Аннотация: Финансовый аналитик Касьян Петрухин жил сказочной жизнью: деньги, карьера и красавец-любовник. Но однажды всему этому пришёл конец. Что делать? Не вешать нос и не поддаваться на провокации, которые подкидывает проказница-судьба.
============Глава 1. В которой привычная жизнь финансового аналитика Петрухина подходит к концу============
Знаю я одну сказку весёлую, ту самую, которую сам Сирин-златоуст когда-то сказывал. Сказка эта не короткая и не длинная, а как раз такая, чтобы время скоротать да не умаяться - красивая небыль о том, как ясный сокол плакучую иву спасал. Вот её-то я вам, люди добрые, и поведаю.
Жил-был на белом свете добрый молодец из славного рода Петрухиных. Звали его Касьяном, по батюшке Гордеевичем. Официально сей благородный муж был холост, однако сожительствовал с молоденьким любовником.
Дурными привычками господин Петрухин не страдал, отличался завидными стрессоустойчивостью и целеустремлённостью, к тридцати пяти годам успел состояться и утвердиться в карьерном и материальном планах: занимал хлебную должность финансового аналитика первой категории при Княжеском Казначействе, имел белокаменные палаты в тихом центре стольного града Хорска, капитальную дачу в садовом товариществе "Золотая сказка" и даже собственного дракона по кличке Туатар.
Собою Касьян, без всякого преувеличения, был дивно хорош. В своё время популярный живописец Редькин больше месяца уговаривал его позировать для своей знаменитой картины "Финист - Ясный Сокол", от которой все девицы без исключения томились и млели. Касьян тогда был молод, неопытен - согласился. Повёлся на сладкие речи живописца о славе, о том, что, мол, в жизни известность ему только поможет. Потом жалел, потому что из-за той известности пришлось ему от толпы поклонниц дворами да огородами бегать, да и работу приличную кое-как нашёл. На каждом собеседовании потенциальный работодатель изумлённо восклицал: "Надо же, Финист - Ясный Сокол!", - и затем следовало два варианта развития событий: первый - Касьяну предлагали должность личного секретаря с круглосуточным проживанием при начальстве; второй - давали от ворот поворот, потому что "любовные беспокойства" в коллективе не требуются. Чтобы отделаться от славы легкомысленной модельки, ему тогда пришлось в лепёшку расшибиться, доказывая, что он не только собою хорош, но и умом не обижен.
Ввиду спокойного и даже несколько флегматичного характера, образ жизни у господина Петрухина был самый обычный - скучный. Ни особыми подвигами, ни хотя бы приключениями, даже самыми заурядными, похвастаться он не мог. Однако в один прекрасный день всё у Касьяна Гордеевича покатилось к чертям - в мутный и глубокий омут: и налаженная личная жизнь, и весьма успешная карьера. Шансы вернуть и то и другое в прежнее русло равнялись, по собственным прикидкам Касьяна Гордеевича, примерно 13/87. Мало, конечно, но с другой стороны, чёртова дюжина - величина нестабильная, теории вероятности неподвластная, и потому прогнозы по ней составлять - только время даром тратить.
Жизнь научила Касьяна одному простому правилу - засучи рукава и не падай духом, как бы туго ни пришлось. К слову сказать, судьба уже преподносила ему неприятные сюрпризы, но он справился, и блестяще. Сызмальства в богатыри готовился, спал и видел, как на военную службу поступит, героическую карьеру сделает. Но нет, воеводинские знахари забраковали и до службы не допустили. Ладно бы хворь была серьёзная, так обыкновенное плоскостопие. Красавец-молодец - косая сажень в плечах, силушка во всём теле так и ходит, на волю просится! Да только знахарская комиссия была непреклонна. Ни родственные связи, ни уговоры с подарками не помогли. В богатырскую дружину Касьяна не взяли, более того, выдали белый билет, с которым военная карьера для него навсегда оказалась закрытой.
Вердикт "к богатырской службе непригоден" тогда Касьяна очень больно по самолюбию ударил. Решил было, беда - вся жизнь под откос, но затем всё же сумел взять себя в руки. Подумал, если не силушкой, так умом ясным будет себе дорогу в жизнь прокладывать, и преуспел - к тридцати годам Касьяна Гордеевича в каждой купеческой гильдии в лицо знали, уважали. Видел он, где капитал можно было приумножить, а где лучше и не рисковать. Сам Красимир - Великий Князь Хорский - в трудные для княжества времена для совета среди прочих учёных мужей Касьяна Гордеевича себе на ковёр требовал.
И вот опять - плохи были Касьяновы дела. Жизнь снова затрещала по швам, а началось всё вот с чего.
За час до конца рабочего дня к Касьяну подошёл шеф Захар Игоревич и заговорщически прошептал:
- К нам сам Савелий Всеволодович собираются с проверкой. Сегодня-завтра пожалуют.
