Дьяков Владимир Иванович : другие произведения.

Лайки на охоте и дома

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  Владимир Дьяков
  ЛАЙКИ НА ОХОТЕ И ДОМА:
  РАССКАЗЫ О ЛАЙКАХ
  Владивосток
  Издательство 'Русский Остров'
  2016
  3
  УДК 82
  ББК 84
  Д 93
  УДК 82
  ББК 84
  ISBN 978-5-93577-123-2
  No Дьяков В., 2016
  No Издательство 'Русский Остров', оформление, 2016
  Дьяков, Владимир
  Лайки на охоте и дома: рассказы о лайках / В. Дьяков. - Владивосток : Изд-во 'Русский Остров', 2016. - 80 с.
  Лайки - самые универсальные, наделенные высоким интеллектом охотничьи собаки, по внешнему виду и повадкам стоящие ближе всего к диким предкам, которые 'заключили союз' с человеком свыше 10 тысяч лет назад. Свою любовь к ним автор выразил в виде коротких рассказов, где лайки проявляют себя верными и надежными помощниками на охоте, надежными спутниками, всегда готовыми прийти на помощь другу-хозяину. В рассказах, вошедших в сборник, содержится немало полезной информации об особенностях поведения лаек в разных, порой критических, ситуациях.
  Кому адресована эта маленькая книга? В первую очередь тем, кто еще не разучился читать и удивляться многообразию проявлений жизни. В том числе - любителям собак вообще и охотничьих в частности. Охотникам. Защитникам природы.
  Д 93
  Агзе, Азии, Амуру и многим
  другим моим верным и
  добрым четвероногим друзьям.
  До встречи на Великой охоте!
  ПРОЛОГ
  - Смотри, волки! Два волчонка! Ух, ты - волки: волк и волчица! Настоящие сибирские лайки! А вы на них ездите? Вы их с Чукотки (Камчатки, Сибири, Севера) привезли? Неужели они у вас дома живут? А я думала, что лайки гораздо крупнее. Как же они медведей-то загрызают? Правда, что лайки ничего и никого не боятся? А как вы в лесу их находите?
  Эти бесконечно варьируемые и другие вопросы возникали на протяжении многих лет почти на каждой прогулке, а также в электричке и в поезде, в вертолете и на катере, в городе, в лесу, в зимовье - везде. Их задавали разные люди, и относились они к моим постоянным спутникам - лайкам. Спрашивали взрослые и дети, мужчины и женщины, охотники и не охотники. Люди, у которых есть собаки, и те, кто никогда не держал в доме даже кошки. Никаких собак не разглядывают с таким доброжелательным интересом, как лаек. Сочетание волчьей стати с умными добрыми глазами влюбляет в них людей с первого взгляда.
  Мода на различные породы собак капризна и переменчива. Доги, овчарки, боксеры, эрдельтерьеры, доберманы, шнауцеры, бультерьеры, мастифы... Волна популярности накатывает и вскоре перекрывается другой. Периодически возобновляется интерес к охотничьим собакам: сеттерам, фокстерьерам, спаниелям, таксам... И только лайка, устойчиво сохраняя высокий рейтинг среди всех пород, не подвержена капризам моды многие десятилетия.
  4 5
  Неприхотливая и самодостаточная, она может терпеливо переносить тяжелые климатические условия. Ласковая и малозаметная в доме, она бескомпромиссная до свирепости на зверовой охоте. Охраняет хозяина и добычу в тайге, громким лаем извещает о приближении постороннего к зимовью, машине, добытому зверю. Я грел о тело моей собаки отмерзающие руки, чтобы успеть зажечь спичку. Собаки нередко были единственными собеседниками в таежном безмолвии. Я страдал, когда страдали мои питомцы. И они всегда сопереживали мне, когда видели боль.
  Я не поместил фотографии тех, о ком здесь рассказываю. Сначала хотел и кое-что выбрал. Потом понял - читатель не получит должного впечатления об этих собаках: нет горящих глаз, нет предельного напряжения... Лайки не любят позировать, поэтому, чтобы хорошо их запечатлеть, нужно потратить немало времени. Что же касается охоты, где возникает множество прекрасных эпизодов, надо или снимать, или охотиться. Я стрелял в матерого вепря с расстояния в
  29 шагов. Кабан и поджимавшая его Буря смотрелись великолепно. Но ... представьте себе опушку леса, белый снег, сумерки с выплывающим месяцем и скорость происходящего. Думаю, вы поймете меня правильно. Лучше всего, чтобы кто-то третий это делал, но я не киногерой, и за мной не ездит съемочная группа, как правило, я не охочусь в компании, а с напарником, когда он есть, встречаемся рано утром и поздно вечером. Оправдываюсь перед читателем, но сам себе не прощаю потерю многих уникальных кадров, центральным персонажем которых должны были быть лайки.
  В публикуемых рассказах внимательный читатель увидит не только характерные эпизоды из жизни лаек, но и мой опыт работы с ними. Возможно, это кому-нибудь пригодится. Для меня важно и другое. И, пожалуй, особенно важно. Я стремлюсь передать читателю свое ощущение сложного внутреннего мира, который присущ этим замечательным собакам. Хочу предостеречь от поверхностного отношения к их воспитанию, созданию для них оптимальных условий жизни. Предваряя, хочу дать несколько простых, но очень, с моей точки зрения, важных советов.
  Нет времени - не заводите собаку.
  Не заводите лайку по просьбе детей, даже если они этого очень хотят, купите им что-нибудь другое.
  Нет денег, чтобы лечить и кормить ее, - сконцентрируйте свое внимание на членах семьи и не пытайтесь делить малое среди многих.
  Вы не можете или не хотите ежедневно в быстром темпе проходить несколько километров - приобретайте собаку комнатной породы.
  Вы живете в городе и на расстоянии километра нет места, чтобы собака могла побегать свободно или хотя бы на длинном поводке, - лучше выбрать не лайку.
  Соразмеряйте свой возраст и силы, принимая решение о приобретении лайки. Для души и одиночества, охраны квартиры (звоночек для непрошеных гостей) лучше обойтись беспородной собакой мелкого и среднего размера, выращенной вами или подобранной в период трудных для нее обстоятельств. Собаки умеют быть благодарными и верными!
  ГУАДИМА1
  Было около 9 часов вечера, а я все скрипел лыжами по торосам и снежным наметам Сукпая, не ведая, когда можно будет отдохнуть. Я знал, что неподалеку должно быть зимовье, и надеялся в нем остановиться на ночлег.
  1 Впервые опубликовано в журнале 'Дальний Восток', 2006, ?5
  6 7
  Синие тени от деревьев долго тянулись ко мне со стороны противоположного берега, но, так и не достав, враз исчезли, поглощенные сумерками. Белый снег еще удерживал остатки видимости, но справа и слева две стены леса стали непроницаемы и отгородили от меня весь другой мир.
  Ноги равномерно двигались вперед-назад, издавая звук 'шурх-шурх, шурх-шурх'. Уши давно привыкли и не обращали на него никакого внимания. Правая рука лежала на цевье ружья, висящем спереди на ремне, перекинутом через шею и правое плечо. Левая - опиралась на тальниковую палку, срезанную в начале пути и служившую для сохранения равновесия, тормозом при спуске с возвышенностей, опорой при подъемах в гору; для кипячения чая в банке, для измерения глубины наледей... Станковый рюкзак на спине был привычной и неотъемлемой частью меня самого. Казалось, лиши этого груза, и я медленно начну отрываться от поверхности бренной земли и, может быть, не смогу передвигаться, зависнув над ней.
  Какая только чертовщина не лезет в голову идущего по белому безмолвию, если она не загружена полезной работой. Но сейчас работают ноги - они главные, а не голова.
  Однако вот что-то произошло за пределами видимости, и это 'что-то' насторожило меня, сразу поставив все на свое место: голову сделало главным органом, а ноги и прочее -
  послушными исполнителями исходящих из нее сигналов. Не сбавляя хода, я покрутил головой влево и назад, в сторону реки и пройденной части пути. Это было единственное направление, откуда могло исходить нечто, встревожившее меня. Глаза задержались на черной точке, отделившейся от кромки противоположного берега и по дуге направлявшейся на мой след.
  - Ух ты, - невольно вырвалась вслух мысль, тут же пришедшая в голову, - это же волк!
  Точка выросла в размере, и, несмотря на темноту, было видно, что одинокий волк уверенно взял мой след и заходит со спины. Я был поражен его наглостью. Неужели он бешеный или настолько неопытен, что в одиночку хочет справиться с человеком? Сняв ружье, поставил в стволы крупную картечь. Волк уже был метрах в пятидесяти. На белом снегу лесной разбойник смотрелся великолепно. Бежал легко, но не быстро. Опущенная голова позволяла держать след и одновременно не выпускать меня из виду. Естественно, его глаза в сумерках видели отлично, не то что мои.
  Я поднял ружье и уже потянул спусковой крючок, как в то же мгновение он метнулся под обрыв и пропал из виду. То ли я не мог разглядеть его темную шкуру на фоне лишенного снега обрыва, то ли он затаился в сугробе или воспользовался прибрежным торосом, как щитом. В любом случае я понимал: если он хочет мной ужинать, то надо нападать. Сам я сдаваться не пойду.
  'Пусть крадется, - подумал я, - на белом снегу, да при встающей луне (в это время над лесом уже появилась сияющая корона лунного света, извещающая о скором выходе главного ночного светила) я его рано или поздно пристрелю'.
  Держа ружье в правой руке, я уже совсем было приготовился продолжить путь, как вдали в ночном морозном воздухе послышалось тихое, но отчетливое: 'шурх-шурх, шурх-шурх, шурх-шурх'.
  Это было интереснее, чем волк. Кто бы это мог быть? Таежная река не деревенская улица, по которой загулявший человек может идти и ночью.
  Тем не менее по моей лыжне быстро скользил человек. Я уже увидел его и вскоре крикнул обычное приветствие, чтобы для него не было неожиданным мое пребывание здесь. Не останавливаясь, он пробежал мимо того места, где
  8 9
  скрылся волк, но тот как растаял, и подъехал ко мне вплотную. Скинув рукавицы, мы поздоровались.
  Мой внезапный попутчик назвался Семеном Каляндзюгой, удэгейцем из пос.Гвасюги. Я слышал о нем, но встретил впервые. На вид ему было лет 50-55. Продубленное морозом и ветром коричневое лицо с раскосыми глазами и многочисленными морщинками, лучами расходящимися от их внешних углов. Спокойный взгляд черных, уже подернутых пеплом времени, глаз. Лицо типичное для 'наших американоидов', как называл этот народ В.К.Арсеньев.
  Снаряжение обычное для старых охотников-удэгейцев: одностволка 32 калибра с перемотанным изолентой в нескольких местах прикладом, суконная куртка, войлочные короткие, как шорты, штаны и привязанные к поясу две отдельные 'штанины' - вайпты. На ногах - олочи из изюбриной кожи, на голове шапка - треух армейского образца. На поясе - нож, утопленный в ножны до середины рукоятки. Передвигался он на широких самодельных лыжах-голицах, помогая себе палкой, подобной моей.
  В отличие от меня он знал, что я иду впереди него. Ему это сказал брат, работавший на постройке моста через Хор и проживавший в маленьком поселке, расположенном против устья Сукпая, а также мои следы, которые он 'читал' на всем пути, как и положено таежнику.
  Пока мы разговаривали, я забыл про волка, но в этот момент его черная тень легла на лыжню в пятнадцати метрах от нас. Семен, видя, что я поднимаю ружье, усмехнулся:
  - Думаешь волк, да? Это Гуадима, - сказал он с ударением на последнюю букву, - по-русски 'медведь'. Но его все волком считают. Особенно раньше, когда он молодым был. Потом еще увидишь, как он зюбрей гоняет. А сейчас домой скорей надо. Уже поздно. Чай пора пить, а то мы с тобой чего-то задержались.
  С этими словами он заскользил вперед, да так скоро, что мне пришлось попыхтеть, чтобы не отстать. Пес легко обошел меня и, догнав Семена, пристроился сзади, чтобы не сходить с лыжни в рыхлый снег. Через четверть часа мы подошли к зимовью. У двери встретил нас радостным лаем Гуадима, как настоящий спортсмен, успевший сделать финишный рывок и оказавшийся у цели первым.
  Пока разжигали железную печурку, снимали промерзшую заледенелую одежду, я покаялся Семену, что чуть было не отправил его собаку на тот свет.
  - А, - усмехнулся Семен, - первым это я еще лет двенадцать назад хотел сделать! Ему тогда только полтора года было. Ну, как видишь, жив собака. Будем чай пить, расскажу об этом.
  Вскоре закипел чай, я достал мороженое сало и сухари, Семен нарезал несколько колечек от похожего на сервелат изюбриного хвоста. По случаю знакомства я плеснул на донышко в кружки по 'пятьдесят' граммов спирта. Под доброе гудение постепенно вишневеющей печки, уже вполне согревшей середину небольшого рубленого зимовья, мы закусывали, пили крепкий ароматный чай, а Семен рассказывал мне о своей долгой жизни. И начал он с той проделки юного Гуадима, из-за которой тот впервые попал на ружейную мушку.
  - На Сукпае, а здесь всегда охотились люди моего рода, бывали годы богатые на соболя, а бывали очень бедные. Потому что основной соболь здесь проходной. Один год может пройти через мой участок, а может и верхами обойти. Или еще как. Бывало сотню ловил, а иной раз и десяток за удачу считал.
  В одну из таких пустых зим висело у меня здесь - он показал на одно из потолочных бревен в районе нар - один в один семь соболей, уже посаженных и высушенных, как
  10 11
  для сдачи положено. Тогда все в зимовьях открыто хранили.
  И пушнину не прятали. Может, и не дали бы за них такой цены, ты знаешь, приемщики народ прижимистый - им тоже жить хочется, но я на четыреста рублей прицелился. Порченых, с оторванными лапками среди них не было - все пойманы ловушкой, а не капканом. Мех блестящий, хоть и с рыжиной, но темные и крупные. Пять котов и две самочки.
  Пошел я с утра на осмотр ловушек: где приманку обновить, где поправить. А чтобы не гонять зря зверя и не следить на путике, - Гуадима дома запер. Иначе сбежит за мной, как не привязывай, - не терпел, чтобы его на охоту не брали. Гуадима обиделся: пока я уходил, слышал, как он выл и дверь царапал.
  До вечера все обежал - лыжня накатанная, снега уже неделю не было, поэтому вернулся засветло. Захожу домой и вижу: соболя мои на полу валяются, и, как показалось, у всех что-нибудь оторвано, а два самых красивых - пополам раздербанены. Веришь, такой злой стал - себя не помню. Заорал, за ружьем кинулся, снаружи оно висело, где и сейчас его место, да пока патрон ставил, он в открытую дверь за мной следом скользнул и скрылся из глаз. Побежал за ним с ружьем, без шапки и рукавиц. Он без дороги, и я по его следу. А лыжи не взял - сто метров отмахал, а каждый шаг по колено и глубже, чувствую: все, надо домой идти, так мне его не догнать, и руки к стволу липнут. Мороз градусов тридцать. У нас в декабре только днем на солнце тепло, а к ночи всегда так.
  Пока совсем не стемнело, у двери сидел, в щель смотрел, ждал, когда появится. Ружье круглой пулей зарядил -
  такой медведя, изюбря стреляю. И здесь хотел разом кончить. Шибко злость взяла! Только когда руки стыть стали, ружье отложил, начал печку топить, а дверь не закрыл: надеялся, что подойдет. Ночью два раза выходил смотреть. У него из коры будка, как и сейчас, такая была. Не пришел. И утром не пришел, и в обед - так и не показался.
  На другой день колю дрова, вижу: на реке метров за двести стоит, на меня смотрит. Долго стоял, потом лег. Не подходит ближе. Ладно, - думаю, - посмотрим, кто умнее. Ружье мешком закрыл и сам потихоньку в лес. Чтобы от него сбоку зайти - там метров пятьдесят будет. Оттуда достану. Но как ни крался, он меня услышал и на другой берег перебежал, под дерево лег. Между нами ни кустика. Плюнул с досады, пошел делами заниматься.
  Посмотрел пушнину порченую внимательно. Кое-что привел в относительный порядок. Где подшил, где разгладил. Две шкурки без брака можно сдать - от собачьих зубов по две дырки только на брюхе оказались, я их лопаткой, из глазного отвилка зюбриного рога сделанной, затянул немного и тонкой ниткой прихватил крест-накрест; остальные - только браком пойдут, но совсем испорченных две - их ни под каким видом не примут. Однако и здесь придумал вырезать куски для шапки. В деревне есть такие умельцы: берут у охотников по дешевке пушнину, выделывают и из любых клочков всякие вещи готовят. Потом в Хабаровск пересылают, там теперь много наших, а те продают на базаре. Посчитал, рублей двести за все получить можно. Все же лучше, чем ничего.
