Аннотация: Где же тут мистика? Почему автор назвал сей опус "Мистика Затворника и Шестипалого"?
Смысл повести Виктора Пелевина "Затворник и Шестипалый" для большинства читателей и критиков ограничивается философским сарказмом, издевательской метафорой, почти карикатурой на бессмысленность существования рода человеческого и убогость описываемых нашими мудрецами и теологами различных картин мироздания, возникающих в их антропоцентристских фантазиях. Да, это так и есть, это правда, но этим смысл данного произведения не исчерпывается.
От пытливого взгляда литературоведов ускользнула глубоко упрятанная параллель с идеями всемирно известного философа-мистика ХХ века Карлоса Кастанеды, причем не только с его абстрактным описанием картины мира, но и с конкретными персонажами его книг. Затворник - это дон Хуан Матус, "человек знания", а Шестипалый - его ученик, сам Карлитос. Заранее предвижу поток обвинений в свой адрес, опять, мол, придумывает и притягивает за уши несуществующие аналогии. Не спешите с выводами.
В повести есть еще один персонаж, подтверждающий мою мысль. Это крыса Одноглазка, чьим прообразом является ла Каталина, женщина-маг, о которой Кастанеда рассказывает в двух своих книгах - "Учение дона Хуана" и "Огонь изнутри". Вот что говорит о ла Каталине сам дон Хуан: "Ла Каталина приходится нам чем-то вроде двоюродной сестры или тетушки, ибо является частью нашего мира. Хотя и не вполне следует в русле нашего поиска. У нее гораздо больше общего с древними видящими."
Как мы помним, в первой книге, "Учение дона Хуана", Карлос был напуган ла Каталиной до потери пульса. В седьмой, "Огонь изнутри", они встречаются вновь. Дон Хуан в этой книге так отзывается о ней: "... с нами она контактирует довольно редко. В общем-то, мы ей не очень нравимся. Мы слишком жесткие для нее. ... поиску свободы она предпочитает фантастические приключения в неизвестном." Ла Каталина продемонстрировала Карлосу пример "сдвига точки сборки ВНИЗ", заставив его почувствовать себя не человеком, а неким чудовищем, существом, обладающим сознанием, ничего общего с человеческим не имеющим.
У Пелевина Одноглазка приглашает Затворника и Шестипалого отправиться вместе с ней ВНИЗ, в шахту баллистической ракеты. Для лучшего понимания того, о чем идет речь, привожу описание встречи с Одноглазкой полностью:
"Шестипалый впал в странное состояние. Ему стало казаться, что темнота сжимает их с Затворником так же, как недавно сжимала толпа. Отовсюду исходила опасность, и Шестипалый ощущал ее всей кожей как дующий со всех сторон одновременно сквозняк. Когда становилось совсем невмоготу от страха, он поднимал взгляд с наплывающих кафельных плит на яркую полоску света впереди, и тогда вспоминался социум, который издалека выглядел почти так же. Ему представлялось, что они идут в царство каких-то огненных духов, и он уже собирался сказать об этом Затворнику, когда тот вдруг остановился и поднял руку.
- Тихо, - сказал он, - крысы. Справа от нас.
Бежать было некуда - вокруг во все стороны простиралось одинаковое кафельное пространство, а полоса впереди была еще слишком далеко. Затворник повернулся вправо и принял странную позу, велев Шестипалому спрятаться за его спиной, что тот и выполнил с удивительной скоростью и охотой.
Сначала он ничего не замечал, а потом ощутил скорее, чем увидел, движение большого быстрого тела в темноте. Оно остановилось точно на границе видимости.
- Она ждет, - тихо сказал Затворник, - как мы поступим дальше. Стоит нам сделать хоть шаг, и она кинется на нас.
- Ага, кинусь, - сказала крыса, выходя из темноты. - Как комок зла и ярости. Как истинное порождение ночи.
- Ух, - вздохнул Затворник. - Одноглазка. А я уж думал, что мы правда влипли. Знакомьтесь.