Шефа своего Касьян уважал, но страха перед ним совершенно не испытывал. Захар Игоревич мечтал доработать положенный до пенсии срок и уйти на покой. Все свои начальственные заботы давно на Касьяна переложил. Что же касается Савелия Всеволодовича Тугарина - Главы Хорского Княжеского Казначейства, вот тут Касьян немного робел. С подчинёнными Савелий Всеволодович был суров и ошибок не прощал. Такую мог характеристику при увольнении выдать, что работы потом не только в Хорске, даже в захудалой Тмутаракани было не сыскать.
Касьян настороженно поднял точёную соболиную бровь, словно безмолвно спрашивая: "Чего переживаете, шеф? У нас ведь всё схвачено".
Захар Игоревич зацокал языком и, качая головой, сунул ему под нос неприметную серенькую папочку, приоткрыв которую, Касьян резко побледнел и потупил взор. На титульном листе документа красовалась писанная красными чернилами резолюция "Отклонить за недостоверностью" и размашистая подпись судебного эксперта Х. Х. Негодяева.
"Ах, подлец, - гневался про себя возмущённый Касьян, - отомстил-таки. Ударил в спину, гнида".
Месть судебного эксперта Негодяева и впрямь носила характер низкий и подлый. Всё же не простил Касьяну своего амурного фиаско, затаил злобу да обиду в душе. Хотя при встречах вида не подавал, кивал приветливо всякий раз, а порой даже непринуждённую беседу поддерживал.
Яблоком раздора между господином Негодяевым и господином Петрухиным явился хорошо известный обоим Ванечка Ракитин - смазливый студент школы благородных искусств. Стройный, светлокудрый, с печальными очами цвета посеребрённой зелени и вечной загадочной улыбкой на сладких устах. Имея пылкую романтическую натуру и склонность к мечтательности, Ванечка долгое время крутил платонический роман одновременно и с судебным экспертом Негодяевым, и с финансовым аналитиком Петрухиным. Однако последнему это безобразие в конце концов надоело, и он разорвал пресловутый треугольник самым радикальным способом - уткнул юного вертихвоста носом в подушку и отодрал как следует, чтобы неповадно было солидным людям голову морочить.
Лопнувшее терпение и внезапный срыв помогли Касьяну выяснить, что он и Ванечка чудно подходят друг другу в интимном плане. Рук Ванечка не распускал, в постели лежал идеальным "бревном", только переворачивай да "жарь", как заблагорассудится, что Касьяна в силу его собственных тараканов более чем устраивало.
Так, несмотря на очевидное преимущество господина Негодяева и в размере жалования, и в статусе занимаемой должности, Касьян одержал на любовном фронте безоговорочную победу.
При том, что лета его минули уже третий десяток, найти да сжиться с кем-то, кто был по душе, до сердцееда Ванечки Ракитина у Касьяна Гордеевича так и не вышло. Поэтому всю свою нерастраченную за годы благосклонность он направил на Ванечку, и вскоре тот перевёз свои немногочисленные пожитки в белокаменные палаты господина Петрухина, сел ему на шею и спокойно зажил в своё полное удовольствие. Притёрлись друг к дружке как по маслу. Касьян даже не заметил, как плавно провалился в спокойную и размеренную семейную жизнь. Всё было у Касьяна хорошо: служба в казначействе, молодой любовник под боком. Зимой - на отдых в Тридевятое царство, косточки у моря на песочке погреть, летом - в пригород на роскошную дачу с искусственным прудиком и ландшафтным дизайном, который наколдовал всё тот же свет очей Ванечка.
Теперь же, видать, пришла ему пора расплачиваться за своё тихое мещанское счастье. Эта, на первый взгляд, мелкая каверза, подстроенная господином Негодяевым, грозила в одночасье разрушить весь привычный жизненный уклад господина Петрухина.
Касьян исподлобья посмотрел на шефа и резюмировал:
- Стало быть, ушёл наш тендер на постройку трактира у Вещего Камня.
- Ушёл, - подтвердил шеф, - к басурманам заморским ушёл. И когда собаки паршивые успели к Негодяеву подступиться? Он же, мерзавец такой, нам контракт обещал! Уже и на лапу свою загребущую получил. Деньги взял, а дело-то - заморским отсудил!
Касьян слушал возмущения начальника и мрачнел. Если шеф прознает об их давней вражде с судебным экспертом, тогда вся вина за провал со строительством трактира, вся ответственность только на его, Касьяновы, плечи неподъёмной горой ляжет. Очень не любил шеф, когда личная жизнь работе мешала. Пиши прощай тогда и шикарная летняя дача, и собственные белокаменные палаты в тихом центре, и ежегодные поездки в Тридевятое царство, и милый сердцу любовник, что привык жить сыто да припеваючи. Молодой ведь он, свет очей Ванечка, ветреный. Вспомнит более успешного воздыхателя да уйдет туда, где трава зеленее покажется.
- А самое поганое, - шеф жевал обветренные губы и щёлкал узловатыми сухими пальцами, что свидетельствовало о крайней его мыслительной концентрации, - аванс подрядчику на строительство отсчитали и в белы ручки передали. Тот в свою очередь уже и с лешими контракт на вырубку подходящих деревьев близ "Заповедных Лесов" заключил. А где теперь строить-то? Да и что, собственно? А Савелий Всеволодович пустого расточительства не любят, сам знаешь. Что делать будем, голубчик Касьян Гордеевич? Как ситуацию станем исправлять?
