Я люблю подолгу рассматривать старые черно-белые фотографии. Не люблю современного слова: фотки, фоткать, сфоткаться. Для меня этот неологизм звучит вульгарно, скабрезно, пожалуй похабно. С появлением цифровой фототехники фотографии в основном цветные, насыщенные, контрастные. У старых черно-белых фотографий совершенно другая, более теплая и уютная аура. С этих снимков меня внимательно изучают, освещенные внутренним светом, часто чуть напряженные, но трогательные, искренние глаза. Мне в далеком детстве говорили:
- Смотри прямо в круглое окошко! Не моргай! Сейчас оттуда вылетит птичка!
Я старался не моргать. Но как только мне наказывали не моргать, сразу тянуло моргнуть. Это было нестерпимо.
Очень скоро я понял, что птичка не вылетит. Но смотрел в объектив внимательно, пожалуй, напряженно. Я знал, что со следующим приездом фотографа появится карточка с моим изображением. Вероятно каждый из нас хотел выглядеть красивее, серьезнее. Может взрослее. А выглядеть импозантнее, непринужденнее, ярче, выгоднее, красочнее, оригинальнее, тогда мы не стремились. В большинстве своем мы не знали значения этих слов.
На старых фотографиях нет нарочитости и фальши. Черно-белые фотографии - это канувшее в лету черно-белое время. Оно было беднее, но честнее. Одежда наша была скромнее. Обувь я чаще донашивал после брата. С болезненным вниманием рассматриваю лица. Они были более открытыми, чище. Кажется, на черно-белых фото я лучше чувствую души людей. Каждый раз, рассматривая старые фотографии, пытаюсь вернуть, давно убежавшее назад, детство.
Эпизод первый. Фото. Я всматриваюсь в чуть пожелтевшую небольшую, размером 6х9, черно-белую фотографию. Больше десяти лет назад я поместил ее на моей странице в "Одноклассниках". В мае-июне фотографии будет семьдесят два года. Это был сорок восьмой год. Мне тогда еще не исполнилось двух лет. Я сижу на узком, покрытом одеялом, дедовом топчане. Алеша стоит. У нас остриженные налысо головы. На мне клетчато-полосатые трусы. На ногах обшарпанные, сбитые до белизны на носках, зашнурованные доверху и обутые на босу ногу, ботинки. Я ли их успел сбить после зимы в свои неполные два года? Успел? Скорее нет! Великоваты больно. Носков, тогда говорили шкарпеток, не одели.
Тот день в моей памяти не отпечатался. Глядя на фото, сказать, что я чувствовал себя непринужденно, не могу. Голова чуть повернута вправо. Руки на топчане. В любую секунду они готовы помочь мне оттолкнуться от топчана, спрыгнуть и удрать. Скорее всего, я опасаюсь. Опасность исходит от фотографа, от фотоаппарата? В моей позе скорее опаска, может и страх. Я прижался плечом и головой к брату Алеше. Так надежнее. Он старше. Мои глаза смотрят в объектив. Вероятно, меня, что-то пообещав, наставляли не отрывать взгляд от объектива. Видно, что мои глаза настороже. Так вылетающих птичек не ждут.
Рядом со мной Алеша. Ему в ноябре будет десять. Утверждать, что брюки и сорочка недавно были выглажены, не могу. Незаправленный конец ремня частично закрывает мое плечо. Возможно - ремень отцовский. Алешина обувь в объектив не попала. Глаза брата смотрят в объектив без страха. Лицо расслабленно. Правая рука с изуродованным соломорезкой средним пальцем на моем плече:
- Не бойся!
На заднем плане сквозь сиреневую листву просвечивают оконные рамы старой дедовой хаты. Справа над топчаном свисает ореховая ветка. Я помню тот орех. Его спилили позже. За пионами на фоне древних сиреневых кустов наполовину срезанное изображение стоящей моей двоюродной сестры Лены. Ей девять лет. Рядом с ней в темном платье со светлым длинным воротником ее тетя. Это младшая сестра Ленкиной мамы - Антоси. Зовут ее Мария. Справа от Марии смотрит в объектив и почесывает затылок мальчишка лет шести. Это и есть герой настоящего рассказа - Вася Единак.
Эпизод 2. Мой дважды троюродный брат. Почему дважды? Мой дед по отцу Иван был родным братом Васиного деда Якова Единака. С другой стороны Васина бабушка Екатерина, жена Якова, приходилась родной сестрой моему деду по матери Михасю - Мищишину Михаилу Николаевичу.
В числе семерых детей Якова Прокоповича, Васин отец Петр Яковлевич Единак родился третьим по счету. Васина мама Полякова Ольга Ивановна, родилась в селе Ожево Секурянского района Черновицкой области. Тогда это был Хотинский уезд Буковины. Я там был проездом. Ожево тянется вдоль Днестра около трех километров. Село рассечено пополам дугообразным яром длиной около шести километров. Сразу за околицей яр прерывается греблями двух прудов. К востоку осыпавшаяся падь открывается на Днестр. В трех километрах выше по течению от Ожево в семидесятых была возведена плотина Новоднестровской ГЭС. За лесопарком в пятистах метрах от плотины город Новоднестровск с инфраструктурой ГЭС и жилым массивом.
Эпизод 3. Цыган. Вася, родившийся в 1942 году, был в семье старшим. Младший Броник, неоднократно докладывавший моим родителям о моих злоключениях - мой ровесник, учился со мной в одном классе.
В первом классе Васю с первого сентября прозвали Цыганом. На первом же в своей жизни уроке Вася, сильно утомившись и здорово проголодавшись, вытащил из торбочки кусок сала с хлебом и чесноком. Невозмутимо разложил всё на парте, почистил зубец чеснока. Шелуху аккуратно смёл ладонью в углубление для чернильницы. Учитель отреагировал немедленно:
- Что ты разложил на парте сало, как цыган у дороги фой? "Фой - портативный цыганский кузнечный мех".