Шестипалый недоверчиво поглядел на умную коническую морду с длинными усами и двумя черными бусинками глаз.
- Одноглазка, - сказала крыса и вильнула неприлично голым хвостом.
- Шестипалый, - представился Шестипалый и спросил: - А почему ты Одноглазка, если у тебя оба глаза в порядке?
- А у меня третий глаз раскрыт, - сказала Одноглазка, - а он один. В каком-то смысле все, у кого третий глаз раскрыт, одноглазые.
- А что такое... - начал Шестипалый, но Затворник не дал ему договорить.
- Не пройтись ли нам, - галантно предложил он Одноглазке, - вон до тех ящиков? Ночная дорога скучна, если рядом нет собеседника.
Шестипалый очень обиделся.
- Пойдем, - согласилась Одноглазка и, повернувшись к Шестипалому боком (только теперь он разглядел ее огромное мускулистое тело), затрусила рядом с Затворником, которому, чтобы поспеть, приходилось идти очень быстро. Шестипалый бежал сзади, поглядывая на лапы Одноглазки и перекатывающиеся под ее шкурой мышцы, думал о том, чем могла бы закончиться эта встреча, не окажись Одноглазка знакомой Затворника, и изо всех сил старался не наступить ей на хвост. Судя по тому, как быстро их беседа стала походить на продолжение какого-то давнего разговора, они были старыми приятелями.
- Свобода? Господи, да что это такое? - спрашивала Одноглазка и смеялась. - Это когда ты в смятении и одиночестве бегаешь по всему комбинату, в десятый или в какой там уже раз увернувшись от ножа? Это и есть свобода?
- Ты опять все подменяешь, - отвечал Затворник. - Это только поиски свободы. Я никогда не соглашусь с той инфернальной картиной мира, в которую ты веришь. Наверное, это у тебя оттого, что ты чувствуешь себя чужой в этой вселенной, созданной для нас.
- А крысы верят, что она создана для нас. Я это не к тому, что я согласна с ними. Прав, конечно, ты, но только не до конца и не в самом главном. Ты говоришь, что эта вселенная создана для вас? Нет, она создана из-за вас, но не для вас. Понимаешь?
Затворник опустил голову и некоторое время шел молча.
- Ладно, - сказала Одноглазка. - Я ведь попрощаться. Правда, думала, что ты появишься чуть позже, - но все-таки встретились. Завтра я ухожу.
- Куда?
- За границы всего, о чем только можно говорить. Одна из старых нор вывела меня в пустую бетонную трубу, которая уходит так далеко, что об этом даже трудно подумать. Я встретила там несколько крыс - они говорят, что эта труба уходит все глубже и глубже и там, далеко внизу, выводит в другую вселенную, где живут только самцы богов в одинаковой зеленой одежде. Они совершают сложные манипуляции вокруг огромных идолов, стоящих в гигантских шахтах.
Одноглазка притормозила.
- Отсюда мне направо, - сказала она. - Так вот, еда там такая - не расскажешь. А эта вселенная могла бы поместиться в одной тамошней шахте. Слушай, а хочешь со мной?
- Нет, - ответил Затворник, - вниз - это не наш путь.
Кажется, в первый раз за все время разговора он вспомнил о Шестипалом.
- Ну что ж, - сказала Одноглазка, - тогда я хочу пожелать тебе успеха на твоем пути, каким бы он ни был. Прощай.
Одноглазка кивнула Шестипалому и исчезла в темноте так же мгновенно, как раньше появилась."
Насколько далеки даже популярные, маститые литературоведы от понимания скрытого смысла текста Пелевина свидетельствует, к примеру, комментарий Дмитрия Быкова:
"Это не та любовь, которая связывала когда-то крысу Одноглазку и цыпленка Затворника, а любовь этой крысы и этого цыпленка - самый трогательный и самый нежный роман, описанный Пелевиным."
Какую "любовь" и какой "нежный роман" увидел в приведенном отрывке наш литературный эрудит, догадаться, на мой взгляд, очень трудно даже при гипертрофированно развитой фантазии.
