Аннотация: Любопытство сгубило не только кошку, но еще волка, упыря и человека.
Герои: Немедийская Ищейка и прочие
Фэндом: Р. И. Говард и последователи
Рейтинг: NC-17
Disclaimer: Хайбория - Говардовская. Отныне и навсегда. Однако мэтр явно упустил из виду кое-какие стороны существования собственного мира. Основой послужил роман О. Б. Локнита "Полуночная гроза". Ни на что не претендуем, творим только из любви к искусству!
Предупреждения: Зверство - поскольку с оборотнем. POV - поскольку монолог. Angst, поскольку куда ж без него. Садомазохические игрища пополам с вульгарным вуайеризмом.
Время действия: 1288 год по основанию Аквилонии, октябрь.
Место действия: Аквилония, Тарантия, королевский дворец.
В произведениях Гая Петрониуса обычно не встретишь адресованных взыскательному читателю моралистических умозаключений. Для разнообразия здесь они присутствуют.
Их целых три.
Первое: надо уметь вовремя останавливаться.
Второе: любопытство до добра не доводит.
И третья: ближние наши всегда готовы преподнести вам сюрприз.
А поначалу все выглядело так весело и радостно. Парады, знамена на ветру, рев труб, всеобщее народное ликование и аргосский мускат пятнадцатилетней выдержки...
Туманное предисловие. Попробуем начать еще раз.
У меня - Халька, сын Зенса из баронства Юсдаль, уроженца Гандерланда, двадцати пяти лет, королевского библиотекаря, хранителя Большого архива, придворного летописца и прочая, и прочая... - имелась веская причина напиться. Сегодня благополучно завершалась седмица непрерывных всеобщих торжеств. Посвященных счастливому избавлению королевства Аквилонского и его правителя от происков мерзкой клики заговорщиков, собранной претендентом на престол Дионом Эпиметреем, а всего Закатного Материка - от неведомой угрозы, причиной коей была Небесная Гора, во времена оны имевшая несчастье рухнуть посреди заснеженных хребтов Граскааля. Подвиги, странствия и приключения остались позади. Герои вернулись домой, получили заслуженные награды и шумно обмывали таковые.
В щедрости своей Его величество повелел устроить за счет казны гуляния для народа и празднества для своих приближенных. На последнем из них меня и угораздило на пару с его пуантенской светлостью, не побоюсь этого слова, под завязку налакаться упомянутым аргосским "Дыханием океана".
Темно-рубиновый напиток - вещь не только превкуснейшая, но и злоковарнейшая. Любая иная выпивка мирно свалила меня под стол еще в середине вечеринки, но "Дыхание" подхватило искрящейся волной и понесло в неведомые дали. Никто из гостей не произнес столько остроумных тостов, никто не был так говорлив и оживлен, никто не знал такого количества забавных историй... Короче, присутствовавшие на вечеринке дамы даже на короля перестали обращать внимание - а чтобы наши девы позабыли о Его величестве, недостаточно быть просто хорошим рассказчиком и обаятельным душкой.
К сожалению, торжество свернулось необычно рано для Тарантийского дворца - где-то после полуночи. Из-за недовольно нахмуренных бровок Девы из Темры, Мойи Махатан. Мойа, воспитанное в строгих темрийских традициях прекрасное олицетворение добродетели и здравого смысла, подобных шумных развлечений не одобряет. А чего не одобряет Мойа - не одобряет и король (пусть даже с зубовным скрежетом и сдавленными проклятиями в сторону). Можно только посочувствовать Его величеству - сам того не ожидая, он плотно угодил под каблучок туфельки на очаровательной ножке Мойи. Интересно, сколь долго протянется это укрощение строптивого? И не грозит ли блистательной Аквилонии в ближайшее время появление на троне варварской королевы? То есть королева нам нужна и просто позарез необходима, но не на темрийскую же девку возлагать корону Эпимитреев? Одного варвара во дворце вполне достаточно...
Впрочем, сии крамольные мысли я предпочел держать при себе. Ведь Мойа Махатан, когда она не пытается распоряжаться - просто прелесть. Мы все ее очень любим. Особенно Его величество. По три-четыре раза за ночь.
Нет, угомониться мне сегодня не суждено. Не хотелось ни сидеть с теми из приглашенных, что остались доедать, допивать и досыпать под столами. Хотелось отправиться в город, пойти в какой-нибудь захудалый кабак и учинить там буйство вкупе со сплошным непотребством. Но для хорошего буянства необходима понимающая компания, а как раз такой и не сыскалось - пуантенцы ушли, прочие не желали подниматься с кресел, вяло намекая, что уже заполночь и спать пора.
Кажется, я кому-то нахамил. Кажется, мне грозились завтра с утра прислать официальный вызов на поединок. Не помню. Энергия "Дыхания" упрямо требовала выхода, а опыт подсказывал: визит в термы Приречного крыла как нельзя лучше успокоит человека, мающегося бессонницей и начинающимся похмельем.
Вообще-то раньше термы, как положено во всяком приличном дворце, по ночам были закрыты. У нас все-таки королевское обиталище, а не бордель, работающий от заката до рассвета и потом от рассвета до заката! Однако энергический характер и непредсказуемость нового правителя Аквилонии привели к тому, что служители сего замечательного местечка теперь околачиваются здесь постоянно - мало ли кому из обитателей замка придет в голову устроить омовение посреди ночи. В одиночестве или в компании - это как доведется. Лично я намеревался окунуться в большом бассейне, посидеть в туранской парильне, придти в себя да отправиться на боковую.
Термы Тарантийского замка - анфилада переходящих друг в друга больших и малых комнат с изогнутыми арочными потолками, расположенных в полуподвальном этаже. Фонтаны, маленькие водопады, бассейны с горячей и холодной водой, покои для жаждущих уединения (не подумайте чего дурного! Если б вы знали, сколько встреч заговорщиков тут происходило!..) и многое другое, украшающее жизнь государя с придворными. Сейчас в термах на удивление тихо, пусто и гулко. Редкие лампы, развешанные по стенам и на потолках, бросали дрожащие отсветы на мелкие волны. Большой бассейн двадцати шагов в длину показался мне каким-то неуютным, я свернул в коридор, ведущий в Морской грот, на ходу расстегивая крючки колета... и вовремя остановился.
Голоса.
Потолок и стены Грота выложены пестрым ракушечником с Полуденного побережья, небольшой бассейн выполнен из розового и синего мрамора, в дальнем его конце устроен крохотный водопад. Еще между третьей и четвертой пузатыми порфировыми колоннами скрывается неприметная дверь, ведущая в Пещеру - комнату, единственным предметом обстановки в которой является огромная резная кровать аргосской работы и причудливой формы. Он круглая, вернее, овальная. Насколько мне известно - а мне известно о жизни Тарантийского двора все или почти все - эта кровать и эта комната частенько становились местом встреч Эвисанды Аттиос и Его величества Конана Канаха. До того прискорбного дня, как Прекрасная Эви покинула нас, отправившись поискать удачу в других краях.
Услышав голоса, я остановился на полушаге, решив, что король привел в Морской грот свою новую пассию. Эхо искажало голоса, и я никак не мог разобрать, кто там разговаривает - женщина или мужчина. Бурливший в крови мускат толкнул меня на незамысловатую идею: подкрасться ко входу в Грот и потихоньку взглянуть на загадочных полуночников. Может, мне посчастливится скрасить одиночество какой-нибудь прекрасной незнакомки? Или примкнуть к веселой компании припозднившихся гвардейцев?
Поймите меня правильно. Женщины меня очень даже интересуют. Впрочем, мужчины тоже. Но в первую очередь я - летописец и сочинитель, а во вторую - собиратель дворцовых сплетен. Посему каждый новый знакомец или знакомица рассматриваются мною исключительно как персонажи будущей истории либо же как источники новых сведений. Я любознателен - как неоднократно подчеркивали Его величество - сверх всякой меры. В своей неотразимой варварской манере Конан именует меня "затычкой во всякой бочке" и пророчески уверяет: однажды моя любознательность выйдет мне боком. Он совершенно не желает понимать того, что просвещенный человек прямо-таки обязан объять умом необъятное. Ну, или хотя бы попытаться.
На цыпочках подкравшись ко входу в грот, я осторожно отодвинул шелковую занавесь и заглянул в образовавшуюся щель. Сморгнул от удивления. Протер глаза ладонью, осторожно потряс головой - вдруг мускат исподволь продолжает свое коварное дело и у меня начались видения? Нет, фигуры остались на прежних местах: одна восседала на маленькой кривоногой кушетке лицом ко мне, вторая устроилась прямо на мраморном полу. Оба не заслуживали наименования "любимых детей Всеединого Творца", то бишь людей. Обоих я имел честь знать. Расположившийся на кушетке с полколокола назад украдкой смылся с недавней вечеринки. Сидевший на полу почему-то вовсе не пришел, что меня весьма удивило. Чтобы житель захудалого Пограничья добровольно отказался от знакомства с содержимым винных погребов Тарантийского замка и от блюд королевской кухни?
Но мне даже в голову не приходило, что эти двое могут в столь поздний час встречаться в уединенном месте. С какой целью, хотелось бы знать? Или встреча не была обговорена заранее, но произошла по случайному совпадению?
Крайне озадаченный и заинтригованный, я навострил уши, приготовившись внимать, созерцать и запоминать. А также восхищаться - как восхищался бы редкостной красоты ювелирным изделием, старинной книгой или необычным зверем из далеких краев.
Ничего не могу с собой поделать. С первого дня знакомства Немедийская Ищейка вызывает у меня именно такие чувства. Фактически, именно он вкупе со своим патроном, главой Вертрауэна, мрачноватым и неразговорчивым туранцем Мораддином, спас нас всех. Отточенный и проницательный ум Ищейки позволял находить выходы из самых запутанных ситуаций. Его непоколебимая уверенность в том, что все равно или поздно образуется, не позволяла нам опустить руки. Лучшего собеседника я и выдумать не мог - язвительный, остроумный, поистине неисчерпаемый кладезь секретов большой и малой политики. Ах да, он еще красив, как альб Тьмы - если такие когда-либо существовали. Другим он и быть не может, ведь прославленная Ищейка - гхуле, вампир по рождению, обитатель Рабиров.
Его зовут Рейе. Рейенир да Кадена. Не знаю, подлинное это имя или очередная фальшивка, но звучит благородно. Рейе - живое воплощение мыслимых и немыслимых тайн, прямой вызов моей любознательности. К величайшему сожалению, во время нашего безумного похода во имя спасения мира у меня не сыскалось возможности раззнакомиться с живой легендой Вертрауэна поближе. Я рассчитывал восполнить этот пробел, когда мы вернемся в Тарантию, но увы мне! завтра-послезавтра Мораддин и да Кадена отбывают к границе. Неважно, что законный правитель Немедийской Империи попирает седалищем Трон Дракона в Бельверусе, по мере сил выполняя свои обязанности. Империя завтра же падет под натиском врагов, если о ней не позаботится эта парочка.
Мне остается только разочарованно вздохнуть. С их отъездом из моей жизни уйдет нечто загадочное и удивительное, будоражащее воображение и разум. Вряд ли я когда-нибудь еще столкнусь с Рейе да Каденой. Со мной пребудут только воспоминания о седмицах совместного путешествия. Да еще изумительная картина, кою посчастливилось узреть в пустых купальнях. Готовый сюжет для живописного полотна, подернутого флером мрачного романтизма: "Скучающий вампир". Всегда безупречный (даже во время скитаний по пещерам и в наскоро разбитом лесном биваке), стройный, затянутый в темно-лиловый атлас и бархат, расшитый золотой канителью. Темно-каштановые, почти черные волосы стянуты на затылке золотой заколкой в длинный, до середины спины, конский хвост. Черные глаза в длинных ресницах, слегка вытянутые к вискам, точеная узкая физиономия, выражающая сдержанный вежливый интерес к собеседнику.