"Идти на поклон к Негодяеву? - рассуждал Касьян. - Нет, не вариант. Поглумится только да позлорадствует. Басурманам угрожать, чтобы сами участок уступили? Так их боярин Упырёв крышует, а с Упырёвым ссориться себе дороже. Самим к Упырёву идти? Так это и вовсе без штанов останемся".
От всех этих мрачных дум финансовый аналитик стал, как говорится, совсем невесел. Понурился, повесил голову меж крепких богатырских плеч, но потом всё же встрепенулся и уточнил для полноты картины:
- А Савелий Всеволодович когда будут? Сколько у нас времени в распоряжении имеется?
- Они сегодня из Басурмании в своё Хорское имение прибудут. Ну... пока с дороги отдохнут - вечер, ночь. А утром точно соизволят в конторе быть и с делами знакомиться.
- Вот что, шеф, давайте вы сегодня к кикиморам в Болотный Заповедник наведаетесь. Попробуйте их убедить, чтобы организовали какой-нибудь пикет по защите редких лягушек. Вещий Камень ведь аккурат к границе их территорий примыкает. Напугайте их там чем-нибудь. Скажите, мол, участок басурманам заморским отдали. Шепните по секрету, что видели план застройки, что как пить дать осушат их болота. Сыграем на том, что кикиморы всегда опасались внедрения на свои болота басурманских шайтан-технологий. Направьте их рвение "за первозданность и невмешательство в хрупкую болотную экосистему" против заморских конкурентов. Намекните, мол, кто нынче у современного трактира мошку да гнус терпеть будет? Гнус вытравят, лягушки их ненаглядные вымрут, болота высохнут, и придётся им, кикиморам, бомжевать тогда. А я по родственным связям попробую аудиенцию у воеводы Ильи Никитича выпросить. Он заморских на дух не переносит, а уж когда узнает, что им земли под застройку возле Вещего камня отдали, в нашем деле тем более поможет.
- Голова, - похвалил Касьяна шеф, - и то правда, потянем время. А там видно будет.
***
Воевода Илья Никитич Муромов уже без малого пять лет возглавлял княжескую дружину, был первым человеком во всём княжестве после самого князя Красимира и приходился Касьяну семиюродным дядькой по материнской линии. Невелико родство, конечно, да только в своё время Касьян сумел сыскать расположение в лице дальнего родственника - проявил себя в "Молодецких играх" среди отроков как самый перспективный. В кулачных боях Касьяну почти не было равных, а в лапту так вообще играл как бог. Илья Никитич этому виду спорта весьма благоволил и покровительствовал. Эх, если бы не плоскостопие, был бы сейчас Касьян в высшей лиге, в команде "Хорских Соколов". А так только навещал теперь воеводу, когда тот по выходным звал мяч погонять, так сказать, среди своих, по-домашнему.
Вечером воевода был занят, что и неудивительно, каждая минутка у такого важного человека загодя расписана. Однако Касьяну не отказал, велел ехать в "Лиходеевские Бани" - новое и весьма почитаемое место у бояр, успешных купцов да высоких чиновников.
Выбор места Касьяну совсем не понравился. Мысли о скопище кряхтящих голозадых мужиков в общественной парилке наводили его на жаркие, непотребные размышления, но будучи человеком скромным и благовоспитанным, он себя всячески сдерживал, не позволял фривольным фантазиям воплотиться в реальность и, храня Ванечке верность, сам себе дал слово, что он в "Лиходеевские" - ни ногой. Однако тут-то выбора не было, не по своей воле пришлось ему туда отправиться - нужда заставила.
Касьян решил стойко противостоять искушениям и думать только о деле. Получил у стойки администратора сменное разовое бельё да банные принадлежности и побрёл в раздевалки. Надеялся, что ещё там перехватит Илью Никитича, намекнёт ему о важности и неотложности дела, и они перенесут разговор в более подходящее место.
По дороге Касьяна неожиданно остановил управляющий и предложил посетить отдельную парилку для важных персон, но Касьян торопливо от него отмахнулся и решительно направился в общую баню, где была назначена встреча. Управляющий, не посмевший и далее навязываться, отчего-то картинно схватился за голову и со всех ног бросился за угол, причитая: "Ох, горе мне!". Однако этого Касьян уже не увидел.
В пустом зале с рядами светлых осиновых шкафчиков воеводы не обнаружилось. Повздыхав, Касьян нерешительно потоптался на месте и принялся раздеваться. Он уже снял сорочку и исподнее, когда заметил, что за ним кое-кто пристально наблюдает. Наглец даже рот от неприличного рвения приоткрыл. Касьян не подал виду, что смутился, хотя внутренне весь запылал и ощутил некий конфуз от вынужденной демонстрации собственной наготы. Обмотав бёдра простынёю, он бросил высокомерный взгляд на нахала и гордо продефилировал мимо, в парилки.
- Устраивайтесь, сударь, - поманил дежурный банщик. - Я сейчас жару поддам, а погодя веничком пройдусь.