В отличие от Одноглазки Затворник и Шестипалый ищут не ощущения силы и не приключений, а свободу, хотя и не имеют о ней ясного представления. Но которую они в конце концов обретают.
"Дон Хуан сказал, что сознание человека напоминает огромный заколдованный дом. Осознание повседневной жизни как бы пожизненно запечатано в одной из комнат этого дома. Мы входим в эту комнату через магические врата - рождение. Таким же образом мы выходим через другие магические врата - смерть.
Однако маги смогли найти еще один выход и выбраться из этой запечатанной комнаты, оставшись в живых. Это явилось их величайшим достижением. Но вершиной их достижений было то, что, вырвавшись из этой запечатанной комнаты, они выбрали свободу. Они решили совсем покинуть этот огромный дом, вместо того, чтобы затеряться в его бесчисленных комнатах."
(К.Кастанеда, "Сила Безмолвия")
"Раздался звон и грохот. Огнетушитель, пробив окно, исчез, и в помещение ворвалась волна свежего воздуха - только после этого стало понятно, как там воняло. Сделалось неправдоподобно светло.
- Летим! - заорал Затворник, потеряв вдруг всю свою невозмутимость. - Живо! Вперед!
И, отлетев подальше от окна, он разогнался, сложил крылья и исчез в луче желтого горячего света, бившем из дыры в крашеном стекле, откуда дул ветер и доносились новые, незнакомые звуки.
Шестипалый, разгоняясь, понесся по кругу. Последний раз внизу мелькнул восьмиугольный контейнер, залитый кровью стол и размахивающие руками боги - сложив крылья, он со свистом пронесся сквозь дыру.
Сначала он на секунду ослеп - так ярок был свет. Потом его глаза привыкли, и он увидел впереди и вверху круг желто-белого огня такой яркости, что смотреть на него даже краем глаза было невозможно. Еще выше виднелась темная точка - это был Затворник. Он разворачивался, чтобы Шестипалый мог его догнать, и скоро они уже летели рядом.
Шестипалый оглянулся - далеко внизу осталось огромное и уродливое серое здание, на котором было всего несколько закрашенных масляной краской окон. Одно из них было разбито. Все вокруг было таких чистых и ярких цветов, что Шестипалый, чтобы не сойти с ума, стал смотреть вверх.
Лететь было удивительно легко - сил на это уходило не больше, чем на ходьбу. Они поднимались выше и выше, и скоро все внизу стало просто разноцветными квадратиками и пятнами.
Шестипалый повернул голову к Затворнику.
- Куда? - прокричал он.
- На юг, - коротко ответил Затворник.
- А что это? - спросил Шестипалый.
- Не знаю, - ответил Затворник, - но это вон там.
И он махнул крылом в сторону огромного сверкающего круга, только по цвету напоминавшего то, что они когда-то называли светилами."
(В.Пелевин, "Затворник и Шестипалый")
Подобно Кастанеде, Пелевин с сарказмом относится к религиозным фантазиям:
"Но оказалось, что со стороны далекой кормушки-поилки к ним уже движется целая депутация. Судя по тому, что, не дойдя шагов двадцать до Затворника и Шестипалого, идущие им навстречу повалились наземь и дальше стали двигаться ползком, у них были серьезные намерения. Затворник велел Шестипалому отойти назад и пошел выяснить, в чем дело. Вернувшись, он сказал:
- Такого я действительно никогда не видел. Они, видимо, очень набожны. Во всяком случае, они видели, как ты общаешься с богами, и теперь считают тебя мессией, а меня - твоим учеником или чем-то вроде этого.
- Ну и что теперь будет? Чего они хотят?
- Зовут к себе. Говорят, какая-то стезя выпрямлена, что-то увито и так далее. И главное, все как в их книгах. Я ничего не понял, но, думаю, пойти стоит.
По дороге было сделано несколько навязчивых попыток понести Затворника на руках, и избежать этого удалось с большим трудом. К Шестипалому никто не смел не то что приблизиться, а даже поднять на него взгляд, и он шел в центре большого круга пустоты.