  На третий день Гуадима опять на реку приходил, на меня смотрел. До вечера там лежал, а к ночи исчез.
  Утром смотрю: его следы у барака, мороженую тушку соболя грыз. Обычно собаку такое есть не заставишь, поэтому они так всю зиму и валяются у барака. Их даже мыши не любят. Видно, Гуадима здорово голодный. - Он помолчал немного, взял со стола сигарету, закурил и, спустя минуту, продолжил.
  - Да и у меня уже мясо кончилось. Надо было идти на охоту. Злости на собаку поменьше стало. Больше о промысле думал. К вечеру четвертого дня вышел за дровами, а он, пес, метров тридцать от барака сидит. Я за ружье - он
  12 13
  подхватился и на реку убежал, метров за сто. Стоит. На меня смотрит. Поцелил для порядка, но понимаю - не попасть, да уже и сам стрелять расхотел. С тем и повесил ружье на стену. Чай пошел пить.
  Пью, а сам о нем думаю. Хоть и молодой собака, а не бесполезный. В эту осень по зверю работать начал. Двух зюбрей с ним взяли: сам с мясом жил, считай, ползимы, на приманку что-то пошло, да в поселок на нартах килограмм восемьдесят отвез, продал мостостроителям по рублю за кило. Да и где сейчас нового взять? Опять же, этот тайгу понимает, а другого возьмешь - Агде, черт удэгейский, знает, что из него получится.
  Выглянул за дверь, а он метров десять сидит и на меня смотрит. Не убежал и страху в глазах не выказал. Не стал я за ружьем тянуться - прошла досада. Вернулся в барак, налил в чашку половину сваренного для себя густого супа и ему вынес. А он уже у самой двери вертится, радость выказывает. На передние ноги припал, потянулся, вроде, кланяется. Поставил еду, думал, он сразу на нее набросится. Нет. Подошел ко мне, между колен голову свою волчью всунул и застыл. А у меня радость в душе, что не убил. Но ведь как он чувствовал все! Подойди на день раньше - и все, конец бы ему пришел.
  После того случая я его больше ни разу не ругал.
  И зимой и летом от меня не отходит. Лучшего помощника мне не надо. Да ты завтра и сам увидишь - пойдем зюбря стрелять, мяса нет, а твоего сала надолго не хватит. А теперь давай спать. Вижу, устал ты сегодня.
  Надо сказать, я и в самом деле уже дремал, привалившись к бревенчатой стене избушки. Рассказ Семена доносился до меня откуда-то издалека. А после этих слов и вовсе - лег поудобнее на нары и вмиг провалился в глубокий и крепкий сон.
  Проснулся я без четверти семь. Было тепло. Значит, Семен и ночью сам подкладывал дрова в печку, иначе бы холод разбудил меня раньше. Он сидел у стола и заряжал патроны. С десяток тонких, как мизинец, латунных гильз стояли от него справа, он меркой доставал из банки порох и высыпал в них. Затем достал с полки старую газету, отрывая от нее клочки, скомкал и заткнул вместо пыжей. Отставив в сторону четыре наполовину снаряженных патрона, в остальные он той же самодельной меркой насыпал по несколько свинцовых дробин далеко не идеальной формы. И вновь заткнул газетным пыжом.
  Далее началось самое интересное. Взяв с полки тонкий свинцовый пруток, длиной сантиметров пятнадцать, он топором прямо на столе отрубил от него четыре кусочка. Потом обухом обстучал каждый, придав ему условно круглую форму, и вставил в гильзы, залив сверху растопленным стеарином от свечки.
  - Этим ты собираешься стрелять изюбря? - с трудом сдерживая иронию, поинтересовался я.
  - Зачем стрелять. Только пугать будем. Ты пей чай, - с серьезным видом ответил Семен, не отрываясь от своего занятия.
  Заглянув в отставленный на край печки закопченный до черноты чайник со свежезаваренным чаем, я вышел из зимовья. Было еще темновато, светила луна, но утренний мороз враз освежил меня. Умывшись снегом, увидел за углом Гуадима, сосредоточенно грызущего изюбриное копыто.
  Через двадцать минут мы быстро шли вверх по заснеженной реке. Семен - впереди, я - за ним. Гуадима - позади. Через полчаса вышли к остроконечным скалам, стоящим вдоль правого берега. С осыпями, покрытыми лишайником выступами, небольшими группами елей и кедров на обрывистых склонах и вершине, красноватым, рыжим, багровым
  14 15
  цветом камней, пропитанных окислами железа, обрамленные снежными шапками и местами с застывшими, как по волшебству, хрустальными струями родниковой воды - они производили потрясающее впечатление.
  Пока я, не переставая автоматически двигаться, любовался живописными скалами, Гуадима куда-то умчался. Семен замедлил ход, достал берестяную коробочку с сигаретами 'Прима', вставил одну в самодельный мундштук и закурил.
  Река в этом месте разбивалась на несколько русел и слева принимала довольно крупный приток. Тальниковые заросли на косах отделяли водные участки, сплетались с прибрежной растительностью, образуя труднопроходимые заросли. Солнце еще не взошло - скрывалось где-то за вершинами гор, но было достаточно светло. Семен присел на коряжину, торчащую изо льда. Я, не очень понимая, почему мы сначала спешили, а теперь без видимых причин топчемся на месте, и не решаясь задать эти вопросы, молча опустился рядом.
  Семен, видимо, понял мое состояние и решил объяснить свои действия. Загасив в снегу сантиметровый остаток сигареты, он сказал:
  - Когда Гуадима не было, я охотился один. Зюбрей здесь всегда много было. И на моем участке тоже, но зимой все на реке в тальниках, оттуда их трудно выгнать: с одной стороны заходишь, а он с другой убегает. Чтобы его добыть в одиночку, надо дня три гонять по следу, ночевать в снегу.
  А если убьешь далеко, так еще и таскать мясо к бараку придется. Пока молодой был, это, вроде, не в тягость. А сейчас уж давно так не пробовал...
  Он оборвал себя на полуслове и, сняв шапку, прислушался. Вдали на реке раздавался низкотональный лай собаки, но вскоре все смолкло. Семен надел шапку, достал еще одну сигарету, вставил в мундштук и спокойно заметил:
  - А, Гуадима нашел его, теперь скоро печенку есть будем, сейчас на отстой гонит.
  Семен докурил и вновь начал прислушиваться. Вокруг стояла первозданная тишина. Сидеть стало холодно, я встал, сделал несколько шагов туда-сюда. Проверил заряды в немало походившей со мной 16-калиберной двуствольной тозовке. Тишина. Семен вынул из ножен нож, из кармана суконной куртки небольшой плоский камешек. Начал водить по нему лезвием, издававшим тонкий свистящий звук, угасавший в ближайших зарослях. Прошло еще сколько-то времени.
  Вдруг, как мне показалось, довольно близко, почти над нами, посыпались камни и раздался лай Гуадима. Я встал на лыжи и хотел тут же идти в том направлении. Семен молча покачал рукой из стороны в сторону. Я понял: 'Не спеши'. Сам он переломил одностволку и поставил в патронник один из своих чудных патрончиков, залитых стеарином. Лай опять затих, но минуты через три раздался с новой силой и больше не прекращался.
  Семен двинулся в том направлении, стараясь идти как можно тише. Я делал то же самое. Лай был слышен отчетливо, но прошло еще немало времени, пока стало понятно, что мы находимся рядом. Семен жестом дал понять, что надо оставить лыжи и дальше следует соблюдать особую осторожность. Мы уже преодолели подножие одной из скал и по касательной двигались к ее середине. Крутизна склона резко возрастала, мы почти ползли, проваливаясь в снег. Кругом лежали горные обломки и камни - все в снежных шапках. Лай раздавался над самой моей головой. Но деревья и расположение горы не позволяли разглядеть, что делается над нами. Семен постепенно огибал скалу слева, стараясь не соскользнуть вниз по крутому склону. Когда он скрылся за выступом, я, повторяя его движения, стал пробираться следом.
  16 17
  Мое упорство было вознаграждено. Сначала я увидел, как Семен, спрятавшись за большим камнем на крутом склоне метрах в 15 от меня, изготавливается стрелять из своего перебинтованного изолентой ружьеца. Лай раздавался метрах в 30 надо мной. Я увидел, что красавец изюбрь - слегка пританцовывал, выставив перед собой пятиконцовые рога, на самом краю узкого скального мыса, которым заканчивался гребень горы. Перед ним, припадая на передние лапы, уже с хрипом лаял Гуадима. Изюбрь пытался рогами зацепить и сбросить собаку вниз, но пес всякий раз успевал отскочить, все время находясь перед ним. Бык настолько был занят борьбой с собакой, что не замечал Семена, сидевшего почти под ним.
  Я приготовился стрелять из правого ствола, который был заряжен тяжелой пулей Бреннеке. Но в этот момент сизый дымок взвился над Семеном. Бык вздрогнул, и эта дрожь волной пробежала по его телу На мгновение он застыл с поднятой головой и закинутыми назад ветвистыми рогами, касающимися спины. Но тут же, качнувшись, потерял равновесие и покатился вниз, переворачиваясь через голову, сгребая камни и лавину снега.
  Изюбрь скатился к самому подножию горы. Когда улеглась поднятая им снежная буря, я увидел громадного неподвижного зверя и стоявшего рядом Гуадима. Его седая от замерзшего дыхания и налипшего снега голова опускалась все ниже и ниже. Спина прогнулась. Видно было, как силы оставляли его. Он покачивался из стороны в сторону, хрипел. Глаза, обрамленные заиндевелыми ресницами и шерстью, помутнели и наполовину закрылись. Дрожь пробегала по телу, вываленный наружу язык был неестественно серым и сухим. Когда я был уже рядом, силы оставили его и он опрокинулся набок, откинув хвост и вытянув ноги.
  Они лежали рядом - два героя этой таежной драмы. Один еще дышал, но силы оставили его. Ребра неестественно выпирали из-под шкуры, хриплые стоны раздирали грудь. Это был умирающий старик. Он на отлично сделал свое великое охотничье собачье дело. Он не просил скидки на преклонный возраст. Он сам выбрал сегодняшние страдания и был счастлив этим...
  Семен уже разжег костер, набил снегом литровую металлическую банку с проволочной дужкой и повесил над огнем. Когда снег растаял и теплый пар стал подниматься над водой, он, вынув из своего крошечного сидора тряпицу и обильно смочив ее, выдавил немного влаги на язык Гуадима, протер забитые льдом ноздри. Затем вновь увлажнил тряпицу и повторил процедуру.
  Тем временем я достал два кусочка сахара, растворил в малом количестве теплой воды и стал ложкой, отгибая щеку, вливать ее собаке на корень языка. Гуадима дернул головой и судорожно сделал глотательные движения. После того, как четверть кружки этого импровизированного физраствора я перелил собаке, дыхание у нее стало ровнее, глаза приоткрылись, и темные зрачки с благодарностью посмотрели на меня. Я сделал еще полкружки жидкости, но уже с тремя кусочками сахара. Гуадима, подтянув под себя ноги и приподняв голову, сам выхлюпал розовеющим языком сладкую жидкость. После этого пес свернулся кольцом, уткнул морду в пушистый хвост и задремал. Он был еще очень слаб, но жизнь уже вернулась в тело.
  Через час, вволю попив чаю, мы приступили к свежеванию изюбря. Гуадима получил требуху и с наслаждением, отрывая лакомые куски, поедал ее.
  ... На следующий год в августе Семен Каляндзюга утонул у с.Гвасюги, опрокинувшись на ульмагде вблизи большого залома. Гуадима выплыл на отмель, и несколько дней его видели сидящим у лодочной пристани. Через неделю он тихо скончался на берегу Хора.
  18 19
  ЛЕШИЙ, ИЛИ ПРИКЛЮЧЕНИЯ
  НА СУКПАЕ2
  Леший не был чистокровной лайкой: в жилах его отца текла смешанная кровь амурских зверовых собак. В голодное для собак из таежного поселка Гвасюги лето 1976 года он стал моим спутником в путешествии по Сукпаю, наша встреча помогла ему выжить, а мне доставила радость дружеского общения и дала возможность глубоко задуматься над божественной прозорливостью природы, в незапамятные времена объединившей человека с собакой.
  ... В конце сентября 1976 года на Сихотэ-Алине пожары бушевали сильнее обычного. Не обошли стороной они таежные урочища рек Немпту, Мухен, Хор и его левых притоков Чуй, Матай, Кафэн, Катэн, Чукен, Кабули, Сукпай. В районе поселка Золотой у военных разнесло склад с боеприпасами, и на многие километры по тайге со свистом разлетелись неразорвавшиеся снаряды и гранаты. В свое время огонь настигал и находил их - новые взрывы сотрясали тайгу.
  Ошалевшие от огня и дыма, внезапного грохота взрывов, метались дикие звери в поисках укрытия и, не найдя его, гибли, застигнутые огненной стихией. Гибли и люди. Внезапно подкравшийся огненный смерч выхватывал свои жертвы на окраинах поселков и на лесных кордонах. Горели отдельные зимовья и лабазы, оставляя охотникам в начале промыслового сезона обугленные пепелища. В одну ночь огонь пожрал половину поселка Дормидонтовка. От угарного
  2 Впервые опубликовано в сокращенном виде под названием 'Двое в горящей тайге' в журнале 'Родное Приамурье', 2005, ?2
  газа и нехватки кислорода задыхались жители Хабаровска. И сколько бы не дул ветер с Амура, он приносил только новый дым и не по сезону теплую погоду от жаркого дыхания повсюду горящих лугов и лесов.
  Мой спутник, с которым мы продвигались по таежной реке, утром покинул меня. Ему приснился вещий сон, что поселок, где жили его родители, сгорел. Он ушел назад, а я в сопровождении Лешего двинулся вверх по течению реки, держась ее левого берега.
  Кое-где была видна зверовая тропа, ведшая в нужном мне направлении, но больше всего приходилось ломиться сквозь заросли подлеска напрямик, по таежной целине. Леший бежал неподалеку, периодически показываясь на глаза, раза два я слышал его отдаленный лай. Вечером, в начале шестого, мы были, по моим расчетам, недалеко от впадения в Сукпай речки Сагды Биаса. Здесь я остановился, намереваясь немного отдохнуть перед последним на сегодняшний день переходом.
  Пес расположился метрах в трех от меня. Деликатно уткнувшись мордой в лапу, Леший блаженно жмурил глаза, очень натурально делая вид, что его нисколько не интересует сухарь, который я грыз. Вдруг он насторожился, поднял голову, обратил ее в сторону от реки и стал принюхиваться, одновременно сводя вертикально поставленные уши, направляя их в том же направлении, что и нос. Понаблюдав несколько минут и ничего подозрительного не обнаружив, я откинулся на рюкзак, давая отдых спине, глядя, как высоко над облысевшими вершинами деревьев по выцветшему, словно глаза старика, небу бегут невесомые осенние облака. Кажется, на короткий миг я впал в забытье, гипнотизируемый этим идиллическим состоянием, и был выведен из него толчком в плечо. Скосив глаза, обнаружил пса, стоящего возле меня, как будто пытавшегося что-то сказать.
  20 21
  Решив, что он предлагает продолжить путь, и, не видя оснований торопиться, я доброжелательно проворчал:
  - Полежал бы ты. Кто из нас главный? Тебе хорошо налегке бегать, а мне вон какую торбу тащить!
  Наверно, я бы еще что-нибудь сказал. Люди, путешествующие в одиночку или, как я, с собакой, нередко вслух выражают свои мысли. Но тут обратил внимание, что небо совсем не ко времени и очень быстро, буквально на глазах, темнеет. Я взглянул на старый ручной хронометр - был ранний вечер, до сумерек оставалось часа два. Тем не менее, чувствуя необычность обстановки и видя тревогу Лешего, который нетерпеливо повизгивал и уже встал мордой в направлении, которым мы шли весь день, я поторопился взвалить на спину свою поклажу и двинулся в путь.
  Едва ли мы прошли более сотни метров, как стало темно, будто поздним вечером. Перед глазами в воздухе что-то легкое кружилось, и сначала казалось, что это насекомые, вроде ночных бабочек-пятиминуток. Подставив ладонь, я ухватил в нее этих эфемеров и, поднеся к глазам, понял, что ошибся, это был пепел. Его становилось больше и больше, а тьма все непроницаемее. И тут, как нельзя более некстати, ноги вынесли меня к прижиму. Высокая крутая сопка, с подмытым рекой склоном, преграждала путь. Я слышал шум воды, но различал только ближайшие буруны на расстоянии не более пяти метров. В это время сквозь мрак я увидел над сопкой в небе багровые отсветы и услышал отдаленный шум приближающегося верхового пожара.
