Когда в ведро с водой был брошен последний комок скорби, Анна Петровна неумело перекрестилась, а затем заплакала. Избавление от котят всегда давалось ей тяжело. Одного котёнка она оставляла, чтобы неугомонная Муська, приносившая приплод раз в полгода, не убивалась по пропавшим деткам. С подрощенным котиком толкалась потом у метро, дожидаясь случайных заботливых рук. Осиротевшая Муська, осознав одиночество, сигала в открытую форточку на козырёк продуктового магазина, и всё начиналось сначала. В ветеринарной станции, куда Анна Петровна однажды наведалась, назвали такую цену за стерилизацию гулёны, что впору было схватиться за голову. Целая пенсия и пол-ставки! А жить на что? Анна Петровна тогда вздохнула, развернулась и решила ничего не менять.
Муська, худая рыжая кошатина с лысоватой крысиной мордочкой, подошла к хозяйке и хрипло мяукнула.
- Да не трави ты душу! - в голос закричала Анна Петровна. Она швырнула вечную мамашу в коробку, где, извиваясь, попискивал, единственный котёнок, а сама ринулась к серванту. Накапала корвалола, проглотила, пошаталась по комнатам, ощущая, как по телу разливается холодное оцепенение.
- Господи, за что ж мне всё это? - прошептала женщина, утерев последнюю слезу. - Как гадко... Грех-то какой...
Анна Петровна уселась у окна, уставилась на проезжую часть. Дом её на Литейном, как раз напротив улицы Некрасова, выходил на шумный душный проспект с вечным потоком автомобилей. Грязь на тротуарах и под колесами машин напомнили о размороженной мойве. Анна Петровна обычно прокручивала рыбёшку нечищенной - с кишочками, глазами и плавниками. Из мясорубки вытекала серая жижа, которая, будучи облагороженной дефицитным яйцом и мочёным хлебом, превращалась во вполне пристойные паровые котлеты. Для скрашивания блюда Анна Петровна клала в кастрюльку луковую шелуху и кружочки свёклы. Жаль, что нельзя было так же скрасить беспросветную хмурь мартовского ленинградского утра.
Ленинградского... Анна Петровна так и не привыкла называть Ленинград Питером, как это бойко получалось у её приятельниц.
- Ничего, привыкну, - сказала она испуганной Муське, высовывающей головёнку из картонного логова. - За полгода кто ж привыкнет?... И ты, милая привыкнешь... Грех какой...
К горлу подкатил ком. Анна Петровна пересела, чтобы не видеть тоскливые очи кошки, прильнула к стеклу. Взгляд её выхватил "Волгу", порыкивающую на противоположной стороне улицы в ожидании зелёного сигнала светофора. Окно машины было приоткрыто, из окна торчал локоть в чём-то кожаном. Словно почувствовав направленное внимание, водитель "Волги" высунулся и ободряюще улыбнулся глазеющей на него женщине. "Волга" сорвалась и умчалась в сторону Большого Дома, а Анна Петровна, ошарашенная внезапной улыбкой постороннего человека, встрепенувшись, отчего-то заволновалась. Затем воодушевлённо произнесла:
- Ну и дурочка я! Как же сразу не догадалась! Надо просто отработать содеянное! Слышишь, Муська? Просто отработать!
Кошка, почуяв перемену в голосе хозяйки, выпрыгнула из коробки и потёрлась о ноги Анны Петровны.
Женя Конышева стояла на пустынной Шпалерной улице и рыдала, сжимая в руках расчётный листок. Месяц назад уволили Колю - под угрозой невыплаты последней зарплаты попросили уйти по собственному. Жалкие накопления обратились в пух, впрочем, и купить на них было нечего. С утра Женя отстояла часовую очередь за сметаной, опоздала на службу и с повинной головой поплелась на ковёр к начальнику участка.
- Нехорошо, Конышева, - заявил начальник, рассматривая протёртый линолеум. - Опаздываешь. Да ещё рожать вздумала. В общем, Евгения Сергеевна, мы тут решили, что тебя надо сократить. Всё равно ж с дитём сидеть.
- Мне ещё четыре месяца!
- А кого мне сократить, Конышева? - распалился начальник. - Мать-одиночку Шеманину? Или Гусева с парализованной мамашей?
- А нельзя никого сокращать?