"Пронесло, - мелькнуло у Касьяна в голове, когда он в поисках свободного места на полках обозрел всех имеющихся в парилке голозадых мужиков. - Одни старые урюки да круглопузые отцы семейств". На таких его эротические фантазии не распространялись, и страх перед мнимыми искушениями отступил.
Он расслабился и прилёг подальше от печки, там, где было больше места. На верхний, более узкий полок не полез, устроился на нижнем.
- Позволите, сударь?
Касьян Гордеевич открыл глаза и имел "счастье" уставиться на причиндалы того самого наглеца, который недавно беспардонно разглядывал его в раздевалке. К причиндалам прилагалось ладное поджарое тело, которое в раздевалке разглядывать было недосуг, да и срамно, а тут вот поневоле пришлось.
"Не урюк и не пузатый, и даже вполне себе ничего", - про себя отметил Касьян и буркнул:
- Да, пожалуйста, сударь. Извольте.
Незнакомец отчего-то тяжело повздыхал, заправил за уши непослушные русые пряди, что выбились из-под смешной банной шапки, и полез на верхний полок. Делал он это весьма неуклюже, а быть может просто специально - задевал то коленом, то рукой, отчего Касьян краснел и покрывался мурашками, несмотря на банный жар. Благо, в парилке было не разглядеть.
Тем временем банщик плеснул на жаровню травяного настоя и стал махать большим полотенцем. Сосед сверху шумно дышал и беспрестанно возился, вероятно, пытался устроиться удобнее. Было очевидно, что баня ему не очень-то по вкусу. И зачем только пришёл - непонятно.
- А теперь веничком, - предупредил банщик и принялся обхаживать в две руки Касьяна и его соседа с верхнего полка.
"Где же воевода? - мысли Касьяна приняли ленивый, сонный характер, и он расслабился, растёкшись по лавке. - Может, в предбаннике отдыхает или в прохладной купели сидит. Ладно, попарюсь и пойду искать".
Банщик переключился на следующих желающих отведать хорошего берёзового веничка, и Касьян уже собрался было вставать да идти искать воеводу, когда на него с верхней полки буквально рухнуло горячее потное тело. Наглец умудрился упасть так, как будто у него жизненное предназначение было - лежать сверху и, вжимаясь в голый зад господина Петрухина, стискивать его богатырские плечи.
Касьян возмущённо крякнул и успел заявить лишь гневное "да ты!", как наглец слабым голосом зашептал ему в затылок:
- Простите... плохо стало... мне бы на воздух.
"Ох ты ж ёшкин кот! Не медлить! Вдруг у человека с сердцем нехорошо!" - сам себе скомандовал Касьян, выбрался из-под пострадавшего, подхватил его надёжнее под руку и, прижимая к себе, потащил к выходу.
В комнате отдыха было пусто: ни совета у кого спросить, ни ответственность переложить за приведение в чувство симпатичного молодца.
"Надо же, какой нежный оказался, а по виду и не скажешь, - думал Касьян, - ходят тут всякие... дохлеротики, а ты таскай их потом на собственной хребтине".
- Ну что, как ты? Может, лекаря позвать? - Касьян водрузил свою ношу на скамейку и теперь метался, то обмахивая бедолагу полотенцем, то смачивая ему лицо ключевой водицей.
Незнакомец был бледен, мотал головой, бормотал: "Чтобы я ещё раз в эту душегубку... чуть насмерть не упарился...", - и прочие нелестные отзывы про банное дело и его поклонников. Как только немного пришёл в себя, попросил Касьяна проводить его к душевым. Сказал, что нужно освежиться, и ему сразу станет легче. Сердобольный Касьян в положение потерпевшего вошёл без слов, снова приобнял и повёл согласно указанному направлению.
В душевых не было ни души. Касьян хотел было пристроить дохлеротика к стене, но тот стал оседать. Опасаясь, как бы он не грохнулся да не расшибся, Касьян снова прижал его к себе. Вывернул краны, отрегулировал температуру и встал вместе с пострадавшим от перегрева под мягкие водяные струи. У самого сердце колотилось как ненормальное от переживаний за ближнего, а вот у незнакомца едва стучало, того и гляди в обморок сердечный хлопнется.
Уроками первой помощи в воинском училище Касьян пренебрёг. На практике искусственного дыхания рот в рот улизнул с молодым знахарем в подсобку, где продемонстрировал эскулапу другие, весьма действенные живительные практики. Демонстрация, само собой, затянулась, и всю эту "целительную скукотищу" Касьян благополучно пропустил, из-за чего сейчас переживал и в чём честно раскаивался. А ну как в своём бестолковом рвении навредит человеку ещё больше?
Всё ещё придерживая бедолагу, Касьян похлопал его по щекам и вдруг отметил, что тот вполне устойчиво сам стоит на ногах, более того - уверенно обнимает его за шею. На время этого маленького происшествия герой-спасатель совсем позабыл о собственной наготе и о том, что парень, которого он всё время заботливо прижимал к себе, очень даже симпатичный.