По прибытии Шестипалого усадили на высокую горку соломы, а Затворник остался у ее основания и погрузился в беседу со здешними духовными авторитетами, которых было около двадцати, - их легко было узнать по обрюзгшим толстым лицам. Затем он благословил их и полез на горку к Шестипалому, у которого было так погано на душе, что он даже не ответил на ритуальный поклон Затворника, что, впрочем, выглядело для всех остальных вполне естественно.
Выяснилось, что все уже давно ждали прихода мессии, потому что приближающийся решительный этап, называвшийся здесь Страшным Супом, из чего было ясно, что у здешних обитателей бывали серьезные прозрения, уже давно волновал народные умы, а духовные авторитеты настолько разъелись и обленились, что на все обращенные к ним вопросы отвечали коротким кивком в направлении неба. Так что появление Шестипалого с учеником оказалось очень кстати.
- Ждут проповеди, - сообщил Затворник.
- Ну так наплети им что-нибудь, - буркнул Шестипалый. - Я ведь дурак дураком, сам знаешь.
На слове "дурак" голос у него задрожал, и вообще было видно, что он вот-вот заплачет.
- Они меня съедят, эти боги, - сказал он. - Я чувствую.
- Ну-ну. Успокойся, - сказал Затворник, повернулся к толпе у горки и принял молитвенную позу: задрал кверху голову и воздел руки. - Эй, вы! - закричал он. - Скоро все в ад пойдете. Вас там зажарят, а самых грешных перед этим замаринуют в уксусе.
Над социумом пронесся вздох ужаса.
- Я же, по воле богов и их посланца, моего господина, хочу научить вас, как спастись. Для этого надо победить грех. А вы хоть знаете, что такое грех?
Ответом было молчание.
- Грех - это избыточный вес. Греховна ваша плоть, ибо именно из-за нее вас поражают боги. Подумайте, что приближает ре... Страшный Суп? Да именно то, что вы обрастаете жиром. Ибо худые спасутся, а толстые нет. Истинно так: ни один костлявый и синий не будет ввергнут в пламя, а толстые и розовые будут там все. Но те, кто будет отныне и до Страшного Супа поститься, обретут вторую жизнь. Ей, Господи! А теперь встаньте и больше не грешите.
Но никто не встал - все лежали на земле и молча глядели - кто на размахивающего руками Затворника, кто в пучину неба. Многие плакали. Пожалуй, речь Затворника не понравилась только первосвященникам.
- Зачем ты так, - шепнул Шестипалый, когда Затворник опустился на солому, - они же тебе верят.
- А я что, вру? - ответил Затворник. - Если они сильно похудеют, их отправят на второй цикл откорма. А потом, может, и на третий. Да Бог с ними, давай лучше думать о делах.
Затворник часто говорил с народом, обучая, как придавать себе наиболее неаппетитный вид, а Шестипалый большую часть времени сидел на своей соломенной горке и размышлял о природе полета. Он почти не участвовал в беседах с народом и только иногда рассеянно благословлял подползавших к нему мирян. Бывшие первосвященники, которые совершенно не собирались худеть, глядели на него с ненавистью, но ничего не могли поделать, потому что все новые и новые боги подходили к миру, вытаскивали Шестипалого, разглядывали его и показывали друг другу. Один раз среди них оказался даже сопровождаемый большой свитой обрюзгший седенький старичок, к которому остальные боги относились с крайним почтением. Старичок взял его на руки, и Шестипалый злобно нагадил ему прямо на холодную трясущуюся ладонь, после чего был довольно грубо водворен на место."
Но фактом, самым очевидным образом подталкивающим читателя к осмыслению рассматриваемой нами параллели между произведениями Кастанеды и Пелевина, является то, что сам Кастанеда в своих публичных выступлениях использовал сравнение человеческого сообщества с птицефермой. В соответствии с его представлениями о мире, вселенная полна энергетических хищников, питающихся нашей энергией: "Там имеются неорганические существа с невероятным осознанием, которые КОРМЯТСЯ НАМИ, КАК ЦЫПЛЯТАМИ. Они не пожирают мускулы или органы, но лишь жар осознания". Кастанеда называет этих хищников "летунами" (flyers, voladeros).