  Двигаясь почти на ощупь по склону, я уткнулся в огромный кедровый комель. Лесной великан им цеплялся за скалу, а вершиной исчезал во тьме со стороны речного потока. У меня не было другого выбора, как вслед за Лешим, который уверенно прыгнул на ствол, вскарабкаться, цепляясь за ветки, еще не потерявшие хвою. Огонь ревел в кедровых и пихтово-еловых кронах на вершине сопки. Я видел под собой бушующую реку, чувствовал настигающий сверху жар. Это было преддверие Дантова ада, но вел меня в неизвестность не Вергилий, а мой четвероногий спутник. Мы оба передвигались на четвереньках: при этом я быстро, как только мог, а он так медленно, как требовала того моя скорость.
  Было очевидно, как только огонь спустится к подножию, у меня будет два варианта: поджариться тут же на ветках или броситься в бурную реку. Второй из названных только на первый взгляд лучше первого - пытаться плыть, не видя берегов, в ледяной стремнине и, если повезет, оказаться без оружия, без еды, без теплой одежды, может быть, без огня где-нибудь в береговых зарослях... Губительно было и то, и другое. Поэтому, ползя за Лешим, я надеялся найти спасение там, где, как полагал, крона дерева притоплена рекой и ветви извиваются под напором течения, - единственная в этом положении относительно безопасная граница трех стихий: воды, воздуха и огня.
  Вдруг пес рванулся вперед и исчез из виду. Я остался один и продолжал ползти, как улитка, прижимаясь к стволу и слегка изгибаясь, чтобы обогнуть ветви. Минуты через три понял: подо мной уже не река, а низкий песчаный берег, на который опирается сучьями вершина лесного исполина.
  В этот момент зарево выплеснулось на обращенный к реке склон, стало светлее и жарче. Вершины кедров фейерверками разлетались во все стороны, огненные ручьи заструились вниз. Зрелище было фантастически красивым, но в тот момент было не до эффектов природы. Тем не менее, появилась надежда, что опасность позади, я спасся от огненной стихии, и сейчас надо, как можно быстрее, убежать в глубь суши, от реки и нестерпимого жара, с жутким треском и гулом, обрушивающимся с сопки. Леший нетерпеливо поджидал меня, и, как только я свалился с веток на песок, он тут
  22 23
  же направился перпендикулярно реке через заросли низкого краснотала. Я устремился вслед, но сразу потерял его из виду.
  Убегая от охваченной огнем сопки, я был уверен, что вскоре поднимусь на высокий правый берег, там в безопасности отдохну и приготовлюсь к ночлегу. Можно представить разочарование, когда вместо ожидаемого я вновь вышел к реке. Приютившая меня земля оказалась островом - низкой песчаной косой, поросшей тальником.
  Собаки не было видно. Изучать в потемках топографию было бессмысленно, и, радуясь избавлению от явной опасности, я вернулся в центральную наиболее высокую часть принадлежавшей мне по праву Робинзона суши и с наслаждением развьючился. Небо заволокло тучами. Тепла от пожарища было достаточно, появилась возможность с комфортом провести эту осеннюю ночь даже без костра, для которого здесь и дров то я не видел.
  Не прошло и часа с момента спасения, как душевный покой был вновь нарушен. Часов около восьми или в начале девятого откуда ни возьмись закапал дождь, вскоре превратившийся в грозу. Небо сверкало, грохотало, потоки воды низвергались как во времена библейского Ноя. Я вымок до нитки. Ко всему прочему ощутил, что лежу не просто в луже, а в слое движущейся и все прибывающей воды. Собаки не было видно...
  Закончилось это принудительное купание часа через два и так же внезапно, как началось. Пожар угас. Северный ветер разогнал тучи. Кое-где замерцали осенние звезды. Река гудела справа и слева, но вода спала, я оказался на мокром песке. Тело скрючило от холода. В голове одна мысль - нужен костер. Без него в мокрой одежде при температуре близкой к нулю можно было не увидеть утренних лучей солнца.
  Достал фонарь-жучок, но пальцы не слушались, и воспользоваться им я не смог. Ногой зацепился за хворостину, застрявшую в тальнике. Проверяя пригодность для костра, -
  надломил, она хрустнула. Вскоре наткнулся на несколько сухих прутьев, полузанесенных песком. Складывая их рядом с рюкзаком, увидел возникшего из темноты Лешего. Он подбежал, крутнулся у ног и отскочил в сторону, как бы зовя меня за собой. Я сделал полтора десятка шагов и увидел, что он всеми четырьмя лапами разгребает песок над бревном, выбеленным, точно кость. Стукнул рукояткой ножа - сухое. Вдвоем откопали для начала среднюю часть тополя, и я понял: теплом мы обеспечены! А дальше просто: вырубил выемку-седло, сгреб в нее стружки-щепки и запалил. Добавил свои прутики, что-то еще попалось под руку. Стало веселее.
  А вскоре и чай закипел. Так мы с Лешим обсохли и поужинали, а потом и выспались сладко, пока солнце нас не разбудило.
  ...Прошло недели две. Лист с деревьев сошел почти полностью. Кедры да ели наряднее стали - зеленые ветви свои расправили. Снежок выпал и стаял, но кое-где в ямах да под обрывами сохранился - подбелил землю. На реке появились забереги, тонкий ледок похрустывал под ногами.
  Идем с Лешим вдоль берега - река обмелела, отошла от скальных берегов. Где-то совсем по ровному бечевнику пройти можно, в другом месте - к обрыву прижался, с камня на камень переступил, и здесь ног не замочишь. Леший впереди бежит, а что-то интересное в лесу услышит, мгновенно в сопку умчится.
  Как-то попали мы в скальную 'трубу'. Река здесь сопками зажата и петляет между ними. Чтобы ног не мочить и пустые километры не наматывать, полезли от реки вверх на седловину отрога, стремясь 'обрезать' очень крутую излучину. Попыхтели от души, пока вверх карабкались, а дальше бодренько так пологим склоном дружно бежим один за другим. Впереди Леший, я - за ним. Пес повернул за скальный выступ, а я еще нет. Слышу - лай и звук покатившихся
  24 25
  камней. Я - к выступу скалы, тут мне лохматое под ноги - Леший. Споткнулся через него и грохнулся как есть: лицом вниз, ружье подо мной, рюкзак станковый со спины на голову съехал. Ударился сильно, а тут еще кто-то на руку наступил, как дубиной огрел. Лай, треск, камни летят. Голову чуть из-под рюкзака выпростал, вижу: секач с Лешим друг за другом гоняются метрах в десяти. Кусты плотные вокруг, скальные останцы и осыпь - собаке трудно маневрировать, того гляди, зажмет ее кабан и распорет клыком.
  Тут уж не до собственных синяков. Пса выручать надо. Он же из-за меня с кабаном ярится. Иначе бы уже сбежал. А в ружье - дробовые патроны. Приподнялся кое-как на локтях, взвел правый курок и выстрелил, не вынимая ружье из-под себя. Влепил в скалу весь дробовой заряд прямо перед собой. Эффект - потрясающий: грохот, осколки камней во все стороны. Кабан к такому был не готов. Прыгнул в сторону и в две секунды исчез. Леший за ним для порядка метров сто пробежал и вернулся - язык набок. Вот такая история.
  НЕРАВНЫЙ БРАК
  Начало мая 1994 года застало меня и мою любимицу -
  красавицу западносибирскую лайку Агзу в Амурской области. Ей было четыре года, она была полна сил и женского обаяния. В нее влюблялись с первого взгляда не только собаки, но и люди. Стройное, пропорциональное тело. Ровно поставленный на спину тремя концентрическими кольцами хвост; песцовая серебристо-серая с чернью шерсть, белая пушистая горжетка на шее и кокетливый такого же цвета галстук, маленькие торчащие строго вертикально уши, реагирующие на всякий интересный звук. Крутой лоб, темно-карие глаза, абсолютно черная мочка носа и ослепительно белые зубы с по-волчьи длинными клыками. Таков неполный ее портрет.
  Она знала о своей красоте. Год назад она впервые стала матерью, долго и привередливо перед этим выбирая своего суженого. Им стал пятилетний Байкал - житель Приморья, охотник и завсегдатай выставочных тусовок. Любовь к нему она сохраняла много лет и, встречаясь с ним после долгой разлуки, всегда выказывала ее самым нежным образом.
  ... Природа вновь готовила ее к пробуждению материнских чувств. У Агзы такое время наступало только раз в год. С одной стороны, мне хотелось, чтобы она вновь обрела радость материнства, с другой - я не был уверен, стоит ли делать это вдали от дома. Все решил случай.
  Как-то мы шли с Агзой по лугу в долине Амура, вдали от жилья. В стороне по грунтовой дороге метрах в трехстах от нас бодренько бежал 'ЗИЛ-130'. Внезапно он свернул на луг и напрямик затрясся по ухабам в нашу сторону. Не доехав метров двадцать и резко вздохнув тормозами, машина остановилась. В тот же миг из кабины буквально посыпались собаки, оглашая округу заливистым лаем. Первым вылетел подвижный, как ртуть, рыжий кобель с яркими признаками карело-финской лайки. Затем еще четыре или пять разного вида и размера. Последним покинул кабину водитель, который, пока собаки разминали ноги и знакомились с Агзой, пояснил мне причину внезапного появления своей экзотической компании.
  Водитель по имени Александр, охотник и большой любитель собак, был жителем деревни, расположенной в нескольких километрах от места нашей случайной встречи.
  - Понимаете, - радостно говорил он, - у нас в округе километров на двадцать я всех собак в лицо знаю. Таких лаек, да и вообще лаек тут отродясь не бывало. Только мой, -
  он кивнул в сторону рыжего кобеля, - и его потомство от
  26 27
  местных сук, которые себя на охоте проявили... Вот я и не удержался, увидев такую красавицу, подъехал к вам.
  Мы разговорились. Он поведал мне историю появления у него рыжей лайки, которую он по-деревенски звал Шариком. Из Иркутска несколько лет назад к нему приехал свояк и привез в подарок молодого кобеля 'из питомника'.
  - А документы, - спрашиваю,- родственник привез?
  - Документы, нет, не привез.
  - Возраст щенка какой был?
  - Да не совсем, чтобы щенок. Может, год или полтора. Он сразу охотиться стал, хотя видно, что неопытный.
  Осмотрел я собаку. По всем признакам, - карело-финская лайка. А сомнения гложут: чего ради из питомника отдали полувзрослую собаку? Почему без документов? Чистая кровь или метис в каком-то колене? И много других вопросов.
  Хозяин искренне старался все припомнить, что рассказывал ему в тот вечер свояк, сидя за накрытым столом. Но ничего толкового добавить не смог. Тогда все, кроме факта появления собаки, о которой он давно мечтал, казалось второстепенным. Да и родственник почему-то ушел от ответа на прямой вопрос о том, сколько он заплатил за нее в питомнике. Бросил вскользь невнятное, мол, случай подвернулся, дороже вести было. На том и оставили тему.
  Прошло около двух недель. После долгих сомнений я все же решился повязать Агзу с 'деревенским парнем', доверившись собственным знаниям, а больше - интуиции.
  Наш избранник был в прекрасной форме, хотя и мелковат - стандарт карело-финских лаек уступает западно-сибирским. Ростом он был с Агзу, но мужское строение тела, приподнятое на передние ноги, и резвость компенсировали этот недостаток.
  Агза его приняла. Они бегали по майским низкотравным душистым лугам и перелескам, еще не набравшим полной листвы. Гоняли болотную мелочь, в ворохе брызг переплывали небольшие озера. Он был счастлив. Она, как мне казалось, также была довольна его обществом. За ними на почтительном расстоянии повсюду следовала свора собак -
  свита Шарика. Прошло время. Агза стала полновластной предводительницей стаи. Думаю, что, разговаривая между собой, они делились воспоминаниями о прежних охотах. Наверно, Шарик обещал осенью познакомить ее со своими угодьями и мечтательно щурил глаза:
  - Вот тогда ты увидишь меня в лучшем виде, я буду искать и держать зверя, а когда он станет добычей, я принесу тебе и нашим детям лучшие куски мяса! Так поступали наши предки, этим искусством вполне овладел и я - не зря считаюсь лучшим охотником округи!
  Я закончил дела, которые привели меня в Амурскую область. Пора было расставаться. Агза уже прислушивалась к тому, что происходило у нее внутри, и меньше интересовалась внешним. Движения стали плавнее, размереннее. Она уже порыкивала на чересчур непоседливых мужниных родственников... Теперь она не так интересовалась и самим Шариком. А он вовсю демонстрировал ей свою неиссякаемую энергию охотничьего межсезонья: пытался на лету ловить птиц; преследуя бурундуков, с разгона забегал на наклонно растущие деревья до нижних ветвей.
  ... Шестеро детей, неизменное число, как и в других браках, родились у Агзы 27 июля. Все сильные, энергичные. Им хватало материнского молока и они, вцепившись своими маленькими когтистыми лапками в набухшие соски, сосали почти неотрывно, набираясь сил день ото дня. Им было примерно полтора месяца, когда мать принесла из леса живого бурундука: маленькие охотники тогда впервые участвовали
  28 29
  в погоне и, вырывая друг у друга, наслаждались вкусом свежего мяса.
  В положенный срок после того, как щенкам исполнилось два месяца и они стали маленькими, но вполне самостоятельными собаками, я раздал их. Старший Кара уехал под Хабаровск, вторая по рождению девочка - непоседливая Вьюга - в Амурскую область, в отцовскую стаю... У моих родственников остался второй сын - Бэл, а у меня - самая младшая - Буря.
  И все-таки мысль о том, что мне неизвестна родословная отца, нет-нет да и досадовала меня. Достоинства собак из этого гнезда имели стопроцентный изъян: длинный список именитых предков матери Агзы и до кинологического неприличия короткая характеристика их отца - 'Шарик'! Конечно, для охотничьих собак, не стремящихся к племенному клубному разведению и выставочным жетонам, это принципиального значения не имело. Еще меньше это интересовало людей, которые по достоинству оценивали внешние данные собак, их неукротимую энергию и охотничью сноровку. Постепенно другими заботами мысли о родословной детей Шарика были оттеснены в дальние уголки памяти.
  ... В 1998 году, будучи в Иркутске в гостях у известного сибирского ученого профессора М., я увидел у него рыжего пожилого карело-финна, как две капли воды похожего на амурского 'Немо'3. Разговорились о собаках, и профессор поведал мне о своей печальной потере в начале 90-х гг. годовалого карело-финского кобеля: 'Привязал перед магазином, а когда вышел - его и след простыл'! Я уточнял детали, и они последовательно открывали иркутскую биографию чистокровной карело-финской лайки Витима, превратившегося на Амуре в Шарика. Тут уж наступил мой черед рассказывать взволнованному профессору о дальнейшей судьбе его любимца.
  3 Немо - лат. никто.
  Как мне показалось, пожилой пес, отец Витима, устроившийся у ног хозяина и слушавший это повествование, одобрительно кивал головой.
  КАК БУРЯ СТАЛА БУРЕЙ
  В июле 1994 года мы обосновались на обширной поляне, окруженной живописным горным лесом, в Кавалеровском районе Приморского края. Агза готовилась стать матерью. Она была беременна и по этой причине дольше обычного сохраняла зимнюю шерсть, вопреки обыкновению позволяла себе раскатать и свесить на землю роскошный хвост - все вместе это делало ее чем-то похожей на овечку. Ежедневно она уходила в лес, выбирала укромные места и копала под корнями больших деревьев ямы-логовы.
  Я подкармливал ее по возможности говяжьим мясом и печенью. Но она и сама ловила в лесу мышей: иногда ела, но чаще делала это, подчиняясь инстинкту. Я понимал ее озабоченность и наблюдал со стороны, не вмешиваясь в ритуал, тщательно продуманный природой.
  Утром 27 июля начались роды. Агза лежала в неглубокой яме, которую выкопала в нежилой палатке буквально накануне, волны пробегали по ее телу; она нежно брала в пасть появившегося малыша, клала перед собой, мгновенно зубами снимала пленку, первым делом открывая голову, перекусывала пуповину, вылизывала, перемещала это крошечное создание к соскам, затем съедала послед. В течение примерно четырех часов это повторилось шесть раз. Разместив на груди родившуюся последней рыжую крошечную девочку, Агза утомленно прикрыла глаза и задремала.
  30 31
  Первую неделю она почти не отходила от детей. Вынужденные отлучки составляли от пяти до десяти минут. Обилие белка в организме, полученного от съеденного последа, позволяло не думать о пище. Агза только пила воду и тут же стремглав мчалась на место, обходила логово против часовой стрелки, наблюдая малышей, и аккуратно ложилась, подставляя соски суетливо пищащей своре. Они - слепые, с маленькими округлыми пока ушками, отталкивая друг друга, лезли по головам и телам, стараясь захватить то место у материнской груди, которое принадлежало им по праву рождения. В результате почти всегда старшие оказывались ближе к задним ногам матери: там вымя наполнялось больше. Рыжей девочке и ее сестре Яшме всегда доставались только пятый и шестой соски - предпоследняя пара, наименее молочные из тех, что использовались. Но я следил - им хватало питания.