От осознания происходящего его окатило горячей волной стыда. В паху, по которому наглец как бы невзначай елозил туда-сюда, приподнимаясь на цыпочки, сразу потяжелело.
Пока Касьян хлопал глазами и приходил в себя, незнакомец, нагло ухмыляясь одним уголком рта, дотянулся до Касьяновой шеи и впился в неё, оставив смачный багровый засос.
- Да отцепись ты, шельма! Вертихвост! Я же думал, тебе и вправду плохо стало! - возмутился Касьян.
Нужно было заканчивать всё происходящее пока не поздно, но отвязаться от приставучей пиявки у него никак не выходило. Незнакомец, оказавшийся неожиданно сильным, обвил Касьяна руками и проказливо улыбался. Лицо у наглеца было примечательное: высокие острые скулы, чёрные пристальные глаза и длинные верхние клыки, которые согласно науке физиогномике говорили о выдающейся харизме и сексуальности их обладателя.
- Ах ты, аспид! Ни стыда ни совести! - пробовал укорять искусителя Касьян. - Да не трогай ты меня! Ну, кому говорю!
- А ты меня поцелуй, я и отстану! - наглец высунул острый раздвоенный язык и лизнул Касьяна в губы.
- Так ты...
- Аспид, аспид, - весело подтвердил приставала, - меня Георгием зовут, а тебя?
Затем развратник Георгий вконец потерял всякий стыд, распустил руки и принялся шарить по богатырскому телу своего "спасителя", не подозревая о том, что огребёт он за такое самовольство по полной программе и вовсе не согласно своим ожиданиям.
К оправданию Касьяна хочу сказать, что во время этого стремительного натиска он не имел ни малейшей возможности предупредить о том, что трогать его ну ни в коем случае нельзя. Всё дело было в том, что он страсть как не любил, когда его вот так беспардонно и жадно тискали. Такая была в нём странность - совершенно не выносил чужих рук на своём теле. Некоторое время мог терпеть, но потом в нём неизменно просыпался зверь, который желал скрутить в бараний рог любого посягнувшего на "святое", что и случилось с незадачливым Георгием. Нет, Касьяну очень даже нравилось самому пощупать, но позволять кому-то трогать себя - это почему-то нет, увольте.
Занятые лишь друг другом, Касьян и Георгий не заметили, как в душевые вошли ещё двое любителей банного дела.
Сцена, которую там застали воевода Илья Никитич Муромов и Глава Княжеского Казначейства Савелий Всеволодович Тугарин, была до безобразия жаркой и неприличной. Финансовый аналитик первой категории Касьян Гордеевич Петрухин вжимал в стену не кого иного, как Георгия, нежно любимого племянника Савелия Всеволодовича, и, очевидно, творил с ним самое настоящее непотребство. Георгий стонал, выгибался, запрокинув голову, а Касьян Гордеевич что-то страстно рычал ему на ухо.
- Что здесь происходит?! - не своим голосом рявкнул Савелий Всеволодович, и даже воевода, повидавший на своём веку многое, отошёл от греха подальше. - В общественном месте! На глазах у приличных людей!
Услыхав зычный и негодующий голос Главы Княжеского Казначейства, бесстыдники моментально друг от друга отклеились. Георгий, встретившись с гневным взором любимого дядюшки, поднёс ладони к пылающему от смущения лицу, затем схватил полотенце, прикрыл срам и унёсся в раздевалки.
Пока Касьян пытался последовать примеру Георгия и прикрыть колом стоящее хозяйство, Савелий Всеволодович времени даром не терял, заявил, что завтра с утра желает объяснений и заявления "по собственному желанию". Грозовая туча на высоком челе придавала лицу Савелия Всеволодовича некоторое сходство с безумным князем с картины "Велигор Грозный убивает своего сына", намалёванной новомодным живописцем Редькиным и для устрашения висевшей у князя Красимира в общественной приёмной.
Савелий Всеволодович в гневе на слова не скупился, грозил сразу и кастрацией, и четвертованием, а затем в сердцах махнул рукой, добавил заключительное печально-раскатистое "э-э-эх!" и покинул помещение - в весьма растрёпанных чувствах. Слишком близко к сердцу принял поруганную честь любимого племянника, а может, наконец осознал, что дитятко давно выросло и попросту желает женихаться.
Воевода, что во время инцидента не проронил и слова, покачал головой, поцокал укоризненно языком, глядя на посрамлённого родственника, и без разговоров удалился, поскольку распутства не поощрял, а измены вообще считал делом бесчестным.
Бедный Касьян так и не понял, отчего Савелий Всеволодович на него так взъелся. Подумал: "Ну, позажимался с каким-то охочим до плотских утех молодцем, что ж с того?" - да и решил, что просто высшее руководство нынче не в духе было, а он ему под горячую руку подвернулся.
***
Так вот. Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. На этом неприятности для незадачливого финансового аналитика в тот день не закончились. После злополучного происшествия в "Лиходеевских Банях" Касьян, расстроенный и злой, отправился к себе на дачу. Его мучали нерешённый вопрос со строительством трактира и постыдная сцена, которую застали два самых нежелательных свидетеля. А больше всего его терзали совесть и похоть, и непонятно, что больше. Его давняя эротическая фантазия о том, чтобы зажать симпатичного незнакомца в общественной бане, не к месту разбудив телесный голод, практически реализовалась и привела к скверным последствиям. Домечтался, как говорится.