Собеседник, похоже, чувствовал себя самой несчастной тварью на всем Закатном Материке. И он молчал. По той простой причине, что был волком. Крупной зверюгой серебристо-палевой масти, широкогрудой, лохматой и остроухой. Вообще-то животное имело весьма относительное родство с волчьим племенем, будучи отпрыском Карающей Длани. Оборотнем, пребывающем в звериной ипостаси. Звалось сие чудо природы Велланом Дарго из Пограничья. В человеческом облике он служил капитаном порубежной стражи при дворе короля Эрхарда и был милейшим развеселым парнем, редкостным краснобаем и любимцем женщин. А также достойным собутыльником Его величества, лихим рубакой и человеком, который преспокойно сунется в логово дракона, не проверив сперва, отсутствует ли хозяин.
Ему совершенно было нечего делать в обществе гхуле. Тем более - сидеть с опущенной долу длинной мордой, подметая безукоризненно чистый мрамор хвостом, похожим на толстое мохнатое полено, и еле слышно поскуливая.
- Послушай, мне уже начинает надоедать, - голос у Рейе вкрадчивый, мягкий, отдающий серебряным перезвоном. Если зажмуриться, можно легко перепутать его речь с нежным девичьим щебетанием. Да Кадена с поразительной легкостью меняет облики, представая в случае необходимости и вальяжным зингарским грандом, и хмурым наемным убийцей, и обольстительно прекрасной девой. Насчет девы - не преувеличение, но истинная правда. Не приди Рейе в голову эта потрясающая идея, мы вряд ли выбрались из облавы, проходившей в центре города. А так все, от стражников до обывателей, глазели исключительно на прекрасную даму в открытом экипаже, не обратив никакого внимания на ее мрачного телохранителя (это был Его величество) и серенького неприметного спутника (вашего покорного слугу). - Ведь не я бегал за тобой. Не я глядел такими разнесчастными глазами и умолял об одной-единственной встрече. Что бы там не говорили сплетники, у меня сердце не каменное. Я пришел. Но, если ты так и не соберешься с духом, я уйду.
"Как интере-есно... - не поверил я своим ушам. - Стало быть, встреча была уговорена заранее? И инициатива исходила от Веллана? Оборотень столь восхитился методами и успехами Вертрауэна, что решил переметнуться на службу в Пятый Департамент? Это объясняло бы секретность встречи. Но почему Велл пришел в облике зверя? Чтобы никто его не заметил? Во дворце полно охотничьих собак, шастающих туда-сюда по своим делам. Кому вздумается выслеживать пса? Чтобы разговаривать с Рейе, ему понадобится сменить образ. Никогда не видел, как перекидывается волкодлак..."
Угроза Рейе уйти оказалась на редкость действенной: зверь коротко, мучительно взвыл. Лобастая голова прянула вперед, чудовищные челюсти с хрустом сомкнулись на каблуке узконосого сапожка гхуле. Рабириец смешливо хмыкнул, подергал ногой туда-сюда, помогая оборотню стащить с него сначала правый сапог, а затем и левый. Высунувшийся из зубастой пасти широкий язык коснулся щиколотки босой ноги гхуле - сначала робко, потом смелее. Рейе беззвучно засмеялся - "Щекотно!" - и поднял ногу повыше. Розовый язык зверя заметался меж аккуратных пальцев, заставив меня изумленно вытаращиться.
Нет, я уже давно понял, что нравы обитателей Рабиров кажутся людям, мягко говоря, весьма и весьма распущенными. Если у них и существует мораль, то крайне своеобразная и совершенно не определяющая тонкости взаимоотношений между мужчинами и женщинами. Как однажды выразился Пуантенский Леопард: "Гули имеют все, что хотят, а хотят они все, что видят". И почему-то ужасно при этом смутился, хотя застенчивость его светлости вовсе не свойственна.
В общем, по поводу нравственности Немедийской Ищейки я никаких иллюзий не строил. Но Велл! Иштар Милосердная, он с какой стати начал интересоваться подобными странными игрищами? Не он ли как-то произнес потрясающую в своей емкости и образности речь, посвященную мужеложцам и способам их истребления?
Только бы сюда никто не вошел! Я с удовольствием душу продам за возможность увидеть, что последует дальше!
Тут мне пришло в голову одно здравое соображение: если я на мгновение оторвусь от созерцания и сделаю несколько шагов назад, то уткнусь в дверь, преграждающую проход в коридор. Дверь запирается на засов, так что все обитатели Грота окажутся отделены от остального мира толстой дубовой доской с медной оковкой.
Пока я наведывался к дверям и трясущимися руками проталкивал в скобы медную задвижку, волк тщательно вылизал узкие ступни довольно посмеивающегося гхуле и пристроил голову на его коленях. Одной рукой да Кадена почесывал довольно жмурящуюся зверюгу за ухом, второй расстегивал собственный пояс. Справившись с застежками, Рейе притянул волка ближе к себе, но животное попятилось, скребя когтями по паркету.
- Опять нет? - теперь голос рабирийца звучал капризно. - Знаешь, ты мне покамест не настолько нравишься, чтобы тратить время на разгадывание твоих варварских причуд. Ты или делаешь, что я говорю, или мы расходимся. Итак?..
Волк взъерошил шерсть на загривке и оскалился, однако хвост его был зажат между задними лапами - что непреложно указывало на испуг. Однако зверь сдался первым: заскулил и нерешительно ткнулся острой мордой в промежность Рейе, туда, где темно-лиловый бархат расходился под острым углом, открывая светлую кожу. Да Кадена развел колени пошире, откинулся назад, опираясь руками на край кушетки.
Я проклял свое живое воображение. Как наяву, мне представился жадный, капающий слюной шершавый язычище, что проникает все глубже и глубже, щедро смачивая жесткие завитки на лобке, трется о нежные складки плоти и порой юркает в темную, манящую пещеру. Лично меня куда больше ужасало соседство самого дорогого, что есть в жизни мужчины, с тремя десятками острейших волчьих клыков. Стоит оборотню хоть на миг забыться, сомкнуть челюсти - и да Кадена останется калекой на всю оставшуюся жизнь. А гхуле, как уверяют, живут долго...
Безобразие нравилось Рейе до чрезвычайности: опирающиеся на мраморный пол кончиками пальцев ноги опускались и приподнимались в согласии с движениями животного, а негромкие стонущие вздохи удостоверяли о полнейшем довольстве. Хвост и задняя часть туловища волка заерзали из стороны в сторону - поначалу неуверенная и нерешительная, зверюга постепенно вошла во вкус порочной игры. Хотел бы я знать, они и дальше будут продолжать в том же духе, или Веллан все же превратится в человека? А может, ищущий острых ощущений гуль желает совокупиться именно с животным? С этого взбалмошного порождения Рабиров станется...
О боги, глядя на диковинную парочку, я и сам возбудился до полнейшего неприличия: обтягивающие штаны доказывают это со всей очевидностью. Вообще-то я никогда не злоупотреблял рукоблудием, но тут, похоже, иного выхода не остается: только ослабить завязки и запустить ладонь себе между ног в попытке слегка успокоиться.
Рейе положил ладонь на широкий лоб волка и осторожно оттолкнул его назад. Увлекшийся волчара неохотно поднял голову и отступил на крохотный шажок назад. Извернувшись, да Кадена несколькими торопливыми рывками содрал с себя штаны и камзол, стянул через голову рубаху, отшвырнув комок шелковой ткани прямо в бассейн. Разоблачившись, он улегся на кушетке, опираясь на локти и неслышно, одними губами позвал волка. Зверь с готовностью вскинулся на задние лапы, утвердив передние с внушающими уважение громадными когтищами по сторонам от человеческого тела. Поднявшаяся гибкая рука зарылась в густую шерсть на животе зверя, гладя восставшее достоинство.
Мохнатый зад животного резким, характерным жестом резко дернулся вперед. Такой жест отлично знает любой содержатель псарни, в том числе и я. Кобель - а Веллан у нас все-таки настоящий кобель, что в зверином, что в человеческом облике! - благополучно насел на свою избранницу и сейчас спляшет на ней проворный танец собачьей любви. Правда, собаки обычно занимаются этим в положении "самец сзади", а поза этой пары смахивала на человеческую "мужчина сверху". К тому же для полного сходства и удобства Рейе обхватил зверюгу ногами за то, что могло бы считаться талией.
Оборотень и рабириец согласованно двигались, привинченная к полу кушетка раскачивалась и жалобно поскрипывала, руки да Кадены обнимали зверя за холку. Моя собственная ладонь ерзала в такт с ритмом их любви, рот наполнился горькой слюной, а внизу живота творилось что-то ужасное - там развели настоящий полыхающий костер. Увлекшись собственными переживаниями, я едва не пропустил наступление следующей фазы, окончательно убедившей меня в том, что Немедийская Ищейка слегка (или не слегка?) безумен - по крайней мере, в вопросах постельных удовольствий.
Первые признаки перемен выглядели совсем незаметными. Толчки пыхтящего от наслаждения зверя, погружающего свое достоинство в чужую податливую плоть, приобрели нехарактерную для животного резкость и настойчивость. Скребущие когтями по мрамору задние лапы несколько изменились, став длиннее и массивнее. Покрывающая их серебристая шерсть потемнела и укоротилась - или это кажется из-за игры освещения? Но спина зверя тоже раздалась в стороны, на ней взбугрились чудовищной величины узлы переплетающихся жил и мускулов, до того скрытые пушистой шерстью.
Волк запрокинул голову, резко дергая взад и вперед хлопающими челюстями, по краям которых повисали и падали вниз хлопья белой пены. С его головой происходило что-то странное: он укорачивалась и одновременно разбухала, острые уши почти прижались к уплощающемуся черепу, глаза сдвинулись назад и вверх, зато пасть и торчащие наружу клыки приобрели совершенно чудовищный вид и размеры. Хвост незаметно исчез, удлинившиеся по меньшей мере вдвое и украсившиеся огромными когтями то ли лапы, то ли руки с хрустом впились в обшивку кушетки. Оборотни сами признавали - в какой-то из моментов смены облика они выглядят жутчайшими из демонов Серых Равнин.
Поразительно, однако невзирая на перевоплощение, бедра и ягодицы зверя ни на мгновение не прерывали своей работы, в точности уподобляясь деятельно взбивающим сливки поршням маслобойки. Не знаю, меняются ли размеры, длина и толщина уда у Детей Карающей Длани, когда они переходят из одного своего облика в другой... Можно только позавидовать силе духа и выдержке Рейе, не изменившему своему желанию познать все ипостаси такого диковинного создания, как Веллан из Пограничья. Когда оборотень менялся, гхуле несколько раз пронзительно вскрикнул - от боли или удовольствия, уж не знаю - но вырваться не пытался.
Передо мной разворачивалась схватка между чудовищем и беззащитной жертвой его похоти. Опиши я такое в каком-нибудь из своих сочинений, мне бы пришлось иметь долгий и неприятный разговор с главой Цензурной палаты, доходчиво разъяснившим мне, что подобные сцены, хоть и услаждают безмерно развращенное воображение обширного круга поклонников романов "Гая Петрониуса", отнюдь не способствуют повышению уровня нравственности в государстве.
