Командировочные были.

  

   Было это в Севастополе. Я тогда работал в постоянных командировках на кораблях военного флота, поэтому жили мы во флотской гостинице. Гостиница КЧФ, кто бывал в Севастополе не как турист, тот её хорошо знает - вполне приличное заведение. Двухместные номера со всеми удобствами были всегда к нашим услугам, когда бы мы не приезжали - хоть зимой, хоть летом. Приветливый и аккуратный обслуживающий персонал, словом об этой гостинице остались самые лучшие воспоминания. Кстати, там же и приснился мне "Необычный сон" год или два раньше описываемых здесь событий. Или позже. Ну, это не важно.

   Время было под новый год (какой уж не помню - конец семидесятых), все упаковывали чемоданы, собираясь домой, и разъезжались. Собирались и мы всей бригадой завтра утром электричкой в Симферополь, а оттуда самолётом домой.

   Захожу я вечерком в буфет перекусить и пивка выпить, а там мой закадычный друг Владимир Татаренков, которого все звали просто Татар. Владимир большой умница, юморист и любитель розыгрышей, в чём был непревзойдённый мастер. Мы с ним на пару часто кого-нибудь разыгрывали, так получилось и теперь.

   Так вот в очередь я не встал, всё, что мне надо взял Владимир - его очередь уже подошла. Но он успел мне показать на паренька, который сидел один за столиком со скучающим видом, пил пиво и что-то жевал.

   - Вот мой сосед по номеру - сказал Владимир - подсядем к нему, я тебя с ним познакомлю - и подмигнул.

   Раньше ещё Владимир как-то рассказывал про своего соседа - это был редкий экземпляр никчёмного человека, какой почти не встречался нам на пути. Было ему года 22 - 24, это был "маменькин сыночек" в прямом смысле. Маменька его была главным бухгалтером на одном из крупных заводов союзного значения. Тот, кто помнит советские времена, знает, что это была очень большая шишка, значит, сынок мог иметь всё, что хотел. Однако маменька явно испортила его слишком назойливой опекой. В результате получился безвольный, несамостоятельный, никчемный человек. Похоже, увидев, что она наделала, маменька решила исправить свою ошибку и устроила сына работать в командировках, чтобы он стал самостоятельным и закалил характер. Впрочем, и здесь она не давала сыну покоя. Она звонила ему по 3 -4 раза в день, требуя отчёта и снабжая его инструкциями что делать. В то время сотовых телефонов не было и звонить по межгороду было дорого и непросто. Впрочем, для главного бухгалтера это не составляло проблемы и она доставала сынка на заводе, на корабле, в гостинице - нигде он не мог от неё скрыться, да он и не пытался этого делать.

   Как рассказывал Владимир, Витек (так, кажется, звали его соседа) был никудышный работник, кроме того пить не умел - очень быстро хмелел, поэтому уважением среди своих не пользовался и в компаниях не бывал.

   Мы подсели к Витьку за столик. Владимир представил его мне, а меня ему. Завязался вялый разговор о том о сём. Затронули тему кто сколько получает и сколько хотел бы получать. Витек деньги любил, получать хотел много, а работать мало. Естественное желание для большинства человечества. Уж не помню кто из нас, я или Владимир, спросил у Витька - хочешь заработать 100 тысяч рублей? (в те времена это была громадная сумма). До сих пор не могу понять как, не договариваясь предварительно, мы действовали с Владимиром столь согласовано - мы поняли друг друга с полуслова. Почему-то нам обоим пришла в голову одна и та же мысль - мы вспомнили историю об ограблении вагона со списанными пятифунтовыми банкнотами в Англии где-то в пятидесятых годах ХХ века. Оба мы читали эту историю и оба знали, что другой её читал, т.к. обсуждали её однажды.

   Витьку было сказано, что дальше говорить в буфете опасно, благо пиво уже закончилось, все пошли ко мне в номер, где достали бутылку водки из запаса, предназначенного для "отвальной", каковая должна была уже скоро начаться - ведь был последний вечер командировки. Все "махнули по маленькой" и мы с Владимиром продолжили розыгрыш.

   По очереди изложили Витьку суть плана: собираемся с компанией ограбить вагон со списанными 25-рублёвыми банкнотами, которые накапливались 20 лет в подземельях Инкермана, а теперь целый вагон денег перегоняют в Москву, где их, после проверки, уничтожат. Брать вагон будем под Бахчисараем на разъезде 101-й километр (название разъезда, да и само его существование придумали тут же). Все действия каждого члена банды расписаны по секундам, у каждого своя роль. Доля каждого члена 100 тысяч рублей, остальное шефу - он организатор, его идея. Сколько всего денег в вагоне, сколько всех членов банды, сколько достанется шефу - никто не знает, кроме него самого. Каждый из нас знает только шефа и нескольких членов банды, которых сам туда привёл. Дисциплина железная, шеф беспощаден.

   Акция будет завтра рано утром. Всё уже подготовлено. Но вот незадача - один из наших нарушил дисциплину и мог (только мог!) подставить под удар всё дело. Шеф его пристрелил. Мы только что его закопали и теперь нам нужен надёжный человек, который сделает работу убитого.