- Нельзя. Я ведь не сам, мне приказали. - Начальник в сердцах махнул рукой. - А! Скоро, вообще, всех разгонят. Кому оно нужно теперь, это озеленение?
Жене выдали направление в кассу, цифра, обозначенная в нём, заставила сжаться сердце и наполнила душу глухой тоской. Муж кое-как подрабатывал то грузчиком, то на мелком ремонте, но средств еле-еле хватало на скромное питание и квартплату. О витаминах, приданом малышу, коляске, кроватке мечтать уже не приходилось. Женя, прислонившись к стене какого-то казённого заведения, взахлёб разревелась.
- Девушка, Вам куда?
Рядом с Женей с визгом остановилась белая "Волга", из салона неспешно вышел представительный человек в кожаной куртке.
- Значит, нам по пути. Садитесь. Домчу с ветерком.
Человек был спокоен, голубые глаза его излучали безмятежную уверенность в завтрашнем дне. Поддавшись влиянию этой уверенности, Женя демонстративно выпятила живот - мол, шуры-муры со мной бесполезны, я, мол, баба на сносях - и села в "Волгу".
- Меня супруг у метро встретит, - на всякий случай сказала она.
Водитель пожал плечами. К какой именно станции нужно ехать, он не спросил, но столь же уверенно покатил к Синопской набережной, а затем по мосту на правый берег Невы.
- Вы, простите, кем работаете? - поинтересовался человек, не глядя на Женю. Поинтересовался будто нехотя, без особого любопытства, ради того, чтобы не висела тягостная пауза, прерываемая лишь непроизвольными Жениными всхлипами.
- Я инженер-озеленитель.
- Ого! Какое совпадение! - обрадовался водитель. - Выручайте, милая! До зарезу одно растение надобно! Где брать - не знаю. Уж все рынки объездил, ну, нет ничего! Хоть ты тресни. Может, подскажете что?
- Какое растение? - Женя прекратила хлюпать носом и нарочито поглаживать пузо.
- Огурец Рытова. Слыхали о таком?
- Д-д-да, - стесняясь своей лжи, сказала Конышева.
- Шеф у меня такой чудак, - продолжил человек в кожанке, - затеял строительство оранжереи в головном офисе. Ну, чтобы конкуренты от зависти сдохли. Понимаете?
- П-п-понимаю...
- Во-о-от! И приспичило ему в оранжерее непременно огурец Рытова посадить, потому что когда-то, давным-давно, его покойный батюшка сильно уважал этот чёртов огурец. Посадил бы розочки какие-нибудь, фикусы-кактусы, но нет - вынь да положь огурец Рытова в память о папеньке! У вас случайно нет семян огурца Рытова? Дорого возьму.
У Жени не было никаких семян - ни огурца, ни прочего огородного хозяйства, но сообщать об этом она не стала. В белокурой голове её зашевелилась авантюрная мыслишка.
- Я попробую пробить одно место, - сказала она. - Там должны быть огурцы Рытова.
- Попробуйте, голубушка, попробуйте! - человек ловко припарковался напротив станции метро "Площадь Ленина", оттеснив недовольного таксиста. - Вот моя визитка. Достанете семена, получите гонорар.
Он назвал сумму, и Женя вскрикнула: выходил полугодовой её заработок. Уже на эскалаторе до неё вдруг дошло, что она не называла станцию, к которой ей надо было ехать. Добросердечный незнакомец сам привёз, куда нужно.
Наскоро пообедав, Женя двинула в Публичку, решив напоследок воспользоваться абонементом, полагающимся инженерам-озеленителям экспериментального участка. Она просидела там до вечера, перелопатив гору брошюрок, пособий и журналов на садоводческую тематику. Всё ценное, что удалось почерпнуть о загадочном овоще, Женя записала в тетрадочку. Во второй половине 19 века Михаил Васильевич Рытов, агробиолог и селекционер, вывел чудо-огурец, явившийся самым тенеустойчивым огурцом в мире. Малая потребность в солнечном свете позволила огурцу с успехом прорастать и плодоносить на подоконниках в течение всего календарного года. Новый сорт пользовался огромным спросом у всех слоёв населения целых сто лет - с восьмидесятых годов девятнадцатого по восьмидесятые двадцатого. К великому сожалению истинных ценителей домашнего овощеводства настоящий сорт Рытова был утерян во время Отечественной войны, а то, что выращивалось в послевоенные годы, было гибридами легендарного огурца. Но даже и эти гибриды сошли практически на нет после времён застоя. Лишь горстка овощеводов-любителей поддерживала изобретение мастера Рытова.