Тем не менее, мне очень хотелось сохранить этот поразительный эпизод. Не отдавая себе в том отчета, я начал заносить строчки особенно живописных подробностей на невидимый свиток памяти. Жуткая клыкастая морда в короткой серой шерсти с полуоткрытой, истекающей слюной пастью, склонившаяся к самому лицу рабирийца - окостеневшему, с полузакрытыми глазами и резко очерченными скулами... Звуки, сопровождающие акт и гулко отражающиеся от выгнутых стен Грота - раскатистый утробный рык, вырывающийся из недр бочкообразной груди огромной твари, слабые вскрики жертвы, вынужденной покорствовать натиску монстра... Разведенные в стороны до отведенного природой предела стройные, сильные ноги... Выгнувшееся гибкое тело, перепутанные каштановые пряди...
Достигший финала зверь с силой дернулся, выпрямился во весь немалый рост и запрокинул голову, испустив низкий, торжествующий вой. Звук заставил мерцать свечи в лампах и всколыхнул неподвижную темную воду в бассейне. Оборотень рывком извлек наружу свое изрядно потрудившееся мужское достоинство - куда больше человеческого, мокро поблескивающее и напоминающее бронзовое изображение фаллоса перед входом в процветающий шадизарский бордель. Могучий изогнутый бивень темного цвета стоял торчком и слегка покачивался, и я ужаснулся - неужели человек может принять такое в себя? Хотя для такой личности, как Рейе - какое это должно быть упоительное мучение, переходящее в мучительное упоение... Почти такое же, как иногда проводимое в Офире ритуальное соитие женщины с быком. Физически это кажется невозможными, но свидетели подтверждают - жрицам Иштар-Кибелы это удается. Вроде бы они используют какой-то настой, возбуждающий женщину сверх меры и позволяющий на краткое время расширить естественные пределы ее лона до того, чтобы впустить уд быка.
* * *
Изогнутой лапой зверюга подхватила обессиленно поникшего рабирийца, швырнув на мраморный пол. Тот поскользнулся на гладких плитах, пытаясь удержать равновесие, и упал.
Сам зверь уселся в причудливой позе шагах в пяти от жертвы.
Рейе неловко поднялся на ноги, с видом покорного палачам узника склонив голову, отведя локти назад и чуть подогнув дрожащие колени. Однако я успел заметить в скромно опущенных черных глазах ликующий блеск. Да он от души наслаждался каждым мгновением чудовищного представления и был готов продолжать дальше хоть ночь напролет! Не он, а бедолага оборотень стал добычей, и гуль намеревался получить от зверя все, на что тот способен. Гхуле с удовольствием разыгрывал отданную на заклание жертву, единственная надежда которой на спасение - в ее привлекательности и смирении, а одуревший от страсти Велл и верил, и не верил своей удаче. Но зверю повезло - он получил возможность всецело обладать этим порочным созданием, а я... я только незамеченный никем созерцатель.
И мой доведенный до крайнего состояния дрот только что выплеснул свое вязкое содержимое прямо на бархатную занавесь. Ужасно неловко.
Оборотень глухо рыкнул, и недвижная статуя шевельнулась. Рейе сделал шаг вперед, вскинул руки, сцепив их в замок на затылке и вкрадчиво, зазывно повел бедрами. Эта парочка то ли прекрасно понимала друг друга без слов, то ли использовала дар Молчаливой речи, имеющийся у рабирийцев и отпрысков Карающей Длани, но начисто отсутствующий у людей. Как и я, зверь с нарочитой похотью в налитых кровью зрачках пристально разглядывал обнаженного человека, медленно поводя из стороны в сторону уродливой головой. Да Кадена, как и все уроженцы Рабиров, не отличался высоким ростом и внушительной мускулатурой, напоминая скорее гибкую ветвь, что гнется, не ломаясь. Или старинную статуэтку - вроде хрупкую, но вместе с тем способную уцелеть в любых передрягах и остаться невредимой.
Этим двоим ужасно нравилось изображать жуткого демона и беззащитного пленника: тот медленно поворачивался на цыпочках вокруг себя, предоставляя своему господину - а заодно и мне - возможность беспрепятственно оценить его со всех точек зрения.
Созерцание жертвы опять настроило оборотня на боевой лад. Зверюга тяжело пыхтела, вывалив длинный язык, не розовый, как у обычного волка, но темно-фиолетовый, и утвердившись в безнадежной титанической эрекции. Действо продолжалось - светлый силуэт да Кадены поплыл вдоль края бассейна, отражаясь в дробящей свет ламп темной воде. Это походило на ритуальное действо, медленное и торжественное. Движение, фигура, пауза, отточенный, выверенный жест, следующее движение... Танец, не нуждающийся в музыкальном ритме, безмолвная повесть о разгорающемся и неутоленном желании. Движения становились все откровеннее и резче, и в какой-то миг оборотень не выдержал - выбросил длинную, поросшую серой шерстью конечность, разрушив сеть пагубного очарования. Ухватив Рейе за запястье, волкодлак грубо подтащил его ближе, заставив наклониться. Гхуле такое обращение не понравилось, он попытался отстраниться. Чудовище глухо и яростно взревело, оскалившись настолько угрожающе, что я струхнул - кто его знает, вдруг они чрезмерно увлеклись? Вдруг Велл больше не держит обитающего в его душе Зверя на привязи, и теперь им управляют желания полудикого создания, вошедшего в азарт от вседозволенности?
Бедной "добыче" оставалось только уступить: повернуться спиной к мучителю и покорно опуститься поперек многострадальной кушетки, демонстрируя ему - а также мне - подтянутый упругий задик, разделенный на две аккуратные половинки. Я невольно сглотнул, зверюга тоже, но у него это получилось гораздо громче и отчетливее. Оборотень подвинулся ближе, старательно обнюхав вожделенные ягодицы и разделяющую их ложбину. Выставил длинный, капающий слюной язык, мазнул им вдоль промежности гхуле - слегка, затем с нажимом, запуская широкий язык все глубже. Рейе, чье лицо было закрыто упавшими волосами, отчетливо и жалобно всхлипнул - как по условиям причудливой игры и полагалось жертве, чье тело подвергается чудовищному надругательству, но которая ничего не может с этим поделать. Тварь подняла лапу, пошевелила уродливо искривленными пальцами с огромными черными когтями, и я ужаснулся - он что, всерьез намерен запустить свой обрубок внутрь? Да такой коготь в кровь раздерет нежную человеческую плоть еще на входе!
Но нет, страховидный костяной крюк на указательном персте зверя заметно уменьшился, втягиваясь внутрь. Теперь это был просто палец - толстый, в складках черной кожи и жестком ворсе, однако сравнимый по толщине с обычным человеческим удом. Зверюга небрежно облизала его и без всяких предварительных игрищ с размаху грубо втолкнула до самого основания в маленькое отверстие меж ягодиц гхуле. Тот взвыл, судорожно задергался, пытаясь извернуться и избавиться от вонзившегося в него чужеродного предмета. Свободной лапищей монстр с силой надавил на узкую спину да Кадены, препятствуя его метаниям и продолжая резко, с вывертами, вращать чудовищным перстом. Жертва застонала - низко, слегка подвывая - и внезапно всем телом резко подалась назад, добровольно насаживаясь на орудие своих мучений. Зверюга довольно фыркнула, присовокупив к усердно трудящемуся пальцу второй. Рейе хрипел, мотая головой и раскачиваясь из стороны в сторону. Могу только догадываться, какие чувства и ощущения он испытывал - но мне внезапно стало дурно. Я был вынужден прижаться к стене и мертвой хваткой вцепиться в штору, потому что ноги упрямо отказывались меня держать. Низ живота сводило леденящей смесью ужаса и желания - да-да, на ослепительно долгий миг мне захотелось превратиться в добычу огромного, страшного и сильного создания, не ведающего жалости и снисхождения. Стать беспомощной и безропотной жертвой, почувствовать раздирающую внутренности боль - и осознать, что для твоего господина слова "боль" и "ласка" означают одно и то же...
По напряженному, как натянутая струна, телу Рейе пробежала медленная, тягучая волна достигнутого удовлетворения. Гхуле мог прикинуться кем угодно, но скрыть свой шальной темперамент ему не удавалось - тот с головой выдавал рабирийца, доказывая, какое наслаждение он получает от творимых безобразий.
Не знаю, сколько длилась чудовищная оргия - но внезапно оборотень извлек влажные пальцы наружу, смачно облизав их и довольно фыркнув. Облапив да Кадену попрек талии, зверь сдернул его с кушетки и толкнул спиной к резной деревянной колонне. Гуль возмущенно вскрикнул, спустя мгновение оказался лицом к морде твари - оборотень с легкостью подхватил его под ягодицы и поднял. Только что рвавшийся и отчаянно сопротивлявшийся Рейе с готовностью обвил торс полузверя ногами и вцепился руками в плечи. Чудовищно оскаленная пасть и точеное, не-человечески красивое лицо на миг застыли друг напротив друга - как геральдический символ или эмблема.
Выскользнувший наружу язык твари заработал, впитывая вкус каждого уголка восхитительного тела. Оборотень облизывал плечи, выступы ключиц, шею и запрокинутое лицо гхуле, пытаясь запустить язык меж распахнутых губ. В клокочущем урчании зверюги появились стонущие, вполне человеческие нотки. Форма головы изменившегося оборотня не позволяла ему всласть насладиться поцелуями, зато к груди Рейе он приник надолго. Мне представилась бархатная кожа, стиснутая огромными клыками, горячий влажный язык, соприкасающийся с жемчужиной возбужденного соска... Тяжело дышащий рабириец гладил тварь по загривку, поросшему короткой серо-серебристой гривкой, терся ягодицами об изогнувшийся и подрагивающий от нетерпения бивень... На месте Веллана я бы уже давно спятил, отринув всякие соображения о том, какого пола мой любовник, и понимая только одно - я должен обладать им. Сейчас. Немедленно. Войти и оставаться как можно дольше.
Они, должно быть, думали о том же самом. Сильные лапы оборотня слегка опустились, перемещая рабирийца в более удобное положение. Его напрягшиеся бедра оказались на одном уровне с поджарыми ягодицами в жесткой шерсти. Монстр чуть отстранился назад, а я, каюсь, аж присел на корточки, пытаясь заглянуть снизу и не пропустить тот момент, когда его достоинство соприкоснется с потаенным отверстием да Кадены.
Опустив руку, Рейе огладил готовое к бою орудие, исторгнув из пасти оборотня прерывистый вой. Медленно и неторопливо навершие вылепленного из плоти тарана разверзло влажные недра, погрузившись едва ли на четверть. Гибкое и страстное тело гхуле затрепетало. Из кончиков согнутых пальцев, впившихся в складки шкуры на плечах оборотня, высунулись когти цвета старой слоновой кости - характерная черта и врожденное оружие уроженцев Рабиров. Рейе склонил голову набок, и я увидел, как за искусанными губами совершенной формы влажно блестят острые кошачьи клыки, два сверху и два снизу. Удовольствие заставило Немедийскую Ищейку расслабиться, вернувшись к своему подлинному облику.
Новая смена декораций. Не чудовище из преисподней насиловало отданную ему жертву, но инкуб, полуночный демон безумных и смертельно опасных услад, со всем пылом отдавался собрату по Серым Равнинам. Оборотень раскачивался взад и вперед, блестящий от влаги дрот то исчезал меж ягодиц Рейе, то выскальзывал наружу, с каждым разом проделывая все более и более длинный путь. Когда зверь сумел проникнуть до половины, стоны рабирийца сменились протяжными хрипловатыми криками, идущими откуда-то из самой глубины его естества. Вряд ли он понимал, что делает, впиваясь выпущенными когтями в спину оборотня и оставляя на серой шерсти красные расплывающиеся полосы. Вот тут сполна пригодилась способность Карающей Длани быстро оправляться от мелких ран - глубокие царапины затягивались, хотя бьющийся в объятиях зверя гуль наносил все новые и новые.