Человек, по описанию "видящих", представляет собой светящийся энергетический кокон. Но кокон этот сегодня совсем тусклый, потому что объеден "летунами":
"Осознание - сияние, подобное пластиковому покрытию, которое делает светящий кокон даже более светящимся. Оно идет с вершины до основания кокона. Теперь человечество имеет только светимость от земли до наших лодыжек. ... Мой отец был бессмертен. Мой дедушка был бессмертен. И все же они умерли. Они были бессмертными, озабоченными картинками, которые нам дают "летуны". Они говорят нам: "сохраняйте спокойствие, не двигайтесь, просто позвольте кушать вас". Единственное осознание, не съедаемое "летунами", производится жесткими условиями дисциплины. Они не трогают воина, он становится для них невкусным. ... Когда "летуны" находят дисциплинированного человека, они теряют аппетит к нему. Они говорят: "Фуу!" и плюют на нас. Потом они говорят: "Я хочу существо-мороженое".
""Летуны" были для магов древней Мексики объектами, которые пожирают нас. Они пожирают наше осознание. Это - хищная вселенная, и МЫ ПОДОБНЫ ЦЫПЛЯТАМ. "Летуны" систематически едят наше осознание, они живут на этом. Симбиотически они берут наше осознание и ДАЮТ НАМ ВЕРУ. Человек, будучи таким хорошим строителем и инженером, не может быть настолько глуп, чтобы изобрести римского папу. Вы думаете, что он так глуп, чтобы создать бога от девственницы?
... Мы взвалили на себя веры, которые являются противоречащими и не выражают ничего по поводу нашей жизни или нашей смерти. Дон Хуан сказал: "Ты думал о рае? В рае ты не сможешь бегать. Ты должен идти одной ногой перед другой, медленно. (Он показал как). И никакого шума. Бог не любит никакого шума". Дон Хуан также сказал: "Самая плохая вещь, понимаешь ты или нет, что рай является большим еврейским складом? Бог сидит в мезонине и имеет двух сыновей: один заботится о книгах, в то время как другой занят подстрекательством. Один Св. Петр, другой - Люцифер.
... В этих псевдосимбиотических отношениях "летуны" берут лучшее и дают нам все это дерьмо. ... Вы думаете мы действительно сделаны по образу Бога? Это "летуны" внедряют эти мысли в наше сознание."
"Дон Хуан имел обыкновение говорить, что нет никакого шанса перенаправить порядок вокруг, потому что есть "летуны", которые пресекают все границы восприятия. Поэтому, "Мы должны быть подобны цыпленку, который избегал бы быть съеденным ими. Мы должны спастись - выбежать. Это - магия. Так есть. Мы должны спасаться. И из этой ячейки вы не берете ничего с собой".
(К.Кастанеда. Из выступления на семинаре в Лос-Анжелесе в августе 1995 года)
В ответ на вопросы, Кастанеда сказал, что "летуны" не знают о том, что мы думаем, также, как мы не знаем, о чем думают цыплята. "Если один неуправляемый цыпленок уходит", сказал он, "я не собираюсь идти и преследовать его после этого. У меня есть много других".
Кто-то из участников семинара поинтересовался, не являются ли эти неорганические хищники по отношению к нам высшей расой, подобием богов? На это Кастанеда иронически заметил, что для фермера, который выращивает цыплят, в высоком уровне интеллекта особой необходимости нет.