   Всё это мы придумали с Владимиром тут же на ходу, но по английскому сценарию. Излагали по очереди - заканчивал один, другой подхватывал мысль и развивал её. Получалось очень связно, складно и, наверное, убедительно. Витек, вытаращив глаза, только кивал головой, показывая, что понял и согласен.

   Под страшной клятвой Витёк согласился принять участие в ограблении. Ему польстило то, что его считают надёжным парнем. Кроме того, 100 тысяч очень заманчивый куш - можно было шикарно жить до старости. "Махнув" с Витьком ещё по одной, стали объяснять его "работу". Ему нужно было ровно в 5 утра залезть на светофор на разъезде 101 километр под Бахчисараем. На светофоре, сзади, надо открыть крышку, выкрутить лампу зелёного света, и через 2,5 секунды (ни в коем случае не раньше и не позже, чтобы машинист не заподозрил подвоха!) необходимо подсветить мощным фонарём в стекло красного света. Подъезжающий поезд должен остановиться. Светить нужно ровно 2 минуты. Затем "делай ноги", остальную работу выполнят другие. Ровно в 6 утра Витьку нужно было уже быть в Бахчисарайском дворце - музее. Под фонтаном слёз, справа под камнем, будет лежать его доля - 100 000 рублей. Нужно действовать очень быстро, чтобы опередить погоню. Фонарь ему принесут утром, выезжаем в 4 утра, подъём в 3часа 30 минут.

   Мы заставили Витька ещё раз поклясться в соблюдении тайны. С нарушителями он уже знает, что бывает. Клятву скрепили очередной порцией водки. Хотя пили мы понемногу, грамм по 30, Витёк был уже хорош.

   - Теперь идём к шефу за утверждением - объявили мы.

   Поднялись на этаж или два в номер Валеры Маркова, где намечалось собраться для "отвальной". Валера - большой умница, юморист, душа компании - очень похож на Шурика из фильмов Гайдая. Когда мы зашли, у него уже сидели несколько человек наших и "разминались по маленькой". Не дав никому произнести ни слова, Владимир от двери громко объявил: "шеф, мы нашли замену! Привели на утверждение!". Валера моментально смекнул, в чём дело и подыграл нам (хотя понятия не имел о чём речь!). Внимательно посмотрев на Витька, поправив очки, леденящим душу голосом он спросил: "вы полностью в нём уверены?".

   - Уверены шеф! - хором ответили мы с Владимиром.

   - Отвечаете головами! - сказал Валера - а теперь скрепим договор выпивкой!

   Витька посадили на торец кровати, к которому был подвинут стол, всем налили. Мы не успели ещё поднести стаканы ко рту, как Витёк быстро, одним глотком, влил в себя содержимое и опрокинулся на кровать, отключившись. Со стороны это выглядело как цирковой номер: рука Витька поднимает стакан - стакан приближается ко рту - глоток не занимает и секунды - рот вместе с головой, со скоростью стакана, продолжает движение по той же траектории - в это время рука со стаканом движется уже в обратном направлении, ставит стакан на стол - голова, тем временем, достигает кровати. Зрелище было столь эффектным, что кто-то даже похлопал.

   Убедившись, что Витёк жив и спит беспробудным сном, Валера потребовал объяснений и мы , под хохот собравшихся рассказали всю историю. Просидев на "отвальной" часов до 12 ночи, мы разошлись по своим номерам - в 4 утра вставать на электричку. Витька в невменяемом состоянии транспортировали на его место.

   Утром с тяжёлой головой идя на электричку пешком - транспорт ещё не ходил, а такси дорого, я и не помнил о вчерашней истории. Однако Владимир напомнил. С заговорщицким видом, подмигнув, он сообщил: "сбежал в три утра, даже туфли забыл". Немного напрягшись, я вспомнил давешнюю историю и, развеселившись мы быстро дошли до вокзала.

   Теперь, вспоминая эту историю много лет спустя, я понимаю, что шутка была довольно жестокой и сожалею. Бедный парень и так обижен судьбой и своей матушкой, искалечившей его, а мы поиздевались над слабым. Увы, молодость эгоистична и жестока, мудрость приходит только с годами, а с ней и великодушие. Меня утешает мысль, что возможно мы сделали благое дело, заставив Витька совершить Поступок - может первый поступок в его жизни. Поступок, конечно, жалкий - он сбежал. Но ведь сбежал он от "бандитов", рискуя жизнью! Очень надеюсь, что потом у него были ещё Поступки.

  

  

Эпизод второй.

  

   Где-то через полгода (а может через полтора, не важно), после описываемых событий, летом, приехал Владимир ко мне в гости в Азов. Вообще-то приехали мы с ним вдвоём к моим родителям, которые жили в Азове, я же там был только прописан. Жил я в постоянных командировках от завода, на котором мы вместе с Владимиром работали. Завод же находился в Таганроге.

   Отрочество и юность мои прошли в Азове, в родительском гнезде, а потом я из него выпорхнул и улетел в Таганрог. Там закончил радиотехнический институт и стал работать на заводе в цехе командировок - мы работали только на выезде, в Таганроге для нас работы не было.

   По окончании очередной командировки нам, обычно без проблем, давали отгулы - неделю, две, три - сколько надо, т.к. командировки были длительные - 4-6 месяцев. Вот в один из таких отгулов мы с Владимиром и заехали в Азов.

   Зайдя домой, помывшись с дороги и перекусив "чем Бог послал",пошли мы с Владимиром прогуляться по городу Азову, а я на правах местного жителя был гидом. Идём по улице в центр города и я рассказываю ему про местные достопримечательности. В этом районе таковыми были только места, связанные с моей молодостью. Справа городской парк, там возвышается колесо обозрения. И тут на меня нашло вдохновение - меня "понесло". На ходу я сочинил Владимиру историю о том, как это колесо, при сдаче в эксплуатацию, в присутствии приёмочной комиссии, при испытательном пуске, вдруг раскрутилось с невероятной скоростью. Как потом выяснилось, пьяный слесарь при сборке перепутал местами шестерни в редукторе, в результате обороты колеса оказались слишком большими. Раскрутившееся колесо обозрения сорвалось с опор и покатилось по парку.

   Я настолько увлёкся рассказом, что сам представил себе катящееся огромное колесо, я его видел, видел, что происходило вокруг и рассказывал об этом Владимиру.

   Приёмочная комиссия в панике разбежалась, потеряв при этом заготовленный акт приёмки. Не растерялся только директор парка - он выхватил откуда-то красный флажок и побежал впереди колеса, предотвращая человеческие жертвы. Так на заре автомобилизма бежали с красными флажками перед автомобилями кондукторы, чтобы предупредить пешеходов об опасности.

   Колесо выкатилось из парка. Бульвар, ведущий в центр города, проходит под углом к траектории движения колеса. Колесо ударилось левой стороной в дом. Я показал в какой дом ударилось колесо. На нём действительно были следы ремонта! (А на каком доме таких следов нет?). Дом немного треснул, но выдержал, колесо повернулось, покачалось и покатилось по асфальту прямо в центр города. Директор парка продолжал бежать перед ним с красным флажком.

   Идя по дороге в центр я живописал события, происходившие с колесом. Вот в этом месте выскочила собачка и как Моська самозабвенно облаивала колесо, кидаясь на него, пока под него и не угодила. Вот на этом перекрёстке неожиданно выехал автомобиль. Оторопевший водитель, затормозив не смог дать задний ход. Колесо прокатилось в сантиметре от его переднего бампера. А вот здесь выехала лошадь с телегой на автомобильных колёсах. Лошадь с перепугу встала на дыбы, да так и стояла, пока колесо не проехало мимо неё.

   Я уже не помню всего того, что насочинял, но весь путь колеса был отмечен какими-то событиями и все я красочно описал.

   Пришли в центр. Здесь, продолжал я, была когда-то чулочно-перчаточная фабрика. Как раз в неё упирался бульвар. Колесо прокатилось по двору этой фабрики, раздавив всё, что там было и покатилось дальше. Обошлось без человеческих жертв. Фабрику уже давно собирались убрать из центра города и проезд колеса решил этот вопрос - её наконец перенесли.

   Далее колесо беспрепятственно покатилось в сторону Дона. Памятника Ленину тогда ещё не было и ничего не помешало громадине сокрушить жиденькую оградку на смотровой площадке, с которой, кстати, мы с Владимиром полюбовались открывающимся прекрасным видом на Дон и устье Азовки. Далее колесо устремилось вниз с нарастающей скоростью и развалила по пути несколько древних халуп, тогда ещё лепившихся на спуске. Сопровождаемое тучей брызг и подняв громадные волны, колесо врезалось в реку Азовку, которая в этом месте впадает в Дон. Перекатив через Азовку, оно вышло на берег Дона, где расположен Зелёный пляж, и уже полностью потеряв энергию, закачалось и упало на бок. Дело было весной, на пляже никого не было, обошлось без жертв.

   Оценив расходы на обратную транспортировку, городские власти решили оставить колесо на месте. Было закуплено ещё одно колесо обозрения. Само колесо установили на старый станок в парке (его-то мы и видели, проходя мимо). На Зелёный пляж привезли новый станок и на него установили убежавшее колесо. Его-то ты перед собой и видишь - сказал я Владимиру. Внизу на Зелёном пляже высилось колесо обозрения.

   - Этим и объясняется наличие колеса обозрения на пляже, на низком месте, откуда ничего не увидишь.

   Вдоволь посмеявшись над сочинённой мной на ходу историей, мы пошли осматривать исторические достопримечательности Азова. У меня была уверенность, что Владимир оценил мою шутку.

   Спустя несколько месяцев сидели мы с Владимиром в обычной командировочной компании, где уж не помню. Зашёл разговор об аттракционах в парках - насколько они опасны. Тут Владимир совершенно серьезно стал рассказывать, как в Азове сорвалось колесо обозрения. Я был поражён - оказывается он поверил во всю эту историю! Я возгордился - я смог разыграть самого Татара - Великого Мастера Розыгрышей!

   - Но ты так убедительно всё рассказывал - оправдывался Владимир.

   Тут-то я и понял, что такое система Станиславского - нужно так войти в образ, чтобы не только поверить в то, что ты говоришь, но и видеть это как наяву - тогда тебе поверит и зритель. Слава великому искусству! Советую всем, кто хочет кого-то разыграть, пользоваться системой Станиславского - успех гарантирован!

