Сегодня мой сын подрался с дворовым мальчишкой. Одному Богу известно, как это произошло... Руки мои дрожат от негодования. Мой сын, единственный наследник и радость всей моей жизни подрался! Подрался! И теперь сидит на кушетке с разбитой губой и - о, Боже! - синяком под глазом!

Я пыталась перевести дыхание. От волнения со мной такое бывает. В то время как достопочтенные леди начинают причитать и плакать, у меня перехватывает дыхание, и я не могу сделать вдох. Я ненавижу себя в эти минуты, потому что этот недуг не поддаётся никакому лечению и контролю - а дама моего положения должна уметь управляться со своими эмоциями и волнениями.

Я злилась на него не за то, что он подрался, а за то, что он сбежал от гувернёра, сцепился с этим несчастным из-за какой-то тросточки, которой мальчишки так любят стучать по изгородям.

"Ты же сын джентльмена! Такое поведение не достойно сына джентльмена!" - кричало всё у меня внутри от гнева, но я не могла произнести ни слова. Порой это злосчастное удушье проходило, стоило мне насильно думать о чём-нибудь отвлеченном (я неизменно представляла себе нечто потешное, или же начинала считать до десяти). Но чаще всего заканчивалось это весьма плачевно и приносило множество хлопот моим домочадцам...

- Мадам, пожалуйста, не переживайте так, с ним всё нормально - это полностью моя вина, - лепетал что-то этот странный человек, господин Шпак. Но я ничего не могла с собой поделать - и последнее, что я помню - испуганные глаза маленького голубоглазого мальчика.

Конечно же, первое, что я увидела, открыв глаза, - было лицо моего супруга. Как обычно в таких ситуациях, взволнованное. Он тяжело вздохнул.

- Прости меня... Это от неожиданности, - извинялась я, с трудом приподнимаясь с кушетки. Вслед за удушьем всегда накатывала волна невероятной слабости, и я едва могла пошевелиться.

Я представила, как прибежал к мужу наш посыльный, передал преувеличенные во сто крат слова экономки. Вероятнее всего, что я задохнулась в припадке, упала и разбила голову насмерть. Или наоборот. Супруг мой тогда, бросив свои деловые бумаги, примчался домой и застал меня - без чувств и на кушетке - и нашего сына с синяком под глазом.

- Я вызову врача, - с тревогой в голосе произнёс супруг. - А с Вами, молодой человек, я поговорю в своём кабинете! - нахмурившись, словно грозовая туча, пригрозил он пальцем.

Я взяла мужа за руку и попросила его не сердится на мальчика, он же всего лишь ребёнок.

- И, пожалуйста, не надо врача. Ты же знаешь, что со мной всё в порядке. Я просто очень рассердилась и расстроилась.

Муж покачал головой, поцеловал меня в лоб, поднялся с колен и, схватив нашего перепуганного бедного мальчугана за шиворот, силой поволок его в свой страшный, ужасный, ненавистный кабинет...

Через полчаса пришёл врач. Задавал мне свои бесконечно скучные вопросы, а я хотела одного, чтобы он поскорей ушёл. Я чувствовала себя прекрасно.

- Я переговорю о Вашем здоровье с господином Джонсоном, - невозмутимо произнёс доктор.

- С моим здоровьем всё нормально. Пожалуйста, не беспокойте мужа. Идите спокойно домой. Я чувствую себя прекрасно. Благодарю.

Но разве мужчина когда-нибудь слушал женщину? Никогда этого не будет, если не внушить ему только, что твои мысли - это были вовсе его мысли. А в этом случае у меня не хватало на то полномочий. Ну да Бог с ним...

Вечером этого тревожного дня я сидела (я же уверяю, что с моим здоровьем всё в порядке!) у постели нашего сына. Удивительно, как быстро он стал таким рослым мальчуганом.

- Мамочка, а что, ты тоже была когда-то маленькой?

Как можно ответить на такой вопрос без улыбки?

- Конечно была! Даже ещё меньше, чем ты сейчас.

- У тебя тоже был господин Шпак?