Кричали оба. Яростное рычание оборотня смешивалось с воплями изнемогающего от собственной страсти гхуле. Чудище одолело путь до конца, их тела прильнули друг к другу, атласная кожа рабирийца - к колючей шерсти полуживотного, получеловека. Ягодицы оборотня непрерывно содрогались, загоняя возбужденный дрот все глубже и глубже.
Распластанный и притиснутый к колонне жаркой глыбой воплощенной похоти Рейе скрылся за могучим торсом огромного существа, я видел только его ноги, обвивавшие поясницу монстра. Узкие ступни ритмично надавливали на ягодицы зверя, понуждая того двигаться быстрее и резче. Я не представлял, как он выдерживает столь яростный напор, да еще при этом желая, чтобы его любили как можно сильнее. Любое другое существо человеческого рода, будь то мужчина или женщина, на его месте давно бы взмолилось о пощаде или потеряло сознание, а этот только протяжно стонет, извиваясь в лапах обладающего им демона...
Хотя простите, при чем тут чудовища и демоны?
Начиная от талии и ниже представшее моему взору существо имело вполне привычный вид обнаженного мужчины из рода людей. Шерсть на спине создания исчезала, втягиваясь внутрь, под светлой кожей в странных, непривычных местах возникали сплетения жил и стремительно меняющих свое место ребер, превращаясь из звериного в обычный человеческий остов. Уродливая голова запрокинулась, совершая судорожные рывки и словно бы проваливаясь внутрь себя. Я различил хруст изменяющихся костей, складывающихся в залитое каплями пота человеческое лицо - резкие черты, искаженные мучительным блаженством, широко поставленные светло-синие глаза, узкие, твердо очерченные губы, с которых срываются глухие стоны... Остававшаяся на голове человека серая шерсть зазолотилась, развернулась длинными прямыми прядями, рассыпавшимися по плечам.
Получившийся образчик мужественности и телесного совершенства резко наклонил голову, так что отчетливо хрустнули позвонки, жадно приникнув ртом к губам заключенного в кольце его рук стройного темноволосого юноши. Теперь они напоминали распространенный образ всех мастеров художественного рисунка - пустая ночная купальня, слившиеся воедино влюбленные. Тусклый свет выхватывает очертания прекрасных тел, содрогающихся в трепете сладкого соития, темные и светлые пряди переплелись между собой...
Зверь, монстр, человек - Рейенир да Кадена провел своего избранника через все круги превращений Карающей Длани, до конца разделяя с ним боль и наслаждение. Могу поклясться чем угодно: этой ночи Веллан из Пограничья не забудет до конца своей бесшабашной жизни, сколько бы та не продлилась. Не знаю, будет ли ему даровано подобное испытание еще раз - по моему глубокому убеждению, одного раза вполне хватит, чтобы считать жизнь удавшейся и прожитой не зря.
Узкие сухопарые бедра превратившегося оборотня дернулись еще несколько раз, сначала быстро, затем все медленнее и спокойнее. Ноги Рейе, обвивавшиеся теперь вокруг талии высокого, крепко сложенного светловолосого молодого мужчины, расслабились, соскользнув вниз и утвердившись на мраморному полу. Двое стояли, тесно прижавшись друг к другу, а я, незримый третий, облегченно переводил дух, ощущая, как тает, развеивается порочный жар любовной лихорадки.
Оставалось только прогуляться к двери и открыть ее. Но, вытащив защелку, я заколебался - уйти из терм или спрятаться и обождать?
Да Кадена пошевелился, мягко, но непреклонно высвобождаясь из плена удерживавших его рук.
- Все. Теперь уходи, - его серебристый голос звучал утомленно и печально. - Уходи и не ищи встреч со мной.
- Но почему? - Веллан отпрянул, как от неожиданной пощечины. - Почему? Ты так запросто можешь сказать - уходи? А куда мне идти, скажи на милость? После всего, что ты... что мы наделали? После того, как ты показал мне, что я такое на самом деле?.. Думаешь, я смогу преспокойно вернуться к себе и завалиться спать, а завтра как ни в чем не бывало болтать, смеяться и жить дальше? Без тебя?
Никогда прежде мне не доводилось слышать в человеческом голове такого страдания. Впервые в жизни что-то заставило меня устыдиться своего пустого всепоглощающего любопытства и пожалеть о том, что я не покинул купальни.
- Ты меня прогоняешь? - Велл, похоже, хотел схватить гхуле за плечо и как следует встряхнуть, но отдернул руку, словно обжегшись. - Не молчи, скажи это! Скажи: "Пошел вон, псина". Скажи: "Это ровным счетом ничего не значит. У меня в любом городе по десятку таких, как ты". Ведь так? Так, Рейе? Так, демоны бы тебя взяли? Ну что ты молчишь?
- Я сожалею о своей ошибке, - рабириец покосился по сторонам, поднял свой камзол и набросил на ссутулившиеся плечи. Теперь он говорил ровно и холодно, не отрывая взгляда от мраморных ромбов у себя под ногами. - Ты прав, это действительно ничего не значит. Очередной способ борьбы с постоянной скукой. Новая разновидность удовольствия. Мне жаль, если ты принял это за что-то иное. Просто мне подумалось, что я еще никогда не трахался с оборотнем. Тем более - с таким симпатичным, как ты. Вот и все.
- Вот и все, - примороженным, еле ворочающимся языком повторил оборотень. - Ну и правильно. Подзаборная шавка и мужеложец - вот я кто. Других прозвищ я не заслуживаю. Я ведь вообще мало отличаюсь от дикого животного. Разве что говорить умею. И замечательно трахаюсь, правда? Ну ведь правда, скажи?
- Перестань, - Рейе поднял руку, медленно, с бесконечной нежностью проведя кончиками пальцев по напряженному лицу человека-зверя. - Перестань, пожалуйста. Ты мой прекрасный, гордый волк из Пограничья. А я всего лишь блудливый упырь, потакающий только собственным желаниям. Я не должен был этого делать. В том, что произошло, нет твоей вины. Может, мы поговорим о случившемся потом - года через два-три, когда станем мудрее и спокойнее. У тебя есть твои леса, твоя страна и твоя жизнь. В которой нет и не может быть места для такого мерзавца, как я. Уходи. Пожалуйста. Не заставляй вспоминать о том, что когда-то у меня была совесть.
Гхуле присел на кушетку и сгорбился, укрыв лицо в ладонях. Велл молча стоял за его спиной, покачиваясь туда-сюда. Могу только догадываться, какие чувства боролись в нем, но спустя пару ударов сердца он повернулся и стремительно выскочил из Морского грота. Я расслышал сдавленный, стонущий звук, похожий на рыдание, когда оборотень серым вихрем пронесся мимо меня, перетекая из облика в облик, волчьей иноходью несясь по запутанным коридорам Тарантийского замка, скорбя по своей утрате. Вот еще один, кому не суждено заснуть этой ночью. Пожалуй, самое время уйти. Прекрасная игра завершилась трагедией, а кто в этом виноват - судить не мне.
- Хальк.
Мне показалось, я ослышался. Месьор да Кадена сидел на прежнем месте, низко опустив голову, но второй оклик прозвучал достаточно отчетливо:
- Хальк, можешь войти.
На вялых, будто набитых соломой ногах я прошагал к краю водоема. Он что, все время знал о моем присутствии? Как же я влип, представить страшно! Мне было жутко... жутко и сладостно, словно я очутился в одной из собственных историй, притягательных и небывалых.
Рейе молчал. С еле различимым звуком на пол под ним шлепнулась и растеклась раздавленной медузой темно-алая капелька. И еще одна, и еще.
- У вас... у тебя кровь идет, - неожиданно для самого себя промямлил я.
- Угу, - он вяло кивнул. - Скоро пройдет. Я как-то не рассчитывал, что Велл окажется.... таким большим и таким настойчивым, - до меня долетел тихий, вымученный смешок. - Как, представление было захватывающим? Судя по твоему взъерошенному виду и вытаращенным глазам, да.
- Я не хотел, это случайно вышло... - с трудом вытолкнул я из мгновенно пересохшей глотки. - Мне следовало сразу уйти, но...
- Но тебе очень хотелось досмотреть до конца, - закончил гхуле. - Понимаю. Ничего, я не в обиде. Сам виноват.
Он вдруг с силой хватанул сжатым кулаком по изголовью кушетки. От неожиданности я аж подпрыгнул.
- Треклятое любопытство! - зло прошипел Рейе. - Треклятое, сволочное любопытство! Ну зачем оно грызет меня, Хальк? За что нам, детям Ночи, это проклятие - очаровывать, завлекать в любовные сети, совершенно не желая того? Зачем я заморочил ему голову и разбил сердце? Ради чего? Ради нескольких мгновений наслаждения? Я мог бы обзавестись другом, преданным и сообразительным, мог бы взять его с собой и приобщить к тайнам Вертрауэна. Мог сделать его своим любовником, научить тому, что знаю сам... А вместо этого заполучил нового врага и человека, который меня возненавидит до конца дней своих! Почему всегда происходит именно так? Почему я не извинился перед ним, не попытался что-то объяснить, а оттолкнул? Неужели я - всего лишь самая обычная расчетливая сволочь?
- Вы то, что вы есть, - мне удалось взять себя в руки, придумав более-менее обтекаемый ответ. - Ваш поступок был для Веллана спасением. Пусть лучше ненавидит, чем мается и грезит о недостижимой цели. Он умный парень. Когда он немного поостынет, он все поймет правильно. И будет вам благодарен.
- Твоими бы устами... - Рейе покосился на меня через плечо. Блестевшие сквозь завесу каштановых прядей глаза отливали расплавленным червонным золотом. Хотя мне точно помнилось - глаза у да Кадена черные, с россыпью крохотных золотистых искорок. В точности как полудрагоценные камни, что дверги называют "Обманчивой яшмой". - Скажите честно, месьор Юсдаль, я вас не слишком шокирую? Хоть вы в меня не влюблены?
- Отчасти, - поколебавшись и рассудив, что терять мне все равно нечего, признался я. - Но вы меня не шокируете. Я вам завидую. Хотел бы я быть таким - делать то, что хочу, и весело посылать остальной мир к демонам. Ваш облик... ваша красота, происхождение и прочие ваши загадки - они меня волнуют. В вас есть что-то до ужаса порочное и одновременно невинное. Я не могу оставаться равнодушным, даже если вы просто проходите мимо по коридору. Пока длилось наше безумное путешествие, мне казалось - я вот-вот тронусь умом от вашего присутствия. К моему величайшему облегчению, вы скоро уедете в свою Немедию и моя жизнь станет куда спокойнее. Бесцветнее. Если мне захочется вспомнить вас, я напишу новеллу - скажем, про вампира и чудовище.
- Почитать дашь? - по-свойски осведомился Рейе, немного оживляясь. - Барон Юсдаль, примите мои нижайшие извинения - я недооценивал вашу выдержку и не уделял должного внимания. Чем я могу отплатить за допущенную неловкость? Кстати, ты ведь направлялся сюда вовсе не ради того, чтобы полюбоваться мной и Велланом? А зачем, можно узнать?
- По самой простой причине, - я наконец-то решился взглянуть на создание, сидевшее на расстоянии вытянутой руки от меня. - У меня было похмелье пополам с бессонницей, и я хотел искупаться.
- Если я предложу составить компанию, это не будет расценено, как навязчивость или попытка соблазнения? Обещаю не распускать руки и помнить свое место, - невиннейшим тоном осведомился да Кадена, поднимаясь и небрежным движением плеч сбрасывая камзол на пол. Я поперхнулся воздухом.
* * *
Разумеется, он не выполнил своего обещания.
Не очень-то я и сопротивлялся. Потому что только истинный герой или преисполненный добродетели монах способны устоять против мерцающего, колдовского зова очей гхуле. А я не герой, я сочинитель. И я до ужаса любопытен.