Кличка Цыган Васе не нравилась. Реакция на Цыгана у Васи была была бурной. Потому кличка не прижилась. В детстве его звали Васька Петрив, Васька Петра Якова, затем Вася Единак. Потом его знали как Василия Петровича.
Эпизод 4. Дружба. Начиная с первого класса, через всю свою жизнь, Вася пронёс дружбу с одногодками: Сашей Мищишиным, Борей Мищишиным и Флориком. Друзья предпочитали ходить в школу огородами. По селу Вася с Борей доходили до Маркова моста, а потом через двор Саши Мищишина уже втроем уходили в огород и лишь затем поворачивали до горы. За огородом Полевых к ним присоединялся Флорик.
Четверо друзей хором утверждали, что так до школы ближе. Ближе или нет - неясно, но старый Михасько Калуцкий, брат родного Флорикова деда утверждал, что эта "святая" команда знает что, у кого и в каком огороде растет и когда созревает лучше самих хозяев. Утверждать утверждал, но поймать кого-либо из четверых друзей в чужом огороде не удалось никому. Зато колхозный сад, огород на Одае и колхозная бахча долго были вотчиной четверки.
В далёком детстве к дружбе четырех друзей сельчане относились с немалой долей озабоченности, если не сказать с опаской. В селе тогда, бывало, случались события неординарного характера. Во время обеденного перерыва лошади, жующие овёс у ворот придремавшего на обед ездового, вдруг оказывались связанными и надёжно сплетенными одной косичкой втрое на два хвоста. Усевшись после обеда на облучок телеги, ездовый вдруг слезал, громко поминая чьих-то предков. И долго расплетал и развязывал сплетенные воедино хвосты. Под конец, глянув на, стремительно идущее в сторону заката, солнце, не выдерживал и срезал оставшиеся узлы вместе с волосом.
Случалось, идущая в стаде с Куболты телка неожиданно, как на скачках, мчалась по селу галопом. К хвосту телки была привязана консервная банка, заполненная, тарахтевшими в ней гвоздями и гайками. То, вдруг, вода в колодце, что в самом центре села, куда водили утром и вечером на водопой колхозных лошадей, вдруг оказывалась окрашенной в малиновый цвет. Сразу стало ясно, куда делся анилиновый краситель для шерсти, исчезнувший с досок за сельским кооперативом во дворе Суфраёв.
Ежегодно тринадцатого декабря молодежь азартно праздновала Андрея Первозванного. Живший в центре села хозяин, выйдя следующим утром, не находил своей новой, летом установленной и осенью окрашенной калитки. Калитку свою он нашел на самой окраине села. Там она прикрывала вход во двор одинокой ветхой старушки.
Тракторист, собравшийся утром на работу, выходил во двор. Тщательно укрытого на зиму брезентом, мотоцикла не стало. Техника, аккуратно укрытая тем же брезентом, стояла перед самым крыльцом во дворе одинокой молодой вдовы-соседки.
Собачью будку, годами стоявшую в углу возле забора находили водруженной на высокую скирду соломы. Рядом с будкой на скирде неподвижно застыл взъерошенный, сгорбленный и потрясенный пёс. Живот незадачливого сторожа снизу подпирал поджатый хвост.
Направившийся утром справить естественную надобность, обнаруживал свой туалет закрытым, опоясанным цепью на замке. Ключ от замка лежал на видном месте - на крыльце, живущей в одном дворе, тещи. Если на Андрея стояли морозы, то утром, пошедшие за водой, на срубе колодцев обнаруживали наполовину заполненные водой вёдра. Набранная вечером вода к утру превращалась в лёд. Так и наполняли своё ведро, чертыхаясь, по полведра в два, а то и в три приёма.
Трудно представить себе изумление хозяина, граничащее с шоком, когда утром он заходил в хлев накормить и напоить стоящую в стойле корову. Глаза отказывались верить. Вместо его бурёнки к яслям был привязан годовалый бычок. Не чей-нибудь, а совсем недалёкого соседа, с которым уже несколько лет шла скрытая вражда. Корову искать надо, а идти к соседу - даже думать не хочется! Долго стоял озадаченный хозяин в хлеву, глядя на соседского бычка.
Выйдя из хлева, видит, переминающегося с ноги на ногу, у калитки соседа. Непостижимо, но утром вместо бычка в стойле его сарая на три узла оказалась привязанной к яслям корова. Отвязывают бычка и вдвоём ведут во двор по месту жительства. Корова на месте. Придирчиво оглядывают соседи свой, кем-то разменянный ночью, скот. Слава богу, всё в порядке. Привязав дома корову, вздыхает с облегчением и, неожиданно для себя, приглашает соседа в дом.
Много лет враждовавшие, соседи усаживаются за стол. Хозяин наливает по стопке. По первой пьют, забыв чокнуться. Словно спешат снять стресс. Жена, суетясь, жарит яичницу. Потом поднимают чарки за здоровье скота. А затем долго пьют за здоровье жён, детей, и, наконец, за дружбу, которая обходила соседские дома, как говорят у нас в селе, десятой дорогой. Уже после обеда расходятся благостные и умиротворенные.
Исключение непричастных к таким событиям, я уже писал, во всех подобных случаях начиналось с четвёрки неразлучных друзей. Идеологом всех проделок "святой" команды, по единодушному мнению сельчан, был Вася Единак.