  К одиннадцатому-двенадцатому дню жизни у маленьких собак начали приоткрываться веки, и сквозь прорези засияли черные бусинки глаз. Щенки увидели то, о чем до этого знали только по запаху. Но мир для них нисколько не увеличился. Он по-прежнему оставался размером и видом с мать. Они не покидали логово. Если мать была на месте, то, поев, они засыпали прямо на ней, в отсутствие - сбивались в плотную кучу и дремали; при этом всегда кто-нибудь более сильный старался залечь сверху, бесцеремонно расталкивая братьев и сестер головой и лапами.
  Агза очень заботливо опекала детей и никогда не выказывала недовольства их поведением. Крошечные, но острые, как бритва, коготки щенят исполосовали ей вымя, живот и грудь. Терпение ее было потрясающим! Вся ее жизнь принадлежала им. Им и только им. Ни капли эгоизма. Она была не просто собакой, а символом матери. Убедившись в этом еще год назад, при первых родах, я полностью доверял ей и теперь.
  Отвлекусь на мгновение, чтобы сказать: собачий мир очень напоминает мир людей. У собак есть такие матери, как Агза, но есть и другие. Как-нибудь я расскажу об этом подробнее. А здесь замечу, среди собачьих матерей мне были известны те, кто очень формально исполнял обязанности, и даже те, кто не мог (или не хотел!) нормально лечь для кормления и давил собственных детей, плюхаясь на них всем своим телом. В последнем случае это была немецкая овчарка, выросшая, как и ее мать, путем искусственного вскармливания и дважды таким образом раздавившая свое потомство.
  ... На следующий день с утра подул южный ветер, небо стало заволакивать тучами. Хмарь усилилась к полудню; бесформенные обрывки рыхлых, как мартовский снег, облаков цеплялись за верхушки высоких деревьев и, сорванные очередным порывом ветра, улетали прочь. Изредка начиналась морось, но тут же запасы влаги иссякали, и никакого озона, как бывает во время грозы, в воздухе не прибавлялось. Тяжелая тишина, нарушаемая только шумом листвы, сковала лес. Любой приморский житель знает: так приближается тайфун - свирепый посланник южных морей. Никто заранее не может точно предсказать, что донесет он до нас. Бывало всякое, и раз на раз не приходится.
  К ночи ветер усилился и превратился в шторм. Деревья -
  великаны кедры и могучие ели - стонали, скрипели, теряли вершины; высокие чозении, двухобхватные ильмы, подточенные возрастом или пожаром, с грохотом валились на землю, подминая, ломая молодую поросль; березы и осины на старых гарях изогнулись крутым коромыслом до самой земли, а те, что имели несчастье вырасти на очень крутых склонах и обрывах, опрокинулись вниз, увлекая за собой груды камней. Время от времени дождевой заряд обрушивался на землю, и уже стал слышен шум вздувшегося от избыточной влаги ручья, устремившегося в известную своим непростым
  32 33
  нравом речку Тадуши, помутневшую и накрывшую водой отмели-косы.
  В начале двенадцатого ночи мне послышался звук, который диссонировал с тем, что было порождено бурей. Сначала я даже подумал, что ослышался, но звук повторился, хотя и слабее прежнего. Он напоминал чуть хрипловатый писк. Заинтригованный и встревоженный, я выбежал из палатки. Ветер свирепствовал, но сильного дождя не было. Несколько мгновений ничего необычного я не различал, но на всякий случай пошел в предполагаемом направлении к краю поляны, светя фонариком.
  Неожиданно я почти наткнулся на Агзу, которая, видимо, услышав мои шаги, остановилась и застыла, опустив голову. Наклонившись, я разглядел у нее в зубах тельце щенка, вновь в этот момент издавшего громкий для такого малыша звук, среднее между писком и хрипом. Я протянул руку, и Агза, покорно разжав пасть, отдала мне его. Осветив дрожащее от испуга или прохлады тело, я понял, что это самая младшая ее дочь.
  Я пошел в сторону палатки, где находилось логово. Агза покорно бежала сзади. Войдя, она тут же легла в обычной для кормления позе. Малыши, услышав ее появление, загалдели и устремились к ней. Кроме той, что я бережно держал в руках, все остальные щенки были на месте. Никаких признаков нездоровья у малышки я не заметил и аккуратно опустил в логово. Почувствовав рядом мать, она шустро добралась до свободного соска и сладко зачмокала, обхватив передними лапками вымя и нажимая его ритмично, как бы помогая выдавливать молочко.
  Агза лежала как обычно. Я, поразмышляв несколько минут, так и не найдя объяснения причине ее ночного вояжа, гадая, чем он был вызван и чем должен был завершиться, но вполне спокойный за собак, ушел спать. Утром первым делом я пришел навестить моих подопечных: там было так, как я оставил ночью - все были на месте.
  ... После той ночи прошло еще недели две. Погода стояла преимущественно ясная, сухая и теплая днем и приятно-прохладная - ночью. Полная луна и крупные мерцающие звезды создавали праздничное настроение. Собаки заметно выросли и целыми днями, поев и подремав, играли друг с другом, затевая веселые потасовки и 'кусачки'. Агза наблюдала за ними, но никогда не вмешивалась. В этих забавах принимала участие и рыжая малышка, ничем, кроме ярко-рыжего, как у отца, окраса, не выделявшаяся среди других щенят. Она была немного мельче остальных, и доставалось ей, по моим наблюдениям, больше, но она огрызалась, кусалась и пробовала рычать ничуть не хуже старших.
  Любопытство толкало собак на активное знакомство с миром, который, как они уже поняли, был по размеру больше, чем мать. Малыши решались покидать логово и бегали по всей палатке. Я открыл им полы входа, и они впервые увидели солнце, небо, деревья, но не рискнули сразу переступить незримую черту, отделяющую их от большого мира. Однако прошел день и первые, старательно нюхая землю и оглядываясь, покинули палатку. Следом и другие оказались среди травы, полевых цветов и мелких, еще незнакомых обитателей большого мира: кузнечика, черного блестящего жука, лягушки...
  Дневная жара наконец-то к вечеру уступила место другому состоянию. Подул, завихрил маленькими смерчами ветер, крыши палаток и тенты дрогнули и запарусили. В верховых болотах, дав поспешный аккорд, смолк хор лягушек. По всему было видно, что приближается долгожданный дождь. Часа через два, к ночи, над нами собрались плотные черно-фиолетовые тучи и ударила роскошная летняя гроза, которая одновременно и радует, и пугает. Дождь лил как из
  34 35
  ведра. Гром раскалывал небо над самой головой. Голубовато-белые молнии хлестали во все стороны. Даже атеисты, коих у нас было немало, не сомневались, что Перун или Зевс мечут их в назидание грешникам. Наши брезентовые укрытия не выдерживали потоков воды, которые, несмотря на наличие тентов, в виде мороси, брызг, капель и струек все-таки проникали внутрь. Так все и уснули, найдя посуше угол и стараясь не высовывать на улицу нос.
  Утром умытое дождем солнце выставило из-за сопки свои лучи. Все искрилось брильянтами, изумрудами и жемчугами. Каждая травинка была промыта, все жучки сверкали яркими красками. У каждого из людей было прекрасное настроение, под стать погоде.
  Я, как обычно, пошел проведать собак. Агза лежала и кормила детей, но, увидев меня, радостно постучала по земле баранкой-хвостом. Это означало, по давно сложившейся нашей с ней не вербальной коммуникации, что все в порядке и она рада меня видеть, но поприветствовать может только, к сожалению, вот так, лежа. Собравшись уже идти по делам, я вдруг понял: на месте нет рыжей малышки. Я еще раз окинул взглядом собак, убедился - ошибки нет, осмотрел палатку, обошел ее вокруг - щенка нигде не было. Агза следила взглядом за моими поисками, но ничем не выражала беспокойства. Случайность тут исключалась. Своих детей она знала и могла безошибочно определить, все ли на месте, даже с закрытыми глазами. В голове появлялись одна за другой разные версии: 'Рыжулька могла отойти и заблудиться? - Нет, это невероятно. Схватила ночью сова или другой хищник? -
  Тоже маловероятно: ночью щенки сами не покидают логово, да и Агза вела бы себя иначе: она никого, кроме меня, не подпускает к детям'.
  Пока в голове прокручивались варианты, ноги сами понесли меня в лес, к ближайшему логову, которые Агза копала, готовясь к родам. Ни в первом, ни во втором никого не было. Третье пришлось поискать - не сразу вспомнил, где оно расположено. Там тоже никого не оказалось. Пошел к четвертому, самому дальнему, а под сердцем неприятный холодок: куда потом?!
  Обрушив за шиворот дождевую воду с куста, закрывающего подход к логову, и почти не обратив на это внимание итак уже был изрядно мокрый от ходьбы по лесу, я заглянул в глубокую яму, расположенную между двумя горбато выпирающими из земли толстыми корнями-жилами столетнего дуба. На дне, свернувшись клубочком, мокрая, но живая, посапывала во сне моя потеря. Я встал на колени, опустил вниз руку и прикоснулся к малышке. Она вздрогнула и тявкнула, открыв свои черные глазки. Легкая дрожь пробегала по ее телу, видимо, от возбуждения, но, обнюхивая мои руки своим носиком-угольком, она вовсю упиралась лапками, стараясь освободиться. Я погладил ее бархатистую спинку, она успокоилась и доверчиво лизнула несколько раз палец, а затем, ухватив в рот мизинец, стала его сосать, довольно больно покусывая острыми молочными зубками.
  Я принес в палатку щенка и показал его Агзе. Она смотрела на меня не мигая и не издав ни одного звука. Тогда я аккуратно положил малышку под брюхо матери, погладил ту и другую, говоря:
  - Агзуша, Буря - твоя дочь, береги ее и больше не выбрасывай. Я оставлю ее у нас, и мы вместе посмотрим, что из нее получится.
  После этих слов я отошел в сторону и стал наблюдать, что сделает Агза. Та, несколько секунд помедлив, лизнула дочь в голову, а затем тщательно вылизала ее целиком.
  Больше никогда Агза не пыталась освободиться от маленькой яркой рыжей девочки, точь-в-точь копирующей масть отца и только с возрастом приобретшей чуть более
  36 37
  светлые оттенки на шее и груди, как воротник и галстук матери. А я растил малышку, назвав ее Бурей, в память об этих событиях, отказывая всем желающим приобрести ее. Претендентов на Бурю всегда было достаточно.
  Много событий и приключений с ней связано. Не самые простые отношения сложились у нее и с Агзой. Но об этом... когда-нибудь позже.
  ПЕРВАЯ ОХОТА4
  В октябре приморский лес красив так, что от счастья слезу вышибает. И за что это мне, Господи, благодать такая! Справедливости ради надо сказать, что не только мне хорошо, но и другим всем не хуже.
  Ну, а о собаках и говорить нечего. Те прямо голову от счастья теряют, готовы из собственной шкуры выскочить. Это я матерых имею в виду, таких как Агза и семилетний Байкал, ее первый жених. А о молодых, вроде Бури, словами не расскажешь. Кровь всех таежных предков бурлит и на охоту толкает, а что это такое, еще понимания нет. Вся охотничья биография пока - пара мышек, бурундук да десяток кузнечиков.
  Осенний рябчик по земле ножками предпочитает топать. Корма здесь сколько хочешь. А врагов днем почти нет. Вот и копошатся они, как домашние куры, в лесной подстилке, порой и о крыльях, мне кажется, забывают. От человека какой смысл улетать - ходит он во много раз медленнее, а уж проворства и подавно никакого. Конечно, человек с ружьем их без труда достанет. Его надо бояться. Но откуда же рябчатам из летнего выводка знать об этом?
  4 Впервые опубликовано в журнале 'Наш семейный очаг', 2005.
  Поднимая увесистые кедровые шишки-падалицы на крутом склоне сопки, я как-то не заметил, где Буря подхватила след рябчика. Увидел только, как с противоположной стороны распадка по узкому гребню скалистого отрога со скоростью обреченного мчится рябчик, а в нескольких метрах от него - Буря. Её короткий хвост, обычно закрученный баранкой, вытянут назад, составляя продолжение спины. Из приоткрытой пасти вырывалось высокотональное завывание с повизгиванием.
  Было очевидно - если рябчик не взлетит, ему не миновать собачьих зубов. И произойдет это через несколько мгновений. Все-таки у неё скорость намного выше, и расстояние между ними стремительно сокращалось.
  Но у лесных жителей, наверное, свой бог есть. Он их хранит от истребления. А может, рябчик своими куриными мозгами так хорошо все рассчитал. Но только факт есть факт. Через десяток метров отрог заканчивался обрывом. С него и сиганул пернатый десантник, расправил крылья и спланировал куда-то в чащу. А у Бури ведь крыльев нет! Она все четыре лапы включила на торможение, да не тут-то было. Перевернулась через голову и полетела вниз.
  Хорошо, не очень высоко оказалось. Выбралась она из зарослей лимонника, отряхнулась и помчалась за новыми приключениями.
  МИРОТВОРЕЦ5
  Жанну - матерую лайку из частного сектора Агза ненавидит много лет. Та ей платит тем же. Кто из них первым
  5 Впервые опубликовано под названием 'Джек-миротворец' в журнале 'Наш семейный очаг', 2006, ?1.
  38 39
  начал войну, сейчас уже и они вряд ли помнят. Возможно, Агза по молодости лет и неопытности что-то нарушила из собачьего этикета, не проявив должной почтительности, например. Да, надо сказать, обычным мужским глазом причина просматривалась. Жанна была заметно старше, по-житейски опытнее, на охоту никогда не ездила, но выросла и всю жизнь прожила здесь между морским побережьем, Большим Оврагом, Крутой Сопкой, поросшей кустарником и одичавшими плодовыми деревьями, оставшимися от сгоревшей в незапамятные времена усадьбы. Агза была молода и до неприличия красива, родилась в настоящей тайге и с юных лет постигала охотничью науку, поэтому была азартна и уступать не привыкла ни зверю, ни тем более собрату того же пола. У Жанны был хозяин -
  отставной майор, не очень озабоченный ее внешним видом: зимой и летом она ходила непричесанной и всю весну остатки зимней шерсти торчали из разных частей тела. Отцы ее детей часто менялись, поэтому в глазах у нее любовный огонек если и загорался, то на очень короткое время, а потом вытеснялся безразличием или злобой. Люди побаивались Жанну. Мало того, что она грозно лаяла на проходивших мимо, но и всерьез могла укусить. Опасались и чужие собаки, предпочитая обегать стороной ее владения. Агзу ее хозяин любил и любви своей не скрывал, а она отвечала ему полной взаимностью.
  И в браке эта собака была счастлива, и ее огромные темно-карие глаза, словно спелые оливки, завораживали всех.
  В общем, жили себе две собаки одной породы и одного пола, женского к тому же, похожей масти. Однако судьбе стало угодно свести их вместе. При первых встречах у них было несколько серьезных поединков. Но, говоря человеческим языком, кончались они из-за вмешательства хозяев с ничейным результатом.
  Видимо, уразумев, что поединки при дефиците времени не эффективны, обе стали при каждой новой возможности использовать дополнительные силы: Агза - своих родственников брата Шамана и дочь Бурю, а Жанна - свору деревенских псов, среди которых пользовалась непререкаемым авторитетом. Однако коллективных разборок не припомню. Расходились, рыча, на свои территории, границы которых сложились сами собой, и нарушать их никто не стремился.
  Жаннин сын, член материнской стаи - хромой Джек влюбился в юную Бурю. И каждый день ждал, восседая на высоком бугре, нашего появления. Пока я возился с гаражом и машиной, он прибегал к Буре и ухаживал за ней самым человечьим образом, только что цветы не дарил. Агзе это не нравилось, и она пробовала его прогонять. Он не сопротивлялся, но и не уходил. Вертихвостка Буря ухаживания старшего собрата принимала с удовольствием.
  Потом на всю зиму Буря уехала на охоту с моим другом. Джек не оставлял надежды встретить ее и каждый день появлялся на своем обычном месте. Он осматривал и обнюхивал гараж и всех, кто имел к нему отношение, и в его взгляде был виден один и тот же вопрос: куда пропала Буря? С Агзой в эту зиму они несколько раз виделись. Отношения улучшились, но не более. Та его, что называется, терпела. Но к себе не подпускала и сама не подходила, даже чтобы обнюхать.
  Однажды поздней весной, поставив машину, мы всей компанией шли домой. Агза в то время была кормящей матерью и предпочитала долго не задерживаться на улице. Она бежала без поводка метрах в сорока-пятидесяти впереди меня.