Любопытно и еще одно совпадение. На том же семинаре Кастанеда мимоходом бросил фразу: "Мы - навозные жуки". В "Жизни насекомых" Пелевина навозным жукам посвящена целая глава, наполненная глубоким философским содержанием. Есть в "Жизни насекомых" и еще одна явная аллюзия на Кастанеду:
"Митя полетел крадучись, подолгу зависая за широкими стеблями и незаметно перелетая от одного к другому. После нескольких таких маневров он выглянул из-за стебля и увидел рядом, прямо перед собой, двух очень странных, ни на кого не похожих красных жуков. На головах у них были большие желтые выросты, похожие на широкополые соломенные шляпы, а низ брюшка был, насколько Митя мог разглядеть, цвета хаки. Они сидели на стебле в полной неподвижности и задумчиво смотрели вдаль, чуть покачиваясь вместе с растением.
- Я думаю, - сказал один из жуков, - что в мире нет ничего выше нашего одиночества.
- Если не считать эвкалиптов, - сказал второй.
- И платанов, - подумав, добавил первый.
- И еще дерева чикле, - сказал второй.
- Да, повторил второй, - дерева чикле, которое растет в юго-восточной части Юкатана.
- Пожалуй, - согласился первый, но уж этот гнилой пенек на соседней поляне никак не выше нашего одиночества.
- Это точно, - сказал второй.
Красные жуки опять задумчиво уставились вдаль.
- Что нового в твоих снах? - спросил через несколько минут первый.
- Много чего, - сказал второй. - Вот сегодня, например, я обнаружил далекий и очень странный мир, откуда нас тоже кто-то увидел.
- Неужели? - спросил первый.
- Да, - ответил второй, - но тот, кто нас увидел, принял нас за две красные лампы на вершине горы, стоящей у моря.
- И что мы сделали в твоем сне? - спросил первый.
Второй выдержал драматическую паузу.
- Мы светились, - сказал он с индейской торжественностью, - пока не выключили электричество.
- Да, - сказал первый, - наш дух действительно безупречен.
- Еще бы, - отозвался второй. - Но самое интересное, что тот, кто нас заметил, прилетел прямо сюда и прячется за соседним стеблем.
- В самом деле? - спросил первый.
- Конечно, - сказал второй. - Да ты ведь и сам знаешь.
- И что он собирается делать? - спросил первый.
- Он, - сказал второй, - собирается прыгнуть в колодец номер один.
- Интересно, - сказал второй, - а почему в колодец номер один? Он ведь точно так же может прыгнуть в колодец номер три.
- Да, подумав, сказал первый, - или в колодец номер девять.
- Или в колодец номер черытнадцать, сказал второй.
- Но лучше всего, - сказал первый, - это прыгнуть в колодец номер сорок восемь."
Да, дон Хуан Матус, так же, как и дон Хенаро, ходили неизменно в соломенных шляпах и штанах цвета хаки. И вели понятные только им таинственные беседы, смысл которых иногда со смехом разъясняли неповоротливому умом Карлитосу. Да, и дон Хуан считал мир красных жуков идеальным миром. Ну и "индейская торжественность" к тому же.
Разумеется, влияние Кастанеды на творчество Пелевина было отмечено и другими авторами, я не первый. Однако ни у кого я не встречал еще акцентирования внимания на странном на мой взгляд нарушении хронологического порядка в раскрытии информации у обоих авторов. Теперь, дорогой читатель, ты вправе задать вопрос: "Где же тут мистика? Почему автор назвал сей опус "Мистика Затворника и Шестипалого"?
А мистика заключается в следующем. Насколько мне известно, впервые о "летунах" открыто заговорили кастанедовские "ведьмы" Тайша Абеляр и Флоринда Доннер Грау не ранее 1993 года, а семинар, о котором я рассказал выше, состоялся вообще в 1995-м. Пелевин же написал свою повесть в 1990-м. История Карлоса и ла Каталины ему, конечно, была уже известна, но как ему в голову пришло сравнение человеческого сообщества с птицефабрикой, причем совершенно независимо от Кастанеды и его рассказах о "летунах", за несколько лет до кастанедовских публичных выступлений, для меня остается загадкой. Неужели сам догадался? Интересно было бы спросить об этом самого Виктора Пелевина, да только ждать от него откровенности, наверное, было бы наивно.