* * *
Предыдущая королевская фаворитка, леди Аттиос, оставила нас, но ее безупречный вкус по-прежнему сказывается в покоях, обставленных согласно ее указаниям. Маленькая Пещера, примыкающая к Гроту, свидетельствует об этом - мерцающие хрустальные светильники, стены в бледно-золотистом шелке с неприметным узором, шелковые простыни кремового цвета, уйма разнообразных подушек, побольше и поменьше, и как лукавый привет - три редкостных больших зеркала вендийской работы, дающих поразительно четкое отражение. Одно располагается на низком потолке, другое - над изголовьем постели, выполненном в виде развернутых лебединых крыльев, и третье - по левую руку, на стене. Пара, возлежащая на постели (поодиночке в этом оплоте роскоши и разврата делать нечего), может во всех подробностях созерцать картины своей любви: сверху, сбоку или спереди. Где-то я читал, якобы существуют заклинания, позволяющие магику увидеть все, что когда-либо запечатлевалось в стеклянных глубинах. Произнести бы это заклинание здесь, в Пещере - наверняка открылось бы много познавательного и прелюбопытного, касающегося интимного бытия как придворных Тарантийского замка, так и повелителей нашей страны.
Пока же в зеркалах не отражается ничего особо захватывающего. Худощавый молодой человек, кареглазый и с влажной после купания рыжевато-русой шевелюрой валяется поперек постели, забросив руки за голову, и вслух рассуждает о превратностях человеческой жизни. Рядом, подогнув стройные ноги и соблазнительно выгнувшись, устроилось очаровательное создание... причем не женского пола. Густой хвост каштановых волос Рейе тоже мокрый, прозрачные капли неспешно стекают по матовой коже. Правая рука гхуле рассеянно странствует по моей груди, тонкие пальцы нежны и волнующи.
Несмотря на диковинность ситуации, мне на удивление хорошо и безмятежно. Мы недавно выбрались из бассейна, в котором провели по меньшей мере с полколокола. Да Кадена несколько успокоился после своего досадного расставания с Велланом и обратил заинтересованный взор на новую жертву.
Мы лежим и болтаем о пустяках, словно знаем друг друга по меньшей мере тысячу лет. Он хочет как можно больше узнать обо мне, и я рассказываю - о затерянном в лесах Полуночной Аквилонии поместье Юсдаль, годах в Университете, событиях нынешней тревожной весны. Ответной искренности, как я подозреваю, ждать нечего. Не будет же Немедийская Ищейка, живое хранилище тайн Драконьего Трона, делиться секретами со случайным любовником? Ну и пусть, с меня достанет и того, что он рядом. Я в любой миг могу извлечь руку из-под подушек, коснувшись его. Подрагивающие пальцы сжимаются и разжимаются, упругий сосок трется о ладонь... Рабириец чуть приподнялся, чтобы мне было удобнее, в золотисто-черных глазах появилась легкая затуманенность.
Пустив в действие вторую руку, я подтянул Рейе к себе. Он понятливо скользнул ближе, устроившись сверху - бархат и мед, сладость и тайна... Его тело было легким и горячим, обхватившие меня с боков колени гладкими и округлыми, словно вылепленными искусным скульптором. Извернувшись, он подсунул мне под голову свернутую подушку, и, чуть повернув голову, я увидел картину в зеркале: Рейе склоняется надо мной, темно-каштановые пряди падают на мои плечи, его руки скользят по моим бедрам, а мои стискивают два влажных полушария, украшенных маленькими выступами. Когда я ухватил напряженный сосок губами, гхуле тихонько вздохнул и подался вперед.
Представления не имею, сколько это длилось - я никак не мог заставить себя оторваться, а Рейе меня не торопил, всем видом показывая, насколько ему приятны мои ласки. Хочется думать, что так и было на самом деле... Хотя чем я мог удивить создание, испытавшее на своем долгом веку все, что мужчина может проделать с женщиной или себе подобным?
Наконец Рейе чуть отодвинулся, потрепав узкой сильной ладонью по моему животу и слегка огладив воспрянувшее достоинство.
- Не как у оборотня, правда? - взгрустнул я, осознавая, что мужчине-человеку не дано тягаться с превращающимся отпрыском Карающей Длани.
- Зато хорошо выглядит, - рабириец перекатился на живот и, глядя мне в лицо шальными глазищами, с нажимом провел снизу вверх высунутым острым языком по моему скромному достоянию. То возликовало. Трепыхающийся комок сердца под моими ребрами присоединился. - Еще?
- Не искушай, - жалобно попросил я. - Мне всегда нравилось, когда женщины делают это губами. Но они только дразнятся.
- Я не дразнюсь, я предлагаю. Ты ведь наверняка знаешь, что такое "Змеиное кольцо"?
- Оно же "Плодородный дождь", оно же "Свиток вечности", - перечислил я, заставив гхуле удивленно заломить тонкую бровь. - Знаю, и что с того? Или ты... - у меня перехватило дыхание, - ты согласен это сделать? Для меня?
- Мне почему-то ужасно хочется сделать тебе подарок перед отъездом - за верность, за честные слова... и просто так, - щурясь, задумчиво протянул Ищейка. - Ты очень милый, Хальк. Пусть будет "Кольцо"... потом попробуем еще что-нибудь. Кстати, первый раз слышу, чтобы "Кольцо змеи" звалось еще и "Свитком вечности". Хорошее название, мне нравится. Иди ко мне. Иди и ни о чем не думай.
Образно выражаясь, я добровольно шагнул в пропасть. Стал пригоршней глины, брошенной на вращающийся гончарный круг. Меня безжалостно смяли, лишив прежней формы, скомкали и превратили в нечто иное. Возможно, я умер. И возродился игрушкой в руках Рейе, начертанной им прихотливой строкой, другим человеком, о прежней сущности которого напоминало лишь имя. Он извлек из меня шелуху прежних лет, высыпал на ладонь и сдунул. Наполнив взамен собой, своими желаниями и незнакомыми чувствами, своим одиночеством и самоуверенностью, своей нежностью и головокружительной страстью. Не было ни боли, которой ожидает и пугается всякий, впервые проходящий через подобное испытание, ни мешающего стыда, ни неловкости. Впервые в жизни у меня не хватало слов для описания пережитого - и только теперь я начал понимать, какая мука должна раздирать мечущегося по замку волка палевой масти, зверя, по прихоти Небес ставшего вместилищем человеческой души.
В темной, бесстрастной зеркальной зыби метались, борясь друг с другом, наши отражения. Мы перекатывались друг через друга, и чем дальше - тем больше мне нравилась эта ситуация, отдающая терпким хмелем запретности. Нравилось лежать под глухо вскрикивающим гулем, принимая его в себя, ощущая, как горячий дрот скользит вперед и назад в тесном отверстии. Нравилось ощущать мелкие, внезапные укусы на своем достоинстве, бесстыдный, проворный язык, пальцы, забравшиеся глубоко меж моих ягодиц и отыскавшие некое неведомое прежде место, при нажатии на которое становилось невыносимо жарко, и только губы Рейе приносили облегчение и прохладу. Нравилось чувствовать свою возбужденную плоть внутри прекрасного, смертельно опасного создания, которое к тому же было не совсем человеком...
Ничто не длится вечно. В какой-то миг я почувствовал себя полностью опустошенным, совершенно обессиленным, и понял, что мой дрот выпущен из сладкого плена на свободу.
Свободу, которая теперь мне абсолютно не нужна.
Тяжело дышавший гхуле перевалился на живот и заболтал ногами в воздухе. От него пахло чем-то приятным, похожим на смесь пряного аромата скошенной травы и редкого благовония.
- Было замечательно, - заявил он, поймав мою кость и щекоча пальцы мягкими губами. - Особенно в конце. Ты прелесть, хотя ужасно стесняешься. И спасибо - за то, что позволил мне стать первым твоим гостем. Можешь не верить, но я очень ценю такую возможность. Она дорого стоит.
- К примеру, какого-нибудь твоего воспоминания? - подхватил я. - Расскажи мне что-нибудь познавательное. К примеру, про наших общих знакомых - отчего-то мне кажется, что многие из них рано или поздно падали к твоим ногам. Или о своих путешествиях - с тобой ведь наверняка происходило что-нибудь занимательное? Можно без раскрытия политических тайн и ужасных секретов. Но предупреждаю заранее: если ты ненароком сболтнешь пикантность о сильных мира сего, я ее непременно опишу.
- Не опишешь, - заверил меня Немедийская Ищейка, сопровождая слова легким поцелуем. - Вернее, тебе не позволят. Лучше растолкуй мне, что у тебя за странные отношения с Его королевской милостью, Конаном Канах? Ты им явно восхищаешься, но при этом дразнишь так, что меня оторопь берет - как ты до сих пор остаешься в живых?
- Сам не знаю, - признался я. - Насчет восхищения ты, безусловно, прав. Им нельзя не восхищаться. Представления не имею, почему он терпит мое глумление. Может, это его забавляет?
- Когда пытаюсь острить я, это его почему-то ничуть не забавляет, - пожаловался да Кадена. - Наоборот, он начинает злиться. Кстати, вот тебе первая сплетня, которая может стать твоим невысказанным секретом. Если пожелаешь как-нибудь добиться от короля щедрой платы за молчание, заведи разговор о его службе в Ночной Охоте. И намекни, что слыхал про одну заветную полянку, что в паре лиг от городишки Ройтан.
- А что случилось на этой полянке? - я навострил уши. Гхуле мечтательно прижмурился и потянулся всем телом:
- Та-ам... там один проходимец из Вертрауэна соблазнил не заметившего подвоха наемника из Киммерии. Эти двое измяли всю траву на лугу, пока не зашло солнце. Тогда им показалось, что ломиться посреди ночи в городские ворота - плохая идея. Ночи в Бритунии ужасно холодные, особенно для такого изнеженного создания, как я...
Боюсь, что я совершенно по-идиотски заморгал и даже открыл рот. Рейе фыркнул и указательным пальцем бережно вернул мою отпавшую челюсть на место. Аквилонский правитель, знаток и ценитель женской красоты, покоритель множества красавиц - и вот это порождение тьмы ночной?..
Я зажмурился и попытался мысленно представить себе образ того, о чем говорил да Кадена. Как ни странно, мое воображение без труда нарисовало удивительную картину - гхуле и киммерийский варвар. Сила и мощь, сжимающие в объятиях изящное, утонченное коварство. Синие глаза и золотистые, бронза и алебастр...
- Если я проболтаюсь, он меня точно убьет, - пробормотал я. Довольный произведенным впечатлением рабириец ткнулся лицом мне в шею, и следующие его слова прозвучали не слишком внятно:
- Это еще что... Однажды меня угораздило прослышать, что это чудовище полезло грабить магика Черной Руки и попалось. Колдун уже давно мутил воду, так что я подумал - совмещу-ка приятное с полезным. Убью вредную тварь и спасу шкуру старому приятелю. Авось, на радостях он будет со мной поласковее. Как бы не так! Пока я рыскал по темным коридорам, перегрызая глотки и ища, куда его запихали, он отлично справился сам. И не придумал ничего лучше, чем на радостях примостить меня на каком-то жутком пыточном станке! Не скрою, это было приятно - если бы кое-кто не переусердствовал с веревками и собственной плотью!
- А что сталось с колдуном? - я сдавленно захрюкал.
- Известно что, - Рейе легонько прикусил меня за плечо клыками. - Отправился по дороге, с которой не возвращаются. Замок мы спалили, а имущество честно поделили - побрякушки варвару, архив мне.
