Аннотация: Христологическое исследование с эволюционных позиций. Анализируются нормы поведения Иисуса Христа и в целом феномен тысячелетнего религиозного поведения человека как вида.
Василий Ефремов.
Памяти Иисуса из Назарета, пророка.
ИИСУС ХРИСТОС - HOMO SAPIENS
ТАЦИНСКИЙ АПОКРИФ
СОДЕРЖАНИЕ
1. Мультирелигиозный вид.
2. Отправные положения.
3. Младенчество Иисуса.
4. Детство Иисуса.
5. Отрочество Иисуса.
6. Совершеннолетие.
7. Тридцать лет и три года.
8. В Иерусалим.
9. На грани смерти.
10. О подельниках.
11. Казнь, воскресение.
12. Вознесение.
13. Иисус контра Иуды.
14. Крест.
15. Жертва.
16. Отец, Сын, Дух.
17. Иисус - христианин.
18. Иисус - ересиарх.
19. Книжники христианские.
20. Иисус веры, Иисус эволюции.
21. Иисус на Руси.
22. Весьма краткое послесловие.
Постскриптум.
То, что Мое, дайте Мне.
Ев. Фомы
Я царь, - я раб, я червь, - я бог!
Г. Державин
И сказал им Пилат: се, Человек!
Ев. Иоанна
МУЛЬТИРЕЛИГИОЗНЫЙ ВИД
Трудно что-то добавить к разговору о религии. 'Одна из форм общественного сознания' (по словарю) расписана до неузнаваемости. И все же прикоснемся к вечной Теме, постепенно ставшей актуальной в России. Прикоснемся в плане эволюционном, памятуя, что и вопросы эволюции, и вопросы религии всегда занимали думающих людей.
Понятно, что эволюция религий продолжается полным ходом. И конца пока не предвидится. Уже трудно было бы и вообразить, нарисовать генеалогическое древо религий. Религии случились монотеистические и политеистические, мировые и локально ограниченные, на их базе возникло великое множество сект, культов, местных верований, направлений, реформистских движений, течений, униатских церквей, вероучений, группировок, орденов, богословско-юридических толков и т. п. до шарлатанского уровня нетрадиционных культов. И это только действующие религии, а сколько их исчезло в глубине тысячелетий, начиная от тотемизма и фетишизма! Религиозное изобилие. Медленно, но верно меняются, приспосабливаются к современности все структурные единицы этой совокупности, безбрежия религий, корректируются их догматические акценты, воспринимаются, наслаиваются достижения науки и цивилизации, идет подстройка правдоподобия канонических постулатов, обрядности и пр. К примеру, прогрессивная католическая церковь все же согласилась с неоспоримыми доводами естественных наук и признала историческую изменчивость всего живого, подверженность эволюционным принципам, закономерностям, оставив в ведении Творца лишь нематериальную субстанцию - душу (православие пока не приемлет прогрессивных взглядов своих теологов). Очень живуче в простом человеке это чувство истового, возвышенного поклонения, надежды, утешения или просто порядка в душе и в поведении.
Приютившаяся в Homo sapiens религиозность - это часть его поведенческого комплекса как вида. Заметим, что эта черта поведения, наклонность умело использовалась и используется как на государственном уровне, так и множеством ловких (и порой жестоких) шарлатанов от религии. А в принципе склонность к религиозным верованиям и суевериям становится уже скорее атавистической чертой поведения человека просвещенного. Но приходится сознавать, что миллиарды (подумать только!) людей, неискушенных в естествознании, на Бога уповают основательно (тысячи попадают в плачевную психологическую зависимость к современным беспощадным супермессиям). Мы знаем, что российский здравый прихожанин, в основной своей массе, искони делал это с оглядкой: на Бога надейся, а сам не плошай! Да и поповский беспредел по широкому греховному спектру серьезно поколебал его в вере в свое время, но не об этом речь. По здравом размышлении религия в лучшем ее проявлении лишь обращает нас к самим себе. К собственной совести, уверенности в себе, к оптимизму и прочим положительным поведенческим признакам человека социального. Как известно, Нагорная проповедь и вся мораль христианства может быть сведена к одной фразе: не делай другим того, чего не желаешь самому себе.
Религиозность как поведенческий признак особи, вида, безусловно, имеет эволюционные корни. Оглянемся на нашу первобытность. В чем первобытный человек не испытывал недостатка, возымев некую способность мышления, так это в страхе. В страхе самых разных оттенков. От панического во время стихийных катаклизмов до испуга от неожиданного непонятного звука, вида неизвестного животного. Люди, в отличие от животных, 35-40 тысяч лет назад имели уже повыше организованную психику, утонченные чувства (шутка с правдой). Естественно, такая психика не выдержала бы осознанной постоянной угрозы воздействия множества сил явных и неведомых. Должны были возникнуть какие-то механизмы разгрузки, сброса нервного напряжения. Поскольку причины потрясений чаще всего не укладывались в немощное сознание, ничего не оставалось, как объединить их в нечто, подлежащее заискивающему молению, уговорам, поклонению. Появились фетиши, далее божки и боги. В строгих рамках науки достаточно конкретно об этом сказал Б. Малиновский: 'Религия удовлетворяет когнитивную и эмоциональную потребность индивида в стабильном, понятном и упорядоченном мире и дает ему возможность чувствовать себя защищенным перед лицом природного хаоса' (цит. по: Гирд К. Религиоведение, 2/2002). Вдобавок человек разумный быстро выяснил, что он смертен. Ясно, что естественный страх перед смертью также должен был быть компенсирован в его сознании. Продвинутые предки в просветлении инициировали также и веру в загробную жизнь. Эта религиозная ступень, как и религиозное поклонение разного рода божкам, доказана палеонтологическими материалами, исследованиями.
Поле причин возникновения религиозных верований, конечно, шире и формы причудливы. Главное, далеким предкам нашим даже примитивное пока моление примитивным же фетишам успокаивало нервы, положительно влияло на психическое и общее здоровье и выживание в итоге. К тому же предварительный религиозный ритуал перед охотой вселял уверенность, повышая шансы на успех. А склонность к такому поведению, продлевая жизнь, репродуктивный период, закреплялась отбором, оседала генетически в морфологии человека. Это типичная схема формирования признака, инстинкта - инстинкта религиозности (отсеиваемые отбором полезные морфологические изменения, формирования структурных нейронных связей в мозгу, регулируясь генетически, рафинировались в поколениях). Заметим здесь, что узкие специалисты-религиоведы уже вплотную приблизились к осознанию этой житейской истины (с обратной стороны, не от причины, а от следствия), и даже термин сходный появился - 'носители религиозного поведения' - в дисциплине 'Феноменология религии'. Хотя весь вид состоит в этих 'носителях'. Не привязываясь к той или иной классификации (обсуждение многочисленных классификаций инстинктов не входит в задачу очерка) отнесем инстинкт религиозности к жизненно важным, положительно влияющим (точнее, влиявшим) на численность популяции и видовую продолжительность жизни. С утратой этой основной функции 'ген религиозности' (возможно в составе т. н. продинорфинового гена, ответственного за эмоции) обрел судьбу рудиментарную.
Продолжим. Спустя многие тысячелетия уже более просвещенные люди, греки к примеру, создадут целый параллельный мир богов. Это уже игра ума человека разумного. По пути добавления разума эта игра осталась в прошлом. Можно вспомнить здесь и некоторые революционные в теории религии идеи древних философов, учителей. И уже совсем новый разум усмотрел в религии власть, и игры, особенно христианские, приобрели на долгое время жестокий оттенок. Но вернемся к инстинкту. То, что 'верогенный' ген давно и прочно засел в наследственном аппарате человека, легко усмотреть и без науки, в обыденной жизни: никакие отучения, разубеждения и курсы естествознания не помогают - даже грамотные, закоренелые материалисты-атеисты ловят себя на мелких суевериях. Справедливо также любимое суждение многих беллетристов - художников душ и судеб - по поводу того, что человек-де не может существовать без веры во что-либо, укрепляющее дух, веры, заставляющей его прогрессировать. Так что изначальная эволюционная целесообразность религии как пособника, сподвижника прогресса, цивилизации несомненна. До некоторого времени. Вспомним мрачный средневековый разгул церковной инквизиции. Естествознание было практически запрещено, сотни талантливых ученых, тысячи древних книг были уничтожены за это время. Только в Испании на кострах за столетия инквизиции было сожжено около 35 тысяч человек и более 300 тысяч подвергнуто пыткам.
Собственно, в упомянутом ветвистом древе религий нас интересует лишь одно стволовое звено - иудаизм-христианство. Интересует конкретно процесс возникновения новой религии - христианства на базе старой религии - иудаизма. И интересует в связи с центральной фигурой становления христианства - человеком по имени Иисус, место рождения Назарет, городишко в Галилее. При жизнеописании Иисуса для ясности его поступков, максимального приближения к реальности, восстановления действительности также приемлем аппарат теории эволюции. Здесь подчеркнем и напомним, что эволюция 'работает' как с организмом, существом, его морфологией - 'hard'ом', так и с его поведенческим комплексом - 'soft'ом'. Иначе говоря, эволюционирует как особь (вид), так и ее (его) поведение. И эволюционируют 'hard' и 'soft' в полном взаимодействии, с прямыми и обратными связями, как комплементарная пара. А если еще добавить внешнюю среду, так случится полный механизм эволюции, Ее Величества Эволюции. Тут же надо сказать, что среда - это природа (не будем идти дальше), Ее Величество Природа, и кто у кого из величеств находится в подчинении, выявить трудно, - тоже комплементарная пара. В принципе на всю сумму событий, ситуацию того исторического возникновения новой религии вполне естественно накладывается понятийный аппарат теории эволюции, ее закономерности по схеме так называемого 'охватывающего закона'.
Жизнь Иисуса Христа описана множеством евангелий, четыре общеизвестных из них канонизированы официальной церковью. Более детально и широко о жизни Иисуса повествуют тысячи исследователей. Тенденциозные богословские и объективные исследовательские разборки построены на сложном анализе соответствий и противоречий в описании его жизненного пути евангелистами, древними историками. Трудности анализа дошедших до нашего времени текстов общеизвестны. Традиционно выделяются из общего ряда два наиболее популярных в русских переводах исследователя XIX века - Эрнест Ренан и Давид Фридрих Штраус. Для них рамки цехового догматизма стали тесны, а честь исследовательской истины оказалась превыше чести мундира благополучного догматика, и оба они лишились кафедр богословских университетов. Фундаментальный труд Штрауса 'Жизнь Иисуса' - дело всей жизни исследователя - есть все основания назвать самым объективным и самым детальным (дотошным и по-немецки педантичным). Логика немца неоспорима и безукоризненна, выводы осторожны, но правдоподобны до реальности. Чем и навлек он на себя раздражение и остракизм официальной церкви, сказать по правде - бессильный гнев. Не менее основателен и профессионален Ренан. Весьма проницательным является выдающееся поэтизированное исследование Д. С. Мережковского 'Иисус Неизвестный'.
Все повествовательные построения этого очерка относительно судьбы Иисуса Христа и его эпохи, помимо новозаветных текстов, базируются на информативном материале исследований Д. Штрауса, Э. Ренана, Д. Мережковского, З. Косидовского, прот. А. Меня, А. Каждана, И. Свенцицкой, К. Каутского и др.
Тайне Иисуса Христа посвящено также немало беллетристики, и это естественно. Жизнь его воссоздается и рассматривается в разных ракурсах, раскручиваются оригинальные, неординарные догадки, порой эксцентричные интерпретации. Производит впечатление 'Евангелие от Иисуса Христа' лауреата Нобелевской премии по литературе 1998 г. Ж. Сарамаго. Автор как петарды взрывает две экстраидеи. Первая касается жизни Иосифа - земного отца Иисуса Христа. Иосиф-де был всю жизнь страшно мучим угрызениями совести. Случайно прознав о готовящемся избиении вифлеемских младенцев, Иосиф поспешил спасти своего сына, младенца Иисуса, никак не оповестив матерей Вифлеема о беде. Двадцать пять погибших безвинно младенцев Иосиф записал на свой счет. Впоследствии повзрослевший Иисус также выяснил (и это вторая идея), что именно он стал первопричиной смерти младенцев, и также испытал комплекс вины (заметим, что это несчастье поставлено в вину Иисусу и некоторыми древними текстами). Мало того, выяснив в беседе с Отцом своим небесным, что он станет причиной гибели многих миллионов людей во имя и для становления новой веры (мирового господства Отца), Иисус пошел на превентивное искупление этой комплексной вины - распятие, пытаясь Отца переиграть.
Однако по самой разумной евангельской версии Иисус уцелел в младенчестве потому, что Семья, чтобы не допустить его гибели, бежала в Египет. Без всяких комплексов. А то и вообще ничего такого не было, у Луки например, да и в жизнеописании Ирода Великого историком того времени Иосифом Флавием.
Совершенно очевидно, что Сарамаго явно переоценил нравственные и моральные качества Иосифа да и Иисуса. В те времена своя рубаха, несомненно, была ближе к телу, а жизнь человека ничего не стоила. Если полистать сочинение Иосифа Флавия 'Иудейская война', воображение захлестнет кровь еврейских междуусобиц (это помимо отчаянных многокровных еврейских восстаний и выступлений против разномастных поработителей). Даже тысячелетие спустя в этих краях резня была делом обычным. Вот, к примеру, сведения из истории крестовых походов. В 1095 году папа Урбан II призвал католиков Европы освободить из рук неверных главную святыню христианского мира - Гроб Господень. В июне 1099 года крестоносцы окружили Иерусалим. Осада города продолжалась девять дней; после того как отряды осаждавших ворвались в город, они устроили массовую резню нехристианского населения. Часть евреев, защищавших свой квартал, была перебита или заживо сожжена в храме, а часть взята в плен. Характерный рапорт тех времен: 'Господину нашему Паскалю, папе римскому, всем епископам и всему христианскому народу от архиепископа Пизанского, от герцога Готфрида, ныне высшей милостью защитника Гроба Святого, от принца Раймонда и от всей армии Господней, находящейся в земле Израиля, привет. ...И после того, как исстрадались войска во время осады, особенно от нехватки воды, созван был совет, и решили епископы и принцы, и повелели: пусть все [осаждавшие] обойдут стены этого города [Иерусалима] босыми, чтобы пробудить милость Того, кто вошел по кротости своей в город сей для спасения нашего. И после того, как смирились мы, отвратил Господь от нас гнев свой и на восьмой день смирения нашего предал в наши руки город и врагов своих. И если вы спросите, что стало с врагами, которые были там, знайте, что в храме Соломона и на подходе к нему скакали кони наших воинов по колено в крови сарацинов' [Из письма Готфрида Бульонского папе римскому Паскалю II. Цит. по: Иерусалим в поколениях. Тель-Авив, 1984]. Впечатляет святая непосредственность. И это послание не какому-либо сатрапу-правителю, а оплоту милосердия, Его Святейшеству.
Так что темный малоазиат Иосиф вряд ли принял на себя косвенную вину за чужое злодейство. И не мучился совестью, даже если действительно заранее прослышал о зверстве и не упредил вифлеемских матерей. В те времена вообще могли преподнести отрезанную голову как царственный подарок. Обе идеи Сарамаго интересны, но совершенно нереальны как по форме, так и по содержанию (оставим за лауреатом право на творческое видение событий). Но это - историческое отступление в порядке приближения к событиям.
Продолжим тему эволюции, в виду религии и религии, в виду эволюции. Один из основных законов теории эволюции - это наблюдаемые избыточность попыток поиска направления развития единицы эволюции (особи, вида) и страховочная избыточность попыток, импульсов продолжения ее жизни. В теории эволюции эта закономерность трактуется как избыточность потомства и иллюстрируется следующими впечатляющими примерами. Потомство одной пары воробьев за 10 лет теоретически, при условии беспрепятственного размножения, может составить более 200 миллиардов особей; за 10 лет потомство одного одуванчика покрыло бы нашу планету сплошным слоем толщиной в 20 см; холерный вибрион за 1,6-1,7 суток может дать живое вещество массой 2,0*10**25 г, что примерно равняется массе земной коры толщиной до 16 км, и т. д. Теория эволюции трактует такую избыточную численность как механизм, ведущий к естественному отбору, поле деятельности естественного отбора, поле разгула мутаций и, как следствие, - высокую вероятность появления новых жизнеспособных наследственных уклонений. Это бесспорно, но, прежде всего, это - перестраховочная избыточность импульсов к жизни, чтобы наверняка хоть что-то, предположительный средний уровень 2-5%, уцелело, зацепилось за жизнь (не удивимся, если таким же окажется процент обитаемости вселенских галактик). К примеру, число сперматозоидов, продуцируемых человеком за период половой зрелости, составляет несколько миллиардов, а детей - дай бог одного-двух уцелевших (отнесем это к человеку доисторическому, хотя в наших цивилизованных условиях пропорция недалеко ушла). И даже нагляднее: в момент зачатия к месту действия человеком поставляется около миллиона сперматозоидов, чтобы один из них наверняка возымел успех, остальные попытки гибнут. Таким образом и в такой степени создается давление жизни (В. И. Вернадский), добавим: стохастический напор на запускающий жизненный импульс.
Да и жизнь на Земле, несомненно, миллионы раз пыталась 'проклюнуться', возникнуть из миллионов дожизненных форм - органических молекул-полимеров, пока наконец не довершился синтез успешным недостающим звеном, органической связкой, запустившей механизм корректного деления. Естественно, попытки шли на всей площади подходящего климатического пояса, и это миллионы квадратных километров, и миллионы уже 'пошедших' процессов погибли, пока не отработались наиболее жизнеспособные формы, прошедшие отбор (экстраполируя, смеем предположить великое множество видов и подвидов таких формаций). А ввиду того, что живые бактериальные организмы отыскиваются даже в самых казалось бы неподходящих местах - в толщах льдов и мертвых пород, на жутких глубинах, при критических температурах и в критической химической среде, правомерно предположить, что жизнь пробивалась не в одном климатическом поясе. Как заключает теория эволюции, живое вещество с момента возникновения становится активным фактором своего существования; продолжая мысль, добавим, что жизнь всегда была активным фактором своего возникновения. И действительно, поскольку жизнь процветает в таких изощренных по части приспособленности формах, в изощренности попыток ее появления сомнений уже не остается. Здесь как раз-таки суждение по фундаментальным логическим понятиям будет вернее суждения по текущим биохимическим законам. Да в принципе, и с теоретических позиций академик А. И. Опарин, в стиле Дарвина, раз и навсегда доказал закономерность (по-нашему - неизбежность) возникновения жизни. Парадигма, естественно, обновляется по мере исследований. Современная концепция геохимической (и даже космогонической) предопределенности жизни неколебимо проработана академиком Э. М. Галимовым. С выводом об абсолютной естественности и даже тривиальности процесса. Как тут не вспомнить гениального мастера точного речения Иосифа Бродского, походя покрывшего всю сумму ученых умозаключений по этому вопросу: 'Раньше куры и яичка / жизнь возникла как привычка'. Кстати, недавно немецкими учеными достоверно установлено, что человек формировался по крайней мере тремя генетическими направлениями.
Современная биосфера Земли - 'тварный мир и произрастения' - включает более десятка миллионов ныне живущих видов, и подсчеты палеонтологов показывают, что существующие в настоящее время виды составляют лишь ничтожную часть (те же 2-5%) от общего числа видов, образовавшихся на Земле в ходе эволюции. Так что логическая экстраполяция соотносительной ситуации существования на ситуацию возникновения вполне правомерна, универсальность эволюционного избыточного принципа не подлежит сомнению.
В порядке полезного отступления опишем одно из любимых возражений креационистов против Дарвина - чрезвычайную сложность глаза человека. Не мог-де такой сложный орган образоваться как результат случайных мутаций. Сочтена была и вероятность, которая оказалась такой ничтожной, что всех миллиардов лет существования Вселенной не хватало на ее исполнение. Однако впоследствии было доказано, что глаз живых существ возникал на протяжении эволюции по меньшей мере 40 раз, а на поэтапное развитие собственно глаза человека ушло всего 400 тысяч лет. И никакого креационизма, и никакой случайности.
Чуть коснемся космологии, вещей вполне очевидных. На понятии 'бесконечность' (пространства, материи, времени) у всех осечка. Не может пока нормальный человек воспринять, осмыслить эту необъятность, как бы не силился. А материальная бесконечность - это единственное понятие, которое твердо имеет право на существование, и весь наблюдаемый объем (который мы гордо зовем Вселенной) - это, образно говоря, всего лишь песчинка в объеме, допустим, Сахары, а Сахара - песчинка в Суперсахаре и т. д. до потери сознания (тут мы рекомендуем немедленно прочитать знаменитую повесть маэстро В. Набокова 'Ultima thule', где главный персонаж действительно помрачился умом на этой почве; мастерское художественное воплощение идеи, как известно, способствует глубокому её восприятию). Как правильно сказал проф. Н. Работнов (о Солнечной системе, о планете Земля): нас, в силу нашей исчезающей ничтожности (пред ликом Бесконечности), просто нет. Но чуть неточно сказал. Нас ('обитателей') тоже бесконечно много, только это вложенная бесконечность, бесконечность другого порядка (как бы не главного), так как (постулат) наличие одного материального объекта, события доказывает их количественную бесконечность (в среде Бесконечности). Простой пример: едва была открыта одна античастица, как и физики, и философы тут же заговорили об антимирах. Факт существования одной обитаемой планеты в условиях материальной бесконечности доказывает бессчетность подобных объектов, событий как в пространстве, так и во времени.
Тут же добавим, что материальная бесконечность по определению не может 'осуществиться' поскольку существование предполагает некую законченность, что для бесконечности - абсурд. Она скорее процесс который НИКОГДА и НИГДЕ не может закончиться. Заметьте: в процессе деления мельчайшей частицы вещества - атома на более мелкие составляющие, а их, в свою очередь, на еще более мелкие, ученые очень скоро поняли, что в этом направлении мир также бесконечен. Причем время существования этих наночастиц бесконечно приближается к нулю, никогда им не становясь.
Вот позиция школы ак. РАН С. Григоряна, пока официально принятая:
...Таким образом, материя во Вселенной представляет собой своеобразный газ из разномасштабных ее сгустков (галактик, разнокалиберных скоплений галактик), сжимающихся гравитацией, разрушающихся от внутреннего взрыва и формирующихся вновь из разлетевшегося материала существовавших ранее сгустков. И вся эта 'газовая' динамика разыгрывается на однородном, изотропном, стационарном фоне.
...Возможно при этом, что аналогия между совокупностью пульсирующих сгустков материи и газом окажется более глубокой - удастся при осреднении ввести для 'газа' этих сгустков понятия температуры, давления и других средних характеристик и построить соответствующую термодинамику и 'газовую' кинетику Вселенной.
От себя добавим: на некоем объеме осреднения, - необъятного не объять. К тому же, этот избранный для осреднения, умопомрачительный объем, усилием воображения, усилием мысли, а, наиболее элементарно, - разумом, можно осознать как околоток в еще большем пространстве ('готовом' к осреднению). Так вот 'сотворять' бесконечную Вселенную - занятие бесконечное уже по определению, логика и физические начала упираются в бесконечное же ее существование во времени или, возвращаясь к богословской терминологии, - предвечное существование. В этой связи Творцу нечего делать в эволюционирующей или функционирующей Вселенной, кроме как осознавать самого себя её частью (в лучшем случае). Творец же поместный, мелкотравчатый, создавший лишь ничтожную в масштабах Бесконечности Землю и сотворивший на ней на ничтожное время жизнь (кто бы его сотворил), вряд ли устраивает теологов. Деталь делопроизводства: Господь в хорошем темпе создал твердь, в ее великом многообразии, а также всякие текучие среды, духоту летнего вечера, аер с прочим космическим вакуумом, одного единственного человека и миллионы тварей и произрастений, многая им лета. Однако надо было не просто создать твердь или тверди, надо было установить и многочисленные законы физического, химического и проч. взаимодействия твердей, сред и субстанций. Эта умопомрачительная работа никак не показана в Библии. Заметим, согласуясь с нею, что без Его вмешательства закономерности не посмели бы состояться. Но молчит на этот счет Библия, вследствие понятной полной научно-технической неосведомленности древних составителей.
Земная жизнь, как мы доказали, факт не единичный. Можно смириться с существованием более высокого разума, но заводить его в киот и бить поклоны - это уже слишком. Если же все-таки исходить из Замысла, то создавать десятки миллионов земных видов, доведя их до совершенства (умолчим уже о кошмарном разнообразии и сложности видового поведения, которое тоже надо было предопределить), - это труд. А собственно, зачем? Для развлечения? Самоутверждения? С какой такой теократической целью? Ответы - это прямая дорога в фантастику (или в догматику). Можно с уверенностью заключить, что не пройдет и тысячи лет, как это креационистское недоразумение разрешится.
Здесь чуть задержимся. Чем хорош электронный вариант книги так это возможностью более поздних вставок, отражающих динамику работы автора над темой. Нижеследует такая вставка.