Эпизод 5. Голуби и корма. Вася Единак, Борис Мищишин и Саша Мищишин были заядлыми голубятниками. Исключением в этой компании был Флорик. Его мама, тетя Сянька была непреклонной и обещала Флорику сварить из заведенных голубей юшку с домашней лапшой. В самом выгодном положении находился Саша Мищишин. Его отец, по прозвищу Глэй, сам водил голубей. Он принимал самое активное участие в проблемах голубеводства. Обсуждал достоинства и недостатки голубей, какую голубку с каким голубем надо паровать. Дядя Петро, Васин отец, воспринимал увлечение сына без особого энтузиазма, так и без протеста. Тетя Антося, Борина мама, пожалуй даже не знала, чьи голуби на чердаке: Борины или дедовы.
В голубиный рацион входила пшеница, кукуруза, реже подсолнух, просо. От жита голуби поносили и погибали. Если кукурузу сеяли на приусадебных огородах, то пшеницу получали в колхозе в качестве оплаты на трудодень. В зависимости от посевных площадей, урожайности, погоды и выполнения колхозом плана по хлебозаготовкам, оплата зерном на трудодень была разной. Помню реакцию отца и соседей на решения колхозного собрания, где обсуждали оплату труда. Главным было количество пшеницы на один трудодень. На моей памяти давали до килограмма. Но были годы, когда на трудодень приходилось 300 - 400 граммов пшеницы. А тут еще и голубей надо кормить!
Из рассказа Петра Яковлевича Единака своему двоюродному брату, моему отцу.
- Николо! За прошлый год пшеницы на трудодень дали очень мало. Привез я домой восемь мешков. Даже полтонны не было. А всю семью год надо кормить, поросенка хочется держать, вареники, пироги. Сложил мешки на попа в сарае, поставил мышеловки. Каждый день по две-три мыши. В субботу захожу в сарай, что-то мне не нравится. А что, не пойму. Что-то с мешками. Начинаю считать. Глазам своим не верю. Не хватает двух мешков. Подумал, что кто-то из соседей. Кто? Нет у нас таких вороватых. Решил подождать, посмотреть, чтобы не стать посмешищем.
Пошел на ферму, готовлю помещение для вечерней дойки. Тогда работали без выходных. Накидал увядшей люцерны в ясли, а у самого из головы не идут два мешка пшеницы. И следов никаких! Никто не видел ... Отпросился я у заведующего пораньше, оставил все на Ивана Маньки Воренчехи и пришел домой. Голова от думок заболела. Солнце еще высоко. Взял сапу, пошел в огород.
- Хоть посапаю огород!
Тогда тропинка была по меже с Люнькой Карольчиной. Смотрю, по меже трава примята в сторону огорода, словно тянули что-то. Обожгло меня все внутри.
- Неужели Алеша Паровой?
Нет! Трава примята по меже дальше! Смотрю, рядом с межой следы! У Алеши лаба больше. А тут размер следов как у моего Васьки. Но у Васьки каблуки другие. В конце огорода следы от повозки. Стояла тут подвода, потому, что обе лошади оставили балигу (конский навоз). Успела подсохнуть. Значит вчера или позавчера.
Дивлюсь, а по огороду вуйны Явдохи такие же следы. И трава проволочена от хаты, как и у меня. Иду вниз. Вуйко Михасько у плиты на табуреточке сидит. Я рассказал ему о пропаже. Поднялся вуйко, пошли в стодолу. Все мешки на месте.
- Пойдем посмотрим у Антоси!
Боря как раз был дома. Заходим в сени, а на порожке пшеница рассыпана. Когда волокли на улицу, задели мешком за крючок. Пшеница высеялась в сторону улицы. А тут и Боря из комнаты вышел. Дед Михасько от разу Борю поймал:
- Бора! А где мешки с пшеницей?
У Бори все лицо красными пятнами покрылось. Растерялся. Понял я, что мешки они вдвоем с Васькой волочили по огородам. Говорю Боре:
- И каблуки твои у меня в огороде остались. Точь в точь. - я повернулся до деда. - Шо вуйку? Будем заявлять в милицию. Пусть приезжают с собакой!
- Не надо овчарки! - Боря из красного сделался белым. И голова и лицо. - Мы поменяли пшеницу на голубей.
- Ка-ак?
Оказывается Вася, Боря и Саша Мищишин пошли в Мошаны за чубатыми голубями. Хозин-единоличник им говорит:
- За гроши не продаю! Меняю на пшеницу або папушою (кукурузу)!
Договорились быстро. Как стемнело, друзья вдвоем поочередно выволокли мешки на край огорода. Единоличник с голубями их уже ждал. Погрузил и уехал. А Саша не менял. Наталька не разрешила, стала причитать:
- Нас семь душ в семье! Михась на работу не ходит. И больной и ледащий. Одна я сапу тяну весь год. Получила всего шесть мешков. Я два мешка за голубей отдам, а сами что, зубы на банта чиплять? (Банта - ригель, поперечная распорка стропил на чердаке. С польск., запад. укр.).
- Николо! Попросил я у заведующего пару коней и бестарку. Решил взять с собой Червоного, Ивана Регорчишина. Тоже родня! Надел он свою синюю милиционерскую фуражку, в которой на свадьбы ходил, и мы поехали в Мошаны. Единоличника нашли быстро. Его дом на самом берегу става, что по дороге на Брайково. Тоже Петро!
- Как будем мириться? Отдашь зерно сам, или милицию вызывать?
Отдал единоличник Петро мешки с пшеницей, даже голубей назад не попросил. Только просил, чтобы мирились без милиции.
Справедливости ради должен заметить, что нашим голубятникам тогда было по одиннадцати лет.