  Вдруг из-за угла сарая вывернула Жанна, спешившая по своим делам и тоже не ожидавшая такой встречи. Она была не одна. Рядом бежали ее самые верные спутники - два вислоухих кобеля и Джек. Было видно, что соперницы оказались слишком близко друг к другу и в этой ситуации схватки
  40 41
  избежать не удастся. К тому же, судя по отвисшему вымени, у Жанны тоже были щенки. В таком состоянии собаки особенно агрессивны.
  ... Дуэлянтки припали к земле, чуть раскатали хвосты, приподняли верхние губы, обнажив клыки. Окрики не действовали: Агза их уже не слышала, а Жанна - тем более. Соперницы готовились к бою, и только глухое рычанье, исходящее из самых глубин организма, показывало полную решимость биться до победы.
  Я побежал к ним, на ходу готовя поводок. Путь мой лежал в гору, и было очевидно - сцепятся они раньше, чем успею подняться.
  И тут произошло что-то невероятное, никогда не виденное и не слышанное. Скажу честно, если бы мне кто-то об этом рассказал - я бы ему не поверил. Джек спокойно подошел к Жанне и очень решительно прижал пастью вздыбленную холку матери в тот момент, когда она уже изготовилась к броску. Не берусь судить о ее чувствах. Но было видно - она не вырывалась и даже не пыталась сопротивляться. Это неожиданное вмешательство удержало и Агзу от нападения.
  Я видел мудрые глаза Джека, он смотрел на меня и на Агзу, и могу поклясться - телепатировал мысль, которую я понял на уровне подсознания: 'Не спеши, вопрос решен, все будет мирно'.
  Я приблизился к своей собаке, защелкнул карабинчик на кольце ошейника, сказал: 'Домой!'
  Агза выпрямилась, опустила загривок, собрала хвост в тугое кольцо и, не оглядываясь, побежала в гору. Пройдя метров десять, я повернул голову. Джек еще держал Жанну и, только встретив мой взгляд, отпустил ее.
  Собаки во главе со своей предводительницей свернули за угол и скрылись в ближайшем проулке.
  КТО КОГО?
  Лайка особой смелостью и наглостью не знаменита. Но ум у нее быстрый. Редко когда в лобовую атаку идет. Разве что сука на суку, и то не на всякую. Но это отдельный разговор. А вот что я наблюдал однажды, возвращаясь с охоты.
  ... Сумерки еще не наступили, но сиреневые тени от кустов и деревьев на снегу уже потеряли дневную четкость. Мы выходили к стихийно разросшемуся в последние годы дачному поселку на реке Пачихезе. Молодые Агза с Шаманом, неудовлетворенные весьма скромными результатами охоты, продолжали работать, мотаясь по остаткам леса и пойменным зарослям метрах в двухстах от меня. Впереди открывалось широкое, давно заросшее бурьяном и прочими дикоросами поле, вдоль которого была видна переметенная снегом дорога. К ней я и направился, вынимая из ружья патроны и намереваясь там взять собак на сворку.
  В этот момент впереди послышался заливистый и злобный лай Агзы и ответный низкий по тембру рык незнакомой мне собаки. В какое-то мгновение было ощущение, что псы сцепились. С противоположной стороны поля, от сопки, в направлении лая вылетел Шаман, перемахнул открытое пространство и скрылся в кустах, обрамляющих Пачихезу. Почти сразу там раздался многоголосый брех, разрушивший идиллическую тишину. Что там происходит и сколько участников, - понять было невозможно. Не успел я пробежать и нескольких метров, как из кустов друг за другом вылетели на поле Агза и Шаман, а за ними следом - две матерые немецкие овчарки. Теперь они были на виду, и появилось реальное опасение за здоровье преследуемых: мои были заметно мельче и явно в силу возраста менее опытные.
  42 43
  Агза бежала впереди, а легконогий Шаман держался метра на два сзади, как бы прикрывая ее. Преследовали их, как можно было предположить, кобель и сука. Они шли хорошим аллюром, но сука несколько отставала. Вся эта кавалькада умчалась в сопку, некоторое время их не было слышно и видно, затем псы вновь показались на открытой местности, но уже позади меня. Мои собаки бежали в прежнем порядке и не очень быстро. Позади, метрах в двадцати от них, наседал черный кобель. Его немецкой подруги не было видно. Расстояние неуклонно сокращалось, и в середине поля тот почти настиг Шамана.
  В этот момент Шаман издал гортанный звук, резко метнулся в сторону и сбоку кинулся на пробегавшего мимо овчара. Тут же и Агза, резко крутнувшись влево, атаковала кобеля с другой стороны. Тот явно не ожидал такого поворота событий и, как мне показалось, был не готов сражаться с двумя наседающими лайками. Но численное равновесие вскоре было восстановлено - приблизилась черная подруга.
  Агза не стала дожидаться предстоящей теплой встречи и первой кинулась наутек. За ней последовал Шаман, и обе лайки скрылись в речных зарослях. Овчарки устремились за ними. Прошло еще какое-то время - все четыре собаки вновь показались на краю поляны. Трое бежали рядом буквально в нескольких метрах друг от друга, четвертая - отставала метров на сто. И тут повторилась та же история. Только теперь первой кинулась на преследователя Агза. Тот попытался изменить направление движения, чтобы отбить атаку, но споткнулся. В мгновение Шаман ударил его в правую лопатку, сбил с ног и вцепился в горло. Агза - то ли в живот, то ли в заднюю ногу. Несколько секунд поверженный кобель находился совсем в незавидном положении, но приближение подмоги заставило лаек вновь пуститься в бега, направившись в заросли на сопке.
  Опасение за здоровье собак прошло, и я с интересом наблюдал, что будет дальше. 'Немец' вскочил на ноги, сделал яростный рывок следом, но, видя, что его подруга заметно устала и по-прежнему отстает, не добежал до подножия склона и, прихрамывая, повернул назад. Вскоре они исчезли, направившись в сторону поселка. Лайки, похоже, наблюдали за их отступлением с сопки, потому что через пару минут уже были рядом со мной.
  КАК БЭЛ НАЧАЛ СВОЮ ОХОТУ
  Седьмого ноября Бэлу исполнилось три месяца и десять дней. Мы с собаками собирались на фазанью охоту, и он ни в какую не желал оставаться один. В это время он стал крепким и сильным щенком, довольно рослым и пропорционально 'в квадрат' сложенным, в меру крутолобой мордашкой, плотно закрученным пушистым хвостом и многими другими признаками элитной лайки, унаследовав все породные черты от матери. К тому же, по его мнению, он уже знал, что такое охота: в сентябре, преследуя суслика, залез за ним в нору, благо, был не намного больше, и выволок его за хвост на потеху старшим собакам.
  Переехали Зею, миновали Владимирские озера и углубились в бесконечную травянистую с редким кустарником и небольшими группами деревьев болотно-степную равнину -
  с релками, заросшими руслами старых проток и небольшими, разбросанными тут и там водоемами с зеркальной поверхностью и шустрыми ондатрами, гоняющими по ней лилипутские волны.
  Я стремился не столько к добычливой охоте, сколько к разминке собачьих и собственных ног.
  44 45
  Едва успел добыть пару фазанов, как моя свора из двух взрослых собак и одного щенка, отлично понимающая, что в таком составе на пернатую мелочь не охотятся, разогнала всех остальных за горизонт и, не найдя достойного занятия, собралась ко мне для получения ценных указаний на дальнейшие действия. Бэл, скрывшийся с глаз в высокой траве еще в самом начале охоты, выскочил из зарослей не намного позже остальных.
  Я принял решение пойти к длинной цепи старичных озер, тянувшихся на несколько километров, посмотреть, нет ли там уток. Расчет был на то, что может налететь запоздавший табунок или объявятся подранки, которые забились в камыши и обречены на скорую гибель. Охотник без собаки найти их практически не может, а моей своре это плевое дело. Так и сделал: пошел напрямик в юго-западном направлении.
  Собаки работали активно с помощью своих чудо-органов, которые сигнализировали им о всякой живности, находящейся вокруг. Таковой, точнее - заслуживающей внимание, не было, и они бежали поблизости. Малыш не отставал и во всем подражал старшим, утыкая смоляной носик то туда, то сюда. Самое главное - он не путался под ногами. Мне нравилось, что он вынослив и неплохо ориентируется: мы шли по сильнопересеченной местности с большим количеством высокой травы и кустарника. Убедившись в этом, я снял с него персональный контроль.
  Уток на озерах не оказалось. Собаки добросовестно обшарили притопленные водой заросли, кое-где ломая тонкий ледок и заставляя ондатр прятаться в норы. Даже вечно суетящихся на берегах бекасов сегодня не было видно.
  Тем не менее, прогулка удалась, и я повернул в обратную сторону, идя новым путем, рассчитывая на случайную удачу. Вышли на скошенный луг: кто-то заготовил здесь сено, надеясь вывезти его зимой, когда местность станет более проходимой. Собаки вспугнули перепелку. Та полетела по дуге на расстоянии надежного выстрела, и я успел реализовать эту возможность. Перепелка камнем упала метрах в сорока. Я полностью полагался на собак - им найти ее не составляло труда, но и сам хорошо запомнил место. Сравнительно невысокая трава - до середины лодыжки, выросшая после покоса, способствовала успеху.
  После выстрела, как и полагается, собаки устремились к месту падения перепелки. Они хорошо знали свою работу, и даже в мыслях у меня не было, что кто-нибудь может повредить битую дичь. Подранок, другое дело, но и с ним обращаются деликатно, по собачьим меркам, конечно. После, гордясь собой, лежит пес-победитель с высоко поднятой головой, придерживая добычу лапой, в ожидании ласковой трепки от руки благодарного хозяина.
  С учетом ситуации, я, не торопясь, сменил патрон и пошел следом за собаками. Это было достойное завершение наших сегодняшних блужданий и устроившее меня утоление охотничьего честолюбия. Собаки крутились вокруг места падения битой дичи и, похоже, испытывали некоторое затруднение. Я присоединился к поиску и несколько раз прошел взад и вперед по замеченному месту, осторожно приподнимая полегшую траву.
  'Странно, - размышлял я, - если бы это, вопреки виденному, оказался подранок, перебежавший от места падения, то собаки легко бы взяли след'. Здесь же они проявляли полную растерянность. Опустив нос к самой земле, крутились вокруг одного и того же 'пятачка', явно не понимая, что произошло. Агза, как добросовестная школьница, выполняющая домашнее задание, даже стала лапами раскидывать траву и царапать землю, видимо, как раз в том месте, где упала перепелка.
  46 47
  На охоте у меня несколько раз были подобные случаи с чисто битой дичью, когда я не мог объяснить, куда она исчезла. Похоже, это еще один эпизод из той же серии.
  Досадуя на невозможность отыскать добычу, которую уже 'посчитал' в числе сегодняшних трофеев, я покинул 'заколдованный круг' и направился в прежнем направлении. Некоторое время спустя бросили бесполезное занятие и собаки, быстро догнавшие меня. Бэл где-то замешкался и заставил несколько раз оглянуться. Его не было видно, и присутствие не ощущалось даже по шевелению травы. Тут же вспомнилось, что и во время поиска перепелки его не было с нами.
  Я не на шутку обеспокоился отсутствием маленького пса. Возможно, устал и прилег отдохнуть. Может быть, с непривычки набил лапы и сейчас зализывает их под каким-нибудь кустом. Я упрекнул себя за беспечность и стал вспоминать, где видел его в последний раз. Вспомнил. Это было перед тем, как взлетела перепелка. После выстрела он тоже помчался к добыче. Из поля зрения выпал, пока я заряжал ружье. Поскольку от того места мы отошли всего ничего, метров двести пятьдесят-триста, то я повернул назад. Собаки, привычные ко всяким ситуациям, сделали то же самое.
  Вдруг я услышал: Агза коротко рыкнула, в ту же секунду из-за куста к нам неспешным шагом вышел Бэл. Что-то в его внешности мне показалось странным. Сделал несколько шагов навстречу и невольно расхохотался: из пасти щенка торчали две перепелиные лапки. Ухватив за них, я тут же вытащил и всю остальную изрядно обмусоленную добычу.
  Трофей занял свое место Бэл, нисколько не чувствуя себя виноватым, плюхнулся на землю и дважды перекатился через спину. Собаки не выразили ему ни одобрения, ни порицания, как бы забыв, что своей расторопностью он поставил их в дурацкое положение, заставив искать на лугу то, чего по его милости там уже не было.
  Сам же Бэл, счастливый, что избавился от того, что пахло вкусно, но пользы ему не принесло, бежал вместе со всеми до самой машины.
  ТЯЖЕЛАЯ БОЛЕЗНЬ БЭЛА
  Бэлу исполнился год и три месяца. Он выглядел вполне взрослым. И вел себя в большинстве случаев по-взрослому. Тем не менее, он все-таки оставался еще подростком-щенком. Конечно, ему уже не приходило в голову грызть ножки стульев и обувь, был обучен командам, нравился людям и собакам женского рода. Детство проявлялось в том, как он иногда не к месту шалил, задорно играл со своими сверстниками, как бесчисленное количество раз прыгал за подвешенной на полутораметровой высоте шкуркой суслика, как не желал по ночам оставаться один, как, не разбирая, все пробовал на зуб.
  Большую часть дня Бэл проводил во дворе, полусвободно передвигаясь вдоль натянутой проволоки. Вечером его приводили в дом, точнее, после вечерней прогулки в парке, он сам стремглав бежал домой. Ему не препятствовали в этом, и он был вполне счастлив, зная в нем каждый уголок и имея два очень и одно просто любимых места. Он знал, что заходить в кухню можно только до порога и удивительно пунктуально выполнял запрет: передние лапы клал точно на линию порога, а голову, соответственно, уже на законном основании дальше. Причем он хорошо понимал степень своего лукавства. Если ему делали замечание, он отползал назад, оставляя нос на линии порога. Тем более, упаси бог, ему даже в голову не приходило что-нибудь взять с кухонного стола.
  48 49
  А вот другие столы под таким запретом не находились. Впрочем, в этом и не было необходимости. Ничего особенного на них не появлялось, поэтому в глазах Бэла это были как бы столы второго или третьего разряда. Зная их с первых месяцев жизни, он относился к ним как к своеобразным конурам и ни малейшего интереса не проявлял.
  Таковым был и телефонный столик в прихожей. На нем стоял телефон, лежали справочная книжка, тетрадка и карандаш для записей. Иногда могла появиться денежная мелочь, перчатки. Все это пахло неинтересно или знакомо, поэтому никогда внимания собаки не привлекало. Все лежащее на столе он знал только по запаху, но никогда не видел. Это был высокий стол, и голова Бэла даже кончиками ушей не доставала до верхней крышки. Но однажды на столик принесли и положили таблетки, которые надо было передать в больницу для лечения одного хорошего человека. Это было очень сильное лекарство, воздействующее на центральную нервную систему и тормозящее реакции организма, в первую очередь, мозга. Его дают людям только в исключительно тяжелых случаях.
  Ночью, когда все уснули, Бэл обратил внимание на новый запах, появившийся на телефонном столике. Запах не был связан с пищей, к тому же он не был голоден. Но любопытство или любознательность толкали его посмотреть на этот запах глазами. Он встал на задние лапы, передние положил на стол. В прихожей было темно, но это нисколько не мешало ему все видеть как днем: кристаллики у него в глазах вспыхивали то зеленым, то красноватым цветом.
  Рассматривая упаковки с таблетками, ничего примечательного он в них не увидел. Поводил над ними носом. Информации стало больше - пахло чем-то приятным. И тогда он решил попробовать. Надкусил один, потом еще один и так перещелкал все пластиковые колпачки на упаковках, подхватывая языком выпадающие с другой стороны таблетки. Они были маленькие и гладкие - на зубы не попадали, сразу скользили внутрь. Это было похоже на игру. Но таблеток не осталось - игра закончилась.
  Бэл пошел спать, но заснуть не получилось. Он щурил глаза, поворачивался с боку на бок, укрывал морду пушистым хвостом, наконец, вытянулся, положив тяжелую голову на передние лапы. Он чувствовал, что боль сковывает его мышцы. Задние ноги сначала как будто стали тонкими и слабыми, а потом и вовсе пропало всякое ощущение их. К утру он с трудом поворачивал голову, не отрывая ее от пола. Передние ноги судорожно дергались, но они стали как бы сами по себе и не могли поднять тело. Веки подрагивали, между ними оставалась узкая щель, через которую виднелись полоска света и чьи-то тени. Через ту же щель, только снаружи, были видны краешки глаз - темных и влажных, но они уже ничего и никого не различали. Издалека до него доносились голоса, но теперь он не понимал обращенных к нему слов. Если бы он знал, что означает слово 'умер', то именно так оценил бы свое состояние.
  Люди, у которых он жил, были добрые и любили его. И он любил их. Каждое утро они обменивались понятными им знаками, подтверждая любовь друг другу, и шли гулять. Поэтому, увидев, что Бэл лежит и не поднимает голову, не открывает глаз и почти не дышит, они очень испугались и сначала не поняли, почему так случилось. Первой догадалась бабушка. Она увидела на тумбочке пустой блистер от таблеток и сразу все поняла.