- Нет, мой хороший, у меня была мадам Смит. И, - я перешла на шёпот, - честно сказать, твой господин Шпак куда симпатичнее!

Мы посмеялись от души.

- Он хороший, мама. Не сердись на него, пожалуйста! - малыш заглядывал мне в самую душу, искренне переживая за своего наставника.

- Я не сержусь. Но больше не надо драться таким подлым способом, как сегодня. Ты хороший, воспитанный мальчик. А воспитанные мальчики так себя не ведут, - гладила я его по голове. Светлой, доброй голове.

- Воспитанные мальчики дерутся на шпагах?

Я вздохнула.

- Воспитанные джентльмены меряются остротой ума, а не шпаги.

Последовала тишина. Я представила себе, как семилетний мальчик может вообразить себе такой поединок и засмеялась.

- Мама, а ты когда-нибудь дралась? Вот так? - и сын показал мне свой кулачок.

- Хм... Ты обещаешь, что это останется нашей тайной? - загадочно улыбнулась я.

Сын кивнул и глаза его загорелись от восторга.

Я решила, что нет ничего страшного, если я прилягу рядом.

- Однажды... однажды я подралась с Мэри, дочерью мясника. Она жила по соседству. Вернее... это мы с матушкой жили по соседству с ними.

- Ты была бедной?

- Я? Нет! Я была невероятно богатой: У меня была матушка, которая очень меня любила, у меня были бескрайние поля, леса, речка и бесконечное синее небо над головой. Разве можно быть бедным, если кругом тебя окружает такое великолепие?

- А как же ты тогда встретилась с папенькой, если ты жила рядом с дочкой мясника? - удивился мой мальчик. - Вот папенька мне говорил, что он жил в большом доме в Лондоне... А в Лондоне нет мясника.

- Нет, мой, дорогой, в Лондоне тоже есть мясник, - засмеялась я. - Как мы познакомились с твоим папой я тебе расскажу в другой раз. Ты же хотел услышать, как я подралась!

- Очень хочу!!!

- Мне было тогда пять лет. И на день моего рождения пришла посылка от тётушки - мне подарили красивую куклу с прекрасными каштановыми волосами и пышным платьем.

- Фу, это же совсем не интересно, матушка! - нахмурился он.

- Слушай внимательно и не перебивай. Мне было пять лет - и это одно из самых первых моих воспоминаний. Я стояла рядом с блестящей коробкой, а мама достала из неё эту куклу. Это была моя величайшая драгоценность! Я играла с куклой в моём секретном месте - с деревенскими детьми мы соорудили хижину из веток на опушке леса. Мэри пришла туда, в этот шалаш, и сказала, что ей нужна моя кукла. Насовсем. Девочка была хорошей, доброй, но я уверена, что в тот момент, ей просто очень сильно хотелось такую же куклу, как у меня. И...

- И она отняла её у тебя? - перебил меня Чарли.

- Да...

- Насовсем?

- Сперва я так разозлилась, так разозлилась...

- Что не смогла дышать?

- Да...Но в детстве я, наверное, была сильнее духом и потому побежала вдогонку очень скоро. Сразу, как только смогла снова дышать. Я догнала Мэри и схватила её за косу, дёрнула со всей силой - и Мэри упала. А потом мы подрались. Вот как ты с этим несчастным мальчишкой.

- У тебя тоже был синяк?

- Много синяков.

- Тебя ругали?

- Матушка выпорола меня, когда узнала. К тому же я порвала платье и...

- Кукла?

- Да. Она разбилась, - вздохнула я.

- А выпороть - это больно? - прищурился Чарли.

- Это обидно. И больно, да. Не грусти. Всё это давно в прошлом. Спи, мой хороший добрый мальчик.

Мы лежали ещё долго в обнимку. И я не заметила, как уснула сама.

10 июля

Как объяснить моему не знавшему горя и тоски сыну, почему я играла с деревенскими детьми? Нужно ли это вообще объяснять? Наверное, нет.