Женя аккуратно перенесла на бумагу правила посадки и ухода, старательно выписала режимы обогрева, освещения и полива. Затем с ценным материалом в задумчивости вышла на Невский. Толпа возвращающегося со службы конторского люда уже забурлила, заклубилась на пятачке между Гостиным двором и Домом книги. Конышева, оберегая живот, протиснулась сквозь течение, вздохнув свободнее после Казанской. Ноги несли её на Большую Морскую. Удивляясь своей отчаянности, Женя зашагала в институт растениеводства. На первый раз - выяснить, когда он бывает открыт, и как в него попадают люди с улицы.
Погуляв вокруг величественного здания, Женя обнаружила служебный, непарадный проход в подворотне. Двое рабочих заносили в него лист фанеры. Пристроившись параллельно листу, Конышева прошмыгнула в раскрытые ворота и ткнулась в первую попавшуюся дверь. За ней нашлась классическая вахтёрская будка и вертушка. Будка была пуста - по-видимому, бдительная охрана позволила себе расслабиться в связи с окончанием рабочей смены. Подобрав подол, Женя на коленях проползла под вертушкой и поспешно скрылась на боковой лестнице.
Конышева шла по длинному тёмному коридору, с любопытством читая таблички на дверях. Надписи звучали торжественно-музыкально: отдел генетических ресурсов зерновых бобовых культур, отдел генетических ресурсов масличных и прядильных культур, отдел генетических ресурсов овощных и бахчевых культур... Овощных! Женя замерла возле тяжёлой дубовой двери, потопталась с ноги на ногу, после чего, леденея от страха, толкнула её плечом.
Дверь легонько поддалась, и Конышева ступила в помещение с высокими потолками в потёках. Печальная пожилая женщина с редкими волосами в жидком узелке на макушке неторопливо поливала цветы, густо застилающие широченные подоконники. На служительнице науки был старенький строгий костюм, под костюмом - белая учительская блузка с отложным воротником.
- Рытова! - ляпнула Женя и добавила шёпотом, - Здравствуйте...
- Рытова? У нас такой не числится.
- Мне нужен огурец Рытова.
Женщина поправила очки на переносице, сцепила руки в замок. Молодая растрёпанная дамочка в положении вызвала в ней всплеск плохо скрываемых чувств. Глаза дамочки поблёскивали слезами, полы дешёвого пальтеца отчего-то были грязны. Ползала она, что ли?
- Ах, вот Вы о чём... Да зачем же он Вам?
- Вопрос жизни и смерти! - патетически изрекла Женя, похлопав себя по животу. - Честное слово!
Биологиня пожала костлявыми плечами:
- Самый рядовой сорт. Ничего особенного. Нынче выведены гораздо более интересные сорта...
- Мне не нужны интересные! Мне нужен Рытова!
Пожилая женщина легонько, почти невесомо улыбнулась.
- Хорошо, - просто сказала она. - Я попробую Вам помочь.
Она усадила гостью на шаткий стул, скинув с того пожелтевшие пачки бумаги, затем спросила:
- А ухаживать Вы умеете?
Женя протянула тетрадочку. Биологиня долго изучала записи, затем покачала головой. Присев рядышком на подоконник, она исчиркала половину листков, исправляя рекомендации по выращиванию огурца. Спустя несколько минут счастливая Конышева, прижимая к груди серый пакетик с полустёртым штампом "Сорт Рытова", в сопровождении милейшей своей спасительницы, спускалась к главному входу и горячо проговаривала:
- Я обязательно отблагодарю Вас! Обязательно! Вы только скажите, как Вас найти?
- Не стоит, - резко ответила женщина в строгом костюме. - Забудем об этом.
Биологиня провела Конышеву через вахту и тут же развернулась, пресекая неуклюжие излияния Жени. Конышева долго глядела вослед сухонькой фигурке, пока охранник недовольно не буркнул:
- Гражданочка, нечего тут стоять. Не загораживайте проход.
Наутро Женя, с трудом дождавшись приличествующих десяти часов, позвонила по телефону с визитки.
- Достали?! Так быстро?! - ахнул голос на другом конце провода. - Встречаемся через полчаса на Финляндском. С меня причитается.
Юрий Петрович Томашевский, он же Юра-Томат, мрачно побарабанил пальцами по крышке стола, пошевелил тонкими губами. Выдвинув верхний ящик, он осторожно вынул Макарова и положил рядом с пафосным мраморным прибором для письма. Мужчина в короткой кожаной куртке, вошедший в кабинет без стука, заметил направленный на него ствол и поморщился.
- Зачем же Вы так, Юрий Петрович? - деликатно пожурил он Томата. - Ей, Богу, как маленький.
- Сигизмунда пора валить, - процедил Юрий Петрович. - Мне тут позвонили только что, он в Киришах ещё одну заправку отжал, сука. Мы через прокурора, а он, оказывается, давно всех в Киришах купил. И Веньку надо с ним заодно. Песни пел, как всё заебись у нас там, а сам продался за тридцать золотников.
- Серебренников, - поправил его человек. - А я Вам подарок привёз.
Томат вопросительно вскинул брови.
- Огурец Рытова, - довольно произнёс человек и потряс перед носом серым пакетиком.
- Где взял?!
- Связи..., - уклончиво проговорил мужчина в кожанке. - Пришлось поднапрячься.
- За мной не заржавеет, не ссы. Ты же знаешь.
- Знаю. Тут ещё инструкция. - На стол Томату легла школьная тетрадка с Пушкиным на обложке.
- А чего всё перечёркнуто? - спросил Юрий Петрович, перелистав заметки.
- Отдавали на рецензию доктору биологических наук.
- Охуеть! - восхитился Томат. - А мой отец без всяких докторов наук ростил... Ладно, Сигизмунд подождёт, отвезёшь меня сперва в оранжерею. Отдадим семена Михалычу на пророст, а как взойдут, сам посажу... Эх, видел бы батя! Обрадовался бы...
Взгрустнувший Томат, вернув пистолет в ящик, накинул зелёный пиджак. Стараясь не дышать, высыпал семена огурца Рытова на ладонь, полюбовался, потом щепоточкой уложил обратно в пакет. Мрачная жестокость с его лица совершенно стёрлась, уступив место счастливому выражению лица, какое бывает у мальчишек, одаренных новеньким велосипедом.
- Я вот что думаю, - сказал помощник Томата, выруливая на Литейный четвертью часа позже, - Сигизмунда валить невыгодно. С ним надо объединяться.
- То есть, делиться? - саркастически хмыкнул Юрий Петрович.
- Я тут мониторил обстановочку. Есть такой интересный кадр - Гога Невельский. Не слышали?
- Нет.
- Ещё услышите. Он начал с мелочи - обложил всех коммерсантов своего городка, но за два года поставил под контроль всю Псковскую область, всю Новгородскую и кое-какие деревушки у нас, в Ленобласти. Бойцов у него поболе будет, чем у вас с Сигизмундом по отдельности. В город он, конечно, не сунется, Питер ему не по зубам, но по югам непременно пойдётся. Мне донесли, что его ребят видели уже в Луге, Ивангороде и Усть-Нарве. Смекаете?
Томат насупился и ничего не ответил. Он молчал всю дорогу и только у входа в оранжерею буркнул:
- Огурцы высадим, а там покумекаем. Сколько им всходить? Меньше недели. Как раз, чтобы обмозговать.
Человек в кожаной куртке виду не подал, но в душе улыбнулся. Если Юрий Петрович говорил "обмозговать", значит, он уже согласился.
Перед самыми родами Женя затеяла уборку. Весь бумажный хлам - старые открытки, студенческие конспекты, подборки журналов и прочую ерунду, казавшуюся когда-то такой важной - она решила выбросить. Шевельнув застарелый ворох листов на письменном столе, она вдруг заметила роскошную яркую визитку Евгения Юрьевича Анненкова. "Огурцы!" - вспомнила Женя. Она обвела глазами новенькую мебель и стены с натюрмортами - на всех картинах непременно были огурцы как символ новой, счастливой жизни. Натюрморты подарила Колина коллега, увлечённая самодеятельной живописью. Картинки были кривоваты и наивны, но Жене нравились. Коле удалось устроиться не совсем по специальности, однако платили неплохо, и коллектив был приятный. Деньги, вырученные за семена, позволили Конышевым переждать смутный период не только без потерь, но и с прибытком.
Набрав телефонный номер, чтобы поблагодарить ещё раз, Женя долго слушала протяжные гудки в трубке. Телефон не брали. Она перезвонила на следующий день, но с тем же результатом. Потом было ещё несколько попыток в самое разное время суток, пока Женя не сдалась. Она обратилась в справку, и ей сообщили, что номер принадлежит библиотеке маленького завода. Ни завода, ни, тем более, библиотеки год уже как не существовало. И даже АТС, обслуживающая номер, тоже закрылась на реконструкцию.
- Давно закрылась? - удивлённо спросила Женя.
- Полгода назад.
Конышева в недоумении побрела в сторону Шпалерной, не то что бы надеясь на случайную встречу с Евгением Юрьевичем Анненковым, но, скорее, отдавая дань фортуне, благосклонно улыбнувшейся ей в начале весны. На Литейном она остановилась передохнуть - идти по июльской жаре было тяжеловато - и, вскинув глаза, заметила рыжую кошку в открытом настежь окне. Впрочем, тут же из темноты комнаты выступила чья-то худенькая фигура и, спихнув кошку с подоконника, захлопнула створку.
- Опять сбежать надумала? - строго промолвила Анна Петровна. - А мне потом опять грех на душу брать. Уж, сделай милость, Муська, избавь меня от тяготы.
Муська с досадой глянула на хозяйку, сожалея о потерянной свободе. Сожалела она недолго, потому что Анна Петровна из холодильника стала доставать котлетки из мойвы и огурцы. Как ни странно, кошка любила и мойву, и огурцы.
- Ну, не Рытова, конечно, - понюхав срез огурца, сказала Анна Петровна своей питомице, - но тоже ничего. Вязниковский огурчик, засолочный. Мы с тобой его так съедим, он и так хорош.
Анна Петровна кинула Муське зелёный пупырчатый кружок. Кошка с урчаньем набросилась на огурец. Выражение её мордочки напомнило женщине выражение той беременной дамочки, что заявилась однажды под вечер к ней в институт и получила долгожданные семена Рытовского огурца. Вернее, никакого не Рытовского. Не было у них огурца Рытова, а было несколько других самоопыляющихся огурцов для теплицы. Пришлось выбрать самый мелкий, то ли Орфей, то ли Мазай, шлёпнуть подсохшим штампиком по пакету, наскоро склеенному из полей чьей-то старой диссертации, и вручить несчастной девочке. Ах, да! Ещё подкорректировать в тетрадочке условия ухода.
Анна Петровна, уложив сытую Муську на колени, включила телевизор.
- Мы находимся в гостях у председателя городского комитета..., - отрапортовал телеведущий.
- А ну, кыш! - прикрикнула Анна Петровна, отгоняя муху и пропуская мимо ушей название комитета и имя его председателя.
- ... Томашевского. Господин Томашевский известен не только как крепкий руководитель и удачливый предприниматель, но и как садовод-любитель. Знаменитые оранжереи, выстроенные им на Шпалерной улице, привлекают внимание специалистов со всего мира. Сегодня мы, дорогие зрители, пройдёмся с вами по залам оранжерей и теплиц, чтобы полюбоваться красотой редких цветов, порадоваться встрече со старыми знакомыми. Например, с огурцами...
Плотный лысоватый гражданин с губами-ниточками и пудовым взглядом, заложив руки за спину, красовался перед камерой на фоне задорных крепеньких огурчиков.
- Позвольте представить знаменитый сорт Рытова, - Томашевский, разомкнув руки, взял один из плодов в свою ладонь. - Когда-то он украшал подоконники многих городских жителей, но потом был утрачен. Мы возродили его в нашем хозяйстве благодаря приложенным усилиям агротехников и ученых-биологов...
- Какой же это огурец Рытова? - снисходительно заметила вслух Анна Петровна. - На Орфея больше смахивает. Или на Мазая?
Она переключила программу и под бормотанье о здоровом образе жизни придремала. И приснился ей сон - не образ, не картина, а скромная мысль, которая говорила, что милосердие и участие предпочтительнее холодной правды, потому что сами создают ту правду, которая надобна в настоящий момент.