Отсмеявшись, я потребовал продолжения истории. Когда прозвучало следующее имя, я уже не удивился - подсознательно я ожидал услышать именно его. Правда, мне не пришло в голову, что да Кадена знает вернейшего союзника и соратника Его величества с детских лет. А как же иначе, ведь Пуантенская провинция и зловещие Рабирийские Холмы разделяются только лишь руслом неширокой Алиманы.
- Леопард - он и есть леопард, большая кошка, - задумчиво рассуждал гуль. - Кстати, чем-то он похож на тебя (я польщенно закивал). С ним легко. Дитя цивилизации, отравленное всеми ее утонченными пороками. Если я предложу испробовать в постели что-нибудь новенькое, пусть и кажущееся на первый взгляд совершенно непотребным, ты согласишься. Он тоже. А Конан просто и незамысловато пошлет нас всех подальше, и будет совершенно прав - нечего идти против природы и божественных законов. Знаешь, как любят большие кошки? Порычали, замурлыкали, забрались друг на друга, получили удовольствие и разошлись. Никаких обещаний, никаких обязательств. Самая забавная моя встреча с Пуатенцем произошла в форте Аргентум, после очередного мятежа провинции против Нумедидеса. К тому дню мы уже успели не раз поваляться в одной постели, но потом судьба и долг развели нас. В крепости тогда царила суматоха - паникующие местные обитатели, беглые мятежники, наемники, сам Нергал ногу сломит... Пуантенец ждал отряд своей замешкавшейся подружки, Адалаис Эйкар, а я примчался посреди ночи с донесениями. Передал, отчитался и не придумал ничего лучшего, как забраться в его палатку. Я и в мыслях не держал никаких любовных утех. Мечтал выспаться, решив, что там меня точно не потревожат. Залез тихонько, плюхнулся, но был недостаточно осторожен - продравший глаза Леопард возликовал и без долгих слов затащил меня к себе в постель. Облапил, уложил и принялся за дело. Я слегка поупрямился и сдался - искусство любви он освоил почти в совершенстве. Все идет, как положено, я уже начинаю повизгивать, и тут в шатер вваливается замученная трехдневной скачкой леди Адалаис.
- Немая сцена, - съехидничал я.
- Тебе смешно, - с трагическим видом скривился Рейе. - А мне каково? Я вовсе не собирался рушить намечающееся семейное счастье Леопарда. И я безмерно уважаю Адди - как и все, кто имеет счастье быть с ней знакомым.
Адалаис Эйкар, герцогиню Пуантенскую, и в самом деле нельзя не уважать или не любить - в этом я был полностью согласен с рабирийцем. Но уж больно живописная сценка возникала в моем воображении. Походный шатер с обычным в таких случаях бардаком, оружие, доспехи, одежда, карты местности и недопитый с вечера кувшин эля мирно соседствуют в самых невероятных сочетаниях. Ворох потрепанных одеял вместо нормальной постели, обнаженные да Кадена и Леопард занимаются любовью - и напрочь ошарашенная увиденным леди Адалаис.
- И как же вы разрешили сей драматический конфликт? - у меня родилось аж три возможных исхода, и все они оказались неверными.
- Леопард забормотал что-то наподобие "моя дорогая, я думал, ты приедешь завтра...", Адди гордо повернулась к выходу - судя по ее виду, он вполне могла сгоряча забраться в седло и удрать куда-нибудь в Пущу, где ее непременно бы пристрелили. А я начал действовать. Схватил первую попавшуюся тряпку, набросил и вылетел следом за Адалаис. У дозорных, когда я прогалопировал мимо, челюсти отвисли. Шагов через десять я ее догнал, вцепился намертво и принялся уговаривать. Для начала миледи Эйкар облила меня заслуженным презрением, заявив: она прекрасно знает, кто я такой, она не одобряет подобного ремесла, но понимает - мятежникам нужна любая поддержка, пусть даже от Немедии и оплаченная столь диким способом.
Еще с четверть колокола я убеждал ее, что произошло недоразумение исключительно личного свойства и незаметно толкал к шатру. Кончилось тем, что я приволок разгневанную Адди назад. Мы с Леопардом принялись втолковывать ей, кого он на самом деле любит, а с кем спит для пользы дела. Под душещипательные разговоры в четыре руки потихоньку стащили с нее сперва колет, затем рубашку, а затем все остальное. Вскоре прекрасная госпожа Эйкар с большим удивлением обнаружила, что занята не спорами, а поцелуями, и к ней настойчиво ласкаются двое мужчин... К утру она нас простила. Единственной пострадавшей стороной оказался Пуантенец - вздремнуть ему так и не удалось, потому что приходилось ублажать то Адди, то меня. Однако на следующий день я предпочел исчезнуть - чтобы не маячить у нее перед глазами дурным воспоминанием.
- Гм, - только и сказал я. - Весьма познавательно... А еще?
- Вот ведь воплощение ненасытного любопытства на мою голову, - смешливо протянул Рейе. - Чем бы тебя еще удивить... Мой бывший непосредственный начальник, герцог Лаварон, глава Вертрауэна, порой тоже не избегал искушения притиснуть меня к стене где-нибудь в архиве. Любовью он занимался также, как рассчитывал политические ходы в своих интригах - верно, сухо и с предельной точностью. Нимеды Эльсдорфы, старший и младший - мужчины как мужчины. Правда, младший, как и ты, обожает "Змеиные кольца", причем с участием двух-трех симпатичных девчонок. При туранском дворе слишком много красивых и очень красивых девиц из самых различных краев. Там властвует сугубая пресыщенность. Танцы тюльпанов и семи покрывал, созерцание разнообразных сцен женской любви, в то время как сам благодушный зритель вовсю обхаживает хорошенького мальчика. Для меня там раздолье - моя прекрасная задница и возможность обладать ею стоит любой государственной тайны. В Ианте Офирской пышно благоухает, озаряя все вокруг своим богатством, великий храм Матери Иштар. Нравы соответствующие. Одна моя хорошая знакомая, младшая жрица Ариама, способна единственным пальчиком вытворить со мной такое, чего и десятку легионеров не добиться. Я туда езжу раз в год, чаще не могу - нельзя пройти по улице, чтобы очередная красотка не пригласила тебя заглянуть на полнощное бдение во славу Иштар Милосердной и Всепрощающей. Да, милая Ариама - это нечто поразительное...
- Может, мне тоже стоит с ней познакомиться?
- Познакомься, познакомься, тебе понравится. В отличие от Ианты, Заморийский протекторат - развеселый бордель, открытый днем и ночью. Получай и бери все, что угодно, только не забывай платить. Шумно, красочно, грязно, порой опасно - и всегда очень захватывающе. В Мессантии Аргосской, особенно в порту, творится почти тоже самое, что в Шадизаре, в богатых кварталах внешне все благопристойно, однако за прикрытыми дверями можно наткнуться на таких затейников... Зингара для меня слишком чопорна. Из кожи вон вылезешь, пока кого-нибудь соблазнишь, а еще сплетничают про горячую полуденную кровь. Это скорее относится к плебсу и морскому братству - вот те готовы всегда и с превеликим удовольствием. Едем дальше?
- Разумеется! - согласился я. - Что еще осталось неокинутым вашим проницательным взором?
- Про Полночь не скажу ничего. Туда меня еще не заносило, а редкие представители сих краев, с коими мне доводилось иметь дело, в том числе и Его аквилонское величество вряд ли идут в счет. Пограничье и Бритуния - милое захолустье, патриархальные нравы, дедовские заветы. Поза "женщина сверху" считается крайней степенью распутства. Таких, как я, там охотно сажают на кол. Что самое обидное, не за то, что я упырь, а за то, что люблю симпатичных парней больше, чем симпатичных девиц.
- Ужасно. Я имею в виду сажание на кол.
- Коф и протектораты. Мрачное местечко. В Хоршемишском дворце слишком много любителей насилия. Цепи, плети, шелковые веревки, каленое железо и прочая мерзость. Разок я допустил там ужасную ошибку: трудился во имя интересов Вертрауэна на пару с подругой, и отправил ее нанести полуночный визит одному типу, в секретном шкафу которого я намеревался пошарить на предмет всяких подозрительных писем. Моя девушка тем временем должна была всячески отвлекать его внимание, - бойко говоривший да Кадена вдруг запнулся, золотой блеск в его зрачках потускнел. Похоже, он сожалел о том, что вспомнил эту подробность своей жизни.
- Если тебе неприятно, то не нужно... - заикнулся я. Он отмахнулся:
- Что было - то было. В конце концов, я тоже небезупречен. Мне нужно было пойти самому, я бы справился. Палома мирно болтала с этим ублюдком, станцевала для него, ублажила ртом его нефритовый стебель... Он предложил ей раздеться и пройти в спальню. Поскольку все шло отлично, она ничего не заподозрила. Сняла одежду и вошла, думая, что сейчас придется от души попрыгать. О дальнейшем могу только догадываться. Похоже, ее там поджидали двое или трое жеребцов из тех, у кого бивень по размерам равен слоновьему, а мозгов хватает лишь на исполнение приказов. Палому схватили, скрутили руки и принялись насиловать. Мерзавец, должно быть, сидел рядом и любовался, капая слюной. На следующий день ее привезли домой. На девице живого места не было. Ее отымели всеми способами, до каких только можно додуматься, выпороли до мяса и, похоже, заставили совокупиться с каким-то животным - то ли павианом, то ли ослом. Самое ужасное, что она выжила. Лекари более-менее подлатали ее тело, раны затянулись, но... Эти события произошли лет шесть назад, а моя верная и прекрасная Палома до сих пор не разговаривает, никого не узнает и плачет при виде любого мужчины. Я переправил ее в Ианту, там о ней хорошо заботятся...
- А те, кто это сделал? - Рейе не из тех, кто откладывает мщение на потом, и виновникам наверняка пришлось поплатиться и очень скоро.
- Как-то ночью я к ним наведался, - блестящие глаза вновь стали шальными и азартными. - Хотел сделать этих жеребцов меринами, но потом решил: они будут опасны и в таком виде. Я их загрыз, одного за другим, и выпил то, что текло в их жилах, - гхуле улыбнулся, показав маленькие острые клыки.
- Что же до их хозяина, ему пришлось пережить все, что выпало на долю Паломы. Я приласкал его своими коготками, охолостил - Темное Творение, как же он визжал, хуже свиньи под ножом! - отхлестал, пока он не потерял сознание, и прикрутил к кровати. Когда он очнулся, то выяснил неприятное обстоятельство - вокруг него было расплескано с пяток кувшинов масла, а напротив стоял милейший молодой человек со свечкой в руках. Улыбнулся ему на прощание и поднес свечу к постели.
- Жестоко, но справедливо, - согласился я. На миг мне стало жутко: не хотелось бы мне оказаться на месте бедолаги, вызвавшего гнев Рейенира да Кадены. Впрочем, погибший сам виноват. Никто не заставлял его измываться над беззащитной девушкой. - Слушай, давай о чем-нибудь более приятном, а? Мне потом всю ночь будут сниться кошмары... с твоим участием.
- Давай, - с готовностью согласился гхуле, укладывая голову мне на грудь. Я запустил пальцы в его волосы - шелковистые, струящиеся... - А то меня порой заносит куда-то не туда.
* * *
- Ты много говорил о разных странах Материка, но ни словом не упомянул о собственном народе, - я отважился повернуть разговор к весьма занимавшей меня теме. - Расскажи о них. Какие вы, гхуле - там, в холмах над Хоротом, в запретных для людей лесах?
- Нет, - губы Рейе сложились в мягкую усмешку, - нет и нет. Про Рабиры я тебе рассказывать не буду. У всякой откровенности есть границы. К тому же я давно не живу с моим народом, предпочитая шататься среди людей. В целом они похожи на меня - и внешне, и по характеру. Взбалмошные и неуемные в молодости, мудрые к старости. Еще мы любим любовь во всех ее проявлениях и порой склонны забывать о пристойности.