  

  

  

  

  

  

  

  

  

  

  

  

Морская романтика.

  

   Каждый из нас (я имею в виду тех, с кем ездил в командировки на корабли военного флота) был когда-то в душе романтиком и мечтал о море и кораблях. Думаю поэтому все мы и выбрали эту работу. Однако море и жизнь на кораблях при ближайшем знакомстве сильно меняют те радужные картины, которые обычно рисуются нам в книгах и кинофильмах. Одно дело, сидя в удобном кресле или лёжа на диванчике читать или смотреть в телевизоре, как крепкие душой и телом парни побеждают морскую стихию, попутно завоёвывая сердце красавицы. Но совсем другое дело почувствовать хоть малую толику этой стихии, а хуже всего - однообразие и затворную скуку корабельной жизни.

   Столкновение с реальностью у каждого происходило по-своему, и последствия были самые разные - от постепенного избавления от романтических грёз, до одномоментной резкой перемены настроений, вплоть до полного неприятия моря и работы с ним связанной. Первый случай проиллюстрирую на собственном примере, второй - на примере молодого парня, романтика, попавшего в первую командировку.

   Может быть, мне в этом отношении повезло, т.к. приобщение к морской жизни происходило плавно. В начале моей работы, несколько месяцев, выходов в море не было. Корабль стоял на судостроительном заводе "у стенки", т.е. у причала. Обычное дело, когда попадаешь на строительство нового корабля (это чаще всего в нашей работе, но был ещё ремонт и техобслуживание на действующих кораблях).

   Современный корабль напичкан сотнями разнообразных систем, без которых уже немыслимо его существование - это силовые установки, системы энергообеспечения, связи, навигации, жизнеобеспечения и множество видов вооружений. Каждая система, каждое устройство , сначала изготавливается на каком-то заводе. Затем судостроительный завод покупает их и устанавливает на корабле. Нанимаются монтажники - они делают электрический монтаж, т.е. прокладывают кабели и соединяют ими части системы друг с другом. Затем приглашают нас. Мы - это представители заводов изготовителей установленных систем. Нас называют "контрагентами" потому, что организации нас приславшие называются, почему-то, "контрагентскими организациями". Наша работа - запустить "изделие" (систему, установку, устройство), настроить, измерить технические характеристики и сдать Государственной комиссии. Сдача происходит путём демонстрации реальной работы системы во всех режимах при решении конкретной боевой задачи.

   Первый этап работы - это швартовные испытания, т.е. когда корабль стоит пришвартованный к причалу ("у стенки"). Здесь выполняется проверка монтажа ("прозвонка"), включение "на дым", т.е. чтобы ничего не горело и добиваются общей работоспособности всех составных частей системы. Второй этап - ходовые испытания, частично тоже могут быть выполнены "у стенки", но в основном здесь уже нужны выходы в море. Производится настройка системы в реальных условиях и снятие её характеристик.

   Третий, заключительный этап - Государственные испытания - выполняется с выходом в море с соответствующим обеспечением (в качестве "цели" - самолёт, корабль, подводная лодка, в зависимости от назначения системы). В полной боевой готовности проверяется работа сдающейся системы во всех режимах по реальной цели.

   Так вот, в первую свою командировку я попал на швартовные испытания и значительную часть ходовых мы стояли "у стенки". Последующие затем выходы в море были спокойными, без приключений и романтического отношения к морю у меня почти не изменили. Это обеспечило моё плавное вхождение в "морскую жизнь".

   Однако второй или третий "заказ" (так мы называли корабль, на котором работали) оказался несчастливым. С самого начала с ним что-то незаладилось. То были проблемы у судостроителей, то по каким-то системам, без которых не могли работать другие системы, словом сдача "заказа" задержалась (не по нашей вине). Это было в Севастополе. Обычно сдачу корабля планировали на сентябрь - октябрь, когда на море ещё хорошая погода, поскольку работа некоторых систем и (нашей тоже) гарантируется при качке до трёх баллов. Позже начинаются осеннее - зимние штормы и было трудно поймать "окно", когда море более - менее спокойно. Вот в такие штормы мы и угодили при сдаче этого "заказа".

   Около двух месяцев мы жили в постоянной "боевой готовности" к выходу в море. Выходы или попытки выходов были чуть ли не ежедневно. Обычно нам вечером в гостиницу сообщали - завтра выход, метеорологи "дают погоду". Корабль выходил с завода, где он стоял "у стенки", в 5 утра, для этого в 4 мы выходили из гостиницы (естественно, "шеф" будил нас раньше). Городской транспорт ещё не ходил, шли пешком почти час. Иногда выход и не начинался - посидев несколько часов на корабле, мы расходились. Чаще же корабль выходил, шёл в полигон (район моря для испытаний), который находился в двух часах хода. Придя на место, обнаруживали недопустимо высокое волнение. Проболтавшись на якоре несколько часов, очевидно ожидая решения начальства, к вечеру возвращались в базу. В гостиницу добирались часам к 10 вечера. "Почистив пёрышки" и кое-чем перекусив, заваливались спать. Часто на следующее утро в полчетвёртого опять вставали и бежали на завод для нового выхода. Но это была только предварительная подготовка к главному удару по романтике.