Эпизод 5. Мед. В сорок девятом отец привез из Цауля два улья. В течение нескольких лет он расширял пасеку. Когда я пошел в школу, в нашем саду стояло не меньше двенадцати ульев. Мед гнали два, а то и три раза в год. Первый (майский) мед отец гнал, как отцветала акация, в середине июля качали мед с диких трав и гречихи. В августе медогонка гудела два-три дня подряд. Отцветал подсолнух.
Мед по сортам отец сливал в молочные фляги и небольшие липовые кадушки. В каморе, где гнали и хранили мед, воздух был так насыщен медовыми ароматами, что у меня кружилась голова и я пьянел. Сам мед мне быстро надоел. Мог пожевать свежесрезанной вощины, не более. Или вечером с кружкой парного молока.
Если не было денег и яиц, я отколупывал огромным ножом кусок меда и нес киномеханику. Я получал возможность смотреть два, а то и три сеанса. Однажды, когда я нес в клуб, завернутый в бумагу твердый мед, мне встретился Вася.
- Что несешь?
Я показал мед. Вася достал перочинный нож и отрезал кусочек. Долго смаковал.
- Дай и мне кусок!
- Пошли!
Себе Вася отколупнул мед сам. Завернул в газету. Потом ножом отколупнул еще кусочек и отправил в рот. Долго, присасывая, жевал:
- Когда вырасту, разведу много пчел. Больше, чем в колхозе. Тогда наемся!
Отец не заглядывал в кадушки и фляги с медом неделями. Однажды он открыл флягу:
- Кто копал мед?
- Я копал!
- Зачем столько много?
О киномеханике я благоразумно промолчал.
- Ваське Петровому дал. У них нет пчел.
- Интересно, кто бы тебе разрешил зайти в чужую камору и накопать себе меда?
Я предпочел молчать.
- Петру с его работой на ферме только пчел не хватает. Смотри, чтобы крошки хлеба в мед не попали! Придется тогда весь бидон на самогон пустить!
Тем и кончилось. А Вася повзрослев, пчел завести не успел. Продолжал заниматься голубями. Как и Вася, я всю жизнь бесплодно мечтал завести пчел. Но также, как и Вася, до сих пор не могу расстаться с голубями. Васин сын Игорь, закончив пчеловодческий техникум, много лет занимается пчелами. Ульев у него, пожалуй, сейчас больше, чем в свое время было в колхозе. Каждое лето Игорь привозит мне банки свежего янтарного меда. Словно отдает долг и поману за своего покойного отца?
Эпизод 6. Бизнесмены. Той осенью я только пошел в школу. В воскресенье по дороге к деду я увидел Ваську. Свесив ноги в канаву, Вася считал ключи. Потом стал их сортировать. У меня дух захватило от такого богатства. Это сколько замков можно пооткрывать! Васька повернулся ко мне:
- У тебя нет ключей на продажу? Я скупаю ключи. Хорошо плачу. По пять копеек за один ключ.
В те годы до денежной реформы шестьдесят первого коробка спичек в магазине стоила десять копеек. У меня в голове замелькали все наши замки и ключи. От входной двери дома, от каморы, стодолы, погреба. Плюс два шкафа. В крайнем от окна шкафу под простынями отец держит деньги. И всюду по два, а то и по три ключа. Нам по одному ключу на замок хватит! Я сразу вспомнил, что отца в селе называют жидом. А все потому, что он хороший коммерсант. И я могу стать коммерсантом! Только отец все время долго торгуется. Так долго, что мне надоедает слушать! Надоедает и тем, кто торгуется с отцом. И они уступают. А отцу торговаться не надоедает! Правда мама потом ругается:
- Вымотал дьявол человеку душу! Как кишки намотал на локоть. И не отпускает! Человеку уже неудобно, потому тебе и уступает.
Сейчас, через много лет мне кажется, что отца меньше всего волновали выигранные в длительном торге копейки. Для него был важен сам процесс. Решил поторговаться и я:
- Пять копеек? Это очень дешево! Давай по шесть!
- Ладно. Неси ключи!
Я стремглав понесся обратно. Все запасные ключи тарахтели с
вместе с мелким хламом в шуфляде кухонного шкафчика. Выбрал по одному ключу. Повезло! Нашел еще два старых больших ключа. Мама говорила, что черный с трубочкой очень старый, еще румынский.
Рысью я вернулся к Ваське. Протянул ключи. Вася долго осматривал мой товар. Потом два одинаковых ключа от тумбочек вернул. Сейчас полагаю что такие ключи в его коллекции уже были. Из кармана штанов достал копейки. Стал считать желтые. Потом из отдельной кучки взял два одинаковых ключа:
У меня денег не хватает. Я тебе заплачу двумя ключами!
Но они мне не нужны! У нас таких замков нет!
Ничего, в хозяйстве пригодятся! Вдруг ты начнешь собирать ключи!
В Васькином голосе было нечто, заронившее во мне ощущение, что я попал впросак. Но было поздно. Мои ключи Васька нанизал на старый шнурок и завязал. Связку опустил в карман.
- Все!
В тот же вечер меня разоблачила мама. Совершенно случайно! Она зачем-то выдвинула шуфляду. Долго смотрела. Потом стала перебирать хлам. Вытащила два, отданные мне Васькой, ключа:
- А где все наши запасные ключи? А эти два откуда? Они не наши!
Я молчал.
- Николо!
Отец нехотя встал с постели.
- Николо! Ключей нет!
Отец повернулся ко мне. Я понял, что отпираться бесполезно:
- Я ключи Ваське Петрову продал ...
Отец, спешно одеваясь, спросил:
- И почем ты продал ключи?
- Васька давал по пять копеек, а я выторговал по шесть! - я решил хоть как-то обелить себя.