Космос (употребим теперь это понятие, бесконечно более широкое, нежели термин 'Вселенная', 'Обозримая Вселенная', 'Наблюдаемая Вселенная'), космологические представления, периодически интересуют любознательного человека всю жизнь. Особенно при взгляде на звездное небо. И уж тем более при восторженном рассматривании фотографий Космоса - космических бездн, сделанных телескопом Хаббл, с причудливыми галактиками, туманностями, галактическими катаклизмами. Нам эти объекты представляются неподвижными. Но это с позиций нашей скоротечной, непродолжительной жизни. По отношению же ко времени бесконечному, будь таковой вечный, космически соразмерный, трансцендентальный наблюдатель, Космос представился бы ему кашей мельтешащих как мотыльки у ночного фонаря галактик и скоплений галактик, и даже 'сгустков' материи (определение, которое применил в отношении нашей наблюдаемой Вселенной ак. С. С. Григорян). Не исключено, что и мы, в конце концов сильно поумнев, ясно увидим, почувствуем хаотическую кинематику микрочастиц Космоса (едва ли не Броуновское движение), микрочастиц, каковыми являются галактики, скопления галактик, 'хищные' черные дыры и другие наблюдаемые объекты. Прикинем мы и факторы, влияющие на кинематику космических масс. И они будут просты. Ибо всё обязано быть простым, даже тривиальным (несколько иначе сказал Эйнштейн: красота - это главное в физике). Всё, вплоть до зарождения жизни в Космосе - в призвездных бесконечно разнообразных 'благоприятных' условиях. Иногда мы называем такие условия критическими, с позиций антропоцентризма. И ныне мы уже понимаем, что эти искры жизни быстро гаснут, чтобы где-то зародиться вновь. И уже способны воспринять фактом 'снопы' таких искр в безбрежье Космоса. С позиций антропоцентризма, однако, мы стремимся нащупать привычные край или точку отсчета в Космосе, или какие-то формы-контуры (или еще более странного Творца). В силу высокой физико-математической и метафизической эрудиции, учености, мы эти сущности еще и способны обсчитать и доказать относительно некоей 'Вселенной'. Похоже, что глубина проникновения в теоретическую физику (да и в теологию) беспредельна. И подгонка теории под свою логическую концепцию незаметна для своего же 'антропоцентрического' глаза. Невольна и неощутима. Также очень просто назвать отдельные положения, выводы теоретической физики недоступными для человеческой логики, для понимания. Это легко. Это принято. Здесь как раз и обнаруживается контакт с религией (христианством, конкретно). Одной из ее норм: не понимать, но верить. Однако настроимся понимать, солидаризуясь с Эйнштейном, сказавшим в свое время в адрес нового поколения физиков: 'То, чем занимаются эти парни, это, в лучшем случае, инженерская физика. По правде сказать, это вообще не физика". Объективная реальность, физическая реальность, логика - это понятия, которые не следует сбрасывать со счетов, и уже заметно развитие взглядов в научном мире в сторону реалистически-наглядного представления явлений.
Должны мы увидеть реальную бесконечность Космоса, бесконечность его пространств, масс материи, времени, форм жизни, проявлений разума. И тут подмывает заменить статическое понятие 'бесконечность' по отношению к Космосу динамическим понятием 'незавершенность'. Это понятие может иметь только логическое решение. Но понятно также стремление физиков-теоретиков математически описать Вселенную. Как забота дачника покрасить забор. Это похвально и необходимо. Неприемлемы лишь надуманные, экстравагантные, псевдонаучные теории на грани эзотерики с порою смешной терминологией. Которые зиждутся лишь на авторитетности авторов. Или же на тщеславии авторов с искривленной логикой, например, М. Менский, В. Тростников, Э. Тайнов. В изложении менее напористых авторов такая заумь останется незаметной и неизвестной. Впрочем, это как раз эволюционная ситуация избыточности попыток - стохастический напор на проблему. Конец вставки.
Нет сил удержаться и не добавить еще одну целевую вставку. Предлагаем не согласиться с официальной теорией Большого взрыва (вместе с немалочисленной и не менее влиятельной частью астрофизиков-космологов). Космос был, есть и будет бесконечен (с бесконечными временем, пространством и материей). И, заметим, что Большой взрыв, якобы породивший обозримую человеком часть Космоса, громко названную Вселенной - это лишняя позиционная процессуальная сущность, натурально отсекаемая т.н. 'бритвой Оккама'. Разлет галактик (характерных для взрыва, на котором хлипко зиждется сущность Большого взрыва) подтверждается лишь т. н. 'красным смещением' (зафиксированным физиком Э. Хабблом). Двигаться галактикам никто, конечно, не запретил, но это движение может быть обусловлено гравитационным или иным, пока неясным взаимовлиянием, которое доводит даже до их столкновения. Телескоп 'Джеймс Уэбб', намного более мощный, нежели 'Хаббл', едва развернутый в космическом протранстве, уже вносит тревожные коррективы в концепцию Большого взрыва. Здесь уже закончим о Космосе.
Существует также вполне обоснованное предположение, что человек - это не первая попытка эволюции создать существо разумное на суше и на море. К примеру, мозг дельфина 30 миллионов лет назад превосходил по развитию мозг предчеловека. Да, собственно, и человек создавался при множестве попыток в этом уже выбранном направлении. Расхожее сакраментальное выражение 'человек произошел от обезьяны', некогда сенсационное, в наше время воспринимается в основном болезненно. Давно уже доказано, что генеалогическая линия человека самостоятельно развивалась ок. 20 миллионов лет (в Нью-Йоркском музее естествознания недавно презентовали окаменелого примата которому 47 миллионов лет), а генеалогическое древо представлено десятками подвидов и переходных форм, и это только подтвержденных палеонтологами. И все же Патриарх всея Руси в своем выступлении (начало 2007 года) по проблемам общего образования в России соблазнился передернуть: 'Если кто хочет считать, что он произошел от обезьяны, пусть так считает...' Представительная аудитория чиновников от общего народного образования аплодировала. Конечно, геномы человека и шимпанзе идентичны на 98% (с геномом макака - 93%), но сам Дарвин никогда не говорил, что человек произошел от обезьяны. Он доказал лишь, что обезьяна является ближайшим родственником человека. Микроотступление это.
Сегодня мы наблюдаем сотни видов человекообразных, приматов - конструкций, оставшихся позади, с какого-то момента не прошедших ценз, не сдавших, так сказать, экзамен. Добавим, что любой из этих видов остается как бы зарезервированной попыткой в случае полного вырождения человека (что не так уж невероятно - К. С. Льюис: 'Окончательная победа человека над природой окажется упразднением Человека') продолжить намерения эволюции - не оставлять Землю без разума. Если человек до того оставит их в живых. Теперешние масштабы деятельности человека, масштабы вмешательства в среду таковы, что без проявления воли вскоре вокруг нас ничего не останется живого. Принципиально уже сейчас мы 'ни в одном аспекте не зависим от биосферы' (Э. М. Галимов). Таков ныне человек - 'органический носитель эволюции'. Так же целевое вмешательство человека и в собственную биоприроду, бионачала (плюс компьютеризация поведения) - суть движения ее же, эволюции, ее узнаваемые черты и далеко ведущие начертания (см. Букалов А. В. 'О начале нового этапа биологической эволюции человека как вида Homo sapiens sapiens'). Добавим, что собственно цель жизни, разума или человечества пока не определена. Идет суммирование технологий. Некая критическая сумма и определит цель и мало, похоже, не покажется.
Но о религиях. Эволюционная тенденция избыточности прослеживается во всех случаях возникновения нового: и в сфере биологии, и в сфере науки, познания, и в сфере социальных процессов, к каковым причислить можно религию. Можно начать с того, что постулаты христианства не могли возникнуть на ровном месте. Возмужал-де Иисус, подумал и начертал или озвучил все христианские нормы и принципы. Не создается таким образом ни одна теория, ни одно открытие не делается таким образом. Даже над той же теорией эволюции до гения Дарвина поработали сотни его предшественников и современников (в том числе и в России). Имена перечислить сложно, да и нет надобности - налицо уже оговоренная множественность, избыточность. 'Разве Иисус был распят за свои нравственные поучения, за Нагорную проповедь? Конечно, нет. Эти истины уже издавна были ходячими в синагогах, никогда никого не убивали за их повторение', - это цитата из поименованного выше исследования Ренана. Надо понимать, что великое множество людей уже высказывали идеи христианства и выслушивали их. Существовало несколько сект (ессеи, терапевты и др.) с идеологией, близкой к христианству.
Здесь уместно вспомнить, что край этот, народы этого края были привычны к профессии пророк. Пожалуй, наиболее доходчиво обрисовал эти пророческие времена и действия видный греко-римский историк и философ тех же времен Цельс (прозвище - Врач). Есть смысл, чтобы ориентировать, направить читателя в описываемое время, процитировать его высказывание полностью: 'Существуют много людей, которые, не имея ни имени, ни звания, с величайшей легкостью и по всякому ничтожному поводу ведут себя в святилищах и вне их, как будто они охвачены пророческим экстазом. Такое же зрелище представляют и другие люди, странствующие, как нищие, и обходящие города и военные лагери. Все они знают одни и те же слова и сейчас же готовы пустить их в ход: 'Я, мол, бог', или 'сын бога', или 'дух бога'. 'Я пришел, потому что приближается конец мира, и вы, люди, неправедности своей ради, идете к своей гибели. Но я спасу вас, и вы скоро увидите, как я возвращусь назад, облеченный силой небесной. Блажен тот, который чтит меня теперь. Всех других я предам вечному огню, и города, и страны, и людей. Те, которые не хотят верить в предстоящий им страшный суд, будут некогда тщетно раскаиваться и вздыхать! Тем же, которые поверили в меня, я обеспечу вечную жизнь'. К этим страшным угрозам они примешивают еще странные, полубезумные и безусловно непонятные слова, смысл которых не может разобрать ни один рассудительный человек, так темны они и так мало говорят, зато первый попавшийся дурак или шут гороховый может толковать их, как ему угодно. Эти мнимые пророки, которых я не один раз слышал собственными ушами, уличенные мною во лжи, признавались мне в своих слабостях и соглашались, что они сами придумали свои непонятные слова', конец цитаты. Цельс, эллин и язычник, весьма скептически был настроен по отношению и к Христу, и к христианству. Все труды его карательно уничтожены церковью в свое время, но один из документов - 'Правдивое слово', написанный примерно в 160 году, почти полностью сохранился в полемическом трактате христианского историка того же времени Оригена 'Против Цельса', построенном как диалог.
Интересно, что местное народонаселение не гоже было к искусствам. Ни к живописи, ни к архитектуре, ни к иным изяществам способности здесь не отмечено. Следует оправдательно сказать, что это было запрещено Моисеевым Законом (кстати, очень похоже на некую генетическую программу для народа в целом, если смотреть из современности). Вся сила нации пошла на беспрецедентное штудирование Писания, на упования о мессии и жажду мести. Безусловно, среда была благоприятной для деятельного пророчества Иисуса Христа. Всех пророков с их программными речами, конечно, не перечесть. Богата была Иудея как историческими суперпророками, так и мелочью, зарабатывающей этим ремеслом на жизнь. Иерусалимский базар небось кишел в праздники говорливыми пророками, философствующими прорицателями и бесноватыми. Многие из них говорили дело. Понятно, что вместе с ними по городам и базарам уже бродил и 'призрак христианства'. Избыточность была налицо - стохастический напор на проблему уже был необходимым и достаточным. И вот этот 'панспермический' поток. В нем: оставшееся позади множество пророков - предхристианских 'уклонистов', вещавших до Иисуса; далее - шумное множество пророческой братии, проповедовавшее одновременно с ним, - современники-конкуренты того же толка; далее - разномастная сектантская и пророческая толпа переступивших его в неодолимом беге времени и жизни. Но история уже понесла от Иисуса. Или, применительно к древу религий, - иудаизм дал давно ожидаемый отросток: 'И произойдет отрасль от корня Иесеева, и ветвь произрастет от корня его...' [Ис, 11: 1]. И пережившие его претенденты-неудачники уже кричат его имя на дорогах Палестины и мира, или даже присваивают его, соперничая теперь уже с апостолами, а точнее - им помогая (прав Цельс, много их было, были и заметные). Вослед им из Иудеи глядят, отворачиваясь, не слышат имеющие уши заступники прямой веры, неколебимые хранители далеких истин своих пророков. Это, конечно, поэтизированная (в память Мережковского), но чисто эволюционная, биологическая картина. Здесь можно было бы повторить и притчу Иисуса о зернах колоса (семенах одуванчика в нашем примере), склеванных, иссохших и т. д., и лишь одно из их множества, заготовленного эволюцией, проросло.
Безусловно, для возникновения новой религии ожидалась личность. Заметная личность ожидалась довольно долго. Состоялись, однако, и личность, и ошеломляющее событие - в делах легендарных, культовых дополнение знаковое. Хотя распять, как уже говорилось, по тем временам не великое дело, но в данном конкретном случае казнь была освящена личностью - Иисусом, уже названным Христом. Христианство получило мощный импульс к жизни. Правда, поначалу, в первые десятилетия, мало кто эту казнь заметил, - ну, погиб один раб из миллионов рабов (Павел Штейнманн), а прозвище 'христиане' (можно перевести как 'мессиянцы' или 'помазанцы') вообще придумали насмешливые жители Антиохии, язычники. Однако первое деление зиготы можно и не уследить. Раскрутка имени Христа наберет силу лишь через века.
Чуть вернувшись, обратим внимание на замечание Штейнманна. Того не ведая, он высказал всеобъемлющий закон жизни, статистику успеха и прогресса, лежащие в основе эволюции: одна удачная попытка из непреложного миллиона, один гений из непреложной тысячи провозвестников-предшественников, одна спора из сотен тысяч и т. д., т. д., и, наконец, одна счастливая планета из миллиона миллионов безжизненных.
ОТПРАВНЫЕ ПОЛОЖЕНИЯ
Оставим пока религии религиям, очерк этот об Иисусе Назарянине. Об Иисусе, он же Христос, преступнике, и его подельниках. О преступнике, уничтоженном и пока не реабилитированном официальной иудейской церковью. Преступнике с точки зрения тогдашнего иудейского и римского права - опасном государственном преступнике, агитировавшем к насильственному свержению официальной церковной власти, разрушению ее идеологии и даже к собственному воцарению. Совершенно правильно отметил Ренан: только за проповеди не убивают. Собственно, и Иоанн Креститель пострадал не за проповедническую смелость обличать фальшивую набожность фарисеев или отпускать грехи, а, скорее всего, за то, что обвинил Ирода и его вторую жену Иродиаду в порочном прелюбодействе и кровосмешении, полагают историки. А уж головы лишился совсем ни за что - по прихоти разнузданной падчерицы-танцовщицы, наученной Иродиадой. Хотя такие замашки при царских дворах и не были чем-то из ряда вон выходящим, народ все-таки содрогнулся и был возмущен.
Здесь, пожалуй, оговоримся о методике анализа, реконструкции событий тех времен, осмысления действий персоналий. Так вот, методический подход настоящих записок - это ненаучная, обычная бытовая логика обычного среднестатистического человека. А чем отличается современник от человека, жившего 2000 лет назад? В поведении - ничем. Отметим в тех временах лишь еще первобытную кровожадность. Кровожадность с одной стороны власти и смиренную кровощедрость с другой, поскольку жизнь тогда считалась делом эфемерным (захоронения в Кумране показывают, что немногие дотягивали до 40 лет). Однако мы нынче недалеко ушли, если вспомнить обоюдосторонние первобытные народные зверства в недавнем югославском конфликте, в центре просвещенной Европы, или в той же Чечне.
Небольшое отступление. Знаменательно поведение противостоящих сторон в критических ситуациях, так сказать, в присутствии смерти. Даже в конфликтах соплеменников, не говоря уже о людях разной веры. Обратимся для примера к своей гражданской войне. Белый христианин, предержа в руках безграничную власть в виде парабеллума, в жесткой форме загоняет за черту смерти связанного красного христианина, находящегося по другую сторону этой власти. Изверг, зачастую нелюдь по изощренности. Поменяй их сиюминутно местами, и ситуация зеркально отобразится, повторится: в изверги немедленно превращается недавняя жертва. И повторялась ситуация с тем же накалом садизма, бывало. Интересно, что этот поведенческий процесс типичен на всех социумных уровнях. Мы знаем, как люто всевластная церковь расправлялась с атеистами и прочими еретиками в свое золотое время, но вот знаковое высказывание исторически известного английского атеиста тех времен, философа Т. Гоббса (1580-1670): 'Если бы в каком-либо государстве, где дотоле совсем не признавали бога, кто-нибудь из граждан предложил создать религию, я бы велел его повесить'. Так что можно представить и атеистическую инквизицию: поведение по разные стороны власти, а, наверное, точнее - смерти вполне предсказуемо. Кстати, что-то похожее (по типу инквизиции, но с ее масштабами не сравнить) было в России по отношению к церковникам, когда материалисты революционным способом перешли на другую, положительную сторону власти, а идеалисты Божьим промыслом оказались со стороны отрицательной (для наглядности представим шкалу номиналов власти как ряд действительных чисел). Конец отступления.
Определим также свое отношение к апокрифам. Апокриф (греч. 'сокровенный') по определению - произведение исторического характера, притязавшее на авторитет, равный Священному Писанию, но не включенное в канон Библии. По данным о. Меня, вся сохранившаяся новозаветная письменность представлена греческими манускриптами в количестве, превышающем 2500 экземпляров. И эти евангельские манускрипты отдалены от подлинников и событий всего несколькими десятилетиями. Равноудалены, а значит и равнодостоверны. О. Мень, оправдывая церковное пренебрежение к апокрифам, приводит характерное утверждение двух известных французских специалистов: 'Прошло время, когда в апокрифических произведениях пытались увидеть источник наших канонических текстов. Более того, трудно себе даже представить, как мог возникнуть и вырасти этот сорняк на поле боговдохновенной литературы (почему не наоборот? - В. Е.). Он был следствием народного любопытства, склонного к необычному и жадного до подробностей, и вечного стремления к сказке (что тут предосудительного? - В. Е.)'. Противоположную же попытку русского критика Мережковского найти в апокрифах истину 'едва ли можно назвать успешной' - считает о. Мень. Вполне понятная субъективная позиция. Объективно же апокрифы, в сравнении с принятыми церковью источниками, практически равнодостоверны, точнее, - равнонедостоверны. Для настоящих записок они - почти равноценный исторический материал. Теперь о мифологичности текстов. Мы обойдем таки соблазн мифизации образа Иисуса. Мифический 'подкрас' чудес Иисуса в евангелических текстах просматривается, но реальность, историчность фигуры Иисуса уже ни у кого из серьезных исследователей сомнения не вызывает. Неплохой перечень подтвердительных документов по этому поводу перечислен о. Менем. Интерес этого плана можно удовлетворить в полной мере и со всеми подробностями в трудах Штрауса. Здесь же это исследовательское направление для краткости опущено.
Еще один технический момент. Цитируемый здесь церковно-славянский перевод Нового завета располагает к славянскому же восприятию Христа, 'славянизирует' его мысленный образ и облик: мы невольно вписываем его в свой, русский менталитет. Здесь трудно что-то посоветовать читателю Завета и данного очерка. Наверное, нужно как-то абстрагироваться, пытаться представить еврейские лица, характеры, даже одежды и смотреть на события сквозь туман, тьму веков.
Итак, анализ не сложнее досужего рассуждения с приемами логической интерполяции. Как говорят, просто о сложном. Здесь также защитимся от возможных выпадов специалистов-библеологов - выпадов типа, к примеру, отповеди К. Еськова, автора 'Евангелия от Афрания'. Еськов, узкий специалист-палеозоолог, в своем евангелии мимоходом, но хорошо прошелся по дилетантам, как пример - из числа астрофизиков, лезущих со своими раздражительными догадками в палеозоологию (в начале романа Еськов сразу отмежевался от проблем библеологии, оставив их специалистам). Так, мы заметим, что 'узкий специалист' зачастую тем и слаб, что находится в цеховых рамках, в шорах специальности, да еще и отбивается. Славный инженер-конструктор, к примеру, в отличие от такого обособившегося спеца интересуется всем, универсалист. Известны, например, инженерные способы 'мозговых атак' на проблему, когда к ее обсуждению приглашались узкие специалисты из других областей науки и, среди пестроты суждений, иногда отыскивался импульс к решению задачи. Не так страшна и палеозоология, как ее малюют палеозоологи, скорее она скучна. Нередки к тому же случаи, когда хобби специалистов перекрывают по достижениям плодотворность в основной профессии. И если убрать из вводной части исследования Еськова многозначительные и важноспециальные предпослания и термины типа: дедуктивный путь, индуктивное обобщение, пространство логических возможностей и, особенно, - неполная индукция, то оно превратится в обычное, интересное досужее рассуждение. И в библеологию он все-таки влез, как ни отмежевывался. Кстати, есть логические упущения в интерпретации, реконструкции евангельских событий в авторстве Еськова. Для краткости - лишь один пример. В евангельском описании действий 'группы захвата' в Гефсиманском саду он находчиво усматривает излишние, демаскирующие указанную группу, пылающие среди полнолунной пасхальной ночи факелы. Подчеркивает, что это нонсенс, и далее в занимательном детективном плане сообщает этому факту свой смысл. При этом Еськов помнит со второй половины дня казни странную черную тучу по Булгакову и знает, конечно, о сильном затемнении неба, до сумерек, по евангелиям. И там, и там перебор, но увеличение облачности до сильной и даже грозовой со второй половины дня и к ночи можно основательно предположить. И с хорошей вероятностью можно предположить также облачную ночь накануне (погода в апреле достаточно инерционна), плюс тени деревьев, плюс темнота пещеры. Да и ставка у когорты была, скорее всего, не на внезапность, а на преследование. И тогда - никакого нонсенса.
Заключая раздел, добавим, что труд сей - не более чем апелляция к здравому смыслу читателя и лишь приглашение к единомыслию, и рассчитано изложение на читателя массового, не относящегося к профессионалам от веры или науки, то есть - на людей в норме просвещенных.
МЛАДЕНЧЕСТВО ИИСУСА
О дате рождения Иисуса можно не рассуждать. Вся интернациональная сумма исследований по этому поводу давно и благополучно разрешилась четким выводом: 4-й год до нашей эры. То есть, фактически Иисус родился за 4 года до своего канонического рождества, положившего начало новой эре летоисчисления. Однако исчислений было немало. К примеру, по летоисчислению иудеев на дворе в тот момент шел 3760 год от сотворения мира; по исчислению римлян и греков - 750 и 776 годы от основания Рима и после первой Олимпиады соответственно. И, наконец, наши отечественные подвижники, переписывая 'скок исторьи' с математических (!) позиций, положили датой рождения Иисуса 1152 год нашей эры (!). Отсылаем заинтересовавшегося читателя к соответствующим увлекательным текстам (А. Т. Фоменко и Г. В. Носовского).
Теологические споры о происхождении Иисуса, месте его рождения принципиально нас не интересуют. Только с точки зрения генетической обусловленности его поведения. Характер - поведенческий комплекс, по терминологии теории эволюции, - конечно, зависит от родословной. Наследственность здесь прежде всего, а уж потом - научение, приобретения, модификация поведения.
Мария - мать, по апокрифическим сведениям, исходит из благочинной семьи (зачата также непорочным путем по католическому догмату 1854 года, а по более позднему, 1950 года, также и вознеслась). До 12 лет содержалась в Иерусалимском храме с обетом девственности. Из древнего (ок. 200 года) апокрифа следует, что хранителем ее девственности был избран солидного возраста вдовец Иосиф. По достижении 12 лет (возраст совершеннолетия в тогдашней Иудее) содержание ее в храме стало невозможным по причинам, названным ритуальными. Этот факт настораживающим образом совпал с неожиданным беспричинным зачатием - Мария понесла. Девушку надо было пристроить в связи с этим к человеку уравновешенному. Таковым оказался он же - престарелый вдовец Иосиф. Дела земные, но не об этом речь. Речь о чертах характера - поведенческих чертах Марии, каковые частично унаследовал Иисус. Мария, судя по ее дальнейшему жизненному пути (апокрифическому), женщина инициативная, деятельная, можно даже сказать - энергичная. И этого уже достаточно, это уже неплохо было для вклада в генетический поведенческий комплекс Иисуса. Дед и бабка по материнской линии тоже были людьми успешными. Не будем здесь муссировать известные спорные предположения, задним числом приписанные, о принадлежности Иисуса к Давидовой линии (очень серьезные теологи, и очень многотрудно, с привлечением древнееврейского закона левиарата, но все же доказывают кровное родство Марии и Иосифа, чтобы оправдать опрометчиво ориентированные Матфеем и Лукой на Иосифа родословные от Давида, хотя причем здесь Давидов род, если те же теологи и канон упорствуют в том, что Иисус - натурально Бог и сын Бога?). По всем статьям приемный отец, Иосиф по судьбе Иисуса почти не прослеживается, даже в самых ранних описаниях и документах, где Иисус еще не представлен сыном Божьим. Благочестивость благочестивостью в храме, но на уровне нищего стоязыкого, смекалистого народа вещи называются своими именами. Наверное, Иосиф получил свою порцию усмешек за спиной, убийственной вежливости в глаза и, мягко говоря, не удерживал Иисуса в семье. Ангельский сон о неземном зачатии набрал силу не скоро, через века. Как отмечает Штраус, Иосиф либо умер очень рано, либо не сочувствовал позднейшей деятельности сына. Есть также сведение, что он умер на девятнадцатом году жизни Иисуса. Похоже, за эти годы у Иисуса и появились четыре брата и две (как минимум) сестры. Родные. Иаков, Иосия, Симон и Иуда, имена сестер по их незначительности нигде не упоминаются. Вдовец Иосиф от первого брака детей, скорее всего, не имел. Видать, первая его жена была слаба здоровьем, отчего и неплодна, отчего и рано умерла. По естественному ходу событий можно предположить, что после ее смерти Иосиф двинулся прямо в служители храма (благо - один как перст) и о создании семьи больше не помышлял. Не помышлял до описанного выше момента, когда ему, простаку, храмовому плотнику, там же, в храме, настоятельно предложили в жены Марию. Бегство святого семейства с младенцем Иисусом в Египет евангелисты описывают безо всяких сносок. Имей Иосиф детей от первого брака, описание этого события, по-честному, усложнилось бы. Бегство в Египет выглядело бы морально неблаговидным: Иосифу для спасения младенца Иисуса, непонятно зачатого, пришлось бы бросить на произвол судьбы своих шестерых малолеток. И на долгие годы, - исследователи оценивают египетский период Семьи сроками от двух до семи лет. Все это требовало бы от евангелистов пояснений. И готов ли был Иосиф к такому поступку? Вспомним: когда он обнаружил храмовый подлог, лишь мистический сон с ангельским откровением увещевал его не выставить Марию со двора (а по Цельсу, см. далее, так и выставил). Здесь же добавим, что Иосиф, как и всякий нормальный муж, постарался немедленно вернуть свои позиции, так что Иаков, второй сын Марии, был младше Иисуса не более чем на год-два. Свидетельства в пользу исходной бездетности Иосифа и последовавшей плодовитости Марии приводит Косидовский, в том числе и прямое евангельское свидетельство: 'Встав ото сна, Иосиф поступил, как повелел ему Ангел Господень, и принял жену свою, и не знал Ее, как наконец Она родила Сына Своего первенца (курсив мой. - В. Е.), и он нарек Ему имя: Иисус' [Мф, 1: 24-25]. То же у Луки (2: 7): 'И родила Сына Своего первенца (курсив мой. - В. Е.), и спеленала Его, и положила Его в ясли'.
Эти родословные данные Иисуса в принципе соответствуют официальной версии, каноническим источникам или созвучным им. Но существует и другая родословная, от того же Цельса. Диковато сейчас, на фоне международного авторитета девы Марии, матери Божьей, выглядят Цельсовы описания событий, связанных с происхождением и рождением Иисуса и судьбой Марии. Может ли быть историк, призванный быть объективным и детальным до мелочей, столь злобствующим? Наверное, объективность в его духе все-таки берет верх: чего ему врать, ведь он пишет не философский труд, не апологию и не критику, а историю, чего, повторим, ему сильно врать? Можно неохотно, тенденциозно освещать правду, но полностью от нее отойти - это значит потерять авторитет историка (наверное, Цельс написал свой труд в справедливом возмущении). Так что нет дыма без огня, и придется-таки делать заключения с оглядкой на Цельса. А Цельс утверждает, что мать Иисуса была деревенской женщиной легкого поведения. Ее муж, плотник Иосиф, выгнал ее из дому, узнав, что она изменяла ему с беглым солдатом римской армии, неким Пантерой, греком по национальности. Оставшись без крова, Мария скиталась по свету и, когда пришло время, родила внебрачного ребенка, Иисуса (может, поэтому Иосиф почти не упоминается рядом с именем Иисуса, чаще пишут: Иисус - сын Марии; и еще - надо думать, что Иосиф после этого все-таки простил и принял Марию и умножал далее семью сам). Иисус, когда подрос, отправился в поисках заработка в Египет и там овладел искусством фокусника. Вернувшись в родную Галилею, он фокусами добывал себе пропитание. Его искусство пользовалось таким успехом, что Иисус возгордился и объявил себя Сыном Божьим. Мень, правда, элегантным и вполне весомым приемом опрокидывает Цельса и его последователей, предполагая, что они стали жертвами старой лингвистической ошибки: имя Пантерос (часто Панфера, Пантера) созвучно слову 'партенос' - дева, и тогда получается, что Иисус был сыном своей матери, да и все. Однако такой 'гвоздь' легче забить переводчикам, возможно ли авторам? И наверняка в контексте 'деву' нельзя спутать с солдатом. Интересно, что это же слово - 'дева' - фигурирует и в другой лингвистической коллизии, вскрытой Косидовским, но уже в иной связи - в связи с библейской идеей девственности Марии, идеей непорочного зачатия и вообще с постоянной ее канонической непорочностью. Из четверых евангелистов на непорочном зачатии настаивают Матфей и Лука. Матфей делает прямую ссылку на Исайю: 'Се, Дева (курсив мой. - В. Е.) во чреве примет и родит Сына, и нарекут имя Ему: Еммануил, что значит: с нами Бог' [Мф, 1: 23]. Косидовский считает, что Матфей ошибся при переводе древнееврейского слова 'алма', которое означает и 'девица', и 'молодая женщина': он избрал первый вариант и предопределил, предпослал канон перманентной непорочности Марии.
Та же переводческая неоднозначность и в ситуации с братьями Иисуса: родные, сводные или двоюродные, все зависит от понимания слова 'брат' - греческое 'аделфои' и арамейское 'ах' обозначают не только кровное родство (тогда прощай девственность), но и двоюродность, и сводность, а также содружество в общине. Так что вопросы девственности и отцовства из-за таких переводческих проблем открыты. Выводы у каноников и у критиков обоснованные и уверенные, но противоположные. От себя добавим, что братья были все-таки сводные, но не по отцу, как принято считать, а по матери (точнее, одноутробные), если она была введена в соблазн Пантерой.
Здесь трудно удержаться от упоминания о крутой борьбе за девственность Марии на вселенских соборах 431 и 439 годов в Эфесе. Сторонники и противники канонизации непорочности Марии бились натурально. Косидовский приводит цитату архиепископа Никифора: 'Флавиан (противник культа Марии) был избит Диоскуром кулаками и пинками ногой в живот и умер три дня спустя'. Культ Марии утвердили. Но истина существует, конечно, сама по себе. Иногда она проглядывает через толщи веков в незначительных документах, по халатности пропущенная цензорами. Существует цикл христианских апокрифов - апологий Понтия Пилата, которые по их поверхностности и наивности можно назвать лубочными (а то и комиксами). Апокрифы изобилуют сведениями типа: двенадцать апостолов выступают свидетелями защиты на еврейском суде над Иисусом; Иисусу благоволит, помимо Пилата и его жены, сам император Тиберий и другими неуемными фантазиями. Но всегда случается дым, наводящий на мысли об огне. Так, апокрифы сообщают, что во время суда евреи выдвинули в качестве обвинения следующее: Иисус - сын блудницы (например, в евангелии Никодима). Эта сплетня, значит, прочно сидела в умах современников, на языках молвы. Именно по плотному информационному напору молвы можно с большим приближением определить истину, нежели по разрозненным наставлениям догматиков, пытавшихся погасить молву. И пожалуй, главное - нет разнобоя в вымыслах, во всех приведенных выше случаях фигурирует одно конкретное лицо. Так что грек Пантерос застрял в родословной Иисуса не меньше, чем Иосиф, а если представить количество сожженных церковью самых ранних исторических 'контрафактов' о житии Иисуса, то, может, и больше.
Для краткости опустим общеизвестные сведения из Талмуда, где также упоминаются имена Иисус, Мария и Пантера (но не Иосиф), успешно довершающие полную неясность по данному вопросу. . Кстати, об имени его. Применяем здесь наиболее употребительное и в свете, и в религии имя - Иисус. Если придерживаться иврита, то Иешуа, конечно. Точнее - Йешуа, без двойной гласной в начале. Может и правы наши старообрядцы, настаивающие на имени Исус.
Но о младенце. Все же сомнительно, чтобы престарелый и больной Ирод истерически приказал избить двухлетних вифлеемских младенцев. Об этом событии, безусловно громком даже для тех времен, нет ни слова в исторических сведениях Иосифа Флавия об Ироде Великом. Флавий крепко ненавидел Ирода и не пропустил бы такого позорного для Ирода биографического пятна. Ирод - идумей, чужак на иудейском троне, не из рода Давида и не из линии Маккавеев, истребил множество своих близких, в том числе и родственников, хотя бы отдаленно потентных на его место. Но увидеть конкурента с двухлетнего его возраста и убояться его, наверное, не смог бы даже ирод нарицательный. Хотя как знать. Но тогда ему пришлось бы регулярно убивать вифлеемский приплод издавна, поскольку Давидов преемник намечался родом из Вифлеема по Писанию (Ирод, исповедовавший иудаизм, конечно, был в курсе, волхвы ни при чем). И в описываемое время Ирод был уже на излете по возрасту, опасаться мог только скорой смерти, а не двухлетнего претендента Иисуса. Так оно и получилось: едва Иисус научился говорить, как Ирод дал дуба.
Как бы там ни было, младенца Иисуса благополучно обрезали, и благополучно прошла 'презентация' в храме. И вошел он в мир с несколько нестандартными для иудея (по Марку - галилеянина) задатками морфологии и психики. Далее его поджидали благоприятные (но экстремальные) стечения жизненных обстоятельств, претворившие его в личность. Отдельно для ортодоксальных христиан небольшое замечание. Странный путь вочеловечивания избрал Господь - через ненадежное утробное развитие, болезненное, прозаическое поступление на свет, с агуканьем вступая в затяжную младенческую войну один на один с высокой для тех времен детской смертностью. И наверняка Иисус болел и остался жив лишь неусыпными стараниями матери - Марии.
ДЕТСТВО ИИСУСА
Итак, детство Иисуса. Очевидно, оно было обычным счастливым детством живого ребенка в полунищей многодетной (четыре брата-погодка, две сестры) семье. Присмотр, опека, внимание со стороны родителей были, естественно, минимальными, если не нулевыми. Многого не хватало, достаток скудный, питание в семье - проблемное; бесконечная работа или поиски работы быстро пригибали к земле. В общем, дети росли как трава, общение с родителями происходило в основном за трапезой. Всерьез о детях вспоминали лишь тогда, когда они, уцелев, дожив до отрочества, способны были помочь по хозяйству, в работе, если не стали бандитами. Зато вдоволь было свободы, уличного общения в среде таких же шумных, хитроватых, хулиганистых, разновозрастных городских мальчишек, которые нарождались в бесконтрольном количестве. Характер, как известно, закладывается с раннего детства (добавим, на базе врожденных поведенческих черт). Как правило, с детства в многодетной семье у старшего ребенка приобретаются лидерские черты, повелительные наклонности. А в разновозрастной детской уличной среде авторитет достается сильнейшим и хитрейшим. Естественно, и у Иисуса отрабатывались сметка, быстрая реакция во взаимоотношениях, стычках, игровых ситуациях. Все эти дела стандартны во всех временах и народах: у полубеспризорных детей процесс обучения общению и быстрее, и глубже, и разностороннее. Всегда выделяется такой пацан, не лезущий за словом в карман и способный извернуться в конфликте со взрослым, обмануть, найти верный выход из чреватой дракой или поркой ситуации. Тертый подросток с отшлифованным чувством опасности, но бесстрашный заводила или наоборот, всерешающий 'теневик'. В таких условиях, контактах проходило детство Иисуса. Достаточно хорошо физически развитый и с явными задатками неординарного ума, Иисус вполне мог быть лидером в своей возрастной категории.
ОТРОЧЕСТВО ИИСУСА
Далее отрочество. К разгульной уличной жизни добавляются элементы обучения Писанию, грамоте, дисциплине. Понятно, Иосиф начинал приобщать его к профессии плотника. Хочешь не хочешь, будучи старшим сыном, приходилось помогать отцу и в работе, и в хозяйстве. Домашние дела отыскивались всегда с противным постоянством и в большом количестве. В том числе и материнские поручения по уходу за малышами. Наверное, было и небольшое приусадебное хозяйство, виноградник. Парень был смышленый, легко постигал, усваивал мегабайты Писания. Впоследствии Иисус показал хорошую ориентировку в его хитросплетениях, в его токовании и речении. Цепкий, замешанный на постоянной борьбе за выживание или, точнее, на соперничестве за лучший уровень ассимиляции в уличной среде ум прекрасно впитывал и грамоту тех времен, и какие-то основы естествознания, счисления, нравственности. Что-то норовил вбить Иосиф, вдалбливала Мария. Все обычно и просто, в больших, тренирующих количествах. Заметим, исследователи единодушно отмечают, что высоким образованием Иисус отягощен не был. То есть уровня, близкого к образованию 'книжников', он не достиг, и хорошо, так как в народе книжников недолюбливали и, по возможности, насмехались над их заумностью. Народ жил проще, и, будь Иисус слишком грамотным, он, наверное, не имел бы успеха у масс. Первенец здоровой матери, в экологически чистой среде, не избалованный перееданием, с начисто выбитой ленью - в таких условиях даже рядовой ум получит хорошее развитие. Иисус же, судя по всему, имел неплохие природные данные в отношении умственных способностей. Вполне можно предположить и ловкость в спортивных играх того времени, допустим и хороший слух в пении, пластичность в танцах. Дети многочисленных семей всегда и живее, и интересней, и публичнее. Если к тому же Иисус все-таки пребывал в Египте до некоторого сознательного возраста (называют семь лет), так кругозор его был значительно шире, чем у его сверстников. Иная цивилизация добавила универсализма его детскому уму, конечно, нахватался он меж тамошних детей и иных игр, и привычек, и разнородных, порой диковинных, познаний, которые ощутимо выделяли его среди друзей и товарищей. Тут, возможно, и есть исток лидерства, уверенности в авторитете, устойчивой самоуверенности, которые в биологическом плане закладываются с детства, с отрочества. Логические способности его были отмечены учителями, в евангелиях есть прямое, хоть и преувеличенное указание на это.
А если на минуту предположить, что Иисус был все же сыном беглого римского легионера, соблазнившего или запугавшего пряху Марию, как предполагает Цельс, что в те смутные времена было делом, скорее всего, рядовым, то лидерство Иисуса в семье (и в среде сверстников) подкреплялось еще и чужой, более агрессивной греческой кровью: заметим, что презреть Римскую империю и сбежать из ее легиона мог только человек решительный, с характером (неспроста получил имя-кличку - Пантера) или нестандартным мышлением (а вдруг ненормальный?). Ну и, наверное, крепкого телосложения - доходяг в легионеры вряд ли набирали. И то, и другое, и третье в какой-то степени досталось Иисусу по наследству и обусловило известный нам нрав будущего 'авторитета'. Как знать, может, соседи спустя время все-таки дознались о тайне его неопределенного зачатия (хотя это, по историческим данным, являлось храмовой тайной) и не смогли удержать в себе такую пикантную информацию, и Иисус уже с детства получил некие сведения о своем происхождении, - что-то очень уж легко и, по-видимому, рано он расстался с семьей и впоследствии грубовато разговаривал и с матерью, и с братьями (отмечено всеми исследователями, например, у Луки, 8: 19-21; у Матфея, 12: 46-50 и др.). Но описанное необязательно, характер Иисуса вполне мог сложиться и в русле обычных, стандартных для всех времен и народов отношений в многодетной семье. Был ли он акселератом? Вполне можно предположить. Почему бы не предположить? Если все же были у Марии отклонения от нормы (доводы см. ниже) и Пантера был без царя в голове, так в генном наборе Иисуса могла случиться лихая комбинация, начавшая проявляться уже с детства. В плане чудесном о детстве Иисуса повествуют апокрифические славянское и сирийское евангелия детства, послание св. апостола Фомы и др. Из них следует, что уже в семи-восьмилетнем возрасте Иисус поражал учителей знаниями и логикой, исцелял или буквально карал обидевших его сверстников, вызывая гнев и панику их родителей или, напротив, чувство высшей благодарности. В одном из эпизодов он сурово поставил на место отца своего Иосифа, попытавшегося его слегка наказать.
Здесь интересно не столько описание чудесных способностей семилетнего мальчика, сколько заметные нападки сверстников. Такая неприязнь случается в подростковой среде по отношению к детям в чем-то ущербным, например с уродствами или другими изъянами во внешности. Или же в происхождении, что наводит на мысль: не был ли он в некотором роде греческим изгоем? Если знали родители сплетню о его происхождении, то это дошло и до детей, и в красках, а уж дети, конечно, не церемонились, придумывали обидные клички и третировали его, что обычно только на руку при формировании личности. Интересна также в этой связи еще одна деталь в его облике. Слегка забежим вперед. В описании внешности взрослого Иисуса Лентуллом (см. далее) есть слова: 'он не смеялся никогда'. Заявление настолько императивное, что представляется правдой. Но что, если он не смеялся с детства? Выпадение такого признака из поведенческого комплекса безусловно делало отрока неконтактным.
СОВЕРШЕННОЛЕТИЕ
Таким образом Иисус достиг 12 лет - возраста, который в древней Иудее считался возрастом совершеннолетия, религиозной зрелости. После этого в его биографии существует провал вплоть до символического возраста полного совершеннолетия, зрелости - 30 лет. Синоптикам этот период ни к чему: показали идеалистическое зачатие, показали смышленость в 12-летнем возрасте и - к делу, к общественной деятельности зрелого возраста. Тридцать лет приброшены, чтобы просто отметить зрелость (как и Давиду на момент воцарения, как и Иосифу, прародителю двух колен Израилевых, на момент высшей фараонской милости), а фактический возраст так и остался тайной. Перед указанной пустотой спасовал даже Штраус. Мережковский в строго каноническом русле назначает срок этот для неотлучной семейной жизни с братьями и сестрами в Назарете: 'Ясно одно: очень друг от друга устали, измучились; двадцать лет жили вместе, родные - чужие, любящие - ненавидящие; души их как связанные тела, терлись одна о другую, из году в год, изо дня в день, пока не натерли ран, как у тяжелобольных пролежней'. Не верится, чтобы в подобной тягостной бытовухе мог развиться у Иисуса гений общения с людьми. Скорее, это был бы к тридцати годам истекающий желчью, ограниченный человек.
О том, что Иисус рано расстался с отчей семьей, косвенно можно заключить по разительному отличию в религиозности между ним и очень близким по возрасту братом Иаковом, вторым после него сыном Марии. Иаков, неотлучно находившийся возле Марии и все свое детство, и отрочество, и раннюю юность, был ревностным иудеем, фанатичным рабом каждой буквы Писания. Это следует из хорошо описанной Новым заветом и апокрифами дальнейшей его судьбы и является ни чем иным, как следствием продолжительного влияния на его психику богобоязненной Марии. Похоже, в отсутствие Иисуса вся сила любви и боголюбия Марии обрушилась на Иакова. А Иисус вскоре после двенадцати лет, видать, семью покинул, не испытав мощного материнского влияния, и хотя Писание хорошо знал и уважал, но к отдельным его положениям впоследствии отнесся критически, к негодованию Иакова.
Мнения исследователей по вопросу этого темного периода в жизни Иисуса широко разошлись. Иисус на это время отправляется ими и в Тибет, и в Индию, и в Египет. Беллетрист Сарамаго живописует, что Иисус четыре года из этого периода пас овец с Сатаною под Иерусалимом, был у Сатаны подпаском. Ни много, ни мало. Идея отсылки Иисуса в Индию не такая уж дикая. Согласно утверждениям ахмадистов (направление в исламе), Иисус не был распят и поэтому не вознесся на небеса. Он был спасен своими учениками и бежал (как спутник упоминается Фома) в Индию, где благополучно прожил до 120 лет. Его могилу и до сего дня показывают в индийском городе Шринагаре - столице штата Кашмир. Мог он побывать там и раньше. Ренан, согласуясь с евангелистами, полагает, что Иисус до самых тридцати лет просидел в Назарете, мечтая о Боге. Маловероятно. Немало исследователей считают, что Назарета во времена Иисуса не существовало вовсе, так как он не упоминается ни в списке галилейских городов в книге Иисуса Навина, ни в сочинениях надежного Иосифа Флавия, ни в Талмуде. Более определенно заполнил неизвестный период только порицаемый Цельс. Как уже упоминалось, он сообщает, что в молодости, скорее всего это и есть период 12-30 лет, Иисус был очень беден и нанимался на работы в Египет. Богословы, естественно, напрочь отрицают сведения Цельса о том, что Иисус был в Египте и вынес оттуда оккультные знания, которыми воспользовался для влияния на иудейские массы. И все же ближе к правде работа там, в Египте. В Египте много строили, и работа была, были стабильные средства к существованию. Там он, видимо, и поднаторел среди тысяч таких же наемников и рабов со всего света. Прошел школу жизни в людской каше, в водовороте событий, в мельнице взаимоотношений, в калейдоскопе вер да и неприятного канонистам оккультизма, на который намекает Цельс. Только так он мог хорошо познать человеческую психику, душу и изнанку души и стать 'ловцом человеков', по его любимому выражению. Наука управлять толпой, модифицировать поведение масс, подчинять своей воле учеников вполне может иметь египетские корни. Кстати, вкалывал он там и по субботам. Хотя, если он, оставив семью, провел эти годы даже, допустим, в Иерусалиме, таком же шумном и разноязычном, результат был бы тот же. Добавим, что ему пришлось еще и лавировать между своей вольницей и свирепостью римских легионеров. Конечно, набожная Мария внушила ему с раннего детства богопочитание. Но когда, к примеру, набивший тебе морду легионер Великой Империи сделал это с именем великого бога Зевса и спокойно удалился, а ты убежал, моля своего Яхве, чтобы скорее зажили ссадины на лице, закрадываются мысли о некоторой соподчиненности богов. И такое деятельное сопоставление богов происходило на глазах 15-17-летнего подростка достаточно часто, чтобы поколебать веру во всесилие Яхве. Вряд ли он был гением-боголюбом по Ренану. Действа, подобные описанному, могли только внушить мысли о смирении и надежды на Царство Божье, справедливое и мстительное. Имперские великие победы и завоевания под флагом дикого и мощного бога основательно нивелировали местное, ограниченное величие Иеговы. Не говоря уже о корыстолюбии и неправедности своих чиновников от веры, его дискредитировавших. Сложно определить истинные отношения Иисуса с Богом. Процитируем прот. А. Меня: 'При этом в Нем не было ничего жреческого, напыщенного (читай: фанатичного. - В. Е.). Святоши говорили о Нем: Вот человек, который любит есть и пить вино [Лк, 7: 34]'. И здесь, и у Матфея (11: 19) дословно: чревоугодник и пьяница. Вопрос о набожности Иисуса открыт, ясно лишь то, что закладываемые с молоком матери образы устойчивы на протяжении всей жизни человека.
Время его отрочества совпало с периодом после подавления очередного восстания евреев под предводительством Иуды Галилеянина. Так что в Иерусалиме полно было беспризорных подростков-сирот его возраста, наверное, в их полупреступной среде он первое время и перебивался. Дело жизни вполне мог решить и случай (случайных благоприятных совпадений в его жизни немало), мог он попасть как в поселок строителей храма и работать плотником, так и в компанию шарлатанов-проповедников. В таком случае смышленый парень мог начать зарабатывать на пропитание помощником пророка - как говорят: с чего начнешь, тем и закончишь. Или после постройки храма поработать некоторое время при храме тем же плотником - слишком хорошо он знал и обрядовую, и прочую церковную рутину и лицемерие, против которых и восстал. В пользу первого предположения о пророческой подготовке говорит экзальтированное восклицание самого Иисуса: 'Иерусалим! Иерусалим! Избивающий пророков и камнями побивающий посланных к тебе! Сколько раз (курсив мой. - В. Е.) хотел Я собрать детей твоих, как птица птенцов своих под крылья, и вы не захотели!' И это восклицание приведено у тех евангелистов, которые считают его роковое путешествие в Иерусалим первым и последним [Мф, 23: 37; Лк, 13: 34], но нет его у Иоанна, который полагает, что Иисус до этого несколько раз побывал в Иерусалиме с проповедями. В другом его высказывании проглядывает хорошая осведомленность о пророческом промысле: 'Берегитесь лжепророков, которые приходят к вам в овечьей одежде, а внутри суть волки хищные' [Мф, 7: 15]. Есть еще одно туманное высказывание Иисуса, при въезде в Иерусалим, похожее на вдруг ожившую ностальгию по своей иерусалимской молодости: 'И когда приблизился к городу, то, смотря на него, заплакал о нем и сказал: о, если бы и ты, хотя бы в сей день узнал, что служит к миру твоему!' [Лк, 19: 41-42]. Далее идет пророчество о грядущем языческом разрушении Иерусалима. В современном переводе о. Леонида (Лутковского) эта фраза звучит так: 'О, если бы ты хоть сегодня узнал, что нужно для благоденствия твоего!' А что, собственно, нужно? Остановить ход истории, времени? Угадать и предотвратить восстание, в результате которого римляне разнесли Иерусалим? Никому это не под силу. В цитируемой евангельской записи Иисус, скорее всего, предваряя свои проповеди в храме, выразился проще: не 'что служит', а 'кто служит' и заплакал. Но это малопонятное его современникам ностальгическое проявление чувств, восклицание впоследствии было приспособлено, переделано христианскими переводчиками и переписчиками в более понятное, привычное пророчество, предсказание разрушения города. Однако вряд ли Иисус прослезился бы при этом: вспомним, сколько он невозмутимо проклял не принявших его городов, в том числе и исходный Капернаум [Лк, 10: 13-15], а Иерусалим не только не принял, но и готовился его убить, и Иисус эту опасность сознавал.
Показательна также его трехдневная проба самостоятельной жизни в Иерусалиме, когда он после очередного (но последнего семейного, совместного) пасхального паломничества в двенадцатилетнем возрасте просто остался в городе на три дня и был разыскиваем встревоженными родителями [Лк, 2: 45]. Кстати, интересно, что здесь догматиками пропущен один, по сути дела, всеразрушающий момент. Иисус, обращаясь к нашедшим его родителям, говорит: 'Зачем было вам искать Меня? или вы не знали, что Мне должно быть в том, что принадлежит Отцу Моему? Но они не поняли сказанных Им слов' [Лк, 2: 49-50]. Он вразумляет родителей, что он не от мира сего, намекает на Господне отцовство. Родители при этом пребывают в недоумении, хотя каждый из них давно уже получил соответствующие свидетельства: Мария - ангельское благовещение, а Иосиф - ангельское же убеждение о непорочности Марии и о всевышнем происхождении Иисуса. Так что невязка взаимоисключающая. И действительно, имей они такое уведомление, Иисус с младенчества был бы ими внимательно опекаем (мыслимое ли дело - сын Бога!), а уж соседям было бы тысячекратно конфиденциально сказано о святой тайне. И почему бы благочинным жителям Назарета не поклоняться подрастающему божеству, если даже цари-волхвы и храмовые сановники по рождению ему поклонились? Увы, никакого почитания: семья решила, что он повредился умом, а назаряне же насмехались над молодым пророком и даже подумывали убить его [Лк, 4: 29]. Логики, как видим, нет, догматизма в избытке. Мережковский решает эту ситуацию просто: братья и сестры ничего не знали о божественной сути Иисуса и не видели никакой божественной печати на его невзрачном челе. А мать Мария то вспоминала, и тогда 'ослепительная ледяная молния ударяла ей прямо в сердце', то забывала и вместе со всеми считала сына бесноватым. В таком разе не поймешь, кто в этой семье действительно ненормальный, может и все. Тем паче, что брат Господень - Иаков - из ненавистников Христовых неисповедимо обернулся неукротимым его последователем.
Но не об том речь. Если все же допускать некоторый период жизни после 12-летнего возраста в Египте. Иосиф в момент угрозы Вифлеемского избиения, видимо, не просто так увез семью в Египет. В Египте была еврейская диаспора, естественно предположить, что там у него были дальние родственники или просто друзья, у которых он временно укрылся. Впоследствии (как и ранее) он, видимо, встречался с ними ежегодно на пасхальных паломничествах в Иерусалиме: подрастающий Иисус был участником совместных пасхальных обрядов, молений. Вполне мог он, достигнув совершеннолетия и думая о хлебе насущном, о заработке, сделать расчет на вторичную поддержку и отправиться в Египет. Заметим, что в диаспоре интенсивно трудились вездесущие пророки, способные и здесь обучить молодого Иисуса ремеслу (по еврейским рассеяниям же отправились впоследствии и апостолы-пророки с именем Христа).
Штраус в отношении этого неизвестного периода жизни Иисуса предполагает, что он был 'периодом тяжкой, мрачной борьбы и, может быть, различных заблуждений'. Матфей [6: 25-28; 8: 20] упоминает о некоторой привычке к скитальческой жизни. Вполне вероятно также и последовательное пребывание Иисуса сначала в Египте и потом - в Иерусалиме. Но самое главное - после возможных египетской и иерусалимской школ жизни он стал талантливым (здесь можно согласиться с Ренаном и в утверждении гениальности Иисуса) ловцом душ и в человеческой массе был как рыба в воде. Все просто как мир. Подобных волевых типажей, психологов-самоучек можно найти там же, в тюрьмах, куда и нацеливался Иисус. Управлял он людьми, наэлектризованными ожиданием мессии, делал это играючи и хорошо знал, чего они ожидают, знал наиболее доходные темы проповедей, и мы знаем, что это были идеи смирения, благочестия и надежды - материал будущего христианства.
ТРИДЦАТЬ ЛЕТ И ТРИ ГОДА
Итак, начало основной общественной деятельности, служения - зрелое 30-летие [Лк, 3: 23]. 'Прямого указания на то, как долго действовал Иисус публично, мы не находим ни в одном из евангелий' - это цитата из исследования Штрауса. Очень сложны логические конструкции Штрауса по поводу выяснения срока общественной деятельности Иисуса. Первые три евангелия (синоптические) входят в противоречие с четвертым. Иоанн в четвертом евангелии сообщает, что Иисус до рокового события не один раз побывал в Иерусалиме, по праздникам, и вел себя там как дома (и церковные иерархи уже положили на него глаз), а синоптики Матфей, Марк и Лука, напротив, утверждают, что все скандальные действия Иисус произвел в свое первое и последнее, триумфальное и роковое прибытие в Иерусалим в качестве уже Мессии. Примирить всех может лишь приведенное выше предположение, что Иисус основную часть предшествующей молодости провел в Иерусалиме рядовым пророком, в составе какой-либо общины.
Все же общепринятое мнение сходится на трехлетнем периоде (после тридцатилетия) общественной проповеднической деятельности Иисуса-мессии. И начался он крещением. Иоанн Креститель в водах реки Иордан уже массово практикуемым способом окрестил Иисуса на тридцатом году его жизни. Можно прикинуть, что за период около года перед этим событием Иисус, прибыв из Иерусалима, был простым слушателем проповедей Иоанна. Затем вошел в состав его учеников - как-никак родственник, и здесь Иоанн понял, что имеет дело с учеником, уже владеющим неплохим проповедническим опытом. Ученик обнаружил установившиеся взгляды и идеологию, столичную самоуверенность и превосходящие способности: большую силу влияния, лучшую риторику. Состоялись дискуссии, наметились несоответствия платформ. Иисус, уяснив идеологию Иоанна, не был согласен с проповедовавшимся им аскетизмом: слишком схож он со все той же закоснелой педантичностью официального иудаизма, а Иисус уже был полон идеями прямого общения с Богом. Однако и Иоанн, хоть и понял, что перед ним перспективный реформатор, принципами поступаться не мог и не стал. Окрестил Иисуса и публично признал его превосходство [Лк, 3: 16-17; Ин,1: 19-28]. Иисус отправился в пустыню на 40 дней поститься и отражать искушения Сатаны, а Иоанна как раз схватили Иродовы прислужники (воля случая?) и заточили в темницу [Лк, 3: 20] (чем это закончилось, мы уже говорили). Паства на некоторое время осталась без присмотра, пока Иисус не вернулся и не заступил место Иоанна. Тем самым начался новый, успешный трехлетний проповеднический период жизни Иисуса зрелого.
Популярность росла как в Галилее, так и в соседней Самарии, других языческих и иудейских пределах (по Луке - и в Иерусалиме), появились ученики, произнесены были нравоучительные притчи и знаменитые проповеди, содеяны чудеса (Штраус и некоторые современные историки в описаниях многих из этих дел усматривают мифотворчество). Назрел абсолют уверенности в себе и в своем деле. Слава воссияла. Все шло как по маслу. Это общеизвестно, незачем детализировать. Отметим лишь одну интересную деталь: Иисус не проповедовал в Назарете. Преткновение объяснено самим Иисусом: 'Иисус же сказал им: не бывает пророк без чести, разве только в отечестве своем и в доме своем' [Мф, 13: 57]. Не принят, не оценен был по достоинству босяк Иисус на родине - в Назарете. А семья вообще сочла, что он ненормальный, стал на порочный, порицаемый властями путь, и даже предприняла попытки 'взять' его [Мк, 3: 21; Ин, 7: 5]. Это очень интересная оппозиция. Эволюционные ее предпосылки несомненны. Легко проследить такую ситуацию в обычной жизни. Определенная информация, исходящая от родственников, или близких друзей, или хорошо знакомых земляков, не воспринимается, отторгается. Положим, родич, по вашему мнению ни с того ни с сего, написал стихи, приятель начал рисовать, земляк забаллотировался в президенты. И вспомните, стихи эти вам даже не хочется читать, и на картинах сплошная несуразица. За текстом или за холстом маячит невзрачный образ надоевшего родича или приятеля, посягнувшего на известность: Боже, куда он прет, что за мазня? что за бред? что он мелет, тот же вдоль и поперек известный претендент? Любые другие стихи, картины, официоз вы воспринимаете иначе, оцениваете с привычных позиций объективности, хорошо различаете достоинства и недостатки, принимаете к сведению без этого непонятного предубеждения. А предубеждение вполне объяснимо - чужая жена всегда лучше, поясняют в народе; везде хорошо, где нас нет; пустопорожняя, сварливая Ксантиппа обзывала своего мужа Сократа идиотом и т. д. Все дело в инстинктивном отторжении старой и влечении к новой информации - эволюционном движителе прогресса вида Homo sapiens, с древнейших, полудиких времен поглядывавшего, что нового в соседнем племени, - свое-то уже неинтересно. Упомянем-таки и пресловутое наше преклонение перед иностранцами и иностранным.
Можно было бы в этом месте долго рассуждать об инстинкте передачи и поиска, накопления информации, что мы сделаем вкратце. Вспомните, как не терпится вам рассказать новый анекдот или эффектно озвучить какую-либо сногсшибательную новость - инстинктивный зуд передачи информации. На этом инстинкте погорело немало преступников, не сумевших удержать язык за зубами по пьянке или, скажем так, - терпение кончилось. Минутная слабость потом оборачивается годами неволи: тайна, известная двоим, - уже не тайна. Хорошие примеры есть и в текстах евангелий. Нередко Иисус, исцелив иного немощного и даже целую толпу [Мф, 9: 30-31; 12: 15; 14: 14], запрещал об этом рассказывать. На первый взгляд, нелогично для проповедника, но не прост был Иисус: он прекрасно понимал, что запрещение передавать информацию действует на неискушенный люд ровно наоборот - желание передать информацию удваивается. Запрещение подчеркивает пикантность информации. Такой же дальновидный запрет получали и ученики его: 'Тогда запретил ученикам Своим, чтобы никому не сказывали, что Он есть Иисус Христос' [Мф, 16: 29]. Естественно, рассказали. Или: 'И повелел им не сказывать никому. Но сколько Он ни запрещал им, они еще более разглашали' [Мк, 7: 36]. Несокрушимый инстинкт.
Еще одно пояснение к 'назаретскому эффекту'. Всем, кто много лет работал в коллективе, известно, что любой вновь появившийся человек имеет как бы презумпцию солидности, значительности, по крайней мере - информационную привлекательность, некую притягательную силу для людей, уже давно исчерпавших взаимные информационные потоки и успевших надоесть друг другу. Свой же человек, задумавший вдруг сыграть роль нового, выпрыгнуть из себя, из сложившегося имиджа, как правило, вызывает неприязнь в той или иной форме. Информационная исчерпанность, несомненно, и одна из причин распада молодых семей. Статистикой выделяются рубежные два года - срок полного обмена молодых информацией всех планов и следующий далее крах ее же - информационной обоюдной привлекательности.
Инстинкты - это как раз-таки soft, о котором мы говорили выше. Инстинкт накопления информации, новой конечно, заставляет нас на бытовом уровне любопытствовать, совать нос, куда зачастую не просят. Естественно, сила инстинкта, шкала признака разновелика у разных людей: допустим, от замкнутости до неуемной болтливости, от чрезмерного любопытства до индифферентности к пикантным событиям. Все объясняется генетическим, врожденным набором, генным составом поведенческого комплекса.
Вот и жителям Назарета любой другой пророк был гораздо интереснее, предпочтительнее своего, - что он может сказать путевого, сын пряхи? Когда его распяли, там, видимо, сказали: ну вот, мы так и знали. А пока Иисус гремел славою. Сам он себя Сыном Божьим до поры до времени не называл. Будучи человеком умным, он понимал, что талант управления массами, ораторские способности, удачи во внушении своих идей - это еще не повод для крайнего самовозвеличивания, панибратства по отношению к Богу. А Бог Яхве, Саваоф суров и временами жесток. И хотя человеком набожным Иисус вряд ли был [Мф, 11: 18-19; Лк. 7: 33-34] (Ренан, правда, усиленно выводит его боголюбивый образ), но Бога врожденно побаивался и в сыновья к нему не лез. Конечно, если принять к вере и подлинности каждую букву Нового завета, можно подобрать поэтические детали к поэтическому же заключению Мережковского: 'Знание Отца, любовь к Отцу - в Нем Одном-Единственном'. Но будем реалистичны: на сан мессии он был согласен, потому как никакого богохульства в этом не видел, народ каждого достаточно заметного пророка норовил произвести в мессию или мучился в догадках: не мессия ли он? Впоследствии, когда природная сила исцеления у него утвердилась, развилась до предела и он понял, что способен почти на любое чудо, у него, наверное, возникло самоощущение присутствия в себе Божьей благодати. С какого-то момента он стал верить в это и считать себя Сыном Бога [Мф, 11: 27; Ин, 10: 15; 17: 10], что дополнительно многократно усилило его способности. Тоже soft, и не приобретенный, как считали Цельс и его единомышленники, а врожденный. Для иллюстрации уместно будет здесь привести реальный пример несокрушимой самоуверенности. В короткой заметке одной из центральных газет сообщалось, что близ небольшого среднерусского городка на железнодорожное полотно вышел мужчина (как выяснилось - экстрасенс), поставил дипломат на шпалы и, выполняя пассы, сделал попытку остановить летящий на него поезд, застопорить мчащееся железо силою своего экстрасенсорного дара. В неудачу он не верил. Поезд, конечно, сделал свое мрачное дело, но вера человека в себя все-таки осталась непобежденной. Такая вера может сделать многое, и именно к такой вере призывал своих учеников Иисус в некоторых ситуациях [Мк, 11: 23-24; Мф, 17: 20; 14: 31].
И был Иисус простым, как говорят, 'языкатым' человеком, - не философом по-гречески или по-римски с ученой, просветительской программой. Выступления его, проповеди неровны, эмоциональны, он импровизировал и о противоречиях в них не беспокоился, главное - это эффектная подача материала, произнесение, производящие сильное сиюминутное впечатление на паству: 'слово Его было со властью'. А паства его - это в основном нищий неграмотный народ с неприхотливой логикой: разум недоступен толпе, но доступна вера. Росту популярности и численности слушателей способствовало обилие иносказаний в его речах, притч, иные из которых он придумывал 'на лету', а иные сидели в его памяти. Все эти двусмысленности и 'творческие образы' в его речах да плюс фантазии переписчиков неслабо грузят церковных толкователей. Во все времена церковным просветителям приходилось идти на всевозможные ухищрения, чтобы примирить здравый смысл читателя с текстом, но они многоспособны. Здесь надо все же попенять на евангелистов: любовь к ветхозаветному Священному Писанию постоянно загоняет их в его текст. Ссылки бесконечны. И нетрудно понять, что все они сделаны позже, - заметна подгонка событий под мотивы Писания. Косидовский в этой любви подметил некоторый комичный уже уровень. При разделе одежды распятого Христа римские наемники - отпетые язычники - ни с того ни с сего проявляют глубокое знание Писания: 'И так сказали друг другу: не станем раздирать его [хитон], а бросим о нем жребий, чей будет, - да сбудется реченное в Писании: "разделили ризы Мои между собою и об одежде Моей бросали жребий"' [Ин, 19: 24]. Оправдательно следует сказать, что ничего противоестественного в этом стремлении нет. Писание - это канон, истина в последней инстанции, и все сущее им предначертано. Вряд ли можно было найти верующего человека, думающего иначе. Поэтому евангелия, особенно от Матфея, выстроены так, что почти все о Христе - пророчества Священного Писания.
Однако же речь о другом. Исходя из суммы текстов, даже с поправкой на подателей и переписчиков, вырисовывается образ Христа как кладезя народной мудрости (предостережем: не в славянском понимании этого слова), именно народной, а не книжной. В народе случаются такие типажи, всегда имеющие про запас поговорку, присловье или ту же притчу или напористо отвечающие вопросом на вопрос. Такие люди легко ориентируются в настроениях окружающих, с толку их сбить невозможно, о них говорят: прошел огонь, воду и медные трубы. По всем данным, Иисус принадлежал именно к этому типу людей (здесь опять же приходит на ум многотрудная школа жизни, которую он должен был пройти для такого статуса, не мог он стать таким, сидя в Назарете). Он был достаточно расчетливым, находчивым риториком, знал себе цену и четко распределял в речах и приветливость, и резкость, и надменность, соответственно ситуациям. Это легко просматривается по текстам даже сквозь более поздние наслоения и субъективную передачу. Возьмем, к примеру, одну его фразу в адрес матери: 'Что Мне и тебе, жено?' [Ин, 2: 4]. В контексте очень ясно звучит надменная холодность, которая совершенно не вяжется с кротостью, усиленно приписываемой ему Ренаном и др. Не был он обаятельно кроток - это уже чересчур. Или еще в одной, наиболее часто цитируемой сцене мать и братья пришли переговорить с ним, но Иисус даже не впустил их в дом: 'Кто матерь Моя и братья Мои? И обозрев сидящих вокруг Себя, говорит: вот матерь Моя и братья Мои' [Мк, 3: 31-34]. Сурово, по тексту Евангелия от Фомы еще суровее. Даже в заключительной сцене с Понтием Пилатом, вспомним, Пилат подивился холодной и молчаливой надменности Иисуса, уже имеющего представление о конце судилища и приговоре. И если он никогда не смеялся с детства, то легко представить его вгоняющую в дрожь улыбку в некоторых ситуациях.
И был он, ко всей своей многогранности, еще и практичным - наверняка он увиливал от податей, налогов в пользу Империи, а дидрахму на строительство храма у него испрашивали мытари почти без надежды: 'Учитель ваш не даст ли дидрахмы?' [Мф, 17: 24], и выдал он ее не из казны, которой заведовал скаредный Иуда Искариот, а послал Петра к морю, чтобы тот вынул деньги (именно нужную сумму) из рыбьей пасти, совершив по ходу дела очередное чудо [Мф, 17: 27].
Конечно, солидный информационный багаж Иисуса, знание людей - дело приобретенное, но раскрепощенность, инициативность и повелительная самоуверенность имеют врожденные поведенческие истоки, генетически обусловленные; остается только определить источник этой наследственности. Могли бы хорошо помочь в этом отношении сведения о чертах лица, особенностях строения фигуры Христа, однако о чертах лица и облике его достоверно ничего не известно. Есть две исходные версии, которые пошли в ход, в догматическую раскрутку или, наоборот, в догматическую же опалу. Первая - это упоминание о Христе, в частности о его внешности, в отчете римскому сенату проконсула Палестины Лентулла - в 'Послании Лентулла': 'Человек он среднего роста, с хорошей осанкой и великолепным благородным лицом. Его вид внушает и любовь, и страх одновременно. Волосы цвета спелого ореха ниспадают гладко до ушей, а дальше до самых плеч вьются колечками, чуть более светлыми и блестящими; посредине головы они разделены пробором, как это принято у назореев; лоб ясен и чист, лицо без морщин и пятен дышит силой и спокойствием; линии носа и рта безукоризненны. Борода густая, того же цвета, что и волосы, не очень длинная, разделенная посредине, взгляд прямой, проницательный, глаза сине-зеленые, яркие и живые. В гневе он страшен, а поучает дружески и нежно, с радостной серьезностью. Иной раз плачет, но не смеется никогда (здесь поставим акцент. - В. Е.). Держится гордо и прямо, руки и плечи его полны изящества, в разговоре он серьезен, скромен, сдержан, и к нему по праву можно отнести слова пророка: Вот самый прекрасный обликом из всех сынов человеческих'. Послание Лентулла, и это уже научно доказанный факт, является подделкой, созданной в XIII веке и впервые опубликованной в 1474 году. Что подделка, это понятно, но поддельщики, помимо умысла, наверное имели перед собой какой-то исторический материал (вспомним 'источник Q' евангелистов), поскольку реалистичные слова 'в гневе он страшен' не вяжутся с уже сложившимся к тому веку имиджем Иисуса как князя покаяния, благостного предержителя милосердия и прощения.
И вторая версия, все того же антихриста Цельса, приведем ее также полностью: 'Если бы дух божий действительно поселился в нем [Иисусе], то он должен был бы отличаться от других красотою облика, великолепием тела, а также красноречием. Ибо невозможно поверить, что тот, в чьем теле было нечто божественное, ничем не отличался от других. Между тем, люди рассказывают, будто Иисус был мизерного роста и с таким некрасивым лицом, что оно вызывало отвращение'. Цельс, как известно, собирал сведения по крохам из апокрифов того времени, легенд и слухов, достоверность его свидетельства тоже не из стопроцентных. Но в его пользу повествует христианский писатель Тертуллиан в диалогах с теологом Маркионом: 'Облик его был лишен какой-либо красоты и обаяния. Поистине, неужели нашелся бы смельчак, который бы нанес малейший вред телу, если б оно отличалось необычайной красотой и было озарено небесным сиянием? Кто бы покрыл плевками лицо, если бы уродство, которое наложил на себя Иисус и которое сделало его презренным в глазах людей, не представляло это лицо заслуживающим одних лишь плевков?' Что важно для достоверности, непритязательная внешность Иисуса не смущала Тертуллиана, он спокойно ссылался на отрывок из пророка Исайи: 'Ибо он взошел перед ним, как отпрыск и как росток из сухой земли; нет в нем ни вида, ни величия; и мы видели его, и не было в нем вида, который привлекал бы нас к нему. Он был презрен и умален перед людьми, муж скорбей и изведавший болезни, и мы отвращали от него лице свое; он был презираем, и мы ни во что ставили его. Но он взял на себя наши немощи и понес наши болезни; а мы думали, что он был поражен, наказуем и уничижен богом' (гл. 53). Все поименованные авторы жили во второй половине II века и отражали взгляды поколения, отделенного от последних дней Христа не более чем сотней лет. И здесь вспомним Туринскую плащаницу. Рост Христа по отпечатку на святом покрове определен в 181 см. Это много. Со скидкой на складки ткани рост уточнен до 176 см. Все равно это выше среднего роста даже для современного европейца. Не ввязываясь в споры о подлинности плащаницы, склонимся к росту ниже среднего, основываясь на невзрачности Христа по документам. Даже интуитивно Иисус причисляется к плеяде вершителей судеб планетарного масштаба (не наследных!), отличавшихся невысоким ростом: Наполеон, Ленин, Сталин, Гитлер (прости, Иисусе).
Также по тексту Марка примечательна мелкая, но наглядная деталь в общей ночной картине событий на усадьбе первосвященника. После ареста Иисуса, по окончании первых допросов, коротая время до утра в общей компании, 'слуги били Его по ланитам' (14: 65). Таким образом осмелеть, охаметь забитая челядь могла только с человеком действительно не имеющим никакой презентабельности. Заставляет задуматься эта текстовая мелочь, мелочь не зацепившая внимание череды редакторов, цензоров, переводчиков. Как же выглядел Иисус? Наверное, челядь поостереглась бы сумрачного чародея, или величавого пророка, или смутьяна-главаря. Но мы видим уничижительное пренебрежение - это явный и сильный компромат по отношению к культивируемому образу Христа.
В итоге вывод о чертах лица и облике Иисуса может быть скорее в пользу характеристик Цельса и христианского реалиста Тертуллиана. И от кого же такая некрасивость?
Вряд ли красива была Мария, мать Иисуса (с сожалением отступимся от поэтического образа Марии по Мережковскому), первая и последняя дочь престарелых родителей, с ходу отданная в монастырь с обетом девственницы, без надежды на хорошую партию в браке (и действительно сплавленная пожилому Иосифу, простому плотнику). И уж не было ли в ее психике или в складе ума родовых генетических нарушений? Практика и статистика поздних родов (ее родители, как мы указывали выше, были крайне престарелыми) отмечают высокую вероятность отклонений в умственных способностях плода в худшую или, наоборот, в лучшую сторону. Такая мутация, в какой-то степени перейдя в генный набор Иисуса, могла сложиться в комбинацию, обеспечившую ему и акселератность, и талант 'вождизма'. Те же сдвиги мозговой деятельности могли запустить в храмовой девственнице и совершенно противоположно направленный механизм чувственности, внимания к сильному полу. В таком случае версия Цельса о ее связи с римским наемником Пантерой, которую углядели простые люди, ставшие сплетниками, и не углядели сановные смотрители, которым пришлось туго с объяснениями, становится высоковероятной. Свои-то молодцы наверняка побоялись и бога, и сановников, а грек - он и в Африке язычник. И Пантере было не до выбора, красива она или нет, и великое дело в отношении судьбы человечества состоялось. Тут уже, собственно, и не важно, до или после замужества.
Как известно, жизнь брала свое во всех монастырях мира. Так что на лице Иисуса, кроме наследия не шибко красивой Марии, лежала, наверное, греческая языческая печать, сделавшая его непривлекательным для арабов и иудеев. Свидетельства из VIII века - Иоанн Дамаскин: 'тесно сближенные, как бы сросшиеся брови', 'черная борода и сильно загнутый нос'; Каллист: 'смуглый цвет лица'. Поскольку борода черная и цвет лица смуглый, естественно предположить и черные волосы, и черные же брови, по-мужски широкие и густые. Достаточно греческого в таком лице. Нос крючком - это уже от мамы.
По поводу прически, по поводу волос 'цвета спелого ореха ниспадающих гладко до ушей, а дальше до самых плеч'. В своем Первом послании к коринфянам Павел восклицает: Не Апостол ли я? Не свободен ли я? Не видел ли я Иисуса Христа, Господа нашего? Нам остается ответить: видел, тем более, что далее по тексту Павел утверждает, что ...Христос явился Кифе, потом двенадцати; ...а после всех явился и мне. Еще далее, Павел, видевший Христа говорит: ... если муж растит волосы, то это бесчестье для него. Понятно, что если бы Иисус имел длинные волосы, то лысый Павел не посмел бы произнести такое осуждение. Становится ясно, что Иисус был простоволос, а длинные, красиво ниспадающие на плечи каштановые волосы - плод любезного воображения богословов.
Перечисленные черты эти, как мы понимаем, слабо коррелируют со скандинавским ликом на Туринской плащанице, но не об этом речь. Мы знаем, что подозрительные гены Марии со вторым ее сыном Иаковом сыграли также экстремальную роль. Иаков впал в крайний до неестественности религиозный аскетизм: не прикасался к мясу, никогда не стриг волосы, колени его от непрерывных молений были мозолисты, как колени верблюда, сообщает Иегосиф (180 год) в своем 'Дневнике'. Но вот черты лица у него были в порядке (от Иосифа), иначе наблюдательный Иегосиф наверняка поставил бы акцент. Иаков, естественно, как и Иисус, был троюродным братом Иоанна Крестителя. И не только, - очевидна принадлежность их к одной генетической наследственной линии (по матерям - двоюродным сестрам). Прямое свидетельство тому - фанатическая религиозность и аскетизм, присущие обоим.