   Начальство давило всё сильнее - была угроза не сдать корабль до конца года, а это большой скандал и могли "полететь звёзды с погон". Выходы делались всё с большим риском, в надежде, что метеорологи ошибаются (такое бывает, но, почему-то, когда не нужно).

   В этот раз было как обычно - пробежка на завод, спешная погрузка на корабль, выход в море ещё в темноте, долгий путь по бурному морю в полигон и долгое ожидание в полигоне - обещали якобы успокоение волнения. Однако волнение наоборот усиливалось. Во второй половине дня снялись с якоря и пошли в базу. Шторм нарастал. Шли долго, к вечеру подошли к Севастополю. Однако волнение было такое, что из бухты корабли выводили на рейд, чтобы они не разбили друг друга и не разбили причалы. Естественно в бухту нас не пустили, приказали бросить якорь на рейде. Там мы простояли почти три дня. Что это были за дни!

   Я плохо переношу качку - лёгкое волнение до двух баллов я ещё выдерживаю, хотя уже становится неприятно. Три балла и выше я могу переносить только лёжа.

   Корабль качает в зависимости от его размеров. На очень больших кораблях (авианосцах) качки в наших морях практически нет. На больших кораблях качает слабо, на средних и малых - уже чувствительно, особенно на малых. Этот "заказ" был средним кораблём, качало сильно. Говорили, что волнение тогда было больше семи баллов.

   Мои коллеги по-разному переносят качку - кто так же как я, кто чуть получше. Эту качку не перенёс никто. Исключение составляет у нас только Валера Марков, о нем потом, особо.

   При сильной качке мы стараемся спуститься как можно ниже, в отсек, где установлена наша аппаратура. Там, расстелив спасательные жилеты матросов ("зашхеренные" за стойками) прямо на палубе, мы ложились и страдали. Поскольку находились мы ниже ватерлинии, качало меньше. Поначалу пытались бороться с укачиванием грызя сухари, которые где-то раздобыл Валера Марков. Потом это оставили - даже одна мысль о еде вызывала тошноту.

   Поначалу кое-кто ещё бродил по кораблю - искал где меньше укачивает. Сказали, что в матросском кубрике хорошо - можно лечь на койку. Я пошёл туда. Большинство коек были заняты матросами, которые пребывали в ещё худшем состоянии, чем я. Когда их тошнило, они даже не выходили из кубрика и не слезали с коек. Запах был такой, что я поспешил оттуда убраться. Вышел на верхнюю палубу, вернее выглянул из надстройки. Качка была такая, что удержаться было трудно - могло запросто смыть за борт. По палубе прокатывались волны. Я постоял в проёме двери, глотнул свежего воздуха. Стало немного легче, но корабль качнуло так, что меня чуть не пришибло захлопывающейся тяжёлой металлической дверью. Ударившая волна окатила водой с ног до головы. Я быстро задраил дверь и, хватаясь за что попало, чтобы не упасть, вернулся в свой отсек, где и улёгся на палубу. Там я и пролежал больше двух суток, борясь с приступами тошноты и только изредка переворачиваясь, выбирая положение, в котором, как мне казалось, меньше укачивает. Не хотелось ни есть ни пить и вообще не хотелось ничего. Лежал в полузабытье, мыслей почти не было. Только иногда с тоской думалось - когда же всё это кончится? Лежать надо было с закрытыми глазами, т.к. при их открывании сразу усиливалась тошнота. Представление о времени утратились - было неизвестно что сейчас - день или ночь. Из всех ощущений остались только качка и тошнота.

   Когда корабль на ходу, качка влияет не очень сильно, причём она , в основном, бортовая, т.е. с борта на борт. Когда же мы встали на якорь, корабль развернуло по ветру, навстречу набегавшим волнам. Началась килевая качка. Задравши нос, корабль взлетал на волне под облака, чтобы через мгновение, задравши уже корму, ухнуть вниз, в пучину волн. Это продолжалось час за часом, день за днём. Качка изматывает и обессиливает, теряется уже всякая надежда, что всё это кончится. Наступает какое-то бессильное отчаяние, затем безразличие.

   На корабле укачались все, включая команду и командира. Все лежали, кто где нашёл себе место. Один только Валера Марков рыскал по всем закоулкам, среди лежавших в полу беспамятстве моряков и гражданских, в поисках чего-нибудь съестного. Дело в том, что Валеру не укачивает, но зато во время качки у него появляется зверский аппетит.

   Ещё с утра первого дня выхода, по распорядку, кок на камбузе начал готовить обед. Когда пришли на полигон, он был почти готов. Однако стоянка на якоре вызвала такую качку, что крышку котла с борщом сорвало с креплений, борщ выплеснулся на палубу и кок чудом в нём не сварился. Палуба камбуза была залита горячим борщом, кок выскочил оттуда и задраил дверь. Командир приказал обед отменить, как и ужин. Ещё два дня ничего не готовили. Впрочем, всем было не до еды. Кроме Валеры Маркова - он бы непрерывно обедал, ужинал и завтракал за всех нас вместе взятых, но было нечем. Он проклинал приказ командира об отмене питания. Поев все сухари, которые выдали команде в начале качки, Валера пришёл к нам и стал пытать - есть ли у кого-либо из нас что пожевать. Когда одна мысль о еде вызывает усиление тошноты, то вопрос о ней можно расценить как пытку.