- Это я уже понял, - пробормотал я, покосившись вниз, где ладонь гуля украдкой опять подбиралась к моему увядшему пестику.
- Однако кое-что занимательное я тебе, пожалуй, расскажу. И даже попробую показать. Я люблю это воспоминание. Оно из тех немногих светлых моментов, что украшают мою жизнь и делают ее сносной.
- Показать? - не понял я. - Как "показать"? В каком смысле? Мы, люди, не владеем вашей Молчащей Речью, это всем известно...
- Хальк, помолчи, - проворчал Рейе. - Ты увидишь это... ну, как во сне. Ляг спокойно... вот так, руки за голову... расслабься, закрой глаза. Представь себе... скажем, зеркало. Этим зеркалом будешь ты, а отражаться в нем стану я. Не знаю, может, ты увидишь прошлое моими глазами, может, со стороны...
Я подчинился, ощутив по колыханию постели, что гуль заерзал и переместился ниже. Его ладонь все-таки достигла заветной цели, пальцы легко стиснули дрот, огладили, отпустили. Рассыпавшиеся пряди щекотно заскользили по моим бедрам, когда Рейе наклонил голову и кончиком языка лизнул затвердевшую головку члена. Сквозь зажмуренные ресницы я сперва видел стены в золотистом шелке, но вдруг они подернулись туманом, зазеленели, шелестя листвой... Да, меня действительно окружал лес - длинная, спускающаяся вниз прогалина посреди светлой буковой рощи. Похоже, здесь стояло самое начало лета, и молодые листья сияли клейкой изумрудной зеленью. За чертой леса угадывались синеватые пологие горы, и я вдруг осознал, что я - это уже не совсем я.
Часть моего рассудка, незримая и неслышимая, тенью скользила по влажной от травы росе. Другая же глядела на мир широко распахнутыми глазами юноши, вышедшего на прогалину. От избытка сил и бурлившего в крови восторга он не мог стоять спокойно, слегка пританцовывая, точно застоявшийся конь. Ему хотелось сорваться с места и промчаться через просыпающийся лес, будя его обитателей топотом и улюлюканьем. Хотелось кататься по молодой, с хрустом ломающейся траве, вдыхая ее острый запах, всей кожей ощущая, как оживает земля после холодной и слякотной зимы. Упасть на спину и смотреть в бездонное, светло-голубое небо, мечтая обернуться птицей и взлететь над дремлющими Рабирами.
"Это я, - ироничный и грустный шепот за спиной. Теплое прикосновение, словно незаметно подошедший гхуле положил мне руку на плечо. - Это я... изрядное число зим и лет назад. Весна моего совершеннолетия".
Юный Рейе рванулся вперед, и я увидел его со стороны - гибкого, поджарого, с плещущим на ветру стягом каштановых волос. Черты лица еще не обрели нынешней хищной резкости, и да Кадена похож на обычного человеческого подростка лет пятнадцати. Он бежит, почти летит, делая громадные, бесшумные прыжки. Теперь я вижу, куда он направляется - привалившись плечом к серебристо-зеленой коре, сроднившись в неподвижности с деревом, застыла фигура в зеленых одеждах. Рейе подкрадывается к созерцателю, нежный тонкий рот кривится в уже знакомой мне ехидной усмешке. В ладонях гхуле как по волшебству появились два узких, изогнутых кинжала, солнце мгновенной вспышкой отражается на лезвиях.
Подросток замахивается и наносит удар - так стремительно, что я не успеваю заметить его движения.
Вроде бы расслабленная и ничего не подозревавшая добыча опережает юного охотника, уклоняясь и встречая летящие клинки своим - одним, более тяжелым и широким, чем те, что пляшут в руках Рейе. Теперь я вижу, кого атаковал подросток - своего соплеменника. Черноволосого, обманчиво хрупкого, с гладким тонким ликом без всяких примет возраста.
"Лайвел, - хмыкает взрослый Рейе. - Бессменный советник князя Рабиров на протяжении уже доброй сотни лет. Голос и совесть Княжества. Мой наставник - то суровый, то злоязыкий и требовательный, то нежный..."
Мужчина и подросток фехтовали. То, как они это делали, заставило бы любого матерого легионера взвыть от черной зависти: такой быстроты и отточенности движений человеку не достичь и за годы упорных тренировок. Для рабирийцев же схватка была исполненной опасности игрой - клинки в их руках вращались, взлетали в воздух, коварно жалили исподтишка... Направление хвата менялось с каждым новым мгновением, выпады сыпались один за другим, и я ужаснулся, как они еще не искромсали друг друга в кровь.
Единственный раз Рейе удалось прорвать защиту противника и полоснуть клинком по широкому рукаву, заплескавшему в воздухе двумя половинками. Старший гхуле одобрительно кивнул, переходя из обороны к атаке - и вот уже один из кинжалов Рейе улетел в сторону, а сверкающее лезвие в руках Лайвела одним взмахом распарывает ткань рубахи на груди ученика. Молодой гхуле пятится, отмахиваясь, старший коварно подставляет ему подножку - и да Кадена спиной вперед рушится в траву. Лайвел коротко смеется и валится сверху, всем телом прижимая Рейе к земле. Подросток ожесточенно вырывается, но наставник сильнее. Руки юноши пойманы, и старший собрат жадно впивается в его губы. Лобзание длится и длится, пока Рейе не перестает дергаться и не начинает со всем пылом молодости отвечать на поцелуй. Лайвел торопливо стягивает с него порванную рубаху и узкие штаны. Подросток широко раскидывает ноги, извиваясь под руками наставника от нетерпеливого желания и постанывая. Старший гхуле встает на колени, придерживая Рейе за ноги - и тут я ощущаю взгляд, направленный на две слившиеся воедино фигуры. Взгляд, исполненный жгучей, всепоглощающей ненависти и ревности. Шипение сквозь зубы - "мой... только мой..."
Догадывался ли Рейе, что в тот дивный летний денек кто-то подсматривал за ним? Знал ли имя того, кто заживо горел на костре беспощадного влечения? Я хочу задать вопрос - и не могу. Мое тело бьется на влажных простынях, и это не Рейе - это я, Хальк дие Юсдаль, распахиваю свои двери для того, кто стоит у порога, желая войти.
Сладкий, упоительный кошмар повторяется заново Да Кадена врывается, начинает раскачиваться, и я кричу - потому что если он остановится, мир замедлит свое вращение, а я снова умру. И уже не воскресну.
Обрушившееся наслаждение было острым, болезненно-сладким, не идущим ни в какое сравнение с удовольствием от обычного совокупления с женщиной. Умом я понимал, что нельзя проделывать такое слишком часто: слишком уж колотится о ребра заходящееся в экстазе сердце, слишком ярко полыхает потаенный огонь, сжигающий наши слившиеся тела. Такая любовь - как редкостное блюдо, подаваемое раз в год по большим праздникам. Протянув руку, я завладел возбужденным, бархатисто-твердым достоинством Рейе, помогая гхуле достичь полного согласия со мной и чувствуя истекающую на ладонь сладкую густую влагу. Мы таяли, растворялись - я в нем, он во мне - под его и мои стоны, полные вожделения и нежности...
Когда все закончилось, он выскользнул и упал бок о бок со мной, не в силах пошевелиться и заговорить. Я ткнулся лицом в плечо Рейе, с трудом подняв руку, обхватил его за талию, ощущая, как утихает яростный стук его сердца, выравнивается хриплое дыхание и затихают стонущие выдохи. Он прижался ко мне - влажный от выступивших на коже капелек, горячий и неописуемо сладостный. Кажется, я задремал, держа его в объятиях... и очнулся в полном одиночестве, посреди безжалостно разворошенной постели.
Подумав, что он решил искупаться, я выскочил из покоев наружу, наткнувшись вместо моего головокружительного возлюбленного на зевающего спросонья служителя. Тот ничуть не удивился явлению взъерошенного и истерзанного бурной проведенной ночью господина королевского библиотекаря. Разумеется, он никого не видел - ни женщины, ни мужчины - а на дворе уже шестой утренний колокол и скоро сюда явятся первые посетители, сменившиеся с ночного караула офицеры Черных Драконов.
Он ушел. Ушел, пока я спал, незаметно и легко, как сон или наваждение. Явился непрошеным, одарил меня частичкой своего хмельного аромата, и исчез. Лилового камзола, само собой, на полу не валялось, и единственным доказательством ночных событий могли служить только глубокие царапины на деревянной колонне - оставленные то ли гхуле, то ли Велланом.
* * *
В следующий раз я увидел Рейенира только спустя два дня, в нижнем дворе замка, в дорожной одежде, рядом Мораддином, готовым вот-вот отправиться в долгий путь домой, в Немедию. Мы вежливо распрощались - разумеется, события в купальне не были упомянуты ни словом, ни намеком - но, уже перед тем как взлететь в седло, он одними губами шепнул мне, придерживавшему для него стремя: "Я буду ждать твоего письма".
На создание обещанной новеллы у меня ушло две седмицы неустанных ночных трудов и несколько десятков листов пергамента, использованных под черновики и встретивших бесславную смерть в огне камина. Я решил снабдить историю завершенным сюжетом, с полагающимся началом и развязкой, и, особо не мудрствуя, создал обитающего в лесах неподалеку от Алкменона (понятия не имею, леса там или горы, но мне понравилось звучность названия) ужасного демона из Нижней Сферы. Предотвратить набеги чудовища на город можно было одним способом - каждую луну предоставляя ему по прекрасной девице или юноше для ублажения его похотливых потребностей. Горожане терпели, бедные жертвы исчезали в пещере, попытки героев и охотников за чудовищами изгнать распоясавшегося монстра не увенчались успехом.
Накануне очередного жертвоприношения в измученный и взбудораженный Алкменон въехал путник. Я пытался придать описанию героя, получившего имя Дайре, черты да Кадены, но в итоге получилось нечто среднее между гхуле и Его аквилонским величеством - утонченная внешность рабирийца при непринужденных манерах варвара. Само собой, герой прослышал о бедствиях города, о том, что в Алкменоне скоро не останется ни девиц, ни молодых людей, а покупать рабов и пленниц из других стран становится все накладнее. Узнал он и о том, что через три дня нужно раздобыть для демона очередную наложницу.
Дайре явился к городским старейшинам и за кругленькую сумму предложил им в качестве жертвы себя. Причинами удивительного поступка никто не заинтересовался, старцы с величайшим удовольствием ухватились за предложение, и в положенное время доброволец отправился на заклание.
Для рассказа о том, что произошло в логове, мне не понадобилось чрезмерно напрягать воображение. Я просто как можно красочнее расписал события в ночной купальне Тарантийского замка, присовокупив ворох пряных подробностей и откровенных непристойностей. Несчастная и покорная поначалу жертва оказалась инкубом, живущим среди людей и подрабатывающим то истреблением разгулявшихся чудовищ, то выполнением уж совершенно невероятных соитий с людьми. Бедняга демон был полностью поражен, повержен, охолощен и приведен на цепи в город, где во всеуслышание покаялся и изошел черным дымом. Победитель получил вознаграждение и отправился далее, сожалея в последних строках о том, что монстр так быстро выдохся и сдался - недавно он придумал парочку новых постельных трюков, совершенно неподходящих для людей, но зато годных для более выносливых обитателей Нижних Сфер...
Тщательно переписанная мною самим "Пещера чудовища" - доверять свое творение дворцовым писцам я не решился - была запакована в пакет, обляпана печатями и сунута в сумку к королевскому гонцу, отправлявшемуся в Немедию. Я облегченно перевел дух: создание новеллы словно освободило меня от незримого, возбуждающего присутствия Рейе да Кадены. От его рассеянной улыбки, его золотисто-черного взгляда и бархатистой кожи.