"И как теперь к Ванечке подойти, когда перед глазами всё время этот змей-искуситель стоит? Стонет, выгибается и тянется за поцелуем, - терзался Касьян. - Нехорошо всё вышло, ой как нехорошо".
От расстройства он совсем позабыл про злополучный засос. И когда Ванечка, кинувшийся ему навстречу и ласково прижавшийся к губам, вдруг коснулся кончиками пальцев его шеи и удивлённо спросил: "Что это?", - его понесло.
Орал он долго, высказывая всё накипевшее. Начал с подозрений о том, что "может, всё же было-то, с господином Негодяевым, а?!", потом трактир зачем-то приплёл и аванс подрядчику, а в конце со злости ещё и ляпнул: "это всё из-за тебя!". Понял, что наломал дров, только когда свет очей Ванечка захлопал глазками и тихо и очень жалобно молвил:
- Ты мне изменяешь? Ты меня больше не любишь?
А затем в лучших традициях драматического поединка в отчаянии заломил руки, замотал головой, разревелся и кинулся в сад:
- У-у-у...
Касьян бросился за ним, уже почти нагнал своего ненаглядного и руку протянул, чтобы остановить, обнять, прощенья попросить, но его пальцы против ожидания коснулись не гибкого Ванечкиного стана, а тёплого древесного ствола, плечи тронули длинные плети ветвей, защекотали шею нежными листочками.
Не в укор Касьяну будет сказано, но всё-таки. Ведь уже год, как вместе живут, а он так и не удосужился в Ванечкин паспорт заглянуть, в графу "род-племя" вчитаться. Думал, с бревном бесчувственным живёт, а вон оказалось с перевёртышем просто.
"Ему, Ванечке, выходит, плакать да расстраиваться было нельзя, - упрекал себя Касьян. - Теперь понятно - он бедняга от душевных страданий сразу в иву плакучую перекидывается. Это я - бревно бесчувственное, тиран и эгоист. Разорался на самого родного и близкого, нашёл виноватого, когда у самого рыльце в пушку. Понравилось в бане с Георгием обжиматься, поэтому и психанул".
Касьян, застонав, сел на землю: "Что теперь делать и как быть?". Возлюбленный, свет очей его Ванечка перекинулся в дерево и всё, уснул в нём человек. Видать, сильно обидел его Касьян. Теперь только ждать да прощения выпрашивать. Как скоро отойдёт от обиды? День?месяц? год? Кто знает, у деревьев время по-другому течёт. Откинулся Касьян на серый ивовый ствол, вперил ясны очи в раскидистую крону, в печальные ветви да молодые побеги, свисающие вниз до самой воды, и стал думу горькую думать - как ему любимого в человеческий облик вернуть и козни судебного эксперта Негодяева победить.
О Георгии Касьян старался не вспоминать: "Да откуда только он взялся? Забыть искусителя немедленно. И так дел наворотил, а тут ещё аспид этот со своим магнетическим обаянием по мою душу".
Только ведь никто так и не пояснил Касьяну, что сей змей зловредный - племянник и любимая кровиночка самого Савелия Всеволодовича Тугарина, с которым Касьян надеялся с утра дело миром уладить. Решил Касьян повиниться: мол, дело молодое, бес попутал, да и не было ничего, он же только отбивался, считай. Просто господин Глава Казначейства в самый курьёзный момент объявился и, конечно, всё неправильно понял. Невиноватый он, Касьян. Аспид этот сам на него накинулся. Ещё в раздевалке, видать, позарился на Касьяновы прелести и план свой коварный придумал.
============Глава 2. В которой рассказывается об использовании зелий в самых безвыходных ситуациях============
Под тёмными лесами, под ходячими облаками, под частыми звёздами, под красным солнышком живут люди разные, бывают даже жёлтые и красные, но все одну и ту же мудрость твердят - мол, утро вечера мудренее в сто крат. Отдохнул, выспался и на свежую голову решил все проблемы. Тут главное только встать с той самой верной ноги, потому что пробуждение с неверной ноги может лишь усугубить ситуацию.
Судьба была к Касьяну жестока и выбора ему в этом вопросе не предоставила, так что, можно сказать, утро у него сразу не задалось. Проснулся от щекотки на руке. Спросонья обрадовался, подумал - это Ванечка будит, пёрышком водит. Открыл глаза, а там - сколопендра. Огро-омная такая, ме-ерзкая, всеми своими многочисленными ножками перебирает и прямиком ему в лицо ползёт.
Касьян с перепугу руками замахал, с койки грохнулся и с воплем бежать бросился. Кое-как в себя пришёл, прежде чем снова решился в спаленку заглянуть, там одежда и документы остались, а иначе бы плюнул и не рисковал.