  Ветеринар посмотрел собаку и сказал, что она скоро умрет: прошло много времени, и промывание не поможет, таблетки уже не находятся в желудке. Пригласили доктора терапевта и доктора хирурга, они жили по соседству и дружили с хозяевами Бэла. Те тоже сказали, что не умеют лечить такой недуг. По их мнению, помочь мог только доктор,
  50 51
  работающий в психиатрической больнице. Но такого доктора среди соседей и знакомых не оказалось. Тогда позвонили в психиатрическую больницу, но там сказали, что пациентов-собак у них нет, в больнице лечат только людей. И везти к ним собаку не позволили.
  Бэлу тем временем, становилось всё хуже. Даже с помощью стетоскопа его сердце стало почти не слышно.
  Тогда один Решительный человек сказал, что сам поедет в психиатрическую лечебницу и привезет доктора, даже если тот будет сопротивляться. Через двадцать минут он уже оказался на крыльце больницы, расположенной на окраине города. Однако дверь была заперта. Он поднялся на высокое крыльцо и позвонил. Женский голос с той стороны спросил, что ему нужно. Он ответил:
  -Доктора!
  - А вы записались на прием? - задал вопрос тот же голос.
  Решительный человек сначала сказал, что записался, но его тут же разоблачили, так как в журнале, который был в распоряжении женского голоса, такой записи никто не сделал. Они еще поговорили о разном, находясь каждый по свою сторону двери. Решительный человек даже попытался силой открыть дверь, но та оказалась очень прочной и даже не качнулась. Голос из-за двери посоветовал:
  - Вы позвоните по телефону, объясните, зачем вам нужен доктор. Если причина важная, вас запишут на прием и в течение пятнадцати дней доктор примет. Прием происходит не каждый день, а желающих много...
  Женский голос еще что-то сказал и замолчал, потому что ушел. А Решительный человек читал все, написанное на двери. Там было указано, что передачи для больных принимаются по определенным дням и определенным часам. Сначала он не придал этому значения, потому что побежал вокруг здания больницы, чтобы попасть в нее через окно. Но вскоре убедился, что все окна с решетками, даже там, где, по его предположению, находился кабинет врача. Вернувшись на высокое крыльцо, он еще раз перечитал распорядок посещения больных и понял: ближайший день завтра, и, если завтра он принесет кому-нибудь передачу и с этим попадет внутрь, вряд ли это уже поможет Бэлу.
  Решительный человек спустился с крыльца и побрел вокруг больницы, уже не зная, что можно еще предпринять. Когда он шел мимо, открылась боковая дверь, и два человека в синих больничных одеждах с не очень здоровыми лицами, с ведрами в руках были выпущены во двор больницы санитаром, одетым в белый халат. Санитар ушел внутрь, заперев за собой дверь, а больные люди с ведрами пошли через двор к отдельно стоящему одноэтажному зданию, из которого пахло щами и чем-то еще. Было ясно, что близилось время обеда, и люди с ведрами должны были его принести для всех пациентов.
  Оценив обстановку, Решительный человек догнал больных и совершил уголовно наказуемое деяние: он заплатил им деньги, и один из больных отдал ему свою одежду и разрешил отнести ведра с едой в больницу, а другой обещал никому об этом не говорить. Санитар не обратил внимания на нового больного, а тот низко наклонился, как бы от тяжести ведер, и понес их по коридорам, в которых было много других дверей, запертых на ключ, похожий на тот, которым проводники перекрывают в поезде вагоны.
  В столовую входили больные. Одни из них были молчаливые, другие - разговорчивые. В этой суете Решительный человек сумел найти вешалку, на которой висел белый халат, потом совершил второе уголовно наказуемое деяние: утащил у зазевавшейся санитарки из кармана универсальный ключ...
  Когда он вошел в кабинет дежурного врача, тот сначала принял его за нового работника и спросил, почему он
  52 53
  входит без стука. Решительный человек ему все объяснил и показал блистер от таблеток. Доктор сначала хотел вызвать санитаров и одеть Решительного человека в смирительную рубашку. Но доктор оказался не таким сильным и не таким решительным, как Решительный человек. В конце концов они поладили: ведь еще совсем недавно оба были советскими людьми, у них оставались воспитанные принципы, такие, как 'человек человеку друг товарищ и брат', 'сам погибай, а товарища выручай' и другие. Доктор согласился, что французский писатель Экзюпери мудро сказал, 'что мы в ответе за тех, кого приручили', а это имеет прямое отношение к заболевшему Бэлу. Потом он достал из стеклянного шкафчика несколько ампул и объяснил, что их надо ввести определенным способом в вену собаке. И добавил, если бы вы обратились раньше, можно было бы обойтись таблетками, которые стоят дешевле, но сейчас уже поздно: глотательные рефлексы у собаки подавлены, поэтому таблетки не дадут нужного эффекта. Решительный человек согласился и достал все деньги, которые у него были, но доктор их брать отказался. Он сказал: 'Верю, вы порядочный человек. Выпишу вам рецепт. Это лекарство через неделю привезут в такую-то аптеку. Вы купите там ампулы и привезете мне, предварительно позвонив. А я верну их на место в этот шкаф'.
  После этого он вывел Решительного человека из больницы, взял у него белый халат, подождал, пока тот поменяется одеждой с настоящим больным, впустил больного внутрь здания и тем самым совершил еще несколько должностных преступлений, за которые, может быть, подлежал увольнению. Но доктор стал доктором тогда, когда для врача важнее карьеры была клятва Гиппократа. И следовать ей надо не только, когда речь идет о спасении людей, но и в данном случае.
  Вот такое стечение обстоятельств позволило сохранить жизнь Бэлу. Ампулы были возвращены доктору ровно через неделю. Люди, которым по долгу службы следовало бы наказать Решительного человека и Доктора, никогда ничего об этом не узнали. А в глазах Решительного человека, всех его друзей и близких этот доктор остался настоящим Человеком.
  МАТЕРИНСКИЙ 'АРТЕКС'
  Когда сыну было лет шесть-семь, мы катались с ним на лыжах. Скользя по лыжне, я убежал от него метров на сто и слышу, он что-то кричит мне. Не поняв, остановился. Малыш подъехал и плача повторил новообразованное слово, запомнившееся мне на всю жизнь:
  - Папа, ты потерял материнский артекс!
  Когда до моего сознания дошел смысл, я расхохотался и поправил:
  - Не 'артекс', а рефлекс, и не материнский, а отцовский!
  Но это слово так и осталось в обиходе нашей семьи.
  О нем я вспомнил по такому поводу.
  Служебные дела потребовали на неделю вылететь в Москву. Как на грех, жена тоже была в отъезде. Так уж получилось, что и сын - любитель собак и всегда меня в таких случаях выручавший, тоже не имел возможности приютить двух моих питомцев: Бурю и Амура. Пришлось просить о помощи Жанну Гавриловну, заядлую туристку, давно превратившую свою двухкомнатную квартиру в пристанище для путешественников всех мастей: от сплавщиков до скалолазов и спелеологов. Спасибо ей, ни слова не говоря, нашла место и моим собакам.
  Единственное 'но' - у Жанны была взрослая кошка, две недели назад родившая котят. А мои питомцы всех кошек
  54 55
  воспринимали исключительно как добычу. И, наверное, любили при этом повторять: 'Кто не спрятался, тот не виноват'. О, скольким кошкам (домашним, диким, полудиким, трусливым, агрессивным и даже свирепым) я спас жизнь, иногда рискуя собственным здоровьем... Поэтому честно предупредил об этом Жанну.
  Войдя в квартиру, мои четвероногие вели себя очень достойно. Но Буря, увидев Нюську, вышедшую из кухни в прихожую встретить гостей и радугой изогнувшей спину, издала гортанью гиперзвуковые колебания, которые человеческим ухом почти не воспринимаются, но кошачьим улавливаются мгновенно. Амур при этом судорожно зевнул, разом показав возможности своей пасти, поэтому кошка, забыв о хозяйском положении, метнулась назад, мигом поднялась по шторе и благополучно перебралась на шкаф. Собак при мне отвели в лоджию, снабдили водой и любезно пообещали своевременно выводить на прогулку.
  Самолет ждать не может, я с нелегким сердцем оставил гостеприимную хозяйку, ее кошек и своих питомцев наедине с проблемами, которые могли возникнуть в любую минуту предстоящей недели. Жанна, провожая меня, заверила, что в успехе не сомневается. И я улетел, повторяя для собственного успокоения: 'Все будет хорошо!'
  Вернувшись из командировки, первым делом, позвонил Жанне. Ее бодрый голос оставил надежду, что, по крайней мере, все живы. Я переоделся, взял машину и помчался на другой конец города, на Змеинку, за своими питомцами, убеждая себя, что там действительно все в порядке.
  Входя в прихожую, услышал из лоджии радостное, почти истеричное визжание Бури. Она уже ждала меня, ощутив неведомо как мое появление, и в предвкушении встречи, встав на задние лапы, смотрела через стеклянную часть двери.
  - А где Амур? - поинтересовался я, чувствуя что-то недоброе. Ведь это он, а не Буря, должен был стоять, глядя в окно, и скрести лапой по стеклу, требуя скорее открыть. В его присутствии Буря сидела бы внизу, подавая голос, ибо в присутствии энергичного младшего брата ей большего не позволялось.
  - Сейчас увидишь, - улыбнулась хозяйка. С этими словами она распахнула дверь в кухню. Я обомлел!
  Можно было ожидать чего угодно, только не этого. Амур сидел 'по стойке смирно', весь облепленный крошечными котятами. Они играли с его роскошным хвостом, бегали по когтистым лапам, один спал, уютно свернувшись в клубочек. Амур не шевелился и, даже увидев меня, не бросился ко мне со всех ног, и даже не встал. Из его приоткрытой пасти стекала слюна. Он добродушно щурился, олицетворяя идею конформизма. Кошка, мать этих малышей, внимательно наблюдала за происходящим со шкафа. Жанна пояснила:
  - Она спускается оттуда только для того, чтобы покормить детей. Для этого я должна увезти собак на прогулку, иначе Амур не позволит ей выполнить свои обязанности. А случилось это на третий день их пребывания у меня. Мы пришли с прогулки, дверь в кухню была закрыта, там Нюська кормила котят. Амур, проходя мимо, поводил носом под дверью, а Буря потянула в лоджию, захотела пить, потому что подобрала на улице соленый рыбий хвост. Я привела их на место и отстегнула поводок первому Амуру, а пока делала то же самое у Бури, тот в два прыжка вернулся к кухне, ударом лапы открыл дверь и вбежал туда.
  Жанна засмеялась, припоминая, и продолжила рассказ:
  - Я бегу следом, кричу: 'Нельзя, Амур, нельзя!' А он уже котяток нюхает, Нюська со шкафа фыркает, а те у него перед мордой играют.
  56 57
  Я обмерла, стою, не знаю, что делать. Он такой громадный, а они - крохотные. Постепенно успокоилась - сразу не тронул, значит, что-то препятствует этому. Так и положилась на судьбу. Тем более, попробуй такого здорового насильно уведи, если он сам идти не хочет!
  - Наверное, решил подрастить котят до нормального размера, - пошутил я и сам улыбнулся от этой внезапной мысли. Продолжил ее вслух: - Кто знает, если человек может выращивать животных, чтобы потом съесть их, собаки вполне могли бы придумать подобное или научиться этому от людей!
  Она кивнула в ответ, то ли соглашаясь, то ли думая о своем, и закончила повествование:
  - Вот, с тех пор так и живем. Он в лоджию отказывается идти. После прогулки - сразу сюда. Уже не только я, даже Нюська смирилась. Покормит детей и мигом на шкаф. Амур их целыми днями воспитывает, а ночью спит рядом - охраняет.
  Поблагодарив любезную хозяйку, мы отправились домой. Амур потом никогда не вспоминал о той своей слабости. Как только мы покинули гостеприимный дом, он опять стал самим собой и месяц спустя в лесу Шкотовского района задавил матерого дикого лесного кота, которому я стремился прийти на помощь, но не успел...
  Светлой памяти Владимира Тройнина
  УГОЛЕК6
  Моя первая лайка была черная, как смоль, и звали ее Уголек. В 1957 году пришлось нам с ней работать в Башкирии
  6 Рассказы 'Уголек' и 'Пират' впервые опубликованы в журнале 'Зов тайги', 2006, ?2
  в зоологической экспедиции. Куда бы ни шли, кажется, будто главная живность там - суслики. Уголек их увидел впервые и поразил меня тем, как изобрел охоту на них.
  Идем, вижу, стоит свечкой на задних лапках суслик. Уголек от меня отскочил и - в сторону, а затем, смотрю, поворачивает и идет по кругу, в центре которого - суслик. Бежит, даже не бежит, а летит, едва земли касается, уши прижаты -
  ни на меня не смотрит, ни на суслика. А тот, как марионетка, подпрыгивает и поворачивается при этом, чтобы видеть бегущую собаку. Я остановился и смотрю, что дальше будет. А Уголек морду в сторону повернул, будто и не видит зверька; тот же, напротив, с него глаз не спускает. Ничего понять не могу, что пес затеял? Но вскоре догадался: радиус круга как-то заметно меньше стал! А еще немного погодя и вовсе сделался таким маленьким, что собака оказалась метрах в четырех от истуканчика, который так и продолжал вертеться вокруг своей оси. Пробежав еще круг по своей спиральной орбите и сократив расстояние примерно до трех метров, Уголек метнулся к суслику, и только чудо позволило тому юркнуть в норку.
  Однако другим его собратьям уже везло редко...
  ПИРАТ
  Это было в 1959 г. в одном из районов Иркутской области, на реке Лене. Дорог там не было. Попадали туда летом по воде, а зимой по льду. В те годы цыган к оседлости приучали. Вот и здесь вблизи деревни за высоким забором жил табор цыганский. Что они там делали, не помню. Но была у них громадная черная собака - гроза округи. В деревне его Цыганом звали. Сделал этот кобель подкоп под забор и
  58 59
  гонял всех, кто ему попадался: человек идет - спасайся, если успеешь, а собака - так и хорошо, если до смерти не задавит.
  А в деревне у нас мужики лаек завели. Привез кто-то из питомника. Среди всех выделялся молодой кобель по кличке Пират. Через год он из щенка вымахал в крепкую, поджарую крутохвостую собаку и стал вожаком в стае.
  В те годы я пробежки по утрам устраивал и в Лене купался. Иду как-то утром к берегу мимо цыганского забора, палку в руке держу на всякий случай - вдруг тот черный кобель выскочит. Солнышко еще только показалось. Вижу невдалеке на пригорке - Пират, но что-то не ладное с ним творится. Как будто отравился пес. Шатает его из стороны в сторону, падает набок, лапами судорожно перебирает. Приподнимется слегка - и опять валится. Только я успел сообразить, что надо в деревню бежать, хозяина позвать, как в эту минуту из дыры под забором цыганский кобель показался. Увидел Пирата - зарычал так, что мурашки по телу побежали, - и бросился к нему. А тот, видя такое, последние силы собрал, скатился с пригорка в овражек. Да куда ж там! Разве убежишь в таком состоянии. Преследователь через несколько секунд холм перелетел и в овраг нырнул. Помчался я туда выручать Пирата. Даже собственный страх забыл.
  Вдруг слышу - вой в овраге раздался, как будто стая собак сцепилась. Раздвигаю кусты, а в овраге все деревенские кобели из Пиратовой стаи вместе с вожаком гонят Цыгана по дну ложбины прямо к реке. А впереди всех сам Пират стрелой летит! Куда только болезнь делась! И тут дошло до меня. Никакой болезни у него и не было. Сыграл он этот спектакль, чтобы выманить цыганского кобеля в ту засаду, которую он из своих псов устроил.
  Если б не река, куда Цыган бросился очертя голову, плохо бы ему пришлось. Но с тех пор ни людей, ни собак тот больше не обижал и из-за забора своего нос не высовывал.
  Игорю Кызласову
  НЕ ОЦЕНИЛ
  Студентом мне довелось попасть в Якутию. Для москвича, особенно любознательного, там много диковинок.
  А тут еще взяли меня якутские геологи с собой на Олекму. Тут и вовсе сплошная экзотика как началась, так и не кончалась, пока в город не выбрались. Один эпизод особенно сильно в память врезался, на всю жизнь, может быть.
  ... Плывем на самодельном плоту из таких бревен связанного, что едва сами не тонут. Пришлось даже пустые канистры под низ привязывать. Если бы не опытные спутники, ни за что бы на такое сооружение не ступил. Мало того, что родился и всю жизнь прожил в Москве, так еще и в генах - степь хакасская да заволжская.