Через две луны, к самому Йолю, пришел ответ. Пухлый пакет, прошитый суровой нитью, "лично в руки". Внутри оказалось несколько посланий, разложенных по разным конвертам.
Письмо от да Кадены. Милое, смешливое, с россыпью благодарностей за доставленное при прочтении удовольствие и уверениями, "что он не всегда такой". Мне как наяву представилась картина: вечер, у ревущего камина свернулось изящное создание, закутанное в серебристые рысьи меха, и вдумчиво перечитывает текст на пергаментных листах. Тонкие губы порой складываются в легчайшую усмешку, Рейе протягивает руку за стоящим поодаль бокалом горячего вина и неторопливо отпивает глоток.
Разумеется, гхуле не удержался от того, чтобы показать мой труд некоторым из своих "весьма близких" друзей - вот ведь болтливый распутник! Читатели были восхищены, немедля заказали копии и со слезами просили разузнать - нет ли у месьора Гая Петрониуса чего-нибудь столь же занимательного, касающегося похождений этого весьма необычного героя? Снять копии Рейе позволил. Мне же в качестве извинения выслал заемное письмо офирского банка, с положенной автору произведения долей за переписку его текстов и щедрой надбавкой сверх того. Так что внезапно я обнаружил себя богаче на сотню свалившихся с неба кесариев, за что мысленно поблагодарил Дайре... и Немедийскую Ищейку тоже.
Следующий пакет, самый толстый, содержал в себе около трех десятков пергаментных листов с... о, боги! - с живописными иллюстрациями моего творения. На какой-то миг я просто сидел и растерянно моргал, не осознавая, на что смотрю.
Рисунки были черно-белыми, выполненными сепией, и цветными. Судя по разнице стилей, их создали два или три разных человека, предварительно ознакомившихся с текстом и изобразивших особо пряные места с разных точек зрения. Картинки в подробностях воплощали не только мои полуночные фантазии, но и домыслы иллюстраторов. Вот чудовище, смотрящее на возбуждающий танец Дайре. Юноша на коленях перед зверем ублажает языком вставший торчком бивень (художник перестарался, вырисовав нечто совсем уж гигантское). Еще сценка: прикованная за запястья и лодыжки кричащая обнаженная жертва на подобии алтаря, монстр запускает длинный, раздвоенный на конце язык меж ее ягодиц. Чудовище насилует пленника, огромный уд погружен до половины, дабы нагляднее продемонстрировать рассматривающему картину его величину - сюжет повторялся несколько раз, в разных вариантах. Дайре, бьющийся в лапах зверя, принимает свой истинный облик - когти, клыки, черная чешуя вместо бледной кожи. Сверкающие расплавленным золотом глаза, очень похожие на глаза Рейе. Монстр, распяленный под ненасытным инкубом, подпрыгивающим сверху, и явно чувствующий себя крайне несчастным. Огромное чудище забилось в угол, а былая жертва тянет его продолжать забаву...
Гм. Просмотр картинок довел меня до того, что пришлось отхлебнуть вина со льдом, а то между ног становилось как-то жарко.
Третий конверт, маленький, перечеркивала быстро выведенная фраза "Х.Ю.: только для ваших глаз". Иштар Всеблагая, там-то что?
Опять рисунки, штук десять. Сделаны на маленьких твердых кусочках редкой кхитайской хлопчатой бумаги соломенно-золотистого цвета. Сепия, кое-где - цветные краски. Приглядевшись, я в ужасе оглянулся - не занесло ли кого в библиотеку, не пялится ли кто мне через плечо?
Эти да Кадена нарисовал сам. Я и не знал, что он умеет рисовать - несколькими штрихами точно и верно передавая увиденное. Впрочем, что я о знаю о гхуле - кроме того, что воспоминания о нем сводят меня с ума? Неподражаемый сумасброд на королевской службе не придумал ничего лучше, как одарить меня картинами нашей встречи в купальне! Для того, кто знает его и меня в лицо, не составит большого труда опознать изображенных людей. Да, вне всякого сомнения, это я и он - обнимаемся на постели в Пещере, отражаясь в зеркалах... "Змеиное кольцо", он распростерся подо мной... Рейе стоит посреди разворошенной постели на коленях и локтях, нетерпеливо оглядываясь через плечо, я чуть сбоку от него, моя кисть полускрыта между его ягодицами... Я, соединяющийся с ним сзади... Он, оседлавший меня... Последним оказался маленький портрет Рейе - нагой гхуле с разметавшимися волосами полулежит на постели, подперев голову согнутой в локте рукой. Между полуоткрытых губ - влажный, острый блеск клыков. Вытянутые к вискам глаза устремлены прямо на меня, в них обещание... или насмешка, трудно сказать.
Подарок да Кадены я сложил в отдельную шкатулку, запирающуюся на хитроумный замок. Долго колебался, что делать с портретом Рейе, и все же решился - поместил его в подходящую рамку и установил на столике в спальне. Хвала богам, сюда мои знакомые заходят редко, так что вряд ли предмет моих воздыханий попадется кому-нибудь на глаза. А даже если попадется - что ж, сочтут остроумной шуткой. Или я по большому секрету поведаю, что сие прекрасное создание есть плод фантазии художника.
Иллюстрации к новелле ждала иная судьба. Уже в следующем году тщательно скрываемые от блюстителей нравственности списки "Пещеры" начали разгуливать по дворцу. Один из первых, переплетенный в роскошный синий бархат, я обнаружил у Леопарда, с жаром заверявшего меня, что он добыл эту библиографическую редкость у верных людей, выложил три десятка кесариев за сам текст, еще десять - за переплет, и ничуть не жалеет. Только королю не проболтайся, он столь порочных развлечений не понимает и не одобряет... Что, что у тебя есть?? Да я понимаю, что от верных друзей! Глянуть можно? Ну хоть разок? Издалека?.. Хальк, не продашь? Ну хотя бы штук пять - вот этот лист... и этот тоже... Отдам переплести вместе с сочинением, пусть остальные завидуют.
Распроданные и раздаренные рисунки стали достоянием счастливых обладателей копий новеллы Гая Петрониуса. Спустя полгода месьор Гай порадовал своих почитателей еще несколькими новеллами в столь же терпком и возбуждающем духе. В одной я описал приключения Дайре во время войны среди людей и демонов, перемежая описания военных схваток - не менее азартными поединками между мужчинами и женщинами в постели, причем включил туда яркий эпизод изнасилования инкуба, совершенного пятеркой наемников на поле только что закончившегося сражения. Другая новелла вызвала сдержанное недовольство иштарийской общины - мой герой отправился в Ианту, сведя близкое знакомство с особенностями нравов жриц Великой Матери-Земли. Придворные, кому довелось побывать в Ианте, хохотали, уверяя, что лучшего памфлета против сластолюбивых жричек Иштар им еще читать не доводилось.
Еще одну историю я сочинил специально для да Кадены, по-прежнему исправно получавшего первый экземпляр нового рассказа. Действие происходило в Кордаве с ее чопорными нравами, а герой случайно встречался с парочкой уроженцев Рабиров. Новелла получилась не безнравственной и разухабистой, как обычно, и оттого в кои веки была одобрена женщинами. Я включил туда немного собственных грез и сладких воспоминаний о памятной ночи в термах, сделал весьма лирическую сцену на морском побережье, и еще одну - на лесной поляне, с описанием мужской любви. Развеселая новелла заканчивалась печально: гулька, подруга Дайре, погибала от рук людей, второй его приятель расставался с ним.
Леопард к тому времени безошибочно вычислил, кто в тарантийском замке есть "Гай Петрониус" и откуда являются столь нравящиеся ему повести. Заполучив "Дождь над океаном", он принялся обиняками выспрашивать - не случилось ли в моей жизни чего-то трагичного? Может, я со своей дамой сердца повздорил? Или наоборот, влюбился в кого-то, а она - явственным намеком звучало "он" - не отвечает взаимностью? Может, похлопотать, чтобы мне дали отпуск от двора на луну-другую? Съезди на Побережье, развейся, развлекись...
Хотя смейся, хоть плачь. Рейе прислал трогательное письмо, сообщая, что летом дела Немедии позволяют ему на седмицу вырваться в Тарантию. Он будет весьма рад, если проведет эту седмицу исключительно в моем обществе. Может, у него отыщется в запасе пара-тройка занимательных историй, которые мне пригодятся...
Выведенная летящим почерком фраза в самом конце страницы: "Хальк, я так скучаю по тебе..."
Он и в самом деле приехал. И был Руазельский лес в конце лета - медовая, сонная вода в заводях, мягкий, чувственный смех гхуле, разведенный нами костер над Хоротом и долгие, бесконечные ночи.
* * *
За шесть лет я написал около двух десятков новелл и один длинный роман о прекрасном и распутном демоне соблазна. А потом в Немедии грянула Битва Драконов, сорвав нас с привычных мест, перемешав и безвозвратно изменив наши судьбы. Удивительно звучит, но именно в тот грозный, исполненный потрясений, лжи и смерти год многие из нас обрели свое счастье. Конан, встретивший девицу Дженну из Пограничья. Я, до глубины души потрясенный рыжекудрым злоязычным дивом, Цинтией фаэ Целлиг.
И Рейе.
Рейе, которому пришлось труднее прочих. Рейе, внезапно для самого себя полюбивший столь страстно и бурно, что власть нахлынувшего чувства оказалась сильнее долга и данных клятв. Он покинул Вертрауэн - могу только догадываться, какой ценой ему это обошлось, ведь Пятый Департамент редко отпускает своих конфидентов живыми - и уехал из Немедии. В Зингару, ко двору Королевы Моря и Суши. К своей любви. К Чабеле Альмендо, единственной и неповторимой. Гхуле, всегда такой расчетливый и хладнокровный, потерял голову от человеческой женщины.
Он и сейчас там, в Перламутровом Дворце. Фаворит, советник, приближенный Ее величества. Предмет всеобщих сплетен и явственного неодобрения. Насколько я знаю, за минувший год его уже трижды пытались убить - придворные считают себя оскорбленными решением королевы и ее скандалезным выбором. Они бы закрыли глаза, заведи Чабела роман с кем-нибудь из своих подданных. Но рабириец! Не делающий тайны из своего происхождения и положения в кордавском замке! Упырь, выглядящий молодым человеком, который на самом деле помнит, как воздвигалась знаменитая Морская Башня! К чему катится наше общество?
А эти двое, похоже, твердо уверены - мир вращается исключительно ради них. Я видел их в те тревожные весенние дни, когда закатный Материк раскачивался над пропастью всеобщего хаоса, а их любовь только-только расцветала. Увидел - и смирился с тем, что тарантийскому библиотекарю придется кротко отойти в сторону. Я не мог стать достойным соперником Чабеле - яркой, умной, полной жизни и ослепительного внутреннего огня, своенравной и прекрасной. Да Кадена теперь видел только ее.
Больше Рейе мне не писал. Остались только шкатулка с рисунками, маленький портрет и воспоминания, горькие и сладостные. Однажды, злясь, я хотел сжечь картины, но передумал. Пусть хранятся. У меня достанет сил не отказываться от этой страницы своей жизни.
Теперь в мой дом вошла Цинтия, свет моих очей и радость моего сердца. Я счастлив. Но порой, в глухие полуночные часы, я утыкаюсь лицом в подушку, и моя душа кровоточит при мысли, что я никогда больше не увижу этих черных глаз с золотыми искрами, этой дразнящей улыбки, не почувствую обжигающего прикосновения его рук, не обниму его... Не разделю его любовь, шальную, порочную и завораживающую.
Я сполна насытил свое любопытство - но стал ли от этого счастливее?