   Кое- кто из наших брал с собой на выход чего-нибудь пожевать, т.к. корабельный обед часто задерживался - ведь во время испытаний системы объявлялась боевая тревога, а во время боя не до еды. С мучениями Валерины жертвы рассказывали, где лежат их запасы, т.к. подняться, и найти их самому не было сил.

   Очень быстро Валера прикончил всё доступное съестное. Но качка делала своё, аппетит требовал удовлетворения. Валера нашёл командира - тот лежал и страдал в своей каюте. На требование выдать сухой паёк, командир направил его к коку - скажи я разрешил, пусть выдаст. Кока Валера найти не смог - тот где-то "зашхерился", страдая от качки. Зашёл на камбуз. Борща там уже не было - куда-то он просочился. Нашёл немного сухарей и еще малость чего-то съедобного. Так полуголодный он и дождался окончания шторма. Думаю, его муки можно было сравнить с нашими, только они были прямо противоположного характера.

   Шторм стих под утро с началом четвёртых суток. Выглянуло радостное солнце, перед нами красовался умытый дождём Севастополь. Мы с коллегами выбрались на верхнюю палубу. Обессиленные мучениями, потихоньку приходили в себя на свежем воздухе. В помещения корабля вернуться было уже невозможно - духота и специфический запах вызывали тошноту. На корабле была объявлена большая приборка и несчастные матросы, которые чувствовали себя не лучше нашего, отмывали корабль в течении трёх часов от последствий качки.

   Прихорошившись, корабль зашёл в базу.

   "Заказ" этот нам всё же удалось вскоре сдать до нового года, где-то числа 20 - 25 декабря, так, что всё закончилось благополучно.

   Как-то потом разговорился я с одним из офицеров этого корабля.

   - Как же вы собираетесь воевать, если все полегли от качки? - спросил я.

   - Мы ведь просто болтались на рейде - сказал он - в отсутствии цели, мотивации, все расслабились. Не сомневайся, если бы в это время нам была поставлена задача, а особенно во время войны, мы бы её выполнили. Каждый мобилизовал бы все свои психические и физические ресурсы.

   Подумав, я с ним согласился - психика человека может творить чудеса, стремление к цели великое дело.

   Так был нанесён первый удар по моим романтическим представлениям о море.

   Второй удар был не таким жестоким, но окончательно опустил меня с неба на... море, реальное море.

   Работали мы на сдаче авианосца "Киев". Это был первый советский авианосец и для прикрытия его называли "авианесущий крейсер". На самом деле это был самый настоящий авианосец, хотя и меньше американских, но самый большой корабль на флоте. Размеры его были очень впечатляющи: взлетная палуба больше футбольного поля, ангар для самолётов производил впечатления большого заводского цеха, по пролёту которого ходил мостовой кран. На корабле было бесчисленное множество помещений - рубок, отсеков, кают, кубриков, несколько столовых на сотни посадочных мест, магазины и буфеты и ещё чего только там не было. Это был целый город на воде.

   Команда корабля была более 2000 человек. Когда корабль вышел на ходовые и государственные испытания (строился он в Николаеве, а сдавался в Севастополе) на нём была ещё и сдаточная команда - ещё более 2000 человек "контрагентов" и судостроителей. Все эти более 4000 человек растворились в бездне корабля так, что бывало, идёшь минут 20 и не встречаешь ни одного человека.

   Поскольку это был первый такой корабль, то были проблемы и нестыковки, неизбежные при строительстве такого сложнейшего объекта. Выход с завода был задержан более чем на год, поэтому дальнейшая сдача происходила в условиях дефицита времени. Наша бригада попала на корабль ещё в Николаеве. Чтобы не терять времени на переезды в Севастополь, вышло распоряжение всех разместить на корабле и идти с ним.

   В Севастополе встали на рейде, т.к. пришвартовать такой огромный корабль задача непростая и занимает много времени. Поскольку планировалось часто выходить в море, стоянка в бухте была признана нерациональной.

   Перед нами раскинулся прекрасный город Севастополь, где жизнь била ключом, а нас на берег не пускали. Вышел приказ главного строителя, чтобы на берег отпускать только в исключительных случаях по спецпропускам. Мотивировалось это тем, что связь с берегом осуществлял небольшой катер утром и вечером. Естественно, 2000 человек на нём не поместятся, а посему всем следует сидеть на корабле. На самом деле цель была держать сдаточную команду в постоянной "боевой готовности". Эта цель особо и не скрывалась. Смысл в этом, конечно был, т.к. командировочную братию стоит только выпустить на волю, как потом будет трудно собрать. Некоторые системы могут оказаться неготовыми к сдаче по графику и тогда можно назначить сдачу другой системы, у которой такое же обеспечение ( самолёт, корабль и т.д.).