Истина в отношении фигуры Иисуса, его комплекции также связана с истиной его происхождения. Таки он был по-гречески низкоросл (Ницше: 'маленький жид'). Наверное, не мог бы Иоанн Креститель сказать, указывая на Иисуса, - вот агнец Божий [Ин, 1: 29], если бы перед ним стоял дюжий мордоворот. Мощного физического развития Иисус, естественно, не получил, поскольку всю молодость, до самого описываемого тридцатилетнего возраста, занимался, скорее всего, проповеднической или связанной с ней деятельностью (бродяжная, полуголодная жизнь). На его хилость указывает тот факт, что он не смог сам донести крест и неожиданно скоро скончался на нем (что вызвало удивление Пилата и что скорее говорит о противном, поскольку Пилат комплекцию Иисуса видел и обстоятельство быстрой смерти его удивило). Но он, во-первых, был избит, далее - ночь не спал, плюс психологическая нагрузка допросов, осмеяний, разочарований и плюс страх смерти - для человека эмоционального это обстоятельство едва ли не определяющее. Все это для рядом распятых разбойников не имело места, к тому же они выпили напиток типа транквилизатора, который Иисус пить отказался. По всему по этому Иисус сник гораздо раньше, а разбойникам пришлось испытать crurifragium (раздробление костей голеней), ускоряющий кончину. Так что сделаем свой профильный вывод, что Иисус не был ни мордоворотом, ни хилым, а, скорее всего, с параметрами телосложения несколько ниже среднего, росту низкого. И это отсутствие внешнего эффекта, наверное, разило паству контрастом с силой убеждения, красноречия. Опять вспомним внешне непримечательных вождей - Ленина, Сталина, Гитлера, Наполеона. Сталин, так тот и оратором не был. Но эти внешне обычные люди грандиозным способом повлияли на эволюцию и цивилизацию человечества, в масштабах соразмерных Христовым. Интересно, что Ленин и потомства не оставил, т. е. напрямую в генофонде не поучаствовал (как и Иисус), зато его деятельное участие в эволюции трудно переоценить: революция и 'гражданка' стронули с мест огромные массы населения, произошла глобальная перетасовка генофонда (подавляющее большинство критиков ленинского 'октябрьского переворота' благодаря ему, собственно, и на свет появились). А острое противостояние, адская военная гонка двух, по сути созданных Лениным систем, волей-неволей дали невероятнейшие технические плоды цивилизации. Заметим здесь, что участие в эволюции - понятие растяжимое: даже если простой человек скромно трудился (уже что-то сделал для цивилизации) и не оставил потомства, такое неучастие в генофонде, в эволюции все равно можно уравнять со своеобразным участием - участием в некоем перевернутом виде. А ну как он родил бы (пусть даже в более поздних коленах) какого-либо изверга, сокрушителя ценностей человечества! А не родил - и все хорошо. Все у нас завязано (кстати, наблюдаемое ныне исчезновение видов - тоже эволюция). Очень наглядно проиллюстрировал эволюционные пути писатель-фантаст Айзек Азимов. В одном из своих романов он вывел специальную Службу наименьшего вмешательства в эволюцию. Эта служба в одном из эпизодов обратными расчетами выяснила, что, для того чтобы круто развернуть направление цивилизации (понятно, что цивилизация и эволюция - комплементарная пара), достаточно всего лишь в определенный в прошлом момент, в багажном отделении транспортного средства переложить с одной полки на другую чемоданчик с рукописями одного студента. Здесь не обязательно фантазировать, примеров таких судьбоносных для мира мелочей тьма. Скромно будем надеяться на 'баттерфляй-эффект' сего очерка.
Но возвратимся к подозрительным генам Марии. Существенный вопрос: не был ли Иисус слегка ненормальным, в стиле гениев? Исторических примеров гениальности как следствия генетических отклонений немало. Аристотель в этом отношении просто категоричен: не бывает великого ума без примеси безумия. Предположение усиливается тем обстоятельством, что оба потенциальных отца - хоть Иосиф, хоть Пантера - могли добавить таковых отклонений. Иосиф в силу престарелости, а Пантера - в силу бесшабашного сумасбродства. Но, имея в виду то обстоятельство, что, как замечают наиболее ранние историки, во внешности Иисуса не было ничего еврейского, вернее прикинуть, что батькой скорее был Пантера, который по ходу зачатия к тому же наверняка ввергнул Марию в стресс. Предположение о патологических истоках таланта Иисуса не ново. В некотором приближении эту же мысль высказал Ренан: 'Итак, мы, не колеблясь, должны допустить, что деяния, которые в наше время (1860 год - В. Е.) рассматривались бы как признаки иллюзии или безумия, занимали в жизни Иисуса видное место. Те состояния, которые в наше время считаются патологическими, как, например, эпилепсия, видения, некогда считались признаком силы и величия. Нынешняя медицина может определить ту болезнь, которая решила судьбу Магомета'. Допуская экстрасенсорные, чудотворные способности Иисуса, Ренан не уходит от основной своей линии: 'Если бы в Иисусе чудотворец заслонил собой моралиста и религиозного реформатора, то от него произошла бы школа теургии, а не христианства'. Конечно, согласимся, предположив, однако, что сам Иисус и то и другое считал равноценной работой, хорошо пополнявшей казну общины. И чудотворство, и проповеди, да еще в эффектной форме притч, иносказаний, а также приятных слуху бедноты обещаний хорошей жизни в грядущем Царстве Божьем, после которых забитый бедняк уходил домой с надеждой, помогающей ему существовать, обнадеживал своих таких же соседей и родственников и уже без зависти смотрел на богачей, - все это делало Иисусу имидж и славу да и хорошие сборы в казну, о которых исследователи почему-то стесняются говорить. А уж какие особенности или отклонения его ума и психики способствовали этому - дело третье. Реально мы видим, что огромная популярность Иисуса сложилась из удачного сочетания высокопрофессионального пророчества и мощного дара исцеления. Добавим, что народ тамошний имел не меньшие, если не большие способности исцеляться.
В ИЕРУСАЛИМ
Со святой непосредственностью евангелисты сообщают, что Иисус Христос направился в Иерусалим, чтобы пострадать и умереть [Мф, 16: 21; 20: 18]. Очень детально разбирает предполагаемые правдоподобные причины 'наезда' Христа на Иерусалим Штраус. Все просто, предельно ясно, и добавить нечего. Продумал, кстати, сам Христос. Прежде всего, приурочил свой приезд к празднику Пасхи, обоснованно рассчитывая на бесчисленную аудиторию паломников. Своим триумфальным въездом на осле в сопровождении ликующих толп почитателей из Галилеи, устилающих его путь ветвями деревьев и восклицающих: 'Осанну сыну Давидову!', он действительно поднял шум на весь город и, конечно, встревожил церковных иерархов на этот раз основательно. Но расчет был верен: безоружный, с толпой таких же безоружных он вступил в город, восседая на животном, олицетворяющем собою мир. Состава преступления в этом нет. Однако есть вызов. Своеобразный вызов, понятный каждому иудею. Иисус намеренно инсценировал своим въездом на осле знаменательное пророчество Писания: 'Торжествуй, дщерь Иерусалима: се, Царь твой грядет к тебе... сидящий на ослице и на молодом осле, сыне подъяремной' [Зах, 9: 9]. Здесь уже надо видеть в Иисусе его способность остроумно обыграть ситуацию. И это, собственно, начало его демонстрации превосходства над храмовыми чиновниками и книжниками, далее хорошо проиллюстрированного евангелистами. Превосходства человека, намного опередившего свое время. На царство он, конечно, не претендовал, как, допустим, Соломон, въехавший в Гион на царском муле, но на свое мессианство властям хорошо намекнул. Далее, в гуще толпы галилеян, он отправился в храм и учинил там по-нашему погром, а по евангелистскому мнению - очищение. Евангелист Иоанн упоминает бич в его руке. Видится при этом он не с иконным ликом, а, пожалуй, с лихим и насмешливым. Как мы помним, изгонял он из храма менял и торговцев, чем затронул уже официальные порядки. Малоуправляемая галилейская толпа при этом, естественно, слегка переусердствовала. Наши менты, к примеру, уже после этого действа, не глядя на популярность, немедленно повязали бы Христа и отдубасили его сапогами в отделении до выяснения.
В последующие дни Иисус при толпах паломников и в храме излагал свою религиозную платформу: идеи непосредственного богослужения, принципы прямого попадания в Царство небесное и другие нормы, которые должны были стать по его имени христианскими, часть из которых уже давно толковалась в народе. Если абстрагироваться от евангельской впечатляющей поэтики, надо вспомнить, что это всего лишь поздний пересказ и евангелия местами представляют собой уже отражение идейной борьбы, перепалки между книжниками иудейскими и книжниками же, догматиками раннехристианскими, евангелия написаны спустя десятилетия (а правились еще позже), когда укрепившееся христианство уже начало позволять себе полемику с иудаизмом и обличения иудеев, затравивших Христа.
Вернемся к событиям. Пасха - праздник и простых верующих, и проповедников, и, естественно, собралось их в Иерусалиме немало со всей Иудеи и сопределов. Наверное, прежде всего в этот приезд Иисус рассчитывал достичь аккордной популяризации и себя, и идей, над которыми он хорошо поработал в течение трех лет (а то и всю жизнь). Штраус об этих днях его пишет: 'Нельзя предполагать, чтобы он надеялся в течение одной недели праздников достичь своей конечной цели, т. е. преобразования всей национально-религиозной системы, но, вероятно, он рассчитывал своей проповедью за это время подготовить себе почву в столице хотя бы настолько, чтобы можно было оставаться там и продолжать добиваться своих целей, или, быть может, он предполагал... продолжить работу при следующих посещениях'.
Пасха приближалась, все шло хорошо и гладко. Скорее всего, его понесло, и он решил: пан или пропал! И повел себя как любой другой импульсивный лидер, наращивая успех, плохо представляя будущее, уповая на Бога, может быть даже не столько влекущий массы, сколько ими вдохновляемый. Проповеди его стали резки, гневны и обличительны. Ему ясно было: налицо успех, и он бесследно не пройдет, закрепятся в народе и идеи его, и имя, и власти вынуждены будут как-то с ним считаться. Может быть, он видел какой-то компромисс на его условиях. В общем, он почувствовал себя величиной, равновеликой с церковной властью. И не только с церковной. По популярности и влиятельности в Галилее он вышел уже на высший уровень. Его приветствовали города, и городские власти не препятствовали его проповедям. Он ощущал в себе высокий потенциал, и ему доносили о беспокойстве Антипы Ирода, тетрарха Галилеи, по поводу его растущей популярности. Противостояние с ним, с Антипой, было налицо, но до открытой вражды и гонений дело пока не доходило. Однако незадолго до похода на Иерусалим фарисеи сообщили Иисусу, что Антипа все же намерился схватить его. 'И сказал им [Иисус]: пойдите, скажите этой лисице: се, изгоняю бесов и совершаю исцеления сегодня и завтра и в третий день кончу' [Лк, 13: 31-32]. Здесь явственно чувствуется: диалог хоть и заочный, но на равных. Иисус не спешит подчиниться или испугаться и скрыться. И даже считает, что ему важнее встреча с высшей иерусалимской властью: 'А впрочем Мне должно ходить сегодня, завтра и в последующий день, потому что не бывает, чтобы пророк погиб вне Иерусалима' [Лк, 13: 33]. Высшая церковная власть должна его видеть, должна понять, с кем имеет дело, - не есть он рядовой пророк, но пророк равновластный с ними над народом и может объять не только Галилею, но и весь Израиль. В этой кульминации успеха повторим все-таки справедливое мнение Ренана: 'Поэтому, когда в один прекрасный день молодой плотник из Назарета начал излагать перед толпой эти поучения, которые для большинства уже были известны, но которые, благодаря ему, должны были впоследствии переродить весь мир, то это само по себе не было событием. Христиан в это время еще не было, но истинное христианство уже было основано, и, конечно, оно никогда не было до такой степени совершенно, как именно в этот момент, Иисусу уже нечего было к нему прибавить'.
А церковные власти не дремали: первосвященники, книжники и старейшины народа, собравшись в доме первосвященника Каиафы на совещание, решили взять Иисуса хитростью и убить [Мф, 26: 1-5; Мк, 14: 1; Лк, 22: 1-2]. Долго ли, коротко, но Иисус был схвачен. У Иоанна он сам сдался, у других евангелистов его выдал Иуда Искариот - казначей общины, единственный иудей среди его учеников. Как знают все, даже не читавшие Библии, - за тридцать сребреников. Нет смысла пересказывать детали, но после чтения документов складывается впечатление, что Иисус был готов к непосредственному диалогу с властями и даже сознательно или подсознательно шел на это. Во всяком случае, у него была масса возможностей скрыться, уйти в Галилею. Явно ему хотелось поговорить на равных с иерархами в плане идеологическом. Истории известны суды, на которых подсудимые прославились. И он решился. Однако разговора не получилось, дело приняло не религиозный, а простой и скоротечный уголовно-политический порядок. Наверное, это ошеломило Иисуса. Он переоценил первосвященников, которые оказались просто ограниченными трусами, суетящимися поскорее с ним покончить. Возможно также, что он надеялся на течение процесса по типу недавнего суда над Иоанном Крестителем. Иоанн довольно долго содержался Антипой Иродом в крепости Махерон, напористо с ним разговаривал, позиций своих не уступал и, если бы не злокозненная Иродиада, может быть, и остался бы цел. Сам Антипа уважал умного и влиятельного узника. Кстати, Антипа Иисуса так же не счел опасным преступником, как и Понтий Пилат. Но окосневшие умом в своей беспредельной власти первосвященники гнули свою линию. Иисус смешался. На допросах он большей частью молчал. И совсем уничтожили его, конечно, бесчинства простых евреев, противников предхристианских идей, а также завистников, недоброжелателей и прочего базарного иерусалимского сброда (иерархи специально согнали хулителей). Вся эта хула вскоре вылилась на него, стоящего перед толпой. А он предполагал словопрения в синедрионе или хотя бы, как было с Иоанном, - в крепости. Заключение дало бы долгое время для таких разговоров. Неплохие идеи, которые он присовокупил к блоку предхристианских установок, - все это и в самом деле заслуживало внимания, хотя бы как дополнение к уже слишком древнему Моисееву Закону (Штраус отмечает существенный радикализм идей Иисуса в отношении культа Моисея, впоследствии заметно выхолощенный учениками). Хорошо видны реформаторские намерения Иисуса и в фразе: 'Не нарушить пришел Я закон, а восполнить', - по тексту Талмуда на арамейском языке (в евангелиях 'восполнить' позднее заменено на лояльное 'исполнить'). В этой связи вспомним сцену в храме, когда законники привели на суд к Христу женщину-прелюбодейку. По Моисею она должна была бы быть побита камнями безоговорочно, но ее в конце концов отпустили. Иисус просто пожурил ее и наказал больше не грешить. Налицо послабление Закона. Но первосвященников устраивало и то, что есть, и что позволяло им процветать. Закоснелая, сытая тупость (типичная поведенческая норма почивания на лаврах) подавляющего большинства из них не оставляла шансов для реформаторства в аппарате синедриона. Отмечены среди них лишь единицы сочувствующих Христу - члены Совета старейшин Никодим и Иосиф Аримафейский и 'некоторые из начальствующих'. Однако надежда умирает последней. Он - личность, его признали Мессией, не убивают таких, - возможно, пытался успокоить он себя. К тому же хотя Ренан и представлял его человеком не от мира сего, но он был скорее наоборот - в миру и вполне представлял процедуру осуждения: сносную доказательность, вторую, апелляционную инстанцию в лице римской власти. Не посмеют, надеялся он, не пройдет.
Возможно, Иисус лихорадочно пытался выработать какой-то план действий, но не прекращающиеся грубость и побои выбили его из колеи, появился страх. Возможно также, что он надеялся на какое-то содействие со стороны Понтия Пилата, с которым он имел продолжительную беседу с глазу на глаз и который, по всем текстам, явно не хотел кровавой расправы ('Ибо знал, что предали Его из зависти' [Мф, 27: 18]), а может, он ожидал каких-то действий от Никодима или Иосифа Аримафейского.
Существует также версия об Иисусе-мятежнике, попытавшемся поднять восстание в Иерусалиме, которую обосновали многие видные исследователи-библеисты. Идея хоть и привлекательна, все же выглядит слишком экстравагантной, искусственной: судьба главарей восстаний складывается совсем по-другому, и весь евангельский эпос был бы героическим, а не царствонебесным, превозносящим терпение и надежду. И мы знаем, чем заканчиваются мятежи: римляне массово (цифры поражают) казнят всех попавших под руку мятежников, и виноватых и правых, без суда и следствия. Иисус же попал на крест лишь в обществе двух простых разбойников, третьего отпустили (по сведениям, как раз зелота).
Косидовский развивает свою версию, несколько отличную от вышеприведенной. После скрупулезного анализа текстов (похожего на реставрацию иконы) Косидовский делает вывод, что Иисус был казнен как политический, прямым распоряжением Понтия Пилата без каких-либо колебаний, сомнений и умывания рук. Евреи же, патриархи сделали все, чтобы представить Иисуса как политического преступника, но не религиозного, ибо в таком случае они должны были сами, своей властью и законом побить его камнями, получив лишь разрешение. В числе прочих доказательств-крупиц Косидовский приводит малозамечаемые высказывания первосвященников: 'Если оставим Его так, то все уверуют в Него, - и придут Римляне, и овладеют и местом нашим и народом; Лучше нам, чтобы один человек умер за людей, нежели чтобы весь народ погиб' [Ин, 11: 48, 50]. Суда синедриона как такового, обосновывает Косидовский, не было вообще (да так оно и есть). Получается, что Иисуса на всякий случай, чтобы избежать осложнений и репрессий, схватили свои и выдали Пилату как подстрекателя, а Пилат, особо не разбираясь, на всякий случай, во избежание лишних хлопот, его казнил, - велико ли дело, один из миллионов рабов. И на этих 'всяких случаях' возникла мировая религия, а Империя этой казни даже и не заметила. Спустя три века, став христианской, Империя кое-что подчистила в текстах евангелий. Константин даже издал около полусотни экземпляров дорогих в то время евангельских манускриптов на телячьей коже для рассылки в провинции. В этих евангелиях Понтий Пилат начисто реабилитирован, и благодарные Константину ранние христиане, забыв обиды, посвятили Пилату хвалебные апокрифы и затем, в том же припадке, канонизировали прокуратора, как и Константина.
Упомянем также версию К. Еськова. Он тоже считает Иисуса полностью аполитичным, но в своем 'Евангелии от Афрания' раскручивает, как он считает, 'внутренне не противоречивую' (а внешне?) детективную версию, где Иисус разыгрывается как христианская карта в политической борьбе-игре между агентурой Рима, Пилатом, Иродом и синедрионом (да еще и Иуда зарисован как римский суперагент). Рим как бы прикидывал расколоть крайне религиозную Палестину (но она и так была не едина в религиозном плане) для облегчения управления, а разыгранный Иисус между тем смотрел еще дальше, видя Рим христианским (подскажем Еськову). Все это внутренне, может, и непротиворечиво, но, конечно, беллетристично. Начнем с того, знал ли Пилат (не говоря уже о Риме) до суда вообще о существовании опасного или полезного пророка - Иисуса? При том при всем, что одновременно с Иисусом по стране бродило несть числа пророков, от мелочи до именитых, включая Иоанна Крестителя. Было ли время Пилату разбираться еще и в этой каше? Римские бесконечные властные интриги занимали его куда больше. Как всякому власть имущему, ему, безусловно, кто-то 'дышал в затылок' из Рима. Голова болела от отчетности, гарнизонных забот, добавим тягучее стремление к наживе да и желание хоть немного пожить спокойно. В этой провинции имелись социальные слои и потревожнее. Ничего он не слышал и об Иоанне Крестителе, если только не пьянствовал на злополучном пиру у Антипы Ирода.
Вряд ли можно со всей серьезностью говорить о наличии спецслужб как таковых в Иудее времен Христа. Не согласимся с Еськовым и В. П. Илларионовым в этом определении. Похоже, авторов путает детективный образ мышления. При сильном желании эти специальные структуры можно разглядеть и во времена доисторические, полудикие. Складывались те же самые социальные отношения: племенные и групповые контакты, союзы, постоянно распадающиеся и возникающие в других сочетаниях, третирование и проч., при какой-никакой информационной поддержке. В современных политических отношениях (особенно на постсоветском пространстве) также можно видеть всех уровней спецслужбы, а можно видеть и мышиную возню (прекрасен пример Еськова с шестиконечными снежинками, автокомпромат). Именно отсутствием рьяных спецслужб и можно объяснить служебные просчеты в ходе 'разработки', ареста и дознания, которые перечисляет в своем исследовании 'Синедрион и кесарь против Иисуса Христа' Илларионов. То же можно объяснить и малым (не в пример нашему) вниманием властей к Иисусу и его компании. Кто ж знал!
С некоторой уверенностью можно предположить, что в Иудее испокон веков существовала саморегулирующаяся по численности прослойка населения, пробавлявшаяся доносами. Такая прослойка, занимавшая эту скудную и неблагодарную нишу выживания, существовала в любой достаточно развитой стране. В основном, это вездесущее отребье, лжесвидетели, соглядатаи. Но, наверное, чаще доносы осуществлялись спонтанно из зависти или мести, или просто передача пикантной информации в конце цепи обращалась в донос. Нельзя исключить и платные информационные услуги во всех слоях общества. Необходимость тайных и явных взаимообвинений в ереси появится лишь через века. Эволюция всего этого промысла, конечно, к настоящему времени имеет плодом мощные государственные и интернациональные структуры с научной организацией труда (таковы применения инстинкта передачи и накопления информации). Кстати, доносчик - это вторая древнейшая профессия (вряд ли правы журналисты, метящие на это второе после проституции место; впрочем, общего много).
Вернемся в те времена. Иисус, естественно, сознавал, что не столько донос, сколько простая молва доставит сведения о нем в синедрион, встречи с которым он и боялся, и, как мы предположили, желал (на миг, 25-м кадром представим Марию-мать, явившуюся в синедрион или к Пилату с доверительным сообщением: 'Я зачала его от Духа, оставьте его в покое. Да и сама я непорочно зачатая'. Эффект мог бы живописать лишь Цельс.).
Так на что же он все-таки надеялся?
НА ГРАНИ СМЕРТИ
Похоже, что запасной вариант у Иисуса все же был. Не могло не быть запасного, крайнего варианта у Иисуса, который смотрел на людей, как гончар на глину - искусный, многоопытный гончар, уставший от повседневной рутинной ремесленной работы, начавший уже помышлять о создании предмета искусства. Сначала напомним о его умении обходиться с людьми как с детьми малыми, как зрячий со слепыми. Иисус - человек, который положил на работу с людьми, с человеческой массой всю жизнь. Даже человек бесталанный чего-то добьется, устремив всю свою жизнь в какое-то одно дело, а уж человек одаренный, каковым, несомненно, был и считал себя Иисус, достигнет вершин. Так и было. Обратим внимание на почти не обсуждаемые факты. Неброские, проходные факты, которые даже переписчики записывали, видимо, автоматически, один к одному, без усердства в приукрашивании. Вот Иисус в Иерусалимском храме, не сдерживаясь в выражениях, клеймит фарисеев, погрязших в лицемерии и обмане. И далее происходит следующее: 'Тогда (обозленные фарисеи. - В. Е.) взяли каменья, чтобы бросить на Него (побить камнями, как водилось. - В. Е.); но Иисус скрылся и вышел из храма, прошед посреди них, и пошел далее' [Ин, 8: 59]. И еще, в другом эпизоде: 'И, вставши, выгнали Его вон из города и повели на вершину горы, на которой город их был построен, чтобы свергнуть Его; Но Он, прошед посреди них, удалился' [Лк, 4: 29-30]. Далее в массовой сцене с народом, наговорившись, он просто исчезает: 'Доколе свет с вами, веруйте в свет, да будете сынами света (сектантский, кстати, непрофильный призыв, отмечают исследователи. - В. Е.). Сказав это, Иисус отошел и скрылся от них (от толпы! - В. Е.)' [Ин, 12: 35-36]. Уверенно, без суеты он покидает сцену, оставляя участников друг перед другом ни с чем, в состоянии удивления и раздумья. Приходилось, поскольку толпы нищих и больных буквально преследовали его.
Что, если, хитроумный как Одиссей, Иисус намеревался инсценировать смерть на кресте? Провести десяток тупых римских наемников для него ничего не стоило, ведь проходил же он через строи подобных врагов и гонителей раньше.