  Плывем. На носовом и кормовом веслах - аборигены. Меня в середине посадили, чтобы не мешал и, не дай бог, чтобы ничего со мной не случилось. Был с нами красивый белый пес - восточно-сибирская лайка по кличке Сокол. Принадлежала она эвенку Василию из рода Киндигир.
  Якутские ребята почти все играли на хомусе - это такой губной музыкальный инструмент: металлическая пластина, ее зажимают губами, а рот - резонатор. Когда они играли, Сокол всегда рядом лежал, глаза жмурил от удовольствия и только ухо иногда то так повернет, то эдак.
  Захотелось и мне освоить тот экзотический инструмент. Заодно и время убить - скучно сидеть без дела. Друзья объяснили, показали, и принялся я звуки извлекать, неземные. И как всякий начинающий музыкант, у которого что-то, по его мнению, получается, делаю это громко, чтобы все
  60 61
  могли оценить мои успехи. Вижу: Сокол на край плота отошел. Покрутился там, лег. Потом еще раз повернулся - голову под лапу засунул. А у меня получаться стало. Сам наслаждаюсь - душу волнуют эти древние переливы. Увлекся, уже видения начались: иные миры, космос, полет шамана!
  Одним словом, в раж вошел. Только вдруг вижу: подскочил Сокол, сиганул с плота прямо в стремнину порога и поплыл к берегу. Спутники мои спокойны, как индейцы. Занимаются своим делом и как бы не замечают случившегося. А я все понял, и такой стыд меня обуял. Впору самому с плота кинуться. Но река не шуточная. Играть расхотелось. Книжку из рюкзака вынул, долго в смысл вникал - будто с другого языка переводил.
  До вечера Сокол бежал по берегу, исчезал в тайге, огибая прижимы, карабкался по заломам, но на плот не просился. А вечером как ни в чем не бывало грыз рыбьи головы на галечной отмели и довольно потягивался. При мне он никогда такого больше не повторял. Правда, и я с тех пор при нем хомус не брал и учился играть, когда рядом никого не было. Такую вот, брат, науку он мне преподал: уж третье десятилетие краснею, как вспомню об этом.
  ЧЕЛОВЕК В ОЛЕНЬЕЙ ШУБЕ
  Лайки в обычных условиях не агрессивны по отношению к человеку. Не реагируют лайки на мелкие 'зверства' своих и чужих детей. Очень лояльно относятся к незнакомым людям на улице и даже к входящим в дом, если рядом хозяин.
  Но случается и такое.
  Мы возвращались домой после прогулки на одной из лесных окраин нашего города, спускаясь со склона сопки. Стояло тихое, ясное морозное декабрьское утро. Воскресенье. Людей почти не было. Собаки нагулялись и, наверное, думая о завтраке, деловито бежали в 15-20 метрах впереди меня. Слева в древесном переплете загалдели сороки, и я, приостановившись, повернул голову, пытаясь понять причину такого оживления. Базар продолжался минуты четыре-пять и окончился так же внезапно, как начался. Я продолжил путь и в этот момент обратил внимание на высокого, стройного мужчину в белой длинной дубленой шубе, идущего по снежной тропинке, которая пересекала мою дорогу метрах в ста. Вскоре он, размашисто шагая, проследовал через пустырь в сторону стоящего вдали дома.
  Собаки обежали окрестности, обнюхивая кусты, следы и тропинки. Наконец, они оказались слева от меня, в том месте, через которое несколько минут назад прошел незнакомец. Видно было, как мгновенно они потеряли былую вальяжность и, взяв понятный им след, устремились мимо меня в сторону пустыря. Так лайки ведут себя на охоте, попав на свежий след зверя. Не понимая причины такого поведения здесь, проследил направление их движения и увидел, как они настигли мужчину и закрутили его, нападая одновременно спереди и сзади, так, как они это делают с оленем, да и вообще с любым крупным зверем.
  Застигнутый врасплох незнакомец вращался, размахивая руками, явно не зная, что делать. Собаки не кусали, но их атака была настолько внезапна и правильно по-таежному организована, что еще несколько секунд - и он бы просто упал, не выдержав темпа и запутавшись в длинных полах шубы.
  Неполные двести метров, отделявшие меня от участников описанной сцены, я промчался со спринтерской скоростью. Это спасло ситуацию. Понимая, что собаки в такой момент не воспринимают словесных команд, я в прыжке подмял под себя кобеля и только после этого закричал на его
  62 63
  подругу. Это было правильное и, наверное, единственное в такой ситуации решение. Пристегнув к ошейникам карабины поводка, сам возбужденный, с трудом отволок взъяренных собак от совершенно перепуганного человека, окутанного облаком пара.
  Я извинялся перед ним искренне и добросовестно. Предложил деньги за понесенный моральный урон. Постепенно приходя в себя, незнакомец поправил одежду, его лицо порозовело, но руки так тряслись, что он не сразу смог достать из пачки сигарету, а затем прикурить ее. Я в это время успокоил собак, заставил их лечь. Постепенно наладился разговор. Я признался, что удивлен такой реакцией собак и не понимаю, что ее вызвало. Его атаковали по всем правилам охоты, а это значит, что собаки были чем-то введены в заблуждение.
  И тут меня осенило. Я попросил показать мне внутренность его верхней одежды. Он расстегнул крючки и распахнул полы одежды. Это оказалась натуральная оленья шкура, выделанная кустарным способом и, как он признался, сшитая где-то под Якутском не более двух недель назад. Три дня, как он приехал оттуда и еще не успел обносить ее. Мне стало понятно: запах дикого зверя сбил с толку собак, ведь они в первую очередь доверяют чутью и, беря след, были уверены, что преследуют не человека, а оленя.
  Никогда больше я не сталкивался даже с отдаленной агрессивной реакцией собак на людей, одетых в натуральные зимние одежды. Видимо, другое качество выделки и городские запахи служат надежным рубежом между дикой природой и цивилизацией.
  Из этой истории я вынес урок. Однако не под каждую ситуацию удавалось вовремя 'постелить соломку', и еще не раз мои четвероногие друзья давали почувствовать недопустимость излишней беспечности, когда имеешь дело со зверовыми собаками. Об этом я расскажу немного позже.
  'НЕСПЕТАЯ ПЕСНЯ МОЯ'
  Азия, по-домашнему Зийка, была самой старшей дочерью Агзы. Она унаследовала красоту матери, но ее породные признаки были еще более яркими и точными в деталях. Однако главное даже не в этом. Она избежала материнских недостатков: самолюбования и вальяжности, особенно демонстрируемых в присутствии некоторых людей и собак.
  Зийка была предана мне всем своим собачьим существом и только мне стремилась явить себя в полной красе и стати. Моего одобрения она желала больше всего на свете и за одно слово была готова трудиться на охоте больше всех остальных и лучше всех остальных. Здесь я немного льщу себе. Она была бесконечно трудолюбива и делала это, конечно, не ради похвалы, а только из-за невозможности вести себя по-иному.
  Когда она родилась, у меня были три взрослых собаки. Безумством было думать, чтобы оставить еще одну. Она росла, и чувство моей привязанности к ней, возникшее в первые недели после рождения, крепло день ото дня. Пять ее братьев и сестер один за другим покидали отчий дом и отправлялись в самостоятельную жизнь. Ей исполнилось три месяца. Уже тогда она была идеальна. Тугая баранка хвоста стояла ровно по хребту и попадала точно 'в прицел' между острыми пропорциональными голове вертикальными ушками, все время напряженно трепещущими, улавливающими малейшие звуки. Стройные длинные параллельные ноги как на пьедестале держали сухое с абсолютно ровной спиной короткое мускулистое тело. Треугольная в плане с широким теменем голова; параллельные линии лба и верхней части морды, мощный затылочный бугор... Я не находил у нее недостатков. Три
  64 65
  черных точки - два сверкающих глаза и чуть влажная мочка носа - сводили меня с ума. Только усилием воли, помноженным на опыт, не позволял я себе лишний раз прикасаться к ней, чтобы не избаловать.
  Все ее братья и сестры были один в один: очень похожие по масти, стати, резвости, но ее почему-то замечали все, и многие хотели приобрести именно ее. Как ревнивый отец под любым предлогом отказывает претендентам на руку любимой дочери, удерживая ее подле себя даже вопреки здравому смыслу, так и я не соглашался ни на какие условия и не отдавал Азию никому.
  Ее детство и ранняя юность проходили в городе.
  Я учил ее сидеть, лежать, давать лапу и подавать голос, приносить узелок с привязанными по бокам утиными крыльями, искать фазанье перо; привязал коротким поводком к ошейнику матери и та в два счета, за одну прогулку, научила ее ходить рядом, не отставать и не забегать вперед... В субботу и воскресенье мы всей компанией отправлялись в весенний лес, расположенный в верховьях Второй Речки: шли по сопкам, спускались к водохранилищу на Седанке. Здесь она облаяла свою первую белку, обнаружила следы косули и долго, принюхиваясь, шла по ним, пока я своей волей не повернул ее в другую сторону. Зийка была очень прилежной ученицей, повторяя за старшими все их действия. Все у нее получалось так естественно, что не вызывало у Агзы ни зависти, ни ревности.
  Первый раз зверовые способности явно проявились, когда ей едва исполнилось десять месяцев. Было это вблизи самого таежного райцентра Приморья - поселка Терней. Золотая с кедровой зеленью осень еще только вступала в край, медленно продвигаясь от северных районов к южному Приморью. В распадках нет-нет да и взревывали изюбры. Эхо разносило их призыв от скалы к скале, и возбужденные соперники отзывались, принимая вызов. Сердца их избранниц бились учащенно и заставляли прислушиваться к тональным особенностям брачной песни самцов, уменьшая с каждым днем расстояние, отделяющее их друг от друга. Так же учащенно бились и сердца охотников, специально поднимающихся на вершины сопок и часами прислушивающихся к голосам леса.
  В один из таких ярких солнечных дней с двумя собаками - Агзой и Зийкой - я шел по склону горного хребта, стремясь попасть в перевальную седловину, миновав высокую скальную вершину. Собаки работали в 'дежурном режиме' - было видно, что ничего серьезного поблизости нет. В какой-то момент Зийка заметно напряглась, изменила направление и устремилась вверх по склону. Агза была занята своими делами и не среагировала на поспешный уход дочери. Я же решил этот вопрос для себя выяснить и по возможности быстро двинулся следом за малышкой. Она бежала не быстро, небольшими галсами, но курс не меняла. Это позволяло мне заранее планировать путь. Угнаться за ней в любом случае было бы не под силу. Я обратил внимание, что нос к земле собака не опускала. Это верный признак, что она ориентируется либо верхним чутьем, либо на слух.
  Подъем становился все круче. Скальные останцы и гребни были удобны для маскировки, но затрудняли движение. Через полчаса растительности стало меньше, подлеска почти не было - обзор увеличился. Собака исчезла из вида, и я уже начал сомневаться, правильно ли поступил, так спонтанно изменив маршрут. Быстрый подъем сбил дыхание.
  Я выбрался на каменное ребро, с которого прекрасно просматривалась вершина. Не успел перевести дух и продолжить движение, как метрах в ста услышал короткое звонкое 'Ав!' и в тот же момент вверху посыпались, покатились камни. Ветерок был в мою сторону, поэтому я смело двинулся в
  66 67
  нужном направлении, стараясь переступать по глыбам, чтобы не шуметь.
  Вскоре заливистый лай серебряным колокольчиком рассыпался от вершины к подножию горы. Цели охоты не было, но очень захотелось увидеть, какую добычу прихватила моя малышка. Перестав осторожничать, сделал рывок по склону сопки, почти бегом поднимаясь с наветренной стороны к нужному месту. Матерый изюбрь увидел меня первым, сделав прыжок, мгновенно скрылся за гребнем скалы. Зийка смотрела на меня растерянно. Я позвал ее, она с радостью подбежала - возбужденная, обжигающая горячим дыханием. Ее прекрасные глаза, как влажные маслины, сияли счастьем. Обнял свою красавицу, она нежно прижала голову к моему лицу...
  Ноябрь выдался холодным, в северных районах время от времени выпадал пушистый снег, но, полежав два-три дня, бесследно испарялся. Мелкие лужи и окраины водоемов со стоячей водой покрылись тонким и прозрачным, словно хрусталь, льдом. Год был урожайным на желуди, лещину и особенно кедровый орех. Тайга радовалась: все ее обитатели обзавелись потомством, накопили жировые запасы, а кому положено, собрали в закрома припасы на зиму.
  Мы возвращались во Владивосток. На перевале 'Кедровый' свернули с трассы на минерализированную полосу, прокладываемую по горным отрогам в целях предотвращения распространения пожаров в таёжных урочищах, и наш экспедиционный 'ГАЗ-66' по гребню проехал до ближайших кедрачей.
  Ночью выпал снег. Воздух насыщен ароматом хвои, слегка увлажненной листвы и почвы. Это непередаваемо, и, кажется, что видеть, ощущать, дышать, находясь в таком окружении, - и есть счастье. Агза и заметно окрепшая, подросшая Зийка тут же метнулись в лес, описали по склону вираж и, вновь поднявшись, закрутились среди группы из пяти близко стоящих исполинских кедрачей. Особую активность проявляла старшая - Агза. Она перебегала от ствола к стволу, нюхала комель, вставала на задние лапы. В общем, было понятно, она взяла след белки и пыталась понять, на каком из деревьев та притаилась. Повторив многократно все действия, но так и не сумев определить правильное местоположение, попыталась лаем заставить зверька выдать свое убежище. Из этого ничего не вышло. Собака была в отчаянии. Попытался ее успокоить, сказав, что мы не на охоту сюда приехали, а собрать упавшую вниз шишку.
  Падалицы было много, и мы с удовольствием складывали ее тут же в мешок, не обращая особого внимания на переживание 'опростоволосившейся' Агзы. Я, правда, так не считал, понимая, насколько сложно установить точное расположение затаившегося зверька в густой кроне одного из кедров на высоте двадцати-тридцати метров. Матерая белка, застигнутая преследователем, ложится на толстую ветку вблизи вершины и не шевелится. Только адресная работа собаки может заставить ее сменить положение и попытаться по стволу убежать вверх или пуститься наутёк, прыгая с дерева на дерево.
  Мы собрали у подножия этих кедрачей всю опавшую шишку, у нас получился целый мешок. Свистнув собакам, что пора идти к машине, я обратил внимание: Зийка, занимавшаяся до этого какими-то своими делами, подбежала к самому большому кедру, села метрах в трех от ствола, подняла голову, насторожила, сведя вертикально ушки, и звонко тявкнула, потом еще и еще. Затем слегка понизила тональность звука и с равными промежутками уверенно заговорила: 'Ав!...Ав!...Ав!...'. Вверху послышался гневный стрекот, посыпалась кора, и вниз полетела кедровая шишка, адресованная собаке. Мы весело рассмеялись, провожая глазами
  68 69
  белку, которая бросилась наутек, перелетая с ветки на ветку, с дерева на дерево.
  ... Зима, весна, лето прошли в различных делах. Азия выросла совсем. Она стала почти взрослой собакой. Мы с ней не разлучались. Осенью судьба, а точнее дела, занесли нас в Амурскую область. Зейско-Буреинская равнина с низкими сопками, обширными луговыми пространствами, заросшими травой и кустарником полями, перелесками, озерами, болотами и реками... Раздолье!
  Здесь Азия проявила свои незаурядные качества при охоте на фазанов. Понял я это не сразу и несколько раз допускал смешные ошибки. Идем как-то вдоль гряды возвышенностей, вижу: открывается типичное фазанье угодье. Можно спорить на пари - было бы с кем, что здесь кормятся эти дальневосточные родственники павлинов, птицы с роскошным оперением. В урожайные годы они плодятся тысячами и выживают, если в период гнездования нет пожаров, есть корм, а зимой достаточно снега, в котором можно укрыться в сильные морозы. Так вот, жестом посылаю Зийку на поиск птиц. Она останавливается, смотрит на меня вопросительно и... бежит в прежнем направлении. Я вновь подзываю ее свистом и демонстративно широким взмахом отправляю в заросли на поиск. Собака подчиняется, проходит метров пять, поворачивает голову и, как бы спрашивает: 'Достаточно, я выполнила твою команду'? Требую продвижения вперед, она неохотно проходит еще несколько метров и опять останавливается. Изготовив ружьё, я иду сам по всему этому 'чертополоху' из травы и кустарников. Злюсь. Собака бежит позади. Думаю: 'Сейчас сам подниму петуха, добуду, и пусть ей будет стыдно'. А собакам действительно бывает стыдно, когда они совершают ошибку. Места себе не находят...
  Иду зигзагами от сопки к сопке и вперед к вершине распадка. Наконец, убеждаюсь - фазанов нет, напрасно потерял час, шел быстро, устал. Возвращаюсь туда, откуда начал бесполезный, как выяснилось, поиск и продолжаю путь. Только когда ситуация повторилась неоднократно, я понял свою ошибку: Зийка точно знала, место пустое и делать там нечего.