   По нашей системе швартовные и ходовые испытания были сданы, остались только государственные. Для их сдачи нужно было обеспечение, которое планировалось только через два месяца. Другие системы такого обеспечения не требовали. Делать нам было практически нечего, но на берег нас не отпускали. Так мы просидели на корабле целый месяц, с тоской глядя по вечерам на призывно мерцающие огни Севастополя. Вот этот месяц корабельной жизни и убил во мне остатки морской романтики.

   Первую неделю мы "вылизывали" систему, подчищая все грехи. Потом стало уже совершенно нечего делать. Известно, что есть предел совершенству и, если захочешь ещё что-нибудь улучшить, то уже обязательно навредишь. Очень хорошо - это нехорошо. Каждому из нас пришлось не раз обжечься в подобных ситуациях, поэтому мы наложили мораторий на дальнейшие работы. Время от времени система включалась только для проверки работоспособности.

   Безделье и бессмысленность пребывания на корабле угнетали. Книжки, журналы и газеты, которые случайно оказались в нашем распоряжении, все быстро прочитали. По многу часов играли в шахматы и нарды, телевизора не было. По ночам играли в преферанс, т.к. днём играть в карты было опасно - начальство это не одобряло.

   Бытовые условия жизни на корабле оставляли желать лучшего. Разместили нас в пустующем отсеке, где поставили около двадцати раскладушек. Женщин и начальников разместили в каютах - морякам пришлось терпеть неудобства, т.к. каюты предназначены для офицеров и мичманов. Женщин в сдаточной команде было около половины, т.е. около 1000 человек.

   Умыться и почистить зубы удавалось далеко не каждый день. На кораблях, даже вступивших в строй, пресная вода для умывания подаётся ненадолго строго в определённое время. Заполняются расходные бачки и затем пользуются набранной водой, пока её хватит. Для одного - двух человек в каюте хватает на весь день. В местах общего пользования вода бывает менее получаса. На корабле, который ещё не сдан, обычно с водоснабжением постоянные проблемы - ремонты, переделки. Кроме того, количество людей на корабле увеличилось вдвое. Воду надо было "поймать", а мы не особенно придерживались распорядка, часто спали до поздна, т.к. ночью играли в преферанс или просто не спалось. О такой роскоши как принять душ или ванну только мечтали. Всё же мы ухитрились за всё время один или два раза каждый попасть в душ - иногда он функционировал. Когда мы возмущались и требовали отпустить нас на берег, наш ответственный сдатчик (так назывался у нас бригадир) Павел Дмитриевич Сахно заявил, что он лично месяц не мылся, чувствует себя прекрасно и может ещё месяц потерпеть. Мы пришли в ужас от такой перспективы. Однако вскоре настал конец нашему заключению.

   Кормили нас в столовой, деньги на питание, в общем небольшие, нужно было сдавать заранее, т.е. покупать талоны на завтра и последующие дни. Надеясь каждый день сойти на берег, мы надолго не запасались талонами - только на день вперёд. Часто талоны купить не успевали - тогда питались консервами из буфета. Пища в столовой была неплохой, но однообразной и какой-то казённой, выбора не было. Всё быстро приелось и надоело. Нечего и говорить, что на корабле был "сухой закон" - это и так понятно.

   Каждый день Павел Дмитриевич поддерживал в нас надежду, что вот-вот начальство отпустит, наконец, на берег - ведь делать нам сейчас нечего. Мы надеялись и ждали. То ли Павел Дмитриевич и не ходил к начальству, то ли оно было непреклонно, но на берег нас не пускали.

   Но самым большим испытанием была несвобода. Понятие "свобода" вообще очень субъективно. Можно даже сказать, что человек свободен, пока он не узнал, что он несвободен. Пребывание на какой-то ограниченной территории, каковой является корабль, уже накладывает ограничение в передвижении, возникает ощущение несвободы. И до "Киева", и после мне приходилось выходить в море на 3 -- 5 дней. Те корабли были гораздо меньше, но ощущение несвободы всюду примерно одинаково и не зависит от размеров корабля, хотя "Киев" - это целый город, а другие корабли -- утлые судёнышки по сравнению с ним. Нельзя пойти куда хочется, нельзя делать, что тебе хочется, практически невозможно уединится - а иногда хочется побыть одному.

   На "Киеве" ощущение несвободы усугублялось бездельем -- работа бы отвлекала от ненужных мыслей и настроений. Кроме того бессмысленность нашего пребывания на корабле вызывала ещё ощущение давления чужой непреклонной воли, против которой мы бессильны. Необходимость подчинятся этой воле -- тоже несвобода. Всё это вместе взятое очень давило на психику. Все стали раздражительными, часто возникали споры и скандалы, но до драк дело не доходило -- окончательно мы ещё не одичали. Но это был вопрос времени.

   Наконец пришло спасение. День выборов в Верховный Совет СССР!

   14 или 16 июля, уже сейчас не помню, все граждане СССР должны были участвовать в голосовании, для чего корабль завели в базу, поставили на Угольной пристани, и ликующая толпа устремилась на берег. Павел Дмитриевич приказал вечером всем вернуться на корабль. Голосовать, естественно, никто не собирался.