Бедняжка-сколопендра лежала около кровати раздавленная. Пала в неравном бою, приняв смерть хоть и мучительную, но быструю. Касьян, когда на пол упал, сам её случайно-то и порешил.
С гадами этими, усатыми-ползучими, всегда свет очей Ванечка разбирался. Касьян Гордеевич уже и позабыть успел, когда он от таракана или какой другой твари с криками на табурет лез. Хорош богатырь, мало ему плоскостопия, так ещё и это. Ходил к знахарям, чтобы недуг вылечили, так те ничего лучше не придумали, как присоветовать ему завести дома террариум. Посадить туда тварюшек всяких, от которых у него кровь в жилах стынет и конвульсии нездоровые начинаются, и заботиться о них лично: кормить, наблюдать, со временем в белы ручки начать брать. На такую терапию он, разумеется, плюнул и больше к тем знахарям не обращался.
После встречи со сколопендрой мнительный богатырь долго тряс всю свою одежду на предмет кого-нибудь из родичей погибшей. Затем кое-как оделся и, пребывая в прескверном настроении, вышел на веранду, угрюмо уставившись на собственный сад. Ванечка не одумался, стоял всё там же, у маленького прудика, где пустил в землю крепкие корни. Вцепился ими в берег, как утопающий в соломинку, повис над водой, будто собрался веточками-ладошками воды зачерпнуть и, играя да дурачась, в недовольное Касьяново лицо брызнуть.
Пора было идти на работу. Состроив невозмутимую мину, Касьян сложил ладони рупором и крикнул Ванечке в сад, что уходит по делам, но затем всё-таки не сдержался, подбежал к ивушке и, воровато посмотрев по сторонам, чмокнул дерево в ствол, огладил нежные веточки, вдохнул родной и знакомый запах. А затем уж побрёл разбираться с плодами минувшего неудачного дня.
***
По дороге в контору Касьян увидел, что на главной городской площади собрались отряды кикимор с плакатами. Одна из них даже что-то вещала в рупор толпе собравшихся вокруг зевак, гневно потрясая своим маленьким кулачком. Кикимор поддерживали лешие, и транспаранты "Сохраним Заповедные Болота" мешались в соотношении два к одному с транспарантами "Защитим Заповедные Леса". Это было уже более чем серьёзно - как пить дать первая полоса в "Хорском Вестнике" и освещение на главном новостном канале.
"Похоже, шефу удалось на нашу сторону не только "Болотный Заповедник", но ещё и леших для большей значимости привлечь, - удовлетворённо отметил Касьян. - Хоть что-то вчера прошло удачно".
В конторе было подозрительно спокойно. Не бегали туда-сюда мелкие служки, не гоняли чаи с баранками упитанные девки из приёмной канцелярии. В воздухе витала тихая тревога, и было душно, как перед грозой. Шёл Касьян Гордеевич по конторским коридорам и ёжился от воцарившегося в углах сумрака. Снаружи-то было хорошо - утро погожее, месяц весенний цветень во всей красе играет, солнышко припекает, а зашёл в родное Казначейство - как будто в стылый могильник попал. В кабинете его поджидал шеф, смурной и весь какой-то потухший. Как только Касьян показался на пороге, Захар Игоревич вскочил, подбежал и, ухватив подчинённого за грудки, зашептал:
- Ой, беда, голубчик Касьян Гордеевич, беда на наши головы. Савелий Всеволодович сегодня как приехали спозаранку, сразу бумагами обложились и мрачнее тучи сидят. Я было к ним с докладом, а они меня вон выставили. Ой, гневаются! Даже от утреннего чаю отказываются. Уже дважды гонца к тебе домой посылали, чтобы ты поторопился.
Касьян слушал и молчал, а шеф всё причитал:
- Ох и попали мы с этим трактиром! За такую недостачу в казне полетят наши головы. До заслуженной пенсии всего полгода осталось, а теперь, к гадалке не ходи, снимут с позором. Как честным людям потом в глаза смотреть? А жить на что? Только и останется, что с сумой идти побираться.
Про "с сумой идти побираться" Захар Игоревич, конечно, преувеличивал. У него в заморском хранилище в векселях да прочих ценных бумагах "на старость" хранилось столько, что не только ему, но ещё и внукам перепадёт на хлеб, масло и красную икорку.
- Вы мне скажите, Захар Игоревич, - нахмурился Касьян, - зачем гонца? Я же не присвоил себе этот несчастный аванс и бежать никуда не собираюсь. К чему же так нагнетать ситуацию?
- Не знаю, голубчик, - честно признался шеф и развёл в полном недоумении руками, - что у них там на уме. Ты иди, разузнай уже. А потом сразу ко мне.
Касьян сухо кивнул и побрёл "на ковёр" к высокому начальству, словно на плаху.
"Конечно, Савелий Всеволодович человек старой закалки, - размышлял про себя Касьян, - но чтобы так взъесться из-за одного вчерашнего происшествия в "Лиходеевских Банях" - это вряд ли. Что он, молодым не был? Сам никогда не куролесил? Значит, прознал уже, что погорели мы с нашей идеей насчёт постройки трактира у Вещего Камня. А это, считай, половину годового бюджета на строительные нужды коту под хвост пустили. Аванс в качестве неустойки уйдёт. К лешим что попало, пиши - пропало. А может, судебный эксперт Негодяев к своей резолюции ещё какую-нибудь кляузу накатал? Решил добить, чтобы наверняка?"