  Осознав свою неправоту, я полностью положился на собаку и вскоре оценил ее мастерство и природный талант в охоте на фазанов. Услышав или учуяв птиц метров за сто пятьдесят-двести, она смотрела на меня, потом в нужном направлении. Видя, что я снимаю ружьё, она начинала движение лёгкой рысью. Я тоже переходил с быстрого шага на бег. Находясь впереди метрах в тридцати, постоянно оглядывалась, убеждаясь, что я не отстал и готов к охоте. Если между нами расстояние увеличивалось, останавливалась и поджидала, повернув ко мне голову. Не было случая, чтобы она не вывела на верный выстрел!
  ... Беда пришла откуда не ждали. Бывший Гродековский укрепрайон давно зарос лесом. Весной после сильного пожара лес выгорел. Часть обугленных деревьев упала, другие, обломившись наполовину, остались стоять черными свечками. Ходить по мертвому лесу надо было очень осторожно: повсюду из упавших стволов во все стороны торчали острые, как кинжал, обугленные сучья. На охоту я бы туда не пошел, а вот ради дела пришлось. Зийка была рядом. Мы достаточно успешно прошли большую часть неприятной территории, как откуда ни возьмись впереди метрах в ста вылетела дикая коза и помчалась от нас в сторону реки. Азия метнулась следом. Как правило, собака козу догнать не может. Она 'ставит ее на круг', и дело охотника, если он опытен и знает местность, правильно выбрать позицию. В тот день у меня не было другого желания, кроме как закончить дело. Зверовую собаку, преследующую зверя, останавливать криком или свистом
  70 71
  бесполезно. Она будет делать свою работу, пока у нее есть хоть немного сил. В обычном лесу я бы не придал значения случившемуся: убежала, ну и хорошо, побегает и вернётся. Сейчас же, оценивая опасность, у меня щемило сердце.
  Часа через два работа была закончена. Вечерело. Рабочие собрали инструменты. Зийка вернулась. Передвигалась короткими перебежками позади. Часто ложилась или стоя, подогнув правую переднюю ногу, тщательно вылизывала ее. Когда вернулись к машине, она сама не смогла запрыгнуть в кузов 'уазика' и попросила помощи. Осмотрел ее. На ноге была большая рана, но чистая, хорошо вылизанная. Кровь не шла. Это меня успокоило. Собаки травмируются на охоте часто, но обычно, если дело касается лап, справляются сами. В машине был детский ватный матрасик, я положил Азию на него.
  В город приехали через полтора часа. Я открыл заднюю дверь. Азия подняла голову, но вставать не захотела. Подойдя к ней, увидел - матрац пропитан кровью. Развернув машину, поехали в ветлечебницу. Ветеринар осмотрел собаку, чем-то смазал рану, перевязал и успокоил меня, сказав, что ничего страшного нет, требуется покой и можно не волноваться.
  Я потерял без малого сутки, надеясь, что так и будет. Ночью раза два подходил к ней: нос был сухой, дыхание жаркое, но собака поднимала голову и, приветствуя меня, часто-часто стучала по полу хвостом. Пытаясь внушить себе надуманность собственных страхов, дождался утра. Утром Зийка пила воду, но от еды отказалась. На улицу вынес ее на руках, но, сделав необходимое, запросилась домой. После полудня сильно ослабла и почти не реагировала на голос. Только слабое дрожание век показывало - она пытается открыть глаза.
  Медлить было нельзя, привез ее в другую ветлечебницу, считавшуюся лучшей в городе, созданную при медицинском вузе. Осмотр занял пару минут, доктор приказал немедленно положить на стол и распорядился поставить капельницу. Лежать на столе Зийка отказывалась и билась из последних сил, не позволяя ввести иглу. Пришлось держать на руках.
  День за днем мы приезжали в клинику, и доктор ставил ей капельницу. Есть она не могла, отказывалась, лежала, плотно сжав зубы. Я купил на рынке говяжью печень, сварил и по одной столовой ложке бульон, смешав с небольшим количеством коньяка, вливал ей через губу. Она судорожно глотала. Делал очень постепенно и дозированно. Через неделю собака стала поднимать голову. Согласилась принимать пищу: ела небольшие кусочки печени и курицы. Через десять дней встала на ноги, постояла, сделала на месте круг и легла. Через две недели утром позвала меня на прогулку. Это была победа. Мне кажется, никогда я не был так счастлив!
  ... Однако, как выяснилось, настоящая беда ждала нас позже. Мы вернулись во Владивосток. Азия полностью окрепла. Шел ноябрь. Мы готовились к зимней зверовой охоте. Уже купил несколько лицензий. Ждали снег. По вечерам с собаками гулял долго в таких местах, где они могли вволю побегать. Однажды вечером, возвращаясь домой, Азия внезапно свернула в сторону и растворилась в темноте. На свист и призывы не отозвалась, найти сразу не удалось. Она как растворилась во тьме. Для нее такое поведение не было нормой. 'Придет', - с некоторой обидой подумал я и ушел домой. Сел за письменный стол, открыл окно и стал ждать, когда она вернется и позовет меня.
  Прошел час, потом второй. Все валилось из рук. Выходил в лоджию, выглядывал в окно. Вдруг где-то за углом дома услышал короткий визг. Ее голос невозможно было спутать ни с чем. Тут же раздался отдаленный шум мотора легковой машины, и сразу наступила тишина. Схватил мощный
  72 73
  фонарь и выбежал на улицу. Было пустынно в этот поздний час. Пустота была вокруг и внутри. Зийку похитили.
  Уже утром я начал поиск, используя все средства. Опыт к тому времени был немалый. Дал объявление на радио, расклеил бумажную информацию. Меня и моих собак знали многие в городе - оповестил всех. День шел за днем. Иногда звонили незнакомые люди, что-то сообщали, но все было не то. Полагаясь на себя, обошел и объехал много городских кварталов - тщетно...
  Прошла беспокойная неделя. Внезапное сообщение пришло от тещи сына. Она позвонила мне и сказала, что, садясь в электричку на Седанке, в момент закрытия дверей увидела на перроне Зийку. Та бежала вдоль состава. Это был добрый знак и первое достоверное сообщение. Тут же взял машину и поехал в район Седанки. Нашлись владельцы собак, которые видели элитную лайку в ошейнике и без хозяина. Идя от одного информатора к другому, на следующий день оказался на автостоянке, втиснутой между многоэтажными домами и частным сектором. Сторожа мне тут же указали на цепь, которая в момент прихода одним концом лежала на земле, другим крепилась к натянутому тросу: 'Вот здесь она жила с неделю. Мы думали, сторожить будет, а она положила голову на лапы и целыми днями лежала. Почти не ела. Воды попьет и опять лежит. Утром вчера отстегнули цепь, чтобы походила, так она тут же и сбежала...'
  Сомнения не было, это Зийка. Теперь она свободна. Будет идти домой, руководствуясь своей интуицией. Её увозили на машине, она не могла видеть дорогу и запомнить характерные запахи, это затрудняет поиск обратной дороги. Однако я верил в нее. Окрыленный надеждой, попытался поискать ее между Седанкой и Второй Речкой, полагаясь на удачу...
  Вечером того же дня с Агзой пошли в сторону Седанки. Ходили долго между домами и пустырями, выходили на берег Амурского залива... - все безуспешно. Часов в девять вечера вернулся домой. Жена открыла дверь и прямо на пороге объявила радостную весть: 'Зийка нашлась'! Я был близок к тому, чтобы лишиться чувств. Сердце заколотилось с утроенной частотой.
  - Только ты ушел, позвонила какая-то женщина с соседней улицы. Спрашивает, вы ищете собаку - лайку, и перечисляет все признаки Азии.
  - Говорю: да, ищем!
  - Она сейчас рядом со мной бегает, но не позволяет мне взять ее на поводок. Как ее зовут?
  - Я ответила: Азия, Зийка. Женщина поблагодарила и повесила трубку...
  Улица, о которой шла речь, проходит выше той, где жил я, метрах в трехстах. На следующий день я нашел необходимую информацию. Звонившая была многим кинологам известна своими спекуляциями с домашними животными. Она всеми способами добывала породистых собак и кошек, собирала про них необходимую информацию и продавала. Мои усилия вернуть Азию ни к чему не привели. Это было начало печально достопамятных девяностых: все выживали, как могли. Кто-то своим горбом, кто-то за чужой счет...
  СТАРАЯ КАРТА
  Всегда приятно осознавать удачное завершение какого-либо дела. Перспектива близкого отдыха стирает в памяти прежние трудности, невзгоды и неудачи. Они остаются где-то в прошлом. Впереди - доброе, светлое, радостное...
  74 75
  С таким настроением небольшая группа людей приготовилась совершить последний в полевом сезоне маршрут протяженностью километров семь, пролегавший в пойменной части при слиянии рек Большая Уссурка и Малиновка, по государственному проекту 'Защита от наводнений территорий Приморского края'.
  Легенда о Всемирном потопе возникла у древних шумеров, живших в низовьях Тигра и Евфрата. Если бы в те далекие времена они жили в низовьях рек Иман и Ваку, когда-то так назывались Большая Уссурка и Малиновка, им бы тоже ничего другого не оставалось, как придумать легенду о потопе. Как бы плохо шумерам не было там, на Ближнем Востоке, поменять его на Дальний Восток, я уверен, они бы ни при каких обстоятельствах не согласились. Только поэтому всемирная история начиналась не у нас, а там, между Средиземным морем и Персидским заливом. Это все шутки, которые вполне уместны среди людей, бредущих с рейками и теодолитом по заболоченной низине, в тростниках и камыше, траве по пояс, среди упругих, качающихся полуметровых кочек, образующих местами что-то непреодолимое: идти не получается ни по ним, ни между.
  Как бы то ни было, мы продвигались вперед, и конец нашего маршрута, начиная с обеда, уже был виден - лесной массив, перед кромкой которого в проекте и на карте стояла последняя реперная точка. Сначала полоска леса выглядела иллюзорно на горизонте, как Фата-моргана, но часам к четырем после полудня лес стал реальностью.
  Собаки мышковали сами по себе, гоняли на озерах ондатр и куличков. Одним словом, развлекались. Занятые своим делом, мы на них внимания не обращали. Они на нас тоже.
  Когда приблизились на расстояние около полукилометра, лес превратился в совокупность деревьев. Мы взяли последние замеры, внесли их в журнал и начали зачехлять приборы, переговариваясь, как будем выходить к дороге, на которой нас ожидает водитель с машиной. Пометку на карте я ему поставил перед уходом в маршрут. От того места, где мы сейчас находились, она была в трех километрах. Предстояло, судя по карте, пройти через сплошной лес. Он был перед нами - стена хвойных и лиственных деревьев, начинающихся от края поймы, которую мы успешно преодолели. Через него не пролегала даже зимняя дорога, иначе на карте ее обозначили бы непременно пунктиром. Ничего не поделаешь - машина даже высокой проходимости совсем без дороги ездить не может. 'Как-нибудь, - размышляли рабочие, - три километра за час и по лесу пройдем. Засветло успеем'.
  В этот момент мы увидели, что у собак появилась какая-то общая цель. До этого они были в своих собственных заботах, а тут вдруг все три устремились к лесу так, как если бы там их ждали полные миски еды. Кто-то из рабочих предположил, что они погнали зайца или косулю. На всякий случай, я закричал: 'Стоять! Назад, ко мне'! Не тут-то было! Как бес в них вселился - через две-три минуты скрылись в лесу.
  - Ну, да бог с ними, мы не на охоте, погоняют того же зайца и перевыполнят дневную норму по поддержанию собственной формы.
  Размышляя таким образом, спокойно подходили к лесу. Собаки не лаяли. Значит, пока им сообщать не о чем. Вот и лес. Проходим метров пятьдесят и видим: через лес проложена грунтовая дорога, вдоль которой стоят свежесрубленные дома с заборами и воротами. Удивиться я не успел, ибо эта картинка была дополнена сценой из 'Апокалипсиса': над дорогой в лесу среди деревьев хаотично летали куры, утки и гуси. Часть птиц сидела на елках, некоторые - на крышах. Небольшой куриный табун в момент моего появления
  76
  пролетел над высоким забором и стал приземляться во двор. Преследующая их собака, распластавшись, проскользнула под ворота, и куры полетели в обратном направлении... Хозяйки в ужасе стояли на лавочках у ворот. Никто даже не пытался остановить разбой. Они рассказывали потом, что сначала поднялась на крыло домашняя живность, привольно чувствовавшая себя в окрестном лесу, потом кто-то закричал: 'Волки, волки!', а, выбежав на улицу, увидели 'стаю волков' своими глазами и молили бога, чтобы остаться в живых! Известно - у страха глаза велики!
  Увидев меня в гневе, собаки присмирели. Собрав их на поводки, привязал к дереву. Осмелевшие хозяйки, голося как по покойнику, стали собирать цыплят и кур, которые не показали особой прыти, или не успели ее показать, и были задавлены собаками. Мои работники оказывали содействие, прочесывая лесную зону. Все найденное приносили и складывали на хвою под высокой елкой. Оказалось в итоге четырнадцать куриных тел, одна утка и гусь.
  Было это в начале 90-х. В стране безработица, особенно в сельской местности. Приморский край не исключение. Выживали натуральным хозяйством: огородом, выращенной живностью, браконьерством. Денег у сельчан не водилось совсем. Стоя вдоль дорог, они протягивали проезжающим по федеральным трассам скудные плоды из приусадебных хозяйств. Цены ставили невысокие. Но и те, кто на машинах, не всегда могли расплатиться, поэтому покупали не так много.
  Одним словом, когда я предложил хозяйкам заплатить за всю эту добычу, как есть, в перьях и поштучно, без веса, по базарным ценам и тут же начал вести расчеты, счастья у этих милых сельчан было немерено. Кур мы забрали себе и прямо с этого вечера перешли на куриную диету.
  ... Хлебосольные хуторяне предлагали остановиться у них на ночлег, обещали ужин с самогоном. Восхищаясь собаками, хозяйки говорили: 'Какие хорошие собачки, может, вы их еще отпустите, пусть побегают!' Лайки давно успокоились - сидели и лежали, демонстрируя полную любовь ко всем. Женщины, да и мужчины откуда-то появились, осмелев, подходили погладить. Просили щенков, когда будут.
  А собаки? Ну, что собаки! Они понимали - обеспечили удачную охоту, поэтому никаких угрызений совести не испытывали. Фазан, куропатка, перепелка и домашняя курица относятся к одному отряду курообразных. Почему одних надо искать и ловить, а других нельзя трогать даже в лесу - высокая наука, которую охотничья собака постичь не может. В своем подворье лайка понимает запрет и не будет трогать домашнюю живность, а вот на территории соседа табу уже не сработает...
  Прощаясь, хозяйки приглашали заезжать к ним всегда, когда окажемся в этих местах. Одна сказала мне по секрету: 'Пускай эти милые собачки еще порезвятся - передавят всех ленивых, у нас поголовье улучшится'! Так-то вот! Природу не обманешь! Да и жизнь вносит коррективы в повседневность быстрее, чем успевают картографы обновлять даже очень детальные карты.
  СОДЕРЖАНИЕ
  ПРОЛОГ..........................................................................................3
  ГУАДИМА.......................................................................................5
  ЛЕШИЙ, ИЛИ ПРИКЛЮЧЕНИЯ НА СУКПАЕ.................18
  НЕРАВНЫЙ БРАК......................................................................24
  КАК БУРЯ СТАЛА БУРЕЙ.......................................................29
  ПЕРВАЯ ОХОТА.........................................................................36
  МИРОТВОРЕЦ............................................................................37
  КТО КОГО?...................................................................................41
  КАК БЭЛ НАЧАЛ СВОЮ ОХОТУ..........................................43
  ТЯЖЕЛАЯ БОЛЕЗНЬ БЭЛА....................................................47
  МАТЕРИНСКИЙ 'АРТЕКС'...................................................53
  УГОЛЕК.........................................................................................56
  ПИРАТ...........................................................................................57
  НЕ ОЦЕНИЛ................................................................................59
  ЧЕЛОВЕК В ОЛЕНЬЕЙ ШУБЕ................................................60
  'НЕСПЕТАЯ ПЕСНЯ МОЯ'....................................................63
  СТАРАЯ КАРТА..........................................................................73
  Литературно-художественное издание
  Дьяков Владимир
  ЛАЙКИ НА ОХОТЕ И ДОМА:
  РАССКАЗЫ О ЛАЙКАХ
  Корректор Симоненко В.А.
  Компьютерная верстка Гой М.Ю.
  В оформлении обложки
  использованы фотографии
  из архива автора
  Формат 60х84/16
  Тираж 300 экз.
  Издательство 'Русский Остров'
  Тел. (4232) 96-36-31
  e-mail: rusost@inbox.ru
  Директор и главный редактор А. Яковец
  Отпечатано в типографии 'ЛАИНС'
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"