   Мы ринулись в гостиницу, устроится сразу не удалось, но там жили наши, работавшие на других "заказах",в том числе и мой лучший друг Владимир (Татар), с которым давно не виделись. Все ринулись в ванны, отмылись от грязи, накупили на сэкономленные за месяц сидения на корабле деньги коньяка и напились, дабы снять стресс. Стресс ушёл, а с ним и последние остатки морской романтики.

   На "Киев" мы больше не вернулись и Павел Дмитриевич сидел там в гордом одиночестве, возможно немытый, второй месяц. Мы договорились, и нас перебросили на другой "заказ", чего очень боялся Павел Дмитриевич. Через месяц "Киев" сдавали уже другие, но сидеть впустую им не пришлось.

   Перенесённые испытания заставили меня относится с гораздо большим уважением к морякам, чем раньше. Им ведь достаётся то же самое и ещё многое другое, но в гораздо большем количестве, чем выпало нам. Кто-то из них выбрал эту долю сам, кто-то призван на службу, но всем им одинаково нелегко как физически, так и психически.

   Спустя год или два послали нас с Владимиром в Лиепаю на гарантийный "заказ". Недели через две корабль должен был выходить в море сдавать задачу К1, требующую чёткой работы всех систем и вооружений. Мы привели в порядок свою систему, но обнаружили неисправные 2 -- 3 элемента, которых заменить было нечем. Телеграфировали в цех, чтобы срочно прислали. До выхода корабля оставалась неделя. Мудрое и опытное начальство прислало целый блок, поскольку правильно рассудило, что пока его доставят, времени уже будет в обрез. И действительно, курьер с блоком прибыл в день отплытия корабля. Блок весил килограмм 30, курьером был здоровенный молодой парень, ростом метра под два, с добродушным честным лицом, прямо прототип старшего помощника Лома из мультфильма "Приключения капитана Врунгеля". Сияющие глаза его выдавали романтика. Как его звали я не запомнил, а фамилия его была Якуня. Как он сообщил, только что закончил Таганрогский техникум морского приборостроения и поступил в наш цех регулировщиком радиоаппаратуры. Это была его первая командировка, причём не только в цехе, но и в жизни.

   Мы поспешили на корабль. Якуне идти было не обязательно -- он не устроился даже в гостиницу, да и вообще, его работа была уже сделана -- блок доставлен. Однако он упросил нас взять его с собой. Мы не особо сопротивлялись, тем более, что тяжёлый блок понёс он -- ему это было нетрудно. Чемодан свой он сдал в камеру хранения в гостинице, и мы пошли.

   Поставив блок на место и проверив систему, мы засобирались на берег, т.к. уже объявили аврал, корабль вот-вот отчалит, идти в море нам было необязательно.

  -- А можно я пойду в море на этом корабле? - спросил Якуня.

   Мы растерялись. Моряки всегда были рады, когда на борту находятся гражданские специалисты -- это дополнительная страховка, т.к. техника всегда может сломаться. Но Якуня специалистом ещё не стал. Мы стали отговаривать -- корабль уходит на 3 дня. Эти 3 дня могут превратится в 5, в7, а то и 10, поскольку дело на Балтике, а там штормы зимой не редкость (дело было в декабре). Но с горящими от близкой встречи с мечтой глазами, Якуня просил нас уговорить моряков взять его в море. Моряки согласились, Якуню определили в каюту, и мы с Владимиром заторопились на берег. Трап уже убирали, и мы едва успели соскочить.

   Корабля не было неделю. Он сдавал задачу К1, попал в шторм, зашёл в Калининград, потом участвовал в учениях и, наконец, вернулся в Лиепаю. Мы каждый день справлялись, когда он будет и встречали его на причале.

   Швартовка большого корабля дело довольно долгое, поэтому, когда корабль находится метрах в 50 от причала, к нему посылают командирский катер. В это время на причале стоят большие начальники в чине адмирала, и ждут рапорта командира корабля. В катер должен загрузится только один командир. Однако вслед за командиром, растолкав вахтенных матросов, в катер, нарушая морскую этику, запрыгнул и Якуня. Видно было как вахтенный офицер пытался его высадить, но командир, помедлив, махнул рукой и катер устремился к берегу.

   Якуня соскочил с катера на берег раньше командира, вторично нарушив морскую этику, прошмыгнул мимо адмиралов и устремился к выходу с ошалелым видом. Мы на бегу с двух сторон схватили его за рукава, спрашивая как дела. Он, таща нас за собой, не сбавляя скорости, неопределённо мотнул головой и что-то промычал. Пришлось его отпустить, т.к. сцена становилась комичной.

  -- Мы придём часа через три -- крикнули мы ему вслед -- устраивайся в гостиницу и жди нас.

   Дождавшись, когда корабль пришвартуется, мы зашли на него, узнали как отработала система, определились с работой на завтра и пошли в гостиницу. У администратора спросили в какой номер поселился Якуня.

  -- Он уехал -- был ответ -- попросил позвонить на вокзал, забрал из камеры хранения чемодан и уехал.

   Больше мы его никогда не видели. Будучи в цехе, мы как-то поинтересовались, где сейчас Якуня. Нам ответили, что он уволился сразу же по приезду из своей первой командировки. Выходит море отшибло у него не только романтику, но и желание вообще иметь с ним дело.