Дверь в кабинет была распахнута, так что стучать не пришлось. Касьян Гордеевич скромно задержался на пороге и, постаравшись принять вид деловой и невозмутимый, поздоровался:
- Утро доброе. Вызывали, Савелий Всеволодович?
Господин Тугарин поднял на посетителя тяжёлый взгляд, ещё пуще нахмурив седые кустистые брови, и велел:
- Проходи, присаживайся. Разговор у нас с тобой будет... серьёзный. Дверь-то прикрой за собой, не для посторонних ушей дела обсуждать будем.
За спиной Касьяна мелким пергаментным сусликом замер шеф. Вероятно, рассчитывал подслушать, но слишком рано вывернул из-за поворота и потому так некрасиво себя выдал. Касьян деликатно прикрыл дверь и решительно направился к указанному креслу.
Глава Казначейства окинул ценного сотрудника изучающим взглядом, помолчал для порядка.
- Ну, что же, Касьян Гордеевич, жду твоих объяснений. Ты только не торопись, слова верные подбирай, - начал Савелий Всеволодович, недовольно раздув ноздри и покручивая длинный седой ус.
Касьян понимающе кивнул, потупил взор и принялся собираться с мыслями.
- Мне твою голову с плеч спустить, только пальцами щёлкнуть. Ты не подумай, Касьян Гордеевич, мне такие разговоры самому мало приятного вести, но за свои дела ответ следует по всей строгости держать. Иначе совсем никакого порядка не будет. А уж если разумным словом не смогу тебя убедить да по закону привлечь, имей в виду, у меня не только здесь, но и за морем связи найдутся. Не будет тебе жизни, голубчик! Не-бу-дет, - с нажимом предупредил Савелий Всеволодович и, выдержав эффектную паузу, добавил: - Заживо сгною.
Такого сурового поворота Касьян никак не ожидал. Не принял вчерашних угроз Савелия Всеволодовича всерьёз, а теперь от неожиданности потерял нить и суть всех дел, за которые должен был ответ держать, и вконец запутался. В чём именно его надобно убедить и почему жизни не будет, было решительно непонятно.
"Не сошёлся же весь белый свет на этом трактире, - мучился Касьян, - неужели из-за какого-то упущенного тендера человека можно жизни лишить? Вчера Савелий Всеволодович упоминали, что заявления об уходе по собственному желанию от меня ждут. Возможно, просто намекают, что вакансию нужно освободить? Может, кого из родни своей многочисленной хотят на мою должность посадить? Так тут же головой надо работать и опять же особый склад ума иметь, не просто бумажки перебирать. И шеф скоро на пенсию уйдёт. Вот и должность свободная. Не-ет, что-то я тут упускаю".
Зайдя в собственных размышлениях в тупик, Касьян решил начать издалека, а там как кривая выведет:
- Понимаете, Савелий Всеволодович, тут такое дело, - он деловито прокашлялся, - строительство у Вещего Камня - дело тонкое, затрагивает интересы всяческих меньшинств, в частности, кикимор. А где кикиморы, там и лешие обязательно крик поднимут. Непременно возникнет конфликт интересов между арендаторами трактира и указанными меньшинствами. Для привлечения клиентов необходимо будет вытравить мошку и гнус, что сильно ударит по болотной экосистеме. То есть вытравим гнуса - вымрут лягушки. А кикиморы только тем и живут, что в средиземноморскую Басурманию их тоннами поставляют. Нам ведь не нужны волнения среди болотнинских жителей. Они хоть и мелкие, но злопамятные. И басурманам опять же урок будет, чтобы не зарились на чужое. Нет, нам, конечно, заморские инвестиции сейчас как воздух нужны, но зачем отдавать им лакомый кусочек за бесценок? Тем более стратегически важную транспортную развязку. Я тут подумал, пускай они с кикиморами пока повоюют, а мы в то время наш трактир у военных казарм построим. Возьмём фору, оттянем на себя потенциальных клиентов. Спрос там хороший будет, окупаемость вложений, конечно, не пять лет составит, но не больше семи - это точно. Это даже хорошо, что обстоятельства так сложились. Можно теперь самим не тратиться на дорогостоящий эко-купол, а обязать басурман обеспечить им трактир согласно условиям контракта по пункту шесть три шесть.
Лицо у Главы Казначейства было непроницаемое, знай себе только брови хмурил да ноздри раздувал. Так ему это по чину было положено, поэтому Касьян расхрабрился, принялся бодро чесать языком и тыкать указкой в подсобные материалы. Так увлёкся, что даже мандражировать перестал и стал смотреть на Главу Казначейства без малейшей тени вины и раскаяния.
- Издеваться изволим! - вдруг вскричал Савелий Всеволодович и стукнул кулаком по столу. - Попортил мне мальчишку, а теперь гнусом да кикиморами отбрехаться решил?!