Отец вступил ногами в матерчатые тапки на микропорке, в которых ходил летом и побежал на долину. А для меня все только начиналось:
- Бовдур! Йолуп! (идиот, дурень, недотепа - с укр. польск.). Продал хату за двадцать копеек! Отдал ключи от дома, стодолы, погреба и шкафов! За куринное яйцо в магазине больше дают, чем тебе за все ключи дали! А если Васька еще кому продаст? А мы уходим на весь день из дому в колхоз!
Отец вернулся довольно скоро. Вынул ключи из кармана и высыпал на стол. Родители склонились над ключами. Пересчитали.
- Вроде все есть. Главное - наши!
- Ты хоть поговорила с ним? - отец кивнул на меня.
- Поговорила! Даст бог, может поможет!
- Хорошо, как раз Петро пришел с фермы домой. Васька даже не отпирался. Сам выбрал и отдал мне наши ключи ...
Помолчав, отец добавил:
- В кого Васька такой бедовый? Волька (Ольга), наверное, самая спокойная в селе женщина. А Петро слова глупого не скажет. Самый тихий и разумный изо всех Яковых хлопцев.
Ужинали молча. В тот вечер отец меня даже не наказал. Почему?
Эпизод 7. Бульвар. Вечерами подростки собирались на бульваре перед клубом. Там была, утоптанная нашими ногами и велосипедами до асфальтовой плотности, площадка. Там мы играли в волейбол, футбол. Младшие играли в догонялки и прятки. На окружавших площадку скамьях кучковались по группам. Обсуждались проблемы достижений в науке, почерпнутые из просмотренных перед фильмом тележурналов. Делались прогнозы по итогам чемпионата мира и Союза по футболу.
Рядом за штакетной оградкой был деревянный, потом бетонный обелиск. За оградкой покоятся, всего десять-пятнадцать лет назад перезахороненные, расстрелянные немцами в сорок первом односельчане. В братскую могилу переносили тела похороненных близ выезда на Брайково, и зарытых на меже, делящей огороды Брузницких и Гудем, а также в верхней части села возле Кучера. По рассказам очевидцев, смрад от частично разложившихся тел распространился по лощине вдоль по всему селу. Побывавшие на фронте, повидавшие много смертей мужики падали в обморок. К слову, в перезахоронении расстрелянных участвовал дядя Петро, Васин отец. Петр Яковлевич в тот день до конца жизни лишился обоняния.
На майские и октябрьские праздники на бульваре играл колхозный оркестр. В субботние и воскресные вечера, а то и просто перед фильмом на скамейках находили приют влюбленные пары. Нам все было необычайно интересно. Мы слушали разговоры и споры старших подростков, исподволь наблюдали за парочками, втайне прикидывая, когда мы сможем сидеть на скамейках с девочками сами.
Когда начинало темнеть, крики детворы на бульваре становились особенно пронзительными, казалось, заполняли собой все село. Громкие споры подростков, бывало, сопровождались нецензурщиной. Нередко из темноты улицы любителей мата окликали по имени, призывая к порядку. Это были, проходящие по улице родственники, соседи, а то и сами родители. Прошло много лет. Не могу вспомнить, чтобы при всей своей неоднозначной активности, Васька Единак произнес грязное, скабрезное ругательство. Не помню его и дерущимся. Казалось, неразрешимые разногласия Вася старался разрулить словом.
Эпизод 8. Бутылка. Вместе с тем, не выветривается из памяти один случай. Перед сеансом в клубе на стульях возле печки полулежал в защитной позе, прикрыв лицо локтем, Ваня Шумулевич. Над ним угрожающе наклонился, на год младше Шумулевича, Вася Единак. Речь шла о, дефицитной в начале пятидесятых, обычной стеклянной бутылке. Вася требовал вернуть, украденную у дяди Коли Сербушки, бутылку. Ваня долго отрицал свое участие в хищении бутылки. Раздались голоса:
- Вася! Оставь его! Может и не он украл ту бутылку!
- Он! По глазам вижу! - повернувшись к подозреваемому, Вася предупредил:
- Я буду сидеть возле тебя весь сеанс, а потом до утра. Пока не принесешь бутылку!
Наконец Шумулевич сдался:
- Признаю. Верну я Сербушке бутылку!
- Нет! Ты сейчас пойдешь и принесешь бутылку мне сюда! И принесешь именно ту, красного стекла, квадратную! С толстым горлом и со львом и орлом! Дядя Коля говорил, что бутылка немецкая еще с войны. Такой бутылки сейчас уже не найти! И не смей обмануть! Я тебя из постели вытащу. А в клуб ты больше не придешь!
Вернулся Ваня скоро. Протянул Васе, завернутую в газету бутылку. Оказывается, похищенную бутылку он не понес домой, а спрятал с старом доме, живущей напротив школы и клуба, его бабушки Мищишиной Домки Гунячиной. На следующий день Вася вручил дяде Коле Сербушке, наполненную колодезной водой, бутылку.
- Спасибо, Вася! Бутылка особая! Сколько раз падала, не разбилась. В этой бутылке вода, налитая утром, остается холодной до самого обеда.
Эпизод 9. Одая. Каждое лето напролет мы проводили на Одае. Там я пристрастился к ловле раков. Водились они во множестве в норах между корнями ив. Лежа в воде у берега так, что была видна только, прижатая ухом к берегу, голова, я ощупывал подмытый обрыв берега. Найдя нору, я погружал в нее пальцы, а то и кисть, если нора была большая.
Нащупав рака, я уже не упускал его. Если не удавалось схватить его пальцами за грудку, то, захватив пальцами усы поближе к голове, я не спеша вытягивал его из норы. Спешка могла привести к обрыву усов и рак мог остаться в своей крепости. Часто натыкался на клешни.