Но давайте представим: о чем думал Иисус, оставшись один? Времени для таких раздумий было предостаточно, это в изложении евангелистов его жизнь - сплошной парад и триумф - занимает несколько страниц, а в реальности эти страницы надо растянуть на три года. Даже в описаниях он уходил от учеников, уединялся для раздумий, молений. Чего-то он ведь ждал от жизни. Равного он не видел, отчую семью оставил - она его не поняла, своей семьи не завел, ученики его также не понимали, народ он считал паствой неразумной. О том, чтобы основать мировую религию, он, конечно, и не помышлял и, как говорят, в дурном сне не мог представить, что станет с некоторых пор центром мироздания для половины населения планеты. Естественно предположить, что мысли его занимала воображаемая непримиримая дискуссия с первосвященниками. Может быть даже изматывающая. Тысячекратно он представлял себе эти сцены, слова, которые он сказал бы в полемике, уничтожающие доводы, обличения и т. д. Постепенно рождалась мысль выйти на самого первосвященника Каиафу и на Анана, его тестя - бывшего первосвященника, но фактического главу синедриона, которые были наслышаны о нем и жаждали расправы. Так нередко неуловимый хитроумный преступник (но эмоциональный) в конце концов подсознательно движется навстречу преследователям, движимый чувством превосходства, желанием негативной, но все-таки публичной, не тайной, перевариваемой внутри себя, славы. Известны даже многочисленные самосдачи, самооговоры и ложные признания людей, не причастных к громким преступлениям, но решивших прославиться ценой жизни даже в этих позорных ситуациях. Очень интересная поведенческая линия. Эволюционные корни, скорее всего, упираются в инстинкт размножения. Желание показаться значительнее, чем ты есть, хлестаковщина - это, очевидно, рудимент того же распускания хвоста павлином для демонстрации превосходства и получения преимущества при размножении (см. также заключения Дарвина о сексуальном отборе). В ситуации с самооговором или необоснованным бахвальством это фальшивое, пустое срабатывание инстинкта - фальстарт, но и на него клюют женщины. Каждый может вспомнить ситуацию в своей жизни, когда непроизвольно сболтнул что-то лишнее в свою пользу, особенно в подпитии, чтобы произвести сиюминутное впечатление, с последующим раскаянием (а то и без). Не исключено, что Иисуса уже 'подпирала' заслуженная слава, он наблюдал возбужденные им толпы, массы народа (по евангельским данным - многотысячные) и прикидывал: а почему бы и нет? Почему бы не очная полемика? Позиции свои он считал крепкими, хотя своих власть предержащих тоже хорошо знал.
Возможно также комплексное воздействие побудительных мотивов на уже достаточно возмущенную психику Иисуса. Допустим еще один, описание которого начнем издалека, базируясь также на конкретике жизни. Известны разнообразные случаи избежания верной смерти (к примеру, человек опоздал на самолет, который разбился), и они нередки. Множество их прослеживается и описано в судьбах великих людей, не счесть таких рассказов и в народе. Часть из них подпадает под категорию 'вещих' снов, опять же основная часть которых явно фантазируется постфактум. Но, как правило, человек, испытавший такое, сразу начинает подумывать о вмешательстве в его жизнь неких высших сил, 'режиме благоприятствования' с их стороны и о предначертаниях в своей судьбе, о своей исключительности. Такое, к примеру, произошло с Гитлером, который во время Первой мировой войны, будучи молодым солдатом, в процедуре получения очередной награды, временно, на пять минут вышел из тесной командирской палатки. Палатку разнесло прямым попаданием снаряда (удивительным образом он оставался цел и после многочисленных покушений!). Гитлер воспринял свое спасение как знамение, воздумал о своей исключительности вплоть до мессианства и начал действовать в этом катастрофическом направлении. Это же следствие - начал действовать, воспрял духом, воспарил над собой - вероятно, и приводит к тому, что великие становятся великими. Сознание исключительности (иногда и ложное, на базе каких-либо мелких удач) побуждает человека к активности, самоуверенности, и это неспроста. Эта поведенческая черта - движитель прогресса - явно инстинктивна, а следовательно, заложена эволюцией Homo sapiens для нее же - эволюции. Природа как бы настраивает, подталкивает: давай, человек, дерзай! Но сколько отклонений от нормы произошло на этом направлении! Вспомним историю: фараоны и августы, одержимые властью и гипертрофированным сознанием своей исключительности, без обиняков объявляли себя богоподобными и начинали 'чудесить'. А современные главы тоталитарных режимов! Не зря сопоставительная антитеза к этому вынесена в эпиграф: отбери у богоподобного кесаря, диктатора или генсека беспредельную власть, и он становится червем, снедаемым червями (и наоборот), - примеров немало. Но человек, в череде удач урвавший или просто унаследовавший имперскую власть, меняет многое в глобальных масштабах цивилизации-эволюции, иногда катастрофически много. Не худо предположить, что Иисус после полосы удач тоже начал помышлять о своей исключительности, богоспоспешествовании и пошел на синедрион. С вышеобозначенной мыслью по ходу дела, в случае неудачи 'выкрутиться' и уйти от расправы, смерти. А может, просто считал: не посмеют (чего там, может даже используют как умного и способного консультанта в подправке Моисеева устава).
С момента принятия решения в речах Иисуса стали звучать фатальные нотки. То есть тексты евангелий наделяют его пророчеством, ясновидением конфликта с иерусалимскими церковными властями, собственной гибели и воскресения на третий день. Реально предположить, что он достаточно долго вынашивал проект похода на Иерусалим. Иисус, сознавая, что его появление в Иерусалиме связано с большим риском, долго работал над этим проектом, намечая сроки, предугадывая карательные движения властей, степень, силу поддержки масс, возможность содействия старых знакомых из числа членов синедриона, пути отхода и запасные варианты своих действий. И когда план в общих чертах созрел, он начал подготавливать, приобщать к этой мысли учеников: 'И начал учить их, что Сыну Человеческому много должно пострадать, быть отвержену старейшинами, первосвященниками и книжниками, и быть убиту, и в третий день воскреснуть' [Мк, 8: 31]. Ученики, естественно, тоже сознавали опасность этой акции, и приближенный Петр сразу запротестовал: 'Но Петр, отозвав Его, начал прекословить Ему' [Мк, 8: 32]. Произошла перебранка с Петром, и затем последовало мощное обращение к ученикам и к народу галилейскому, готовившемуся к пасхальному паломничеству в Иерусалим: 'Кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною' [Мк, 8: 33-38]. Агитация возымела успех, как мы знаем, и началась конкретная подготовка.
Иисус разрабатывал план отхода, спасения в самой критической ситуации. По серьезности этой подготовки можно понять, что Иисус умирать не собирался. Речь идет о Преображении Иисуса. Событие преображения безусловно имело место, такое не уходит из памяти современников даже спустя многие десятилетия. Естественно, оно фактически выглядело не так, как расписано, раскрашено в евангелиях. Иисус собрал своих приближенных, наиболее одаренных учеников Петра, Иакова и Иоанна, увел их в пустынное место (по текстам - на гору высокую) и там испробовал на них свои суперспособности - задуманный им способ влияния на сознание, ощущения окружающих. Судя по евангельским описаниям, это был некий метод погружения испытуемых в состояние оцепенения с галлюцинациями, каковым намеревался он уйти из рук убийц непосредственно в ситуации расправы (выше мы уже делали предположение об этом) или же из заточения. Реальная канва действий Иисуса в этом эпизоде легко вычленяется из евангельских описаний преображения. Возьмем описание от Матфея: 'И преобразился перед ними: и просияло лице Его как солнце, одежды же Его сделались белыми как свет. И вот явились им Моисей и Илия, с Ним беседующие. При сем Петр сказал Иисусу: Господи! хорошо нам здесь быть; если хочешь, сделаем три кущи: Тебе одну, и Моисею одну, и одну Илии. Когда он еще говорил, се, облако светлое осенило их; и се, глас из облака глаголющий: Сей есть Сын Мой возлюбленный, в Котором Мое благоволение; Его слушайте. И услышавши ученики пали на лица свои и очень испугались. Но Иисус, приступив, коснулся их и сказал: встаньте и не бойтесь. Возведши же очи свои, они никого не увидели, кроме одного Иисуса' (17: 2-8). Главным в этом перечне явлений безусловно признано евангелистами преображение Иисуса. Иначе все событие называлось бы: 'Явление Иисусу Моисея и Илии на горе высокой', или 'Благовест Отца небесного' ('Глас вопиющего с неба'), или вовсе 'Сон Петра и бывших с ним'. Тем самым и наиболее достоверной надо признать исходную позицию - преображение, а другие явления - развитием сеанса внушения, сработанным Иисусом или измышленным евангелистами (повероятнее). И иного логического смысла, кроме как смысла подготовительного тренажа, в этом факте нет, не связывать же его с бахвальством ('явлением силы') перед тремя учениками, которые и без того изумлялись не один раз. Самый современный богословский взгляд на преображение высказан Менем, который считает, что Иисус в преддверии своих страстей решил духовно укрепить самых близких учеников. Какое же укрепление, если после всего ученики, по Меню же, не решаясь обратиться к Иисусу, шепотом спрашивали друг друга: 'Что значит воскреснуть из мертвых?' И напугались, и ничего не поняли.
Еськов в ситуации преображения подметил: о том, что с Иисусом были Моисей и Илия, говорит Лука прямой речью от себя (9: 30). Сам же Петр и бывшие с ним задремали и, пробудившись, увидели просто двух мужей, бывших с Иисусом, конкретизирует Лука (9: 32). И далее Еськов все-таки подгоняет эти факты под концепцию своего романа, засчитав их как одну из конспиративных встреч Иисуса (к чему тогда он брал с собой трех свидетелей?). Усиливает конспиративность Еськов уже добавкой из Марка: 'Он велел (Петру и бывшим с ним. - В. Е.) никому не рассказывать о том, что видели, доколе Сын Человеческий не воскреснет из мертвых' (9: 9). И здесь уже, поскольку текущее событие было перебито еще более непонятным намеком на будущее, ученики смешались и действительно, как ни хотелось рассказать, до поры смолчали: 'И они удержали это слово, спрашивая друг друга, что значит: воскреснуть из мертвых?' (9: 10). Перевел Иисус стрелки апостольского мышления с болтовни на раздумья, а Еськов продолжил свой блестящий и кощунственный религиозный детектив. Сила убежденности в правильности своей версии, концепции чудотворна, исследователи кромсают и сшивают евангельские стихи, как вивисекторы. Но в чистом виде мы действительно имеем, по крайней мере, внушенное устрашающее преображение Иисуса и транс подопытных апостолов. Что задумал Христос? Заметим, что в ситуации преображения тема воскресения прозвучала наиболее явственно. А неисключаемые-таки встреча и беседа с двумя мужами и последовавший намек на воскресение подпадают под интересную 'Гипотезу Пасхального заговора' Шенфилда: Иисус, уверовав в свою богоизбранность, задумал инсценировать пророчество Писания о мессии. Для этого нужно было организовать (с помощью Иосифа Аримафейского) собственное распятие. Далее, по плану, он имитирует смерть на кресте, его переносят в гробницу, и из нее он выходит 'воскресшим'. Весь план разрушил римский наемник, ударивший Христа под ребра копьем и действительно его убивший. Воскресение с такой убежденностью ожидалось, что за Иисуса принимали первых встречных, схожих по облику или рассуждениям людей, и Иосиф никого не переубеждал. Очень это интересная версия, за исключением необходимости быть прибитым жуткими гвоздями к кресту и мучиться на нем хотя бы шесть часов с неплохой вероятностью действительно сыграть в ящик.
Ф. Шлейермахер в двух собеседниках Иисуса, принятых апостолами за Моисея и Илию, видел неких тайных последователей Иисуса, членов синедриона, явившихся предупредить его об 'исходе', который предстоял ему в Иерусалиме и который был им известен, ибо они знали, как синедрион ненавидит Христа.
Если обратиться к текстам евангелий, то можно увидеть, что сам Иисус проекту своего воскресения дал название 'Иона' (скорее всего здесь просматривается собственная мысль, вряд ли корректоры были столь догадливы). Ветхозаветный Иона, как известно, пробыл во чреве кита три дня и благополучно выбрался оттуда. Иисус, напоминая слушателям этот эпизод из Писания, также предрекал свое воскресение, выход из чрева земли на третий день и сильно обеспокоил синедрионистов этими намерениями. Еще более эффектно эта идея передается Иоанном. У него Иисус собирается разрушить храм своего тела и в трехдневный срок восстановить его - воскреснуть. На суде эта метафора истолкуется буквально как главное обвинение.
Мы солидаризуемся с исследователями, считающими, что Иисус помирать-таки не собирался. Пророк его масштаба настраивался на многолетнюю и многомассовую работу и оставлял после себя Писание, чего не успел сделать Иисус. Ясно, что его прервали против его желания говорить и быть услышанным, в те времена в этом заключалась жизнь и слава пророка. К тому же Иисус намерился победить синедрион и отметиться в Моисеевом Законе, на что нужно время. Даже Иуда, по мнению Муретова, прикидывал, что Иисус 'волей-неволей должен был бы употребить свою чудотворную силу, чтобы избежать казни'.
Конечно, постфактум, задним числом легко и удобно (и целесообразно) наделять Иисуса провидческими заявлениями и о его предстоящем осуждении, и о казни, и о воскресении, и о вознесении. Евангелисты в нетерпении уже с первых глав деяний Христовых вкладывают в его уста высказывания по этому списку. Хорошая мысль о втором пришествии приписана Иисусу несколько позднее. А сам Иисус лишь проповедовал, как упоминалось, к тому времени уже прописные идеи сектантского иудаизма, будущего христианства. Плюс исцеления, плюс нравоучения. Кстати, ни слова об оккупантах-римлянах. В политику Иисус не вмешивался и учеников не вмешивал. Бизнес отдельно, а политика отдельно.
Два слова о текущей политике. Римляне точно так же пропагандировали успокаивающие вассальное население и местные власти федеративные идеи и посулы, как любая центральная федеративная власть и ныне пытается уболтать, приглушить национальные (порой националистические) идеи обособления и самоуправления. Обещания приличной автономии, помимо угроз и пресечений, успокаивали, смиряли народ. А что подати, так это 'на поддержание мира'. Местные власти, естественно, поддерживали такой статус-кво, видя бессмысленность кровопролитных восстаний. И это помимо извечных личных и групповых интересов всевозможных правителей и магнатов, официальных и неофициальных, явных и тайных. Международного права в те поры не наблюдалось. Политика тоже стара как мир, особенно политика силы. Все было именно так, кроме терминологии. Иисус со своей трехлетней (однолетней) деятельностью попал в относительно спокойный период между восстанием Иуды Гавлонита и восстанием 66 года, в начале которого был заметен Иосиф Бен-Маттафий (Флавий). Империя круто навела 'конституционный порядок', орднунг в Иудее.
В связи с обрисованным статусом Иудеи, синедрионистов, конечно, больше беспокоила массовость и устойчивость школы Иисуса, схожесть со смутой, нежели его скандальные нападки на фарисеев и книжников. Непоколебимость, незыблемость веры и власти их была несомненна. По тем временам в Иерусалиме на благодатной ниве сплотилось более 20 тысяч священников, помимо храмовых левитов, и это на 120-150 тысяч городского населения. Никто Моисеев Закон менять не собирался, а вот за смуту крепко досталось бы и им, и всему народу, как это случилось через 35 лет и чего они не хотели на своем веку. Поэтому иерархи заискивающе представили и предали Иисуса римлянам как политического, в обеспечение, подтверждение своей лояльности. Пилату перипетии иудейской веры были безразличны, а вот очередного потенциального смутьяна под боком он иметь не пожелал. И все произошло.
Но к какой же казни готовился Иисус? Вернее, какую смерть он собирался обмануть?
О ПОДЕЛЬНИКАХ
Но сначала еще раз вернемся к едва ли не главной тайне: где же пребывал Иисус 18 лет, с 12- до 30-летнего возраста? В Галилее? Плотничал в Назарете, как считают, пишут? Это предположение не подтверждается даже тем обстоятельством, что евангелисты довольно дружно описывают набор учеников как процесс случайный. Иисус, явившись в Галилею после Иоаннова крещения, набирал учеников походя. Например, у Марка: 'Проходя же близ моря Галилейского, увидел Симона и Андрея, брата его, закидывающих сети в море, ибо они были рыболовы. И сказал им Иисус: идите за Мною, и Я сделаю, что вы будете ловцами человеков. И они тотчас, оставивши свои сети, последовали за Ним' [1: 16-18]. Или: 'Проходя, увидел Он Левия Алфеева, сидящего у сбора пошлин, и говорит ему: следуй за Мною. И он, встав, последовал за Ним' [Мк, 2: 14]. По разумной логике, если бы он 18 лет в этих краях жил, работал и пробовал себя в проповеди, в исцелениях, наверняка он имел бы друзей или знал людей надежных, способных его поддержать или просто людей образованных, сочувствующих идеям зарождавшегося христианства, которых можно было бы увлечь. Да и к крещению он пришел бы не один, а с единомышленниками, и апостольское ядро было бы уже им сформировано в каком-то приближении. Но по евангельским письменам получается, что он был 18 лет немым в Назарете, а потом вдруг 'заговорил стихами' и стал суперцелителем в Капернауме. Так выходит, поскольку впоследствии выяснилось: в Назарете никто не был знаком с его религиозными идеологическими амбициями, проповедям его подивились и не приняли, целительство провалилось. Полная неестественность, до невероятности (конечно, догматику объяснить эту ситуацию проще пареной репы: снизошел дар, да и все, - послан свыше).
Приведем в этом контексте примечательное высказывание А. Меня: 'Находясь в самом центре церковной жизни, Он [Иисус] видел ее болезни, замаскированные показным благолепием'. Далее перечисляются болезни церкви. Тем самым, вольно или, скорее, интуитивно, Мень допускает, что Иисус некоторое время находился 'в центре церковной жизни', - т. е. в Иерусалиме, в храме. Конечно же, это не единовременное наблюдение, не однодневное. Но когда? Когда в жизни у Иисуса был такой период, в течение которого он хорошо изучил церковную изнанку? В известные три года он был занят лишь пророчеством, скитанием по Галилее и сопределам, и лишь по Иоанну считанное количество раз побывал в Иерусалиме. Кстати, Штраус, доверяя больше синоптикам, считает, что роковое путешествие Иисуса в Иерусалим было первым и последним, и здесь Штраус задумывается: когда это Иисус познакомился и даже сдружился с Иосифом Аримафейским? Естественно предположить, что знакомство с Иосифом произошло при каких-то обстоятельствах в Иерусалиме, еще до начала самостоятельного служения Иисуса. И это хорошо согласуется с предположением о наличии иерусалимского 'дотридцатилетнего' периода в становлении Иисуса как личности.
Ко всему не мог он, сидя в Назарете, столь сильно проникнуться нелюбовью по отношению к фарисеям, чтобы произнести гневную, обличительную речь [Мф, 23: 13-36; Лк, 11: 42-52]. Сам Мень хорошо иллюстрирует церковные наблюдения Иисуса в тексте, который мы приведем полностью: 'Мимо Него, снисходительно отвечая на поклоны, шествовали надменные законники. Их 'тефиллин', повязки на лбу с текстами Торы, и другие атрибуты набожности каждому бросались в глаза, но как мало соответствовали они духовному состоянию этих людей! Иисус видел и ученых, которые часами обсуждали ничтожные оттенки устава; видел и фарисеев, спотыкавшихся на пути о камни, чтобы продемонстрировать свою полную отрешенность от мира. Иисус знал, как легко проникают в эту среду честолюбцы, которые потом упиваются властью над душами' (курсив автора). Не вяжутся такие сведения с мечтательной назаретской юностью по Ренану и лишь кратковременными посещениями Иерусалима по Меню. Повторим, синоптики вообще считают, что в Иерусалим Иисус прибыл, чтобы в первое же посещение пострадать и умереть, а не наблюдать.
Если придерживаться логики событий, то разумно предположить, что успехи в проповеднической работе в Иерусалиме или в других местах, где он был в молодости на вторых или третьих ролях, натолкнули его на мысль о самостоятельной работе, организации своего дела. А может, иерусалимская пророческая среда вытолкнула его как опасного конкурента или в результате разногласий, конфликта. И ему ничего не оставалось, как вернуться домой, в Назарет. Скорее в Иерусалиме он законфликтовал с какими-то группировками, поскольку дома, в Назарете, некоторое время пребывал в депрессии. По тексту Евангелия евреев: 'Матерь и братья Господа говорили Ему: Иоанн Креститель крестит во оставление грехов; пойдем к нему и крестимся'. Иисус же меланхолично отвечал: 'В чем же Я согрешил, чтобы Мне идти креститься?' - принимая между тем их слова к сведению. И, поразмыслив, отправился он к Иоанну из Назарета, как пишут евангелисты. А вот вернулся не в Назарет, а в Капернаум. Галилейские края, полуязыческие, не так плотно охваченные пророчеством, как Иудея, были невыгодными для проповедников. Захолустье, короче. Только достаточно опытный пророк мог здесь рассчитывать на успех, на сколько-нибудь значительный доход. Естественно, по ходу дела он организовывал общину, набирал учеников - этот процесс и стандарт общины были ему, значит, знакомы.
И набирал учеников в жесткой форме. Будучи психологом от природы и по опыту сложной молодости, он хорошо различал людей и наперед угадывал их преданность и послушание. Естественно, это были люди его возрастной категории, и, как далее выяснилось, в основном он не ошибся - некоторые из них погибли, так или иначе продолжая его дело. Причастность к пророчеству в те времена была делом престижным, народ был наслышан о феноменальных способностях пророков, славе и неплохом достатке этих специалистов. Так что Иисус уверенно находил отклик и желание попытать счастья в этой деятельности. Заметим, что некоторые из двенадцати учеников неплохо освоили это дело и впоследствии, пользуясь именем Христа, успешно исцеляли немощных, тем самым прославляя и подвигая христианство по всей Палестине (и не только), работая на свою иерусалимскую общину. Хотя, повторимся, гонений не избежали.
В принципе Палестина Христовых и постхристовых времен была наводнена разношерстными пророками, соревнующимися в этом предпринимательстве. Вскользь, в другой связи, но хорошо это описано в Деяниях апостолов: 'Даже некоторые из скитающихся Иудейских заклинателей стали употреблять над имеющими злых духов имя Господа Иисуса, говоря: заклинаем вас Иисусом, которого Павел проповедует. Это делали какие-то семь сынов Иудейского первосвященника Скевы. Но злой дух сказал в ответ: Иисуса знаю, и Павел мне известен, а вы кто?' (19: 13-15). Сквозит здесь некая наивность, как в детской игре или сказке; так бы это и надлежало понимать, если бы не канон, не бороды действующих лиц и сказителей.
Дух времени явствует и в следующей картине: 'А из занимавшихся чародейством довольно многие, собравши книги свои, сожгли перед всеми; и сложили цены их, и оказалось их на пятьдесят тысяч драхм' [Деян., 19: 19]. Это большие деньги, которые характеризуют и большую сферу чародейских, шарлатанских и пророческих интересов, несомненно очень доходную. И в эту сферу стремились. Неплохо заклеймил их Иисус: 'Все, сколько их ни приходило предо Мною, суть воры и разбойники' [Ин, 10: 8].
Действиями Иисуса при наборе учеников залюбуешься: 'И прошед оттуда немного, Он увидел Иакова Зеведеева и Иоанна, брата его, также в лодке починяющих сети, и тотчас призвал их. И они, оставив отца своего Зеведея в лодке с работниками, последовали за Ним' [Мк, 1: 19-20]. И далее не церемонится Иисус: 'А другому сказал: следуй за Мною. Тот сказал: Господи! позволь мне прежде пойти и похоронить отца моего. Но Иисус сказал ему: предоставь мертвым погребать своих мертвецов; а ты иди, благовествуй Царство Божие' [Лк, 9: 59-60]. Конечно, привлекательна была проповедническая жизнь возможностью прославиться, но в решениях кандидатов, которым было что терять, сквозила и брала верх осторожность: 'Иисус сказал ему: если хочешь быть совершенным, пойди, продай имение твое и раздай нищим; и будешь иметь сокровище на небесах; и приходи и следуй за Мною. Услышав слово сие, юноша отошел с печалью, потому что у него было большое имение' [Мф, 19: 21-22]. Не преминем для полноты картины упомянуть Цельса, который в своем 'Правдивом слове' охарактеризовал подельников Иисуса как неотесанных простолюдинов, нравственно испорченных и грубых. Возможно, кто-то из стариков, помнящих отцовские или дедовские сказы о легендарной компании Иисуса, донес до Цельса такие субъективные и вполне реалистичные сведения.
Как он работал? Упоминаются в евангелиях толпы в пять тысяч человек и около того. Пять тысяч, наверное, не перекричишь. Проповедовал он большей частью в синагогах. Молельные дома небольших галилейских городков, отмечает Ренан, были невелики. Наверное, вмещали они сотни полторы-две человек, это и была наиболее частая аудитория. Беседа начиналась чтением Писания, затем чтец комментировал прочитанное и излагал присутствующим свою позицию. Собрание внимательно следило за доводами, задавая свои вопросы, требуя разъяснений, судача между собой, - в синагогах существовал установленный порядок проповедей, которого Иисусу проходилось придерживаться. Но если синагога не вмещала всех желающих услышать, проповеди велись на природе: евангелия описывают многие случаи собраний на окраинах городов - возможно, существовал и такой порядок для многочисленных гастролирующих пророков (Иисус проповедовал что называется и на суше и на море). Управление толпой, ее вниманием - работа тяжелая, и по текстам евангелий заметно, что Иисус уставал, хотя ему говорить с людьми было все равно, что дышать. В принципе за три с половиной года он наговорил немало, и те 40 притч, даже если они просто приписаны Иисусу молвой и евангелистами, все равно капля в море. Талантливый, энергичный молодой человек, в расцвете сил, много видевший, много слышавший, за притчей в карман не лез. В тупик его поставить было невозможно, притчи или иносказания у него были готовы на все случаи диспутов, на любые вопросы. Ренан и другие исследователи, в основном теисты, замкнулись на отношении к Иисусу как к человеку изначально святому, великому подвижнику христианства. Отсюда нагромождение идей, наделение его помыслами сразу вселенского масштаба и полный отрыв от реальности, насущности его бытия. Задумки проповедника, пророка, конечно, значительнее мыслей плотника, но едва ли они приближались даже к масштабам деятельности лиц синедриона, хотя и были похожи. Тем паче, что сам Ренан не видит в них новизны: 'Как видно, во всех этих теориях не было абсолютно ничего нового. Ни Евангелия, ни сочинения апостолов в отношении апокалипсических доктрин не заключают ничего такого, чего нет у Даниила, Еноха, в Сивилльских пророчествах, в Успении Моисея, - книгах еврейского происхождения. Иисус разделял эти идеи, общераспространенные среди его современников'. Эта доминирующая мысль Ренана цитировалась нами не однажды. Здесь проиллюстрируем правоту теолога. Обратимся к главному. Крещение - отправной момент христианства, христианизации - не обладало новизной как обряд. Уже Иезекииль упоминает крещение водой как ритуал очистительный: 'И окроплю вас чистою водою, и вы очиститесь. И дам вам сердце новое, и дух новый дам вам...' (36: 24-26). Весь архив Ветхого завета был рабочим материалом любого пророка, и подача зависела от способностей. Иисус брал талантом, в отличие от других пророков, работавших на голом энтузиазме и нахальстве.
Проповедуя, Иисус призывал покаяться, но как совершалось покаяние и в чем оно формально заключалось - нет сведений. У Иоанна Крестителя все было конкретно: покаяние, исповедь завершались обрядом крещения во оставление грехов - очистительным омовением в водах Иордана. Иисус не крестил никак (лишь упомянул о своем втором, особом крещении [Лк, 12: 50]), хотя и предполагалось, что он будет крестить огнем и Святым Духом [Мф, 3: 11]. Без конкретизации, очень общим тоном о крещении сказано только в Евангелии от Иоанна. В ряде случаев он попросту отпускал грехи своей волей и к негодованию фарисеев. Можно заключить, что это и была обрядовая часть его проповедей. Другая форма общественного служения Иисуса - целительство - выглядело более демонстративно и результативно. Народ, возбужденный слухами, устремлялся огромными (по тем временам) толпами в основном на исцеления. Эта диспропорция, как справедливо полагает Ренан, раздражала Иисуса [Лк, 9: 4]. О невеликом проповедническом эффекте отрывочно обронено в текстах (приведем в современном, более понятном переводе о. Леонида (Лутковского): 'И вот один (из идущих с Ним) спросил его: Господи, не мало ли спасающихся?' [Лк, 13: 23]; '...нежели чтобы он ввел в соблазн одного из тех немногих, (кто верует в Меня)' [Лк, 17: 2]; '...И если кто напоит одного из тех немногих (кто верует в Меня) хотя бы чашей прохладной воды...' [Мф, 10: 42]; 'Смотрите же не пренебрегайте ни одним из тех немногих, кто верует в Меня;' [Мф, 18: 10]; 'Однако Сын Человеческий, придя, найдет ли веру на земле?' [Лк, 18: 8] и др. (курсивное выделение в цитатах мое. - В. Е.). Кстати, последняя цитата напрямую говорит о том, что Иисус не чаял быть основателем новой мировой религии. Как бы там ни было, но была еще и третья сторона служения - насущная, материальная, о которой теологи почему-то стесняются говорить (и которая едва ли не первая у нынешней церкви). В стране пророков безусловно бытовала религиозная норма, нравственный законопорядок: пророку отдай пророково. Относительно Иисуса в ряде случаев это было стандартное приглашение отобедать после проповеди у достаточно зажиточного человека [Мф, 9: 10; Лк, 9: 36; 10: 38; 11: 37; 14: 1; 19: 5 и т. д.]. То же рекомендовано им и ученикам по отправлении их в города и села галилейские: 'В этом же доме и оставайтесь; ешьте и пейте то, что получите от них, ибо работник достоин платы за труд свой. Из дома же в дом не переходите' [Лк, 10: 7], то же - Мф, 10: 11. И тут надо вспомнить Иуду-казначея, жребий его был достаточно многотрудным. Был в бригаде, правда, и профессиональный мытарь - Матфей, но, похоже, экономическую сторону служения решал все-таки Иуда. По незаметности в текстах, решал в основном, наверное, кулуарно или на третьих планах, но с пристрастием. Вспомним его горячность в сцене миропомазания Христа: 'Для чего бы не продать это миро за триста динариев и не раздать нищим?' [Ин, 12: 5]. Эта же сцена говорит о том, что излишки казны неукоснительно направлялись на подаяния нищим.
Просто и понятно, что также и Иоанн Креститель на гребне популярности не акридами питался, да и в Махероне был все же при тетрарховой милости (Антипа любил беседовать с умным родовитым пророком).
Иисус делал хорошие сборы. После эффектной сцены отповеди фарисеям и саддукеям в Иерусалимском храме евангелисты отмечают: 'Взглянув же, Он увидел богатых, клавших дары свои в сокровищницу; увидел также и бедную вдову, положившую туда две лепты' [Лк, 21: 1-2], и еще: 'И сел Иисус против сокровищницы, и смотрел, как народ кладет деньги в сокровищницу. Многие богатые клали много' [Мк, 12: 41]. Наверное, это был народ, только что 'с услаждением' его прослушавший, и воздаяния были скорее в его адрес, в его сокровищницу (Марк ее не идентифицирует) - общинный ящик для пожертвований. Чего это он будет сидеть рядом с казенной сокровищницей и глазеть на чужие деньги? Деньги, подать на храм собиралась в определенные дни, в определенном количестве, также натуральными продуктами земледелия. К тому же была Пасха и законной храмовой жертвой полагался агнец. Чего ради бедная вдова без напоминания понесет подать в храм или помимо подати еще пожертвует последнюю копейку? Такое она могла содеять только воодушевленная, как и все, Иисусовой личностью и проповедью.
К слову. Иисус с учениками жил в соответствии со своей проповедью 'Бог даст день, Бог даст пищу', имущества не накапливал и не имел, как говорят, ни кола ни двора. Тем не менее в последующие века папство, самооправдывая свои баснословные богатства, доказало его статус собственника, невесть чего владельца.
А Галилея жила своей жизнью. Светлые шарлатанские головы видели славу Иисуса и видели способы извлечь из этого пользу для себя, примазаться к чужой славе. Поведенческая линия всех времен и народов, добавим - многих видовых форм. Этот реальный штрих времени зафиксирован у Луки: 'При сем Иоанн сказал: Наставник! Мы видели человека, именем Твоим изгоняющего бесов, и запретили ему, потому что он не ходит с нами' [Лк, 9: 49]. Настоящий 'нарушитель конвенции', 'проклятый конкурент'.
Как и всякий пророк, Иисус заботился о своей популярности. На подъеме известности Иисус провел две хорошо продуманные и спланированные оповестительные операции или, по-нашему, - рекламные акции. В качестве первой Иисус отправил по городам и весям Галилеи двенадцать основных своих учеников-апостолов, которые уже достаточно долго следовали за ним, помогая ему и перенимая опыт [Лк, 9: 1-6]. В напутственном слове Иисус наказал им делать то же, что делал сам, и чему они были постоянными свидетелями. Естественно, они должны были работать от его имени. Трудно оценить продолжительность этой операции, но она возымела успех, - молва об Иисусе докатилась даже до Антипы Ирода, хозяина Галилеи [Лк, 9: 7-9]. Сам же Иисус времени не терял и набрал еще семьдесят учеников, наверное, из числа галилеян, заинтересовавшихся проповедями отосланных апостолов и стекавшихся отовсюду к нему в Капернаум. Чудо накормления пяти тысяч в Тивериаде Иисус содеял, похоже, уже с их помощью, двенадцать не управились бы. Далее Иисус, наращивая успех, осуществляет вторую рекламную операцию, отсылая с проповедями, а точнее - с провозвещениями его имени партию из семидесяти новых учеников (скорее, просто сочувствующих): 'И послал их по два перед лицем Своим во всякий город и место, куда Сам хотел идти' [Лк, 10: 1]. Напутствия практически те же самые [Лк, 10: 2-12]. И, наверное, подавляющее большинство их задачу выполнили и вернулись: 'Семьдесят учеников возвратились с радостью и говорили: Господи! и бесы повинуются нам о имени Твоем' [Лк, 10: 17]. На этот раз слухи дошли до Иерусалима. Синедрион пока просто принял их к сведению, а заинтересовавшиеся столичные фарисеи отправили-таки делегацию для выяснения и оценки явления [Мк, 7: 1; Мф, 15: 1]. Ну а народ иудейский отреагировал сразу: толпы его, не дожидаясь визита, направились сами к Иисусу, другие на месте с нетерпением ожидали посещения своего городка, подогреваемые рассказами очевидцев. Все мы одинаки. Но главная цель, как мы знаем, была достигнута: Иисус имя свое раскрутил, осталось грамотно пожинать плоды. Добавим, что новатором в этих действиях он, конечно, не был, угадывается накатанная для тех времен методика.
Увлекаясь образной речью, пересыпая ее сравнениями, Иисус однажды 'перегнул'. Ситуация возникла в Капернауме, где он впервые обнародовал мысль о своем святом эквиваленте - о своей плоти и крови. Суть моя, плоть и кровь - это мои проповеди, идеи и вера. В этом я весь, и даже больше, и нет во мне ничего иного, силился объяснить он это тождество собравшимися: 'Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь (то бишь: внимающий, верящий мне. - В. Е.) пребывает во Мне и Я в нем' [Ин, 6: 56]. Народ с лету не понял иносказания: 'Многие из учеников Его, слыша то, говорили: какие странные слова! Кто может это слушать?' [Ин, 6: 60]. Как ни пытался он тут же выправить ситуацию, не смог, не нашел доступной людям транскрипции для осенившей его мысли, слишком эффектного образа. Последовал провал: 'Многие из учеников Его отошли от Него и уже не ходили с Ним' [Ин, 6: 66]. Похоже, это как раз те самые семьдесят учеников-последователей. Посчитали люди такое дело бесперспективным, не открылась им 'мышца Господня'. 'Тогда Иисус сказал двенадцати: не хотите ли и вы отойти?' [Ин, 6: 67]. Петр за всех ответил отрицательно, но разговор получился тяжелый.
Не всегда стопроцентно принимались на веру и исцеления Иисуса: 'Тогда иудеи не поверили, что он [слепец] был слеп и прозрел, доколе не призвали родителей сего прозревшего' [Ин, 9: 18-34]. Отметим, что Иисус в каких-то конкретных случаях исцеления страховался. Медицина стара как мир: исцелив очередного страдальца, Иисус говорит: 'Вот ты выздоровел; не греши больше, чтобы не случилось с тобою чего хуже' [Ин, 5: 14]. Как и ныне, многоопытный врач, приняв гонорар, назначает курс лечения, отягощенный массой заведомо невыполнимых в комплексе условий, и при скоропалительных претензиях укажет на невыполнение хотя бы одного из них.
Народ, измученный многовековым непрекращающимся инбридингом, бесновался в самых разных формах. Нива действительно была обширная, а пахарей мало. Однако ученики, стажируясь, хоть и оперировали его именем, но не всегда бывали успешны. Пал как-то осмелившийся человек перед Иисусом на колени и сказал: 'Господи! помилуй сына моего: Я приводил его к ученикам Твоим, и они не могли исцелить его' [Мф, 17: 15-16]. Иисус поправил дело, а ученикам указал на маловерие в работе.
Малоправдоподобно выглядит описание Ренаном этих лет Иисуса: 'Верное стадо его весело бродило за ним, подбирая вдохновения своего учителя во всей свежести их начального расцвета. Иногда возникало какое-нибудь наивное сомнение, ставился слегка скептический вопрос. Иисус одной улыбкой, одним взглядом рассеивал возражения'. Бригада хиппи. Можно добавить еще и пирушки в конце удачного дня (не в нашем понимании, конечно) - достаточно обильный стол, сдобренный вином. Такие настроения прослеживаются в текстах евангелий: Мф, 11: 19; Лк, 7: 34; Мк, 2: 15-16. Но за всем этим чувствуется многотрудная бригадная работа, будничные заботы, дисциплина и сложноподчиненность отношений. Были у Иисуса и любимые, и перспективные ученики, и просто функционеры. Он хорошо видел, кто на что горазд, предсказал и то, что они разбегутся при первой серьезной опасности, и кто от него отречется, и кто его предаст. И отношения в общине были непростыми. Заметны по текстам и конфронтация, и соперничество в распределении благ: например, у Марка ученики Иаков и Иоанн приступили к Иисусу с претензиями: 'Дай нам сесть у Тебя, одному по правую сторону, а другому по левую, во славе Твоей'. Естественно, это не понравилось остальным: 'И, услышавши, десять начали негодовать на Иакова и Иоанна' [Мк, 10: 37, 41]. А Иуду Искариота ученики небезосновательно подозревали в воровстве из общей казны.
Естественно, у основных его двенадцати учеников-апостолов время от времени возникали сомнения, упадочные настроения, наверное, в периоды неудач: 'И начал Петр говорить Ему: вот мы оставили все и последовали за Тобою'. Приходилось успокаивать, налегать на обещания: 'Иисус сказал в ответ: истинно говорю вам: нет никого, кто оставил бы дом: или земли, ради Меня и Евангелия, и не получил бы ныне, во время сие, среди гонений, во сто крат более домов: и земель, а в веке грядущем жизни вечной' [Мк, 10: 28-30]. Как видим, не только небесные блага обещал Иисус. Тут и возникает впечатление, что Косидовский прав, полагая Иисуса мятежником, помышлявшим о захвате власти и переделе имущества в реальном времени.
В принципе Царство небесное - религиозная категория, которой оперировал Иисус в своих пророчествах-обещаниях, - теологически сложна, и даже современными богословами разработана весьма концептуально. Что говорить в таком случае о пророках новозаветного времени! До конца слабо представлял себе его характеристики и сам Иисус. А поскольку вопрос был все-таки насущный, народ изрядно донимал его многочисленными: как, какое, где, кем, кому, когда? Особенно - когда? Иисус отбивался как мог, не особенно следя за логикой, по ходу корректируя понятие. Божие царство обращалось в небесное и наоборот, терпя трактовки. Главное - призвать к покаянию и пожертвованиям. Что подвигало и подвигнуло его заявить ученикам в напутствии (когда он отправлял их по городам галилейским): 'Ибо истинно говорю вам: не успеете обойти городов Израилевых, как придет Сын человеческий' [Мф, 10: 23], - не ясно. Или в другой связи: 'Истинно говорю вам: не прейдет род сей, как все это будет' [Мк, 13: 30]. Какими признаками и соображениями Иисус руководствовался, провозвещая скорый конец света, не уразуметь теперь. Ошибочными, конечно (не станем подозревать его в стандартном пророческом обмане), поскольку спустя время последовало трезвое: 'Где обетование пришествия Его?' [II Петр, 3: 4]. Или: 'Это (о кончине мира) слышали мы давно; но вот состарились, ждавши день за днем, и ничего не дождались' [Clement., I, Epist., 23.3, цит. по Мережковскому]. Однако выход был найден сравнительно легко: 'День один у Господа, как тысяча лет, и тысяча лет, как один день' [Пс, 89: 5]. Для догмата нет безвыходных ситуаций. 'Молим вас, братия, не спешить' [II Фесс., 2: 1-2]. Заминка вышла (а уверовавший народ продавал имения и сдавал деньги в общину, обрекаясь агитировать и других). А то и вообще: 'Не ваше дело, знать времена и сроки' [Деян., 1: 7].
Имел ли Иисус взаимопонимание в среде учеников, работая с ними три года? Отмечается, что нет. Очень обоснованно сказал об этом Штраус: 'Мы должны признать в них людей преданных и стойких, если только достоверны известия об их дальнейшей деятельности и судьбе. Но мы не можем видеть в них людей, способных понимать Учителя и глубоко вникать в его идеи и планы, тем более что мы имеем много оснований высоко ставить самого Иисуса'.
Все правильно понял только Стефан - ученик без апостольского звания, греческий иудей из числа сочувствующих. Стефан, 'муж, исполненный веры и Духа Святого', принципами не поступился. В своей апологии в защиту пророков и Христа называл все и вся своими именами, грозил вторым, карающим пришествием убиенного Иисуса, за что и был побит камнями, погиб, как сам Иисус. Причем в расправе усердствовал Павел, который, правда, впоследствии одумался, уверовал и был причислен к апостолам. Кстати, по его собственному мнению (да так оно и есть), потрудился он поболе других апостолов в продвижении веры [I Коринф., 15: 10]. В святом и богоприятном промысле крещения он был все же не в полной мере осмотрителен: 'Крестил я также Стефанов дом; а крестил ли еще кого, не знаю' [I Коринф., 1: 13].
Ночь перед арестом в Гефсиманском саду была гнетущей. Беллетристично описывает ее Лука. Уже во время тайной вечери пошел разговор о предательстве, отречении. Впрочем, тон был не обличительный, но всепонимающе-снисходительный, Иисус все прощал наперед. Он знал, что петля затягивается: 'Ибо то, что о Мне, приходит к концу' [Лк, 22: 37]. Во власти дум своих сделал завещание (Новый завет). Его настроение передалось ученикам. По пути в сад они чувствовали, что он был уже как бы не с ними. В ночном саду Иисус 'отошел на вержение камня' и продолжительно молился - вся судьба, вся жизнь были поставлены на карту. После молитвы, едва разбудил он учеников, 'спящих от печали', как нагрянула толпа с Иудой во главе. Как ни были напуганы разбегающиеся ученики-подельники, все же Петр оказал некоторое сопротивление - выхватил меч и отсек правое ухо первосвященскому рабу Малху. Не специально, конечно. Надо думать, Петр покушался на всю его рабскую голову. Сведение вполне можно считать достоверным: имя раба и отсеченная часть тела, видимо, долго муссировались в пересудах домовой челяди первосвященника и храмовой прислуги. Событие разнеслось и закрепилось в памяти молвы, как это часто бывает с эффектными мелочами. Петр далее повел себя не совсем благовидно - по преданию (и по предсказанию Иисуса) трижды отрекся от Христа, своя рубаха ближе к телу. Последовавшее раскаяние со слезами так же можно считать достоверным и подтверждающим некий начальный уровень морали на местности. На миг представим, что, напротив, арестован Петр. Как повел бы себя Иисус? Напомним, что он не сделал попытки вызволения арестованного брата - Иоанна Крестителя и не сказал слов гнева в адрес тетрарха Антипы Ирода в связи с казнью брательника. Не пришло в голову и евангелистам того времени добавить что-то по данному поводу. Вопрос оставим открытым.
Очень интересен этот ключевой момент в жизни бригады. Многие исследователи, пытаясь оправдать поведение Иуды, полагают, что он был зелотом и ожидал от Иисуса решительных мессианских действий по освобождению Израиля, а разочаровавшись, предал. Однако целеустремленный зелот, присоединившись к ученикам, быстро выяснил бы намерения Иисуса. Для этого достаточно недели, в конце концов, достаточно одного крутого разговора. Позорно и невероятно было для зелота туго соображать три года (пусть даже один год), чтобы лишь в конце все уразуметь, разочароваться и нанести удар. Лучшее, что можно предположить в пользу 'Иуды-патриота', так это трехлетнее вымогательство на нужды восстания. Бесконечно замышляемого восстания: к чести сказать, народ иудейский в своей националистической части никогда не мирился с подчиненным положением. Предположение о шантаже, однако, перечеркивается тем обстоятельством, что у Иисуса по текстам евангелий прослеживается защита ('крыша') - Петр (зелот по ряду исследований) и Воанергес - 'сыновья гнева' - дерзкие сыновья Зеведеевы Иаков и Иоанн. Зелотом обозначен также Симон Кананит. Надежный Петр - 'скала' - был постоянно вооружен: как упомянуто, в ситуации захвата в руке у него ожидаемо оказался меч. Мечи упоминаются во множественном числе: 'Они сказали: Господи! Вот, здесь два меча. Он сказал им: довольно' [Лк, 22: 38, 49]. Наверняка были вооружены и Воанергес. Кстати, крутые Воанергес были готовы хладнокровно сжечь самаритянский городишко, отказавший Иисусу в постое на пути в Иерусалим: 'Господи! Хочешь ли, мы скажем, чтобы огонь сошел с неба и истребил их?..' [Лк, 9: 54]. Иисус их остановил. Так что Иуда был бы быстро нейтрализован, если бы представлял опасность или заявлял патриотические, пусть даже религиозно-консервативные требования. Но он был всего лишь простой вор. Не исключено, что действительно он по простоте души раскаялся, узнав о приговоре, и в стрессовом отчаянии повесился (далее Иуде посвящен раздел).
После ареста Иисуса ученики были подавлены, скрывались. Надежды рухнули: 'А мы надеялись-было, что Он есть Тот, Который избавит Израиля' [Лк, 24: 21]. То ли это говорено и приписано по привычке, как любому претенденту на мессианство, то ли прав-таки Косидовский, подозревавший в Иисусе более проповедника идей патриотизма и освобождения, чем лекаря и проповедника смирения и упования.
Собственно, в данном разделе мы пытались различить в новозаветных текстах элементы 'жизни живой', указывающие на историчность Христа и 'бывших с ним', не приземляющие, а 'оземляющие' его личность и дела и тем самым подтверждающие его реальность. Неплохим ориентиром тому является для нас свободная от патетики картина В. Д. Поленова 'У Марии и Марфы' (групповой портрет всей бригады наиболее удался английскому художнику Стэнли Спенсеру в его 'Тайной вечери'). К примеру, очень жизненная ситуация в подаче Иоанна - перепалка Иисуса в храме с фарисеями на праздник обновления: 'Тут Иудеи обступили Его и говорили Ему: долго ли Тебе держать нас в недоумении? Если Ты Христос, скажи нам прямо' [Ин, 10: 24]. Иисус же многословно и раздраженно доказывал им свои отношения с Отцом и праведность дел своих. При этом галдящие фарисеи то и дело хватались за камни, чтобы побить не менее шумно полемизирующего Христа. Вполне угадываемая сцена. Или еще, неизвестно зачем переписывающийся из варианта в вариант, из столетия в столетие нейтрального, но чрезвычайно реалистичного содержания стих текста Деяний апостолов: 'Во время продолжительной беседы Павловой, один юноша, именем Евтих, сидевший на окне, погрузился в глубокий сон, и пошатнувшись сонный упал вниз с третьего жилья' (20: 9). Проповедь испокон веков являла однообразие в воздействии на внимание молодых людей.
Конкретно о реальности. Представьте себе, что вам нужно отснять фильм об Иисусе и его учениках продолжительностью три года. Текста - монологов и диалогов - два десятка евангельских поэтических страниц - хватит в лучшем случае на месяц. Крещение, набор учеников, преображение, десяток эффектных исцелений, около десятка чудес динамично заполнят в общей сложности три месяца. А еще около тысячи дней чем заполнять? На экран пойдет серая обыденность отношений, ссоры, нудные ежедневные заботы о пище, сезонной одежде, крове над головой. Примелькается Иисус в бытовых ситуациях, надоедят друг другу физиономии и не шибко хорошо костюмированные фигуры учеников. В лицах все выглядит, как правило, иначе, прозаичнее, нежели в текстах, т. е. в нашем воображении. Потянутся длинные ночи сомнений, раздумий о покинутых семьях. Где-то надо думать и о сексе. Периодами бригаду обслуживали женщины, тоже неизвестно на что уповающие, - уж конечно не на процветание христианства и христианских сановников в двадцатом столетии. Праздники редки. Население занято, замордовано нелегкой жизнью, на проповеди, особенно в плохую погоду, не спешит. Иисус без дела. Скучные разговоры в пустых синагогах в межпраздничное время. Не везде рады местные власти, с которыми надо объясниться. Кое-где просто гонят, чтобы самим не быть побитыми, особенно в третий год. Хорошего сбора в хороший праздник хватает ненадолго. Богатых покровителей долго обременять нехорошо. Ученикам надо трудиться, пробовать себя в заработке - в исцелении, в проповеди: сана нет, имя Христа в первый год не везде помогает. Дороги местами опасны, переходы длинны и утомительны. Шумная, воодушевляющая удача бригады в одном городе сменяется бледным номинальным успехом в другом. Иисус, 'надежа' то весел, то зол. Вечерние трапезы на постоялых дворах с вином и обильной пищей хороши, веселы, но редки. Иисус дистанцируется, порой раздражается на непонятливых. И будни, великое множество будней со скучным бытовым текстом. Текучка, работа почти монашеская. Ничем великим в воздухе и не пахнет. Брезжит лишь надежда на благосостояние, временами подкрепляемая обещаниями Иисуса. Ведущие ученики всерьез помышляют перенять у Иисуса искусство излечения и пророчества, поддерживают его. Остальные, как говорят, в колее. Какая-то напряженность, ощущение противостояния с официальной церковью, случаи церковного контроля, слежки заполнят только вторую половину третьего года. Заставят каждого задуматься. То ли делает Иисус? И вообще, что дальше? Будни станут непростыми. До динамичных и насыщенных похода на Иерусалим, вечери, ареста в Гефсиманском саду, казни и воскресения еще почти двести дней поденщины. Попробуйте мысленно растянуть этот сценарий на три года. Просто удивительно, что бригада не рассорилась, не развалилась раньше, не поменялся состав (может, все же не три года, а один, как у синоптиков?). Но, как веревочке ни виться, бригаду все-таки разогнали.
Надо здесь сказать, что лучше, если бы такой фильм был снят режиссером-евреем, с типичным этническим евреем в главной роли (чем хуже он будет играть, тем лучше, желательно и выпороть его натурально) и в еврейских поселках, не тронутых временем, при сем артисты-евреи должны быть не в новеньких, ярких декоративных одеждах, не говоря уже о массовке. Помпезно декорированный голливудский садизм 'Страстей Христовых' Мэла Гибсона, по нашему скромному мнению, далековат от историзма. Выпадают из Нового завета и еврейского древнего быта вполне цивилизованные артисты-европейцы, снятые в хорошую погоду. Натуральность торжествует только во время порки, здесь - блеск режиссуры. Хотя нетрудно догадаться, что в действительности все было без кинематографической любви к садизму. Римские наемники не держали на Иисуса злобы или личной неприязни, которые обычно привносят пристрастие и садизм в экзекуцию. Он им был безразличен, и работу они выполнили номинально.
Но конкретнее об учениках-подельниках. 'Двенадцати же Апостолов имена суть сии: первый Симон, называемый Петром, и Андрей, брат его, Иаков Зеведеев и Иоанн, брат его, Филипп и Варфоломей, Фома и Матфей мытарь, Иаков Алфеев и Леввей, прозванный Фаддеем, Симон Кананит и Иуда Искариот' [Мф, 10: 2-4]. Есть незначительные разночтения в источниках, но не будем сильно углубляться.
Первая реакция после ареста и казни Иисуса у учеников была, конечно, естественная: они разбежались, наверное, группами. К третьему дню основная часть их конспиративно соединилась в каком-то надежном доме в Иерусалиме, куда, по евангельским данным, и прибежали взволнованные воскресением женщины. А по тексту евангелия Петра утром Господня дня женщины действовали сами по себе. И финал трагедии описан здесь очень натуралистично: 'Был же последний день опресноков, и многие расходились, возвращаясь по домам своим, так как праздник кончался. Мы же, двенадцать учеников Господа, плакали и горевали, и каждый, опечаленный совершившимся, пошел в дом свой. Я же, Симон Петр, и Андрей, брат мой, взяв сети, отправились к морю. И был с нами Левий, сын Алфеев'. И все. Конец. Кристально ясно, что Иисуса уничтожили личностно, как неугодного пророка, 'пришив' ему дело. Поскольку на учеников и внимания никто не обратил. Синедрионистов ученики не интересовали в силу их (последних) ничтожности. (Кстати, ученики Иоанна Крестителя тоже остались без карательного внимания и свободно общались с затворником, выполняя его поручения.) Никто их не преследовал как подельников, поскольку и дела не было. Это пренебрежение и обернулось новой религией. То есть одним из факторов ее становления. Спустя время, вероятно усилиями Иакова, 'брата Господня', к этому моменту пересмотревшего свое отношение к Иисусу (возможно, вследствие массовых обращений к нему немалочисленных почитателей Христа), зародился некий закономерный импульс к созданию иерусалимской общины. Естественно, по стандартному типу сект. Активизировались и были востребованы апостолы, жизнь обрела возможности. И дальше уже можно согласиться с апокрифом 'Мученичество святого Апостола Андрея': 'Что же мы медлим и пребываем в покое вместо того, чтобы идти и совершать деяния, на которые Он направил нас? И, встав, бросили апостолы жребий, куда кому идти и какому народу нести спасение. И выпала Петру земля обрезанных, Иакову и Иоанну - восточные земли, Филиппу города Самарии и Азия, Варфоломею - Албанополис, Матфею - Парфия и город Мирмнида, Фоме - Великая Армения и Индийская страна, Левий и Фаддей получили Бероникиду, Симон Кананит - Варварию. Вместе со всеми бросил жребий и Андрей, выпала ему Вифиния, Лакедемон и Ахайя'. То есть так или иначе состоялась 'иерусалимская конвенция' (находчиво ее аналогию использовали И. Ильф и Е. Петров). Последовавшие затем деяния апостолов в самой заметной их части попали в Новый завет. В то время эта деятельность была лишь средством к общинному существованию - занятием ниши. И действительно, этот процесс происходил почти биологически. Очень наглядно его описывает Ренан в книге 'Апостолы': 'Корабли апостолов плыли всегда по одному и тому же пути. Христианская проповедь распространялась в одном только направлении и именно в том, по которому шла эмиграция евреев. Подобно заразе, которая, начавшись в каком-нибудь отдаленном пункте Средиземного моря, путем последовательных передач распространялась по всему побережью, христианство появлялось именно в тех портовых городах, где можно было заранее предсказать, что оно появится. Почти во всех таких портах были еврейские колонии'. Слово 'зараза' Ренан употребил в чисто биологическом смысле, без нынешнего его оттенка. Наверное, можно было перевести иначе.
Далее непричастный к марксизму Ренан делает заключение: 'Церковь была своего рода маленьким демократическим государством. ...Нетрудно было предвидеть, что не пройдет и двух-трех столетий, как вся эта демократия превратится в олигархию'. Исторически это и была высшая цель - стадийно возрастающая олигархическая власть.
Но пока апостолы трудились бескорыстно на благо общака. Павел, тринадцатый апостол, учитель язычников, скромно говаривал: 'Умею жить и в скудости, умею жить и в изобилии'. Или: 'Имея пропитание и одежду, будем довольны тем'. Сам даже, случалось, 'избыточествовал'. Павел подельником не был, с Иисусом воочию не общался. Очень жаль. Но тем не менее он сыграл едва ли не решающую роль в становлении христианства (на свой лад, конечно, субъективизм здесь неизбежен). Мелкий, кривоногий, кипучий Павел-Савл апостольское звание снискал самоотверженным трудом на благо общины. Короче - рабочая лошадка (Иоанн Дамаскин: 'Павел, золотой кузнечик Церкви...'), к тому же непрестанно шпыняемая хозяином Иаковом, братом Господним и главой иерусалимской общины. Впоследствии творениями итальянских мастеров Ренессанса ему будет придан вид величественного мужа (как и Петру) в соответствии с заслугами. Невольно приходит на ум мысль: а что если бы Павел на пути в Дамаск в жаркий полдень не упал бы, обливаясь потом, и не ударился головой о каменистую дорогу? Экстремальным образом он обратился в христианство, но бывают такие церебрально-травматические переключения мировоззрения.
Второе апостольское лицо христианства - Петр, кличка - Кифа, в переводе 'камень'. Наверное, основная надежда Иисуса при отсутствии наличия Павла. И краеугольным камнем, основой веры его назовет, и символические ключи от Царства небесного ему пообещает - что свяжешь на земле, то и будет на небе, и паству свою ему препоручит. Остальные апостолы, составляя основу иерусалимской общины, выполняли кратковременные миссионерские путешествия и широкой известности не получили. Кроме Андрея, брата Петра - Андрея Первозванного (его Иисус призвал в апостолы первым), хорошо походившего по Руси, как полагают наши летописцы.
Большая жизнь после смерти получилась у Марии Магдалины. Магдалина -единственная женщина в бригаде, подходящая на роль подружки Иисуса. Идея напрашивалась и очень скоро развесисто реализовалась средневековыми романистами и поэтами. В действительности Мария Магдалина - провинциальная простушка о семи бесах, которые наверняка отрицательно отразились на всем ее облике, - безусловно не имела никаких шансов на замужество и была общедоступной для всего района Тивериады. Бесов, по принятии ее в общину, Иисус изгнал (или периодически изгонял), но возможность зачатия болезни наверняка исключили (в силу древнейшего промысла Марии пришлось, наверное, не раз обратиться и к услугам умелиц по прерыванию беременности, как известно, большей частью губительным). Без ошибки можно предположить и пониженные умственные способности у девицы. Трагедия распятия и лишение средств к существованию с распадом общины могли снова обострить все болезни Марии. Во всяком случае доверия к ее словам о воскресении Иисуса у апостолов в тот момент не было никакого. Леонардо да Винчи по понятной ему одному прихоти усадил ее по правую руку от Христа на своей 'Тайной вечере'. Но заметим, что таким же женоподобным мог быть изображен им и любимый ученик Иисуса - как известно, Леонардо был склонен к гомосексуализму (можно увидеть и еще более диковинные варианты вечери, особенно в современности). И из этой суперпозиции (и пары стихов Евангелия от Марии и Евангелия от Филиппа, в контексте имеющих совсем иную смысловую ориентацию) возник каббалистический детектив Дэна Брауна 'Код да Винчи'. Уж какие формы и воплощения ни принимал Святой Грааль (о нем чуть ниже) в воображении философов и романистов всех веков, но Браун переступил все посильное воображение, объявив Граалем Магдалину. Магдалину и ранее приспосабливали под продолжательницу рода Иисуса, но без идентификации с Граалем. Однако вряд ли Мария была способна к деторождению и к какому-то притягательному влиянию на Иисуса, как мы уже обосновали выше. Сон разума порождает чудищ, во всяком случае - диковинные образы, абсурдные утверждения. Здесь кратко упомянем Грааль. Обычная чаша для вина в руках Иисуса на Тайной вечере. Может быть праздничная, подороже, из того, что было в доме. После вечери ее постигла та же участь, что и крест, на котором Иисус был распят: спохватившись, его откопали через триста лет (понятно, что это был уже не он). О чаше вспомнили, естественно, также в пору расцвета христианства, поскольку ранее, козырнув таким сувениром, можно было лишиться головы. И стала чаша легендой - Святым Граалем. Расплывчатое эпическое понятие о Граале существовало и до Христа у разных народов, но тут оно конкретизировалось. Естественно, на эту тему развернулись романисты и сектанты средневековые. Было измышлено, что в эту чашу Иосиф Аримафейский собирал кровь распятого Иисуса. Думается, не придет в голову нормальному человеку такое безобразие, тем более солидному синедрионисту. И прав был бы римский стражник, отогнавший плетью подобного предпринимателя, случись он в момент прободения (возможный, кстати, лишь по Иоанну). Этот ритуал собирания крови появится у христиан много позже: первое историческое упоминание - 258 год - собирание крови епископа карфагенского Киприана (отсекли голову епископу римские власти). Бред все же оказался живучим. В детективе Брауна Грааль возымел переносный смысл как сосуд кровей Христовых - Мария Магдалина. Хранителем традиционного (скажем так) Святого Грааля в Англии считается Иосиф Аримафейский, отбывший туда с проповедническими целями, якобы имея при себе сию чашу; во Франции существовал орден хранителей Грааля - тамплиеры. В норме культовых правил чаша могла быть и изготовлена как символ, естественно, из драгоценных материалов, искуснейшими мастерами. Церковь в начале XIV века разгромила тамплиеров, и Грааль исчез, если и был. Где обретается сейчас Грааль - дело легендарное и, в новом свете, детективное. Скорее всего, за всем этим - пустота. Разоблачительная идея увлекательного романа Брауна эффектна лишь внешне. Ничто не может переубедить человека убежденного или разуверить верующего (об этом 'иммунитете веры' в конце очерка). Тем более аргументы с несмываемым клеймом 'фальшь', если не 'чушь'. Многомудрая церковь лишь номинально реагирует на все эти, уже тысячелетние, разговоры о потомках Христа, в случае с 'Кодом да Винчи' лишь осуждая балаганные религиозные спекуляции, устроенные СМИ вкупе с автором.
КАЗНЬ, ВОСКРЕСЕНИЕ
К какой же возможной расправе с ним готовился Иисус? Перечень публичных смертных казней религиозных преступников в древней Иудее невелик, начинается и заканчивается побитием камнями. Причем это наказание следует как за достаточно серьезное религиозное преступление, так и за легкомысленное женское прелюбодеяние. Побитие камнями в нужных случаях сочеталось с последующим повешением (так погиб Иаков, брат Иисуса). Естественно, Иисус был в курсе. И на это побитие, как уже упоминалось, он не раз нарывался и легко уклонялся от него, проходя меж 'камнеметателями'. Как он на них воздействовал, не сообщается. И это воздействие он лишний раз оттренировал, как мы предполагаем, в эпизоде с преображением. Побитие камнями - это высшая мера наказания, которой он опасался и на которую он 'закладывался' в своем религиозном конфликте с синедрионом. Заключение в крепость, как Иоанна Крестителя, он вряд ли считал крайне опасным, непреодолимым для себя, для своей свободы препятствием. От надзирателей он ушел бы, как Колобок.
И побитие камнями, и распятие, наверное, успел пронаблюдать почти каждый взрослый иерусалимец, явно довелось и Иисусу. И каждый был наслышан и о печальных концах, и о счастливых случайных избавлениях от смерти после таких расправ. Некоторые казненные висели на крестах много дней, оставаясь в живых. Есть даже конкретные сведения. Иосиф Флавий сообщает в своей 'Автобиографии', что однажды, возвращаясь с военной разведки, он увидел множество давно распятых еврейских пленников, и в том числе троих знакомых. Он упросил Тита Веспасиана освободить их, и, когда их сняли с крестов и стали приводить в чувство, один из них действительно ожил.
Если считать, что Иисус как-то приготовился, изготовился к побитию камнями, то можно не сомневаться, что мараковали на эту тему и синедрионисты. Поразмыслив, они, конечно, поняли, что публичное побитие камнями Иисуса, как религиозного преступника, дело проблематичное. Мало того, что состав преступления едва скраивался, набрать толпу камнеметателей среди здравомыслящих паломников, наслышанных о просветительстве и благодеяниях Иисуса, представлялось маловероятным. К тому же Иисус неизбежно воззвал бы к толпе, а управлять толпой он горазд, размышляли патриархи, плюс его сверхъестественные способности. Чем дело кончится, проглядывалось плохо. Можно и самим попасть под камни. А может возникнуть и междуусобица, смута по их вине, за что Пилат указал бы им конкретно. Взвесив таким образом все 'за' и 'против', синедрионисты в последний момент порешили оговорить и предать Иисуса римлянам как политического преступника. Все сразу становилось хорошо. Церковная власть лишний раз подтверждала свою лояльность императорской, устранялся тревожносильный проповедник-конкурент, и устранялся чужими могущественными руками - властью, не терпящей разногласий, сопротивления и не знающей сомнений. Таковым характеризуют прокуратора Пилата достоверные документы. При этом из действия исключалась толпа - здоровое большинство паломников, горожан, которые становились просто зрителями. Короче, этим финтом иерархи расстроили все планы Иисуса, заморочив попутно и Пилата, настроившегося на праздничный отдых. Не исключено, что Пилат действительно поначалу отослал их назад (а то и послал), к Ироду, с их актом доброй воли. И лишь потом, прокляв про себя въедливых евреев, отдал приказ на казнь, раздосадованный по пустякам. И попал в христианские анналы.
Но сбит был с толку и Иисус. Дело приняло смертельно крутой оборот. Возможно, он и запаниковал на короткое время. Но потом выправился, сосредоточился, изменил план и отказался перед казнью пить дешевый суррогат-наркотик, чтобы управлять собой и с умом распорядиться своими оставшимися силами.
Естественно, Иисус вполне представлял, что такое распятие, - так и хочется сказать: знал в распятиях толк. Толк не толк, но, сам целитель, он знал, как экономить жизненные силы в этом положении. И как психолог прогнозировал настроение и поведение стражи при ее 5-6-часовом дежурстве у крестов. Собственно, продержаться ему надо было до вечера: Иисус знал, что его должны снять с креста и захоронить до захода солнца. Штраус детально проанализировал сведения евангелистов о продолжительности пребывания Иисуса на кресте. Из его анализа следует, что по данным Матфея и Луки Иисус провисел живым на кресте немногим более трех часов, по данным Марка - шесть часов и по данным Иоанна - два-три часа до наступления смерти и, вероятно, еще меньше после кончины. Так что, если Иисусу удалось быть в силах, он мог какими-то телодвижениями, конвульсиями, стонами, якобы беспамятными словами подводить уставшую от ожидания стражу к пониманию его приближающейся кончины. Психологу это не трудно - справиться с мозгами четверых дебильных наемников (число стражников указано только у Иоанна). Конечно же, Иисус понимал, что если не инсценировать смерть, то его точно прикончат к заходу солнца. И когда он с заключительным возгласом судорожно испустил дух [Мк, 15: 37, 39], обмяк и затаился, они решили, что он умер (прикинем, мы бы сделали то же самое, будь мы на кресте и будь мы в силах). День казни близился к вечеру. Удара копьем он не ожидал, но с честью перенес, не дрогнул, да и чувствительность, естественно, притупилась: силы были на исходе. Этот контрольный удар копьем был нанесен стражником только в изложении процесса распятия Иоанном (19: 35). Резюмируя, заметим, что никакой распятый конечно же не умер бы за это короткое время своей смертью (дикий каламбур), т. е. без дополнительного травмирования, каковым чаще всего являлся crurifragium. Его претерпели и не перенесли распятые рядом с Христом злодеи, которых также должно было захоронить до захода солнца. А по поводу Христовой ранней кончины высказал подозрение и сам Пилат, знавший, что распятые держатся в сознании до трех и более дней.
Иисус, конечно, знал, что по обычаю иудеев трупы казненных зарывали в землю (надо думать - небрежно, едва прикрыв) на необихаживаемом кладбище для преступников. Мог ли, имел ли он при таком финале что-либо предпринять для своего спасения? Это еще одна тайна. Тела также беспрепятственно выдавались римлянами родственникам для погребения. Скорее всего, этот наиболее благоприятный вариант и прогнозировал Иисус. Но кстати подоспели Иосиф Аримафейский и Никодим, на что Иисус, может, и не рассчитывал. Из апокрифического Евангелия Петра следует, что Иосиф еще до начала казни договорился с Пилатом о выдаче ему тела Иисуса на захоронение (вот это и наводит на разные мысли исследователей). Все складывалось относительно хорошо, по плану, кроме удара копьем под ребра. Иисус висел высоко, поскольку губку с уксусом к его губам подносили на конце копья (по древнейшим текстам). Мережковский обосновывает, что Иисус был распят на так называемом 'высоком' кресте с оголовьем, которые предназначались для опасных, точнее, масштабных преступников. Для прочего разбойного люда кресты составлялись в форме буквы 'Т' и были невысоки, лишь бы распятый не доставал земли. Так что, возможно, удар также был нанесен самым концом копья или дротика (наемник дотягивался) и был не смертельным, но опасным для жизни. Может быть, была прободена брюшная полость и далее всего лишь затронута диафрагма (долгое наклонно-висячее положение тела, внутренности опустились в низ брюшной полости: в подреберной области, особенно слева, так ничего существенного и не осталось), и Иисус от всех этих мучений на некоторое время потерял сознание и сделался совсем как мертвый. Иосиф и Никодим, сняв с креста, отнесли его в гробницу и, как сообщают евангелисты, совершили ритуал захоронения по-еврейски [Мф, 27: 59-61; Лк, 23: 53]. Тут опять же неясно, каким образом могла возникнуть в его истории именно Туринская плащаница - покрывало, четырехметровый кусок полотна, принявший на себя отпечаток тела Христова с лица и со спины. Таковая плащаница должна была не меньше месяца впитывать его испарения. Иисус же высвободился из-под нее не далее как на вторую ночь, даже если воскрес по-евангельски. Правда, в последнее время специалисты поговаривают, что Иисус был как бы распален, энергетически сверхактивен в момент воскресения (био-, квази- и проч. энергетика сейчас в ходу, подмывает добавить крези-). Такой коричнево-желтоватый отпечаток оставляет на ткани перегретый утюг, т. е. ткань окисляется при высокотемпературном воздействии. Но правомочно предположить, что то же может произойти и при низкотемпературном, но многолетнем (вековом) воздействии на ткань испарений и непричастного к воскресению человека. На ткань, явившуюся, к тому же, неким катализатором при определенных условиях и свойствах. Но это к слову.
Христиане-гностики во главе с александрийским философом Василидом утверждали, что Иисус не был распят вовсе, вместо него распяли Симона. Подвернувшегося по дороге на Голгофу Симона Киринеянина римские солдаты заставили нести крест Иисуса, который был измотан и совершенно обессилел к тому времени (а может, уже входил в роль). Так не исчез ли Иисус по дороге, 'прошед меж них' - меж римлян и зевак, как это он умел и делал не раз, с блеском уходя от гонителей? Римлянам для выполнения задачи и сохранения своего лица и благополучия своего сотника ничего не оставалось бы в этом случае, как пригвоздить к кресту несчастного Симона. В гневе, карательно, как заложника. Разница количественная для команды была страшнее качественной. Но такой расклад совсем уж разрушает весь христианский храм, и поэтому голос Василида померк в веках. А вместе с тем версия реальная, 'внутренне не противоречивая': Симона принудили нести крест одни, а распинать приступили, возможно, уже другие солдаты, которые были не в курсе. Могла случиться смена, перестрой, отзыв или еще какая непредвиденная мелочь в составе команды. И если к тому же Иисус исчез, так все случилось катастрофично не в пользу Симона. А то, что он принялся кричать, возмущаться и вырываться, так это было привычно понято легионерами как естественная реакция преступника. Вопли редкой толпы по той же причине не шли в счет, может, кому и в зубы было выдано (заинтересованные молчали, конечно). Короче, когда судили Иисуса, издевались и повели на распятие, это видел весь город, а когда пострадал Симон - небольшая толпа. Тем паче спустя десятилетия какой-то шумок насчет подмены мало кого впечатлял. Есть еще одно исследовательское сомнение в смерти Иисуса, основанное на совпадении имен. Варавва - отпущенный Пилатом разбойник - это арамейская кличка, настоящее имя Вараввы - Иешуа, то есть Иисус (это имя было очень распространенным). И полагают, что по требованию толпы отпустить Иешуа Пилат распорядился освободить Иисуса. Тем более что кличка Варавва, в переводе - сын отца, добавляла неразберихи, унисонируя с Сыном Отца.
Но вернемся к основной версии, к событиям более вероятным. Иисус из гробницы мог исчезнуть дважды. В первую же ночь, когда охрану еще не приставили, с пятницы на субботу, очнувшись и отлежавшись, он мог под утро слегка отодвинуть закрывающую вход плиту (плечами - руки-то травмированы), выбраться и даже вернуть плиту на место в целях предосторожности (вес и величина плиты варьируются исследователями в широких пределах). Если ему не удалось набраться сил за первую ночь, то же самое он мог проделать и во вторую. То есть, как обещал, - воскреснуть на третий день. Солдаты, в субботнее утро испрошенные синедрионом у Пилата для охраны гробницы, дежурили сутки. Естественно, по несерьезности и даже, по-ихнему, комичности объекта, все сутки пьянствовали, а что делать? Да и Пилат попросту отмахнулся от надоевших евреев: 'Имеете стражу, пойдите, охраняйте, как знаете' [Мф, 27: 65]. Так что солдаты, отойдя от ночного угара, уже хорошо пригретые солнцем, увидели, что входная плита гробницы отодвинута или даже отвалена, по текстам. Объект, по Матфею, проверили приспевшие две Марии - Магдалина и другая. Иисус исчез. Здесь описан наиболее сложный для Иисуса случай, когда к гробнице была приставлена охрана, по тексту Евангелия от Матфея. Другие же евангелисты охрану не упоминают, не осуществляют - тем проще все было для Иисуса. Можно также предположить, что Иосиф с Никодимом, совершая ритуал, почувствовали в Иисусе теплящуюся жизнь. В таком раскладе друзья легко могли явиться попозже, ночью, оставить под плащаницей муляж, закрыть на всякий случай гробницу, Иисуса же препроводить в безопасное подворье и за следующие сутки выходить его, поставить на ноги. Заметим, что хлопотливые синедрионисты, явившиеся в субботу утром с охраной, уже проделали организационную работу и впали в солидный субботний грех, так что заходить в гробницу и производить раскрытие и тщательный контроль захоронения - это сделать себе еще хуже. Контроль явно был в виде некоего беглого визирования снаружи, и плиту задвинули на место и опечатали (печати уже наверняка придумали евангелисты для усиления эффекта).
Далее, оправившись от стресса и кое-как приодевшись, Иисус явился ученикам, как и обещал. И здесь вырисовывается второе крупное догматическое противоречие. Чуть ли не с первых глав евангелисты повествуют о многократных Иисусовых внушениях ученикам и бывшим с ними о своем предстоящем воскресении в третий день после смерти. Это просто песня в их изложении. Подозрение возымели даже синедрионисты, принявшие меры против этого воскресения. А вот любимые ученики не ждали и не поверили. Слова первых свидетельниц, женщин, о воскресении Христовом они признали пустыми. Мол, бред. И что в этом случае думать здравому человеку? Что вся песня про воскресение придумана позднее, постфактум, и Иисус не обещал и не говорил даже об этом, а уцелел случайно, счастливо, своими стараниями, чем и поразил учеников, ничего такого не предполагавших (добавим, никакой искупительной жертвы не улавливавших в его мнимой смерти). Или же ученики были совсем тупыми и никогда Христу не верили, пропускали мимо ушей весь его сказ про воскресение. А Иоанн так прямо и написал о пришедших ко гробу и изумившихся отсутствием Христа учениках: 'Ибо они еще не знали из Писания, что Ему надлежало воскреснуть из мертвых' [Ин, 29: 9]. Здесь же, справедливости ради, сошлемся на Луку, который снисходительно отнесся к непонятливости учеников. После предупреждения Иисуса о том, что 'будут бить и убьют Его; и в третий день воскреснет', - ученики должным образом не вникли в слова Иисуса: 'Но они ничего из этого не поняли; слова сии были для них сокровенны, и они не разумели сказанного' [Лк, 18: 33-34].
Но как бы там ни было, Иисус явно уцелел после казни: слишком большой, внушительный информативный напор, информационное давление по этому факту идет из текстов евангелий и апокрифов, из глубины веков. Не будем описывать тягостные сцены опознания, признания Христа учениками; скорее это верительные, подтвердительные грамоты евангелистов по факту 'воскресения'. Не может быть, чтобы ученики за один день и две ночи начисто забыли голос и облик Иисуса, как бы он ни маскировался. Но сам факт воскресения не полностью удовлетворил зарождающееся христианство. Для усиления эффекта Иисусу приписали еще и предварительное обещание, предречение своего воскресения. Молва сразу или постепенно 'вспомнила', что Иисус таки намекал о воскресении. Затем из устного варианта евангелий эти сведения уже в хорошо оформленном утвердительном виде были занесены в письменный. Никакой мифологии, обычное для Homo sapiens дело. Известны яркие примеры мотивировок, вольно или невольно 'притянутых' к событию задним числом. Пример простейший: во множестве случаев поражения человека молнией его соплеменники и знакомые, особенно дамы, немедленно 'вспоминают', что он не так давно хулил Бога или даже грубо заявлял о его отсутствии.