразу встать и продолжить, и сослуживцы сочли за лучшее передать девушку врачам, хотя она и уверяла, что сейчас вот чуть отдышится и побежит дальше как ни в чем не бывало. Ее надежды явно не сбылись, и когда достопочтенный вошел в палату, Алиса безучастно смотрела в потолок, даже не повернув голову на звук. Вейлин сел на стул для посетителей. Понаблюдав немного за девушкой и совместив увиденное с рассказом Эрие, он пришел к выводу, что видит не человеческое существо, а оболочку без души и чувств, не способную осознать себя. "Жаль, - подумал он, - но убедить князя дать ей яд, чтобы прекратить ее страдания, не удастся". Вейлин накрыл ладонь девушки своей, и только после этого Алиса повернула голову и сфокусировала на нем взгляд. - Прости за то, что мы тебя не убили. Я не хотел, чтобы тебя так мучили, - с грустью сказал он. Алиса несколько раз моргнула и ответила ему: - А. Ну да. Ну конечно, - голос у нее был хриплый. Вейлин не мог больше смотреть на то, что осталось от этой женщины, пусть она и была врагом всего год назад. Пообещав Алисе не оставить попечение о ее духе и ободрять ее, насколько это будет в его силах, Вейлин оставил девушку наедине с ее мыслями. Уходя из госпиталя, он заглянул к Эрие. - Худшего я и представить не мог. Соберись с силами, они понадобятся. И приходи ко мне, если отчаяние охватит тебя. Видя такое ежедневно, избежать встречи с чувством бессилия и бессмысленности невозможно. Но надо продолжать, все равно надо продолжать...
Макс напросился в рейд с Охотниками сам и снова не стал брать предложенную Сайгу. Во-первых, был уверен, что справится и так, во-вторых, не хотел давать да Айгиту повод задаться вопросом, где он, сайх и сын принца Дома, успел освоиться со стрельбой по живым мишеням из огнестрельного оружия, созданного смертными для смертных. Он почти не удивился, когда не только да Айгит отложил дела, чтобы поехать с ним в Зону, но и Асана да Сиалан захотела вдруг проверить именно это подразделение Охотников, и обрадовался, когда недомаг, сопровождавшая группу, охотно поделилась с ним картой Источников в том квадрате, который они собирались прочесывать. Ее дружелюбие экономило ему время, которое иначе пришлось бы потратить на прочесывание территории. В целом все прошло, как Макс и ожидал. Стаю засекли в эвакуированном и закрытом для посещения садоводстве недалеко от Лебяжьего, местные частью перестреляли, частью отпугнули зверюг, вышедших к защитной полосе у поселка, отследили, куда те убрались, и передали информацию Охотникам. Подразделение, дежурившее в Ломоносове, взяло с собой ветконтроль и полицейских и выехало на место. Охотникам это счастье досталось под конец дежурства, так что по завершении операции они должны были вернуться в Приозерск. В крае начинались белые ночи, так что времени оставалось достаточно, чтобы разобраться со стаей до темноты. План операции был прост. Убедиться, что стая действительно в садоводстве, обнести его силовым полем в виде незакрытого купола и сжечь. Разумеется, твари не станут покорно ждать, когда превратятся в пепел, и если на каком-то месте невидимой стены их станет слишком много, у них может получиться уйти в прорыв. И тут-то и будет время для совместной работы Охотников, ветконтроля и полиции. Ну и присутствующих магов, разумеется. Естественно, Макс напросился в разведку с группой и убедил не отвлекаться на заботу о нем - он просто наблюдатель, но если что, сам справится со всеми сложностями.
Садоводство, где обнаружили стаю, попало в зону отселения сразу после аварии, так что люди, оставившие свои дачные домики осенью восемнадцатого года, просто больше никогда сюда не вернулись. Здесь успели побывать мародеры, возможно, ночевали бродяги, вероятно, хозяева постарались что-то вывезти весной девятнадцатого, пока оборотни не стали окончательной реальностью, но сейчас поселение пустовало. Пахло цветущей сиренью, одуванчики прятались под листьями борщевика, захватившего опустевшие огороды и одичавшие клумбы. С погодой повезло, ни одна тварь добровольно на солнце не полезет. Ребята Максу понравились. Как он знал, их не тренировали для работы по людям, и двигались они иначе, чем знакомый ему десант, но точно так же прикрывали друг друга и держали его в поле зрения, несмотря на все попытки убедить их, что он сам способен о себе позаботиться. Он улыбнулся про себя: контроль был очень ненавязчивым, но случись что, его попытались бы прикрыть. Причем бойцы сделали это, не договариваясь. Шли они тихо, но не бесшумно, потому что оборотни все равно услышат, а от людей прятаться не надо. Группой командовала девица из местных, командир подразделения, отправляя разведку, назвал ее Сашей. Максу понравилось, как они взаимодействуют между собой и их спокойная деловитость. Если его информатор не ошибся, и Алису действительно отправят к Охотникам, ей среди них будет, может быть, и не хорошо, но хотя бы привычно и относительно безопасно. Наконец бойцы обнаружили дом, вокруг которого следов и разлагающейся свежей слизи было больше всего. Твари действительно облюбовали это садоводство. Идти дальше смысла не имело, как и прочесывать дом за домом. Даже если большинство из них спит в этом подвале, с таким же успехом отдельные особи могли устроиться и в соседних. Что им взбредет в голову - атаковать группу, сжигающую дом, или сбежать, - предсказать невозможно. Бойцы вернулись, и началась техническая работа, скучная в своей примитивности, но требующая от Агнис, недомагессы отряда, большой аккуратности и четкости. Макс видел, что девушка волнуется: ей приходилось действовать на глазах Дейвина да Айгита и Асаны да Сиалан, и она боялась ошибиться. В сопровождении троих Охотников и группы ветконтроля Агнис шла по периметру поселка и ставила маяки, протягивая между ними невидимую обычным зрением нить. Именно эта нить послужит основой для стены силового поля, которое убережет лес от распространения пожара и разбегающихся тварей. Маяки, в отличие от нити, имели физический носитель в виде шариков из камня, название которого ничего Максу не сказало. Наконец подготовка была закончена, маги и сопровождение распределились вдоль периметра. Макс остался с теми, кто должен был контролировать основной въезд в садоводство. По косвенным данным получалось, что твари предпочитали заходить в заброшенное поселение по тропинке неподалеку, и это значило, что часть из них непременно попытается прорваться именно тут. А потом садоводство, подожженное магами с нескольких сторон одновременно, запылало. Прорыва не случилось, и основным воспоминанием для Макса стали мечущиеся в огне по ту сторону невидимой преграды двуногие и четвероногие создания. Поле стены поглощало жар и не давало покинуть зону оцепления живым существам, не умеющим летать и имеющим массу больше, чем у кошки. Но звуки стена пропускала полностью. Сааланцы не сомневались, что твари сожрали всех, кого смогли поймать в садоводстве, но все равно оставляли шанс на спасение малым созданиям, каким-то чудом избежавшим клыков оборотней и когтей фавнов. И именно это решение делало стену чуть менее надежной и устойчивой к прорыву. Призванный магами ветер создал в очаге огненный шквал, и пожар закончился за несколько часов, оставив на месте заброшенного поселения черную пустыню. Выжить там не смог бы никто: твари, как и все, что могло гореть, превратились в пепел вместе со всеми формами жизни, неспособными убежать, металл и камень оплавились от жара. Макс всегда надеялся, что ему не доведется увидеть это вновь... Из опыта он знал, что люди еще долго будут избегать "дурного места", а земле потребуются десятилетия, чтобы затянуть зияющую черную рану. Охотники из саалан, привычно знающие, на что способны их маги, спокойно ждали, пока все кончится. Земляне из ветконтроля, судя по лицам, тоже понимали, что огненный кошмар устроили голыми руками всего три человека, и видели это не впервые. Ни страха, ни скрытой неприязни к магам Макс в их поведении не заметил.
В Приозерске, отмывшись и сменив одежду, все участники рейда встретились в кабинете Асаны. Подразделение скромно расселось на банкетках, мигом притащенных из кладовой, а недомагессу пригласили занять полукресло между Дейвином и Максом. Разбор полетов был коротким: Асана, предпочитающая конкретику, выслушала доклад Сержанта о прошедшем дежурстве, поблагодарила бойцов за службу и отпустила их отдыхать. В кабинете из условно нижних чинов осталась только Агнис, студентка Дейвина. Ей предстояло второе "боевое крещение": первый раз она отмечала успешный рейд с магами, а не со своим подразделением, и это значило, что вот-вот князь отправит ее в Исюрмер сдавать экзамен. Первые четверть часа Дейвин хвалил будущую сестру по Искусству, отметив все удачные решения, затем уступил слово Максу Асани. Сайх вполне искренне, хотя и кратко, похвалил работу Агнис. Асана принесла - из уважения к напитку руками, а не магически - холодное сладкое белое вино, слевитировала бокалы и предложила тост за удачный рейд. Макс с вежливой улыбкой предложил второй - за хладнокровие. Дейвин насторожился, а Асана, как всегда, не обратила внимания на значимую мелочь и решила, что сайх сказал комплимент работе собратьев по Искусству рядом с опасными тварями. И разумеется, не преминула похвастаться. - Да мы, - сказала она весело, - уже привыкли. Это первый нас испугал и озадачил, и убитых им было очень жалко. А теперь фавны - просто привычная цель. Не самая простая, конечно, оборотни проще, хотя заразу разносят именно они, но с фавнами возни больше, хоть мы и не считаем их, когда уничтожаем. Поэтому оборотень - это штатная цель, а убитый фавн - выстрел для минутной славы. А так... От них даже хвоста не остается на память. Бессмысленные твари, хоть и опасные.
- Прежде всего - они люди, - холодно сказал Макс.
Он слышал похожие слова под другими звездами и хорошо знал, как легко облеченные властью забывают о цене чужой жизни и смерти и как быстро перестают задумываться, что перед ними разумные существа, имеющие свободу воли и свои представления о счастье. И как легко общество переступает грань, после которой обратной дороги уже не будет. Привычно расслабив мышцы за глазами и гортань, он продолжил:
- Да, они опасны для окружающих и смертельно больны. Но к ним нельзя относиться как к бешеным животным. И даже их сумасшествие не дает повода к этому. - Повернувшись к Асане, он добавил. - Сегодняшний день начался трагедией, в Лебяжьем были жертвы. День и закончился ею же, нам пришлось убивать. У нас не было потерь, но это недостаточный повод для радости, потому что погибли люди. Дейвину потребовалось несколько вдохов, чтобы вернуть себе равновесие после отповеди Макса. Должно быть, так себя чувствует рыбак, вдруг сказавший что-то неудачное про море и старых богов в присутствии капитана, только что вернувшегося с грузом с Ддайг. Слова принадлежали Асане, но он, граф и вассал князя, думал так же, пусть и предпочитал держать эти мысли при себе. Пауза затягивалась. Агнис, понимавшая, что развернувшаяся сцена ей не по статусу, старалась стать как можно более незаметной и, кажется, не дышала, Асана растерялась, и Дейвину пришлось самому исправлять получившуюся неловкость. - Мы идем по Пути не так давно, как вы. Ошибки неизбежны, - сказал он примирительно. - Я прошу у тебя снисхождения к нам, как у более опытного. Макс кивнул. Он выглядел спокойным, хотя его лицо слегка напоминало маску. Дейвин мимовольно вспомнил, как сайх держал в руках Сайгу, как он вел себя сегодня в рейде, - и вдруг понял, что у всегда вежливого и мягкого сына принца за спиной такой опыт, что и оборотни Нового мира, и орды ддайг в сравнении с тем, что он видел, могут показаться мелочью, не стоящей внимания и какого-либо обсуждения, потому что решать такие проблемы должны лейтенанты, а не генералы - такие, как этот парень. Агнис еще выпила с ними, потом отпросилась уйти к ребятам из подразделения, мол, ее ждут. Макс расспрашивал Асану о всякой бюрократии: учете жертв ксенофауны, среднем сроке жизни фавнов и соотношении этих потерь к сожранным и убитым на месте, эффективности вакцинации и о вреде, причиненном экологии края появлением суперхищников. Дейвин видел, что виконтесса успокаивается, и понимал, что она только укрепилась в мнении, что этот сайх, как и другие, слишком нежный и чувствительный для настоящего дела. А потом она загорелась идеей позвонить князю: для него время было еще раннее, а слушать истории из рейдов он никогда не отказывался. Но Асане не повезло: князь был где-то в городе с мистрис Клюевой, - и ее радость совсем погасла. Дейвин положил свою ладонь ей на руку, утешая. Он не без сочувствия наблюдал за стараниями Асаны привлечь внимание князя, пока не приносящими никаких зримых результатов.
А Димитри действительно было не до того: возвращение Алисы, в дополнение к присутствующим в крае сайхам, делало его жизнь очень нескучной. Хорошо еще, что Вейлин, внимательно наблюдавший за развитием романа наместника с певицей, был полностью удовлетворен всем, что видел, и всячески поддерживал князя во всем, что касалось его отношений с мистрис Клюевой. Романсы достопочтенный определил как "очень приятный и благородный способ выразить чувства и быть понятым, годный также и для смертных", и рекомендовал развивать песенную культуру в том числе среди саалан. В гвардейском баре появилось караоке. Причиной занятости князя Вейлин считал его роман и старался оставлять Димитри время для общения с избранницей. Дейвин знал об этом - и молчал.
- Слышал новость? У нас теперь в Охотниках племянница Горжетки. Знакомый человечек в списках видел, двадцатый год девке. - Семью, значит, в расход, вслед за Горжеткой, а эту по молодости пожалели? Это они зря. Сам, похоже, хватку теряет. - Да он вообще подскис, как с Клюевой закрутил. Вроде все, как обычно, но так, знаешь... без огонька. Видимо, серьезно у них, все внимание там... - А с другой стороны, знаешь, все-таки он умнее первого. С оборотнями хорошо вышло, теперь от гостей никуда не деться. Что смотришь? Ты эту тему пропустил, что ли? Обсуждали на последней совещанке. - Я думаю, не в этом дело. Он просто понимает, что горжеткина племяшка, конечно, может и была удобна для того, чтобы давить на тетку, пока ту не ликвидировали, и покончить с боевым крылом Сопротивления. Но если он теперь ее задействует открыто, то отделившаяся от Сопротивления оппозиция получит права делать выводы и чего-нибудь, пожалуй, наделает. С памятью у него проблем нет. Делегацию в защиту Дворцовой и пацана в поясе смертника он не забыл. И между прочим, это были не боевики оба раза. А с оборотнями-то что? - Вражьи голоса опять вещать начали. Но то ли не договорились между собой, то ли кто-то на опережение сработал. И получилось три версии. Что это тоже инопланетяне, что их вывели в секретных лабораториях то ли в Московии, то ли в Америке, чтобы саалан устрашить и выгнать, и что гости сами их развели с целью всю Землю захватить под видом защиты. - Про Москву точно брехня. У них денег нет на такие эксперименты. И людей, кстати. Все еще в нулевые разбежались. - Знаешь, сами они по себе или не сами, как беженцы рассказывать любят, но вот гости точно ни при чем. Я бы поверил, но слышал обсуждение их техников, они в первые годы не меньше нас удивлялись и не знали, что с ними делать. - Да и черт с ними, естественный отбор. Странно, кстати, что горжеткину племяшку живой оставили. Раньше Сам таким мягким не был. - Пагубное влияние молодой женщины на жизнь немолодого мужика... Да сделают из нее марионетку их-то технологиями. Будет по команде все делать, плохо что ли? - Ты таких видел? Не видел. И я не видел. Ну и не трынди. Кстати, чего это Сам тебе немолодой? Откуда дровишки? - Вот вы где. Отчет за вас кто писать будет? Онгай мировой мужик, но отчет-то Самому. Плетей захотели? У гостей с этим быстро. - Уже и покурить нельзя? Мы отчет обсуждаем, кстати. - Покурили? Идите работайте.
Запись с диктофона сотрудника пресс-службы администрации империи Аль Ас Саалан в Озерном крае, 01.08.2025
Что лето вот-вот кончится, я поняла вдруг. Вышла в очередной раз из больнички, огляделась - и увидела первые желтые листики на березах. Я и не заметила... За прошедшие недели меня научили худо-бедно попадать в цель, съедать все, что положили в тарелку в столовой, и засыпать, едва оказавшись в койке. Но на этом перечень успехов и кончался. Как сказал матом командир учебной части, ему несколько надоело, что я лезу туда, где заведомо свалюсь, и ребята вместо того, чтобы тренировать то, что надо, в очередной раз отрабатывают эвакуацию раненого. Оно, конечно, полезно, но не в таких же количествах. Поэтому ни на один выезд - постоять с ветами в оцеплении и посмотреть, как выглядит все вблизи, - меня так и не взяли. А следующее утро у меня началось с разноса. Наверное, чтобы я быстрее в ритм жизни после больнички вошла. - Медуница, шаг вперед... - и следующие десять минут я слушала о непорядке в моей одежде, не до конца вычищенных берцах и плохо наглаженных шнурках. Девчонки потом сказали, что они в какой-то момент, глядя на меня, стали опасаться, что я прямо сейчас вцеплюсь в глаза отца-командира, хотя ничего такого я даже и не думала делать. Закончил он свою речь, как и положено, угрозой. - И еще раз такое воронье гнездо на голове увижу - побрею наголо. Иди и приведи себя в порядок. - Есть, - почти сквозь зубы ответила я. В туалете казармы сунула голову под холодную воду. Плевать, что только что из санчасти. Посмотрела в зеркало над раковиной и увидела закономерную жуть. Год без магии. И даже в Созвездии мне было некогда привести себя в порядок. Рыжие волосы вернули свой естественный вид и превратились в мочалку мышиного цвета. И зря меня князь в город не пускал. Меня никто не узнает. Из зеркала смотрело нечто тощее, с глазами, выделяющимися на лице куда сильнее, чем я помнила по своим фотографиям, с обветренными обкусанными губами. Вода с волос стекала по спине. Я зло улыбнулась отражению. Значит, острижет? Воронье гнездо? С внешним видом непорядок? Будет ему порядок. И... Семь бед - один ответ.
На стадион я безнадежно опоздала. Впрочем, обоснование у меня было - приводила себя в порядок. Но, наверное, порядок вышел какой-то не тот, потому что на мой доклад командир с полминуты молчал, а потом задал тупой вопрос: - Это что? - Привела себя в порядок, согласно замечанию! - бодро отрапортовала я. Вот мне даже было интересно, какой реакции на "гнездо" он от меня ждал? Громкого плача, или как? Разумеется, в казарме я, раз такое дело, пошла в мужской душ, нашла у ребят машинку для стрижки волос с кучей насадок и решила вопрос радикально, сбрив к чертовой матери под ноль-пять с головы все, что могло мешать, кроме зародыша ирокеза шириной с ладошку и сантиметра полтора длиной. Как саалан ни бились, наши мальчики в казарме все равно стриглись очень коротко, и, конечно, у них была машинка. Не иначе, память предков просыпалась при поступлении в военное подразделение. И максимум, которого от них могли добиться отцы-командиры и досточтимые, - это принятие сааланских мужских причесок у сослуживцев. То есть отсутствие попыток определить по бантикам, резиночкам, хвостикам и косичкам сексуальную ориентацию боевого товарища. Ну а кто не мог сдержаться и искал, пусть даже в частных разговорах, несуществующую черную кошку в темноте чужой культуры, вылетал из казарм на счет "раз". Неспособные хотя бы спокойно относиться к традициям саалан в Охотниках были не нужны, даже если они показывали очень хорошие результаты. Впрочем, последнее относилось в полной мере и к девочкам. - Ты что с собой сделала? - наконец нашел слова отец-командир. - Ты как с рабского рынка, кем ты меня выставляешь, что это за безобразие!
Он уже орал. Эк его разобрало-то, а... Потихоньку начал подтягиваться народ. Наши откровенно ржали и пытались это делать не слишком заметно, у случившихся рядом саалан на лицах читался ужас. Я хлопала глазами с максимально невинным выражением, наслаждаясь получившимся переполохом. Наконец командир проорался и закончил свою речь полным сливом: "Пусть теперь все видят, с кем имеют дело. Медуница - шут и разгильдяй!" А вечером меня вызвал князь, вне привычного графика встреч. Естественно, ему сразу кто-то настучал. В первый момент, когда он меня увидел, он только хватал ртом воздух, а потом засмеялся так, что задрожали стекла. - Зато мыться удобно будет. Полминуты - и все высохло, - сказала я. Князь сначала вздохнул, а потом весело посмотрел на меня и согласился: - В конце концов, это твоя голова и твои волосы.