Когда рак захватывал мой палец, я научился не отдергивать руку. Я захватывал клешню между указательным и большим пальцем и также, не спеша, вываживал рака, чтобы не оторвать его конечность. Указательные и большие пальцы моих рук были исчерчены продольными царапинами от клешневых коготков. Царапины были черными от въевшегося в кожу ила.
Гораздо более неприятными были ощущения в случае, если рак, находившийся в норе, при дотрагивании моей руки, начинал защищаться. Он бил хвостом назад, резко выбрасывая тело вперед, навстречу опасности. Видимо так защищают раки свои жилища от захватчиков, претендующих на облюбованную чужую нору. При резком толчке рак больно колол мои пальцы.
Особенно болезненным было попадание шипов, венчающих голову рака, под ноготь. Но и эта защитная мера не могла остановить моей охотничьей агрессии. Выдавив несколько капель крови, красным облачком, расходящейся в зеленоватой воде, я снова погружал пальцы в заветную нору. Бывало, что после двух-трех часов охоты, при выдавливании кровь, не сворачивающаяся в воде, выделялась сразу из нескольких проколов.
Если берег под корнями был подмыт глубже и руки не доставали до стенки, приходилось, набрав воздуха подныривать. За один нырок чаще всего удавалось вытащить рака. Особенно крупные раки водились в глубокой водной пещере, вымытой под корнями огромной ивы, растущей наклонно поблизости от места нашего постоянного купания. Ныряние затягивалось, часто не хватало воздуха и мы вынуждены были выныривать, чтобы отдышаться и затем снова отправляться в темный подводный мир за добычей.
Однажды, нырнув в самую отдаленную часть подводной пещеры, и ощупывая норы, я ощутил, что моя рука плещет по поверхности воды. Вынырнув, я отдышался и, набрав полную грудь воздуха, снова погрузился для исследования пещеры. Высунув в темноте голову из воды, почувствовал что мой нос и рот находятся в воздухе. Я открыл глаза. Вокруг была абсолютная темень.
Я рискнул. Выдохнув немного воздуха, я осторожно вдохнул. Воздух был неожиданно свежим и прохладным, слегка пахнущим, только что собранными, грибами. Дышалось легко. Вытянув руки, я нащупал и вытащил одного за другим двух огромных раков, с которыми, набрав полные легкие воздуха, нырнул и вынырнул уже в двух метрах от берега. Вынырнув, я держал по раку в каждой руке.
На берегу уже стали беспокоиться моей, необычно длительной задержкой дыхания. Вышвырнув раков на берег, я нырнул снова. Схватив одного крупного рака, я не стал искать второго. Я почувствовал, что мне начинает не хватать воздуха, как это бывало дома зимними вечерами, когда плотно укрываешься толстым одеялом из овечьей шерсти. Выйдя из воды, я не рассказал никому, оставив собственным этот весьма важный, по моему убеждению, секрет.
Через пару дней я, не выдержав, поделился секретом с Васей Единаком. С Васей у меня почему-то сложились довольно доверительные отношения, несмотря на то, что он был старше меня на целых четыре года. Придя на озеро, мы взяли ломик, лежащий под, подающим воду на колхозный огород, дизельным насосом. Удачно пробив между переплетенными корнями, незаметное среди травы, отверстие в весьма тонком слое дерна, мы получили возможность находиться в пещере под корнями почти шесть-семь минут. Лишь потом начинала ощущаться нехватка кислорода.
Ныряли вроде бы в озеро. Развернувшись под водой, заплывали в нашу пещеру, где уже чуть-чуть брезжил, проникающий сверху, свет. Пробыв в ней время, достаточное для того, чтобы гнавший нас из озера Гаргусь начинал заикаться от страха, мы снова ныряли и показывались из воды на расстоянии не менее десяти метров от берега. Гаргусь долго, не особенно стесняясь в выражениях, ругался. Восторгу ребятни не было предела. Скоро наша с Васей тайна стала всеобщим достоянием, потеряв при этом остроту ощущений у самих участников и зрителей этого незамысловатого спектакля.
Однажды ночью разразилась гроза со шквальным ветром. Придя через пару дней на Одаю, мы увидели, что наша толстенная ива лежит в воде горизонтально. Корни, вывернувшись, были плотно прижаты ко дну там, где раньше мы вдыхали чистый подземный воздух. Обследовав упавшее дерево, Вася молча и выразительно посмотрел мне в глаза.
Эпизод 10. Я репетитор. Это было в шестидесятом. Я закончил семь классов. У клуба встретил, выходящего из новой школы Васю. В руках его была тоненькая ученическая тетрадка.
- Женик!
Я подошел. Открывая тетрадку, Вася спросил:
- Какие у тебя были оценки по русскому языку?
- Были больше четверки. Иногда пятерки.
- Хорошо! Учительницы нет, уехала куда-то на несколько дней. Ты не сможешь проверить диктант и изложение?
- Конечно смогу! - Я даже не думал.
Мне льстило то, что Вася, старше меня на целых четыре года, просит меня помочь ему с русским языком.
- Пойдем в клуб! Там никого. - предложил Вася.
В клубе мы уселись за длинный, стоящий перед сценой, стол. Вася протянул мне карандаш.
- Будешь исправлять вот этим простым карандашом.
Я уже видел себя, исправляющим Васино письмо ручкой с красными чернилами, либо по крайней мере, красным карандашом.
- Ладно!
Я начал править диктант. Ошибок было достаточно, но не страшно. У Ивана Твердохлеба, с которым я закончил семь классов, ошибок всегда было больше. Пришла очередь изложения.
- Вася! Кто тебе диктовал диктант и читал рассказ для изложения?
- Диктовал Флорик. А книжку с рассказами для изложения дала на время ваша учительница Мария Николаевна. Но сейчас ее нет.