Хотя, не скрою, я была счастлива в детстве. Я прыгала по лужам босиком, я лежала в полевой траве и цветах и смотрела на высокие облака, плывущие надо мной, и мечтала. Я собирала шишки в лесу и бросала их с деревенскими мальчишками в пылающий костер. А иногда, осенними вечерами, можно было кидать в угли круглый коричневый картофель. Потом мы доставали его палками, бросали из руки в руки, пока он не остывал - а затем...

А затем однажды меня изловила в поле жена фермера. Привела к себе домой и налила стакан молока. Я помню этот день очень чётко - молоко было сладким и тёплым. Дом - тесным и неуютным. Вечером меня уложили спать с их детьми, и я спросила, где моя матушка и почему она не приходит, чтобы забрать меня. Мне ничего не сказали в ответ.

Матушку я больше никогда не видела. Через какое-то время за мной приехал огромный экипаж. Мне показалось тогда, что это дворец на колёсах, так он был прекрасен! Высокая женщина в богатом платье вышла из него, и я решила, что это моя ожившая разбитая когда-то кукла. Меня укутали в какое-то покрывало, усадили внутрь на мягкие кресла, и карета тронулась. Картинка за окнами экипажа медленно уплывала вдаль, и я уснула, убаюканная размеренным цокотом копыт.

Меня привезли в большой каменный дом с колоннами и потолками небесной вышины. На стенах висели портреты строгих дам и господ. Повсюду стояли разноцветные вазы, всех размеров и видов. А мебель, казалось, была сказочным творением доброй феи. Лестницы - устланы красными коврами. Повсюду ходили люди. Незнакомые лица, грубые голоса. Меня раздели, вещи мои унесли, громко сетуя на их вид, усадили в большой таз, терли щётками, мыли и остригли мои волосы.

"Плешивая девчонка" - так меня прозвали.

- Где моя матушка? Когда она придёт за мной? - плакала я.

Но высокая женщина в красивом платье одернула меня и сказала, чтобы я молчала и говорила только тогда, когда меня об этом просят.

Эта же дама проводила меня в зеркальную комнату, где на кресле, как на троне из сказок, восседала другая леди с пышными серыми волосами и множеством перстней на костлявых пальцах.

- Ну вот, дитя! Бедное дитя... - вздыхала она. - Знаешь ли ты, кто я тебе?

Я помотала головой. Мне стало страшно от того, что я вдруг внезапно осознала - не видать мне больше ни деревенских ребятишек, ни вечернего костра, не считать мне больше звёзд тёмными вечерами.

- Я твоя тётя и твоя крёстная, - величаво произнесла она, неся каждое слово, словно на золотом подносе.

- Крёстная... - повторила я.

- Знаешь ли ты, почему ты здесь? - строго спросила она. И я помотала головой. - Ты здесь, потому что больше ты никому не нужна, кроме меня. Тебя привезли сюда, кишащую паразитами, в рваных тряпках, потому что паразиты и рваное тряпьё - это всё, что оставили тебе твои родители.

Я не понимала ни слова.

- Где моя матушка? - мне ужасно хотелось плакать, но от гнева и от волнения мне опять не чем было дышать.

- Твоя матушка, моя несчастная сестра, умерла в нищете. И ты бы умерла вместе с ней, если бы я не приказала забрать тебя из этого гиблого места!

Что такое "умерла в нищете" я тогда не понимала. Но я понимала, что такое "умерла". Однажды мы с матушкой нашли птенчика и смастерили ему клетку. Он скакал и верещал несколько дней подряд. Мы оставляли ему воду и зёрна, но он ничего не хотел. А однажды утром я нашла его на дне клетки бездвижным и твёрдым, как камень. Глаза его были открыты. И матушка сказала "он умер, дорогая... давай похороним его во дворе".

"Умерла в нищете" ... Значит, моя матушка тоже лежала вот так на полу и глаза её были открыты? А кто-то нашел её и закопал во дворе? Вот так я представляла себе эти слова и никак иначе.

Могла ли я тогда знать, что стану супругой знатного человека и буду жить на другом континенте?