Отпустив обритую наголо Алису в казарму и отсмеявшись, Димитри просматривал новостную ленту за месяц. Заметка, попавшаяся на глаза в общем потоке, заставила его сосредоточиться.
17.08.2025, Невские новости.
Проекты границ территорий достопримечательных мест регионального значения "Дорога жизни", "Поселение "Старая Ладога"", "Невский пятачок - Невская Дубровка", "Прорыв" вынесут на общественное обсуждение Как сообщили корреспонденту ОК-информ в администрации Ленобласти, администрация региона планирует после 1 декабря вынести обсуждение вопроса на рассмотрение Имперской администрации Озерного края. Об этом было заявлено на заседании Общественного совета по сохранению культурного наследия при Правительстве Озерного края. "Для меня, как для следующего Путем, очень важно, что наш совет заработал. И от этапа, когда формировался список первоначальных задач, мы перешли к системной работе по выработке предложений по сохранению культурного наследия. Важно делать это открыто, с привлечением к обсуждению не только профессионального сообщества, но и неравнодушных жителей Ленинградской области. Сохранение памяти о прошлом не должно мешать нам строить общее будущее", - отметил достопочтенный Вейлин, возглавивший Общественный совет летом этого года. Разработка проектной документации границ территорий достопримечательного места регионального значения "Дорога жизни" должна быть завершена подрядчиком в ближайшее время. По объектам культурного наследия "Поселение "Старая Ладога"", "Невский пятачок - Невская Дубровка", "Прорыв" необходимые материалы уже направлены исполнителем в комитет по культуре Ленинградской области для рассмотрения. Материалы, предоставленные в ведомство, составлены на основании исследований архивных документов, исторических военных карт и выполнения дополнительного натурного обследования местности. В частности, согласно проектной документации по военно-мемориальной зоне "Прорыв блокады Ленинграда, 1941-1944 гг.", эксперты относят участки достопримечательного места к зоне историко-культурного меморативного ландшафта, режим использования которой предполагает, в том числе, запрет на добычу полезных ископаемых и бурение скважин. Полностью завершить работы по уточнению границ объектов культурного наследия планируется до конца года. Вместе с тем комитетом по культуре Ленинградской области проводятся работы по определению историко-культурной ценности городов Гатчина, Шлиссельбург, Ивангород, Новая Ладога, села Старая Ладога. После этого будет принято решение о включении их в перечень исторических поселений. Предложения также будут представлены на рассмотрение общественности. Работа по уточнению границ достопримечательных мест проводится в Ленинградской области в связи с изменениями в законодательстве. Ранее проекты границ "Дорога жизни", "Поселение "Старая Ладога"", "Невский пятачок - Невская Дубровка", "Прорыв" были разработаны в составе государственной историко-культурной экспертизы, послужившей основанием для включения объекта в единый государственный реестр объектов культурного наследия. Однако после передачи земель края под управление империи Белого Ветра работа была приостановлена. Сейчас работа по уточнению границ территорий объекта проводится с целью приведения проекта в соответствие с требованиями приказа Министерства культуры Озерного края от 04.06.2023 N45 "Об утверждении требований к составлению границ территорий объектов культурного наследия" (в части разработки режимов использования земель и требований к градостроительным регламентам в границах территории достопримечательного места). Как ранее сообщал ОК-информ, в Арбитражном суде прошли предварительные слушания по делу о приостановке работы песчаного карьера в Кировском районе Ленобласти. Заявитель считает, что предписание противоречит действующему законодательству, и просит суд удовлетворить требование заявителя в полном объеме. Заседание продолжалось около десяти минут. Представители областного комитета по природным ресурсам, выдавшего разрешение на проведение работ, на предварительные слушания не явились. Специалисты Комитета по культуре подали ходатайство о привлечении в качестве свидетеля координатора поискового движения России. Следующее заседание должно пройти в конце ноября. Напомним, что скандал разгорелся из-за добычи песка, начатой АО "Сайдер" (входит в группу компаний "Сапсан"). В годы обороны Ленинграда здесь проходила передовая Волховского фронта, а три года назад властями региона был издан приказ о статусе регионального значения "Военно-мемориальная зона "Прорыв блокады Ленинграда, 1941-1944 гг.". Пока не были четко определены границы охраняемой территории, разработчики карьера получили лицензию на разработку до 2030 года. Руководство компании настаивает на том, что на участках работ отсутствуют массовые захоронения военного времени, а поисковики это отрицают. По утверждению чиновников, недропользователь не провел историко-культурную экспертизу участка, обязательную по закону. Добытчики песка, в свою очередь, посчитали решение незаконным и обратились в суд.
Хорошее настроение князя как ветром сдуло.
Димитри знал, что эти регионы края интересуют новообращенных из местных, находящихся под опекой Вейлина. Но знал он и другую сторону. И счел необходимым поговорить с достопочтенным, когда тот пришел рассказать ему о своих успехах в Мурманской области. - Вейлин, я слышал, ты возглавил Общественный совет по сохранению культурного наследия при Правительстве Озерного края. Я не понимаю, зачем тебе это. Мы стараемся не участвовать в конфликтах местных, насколько это можно, особенно если речь об их культурных ценностях. Я не хочу на очередной пресс-конференции за рубежом отвечать от имени администрации империи еще и за это. Пусть сами разбираются, по своим законам. - Иногда и я не понимаю тебя, князь, - развел руками Вейлин. - Ты лучше меня знаешь, что чем более мы автономны, тем меньше наши соседи могут влиять на нашу внутреннюю политику и тем больше вынуждены прислушиваться к нашему мнению. И значит, мой долг, как достопочтенного, - поддерживать тех, кто обеспечивает нашу экономическую независимость, а то, что при этом они пытаются следовать Путем - всего лишь показывает, насколько они заинтересованы быть с нами. Местные сами предложили мне возглавить Общественный совет, считая, что я смогу быть объективным и не буду вцепляться в каждую заброшенную руину мертвой хваткой, как это делают твои друзья из Живого Города. Их представителя, кстати, тоже позвали, и, скажу тебе князь, я восхитился терпением местных, потому что работать с ним совершенно невозможно, он не слышит никаких разумных доводов, требуя сохранять давно отжившее в ущерб интересам и пользе живущих сейчас. Димитри понял, что злится. - Да, - кивнул он. - Их цель - сохранять память о прошлом. Иногда они чрезмерно требовательны, но я их понимаю: запросить больше, чтобы получить то, на что рассчитываешь, - хороший прием. Однако я хотел спросить тебя о другом. Как насчет "не тревожить покой мертвых"? Я видел, что один из конфликтов разгорелся как раз из-за того, что бульдозером были разрушены могилы. - Какое дело нам, саалан, до их могил? - пожал плечами Вейлин. - Это чужие мертвые, нам не должно быть до них никакого дела. Местные сами разберутся, а я им помогу сделать это в соответствии с Путем. - И что, - приподнял брови князь, - простишь им осквернение могил? - Конечно, - легко улыбнулся монах, - оно же невольное. Чего нельзя сказать о действиях тех, кто намеренно извлекает эти останки из земли. - А, - кивнул Димитри, изобразив полное благодушие, - ну хорошо. Тебе виднее. Он был готов к такому развитию событий. Да, Вейлин не успокоится и не забудет о борьбе с некромантией. И по расстрелам прошлого лета князь уже понимал, кого коснется следующая волна репрессий. Это слово он знал от своего донора, потому что сам ее вовлек в подготовку контрмер. Теперь ему оставалось отправить несколько электронных писем и подписать документы, заранее подготовленные и согласованные как с московскими законниками, так и с местными. Вейлин был прав только в одном: сохранение памяти о мертвых не должно уносить жизни ныне живущих.
Разумеется, достопочтенный пришел к князю сразу, как встретился с результатом его подготовленных решений. Конечно, он был возмущен и выразил бы свой гнев, не будь это неуместным. - Ты передал москвичам несколько дворцов в центре города, князь, - сразу перешел он к делу, - и сделал это так, что мои люди не смогут войти туда, не нарушив международные обязательства Аль Ас Саалан, даже если будут преследовать выявленных некромантов. И скажу тебе прямо, князь: ты зря не посоветовался со мной. Мои люди уверены, что именно там местные некроманты хранят свои артефакты и совершают требы своим старым богам. Мои люди хотели провести обыск во дворце на набережной в центре, точно зная, что они там найдут, и не смогли этого сделать. Если бы ты посоветовался со мной, было бы намного лучше. Димитри тихо возликовал. Значит, он успел вовремя. - Вейлин, мне жаль, что я помешал тебе и твоим людям, - Димитри постарался, чтобы в голосе было достаточно огорчения. - Но пойми и ты меня. Эти здания и их содержимое чем-то очень важны местным. Я помню, чем закончился для моего предшественника обычный городской пожар, обошедшийся почти без жертв, и не хочу повторения. Теперь вся ответственность за сохранность этих дворцов лежит на наших партнерах. Даже если там и спрячутся какие-то некроманты, они все равно не смогут ни покинуть эти здания, ни вынести запретные реликвии. Тебе останется лишь подождать. Я не сомневаюсь, что скоро местные сами осознают, как связаны их недолжные практики с тем, что считают мерзостью даже они, и выдадут тебе своих некромантов со всем их барахлом. Не могут же они, в самом деле, быть настолько тупы, чтобы не увидеть разницы. Когда за Вейлином закрылась дверь, Димитри позволил себе улыбнуться. Схема, придуманная еще зимой его донором и ее друзьями, была красивой и очень местной. Сначала они рассказали Димитри об организациях, пытавшихся забрать из их музеев то, что местные называли "предметами культа". Иногда этим организациям сопутствовала удача, особенно если их покровители оказывались достаточно влиятельны, иногда музейщикам удавалось отстоять экспонаты. Димитри внимательно выслушал, прочитал все ссылки, списался с Евгением Ревским - и уже в начале весны в Московии появился фонд "Память", миссией которого было сохранение культурного наследия за пределами нынешних границ страны. Именно этому фонду князь и передал в собственность те здания, о которых говорил Вейлин, со всем их содержимым. В их числе был и Ново-Михайловский дворец. С одной стороны, фонд становился собственником всего этого имущества, с другой - не мог им свободно распоряжаться без согласия Димитри или его доверенных лиц. О первом знали все, о втором - только посвященные среди саалан и землян. Эти негласные договоренности обеспечивали как возможность дальнейшего функционирования научных организаций, которым здания принадлежали ранее, так и возможность прятать там археологические находки и артефакты из местных музеев и с раскопов. И, если случится такая необходимость, скрывать людей от судебного и иного преследования до вывоза их за пределы края, а если понадобится, то и Московии. Впрочем, летом двадцать четвертого года Димитри искренне надеялся, что эта возможность так и останется памятью о его склонности перестраховываться на ровном месте. К огорчению Димитри, не только Вейлин оказался недоволен его решениями. Активисты Живого Города, с которыми наместник продолжал встречаться для обсуждения городских дел, во время очередного совещания очень осторожно высказали ему свое неудовольствие, проведя параллели между фондом "Память" и московскими организациями, чья деятельность и натолкнула князя и его местных друзей на метод решения стоящей перед ними проблемы. Димитри огорчился, но без рассказа о реальном положении дел утешить горожан, болеющих душой за столицу края, ему было нечем. Оставалось только принять намечающееся охлаждение отношений как факт.
Осенью двадцать четвертого года все начиналось очень невинно: Тивер да Фалле получил от донора томик стихов в подарок вместе с рекомендацией почитать их - просто для тренировки речи на чужом для герцога языке. "Для шлифовки навыка", как он сам определил. Стихи были мелодичными, Тиверу понравилось декламировать их. Поэт, творчество которого ему предложили для ознакомления, около двухсот лет назад жил неподалеку от Пскова. Его дом-усадьба был сохранен так хорошо, как это только было возможно. Тивер читал, декламировал, приехал в усадьбу раз, другой, потом каким-то зимним вечером добрался до сказок этого же поэта - и понял, что пропал. Не то чтобы он не догадывался, что вообще-то ему не следовало бы читать это. Конечно, он был законопослушным сааланцем и видел, что грань с недозволенным недопустимо близка, но в этих опасных морях водилось столько интересного! Не то чтобы он не чувствовал, что дальше идти не стоит. Чувствовал. До шерсти дыбом по всей спине, как сказал бы его сайни, ждавший герцога на Ддайг, в замке Фаллэ. Но Тивер не был ни пугливым, ни ленивым. И он пошел дальше. Вслед за донором, которому он и задал все вопросы, необходимые для того, чтобы начать путь.
Из усадьбы поэта, через деревню, которую тот так и не купил при своей жизни, дорога Тивера да Фаллэ вдруг пошла не вдаль, а вглубь давно минувших времен и событий Нового мира. Отчасти история края напомнила Тиверу историю освоения Ддайг. Отчасти он увидел связь живых реальных событий с прочитанными сказаниями про богатырей древности, с одной безрассудной храбростью противостоящих чародеям и великанам, - и впечатлился увиденным. Он понял, почему его донор не эмигрирует, несмотря на многочисленные приглашения в Московию и в страны Прибалтики, и отчего старик не перебрался в Санкт-Петербург, хотя его приглашали и туда тоже. Когда донор позвал его посетить законсервированный раскоп во Пскове, Тивер отказался и донору отсоветовал туда ходить. Между ними состоялся довольно острый разговор, в результате которого неожиданно для себя Тивер провел у реставраторов все свободное время своей первой зимы в крае. У них он заодно наслушался мнений местных высоколобых вольнодумцев об администрации саалан. Услышав, что тут думают о князе, Тивер пришел в ужас и потребовал у Димитри персональной аудиенции без свидетелей. Они поговорили около получаса, причем Димитри только отвечал на вопросы, потом обнялись - и расстались, как они тогда оба думали, до весны. Но весной и пришедшим вслед за ней летом они оба оказались слишком заняты, чтобы огорчаться несложившемуся.
Летом свободного времени у Тивера стало меньше, но желание больше знать об истории вверенной ему земли и ее жителях его не покинуло. Так что сперва он оказался гостем экспедиции археологов - не проводящих раскопки, упаси Пророк, а только показывающих студентам места, где они были раньше, - а потом интерес к прошлому привел его к людям, помогающим солдатам, павшим в войне с врагом, завершенной без года восемьдесят лет назад, обрести последний покой. И говоря с ними, слушая их рассказы, Тивер не смог не согласиться с мыслью, что герои давно закончившихся войн достойны не только баллад об их подвиге, но и поименной памяти. От поисковиков, как они себя называли, он узнал о судьбе их товарищей из столицы края и тогда же решил, что не будет добра для империи, а ему чести, если он не побережет людей, ставящих память о славных предках выше рисков для себя. Но в это он князя посвящать уже не стал.
С осеннего равноденствия двадцать пятого года минуло две декады. Осень выдалась теплая, хоть и дождливая. При обычном ходе дел это радовало бы, но сейчас такая погода означала, что Охота затянется. Конца сезона все ждали с нетерпением, и именно обсуждению его предварительных итогов Димитри посвятил один из относительно свободных вечеров, позвав к себе Асану. Общую статистику потерь по краю местные должны были свести только к середине весны, собрав все данные по городу и области, но поговорить все равно было о чем. Со слов Асаны получалось, что несмотря на имевшиеся потери, в целом она довольна сезоном. Идея мобильных отрядов с приданным к каждому из них для усиления недомагом или младшим магом со специализацией в боевой магии оказалась весьма удачной, координация групп с силами самообороны, которые иначе как ветконтролем уже и не называли, была налажена. Местные закрыли свои поселки, обнесли их минными полями и не без успеха расправлялись с тварями, приходившими к их жилью. Но в этом году, в отличие от прошлого, предпочитали уже не соваться в подвалы и заброшенные здания, а вызывали Охотников. Недостатка добровольцев, желавших защищать город от нечисти, также не наблюдалось, так что даже с учетом неизбежного отсева тех, кто не сможет сработаться с саалан, проблем с пополнением подразделений и возможным формированием новых не возникало. И это значило, что у людей будет вся зима, чтобы успеть сработаться. По текущему пополнению Асана уже знала, в какие сотни и даже отряды уйдут ребята из учебной части. - И Алиса? - спросил Димитри. - Ты уверена, что она потащит хотя бы минимальные требования, которые мы предъявляем Охотникам? Какими бы печальными ни были ее обстоятельства, мы не можем позволить себе терять людей из-за ее сложностей. - Да, - Асана кивнула и улыбнулась. - С ней много проблем, но я уверена, что она сможет, ей просто надо чуть больше времени. И в любом случае будет нехорошо оставить ее в учебной части, с ней там не справляются. Это было чистой правдой. Алиса обрила себя, как рабыню, в ответ на справедливое замечание. И все только потому, что старшина выбрал не те слова. Асане пришлось еще раз жестко объяснять всем своим людям, что местные - не саалан и реагируют иначе. Им нельзя угрожать каким-то вмешательством в их внешний вид, это их оскорбляет. Длина волос, татуировки - все, что не регулируется уставом подразделения - это вопрос их личного выбора. Любая идея принудительного приведения их вида к должному и правильному вызывает у них отторжение, если не агрессию. Асана хорошо помнила случай на Р-23, когда простое непонимание с местными превратилось в трагедию, и не хотела повторения этого в своих подразделениях. После общей беседы она отдельно поговорила с командиром Алисы и на все его возражения сказала: "Вот теперь ходи и смотри на это! Молча!" Но оставить Алису в учебной части после этого инцидента было немыслимо. - Я уже говорила об Алисе со своими людьми, - продолжила виконтесса. - Ее готовы взять к себе Магда и Сержант, и я хочу отдать ее под начало Сержанта. Часть традиционного для местных неравенства распространяется и на воинскую службу, князь. Достопочтенный говорил мне, что женщина-офицер в боевых частях в мирное время перестала быть чем-то необычным лишь недавно и далеко не во всех землях Нового мира. Я знаю, что у Алисы большой опыт и взгляды у нее достаточно широкие, но ее воспитывали местные, она родилась и выросла здесь. Поэтому пусть лучше будет под началом мужчины, такой порядок вещей ей привычен, а это залог безопасности для тех, кто окажется рядом с ней на задании. - Я хочу поговорить с этим человеком, - кивнул Димитри.
Доводы Асаны звучали логично. Сайхи в отношении к правам и возможностям женщин были похожи на саалан, но и подлые убийства, совершенные Алисой, они считали неприемлемыми, и, значит, их ценности она не разделяет. Значит, для нее оставались только ориентиры местных. Асана прижала кулак к груди и вызвала своего человека по комму.
Сержанта она нашла в тюрьме. Долговой, если быть точной. Оказался он там из-за жены, которая то ли проигралась, то ли небрежно совершала сделку, Асана не вникала. Ей было достаточно знать, что весь позор и все обязательства тот, кого в Новом мире стали звать Сержантом, взял себе, точно зная, что жена с ним после этого немедленно разведется, не желая позорить свою семью. В деле он был хорош, и, отдавая ему под начало подразделение Охотников, Асана ни на мгновение не усомнилась, что он будет на своем месте и справится со всеми сложностями.
Свое имя Сержант забыл. Вот как вошел в портал за госпожой да Сиалан, так и забыл. Оно больше ему все равно не пригодится. Если он будет молодец и сделает все, что она потребует, у него будет другое. Пока что она дала ему новое дело, и звали его по этому делу. Она пришла за ним туда, куда за людьми обычно не ходят, и застала не человека, а мешок с зерном, который мог только смотреть в стену и стучать кулаком по земле рядом с собой. Взяв его за плечо, она сказала: "Вставай, пойдем" - и он так удивился, что сделал, как она сказала. И она дала ему Новый мир. Тут было все, что нужно - друзья, дело и неприятности, с которыми надо было что-то решать. Теперь она дает ему такую же, как он сам, только девочку. У нее тоже никого и ничего не осталось, но "вставай, пойдем" ей сказал господин пресветлый князь Димитри да Гридах. Семья у нее была и правда такой, что лучше бы без семьи и без такого имени, но здешний обычай был немилосердным: имя ей оставили. И хотя обычай ее мира был против нее, зато за нее был князь. Как за Сержанта была госпожа да Сиалан. А с этим уже можно было устоять на ногах и как-то справиться со всем, что на нее упало. Она справлялась пока плохо: постоянно болела от того, что не хотела жить, - он знал такое по себе - и отказывалась подчиняться правилам. Но она по крайней мере старалась, а это было важно. В конце концов, когда он вляпался, как дурак, он был уже взрослый мужик, а эта - совсем девчонка. Но ей, как и ему самому, была нужна новая она, чтобы жить. Он просто должен помочь ей убить своего первого оборотня, а дальше пойдет полегче. Так он думал, так и сказал князю, когда его вызвали. Конечно, он предупредил, что такие вещи получаются не сразу и что пока она не вспомнит, как это вообще - хотеть, толку с нее будет немного, но он не видел в этом никакой беды. Пресветлый князь Димитри только улыбнулся: - У девочки и так проблемы с субординацией, не стоит запутывать ее еще больше. Ее командир ты, я вполне тебе доверяю. Удачи тебе, Сержант. Сержант поклонился, прижал кулак к груди и собрался идти, но князь указал ему на кресло:
- Останься. Сейчас придут старшина ее подразделения с досточтимой, я хочу, чтобы ты их послушал и еще раз подумал. Ничего нового они ему не сказали, конечно. Ничего такого, чего он не знал бы по себе. Среди всех вещей, показавшихся им дурными, была одна, по-настоящему обрадовавшая Сержанта: девочка уже смогла огрызнуться в ответ на то, что сочла грубостью. Он бы тоже так сделал. Он и делал так в тюрьме, потому и оказался в яме. Сержант выслушал их всех, повернулся к князю и сказал: - Пресветлый князь, я все услышал и понял. И все равно ее беру. Она убьет оборотня и будет опять человек. Только дайте мне еще кого-нибудь из новичков, чтобы ей было с кем сравнивать свои результаты поначалу. Князь кивнул - обязательно! - и засмеялся, глядя на лица старшины учебного подразделения и досточтимой. Старшина откровенно засиял, как умытый, а досточтимая не могла выбрать, радоваться ей за себя или сочувствовать Сержанту. И Сержант тоже засмеялся, а потом пошел смотреть на девочку князя. Слава Пророку, она была здорова на день перевода. Парень, с которым вместе она ждала командира, не был ей неприятен, они болтали вполне приятельски, хотя и вяло. Говорил в основном он. Когда Сержант представился им и отдал первое распоряжение, она потопала за ним, как животное на выпасе, - безразличная и послушная. Он оглянулся на нее: - Ничего. Ты справишься. Я помогу. Первый срыв у нее был на третий день после перевода. На пустом месте, кто-то только спросил, когда она собирается подумать о любовнике. Она развернулась и, глядя в никуда, пошла к лестнице на крышу. Сержант догнал ее, сгреб за куртку и приложил об пол: - Слова для этого есть! Нормальные человеческие слова! Иди к досточтимому, и пусть он приведет тебя в порядок. На него глянули два пустых стеклянных глаза непривычно светлого серого цвета. Он вздохнул: - Подъем. Пять шагов вперед марш. Напра-во. По лестнице вниз марш. Кру-гом, по лестнице вниз марш. Прямо по коридору двадцать шагов марш. Нале-во. Стой, раз, два. Открой дверь. Досточтимый Нуаль, это к тебе. Ее звать Алиса. Так и повелось. Со дня ее появления в подразделении на все предложения поиграть в игрушку в комме, где надо кого-то куда-то довести, Сержант смеялся: "на это Алиса есть". Но в общем все было так, как он и думал, - не быстрее, но и не медленнее. Не меньше пяти местных седмиц Сержант объяснял ей, что общего между ней и остальными. Быть Охотником - это убивать оборотней, повторял он терпеливо, раз за разом и день за днем. И ждал, пока она услышит. И наконец настал день, когда он увидел во взгляде девушки понимание. Глаза не подвели его: через несколько дней она подошла к нему перед самым отбоем и сказала: "Я думаю, что хочу убить оборотня". Он одобрительно кивнул ей: - Хорошее дело. Давай начнем работать над этим. Теперь можно было говорить с ней о правилах. Но следить, чтобы она не убилась в очередном вираже и не впала снова в апатию, все равно приходилось ежедневно и ежечасно. Досточтимого Нуаля она не видела в упор, несмотря на то что каждый третий день, а то и три из пяти, оказывалась у него в кабинете. Как впрочем, и сестру Эрие, встречавшую ее в санчасти как добрую знакомую каждый раз, когда Алису туда приносили. Самостоятельно понять, что уже нужно пойти туда, девушка все еще не умела.
Так, за мелкими дрязгами и текучкой, незаметно подошел зимнепраздник, а потом и он закончился. И в самое скучное и пустое зимнее время романтические отношения, скрашивавшие князю жизнь и занимавшие мысли горожан, лояльных администрации саалан, подошли к концу ожидаемо и вместе с тем внезапно. Димитри планировал в очередную встречу со своей избранницей обсудить совсем практическую часть темы культурной жизни края, какой она была до смерти Гаранта: театры, концертные залы, фестивали и прочее. Но Эльвира пришла расстроенная настолько, что Димитри, не задав ни одного из приготовленных вопросов, с порога вместо "здравствуй" спросил: "Что случилось?" Вместо ответа она подала ему вскрытый конверт с каким-то официальным письмом внутри. - Ты хочешь, чтобы я прочел письмо, адресованное тебе? - удивился князь.
Певица в ответ кивнула, сдерживая слезы. Димитри открыл конверт. Письмо было официальным приглашением на прослушивание в один из театров песни в Москве. - Но это же прекрасно! - сказал он. - Это признание твоего таланта и твоих возможностей, почему ты расстроена? - Потому, что если я им подхожу, то это трехлетний контракт. В Москве.
Выговорив это, Эльвира все-таки заплакала. - Ты огорчена, потому что знаешь, что подходишь им? - он так удивился, что даже не начал ее утешать. Она кивнула, стараясь успокоиться, но перестать плакать не смогла. И тогда он наконец понял. Вопросы о том, действительно ли именно он та потеря, из-за которой это испытание и этот контракт ей не в радость, были бы дурацкими. Поэтому он просто обнял Эльвиру за плечи и держал, пока она не успокоилась. А когда она перестала плакать, увел ее к окну и с ней вместе стал смотреть на Ладогу. Они просто стояли вдвоем в эркере и глядели на воду, пока она еще была видна в свете гаснущего дня. Когда за окном совсем стемнело, князь заговорил. - Мы с тобой оба люди моря. Не спорь, птаха моя, это так и есть, просто твое море - человеческое. Люди моря всегда уходят от того, что ценят, такова их жизнь. Берег - это место, где можно показать всю добычу, найденную в походе, и рассказать обо всем, чем славен и примечателен был путь. Все ценное ждет нас на берегу, а все то, ради чего нас ждут, мы добываем в море. Берегов много, есть приветливые, есть и суровые, а море одно. Оно требует храбрости и выносливости и спрашивает строго, но без него нам нет жизни. Тебе будет плохо без сцены, мне - скверно без палубы, но то и другое - всего лишь доски, от прочности которых зависит жизнь. И прочные доски под ногой важны настолько же, насколько умение и храбрость. В твоей храбрости я уверен, в твоих умениях уверены те, кто зовет тебя в твой поход. Остальное - вопрос удачи и прочной доски под ногами. Я желаю тебе и того, и другого. Она внимательно слушала, глядя в его лицо. В полутьме комнаты ее глаза были одного цвета с небом за окном. - Тебе тоже удачи, капитан. Удачи и прочных досок под ногами. - Ну вот, - улыбнулся он, - другое дело. Ты же вернешься по окончании контракта? - Конечно, - она, наконец, успокоилась. - Только не знаю, надолго ли. - Этого никто из нас не знает, птаха. Такова жизнь человека моря. Сколько нам осталось до твоего отъезда? - Три недели... - О, времени еще два вьюка и полмешка! - засмеялся он. - Еще можно успеть сделать уйму интересных вещей. Но сперва пошли выпьем за хорошие новости.
Три недели прошли незаметно, первого февраля Эльвира села в самолет, через час приземлилась в Москве, открыла чемодан и достала врученный ей "на удачу" сверток. Самим свертком оказалась тонкая мягкая шерстяная шаль с рыбами и крылатыми ящерицами. Внутри певица нашла маленького игрушечного зверя, похожего одновременно на бобра, нутрию и крысу Рокфора, друга Чипа и Дейла из Диснеевского мультика. Проревев над находкой час и умывшись, она взяла игрушку с собой, а шаль накинула на платье под пальто, и так пришла на прослушивание в "Градский-холл". И благополучно прошла кастинг. Вечером Эльвира вернулась в гостиницу, отправила князю письмо об этом, получила ответ с поздравлением и пожеланиями удачи - и осталась в Москве на три года, показавшиеся ей в тот день бесконечностью.
Димитри, отправив ответное письмо с поздравлениями и добрыми пожеланиями, вздохнул и принялся за дела. Конечно же, немедленно пришел достопочтенный. - Доброго вечера, князь. А почему не видно мистрис Эльвиру, вроде бы сегодня ее день? - Ох, Вейлин, - вздохнул князь. - Я совсем забыл тебе сказать, что ей предлагали контракт за границей края, и вот, она только что написала мне, что благополучно выдержала конкурсные испытания за эту работу. - Что за работа? - оживился достопочтенный - Какой-то шикарный театр песни в Москве пригласил ее на три года. - О, это хорошие новости! - обрадовался Вейлин. Он благоволил певице тоже, хотя и на расстоянии. - Да, очень, - снова вздохнул Димитри. - Ты грустишь, - понимающе покивал монах, - и это понятно. Пойдешь к конфиденту, или мне разделить с тобой это? - Не нужно, - улыбнулся Димитри, - это связано с ней, пусть продолжается. Без этого история не будет настолько прекрасной, какой она вышла. - Ты не собираешься возобновлять отношения с ней? - удивился Вейлин - Возобновить и не выйдет, знаешь сам, - пожал плечами князь. - Если повезет, можно будет начать все заново. Но это зависит не только от меня и не только от нее. - Любое расставание - навсегда, - покивал достопочтенный, - даже если вы всего лишь желаете друг другу добрых снов. - Ну вот, со мной это и случилось, - философски сказал князь. - Но славно уже и то, что ее путь обещает ей профессиональную удачу и хорошие деньги. С ней все будет хорошо. - Тогда давай попробуем сделать так, чтобы с тобой было не хуже? - предложил Вейлин. - Что ты мне принес? - с интересом спросил наместник. - Письмо от досточтимых столичного храма. - То есть от старого маркиза да Шайни... - с понимающей улыбкой сказал князь. - И кому адресовано? - Мне, - ответил достопочтенный, - но в нем просьба задать тебе ряд вопросов, я с ними и пришел. Досточтимые, то есть старый маркиз Вейен да Шайни, желали знать, жив ли его внук и почему до сих пор с ним не удается встретиться. Услышав это, Димитри вздохнул. - Хочешь посмотреть на него, Вейлин? Очередную попытку целителей привести его в себя он вроде бы уже пережил. И выглядит почти пристойно - если не шевелить, конечно. - Хуже Медуницы, князь?
Вейлин внимательно смотрел в лицо Димитри, спрашивая, но князь грустно кивнул: - Она хоть разговаривала... Вейлин кивнул в ответ и ушел составлять письмо: почту отправляли следующим утром.
Двадцать пятое апреля кончилось неудачно. Можно сказать, плохо кончилось. Я опоздала из увольнительной и вернулась только совсем вечером. Подходя к двери подразделения, я услышала: "Да хрен с ним, с ужином, где ее искать теперь? Или сразу госпожу да Сиалан извещать?" - и внутри у меня все остыло. Я поняла, что вот теперь, похоже, будут бить. И кажется, по-настоящему. Тихонько вздохнула, толкнула дверь и вошла. Серг первым повернул голову и сказал: - О, явилась. - ...угу... - ответила я.
И, почувствовав щекой пол, зажмурилась. Поэтому не увидела, кто поднял меня за шиворот и посадил на пол и чьи руки держали меня за плечи, не давая ни встать, ни лечь. Они на меня не орали. То есть криком это еще не было. Как не было побоями то, что они делали. Меня просто держали сидящей на полу, слегка пригнув голову, и говорили, говорили, говорили... это было так стыдно, что я даже зареветь не могла, хотя внутри было горько и холодно. Потом я услышала голос досточтимого Нуаля, священника отряда. Он резко, без малейшей доли вопроса произнес: "Что здесь происходит", - раздвинул руки, прижимающие меня к полу, поднял меня за плечи и велел идти к нему в комнату и ждать его на стуле для посетителей. Дойдя до его дверей, я почувствовала, что по щекам течет, а садясь в кресло, уже рыдала и не могла остановиться, пока он не пришел. Он держал меня за руку, сидя в кресле напротив, и ждал, пока я успокоюсь. Потом сказал, что ужина он мне предложить не может, но есть чай и печенье, а отряд все-таки пошел в трапезную, так что за них я могу не беспокоиться, их покормят, хотя они и опоздали из-за меня. Я пила горячий чай, все еще всхлипывая, а он говорил, что видит, как я раскаиваюсь, и сожалеет, что мне так трудно соблюдать правила, но надеется на лучшее, и я должна надеяться вместе с ним. Я кивала, почти не вслушиваясь в эту чушь. На следующий день у подразделения вместо личного времени был досточтимый. А меня вызвал к себе князь.
Димитри разбудили препирательства Иджена и кого-то с полузнакомым голосом, явно пытавшегося добиться встречи прямо сейчас и поперек всех планов князя. Включая, между прочим, планы на утренний кофе. Наконец, Иджен сдался. - Пресветлый князь, к тебе досточтимый Нуаль, опекающий третье подразделение первой полусотни Охотников. У него что-то срочное. Князь вздохнул, отложил заколки для волос, взял шнур и привычным движением собрал волосы в хвост. Как обычно, то есть пять дней из семи, времени причесаться по-человечески опять не нашлось. - Зови. И все же сделай нам кофе. Досточтимый выглядел удрученным. Как многие из соблюдавших обеты Академии, он не любил сообщать плохие новости и приносить проблемы, но эту проблему он должен был принести именно князю - речь шла об Алисе. Общие сетования князь пропустил, не особенно вдаваясь, потому что все знал и сам: сложности с дисциплиной, пренебрежение конфиденциями, трудности с сослуживцами, недостаточное дружелюбие и все прочее. Но когда Нуаль произнес "довела отряд до потери человеческого облика", Димитри приподнял бровь и попросил подробностей. Вздохнув, досточтимый принялся излагать. На десятой минуте его рассказа князь заметил, что забыл и про остывший кофе, и про миндальное печенье, и вообще как-то впечатлен. Прислушавшись к себе, он обнаружил зависть к этой разгильдяйке, способной собрать столько внимания такими простыми средствами. Ему в годы ученичества требовались для подобных результатов куда большие усилия. Но проблему надо было действительно как-то решать. Подразделением, в которое он определил Алису, руководил человек Асаны, клявшийся в верности ей непосредственно, но получалось, что именно это подразделение оказалось ответственным за девушку, оказавшуюся с князем в крайне сложных отношениях. Вассальной присяги она ему не приносила, но хранила и носила при себе его кольцо. В крае присутствовали ее соплеменники, которым она все еще была верна. Так что надеяться на ее лояльность имело смысл только до тех пор, пока она выполняла приказы сержанта и слушалась досточтимого. И по обеим позициям результаты выглядели не слишком убедительными. - Хорошо, досточтимый, - сказал, наконец, князь, заметив, что Нуаль давно молчит и смотрит на него в ожидании то ли какого-то решения, то ли ответа на заданный вопрос. Вопроса князь не слышал, но предполагал, что пропустил его, погрузившись в размышления. - Что хорошо, пресветлый князь? - вздохнул досточтимый. - Все, что ты сделал, - улыбнулся Димитри. - Зная эту девушку, я могу тебе уверенно сказать, что ты принял лучшие возможные решения. Передай их сержанту, что я хочу видеть ее сегодня вечером. И... Благодарю тебя. Нуаль сокрушенно развел руками: - Мне все еще кажется, что были лучшие варианты. - Не было, - обнадежил его Димитри, - точно не было. Хорошего дня тебе, мудрости и терпения. Он отставил чашку, вздохнул и поднялся из кресла. Пора было начинать день.
Вернувшись от князя, я доложилась дневальному, но в подразделение пойти не рискнула, а отправилась в комнату отдыха, типа, прибраться там. Но там уже была Саша. - Что, жива? - спросила она меня. - Ну, вроде, - ответила я неопределенно и после паузы добавила. - А вам что было за вчерашнее? - Не нам, а им, - пожала она плечами. - Мы, как увидели, что происходит какая-то хрень, просто к стенке отошли, чтобы не сделать хуже. Тут ведь как: не понимаешь - не лезь, пока приказа нет. А приказа в таком быть не может. Вот нас Нуаль сегодня и выставил, как не участвовавших. И меня, и Славу, и Аньку. А вот их он шлифовал с песочком, я из-за двери слышала: что-то про человеческий облик, и чего от них ждать в следующий раз, не начнут ли кусаться и пищать, как малые существа. Я не поняла, он их с крысами сравнил, что ли? - Да кто же их разберет, - я взяла стремянку и тряпку и попыталась подняться на верхние полки, но Саша поймала меня за ремень: - Нет уж, лучше цветы полей и опрыскай, знаю я тебя. Я кивнула и послушно пошла приводить в порядок наши джунгли. До оранжереи, конечно, они не дотягивали, но вообще у нас было богато: от традесканций до земляники, и все кустилось, колосилось, цвело и даже плодоносило. Земляничинами, выросшими в комнате отдыха, награждали особо отличившихся в течение месяца. Сюда саалан приходили просто отдохнуть и посмотреть на зеленые листья. Чем-то это напоминало Созвездие и сады моего Дома. От этого было больно, так что я не любила это место и старалась не приходить без нужды или сидела в библиотечном углу. Но поливала цветы, когда отправляли, старательно и без халтуры. Они-то не виноваты. Некоторое время мы молча занимались каждая своим, а потом Саша, убрав стремянку, позвала меня покурить и уже в курилке высказалась: - Вообще, я поразилась, как они с тобой вчера... Нежно прямо-таки. Никто даже не дернулся по морде выдать. Будь наши на их месте, ты бы завтракала уже в санчасти, сто пудов. Кстати, тремя днями могла и не отделаться. - Да лучше б санчасть... - вздохнула я. - Не знаю, - она отвернулась выбросить окурок. - Я так ни разу не огребала. Мне, знаешь, иногда кажется, что ты целью задалась их довести до точки кипения. Я промолчала. С утра на разводе была Асана. После команды "разойдись", она остановила меня, как обычно, посмотрела, с каким-то странным лицом сказала свое стандартное: "Жива? Ну и хорошо", - и отбыла.
Я пожала плечами вслед. Ну... Наверное, это и правда хорошо. Для кого-нибудь.
- Входи, Асана, я не занят. - Димитри отвернулся от монитора, радуясь возможности дать отдых глазам. Все-таки интернет утомлял зрение не меньше, чем работа в Потоке. - Доброго дня, мой князь. Я от Охотников. - Присаживайся. Выпьешь со мной чая? - Конечно. Какой у тебя? - Фруктовый, ддайгский и местный. Местный черный, зеленый и белый. - Дай попробовать белый, мне интересно. - Надо только подождать промежуток, пока он заваривается. Расскажи, как Охотники? - В основном хорошо, мой князь. Меня смущает только Алишия. Димитри не мог не улыбнуться: получив Алису в подчинение, Асана немедленно переделала ее имя на сааланский лад, как она делала со всеми местными, оказавшимися у нее. - Не только тебя она смущает, хоть это и слабое утешение. Но что на этот раз? - По поведению - ничего особенного, мой князь. Но ее метка... - Виконтесса озабоченно сдвинула брови. - Она едва теплится, даже когда Алишия в казарме, и я боюсь, что если она заблудится или упадет на выезде, я ничем не смогу ей помочь. Предыдущие разы, когда ее искали, я могла только сказать, ищут они живого человека или мертвое тело. Я даже не видела, стоит она, идет или уже упала. Ее жизнь еле тлеет, князь, иногда вспыхивая очень ярко - и после каждой такой вспышки ко мне приходят с докладом об очередном нарушении, а я... - Асана вздохнула, помолчала и грустно закончила. - Я понимаю, что это нарушение - меньшая из бед, и не могу найти в себе сил наказать ее, как стоило бы. Димитри сочувственно покивал. - Я удивлен, как ты еще не вернула Алису мне, со всеми ее сложностями и особенностями. Когда я просил тебя подобрать ей подразделение, я понимал, что твоему человеку будет очень непросто справиться с ней, да и удержать людей от прямых объяснений, что не так, тоже. Что бы ты и твой человек ни решили, вы уже хорошо справились, ведь она до сих пор жива и даже меньше болеет. Пусть так будет и впредь. Я доверяю вам обоим и не буду вмешиваться в ваши решения. Вы сможете вернуть ей человеческий облик, я уверен. С виновницей события князь говорил накануне. Ему было совершенно очевидно, что из всего случившегося Алиса понимает только то, что грубо нарушила дисциплину и ей за это влетело. В очередной раз. И бесполезно объяснять ей снова, что, мол, не надо так, нехорошо. Димитри час доносил до нее мысль о том, что подразделению она не безразлична, она для них - младший член отряда, которого все контролируют и берегут, не забывая отвешивать затрещины и проверять выполнение самых пустяковых заданий. Даже позавчерашний случай, невыносимо стыдный для саалан, показывал, насколько она стала своей. Судя по тому, что видел князь, Алисе нечем было это понять и прочувствовать, и, значит, приходилось бесконечно объяснять и показывать, раз уж она была готова слушать именно Димитри, напрочь игнорируя досточтимого Нуаля и все его попытки развернуть ее лицом к реальности.
Утром, сразу после развода меня отозвал в сторону Сержант, "поговорить". Я внутренне поежилась и решила начать первой. - Я заслужила все, что было позавчера, - сказала я, глядя на его берцы. - Надо лучше следить за временем и не опаздывать. Подразделению я обуза и вечный чемодан без ручки. Раз в неделю меня, как мешок, тащат в санчасть то с полосы препятствий, то кросса, то из казармы, вообще на ровном месте. Исчезать вот так из вида, как позавчера, нечестно по отношению к ребятам. Но... Обо мне никто никогда не заботился так, как здесь, даже родители меньше беспокоились и переживали. Я просто не привыкла... Сержант вздохнул. - Вот не удивлен, - буркнул он. - Зная, чем известна сестра твоей матери - ни разу не удивлен. - Сестра... - нахмурилась было я, потом вспомнила собственную легенду. - А, ну да. Сержант, я... В общем, для подразделения на любом боевом выезде я пока что балласт и фактор риска. Потому что кто-то должен будет все время отвлекаться на меня и проверять, бегу ли, не потерялась ли, не упала ли. И это значит, что он не сможет прикрывать остальных, и мое присутствие ослабит всю группу. Не подумай, что я трушу, но мне правда стоит оставаться в оцеплении с ветами, пока остальные добывают хвосты. И помогать зачищать и дезинфицировать территорию после Охоты. - Хорошо, что ты это понимаешь. Хотя на ближайшие три недели это знание тебе ничем не поможет, от Охоты я тебя отстраняю. - Я вдохнула сквозь зубы. - За периметр базы без сопровождения не выходить. Перед увольнительной докладывать дневальному, куда собралась и где точно тебя искать. Все ясно? - Да, - ответила я и наконец посмотрела ему в лицо.
Отстранение от Охоты меня все же задело.
Первые три попытки милонги удались весьма относительно: увидев число оставшихся, сократившееся в десятки раз, никто не мог танцевать. Все сидели, обменивались улыбками, прятали слезы и слушали музыку, которой так не хватало все эти годы. С марта эти настроения перешли и на апрель. В апреле кто-то заявил, что хватит сидеть, и если настолько страшно начать танцевать, нужно делать открытые практики. Полина не помнила, Ира это сказала, или Артем написал у себя, но решение было озвучено. На практике пошло полегче, но тоже было невесело. За пять лет, прожитых в безумном темпе и в условиях, в сравнении с которыми аргентинские фавелы показались бы раем, тело не то чтобы забыло навыки, но не слишком понимало, зачем их теперь вспоминать. Полина сама замечала, что постоянно теряет баланс, что ось у нее плавает и расстояние между ней и партнером никак не удается удержать. Тот, с кем она танцевала, не был даже отдаленно похож на Лелика, и Полина, сама того не замечая, все время откатывалась назад. - Черт, я все забыла, - жалобно сказала она. Партнер по практике только улыбнулся: - Спокойно, я тоже ничего не помню, ты же знаешь, что не это главное. Насколько Полина помнила, он танцевал до Вторжения лет восемь или около того, так что знал, что говорил. Его партнерша прошлой весной по-дурацки умерла от пневмонии, наотрез отказавшись обращаться к сааланским целителям. Полина была ему не по руке, как и он ей. Да и не только у них двоих обнаружились проблемы. Было тяжко всем. Девчонки то висли на мужчинах, то шарахались от партнеров, временами не слышали ведения и откровенно тормозили и тупили. Мальчики были не лучше: вели то комкано и неточно, то сами не понимали, чего хотят. Искать причины не было смысла: в зале едва ли пятую часть лиц Полина хоть как-то знала и помнила, остальные тоже потерянно озирались. И все оставшиеся, хоть и очень давно друг друга зная и неплохо относясь, все же не видели среди собравшихся тех, с кем хочется танцевать. Выходов оставалось два. Первый очевидный - начинать учить молодежь, зная, что ребята и девочки продолжат гибнуть и на танцпол выйдет даже не половина тех, кто начал заниматься. И понимая, что потери будут не по обычным для мирных времен причинам, среди которых утрата интереса всегда оказывается ведущей, а просто потому, что начав учиться, кавалеры и дамы не доживут до своей первой милонги. Второй тоже напрашивался - срочно восстанавливать всем, кто уцелел и пришел, технику танца, и именно в этих условиях - с выжившими преподавателями и партнерами, без возможности выехать на уроки и фестивали, в крохотных помещениях и со всеми поправками на фауну и комендантские часы. То и другое требовало столько упорства и мужества, что проще было смириться с потерей и этой части жизни, но Полина помнила, как и благодаря кому она вообще оказалась на милонге, а потом и в классе. Поэтому сцепила зубы и выделила две ночи в неделю на танго. Для того, с кем больше не сможет танцевать. Ради его памяти. Единственное, о чем она попросила организаторов - дать ей поспать где-то в уголке после четырех утра, а то бизнес ошибок не прощает, и цифры любят выспавшихся, хотя бы условно. На занятия пришлось возить, кроме туфель и одежды, еще и ноутбук. В мае на входе в клуб - разумеется, закрытый и для своих - Полине позвонили с неизвестного номера. Она предложила списаться утром через ВКонтакт, сославшись на занятость, отключила телефон и ушла танцевать. А утром, войдя в сеть, увидела сообщение трехчасовой давности. 8.05. Саша. Здравствуйте, это я вам вчера звонила, спрашивала про консультацию. Скажите, пожалуйста, как все проходит? 12.15. Полина. Здравствуйте. Я вижу, что вы служите в подразделении Охотников, и в связи с этим хочу спросить - вам не попадет за встречу с психологом? Ваши досточтимые это переживут? 12.30. Саша. Если вы не будете предлагать нарушить присягу или принести жертвы богам - переживут, раз помочь не могут. И расскажите мне о регламенте, пожалуйста. 12.32. Полина. Обычно я даю номер телефона, мы созваниваемся и уславливаемся о времени, выходим на связь или встречаемся, человек рассказывает, с чем пришел, я задаю какие-то уточняющие вопросы, чтобы понять ситуацию полнее, выясняю пожелания к финальному виду задачи, если они есть, и мы вместе приводим имеющийся вид задачи к желаемому. :) как-то так :). Предлагать вам приносить жертвы богам я не стану, что до присяги - в самом плохом случае вы выясните, что не можете выполнять свои обещания, но к этому выводу вы придете сами. 12.34 Саша. То есть, вы не можете просто выслушать и посочувствовать? 12.35. Полина. Нет, за этим вам лучше пойти к вашему досточтимому. А я могу только помочь вам сделать так, чтобы больше не приходилось горевать и грустить по этой конкретной причине. 12.36. Саша. Хм, мне, пожалуй, подходит. Когда у вас есть время?
Личный чат Полины Бауэр, 14.05.2026 Полина назначила на пять вечера через три дня, в кафе у Адмиралтейства, куда приходили все, кому надо было неофициально переговорить с кем-то из саалан или "прогнувшихся", как называли в городе тех, кто работал с "гостями". Охотников так не называли, как и ветконтроль: с ними все было понятно с первого дня существования подразделений. Увидев в кафе крепкую девицу в форме Охотников, она не удивилась. Но когда за ней в кафе зашли еще двое таких же, она подумала, что, кажется, была неправа, согласившись, но что уж теперь. Подойдя, представившись и заказав на свою компанию литровый чайник чая, троица перешла к делу. - В общем, Полина Юрьевна, у нас в подразделении подарок. Племянница Алисы Медуницы, той самой. Полина наклонила голову. Ни сестер, ни братьев у Алисы она не помнила никогда. - Так. И что же у вас с ней за сложности? - спокойно спросила она. - Ну... - замялся Слава. - Они такие, бытовые в основном, но очень мешают... - Да никакие они не бытовые, - перебила его черненькая темноглазая Аня, - вполне служебные. - Можно подробней? - спросила Полина. Ей совершенно не улыбалось слушать их препирательства именно в этом кафе. Им-то было удобно, а вот она предпочла бы быть в любом другом месте города. - В общем, - сказала Саша, - она заводная, но дохлая. Делать рвется, как все, а болеет одна за все отделение. Полина приподняла брови. Саша пояснила: - Ну вот сейчас она бежит со всеми, а сейчас раз - и упала. И мы несем ее в медпункт, потому что она уже без сознания. Окно мыла, полетела со стремянки, тоже без звука. И лежит, хоть бы пикнула, что ей плохо. На полосе препятствий та же история. На стрельбах - отстрелялась и рухнула, даже оружие отставить не успела. Она с этого бесится, нам тяжело тоже, досточтимый не знает, что с ней делать, в санчасти ее уже по имени знают. Что ее одну вообще оставлять нельзя, кто-то должен все время следить, мы поняли. Но как ей объяснить, чтобы не рвалась? Она же так никогда в поля не выйдет... Полина вздохнула. Сорока приносила ей на хвосте, что год назад наместник поставил на уши Военмед и Институт гриппа ради кого-то, кто у них там заболел, но только сейчас она поняла, из-за кого был весь сыр-бор. Минут двадцать она объясняла Охотникам, как влияет состояние на настроение и как по поведению определять момент, когда надо регулировать заболевающего человека извне. Потом отвечала на вопросы и рассказывала, как связаны состояние здоровья и самооценка и почему именно физически слабому и хрупкому бывает так важно победить и превозмочь. Лица у ребят становились все задумчивее.
Выдав пакет рекомендаций под запись и получив гонорар, видимо, собранный в форменный берет по всему подразделению, судя по номиналу купюр, она распрощалась и пошла пешком до Сенной. Там, пользуясь пустынностью "дурного места", позвонила Марине. - Мариша? Я, представь, только что получила живые доказательства того, что Алиса у Охотников. Да, сейчас приду, я на Сенной.
Асана да Сиалан занималась не самым любимым ею делом - просматривала новости. Она предпочла бы получить краткую сводку от секретаря, но это каждый раз делало ее уязвимой для насмешек, на которые Дейвин не скупился. Так что приходилось читать не сами ленты, а ресурсы, из которых становился понятен смысл того или иного события. Иногда в удачных местах удавалось взять не только хорошие интерпретации, но и прогнозы будущих информационных поводов. Именно в такое удачное место Асана сейчас и зашла.
Стоило летом двадцать третьего года убрать из края Алису, как часть групп, видевших в ней свое знамя и своего лидера, вспомнили, что жизнь не заканчивается борьбой с саалан. Некоторые из них нашли свое дело в защите жителей края от оборотней и фавнов. Конечно, инструкторы Алисы не для того учили их взрывному делу, чтобы они ставили минные поля вокруг поселков и садоводств, но знания пригодились. Разумеется, заказчики получали подробные карты с информацией о площади и конфигурации заграждения, но вот с саалан саперы отказывались сотрудничать наотрез. И все равно их работа позволяла выиграть время при внезапных прорывах и как-то защищала поселения, поэтому Асана терпела это, хоть и сцепив зубы. Фавны всегда шли по минам напролом, не обращая внимания на взрывы и погибающих сородичей, оборотни были чуть более осторожны. Пыль и слизь, на которую они распадались, через сутки разлагались на безопасные составляющие, и можно было снова вызвать саперов для восстановления минных заграждений. Местные, вызывая Охотников или ветконтроль, чаще передавали карты, чем нет, но жертвы среди людей Асаны и районных баронов все равно были. Винить в этих смертях население не приходилось, ведь солдаты гибли по собственной неосторожности. И с потерями приходилось мириться, потому что минные поля давали хоть какую-то защиту от фауны. Разумеется, у этих групп были свои сообщества в социальных сетях, чаще закрытые, но некоторые оставались общедоступными. Одно из них Асана и просматривала, обращая больше внимания на фотографии и геотеги при них, чем на посты с текстом. Однако то сообщение привлекло ее внимание количеством комментов и просмотров. Она начала читать, ожидая увидеть обычные местные сплетни об отношениях, но речь шла о другом. Люди спорили, помечать ли поля флажками для большей безопасности местных жителей. Разумеется, впрямую они не писали, да и себя называли для конспирации "паучками", а результат своей деятельности - "паутинкой", но Асане было достаточно. Она помнила историю прошлого года. Тогда в Малом Карлино погибла девушка из Сопротивления, ставшая "паучком". Она "плела паутинку" для садового товарищества, но не успела отойти: фауна оказалась слишком близко к ней, и девушка взорвала минное заграждение вместе с собой. Асану в тот день вызвали местные стражи правопорядка. Они объяснили, что произошло, и попросили помочь привести останки в приличный для погребения вид, чтобы хоть на тело было похоже. Родители погибшей отказались от наград и компенсаций, предложенных администрацией империи, и переселились в товарищество. Расстроенная Асана не смогла найти поддержки даже у достопочтенного. Тот только сказал ей, что это, мол, нормальное поведение человека в безвыходной ситуации - не позволять же себя сожрать. И тогда виконтесса уехала к донору и его жене, вот они и утешали ее. Алексей с Лерой как раз в тот вечер показали Асане эту самую открытую группу. Пока они пили чай, ей позвонил взбешенный Дейвин, осведомиться, почему об истории в Малом Карлино он узнает из полицейской сводки, переданной в СМИ, и хорошо, что не из ее, Асаны, баллады. Она тоже была резка, и в итоге мирил их Айдиш. Князь об их ссоре даже не узнал: у него болела голова от этой новости, и он сутки и утро не выходил из спальни. В этом сезоне паучки вдруг озаботились цветными паутинками. Потому что паутинки на солнышке не видны, а за мушками охотятся птички, среди которых есть сменившие оперение, хотя все думали, что этим птичкам отрубили голову на скотном дворе и сварили суп. И если эти птички живы, хотя у них перышки теперь и другого цвета, то, может, не так уж скотный двор и страшен? Но эта идея, как показалось Асане, не получила достаточно поддержки. Она и не ждала вдруг таких перемен в отношении к администрации саалан, просто продолжала следить, до чего договорятся: вдруг все-таки начнут помечать заграждения. Это сохранило бы жизни и нервы совсем не безразличных виконтессе людей в только что начавшемся сезоне Охоты.
Весной двадцать шестого года, в мае, герцог Псковский и Новгородский Тивер да Фаллэ был арестован за "руководство некромантскими практиками местных", как это определили досточтимые. Увидев его на акции "Бессмертного полка" в День Победы, досточтимый Пскова нажаловался Вейлину, тот не поленился приехать лично и копнул. И выкопал все. И помощь реставраторам и хранителям экспозиций с эмиграцией в Московию и Эстонию вместе с сомнительными экспонатами. И покровительство участию несовершеннолетних в раскрытии могил и домов мертвых. И исследование жизненного пути давно умерших, пусть и не своей смертью, людей. И обнародование сведений обо всем этом. В общем, накопанное тянуло уже не на расстрел, по традиции Нового мира, а на воду и веревки согласно законам империи. Более того, на следствии выяснилось, что герцог отрицает связь между некромантскими практиками и остальными противоестественными традициями местных, вроде скрытого рабства. И что никаких виновных, кроме него, привлечь уже невозможно: он ухитрился убрать из края всех причастных, включая своего донора. Посулами, шантажом и лестью, граничащей с обманом, он вытащил у старика обещание уехать - и выпихал его в Московию в конце апреля, оставшись с досточтимыми один на один. Остальных просто отправил из края при первой возможности по каким-то делам и запретил возвращаться. Димитри увидел своего партнера и друга уже после ареста. К крайней досаде Вейлина, сразу понявшего, что быстро закрыть это дело не получится и князь опять начнет придираться к каждой запятой, Димитри приехал во Псков. Он сразу прошел к Тиверу и выгнал всех сопровождающих к ящеровой бабке на четверть часа. - Жаль, что я не знал, - сказал он герцогу. - Хорошо, что ты не знал, - возразил Тивер. - Я не отдам тебя. Просто так не отдам, - с силой сказал князь. Тивер вяло кивнул: - Будет неплохо, если получится. Наверное, тебе стоит знать: я не жалею. Разве только о том, что подвел тебя и не могу больше делать то, на что у тебя не хватает рук. Димитри пожал плечами: - Будут вытирать себе нос самостоятельно, только и всего. Не унывай. Будет долго, но я тебя не отдам. Тивер кивнул снова, они обнялись и расстались. Выйдя от арестованного, Димитри напустился на Вейлина и его подчиненных, натыкал их в каждое нарушение и взял дело на особый контроль. Развернулся и уехал. Вейлин, посмотрев вслед его кортежу, с досады вцепился руками себе в волосы, предвкушая уйму мелких придирок, способных вывести из себя даже камнежорку.
Вернувшись в Приозерск, князь прошел к себе и несколько минут стоял у окна, пытаясь восстановить равновесие. Затем взял из шкафа бутылку коньяка - и вдруг запустил ее в стену. На деревянной панели осталась вмятина, а стеклянный сосуд, отскочив, задел фонтан и отколол от края чаши кусок камня. На грохот немедленно появился Иджен. Князь обернулся к нему и, не глядя в лицо секретаря, сказал: "Позови досточтимого, и пусть поспешит". Затем подумал и добавил: "Погуляй до заката". Потом подумал еще немного и добавил Иджену свободного времени: "Впрочем, нет, не до заката, а до восхода луны". Иджен кивнул и вышел. Когда Айдиш вошел, Димитри стоял у окна, глядя на лес и обхватив себя руками за плечи. Войдя, досточтимый увидел так и не открытую бутылку коньяка на полу, вмятину на деревянной стенной панели и скол на краю чаши фонтана. - Плохо дело, князь? - спросил он негромко. Димитри кивнул - Пойдем в большой кабинет. И последи, чтобы никто не вошел. Айдиш, кивнув, вышел, прошел по кабинету к двери и прислонился к ней спиной. Князь направился было в эркер, но по дороге соприкоснулся бедром с краем стола... Айдиш до этого не раз видел боевые заклятия в действии, но за всю свою жизнь впервые наблюдал, как человек, пусть даже и маг, ломает руками столешницу из махагонии и крошит ее в щепки. Кресло, стоявшее за столом, прожило только на несколько минут дольше. Полукресло для посетителей Димитри смял, как картонку, не заметив, что щепки впились в его ладонь. Чайный столик, два кресла у камина, каминный экран, облицовка очага из мягкого желтого камня - все, что привлекало внимание князя, превращалось в щепки и крошку из камня и керамики. Он не колдовал, нет. Просто волна гнева, в которой он тонул, билась о предметы его телом - и они не выдерживали страшных сокрушающих ударов. Айдиш стоял неподвижно, отчасти из соображений безопасности, отчасти потому, что пока дверь была за его спиной, происходящее оставалось тайной князя и его конфидента. Когда Димитри, иссякнув, упал на гору щепок, которые час назад были его рабочим столом, и зарыдал - страшно, беззвучно, сотрясаясь всем телом, - Айдиш продолжал молча и неподвижно стоять у двери. И только когда князь повернул к нему лицо и позвал по имени, досточтимый запер дверь заклятием и подошел, чтобы помочь ему подняться. Он поднял князя, довел за левую руку до спальни, помог раздеться и лечь в постель, принес воду и задернул шторы. Затем наложил заклятие на раненую правую ладонь Димитри, чтобы извлечь щепки и остановить кровь. Закончив с этим, открыл дверь и попросил охрану позвать стюардов. Дождавшись появления бригады, он улыбнулся шокированным видом помещения людям: - Небольшой несчастный случай, ошибка в применении технологии. Случается и у опытных. С князем все в порядке, он просто отдыхает. Уберитесь здесь и вызовите мебельщиков. Неважно, сколько это стоит, вызывайте. Иджен, вернувшись, застал готовую к ремонту комнату, бывшую кабинетом князя еще несколько часов назад, и Айдиша в ней. Стюарды только что ушли, домыв пол. Иджен округлил глаза, сказал: "О...", выслушал сообщение Айдиша о том, что вот-вот приедут мебельщики, а князь отдыхает, молча наклонил голову - и принял привычный пост. Айдиш пошел к себе. В своих покоях он долго лежал в горячей воде, то досыпая в нее соль с травами, то поливая голову травяными настоями, потом наконец вышел, завернувшись в полотенце, и сел в кресло к камину. Телу стало полегче, но после этих двух часов у князя лучше было не есть до утра: все-таки конфиденция была очень тяжелой. И оставила по себе нелегкие мысли. Первой из них была самая горькая: никакого контакта власти и Сопротивления уже быть не может в принципе. Несмотря на то, что светская власть саалан и Сопротивление делают одно и то же, они теперь не могут начать переговоры. Для Сопротивления это значило бы покрыть себя позором и предать свои идеи. А с точки зрения саалан, само предложение контакта людям с той стороны будет попыткой настаивать на своем, несмотря на услышанное совершенно однозначное "нет". И, следовательно, попытки достичь жизненно необходимых договоренностей уже стали противоречием Пути и насилием над свободой и достоинством другого. Сопротивление и дальше будет уверено, что саалан не имеют сил и средств с ними справиться и срывают зло на тех, кто попался случайно или по неосторожности. А саалан будут знать, что любая попытка сократить расстояние разрушит остатки равновесия. Так что все, что можно и нужно было бы сказать прямо, теперь придется доносить при помощи сложных обходных путей, и способы передать информацию достоверно по-прежнему будут малочисленны и трудоемки.
Через три дня после ареста Тивера Дейвин пил кофе на Литейном. Вообще, его день был понедельник, а не четверг, но придумать причину прийти именно сегодня оказалось проще, а разговор планировался довольно срочным. Разумеется, о событиях девятого мая во Пскове Иван Кимович не произнес ни слова и не задал ни одного вопроса, и Дейвин сам поднял тему, начав с короткого рассказа о большом празднике в Киеве, в подготовке которого участвовал и его донор. Граф упомянул и о своем интересе к земной истории, и о разнице между империей Белого Ветра и Землей. И, наконец, сказал то, ради чего пришел: - Знаешь, у нас впереди столько нового и непривычного... Мы ведь развивали наши технологии, пока вы совершенствовали свое общество. Вот, например, возьмем наш судебный процесс. Сходство с вашей процедурой, конечно, есть. Например, участие присяжных, которых выбирают среди достойных людей. Им и у нас доверяют помогать судье принять правильное решение. Да и система права у нас есть, прецедентная и исходящая из обычая. Но еще столько впереди! У нас подсудимый защищает себя сам и говорит на процессе за себя тоже сам. Конечно, он консультируется у юристов, но если за него начнет говорить кто-то другой, все решат, что он болен или струсил. Впрочем, у нас есть технологии, позволяющие точно узнать, говорит человек правду или врет. У вас ведь иначе: адвокат, прокурор. Я читал, что это придумала ваша церковь, инквизиция, если не ошибаюсь. Они боролись с поклонниками ваших старых богов и колдунами, но не хотели расправляться с невинными и искали, как это сделать. Правда, им не помогло, и жертв все равно оказалось так много, что пришлось извиняться. Удивительно еще, что выжившие потомки не потребовали компенсации, у нас бы обязательно захотели золота за пролитую кровь. Причем почему-то ваша церковь не могла расправиться с врагами своими руками, и хотя фактически приговаривала людей к смерти, отвечали за казни светские власти. Наши гости и собратья по технологиям говорят, что закономерности развития общества одинаковы под любыми звездами. И значит, чтобы у нас появился ваш состязательный процесс, адвокаты, правозащитники, Хельсинкские группы, должна пролиться кровь невинных, как и у вас. И меня это пугает. Как и то, что у вас называют судом истории, когда потомки смотрят на деяния прадедов и думают, насколько их истины были настоящими. Иван Кимович, кивнув, задумчиво сказал, что в крае инквизиции, может, и не случилось, что тоже спорно, учитывая прецеденты почти трехсотлетней давности, но последнее десятилетие прошлого века было посвящено как раз пересмотру таких вот приговоров. Похоже, собеседник понял его намек, решил Дейвин и поменял тему. Когда за графом да Айгитом закрылась дверь, Иван Кимович набрал на комме номер. - Данила? К нам заходил твой тезка, Дэн. Принес новости. У них там серьезные трения в аппарате. На вашем месте я бы их досточтимых принимал пока к сведению, а не к исполнению. По возможности, конечно. При любых сомнениях проси письменных распоряжений, подтвержденных наместником. И передай этой стерве Лейшиной, что минский поезд на этой неделе досматривать не будут. Вечером следующего дня Марина узнала от сына, вдруг позвонившего из Кракова, что на этой неделе можно безопасно отправить людей в Минск. Удивилась, но поверила. И - в тот раз в самом деле обошлось.
Я не ожидала, что отстранение от дежурств меня настолько заденет. Как сказал Сержант, "понимание, что ты не права - это замечательно, но на пост ты не поедешь". И я осталась в казарме, переданная в распоряжение Магды. Не в первый раз, но никогда раньше мне не было так обидно. И покопавшись в себе, я поняла почему. Я правда хотела убить этого чертового оборотня. Или хотя бы фавна, хоть они и не идут в зачет. И ради этого я была готова терпеть бесконечные "переделай" от Сержанта. Оказалось, что даже после Вторжения я использовала магию в быту куда чаще, чем думала. Удивительно еще, как меня раньше не заметили. Почти расплакалась я только один раз, когда мы отрабатывали взаимодействие с нашей недомагессой. Я спросила ее, что именно она планирует делать, а она, вместо объяснений, сказала довольно резко: "Тебе не надо это понимать. Ты должна просто запомнить, куда и как отходить, и делать это не задумываясь", - и я остро, как никогда раньше, почувствовала себя никем. Когда тренировка кончилась, и подразделение пошло на обед, я чуть задержалась в туалете и просто стояла какое-то время, прижавшись лбом к холодному кафелю. Никто. Хотя стоп. Вполне кто. Предательница и коллаборационистка. Я не знала, сработал ли план князя с фейковым награждением - скорее да, чем нет, - но для себя я точно знала, кто я. Я сама пришла к нему год назад. Сама пообещала выполнять его приказы. Сама надела форму, сама взяла в руки оружие. И служила теперь под началом человека Асаны да Сиалан. Но я никак не могла решить, важно это или не имеет никакого значения. У саалан феодализм и, как это назвал кто-то в сети, средневековье головного мозга в полный рост. И, значит, чтобы быть здесь хоть кем-то, мне придется убить оборотня, хочу я того или нет. И почти сразу после той тренировки я опоздала вернуться из увольнительной, пригревшись в заветрии на солнышке и забыв о времени. Майские праздники я провела то с тряпкой и ведром, то с граблями и лопатой. Меня просто оставили в казармах, а не наказали исключением из общей жизни. После зимы территорию надо было приводить в порядок, этим занимались подразделения, отдежурившие свое, или те, кому только предстояло заступить на свой пост. И я, как переходящее знамя. Подразделение вернулось, Сержант похвалил меня за отсутствие замечаний, пока его не было, и жизнь пошла своим чередом. А потом, во Пскове, через несколько дней после майских праздников Святая стража арестовала герцога Тивера да Фаллэ за отправление ненадлежащих ритуалов и участие в них.
Услышав, что герцог не просто разрешил проведение во Пскове акции "Бессмертного полка", но и сам поучаствовал, я чуть не поперхнулась. В жизни саалан религиозные догмы играли огромную роль, даже самые продвинутые и широко мыслящие оставались детьми своего времени, и, значит, переходить дорогу их инквизиции было очень неблагоразумно с его стороны. Из того, что вещал в своих проповедях досточтимый Нуаль, лично у меня получалось, что саалан, выбрав путь Пророка вместе с самим Пророком, отвергли все, что хотя бы издали походило на языческие ритуалы поклонения их старым богам. В своем рвении Святая стража, сааланский вариант инквизиции, напоминала то ли радикальных исламистов, то ли первых протестантов. Как и мусульмане, они не делили религию и право, как протестанты, считали, что иконы и мощи - это язычество. Вместо бога у них был Поток, и, в отличие от бога, он был дан им в ощущениях и практической жизни. Сложно не уверовать, получив огненным шаром промеж глаз. И получалось, что маг и аристократ из древнего рода, да, наконец, вообще сааланец отказался от всего, чему его учили, и не просто разрешил праздновать День Победы, но и сам присоединился к торжеству. Арест стал закономерным следствием этого его решения. Разумеется, случившееся обсуждали в казарме, вполголоса и так, чтобы не быть замеченным досточтимыми. Естественно, у саалан и питерцев было совершенно разное отношение к эксцессу. Я разговоров избегала, потому что сама не понимала, где мое место во все нарастающем конфликте между пришельцами и землянами, и особенно мне не нравилось то, что герцог был взят под стражу без санкции от князя. А потом была проповедь Нуаля, в которой он разъяснял, чем плохи ритуалы, полюбившиеся герцогу, и парень из подразделения Магды спросил, что, мол, не так с памятью о предках? Разве саалан забывают своих героев? Вот у него в семье помнят прадеда, ушедшего на Невский пятачок от жены и маленького сына, и фотография есть, и награды. Нуаль попытался было рассказать о правильной и неправильной памяти, но его не поддержали даже саалан. И своеобразный заговор молчания кончился, как не было. Земляне говорили о своих ветеранах, участниках войн двадцатого века, от Второй мировой до Чеченской, саалан не отставали, искали общее, кто-то из наших вспомнил стихи, а гости - свои баллады, и получалось, что досточтимому нельзя запретить нам помнить, не лишив своих соотечественников их прошлого. Вид у Нуаля в какой-то момент стал растерянным, и в ответ на прямой вопрос он тоже рассказал о двоюродной прабабке, возглавившей оборону поселения от набега ддайг. И мне отмолчаться не дали, я вспомнила все то, что рассказывала про блокаду Ленинграда бабушка, упомянула Блокадную книгу и, глядя прямо в глаза Нуалю, спросила, мол, записывать слова очевидцев происшествия - это ведь не некромантия? И он был вынужден согласиться, что нет, никоим образом. Уточнять, чувствует ли он, что как будто людей в комнате стало намного больше, чем было в начале разговора, я не стала. По лицу все понятно было.
Иногда на Нуаля находил стих поговорить, и он расспрашивал нас, что мы понимаем из его проповедей и что хотели бы узнать, как представляем себе веру саалан, определяющую их жизнь и этические выборы. Наши когда отмалчивались, когда задавали вопросы, а я откровенно скучала и искала, чем себя занять. Религиозностью я никогда не отличалась, хотя изредка по праздникам и заходила в церковь: поставить свечки, подать записки за упокой или просто постоять среди запахов детства. Стать сердцем Сопротивления у РПЦ не вышло, и они с этим смирились. Уж не знаю, на чем они договорись с досточтимыми, но особых гонений на них не было, во всяком случае пока. Принимать Путь в мои планы не входило, знаний, чтобы невольно не оскорблять саалан, хватало. Я присутствовала на обязательных проповедях, если Сержант успевал меня отловить - оказывалась на конфиденциях, искренне не понимая, что от меня хочет на них Нуаль и зачем говорит про то, как разделяет со мной надежды и страхи. Наверное, партсобрания и политинформация в стране, умершей почти сорок лет назад, могли бы выглядеть похоже. Однако еще до истории с увольнительной на одной из проповедей я услышала от Нуаля нечто показавшееся мне знакомым. Полезла в поисковую систему, похмыкала и забыла о найденном до поры до времени, а именно - до следующего желания досточтимого дать нам поговорить. И наконец, вечер, когда я могла поделиться со всеми свежеобретенным знанием, настал. Впервые за все время среди Охотников я попросила слова, когда Нуаль спросил, что мы запомнили из рассказанного им за последнее время, что отозвалось у нас в сердце и потревожило душу. Досточтимый Нуаль одобрительно и благодушно кивал, а я продолжала, изворачиваясь так, чтоб не назвать термин, однозначно выдающий, откуда я беру постулаты на самом деле. Взгляд Сержанта я чувствовала всей спиной. И, наконец, когда Нуаль был готов уже прервать мои излияния похвалой и пожеланием еще лучше изучить Белую книгу, я закончила речь, как и намеревалась: - И вообще. Нет иного Божества, достойного поклонения, кроме единственного Бога - Аллаха; и поистине Мухаммад ибн Абдуллах из рода Хашима (мир ему и благословение Аллаха) - Его раб и Посланник, посланный Им ко всему человечеству, чтобы научить людей истинной религии. - Что? - сказал Нуаль, и мне стало немного стыдно.
Откуда-то сзади донеслось хрюканье и фырканье: кто-то из наших изо всех сил старался не заржать в голос. Сержант, которого я видела краем глаза, закрыл лицо рукой. - А ты разве не об этом, досточтимый? - как можно невиннее сказала я. Половину вчерашнего вечера я провела в Гугле и Википедии и заучила шахаду так, чтобы случайно не засвидетельствовать сказанное. Принимать ислам во время сааланской проповеди в мои планы не входило. Пауза затягивалась. - То, что ты рассказала, очень интересно, - Нуаль говорил так же размеренно и спокойно, как и когда читал нам свои то ли проповеди, то ли лекции об их религии. - Похвально, что ты думаешь над узнанным о пути Пророка и пытаешься искать похожее среди известного тебе. Пророк всегда считал, что без знания невозможно следовать Путем, а оно рождается только из сомнений и размышлений. Я думаю, будет хорошо, если ты продолжишь сравнивать ту веру, о которой ты нам рассказывала, с Путем и напишешь об этом. Как, кстати, она называется? - Ислам, - ответила я, уже догадываясь о том, что мне светит. Нуаль кивнул и улыбнулся. - Мне тоже будет интересно узнать о ней больше и увидеть, в чем сходство с Путем, а где различия. Ты же сможешь сама сравнить постулаты ислама и нашей веры, их священную книгу, если она у них есть, - и Белую книгу Пророка? - Да, наверное... - уверена я, конечно, не была, но соскочить он мне не дал бы по-любому. - Нет ничего важнее познания, - назидательно сказал Нуаль. - Я хочу видеть твою работу к Короткой ночи. - Я постараюсь, досточтимый.
А что мне остается? Постараюсь, конечно... - Но несмотря на всю ее важность, тебе не стоит забывать о своих основных обязанностях и писать ее в ущерб им. Защита города от оборотней - куда более важный долг, - убежденно закончил он.
И я знала, что он понимает, что я понимаю его. Это поручение-приказ займет все мое личное время и увольнительные до самого солнцестояния. И я все равно могу не успеть.
К князю меня вызвали только на третий день после выходки на проповеди. Я слышала краем уха, что после посещения арестованного герцога да Фаллэ князь ошибся в каком-то сложном колдовстве и это не лучшим образом сказалось на состоянии его кабинета. Но, похоже, магия тут была ни при чем: мебель действительно заменили полностью, и облицовку камина тоже, а вот вмятина в одной из деревянных панелей кабинета была впечатляющей и говорящей. Я задумалась на пару секунд, что же князь мог такое в стену швырнуть, и пожалела, что не достопочтенного, это решило бы множество проблем. Как всегда, князь предложил чай и сааланские сладости к нему, но к долгой беседе он был не расположен, так что довольно скоро перешел к причине, по которой вызвал меня. - Я слышал, ты разыграла досточтимого Нуаля во время проповеди, и он настолько впечатлился твоими познаниями, что теперь ты должна написать ему доклад, сравнивающий постулаты той религии, про которую ты говорила, ислама, кажется, и пути Пророка? - Да, пресветлый князь, - я вздохнула. Он мне даже пирожное доесть не дал, а... - Ты понимаешь, что твой текст ляжет на стол достопочтенному? - он дождался кивка и продолжил. - Если работа не будет соответствовать его высоким стандартам, тебя ждет порка плетьми за святотатство. Исходи из того, что он знаком с твоими постами и отталкиваться будет от них, схалявить не выйдет. - На этих словах аппетит у меня окончательно пропал, а князь и не думал останавливаться. - Работу сдашь мне пятнадцатого июня, я посмотрю, что ты написала. Увижу халтуру, выпорю сам. Все ясно? - Да, - вздохнула я, незаметно покосившись на половинку пирожного. - Ты думаешь, мне сейчас больше заняться нечем, кроме как вникать, что ты еще натворила? - разнос еще не закончился. - Других забот, по-твоему, у меня нет? И тут до меня вдруг дошло, что он зол не на меня. Точнее, на меня, но потому что беспокоится обо мне. Так же как Сержант и ребята, а может, и больше. Ему правда не наплевать, после всего. Сейчас, когда герцог Псковский и Новгородский арестован за участие в ненадлежащих практиках и ритуалах, моя выходка была как никогда не ко времени и могла дорого обойтись не только мне. У меня было кольцо князя, меня считали его человеком. Но я была никем, даже не Охотником. И, значит, извиняться за меня перед Нуалем и хорошо если не перед достопочтенным, придется князю. Наверное, понимание как-то отразилось у меня на лице, потому что дожидаться ответа князь не стал и сказал уже спокойнее: - Все вопросы по Белой книге, если они будут, задашь досточтимому Нуалю. Можешь идти.
С Алисой Дейвин почти столкнулся. Почти - на счастье для них обоих. Граф знал о ее последнем выступлении на проповеди досточтимого и не был уверен, удержится ли он от объяснения, чего ее выходка будет стоить князю, и останется ли Алиса жива после этой беседы. И не хотел проверять. Все эти месяцы перед Дейвином было нечто омерзительное. Бывшая сестра по Искусству, недостойная Дара, подлый враг, бьющий исподтишка. И вот... Магом она быть перестала. Это было страшнее, чем если бы сайхи ее просто убили. Умирая, человек все равно остается собой. Но они отняли у нее сердце и душу - и выбросили за ненадобностью. Наблюдая безучастную куклу с ее лицом, он переживал сочувствие и ужас, когда поочередно, а когда и вместе. Но когда она ожила, Дейвин понял, что перед ним все та же несносная девка. Только теперь от нее невозможно было избавиться. Дейвин понимал, что она будет каждый день мозолить ему глаза и изводить Асану и князя своими выходками, - и ничего не мог с этим сделать. Ему было омерзительно в ней все. И то, что она наплодила безумных последователей, терзавших край и убивавших саалан. И то, что она посмела выжить после немыслимых мерзостей, сотворенных с ней ее сюзереном. И то, что она сперва заставила князя приказать пытать ее, а затем два месяца упиралась, не отдавая то, что и так уже проиграла. И тем более то, что она вынудила Дейвина после всего, что ему пришлось с ней сделать, еще и просить ее остаться в живых. А после возвращения швырнула ему в лицо смерть своих дружков, хотя сама, видимо, относилась к ним, как к скоту, приобретенному на убой, и вряд ли помнила их имена. И предложила ему побыть палачом еще раз, как будто уже случившегося было мало. А теперь эта тварь ходила по двору и коридорам замка, даже не пытаясь опустить взгляд. Она была омерзительна. Дейвин не представлял себе, как Асана терпит ее метку среди прочих. И очень сочувствовал князю, оказавшемуся связанным собственным словом, данным этой гадине. Но говорить с ним об этом прямо он даже не пытался, а принеся это Айдишу, получил неожиданно жесткую проповедь о том, что судит не человек, а Поток, и что любое из созданий любого из миров достойно уважения и любви, поскольку живо. Дейвин быстро понял, что напрасно открыл рот, и произнес все нужные слова сожалений, пока не получил сравнения еще и с работорговцами, оценивающими живых людей, как товар. Но это не помогло ему относиться к этой мерзавке хоть на каплю лучше. И, закончив доклад князю, он пошел выразить сочувствие виконтессе да Сиалан, предполагая, что если ей этот подарок приходится лицезреть чуть не ежедневно, то ей вряд ли лучше, чем ему.
У Асаны, однако, отношение к Медунице было почти благодушным. Виконтесса полагалась на сержанта ее подразделения, воина без имени, кажется, взятого ею из милости то ли с рабского рынка, то ли из долговой тюрьмы, и до встречи с Асаной покрывшего себя таким позором, что право на имя он должен был теперь заслужить заново. Он и старался. Асана почему-то была уверена, что его старательность сделает для Медуницы все необходимое и рано или поздно из нее может получиться вполне приличный солдат. Со слов ее сержанта, задатки у девушки были, и очень неплохие. У Асаны имелись свои причины негодовать и злиться, ей казались мерзкими совсем другие вещи. И Дейвин, придя ей посочувствовать, получил себе еще и это знание, не добавившее ему причин любить этот край и его жителей. Оказывается, по правилам этого мира недостаточно того, что сюзерен поручил тебе чем-то заниматься и за что-то отвечать. По мнению местных, любой человек, которому попадут в руки деньги, станет думать не о пользе порученного ему дела и отнесется к нему не как к своему предприятию, а будет думать, как бы украсть, пусть даже выгодное дело при этом рухнет. Как правило, воровство подобного рода маскируется под наценку во время торговой сделки и закладывается в цену товара. Разумеется, цена при этом вовсе не гарантирует качества. А чтобы избежать необходимости кормить свое ворье, местные придумали особые закрытые торги. На них не идет речи о качестве товара, оно будет соответствовать минимальным стандартам, и только, зато на них можно закупить все необходимое по самой низкой цене. Конечно, такие торги надо закрывать. И следить, чтобы попасть на них могли не все продавцы, а только отобранные специальными чиновниками по странным критериям и требованиям. Уже одной этой новости было бы довольно, чтобы испортить настроение. Но те, кто рассказывал Асане эту гадость, не нашли ничего умнее, как тут же раскрыть ей схему. Ей часа два объясняли, как обойти препятствия и купить там, где она хочет, раз ей настолько уперлось качество, как делать торговое предложение купцам так, чтобы выиграл аукцион только нужный ей человек. Понять, зачем ей нужно воровать у князя и у себя самой ради того, чтобы местные поиграли в свою странную игру, которая все равно никак не помогает делу и портит торговую репутацию, Асана так и не смогла. Засмеялась она только один раз - когда говорила, что ей, кажется, попытались рассказать, как выгодно воровать из собственного кармана. Это был очень печальный вечер. Даже коньяк не помог. Они поужинали, поболтали, пытаясь найти смешные темы, но каждый мыслями возвращался к своему наболевшему. Наконец, Асана нашла в своих запасах мультфильм про мальчика "и так сойдет", которому не повезло оказаться там, где не сошло, и он там, кажется, едва выжил. Это не исправило им настроения, но хоть как-то скрасило остаток вечера и начало ночи. Стоило прощаться и идти спать: завтра ждал точно такой же день с теми же надоевшими неприятностями. Идя по коридору в свои апартаменты, граф да Айгит думал, что у него осталась только одна зыбкая надежда примириться с этим краем - Евгений все-таки нашелся именно в этом городе. А где есть один хороший человек, наверняка есть и другие. Если искать как следует, то повезет непременно, вопрос только, с какого раза. Асана в разговоре еще раз упомянула закрытый портал оппозиции, большой рынок товаров и услуг, работающий по понятным и прозрачным для саалан правилам, но закрытый от граждан империи. Продавать и покупать там саалан не могли, как и любой, кто с ними работал. Стать своими в этих кругах было бы интересно со многих точек зрения, но главное - там могло повезти на хорошие знакомства. Имея время заняться этим вплотную, Дейвин сумел бы договориться. Но времени не было. Зато были оборотни и Медуница. И все, кого она оставила после себя.
К досточтимому Нуалю я пришла с вопросами дважды. Одно дело надергать внешне похожего и презентовать, не особо заботясь о точности, другое - писать и сравнивать. Я не полезла в догматику, не зная ее ни в исламе, ни в религии саалан, и решила сосредоточиться на очевидных моментах. Например, отношение пришельцев к Потоку. Устраивая шоу на проповеди, я не делала ничего сложного. Просто сравнила описания "что есть Поток" и "кто есть Аллах" и назвала общее. И мусульмане, и пришельцы верили, что именно их пророк тот самый, окончательный, что принес свет истины всем народам. Ислам возник в суровом племенном обществе Ближнего Востока, цель законов, изложенных в Коране, - искоренение остатков языческих верований. Обстоятельства, при которых саалан выбрали путь Пророка, тоже не отличались комфортом и безопасностью. Если исходить из наиболее пуританской исламской идеологии, получается, что поклонение любым святыням, посвященным не Аллаху, - идолопоклонство, это же касается памятников и построек, не являющихся мусульманскими. В восемнадцатом веке Мухаммад ибн Абд аль-Ваххаб разрушил гробницу Зайда ибн аль-Хаттаба, одного из спутников пророка Мухаммеда, под тем предлогом, что поклонение гробницам является отступлением от истинного пути, поскольку подразумевает возвеличивание кого-то кроме Аллаха. Впрочем, эту мысль я разворачивать дальше не стала, ограничившись упоминанием о том, что в Саудовской Аравии принцев до сих пор хоронят в простом саване в анонимных могилах, и припомнив ваххабитам расстрел статуй будд в Афганистане. И саалан, и мусульмане формировали свои правовые нормы через религиозные, по факту вобравшие в себя обычное право и представления о приличиях. А различия, которых было в количестве, легко объяснялись разницей культур. Белая книга Пророка состояла из притч и практических инструкций, но и многие части Корана на сторонний взгляд выглядели так же. Я уж не говорю про идею "Скажи: "Из тех, кто обитает на небесах и на земле, лишь Аллах ведает сокровенное"". Во всех подобных отрывках вместо Аллаха можно было смело писать "Поток" и быть уверенным, что саалан не заметят подмены. В одной из сетевых статей я нашла следующий абзац: "Колдуны и предсказатели говорят, что Всевышний открыл им знание сокровенного. Но ведь они лгут, ибо Всевышний даровал знание сокровенного только Своим посланникам, к тому же еще и избранным. Как же люди, не являющиеся пророками, могут знать сокровенное, если всем известно, что последним посланником был пророк Мухаммад, о чем сказал Аллах в Коране: "Мухаммад - не отец кого-либо из ваших мужей, а посланник Аллаха и последний пророк..." - и обрадовалась. Это ложилось на убежденность саалан в уникальности их Пророка и отрицание самой возможности применения любой магии, кроме потоковой. Да и для фразы "Тот, кто пришел к прорицателю или предсказателю и поверил в сказанное им, проявил неверие в то, что было ниспослано Мухаммаду" нашелся аналог в Белой книге: саалан запрещали ходить за советом к жрецам старых богов, в их адрес которых были направлены гневные филиппики. А даже не стала спрашивать у Нуаля или князя, насколько активно во времена утверждения религии сторонники Пророка резали этих самых поклонников старых богов. Это очевидным образом следовало из того, что достопочтенный вытворял в крае. Однако удержаться от научной гипотезы, что Мухаммед, закончив свой земной путь, отправился наставлять саалан, я все же смогла, хотя, на мой взгляд, именно эта версия придавала работе целостность и законченность. Завершив свой эпохальный труд, я отнесла флешку секретарю князя и, вернувшись в казарму, упала мордой в подушку. И впервые за все дни, что я писала работу, Сержант освободил меня от нарядов. Славик, зашедший что-то взять у девчонок, подошел к моей койке и спросил, чего я не выложу текст в сеть, хоть в тот же ВКонтакт, он ведь поддерживает сааланик, кому надо - все прочитают и даже на русский переведут без моего участия. Я аж икнула и подняла голову. - Спасибо за предложение, дорогой. Только есть один маленький нюанс. Сааланцы, если им не понравится моя статья, меня всего лишь выпорют, для нахождения консенсуса среди меня. А мусульмане сразу пристрелят. Они на сааланские технологии реагируют как-то совсем нервно, видят в них колдовство. Так что за идею, что Поток и Аллах одно и то же, убивать будут сразу, и никакие мои доводы их не впечатлят. Потому что, Славик, шайтаны стали неверными, а затем обучили людей колдовству, тем самым выведя их из религии. Посмотрела на когнитивный диссонанс, разлившийся по всему Славкиному лицу и упала обратно в подушку. Через несколько дней я получила флешку обратно. Кто-то, скорее всего Иджен, выделил каждую ошибку в языке и написал рядом правильный вариант. Я все исправила, распечатала текст и отнесла досточтимому Нуалю. Он улыбнулся, сказал, что я молодец, раз не сдалась и довела дело до конца. Что он с моим опусом делал потом, я не узнавала.
Саня пришел к Марине, когда первый вал воплей в СМИ и сети об аресте Тивера да Фаллэ уже схлынул и обсуждение судьбы герцога стало частью привычного круга тем. Разговор получился скверный до предела и кончился все равно ничем. Марина выкурила полпачки сигарет за эти три часа, поплакала, успокоилась, поругалась, выдохлась, попыталась попросить одуматься и тоже не преуспела. Дело было восемнадцатого июня. Кончилось все тем, что Саня сказал: - Марина Викторовна, вы знаете, что я прав. И мы оба знаем, что кто-то должен это сделать. Потому что если этого не сделать сейчас, у остальных вообще шансов не будет. Наместник должен знать, как к нему здесь относятся. Предыдущего это удерживало несколько недель, этот вроде поумнее, может, до осени ему хватит. Марина кивнула и спросила без выражения: - И когда собираешься? - Да выбираю вот, - пожал плечами Саня, - или на двадцать второе с утра, или на годовщину Заходского. Мне кажется, чем раньше, тем лучше, так что, думаю, двадцать второго. - Ясно... - Лейшина снова потянулась за сигаретой. - Ты подумай, может, все-таки, найдется другой вариант. - Да нет вариантов, Марина Викторовна. Послать по почте - так они пол-города перевернут, а людям тут еще жить. Опубликовать открытое письмо тоже не вариант, он их не читает, похоже. Так что только лично. Из рук, так сказать, в руки. - Санечка, но цена... - Марина начала говорить, посмотрела в солнечную Санину усмешку и замолчала. - Марина Викторовна, цену вы с них потом спросите. А не вы, так миротворцы ООН вместе со счетом за все остальное предъявят. А я готов, я уже все решил и все посчитал. - Сань, - Марина решила предпринять последнюю попытку. - Вот все-таки. Ты молодой мужик, не урод, не безрукий, не дурак. Могла бы быть семья, ребенок... - Ребенок? В это вот все? - Саня посмотрел на нее так, как если бы она некстати рассказала ему очень тупой и грубый анекдот. - Марина Викторовна, не смешно. И насчет семьи тоже. А делать это должен именно я, потому что не урод, не безрукий и не дурак. Другие мимо его охраны не пройдут...
Он вздохнул и поднялся.
- Спасибо за чай, за разговоры... Пойду я, скоро комендантский час уже. Доброго вечера вам. Марина механически кивнула, поднялась вслед за ним, постояла в прихожей, пока он шнуровал кеды, так же механически улыбнулась в ответ на его улыбку и помахала рукой: - Хорошей дороги и добрых снов. Закрыла за ним дверь, ушла в ванную, зажала в зубах полотенце и рыдала час или около того. А двадцать второго июня включила "гнусный ящик" в шесть утра, потому что все равно не спала всю ночь. Утренний восьмичасовой репортаж, конечно, был внезапным для СМИ и всех действующих лиц события, кроме автора идеи. Марина видела, как расступается охрана, как к Сане поворачиваются камеры. Потом она услышала Санину фразу, видимо, заранее заготовленную: "Господин наместник! Это вам от нас, за заслуги перед городом и его жителями". А потом, замерев и не дыша, наблюдала, как наместник смотрит на открытую коробочку, которую ему протягивает парень, одетый в черную полевую форменную одежду чуть не столетней давности, как высокий мужчина в синем и бирюзовом отшатывается от маленькой коробочки с выражением брезгливого ужаса на лице - впрочем, мгновенно возвращая привычную нейтрально-благожелательную мину, как к Сане подходят два гвардейца в цветах наместника и как братец в сером осторожно забирает у него из рук железный крест вместе с коробкой и обтянутой черным атласом картонкой. Все случившееся заняло чуть больше минуты. После этих событий Димитри вернулся в Приозерск и ушел в свой малый кабинет, сказав Иджену, чтобы отменил на два часа все встречи. Он надеялся побыть один, но прибежал встрепанный Вейлин с попытками сочувствовать. Димитри поморщился и попросил его позвать Айдиша, сказав, что ближайшие два часа не готов обсуждать ни события, ни перспективы. Вейлин это понял как полный карт-бланш на решение вопроса с утренним визитером и рванулся в бой. Айдиш пришел, сел в кресло у дверей и сказал: - Я здесь, князь. Больше никто не войдет. Димитри даже кивнуть в ответ не мог. Кроме обычных для мигрени гула в ушах и пестрых пятен, закрывающих зримый мир, его истязал плавающий перед глазами небольшой нагрудный знак, похожий на паука, и это было самой тяжелой частью всех неприятностей дня. Поесть князь смог только вечером. К тому времени Саню уже отправили в "Кресты", поняв, что добиться от него каких-то имен, адресов и дат не удастся.
Через двенадцать дней у Марины в доме собрались все, кто был знаком с казненным: на сайте администрации вывесили стандартное объявление, не удостоив новость размещения на телеканале. Да и с чего бы: передача в руки наместнику предмета, явно взятого с останков, была расценена как попытка вредоносного колдовства путем вручения вещи, добытой преступным способом. Формулировка приговора за последнее время успела навязнуть в зубах у всего края, все было ясно и петербуржцам, и сааланцам. Было людно и очень тихо, и люди продолжали подходить. Алена, стоя в коридоре, негромко объясняла появившемуся вслед за ней Паше, что, с ее точки зрения, свечки надо ставить к стене здания напротив Адмиралтейства, там, где раньше был ресторан, потому что по ту сторону улицы уже город, а в парке еще резиденция наместника или всяко охраняемая зона. Совершенно потерянный Коля сидел в комнате и был бесполезнее мебели. Звонок в общей тишине загрохотал, как будильник в ведре. Марина поморщилась и взяла комм:
- Да... Борис Андреевич, здравствуйте... Так, и чего хочет? Мне посылка? От наместника? Уже интересно. А мне как мне или мне как организации? Ага. Сейчас я пришлю человека, мы заберем. Нажав отбой, она сказала в комнату: - Нам ответный подарок, ребята. Клянутся, что не взрывчатое. Надо съездить забрать, там от него посыльная ждет. Они прислали на юридический адрес, куда вся почта приходит, это Владимирский проспект, почти на площади. - Давайте я, - вызвалась Алена, уже надевая ботинки. - У меня самокат, так быстрее. Марина кивнула: - Хорошо. Намордник только не снимай, незачем. Вот тебе наш значок, прицепи на куртку. - Конечно, МаринВикторовна. Слева или справа цеплять? - Слева. Удачи, и ждем тебя. Алена вернулась через полчаса, с шерстяной сааланской сумкой серого цвета, похожей на обычные городские экосумки и отличающейся только наличием стяжки чуть ниже верхнего края. Стяжка была затянута, сумка висела у Алены на плече, вопреки всем правилам техбеза. Валентин увидел это и неодобрительно хмыкнул. Алена сдернула платок, закрывавший рот и нос, открыла опрокинутое лицо, белое, как лист бумаги, с черными провалами глаз, и растерянно произнесла: - Валентин Аркадьич... Я Саню привезла. - Хорошо, молодец. Давай мне, - Валентин протянул руку и бережно снял с плеча девушки сумку с прахом в гладкой овальной урне.
Развязав тесемки, он достал и показал всем рукотворное яйцо размером с пятилитровую канистру, выполненное из какого-то странного рыжего камня с прожилками цвета запекшейся крови. В нижней части яйца была плоская площадка, позволяющая ставить сосуд на любую относительно ровную поверхность. Поставив урну в центре комнаты, служившей конференц-залом, он сказал: - Ну что, давайте думать про похороны.
Димитри спросил вернувшуюся Дарну: - Тебя никто не видел? - Нет, мой князь, - ответила та, - из наших никто. Меня видел... видела секретарь этой дамы и ее курьер, кажется, тоже женщина. - Кажется? - переспросил Димитри. - Курьер приехал на самокате и не снимал пылевую маску, папа, - ответила Дарна. - Как ты узнала ее? - князь слегка качнул головой. - Очень легко. У нее был знак на одежде. Такой же, как на печати их организации. - Хорошо, - Князь улыбнулся приемной дочери. - Спасибо тебе, малыш. Иди отдыхать.
Вейлин знал, что князь тайно передал Сопротивлению прах их товарища, и восхитился решением. Ему и в голову не пришло бы использовать настолько благородный жест как метод устрашения, но послание было очевидно: любой, кто решится оценивать и обсуждать действия наместника, умрет. И использовать камень с Ддайг для погребальной урны тоже было хорошим ходом: вашими жизнями и вашей смертью владеет империя, мол, смиритесь и привыкайте к этому. Вот что значит старая семья и древняя кровь. Никакое образование и воспитание не могут этого заменить. У них сложился неплохой альянс, да. А что до Унриаля да Шайни... Вероятно, его удача просто жила под другим небом. Но вот процесс Тивера да Фаллэ оказался неожиданно сложным и муторным. Вейлин не видел в нем ничего особенного, а князь все время находил к чему придраться. Сперва он выразил неудовольствие тем, что Вейлин сначала арестовал герцога и только потом известил наместника, хотя должен был сделать наоборот. Князь был настолько недоволен этим, что едва не потребовал вызова дознавателя от Святой стражи. Когда достопочтенный, еле сдерживая удивление, сказал, что вроде бы помнил, что князь и герцог были дружны, Димитри только повел плечом и ответил, что проходил процедуру дознания и не видит в ней ничего такого, чего нельзя было бы выдержать. Вейлин еле сумел объяснить ему, что не у всех настолько прочное сердце, как у него, моряка и первопроходца нового континента. Потом князь начал вносить бесконечные мелкие правки в планы: а известите прессу, а пригласите репортеров, а где местная охрана правопорядка и почему она не участвует, а где защитник герцога, положенный ему по местному закону... Вейлин сопел, терпел, но выполнял все эти ненужные мелочи. И все это привело к тому, что к Тиверу приехала та же самая гадина, которая забрала из зала суда весь выводок Медуницы. И в дело герцога она вцепилась точно так же, как впрягалась за этот свой сброд. Глаза графа Новгородского, встретившего ее в здании суда, надо было видеть. Вейлин искренне сочувствовал и графу, и новгородским представителям Академии: от стройных выкладок досточтимых только клочья летели. С трудом удалось провести первое судебное заседание после летнепраздника, который и так был испорчен визитом в администрацию наместника очередного безумца из дружков Медуницы. Вейлин надеялся закрыть обе эти истории одновременно, но суды, к его досаде, ушли на двухмесячные каникулы, едва закрыв заседание. После этой новости достопочтенный не сдержал раздражения и пришел к князю высказаться. - Послушай, пресветлый князь, - начал достопочтенный с порога, - ты правда думаешь, что у нас есть время соблюдать все эти формальности? Уж не надеешься ли ты случайно на то, что твои враги придут к тебе сами, положив ремень поперек рук? Димитри развернулся к нему от окна с недоуменным выражением на лице. - Доброго дня тебе, Вейлин. Что тебя так обеспокоило? - Димитри, эти твои формальности занимают слишком много времени, и нас могут опередить. Ты, наместник, можешь проиграть своим недоброжелателям. Понимаешь, что это значит для края? И кстати, подумай еще и о том, что тебе скажет император. - Я уже думал об этом, достопочтенный, - князь жестом предложил Волчонку кресло и сам, выйдя из эркера кабинета, тоже пошел в сторону чайного столика. - Да, - сказал монах тоном ниже, - я помню, что ты вице-император Заморских земель и не в первый раз общаешься с дикарями, но здесь другие дикари. Они хитры, изворотливы и очень злонамеренны. Димитри сделал вошедшему Иджену знак принести кофе и снова обратился к монаху: - Судя по их церемониалу, Вейлин, мы вряд ли встретим согласие, если пренебрежем формальностями. Соблюдая этот их деловой этикет, я еще могу надеяться на понимание непопулярных решений, а вот любая небрежность может дорого обойтись. Вспомни, что было сразу после ареста герцога да Фаллэ. - Димитри очень надеялся, что голос его не выдаст, не дрогнет и не вильнет в неподходящий момент. Он очень не хотел обсуждать с достопочтенным свои чувства ко всей этой истории. - А что такого было, князь? - Волчонок с удовольствием сделал глоток кофе. Димитри чуть нагнулся к нему и доверительно понизил голос: - Сопротивление прислало ему своего адвоката после того, как узнало, что ты принял меры, не известив меня. Я пока не знаю откуда, но намерен проверить всю пресс-службу самым тщательным образом. Вейлин качнул головой одновременно с уважением и неодобрением: - Какие шустрые, а? Князь скорбно кивнул: - Так постарайся не допускать небрежностей, а то проблем не оберемся. И кстати: тоже проверь своих людей, особенно из новообращенных, не ест ли кто-нибудь из них за двумя столами одновременно. - Невозможно, князь, - уверенно сказал Волчонок. - Эти люди оказались в позорном списке у твоих врагов прежде, чем попались на связях с работорговцами. - Да? - сказал князь с легким сомнением. - Ну хорошо. Я тебе верю, но учти, что спрошу с тебя за них без поблажек, если что-нибудь обнаружится.
После ареста Тивера Димитри чувствовал себя зажатым между молотом и наковальней, поэтому когда мистрис Атил пришла рассказывать ему про новую идею комиссии Саэхен, он слушал не слишком внимательно. - Князь, мы еще не поняли, как заткнуть дыру, из которой лезут эти существа, - сказала Ранда, - но не хотим сидеть тут зря, раз уж мы пришли помогать. Мы собираемся пока заняться усовершенствованием вакцин от инфекции, которую они несут. Димитри вздохнул: - Как бы вы нас вообще не бросили, судя по тем перспективам, которые я вижу. Ранда посмотрела на него, одновременно сочувствуя и изучая: - А, политические разногласия... не с императором, надеюсь? - Да нет, - князь постучал пальцем по столу, подбирая слова. - С церковью. Ранда кивнула: - Да, предсказуемо, это нормальный этап развития любой культуры. - Верю... - сказав это, Димитри долго молчал, глядя куда-то мимо собеседницы, и вдруг, посмотрев ей прямо в глаза, продолжил реплику. - Только в нем, кажется, не принято выживать людям, ценящим чужую жизнь чуть больше, чем великие идеи. И тем более не принято выживать тем, кто пытается сохранить память о прошлом. Ранда чуть сдвинула брови: - Что тебя связывает? Что мешает сохранить им жизнь? Димитри пожал плечами: - Мировое сообщество Земли против того, чтобы мы пользовались порталами за пределами края. А наша церковь против распространения заразы. Они так называют половину местных традиций. А мне и так попало за Эрмитаж и за прочие культурные памятники. Но у церкви свои резоны, они совсем не против того, чтобы я и дальше выслушивал от мирового сообщества все, что оно думает по поводу идей наших священников, под которыми подписываться тоже должен я. Ранда вдруг мимолетно улыбнулась: - Я думаю, вопросы со зданиями ты решишь и сам, ты уже большой мальчик. А насчет людей... - в ее голосе послышалась озорная усмешка, но лицо вновь было серьезным, - и насчет порталов... - она пожала плечами и сказала совсем весело. - Вот лично я местному сообществу ничего не обещала. - И вдруг она снова стала очень серьезной. - Так что когда ваши священники начнут просвещать народ огнем и железом, ты дай знать через любого из наших, мы все сделаем. Удивленный князь мог только поблагодарить гостью и сестру по Искусству - и смотреть, как она выходит из его кабинета, мелькнув краем блекло-лиловой накидки в дверях.
Саню похоронили рядом с родителями, на Южном кладбище. Над урной поставили временный обелиск, повторяющий формой солдатский времен Великой Отечественной и тоже фанерный, только вместо звезды на его вершине закрепили адмиралтейский кораблик. Полина сказала, что нужно будет в течение года заменить его таким же по форме, но из стальных листов, и обещала выделить деньги. Марина разместила на сайте "Света в окне", сократившегося с трех разнородных программ до простой и понятной правозащитной организации, некролог и два фото. На последнем прижизненном, прошлогоднем, Саня белил мочальной кистью яблони Пискаревки, а вторым было фото с места захоронения. Димитри увидел эту новость среди прочих, просматривая обновления в сети, кивнул и сказал: "Хорошо". Он не знал, когда и как состоится разговор с оппозицией, но надеялся, что сейчас поставил первую точку для будущих переговоров. Если, конечно, удача все еще с ним, и они его верно поняли.
Прямо перед Короткой ночью достопочтенный нашел дополнительное дело и для Дейвина. Рьяные братья из Святой стражи обнаружили в городе группу людей, общим делом которых был бой на мечах для собственного удовольствия. Эти люди никому не угрожали, не использовали свое искусство никому во вред и зарабатывали себе на жизнь вовсе не им. И, в общем, не были заинтересованы себя рекламировать. Но досточтимые нашли их помещение, явились, сообщили, что усмотрели в их занятиях "отправление ненадлежащих ритуалов", и обвинили в этом всех присутствующих скопом. Огласив свое мнение об увиденном, они предложили изобличенным в недолжном проехать в администрацию империи, но их ждал неприятный сюрприз. Люди решили, что они уже все равно заработали себе смертную казнь и терять им нечего. Досточтимым, не выбирая выражений, рассказали, кто такой достопочтенный и где его место в этой жизни, а после этого перешли к вопросу правомочности присутствия в крае саалан в принципе. Прозвучало предположение, что в одном случае все-таки присутствие пришлых правомочно: двумя метрами ниже уровня грунта для них достаточно места, и уж там их точно никто не потревожит и не огорчит. После этого серых братцев и сестриц, не разбирая их достоинств и статей, выкинули за двери помещения клуба. Все услышанное досточтимые принесли Вейлину, вместе с коллекцией синяков и шишек. А он вызвал к себе графа да Айгита и потребовал, чтобы тот разобрался с этой новой угрозой. Дейвин выслушал с каменным лицом и ответил: - После праздника. Вейлин согласился: выбирать ему не приходилось. Летнепраздник принес свои неурядицы, и достопочтенный хотел было напомнить графу о застрявшем деле с этой группой, когда да Айгит пришел к нему сам. Пользуясь тем, что формально светлое время еще не кончилось, граф вытащил достопочтенного из постели и начал доклад. - Вейлин, вот и окончание той истории между твоими людьми и фехтовальным клубом. Сегодня я судил два поединка чести: местные из той компании против наших. У нас один мертвый и один раненый, у них так же. Вердикт первого поединка: ты... - Дейвин совершенно обыденным тоном сказал русское слово из непечатных и продолжил фразу, - какими бы ни были их ритуалы. И отстаньте от этих людей. Вейлин судорожно вдохнул, но граф не дал ему вставить ни слова: - Второй вердикт - мы имеем право здесь остаться, и даже не будучи похороненными в этой земле. Но на нашем месте я бы хорошо подумал над поведением. И хочу тебе сказать, что после увиденного я в любом случае намерен это сделать. Теперь о стороне практической. Рейен поправится не раньше осени, а Ивгара ты завтра проводишь в последнее плавание. Я возьму у тебя вместо них пока что шестерых, твои люди неопытны. Дай мне тех, кто в сезон Охоты нашел время заняться вопросами веры, их рвение возместит недостаточную осведомленность. - Но почему просто не вызвать замену? - спросил разбуженный достопочтенный. - Потому что это имперский легион, и менять придется не двоих выбывших, а все подразделение. Если помнишь, это пять пятерок. Как ты понимаешь, в середине сезона у нас нет такой возможности. У меня все. Сказав это, граф да Айгит развернулся и вышел. Он знал, что сегодня не будет спать хорошо, и решил, что, по крайней мере, пусть скверная ночь будет не только у него.
День, сделавший эту ночь скверной, начался накануне. Предыдущим вечером Дейвин встретился с этими людьми сам. Кратко представившись, граф сказал, что наставить синяков людям, поклявшимся не брать в руки оружия, - невеликая доблесть, и уж если они предпочитают этот стиль общения, то он готов предоставить им возможность. Некоторое время они обсуждали вопрос законности подобной встречи. Дейвин сумел донести им смысл и суть идеи судебного поединка и заверил, что победитель в любом случае освобождается от преследования - как законом, так и семьей, а также и друзьями проигравшего. Потом они перешли к деталям вроде места и времени. Прозвучало предложение на полдень, на площади в конце Кленовой улицы у Михайловского замка. Дейвин поднял брови: где это? Ему показали на карте, загруженной в комм. Посмотрев, он сказал: "О!" О том, что у этой аллеи есть имя, он слышал впервые, хотя, конечно, проходил по ней не раз и даже не пять. Он бы в жизни не догадался, что она Кленовая: на ней росли каштаны и несколько лип.
Утром граф да Айгит поехал смотреть место. Площадка ему понравилась: старая надежная брусчатка, не отличающаяся от столичной, просторно и не слишком видно от дороги. Он вызвал гвардию, вытащил на место четверых баронов, живущих неподалеку, чтобы было кому отвезти раненых и убитых с места поединка, поймал местного дворника и потребовал у него принести на это место несколько ведер с песком или опилками - в общем, занимался привычной по столице мелкой возней. И так увлекся, что не заметил, как подошли обидчики досточтимых. Он улыбнулся им, обводя рукой готовую площадку для поединка: - Пожалуй, так. Сейчас замкнем ленты ограждения, и будет готово. - Да, так, - кивнул кто-то из местных. - Давайте начинать. Дейвин вошел в огороженное пространство и громко произнес: - Господа. Сейчас вы еще можете извиниться за свои слова и согласиться понести заслуженное наказание. Если не хотите, то пусть выйдет тот, кто сказал, и ответит за сказанное. Начнем с вопроса о достопочтенном и ваших обычаях. В огражденный круг к Дейвину вышел самый старый из них. И самый спокойный. - Да, я это сказал. И готов ответить за свои слова. - Назовись, - потребовал Дейвин, - и назови свой возраст. - Зачем? - У нас так принято. - Как хотите. Петр, сорок два года. Дейвин посмотрел на него внимательно, оценивая. Перед ним был даже для местных невысокий крепкий мужчина, ростом на три четверти ладони ниже самого графа, в местных единицах - сто семьдесят сантиметров, не выше. Но при этом он весил три обрезанных меры, или без десятой части центнер, как считали здесь. - Какой у тебя боевой опыт? - задал граф следующий вопрос. - Мой опыт? - Петр слегка наклонил голову набок. - Зачем вам? У нас свои квалификации, вы их не знаете. Фехтую двадцать с лишним лет, этого достаточно. - Хорошо, - Дейвин повернулся к гвардейцам. - Есть ли кто-то, кто хочет оспорить его слова? - Не ты? - удивился Петр. - Нет, не я, - улыбнулся граф. - Жаль, - коротко сказал крепыш. И пошел к краю ограждения. Дейвин было удивился, но тут же увидел, как ему передают через ленты оружие. Сражаться с ним вызвался Ивгар, гвардеец из частей защиты, тех, кто постоянно имел дело с горными ддайг, нападающими на поселения, тоже опытный. Ростом он был на полную ладонь выше противника, весил полных три меры, а в местных килограммах - без одного сотня. Этот Петр выбрал довольно странное оружие: очень короткий и широкий меч и небольшой круглый щит. Щит особенно озадачил Дейвина. Для того чтобы защититься от атак соперника, достаточно малого клинка или металлической перчатки, а эта штука, по мнению графа, только бессмысленно снижала маневренность и сужала угол атаки. Да еще и весила, утомляя руку. "Кроме того, - подумал Дейвин, - если он получит мечом по этому своему... предмету, то его пальцам и запястью не поздоровится, и он останется без защиты вообще. Долго ли он тогда провертится со своим огрызком против гвардейского меча? Ему ведь уже давно не двадцать". - Раскрой руки с оружием. Покажи мне локти. Хорошо. Теперь ты, Ивгар. Тоже хорошо. Возвысив голос, граф произнес: - Признаю оружие честным и готов свидетельствовать поединок. Начинайте.
И отошел с площадки за ленты, заняв место наблюдателя. Гвардейцы перекрывали проезд со стороны Садовой улицы, местные стояли со стороны набережной. Дейвин сосредоточился на поединке. Сперва Петр долго пятился и играл, время от времени демонстрируя попытки достать в сближении вооруженную руку гвардейца, уставшего топтаться по брусчатке и ждать, когда же начнется бой. Дейвин, наблюдая за ними, добрую сотню ударов сердца ждал, когда же этот странный боец начнет смещаться по кругу вправо, пока не сообразил, что видит другую школу владения оружием и другую стратегию сражения.
Наконец маг заметил, что Петр, видимо, что-то для себя решил. Он очередной раз пошел на разрыв дистанции и, значит, показалось графу, сейчас попытается заставить гвардейца вывалиться в выпад, чтобы достать его вооруженную руку... Да, вот оно: подшаг, показ... Что за бред, вдруг изумился маг, неужели он пытается бить щитом?! Через удар сердца все встало на свои места: Петр подставил свою спину и ноги ради "удара последнего шанса". Он задумал удар из-под щита в шею или ключицу противника. Вот, значит, зачем он его взял. Для защиты хватило бы и металлического наруча, а щит, оказывается, тоже может быть оружием... Ивгар попался. Кто-то из гвардейцев тихо выругался на сааланике, глядя, как их товарищ падает на камни. Из левого плеча Ивгара, из-за ключицы, плеснуло на брусчатку кровью. Петр стоял над ним, опустив оружие. Ему чуть-чуть не хватило времени уйти вправо от ответного удара, Дейвин увидел длинный косой порез на его левом бедре, уходящий сбоку назад. "Вид у него какой-то потерянный, - отметил про себя Дейвин и спохватился. - А сам-то я что стою на месте, нужно подойти подтвердить смерть".
Он сделал шаг к бойцам и увидел, как победитель упал рядом с побежденным: из его ноги лило тоже порядочно. Дейвин мимоходом глянул в лицо Петра и понял, почему тот стоял рядом с Ивгаром, пока не свалился. Это был первый его труп, вот в чем дело. Он в шоке от сделанного и поэтому безразличен к тому, что сам истекает кровью. Похоже, поэтому так долго и тянул время, а мог закончить бой гораздо раньше. Граф прервал себя - это можно обдумать и позже, тут мыслей не на пять минут, - дал гвардейцам знак уносить Ивгара и обернулся к товарищам Петра по оружию: - А вы-то что стоите? Ваш друг умирает, а вам все равно? - А мы не знаем, имеем ли мы право вмешиваться по вашим правилам, - донеслось оттуда. - У вас сердца рыб! - бросил им Дейвин и повернулся к гвардейцам. - Перевяжите его, парни. Машина там же, грузите его и отправляйтесь с ним в госпиталь на Малую Конюшенную, граф да Онгай распорядился, там ждут. Пора было объявлять вердикт, пока победитель мог его слышать. Граф вздохнул, освобождая голос, произнес четко и громко: - Судя по результату боя, хотя ваши ритуалы и могут быть ненадлежащими, достопочтенный вполне заслуживает определения, которое заявлял победитель. Я не буду повторять эти слова, но Петр доказал, что прав. Он не подлежит суду ни за сделанное, ни за сказанное. Дослушав вердикт, трое гвардейцев подняли победителя и унесли в машину, немедленно выехавшую в госпиталь. Отправив раненого, Дейвин распоряжался посыпать брусчатку песком и смести его, чтобы собрать кровь с камней, гонял гвардейцев, унесших Ивгара в машину, за ближайшим недомагом Академии, поручал ему надлежащую транспортировку тела в Адмиралтейство и командовал переставить вторую пару машин ближе к огражденному кругу... В общем, делал кучу мелких рутинных дел. Местные самостоятельно сообразили только отправить кого-то домой к раненому, чтобы обеспечить ему в больнице все необходимое, а в остальном по большей части стояли, как примороженные. Он успел заметить раздражение, справиться с ним и снова разозлиться на них, потом понял, что голоден, махнул рукой и сказал: - Расходимся, господа. - И, встретив непонимающие взгляды местных, пояснил. - Вы как хотите, а мы пойдем обедать. Встретимся тут же, через два часа. Только вернувшись на место встречи, Дейвин понял, что все это время надеялся не увидеть оппонентов снова. Но они стояли на том же месте, такой же плотной кучкой. Некоторые отходили в сторону перекурить, но вернувшись, снова сливались с группой. Граф вздохнул про себя. - Кто автор второй реплики? - Я автор, - выходя в круг, ответил сероглазый мужчина с настолько короткой стрижкой, что из-под волос был виден шрам. Граф внимательно посмотрел на него, пытаясь определить цвет волос. Автор второй дерзкой реплики оказался блондином. Почти настолько же светловолосым, как сам да Айгит. Посмотрев ему в лицо снова, Дейвин понял, что нет смысла спрашивать, не хочет ли этот человек извиниться и отказаться от своих слов. - От чего это у тебя? - кивнул Дейвин на голову ответившего. - От саперной лопатки, - лаконично ответил тот. - Не хочешь представиться и назвать свой возраст? - намекнул граф на элементарные правила вежливости, обязательные под любым небом. Мужчина безразлично пожал плечами, но ответил: - Руслан, двадцать семь лет. - Расскажешь, что умеешь? - это начинало напоминать допрос, но Дейвин был здесь затем, чтобы все правила были соблюдены, а местные их, похоже, не знали. Боец перенес вес с правой ноги на левую и заговорил: - Не знаю, что все это тебе скажет, но у меня первый спортивный разряд по эспадронам. Я мог стать кандидатом в мастера спорта на универсиаде, но проиграл четвертьфинал. Был отчислен из-за ролевых игр из вуза. Служил в погранвойсках, демобилизован в год начала Вторжения. Руслан не назвал присутствие саалан в крае интеграцией или протекторатом, не выбрал других вежливых слов. Это было ответом на незаданный вопрос. Дейвин кивнул и окинул мужчину взглядом, переводя его рост и вес в местные единицы. Рост примерно сто восемьдесят пять, вес около семидесяти. По нему видно, что он свой счет убитым уже открыл и случилось это не вчера. "Впрочем, - подумал граф, - наш парень тоже не промах, они в столичных подразделениях все такие". Противником Руслана решил стать гвардеец Рейен, тоже еще молодой. Он напросился сюда из дворцовой охраны, ростом был на пять пальцев повыше Руслана и весил тоже чуть больше, но по сложению противники были примерно равны. - Покажи оружие, - продолжил процедуру Дейвин. Руслан вдруг улыбнулся, показав хорошие, чуть крупноватые зубы: - Знакомься: это карабела. Дейвин увидел красивый изогнутый меч, похожий на ддайгские, но уже и легче, и с приметной рукоятью, похожей на птичью голову. Сравнив оружие с мечом гвардейца, Дейвин кивнул: - Признаю оружие равным, а бой честным. Начинайте. Стиль, который он должен был увидеть, назывался "польская крестовая школа". Дейвин услышал эти слова из группы местных бойцов, так и не пошевелившихся после того, как их товарища увезли. Они по-прежнему стояли на месте, иногда тихо переговариваясь. Наблюдая начало боя, Дейвин опять почувствовал себя несмышленышем-потеряшкой. Он увидел очень подвижное фехтование. Настолько подвижное, что далеко не сразу заметил, что и в этом бою классическое для саалан смещение противников по кругу местный боец тоже не применил. Граф впервые наблюдал такие частые смены линии атаки и настолько быстро и беспорядочно чередующиеся правые и левые круговые защиты. Он уже надеялся, что на сегодня сюрпризы иссякли, но вдруг заметил нечто заставившее его моргнуть от удивления в самый неудачный момент: Руслан смягчил стойку, подняв клинок над головой гардой во внутренний сектор, и вывел гарду выше острия клинка, согнув руку в локте. Дейвин не мог не признать, что прием успешно защищает внешний верхний сектор, но поразился непривычному положению кисти. Рука бойца была повернута запястьем вверх, с прижатым к руке навершием и заметной разницей уровней гарды и острия. "Голова закрыта неожиданно надежно, но как он рискует рукой", - подумал маг, - и тут же отметил, что рука тоже защищена. Дрался Руслан страшно: стремительно и с бешеным натиском. Почти не атакуя клинок противника, он постоянно метил в Рейена. "Совсем не бережет свою красотку, как будто специально иззубривает клинок рубкой", - удивился Дейвин. Меньше чем за три минуты оба бойца были изрезаны так, что капало на камни мостовой. Граф механически отмечал новое для себя: частые смены стойки с правой стороны на левую, перемену руки и после этого временные уходы в глухую защиту, чтобы отдохнуть, не прерывая поединка. Руслан знал, что делал. Но... Он слишком хотел победить, и Рейен это понял. Попытки измотать противника бешеными атаками землянину не удавались: сааланец внимательно следил за своими границами, не оставляя возможности для решающего броска. Дворцовую охрану тренируют для боев с крупными ящерами, парни там служат внимательные и с хорошей реакцией, и Рейен не исключение. Вот только перед ним не ящер, а человек... "Лучше бы им не затягивать бой, камни залиты кровью, у обоих уже скользят ноги, и они устают все больше, не пришлось бы откладывать продолжение и встречаться снова", - подумал Дейвин. И в этот миг сероглазый забияка налетел на колющий выпад Рейена. Меняя стойку, он качнулся вправо - и меч гвардейца влетел ему под ребра. Карабела заплакала на камнях. Рейен попал точно в печень, судя по тому, как Руслан упал, да и черная струйка из его рта говорила о том же. "Очень жаль, - подумал граф, - красивая школа. Тем более жаль, что я здесь уроков уже не получу". Местные поникли. Дейвин понял, что ждать от них каких-то внятных действий уже бессмысленно. Рейен отер клинок, передал его кому-то из товарищей и сел прямо на заляпанные кровью камни, совершенно не думая о том, что на светлых форменных жойс останутся пятна. Дейвин огласил вердикт: - Судя по результату боя, мы имеем право здесь остаться, и даже не должны быть зарыты в эту землю, но похоже, нам придется пересмотреть свое отношение ко многим вещам из тех, что мы здесь видим. После этого граф повернулся к гвардейцу: - Рейен, ты можешь идти?.. А, все понятно. Повернув голову, он скомандовал гвардии: - Ребята, заберите раненого, отправляйте в госпиталь. Возьмите и убитого тоже, вторая машина там же, его в Адмиралтейство. Приведите кто-нибудь площадь в порядок, песок еще оставался. Некоторое время после распоряжений Дейвин смотрел на местных, не представляя, как к ним обратиться после всего увиденного и какие слова подобрать. Наконец, он выбрал выражения. - Э-эгм... Господа. Вы известите родителей проигравшего или считаете, что это должен сделать я? Некоторое время он выждал. Ответа не последовало. - Да? - сказал он и, пожав плечами, добавил. - Ну, я так и думал.
На следующий день Дейвин собрал свою гвардию и сделал своим людям внушение по поводу сугубой осторожности с местными. Он призвал их быть осмотрительными и не вовлекаться в конфликты. - Здешние реалии, - сказал граф, - еще удивят нас не раз, несмотря на то что мы прожили здесь довольно много времени. Ящеров по эту сторону звезд нет, а вот люди могут быть злыми и опасными. Их кулачный бой мы увидели только в этом году, а нам бы следовало знать о его существовании раньше: пять трупов за три часа от руки подростка, которому нет еще пятнадцати здешних лет, - очень убедительный результат. А вчера я посмотрел на их фехтование и должен сказать, что здешнее огнестрельное оружие еще гуманно. В этом мире больше одной традиции клинкового боя, и все они очень сильно различаются между собой. Вчера я наблюдал в действии две и слышал, насколько успел понять, не меньше чем о четырех. И я подозреваю, что мы видели и знаем еще далеко не все. Так что, мальчики и девочки, прошу вас быть аккуратнее и не рисковать напрасно, вас дома ждут живыми и, по возможности, целыми. Победа далась Рейену дорого: целители выхаживали его до осени.
Марина, узнав об этой истории от Коли, передала ее Полине. Та только поморщилась и махнула рукой - мол, хоть для погребения выдали, и то счастье. До конца июля оппозиция, чертыхаясь, добывала антибиотики для Петра по старым, еще Алисой переданным, контактам в Суоми и помогала родителям Руслана организовать минимально приличное погребение. А не в меру ретивых досточтимых Дейвин забрал в усиление к ветконтролю, а оттуда взял двоих парней потолковее, чтобы заменить Ивгара и Рейена. И загонял монахов так, что через месяц они рыдали на конфиденции, а к концу сезона двое просились домой, в родные монастыри, а еще четверо не хотели больше никаких подвигов во имя веры, но у этого уже были и другие причины, кроме всем известной суровости графа да Айгита.
12.07.2026. О любви и достоинстве. Тема может показаться ужасно пафосной, но для кого это так, тем я сочувствую. Вообще, это само по себе признак: если нижесказанное вам покажется чересчур напыщенным, то, вероятно, в вашей обыденной жизни ни любви, ни достоинству места уже не осталось. И если так, то жизнью ваше существование уже не называется. Надо смотреть, что потерялось еще, и что осталось: на месте ли привычка умываться и чистить зубы, не забылся ли навык здороваться и говорить "спасибо" и "пожалуйста", при вас ли правило мыть после еды посуду - такие простые и обыденные повседневные вещи. Они тоже могут показаться роскошью в какой-то момент, но слова "любовь" и "достоинство" уйдут раньше. Мы, город (а может быть, и весь край), вчера обнаружили, что уже давно живем в условиях, в которых между этими двумя словами приходится делать выбор. И это значит, что вскоре у нас не останется ни одного из двух. Начав между ними выбирать, неизбежно теряешь оба. Любовь без достоинства - мерзкая и липкая зависимость. Достоинство без любви - ледяная пустыня раненой гордости. Но позавчерашний день показал нам, что доказывать нашу любовь к городу и любовь к своим выбранным занятиям нам приходится с оружием в руках. Не то чтобы горожане раньше не убивали "гостей", перешедших грань. Не то чтобы "гости" раньше не спохватывались, поймав раз-два по зубам и похоронив нескольких своих. Было и то и это. Но впервые позавчерашний инцидент был начат "гостями" и проведен полностью в рамках их правил. Что мы теперь знаем о саалан? То, что их можно убивать за оскорбление личного достоинства, если получится. То, что они за это не преследуют. То, что они понимают только такой язык. Что следует сказать о случившемся? То, что это положение вещей само по себе унизительно: если ты вынужден драться за свое достоинство, оно тебе уже не принадлежит. То, что, по большому счету, будет совсем не удивительно, если люди, которым ценно их личное достоинство, сейчас покинут это грустное место. У вас созрел вопрос, а не уедет ли Аугментина? Нет, я останусь здесь до конца. Не потому, что мне неизвестно, чем закончится этот сюжет: очень хорошо известно. Не потому, что у меня нет достоинства: поверьте, лично у меня все в порядке со всеми навыками, перечисленными в начале текста. Более того, в этом тексте нет ни одного слова, которое было бы вставлено вместо вымаранного нецензурного, слетевшего случайно с пальцев. Не потому, что я не люблю свой город и могу спокойно смотреть на все, что здесь творится. Люблю. И мне больно видеть происходящее. Но кто-то должен писать эту хронику. Когда-то мне рассказывали про фотографа, который, снимая извержение, кажется, Этны, понял, что уже не успевает уйти. Он продолжил фотографировать, делая ценнейшие кадры, благодаря которым о природе магмы и характере активности вулкана стало известно больше, чем было до того. Когда этот человек доделал свою работу, он убрал фотоаппарат в рюкзак, обернул рюкзак курткой и лег сверху на этот сверток. Так его и нашли. Благодаря ему, извержение вулкана было документировано подробнее и полнее, чем когда-либо раньше. Спасибо, я в курсе, что со мной будет. Я не успела уйти три года назад, а год назад не использовала и свой последний шанс. Теперь по большому счету неважно, что случится с моим именем и телом. Эти записки должны быть здесь. Я буду продолжать писать их. Пожалуйста, не следуйте моему примеру. Если вы хотите сохранить свое достоинство и возможность любить - любите родину издалека. Пора менять адреса. Времени на раздумья совсем не осталось. Запись в блоге Аугментины.
Эту запись князю показал Скольян да Онгай, сетуя на судьбу, да Шайни и все на свете вместе. - Князь, зачем мы вообще сюда пришли, зачем начали эту дурацкую интеграцию? Они все самоубийцы и безумцы, никогда тут не будет хорошо, ни им, пока мы здесь, ни нам рядом с ними. Глядя на это все, я рад только тому, что Фийнэ с детьми осталась дома и Муари не пошла за мной, а осталась с ней. И даже если меня все-таки убьют, у них будут Вейсанн и Свиер. Димитри вздохнул: - Скольян, теперь я окончательно убедился, что был прав, выступая против открытого присутствия, мы слишком разные. Настолько разные, что пригодность их пищи для нас - уже удача. Но в любом случае мы здесь, и именно нам надо сохранять порталы для империи. От этого зависит благополучие наших близких и всего народа саалан там, за звездами. Прямо сейчас ни тебе, ни мне ничто не грозит. Давай закажем обед и подумаем, что можно и нужно с этим всем сделать сегодня и в ближайшее время. Пока да Онгай ходил распорядиться насчет обеда, Димитри смотрел в потолок его кабинета и думал: "Интересно, почему решение принимали да Шайни, а отвечаю за все это я? Мне мало Ддайг? Почему маркиз Вейен да Шайни все еще не здесь, а я пропускаю второе приглашение на Долгую ночь в Старый дворец? Почему это все мне важнее семьи и возможности еще раз увидеть улыбку Хейгерд? И... Не это ли имела в виду Аугментина, когда писала про выбор между любовью и достоинством?"
Айдиш, прочитав очередной манифест Сопротивления, в тоске отвернул лицо от монитора и положил ладонь на нос. Он очень дурно думал о достопочтенном в ту минуту. Эта деревенщина Вейлин, мысленно ругнулся он, может изгадить все, до чего дотянется. Спохватившись, Айдиш отнял руку от лица, сцепил пальцы и положил руки на стол. Магистр еще пожалеет, что назначил его сюда. Но когда бы это ни произошло, усмехнулся своим мыслям досточтимый, теперь достопочтенным здесь будет кто угодно, кроме него. Даже если они будут просить об этом вдвоем с императором. Айдиш встал, вышел из кабинета, кивнув секретарю: "Я к детям". Поднимаясь по лестнице, он додумывал мысль: "Пока что события только зреют. И у меня есть время обеспечить надежный тыл князю и его людям. Если я смогу отстоять их в этой буре, быть может, и Унриаля удастся спасти".
Дейвин прочел очередной вызов врага князя сам. Он просматривал обновления в закладках и увидел среди прочего и это тоже. Логика статьи его поразила и обидела. Он развел руками, глядя в монитор, и произнес вслух: - Ну а как надо было? Вот как, по-твоему, было надо, если они называют достопочтенного так, как назвали, и пускают в ход кулаки, когда с них требуют ответа за их действия? Расстрелять их? Так мы после этого выглядим трусами, ты сама не раз об этом писала. Оставить как есть? Но это прямое разрешение не ставить нас ни в грош, и ты сама это знаешь. Где тут хорошее решение, скажи? После этой реплики он встал, подошел к окну, посмотрел на воду, почувствовал, что раздражение нарастает, вышел в приемную, попросил Нодду выключить компьютер и собрался идти из замка к ближайшему дикому Источнику. Подумал и все-таки позвонил сначала Женьке. Тот удивился, обрадовался и заверил его, что конечно, совсем не помешает, ни от чего важного не оторвет, они оба как раз дома. Все время, пока Дейвин шел по коридору и настраивал портал для первого прыжка, он терзался сомнениями. Его мучила мысль, насколько он вправе наказывать своих студентов за пренебрежение правилами, если сам у них на глазах пренебрегает договоренностями. Но оказавшись в прихожей новой квартиры друга, граф понял, что есть гораздо более неприятные вещи, которые сейчас придется обсуждать. - Женька, я к тебе с повинной головой, - сказал он грустно, виновато глядя другу в глаза. - Что ты сделал? - весело поинтересовался Евгений. - Надеюсь, не сдал мой адрес матери? - Нет, я о другом. - Дейвин вздохнул. - Та-а-ак, - на лицо журналиста, уже ставшего мировым экспертом по культуре саалан, упала тень. - Давай-ка я сперва сварю кофе, а потом ты мне все расскажешь по порядку. Пока варился кофе, Дейвин рассказывал общие невеселые новости и был так опечален осознаниями, приходившими к нему по мере продолжения рассказа, что не заметил, как в кухню пришла Марина. Когда он закончил говорить, он услышал тихий шорох: жена Женьки потянулась за полотенцем, чтобы утереть лицо, по которому слезы текли ручьем. Женька присел с ней рядом на кухонный диванчик, приобнял за плечи, глядя Дейвину в лицо: - Фиговенько. Я бы сказал даже, полный треш. И что дальше, Дэн? - А дальше, Женька, - вздохнул граф, - князю в этом надо как-то рулить еще некоторое время, пока это все не превратится действительно в полный треш. И мне вместе с ним. Пока, насколько я понимаю, треш еще не полный, а только настоящий. Я уже начинаю, и вот хотел рассказать, потому что без потерь не обойдется. То есть уже не обошлось. И некоторые из них могут быть значимы для тебя. - Хорошо, - кивнул Ревский. - Давай с начала. С обстановки в общем. - Если в общем, то мы ждем репрессий и пытаемся убрать из края всех, кого могут найти досточтимые. - Дейвин допил кофе одним глотком и сказал, глядя в чашку. - А дальше совсем грустно, Женька. В общем, первые попытки найти недозволенное уже были. И наши сцепились с вашими. Была дуэль. По одному мертвому и по одному серьезно раненому с каждой стороны. Женька прошипел короткое бранное слово, виновато глянул на жену, помолчал и спросил: - И что теперь? Нашего в "Кресты", а вашего? - Зачем в "Кресты"? - удивился Дейвин. - Дуэль и есть дуэль, поединок чести, кто их за это осудит? Но у вас другое отношение к смерти, а ты мог знать погибшего. И раненого тоже, поэтому я и сказал... Его друг и донор дернул бровью и ртом: - Давай по порядку. Дейвин вздохнул и начал по порядку. Услышав имена и описания внешности участников, Евгений удивленно спросил: - Этих-то как туда занесло? Они сроду в Спартаке не занимались и не имели никакого отношения...
Да Айгит печально улыбнулся: - Женька, Спартака там уже давно нет, он же армейский. Он у Эмергова теперь. А там... Я не знаю кто. Там было довольно пусто, когда я пришел, со мной говорили не те, кто вышел драться. - Ваши им летний фест поломали или тренировки к нему, - понимающе кивнул Евгений. - Так что, наверное, там были все или почти все, кто собирался участвовать. - В общем, Петр в больнице, а Руслан... Руслан проиграл. - Дейвин наконец собрался сказать необходимое. Женька покивал, глядя в стол: - Этим и должно было кончиться в его случае. Очень жаль, но других вариантов не было, он и в мирные времена отличался талантом нарваться... - он вдруг посмотрел прямо в глаза другу. - Слушай, Дэн, а тебе разве своих не жалко? - Почему мне должно быть их жалко? - удивился граф. - Красивые и честные поединки, доблестные и опытные противники, прекрасная смерть в случае Ивгара - быстро и безболезненно. Кроме того, он все равно уже начинал стареть, так что не эта дуэль, так следующий бой для него кончился бы все равно этим. А так... Его не сожрал фавн, он не подорвался на растяжке, не горел в гнилой горячке после укуса ящера, а убит на дуэли, лицом к лицу. Прекрасная смерть для гвардейца. Кстати, князь купил для него самую красивую лодку из предложенных, и путь освещали, пока край борта было видно. А что до Рейена, знаешь, выиграть такую дуэль - это повод для очень серьезной гордости. Раны победителей заживают быстро. На осенний солнцеворот он уже будет праздновать со всеми вместе. Марине вдруг надоело молчать. - Женька, по-моему, мы с тобой охренели. Мы его со свадьбы не видели и вместо того, чтобы радоваться встрече, говорим о каких-то ужасах. Знаете что? Пошли-ка есть банош. Женька улыбнулся жене: - А ведь да. Ты права. Пойдемте обедать. Банош оказался вкусной и сытной молочной кашей с грибами, Марина смешила их обоих и рассказывала какие-то милые байки про Львов, а потом, когда Женька отошел помыть руки, положила ладошку Дейвину на запястье и сказала ему: "Спасибо тебе, что он жив". Дейвин накрыл ее пальцы ладонью и улыбнулся. Еще через три часа он вернулся в замок с коробкой пирожных и позвал Асану пить чай. Каникулами в полной мере это нельзя было назвать, а прогуливать школу он никогда не пробовал, но сама идея кратковременного перерыва, проведенного в более дружественных условиях, ему очень понравилась.
Асана прогуливать школу умела и любила. Пороли ее только два раза за все время обучения, в том числе потому, что она умела сделать милое личико и рассказать складную историю, после которой применять розги или плетку было бы как-то чересчур. Между прочим, все эти истории были чистейшей правдой. Каждое пропущенное занятие было посвящено в том числе и тому, что потом рассказывалось досточтимым. Поэтому учителя довольно быстро поняли, что правильнее будет не сечь ее, а заставлять наверстывать пропущенное самостоятельно. Это отучило ее нарушать правила, но охоты к занятиям не прибавило. Дейвину, только посмотрев в его довольное лицо, она безошибочно сказала: - Ты улизнул из края. Я никому не скажу, но ты улизнул из края и провел время очень хорошо. Дейвин в ответ усмехнулся и открыл коробку с пирожными. - Что это? - удивилась Асана. - Здесь так не готовят. - Да, - сказал Дейвин, старательно делая серьезную мину. - Ты права, я улизнул из края. И теперь намерен купить этим твое молчание, Асана. Это называется пляцки. Пирожные из города, где теперь живет мой донор и его жена. Еще у меня есть кофе. Сегодняшней обжарки и помола, и тоже оттуда. - Хм. Уговорил, я согласна, - озорно сверкнула глазами виконтесса. - Тебе не жалко? Я съем не одно... - Конечно, не одно, - засмеялся Дейвин. - Ты сможешь справиться с двумя, я уверен. Он сварил кофе на двоих, присел к столу напротив Асаны. - Знаешь, я сегодня еще раз ощутил всю разницу между нами и ними. Мы говорили о том, что у нас тут происходит. Я рассказал и о дуэли, ведь Женька мог фехтовать с ними обоими или брать у них уроки. Но есть кое-что, о чем я не стал упоминать. - Последнее письмо Аугментины, - вдруг кивнула Асана, отложив пирожное. - Как ты догадалась? - Дейвин отставил чашку. Такой проницательности он от виконтессы никак не ждал. - А, очень просто, - улыбнулась она, облизываясь. - Из-за этого письма все расстроились, и князь, и Скольян, и даже Айдиш. - А ты нет? - Дейвин и не ждал от Асаны глубоких чувств по этому поводу, она была человеком действия. - Я нет, - сказала она и откусила еще кусок пирожного.
Видимо, его выпекали цельным пластом и только потом разрезали, но в отличие от местных, жители нового женькиного города не скупились: куски еле помещались в широко открытый рот. Дейвин воспользовался паузой, пока Асана с удовольствием смаковала сладость, и сказал: - Я расстроился потому, что так и не понял, что она этим хотела сказать. И вообще, как можно противопоставлять достоинство и любовь, и почему защищать свою честь с оружием в руках значит не иметь чести вовсе? Я не думаю, что она сама понимает, чего хочет. Ее слова - просто попытка сделать нам больно. - Нет, Дейвин. - Асана смотрела на него серьезно и грустно. - И ты знаешь сам, что нет. - Нет? - переспросил он, озадаченный.
Виконтесса грустно улыбнулась. - Ну подумай сам, тебе придет в голову вызвать меня на дуэль после дурного рабочего разговора? Или, может быть, ты мог бы вызвать князя, не сойдясь с ним в споре на философские темы? - Асана, но это же другое... - Дейвин был уже не озадачен, а растерян, и чувствовал себя очень неуверенно. - То же самое, - спокойно и без раздумий произнесла Асана. - Я люблю князя, и ты любишь князя, иначе мы не клялись бы ему в верности. Поэтому и друг друга мы тоже любим, иначе это не верность ему. - Ну конечно, для нас это именно так, но не каждому же встречному такое отношение! - Дейвин, у них все отношения - любовь. Ну кроме совсем невыразимой мерзости, но она тут делается за деньги. И правильно досточтимые уничтожают эту скверну огнем и железом, от этого будет лучше прежде всего самим местным. Но за пределами этой скверны все их отношения - это любовь. А если тебя оскорбляет человек, которого ты любишь, ты сперва разрываешь отношения, потом идешь драться. Хотя драться, если так случилось, уже не нужно, достаточно просто уйти. Я думаю, она сказала, что не может нас любить совсем, но и уйти не может тоже. Ей придется остаться, потому что она любит всех, кто тут есть, - кроме нас. И что она, кажется, готова умереть за то, чтобы это все, что тут случилось плохого для нее, больше нигде не повторилось. - Асана, я тебя поздравляю, - Дейвин встал и наклонил голову. - Ты не просто победила в нашем философском споре, а еще и убедила меня сменить точку зрения. Асана заплакала. - Да лучше бы мне никогда не мочь это все сказать, чем платить за понимание ту цену, которую я отдаю до сих пор... Он обнял ее, заглянул в покрасневшие глаза: - Давай я сварю еще кофе? Утешить ее Дейвину было нечем. Кроме кофе и пирожных, конечно. Да и что, кроме мелких сиюминутных радостей, он мог предложить человеку, потерявшему будущего друга или врага, едва встретившись с ним и даже не успев назвать ему свое имя?