Если проверка диктанта не представляла сложности, то изложение пестрело ошибками. Поскольку Вася излагал содержание по своему, вернее по Елизаветовски, то, читая изложение, я понял, что о знаках препинания, о сложносочиненных и сложноподчиненных предложениях Вася имеет отдаленное представление. Плюс деепричастные обороты. На трех с половиной страницах изложения я насчитал около сорока грамматических ошибок. Как я гордился собой! На Васю его грамматика произвела удручающее впечатление.
- Что делать? Вступительный экзамен по русскому языку я завалю. У тебя есть книги по грамматике?
- Есть! Я тебе дам. Можешь даже не возвращать.
По дороге домой Вася зашел к нам. Вскоре он ушел с учебниками под мышкой. Потом при встрече он мне сказал:
- В моем изложении ты не нашел еще целых семь ошибок. Проверяла Тамара Ивановна. Она диктовала мне диктант и читала рассказы для изложения.
Больше Вася к моей репетиторской помощи не прибегал. Могу сказать одно. Почерк у Васи был не в пример моему. Строчки были ровные, буквы не прыгали. Васин почерк чем-то напоминал письмо Флорика и брата Алеши одновременно. Особенно буквы "д", "у" и "з". Однажды, приехав на воскресенье из Дондюшан, где я учился в средней школе, встретил Васю. Мой бывший "ученик" полез во внутренний карман китайской бежевой курточки. Вытащил тонкую тетрадку.
- Просмотри! Много тут ошибок?
Я прочитал одно, написанное Васей, изложение. Нашел единичные грамматические ошибки. Сами Васины предложения были построены грамотнее, логичнее, читались легко.
Эпизод 11. Водители. За год до призыва в армию Вася Единак и Флорик получили повестки в военкомат. Призывникам предстояло учиться на водителей. Курсы шоферов были при Окницком ремесленном училище. Райцентр и военкомат тогда также были в Окнице.
Вася собрался быстро. Надо было успеть на пригородный поезд. По дороге повернул, как договорились, за Флориком. Голос Флориковой мамы тети Сяньки был слышен на улице:
- Не пущу! Шофером тебе не бывать. Тебе не руль, а балалайка нужна. Выпьешь и разобьешься. Ванька умер малым, и ты туда же. Имеешь работу? Держись за нее!
Вася, не заходя в хату, пошел на шлях один. Приехав в Окницу, сразу же направился на квартиру к дяде Коле, младшему брату отца. Николай Яковлевич работал тогда в Окницком сельхозснабе, РТС и имел часы, как мастер производственного обучения в ремесленном училище. Решили, что на время водительских курсов Вася будет жить у него. Наутро Вася пошел на занятия. Когда начались занятия, аметил, что соседняя парта пустует.
Решение созрело молниеносно. После обеда Вася пошел на узел связи и позвонил в правление колхоза, где был тогда единственный в селе телефон. Трубку поднял дежурный. Представившись работником военкомата, Вася потребовал записать телефонограмму. В приказном порядке призывникам Калуцкому Флорику и Гридину Францу надлежало срочно прибыть в Окницкий военкомат.
Лишь после строгой телефонограммы "ответственного работника военкомата" тетя Сянька, проклиная военкомат и порядки, дала согласие. После обеда Франц и Флорик пешком отправились на станцию, чтобы успеть к поезду на Окницу. Должен был ранее сказать, что описываемые события происходили поздней осенью 21 ноября. Праздновали Михаила Архангела. А в Плопах, лежащих на пути к станции, широко отмечали храм села.
Проходя по окраине села, Флорик судорожно втянул в себя дурманящий запах голубцов и котлет. Вспомнив, что недалеко проживает его приятель, Флорик наклонился и стал перешнуровывать ботинки. Франек оглянулся и пошел дальше. Немного погодя Франц оглянулся снова и с опозданием обнаружил, что идет один. Вернувшись, стал искать Флорика. А тот, как сквозь землю провалился. Проходя повторно по проулку, Франц был окликнут со двора молодым человеком:
- Ты не Флорика ищешь?
- Да! Исчез внезапно. А нам надо успеть на поезд!
- Флорик у меня! Зайди на минуту! У нас храм!
Храм в Молдавии издревле важное событие. Пришедшего по другим делам, соседа, родственника, знакомого и незнакомого усаживают за праздничный стол. Отказать нельзя даже из-за возможности не успеть на поезд. Франц вошел в дом. В каса маре на самом почетном месте восседал уже изрядно порозовевший Флорик. Увидев входящего Гридина, налил полную стопку:
- Франек, тебе штрафная!
- Какая штрафная? Мы завтра с утра должны быть в военкомате!
- То будет завтра! Бери! Будьмо!
"Будьмо" - один из самых коротких и выразительных украинских тостов.
Приняв на грудь очередную стопку, Флорик наворачивал три блюда одновременно: голубцы, котлеты и холодец. Хозяин налил снова. Франц от второй стопки отказался:
- Побежали! Иначе опоздаем на поезд. Это тебе не клуб, а военкомат!
Хозяин, будучи навеселе и узнав, что друзья едут в военкомат, возможно понял, что их берут в армию. Собрал в авоську котлет, копченки, голубцы, положил уже порезанный хлеб. Сбегал в соседнюю комнату и принес поллитровую бутылку самогона.
- Спасибо, Ионел! Настоящий друг! Вот это провожание!
- Миновав поворот, - рассказывает Франек, - еще не достигнув угла фермы, Флорик свернул на обочину и свалился.
- Все! Я больше не могу. Ты иди сам! А я передохну и догоню тебя еще до леса!
- Какой отдохну, Флорик! Если бы я тебя не знал столько лет! Я отойду, а ты вернешься к своему Ионелу допивать самогон! Вставай!
- Не встану! Иди сам!
- Встанешь сам! Иначе дам оплеуху!
- Не дашь! Ты спокойный и никогда не дрался. Ты не сможешь поднять на меня руку ... Я друг ...
Раздался хлесткий звук оплеухи. Флорик от удивления встал на корточки.
- Ого! Ты сильно бьешь! И рука у тебя тяжелая!
- Вставай! Пошли! А то сильнее ударю! - Франек пошел вперед.
- Иду, иду! - Флорик, потирая онемевшую щеку, затрусил за Франеком. - Не спеши так!
Франек прибавил шаг.
Достигнув окраины Дондюшан, Франек повернул к колодцу. Того колодца с жестяным голубком и колхозной конюшни за ним сейчас нет, засыпали. На том месте построили военкомат. Сейчас там располагается суд. Напротив, где была конюшня и лесополоса сейчас высится здание поликлиники.
Массивный, выдолбленный из цельного дуба, желоб был наполнен водой доверху с вечера.
- Раздевайся до пояса!
Сначала помылся Франек. Вода казалась ледяной. Потом, поежившись, помылся и Флорик. Кое-как вытерлись о подкладки курток. Причесались. У Флорика крупно дрожал подбородок.
На станцию пришли за пару минут до прихода пригородного поезда. Франек направился к кассе.
- Дай деньги на билет!
- У меня ни копейки! - Флорик для наглядности вывернул карманы штанов. - Нас должны возить бесплатно! Мы военкоматские!
Билеты на свои деньги купил Франек.
В Окнице на вокзале друзья устроились ночевать на скользкой скамейке в зале ожидания. Франек лег. Флорик долго смотрел на авоську.
- Франек! Я проголодался! Давай покушаем!
- Знаю я твой голод! Ложись отдыхать!
- Я чуть-чуть ...
Начав жевать, Флорик взял бутылку. Вынув из горлышка кукурузный кочан, приложился. Сделав несколько глотков, протянул бутылку Франеку:
- Возьми пару глотков! Лучше спать будешь!
- Не буду я пить! Оставь меня в покое!
Франек повернулся лицом к спинке скамьи и затих. Флорик продолжал, часто прикладываясь к горлышку, ужин в одиночестве. Потом посмотрел сквозь бутылку на лампы:
- Как раз на завтрак осталось ...
Чтобы ночью не украли авоську, просунул руку под шлейки. Подложив остатки ужина под голову, Флорик уснул моментально.
Проснулся Флорик, когда было еще темно. Отдав авоську заворошившемуся Франеку, исчез. Вернулся скоро. Вытер, сунутым в спешке тетей Сянькой в карман куртки, носовым платком руки. Сел на своей скамейке и Франек.
- Ты где мыл руки?
- Там, где кассы, есть фонтанчик. Люди пьют, а я руки и лицо помыл.
Пошел умываться и Франек. Когда вернулся, Флорик, из оставшегося от храма, угощения, на обрывках газеты накрыл завтрак. Флорик еще раз посмотрел сквозь бутылку:
- Выпьешь глоток, Франек?
- Нет, не выпью! И тебе не надо! Хватит вчерашнего! Идем в военкомат, к людям ...
- А я возьму, для аппетита!
Флорик сделал несколько глотков. Ели молча. Настороженно посмотрев в сторону Франека, Флорик, поболтав бутылку, сделал единственный глоток. В горле громко булькнуло. Бутылка опустела. Закончив котлеты и копченку, жевали сухой хлеб. Не пропадать же добру!...
В военкомат пришли к открытию. Постучали в дверь кабинета, где сидел начальник отделения, ответственного за призыв. Вошли. За столом сидел майор:
- Слушаю вас!
- Мы приехали по вызову телефонограммой ...
- Не приехали, а прибыли! Какой еще телефонограммой? Вы откуда?
- Мы с Елизаветовки. Вчера вы позвонили ...
- Никуда я не звонил! Подождите в коридоре!
Майор постучался в дверь кабинета военкома.
- Разрешите войти?
- Входи! Доброе утро!
Майор обрисовал ситуацию. Прибывших никто не вызывал.
- Что с ними делать?
- Откуда ребята? - Седой, как лунь, военком встал и подошел к окну.
- С Елизаветовки. Это бывший Тырновский район.
- Елизаветовка ... Елизаветовка ... Что-то много Елизаветовки у нас. Пусть войдут!
- Войдите!
Призывники, стараясь идти строевым шагом, вошли в кабинет.
- Кто дал телефонограмму?
- Военкомат! А пришел за нами дежурный в правлении!
Флорик держался свободнее, пожалуй смелее. Только лицо было слишком розовым. И глаза ...
- Ты что, выпил сегодня?
- Чуть-чуть, для аппетита!
- Чайковский и Ткачук из вашего села? Знаете их?
- Конечно знаем! Они уже служат!
- Подождите в коридоре! Останьтесь, товарищ майор.
Франек и Флорик вышли. Военком, левой рукой обхватил подбородок, забарабанил пальцами правой по столу.
- Любопытное село! Глотают монеты перед комиссией, воруют бланки повесток для призыва, организуют проводы в армию вне призыва. Сейчас эти двое свалились, как с неба ...
Помолчав, военком повернулся к майору:
- Этого, который поскромнее, отправь на курсы водителей. У нас недобор. А второго отправь домой! Предварительно предупреди настрого насчет выпивки. Не будешь же сажать на пятнадцать суток. Тем более, что не хулиганил. Приехали сами ...
- Разрешите выполнять? Товарищ подполковник!
- Да ладно ... Иди, Саша!
Майор пригласил наших вояк в кабинет. Пристально посмотрел на Франека: